• Главная
• Контакты
• Нашёл ошибку
• Прислать материал
• Добавить в избранное

Если вы случайно наткнетесь на корпус № 993 Эллингтонского аэропорта, обязательно загляните внутрь. Табличка на фасаде этого здания настолько нелепая и легко запоминающаяся, что ее использовали даже актеры труппы «Монти Пайтон» в скетче «Министерство глупых походок». Надпись на табличке гласит: «Офис пониженной гравитации». И хотя я знаю, что находится внутри, но не могу отказать себе в удовольствии закрыть на мгновение глаза и вообразить плавающие по воздуху кофеварки и разлетающихся, словно бумажные самолетики, секретарей. Или, что еще лучше, организацию, которая не занимается ничем серьезным.

В действительности же офис пониженной гравитации курирует программы, в которых студенты и школьники соревнуются за право поучаствовать в исследовательском проекте НАСА в невесомости во время параболического полета на транспортном реактивном самолете «С-9»[18] корпорации «Макдоннел-Дуглас».

Я немного опоздала, и инструктаж по технике безопасности уже начался. В списке я значусь как журналист от команды Университета науки и технологии штата Миссури, занимающейся изучением сварки в условиях невесомости и пониженной гравитации. (Термин «пониженная гравитация» употребляется для описания, скажем, притяжения на Луне, где эта сила составляет лишь шестую часть земной, или на Марсе – там гравитация в три раза слабее. НАСА, к слову сказать, уже давно мечтает о возможности сварки на Луне и на Марсе.)

Инструктор по технике безопасности, высокая женщина с прямыми каштановыми волосами и в блузке для беременных, указывает пальцем на крыло самолета «С-9», который стоит в центре ангара, где мы и должны были встретиться. Она говорит об официально зафиксированных случаях того, как взрослых мужчин затягивало в пусковой механизм двигателя с расстояния почти в два метра[19]. Это же написано и в справочнике, правда, там авторы используют слово «заглотил», будто самолет сыграл в этих несчастных случаях свою зловещую роль.

На стене позади инструктора висит какой-то инструмент с длинной ручкой, странно напоминающий багор китобоя, использовавшийся для разгона скоплений медуз вокруг корабля. На табличке написано, что это «крюк для тел». Этот инструмент, который применяется для спасения людей, попавших под воздействие электрического тока. Из-за напряжения в мышцах рук человек не может сам отцепиться от источника убивающего его электричества. Если попытаться оторвать его руками, можно и самому стать жертвой несчастного случая, ведь ваши руки тоже уже не разомкнутся. А данное приспособление сделано из материалов, которые не проводят электричество, и с его помощью вы сможете спасти несчастного, не прикасаясь к нему руками. На той же стене висит список вещей, которые могут заставить сработать автоматические разбрызгиватели противопожарной пены. (Однажды я видела видеозапись чего-то подобного: было похоже на пенную ванну для великанов.) Процесс сварки тоже значится в этом списке.

Правил много. На полигон без средств защиты органов слуха выходить нельзя. Нельзя носить шлепанцы или сандалии. Запрещено галдеть.

После экскурсии у меня сохранилась фотография «С-9», движущегося вверх по параболической траектории. Угол полета был настолько невероятным, что казалось, будто это ребенок играет в «самолетики». В тот момент все эти разговоры о противопожарной пене и закрытой обуви казались просто детским лепетом по сравнению с реальной опасностью полета на лайнере, который каким-то чудом выныривал из самоубийственного пике только затем, чтобы снова взмыть в воздух, взмыть так резко, что мотор просто затрясет от перенапряжения.

Это сочетание крайностей – будничной паранойи на земле и лихого удальства в воздухе, – кажется, наилучшим образом отражает характер наших космических полетов. Здания НАСА буквально испещрены предупреждениями о «серьезных» опасностях. Везде только и видишь: не поскользнитесь, не оступитесь, не упадите. И когда я говорю «везде», поверьте мне, так оно и есть. Даже на бумаге в кабинках туалета рядом с кафетерием Центра космических исследований им. Джонсона можно прочитать: «Дамы, не бросайте меня на пол. Из-за меня вы можете поскользнуться, оступиться и упасть!» У входов в здание отдел безопасности установил специальные автоматы, раздающие пакеты для мокрых зонтов, чтобы пол всегда был сухим. Можно подумать, что НАСА буквально атакуют легионы безнадежно неуклюжих людей вроде мистера Бина, которые непременно поскользнутся и упадут там, где капнула вода с зонта. А в местах, где коридор поворачивает под прямым углом, печатными буквами написано: «Осторожно: резкий поворот».

