• Главная
• Контакты
• Нашёл ошибку
• Прислать материал
• Добавить в избранное

Когда незадолго до четырех часов я заглянул к Морису с известием, что Полинг сильно промахнулся с новой моделью, он был занят. Поэтому я пошел к Рози, надеясь застать ее в лаборатории. Дверь был приоткрыта, а потому я распахнул ее – и увидел Рози, склонившуюся над экраном с рентгенограммой, которую она измеряла. Мое неожиданное появление ее испугало, но она сразу взяла себя в руки и смерила меня взглядом, яснее всяких слов говорившим, что незваные гости не должны входить без стука.

Я пробормотал, что Морис был занят, а потом, не дожидаясь резкой отповеди, спросил, не хочет ли она взглянуть на статью, которую прислал Питеру отец.

Мне было интересно, сколько времени ей понадобится, чтобы заметить ошибку. Но она не собиралась играть со мной в загадки. Тогда я объяснил, где Лайнус ошибся. При этом я не мог удержаться и указал на внешнее сходство между трехцепочечной моделью Полинга и той моделью, которую мы с Фрэнсисом показывали ей год и три месяца назад – получилось, что выводы Полинга о симметрии были не ближе к истине, чем наши неуклюжие прошлогодние попытки. Я думал, что это ее позабавит. Однако, результат оказался как раз обратным. Рози только еще больше рассердило мое постоянное возвращение к спиральным структурам. Она холодно заметила, что ни у Полинга, ни у кого другого нет ни малейшего основания предполагать, что ДНК имеет спиральное строение. Я мог бы ничего не объяснять – ей стало ясно, что Полинг ошибся, едва я упомянул о спирали.

Я перебил ее, заявив, что спираль – самая простая конфигурация любой регулярной полимерной молекулы. Предвидя ее возражение, что последовательность оснований вряд ли может быть регулярной, я поспешил сказать, что, поскольку молекулы ДНК образуют кристаллы, порядок нуклеотидов не должен влиять на общее строение молекулы. Рози уже еле сдерживалась и, повысив голос, заявила, что мне сразу стала бы очевидна глупость моих слов, если бы я перестал болтать чепуху и познакомился с ее рентгенографическими данными.

Ее данные были известны мне лучше, чем она думала. Еще несколько месяцев назад Морис сообщил мне суть ее результатов, якобы не допускавших спирального строения. Так как Фрэнсис уверял меня, что она на неверном пути, я решил рискнуть и высказаться начистоту. Без дальнейших колебаний я намекнул, что она не умеет истолковывать рентгенограммы. Если бы она ближе познакомилась с нашей теорией, то поняла бы, что признаки, которые якобы свидетельствуют против спирали, на самом деле возникают из-за незначительных искажений, неизбежных при упаковке регулярных спиралей в кристаллическую решетку.

Внезапно Рози встала из-за разделявшего нас стола и направилась ко мне. Опасаясь, что в ярости она может меня ударить, я схватил рукопись Полинга и поспешно отступил к открытой двери. Но там путь мне преградил Морис, который, разыскивая меня, раз в этот момент заглянул в комнату. Морис и Рози глядели друг на друга поверх моей съежившейся фигуры, а я, запинаясь, объяснял Морису, что мы с Рози уже поговорили и что я как раз хотел пойти искать его в буфете. Тем временем я постепенно выбрался в коридор, оставив Мориса лицом к лицу с Рози. Морис задержался, и я уже начал опасаться, что он из вежливости пригласит Рози пойти с нами пить чай. Однако Рози вывела его из нерешительности, повернувшись к нам спиной и захлопнув дверь.

В коридоре я сказал Морису, что его неожиданное появление спасло меня: Рози вот-вот набросилась бы на меня с кулаками. Морис заметил, что это было вполне вероятно. Несколько месяцев назад она так же кинулась на него. Они заспорили в его кабинете, и дело чуть не дошло до драки. Он хотел уйти, но Рози загородила дверь и отступила лишь в последний момент. Правда, тогда не было никаких свидетелей.

Моя стычка с Рози как-то сразу внушила Морису доверие ко мне. Теперь, когда я уже не только умозрительно представлял себе ад его последних двух лет, он мог обходиться со мной почти как с сотрудником, а не как с малознакомым человеком, с которым нельзя говорить откровенно, не боясь досадных недоразумений. К моему удивлению, Морис признался, что с помощью своего ассистента Уилсона втихомолку дублировал некоторые рентгенографические исследования Рози и Гослинга. Поэтому ему не понадобится много времени, чтобы развернуть исследования. Потом выяснилось кое-что поважнее: еще в середине лета Рози получила данные, свидетельствующие о какой-то новой трехмерной конфигурации ДНК. Эта конфигурация наблюдается, когда молекулы ДНК окружены большим количеством воды. Я спросил, как она выглядит, и Морис принес из соседней комнаты рентгенограмму этой новой формы, которую они назвали В-формой.

