• Главная
• Контакты
• Нашёл ошибку
• Прислать материал
• Добавить в избранное

В ходе своей истории евреи обычно были многоязычным народом — мультилингвизм был реальностью их жизни и частью самосознания. Их история представляла собой постоянное движение крошечного еврейского меньшинства из одной страны и культуры в другую с многоязычным корпусом текстов, которые они несли за собой. Чтобы понять еврейское многоязычие в Восточной Европе, нужно принимать во внимание как природу еврейской истории и его неотъемлемую часть — миф о собственных истоках, так и исключительную историческую ситуацию, в которой оказались евреи Восточной Европы в XVIII–XX вв.

Ивритоязычный прозаик Амос Оз, родившийся в Иерусалиме, так описывал своих польско-русских еврейских родителей:

Отец читал на шестнадцати или семнадцати языках и говорил на одиннадцати (на всех — с русским акцентом). Мать говорила на четырех или пяти языках и читала на семи или восьми. Если они хотели, чтобы я их не понял, то говорили друг с другом по-русски или по-польски. (Они довольно часто хотели, чтобы я их не понимал.) <…> Основываясь на своих представлениях о культурных ценностях, книги они читали главным образом на немецком и английском, а сны, приходившие к ним по ночам, наверняка видели на идише. Но меня они учили только ивриту: возможно, из опасения, что знание языков сделает меня беззащитным перед соблазнами Европы, такой великолепной и такой убийственно опасной.

((Перев. В. Радуцкого))

Возрождение иврита было единственным способом отринуть диаспорное существование и его важный признак — многоязычие.

Многоязычие процветало среди первого поколения евреев, приехавших из Восточной Европы, порвавших с местечковым бытом штетла, переселившихся в города и эмигрировавших на Запад, в Америку или в Палестину. Оно было движущей силой еврейской революции нового времени, глобальной трансформации, которую претерпели евреи этого периода, — изменилось их географическое и историческое пространство, языки, образование, профессии, поведение и сознание.

Люди этой эпохи обычно использовали пять-семь языков, а в отдельных случаях — тринадцать или пятнадцать. Стандартный набор включал идиш и иврит, польский и русский, немецкий, возможно, французский и новый мировой язык — английский. Те, кто посещали иешиву или имели частных учителей по еврейским дисциплинам, могли читать по-арамейски; учащиеся классических гимназий знали древнегреческий и латынь. Это уже десять языков. В отдельных случаях добавлялись и другие языки, например литовский (Лея Гольдберг, Эммануэль Левинас), итальянский (Владимир Жаботинский, Лея Гольдберг) или чешский (мать Оза, учившаяся в Праге, должна была владеть им). Эмигрировавшие в Южную Америку овладевали испанским или португальским, владение двумя разными славянскими языками (польским и русским) облегчало чтение украинской поэзии, а в Палестине многие евреи учили арабский. Мы не знаем точно, на каких «десяти языках» мог читать стихи отец Оза, но даже если это преувеличение, мультилингвы должны были иметь некоторое представление о грамматике, словаре и поэзии на нескольких языках, принадлежащих как минимум к трем языковым группам (германской, славянской, семитской, романской).

Этот феномен относился не только к интеллектуалам: «средний» дедушка в Нью-Йорке, Ленинграде или Тель-Авиве знал, по крайней мере, идиш и некоторые из языков, являющихся его компонентами: иврит, русский, польский, немецкий, а может быть (зависит от жизненного пути), и «эмигрантский» английский. Многие евреи того поколения родились в черте оседлости до революции 1917 г., переехали в восточноевропейский город (Москву, Санкт-Петербург, Вильну, Варшаву, Одессу), эмигрировали в Германию, потом во Францию, потом в Америку, в промежутке попробовав себя в Палестине. Некоторые уезжали с Украины в Соединенные Штаты, в Канаду или Аргентину, возвращались на советский Дальний Восток строить еврейское государство в Биробиджане, потом ехали в Москву, а иногда в Израиль. Пути других заканчивались в Южной Америке, Южной Африке, Австралии, Новой Зеландии, Узбекистане.

Сол Беллоу, чьи родители иммигрировали из Восточной Европы во Французскую Канаду, а потом в Чикаго, рассказывал похожую историю:

Мы, дети иммигрантов, говорили на множестве языков и получали от этого удовольствие. Нас готовили и обучали отвечать на вопросы на полудюжине наречий. Старшие дети еще не забыли русский, все говорили на идише. А в три года меня послали к господину Штейну, жившему через дорогу, изучать иврит. До того времени я и не подозревал о существовании языков. Но вскоре я выучил, что в начале сотворил Бог. <…> И он не хотел, чтобы все человечество говорило на одном языке, это было слишком опасно. «Для них не будет ничего недоступного, ничего из того, что они могут вообразить себе» [объяснял рабби Штейн].

((Филип Рот, «У меня есть план!», «Нью-Йоркер», 25 апреля 2005 г., с. 75))

В средневековой Европе существовал тот же феномен, хотя и в меньшем масштабе. То ли из-за преследований и изгнания, то ли в погоне за новыми возможностями и из-за отсутствия «корней», евреи страдали от того, что сами называли «шпилькес» («булавки» или «иголки» на идише; буквально «шило в заднице») и не могли надолго оставаться на одном месте, постоянно путешествуя по регионам и языкам. Само их существование в христианском мире определялось религиозной оппозицией: евреи — христиане. Благодаря этому они приобрели критическую перспективу, характеризующуюся бикультурализмом и билингвизмом, а также ощущение культурного релятивизма, изменчивости и иронии. Обычно евреи занимались обменом товарами (торговлей), знаками (языками) и знаками товаров (деньгами). В XX столетии, веке социальных наук, евреев было много среди американских лауреатов Нобелевской премии по экономике, а также среди выдающихся деятелей теоретической лингвистики и антропологии: Бреаль (основатель семантики), Дюркгейм, Леви-Брюль, Леви-Стросс, Фрейд, Боас, Сапир, Блумфилд, Якобсон, Хомски, Лакофф, Деррида — все они родились в языковом пограничье.

