• Главная
• Контакты
• Нашёл ошибку
• Прислать материал
• Добавить в избранное

Когда тайский бат рухнул 2 июля 1997 г., никто еще не знал, что это начало крупнейшего со времен Великой депрессии экономического кризиса, который распространится из Азии на Россию и Латинскую Америку и будет угрожать всему миру. В течение десяти лет бат обменивался на доллар в соотношении 25:1; за сутки он упал на 25 процентов. Ширились валютные спекуляции, быстро охватив Малайзию, Корею, Филиппины и Индонезию. Начавшееся крушение валюты и биржевых курсов к концу года грозило втянуть в этот процесс банки региона и фондовые биржи, а за ними всю экономику. Сейчас кризис окончился, но некоторые страны, как, например, Индонезия, до сих пор ощущают его последствия. К сожалению, проводимая МВФ политика, осуществлявшаяся в это беспокойное время, способствовала ухудшению положения. Поскольку МВФ был создан с конкретной задачей предотвращения таких кризисов и организации выхода из них, факт провала его политики в столь многих областях потребовал переосмысления роли Фонда, причем многие в Соединенных Штатах и за рубежом призвали к перестройке ряда стратегий МВФ, равно как и его самого в качестве института. Действительно, ретроспективно стало ясно, что политика МВФ не только усугубила спад, но и была частично ответственна за его возникновение: излишне быстрая либерализация финансового рынка и рынка капиталов была, по-видимому, главной причиной кризиса, хотя сами страны, охваченные кризисом, допускали ошибки, сыгравшие свою роль. Сегодня МВФ признает многие, но не все свои ошибки ? его руководство осознало, например, насколько опасна поспешная либерализация рынка капитала,- но изменение взглядов произошло слишком поздно, чтобы помочь пострадавшим странам.

Кризис застал наблюдателей врасплох. Незадолго до него МВФ даже прогнозировал быстрый рост. В предшествовавшие три десятилетия Восточная Азия не только развивалась быстрее и лучше справлялась с сокращением бедности, чем любой другой регион мира, но и сохраняла большую стабильность. Она избежала колебаний экономической конъюнктуры, свойственных всем рыночным экономикам. Эти внушительные достижения широко известны под именем «восточноазиатского экономического чуда». Говорят, что МВФ был настолько уверен в регионе, что назначил старослужащего преданного человека на пост директора по Юго-Восточной Азии как на спокойную, предпенсионную должность.

Когда кризис разразился, я был поражен, сколь жестко критиковали МВФ и министерство финансов США азиатские страны. Согласно МВФ, азиатские национальные институты насквозь прогнили, их правительства полностью коррумпированы, и все там нуждается в реформировании. Эти яростные критики вряд ли были экспертами по региону, и их утверждения резко противоречили моим представлениям. Три десятилетия я ездил по региону, изучая его. Лоуренс Саммерс в бытность свою вице-президентом по исследовательской работе попросил меня от имени Всемирного банка принять участие в большом исследовании «восточноазиатского чуда», возглавив группу, изучающую финансовые рынки. За почти два десятка лет до этого, когда Китай только начал свой переход к рыночной экономике, меня пригласили туда для участия в обсуждении стратегии развития страны. В Белом доме я продолжал следить за регионом, возглавляя, в частности, группу, которая составляла ежегодные доклады по АТЭС (Азиатско-Тихоокеанское экономическое сотрудничество, группа стран, расположенных на побережье Тихого океана, ежегодные встречи лидеров которых привлекали все больше внимания по причине растущего экономического значения региона). Я активно участвовал в дебатах по Китаю, происходивших в Совете национальной безопасности, причем в то время, когда напряженность вокруг концепции «сдерживания»[27], выдвинутой администрацией, доходила до крайности. В качестве члена кабинета меня послали для встречи с премьером Китая Чжу Жунцзы с целью урегулировать положение. Я был одним из немногих иностранцев, которых приглашали на ежегодную августовскую загородную встречу лидеров страны в узком кругу для обсуждения политического курса.

Меня поразило, как институты этих стран могли оказаться столь прогнившими, если они на протяжении длительного времени так хорошо функционировали? Разница в оценках региона между тем, что было известно мне, и обвинениями МВФ и министерства финансов казалась малопонятной до тех пор, пока я не вспомнил бурную полемику вокруг самого «восточноазиатского чуда». МВФ и Всемирный банк почти сознательно избегали изучения региона, хотя можно предположить, что ввиду его успехов они естественным образом стали бы обращаться к его опыту для использования в других местах. Только под давлением Японии, предложившей оплатить расходы, Всемирный банк занялся исследованием проблемы экономического роста в Восточной Азии (окончательный доклад опубликован под названием «Восточно-азиатское чудо»). Причина была очевидной: эти страны добились успехов не только вопреки тому, что не последовали в большей части диктату Вашингтонского консенсуса, но именно потому, что они ему не последовали. Хотя эти выводы экспертов в окончательном, официально опубликованном докладе были приглушены, в проведенном Всемирным банком исследовании «восточноазиатского чуда» была выявлена важная роль, которую сыграло государство. Это радикально отличалось от столь излюбленного тезиса Вашингтонского консенсуса о минимизации роли государства.

Некоторые люди, не в международных финансовых институтах, а в академических кругах, задавались вопросом: а было ли на самом деле чудо? «Все», что происходило в Восточной Азии, сводилось, по их мнению, к накоплению больших сбережений и их умелому инвестированию! Но такой взгляд на «чудо» упускает главное. Ни одна другая группа стран в мире не добилась такой нормы сбережений и такого удачного размещения инвестиций. Именно государственная политика обеспечила странам Восточной Азии одновременное достижение обеих целей^{9}.

Когда разразился кризис, многочисленные критики региона ликовали: их оценки оправдались. Получалось любопытное логическое несоответствие: они отказывались признать заслуги правительств региона в успехах предшествующей четверти века, но спешили возложить на них ответственность за неудачи.

Бессмысленно спорить ,о том, можно ли это назвать «чудом»: рост доходов и сокращение бедности в Восточной Азии за последние три десятилетия были беспрецедентными. Все, кто посещал эти страны, не могли не поражаться трансформации, связанной с развитием; переменам не только в экономике, но и во всем обществе. Их отражали все статистические данные, какие только можно себе представить. Тридцать лет назад тысячи рикш надрывались за мизерную плату; сегодня они используются как аттракцион для туристов, наводняющих регион и желающих сделать снимок на память. Сочетание высокой нормы сбережений, государственных вложений в образование и направляемой государством промышленной политики способствовало превращению региона в мощный генератор экономического роста. Темпы роста были феноменальными на протяжении десятилетий, и для десятков миллионов людей неизмеримо вырос уровень жизни. Плоды экономического «чуда» широко распределялись среди населения. Развитие азиатской экономики имело свои проблемы, но в целом правительствам удалось создать работоспособную стратегию ? стратегию, в которой не было ни одной точки соприкосновения с политикой Вашингтонского консенсуса, кроме важности поддержания макростабильности. Как и в Вашингтонском консенсусе, торговле придавалось важное значение, но акцент делался на развитии экспорта, а не на устранении препятствий для импорта. Торговля была в конечном счете либерализована, но постепенно, по мере того, как создавались новые рабочие места в экспортных отраслях. В то время как Вашингтонский консенсус предлагал быструю либерализацию финансового рынка и рынка капиталов, страны Восточной Азии либерализовали их постепенно: некоторым, наиболее успешным странам, например Китаю, предстоит еще долгий путь к либерализации. В то время как Вашингтонский консенсус подчеркивал необходимость приватизации, правительства на национальном и местном уровнях помогали создавать предприятия, сыгравшие ключевую роль в успешном развитии стран. Согласно Вашингтонскому консенсусу, промышленная политика, с помощью которой государство пытается сформировать будущие тенденции развития экономики, является ошибкой. Однако правительства стран Восточной Азии сделали это центральным пунктом своей ответственности. В частности, они считают, что для того, чтобы сократить разрыв в доходе между собой и более развитыми странами, им необходимо преодолеть разрыв в знаниях и технологиях. С учетом этого они строили свою образовательную и инвестиционную политику. В то время как Вашингтонский консенсус обращал мало внимания на неравенство, страны Восточной Азии исходили из того, что нужна политика сокращения неравенства, способствующая интеграции общества, а последняя в свою очередь создает климат, благоприятный для инвестиций и роста. Если взглянуть на проблему пошире, то Вашингтонский консенсус ставил задачи минимизации роли государства, а в Восточной Азии на государство возлагалась задача содействия формированию рынков и управления ими.

В момент возникновения кризиса на Западе не сумели оценить его масштабов. Когда у президента Билла Клинтона попросили помощи Таиланду, тот отмахнулся, заметив, что коллапс бата ? это просто «небольшая лужа на пути» к экономическому процветанию^{10}. Подобную уверенность и невозмутимость Клинтона разделяли финансовые лидеры мира, собравшиеся на ежегодное собрание МВФ и Всемирного банка в Гонконге в сентябре 1997 г. Руководители МВФ были настолько уверены в своих рекомендациях, что даже попросили внести изменения в Устав организации, разрешающие оказывать более сильное давление на развивающиеся страны, чтобы заставить их либерализовать рынки капитала. Тем временем лидеры азиатских стран, и в особенности министры финансов, с которыми я встречался, пребывали в ужасе. Они считали, что источником их неприятностей являются «горячие деньги», поступившие в их страны после либерализации рынков капитала.

Понимая, что главные трудности еще впереди, что кризис нанесет опустошительный урон их экономикам и их обществам, они опасались, что политика МВФ помешает им предпринять действия, которые, по их мнению, могут предотвратить кризис, что Фонд будет настаивать на такой политике, которая усугубит негативные воздействия кризиса на экономику их стран. Однако они чувствовали, что бессильны сопротивляться. Они даже знали, что могут и что нужно сделать для того, чтобы предотвратить кризис и минимизировать ущерб. Знали они и то, что МВФ осудит их, если они предпримут эти действия, и опасались, что в результате начнется бегство иностранного капитала. В результате только Малайзия осмелилась пойти на риск и навлечь на себя гнев МВФ. И хотя политика премьер-министра Махатхира, пытавшегося удержать на низком уровне процентные ставки и одновременно затормозить стремительный отлив спекулятивных денег из страны, подверглась нападкам со всех сторон, спад в Малайзии был более коротким и менее глубоким, чем в любой другой стране^{11}.

На встрече в Гонконге я предлагал министрам стран Юго-Восточной Азии некоторые совместные действия. Если бы эти страны ввели валютный контроль ? контроль, нацеленный на предотвращение ущерба, который нанесет бегство спекулятивного капитала из их стран,- путем координированных действий, они смогли бы противостоять давлению, которое, несомненно, было бы оказано на них международным финансовым сообществом, и таким образом смогли бы оградить свои экономики от беспорядков на мировых рынках. Министры намерены были встретиться к концу года с целью выработки плана. Но едва они распаковали свои чемоданы, вернувшись из Гонконга, как кризис охватил сначала Индонезию, а в начале декабря и Южную Корею. Тем временем и другие страны подверглись атакам валютных спекулянтов ? от Бразилии до Гонконга. Они выдержали эти атаки, но очень дорогой ценой.

Кризис развивался по двум характерным схемам. Одна из них наиболее ярко проявилась в Южной Корее ? стране с впечатляющей историей экономического роста. Возрождаясь из руин, оставленных Корейской войной[28], Южная Корея сформировала стратегию роста, в результате которой за тридцать лет ее душевой доход увеличился в восемь раз, резко сократилась бедность, грамотность стала всеобщей, и Южная Корея далеко продвинулась в ликвидации технологического разрыва в сравнении с наиболее передовыми странами. К концу Корейской войны страна была беднее, чем Индия; к началу 1990-х годов она присоединилась к Организации экономического сотрудничества и развития (ОЭСР), клубу передовых промышленных стран. Корея сделалась крупнейшим в мире производителем компьютерных чипов, а ее огромные конгломераты «Самсунг», «Дэу» и «Хюндай» производили товары, известные во всем мире. Но если в начальный период трансформации Корея жестко контролировала свои финансовые рынки, то впоследствии под давлением Соединенных Штатов она вынуждена была, хотя и неохотно, разрешить своим фирмам делать займы за рубежом. Однако, делая займы за рубежом, фирмы открыли себя превратностям международного рынка: в конце 1997 г. по Уолл-стрит поползли слухи, что Южная Корея испытывает трудности, что она не в состоянии осуществить ролл-овер кредитов[29] западных банков, по которым наступают сроки платежей, и что у нее нет резервов для их возврата. Такие слухи часто становятся самоосуществляющимися пророчествами. До меня дошли эти слухи во Всемирном банке задолго до того, как они появились в газетах, ? и я знал, что это означает. Банки, еще незадолго до этого стремившиеся давать деньги в долг Корее, решили не пролонгировать свои кредиты. Как только это решение было принято, пророчество осуществилось, и в Корее начались трудности.

События по второй схеме развернулись в Таиланде, где вина за развязывание кризиса лежит на спекулятивной атаке (в сочетании с высоким уровнем краткосрочной задолженности). Спекулянты, считавшие, что произойдет девальвация, пытались превратить баты в доллары, пользуясь свободой конвертируемости, т.е. возможностью обменивать местную валюту на доллары или любую другую валюту, что можно было сделать легко. Но когда спекулянты продают валюту, ее курс падает, и пророчество самоосуществляется. Противодействуя этому, правительство обычно старается поддержать отечественную валюту. Оно продает доллары из своих резервов (их страна откладывает на черный день, чаще всего в долларах), покупая местную валюту, чтобы не упал ее курс. Но в конце концов у правительства кончаются валютные резервы. Валютный курс резко летит вниз. Спекулянты довольны. Они оказались правы. Они теперь могут снова скупать валюту и получать жирную прибыль. Норма рентабельности может быть колоссальной. Допустим, что спекулянт обращается в тайский банк и занимает 24 млрд. батов, которые он по существующему курсу обращает в 1 млрд. долл. Через неделю валютный курс падает, вместо 24 батов за доллар он теперь составляет 40. Спекулянт конвертирует 600 млн. долл. в 24 млрд. батов и возвращает кредит. Оставшиеся 400 млн. долл. составляют его прибыль ? хорошее вознаграждение за неделю работы с минимальным вложением собственного капитала. Уверенный в том, что ревальвации бата не будет (т.е. курс не возрастет с 24 батов за доллар, скажем, до 20), спекулянт почти ничем не рискует; в худшем случае курс не изменится, и он потеряет проценты по кредиту за одну неделю. По мере того как ощущения неизбежности девальвации возрастают, шансы сделать деньги становятся неотразимо притягательными, и спекулянты со всего мира слетаются, чтобы воспользоваться ситуацией.

