• Главная
• Контакты
• Нашёл ошибку
• Прислать материал
• Добавить в избранное

– Все равно вы должны мне помочь, – твердила я.

– То есть подвергнуть тебе кастрации? Ведь то, о чем ты просишь, означает именно это, – снова и снова объясняла Голубева. – А что потом? Мужские признаки исчезнут. Но женщиной ты не станешь. Как и до сих пор, будешь всего лишь играть ее роль. Замуж не выйдешь. Здоровье потеряешь. А путь в большой спорт уж точно себе перекроешь. Хочешь ты этого?

Но я стояла на своем.

Пригласили на совет еще одного специалиста – немолодого подвижного профессора, беспрерывно курившего трубку. Потом он стал самым близким мне человеком, но поначалу… «Видишь, как хорошо! – вскричал он, услышав, как меня зовут. – И менять ничего не придется!» Я сразу поняла, что он имеет ввиду, и еще больше ожесточилась.

В конце концов договорились, что на полгода я уеду домой, и если не передумаю, врачи сделают то, о чем прошу.

Как прошли для меня эти месяцы, лучше не вспоминать. Пришлось обо всем рассказать дома. Впервые мы открыто обсуждали эту тему. Мать, сестры – у них в голове не укладывалось, что дочь и сестра может превратиться в сына и брата. Но сказали они то, что, наверное, и я сказала бы на их месте: врачам виднее, как они советуют, так и надо поступать. Но переступить через себя я была не в состоянии.

Когда вернулась в Москву, со мной пришлось разбираться психиатрам. Профессор – тот самый – навещал меня постоянно.

– Ну как, изменился твой взгляд?

– Нет. И не пытайтесь меня переубедить. Будет все, как я хочу.

– Но ты понимаешь, что я не могу дать согласие на то, чтобы тебя изувечили, даже по твоей собственной воле?

Короче, мы оба оказались в тупике. И тогда он предложил поставить опыт. Лечь в мужское отделение под видом мужчины и под вымышленной фамилией. Пожить среди мужчин. Побыть в мужской роли. «Что ты теряешь?»

Женя – прерву ненадолго его рассказ – абсолютно точно характеризует создавшееся положение. Действительно, создалась патовая ситуация. Мне было бы проще, если бы я имел дело с тупым упрямством. Но тут было другое. Женя не столько оборонялся от меня, сколько наступал. И у него не было недостатка в аргументах, которыми он и меня пытался сломить, и в самом себе поддерживал сознание собственной правоты. Да, это был сильный противник!

«Прекратите давить на мою психику! – писал он мне из одного больничного корпуса в другой, где помещалась наша лаборатория: чтобы внести какое-то разнообразие в наши изнурительные дискуссии, я попросил его изложить свои доводы на бумаге. – Я прекрасно понимаю, что вы хотите мне только хорошего, чтобы я испытала все человеческие радости, хотите, чтобы я имела семью, детей. Я была бы самым счастливым человеком на земле, если бы это могло сбыться, но только оставаясь при этом женщиной. Я также знаю, что Вы хотите компенсировать все мое ужасное прошлое счастливым будущим. Но своего мнения я не изменю. Я знаю, что мне будет трудно. Как женщина я буду – ноль, то, что сделают мне – фикция, не более. Но мне будет легче, чем это было раньше, и к такой судьбе я готова. Вы говорите, что и череп и фигура у меня останутся мужского типа. Но при чем тут это? Кроме Вас, никто никогда не обращал внимания на форму моего черепа. Мне достаточно того, чтобы у меня удалили то, что мне не нужно, оформили то, чего недостает. Совсем хорошо, если путем пластической операции удастся сгладить мои резкие черты лица. И все, большего мне не требуется. Я не собираюсь, А. И., проводить свою жизнь на пляже. К тому же я – лыжница, много работала над развитием своих мышц. И если бы вы сравнили фигуры балерины Надежды Павловой и лыжницы Галины Кулаковой, тогда увидели бы, насколько они отличаются, первая – совершенство женской фигуры, вторая – одни мышцы…

