• Главная
• Контакты
• Нашёл ошибку
• Прислать материал
• Добавить в избранное

На потолке «С-9» есть красное цифровое табло, вроде того, что используется в ресторанах фастфуда, чтобы обозначать номера клиентов. Но это табло считает параболы. Уже идет двадцать седьмая. Еще три, и все закончится. Нас заранее попросили не строить из себя суперменов, но я не могла удержаться. Вот уже в двадцать восьмой раз гравитация начинает ослабевать. Только почувствовав это, я подтягиваю ноги, скручиваюсь калачиком у окна, а затем мягко вытягиваюсь и лечу через всю кабину самолета. Это словно ты отталкиваешься от стенки бассейна, но плывешь не по воде, а по воздуху. Пожалуй, это был самый потрясающий момент в моей жизни. Но не в жизни Пата Зеркеля, студента из группы Миссурийского университета. Несмотря на невесомость, он не взлетал, как все, потому что оставался пристегнутым ремнями к сиденью. А перед лицом его развевался белый пакет, который мальчик держал обеими руками, словно шляпу для сбора мелочи на площади.

Пата начало тошнить уже на четвертой параболе. На седьмой врач сказал, что, возможно, парню станет лучше, если он не будет двигаться (а еще это не позволит ему забрызгать все вокруг, как признался мне доктор позднее). На двенадцатой параболе члены экипажа дали Пату немного выпить и пересадили его в самый хвост самолета, где он и оставался до конца полета.

Самое обидное в том, что тебя укачивает, заключается вот в чем: наступает это в момент, когда ты буквально «на высоте» – плаваешь под парусом во время заката над Сан-Франциско, впервые катаешься на американских горках или совершаешь свое первое в жизни путешествие в космос[22]. И вдруг из счастливейшего человека в мире ты превращаешься в самого несчастного.

В космосе тошнота означает гораздо больше, нежели просто неприятную ситуацию. Недееспособный член космического экипажа обходится компании дороже, чем какой бы то ни было другой больничный лист в мире. Именно из-за тошноты сорвалась вся работа экипажа «Союз-10». Может показаться, что ученые уже давно справились бы с такой проблемой, но все дело в том, что они даже не пытались как следует.

Для того чтобы понять, как лучше всего справиться с морской болезнью, нужно прежде всего разобраться, как ее легче всего вызвать. В последнем исследователи даже преуспели, и лучше всех, пожалуй, именно американцы. В Военно-морском институте авиационной и космической медицины города Пенсакола, штат Флорида, был создан первый в мире механизм для дезориентации человека.

В 1962 году двадцать кадетов согласились принять участие в исследованиях, которые проводились при поддержке НАСА. Суть эксперимента заключалась в том, что испытуемых привязывали к стулу, спинка которого крепилась к горизонтальной оси. В таком положении испытуемые крутились вокруг оси, как мясо на шомполе, со скоростью 30 оборотов в минуту. Только восемь из двадцати кадетов продержались до конца испытания.

Именно это вращающееся кресло[23] является современным возбудителем искусственной болезни движения, разновидностями которой и являются морская и воздушная болезни. Человек садится на стул, прямо, будто школьник за парту перед началом диктанта. Затем небольшой моторчик начинает вращать стул вокруг оси, что на первый взгляд создает впечатление, будто это подвыпивший стенограф сам решил покружиться, чтобы развеселить своих коллег на рождественском корпоративе. Испытуемые закрывали по команде глаза и, пока шло вращение, вертели головами вправо-влево. Я тоже решила прокатиться разок на этом стуле, принадлежащем исследователю лаборатории болезни движения НАСА в городе Эймсе Пат Кауингс. Когда моя голова дернулась в первый раз, внутри меня уже что-то заурчало. «Здесь даже камень укачать может», – говорила Кауингс, и я ей верю.

Что дали ученым эти издевательства над испытуемыми? Во-первых, теперь уже стало понятно, что вызывает болезнь движений сенсорный конфликт. Как оказалось, глаза и вестибулярный аппарат могут сообщить мозгу противоречивую информацию. Скажем, вы сидите в каюте корабля, который то и дело подбрасывают волны. Поскольку вы двигаетесь вместе со стенами и полом каюты, ваши глаза сообщают мозгу, что вы спокойно сидите в комнате. Но ваше внутреннее ухо говорит об обратном. Когда корабль подбрасывает то вверх, то вниз, то в стороны, отолиты – маленькие кристаллы кальция, которые располагаются на волосковых рецепторных клетках внутреннего уха, – улавливают эти изменения. Если корабль, к примеру, потянет вниз, отолиты поднимаются вверх, а когда корабль подхватывает волна, они тянутся вниз. Но поскольку вы движетесь вместе с каютой, ваши глаза никаких изменений не фиксируют. Мозг, испытывая затруднения из-за поступившей в него противоречивой информации, по не совсем понятным причинам вызывает тошноту. Теперь уже швыряет не только корабль. (Именно поэтому лучше проводить больше времени на палубе, где глаза могут фиксировать движения корабля относительно линии горизонта.)

