• Главная
• Контакты
• Нашёл ошибку
• Прислать материал
• Добавить в избранное

В разделе "Шурангама Сутры", который мы читали, Будда расспрашивал двадцать пять бодхисаттв о методах, которые они использовали, чтобы достичь Полного Проникновения. Теперь мы дошли до абзаца, в котором говорит Авалокитешвара:

Потом Бодхисаттва Авалокитешвара поднялся с сиденья, простёрся головой к ногам Будды и произнёс: "Я ещё помню, как много эонов назад, бесчисленных, как песчинки в Ганге, в этом мире появился Будда по имени Авалокитешвара. Когда я был с ним, я развил Ум Бодхи, и, чтобы я вошёл в Самадхи, он дал мне указания практиковать медитацию с помощью органа слуха".

Авалокитешвара говорит о далёком прошлом, бесчисленные эоны назад. Даже один эон – крайне долгий период времени. В то отдалённое время он встретил Будду, которого тоже звали Авалокитешвара, и именно этот Будда научил его практиковать.

Это Бодхисаттва Авалокитешвара говорит. Кто он? Помимо прочего, он главный бодхисаттва (буддийский святой) в Западной Чистой Земле Будды Амитабхи. На самом деле, он наследник должности Будды в этой Земле Будды. Когда Амитабха уйдёт в Паринирвану, Авалокитешвара будет Буддой в этой Западной Чистой Земле. Возможно, название тогда изменится. Или, может быть, есть некая неочевидная статья в конституции Западной Чистой Земли, которая говорит: "Никаких изменений названия!" Как вы думаете?

Когда Авалокитешвара станет Буддой Западной Чистой Земли? Это интересный вопрос, потому что имя "Амитабха" означает "бесконечная жизнь" или "неизмеримая продолжительность жизни". Бодхисаттва Авалокитешвара был просветлён и стал бодхисаттвой невообразимо давно. Но он может ждать ещё намного больше эонов, прежде чем достигнет полной Буддовости. К счастью, он крайне терпелив. Он удовлетворён как бодхисаттва. В конце концов, у него нет привязанности к идее стать Буддой. Это только мы, невежественные чувствующие существа, привязаны к идее стать Буддами.

Это главная идея, которую нужно помнить. У бодхисаттвы нет предвкушения или ожидания достичь для себя. Авалокитешвара не заботится о том, чтобы стать Буддой. Бодхисаттва просто посвящает свои усилия помощи чувствующим существам.

Когда Бодхисаттва Авалокитешвара был с Буддой Авалокитешварой, он породил Ум Бодхи, устремление достичь высшего просветления ради всех чувствующих существ. Когда он сделал это, Будда Авалокитешвара научил его методу созерцания и практике использования органа слуха, с которыми он смог войти в Самадхи.

Самадхи, упомянутое здесь – то же самое, что просветление. Это то, что в чань называется "озарение ума и видение своей природы". У слова "самадхи" в буддийских сутрах есть несколько значений. Чаще всего оно относится к глубокой медитативной поглощённости, или сосредоточению. "Дхьяна" тоже обозначает это состояние. Такое самадхи может быть достигнуто практикующими, ищущими мирских благ; в таком случае это часть мирской дхармы и мирской практики. Самадхи медитативной поглощённости может также быть частью практики, которая превосходит мирские явления. И хинаянские, и махаянские буддисты практикуют самадхи этой природы.

В чём разница между этими самадхи? Махаянское самадхи достигается махаянскими бодхисаттвами. Существа в этом состоянии остаются в самадхи при повседневных делах. Рассказывают ли они о Дхарме, помогают чувствующим существам, медитируют, заключают ли сделки на бирже, или занимаются чем угодно ещё, Бодхисаттвы Махаяны остаются в самадхи.

Чем это отличается от состояния ума обычного чувствующего существа? У бодхисаттвы нет привязанности или заботы о том, что он делает, или об итогах того, что он делает. У него нет омрачений, он не испытывает эмоций, таких как счастье, печаль, гнев, возбуждение, которые испытывают обычные чувствующие существа. Помощь чувствующим существам – его единственная забота, и он естественно делает всё, что необходимо, чтобы принести им мир и помочь продвигаться в Дхарме.

Есть также два вида хинаянских архатов (практикующих Хинаяны, которые достигли состояния просветления). Один вид достигает архатства через самадхи, а другой достигает этого состояния без переживания самадхи. Как бодхисаттвы Махаяны, те, кто достигает архатства через самадхи, свободны от омрачений, и в медитации, и в повседневной жизни. Они свободны от привязанности к самости. Однако они отличаются от бодхисаттв тем, что у них нет устремления помогать чувствующим существам. Такие архаты склонны проводить своё время в медитации.

Когда кто-то входит в мирское самадхи, у него, кажется, нет омрачений, нет эмоциональных колебаний или настроений. Но само-центрированность остаётся. Это очень отличается от самадхи архата, в котором вся само-центрированность была устранена. Практикующий в состоянии глубокого сосредоточения мирского самадхи может чувствовать, будто освободился от всех омрачений, но, когда он прекращает медитировать, сила его самадхи оседает, и он снова будет переживать омрачения. Чем он ответит в этом случае? Он может вернуться к медитации, чтобы избежать омрачений повседневной жизни. Такое поведение подобно поведению архата, но по другой причине. Архат возвращается в медитацию не потому, что он переживает омрачения – их нет – но только потому, что ему уже нечего больше делать. Это потому, что, в отличие от бодхисаттвы, он не дал обета помогать всем чувствующим существам.

Медитативная поглощённость самадхи часто включает пребывание на какой-то идее, созерцание её. Сосредоточение достигается практикой созерцания. Слушание обычно не связывается с этим видом практики самадхи. Однако сутра не говорит о медитативной поглощённости – она относится к тому самадхи, которое и есть просветление.