В общем, А. И., каким я хочу видеть свое будущее, Вам хорошо известно. Решение это окончательно. Я взрослый человек и в состоянии понять, на что иду. Того, что вы предлагаете, никогда не будет. Если бы мне было 3-5 лет – тогда другое дело, но теперь – ни за что. Вы вот говорите, что я всю жизнь играю чужую роль. Я с этим согласна. Какую-то роль играем мы все. Но почему моя роль – не моя? Если бы не мои грубые, резкие черты лица и некоторые анатомические детали (никак не найду подходящее слово), Вы не смогли бы отличить мое поведение от поведения других девчонок. У меня с ними были прекрасные отношения (а не искусственные). Слышите, я не хочу быть… Даже писать не хочется это слово. Я все умею: и шить, и готовить различные варенья-соленья, и пироги печь. С чего же вы взяли, что у меня не женский тип психики? И травиться или давиться я не собираюсь (как поступили Ваши бывшие пациентки). Я чертовски люблю жизнь, несмотря на то, что она так несправедливо отнеслась ко мне. Да, я знаю, что по-прежнему буду несчастна, навсегда останусь одинокой. Но мне будет немножко легче. По крайней мере не придется соблюдать чудовищную конспирацию, отравлявшую все мое существование.

По-своему Вы, может быть, тысячу раз правы, когда говорите, что я отказываюсь от своего счастья, но я делаю это сознательно. Я всю жизнь хотела быть только женщиной и продолжаю верить, что мне можно помочь в этом отношении. Знали бы вы, сколько во мне энергии, жизни, азарта. Все дело в том, что обстоятельства не позволяют мне раскрыться в полную силу. Но как бы трудно мне не было, ничто и никогда не сломит меня, не из того материала я сделана. А. И., хочется быстрее кончить с этим делом, и так целый год выпал у меня из жизни. Если уж природа обделила меня нормальными человеческими радостями – буду искать утешения в спорте, учебе, работе. И как бы вы ни жали на меня, используя различные приемы внушения, как бы не расписывали предстоящие ужасы моей жизни, я своего решения не изменю. Не делайте этого больше, прошу вас. Все равно Вы ни в чем меня не убедите».

Заметили ли вы одну интересную особенность этого письма? В нем, вопреки явной необходимости, отсутствует слово «мужчина». Один раз Женя даже специально оговаривает, что ей неприятно его писать. Это и подсказало мне выход. Я вспомнил, что такое же неприятие встречал у религиозных людей к слову «черт». Там было понятно, что создает этот барьер: непреодолимый страх, имеющий сильнейшую бессознательную компоненту. А разве исключается такой же комплекс у Жени? Наши долгие беседы позволили мне догадаться, что где-то в тайниках сознания у него давно поселилась мысль, что он в действительности – мужчина, но эта мысль была ужасна (значит, правы его преследователи?), и он упорно гнал ее от себя. Уже достаточно, чтобы на слово образовалась своего рода аллергия! Но было и еще кое-что.

Сторонясь людей вообще, Женя особо остерегался сближения с мужчинами, точнее – с мальчишками, с которыми вместе учился, занимался спортом. Они не особо реагировали на него как на девушку, но ведь могли! Женя видел, как завязываются романы, как то одну, то другую его подругу кто-то начинает «кадрить», по естественной склонности человеческой психики он начинал примерять эту ситуацию на себя – и буквально терял сознание от ужаса. Вот так подойдет, приобнимет – и сразу почувствует, что вместо груди у него два комка ваты! Слегка прикоснется к щеке – и ощутит характерное покалывание! Женя считал себя большим знатоком людей. На самом же деле, рассматривая окружающих из своего психологического убежища под одним-единственным углом зрения: исходящей от них опасности, – он и вправду во многом был дикарем. Пребывание в женской среде еще кое-как его просветило, мужчин же он вообще почти не знал, а то, что принимал за знание, было на самом деле набором самых фантастических предположений.