Невесомость же вызывает чрезвычайно сложный сенсорный конфликт. На Земле, если вы стоите прямо, гравитация заставляет ваши отолиты опускаться, если вы ляжете на бок, отолиты опять опустятся. Но в невесомости в обеих ситуациях отолиты останутся плавать где-то посредине. И если вы резко повернете голову, они ударятся о стенку уха и отпрыгнут обратно. «И ваше внутреннее ухо будет сообщать о том, что вы то легли, то встали, то легли, то снова встали», – говорит Кауингс. А пока мозг проинтерпретирует поступившую в него информацию, человека будет мучить тошнота.

Понимая всю значимость отолитов в ориентации человека, ученые уже совсем не удивляются, что резкие движения головы чрезвычайно, – говоря языком экспертов по болезням движения, – «провокационны».

В старых выпусках журнала «Аэрокосмическая медицина» можно найти фотографии угрюмых лиц солдат времен Второй мировой войны. Их головы привязаны между двумя пластинами, закрепленными на стенках транспортного самолета: видимо, кто-то пытался предупредить таким образом приступы тошноты у солдат. (Еще одним «провокационным», или, как любит выражаться Кауингс, «вдохновляющим» фактором, способствующим началу болезни, может стать запах рвотной массы других членов команды.) Воздушная и морская болезнь была настолько серьезной проблемой армии во время войны, что в 1944 году правительство США созвало целый Подкомитет Соединенных Штатов по вопросам болезни движения. (Кроме этого подкомитета, были созданы еще два – подкомитеты Соединенных Штатов по питанию домашней птицей и по выделению отходов.) Чарльз Оуман, постоянный эксперт Национального института космических биомедицинских исследований, после серии исследований с прикрепленными на затылок астронавтов акселерометрами подтвердил опасность резких движений головой.

Люди, которые просто привыкли много вертеть головой, больше остальных подвержены болезни движений в космосе. И это правило действует не только для космоса. Если вы едете по извилистой дороге в машине, не надо постоянно поворачивать голову, чтобы взглянуть на водителя. Согласно наблюдениям одного из самых известных ученых в области болезни движений Эштона Грэйбила, у очень чувствительных людей даже одно резкое движение головой может вызвать значительное повышение уровня потоотделения, что является признаком приближающейся тошноты[24].

«Мы даже предлагали сделать специальные пикающие шапочки», – говорит Оуман. Если астронавт поворачивал голову слишком резко или слишком далеко, шапочка бы издавала звук, извещающий его об этом. У Оумана нет каких-либо документальных подтверждений реакции астронавтов на идею с такими шапочками, но я думаю, что это было действительно «провокационным». Оуману все же удалось уговорить одну группу астронавтов надеть на время полета воротники с подобными сигнальными устройствами, которые испытуемые сняли при первой же возможности. «Слишком уж они раздражали астронавтов», – уныло сказал Оуман.

Астронавтам приходится иметь дело с матерью всех сенсорных конфликтов – визуальной иллюзией переориентации. Это когда верх ни с того ни с сего начинает казаться низом и наоборот. «Ты выполняешь какое-нибудь задание. и вдруг понимаешь, что не знаешь, где находится низ, а потом поворачиваешься и обнаруживаешь, что вся комната выглядит совсем не так, как должна», – вспоминал астронавт, принимавший участие в лабораторных исследованиях Оумана. (Возможно, именно с такой проблемой столкнулся и Пат Зеркель, который рассказал мне, как тоже «потерял точное представление о том, где верх, а где низ».) Чаще всего подобное состояние наступает в местах, где нет каких-либо визуальных подсказок, отличающих пол от потолка или стены. И космической лаборатории не было в этом равных. Один астронавт считал, что нахождение в ней так легко вызывает тошноту, что, как он признался Оуману, даже иногда заходил в нее, чтобы «улучшить свое самочувствие путем радикального очищения желудка». Иногда, чтобы вызвать приступ тошноты, хватало одного взгляда на астронавта, сориентированого отличным от тебя образом. «Некоторые испытуемые говорили о начинающихся приступах при виде другого астронавта, переворачивающегося сверху вниз»[25]. Ничего личного.