Если кризис развивался по знакомым схемам, такими же были и ответные меры МВФ: он сделал выброс огромной суммы денег (общая сумма выкупных пакетов, включая средства, выделенные «большой семеркой», составляла 95 млрд. долл.)^{12} для того, чтобы азиатские страны могли поддерживать валютный курс. Как полагали в МВФ, если рынок уверует в то, что в сундуках достаточно денег, не будет смысла атаковать валютные курсы, и таким образом «доверие» будет восстановлено. Но эти деньги послужили другим целям: они позволили странам обеспечить долларами свои фирмы, чтобы те смогли возвратить западным банкирам их кредиты. Иначе говоря, это было частью выкупа плохих кредитов для международных банков, частью выкупа долгов стран-должников; кредиторы в результате не должны были в полной мере отвечать за последствия того, что они выдали плохие кредиты. А страна за страной, где с помощью денег МВФ валютный курс временно поддерживался на завышенном неустойчивом уровне, испытывали последствия иного рода: богатые люди внутри страны использовали возможность конвертировать свои деньги в доллары по выгодному обменному курсу и переводить их за границу. Как мы увидим в следующей главе, наиболее вопиющие примеры этого происходили в России после выдачи кредита в июле 1998 г. Это же явление, называемое более нейтрально ? «бегством капитала», сыграло ключевую роль в серьезном кризисе, охватившем Мексику в 1994-1995 гг.

МВФ сочетал кредиты с условиями в едином пакете, который, как предполагалось, должен был разрешить проблемы, ставшие причинами кризиса. На эти условия, так же как и на деньги, возлагалась задача побудить рынки к пролонгированию кредитов, а спекулянтов ? к поиску легкой Наживы в других местах. Ингредиенты этих программ неизменно включали высокие процентные ставки, в случае Восточной Азии ? гораздо более высокие ставки плюс сокращение государственных расходов и повышение налогов. Они включали также «структурные реформы», т.е. изменения в структуре экономики страны, в которой, по мнению МВФ, коренились проблемы. Для Восточной Азии не только навязывались такие условия, как повышение процентных ставок и сокращение государственных расходов, но и выдвигались дополнительные условия, требовавшие от страны политических и экономических перемен, коренных реформ ? увеличения открытости экономики, прозрачности и лучшего регулирования финансового рынка, равно как и более мелких реформ, например отмены монополии на гвоздику (пряности) в Индонезии.

МВФ уверял, что, навязывая эти условия, он следовал своему долгу и ответственности. Предоставляя миллиарды долларов. Фонд считал, что несет ответственность не только за то, чтобы кредиты были возвращены, но и за то, чтобы страны «осуществляли правильные действия» для восстановления своего экономического здоровья. Если макроэкономический кризис был вызван структурными проблемами, нужно было браться за решение этих проблем. Широкий спектр условий означал, что страны, принявшие помощь МВФ, должны были отказаться в значительной мере от своего экономического суверенитета. Часть возражений против программ МВФ основывается именно на этом, как и на том основании, что в итоге подрывается демократия; другие возражения ? на том, что некоторые условия не помогали (и, что можно доказать, не были для этого предназначены) восстановить экономическое здоровье страны. В главе второй уже говорилось об условиях, не имевших никакого отношения к возникшим проблемам.

Эти программы вместе со всеми их условиями и со всеми их деньгами полностью провалились. Предполагалось, что они остановят падение валютных курсов; но те продолжали падать, и не было признака того, что рынки ощущали «помощь, пришедшую от МВФ». В каждом случае МВФ, испытывая замешательство оттого, что предписанное лекарство не помогает, обвинял правительство страны в несерьезном восприятии необходимости реформ. В каждом случае МВФ объявлял всему миру, что существуют фундаментальные проблемы, которые надо решить прежде, чем начнется настоящее оживление экономики. Это можно сравнить с криком «пожар!» в театре, переполненном людьми: инвесторы, которых диагноз проблем убеждал больше, чем предлагаемые решения, бежали прочь^{13}. Критика МВФ не восстанавливала доверие, которое привело бы к поступлению капиталов в страну, а скорее способствовала их паническому бегству. В результате этих и многих других причин, к которым я вскоре обращусь, среди значительной части развивающегося мира распространилось ощущение, разделяемое и мною, что МВФ сам стал скорее частью трудных проблем развивающихся стран, чем инструментом их решения. Действительно, в ряде стран, охваченных кризисом, и рядовые граждане, и многие государственные чиновники, и бизнесмены, думая об экономическом и социальном шторме, обрушившемся на их страны, продолжают называть его просто «МВФ», как раньше говорили «чума» или «Великая депрессия». Исторические даты отмечаются «до» и «после» МВФ, так же как в странах, опустошенных землетрясением или иным стихийным бедствием, датируют события, случившиеся «до» и «после» землетрясения.

По мере развития кризиса росла безработица, ВВП падал и закрывались банки. Уровень безработицы вырос в четыре раза в Корее, в три раза ? в Таиланде, в десять раз ? в Индонезии. В Индонезии к августу 1998 г. работу потеряли почти 15 процентов мужчин, имевших ее в 1997 г., от экономического опустошения больше всего пострадали городские зоны главного острова ? Явы. В Южной Корее городская бедность увеличилась почти втрое и почти четверть населения пополнила ряды бедняков; в Индонезии бедность удвоилась. В некоторых странах, например в Таиланде, люди, потерявшие рабочие места в городах, вернулись на свою сельскую родину, усилив давление на население деревни. В 1998 г. ВВП Индонезии упал на 13,1 процента, Кореи ? на 6,7, Таиланда- на 10,8 процента. Через три года после кризиса ВВП Индонезии был ниже докризисного на 7,5 процента, а Таиланда ? на 2,3 процента.

В ряде случаев, к счастью, итог оказался менее мрачным, чем ожидалось. Общины Таиланда сотрудничали друг с другом, чтобы не прерывалось обучение детей, причем люди добровольно вносили средства, помогая детям соседей не покидать школы. Они также заботились о том, чтобы у всех было достаточно пищи, и благодаря этому масштабы недоедания не выросли. В Индонезии программа Всемирного банка, по-видимому, имела успех в предотвращении ожидавшегося негативного воздействия на образование. Именно рабочая беднота городов, которая ни по каким стандартам не относится к обеспеченным слоям, вела себя наиболее достойно во время кризиса. Эрозия среднего класса, вызванная ростовщическими процентными ставками, которые привели к массовым банкротствам в малом бизнесе, окажет долговременное воздействие на социальную, политическую и экономическую жизнь региона.

Ухудшение положения в одной стране влекло за собой обострение положения у соседей. Замедление развития в одном регионе сказывалось в глобальном масштабе: глобальный экономический рост затормозился, и соответственно упали товарные цены. От России до Нигерии многие возникающие рыночные экономики, зависящие от природных ресурсов, испытывали серьезнейшие трудности. Что касается инвесторов, рискнувших вложить деньги в эти страны, то они перед лицом резкого сокращения своих состояний и по мере того, как их банкиры отзывали свои кредиты, вынуждены были сокращать вложения в возникающие рыночные экономики. Бразилия, не зависящая ни от нефти, ни от торговли со странами, переживавшими глубокий кризис, страна, экономические характеристики которой сильно отличаются от этих стран, тем не менее была втянута в развертывающийся глобальный финансовый кризис в результате всеобщего страха инвесторов и сокращения их вложений. В конечном счете почти каждая возникающая рыночная экономика была так или иначе затронута кризисом, даже Аргентина, которую за ее успехи в борьбе с инфляцией МВФ долгое время считал витриной своих реформ.

Азиатский кризис и связанные с ним расстройства экономической жизни завершили пятилетний период возглавляемого Америкой глобального торжества рыночной экономики, последовавшего за окончанием «холодной войны». В этот период международное внимание фокусировалось на вновь возникающих рыночных экономиках от Восточной Азии до Латинской Америки и от России до Индии. Инвесторы рассматривали эти страны как рай высокой рентабельности и, по-видимому, малого риска. В короткий период, всего за семь лет, поток частного капитала из развитых стран в менее развитые увеличился в семь раз, в то время как поток общественного капитала (иностранная помощь) оставался на одном уровне^{14}.

Международные банкиры и политики были уверены, что зажглась заря новой эры. И МВФ, и министерство финансов США верили или по крайней мере утверждали, что полная либерализация капитального счета поможет региону Восточной Азии расти быстрее. Хотя страны региона не имели потребности в дополнительном капитале ввиду высокой нормы сбережений, тем не менее либерализация капитального счета была им навязана в конце 80-х ? начале 90-х годов. Я уверен, что эта либерализация капитального счета была единственным наиболее важным фактором, приведшим к кризису. Я пришел к этому заключению потому, что внимательно наблюдал не только за событиями в этом регионе, но и за происходящим во время почти ста других экономических кризисов последней четверти прошлого века. Ввиду того что экономические кризисы стали теперь более частыми (и более глубокими), существует огромный массив данных, с помощью которого можно анализировать факторы, способствующие кризисам^{15}. Становилось все более ясно, что слишком часто либерализация капитального счета представляет собой риск без соответствующего вознаграждения. Даже для стран, имеющих сильную банковскую систему, зрелый фондовый рынок и другие институты, которых не было в странах Восточной Азии, эта либерализация связана с огромными рисками.

Вероятно, ни одна страна не может противостоять внезапным изменениям в настроении инвесторов, которые обращают огромный приток в огромный отток. Это происходит, когда инвесторы, как иностранные, так и отечественные, решают перевести свои фонды в другие места. Такие колоссальные изменения направлений потоков неизбежно ввергают экономику в кризис, рецессию и даже более худшие бедствия. В случае Таиланда этот реверс потока составил 7,9 процента от ВВП в 1997 г., 12,3 процента от ВВП в 1998 г. и 7 процентов в первой половине 1999 г. Это было бы эквивалентно для США между 1997 и 1998 гг. в среднем 765 млрд. долл. Способность развивающихся стран противостоять этому отливу была слаба, как и их способность справиться с последствиями сильного экономического спада. Их замечательные экономические достижения ? отсутствие крупных экономических рецессий на протяжении трех десятилетий ? привели к тому, что страны Восточной Азии не развернули схемы страхования от безработицы. Но даже если бы они занялись решением этой задачи, это оказалось бы нелегким делом: в Соединенных Штатах страхование от безработицы самостоятельных хозяев в сельскохозяйственном секторе и сегодня весьма несовершенно, а именно этот сектор преобладает в развивающихся странах.

Обвинения против МВФ идут, однако, еще дальше. Фонд не только продавил политику либерализации, приведшую к кризису, он продолжал делать это, несмотря на то что не было примеров, доказывающих, что она способствует росту; напротив, многое свидетельствовало о том, что она возлагает огромные риски на развивающиеся страны.

Во всем этом была подлинная ирония, если можно так мягко выразиться. В октябре 1997 г., в самом начале кризиса. Фонд высказывался за расширение именно той политики, которая лежала в основе учащения кризисов. Как ученый, я был шокирован тем, что МВФ и министерство финансов США столь рьяно настаивали на продолжении своей программы практически при отсутствии теории и фактов, подтверждающих, что она соответствует либо экономическим интересам развивающихся стран, либо сохранению глобальной экономической стабильности ? и это при наличии свидетельств обратного. Разумеется, можно полагать, что существовала какая-нибудь основа такой позиции помимо обслуживания голого эгоистического интереса финансовых кругов, рассматривавших либерализацию движения капитала просто как форму расширения своего доступа к новым рынкам, где можно делать большие деньги. Понимая, что Восточная Азия не испытывает значительной потребности в дополнительном капитале, сторонники либерализации рынка капитала выступили с аргументацией, которая, по моему мнению, была несостоятельной даже в то время, а в ретроспективе выглядит особенно странной, утверждая, что это повышает экономическую стабильность стран региона! Предполагалось достигнуть таким путем более широкой диверсификации источников капитала^{16}. Трудно поверить, что они не располагали данными о роли потоков капитала как усилителей экономического цикла. Иными словами, капитал покидает страну во время рецессии именно тогда, когда она более всего в нем нуждается, и поступает в страны в период бума, усугубляя давление инфляции. Достоверно известно, что именно в периоды острой нужды стран во внешних фондах банкиры требовали возврата своих денег.

Либерализация рынка капитала сделала развивающиеся страны зависимыми как от рациональных, так и от иррациональных мотивов сообщества инвесторов, от их иррациональной склонности к преувеличениям и пессимизму. Кейнс хорошо знал частые перемены в настроениях инвесторов, представляющиеся иррациональными. В своей «Общей теории занятости, процента и денег» (1935) он говорит о колоссальных и зачастую необъяснимых колебаниях настроений как проявлении «животного духа». Нигде проявление этого «животного духа» не было столь очевидным, как в Восточной Азии. Незадолго до кризиса доход по государственным облигациям Таиланда был всего на 0,85 процента выше, чем доход по самым надежным облигациям в мире, т.е. они считались очень надежными. Через короткое время премия за риск по тайским облигациям резко взмыла вверх.