Выбираясь из этого лабиринта, я и наткнулся на мысль о мужском отделении. Сначала она показалась мне неисполнимой технически, к том же достаточно рискованной. Что за маскарад в официальном государственном учреждении! Какое право я имею совершать подлог – а манипуляции с гражданским полом, не говоря уж об использовании псевдонима, по-другому не назовешь, – да еще толкать на это заведующего мужским отделением, человека, отвечающего за порядок! Но время и в самом деле поджимало, а других вариантов я просто не видел.

Вообще, должен сказать, при смене пола нередко приходится идти на самые дерзкие авантюры. Однажды моим пациентом был выдающийся спортсмен, обладатель международных званий и титулов, и его переход в женский пол грозил обернуться громким скандалом. Если при таких необычных обстоятельствах исчезает имя, то как быть со сложившейся иерархией, с рекордами, с чемпионством? Что, например, скажет серебряный призер, когда узнает, что золотой медалист, которому он уступил первенство, был фигурой как бы мифической?

Пришлось пойти на сомнительный со всех точек зрения трюк. Была инсценирована гибель чемпиона в автомобильной катастрофе. В газетах прошла информация, спортивное руководство получило целый ворох соболезнований…

Уговорить Женю оказалось намного труднее, чем руководителей больничной администрации. И тут, тоже почти случайно, мне удалось нащупать прием, который в дальнейшем служил верную службу. Я имею в виду перемену имени. Практического смысла в этом не было никакого. Но психологический эффект оказался сногсшибательным. Оказалось, что под псевдонимом человек способен совершать поступки, которые его «Я» считает категорически неприемлемыми! Впервые я понял, что имя – это не просто знак, отличающий человека от других людей. Это важнейший элемент его личностной структуры…

Но вернемся к рассказу Жени.

«Когда в палате, где уже лежали шестеро мужчин разного возраста, появился седьмой, никто не обратил на него внимания. Парень как парень.

Первые две недели прошли в страшном напряжении. Не сразу осознала, как отпадают одна за другой привычные проблемы – как одеться, как раздеться, как лечь. Тут-то ко мне не к чему придраться, внешне я именно такая, как все! Не надо думать о голосе. Не надо ни от кого прятать свои ноги, вообще следить за позами…

Труднее всего оказалось с речью. Вот уже никогда бы не подумала! Говорить, как я привыкла – «взяла, пошла, видела» – здесь было нельзя. А «взял, пошел, увидел» никак не выговаривалось, возникала какая-то необъяснимая неловкость. Само собой выработалось какое-то странное наречие, без личных окончаний. Допустим на вопрос, читали ли я такую-то книгу, начинала отвечать: «да, чита…» – а далее язык сам нащупывал безличную форму: «… читать приходилось». Вот если бы мне раньше нужно было сыграть мужскую роль в какой-нибудь сценке, я бы сделала все на высшем уровне, нигде даже не запнулась А сейчас, когда я не играла роль мужчины, а старалась им стать, возник такой неожиданный тормоз. Даже мои письма того периода – все они написаны на таком нейтральном языке. И подписаны – Женя. Не Евгения. Но и не Евгений. Когда в отделении кричали: «мужчины, на обед» или «мужчины, пить лекарства», меня всякий раз передергивало. Я – мужчина?!

Но вот мне разрешили выходить в город, и только тут я поняла, как сильно изменилась за последние недели. Ездила на метро, свободно ходила по улицам, забредала в магазины. С интересом рассматривала прохожих – это я-то, всегда смотревшая только под ноги, чтобы не встретить ничьих недоуменных, изучающих взглядов. И ничто внутри не закипало, когда слышала: «Молодой человек, не знаете, который час?» Даже куртка моя, женского покроя, с белыми пуговицами, не особенно смущала: как я убедилась, никто не обращал на нее внимания.

Часами сидела я у окна и думала, думала… Как быть? Три пути передо мною. Продолжать жить как раньше – невыносимо. Уступить уговорам врачей – немыслимо. Ну, и третий выход – крайний. В моем положении и это не исключалось. Жить на нейтральной полосе в условиях двуполого общества невозможно – когда тебя, во всем остальном здорового человека, рассматривают, словно живой экспонат кунсткамеры. Мысль о самоубийстве начинает казаться самой логичной. Но у меня, несмотря ни на что, интерес к жизни никогда не пропадал.