Хотя, возможно, именно такое пристальное внимание к маленьким неприятностям и помогает космическим агентствам справляться с поистине нешуточными угрозами взрыва, столкновения, пожара, разгерметизации. Как и война, космос подобен страшному монстру: он все равно возьмет свои жертвы, как бы хорошо вы ни подготовились ко встрече с ним. И если нам неподвластны погода или гравитация, мы можем хотя бы взять под контроль обувь наших посетителей или количество воды, которая упадет с их зонтов на наши полы.

К чести НАСА надо сказать, что параболический полет всегда проходил у них без накладок. Предшественником «С-9» был самолет «КС-135», который красуется сегодня на постаменте перед зданием: три метра в высоту, похожая на «С-9» конструкция. Он совершил 58 тысяч полетов по параболической траектории без единого происшествия[20]. К слову сказать, в НАСА все принято было называть «происшествиями», правда, до тех пор, пока в один прекрасный день шаттл «Челленджер» не взорвался на высоте около 15 км над Атлантикой, что уже просто «происшествием» назвать никак нельзя.

Уже шесть вечера. Студенты-инженеры ушли в ресторан без меня. Я купила немного еды на вынос и засела перед телевизором. Смотрела я канал НАСА. Дело в том, что я остановилась в отеле, расположенном буквально через дорогу от одного из зданий НАСА (где служащие с неподдельной гордостью произносили: «место для длительного пребывания при американском космодроме им. Джонсона»), и НАСА-ТВ был под первым номером. Я обожаю этот канал. Очень часто здесь показывают, что называется, «сырой» материал, только что отснятый на какой-нибудь космической станции и выпущенный в эфир. Просматривая подобные записи, можно на десять минут задуматься о солнечных батареях, послушать тишину космоса, побывать в Африке, на Атлантическом океане и Амазонке. Меня это расслабляет. Я слышала, что некоторые в НАСА считают канал скучноватым и даже были попытки сделать более яркую графику и программы, куда приходили бы знаменитые люди, но правды от этого, к счастью, меньше не стало.

Сегодня завершилось строительство нового экспериментального лабораторного модуля Японии «Кибо». Вот кадры, сделанные уже после разреза ленточек и пресс-конференций: астронавты впервые входят в новый модуль. Они, как быки, выпущенные на арену, которые мечутся от неожиданно увеличившегося пространства. Я видела уже немало документальных репортажей НАСА, но такую импульсивность встретить можно крайне редко. Там был, к примеру, парень, который перевесился через перила и, держась только одной ногой, качался, словно лодка на якоре. Или можно было видеть, как вся команда выстроилась перед камерой в два ровных ряда и стала кое-как отвечать на вопросы прессы. И если бы не плавающий шнур микрофона да парящее на уровне подбородка колье одной астронавтки, можно было и забыть, что они находились в невесомости.

Пока я смотрела, не отрываясь, телевизор, мои макароны окончательно остыли. Какой-то астронавт вытворяет такое, что можно подумать, будто на канале НАСА уже работают каскадеры. Карен Найберг отскакивает, как бильярдный шар на столе: стена, пол, стена, потолок. Ни на ком из астронавтов нет обуви – по полу ведь все равно ходить не приходится, а даже если и стать на пол, ничего страшного: он ведь чистый. Астронавт из Японии Акихико Хосиде кланяется в сторону открытого модуля и пропускает всех вперед. Когда же проход освобождается, он отталкивается и взлетает вверх с распростертыми в стороны руками, как настоящий супергерой. Я так делала только в мечтах. Сейчас я нахожусь в очень старом здании с высокими потолками и причудливой декоративной лепниной. И вот я отталкиваюсь от этой самой лепнины, скольжу по воздуху до противоположной стены, отталкиваюсь снова. Действительно, предвкушение радости, ощущение свободы от гравитации стоят любых опасностей параболического полета. Я заснула с ощущением, будто мне шесть лет и сегодня канун Рождества.

Когда я на следующий день прибыла на полигон, моя команда уже вовсю готовилась к началу эксперимента по сварке на «С-9». Снаружи он выглядит как обычный реактивный лайнер, но только снаружи. Внутри он буквально выпотрошен: остались только шесть рядов сидений в хвостовой части. Аппарат для сварки представляет собой автоматическое приспособление в прозрачном ящике, который установили в контейнер с дверцами. Контейнер же поставили на тележку, которая напоминает «вагончик чудес» с арены цирка. Два студента и руководитель их проекта, стоя на коленях, пытаются закрепить тележку на полу. Если сделать это недостаточно хорошо, все измерения будут нарушены.