Существовал и второй, также не очень убедительный аргумент, который бездоказательно выдвигали защитники либерализации рынка капитала. Они утверждали, что контроль над рынком капиталов препятствует повышению экономической эффективности и что в результате страны могут лучше развиваться при отсутствии этого контроля. Таиланд есть прямое доказательство несостоятельности этого аргумента. До либерализации в Таиланде были жесткие ограничения на размеры кредитования банками спекуляций с недвижимостью. Эти ограничения были введены, поскольку Таиланд, как бедная страна, стремился к росту и полагал, что инвестирование дефицитного капитала в обрабатывающую промышленность создаст, с одной стороны, рабочие места, а с другой ? повысит темпы роста. Там также знали, что по всему миру кредитование спекуляции недвижимостью служит одним из главных источников экономической нестабильности. Этот вид кредитования приводит к возникновению «мыльных пузырей» (стремительный взлет цен по мере того, как слетаются инвесторы с целью сорвать свой куш с фиктивного бума в секторе)[30]; эти «пузыри» всегда лопаются, и тогда вся экономика терпит крах. Структура этих процессов хорошо известна, и она одинакова и в Бангкоке, и в Хьюстоне: по мере того как цены на недвижимость растут, банки чувствуют, что могут расширять кредитование под залог недвижимости, а инвесторы, наблюдая рост цен, стремятся вступить в игру до того, как будет слишком поздно, ? и банкиры снабжают их деньгами. Девелоперы[31] недвижимости ищут быстрых прибылей, строя новые здания до тех пор, пока не образуются излишние объемы недвижимости. Тогда девелоперы оказываются не в состоянии найти арендаторов для своих зданий, они не могут вернуть кредиты, и «мыльный пузырь» лопается.

В МВФ, однако, уверяли, что ограничения, введенные Таиландом ради предотвращения кризиса, мешают эффективному рыночному распределению ресурсов. Если рынок подсказывает ? строй здания под офисы, коммерческое строительство обязательно является видом деятельности с наиболее высокой рентабельностью. Если рынок говорит, как он это действительно делал после либерализации, ? строй пустующие офисные здания, то, значит, так тому и быть[32]. По логике МВФ рынок должен лучше знать, что надо делать. В то время как Таиланд отчаянно изыскивал общественные фонды для укрепления своей инфраструктуры, относительно слабой системы обучения второй ступени и университетского образования, миллиарды были выброшены на создание коммерческой недвижимости . Эти здания пустуют по сию пору, свидетельствуя о том, какие риски заложены в преувеличении возможностей рыночного механизма и как реальны самораспространяющиеся ошибки рынка при неадекватном государственном регулировании финансовых институтов^{17}.

МВФ, конечно, не в одиночку проталкивал либерализацию. Министерство финансов США в качестве самого большого акционера МВФ и единственного акционера, обладающего правом вето и играющего огромную роль в определении политики Фонда, тоже продвигало политику либерализации.

Я был в составе Совета экономических консультантов президента Клинтона в 1993 г., когда возникла дискуссия по поводу торговых отношений Соединенных Штатов с Южной Кореей. Повестка переговоров содержала помимо множества мелких вопросов, таких, как открытие южнокорейских рынков для американских колбасных изделий, важнейшую проблему либерализации финансовых и капитальных рынков. Три десятилетия Южная Корея удачно осуществляла замечательный экономический рост без крупных иностранных инвестиций. Рост базировался на собственных сбережениях нации и осуществлялся отечественными фирмами, управляемыми самими корейцами. Ей не требовались западные фонды, и она демонстрировала альтернативный путь импорта современных технологий и выхода на рынки. В то время как ее соседи, Сингапур и Малайзия, приглашали транснациональные компании. Южная Корея создала собственные предприятия. Производя хорошую продукцию и осуществляя энергичный маркетинг, она продавала свои товары по всему свету. В Южной Корее понимали, что продолжение роста и интеграция в глобальные рынки потребуют некоторой либерализации или дерегулирования такого типа, который соответствовал бы существующему в стране управлению рынками финансов и капитала. Южная Корея также сознавала, какие опасности таит плохое дерегулирование: корейцы видели, что происходило в Соединенных Штатах, где дерегулирование окончилось в 1980-х годах крахом сберегательно-кредитной системы. С учетом этого в стране тщательно прорабатывали траекторию либерализации. Но корейский путь был для Уолл-стрита слишком долгим, там видели возможности получения прибыли и не хотели ждать. Отстаивая принципы свободного рынка и ограниченной роли государства, люди с Уолл-стрит отнюдь не гнушались обращаться к своему правительству за помощью в проталкивании выгодных для них программ и мероприятий. И как мы уже видели, министерство финансов пошло им навстречу, бросив на чашу весов всю свою мощь.

Мы в Совете экономических консультантов, не будучи убеждены в том, что либерализация в Южной Корее соответствует национальным интересам Соединенных Штатов, а не особым интересам Уолл-стрита, были обеспокоены ее воздействием на глобальную стабильность. В этой связи был подготовлен меморандум, «информация к размышлению», чтобы изложить существо проблемы, инициировать дискуссию и помочь сфокусировать на нем внимание. Приготовили также набор критериев для оценки того, какие мероприятия по открытию рынков являются наиболее жизненно важными для национальных интересов США. Мы предполагали создать систему приоритетизации. Многие формы «доступа к рынку» мало выгодны для Соединенных Штатов. В то время как некоторые особые группы могут получать большие выгоды, страна в целом выигрывает очень мало. Без определения приоритетов есть риск, что может случиться то же, что было при предыдущей администрации Буша: похоже, одним из наиболее важных достижений в открытии японского рынка считалось разрешение фирме «Тойз «АР» ЮЭС» продавать китайские игрушки японским детям. Это было хорошо для японских детей и китайских рабочих, но ничего не давало Америке. Хотя трудно поверить, что предложение приоритетизации могло встретить возражения; не кто иной, как Лоренс Саммерс[33], тогдашний заместитель министра финансов, занял однозначно негативную позицию, объявив ее ненужной. Задача координации экономической политики, иными словами, увязка результатов экономического анализа Совета экономических консультантов с политическими требованиями групп давления, которые выражали различные агентства, и разработка предложений, идущих на утверждение президенту, возлагались на Национальный экономический совет (НЭС).

НЭС, тогда возглавлявшийся Робертом Рубином, решил, что это ? недостаточно важная проблема, чтобы докладывать о ней президенту. Однако истинной причиной этого было слишком уж очевидное раздражение. Принуждение Кореи к ускоренной либерализации не привело бы к созданию значительного числа рабочих мест в Америке и вряд ли существенно увеличило бы американский ВВП. Ни одна схема либерализации не получила бы достаточно высокого рейтинга в нашей системе приоритетов^{18}. Но что еще хуже, не было даже ясности по вопросу, выиграет ли Америка вообще что-нибудь, а то, что Корея может проиграть, было очевидно. Министерство финансов США, напротив, утверждало, что ни то, ни другое неверно, что либерализация выгодна Соединенным Штатам и что она не приведет к дестабилизации. Его точка зрения возобладала. При заключительном анализе такие проблемы относятся к компетенции министерства финансов, и было бы очень неожиданно, если бы его мнение было отвергнуто. Тот факт, что полемика шла за закрытыми дверями, означал, что другие голоса не могли быть услышаны. Если бы они все же были услышаны, если бы в Америке существовала большая прозрачность принятия решений, итог был бы другим. Вместо этого министерство финансов победило, а Соединенные Штаты, Корея и глобальная экономика проиграли. Министерство финансов, наверное, будет утверждать, что решение о либерализации само по себе не было ошибочным, но проводилась она неправильно. Но именно об этом и предупреждал Совет экономических консультантов, полагавший, что поспешная либерализация будет проведена плохо.

Остается мало сомнений в том, что политика МВФ и министерства финансов способствовала созданию фона, на котором возрастала вероятность кризисов. Иногда это делалось путем навязывания неоправданно быстрого темпа либерализации финансового и капитального рынков. Но самые крупные ошибки МВФ и министерство финансов допустили в своих первых ответных мерах на кризис. По большинству этих ошибок, которые будут названы ниже, сейчас существует широкое единство мнений. Исключение составляет кредитно-денежная политика.

Представляется, что МВФ с самого начала поставил неверный диагноз проблемы. Ему приходилось иметь дело с кризисами в Латинской Америке, вызванными расточительным расходованием государственных средств и безответственной кредитно-денежной политикой, что вело к огромным бюджетным дефицитам и высокому уровню инфляции. И хотя нельзя сказать, что Фонд справлялся с этими кризисами хорошо ? регион пережил десятилетие стагнации после осуществления так называемых успешных программ МВФ, и даже кредиторы в конечном счете понесли большие потери, ? но по крайней мере «план игры» имел свою внутреннюю логику. Восточная Азия существенно отличалась от Латинской Америки; правительства имели бюджетный профицит, и экономике благоприятствовал низкий уровень инфляции, при этом, однако, корпорации находились в состоянии глубокой задолженности.

Диагнозы этих двух регионов различаются в двух отношениях. Во-первых, в условиях высокого уровня инфляции в Латинской Америке была необходимость в сокращении избыточного спроса. Перед лицом надвигающегося кризиса в Восточной Азии проблемы избыточного спроса не было, там была проблема недостаточного спроса. Подавление спроса могло только ухудшить ситуацию.

Во-вторых, в ситуации, когда фирмы имеют низкий уровень задолженности, высокие процентные ставки хотя и болезненны, но тем не менее терпимы. Однако при высоких уровнях задолженности введение высоких процентных ставок, даже на короткий период, равносильно для многих фирм, а в конечном счете и для экономики в целом смертному приговору.

Действительно, хотя азиатские экономики имели ряд слабых мест, которые требовалось укрепить, они были ничем не хуже, чем экономики многих других стран, и, разумеется, вовсе не в таком плохом состоянии, как считал МВФ. Быстрое восстановление Кореи и Малайзии показало, что по большому счету этот кризис не отличался от десятков рецессий, терзавших рыночную экономику развитых промышленных стран на протяжении двухсот лет существования капитализма. В странах Восточной Азии был не только впечатляющий экономический рост, который мы уже отмечали раньше, но и число спадов за предшествовавшие три десятилетия было меньше, чем в любой из передовых промышленных стран. Две азиатские страны имели отрицательный рост только на протяжении одного года; две другие вообще не пережили ни одной рецессии за тридцать лет. По этим и другим параметрам Восточная Азия заслужила скорее похвалы, чем порицания; и если Восточная Азия была уязвимой, то это была вновь приобретенная уязвимость- преимущественно в результате либерализации рынков капитала и финансов, вину за которую МВФ частично несет сам.

ГУВЕРОВСКАЯ[34] ОГРАНИЧИТЕЛЬНАЯ ЭКОНОМИЧЕСКАЯ ПОЛИТИКА ? АНОМАЛИЯ В СОВРЕМЕННОМ МИРЕ

На протяжении более чем семидесяти лет существует стандартный рецепт для страны, переживающей сильный экономический спад. Государство должно стимулировать совокупный спрос мерами либо кредитно-денежной, либо фискальной политики: снизить налоги, увеличить расходы или смягчить кредитно-денежную политику. Когда я был председателем Совета экономических консультантов, моей целью являлось поддержание экономики на уровне полной занятости и максимизация темпов долговременного роста. Находясь на службе во Всемирном банке, я подходил к проблемам стран Восточной Азии с тех же позиций, оценивая мероприятия так, чтобы выбрать наиболее перспективные как в краткосрочном, так и в долгосрочном плане. Кризис в Восточной Азии с очевидностью грозил перерасти в большой экономический спад и требовал стимулирующих мер. МВФ выдвинул прямо противоположный курс, и последствия оказались такими же, как предсказывалось.

К моменту начала кризиса Восточная Азия в общих чертах удерживала макробаланс ? с низким инфляционным давлением и сбалансированными или профицитными госбюджетами. Отсюда вытекало два важных следствия. Во-первых, обвал валютного курса и фондовой биржи, прорыв спекулятивных «мыльных пузырей» в области недвижимости, сопровождаемые падением инвестиций и потребления, неизбежно повлекут за собой рецессию. Во-вторых, коллапс экономики вызовет коллапс налоговых доходов и создаст бюджетный дефицит. Никогда еще со времен Герберта Гувера серьезные экономисты не считали, что нужно концентрировать внимание на фактическом, а не на структурном дефиците, который возник бы, если бы экономика работала на уровне полной занятости. Но МВФ настаивал именно на борьбе с фактическим дефицитом.

Сегодня МВФ признает, что рекомендованная им для применения во время кризиса фискальная политика была излишне «экономной»^{19}. Эта политика сделала рецессию более глубокой, чем она могла бы оказаться. Тем не менее первый заместитель директора-распорядителя МВФ Стэнли Фишер писал в «Файнэншл таймс», защищая политику МВФ, что во время кризиса все, что МВФ требовал от стран, сводилось к сбалансированному бюджету^{20}.

Я всегда остро воспринимал полемику вокруг сбалансированного бюджета. Будучи в составе Совета экономических консультантов, мне пришлось наблюдать одну из главных битв, развернувшуюся вокруг поправки к конституции о сбалансированном бюджете. Эта поправка требовала, чтобы федеральное правительство ограничивало свои расходы своими доходами. Мы и министерство финансов были против нее, поскольку были убеждены, что это ? плохая экономическая политика. В случае рецессии она затруднила бы использование фискальной политики для обеспечения перехода к оживлению. Когда экономика попадает в рецессию, налоговые доходы падают, и эта поправка потребовала бы сокращения государственных расходов (или повышения налоговых ставок), что сбрасывало бы экономику в еще более глубокую депрессию.

Принятие данной поправки означало бы, что государство снимает с себя одну из своих главных обязанностей, а именно поддержание экономики в состоянии полной занятости. Но, несмотря на то что экспансионистская фискальная политика является одним из немногих инструментов борьбы с рецессией и несмотря на оппозицию администрации президента поправке о сбалансированности бюджета, министерство финансов США и МВФ предлагали эквивалент этой поправки Таиланду, Корее и другим странам Восточной Азии.