Не могу сказать, в какой именно день я приняла окончательное решение. Никакого коренного перелома в моих взглядах не произошло. Побыв мужчиной среди мужчин, я не нашла ни в этом положении, ни в этой среде ничего такого уж особенно привлекательного. Будь это возможно, предпочла бы остаться женщиной. Другое для меня прояснилось. Между чем и чем я выбираю? Быть всем – или оставаться ничем. А раз так, то я и решаюсь отрубить все нити, связывающие меня с прошлым. Начинаю жить заново…

Пару дней назад врачи попросили меня встретиться с такой же, как я, «девушкой». У нас с этой Леной многое совпадает. Тоже лыжница, достигла высот, попала в состав молодежной сборной, где, грубо говоря, ее и «накрыли». И тоже не соглашается на уговоры… На первый взгляд – девчонка как девчонка. Только руки выдают – сильные, массивные, – да еще размашистая, пружинящая походка. Лично я всегда держала под жестким контролем, как хожу, а руки старалась прятать.

Долго сидели мы с ней, две «девушки». Она рассказывала о себе, я – о себе. Договорились встретиться еще раз. Но я-то уже лежу в мужском отделении, а Лена – в женском, и сестры ее ко мне не пустили. Но я все равно надеюсь, что она примет единственно правильное решение, достойное здравомыслящего человека.

Что-то принесет нам обоим новая жизнь?»

Насколько скорее сказывается эта сказка на бумаге, чем разворачивалось дело в действительности! Выписавшись из мужского отделения, Женя не пошел сразу к Голубевой «решать окончательно свой вопрос», как он называл операцию. Он снова уехал домой, и снова стали приходить от него письма, свидетельствующие о мучительной раздвоенности. Начинал Женя как будто решительно: «Я по-прежнему придерживаюсь своего мнения, и все же соглашаюсь с Вами. Как это Вы сказали однажды: если не веришь моим словам, поверь седым волосам. Да, я решаюсь выбрать именно этот путь, который Вы считаете единственно правильным». Кажется, ясно? Но следующая фраза – уже совсем про другое. «Знали бы Вы, как мне не легко пойти на это! По-прежнему два течения борются во мне». А раз борьба продолжается, значит, еще неизвестно, что победит?

За обманчивым спокойствием кроется неистовое смятение. Женя опять говорит о своих «прекрасных друзьях», а буквально на следующей странице – «всю свою небольшую жизнь я, по сути, одинока». Пишет, что во мне теперь видит чуть ли не отца, и вдруг такой глубоко спрятанный упрек: я, мол, не понимаю, на какие испытания обрекаю человека. Что же вызывает такую душевную бурю? «Я настоящая женщина», «я хочу быть женщиной» – эта тема полностью исчезла. Могу точно сказать, что произошло это еще до выписки из больницы: перемена пола уже произошла, в своем сознании Женя уже стал мужчиной. Между прочим, мы, что называется, всю дорогу держали под контролем уровень гормонов у него в крови. И эти анализы показали, что даже чисто внешняя имитация мужского поведения вызывала заметный подскок андрогенов в крови, а когда этот стиль стал укрепляться, когда Женя перестал вздрагивать, слыша: «мужчины, обедать!», в биохимических кривых немедленно обозначилась эта метаморфоза. Откуда же вдруг такой регресс?

«Больше всего пугает меня то, что все это станет известным не только в моей деревне, но и всем, с кем я училась в школе, в техникуме, всем многочисленным знакомым. У нас же каждого знают на многие километры вокруг, и не только тебя, но и давно умерших дедов твоих и прадедов. На меня будут смотреть, как на восьмое чудо света! Одно дело – пересуды, догадки (но, как говориться не пойман – не вор), и совсем другое… Да, и я это еще раз подчеркиваю: главное, что заставляет меня колебаться, – это нездоровое внимание знающих меня людей».