Некоторые ученые даже начинают менять свое мнение насчет использования лекарственных препаратов. В космосе, так же как и в море, облегчение наступает с адаптацией. Если свернуться калачиком и чем-нибудь накрыться, сенсорного конфликта не наступит. Но если перестараться, можно пересечь черту и потом почувствовать себя еще хуже. Лекарства же помогут астронавту обойтись без необходимости проводить столько времени в постели и позволят выполнять работу. Но в то же время они создадут ложное ощущение невосприимчивости к болезни, что может вызвать желание принять препарат еще. Проблема в том, что лекарства не избавляют от болезни движений, а только уменьшают восприимчивость к ней.

Но для тех, кто собирается совершить морское путешествие или полет на «С-9», подобное лекарство – действительно хорошее решение. Сотрудники НАСА дали нам препарат «Скоп-Декс» (декстроамфетамин, нейтрализующий успокоительный эффект скополомина). Но даже несмотря на таблетки в большинстве полетов появлялся хотя бы один «добитый», как называл экипаж самолета всех страдающих от воздушной болезни. Однако Пат выглядел нехорошо еще до начала полета. Возможно, он как раз один из тех людей, у кого вырабатывается условный рефлекс уже при одном взгляде на транспортное средство – в данном случае на самолет – и кто заранее уверен, что ему обязательно станет плохо во время полета. Люди, которые говорят, что «им становится нехорошо от одного взгляда на лодку», совсем не обязательно преувеличивают. (В таких случаях помочь могут только техники релаксации и замены нежелательной реакции на желательную.) Существуют также условные рефлексы на запах рвотных масс. «Именно поэтому можно сказать, что болезнь движения даже заразна», – говорит Оуман.

Одним из достижений исследований в Пенсаколе стало подтверждение того, что концентрация на постороннем предмете действительно может помочь справиться с тошнотой. Все восемь испытуемых, которым удалось сдержаться во время испытания на вращающемся стуле, все время делали вычисления в уме или равномерно нажимали на специальную кнопку. И концентрация должна производиться на каком-то мысленном объекте или действии, а не на печатном издании, ведь последнее, что вам захочется сделать, сражаясь с приступами тошноты, это что-нибудь почитать. И кстати, лучше избегать изданий, где можно встретить фразы вроде «анализ рвотных масс и содержимого желудочно-кишечного тракта».

Расти Швейкарт делал все наоборот. Швейкарт был астронавтом «Аполлона-9», задачей экипажа которого было испытать ранцы жизнеобеспечения, которые будут на спинах команды «Аполлона-11» во время их исторической прогулки по Луне. Швейкарту следовало надеть этот ранец, заполнить всем необходимым и перейти в герметизированный лунный модуль. А так как во время параболических полетов ему стало очень нехорошо, он был чрезвычайно осторожен на протяжении первых трех дней. «Весь мой modus operandi, – говорил он НАСА, – был направлен на то, чтобы случайно не дернуть головой и не двигаться слишком много». В этом и заключалась его первая проблема: не двигаясь, он только отсрочивал адаптацию. На третий день Швейкарт должен был выйти в открытый космос. Надеть скафандр оказалось для него настоящим «акробатическим номером» со множеством приседаний и наклонов. Вторая проблема: головой все же пошевелить пришлось. «Неожиданно началась рвота. и, думаю, вы понимаете, что ощущение это не из приятных. Но все же потом, чувствуешь себя лучше». Вдохнув поглубже, Швейкарт продолжил приготовления и двинулся к лунному модулю. Проблема номер три: он боялся визуальной иллюзии переориентации. «Ты привык стоять прямо, а когда попадаешь сюда, вдруг ни с того ни с сего переворачиваешься вверх ногами». Добравшись до модуля, он подождал других членов команды, чтобы проверить по списку, что конкретно он должен делать. «Для меня заданий практически не было», – разочарованно отметил Швейкарт. Проблема номер четыре. «Когда твой мозг ничем не занят, тогда. недомогание становится его первой заботой. Вот и меня снова стало тошнить».

Человека, страдающего космической болезнью движения, начать тошнить может абсолютно неожиданно. Один из испытуемых лаборатории Оумэна вспоминал, как сидел рядом со своим коллегой, который ел яблоко: «Тот съел уже половину, когда неожиданно отбросил яблоко в сторону, и его начало рвать». Люди, работающие на стартовых площадках, перед запуском кладут в ракеты с новичками дополнительные пакеты на случай недомогания, но и их бывает недостаточно[26]. Политика НАСА в таких ситуациях одна – с такими проблемами каждый справляется сам. Как отвечал Оуману один из опрашиваемых, «никто не будет делать твою работу за тебя, да и сам ты этого уж точно не хочешь». Хотя товарищей Швейкарта в отсутствии сострадания никак упрекнуть нельзя. Вот один из самых трогательных моментов записи полета «Аполлона-9»:

«ПИЛОТ КОМАНДНОГО МОДУЛЯ ДЭЙВ СКОТТ: Может, мы распределим твою часть между остальными ребятами, а ты просто снимешь свой костюм, вычистишь его, попытаешься поесть и ляжешь отдохнуть?