Мультилингвизм, или многоязычие, — это владение человеком или социальной группой более чем одним языком и способность переходить с одного языка на другой в речи, на письме и при чтении. Это явление описывается и другими терминами: билингвизм, полилингвизм, плюрилингвизм, диглоссия, языки в контакте (languages-in-contact). Современные исследователи в США предпочитают использовать термин «билингвизм» для явления, возникшего из бинарных проблем иммигрантов и таких социальных институтов, как «двуязычное образование». Термин «диглоссия» (предложенный Чарльзом Фергюсоном) указывает на использование одним человеком дополняющих языков для различный функций в социальной коммуникации. Уриэль Вайнрайх назвал свою классическую книгу «Языки в контакте», подчеркнув тем самым лингвистические формы влияния одного языка на другой в условиях использования в пограничных обществах.

Многоязычие может быть личным, социальным или межсубъектным. Личное многоязычие относится к знаниям и речевому поведению конкретного индивида, не обязательно разделяемых всем обществом. Социальное многоязычие относится к нации, племени или другой социальной группе, которая пользуется двумя или более языками. Когда Шмуэль Нигер, выдающийся идишский литературный критик, накануне Холокоста написал на идише книгу Ди цвейшпрахикейт фун ундзер литератур («Двуязычие нашей литературы»), он имел в виду не то, что каждый еврей читает и на иврите, и на идише, но что существует большое национальное явление («наша литература»), включающее в себя две к тому времени вполне самостоятельные литературы. В начале XX в. многие идишисты не включили бы иврит в «нашу» литературу (литературу «народа»), а ивритоязычная культура в Палестине не включила бы в «нашу» литературу на идише. Книга Нигера стала, среди прочих, явлением в культурной политике, попыткой спасти идишскую литературу как часть еврейской культуры в то время, когда еще большинство носителей еврейского языка не знали и не читали другой литературы.

Профессор доктор Йосеф Клаузнер, возглавлявший в Иерусалиме кафедру ивритской литературы, написал многотомную «Историю новой литературы на иврите [sic!]», содержавшую подробные биографии всех ивритских писателей. Но он не включил туда тексты, которые большинство из них писали на идише. Так, он анализировал ивритскую прозу основателя и идишской и ивритской современных литератур Менделе Мойхер-Сфорима (Абрамовича), но не обращался к идишским оригиналам его книг. Профессор Клаузнер был сионистом-националистом и боролся за единый язык в единой стране для ивритского (а не еврейского) народа. Но Мойхер-Сфорим уже ответил ему: «Я люблю дышать обеими ноздрями» (идишем и ивритом). Ни Нигер, ни Клаузнер не включали в «нашу» литературу Кафку или Фрейда, как это часто делают в наше время в курсах по «еврейскому самосознанию» в Соединенных Штатах, базирующихся на молчаливом признании плюрализма диаспоры.

В новейшее время еврейское общество в Восточной Европе пользовалось идишем, ивритом, арамейским, русским, немецким, иногда польским — и все это внутри одной общины и даже внутри одной семьи, хотя не все ее члены владели ими. Многие женщины, особенно из низших социальных слоев, знали идиш и какой-нибудь «гойский» язык (местный славянский диалект), тогда как их мужья в какой-то степени владели немецким (лингва франка торговли) и языками еврейской учености — ивритом и арамейским. Так что все общество в целом владело пятью или шестью языками по «семейному сходству». Здесь мы видим третий, межсубъектный вид многоязычия, распространенный среди многих представителей данного общества, хотя и необязательный для каждого из них.

В дискуссиях о мультилингвизме мы сталкиваемся с тремя укоренившимися стереотипами. Во-первых, многие склоняются к тому, чтобы основывать свой анализ языка на произнесении слов, в этом случае многоязычие описывают как говорение на двух языках. Однако большая часть культуры сохранилась в письменном и печатном виде, как в случае с корпусом еврейских религиозных текстов, и язык, используемый на письме, может быть неизмеримо богаче разговорного. В средневековой Европе знание сохранялось на латыни, хотя ученые говорили на местных наречиях. Иврит и арамейский оставались источниками всего еврейского знания, хотя процесс овладения этим знанием происходил на разговорном языке (идише), — здесь мультилингвизм основан на трех языках в двух разных пространствах (речи и печати). С этим топосом связана романтическая идея аутентичности языка, «впитанного с молоком матери», т. е. родного языка. Но такому «естественному» овладению языком в детстве противостоит важнейший процесс обучения на всех этапах жизни. Большинство израильских евреев, и среди них большинство ивритских писателей XX в., пользовались ивритом в качестве базового языка, хотя он не был их родным языком.