Студентка Мишель Рэйдер объясняет суть проекта. Дело в том, что астронавтам нередко приходится проводить починки на космических станциях в условиях невесомости, но пока они вынуждены обходиться болтами и гайками, ведь искры и расплавленный металл сварки выглядят весьма небезопасно: одна капля такого металла при попадании на костюм астронавта вызовет его разгерметизацию. Использование робототехнологий могло бы стать решением проблемы, но прежде необходимо убедиться, что невесомость не повлияет на прочность сварки. Это студенты и пытаются выяснить.

Неожиданно раздается хруст: один из студентов, пытаясь зафиксировать ножку тележки, сломал ее. Менеджер программы пониженной гравитации Доминик Дель Россо пристально смотрит на потасовку студентов. Голова его гладко выбрита, руки скрещены. Помните Юла Бринна в роли короля Сиама? А теперь представьте его в костюме для полетов, и получите Дель Россо, раздраженного и безучастного. «Что произошло?» – холодно спрашивает он.

Тоненький голосок отвечает: «Мы э-э…»

Кто-то подхватывает: «Прибор сломался».

Члены команды отмечают, что ножки тележки делали не они, а человек из мастерской при их университете. Кто-то набирает его номер. Мужчина отвечает, что ничем помочь не может и сожалеет о случившемся. Да, вот именно сочувствия и ждали от него студенты. Дель Россо абсолютно все равно, кто виноват, а кто нет, и он просто указывает на выход: «Уберите все это».

Ничего себе! Значит, я впустую два дня выслушивала этот «краткий инструктаж по технике безопасности»? Может, еще не поздно присоединиться к другой команде? Может, подлизаться к команде по определению веществ методом протеиновых наноспор? Вернувшись в ангар, я разговариваю с одним из студентов Университета Миссури. Он из тех людей, которые легко выходят из себя, но внешне сохраняют неприступный вид мизантропа, как бы заявляя всем вокруг, что сдержатся любой ценой. Я спрашиваю его, разрешат ли им еще полететь, если удастся починить ножку.

Он не знает. Он все равно должен был наблюдать за всем с земли. На его лице появляется натянутая улыбка: «Да ничего страшного, – говорит он. А затем, видимо, вспомнив слова, которые сам не раз слышал, добавляет: – Честь уже только побывать здесь».

В середине дня ребятам все же дают второй шанс. На этот раз установка проходит без осложнений. Команда готова к полету.

Мне кажется, редкий человек задумывался о том, сколько весят его внутренние органы. Сердце – это двухсотграммовая мышца, свисающая с конца аорты. Руки тянут плечи вниз, как коромысло с полными ведрами. Толстая кишка лежит на матке, как на диванной подушке. Даже вес волос дает о себе знать скальпу головы. Но в невесомости ничего этого нет. Органы спокойно плавают внутри тела[21], в результате чего ощущаешь легкую физическую эйфорию, невероятное чувство свободы от ранее неосознаваемого давления.

Если вы заглянете на сайт лаборатории микрогравитации НАСА, то найдете там множество фотографий с сосредоточенными на своих проектах студентами. А где-то на заднем фоне большинства из них видны парочка дурачков, которые налетают друг на друга, как футболки в сушилке. Это я и Джойс – сотрудница образовательного отдела при штаб-квартире НАСА в Вашингтоне. Она помогает студентам, но сама никогда не летает. Я же должна была присутствовать на борту самолета, чтобы описать все происходящее, что сделать мне, правда, не удалось, так как блокнот все время парил где-то у меня перед носом, а страницы разлетались настоящим веером. Он не падал и не взмывал вверх, а просто парил, как забытый после вечеринки воздушный шарик. Вернувшись в комнату, я убедилась, что ничего толкового действительно не написала. Такое ощущение, что я делала не заметки, а просто расписывала новую ручку. Блокнот пестрел только словами «вау» и «круто».

Прошлой ночью по НАСА-ТВ показывали астронавта, который отвечал на вопросы группы школьников. Говоря о невесомости, он сказал, что это похоже на плаванье в воде. Я не совсем с ним согласна. Плавая, ты чувствуешь, как вода тебя поддерживает, а двигаясь, ощущаешь ее сопротивление. Ты плаваешь, но не теряешь при этом своей тяжести. А на «С-9» ты паришь без каких-либо усилий, без помощи и без сопротивления. Гравитация на время отступает в сторону.