Как только я увидел рентгенограмму, у меня открылся рот и бешено забилось сердце. Распределение рефлексов было неизмеримо проще, чем все, что получали раньше для А-формы.

Рентгенограмма В-формы ДНК, полученная Розалинд Фрэнклин в конце 1952 г.

Более того, бросавшийся в глаза черный крест мог быть лишь результатом спиральной структуры. Пока речь шла об А-форме, доказательства спиральности оставались косвенными и тип спиральной симметрии был неясен. Но для В-формы можно было получить некоторые важнейшие параметры спирали, просто посмотрев на рентгенограмму. Не исключено, что всего за несколько минут можно будет установить число цепей в молекуле. Расспросив Мориса, что же они извлекли из этой рентгенограммы, я узнал, что его коллега Р.Д.Б. Фрэзер уже успел серьезно поработать над трехцепочечными моделями, но ничего интересного у него до сих пор не получилось. Хотя Морис соглашался, что доказательства спиральности теперь неоспоримы (теория Стоукса-Кокрена-Крика ясно указывала на существование спирали), он не считал это главным. В конце концов, он и раньше думал, что получится спираль. Трудность, по его мнению, заключалась в отсутствии какой бы то ни было гипотезы, которая позволила бы им расположить основания регулярно внутри спирали. Конечно, при этом они исходили из предпосылки, что Рози права, стремясь расположить основания в центре, а остов – снаружи. Однако, хотя Морис и сказал мне, что теперь он совершенно уверен в правильности ее выводов, я отнесся к этому скептически, так мы с Фрэнсисом все еще не имели доступа к ее доказательствам.

По дороге в Сохо, где мы собирались поужинать я вернулся к вопросу о Лайнусе. Я предупреждал, что нельзя терять времени, подсмеиваясь над ошибкой, – это может привести к роковым последствиям. Опасность была бы куда меньше, если бы Лайнус просто ошибся, а не попал в глупое положение. Скоро он начнет работать над ДНК и днем и ночью, – если еще не начал. Кроме того, он мог поручить кому-нибудь из своих ассистентов заняться рентгенографией ДНК, после чего В-форма будет открыта и в Пасадене. Ну, а тогда Лайнус уже через неделю установит структуру ДНК.

Но Морис не поддавался. Чем больше я повторял, что ДНК может пасть в любой момент, тем больше напоминал Фрэнсиса в самые неистовые его периоды. Фрэнсис уже много лет пытался внушить Морису, что именно важно, но чем беспристрастнее Морис оценивал свою жизнь, тем сильнее убеждался, что поступал благоразумно, следуя собственному наитию. Пока официант заглядывал ему через плечо в надежде, что мы наконец что-нибудь закажем, Морис втолковывал мне, что если бы все мы пришли к одному мнению о том, в каком направлении движется наука, все было бы открыто и нам осталось бы только переквалифицироваться в инженеры или доктора.

Когда ужин был подан, я попытался перевести разговор на число цепей ДНК, доказывая, что мы можем сразу напасть на правильный след, если измерим расположение ближайшего к центру рефлекса на первой и второй слоевой линиях. Но Морис ничего мне толком не ответил, и я так и не понял, то ли в Кингз-колледже никто не измерял положения нужных рефлексов, то ли он хочет съесть свой ужин, пока тот не остыл. Я ел без всякого удовольствия и прикидывал, не удастся ли мне узнать еще что-нибудь после кофе, если я провожу его до дома. Однако бутылка шабли ослабила мое стремление к точным фактам, и по дороге из Сохо через Оксфорд-стрит Морис говорил только о своих планах подыскать менее мрачную квартиру и в более спокойном месте.

На обратном пути, в холодном, почти нетопленном купе, я набросал на полях газеты все, что запомнил о В-форме, а потом попытался сделать выбор между двухцепочечной и трехцепочечной моделями. Насколько я мог понять, причина, по которой группе Кингз-колледжа не нравилась двойная цепь, была не очень серьезной. Все зависело от содержания воды в препаратах ДНК – величины, которая по их собственному признанию определялась с большой ошибкой. Поэтому к тому времени, когда я доехал на велосипеде до своего колледжа и перелез через задние ворота, я уже решил строить двухцепочечные модели. Фрэнсису придется согласиться. Хоть он и был физиком, он тем не менее знал, что важные биологические объекты всегда бывают парными.

Оглавление