Из всех ошибок МВФ, совершенных в Восточной Азии во время распространения по региону кризиса от одной страны к другой в 1997 и 1998 гг., наиболее трудно постижимой представляется неспособность Фонда осознать взаимное влияние, которое оказывали друг на друга политические мероприятия, проводимые в разных странах. Ограничительная экономическая политика, осуществлявшаяся в одной стране, не только ввергала в депрессию эту страну, но и оказывала негативное воздействие на ее соседей. Продолжая выступать за политику ограничений, МВФ усугублял распространение спада и заражал им одну страну за другой. По мере ослабления своей экономики страна сокращала импорт из стран-соседей и тянула их за собой в депрессию.

Принято считать, что в 1930-е годы важную роль в распространении Великой депрессии сыграла политика «разорения соседа». Если страну поражал спад, то она старалась укрепить свою экономику, ограничивая импорт и тем самым переключая потребительский спрос на отечественное производство. Страна сокращала импорт, вводя повышенные тарифы и осуществляя состязательную девальвацию своей валюты, чтобы сделать свои товары дешевле, а товары других стран ? дороже. Однако, сокращая импорт, каждая страна как бы «экспортировала» спад своим соседям. Отсюда и пошло выражение политика «разорения соседа».

МВФ разработал стратегию, воздействие которой было еще хуже, чем политика «разорения соседа», опустошившая страны всего мира во время депрессии 1930-х годов. Странам предлагалось в случае начала депрессии сокращать торговый дефицит и даже создавать положительное торговое сальдо. Это было бы вполне логичным, если бы главная цель макроэкономической политики состояла в возвращении долгов иностранным кредиторам. Создавая «военный запас» иностранной валюты, страна могла бы успешнее платить по своим счетам, невзирая на издержки, возникающие внутри страны или еще где бы то ни было. Сегодня, однако, в противоположность 1930-м годам огромное давление оказывается на страну, чтобы побудить ее не повышать тарифные и нетарифные барьеры в целях снижения импорта, даже если в ней начинается депрессия. МВФ также активно выступил против дальнейших девальваций. На самом деле главный смысл выкупа долгов заключался в предотвращении дальнейших снижений валютного курса. Это может само по себе показаться странным, если принять во внимание, что МВФ во всех других случаях, по-видимому, сохранял твердую веру в рынки: почему же не дать рыночному механизму определять валютные курсы так же, как они определяют остальные цены? Но интеллектуальная последовательность никогда не была знаком качества МВФ, и его односторонняя обеспокоенность инфляцией, вызываемой девальвациями, всегда получала преобладание. Если тарифы и девальвации исключаются, то остаются только два способа создания активного сальдо торгового баланса. Один из них заключается в увеличении экспорта, но это не может быть достигнуто легко и быстро, особенно если ваши главные торговые партнеры слабы, а ваши финансовые рынки расстроены так, что экспортеры не могут получить финансирования для расширения экспорта. Другой путь ? это сокращение импорта путем снижения доходов, т.е. провоцирование глубокой рецессии. К сожалению, и для отдельных стран, и для всего мира это остается единственным путем. И именно это произошло в Восточной Азии в конце 1990-х годов. Политика фискальных и кредитно-денежных ограничений вместе с дезориентированной финансовой политикой привели к массированному экономическому спаду, сокращению доходов, что в свою очередь привело к снижению импорта и образованию огромных торговых профицитов, обеспечивающих страны ресурсами для возврата долгов своим кредиторам.

Если целью было увеличение резервов, то политика имела успех. Но какой ценой для народов страны и ее соседей! Отсюда и наименование этой политики ? политика «саморазорения». Последствия для торговых партнеров любой страны были точно такими, как если бы фактически осуществлялась политика «разорения соседа». Каждая страна сокращала свой импорт, что для другой страны означало сокращение экспорта. С точки зрения соседей, было не так важно, почему их экспорт сокращался: они видели перед собой последствие, т.е. сокращение продаж за рубеж. Таким образом, спад экспортировался по всему региону. Только теперь он экспортировался не ради увеличения внутренних накоплений и усиления отечественной экономики. По мере того как спад распространился по всему миру, замедление роста в регионе вело к коллапсу цен на сырьевые товары, как, например, нефть, а коллапс цен на нефть оказывал разрушительное воздействие на нефтедобывающие страны, в том числе Россию.

Из всех ошибок МВФ наиболее печальной, пожалуй, является именно эта, поскольку она представляет собой великое предательство здравого смысла. МВФ беспокоился о распространении ? распространении спада с одного рынка капитала на другой через панику инвесторов,- хотя, как мы видели в предыдущем параграфе, политика, которую он навязывал, делала страны гораздо более уязвимыми вследствие непостоянства настроений инвесторов. Коллапс валютного курса в Таиланде мог вызвать опасения инвесторов в Бразилии за свои рынки в этой стране. Лозунгом времени было «доверие». Недостаток доверия в одной стране мог превратиться в недостаток доверия ко всем возникающим рыночным экономикам. Обобщая, можно сказать, что деятельность МВФ в качестве психолога рынка оставляет желать лучшего. Создание глубоких рецессий путем массированных банкротств и/или перевода в активную форму глубоко латентных проблем в регионе возникающих рыночных экономик с наилучшими показателями роста вряд ли способно восстановить доверие. Но даже если это положительно повлияло бы на восстановление доверия, возникли бы вопросы другого рода: сосредоточиваясь на защите инвесторов, Фонд забывал о людях в тех странах, которым он, как предполагалось, должен был помочь; он сосредоточивался на финансовых переменных, например валютных курсах, почти полностью забывая о реальной стороне экономики. Он потерял из виду суть своей первоначальной миссии.

Сегодня МВФ соглашается, что фискальная политика (относящаяся к уровню дефицита госбюджета), которую он выдвигал, была излишне ограничительной, но он не признает своих ошибок в кредитно-денежной политике. Когда Фонд пришел в Восточную Азию, он потребовал от стран региона поднять процентные ставки до того уровня, который, по общепринятым понятиям, считался астрономическим.

Я вспоминаю совещание, на котором президент Клинтон, расстроенный тем, что Алан Гринспен, глава ФРС, назначенный еще предыдущей администрацией, собирался поднять процентные ставки на одну четверть или половину процентного пункта. Он был обеспокоен, что это помешает «его» планам оживления экономики. Он чувствовал, что был избран на лозунге «Ведь это экономика, болваны!» под крики «Работы, работы, работы!», и не хотел, чтобы ФРС разрушила его планы. Он знал, что ФРС опасается инфляции, но полагал, что эти опасения чрезмерны ? чувство, которое разделял и я и правоту которого подтвердило дальнейшее развитие событий. Президент был обеспокоен возможным негативным влиянием повышения учетной ставки на занятость и только-только начавшееся оживление экономики. И это в стране, где один из лучших в мире климатов для бизнеса. Однако в Восточной Азии бюрократы из МВФ, которые обязаны были давать гораздо меньший политический отчет, навязали повышение процентных ставок даже не в десять, а в пятьдесят раз большее ? повышение учетной ставки составило более 25 процентных пунктов. Если Клинтон беспокоился о негативном воздействии повышения ставки на половину процентного пункта на экономику, в которой начиналось оживление, то его, наверное, хватил бы апоплексический удар при мысли о тех воздействиях на экономику, погруженную в рецессию, которые могут возникнуть при таких огромных повышениях процентных ставок. Корея первой повысила процентные ставки до 25 процентов, но ей сказали, что, если действовать по-серьезному, нужно повысить их еще больше. Индонезия подняла процентные ставки в качестве мероприятия, предваряющего кризис, но ей сказали, что этого недостаточно. Номинальные процентные ставки взлетели вверх.

Логика этих действий была простой, если не упрощенной. Когда страна поднимает процентные ставки, она становится более привлекательной для притока капитала. Поступающий капитал поможет поддержать обменный курс, и это стабилизирует валюту. Вот и вся аргументация.

На первый взгляд рассуждение кажется логичным. Однако рассмотрим пример Южной Кореи. Вспомним, что южнокорейский кризис начался с того, что иностранные банки отказались пролонгировать свои краткосрочные кредиты. Они отказались потому, что сомневались в способности южнокорейских фирм их возвратить: банкротство ? дефолт стояли в центре дискуссий. Но в модели МВФ, как и в большинстве моделей из учебников по макроэкономике, написанных два десятилетия назад, банкротство не содержится. Обсуждать кредитно-денежную политику и финансы без проблемы банкротства ? это все равно что ставить («Гамлет» Шекспира без Принца Датского. Сердцевиной анализа макроэкономики должен быть анализ влияния повышения процентных ставок на шансы дефолта и на то, какие реальные суммы могут себе вернуть кредиторы в случае дефолта. В Восточной Азии многие фирмы были сильно обременены долгами, и отношение долга к собственному капиталу было очень велико. Действительно, переобремененность кредитами, как многократно указывал даже МВФ, была одной из слабостей Кореи. Переобремененные заемными средствами компании чувствительны к повышениям процентных ставок, особенно до таких предельно высоких уровней, на которых настаивал МВФ. При очень высоких ставках они быстро становятся банкротами. Даже если компания не банкротится, ее собственный капитал (чистая сумма активов) скоро истощается, поскольку она вынуждена платить огромные суммы кредиторам.

Фонд признавал, что фундаментальной проблемой в Восточной Азии являются слабые финансовые институты и перегруженность фирм заемными средствами; тем не менее он настаивал на политике высоких процентных ставок, фактически усугублявшей эти проблемы. Последствия получились именно такие, как предсказывались: в результате высоких процентных ставок возросло число фирм, попавших в затруднительное положение, а значит, число банков, имеющих недействующие кредиты[35]. Это вело к дальнейшему ослаблению банков^{21}. Нарастающие трудности в корпоративном и финансовом -секторах усугубили спад, спровоцированный ограничительной экономической политикой через сокращение совокупного спроса. МВФ удалось организовать одновременное сокращение и совокупного спроса, и совокупного предложения.

В защиту своей политики МВФ заявлял, что он будет помогать восстанавливать рыночное доверие в странах, испытывающих трудности. Но эти страны совершенно очевидно находились в состоянии рецессии и не могли внушать доверия. Рассмотрим случай бизнесмена из Джакарты, вложившего почти все свое состояние в страны Восточной Азии. По мере того как региональная экономика падает ? а политика сжатия вступает в силу и усугубляет спад,- он вдруг осознает, что его портфель недостаточно дифференцирован и перемещает инвестиции на процветающую фондовую биржу США. Местные инвесторы, точно так же как и международные, не были заинтересованы в закачке денег в экономику, входящую в неуправляемый штопор. Высокие процентные ставки не могли более привлекать капитал в страну. Напротив, они усугубляли рецессию и фактически выталкивали капитал из страны.

МВФ вновь попытался защитить свою политику. Но его аргументация по-прежнему оставалась малоубедительной. Там утверждали, что, если процентные ставки не будут значительно увеличены, валютный курс обрушится, и это опустошит экономику, поскольку те, кто имеет долги, деноминированные в долларах, окажутся не в состоянии платить по ним. Было очевидно, что по вполне понятным причинам повышение процентных ставок не стабилизирует валюту; страны будут вынуждены нести потери и с той, и с другой стороны. Кроме того, МВФ никогда не удосуживался взглянуть пристальнее на то, что происходит внутри страны. В Таиланде, например, именно уже обанкротившиеся риелторские фирмы и те, кто давал им кредиты, были в наибольшей степени обременены задолженностью в иностранной валюте. Дальнейшие девальвации могли повредить иностранным кредиторам, но не могли сделать эти фирмы мертвее, чем они уже были. Фактически МВФ заставил малый бизнес и других, ни в чем не повинных участников бизнеса платить по долгам тех, кто был вовлечен в чрезмерные долларовые заимствования,- и потерпел крах.

Выступая в МВФ, я настаивал на изменении политики и указывал, что последует, если будет продолжаться нынешний курс. Мне лаконично ответили: если будет доказано, что я прав, Фонд изменит свою политику. Эта позиция сидения у моря в ожидании погоды меня шокировала. Все экономисты знают, что в экономике существуют длительные запаздывания проявления результатов политики. Любые благие плоды изменений курса станут ощутимыми не ранее, чем через шесть ? восемнадцать месяцев, а за это время она может понести громадный урон.

Этот ущерб был нанесен Восточной Азии. Поскольку многие фирмы были переобременены кредитами, они вынужденно обанкротились. В Индонезии, по оценке, 75 процентов всего бизнеса было разорено, в Таиланде 50 процентов кредитов являлись недействующими. К сожалению, гораздо легче разрушить фирмы, чем их создать. Снижение процентной ставки не спасает фирму, вынужденную объявить о банкротстве: чистая стоимость ее активов все равно исчезает. Ошибки МВФ обходятся дорого, а исправлять их трудно.

Наивное геополитическое мышление, наследство реальной политики в стиле Киссинджера, осложнило последствия этих ошибок. В 1997 г. Япония предоставила 100 млрд. долл., с тем чтобы помочь созданию Азиатского валютного фонда для финансирования необходимых стимулирующих действий. Но министерство финансов США сделало все возможное, чтобы задушить эту идею. МВФ присоединился к министерству. Причины такой позиции МВФ были ясны: являясь решительным защитником конкуренции на рынке, он не желал конкуренции в сфере своей деятельности, а Азиатский валютный фонд создавал бы такую конкуренцию. Мотивация министерства финансов США была схожей. Как единственный акционер МВФ, обладающий правом вето. Соединенные Штаты всегда могли сказать свое веское слово при формировании политики МВФ. Общеизвестно, что Япония имела серьезные разногласия по поводу мероприятий МВФ ? я часто встречался с высшими японскими официальными лицами, и они выражали явное неодобрение политике МВФ, причем их критика почти совпадала с моей^{22}. Япония и, возможно, Китай как главные доноры Азиатского валютного фонда получили бы преобладающие голоса и контроль над Фондом, что представляло собой реальный вызов американскому «лидерству».