В сутре Авалокитешвара продолжает, говоря:

Сначала, направлением органа слуха в поток медитации, и поток, и входящий делаются неподвижны. И движение, и покой стали ясно несуществующими.

Метод, которому Будда Авалокитешвара учил Бодхисаттву Авалокитешвару, таков: сначала просто слушать, переходить к созерцанию, а затем к практике. Вы начинаете со слышания или слушания звука, как слушаете обычно. Постепенно вы продвигаетесь к слушанию звука без звука, то есть звука тишины. Это случается, когда практикующий и звук больше не раздельны. Теперь звук не существует как таковой, но практикующий ещё продолжает слышать. (Я использую здесь "слышать" и "слушать" взаимозаменяемо.)

Наконец, вашей физической и/или умственной энергии больше не хватает для поддержания этого состояния, и вы отходите от состояния нераздельности со звуком. Эта потеря энергии происходит и тогда, когда вы используете другие методы практики. Например, если вы используете метод счёта дыханий, и у вас хорошо получается, то вы достигнете состояния, в котором ваше я, ваше дыхание и счёт больше не отдельны. Но вы не можете оставаться в этом состоянии бесконечно. Постепенно ваша физическая и/или умственная энергия истощится, и вы выпадете из этого состояния. Тогда вам нужно использовать метод созерцания.

Когда я говорю "созерцание", я не имею в виду, что вы используете свой рассудочный ум для думания об идеях. Созерцание значит развивать и поддерживать определённое мирное, тихое состояние ума. Не становиться разочарованным или нетерпеливым по поводу каких-либо итогов. Созерцание и слышание – на самом деле не раздельны. Вы слышите, используя постоянное, тихое состояние ума, которое и есть созерцание.

Третья часть медитации посредством органа слуха – это практика, или взращивание. Она требует, чтобы во всех ситуациях, всё время, вы поддерживали слышание и созерцание.

Я сказал, что, когда вы медитируете посредством органа слуха, вы начинаете со слышания, потом достигаете состояния нераздельности с тем, что слышите, и наконец вашей энергии недостаточно для поддержания этого состояния, так что вы переходите к созерцанию. Я также сказал, что вам следует поддерживать эту практику постоянно. В действительности, слышание, созерцание и взращивание – одновременные события. Они не отдельны. Они могут идти последовательно поначалу, но, когда вы углубляетесь в практику, эти три действия происходят одновременно. Когда я обучаю медитации, то часто говорю о созерцании, озарении и "поднятии", имея в виду подъём метода снова, после того, как вы отвлеклись блуждающими мыслями. Созерцание, озарение и подъём – это всё части метода, и происходят последовательно. Но в медитации посредством органа слуха – слышание, созерцание и взращивание одновременны.

Для тех из вас, кто практикует медитацию, вероятно, есть некоторый смысл в том, что я говорю. Если вы не практиковали медитацию, то возможно, вы чувствуете себя, как кто-то, никогда не евший говядины, баранины или свинины, и слушающий того, кто пытается описать различия в их вкусах. Никакое количество объяснений не может дать конкретного понимания разницы. Я могу объяснять вам слышание, созерцание и взращивание в медитации, но если вы хотите знать, каковы на вкус говядина, баранина или свинина, я не смогу помочь. Извините, но я вегетарианец!

Авалокитешвара сказал: "...чтобы я вошёл в Самадхи, он (Будда Авалокитешвара) дал мне указания практиковать медитацию с помощью органа слуха". Как я уже говорил, в данном случае Самадхи означает самадхи с мудростью, или просветление. Как Авалокитешвара вошёл в Самадхи? Через слушание, созерцание и взращивание. Через них он раскрыл мудрость. Вхождение в Самадхи и открытие мудрости – одновременны.

Следующие строки слов Авалокитешвары предельно важны. Даже если вы не понимаете, по крайней мере вы их выслушаете:

Сначала, направлением органа слуха в поток медитации,

этот орган был отделён от своего объекта;

а стиранием представления и о звуке, и о вхождении в поток,

и беспокойство, и покой стали ясно несуществующими.

Сначала вы слушаете обычным путём, своими ушами; но в конце концов ваши уши прекращают работать, и вы используете ум, чтобы слышать. Когда вы закрываете глаза, вы ещё можете видеть? Иногда мы говорим: "Я вижу, о чём вы говорите". Имеем ли мы в виду, что используем свои глаза или уши? И к тому же, когда мы слушаем чью-то речь, иногда мы осознаём несловесное сообщение. На английском мы говорим "читать между строк". Вы читаете между строк ушами или умом?

В прошлом, в романтических отношениях в Китае, женщина часто говорила обратное тому, что имела в виду, и от мужчины ожидалось, что он определит её истинные чувства из её интонации и других сторон её выражения. Например, если вы делали женщине предложение, она могла сказать: "Я бы предпочла выйти замуж за собаку, чем за тебя", и вам тогда надо было сообразить, что она говорила на самом деле. В данном случае, вы бы слушали ушами или умом?

Давайте вернёмся к медитации посредством органа слуха. Когда вы занимаетесь медитацией с помощью органа звука, поначалу вы используете уши для слышания, но с определённого места ваш чувственный орган слуха прекращает действовать. Однако ваш ум продолжает слышать. Вы слышите безмолвный звук. Пожалуйста, не создавайте ошибочной идеи – не делайте вывод, что есть некий мистический звук, излучающийся изнутри вашего тела. Это внешний путь. Это не истинная практика Дхармы.

Есть ли какой-то звук у этого безмолвного звука? В этом состоянии, можно сказать, вы поддерживаете непрерывность энергии. Когда эта энергия поддерживается без прерывания, мы можем сказать, что вы слышите.