Потому, наверное, и сохраняется в письме женский грамматический род, который на этой этапе эволюции сознания выглядит уже просто нелепым. Психологическая перестройка уже совершилась, но социальный пол не отпускает. Страх разрушить свой образ в глазах других, вызвать их насмешки, возможно, презрение – этот страх перечеркивает всю титаническую работу, которую проделал в своем сознании Женя за долгие-долгие месяцы.

Но зато когда и этот этап остался позади, наши пациенты действительно приходили в состояние эйфории. Пьянило неизведанное чувство освобождения, небывалый прилив сил. Точнее всех, на мой взгляд, это общее для всех состояние сумел на бумаге передать Алеша:

«Хочется работать, расти, чего-то добиться в жизни. Чувствую, что я могу; ощущаю много внутренних душевных сил. Они, эти силы, были и раньше, но тогда от избытка их я только плакал, потому что они были неприменимы. Хочется поскорее узнать себе настоящую цену. И почему-то очень верится в то, что я не буду больше обижаться на свою судьбу. Уныние, нежелание жить – все это осталось там, в прошлом, от которого я ушел навсегда. Полоса моих мучений кончилась. Даже если наука не поможет мне в достаточной степени, я когда-нибудь помогу себе сам. Ведь я поверил в то, что я – мужчина».

Вот откуда шел душевный подъем, владевший нами в период съемок фильма. И разве могли какие-то привходящие обстоятельства, какие-то бытовые трудности его погасить?

А трудности, сказать по правде, встречались нам неисчислимые.

Для большинства врачей выписка из больниц – то же, что для спортсмена пересечение линии финиша. Они и впредь, конечно, могут встречаться с больным, консультировать его, но не больше. Да и то нередко бывает, что пациент переходит под наблюдение других специалистов. А уж если он полностью поправился, то и говорить нечего – начинается его возвращение к обычной, повседневной жизни. Миссия врача завершена.

У нас с Голубевой и в этом все было не как у людей. Не было у наших пациентов нормальной, здоровой жизни, некуда им было возвратиться. Все приходилось начинать заново. И не было других специалистов, готовых принять от нас эстафету.

Первое, что необходимо сделать при смене пола – сменить документы, начиная с паспорта. Алеше хватило мужества самому пойти к начальнику паспортного стола и, предъявив справки, пройти эту исключительно неприятную процедуру. Но не все были способны на такой подвиг. Приходилось вести их в милицию за ручку, а в самых тяжелых случаях – идти на прием за них. А ведь кроме паспорта, у каждого человека есть еще куча других документов – аттестаты, дипломы, трудовая книжка, всевозможные членские билеты, свидетельства не говоря уж о сберкнижках, отметках о прописке, картах в поликлинике. И все это необходимо поменять. Реально это означает, что число документов следует помножить на минимум на 2-3 кабинета, в каждом из которых надо от начала до конца рассказывать свою пикантную повесть. Кому такое по силам?

Забыл еще сказать, что до того, как машина будет запущена, разрешение на смену пола необходимо получить. Врач – он всего лишь дает свое заключение, рекомендацию. А санкционирует этот «высоко гуманный», как я писал, акт далекий от медицины чиновник, сидящий в органах записи актов гражданского состояния. Он может внять мнению врача, а может и поупрямиться. У меня был забавный случай. Есть такой термин – «ложный мужской гермафродитизм». Это сугубо специальное уточнение, связанное с тем, что в науке было принято «истинный» пол, а следовательно и «истинную» двуполость определять исключительно по строению гонад. И вот на основании этого диагноза одна грозная дама категорически отказалась менять пол моему пациент: раз гермафродитизм у него ложный, то пусть голову не морочит и продолжает жить в том поле, в каком записан! Конечно, мы ни разу не спасовали перед такими идиотскими запретами и в конце концов добивались своего. Но чего это стоило!

Однако, все эти трудности меркли перед тем, что ожидало наших пациентов при попытках определиться в дальнейшей жизни.

Первый вопрос – куда ехать? Большинство и слышать не хотели о возвращении в родные места, и непростительной жестокостью было бы на этом настаивать. Да и не было у них там никакой опоры, если вдуматься, – ни надежной профессии, ни достойной человека работы.