ШВЕЙКАРТ: О'кей, идея с чисткой мне нравится. СКОТТ: Возьми одно из тех полотенец и вымой… все это. Тебе правда станет лучше.

ШВЕЙКАРТ: Хорошо. Ты сам хочешь следить за радио? СКОТТ: Да, я этим займусь».

Именно из-за неожиданности приступов рвоты НАСА старается планировать «космические прогулки» так, чтобы астронавтам не становилось плохо прямо со шлемом на голове. Швейкарт и Скотт очень долго обсуждали возможность не выполнить некоторые из заданий РОК и просто сообщить, будто они сделаны. «Аполлон-9» был шагом проверки в гонке высадки на Луне. Систему жизнеобеспечения при РОК, которую должны были использовать Нил Армстронг и Базз Олдрин на Луне, следовало проверить, так же как и стыковочные снаряжение и действия. «Был уже март 1969 года, – вспоминал Швейкарт. – Приближался конец десятилетия. Неужели весь полет должен сорваться из-за моего недомогания?.. Я хочу сказать, что я действительно думал, что могу стать причиной, по которой не сбудется обещание Кеннеди, что американцы слетают до Луны и обратно еще до конца десятилетия».

Что случится, если тебя стошнит прямо в скафандре? «Ты умрешь, – отвечает Швейкарт. – Липкая масса, оставаясь во рту и носовой полости, не дает дышать, а убрать ее невозможно, так что ты умираешь». Или нет. В американских космических шлемах, включая те, что использовались и на «Аполлоне», есть специальная воздушная трубка, которая подводит к лицу 0,2 м³ воздуха в минуту, что вполне может помочь сдуть рвотные массы с области лица ниже в скафандр. Противно? Да. Смертельно? Нет. Я решила обсудить весь этот смертоносный сценарий со старшим инженером отдела создания скафандров компании «Гамильтон-Сандстранд» Томом Чейзом. «Существует мизерная вероятность того, что рвотная масса попадет в кислородную трубку, которая проходит в ранец астронавта, – начал он. – Вообще-то в костюме всего пять трубок – эта и еще четыре запасные, так что если даже одну и забьет, маловероятно, что заблокирована будет вся система. Но даже если предположить, что такое случилось, астронавт всегда может выключить систему, продуть скафандр через клапан очистки и продолжить получать кислород из специального аварийного бачка». Чейз показывает, как отключается система: «Видите, мы подумали и об этом тоже».

Но даже если рвотные массы задержатся у вашего носа и рта, неужели вы умрете от этого? Маловероятно. Даже если в нос или рот человека попадет своя (или чужая, что тоже может случиться) рвотная масса, его воздухоносные пути отреагируют естественным образом: он начнет кашлять. И если все пройдет так, как это и было предусмотрено природой, организм сам очистится от всего ненужного. Причиной, по которой умер Джимми Хендрикс, захлебнувшись в собственной рвоте, содержавшей большое количество красного вина, стало то, что он был настолько пьян, что, вероятно, потерял сознание, и его рефлексы находились просто в нерабочем состоянии.

И все же захлебнуться рвотными массами куда опаснее, чем захлебнуться, скажем, водою из пруда. Четверти объема рвоты, которая может поместиться во рту, достаточно, чтобы серьезно навредить человеку. Желудочный сок, который всегда присутствует в рвотной массе, может легко переварить тонкие стенки легких. Кроме того, рвота, в отличие от (будем надеяться) воды из пруда, часто содержит кусочки недавно съеденной пищи, которые могут забить трахею и перекрыть доступ кислорода.

А если желудочный сок может переварить легкие, представьте, что он сделает, попав на глаза? «Если рвотная масса отскочит от стенки шлема и попадет астронавту на глаза, это будет действительно серьезно», – говорит Чейз. Пожалуй, это самая реальная угроза в случае приступа рвоты в надетом скафандре. Эта и еще, пожалуй, потеря обзорности из-за грязного шлема.

Грязный шлем – одна из самых неприятных для астронавтов вещей. Как сказал об этом пилот лунного модуля «Аполлона-16» Чарльз Дьюк, «довольно сложно разглядеть что-либо через шлем, полный апельсинового сока». (Вообще-то это был «Танг» – напиток с апельсиновым ароматизатором и витаминными добавками[27].) У Дьюка еще во время проверки на борту лунного модуля начал протекать[28] один из пакетов с соком, которые НАСА придумало помещать внутри скафандров. (Пакетики с соком – это своего рода верблюжьи горбы для астронавтов.) Центр управления полетом сделал предположение, что это может создать проблему только в невесомости, а на Луне весь сок «осядет». Но он не осел, совсем. «Я вижу «Развалины», «Ловушку» и апельсиновый сок», – вот и все, что смог сказать Чарли Дьюк, стоя перед лунными кратерами со странными названиями. А ведь это было одно из самых значительных событий в его жизни.