Единственным, что нас тяготило, было присутствие Дель Россо. Он говорил нам все время держаться за ремни. То есть получалось, что даже во время полета я не могла насладиться полной свободой, а могла только вертеться по кругу, отлетая не дальше, чем мне позволяла это длина ремня. Поэтому я решила присоединиться и к команде Канзасского университета, которая исследовала электромагнитную стыковочную установку. Чтобы двинуться, я вынуждена была вытянуть ногу вниз и со всей силы оттолкнуться от конструкции. «Не пинайте оборудование!» – зарычал Дель Россо. Будто я специально, мол, «я ненавижу тебя, глупая электромагнитная стыковочная установка! Вот тебе, получай!» Это, наоборот, говорило о том, что я уже начала привыкать к такой обстановке. Можете сами спросить у Ли Морган, специалиста по космическим полетам. Она рассказала мне, что для адаптации к невесомости человеку требуется что-то около недели: «Тогда уже это воспринимается как вполне естественный процесс. Не знаю, есть ли что-то общее между полетами и ощущением, будто ты снова находишься в животе у матери, как утверждают некоторые, но ощущения действительно естественные, даже прогулки в обуви кажутся уже чем-то несусветно странным».

«Ноги вниз!» – командует один из летчиков. Это знак того, что нужно опускаться, так как сила гравитации возвращается. Она наступает медленно – резко на пол никто не падает, – но и на голову никто приземлиться тоже не хочет. Некоторые даже ложились на спину, потому что кто-то сказал, что так будет меньше укачивать.

Гравитация снова исчезает, и мы медленно поднимаемся, словно привидения из могил. Кажется, будто каждые тридцать секунд всех охватывает настоящий восторг. Невесомость, наверное, как героин (насколько я могу себе представить его воздействие): пробуешь один раз – и все, о чем можешь думать после, это как получить еще. Но неожиданно весь восторг заканчивается. «Вначале, – писал в своей книге для молодежи астронавт Майкл Коллинз, – получаешь удовольствие только от того, что кружишь на месте, потом это начинает надоедать, и ты хочешь остановиться. Но руки продолжают плавать вокруг меня, и я жалею, что на мне нет карманов, чтобы их туда засунуть». Другой астронавт, Эндрю Томас, рассказывал мне, как его раздражала невозможность опустить что бы то ни было: «На всем должны быть липучки, иначе ты просто растеряешь все, что нужно. У меня на «Мире» имелась с собою пилка для ногтей, с которой я был, естественно, очень осторожен. Но примерно за месяц до конца полета она случайно выскользнула у меня из руки. Я обернулся, чтобы схватить ее, но ее уже не было. На Землю она вернулась уже со всей станцией. А однажды мы даже потеряли контейнер с конфетами, а ведь он был немаленький. Он просто пропал, и мы его больше никогда не видели».

Сегодня не все получалось. Компьютер одной из команд все время выключался. Это был как раз один из тех прочных лэптопов, которые по идее не должны прерывать работу даже в случае обнаружения неожиданного препятствия при движении. На Земле это значит – в случае падения, а здесь наверху – момент, когда пилот выходит из пике.

В невесомости все работает совсем не так, как этого ожидают на Земле. «Даже процесс плавления проходит по-другому», – сказал мне как-то астронавт Крис Хэдфилд, видимо, перепутав меня с кем-то, кому известно, как этот процесс протекает обычно. Но теперь я уже знаю: берутся металлические опилки, которые плавятся под воздействием электрического тока. Расплавленное вещество стекает вниз, оставляя пространство, которое не дает току течь дальше. Но в невесомости капли не стекают вниз, так что электричество бежит дальше, пока металл не вскипит, а оборудование не сгорит. Именно поэтому в НАСА все стоит так дорого. Любая новая деталь оборудования – насос, вентилятор, дроссель или что-то еще – должна быть проверена на «С-9», будет ли она работать в условиях отсутствия гравитации.

В невесомости оборудование часто перегревается, поскольку теплообмена воздуха не происходит. В обычных условиях теплый воздух, как более легкий, поднимается; в теплом воздухе молекулы двигаются и распространяются быстрее, а когда они поднимаются, молекулы холодного опускаются, чтобы заполнить опустевшее пространство. Но в невесомости понятия «легче» не существует, и теплый воздух остается там, где он и вырабатывается, становясь со временем все горячее и в итоге ломая оборудование.

То же могло бы произойти и с человеком. Если бы не было вентиляторов, тепло, излучаемое человеком, превратилось бы в ядовитые пары, так же как и выдыхаемый бескислородный воздух. Астронавты, которые засыпают в плохо вентилируемых местах, страдают от головных болей из-за недостатка кислорода.

В случае с командой юных исследователей космической сварки проблема заключалась именно в людях, а этого с помощью простого фена не исправишь.