Значение контроля ? в том числе контроля над СМИ ? было осознано с первых же дней кризиса. Когда вице-президент Всемирного банка по Восточной Азии Жан Мишель Северино в своей речи, вызвавшей широкую дискуссию, указал на то, что некоторые страны региона находятся перед лицом глубокой рецессии или даже депрессии, он получил резкий вербальный выговор от Саммерса. Было просто недопустимо использовать термины К(рецессия) или В(депрессия) даже тогда, когда стало уже очевидным, что ВВП Индонезии упадет, по всей вероятности, на 15-20 процентов: масштаб, который давал все основания для использования таких жестких терминов.

Но в конце концов Саммерс, Фишер, министерство финансов и МВФ уже не могли игнорировать депрессию. Япония вновь щедро предложила помощь в рамках «Инициативы Миядзава», названной так по имени японского министра финансов. На сей раз объем помощи был урезан до 30 млрд. долл., и предложение было принято. Но и в этом случае США выступили за то, чтобы истратить эти деньги не на стимулирование экономики через увеличение государственных расходов, а на корпоративное и финансовое реструктурирование ? фактически на выкуп плохих кредитов американских и других иностранных банков и прочих заимодавцев. Идея создания Азиатского валютного фонда была провалена, о чем до сих пор в Восточной Азии вспоминают с обидой. Многие официальные лица с негодованием говорили мне об этом инциденте. Через три года после кризиса страны Восточной Азии собрались наконец для того, чтобы, широко не афишируя, начать создание более скромного варианта Азиатского валютного фонда под безобидным названием «Инициатива Чиангмай» ? по имени города в Северном Таиланде, где эта инициатива стартовала.

С обострением кризиса новым лозунгом стала необходимость реструктуризации. Банки, у которых на балансе было много плохих кредитов, подлежали закрытию, компании с большой суммой задолженности ? ликвидации или поглощению кредиторами. Теперь МВФ сфокусировал внимание на этой проблеме, вместо того чтобы просто исполнить свою роль, для которой он был предназначен: обеспечение ликвидностью финансирования необходимых расходов. Увы, и эта программа реструктуризации провалилась, и многое из того, что делал МВФ, продолжало сталкивать тонущие экономики еще глубже в пучину кризиса.

Кризис в Восточной Азии был прежде всего и главным образом кризисом финансовой системы, и с ним нужно было бороться, исходя из этого. Финансовую систему можно сравнить с мозгом общества. Она распределяет дефицитный капитал между конкурирующими способами использования, пытаясь направлять его наиболее эффективно, иными словами, туда, где он дает наибольшую отдачу. Финансовая система осуществляет также мониторинг фондов, обеспечивая условия использования по назначению. Если финансовая система рушится, фирмы не могут получить оборотный капитал для поддержания существующих уровней производства, не говоря уже о финансовой экспансии через новые инвестиции. Кризис может вызвать к жизни порочный цикл, когда банки сокращают свое финансирование, а ведущие фирмы ? свое производство, что в свою очередь ведет к более низкому выпуску и более низким доходам. Вместе с падением выпуска и доходов падают и прибыли, ряд фирм даже банкротится. Когда фирмы становятся банкротами, состояние банковских балансов ухудшается, и банки продолжают сокращать кредитование, усугубляя тем самым экономический спад.

Если достаточно много фирм не в состоянии платить по кредитам, банки могут обрушиться. Крах даже одного крупного банка может иметь катастрофические последствия. Финансовые институты определяют кредитоспособность. Эта информация крайне специфична, не может быть легко передана другим. Она содержится как в писаной, так и в неписаной институциональной памяти банка (или другого финансового института). Когда банк уходит из бизнеса, большая часть его информации о кредитоспособности заемщиков погибает, и ее восстановление стоит очень дорого. Даже в наиболее передовых странах типичное малое или среднее предприятие кредитуется не более чем двумя-тремя банками. Если банк покидает бизнес даже в хорошие времена, у многих его клиентов будут трудности при отыскании альтернативного кредитора в короткий срок. В развивающихся странах, где финансовые ресурсы более ограниченны, в случае, если банк, на который опиралось предприятие, терпит крах, найти новый источник фондов, особенно во время экономического спада, может оказаться почти невозможным.

Опасения возникновения этого порочного круга побудили правительства по всему миру укреплять свою финансовую систему осмотрительным регулированием. Сторонники свободного рынка неоднократно восставали против этого регулирования. Когда к их голосам прислушивались, последствия были катастрофическими. Так было в Чили в 1982-1983 гг., когда ВВП Чили упал на 13,7 процента и каждый пятый работник остался без работы; так было и в Соединенных Штатах в эру Рейгана, когда, как мы уже видели, дерегулирование привело к краху сберегательно-кредитной системы, что обошлось американским налогоплательщикам в 200 млрд. долл.

Признание важности поддержания кредитных потоков аналогичным образом привело разработчиков политики к попыткам разобраться с проблемой финансовой реструктуризации. Опасения негативного эффекта «уничтожения информационного капитала» частично объясняют, почему Соединенные Штаты во время скандала со сберегательно-кредитной системой непосредственно закрыли очень мало банков. Большинство из слабых банков было поглощено или слито с другими банками, и клиенты почти не почувствовали переключения на другого кредитора. Таким путем информационный капитал был сохранен. Но, несмотря на это, кризис данной системы явился важным фактором возникновения рецессии 1991 г.

Слабость финансовых систем была гораздо более распространенной в Восточной Азии, чем в Соединенных Штатах, и риторика МВФ постоянно указывала на эту слабость как на причину Восточноазиатского кризиса. МВФ так и не понял, в чем заключаются работа финансовых рынков и их влияние на остальную экономику. Его грубая макромодель никогда не охватывала всю широту картины финансовых рынков на агрегированном уровне и была даже еще более неадекватной на микро-уровне, т.е. на уровне фирм. Фонд не принимал надлежащим образом в расчет корпоративные и финансовые неурядицы. Между тем именно его так называемая стабилизационная политика внесла значительный вклад в их возникновение, в особенности в той части, в которой она включала требование повышения процентных ставок.

При подходе к проблеме реструктуризации группы МВФ, командированные в Восточную Азию, сосредоточили усилия на закрытии слабых банков. Они, видимо, исходили из дарвинской модели естественного отбора ? выживания сильнейших. Слабые банки не должны были выжить. Эта точка зрения имела под собой определенные основания. Известны случаи, когда в другое время и в других регионах разрешение слабым банкам продолжать операции без жесткого надзора побуждало их к выдаче крайне рискованных кредитов. Они играли в игры «высокий риск- высокие прибыли»; если им везло и кредиты возвращались, то высокие процентные ставки восстанавливали их платежеспособность. Если же им не везло, они уходили из бизнеса, предоставляя правительству собирать их наследие из обломков. То же самое произошло бы с ними в любом случае, даже если бы они и отказались от стратегии рискованных кредитов. Однако рискованные кредиты слишком часто оборачиваются плохими кредитами, и, когда приходит день расплаты, государству предстоят гораздо большие расходы на выкуп обязательств банка, чем если бы банк был закрыт раньше. Это один из очередных уроков краха сберегательно-кредитной системы США. Тогда долголетнее нежелание администрации Рейгана заняться ее проблемами привело к тому, что, когда кризис не мог более оставаться без внимания, издержки для налогоплательщика оказались гораздо большими. Но МВФ просмотрел другой важнейший урок: необходимость поддержания непрерывности кредитного потока.

Стратегия финансового реструктурирования МВФ предполагала триаж[36]: отделение больных банков, подлежащих немедленному закрытию, от здоровых банков. Третью группу составляют банки больные, но излечимые. От банков требуется, чтобы они поддерживали определенное соотношение между собственным капиталом, фактически выданными кредитами и другими активами; соотношение это называется коэффициентом достаточности собственного капитала. Неудивительно, что, когда большое число кредитов являются недействующими, многие банки не могут удовлетворить установленному законом требованию коэффициента достаточности. МВФ настаивал, чтобы банки либо закрывались, либо быстро восстанавливали нормативный коэффициент. Но требование быстрого восстановления коэффициента достаточности усугубляло спад. Фонд сделал ошибку, от которой мы предостерегаем студентов-первокурсников и которая называется «ошибка композиции». Когда только у одного банка проблемы, требование восстановления коэффициента достаточности имеет смысл. Но когда много или большинство банков испытывают затруднения, такая политика может привести к катастрофическим результатам. Есть два пути восстановления коэффициента достаточности: увеличение капитала и сокращение кредитов. В разгар спада, особенно такого масштаба, какой был в Восточной Азии, очень трудно собрать новый капитал. Остается альтернатива сокращения выданных кредитов. Но если все банки отзывают кредиты, то все больше и больше фирм попадает в затруднительное положение. Оставшись без адекватного рабочего капитала, фирмы вынуждены сокращать производство, сокращая тем самым и поставки смежников. Нисходящая спираль усугубляется. С увеличением же числа фирм, испытывающих трудности, коэффициент достаточности банков может даже ухудшиться. Попытка улучшить финансовое положение банков дает обратный эффект.

Когда закрывается много банков, а менеджмент оставшихся сталкивается со все большим числом сомнительных кредитов и не хочет заводить новых клиентов, все больше и больше предприятий оказываются лишенными доступа к кредиту. Но без кредита луч надежды на оживление гаснет. Девальвация валюты означает, что экспорт получает толчок в связи с тем, что товары, производимые в регионе, стали дешевле на 30 процентов и более. В то же время, когда экспорт вырос, это увеличение далеко не так велико, как ожидалось, что объясняется достаточно просто: проводя экспортную экспансию, фирмы нуждаются в оборотном капитале для расширения производства. Но по мере того как банки закрываются и снижают кредитование, фирмы не могут получить оборотный капитал даже для поддержания производства, не говоря уже о расширении.

Нигде непонимание МВФ финансовых рынков не проявилось так очевидно, как в его политике закрытия банков в Индонезии. Там было закрыто шестнадцать частных банков и были разосланы извещения о возможности закрытия других банков: при этом вкладчики, за исключением самых мелких, должны будут позаботиться о себе сами. Неудивительно, что это вызвало набег вкладчиков на сохранившиеся частные банки, и депозиты быстро переместились в государственные банки, где, хотя и неявно, подразумевалась их государственная гарантия. Последствия для индонезийской банковской системы и экономики были катастрофическими; вместе с ошибками в фискальной и кредитно-денежной политике, которые мы уже обсуждали, они оказались почти решающими для судьбы страны: депрессия стала неизбежной.

Южная Корея, напротив, проигнорировала внешнюю рекомендацию и увеличила капитализацию своих двух крупнейших банков, вместо того чтобы их закрыть. И это частично объясняет относительно быстрый переход корейской экономики к оживлению.

Хотя внимание было сосредоточено на финансовой реструктуризации, ясно было, что проблемы финансового сектора не могут быть урегулированы без эффективного решения проблем корпоративного сектора. Поскольку 75 процентов фирм Индонезии испытывали серьезные трудности, а в Таиланде половина кредитов были недействующими, корпоративный сектор близился к состоянию паралича. Фирмы, стоявшие на грани банкротства, находились в неопределенности: неясно, кто ими на самом деле владеет ? их номинальные собственники или кредиторы. Проблема собственника не решается полностью до тех пор, пока фирма не выйдет из состояния банкротства. Но в отсутствие четко определенных собственников у сегодняшнего менеджмента и прежних собственников всегда есть искушение ободрать активы фирмы, и это обдирание активов фактически происходит. В Соединенных Штатах и других странах, когда компания объявляет о банкротстве, для предотвращения этого суд назначает доверительное управление. Но в Азии нет ни правового регулирования, ни кадров для осуществления доверительного управления. Таким образом, было необходимо, чтобы банкротства и затруднения корпораций решались быстро, до того, как может произойти обдирание активов. К сожалению, МВФ, который привел в расстройство экономики азиатских стран, еще более ухудшив их тяжелое положение путем введения высоких процентных ставок, поставивших в затруднительное положение множество фирм, вступил в сговор с группами специальных интересов и руководствовался идеологическими соображениями. Исходя из этих соображений и узкоэгоистических групповых интересов, он затормозил темп реструктуризации.

Стратегия МВФ в отношении реструктуризации корпораций ? реструктуризации фирм, фактически находившихся в состоянии банкротства,- была не более успешной, чем его стратегия реструктуризации банков. В МВФ перепутали финансовую реструктуризацию корпораций, предполагавшую внесение ясности в права собственности на фирму, расчет по ее долгам или перевод задолженности в акционерную собственность, с реальной реструктуризацией, предполагавшей техно-экономические решения (nuts-and-bolts decisions): что и как фирма должна производить и как она должна быть организована. В условиях массированного экономического спада можно было рассчитывать на реальные макроэкономические результаты от финансовой реструктуризации. Индивидуальные участники переговоров вокруг банкротства, вырабатывая его условия, были склонны упускать из виду системные выгоды. Для них окупалась тактика проволочек ? и переговоры по банкротству часто затягивались на год или два. Если в экономике банкротятся немногие фирмы, такие проволочки не связаны с большими общественными издержками, но если таких фирм много, общественные издержки могут быть огромными, возрастая по мере того, как затягивается макроэкономический спад. Поэтому императивом для правительства является необходимость сделать все от него зависящее для ускорения процесса.