По иронии судьбы, людьми, которым впервые пришлось переживать о том, как бы не захлебнуться в собственных рвотных массах, были не астронавты, а пациенты первых хирургов. Анестезия в виде четырех литров красного вина могла легко вызвать рвоту и одновременно с этим заблокировать кашлевые рефлексы. Это одна из причин, по которым сегодня пациентов фиксируют на операционном столе. На тот редкий случай, если желудок пациента оказывается полным перед операцией и может извергнуть свое содержимое прямо в операционной, у врачей есть специальный аспиратор. В случае с Хендриксом спасателям пришлось использовать «полуметровый отсос».

Но вам, конечно же, хочется узнать, каков самый большой диаметр аспиратора. В 1996 году четыре врача из Медицинского центра армии им. Мадигана, что в Форт-Левисе, штат Вашингтон, сравнили время, необходимое на то, чтобы очистить ротовую полость среднестатистического человека (90 миллилитров) от искусственных рвотных масс с помощью первого стандартного аспиратора и новой улучшенной модели с большим диаметром трубки. Последний, как сообщал «Американский журнал экстренной медицинской помощи», оказался в десять раз быстрее и менее вреден для легких.

Возможно, вам интересно, что ученые использовали вместо заменителя рвотной массы. Простой овощной суп компании «Прогрессо». На веб-сайте «Прогрессо» есть список медиа-источников, в которых упоминается их продукция. Среди прочих в списке упомянуты «Фуд энд Вайн», «Кукс иллюстрейтед» и «Консьюмер репортс», но по вполне понятным причинам «Американский журнал экстренной медицинской помощи» там не значится. Судя по веб-сайту компании, люди были бы шокированы, если бы узнали об экспериментах с супом. Ведь компания настолько высокого мнения о своей консервированной еде, что даже дает рекомендации относительно вин, наиболее выгодно подчеркивающих вкус ее продукции.

И вообще, был ли в действительности случай, когда астронавту стало плохо прямо в скафандре? Мне сообщили, что такое произошло со Швейкартом, но позднее мой источник отказался от своего утверждения. Чарльз Оуман сказал, что слышал только об одном таком случае, да и было все совсем несерьезно. Это случилось в переходном шлюзе Международной космической станции, когда астронавт готовился к «прогулке». Оуман не назвал имени несчастного, что не удивительно: астронавту до сих пор, наверное, неловко.

Хотя, пожалуй, не так сильно, как некогда Швейкарту. Как он потом вспоминал, все на «Аполлоне» считали, что «космическая болезнь – удел чайников». Сернан полностью с этим согласен: «Признать, что ты болен, – значит признать свою слабость. Признать не только перед публикой, другими астронавтами, но и перед врачами.» А они могут запретить тебе полеты вовсе. В своих мемуарах Сернан описывает, как его сильно укачивало на борту «Джемини-9», но как он изо всех сил старался, чтобы другие астронавты не относиться к нему как к «принцессе во время круиза».

Командир «Аполлона-8» Фрэнк Борман тоже скрывал свое недомогание. Пожалуй, первый камень бросил сам Швейкарт: «В корпусе астронавтов все знали, что Фрэнка тошнило и не раз, но. по некоторым своим соображениям он никогда бы в этом не признался». Так что шапочка с надписью «единственный американский астронавт, которого стошнило в космосе», по праву остается у Швейкарта. (Во время космических программ «Меркурий» и «Джемини» болезнь движения была не так распространена среди астронавтов; возможно, все оттого, что их капсулы были слишком уж тесными и подвигаться как следует в них не удавалось.) Намного позже Борман признался, что «на протяжении всего пути к Луне был болен как собака»[29].

Вернувшись на Землю, Швейкарт посвятил всего себя изучению космической болезни. «Я обратился в Пенсакола и. стал у них там морской свинкой, подушечкой для булавок, куда люди обычно втыкают иголки и бог знает что еще. В течение шести месяцев. мы занимались по возможности доскональным изучением болезни движений. И, честно говоря, далеко так и не продвинулись. Даже сегодня мы мало что знаем о ней». По крайней мере, после проведенных исследований о проблеме заговорили в открытую. «Расти заплатил за нас всех, – писал Сернан. – Никто ни разу и слова про него на публике не сказал, но полетать ему больше так и не удалось».