Отважный наш Алеша и тут решил действовать по принципу «нам не страшен серый волк». Не забудем – у него была Марина, которая его ждала. Кроме невесты, был еще и тренер, проявивший, на мой взгляд, верх душевной тонкости и преданности ученику. Я видел его, когда он приезжал проведать Алешу в больнице. Он сделал все, чтобы поддержать своего питомца, обещал во всем помочь, даже заверил, что Алеша сможет продолжать тренировки в команде мужчин-велосипедистов. А чтобы не было лишних разговоров, тренер придумал байку, которую намеревался пустить в обращение, когда вернется домой. Он, дескать, навещал Аню, она очень плоха и спортом заниматься больше не будет. Зато в Москве он повстречал Аниного родного брата Алешу, замечательного парня и тоже велосипедиста. Они подружились, и этот замечательный парень изъявил желание перебраться на юг и как бы занять место Ани в строю… Тренер собирался особо подчеркивать, что похожи брат и сестра настолько, что различить можно только по прическе.

Но возвращение Алеши домой не состоялось. Приехать-то он приехал и честно попытался заново войти в местное общество. Но из этого ничего не получилось. Даже в общении с тренером, верным другом и союзником, возникала неловкость, которую никак не удавалось погасить. Так же напряженно реагировали и другие близкие знакомые, которых Алеша решился первыми посвятить в свою тайну. Его оптимизм поколебался. К старому месту работы он даже не приблизился: внезапно им овладел жгучий страх – как он покажется бывшим сослуживцам? Промаявшись некоторое время, Алеша вернулся в Москву. Нам удалось устроить его на завод, набиравший «лимитчиков», прописать в общежитии. По тогдашним меркам, можно было считать, что устроен он прилично. Но все это очень мало походило на то, о чем он мечтал.

Получалось так, что дальнейшая судьба пациентов целиком зависит от нас. Не мудрствуя лукаво, мы действовали испытанным способом – «позвоночным»: вспоминали, где есть у нас знакомые в областных отделах здравоохранения, еще лучше – в обкомах партии, связывались с этими людьми, пытались вызвать сочувствие к нашим подопечным. Часто это срабатывало. Помню, как я ездил в один крупный областной центр, к ректору сельскохозяйственного института – просить за Женю. Я считал, что и по жизненным, и по медицинским показаниям ему необходимо продолжить учебу, а полагаться на лотерею конкурсных экзаменов было слишком рискованно. Ректор сказал, что он – принципиальный противник «блата», за все годы его работы Женя будет первым абитуриентом, которому он поможет, но я могу быть за него спокоен. Женя действительно поступил в институт, благополучно его закончил. Находились и другие отзывчивые люди – находили способ организовать прописку, получение жилья, устраивали на работу. Но сплошь и рядом мы получали отказ, и снова приходилось листать свои записные книжки… Это была огромная работа, никем не учитываемая и уж тем более никак не оплачиваемая. Но это, по тогдашнему нашему умонастроению, особо не огорчало. Тревожило другое – мизерность наших возможностей. Уговаривая пациентов сменить пол, мы уверяли их, что в этом случае все в их жизни наладится, откроются широкие перспективы. Но в целом эти обещания не очень-то сбывались. Как раньше, так и теперь общество словно бы выдавливало эту категорию граждан из своих рядов.

Вдвоем с Ириной Вячеславовной Голубевой мы решили выступить в печати – привлечь общественное внимание к нашим проблемам. Статья, на первый взгляд, называлась скучно: «Социально-правовые аспекты гермафродитизма». Но на самом деле это была, как выражаются журналисты, «бомба». Впервые на моей памяти сакраментальное слово «гермафродитизм» было напечатано черным по белому, в увязке с самыми серьезными областями общественной жизни.

В этой статье мы пытались доказать, что общество обязано позаботиться об этих людях, составляющих достаточно представительную социальную группу. За 14 лет через наши руки прошли 664 больных с различными формами гермафродитизма, проведено 436 операций, в 62 случаях проведена смена гражданского пола (замечу, что те 14 лет давным-давно истекли и с тех пор все эти цифры многократно увеличились). Если исходить из частоты распространения этой патологии (по некоторым данным – до 3% от общего числа новорожденных), существует множество неучтенных статистикой случаев, то есть людей, не обращающихся за помощью, поскольку у них нет надежды ее получить.