Вы слышали коан из японской дзенской традиции о звуке хлопка одной ладони? Один Мастер спросил: "Ты можешь услышать, как я хлопаю одной ладонью?", а другой Мастер ответил: "Да, я слышал". Первый Мастер спросил: "Как это звучало?", и второй сказал: "Это как гром, гремящий в моих ушах". Настоящий или ложный?

Возможно, Мастера шутили, но звук мог быть настоящим. Если вы хлопаете умом, я могу услышать это своим умом.

Кто-то злой может ударить что-то, например, стол. Если вы – объект его гнева, то вы можете почувствовать это как его удар прямо по вашему сердцу или уму, хотя физического контакта не было. Звук его удара по столу может быть почти болезненным. Вы испытывали такой вид слышания? Вероятнее всего, мы все переживали что-то подобное.

Возвращаясь к этой практике: с некоторой точки, больше нет разделения между субъектом – тем, кто слышит, – и объектом – тем, что слышится. Однако слышание продолжается.

Авалокитешвара сказал: "...направляя орган в поток медитации"... "Поток медитации" – это непрерывный поток безмолвного звука. Когда практикующий входит в непрерывный поток беззвучного звука, или звука без звука, он забыл о себе, он забыл, что он в потоке, и он забыл сам поток.

Дальше Авалокитешвара сказал: "...и поток, и входящий в него становятся неподвижны. И движение, и покой становятся ясно несуществующими". Это значит, что и субъект, входящий в поток, и объект – поток, в который входят – становятся неподвижны. "Неподвижны" (покойны, quiescent) описывает состояние покоя, но у практикующего в этом состоянии нет восприятия или переживания покоя или движения.

Это состояние, в котором нет восприятия покоя или движения, это махаянское Самадхи. Обычная, мирская разновидность самадхи – это тоже вид покоя. Но практикующий в махаянском Самадхи не движим окружающим или эмоциями. У него нет намерения держать свой ум в покое. Нет намеренности, и нет никакого движения.

Состояние, в котором нет восприятия покоя или движения – дальше того состояния, которое только что описывалось в сутре как "...направлением органа слуха в поток медитации, и поток, и входящий становятся неподвижны". Это называется "вхождение в поток и забвение объекта", и это состояние самадхи, которое случается при медитации. Но когда "и движение, и неподвижность становятся ясно несуществующими", когда нет восприятия движения или покоя, это состояние остаётся всё время, и в медитации, и в повседневных делах.

На этом уровне развития вы можете заниматься "чаньской практикой на оживлённых перекрёстках". Это не значит, что вы на самом деле садитесь и медитируете на пересечении дорог. Это значит, что нет ни покоя, ни движения в вашем уме, что бы вы ни делали. Вы можете есть мороженое, гулять с собакой, покупать продукты, но: "и беспокойство, и неподвижность становятся ясно несуществующими". Вы найдёте это особенно полезным. Помните, что вы можете практиковать чань всё время: на работе, дома, даже делая покупки в проходах вашего универмага!

Сначала, направлением органа слуха в поток медитации, и поток, и входящий сделались неподвижны. И движение, и покой были ясно несуществующими. Так, продвигаясь шаг за шагом, и слышание, и его объект полностью прекратились. Но я не остановился, когда они прекратились. Не пребывая в осознанности (просветлении, цзюэ

В этом разделе "Шурангама Сутры" Бодхисаттва Авалокитешвара говорит о полном проникновении через чувственный орган слуха, и о ведущих к этому уровнях. Авалокитешвара говорит: "Сначала, направлением органа слуха в поток медитации, и поток, и входящий сделались неподвижны. И движение, и покой стали ясно несуществующими". Как я уже говорил, это первый уровень проникновения.

Следующий уровень проникновения описан в следующем предложении: "Так, продвигаясь шаг за шагом, и слышание, и его объект полностью прекратились". "Не пребывая в осознанности этого состояния, и осознанность, и объект осознанности были осознаны как пустые" – Описывает третий уровень. "Просветление (осознанность) стало совершенным" – это описание четвёртого уровня. Наконец, итог: "И создание, и угасание угасли, и проявилось состояние Нирваны" описывает полное проникновение.

Эти уровни осуществления, или проникновения, – тонкие. Невозможно действительно понять их понятийно. Вы должны пережить их сами. Говорить о них умозрительно – напоминает разговоры о теории военной стратегии, без какого-либо действительного опыта в бою. Однако я постараюсь их объяснить.

Давайте вернёмся к первому уровню: "Сначала направлением органа слуха в поток медитации, и поток, и входящий сделались неподвижны. И движение, и покой были ясно несуществующими". Движение и покой относятся к тому, что человек получает из внешней среды. Движение это звук, который вы слышите, а покой – это когда вы не слышите ничего. И движение, и покой получены через чувственный орган слуха. Если и движение и покой ясно несуществующи, то осталось ли что-то во внешней среде, что можно назвать существующим? Покой и движение – две идеи или чувства, соотносительные друг с другом. Только с прекращением движения вы можете знать покой, только относительно к покою вы можете знать движение. Когда ни движение, ни покой не существуют, мы можем сказать, что у внешней среды нет существования.

Авалокитешвара описывает второй уровень проникновения: "Так, продвигаясь шаг за шагом, и слышание, и его объект полностью прекратились". Движение и покой приходят из внешней среды. Это объект слышания. На первой ступени проникновения, только у окружающего нет существования. Я (субъект) и работа органов чувств ещё присутствуют. На второй ступени субъект, который чувствует, тоже кажется не имеющим существования. Эти два уровня не так уж различны. Как и со всеми этими уровнями, это вопрос градации (т.е. разбивки на уровни). Один шаг естественно ведёт к другому.

Авалокитешвара говорил о проникновении, используя орган слуха, в данном случае; но эти уровни проникновения приложимы ко всем органам чувств (глазу, уху, носу, языку, телу и уму).