В-третьих, национально-государственная идеология пропагандировала идеал: «Один народ, одна земля, один язык» (и один лидер). На поддержание этого единства, на идентификацию этнополитических границ с границами языка работали силы государства и/или культурные власти. А если национальное единство не вязалось с реальными фактами, то уклоняющимся индивидам или группам навязывали его. Подобным образом во Франции были подавлены или уничтожены множество диалектов ради введения одного национального языка. В языке идиш XX в. идишисты насаждали унифицированный «стандартный язык» среди разнообразных диалектов, главным образом через школьную систему и обязательное унифицированное правописание. А в Палестине начала XX в. иммигрантам, свободно владевшим разными ашкеназскими диалектами иврита, навязывали сефардское произношение. Но усвоение частично совпадающей идентичности народа, страны и языка было, по сути, лживым. В истории между этими тремя категориями существовала большая асимметрия. Языковую / этническую / национальную / государственную идентичность следует рассматривать как горизонт, энергию для гомогенизации больших социальных групп и цель для националистических и культурных движений.

В обществе или государстве никогда не бывает одного языка, и язык никогда не выступает в одиночестве. Одного языка не бывает, потому что среди представителей доминантной языковой группы проживают разнообразные меньшинства, а сам официальный язык состоит из целого калейдоскопа диалектов. В Австро-Венгерской империи множество языков и культур существовали каждый на своей территории в рамках единого государства, и над ними доминировал немецкий язык. И язык не бывает одинок, потому что каждый язык — это хранилище культурных ценностей, образов и памяти («семиотики культуры»). Граница между семантикой языка и семиотикой культуры размыта: мультилингвизм скрывает за собой мультикультурализм.

Границы между диалектами и языками тоже размыты: часто имеет место постепенный переход от одного диалекта к другому, пока на карте не появится новый язык. Разница между диалектами немецкого в Берлине и в Баварии более существенна, чем разница между русским и белорусским языками. Человек, говорящий и на баварском, и на верхненемецком, — практически билингв. Но по историческим и политическим причинам первая пара считается диалектами внутри одного языка и одного народа, немцев, а вторая пара стала двумя языками в двух государствах. В еврейской жизни существовала ярая вражда между литваками, галицийскими и польскими евреями, основанная на различии их диалектов, но эти диалекты не оформились в отдельные языки из-за того, что над всеми ними нависала объединяющая сила общих религий, алфавита, национального самосознания и реалий антисемитизма.

Общества бывают многоязычными по-разному. В первую очередь языки-участники могут состоять в горизонтальных или вертикальных отношениях.

В горизонтальном многоязычии языки-участники используются параллельно друг другу. Сюда относятся несколько типов:

1) Собственно билингвизм — два альтернативных языка сосуществуют: они бытуют или на одной и той же территории, или в одном и том же сознании. Типичными примерами личного билингвизма являются люди, родители которых говорили на разных языках. Социальный билингвизм зарождается там, где более слабый язык подчиняется более сильному в военном или культурном отношении (английский в Индии, греческий в эллинистическом Восточном Средиземноморье), или, наоборот, носители более слабого языка мигрируют на территорию более сильного языка (испанский или идиш в США). Обычно такой билингвизм имеет преходящий характер, и через одно-два поколения сильный язык начинает преобладать. Однако в промежуточный период более слабый язык (испанский) имеет внушительную референтную группу (испаноязычные американцы) и доминирует в этой вторичной структуре. В билингвизме два языка синонимичны и взаимозаменяемы и используются в зависимости от адресата и ситуации.

2) Диглоссия — два языка дополняют друг друга. Они оба необходимы для речевого поведения личности, но выполняют различные коммуникативные функции, покрывая различные семиотические домены. Так, иммигранты говорят на своем языке дома, часто в разговоре с супругами или лицами старшего возраста, а доминантным языком пользуются на работе или при общении с детьми.

3) Лингва франка — базовое средство коммуникации между двумя отдельными языковыми сообществами (суахили у восточноафриканских народов, английский в бывших британских колониях). С помощью лингва франка устанавливается несколько билингвальных связей с каждым из местных языков и отношения диглоссии, когда семиотические функции дополняют друг друга (в оппозиции «официальное учреждение» — «дом»).

В случае вертикального мультилингвизма языки вступают друг с другом в иерархические отношения по трехуровневой системе:

4) Локальные диалекты, профессиональные идиолекты или языки страны происхождения указывают на домашний язык или профессиональную принадлежность человека.

5) Стандартизованный национальный язык, в котором нейтрализованы все различия. Отталкиваясь от этой общей базы, носители могут обращаться к любому диалекту или профессиональному идиолекту или же к любому тексту из прошлого.

6) Суперязык для межнационального общения. В качестве такого средства обычно выступает язык нынешней или бывшей колониальной власти (русский в Чехии, на Украине и в Казахстане), политической власти (английский в странах третьего мира или даже в Европейском союзе) или культурной власти (английский в языке высоких технологий). Если лингва франка покрывает низшие в интеллектуальном смысле культурные пласты и служит для непосредственной межличностной коммуникации, то суперязык служит нуждам высших слоев науки и культуры и дополняет национальные языки. Так, в современной Индии индивид использует: 1) свой диалект и зачастую диалекты соседей; 2) национальный язык хинди (сейчас) и санскрит (в прошлом) и 3) английский как язык образования. Так, английский обслуживает и низшие, и высшие слои — как базовый лингва франка между индийскими «племенами» и как язык политики, технологий, СМИ и науки. В прошлом подобного рода функции выполняли греческий, латынь, арабский, русский и т. д. Письменный иврит играет ту же роль в разбросанных по всему миру еврейских общинах, говорящих на разных языках.

У каждого уровня в этой иерархии может быть несколько воплощений: несколько взаимодействующих местных языков, несколько соперничающих между собой национальных языков и несколько соперничающих суперязыков (английский соперничает с русским в странах бывшего СССР). Всемирная научная деятельность осуществляется на суперязыке (преимущественно английском), а художественная литература и национальная культура воплощаются на национальных языках.