Возникает множество вопросов, связанных с юридической процедурой смены пола, с оформлением документов, лечением и социальной реабилитацией гермафродитов. Но эти вопросы никак не решены. Врачу приходится выходить за рамки существующих юридических норм, нарушать установленный порядок.

Попытки найти в юридической литературе какие-либо правовые положения, касающиеся гермафродитов, не увенчались успехом. А между тем жизнь полна коллизий, требующих, чтобы в регулирующие их законы были внесены специальные положения, учитывающие особенности этой группы лиц. Вспомним хотя бы об отношении к воинской обязанности, о правомочности брачных и вытекающих из них отношений – имущественных, родительских, и т. п. В период, к которому относилась наша с Голубевой статья, закон предусматривал уголовную ответственность за гомосексуализм. А это означало, что расхождение между различными компонентами пола – биологическим, психосексуальным и гражданским – в любой момент могло привести гермафродита на скамью подсудимых и защитить его, оставаясь в рамках закона, было невозможно.

Касались мы и проблемы врачебных ошибок, обусловленных профессиональной некомпетентностью. Ни при составлении программ подготовки и усовершенствования работников медицины, ни в ходе обучения не учитываются по-настоящему достижения науки, которые позволяют сегодня сделать пол однозначным, устранить противоречия половой роли, помочь человеку вступить в брак, создать семью. Практикующие врачи зачастую беспомощны в установлении диагноза, в выработке стратегии и тактики лечения – их ошибки наслаиваются одна на другую, приводя зачастую к непоправимым трагедиям.

А разве нормально, что врач вынужден брать на себя функцию службы реабилитации и социальной поддержки? Бесполезно искать официальную инстанцию, которая создавала бы людям, фактически начинающим жить «с нуля», хотя бы стартовые условия для вхождения в жизнь общества в новом качестве. Таких учреждений нет. Акт смены пола требует абсолютной тайны – а как ее сохранить, если приходиться действовать приватно, использовать личные связи, взывать к сочувствию чиновников? Выписываясь из больницы, человек получает справку. И каждый раз, составляя этот документ, врач оказывается перед дилеммой: либо разгласить тайну, написав все как есть, либо выдать за своей подписью откровенную «липу»…

Важнейшее, на наш взгляд, предложение касалось организации диспансерного наблюдения за людьми сменившими пол. Длительность и сложность адаптации, писали мы, требует специальной психотерапии, тесного общения с врачом, которому пациенты зачастую рассказывают о том, чем стесняются поделиться с родной матерью. Диспансер может и координировать все реабилитационные мероприятия, включая и создание семьи. Почти у всех гермафродитов сохраняется комплекс неполноценности, укрепившийся с детства, и коррекция пола не всегда способна его снять. Обращение к врачу с просьбой «познакомить» с себе подобными, которых нечего стесняться – в порядке вещей. За последние 5 лет создалось 7 таких семей – очень удачных, со всех точек зрения. Создание диспансеров упростило бы и проблему обеспечения больных гормональными препаратами, в которых многие нуждаются не только для поддержания вторичных половых признаков, но и по жизненным показаниям.

Наши аргументы казались нам достаточно убедительными. Мы раскрыли перед общественностью одну из теневых сторон жизни, известную практически только тем, кого эта проблема непосредственно касается, и вправе были ожидать, что хоть что-то сдвинется с мертвой точки. Но нет, никаких изменений не произошло…

Совсем недавно, в конце 1997 года, Государственная Дума приняла Закон «Об актах гражданского состояния». Впервые в российской законодательной практике акт смены пола стал предметом правового регулирования! Но кое-что в тексте закона задело меня за живое. Я написал об этом статью. И вновь, как и четверть века назад, оказалось, что задача моя заключается в том, чтобы привлечь внимание общества к одной из сторон жизни, находящейся в глухой тени!