Переживание прекращения объекта и субъекта не обязательно случается, когда вы сидите в медитации. Оно может случиться при любых повседневных делах. Учитель, которому не очень ясна эта ситуация, может ошибочно истолковать такое переживание и назвать его переживанием просветления. Но хороший учитель, или великий учитель, как древние мастера, не подтвердит осуществление практикующего так легко. Он или она задаст практикующему разнообразные вопросы, которые прояснят, в какой степени произошло, если произошло, просветление. Этого не скрыть (There is no hiding). Тем не менее, испытать прекращение слышания и его объекта, даже временное, очень хорошо.

На втором уровне, "полностью" – очень важно. Субъект и объект прекращаются полностью, что значит, отныне практикующий больше не подвержен влиянию или беспокойству от [органов] чувств. Этого состояния трудно достичь. Это вид махаянского Самадхи, называемый "чистота шести органов чувств". На этом втором уровне ваши органы чувств действуют – вы можете слышать, видеть и т.д., но вы совершенно не обеспокоитесь тем, что встречают ваши чувства. Как вы можете себе представить, такое состояние не из легко достижимых.

Если вы поели и наелись, и не возникает соблазна есть даже вашу любимую еду, вы можете чувствовать, будто достигли чистоты шести органов чувств. Позже, когда вы снова голодны, и чуете запах своей любимой пищи, вы можете даже сказать себе: "Я достиг чистоты шести органов чувств. Я не буду есть". Это действительно чистота шести органов чувств? Вы воздерживаетесь от еды потому, что у вас нет мысли поесть, или потому что вы не осмеливаетесь есть?

Когда вы достигли чистоты шести органов чувств, вы едите из необходимости, а не из привязанности ко вкусу пищи. Вы не будете жадны к еде, как голодный дух. Если нечего есть, или было бы неуместно есть, то у вас не будут течь слюнки. Не будет мысли о пище.

Если бодхисаттва, достигший чистоты шести органов чувств, встречает кого-то сексуально привлекательного, не возникнет мысли о страсти. Бодхисаттва не отреагирует, физиологически или психологически. Не будет искушения. Это чистота шести органов чувств, и это также свобода от шести органов чувств.

Большинство из нас легко искушаемы. Мы можем быть способны сопротивляться искушению, но мы распознаём, что чувствуем искушение. Бодхисаттва, достигший чистоты шести органов чувств, не чувствует такого искушения. Предписания (обеты) выполняются и хранятся в чистоте.

Авалокитешвара описывает следующий уровень как "Не пребывая в осознанности этого состояния, и осознанность, и объект осознанности осознаются (осуществляются) как пустые". "Это состояние" означает второй уровень, на котором и слышание, и объект слышания прекращаются. На третьем уровне, практикующий не пребывает в осознанности второго уровня. И осознанность, и объект осознанности пусты. В китайском, иероглиф для "осознанности" и "просветления" один и тот же: Цзюэ . Здесь "осознанность" значит шесть сознаний, которые очищены от всех омрачений на втором уровне. Эта "осознанность" – это мудрость практикующего, который осознаёт (осуществляет) пустоту. "Объект осознанности" значит шесть органов чувств, шесть объектов чувств (то, что мы можем видеть, слышать, обонять, вкушать, осязать или воспринимать своими умами), и шесть сознаний чувств. Вот восемнадцать областей. На третьем уровне, все восемнадцать областей осознаны (осуществлены) как пустые. Первые двенадцать – объекты осознанности (? – или лучше: осознания?), а последние шесть, сознания, все вместе здесь называются "осознанность", потому что они были очищены от всех омрачений.

Второй уровень, когда слышание и объект слышания прекратились "полностью", называется "пустота личного Я". Третий уровень, когда и осознанность, и объект осознанности пусты, называется "пустота Я дхарм" [т.е. пустота Я явлений].

Говоря кратко: на второй ступени и слышание, и объект слышания полностью прекращаются. На третьей ступени все восемнадцать областей – шесть органов чувств, шесть объектов чувств и даже шесть сознаний чувств – "объекты" более высокого уровня осознанности – опустошены. Осознанность, в этом смысле – это мудрость.

Природа состояния, в котором осознанность и объект осознанности пусты, может казаться непонятной. На самом деле она довольно проста. В китайском есть выражение, буквально переводимое как "положить" (фан ся

Практикующий сказал своему Мастеру: "Мастер, я отложил всё. Теперь я чувствую себя так свободно! Мне не за что больше держаться". Мастер ответил: "Это тяжелее, чем гора Сумеру!" В древней индийской мифологии гора Сумеру была центром вселенной, и доставала от небес до ада. Если ученик уже оставил всё позади, и чувствовал себя так свободно и легко, почему его Мастер сказал, что это было тяжелее, чем гора Сумеру? Может кто-нибудь ответить на этот вопрос?

О.: Мастер сказал, он тяжелее, потому что он ещё не отпустил тот факт, что он отпустил. Ещё осталась двойственность отпускания, или покидания. Он не покинул этого. Он ещё держится за это.

Шифу: О да – как умно!

Теперь мы переходим к следующему уровню, "Просветление (осознанность) стало совершенным". На четвёртом уровне пустота осознанности (просветления) достигает завершения. Завершение значит, что и пустота, и объект, который был опустошён – угасли. Практикующий достигает совершенства Буддовости.

Это можно объяснить просто. Представим, что у меня есть чашка воды. Потом я выпиваю воду, так что чашка пуста. Потом я опустошаю, или отпускаю, идею о пустоте чашки. Я могу пойти дальше, но, чтобы сделать это, мне не нужно больше ничего говорить. Раньше я ещё мог сказать, что отпускаю идею пустоты. Когда я отпустил идею, я больше не могу сказать ничего.