Итак, языком Израиля является не один иврит, а трхуровневая структура: иврит как язык национальной идентичности и независимости, язык литературной традиции, государственности, закона и бюрократии; английский как суперязык науки, международной культуры и международных медиа; и языки (в большей степени, чем диалекты) иммигрантских групп, говорящих по-русски, по-грузински, по-арабски, по-французски, по-венгерски и на идише, — при этом на каждом языке выходят различные издания и ежедневные газеты.

В этой сложной горизонтальной и вертикальной языковой решетке существует определенное влияние контактирующих языков друг на друга. Этому феномену посвящена обширная научная литература. Во многих обществах происходит непрерывная война с иностранными словами, проникающими в национальный язык («Le drugstore» в Париже), но, с другой стороны, подобные выражения непрестанно заимствуются для обозначения знаний и культурных различий, достигнутых другими языками. В этот процесс вмешался быстрый рост современного идиша и современного иврита.

1. Состояния многоязычия можно достичь естественным путем — человек растет в семье, где родители говорят на разных языках, или он член языкового меньшинства, или живет в многоязычном обществе — или же приобрести позже в течение жизни благодаря миграции или обучению.

2. Средства коммуникации в каждом конкретном языке-участнике могут варьироваться: живая речь, письмо, чтение, системы символов. Они не обязательно совпадают. Так, в еврейской религиозной традиции закон дается в текстах на древнееврейском языке, его обсуждение и толкование — на арамейском, а процесс интерпретации, изучения и преподавания проходит на разговорном идише (или на современном разговорном иврите, английском и т. д.). Латынь и иврит в Средние века были «мертвыми» или исключительно письменными языками, тогда как интеллектуалы говорили между собой на местном языке.

3. Функциональные отношения между дополняющими друг друга языками в ситуации мультилингвизма делятся по предполагаемому адресату (ученая речь на латыни или на иврите и семейное общение на местном языке) и по затрагиваемым семиотическим доменам (религиозные тексты и повседневная жизнь или социальное поведение и наука).

4. За исключением случаев полного билингвизма между языками-участниками всегда существует асимметрия. Обычно один из языков становится базовым языком, обеспечивающим синтаксическую структуру многоязычного дискурса. От этой базы говорящие могут уходить в другие языки, привлекать исторические пласты «того же самого» языка, цитировать исторически и географически далекие друг от друга тексты или развивать профессиональные или научные идиолекты. Самым ранним базовым языком может быть первый язык индивида, так называемый родной язык (на идише маме-лошн), интимный и эмоциональный. Но со временем отношения могут измениться, и тогда место базового языка индивида или целого общества займет приобретенный язык.

5. Мы можем различать базовые языки индивида, общества и текста. Не каждый индивид разделяет базовый язык общества, а текст индивид может создать не только на своем базовом языке. Происходят постоянные попытки согласовать их с использованием принципов отражения и асимметрии. Индивид пытается отразить базовый язык общества, сглаживая асимметрию, имеющуюся между ними. Или наоборот, оригинальный текст или социальная группа могут отклоняться от стандартного языка и в этом процессе создавать новые асимметрии.

6. Степени знания языка у человека могут сильно различаться, распределяясь по следующей шкале: а) «владение» языком и его текстовой традицией и большим панисторическим словарем; б) понимание правил синтаксиса данного языка и уверенное его использование; в) элементарное общение; г) следы языка в виде слов и выражений, включаемых в синтаксис другого языка (ивритские и идишские слова в американском английском; русские слова в израильской ивритской прозе).

С языковой решеткой в многоязычном обществе взаимодействует семиотическая решетка человеческого знания, создающая международный дискурс или вторичные «языки» (в метафорическом смысле). Таковы дискурсы религии, христианства, психоанализа, физики, политики, йоги, сонетной формы и т. д. Таковы «языки» культуры или дискурсы: они рождаются на конкретном языке в конкретной культурной ситуации, а потом переходят в другие языки. Распространение нового дискурса происходит либо путем заимствования его терминологии другими языками, либо путем калькирования оригинальных терминов. Рост национального языка определяется включением в него таких доменов дискурса. Большая часть знания, содержащегося в национальных словарях, международная, хотя его приспособили к фонетике, морфологии и лексике каждого конкретного языка.

Так, международное слово «телефон» (часть дискурса технологии коммуникаций), произведенное от двух греческих корней, сначала попало в немецкий язык, но потом его вытеснило слово с более германским корнями: «Fernsprecher» («тот, кто говорит на расстоянии»), не поменяв семантики. На иврите слово телефон сохранилось, но адаптировалось к ивритскому правописанию (использующему почти только согласные: ТЛФоН). Потом от существительного был образован необходимый глагол леТаЛьПеН («звонить по телефону») в соответствии с правилами ивритской фонетики (где П эквивалентно Ф), который стал действовать согласно ивритской морфологии (ТиЛьПаНТи или разговорное ТиЛьФаНТи, «я звонил по телефону», и ТаЛьФеНли, «позвони мне»).