Я стоял на позициях активной роли государства в продвижении финансовой реструктуризации, обеспечивающей установление прав реальных собственников. Моя точка зрения состояла в том, что, как только вопросы собственности будут разрешены, новые собственники возьмут на себя задачу реальной реструктуризации. МВФ держался противоположной точки зрения, утверждая, что государство не должно играть активной роли в финансовой реструктуризации. Однако оно должно продвигать реальную реструктуризацию, продавая активы, с тем чтобы, например, сократить якобы избыточные мощности Южной Кореи по производству чипов, и внедряя на фирмы внешний (обычно иностранный) менеджмент. У меня не было оснований верить в то, что международные бюрократы, имеющие макроэкономическую подготовку, могли дать полезные советы по реструктуризации производства вообще или производства чипов в частности. Хотя реструктуризация обычно является длительным процессом, правительства Кореи и Малайзии взяли на себя активную роль и провели ее в примечательно короткие сроки, за два года закончив финансовую реструктуризацию большинства фирм, испытывавших расстройство дел. Сопоставим это с реструктуризацией в Таиланде, следовавшем стратегии МВФ, где реструктуризация затянулась на долгое время.

Социальные и политические последствия ошибочных действий в период азиатского кризиса, возможно, никогда не получат полной оценки. Когда в начале декабря 1997 г. в Куала-Лумпуре (Малайзия) состоялось совещание, в котором участвовал директор-распорядитель МВФ Мишель Камдессю, министры финансов и управляющие центральными банками 22 государств (важнейших промышленных стран плюс главных азиатских экономик, включая Австралию), я предостерег от опасности социальных и политических волнений, особенно в странах, исторически разделенных по этническому признаку (как в Индонезии, где массовые беспорядки на этнической почве уже происходили тридцать лет назад), если излишне ограничительная кредитно-денежная и фискальная политика будет и дальше им навязываться. Но Камдессю спокойно ответил, что они должны последовать примеру Мексики; им надлежит принимать болезненные меры, если они хотят добиться оживления. К несчастью, мои прогнозы оправдались. Не прошло и пяти месяцев после моего предостережения о надвигающейся катастрофе, как вспыхнули мятежи. В то время как МВФ предоставил 23 млрд. долл. на поддержание валютного курса и выкуп займов иностранных кредиторов, значительно меньшие суммы, требовавшиеся на помощь бедноте, выделены не были. Придерживаясь американской терминологии, миллиарды и миллиарды нашлись на благополучие корпораций, но не нашлось и нескольких миллионов на благосостояние рядовых граждан. Например, в Индонезии на следующий же день после того, как были резко сокращены пособия на продовольствие и топливо, вспыхнули мятежи. Как и тридцать лет назад, жертвами стали индонезийские бизнесмены и их семьи.

Дело не просто в том, что политика МВФ может рассматриваться мягкотелыми либералами как антигуманная. Даже если кого-либо мало волнует судьба тех, кому пришлось голодать, или тех детей, чей рост был деформирован недоеданием, это просто плохая экономическая политика. Мятежи не способствуют деловому доверию. Они выталкивают капитал из страны, а не привлекают его в страну. Мятежи предсказуемы, как и любое социальное явление, хотя и не с достоверностью, но с высокой вероятностью. Было очевидно, что Индонезия созрела для социальных потрясений. МВФ должен был знать это; ведь он уже провоцировал мятежи по всему миру, когда его политика требовала сокращения или отмены продовольственных пособий.

После мятежей в Индонезии МВФ изменил свою позицию: продовольственные пособия были восстановлены. Но МВФ вновь продемонстрировал, что он не усвоил основного урока ? «необратимости». Точно так же как нельзя фирму, которая обанкротилась под воздействием высоких процентных ставок, возвратить в «добанкротное состояние» путем снижения ставок, так и общество, расколотое мятежами, вызванными сокращением продовольственных пособий именно в тот момент, когда оно погрузилось в депрессию, нельзя вновь собрать воедино восстановлением этих пособий. На самом деле в некоторых случаях ожесточение может возрасти: если продовольственные пособия можно было платить, то почему же их сначала отобрали?

Я имел возможность беседовать с премьер-министром Малайзии после мятежей в Индонезии. Его страна в прошлом тоже пережила мятежи на этнической почве. Но Малайзия сделала много для предотвращения их повторения, включая программу содействия занятости для этнических малайцев. Махатхир знал, что все достижения по созданию мульти-расового общества могут быть потеряны, если он допустит, чтобы МВФ диктовал ему и его стране свою политику (неизбежным следствием которой будут мятежи). Для него предотвращение жестокой рецессии было не просто экономической проблемой, это был вопрос о выживании нации.

Когда эта книга выйдет в свет, кризис будет окончен. Во многих азиатских странах возобновился рост, хотя оживление экономики тормозит глобальный спад, начавшийся в 2000 г. Страны, избежавшие рецессии в 1998 г., Тайвань и Сингапур, подверглись ей в 2001 г.; в Корее дела обстоят гораздо лучше. Теперь, когда спад поразил Соединенные Штаты и Германию, никто уже не говорит о слабых институтах и плохих правительствах как о причинах рецессии; теперь, кажется, вспомнили, что подобные флуктуации всегда составляли неотъемлемую часть рыночной экономики.

Хотя некоторые люди в МВФ верят в то, что его вмешательство было успешным, широко признается, что был сделан ряд серьезных ошибок. Об этом свидетельствует и сам характер оживления. Почти все экономические спады приходят к концу. Но азиатский кризис был более жестоким, чем он должен был быть, переход к оживлению затянулся, и перспективы будущего роста далеко не те, каких можно было бы ожидать.

Для Уолл-стрита кризис окончен, как только произошел поворот в динамике финансовых переменных. До тех пор пока валютные курсы слабеют или курсы акций падают, еще не ясно, где находится дно. Но если дно достигнуто, убытки по крайней мере зафиксированы и самое .худшее уже известно. Однако для определения, что действительно началось оживление, недостаточно стабилизации валютного курса или процентных ставок.

Люди живут не валютными курсами или процентными ставками. Наемные работники озабочены рабочими местами и заработной платой. Хотя уровень безработицы и реальной заработной платы достигли дна, этого еще недостаточно для работника, который все еще остается безработным, или для того, кто осознает, что его доход сократился на одну четверть. Фактического оживления нет, пока работники не вернулись на свои рабочие места, а заработная плата не достигла докризисного уровня. Сегодня в странах Восточной Азии, подвергшихся ударам кризиса, доходы населения на 20 процентов ниже того уровня, который был бы, если бы их рост продолжался темпами предшествующего десятилетия. В Индонезии объем выпуска все еще на 7,5 процента ниже, чем в 1997 г. И даже в Таиланде, лучшем ученике МВФ, еще не достигнут прежний уровень, не говоря уже о том, чтобы наверстать потерянный рост. Это не в первый раз, когда МВФ преждевременно торжествует победу: Мексиканский кризис в 1995 г. был объявлен оконченным, как только банки и международные кредиторы стали возвращать свои кредиты; но и через пять лет после кризиса работники только-только достигли того, что имели до кризиса. Тот факт, что МВФ фокусируется на финансовых переменных, а не пользуется в качестве индикаторов реальной заработной платой, уровнем безработицы, ВВП или другими более широкими мерами благосостояния, говорит сам за себя.

Вопрос, как наилучшим образом обеспечить переход к оживлению, весьма труден, и ответ зависит от причин, вызвавших рецессию. Во многих случаях лучшим является стандартное кейнсианское предписание: экспансионистская фискальная и кредитно-денежная политика. Проблемы, с которыми столкнулась Восточная Азия, более сложны, поскольку частью этих проблем являлась финансовая слабость региона ? слабые банки и фирмы, перегруженные кредитным бременем. Но углубление рецессии обостряет эти проблемы. Болезненные меры сами по себе неблаготворны, болезненность сама по себе не помогает экономике, а болезненные меры МВФ, усугубляя рецессии, делали переход к оживлению очень трудным. Иногда, как это было в Латинской Америке, Аргентине, Бразилии и ряде других стран, в 1970-х годах кризисы были вызваны расточительным расходованием государственных средств, выходящим за пределы реальных возможностей, и в этих случаях правительству было необходимо сократить расходы или повысить налоги ? принять болезненные решения, по крайней мере с политической точки зрения. Но в Восточной Азии не было ни безответственной кредитно-денежной политики, ни расточительства в общественном секторе: инфляция была на устойчиво низком уровне, а бюджеты перед началом кризиса сводились с профицитом, поэтому указанные выше меры не были адекватными для борьбы с Восточноазиатским кризисом.

Особенностью ошибок МВФ является то, что они, по всей вероятности, окажут долговременное воздействие. В МВФ часто говорят так: похоже, главное, в чем нуждается экономика, ? это хорошее слабительное. Примите болезненные меры: чем эти меры болезненнее, тем сильнее будет последующий рост. Согласно теории МВФ, если страна озабочена долговременными перспективами ? скажем, на двадцать лет,- она должна проглотить горькое лекарство и быть готовой к глубокому спаду. Население сегодня будет бедствовать, но по крайней мере его потомки будут жить лучше. К сожалению, факты не подтверждают теорию МВФ. Экономика, пережившая глубокую рецессию, может действительно расти быстрее при переходе к оживлению, но она никогда не наверстает потерянное. Чем глубже сегодняшняя рецессия, тем ниже будет вероятный доход даже через двадцать лет. Утверждение МВФ, что потомки будут жить лучше, неверно. Рецессия оказывает долговременное воздействие. Это очень важный тезис: чем глубже рецессия сегодня, тем не только ниже завтрашнее производство, но и вероятнее, что ниже будет выпуск и в течение многих будущих лет. В некотором роде это полезный вывод, ибо он означает, что лучшее лекарство для здоровья сегодняшней экономики в то же время и лучшее лекарство для завтрашней экономики. Отсюда следует, что экономическая политика должна быть направлена на минимизацию глубины и продолжительности экономического спада. К сожалению, это не входило в намерения МВФ и не было результатом воздействия его предписаний.

При сопоставлении того, что произошло в Малайзии и Китае ? двух странах, которые выбрали отказ от программы МВФ, с остальными странами Восточной Азии, которые их приняли, негативный эффект политики МВФ выступает еще более отчетливо. Малайзия во время кризиса подверглась жесткой критике со стороны международного финансового сообщества. Хотя риторика и политика премьер-министра Махатхира в отношении прав человека часто оставляет желать лучшего, многие его экономические мероприятия увенчались успехом.

Малайзия не была склонна присоединиться к программе МВФ отчасти потому, что ее высшее руководство не хотело принимать диктата извне, а отчасти потому, что не питала большого доверия к МВФ. В начале 1997 г. глава МВФ Мишель Камдессю объявил, что банки Малайзии находятся в плохом состоянии. Группа сотрудников МВФ и Всемирного банка была спешно командирована в Малайзию для обследования ее банковской системы. Хотя там действительно был высокий уровень недействующих кредитов (15 процентов), Центральный банк Малайзии быстро ввел жесткое регулирование, в результате чего банки приняли адекватные меры в отношении своих убытков. Более того, малайзийская установка на строгое регулирование предотвратила негативное воздействие на ее банки неустойчивости валютного курса (опасности получения кредитов в долларах и выдачи займов в рингитах) и даже ограничила задолженность компаний банкам (такие меры предосторожности не входили в то время в стандартный пакет программ МВФ).

Стандартный способ оценки силы банковской системы заключается в том, что ее подвергают имитационным модельным испытаниям на стрессовые тесты, определяя ее реакцию на различные экономические ситуации. Малайзийская банковская система достаточно хорошо выдержала испытания. Лишь немногие банковские системы могли выдержать длительную рецессию или депрессию, и малайзийская система не была исключением, но она оказалась на редкость стойкой. Во время многочисленных посещений Малайзии я наблюдал, с каким трудом сотрудники МВФ составляли отчеты, дабы не вступать в противоречие с установками исполнительного директора, сохраняя при этом достоверность очевидных фактов.

В самой Малайзии шла горячая полемика относительно адекватной реакции на кризис. Министр финансов Анвар Ибрахим предложил «программу МВФ без участия МВФ», т.е. повышение процентных ставок и сокращение государственных расходов. Махатхир был настроен скептически. В конце концов он уволил своего министра финансов и сменил курс экономической политики.

Когда региональный кризис перешел в глобальный и международный рынок капитала оказался в стесненном положении, Махатхир снова начал действовать. В сентябре 1998 г. Малайзия установила фиксированный курс рингита и доллара на уровне 3,80 рингита за доллар, снизила процентные ставки и потребовала, чтобы все офшорные рингиты были репатриированы до конца месяца. Правительство также ввело ограничения на перевод капитала малайзийскими резидентами за границу и заморозило репатриацию иностранных портфельных инвестиций на двенадцать месяцев. Меры эти были объявлены временными и были так тщательно отработаны, чтобы стало очевидно, что страна не относится враждебно к долгосрочным иностранным инвестициям. Тем, кто инвестировал в Малайзию и получил прибыль, было разрешено ее изъятие. 7 сентября 1998 г. в «Форчун», в теперь ставшей знаменитой статье, известный экономист Пол Кругмен посоветовал Махатхиру срочно ввести контроль за движением капитала. Но он был в меньшинстве. Управляющий Центральным банком Малайзии Ахмад Мохамед Дон и его заместитель Фэн Вэн Фа (Fong Weng Phak) ушли в отставку, по слухам, ввиду несогласия с введением контроля за движением капитала. Некоторые экономисты, те, что с Уолл-стрита и из МВФ, предсказывали катастрофу, если контроль будет введен, заявляя, что это отпугнет иностранных инвесторов на долгие годы. Они ожидали резкого падения иностранных инвестиций, обрушения фондовой биржи и образования «черного рынка» для рингита с сопровождающими это, как правило, деформациями экономики. И они предостерегали, что контроль приведет к прекращению притока капитала, но не сможет остановить его оттока. Теми или иными путями бегство капитала будет происходить. Ученые мужи предрекали, что экономика сильно пострадает, рост прекратится, контроль никогда не будет отменен и что Малайзия просто откладывает решение назревших проблем. Даже министр финансов США Роберт Рубин, обычно очень сдержанный, включился в словопрения.