На этом уровне вы полностью отпускаете пустоту, объект пустоты и любую идею о завершении пустоты. На высшем уровне пустоты вы полностью роняете все эти соображения и представления.

Наконец, Авалокитешвара подытоживает: "И создание, и угасание – угасли, и проявилось состояние Нирваны". "Создание и угасание..." относятся ко всем представлениям о существовании, несуществовании, пустоте, непустоте, обретении, угасании и т.д.

Первые две ступени включают и создание, и угасание. На первой ступени практикующий "обретает" осуществление, и движение с покоем "угасли". На второй ступени практикующий продвигается шаг за шагом, "обретая" более глубокое осуществление, а слышание и его объект "угасли". Третий и четвёртый шаги включают только угасание. И наконец, подведение итога.

В процессе продвижения по этим уровням, мудрость, которая у вас вначале, растёт, чтобы стать полной мудростью Будды. Когда вы можете отпустить даже полную мудрость Будды, то это подлинное завершение. Это подлинное успокоение.

Значит ли завершение проникновения, что нет нужды спасать чувствующих существ? Нет нужды ничего делать?

Ученик: Нет!

Шифу: А! Завершение проникновения значит, что всё таково, как есть. Не имеет значения, что вы считаете хорошим, не имеет значения, что вы считаете плохим, всё таково, как есть. Нет нужды искать или покидать, или увеличивать или уменьшать что-либо. Но что бы ни требовалось сделать, бодхисаттва всё же делает. Но это делается без привязанности.

Выражение "Всё такое, как есть" следует понять очень ясно. Когда у вас нет никакой привязанности, то для вас "всё такое, как есть". Вы не создадите никаких проблем и не позволите ничему удручить вас. Однако, если у вас ещё есть омрачения, то не можете просто сказать: "Всё такое, как есть", и думать, что это так. Пока вы переживаете что-то как проблему, то лучше вам над ней поработать.

Этот абзац сутры, который мы обсудили, глубок и труден для понимания. Ничего больше я на самом деле не могу сказать о нём.

Много лет назад я сказал одному старому Наставнику Дхармы: "Кажется, что вы в ваших беседах о Дхарме лишь касаетесь самых важных и трудных идей сутры, и излагаете их парой предложений. При этом вы много времени говорите о начале сутры, где содержание кажется простым и несложным. Почему вы так делаете?" Его ответ был довольно интересен.

Он сказал: "Нет нужды что-то добавлять к той части текста, которая уже так богата и сложна. Это только начало, такое обыкновенное, или обыденное, я стараюсь украсить и обогатить". Когда вы подходите к такой идее сутры, которая действительно блестяща и тонка, просто невозможно дать объяснение.

Я счастлив, что мне удалось сказать немного об этом трудном абзаце. Если вы в замешательстве, то можете подождать, пока достигнете Буддовости и поймёте. Если у вас нет веры, что то, что мы сегодня обсуждали, важно – то вот это неважно. К тому времени, когда вы достигнете Буддовости, у вас будет вера.

http://yogic1.narod.ru/avaloki.html

http://yogic1.narod.ru/texts.html

Shurangama Sutra

http://en.wikipedia.org/wiki/Shurangama_Sutra

http://online.sfsu.edu/~rone/Buddhism/Shurangama/Shurangama.htm

The Surangama Sutra — Tr. by Upasaka Lu K'uan Yu (Charles Luk). [Mahayana]

http://www.buddhanet.net/ftp12.htm

http://www.chan.ru/texts.htm

http://anthropology.ru/ru/texts/torchin/buddhism.html

http://www.japonica.ru/Buddhism/deVisser/Akasagarbha%20Boddhisattva.shtml

http://yogic1.narod.ru/avaloki.html

Hsu Yun

http://en.wikipedia.org/wiki/Hsu_Yun // http://hsuyun.budismo.net/

"Ch'an Master Hsu Yun" by Upasaka Lu K'uan Yu (Charles Luk)

Мастер Сюй Юнь (Пустое Облако), (1839-1959)

Пер. с кит. Почтенного Го Гу Бхикшу,

пер. с англ. Постоянного Озарения,

при участии Антонио Сье и Александра.

Цель чаньской практики – озарить ум устранением его загрязнённостей и видением истинной собственной природы. Загрязнённости ума – это ошибочные мысли и привязанности. Собственная природа – это мудрость и добродетель Татхагаты. Мудрость и добродетель Будд и чувствующих существ не отличаются друг от друга. Чтобы переживать эту мудрость и добродетель, оставьте, оставьте позади двойственность, различение, ошибочное мышление и привязанность. Такова Буддовость. Если кто-то не может этого, то остаётся обычным чувствующим существом.

Это потому, что вы и я загрязнены, мы бродили потерянные, в замешательстве, в сансаре в течение безграничных кальп; и поэтому же мы не можем немедленно отбросить ошибочное мышление и видеть нашу исходную природу. По этой причине мы должны практиковать чань.

Предпосылка для чаньской практики – искоренить ошибочное мышление. Будда Шакьямуни много учил об этом. Его простейшее и самое прямое учение – это слово "остановить" из выражения "остановка – это Бодхи". Со времён, когда Бодхидхарма передал чаньское учение, до сегодняшнего дня, ветры чань дули далеко и широко, сотрясая и озаряя мир. Среди многих вещей, которым Бодхидхарма и Шестой Патриарх учили приходящих к ним на учёбу, нет ничего ценнее, чем высказывание

"Отложи все опутывающие условия, не позволяй ни одной мысли возникнуть".

Это выражение – воистину предпосылка для практики чань. Если вы не можете исполнить этого условия, то вы не только не достигнете предельной цели чаньской практики, но даже не сможете войти во врата чань. Как вы можете говорить о практике чань, если вы опутаны мирскими явлениями, мысль за мыслью возникающими и уходящими?