И идиш, и иврит за последнее столетие очень сильно выросли благодаря такого рода заимствованиям больших семиотических доменов. Сначала в язык входил оригинальный термин, потом часто изобретали его заменитель, образованный от ивритского или идишского корня. Так, на иврите «культура» сначала называлась культура, а потом она превратилась в тарбут. Даже когда иностранное слово сохранялось, существовали модели вторичной адаптации. Идиш заимствовал трагедье, комедье с ударением на предпоследнем слоге, как в русском, предпочтя такую модель немецкой с ударением на последнем слоге или английской с ударением на первом. Этот процесс подсознательно протекал в еврейских языках в эпоху нового времени, когда обширный международный слой лексики заимствовался через русские формы. Обычно слово сначала проникало в идишский дискурс политических речей, «публицистику» и газетную культуру, а потом перенималось ивритом.

В такой многоязычной ситуации возникала международная сеть слов, идиом и других выражений с похожими означаемыми (семантика), но различными означающими (фонетическая структура, морфология, лексические корни). Этот пласт многоязычного дискурса, внедренного в каждый язык, расширялся благодаря интернациональной природе жанров дискурса: язык сонета, новостной колонки в газете, передовицы или романтического письма интернациональны в рамках европейско-американской культуры. Культура — это все что угодно, только не моноязычное существование изолированных монолитных социальных групп; единство языка состоит не в единой морфологии, а в проходящем через языки семиотическом дискурсе.

Еврейский национальный миф основан не на одной колыбели или родине, а на биполярной модели. Из одного места евреи либо были изгнаны, либо ушли сами в другое, противоположное место, в позитивном (Исход из Египта, празднуемый во время каждого Песаха) или негативном (изгнание из Святой земли) смысле. После разрушения Первого Храма их изгнали из Палестины в Вавилон. Эту национальную трагедию удалось исправить возвращением в Святую землю. Похожая модель повторилась после падения Второго Храма и изгнания евреев из Эрец Исраэль в диаспору (галут), когда они рассеялись по всему миру. Изгнание в диаспору повторяло изгнание Адама и Евы из рая.

О ключевом событии этой территориальной биполярности сообщает 12-я глава книги Бытия: Господь посылает праотца еврейского народа Аврама из его родной Месопотамии («Арам Нахараим») «в землю, которую Я укажу тебе», в Ханаан, занятый хананеями. В этой главе видели сионистский призыв, посылающий Аврама в Землю Обетованную. Но это также и первое изгнание евреев как народа; ведь Господь повелел Авраму: «Пойди из земли твоей, от родства твоего и из дома отца твоего». В ушах евреев диаспоры «моледет» (место рождения) значило также «родина» в национальном смысле: Аврама изгнали с его родины. И «Лех-лехо» («Изыди!»), звучащее резкими повторами, выражало для них грубую команду «Убирайся!». Шолом-Алейхем заканчивает свою сагу о Тевье-молочнике главой «Лех-лехо». Выражение «настала глава „Лех-лехо“» в идише обозначает: пришло время изгнаний (в данном случае — изгнания всех евреев из русских деревень).

После второго Изгнания евреи в несколько этапов рассеялись по всему миру. Как и все иммигранты, везде, где они оказались, они усвоили местный разговорный язык, а некоторые из них овладели доминирующим языком культуры или языком власти. В Палестине в первые века н. э. народные массы говорили по-арамейски, элита говорила по-гречески, а ученые люди писали и передавали знание по-древнееврейски. Так, ивритоязычного литургического поэта называли пайтан, от греческого слова poietan. Подчиняясь законам ивритской морфологии, поэзия получила имя пийют: так записал на иврите говоривший на иврите ученый греческий культурный термин, обозначающий поэзию.

Миха Йосеф Бердичевский, изучавший талмудический арамейский в знаменитой Воложинской иешиве в Литве, стал выдающимся светским писателем на иврите, жил в Берлине, писал критические статьи и эссе на идише и на немецком и описал присущий ему еврейский билингвизм в эссе «Иврит и арамейский», где в качестве метафоры использовал историю Иакова и Исава: «Два племени во чреве твоем [и два различных народа произойдут из утробы твоей (Быт. 25, 23)] все еще дерутся внутри нас, и с нашего языка слетает два наречия — иврит и арамейский» (Berdichevsky 101). Он считал несущественным, говорил ли народ Израиля, пришедший из Арама, сначала по-арамейски, потом в Ханаане научился говорить на иврите, а потом опять вернулся к арамейским корням, или же иврит предшествовал арамейскому, и сыны Израиля выучили его позже благодаря политическим и культурным контактам с арамееязычными соседями. «Дело в том, что мы имеем дело с двумя языками, которые, несмотря на соседство, радикально отличаются друг от друга, причем не словами и выражениями, а духом своим… Мы по своему языку иврито-арамейцы» (102). Эту пару поддерживал идиш-ивритский билингвизм в Восточной Европе, в котором бытовало похожее разделение (см. Ш. Нигер).

Даже во время независимости в древнем Ханаане евреи были всего лишь маленьким народом на пересечении дорог между Египтом, Сирией и Месопотамией и находились в постоянном контакте с языками соседей (в еврейской Библии есть тексты по-арамейски). Но в полной мере еврейский мультилингвизм развился в диаспоре. В нем соединились языки самих евреев (идиш, иврит, арамейский) с местными диалектами, с одной стороны, и с языком большинства и власти — с другой. Вдобавок ко всему они переходили с языка страны, где жили раньше, на язык новой страны, куда они добрались в своих скитаниях. Так, ашкеназский еврей Элия Бахур (Элияху Левита, 1468/9–1549) переехал из Германии в Рим и в Венецию, был учителем у кардиналов, написал грамматику и трактат о стихосложении на иврите и эпические поэмы на идише октавами, а также опубликовал четырехъязычный словарь: немецко-латинско-итальянско-ивритский, в котором отразились его корни и две родины.