Зато на публике говорили о Джейке Гарне, астронавте и сенаторе от штата Юта. И делали это посредством комиксов. Автор серии комиксов «Дунсбери» Гарри Трюдо высмеивал совершенный в 1985 году полет Гарна, говоря о нем как о большой сумме выброшенных на ветер денег. Затем до Трюдо дошли слухи, что большую часть полета Гарн был болен, и тогда в комиксе один из персонажей предложил ввести специальную единицу измерения космической болезни – один гарн. (В действительности никакой единицы нет, но существует шкала, нижней границей которой является «легкое недомогание», а верхней – «открытая рвота».)

Пат Кауингс смеялась над комиксами, наверное, громче всех. Когда Гарн проходил подготовку, Кауингс предложила научить его технике обратной биоэлектронной связи, которую она разработала для предотвращения космической болезни движения. Но Гарн отмахнулся от нее и сказал: «Я уже слышал обо всех этих штуках с медитациями, которые вы здесь разрабатываете. Но разве могут они заставить мои волосы снова вырасти у меня на голове?» (Несмотря на то, что техника могла бы дать по-настоящему впечатляющие результаты, Кауингс до сих пор вынуждена бороться с неправильным ее толкованием. Этот метод отказываются использовать даже работники Кауингс: «Я сказала НАСА: это и есть ваша великая компания? Это вас называют ВМФ? Только после этого они и стали использовать мой метод».)

Никто: ни Джейк Гарн, ни Расти Швейкарт – не должен испытывать чувство стыда за недомогание в космосе, ведь от болезни движений страдают от 50 до 75 % астронавтов. «Именно поэтому так редко показывают репортажи в первые дни космических полетов, когда тошнит чуть ли не всех и не везде», – говорит куратор отдела НАСА по космической пыли Майк Золенский. Он на себе испытал тяжелое состояние воздушной болезни во время параболического полета. Единственным пассажиром, которому было хуже, чем Золенскому, оказался врач, учивший астронавтов брать анализ крови в невесомости. Ему было так плохо, что он даже не мог держать пакет у себя перед лицом, так что кому-то пришлось помочь ему с этим.

По своей сути болезнь движения – вообще не болезнь. Это нормальная реакция организма на ненормальную ситуацию. У некоторых людей она наступает быстрее и протекает сложнее, чем у остальных, но теоретически к ней склонны все без исключения. Укачать может даже рыбу. Один канадский исследователь припоминал как-то историю, услышанную им от владельца трескового питомника. Торговец рыбой захотел переправить пару контейнеров с товаром по морю. «Через некоторое время после отправки мы заглянули в контейнер и увидели на его дне все, что рыбы недавно съели», – рассказал он канадцу. Позднее этот исследователь составил список видов животных, подверженных болезни движения: обезьяны, шимпанзе, тюлени, овцы, кошки. Лошадей и коров тоже укачивает, но по анатомическим причинам стошнить не может. С птицами[30] все оказалось гораздо сложнее. Автор сам приводит пример виденного им попугая, которого укачало после того, как он долго не слезал с качелек. «А ведь это не совсем обычно», – добавляет исследователь.

Существует только одна категория людей, которые в принципе не подвержены болезни движения, – это люди с нефункционирующим внутренним ухом. В 1896 году во время одного мучительного морского путешествия на корабле находилось пять глухонемых, которые были единственными пассажирами, кого не сразила морская болезнь. Именно тогда ученые впервые задумались о связи вестибулярного аппарата и болезни движений. Но борту того злосчастного корабля был врач по имени Майнор. В своей первой работе он упоминал о двух других группах глухонемых пассажиров (первая из них состояла из 22, а вторая – из 31 человека), которые регулярно совершали длительные морские круизы и при этом никто из них никогда не страдал от морской болезни. До Майнора наука винила в болезни движения урчание в животе и перепады воздушного давления в пищеварительном тракте. В медицинском журнале «Лансет» то и дело предлагались новые ремни и пояса, которые должны были помочь несчастным, а читатели делились собственными методами и стратегиями стабилизации желудка. Они предлагали петь, задерживать дыхание, когда корабль взмывал на волне, и даже «есть побольше маринованного лука». Относительно последнего совета надо сказать, что в нем была доля рациональности: маринованный лук способствует газообразованию, а газы, наполняя желудок, стабилизирует брюшное давление. Ну, а в целом, думаю, пение и повышенное газообразование пассажиров только еще сильнее подчеркивали преимущественное положение глухонемых.

По иронии судьбы, у одного из исследователей болезни движений института НАСА в Эймсе Била Тоскано тоже выявились проблемы с вестибулярным аппаратом. Он не знал о них, пока не прокатился на вращающемся кресле. «Вначале мы даже подумали, что что-то не так с прибором», – вспоминает Пат Кауингс. Я даже решила поговорить с Тоскано, пока он вертелся в кресле. Мужчина спокойно отвечал на мои вопросы, только его голос с каждым поворотом становился то громче, то тише. Вот это суперсила!