"Отложи все опутывающие условия, не позволяй ни одной мысли возникнуть" – это предпосылка практики чань. Теперь, когда мы знаем это, как мы этого достигаем? Лучший практикующий, с наивысшими способностями, может остановить все мысли навсегда, прибыть прямо в условия не-возникновения, и мгновенно пережить Бодхи. Такой человек не опутан ничем.

Следующая лучшая разновидность практикующего использует принцип, чтобы отсечь явления, и осознаёт, что собственная природа изначально чиста. Омрачения и Бодхи, сансара и нирвана – всё это ложные имена, не имеющие отношения к чьей-то собственной природе. Все вещи – сны и иллюзии, как пузыри и отражения.

В собственной природе – моё тело, сделанное из четырёх великих земель, само как пузырьки в море, возникающие и исчезающие, но никогда не создающие препятствия для исходной поверхности. Не "ложитесь в постель", пойманные возникновением, пребыванием, изменением и уходом иллюзорных явлений, которые создают удовольствие или отвращение, цепляние и отказ. Отбросьте всё своё тело, как если бы вы были мертвы – и шесть органов чувств, шесть объектов чувств и шесть чувственных сознаний естественно растворятся. Жадность, ненависть, невежество и любовь будут разрушены. Все ощущения боли, страдания и удовольствия, которые посещают тело – голод, холод, насыщение, тепло, слава, оскорбление, рождение и смерть, несчастья, процветание, удача и неудача, хвала, обвинения, прибыли и потери, безопасность и опасность – больше не будут вашей заботой. Только это можно считать истинным отречением – когда вы всё отложили навсегда. Вот что значит отречение от всех явлений.

Когда от всех явлений отречься, ошибочные мысли исчезают, различение не возникает, и привязанность оставлена позади. Когда мысли больше не возникают, яркость собственной природы проявляется полностью. Тогда вы исполните необходимое условие для чаньской практики. Затем, дальнейшая упорная работа и искренняя практика позволят вам озарить ум и посмотреть в свою истинную природу.

Многие чаньские практикующие задают вопросы о Дхарме. Дхарма высказанная – это не истинная Дхарма. Как только вы пытаетесь объяснить вещи, истинное значение потеряно. Когда вы осознаёте, что "один ум" – это Будда, с тех пор больше нечего делать. Всё уже завершено. Все разговоры о практике или достижении – демонический обман.

Бодхидхармово

"прямое указание на ум, смотрение в собственную природу и достижение Буддовости"

ясно указывает, что все чувствующие существа – Будды. Как только чистая собственная природа узнана, можешь приходить в согласие с окружающим, но оставаться незагрязнённым. Ум останется объединённым в течение дня, будь то при ходьбе, стоянии, сидении или лежании. Это значит уже быть Буддой. В этой точке нет нужды прикладывать усилия или быть старательным. Любое действие избыточно. Нет нужды беспокоиться о малейшей мысли или слове. Поэтому стать Буддой – самая простая, самая беспрепятственная задача. Делайте это сами. Не ищите для этого вне себя.

Все чувствующие существа – те, кто желает избежать перерождений вечные кальпы в четырёх формах рождения и шести путях существования; и те, кто вечно тонет в море страдания; и те, кто дал обет достичь Буддовости и четырёх добродетелей Нирваны (вечность, радость, самость, чистота) – могут немедленно достичь Буддовости, если полностью верят в искренние слова Будды и патриархов, отрекаются от всего, и не думают ни о добре, ни о зле. Обет спасти всех чувствующих существ, данный всеми Буддами, Бодхисаттвами и патриархами – это ни похвальба, ни необоснованная, пустая клятва.

Дхарма именно такова. Её снова и снова разъясняли Будда и патриархи. Они увещевали нас истиной. Они не вели нас в заблуждение. К несчастью, чувствующие существа в замешательстве, и в течение безграничных кальп они переживали рождение и смерть в море страдания, появляясь и исчезая, бесконечно принимая новые формы жизни. Ошеломлённые и в замешательстве, опутанные мирской пылью шести чувств, спиной к просветлению, они как чистое золото в помойной яме. Из-за серьёзности этой проблемы, Будда сострадательно преподавал 84,000 врат Дхармы, согласно различным кармическим корням чувствующих существ, чтобы чувствующие существа могли использовать методы для исцеления себя от 84,000 привычек и недостатков, включая жадность, ненависть, невежество и страсть.

Наша школа фокусируется на исследовании чань. Цель практики чань –

"Озарять ум и смотреть в свою истинную природу".

Это исследование называют ещё

"Ясное осознание собственного ума и полное восприятие своей изначальной природы".

Со времён, когда Будда держал цветок, и Бодхидхарма пришёл на Восток, методы для входа во врата Дхармы непрерывно развивались. Большинство чаньских практикующих до династий Тан и Сун стали просветлёнными после того, как услышали слово или пол-предложения Дхармы. Передача от мастера к ученику была припечатыванием Ума Умом. Не было закреплённой Дхармы. Повседневные вопросы и ответы только развязывали узы. Это было не более, чем прописывание правильного лекарства для соответствующей болезни.

Однако после династии Сун у людей не было таких хороших кармических корней, как у их предшественников. Они не могли выполнить то, что было сказано. Например, практикующих учили

"Отложить всё"

и

"Не думать о добре и зле",

но они не могли сделать этого. Они не могли отложить всё, а если они не думали о добре, то думали о зле. В таких условиях, у патриархов не было иного выхода, как использовать яд для борьбы с ядом, так что они учили методу исследования гунъаня [и Хуа-тоу].