В своем культурном наследии евреи перерабатывали элементы языков и виды дискурса, почерпнутые из других языков в прошлом. Так, арабская метрика, усвоенная ивритской поэзией в Испании в IX в., продолжала главенствовать в ивритской поэзии христианской Испании, а также в Италии XIII–XVIII вв., где не было ни арабов, ни арабского языка. Тем не менее, в отличие от арабских образцов, рифмы в средневековой ивритской поэзии в христианских странах были преимущественно женские, что характерно для поэзии их соседей на романских языках.

Характерной чертой еврейской диаспоры была беспрецедентная выживаемость еврейской общины в ходе истории, невзирая на постоянные изгнания, миграции и ассимиляцию. На каждой новой в языковом отношении территории второе поколение усваивало новый нееврейский язык, но сохраняло следы прежнего языка. Так называемые «еврейские языки» (еврейско-арабский, еврейско-греческий, еврейско-немецкий), на которых евреи говорили между собой из поколения в поколение, не сильно отличались от доминирующего языка, но становились его вариантами с ярко выраженными особенностями. Эти особенности проявлялись в нескольких аспектах: 1) сохранялись некоторые выражения из предыдущего языка. Например, романские слова (креплах, чолнт) и имена (Ентл из Гентилла) сохранились в идише с его германской основой; 2) некоторые еврейские культурные маркеры вошли в новые языки (библейская традиция, ивритская поэзия, еврейская кухня, идишские слова, семантика пословиц и т. д.); 3) только часть богатства нового языка входила в еврейскую его версию. Большие пласты немецкого языка (язык философии, высокой поэзии, бюрократии и т. д.) никогда даже не заглядывали в идиш; 4) еврейские языки пользовались для письма только ивритским алфавитом.

Евреи не исчезли в ходе истории, потому что сохраняли свой «святой язык» иврит для письменной коммуникации и уберегли его от внешнего и изменяющегося разговорного языка. Это разделение коммуникационных средств в зависимости от видов коммуникации оказалось благотворным для сохранения «святого языка» (иврита и арамейского) в течение столетий. Оно основывалось на сложной и подробно разработанной системе верований и моделей поведения, которые базировались на Книге Книг и корпусе текстов и комментариев, изучавшихся в рамках обязательного образования. Однако разговорный вариант вобрал в себя элементы окружающих языков, фольклора и речевого поведения. Этот мультилингвизм был не случайным, а сущностным, и он сделал возможным нормальное функционирование евреев в ситуации раздвоенного бытия.

Языки, которые знали восточноевропейские евреи, принадлежали к трем типам: внутренние языки[135], внешние языки и усвоенный мультилингвизм идиша.

Автономная стратификация еврейских социальных институтов внутри большого государственного образования для ашкеназов вылилась в три внутренних языка, пользовавшихся одним и тем же ивритским алфавитом: идиш, иврит и арамейский. Профессор доктор Йосеф Клаузнер, лидер современного возрождения иврита и первый профессор ивритской литературы в Еврейском университете в Иерусалиме, утверждал, что иврит — это не один язык, а четыре: библейский, мишнаитский, Тиббонидов и современный, причем носитель одного из этих языков не поймет носителя другого. На самом деле мы можем добавить еще несколько языков иврит, в том числе новаторский язык палестинской литургии византийского периода и необиблейский язык испанской еврейской поэзии. Также следует упомянуть ашкеназский раввинский иврит — «синтетический» язык, сочетающий в себе слова из нескольких исторических пластов иврита с некоторым количеством арамейских цитат; он существовал в письменной форме от Раши до Менделе Мойхер-Сфорима. Эти «языки» иврит появлялись в истории неожиданно и в изолированных проявлениях, без всякой преемственности в разговорном языке.

Еврейский арамейский — это тоже по меньшей мере три языка: а) варианты классического арамейского Библии и библейских переводов; 2) разговорный арамейский талмудического дискурса; 3) искусственный средневековый арамейский книги Зохар XIII в., классического каббалистического сочинения, и более коротких текстов, таких, как Кадиш или Хад Гадья — европейская песня с повторами, которую перевели с немецкого на арамейский и пели во время пасхального седера.

Арамейский — это идиш предыдущего тысячелетия, служивший посредником между разговорным и письменным миром. Когда он перестал быть разговорным языком у евреев, они сделали его частью «святого языка». Идиш пытался достичь такого статуса на письме, но так и не достиг его, компенсировав неудачу лидирующей ролью в образовательном процессе. Обучение велось в виде диалога на идише, в котором обсуждались арамейские диалоги о ивритских монологах Библии.

Но с позиции религиозного образования, т. е. с позиции идиша, все эти исторические разновидности иврита и арамейского были одним языком, лошн-койдеш («святым языком»), они встречались в одном корпусе, а часто и на одной странице. Их объединяет уникальная идентичность народа и религии, их сила арбитров в сферах повседневной жизни и теологии, единый еврейский алфавит, отделяющий их от всех других систем письма, и ученое пространство, в котором тексты на всех этих языках комментировались как единый континуум. На одной странице Талмуда можно найти отдельные тексты на библейском иврите, мишнаитском иврите, ашкеназском раввинистическом иврите, классическом арамейском и талмудическом диалогическом арамейском, и все они организованы в весьма продуманную, графически оформленную и канонизированную мозаику. На разделенной странице старой семейной Торы вы обнаружите библейский иврит, два арамейских перевода, Раши и раввинистический иврит основных комментариев и идишские переводы Библии и комментариев.