Фактический исход оказался, однако, совершенно иным. Моя команда от Всемирного банка работала в Малайзии по преобразованию контроля над движением капитала в налогообложение его вывоза. Поскольку быстрые перемещения капитала из страны в страну выводят экономику из равновесия, вызывая явления, называемые экономистами «большими экстерналиями»[37], т.е. воздействиями на других, обычных людей, не вовлеченных в эти операции с капиталами. Эти потоки могут вызвать сильные нарушения во всей экономике. Правительство имеет право и даже обязано принимать меры для предотвращения таких нарушений. Обычно экономисты считают интервенции, основанные на рыночных принципах, такие, как налогообложение, более эффективными и дающими меньше негативных побочных эффектов, чем прямой административный контроль. Поэтому мы из Всемирного банка побуждали Малайзию отказаться от прямого контроля и ввести налог на вывоз капитала. Кроме того, этот налог можно будет постепенно снижать, не создавая в экономике больших нарушений, если интервенция со временем окажется ненужной.

Дела пошли так, как и планировалось. Малайзия отменила налог, как и обещала, через год после введения контроля. На самом деле Малайзия раньше уже вводила однажды временный контроль за движением капитала и отменила его, как только положение стабилизировалось. Этот исторический эксперимент игнорировался теми, кто подверг страну таким резким нападкам. В течение года Малайзия реструктурировала свои банки и корпорации, доказав, что критики, утверждавшие, что только под давлением рыночной дисциплины как атрибута свободного рынка капитала правительство может сделать что-нибудь серьезное, вновь оказались не правы.

В действительности же Малайзия гораздо больше продвинулась в борьбе с кризисом, чем Таиланд, следовавший предписаниям МВФ. В ретроспективе совершенно ясно, что малайзийский контроль за движением капитала позволил стране быстрее перейти к оживлению при менее глубоком спаде^{23} и с гораздо меньшим наследством государственного долга, обременяющим будущий рост. Этот контроль позволил Малайзии допустить более низкие процентные ставки, чем это было бы возможно при его отсутствии. Более низкие ставки означали, что меньшее число фирм вынуждено было банкротиться, и, таким образом, масштабы выкупа нефинансовых корпораций и финансовых институтов за счет общественных фондов были меньше. Более низкие процентные ставки означали также, что переход к оживлению мог произойти при меньшей опоре на фискальную политику и, следовательно, был меньше масштаб государственных заимствований. Сегодня Малайзия занимает гораздо лучшие позиции, чем страны, внявшие советам МВФ. Было получено мало свидетельств того, что контроль за движением капитала создает негативную мотивацию для иностранных инвесторов. Фактически иностранные инвестиции возросли^{24}. Поскольку инвесторы озабочены сохранением экономической стабильности и поскольку Малайзия проделала работу по ее поддержанию гораздо лучше, чем ее соседи, она оказалась в состоянии привлечь инвестиции.

Другой страной, следовавшей независимым курсом, был Китай. Не случайно, что две самые большие развивающиеся страны были избавлены от опустошений глобального экономического кризиса ? Индия и Китай. Та и другая страна сохранили контроль за движением капиталов. В то время как страны развивающегося мира, проведшие либерализацию рынка капиталов, фактически пережили падение доходов, темп прироста в Индии превышал 5 процентов, а в Китае был близок к 8 процентам. Это тем более примечательно при всеобщем замедлении экономического роста в мире, и торговли в частности, в течение данного периода. Китай достиг этого, следуя предписаниям ортодоксальной экономической науки. Это не были предписания Гувера ? МВФ, но стандартные предписания, которым экономисты учат уже более полувека: если вы столкнулись с экономическим спадом, отвечайте на него экспансионистской макроэкономической политикой. Китай воспользовался возможностью соединить свои краткосрочные нужды с целями долговременного роста. Быстрый рост в течение предшествующего десятилетия с ожидаемым продолжением в следующем столетии создал огромную потребность в инфраструктуре. Были созданы большие возможности для общественных инвестиций с высокой отдачей, включая уже начатые проекты, которые можно было ускорить, и проекты, уже разработанные, но отложенные из-за недостатка фондов. Это стандартное лекарство сработало, и Китай избежал замедления роста.

Принимая экономические решения, Китай осознавал, что существует связь между макростабильностью и микроэкономикой. Он знал, что нужно продолжать реструктуризацию своих корпоративного и финансового секторов. Но в то же время там понимали, что экономический спад крайне затруднит осуществление программы реформ. Экономический спад разорил бы множество фирм и привел бы множество кредитов в недействующее состояние, ослабив тем самым банковскую систему. Он также увеличил бы безработицу, а рост безработицы значительно увеличил бы общественные издержки реструктуризации государственных предприятий. И в Китае понимали связь между экономической, политической и социальной стабильностью. Страна на протяжении недавних периодов своей истории слишком часто испытывала последствия нестабильности, и не хотела бы больше таковых. Во всех отношениях Китай полностью оценил системные последствия, которые политика МВФ привычно упускает из виду.

Сказанное не означает, что Китай уже прошел критическую фазу развития. Реструктуризация его банковской системы и государственных предприятий на многие годы еще остается серьезным вызовом. Но на все эти вызовы гораздо лучше можно ответить в условиях сильной макроэкономики.

Хотя различия в индивидуальных обстоятельствах делают затруднительным всякого рода обобщения о причинах возникновения кризиса или быстрого перехода к оживлению, я полагаю, что неслучайно только крупнейшая страна Восточной Азии ? Китай избрала курс, прямо противоположный тому, который предлагал МВФ, и что страной, где спад был самым коротким, оказалась Малайзия, которая тоже откровенно отвергла стратегию МВФ.

Корея и Таиланд демонстрируют еще один резкий контраст. После короткого периода колебаний, продолжавшихся с июля по октябрь 1997 г., Таиланд начал следовать предписаниям МВФ. Однако более чем через три года после начала кризиса он все еще находится в состоянии рецессии, а его ВВП примерно на 2,3 процента ниже докризисного уровня. Реструктуризация корпораций продвинулась незначительно, и около 40 процентов кредитов все еще остаются недействующими.

Корея в противоположность Таиланду не стала закрывать свои банки в соответствии со стандартными предписаниями МВФ, и корейское правительство, подобно малайзийскому, приняло на себя более активную роль в реструктуризации корпораций. Более того, Корея держала свой валютный курс на низком уровне, вместо того чтобы пытаться его восстановить. Это было связано якобы с восстановлением валютных резервов, так как покупка долларов для их пополнения снижала курс вона. На самом деле Корея держала низкий валютный курс для того, чтобы поддержать экспорт и ограничить импорт. Кроме того, Корея не последовала рекомендациям МВФ в отношении физического реструктурирования. МВФ действовал так, как будто он знал больше о глобальной индустрии чипов, чем фирмы-производители, и требовал, чтобы Корея как можно скорее избавилась от избыточных мощностей в этой отрасли. Корея ловко проигнорировала этот совет. И когда спрос на чипы оживился, произошло оживление и в экономике страны. Если бы Корея последовала рекомендациям МВФ, оживление ее экономики было бы гораздо слабее.

Сопоставляя ход оживления в разных странах, большинство аналитиков исключают Индонезию просто потому, что над ее экономикой доминировали политические события и социальные беспорядки. Однако политические и социальные беспорядки сами в немалой степени могут быть отнесены на счет политики МВФ, как мы в этом уже убедились. Никто не знает, возможен ли был более спокойный переход власти от Сухарто, но мало кто сомневается в том, что он мог бы быть и более бурным.

Несмотря на многие бедствия, Восточноазиатский кризис оказал оздоровляющее воздействие. Страны Восточной Азии, несомненно, развернут более эффективные системы финансового регулирования и вообще усовершенствуют свои финансовые институты. Хотя их фирмы уже продемонстрировали потрясающую конкурентоспособность на мировом рынке, в Корее, по-видимому, возникает еще более конкурентная экономика. Некоторые из худших аспектов коррупции, так называемый «клановый капитализм», будут взяты под контроль.

Однако способы, которыми боролись с кризисом, в частности использование высоких процентных ставок, скорее всего будут иметь значительный негативный эффект на средне- и, возможно, долгосрочный экономический рост региона. Есть определенная доля иронии в главной причине этого. Слабые, плохо регулируемые финансовые институты плохи потому, что они ведут к плохому распределению ресурсов. Несмотря на то что они в Восточной Азии были далеки от совершенства, однако на протяжении трех десятилетий их достижения в области распределения ресурсов были поистине впечатляющими: именно это поддерживало быстрый рост восточноазиатских стран. Хотя целью тех, кто проталкивал «реформы» в Восточной Азии, было улучшение способности финансовой системы распределять ресурсы, фактически МВФ ухудшил общую эффективность рынка.

По всему миру очень незначительная часть новых инвестиций финансируется увеличением собственного акционерного капитала (путем продажи части акций компании). В действительности странами с широко диверсифицированной акционерной собственностью являются только Соединенные Штаты, Англия и Япония. Это страны с крепкими правовыми системами и сильной защитой прав акционеров. Развитие этих правовых институтов требует времени, и лишь немногим странам удалось это сделать. Тем временем фирмы во всем мире должны полагаться на заемные средства. Долгам внутренне присущ риск. Стратегии МВФ, такие, как либерализация рынка капитала и поднятие процентных ставок до неимоверных уровней при наступлении кризиса, делают заемные средства еще большим источником риска. В поисках рациональной реакции на это фирмы переходят на более низкие уровни заимствований, что заставляет их переносить центр тяжести финансирования на нераспределенную прибыль. Ограничиваются возможности роста в будущем, и потоки капитала перемещаются менее свободно в направлении по более продуктивному использованию, чем это происходило бы при других обстоятельствах. Тем самым политика МВФ ведет к менее эффективному распределению ресурсов, в частности распределению капитала, который представляет собой наиболее дефицитный ресурс в развивающихся странах[38]. МВФ не принимает в расчет возникающие отсюда потери, потому что его модели не отражают реалий механизма функционирования рынков капитала, в том числе несовершенство информации, существующее на этих рынках.

Сегодня МВФ признает, что им был сделан ряд серьезных ошибок в рекомендациях по фискальной политике ? в том, как Фонд продавливал реструктуризацию банков в Индонезии; в том, как он, наверное преждевременно, навязывал либерализацию рынка капиталов, а также в недооценке им значения внутрирегиональных взаимодействий, которые ведут к тому, что спад в одной стране тянет за собой ее соседей. Он тем не менее не признает своих ошибок в кредитно-денежной политике и не пытается даже искать объяснение, почему его модели не могли предсказать столь плачевного хода событий. МВФ не пытался построить альтернативную интеллектуальную конструкцию, что повышало возможность повторения тех же самых ошибок в случае следующего кризиса. (В январе 2002 г. МВФ записал на свой счет еще один провал ? Аргентину. Причина отчасти заключается в том, что он снова рекомендовал ограничительную фискальную политику.)

Объяснение масштабности провалов частично сводится к высокомерию: никто не любит признавать ошибку, особенно ошибку таких масштабов и с такими последствиями. Ни Фишер, ни Саммерс, ни Рубин, ни Камдессю, ни МВФ, ни министерство финансов США и думать не желали, что их политика была дезориентирующей. Они продолжали стоять на своих позициях, несмотря на множество фактов, свидетельствовавших, по моему мнению, о провале их политики. (Когда МВФ наконец решил поддержать низкие процентные ставки и отказался от поддержки ограничительной фискальной политики в Восточной Азии, он объявил, что делает это потому, что для этого наступило время. Я бы предположил, что смена курса частично произошла под давлением общественного мнения.)

Но в Азии много других теорий, включая теорию заговора, которую я лично не разделяю. Согласно этой теории, политика МВФ рассматривается как сознательная попытка ослабить Восточную Азию ? регион мира, который продемонстрировал самый высокий темп роста за последние сорок лет,- или по крайней мере принести высокие прибыли Уолл-стриту и другим финансовым центрам мира. Можно представить себе, как такой ход мыслей получил развитие: МВФ сначала порекомендовал странам Азии открыть свои рынки для «горячих денег» краткосрочного капитала. Страны этому последовали, вслед за этим начался массированный прилив в них «горячих денег», которые так же внезапно отхлынули. Тогда МВФ порекомендовал поднять процентные ставки и перейти к ограничительной фискальной политике, что спровоцировало глубокую рецессию. Когда же цены активов рухнули, МВФ посоветовал затронутым кризисом странам начать продажу активов, даже по низким ценам дешевой распродажи. При этом МВФ заявлял, что компании нуждаются в солидном иностранном менеджменте (предусмотрительно обходя тот факт, что эти компании показывали рекордные темпы роста за несколько предшествующих десятилетий, что вряд ли было совместимо с плохим менеджментом) и это произойдет только в том случае, если они будут проданы иностранцам, а не просто будет приглашен иностранный менеджмент для управлениями ими. Продажи осуществлялись теми же самыми финансовыми институтами, которые изъяли из них свои капиталы, спровоцировав кризис. Эти банки получили крупные комиссионные за свою работу по продаже попавших в затруднительное положение компаний или по дроблению их на более мелкие, точно так же как они получали крупные комиссионные за то, что первоначально привлекали капиталы в данную страну. По ходу развития событий цинизм вырос до таких размеров, что эти американские и другие финансовые компании даже не слишком утруждали себя реструктуризацией, они просто держали скупленные активы до начала оживления экономики, а потом продавали их, делая прибыль на разнице между покупкой по цене срочной распродажи и продажей по более нормальным ценам.

Я думаю, что существует более простой набор объяснений: МВФ не принимал участия в заговоре, но выражал интересы и идеологию западного финансового сообщества. Процедуры функционирования, тщательно засекреченные, изолировали Фонд и его политику от пристального внимания общественности, которая могла заставить его использовать модели и вырабатывать рекомендации, более соответствующие ситуации в Восточной Азии. Провалы в Восточной Азии имели много общего с провалами стратегий развития и перехода к рыночной экономике; в главах восьмой и девятой мы подробнее рассмотрим эти общие черты.