Приведу несколько отрывков из этого газетного выступления:

«С признаками половой двойственности являются на свет двое-трое из каждых ста новорожденных. Последнее время во всем мире этот процент растет. О явлениях, имеющих такую степень распространенности, начинают обычно кричать на всех перекрестках, проводить „круглые столы“. А тут – глухо. Общество делает вид, что даже не догадывается о присутствии этого глубоко несчастного меньшинства. Сама тема, опутанная паутиной нелепых домыслов и средневековых предрассудков, вызывает, похоже, одно лишь чувство брезгливого любопытства.

Энциклопедия Брокгауза и Эфрона (Спб, 1893 г.), со свойственной той эпохе стыдливостью, ограничивается одним лишь юридическим аспектом проблемы, но все равно содержит примечательную информацию. «Вопрос о принадлежности гермафродита к тому или другому полу представляет большой практический интерес, так как от решения его зависит общественное положение, действительность брака, наследственное и иные права данного лица». И это, оказывается, еще минимум сто лет назад учитывали законодатели во всех европейских странах. Установление пола, его изменение – все эти коллизии отражались в законе. Везде – кроме России. «Русское законодательство, – цитирую энциклопедию, – совершенно умалчивает о данном предмете».

Эта позиция остается неизменной. Перемена пола – акт, имеющий колоссальное правовое значение. Но никакими юридическими нормами связанные с ним процедуры не регулируются.

Когда вся система медицинских учреждений была государственной и управлялась командами из Москвы, можно еще было рассчитывать на какой-то порядок. А теперь человек без труда найдет частную лечебницу, где за деньги с ним сделают все, о чем он попросит.

Ни в одном перечне групп, нуждающихся в особом внимании и защите, эта категория граждан не упоминается. Самый простой пример: многие из них, по жизненным показаниям, должны до конца своих дней получать гормональные препараты. Точно так же, как больные диабетом – инсулин. Но поскольку их как бы не существует, то и право на льготное обеспечение лекарствами на них не распространяется.

Новая жизнь – это действительно все новое. И документы, и место жительства, зачастую и род занятий. В недавнем прошлом тоже никому не было помочь пациенту, кроме врача, но по крайней мере мы знали, как действовать. Искали «своих людей», заручались покровительством. Теперь же обходные пути мало что дают, а прямых – не появилось.

Складывается впечатление, что тему смены пола в массовом сознании монополизировали транссексуалы. Это совершенно другие люди, с иной мотивацией, с иным складом характера. Они ведут себя шумно, напористо, охотно позируют перед телекамерами – самореклама отвечает их внутренним целям. Я вовсе не хочу сказать, что их проблемы не заслуживают внимания. Но это другие проблемы, требующие отдельного подхода.

В конце ноября вступил в силу Федеральный Закон «Об актах гражданского состояния». Процедура перемены имени расписана в нем подробнейшим образом. О перемене пола сказано вскользь: что этот пункт в свидетельстве о рождении может быть изменен и что основание служит «документ установленной формы об изменении пола, выданный медицинской организацией». Что это за документ и кто устанавливает его форму – неясно. Но даже не это вызывает тревогу. Обратившись за консультацией в Министерство юстиции, я понял, как и разработчики закона, и те, кто будет следить за его исполнением, представляют себе такой документ. Для них это не медицинское заключение, с основанием диагноза и рекомендациями, а справка о проведенной хирургической операции.

Готов поручиться, что именно непростое общение работников загсов с транссексуалами навеяло мысль о внесении в закон этого параграфа, а подумать о людях, несущих на себе проклятие двойного пола, просто забыли. А ведь их состояние прямо противоположно переживаниям транссексуалов. Те уже давно мысленно живут в ином поле, не хватает только общественного признания. А эти еще только начинают психологическую трансформацию, и тут никак нельзя жестко устанавливать последовательность действий. Не раз бывало в моей практике, что Сергей соглашался стать Татьяной под мое честное слово: если женщины из него не получится, мы все отыграем назад. Ну, как бы я мог толкнуть его в объятия к хирургам!

Исправлять ошибки природы мы, наконец-то, научились. К сожалению, сказать то же об ошибках, совершаемых людьми, пока нельзя».