Тем не менее новейшие исследования различают разные языки, составляющие лошн-койдеш. С тех пор как компоненты «святого языка» перестали быть разговорными, они стали независимыми на письме, в разных жанрах дискурса. Арамейский часто цитировали на идише, но редко писали на нем отдельные фразы и тексты. Книги, письма, общинные хроники и юридические документы писали в ивритской структуре, включавшей идишские и арамейские фразы. Ивритская поэзия во все века ориентировалась преимущественно на библейский язык. В некоторых реалистических художественных произведениях периода национального ренессанса арамейский обозначал идиш, разговорный язык персонажей (Менделе Мойхер-Сфорим, идиллические поэмы Й. Л. Гордона), в реалистической прозе использовался синтетический язык, включавший многочисленные арамейские выражения (Бренер) помимо европейских и идишских заимствований.

Отдельные главы из Торы и молитв на иврите — в печатном виде чаще, чем в рукописном, — изучались в хедере, начальной школе, обязательной для всех мальчиков с трех-четырехлетнего возраста до бар-мицвы в тринадцать лет. Более сложный арамейский учили подростки в иешивах — элитарных учебных заведениях, готовивших дипломированных раввинов для сотен общин и ставших плодородной почвой для возникновения новой светской литературы на иврите.

В Средние века евреи были изгнаны из большинства европейских государств и сосредоточились в Великом княжестве Польском и Литовском, а также в части Италии, некоторых немецких городах и на средиземноморских берегах Оттоманской империи. В силу своей немногочисленности они всегда оставались аутсайдерами и составляли скромных размеров меньшинство. Они сохраняли на письме свои внутренние языки и в разной степени овладевали разговорными диалектами своих соседей, а также «царским языком» государства. Немногие из средневековых евреев умели читать на латинице, поэтому им приходилось записывать немецкие тексты еврейскими буквами. В XIX в. на территории российской черты оседлости (бывшие территории Польского королевства) большинство евреев жили не среди русских, а среди носителей местных диалектов или малых языков. Евреи познакомились с белорусским и украинским (языками крестьян), польским (языком землевладельцев), русским (языком государства) и немецким (языком культуры и ежегодных ярмарок — это можно считать расширением их внутреннего идиша). Такая ситуация благоприятствовала сохранению их собственного разговорного языка, идиша. Живя на пересечении языков и народов, они могли общаться с Низшими (разговорный язык) и Высшими (язык власти и культуры). Они знали эти языки не в полной мере и преимущественно в устной форме, но могли все же пользоваться несколькими языками, очевидно принадлежащими к разным языковым семьям.

Согласно великому историку языка идиш Максу Вайнрайху, идиш зародился в империи Каролингов в конце первого тысячелетия. Конечно, с точки зрения идеологов идишизма XX в., непрерывное развитие разговорного языка шло с Х в. Однако самые ранние сохранившиеся тексты на идише относятся к XIII и XIV вв. Среди них выделяется запись немецкой эпической поэмы еврейскими буквами, найденная в Каирской генизе в Египте[136]. Более зрелые литературные тексты писали с XV в., здесь стоит отметить европейские эпические поэмы Buovo d'Antona [Бове Бух] и Парис и Венера, написанные октавами в начале XVI в. в Италии на идише/немецком еврейскими буквами многоязычным ученым Элияху Левита.

Однако если смотреть в будущее, мы найдем в этих идишских текстах мало отличий от немецкого, за исключением использования некоторых ивритских выражений и нескольких слов из романских языков. Подобно любым иммигрантам, евреи заимствовали язык народа-хозяина. Существенное отличие от остальных диалектов состоит в письме, в использовании отдельного еврейского алфавита. Еврейский алфавит открыл ворота для другого участника еврейского многоязычия — корпуса текстов, молитв и раввинистических суждений на Святом языке. Еврейско-немецкий язык (Judish-Deutsch) бытовал на границах немецкого и только в XVIII в. получил название идиш (Judish). Когда идиш появлялся в Венеции или в Амстердаме, он сохранялся там обычно не дольше одного поколения, до тех пор пока не происходила полная ассимиляция.

Радикальное изменение случилось, когда идиш укоренился на славянских землях, в языковом окружении, непохожем на него. Здесь язык сохранился на протяжении многих поколений. Самые ранние идишские тексты в Польше, где жило большинство евреев мира, датируются XVI в. Это объясняется тем обстоятельством, что евреи, которые жили в славянских странах раньше, говорили на славянских языках, на чешском или протоукраинском. В XVI в. наблюдается мощный приток евреев из Германии, и это вместе с религиозным и моральным возрождением сделало идиш языком еврейской автономии в Польше. Бывшие ранее разговорными славянские языки послужили субстратом германскому языку идиш, подобно тому как разговорные романские языки составили пласт германского словаря у евреев в начале развития идиша. Идишский синтаксис и лексика до сих пор несут в себе славянский компонент.

К XVIII–XIX вв. относится уникальный феномен еврейской истории: евреи стали большинством на пестрой карте территории российской черты оседлости (включающей нынешние Белоруссию, Литву, Украину и др.). Конечно, если говорить об абсолютных величинах, то большинство населения составляли крестьяне, но крестьяне не могли быть настоящей экономической силой, крепостное состояние удерживало их в деревнях до 1861 г. Евреи, мобильные, инициативные, отлично связанные между собой участием в торговых операциях, составляли две трети населения всех мелких городов и по крайней мере треть или половину населения крупных городов. Хотя они и были лишены гражданских прав, это не мешало им владеть большинством мелких предприятий, заниматься банковским делом, а также внутренней и международной торговлей. В средневековых немецких городах была Judengasse, немецкая улица, а здесь евреи составляли большинство населения городка, за исключением русской администрации, полиции и церковного клира, обслуживавших всю округу. Язык идиш цементировал народ и служил ему коммуникационной сетью. Его русские и германские компоненты служили естественным мостом с языком власти — русским (а до того польским) и с языками культуры, русским и немецким.