Когда человек начинает всматриваться в Хуа-тоу, он должен ухватить его крепко, никогда не отпуская. Это как мышь, пытающаяся прогрызть путь из гроба. Она сосредоточена на одной точке. Она не пробует разные места и не останавливается, пока не выберется. Так что, в терминах Хуа-тоу, цель – использовать одну мысль для искоренения бесчисленных других мыслей. Этот метод – последнее прибежище: как если бы кто-то был пронзён отравленной стрелой, пришлось бы принять крайние меры для исцеления больного.

Древние использовали гунъани, но потом практикующие начали использовать Хуа-тоу. Некоторые Хуа-тоу таковы:

"Кто таскает этот труп?"
"До твоего рождения, каким было твоё изначальное лицо?"

и

"Кто повторяет имя Будды?"

На самом деле, все Хуа-тоу одинаковы. В них нет ничего необычного, странного или особенного. При желании вы могли бы сказать: "Кто повторяет сутры?", "Кто повторяет мантры?", "Кто простирается перед Буддой?", "Кто ест?", "Кто носит эти одежды?", "Кто идёт?", "Кто спит?"... Они все одинаковы. Ответ на вопрос "кто" получается из своего Ума. Ум – источник всех слов. Мысли исходят из Ума; Ум – источник всех мыслей. Бесчисленные дхармы рождаются из Ума; Ум – источник всех дхарм. На самом деле, Хуа-тоу – это мысль. Прежде чем мысль возникает, есть источник слов. Поэтому, смотреть в Хуа-тоу – это созерцать Ум. Ум был, прежде чем ваши родители дали вам рождение, так что смотреть в своё исходное лицо до рождения – это созерцать Ум.

Собственная природа – это Ум. Когда кто-то обращается внутрь, чтобы услышать свою собственную природу, он обращается внутрь для созерцания Ума. В словах

"Совершенно озаряя чистую осознанность",

чистая осознанность – это Ум, а озарение – это созерцание. Ум – это Будда. Когда кто-то повторяет имя Будды, он созерцает Будду. Созерцание Будды – это созерцание Ума.

Исследование Хуа-тоу или "всматривание, кто повторяет имя Будды" – это созерцание Ума. Поэтому, созерцание Ума – это озарение чистой осознанности. Это также озарение природы Будды в себе. Ум – это природа, чистая осознанность, Будда. У Ума нет формы, нет особенностей, нет направлений; его нельзя найти ни в каком особом месте. Его нельзя ухватить. Исходно, Ум это чистота, всеобще охватывающая все миры Дхармы. Нет "внутри" или "снаружи", нет прихода или ухода. Изначально, Ум – это чистая Дхармакайя.

Исследуя Хуа-тоу, практикующий должен сначала закрыть все шесть органов чувств и искать, где возникают мысли. Практикующим следует сосредотачиваться на Хуа-тоу, пока они не увидят чистый изначальный ум, который отделен от мыслей. Если делать это без перерыва, ум становится тонким (ясным, острым – fine), тихо спокойным, безмолвно озаряющим. В этот миг пять скандх пусты, тело и ум угасли, ничего не остаётся. С этих пор ходьба, стояние, сидение и лежание – все делаются бездвижно. Со временем практика углубится, и в конце концов практикующие увидят свою собственную природу и станут Буддами, а страдания прекратятся.

Патриарх прошлого по имени Гаофэн (1238-1295) однажды сказал:

"Вы должны созерцать Хуа-тоу, как падающая черепица бесконечно тонет в пруду глубиной десять тысяч футов. Если через семь дней вы не будете просветлены, то я разрешу вам отрубить мою голову".

Это слова опытного человека. Он не говорил легкомысленно. Его слова истинны.

Хотя многие современные практикующие используют Хуа-тоу, немногие просветляются. Это потому, что, в сравнении с практикующими прошлого, у сегодняшних практикующих худшие кармические корни и меньше заслуги. К тому же нынешним практикующим неясны цель и путь Хуа-тоу. Некоторые практикующие ищут с востока до запада и с севера до юга до самой смерти, но всё же не проникают ни в одно Хуа-тоу. Они никогда ни понимают, ни подходят правильно к Хуа-тоу. Они только хватают форму и слова. Они используют свой рассудок и цепляются только к хвосту слов.

Хуа-тоу – это Один Ум. Этот ум не внутри, снаружи или посередине. С другой стороны, он внутри, снаружи и в середине. Он как безмятежность пустого пространства, царящая повсюду.

Хуа-тоу не следует поднимать. Не следует и отжимать вниз. Если вы поднимаете его, ваш ум будет колебаться и станет неустойчивым. Если вы прижимаете его книзу, то станете сонливы. Эти подходы противоположны природе изначального ума и не согласуются со Срединным Путём.

Практикующих приводят в отчаяние блуждающие мысли. Думают, что их трудно обуздать. Не бойтесь блуждающих мыслей. Не тратьте свою энергию, пытаясь подавлять их. Всё, что вам нужно делать – узнавать их. Не привязывайтесь к блуждающим мыслям, не следуйте за ними, и не пытайтесь от них избавиться. Пока вы не нанизываете мысли друг с другом, блуждающие мысли будут уходить сами.

Многие приходят ко мне с просьбой о руководстве. Это заставляет меня стыдиться. Все работают так упорно – колют дрова, мотыжат поля, носят удобрения, двигают камни – и всё же с утра до ночи не откладывая мысль о практике Пути. Такая устремлённость на Путь трогательна. Я, Сюй Юнь, каюсь в моём несоответствии на Пути и в моём недостатке добродетели. Я не способен давать вам указания, и могу использовать только несколько высказываний древних в ответ на ваши вопросы. Есть четыре предпосылки, касающиеся методов практики:

Глубокая вера в закон причины и следствия;

Строгое соблюдение предписаний;

Непоколебимая вера;

Выбор метода практики врат Дхармы.