Поскольку болезнь движения – это естественная реакция организма на новое, непонятное ему движение или измененную силу гравитации, то астронавтам приходится проходить адаптацию после каждого очередного длительного полета. После недели или месяца нахождения в том месте, где нет гравитации, мозг начинает интерпретировать информацию отолитов через их ускорение относительно друг друга. Поэтому, когда астронавт поворачивает голову, мозг тоже интерпретирует это как движение. Астронавт Пегги Уитсон так описывала свои первые минуты на Земле после 191 дня на Международной космической станции: «Я стояла прямо, а вокруг меня все вертелось со скоростью почти 30 000 км/ч, как бы в ответ на то, что недавно я сама с такой же скорость летала вокруг всего этого». Это называется вертиго после посадки, или земной болезнью. (Среди прочих малоизвестных болезней движения можно назвать болезни, возникающие в парках аттракционов, на спектаклях, в кинотеатрах с большим экраном, в случае езды верхом на верблюде, полете на симуляторе самолета и катании на качелях.)

Каким бы отвратительным ни был процесс рвоты, мы ему многим обязаны. Пищеварительный тракт – это сложнейшим образом устроенный механизм, в котором «поступивший в легкие воздух давит на диафрагму, в результате чего сжимаются мышцы брюшного пресса и сокращается двенадцатиперстная кишка, кардиальное отверстие и пищевод расслабляются, голосовая щель смыкается, гортань подается вперед, мягкое нёбо приподнимается, и открывается рот». За весь этот процесс отвечает один маленький участок мозга, так называемый рвотный центр. Я помню, как когда-то читала о том, что у бронтозавров был специальный участок мозга где-то у основания хвоста, который отвечал за движения нижней части тела. Мое живое воображение тут же нарисовало мне динозавра с маленьким серым органом где-то на уровне таза. Но теперь мне кажется, что я могла ошибаться. Ведь тот же «рвотный центр» – всего лишь крошечный участок в четвертом желудочке мозга, состоящий из пучка клеток, извилинка диаметром не более миллиметра.

По вполне очевидным причинам рвота – достаточно серьезный источник беспокойства. Она кажется оправданной, если человек, скажем, отравился и организм пытается избавиться от вредных веществ как можно скорее. Но при чем здесь сенсорный конфликт? «Непонятно», – соглашается Оуман. Он считает, что это просто эволюционное совпадение, что рвотный центр располагается как раз рядом с участком мозга, отвечающим за равновесие. И, скорее всего, болезнь движения – это просто результат взаимного влияния этих двух центров. «Просто одна из шуток Творца», – заключает Пат Кауингс.

По лондонской версии спектакля «Человек-слон» 1980-х годов, Джозеф Меррик заканчивает жизнь самоубийством[31]: он ложится на кровать и свешивает свою огромную голову через ее спинку; голова оказывается настолько тяжелой, что ее тянет вниз, и шея Меррика ломается. Это суицид, совершенный с помощью гравитации. И я даже имела возможность представить себе, на что это похоже. Помню, когда «С-9» вышел из пике и стал вновь подниматься, нас всех с невероятной силой потянуло вниз. Земное притяжение из-за маневра самолета было в два раза сильнее обычного. Моя голова весила десять килограммов вместо обычных пяти. Подобно Меррику, я легла на пол (не для того, чтобы умереть, а потому, что так нам советовали специалисты, мол, так тошнить будет меньше) и вдруг поняла, что совершенно не могу поднять голову, настолько сильно она была прижата к полу.

Однажды я читала о том, что выброшенные на берег киты погибают от непривычно сильной для них гравитации. Поскольку их постоянно поддерживает вода, их легкие и все тело могут достигать таких размеров, с которыми на суше им бы просто не удалось справиться. Диафрагма и межреберная мускулатура кита не настолько сильны, чтобы помочь легким расшириться, а жир и кости настолько тяжелы, что просто давят на них, так что животное задыхается.

Аэрокосмические исследователи 1940-х годов научились моделировать избыток гравитации прямо на Земле. Крысу, кролика, шимпанзе или, возможно, даже астронавта «Меркурия» сажали на конец длинного плеча вращающейся центрифуги. Центробежная сила ускоряет части тела и жидкости организма наружу, от центра вращения. Как мы уже узнали из главы 4 (и, скорее всего, уже успели забыть), гравитация – это мера ускорения. Поэтому, чтобы смоделировать усиление гравитации, ученые клали испытуемого вдоль плеча центрифуги ногами наружу и запускали механизм. Чем выше была скорость вращения, тем тяжелее становились все органы испытуемого, его кости и жидкости в организме.