Идиш имеет германскую основу: большая часть его лексики немецкого происхождения, хотя во многих случаях в семантике якобы немецких слов прослеживается ивритский или славянский подтекст. На идише можно составлять правильные предложения, используя исключительно немецкий компонент. Второстепенными, но стилистически решающими партнерами являются славянские языки (чешский, польский, русский), «святой язык» (иврит и арамейский) и обширный слой интернациональной лексики.

Как доказал Макс Вайнрайх, идиш — язык синтеза: он использует компоненты нескольких языков и сплавляет их в единую лингвистическую систему. Так, шлимезальник состоит из трех элементов: шлим+мазл+ник (немецкий+иврит+русский), а общеевропейское слово «доктор» получает ивритское окончание множественного числа: доктойрим. Но этот синтез не настолько полон, как его желала бы видеть независимая идишистская идеология. Американцы редко обращают внимание, из какого источника берется то или иное английское слово, хотя legal и loyal происходят из латинского и французского, nation — из французского, а right имеет англосаксонское происхождение и т. д. В то же время в идише языки-компоненты сильно ощущаются, и в литературе их различия используются в стилистических целях. Носители идиша жили среди славян близко от Германии и читали книги на иврите. Синтез в этом языке неполный, и разные компоненты часто ведут себя в соответствии с грамматикой языка происхождения. Так, ивритское мокем имеет гебраизированную форму множественного числа: мекоймес (а не идишскую: мокемс). Более того, если процесс синтеза в английском языке завершился, то в идише никогда не было строгих границ. Идиш — до некоторой степени язык синтеза, но он также и открытый язык; носители могут исследовать запасы «святого языка», немецкого, или польского и русского и привносить любое понятие, которое им в данный момент может понадобиться. Ученые люди будут использовать больше выражений из «святого языка», аккультурированные европейцы будут использовать больше немецкого, немецкий преобладает в лодзинском или силезском идише, а славянские выражения изобилуют на Украине. В идише есть ядро, общее для всех носителей, более широкий круг слов с очевидной принадлежностью к тому или иному компоненту и открытая граница с самими языками-компонентами (см. диаграмму).

Внутренний круг обозначает базовый идиш; средний круг — область смешанного идиша (заштрихованные области обозначают лишь источник происхождения компонентов, не указывая на их взаимопроникновение). Области с неотмеченными границами вне круга — это зоны распространения; пунктиром обозначены те из них, которые открыты для дальнейшего заимствования из близких языков.

Идиш по природе своей мультилингвален, и его носители по определению мультилингвальны (в той степени, в какой они владеют грамматикой этих языков). Открытые границы идиша, допускавшие массированный приток слов из всех языков-компонентов и модернизацию языка в новейшее время, также служили мостами, перекинутыми в разных направлениях. Носители идиша могут легко приспособиться и говорить по-немецки (идиш без ивритских и славянских слов), и они же возродили современный иврит. Так идиш стал мостом между внутренней традицией и европейской культурой, между внутренним и внешним многоязычием.

Отказавшись и от идиша, и от бьющего через край многоязычия народа-скитальца, евреи стали «нормальными»: как и все прочие, они используют один базовый и один-два приобретенных в результате обучения языка (иврит и английский, английский и французский и т. д.), в зависимости от профессии индивида и контекста, в котором он живет.

Примечания:

1

Исаак Дойчер (1906–1967) — журналист, политолог и историк. В юности был троцкистом и членом Польской компартии (1926–1932). Признанный специалист по истории СССР и коммунистической идеологии. Один из первых исследователей сталинизма. Автор политической биографии Сталина (Лондон, 1967) и трехтомного исследования о Льве Троцком (Лондон, 1954–1963), часть которого переведена на русский язык («Троцкий. Вооруженный пророк. 1879–1921», Москва, 1991). (Примеч. ред.)

13

Я употребляю этот термин для перевода ключевого понятия хагшама (иврит — «воплощение»), применяемого в отношении тех, кто не просто призывал ехать в Палестину, но и воплотил идеи сионизма на практике.

135

В книге The Meaning of Yiddish («Значение идиша», я назвал это явление полилингвизмом, подчеркивая тот факт, что мы имеем дело не с законченными языками, а с полифонией отзвуков в разных языковых направлениях. Более подробно см.: The Meaning of Yiddish.

136

Немецкая эпическая поэма «Dukus Horant», сохранившаяся только в еврейской транскрипции, дошла до нас в так называемой «Кембриджской рукописи» 1382 г., идишской части Каирской генизы, хранящейся ныне в библиотеке в Кембридже. Эта рукопись содержит также ряд других литературных произведений на идише разных жанров, главным образом поэмы на библейские сюжеты, имеющие огромное значение для литературы на идише. Их неоспоримые литературные достоинства, разнообразие жанров, совершенство владения техникой стихосложения (рифма, ритм и т. п.) позволяют предположить, что здесь мы имеем дело не с началом, а лишь с некоторым этапом гораздо более древней и развитой литературной традиции. (См.: Kh. Shmeruk. Проким фун дер йидишер литератур-гешихте, Tel-Aviv, 1988, с. 33–37, 180–182 [на идише]). (Примеч. ред.)