В ответ на обвинения, которые я продолжаю выдвигать в адрес стратегии МВФ ? министерства финансов США, мои критики справедливо вопрошают, а что делал бы на их месте я. В этой главе уже содержится набросок базовой стратегии: поддерживал бы экономику на уровне, возможно близком к полной занятости. Достижение этой цели в свою очередь предполагает экспансионистскую (или по крайней мере не ограничительную) кредитно-денежную и фискальную политику, точный перечень и масштаб мероприятий которых зависит от ситуации в каждой данной стране. Я согласен с МВФ в вопросе о необходимости финансовой реструктуризации, которая касается слабых банков, но мой подход к ней был бы совершенно другим, поставив приоритетной целью поддержание финансовых потоков и соглашение о временном невостребовании имеющихся долгов: реструктуризацию долгов, подобных той, которая успешно была проведена в Корее. Поддержание финансовых потоков потребовало бы серьезных усилий в области реструктуризации существующих финансовых институтов. Ключевым элементом реструктуризации корпораций стало бы введение специального положения о банкротстве, нацеленного на быструю ликвидацию бедственного состояния дел на фирмах, возникшего на почве макроэкономических неурядиц, выходящих далеко за обычные пределы. Кодекс банкротства США содержит положения о скорейшей реорганизации фирмы (более предпочтительной, чем ликвидация), так называемую 11-ю главу. Банкротства, вызванные макроэкономическими неурядицами, такими, как в Восточной Азии, требовали даже более быстрых решений ? как я называю это, суперодиннадцатой главы.

При наличии такого положения или даже его отсутствии требовалось сильное вмешательство государства. Но это вмешательство должно было бы быть нацелено на финансовую реструктуризацию ? установление четких прав собственности на фирму и обеспечение ей возможности возвращения на рынки кредита. Это позволило бы фирмам полностью использовать возможности для развития экспорта, которые им предоставлял пониженный валютный курс. Это исключило бы также мотивацию к обдиранию активов и вместо этого обеспечило бы мотивацию к началу такой реальной реструктуризации, которая была необходима,- и тогда новые собственники и менеджеры получили бы гораздо лучшие возможности для реструктуризации, чем международные или отечественные бюрократы, которым, как говорится, никогда в жизни не приходилось задумываться над ведомостью заработной платы. Такая финансовая реструктуризация не потребовала бы огромных выкупов долгов. Разочарование стратегией крупномасштабного выкупа долгов теперь стало уже почти всеобщим. Я не могу с уверенностью сказать, что моя стратегия сработала бы, но у меня нет сомнений в том, что шансов на успех у нее было гораздо больше, чем у программы МВФ, провал которой с гигантскими издержками был вполне предсказуем.

МВФ не извлек быстрых уроков из своих провалов в Восточной Азии, с небольшими вариациями он вновь и вновь пытался осуществлять стратегию крупномасштабного выкупа долгов. После провалов в России, Бразилии и Аргентине стало ясно, что требуется альтернативная стратегия, и сегодня крепнет поддержка ключевых элементов того подхода, который я только что изложил. Теперь, через пять лет после начала кризиса, в МВФ и в «большой семерке» все говорят о придании большего внимания проблеме банкротства и невостребования имеющихся долгов (краткосрочного моратория на выплаты) и даже о временном использовании контроля за движением капиталов.

Азиатский кризис принес много изменений, которые могут в будущем оказаться полезными для стран региона. Управление корпорациями и нормативы бухгалтерской отчетности улучшились, в некоторых случаях даже поставив эти страны во главе возникающих рыночных экономик. Новая конституция Таиланда обещает более сильную демократию (в том числе положение, предусматривающее «право граждан на информированность», которое не содержится даже в конституции США). Это обещает большую прозрачность власти, безусловно большую, чем таковая в международных финансовых институтах. Многие из этих изменений создают условия для более прочного роста в будущем.

Но этим достижениям противостоят реальные потери. Методы, с которыми МВФ подходил к кризису, оставили большинству стран в наследие бремя частных и общественных долгов. Теперь фирмы боятся не только переобремененности заемными средствами, что было характерно для Кореи, но и более умеренного уровня долговой зависимости: непомерные уровни процентных ставок, ввергнувших в банкротство фирмы, продемонстрировали, что даже сравнительно небольшие уровни задолженности связаны с высоким риском. В итоге фирмам придется больше полагаться на самофинансирование. Вследствие этого рынки капитала будут функционировать менее эффективно ? и это тоже ущерб, нанесенный экономике идеологизированньм подходом МВФ к совершенствованию рыночного механизма. Но что самое важное, это замедление роста жизненного уровня.

Прямым последствием политики МВФ в Восточной Азии явились атаки, которым подверглась глобализация. Провалы международных институтов в бедных развивающихся странах имели длительную историю, но они не попали в главные новости средств массовой информации. Восточноазиатский кризис заставил почувствовать тех, кто живет в более развитых странах, разочарование, которое давно уже испытывает развивающийся мир. То, что случилось в России на протяжении 1990-х годов, демонстрирует еще более заслуживающий внимания пример, почему существует такая неудовлетворенность деятельностью международных финансовых институтов и почему они нуждаются в преобразовании.

Примечания:

2

UNDP (United Nations Development Programme) ? Программа развития ООН, действует в 166 странах. Основные цели: демократизация государственной власти, сокращение бедности, предотвращение кризисов и содействие оживлению, энергетика и экология, борьба со СПИДом. ? Примеч. пер.

3

Это восьмое соглашение является результатом переговоров, названных Уругвайским раундом потому, что переговоры начались в 1986 г. в Пунта-дель-Эсте (Уругвай). Завершились они в Марракеше 15 декабря 1993 г., когда 117 стран присоединились к соглашению о либерализации торговли. Это соглашение в конечном счете было подписано за Соединенные Штаты президентом Клинтоном 8 декабря 1994 г. Всемирная торговая организация официально начала свою деятельность 1 января 1995 г., и к июлю соглашение о ее создании подписали более 100 государств. Одним из условий соглашения было преобразование ГАТТ в ВТО.

27

«Политика сдерживания» (containment policy) является стратегией «холодной войны» США и их союзников. Предложена американским дипломатом Джорджем Ф. Кеннаном и нашла официальное выражение в доктрине Трумэна (1947) в применении к СССР и его союзникам. Она предусматривала три компонента: восстановление баланса сил (фактически создание системы союзов по периметру социалистического лагеря), подрыв способности СССР к распространению своего влияния (игра на противоречиях в социалистическом лагере, в первую очередь использование разрыва между СССР и Югославией), модификацию советской концепции международных отношений (ведение переговоров и заключение соглашений между противоборствующими блоками, что содержало в себе элементы политики мирного сосуществования). В дальнейшем «сдерживание» и «мирное сосуществование» использовались, взаимно дополняя друг друга, причем «сдерживание» играло роль военно-стратегического фактора, а «мирное сосуществование» разыгрывалось в рамках информационно-психологической войны. Аналогичным образом «политика сдерживания» применялась и к КНР с момента ее возникновения. После окончания Корейской войны центральными элементами в этой политике сделались поддержка чанкайшистского режима на Тайване и Вьетнамская война. Разрыв между Советским Союзом и КНР при Н.С. Хрущеве позволил США постепенно перейти от чистой «политики сдерживания» в отношении Китая к политике разыгрывания «китайской карты». Развивая эту линию, США в 1971 г. перестали препятствовать восстановлению места КНР в ООН и Совете Безопасности. Визит президента Р. Никсона в Китай (1972) положил начало восстановлению дипломатических отношений между США и КНР. Однако элемент «сдерживания», хотя и отошел на задний план, все же сохраняется до сих пор. С крушением социалистического лагеря и распадом СССР он усилился. Феноменальный экономический успех КНР и возможное в перспективе превращение Китая в сверхдержаву беспокоят правящие круги США. Объектом трений между США и Китаем по-прежнему остается тайваньский вопрос. Сейчас к нему добавилась проблема развертывания американской противоракетной обороны, которая может лишить стратегические ядерные силы КНР возможности нанести «удар возмездия». Китай также подвергается давлению со стороны США по вопросам «прав человека». Вместе с тем в политике США в отношении КНР есть элементы «стратегического партнерства», проявлением чего стала недавняя поддержка со стороны США вступления КНР в ВТО. Колебания между «сдерживанием» и «партнерством» в китайской политике Америки отражают внутренние противоречия в истеблишменте, политической элите и бизнесе США. ? Примеч. пер.

28

Корейская война (1950-1953) велась между Северной Кореей (КНДР), поддерживаемой китайскими добровольцами, и Южной Кореей, поддерживаемой коалицией капиталистических стран во главе с США. С 1904 г. Корея находилась под японской оккупацией. На исходе Второй мировой войны (1945) между Советским Союзом и его западными союзниками было достигнуто соглашение о разделе освобожденной Кореи по 38-й параллели. Соответственно в Северной и Южной Корее был установлен разный общественный строй. Корейская война фактически велась обеими сторонами за объединение страны вооруженным путем с установлением во всей стране единого общественного строя, определяемого строем стороны-победительницы. Она проходила в рамках общемирового противостояния, известного как «холодная война». Война началась 25 июня 1950 г. быстрым продвижением северокорейских войск в глубь южнокорейской территории. В пограничном сражении южнокорейская армия была разгромлена. 29 июня северокорейцы заняли Сеул, столицу Южной Кореи, и продолжали продвижение на юг. Тем временем на стороне Южной Кореи выступили США и провели, пользуясь тем, что Советский Союз бойкотировал работу Совета Безопасности ООН, резолюцию в Совете, позволяющую им вести операции в Корее под флагом ООН. Американцы и их союзники начали высадку в Корее массированных подкреплений. Тем не менее к началу августа южнокорейские, американские и поддерживающие их войска были оттеснены на юг, на небольшой плацдарм вокруг порта Пусан. С августа по сентябрь шли бои на оборонительных рубежах вокруг Пусана, но 15 сентября американцы высадили в тылу северокорейцев крупный десант в районе порта Инчхон. В боевых операциях произошел перелом, и северокорейская армия начала отступление на север. 27 сентября американо-южнокорейские войска заняли Сеул, а 30 сентября пересекли 38-ю параллель. 19 октября ими был занят Пхеньян, столица Северной Кореи. В начале ноября войска коалиции подошли к китайской границе. В ответ китайские добровольцы перешли границу и в конце ноября нанесли американо-южнокорейцам поражение, вынудив их к отступлению. Вскоре был освобожден Пхеньян, а 3 января 1951 г. был занят Сеул. Далее бои развивались с переменным успехом. 18 марта войска коалиции вновь заняли Сеул. Линия фронта установилась в районе 38-й параллели. 13 июня представитель Советского Союза в ООН предложил перемирие. 25 октября в Кесоне начались мирные переговоры. Тем не менее военные действия продолжались. Переговоры были перенесены в Пханмунджом (Паньмыньчжон), где они с перерывами велись до 27 июля 1953 г., когда было заключено соглашение о перемирии. Все это время продолжались кровопролитные бои. Обе стороны понесли тяжелые потери. Итогом Корейской войны стала очевидность, что ни одна из сторон «холодной войны» не может добиться победы в открытом противоборстве. Перемирие в Корее стало первым шагом на пути к политике мирного сосуществования, которая сопровождала «холодную войну» на всем ее протяжении, не давая ей перерасти в крупномасштабное «горячее» столкновение непосредственно обеих сверхдержав ? Советского Союза и США. ? Примеч. пер.

29

Продление срока кредита путем его возобновления: техническое погашение кредита с одновременным предоставлением нового (в том числе на новых условиях).-Примеч. пер.

30

Бум «мыльного пузыря» пережила в 80-е годы Япония. Рост цен на землю увеличивал спекулятивный спрос, участки по возросшей стоимости отдавались в залог под новые кредиты для покупки новых участков, что снова взвинчивало цены и спрос. Бум закончился крахом в начале 90-х годов. ? Примеч. пер.

31

Физические и юридические лица, скупающие земельные участки и другие виды недвижимости с целью их реструктуризации (постройки новых зданий и сооружений, изменение назначения участков и т.п.) с последующей перепродажей или сдачей в аренду. ? Примеч. пер.

32

Именно это происходит сейчас в России. ? Примеч. пер.

33

В дальнейшем министр финансов. ? Примеч. пер.

34

Гувер Герберт, президент США в период Великой депрессии. Его меры жесткой фискальной экономии и сокращения платежеспособного спроса усугубили кризис, ? Примеч. пер.

35

Недействующие кредиты (активы) ? те кредиты, по которым проценты не уплачивались в течение 90 дней. ? Примеч. пер.

36

Термин из военной медицины, возникший во время Первой мировой войны. Означает деление раненых на три группы: легкораненых, средней тяжести с большой долей возвращения в строй и тяжелораненых с малой надеждой на выживание и возвращение в строй. Оптимальная тактика обработки раненых предполагает, что основное внимание должно уделяться второй группе. ? Примеч. пер.

37

Экстерналиями, или внешней экономией, или дезэкономией называются эффекты присвоения части результатов (прибыли) лицами или переноса части издержек (ущерба) на лица, непосредственно не участвующие в коммерческой операции. Лица могут быть как физическими, так и юридическими, в некоторых случаях все общество. Например, постройка железной дороги или автострады может принести выгоду всему региону, трудноуловимую в тарифе или плате за пользование автострадой. При увольнении большого числа рабочих предприниматели переносят свои издержки на счет издержек всего общества, сокращая индивидуальные издержки, но увеличивая общественные издержки, связанные с ростом безработицы. ? Примеч. пер.

38

Даже при высокой норме сбережений (как в Восточной Азии) дефицитность капитала возникает вследствие несовершенства системы финансовых институтов и усугубляется политикой МВФ, разрушающей традиционные каналы и способы перелива капиталов. ? Примеч. пер.