Если вам интересно, то можете посмотреть в февральском выпуске журнала «Авиационная медицина» за 1953 год, как могли бы выглядеть внутренние органы крысы, если бы гравитация Земли была в 10 или 19 раз больше настоящей (страница 54), но, честно говоря, не советую этого делать. Группа военно-морских исследователей создала в Лаборатории авиационной медицины по изучению ускорений оригинальную и поистине приводящую в ужас «технику быстрого замораживания». Для этого они брали накачанных наркотиками крыс и опускали их в жидкий азот, находящийся внутри вертящейся центрифуги. В 19 раз утяжеленная кровь опускалась на дно сердца и тянула вниз, растягивая его при этом, словно кусок пластилина. Органы брюшной полости падали в область таза, как мешки с песком; голова западала в плечи, а о яичках я и говорить не хочу. На следующей фотографии крысу сажали уже на центрифугу головой наружу. Теперь уже отяжелевшие органы забивались под грудную клетку, разрывая при этом легкие, а остальная часть тела становилась неестественно пустой.

Офицеры не просто забавлялись таким диким образом. Первые представители аэромедицины исследовали пределы человеческой выносливости в условиях повышенной гравитации, чтобы защитить летчиков-истребителей, а чуть позднее и астронавтов. Выходя из крутого пике или выполняя другие опасные маневры, летчики-истребители подвергаются силе гравитации, которая в 8-10 раз больше нормальной. Астронавты испытывают удвоенную или утроенную силу гравитации в течение первых нескольких секунд после старта ракеты и как минимум в четыре раза более сильную, когда входят обратно в атмосферу Земли. Во время перехода из вакуума космоса в воздушную атмосферу нашей планеты космический корабль сбрасывает скорость с 30 000 км/ч до пары сотен. При резком торможении любого транспортного средства находящиеся в нем пассажиры подаются вперед, в направлении движения. Главная опасность торможения космического корабля в условиях усиленной в несколько раз гравитации – это то, что длится оно около минуты (для сравнения: при автомобильной аварии это занимает всего доли секунды).

То, насколько сильную гравитацию может выдержать человек без серьезных для себя последствий, зависит от времени ее воздействия. В течение 1/10 секунды человек может перенести гравитацию в 15–45 раз более сильную, чем обычная (все будет зависеть от положения тела человека). Если же говорить о минутном воздействии, то здесь уже цифры будут куда меньше. Отяжелевшая кровь опускается, оставляя мозг на мгновение без кислорода, и человек на какое-то время «отключается». Но если эта «отключка» продлится достаточно долго, человек умрет. Джон Гленн так описывал свой опыт тренировок на центрифуге НАСА: «Когда гравитация усиливается в 16 раз, приходится собирать всю силу и умение, чтобы удержаться в сознании». Именно поэтому, возвращаясь в атмосферу Земли, астронавты ложатся на пол, чтобы кровь не отливала к ногам, а равномерно распределялась по организму. Но лежа на спине, вы как тот кит на берегу: в груди все болит, и каждый вдох дается с трудом. Во время одного из возвращений «Союза» командиру 16-й экспедиции МКС Пегги Уитсон пришлось пережить как раз такой чрезмерно резкий, чрезмерно быстрый вход в атмосферу. Тогда ей пришлось на протяжении целой минуты находиться под действием гравитации в восемь раз более сильной, чем земная, что вдвое превышает допустимую норму.

Во время тренировок на центрифуге астронавты учатся, как вести себя в подобных ситуациях – быстро и часто дышать, что-бы в легких всегда оставался воздух, используя при этом сильные мышцы диафрагмы, а не слабые межреберные. Но даже выполняя все эти рекомендации, Уитсон буквально сражалась за свою жизнь.

Рука взрослого человека в среднем весит около четырех килограмм. А это значит, что рука Пегги Уитсон весила тогда 32 килограмма. Как сказал один из основоположников аэрокосмической медицины Отто Гауэр, «при восьмикратной гравитации пошевелить можно разве что запястьем да пальцем руки». Другими словами, астронавт может легко погибнуть в таких условиях, ведь он будет просто не в состоянии дотянуться даже до панели управления. Однако Уитсон рассказывала обо всей этой ситуации довольно легко. Правда, через пару недель после нашего с ней разговора я встретилась с авиационным врачом, который показал мне фотографии, сделанные сразу после случившегося. Уитсон была просто «выжата», как выразился врач. А на еще одной фотографии я увидела кратер, который образовался после приземления «Союза»: казалось, будто кто-то решил построить бассейн посреди казахской степи.

Приземляться, оказывается, так же страшно, как и взлетать.