Наши повседневные дела исполняются внутри самого Пути. Есть ли где-то место не для практики Пути? Чаньский Зал должен быть даже не нужен. Более того, чаньская практика – это не просто сидячая медитация. Чаньский Зал и чаньская сидячая медитация – для чувствующих существ с глубокими кармическими препятствиями и мелкой мудростью.

Когда сидишь в медитации, нужно прежде всего знать, как регулировать тело и ум. Если они плохо отрегулированы, то маленький вред превратится в болезнь, а большой вред приведёт к демоническим одержимостям. Это было бы печальнее всего. Медитации ходьбы и сидения в Чаньском Зале – для регулировки тела и ума. Есть другие способы регулировать тело и ум, но я буду говорить об этих двух основополагающих методах.

Когда вы сидите в позе лотоса, надо сидеть естественно прямо. Не выдвигайте поясницу вперёд намеренно. Это усилило бы ваше внутреннее тепло, что впоследствии может привести к появлению песка в уголках глаз, плохому дыханию (?), затруднённости дыхания, потере аппетита, и, в худшем случае, тошноте кровью. Если появляется вялость (тупость, скука – dullness) или сонливость, широко откройте глаза, выпрямите спину и мягко подвигайте ягодицы из стороны в сторону. Вялость естественно исчезнет. Если вы практикуете с нетерпеливым отношением, появится чувство надоедания. Тогда вам следует отложить всё, включая ваши усилия практиковать. Отдохните несколько минут. Постепенно, когда вы восстановитесь, продолжайте практиковать. Если вы не делаете этого, то со временем разовьёте горячий характер, или, в худшем случае, можете сойти с ума или впасть в демонические одержимости.

Много переживаний вы встретите, сидя в чань, слишком много, чтобы о них говорить. Однако, если вы не привязываетесь к ним, они вам не помешают. Вот почему пословица говорит:

"Смотри на необычайное, но не думай о нём как о необычайном, и необычайное отступит".

Если вы встречаете или переживаете неприятное переживание, не обращайте на него внимания и не бойтесь. Если вы переживаете что-то приятное, не обращайте на него внимания и не развивайте чувство довольства. Шурангама Сутра говорит:

"Если человек не думает, что он достиг сверхобыденных переживаний, то это хорошо. С другой стороны, если человек думает, что он достиг чего-то сверхобыденного, то он привлечёт демонов".

Как следует начинать практику? В собрании Шурангамы, Каундинья Достопочтенный упоминает два слова: "гость" и "пыль". Вот где новичкам следует начинать свою практику. Он сказал:

"Путешественник, останавливаясь в гостинице, может провести ночь или чего-то поесть. Когда он поел или отдохнул, он собирает вещи и продолжает своё путешествие, поскольку у него нет времени оставаться дольше. Если бы он был хозяином, ему некуда было бы идти. Поэтому я рассуждаю так: тот, кто не остаётся – называется гостем, поскольку не оставаться – сущность гостя. Тот, кто остаётся, называется хозяином.
Опять же, в ясный день, когда поднимается солнце и солнечный свет попадает через отверстие в тёмную комнату, можно увидеть пыль в пустом пространстве. Пыль движется, а пространство неподвижно. То, что ясно и неподвижно, называется пространство; то, что движется, называется пыль, поскольку двигаться – сущность пыли".

Гость и пыль говорят об иллюзорных мыслях, тогда как хозяин и пространство относятся к собственной природе. То, что постоянный хозяин не следует за гостем в его приходах и уходах, отражает то, что постоянная собственная природа не следует за иллюзорными мыслями в их текучем подъёме и падении. Поэтому сказано:

"Если человек не подвержен влиянию всех вещей, то не будет препятствий, даже когда он постоянно окружён вещами".

Движущаяся пыль не запирает ясное, по-прежнему пустое пространство; иллюзорные мысли, поднимаясь и падая сами по себе, не препятствуют собственной природе Таковости. Поэтому сказано:

"Если мой ум не возникает, все вещи безупречны".

В таком состоянии ума даже гость не уплывает с иллюзорными мыслями. Если он понимает пространство и пыль, иллюзорные мысли больше не будут препятствиями. Сказано, что, когда распознаёшь врага, больше не будет врага в твоём уме. Если человек может исследовать и понять всё это перед началом практики, то вряд ли он сделает серьёзные ошибки.

Древние патриархи указывали непосредственно на ум. Когда человек видит собственную природу, он достигает Буддовости. Так было в случае, когда Бодхидхарма помог своему ученику успокоить его ум, и когда Шестой Патриарх говорил только о видении собственной природы. Всё, что было необходимо – это прямое понимание и принятие Ума, и больше ничего. Не было такой вещи, как исследование Хуа-тоу. Более недавние патриархи, однако, видели, что практикующие не могут бросить себя в практику с полной самоотдачей и не могут немедленно увидеть свою собственную природу. Вместо этого, те люди играли в игры и подражали словам мудрости, похваляясь богатством других людей и воображая его своим. По этой причине, поздние патриархи были вынуждены основать школы и разработать особые пути для помощи практикующим, такие так метод исследования Хуа-тоу.

Есть много Хуа-тоу, такие как

"Все дхармы возвращаются к одному, куда возвращается это одно?"
"Каким было моё изначальное лицо до моего рождения?"

и так далее. Самое распространённое, однако –

"Кто повторяет имя Будды?"

Что значит Хуа-тоу? Хуа значит произнесённое слово; тоу значит голова или начало, так что Хуа-тоу значит то, что было до произнесённого слова. Например, повторение имени Будды Амитабхи – это хуа, а Хуа-тоу – это то, что предшествует повторению человеком имени Будды. Хуа-тоу – это миг перед появлением мысли. Как только мысль возникла, это уже хвост хуа. Миг перед возникновением мысли называется не-возникновением. Когда ум не отвлечён, не вял, не привязан к спокойствию, или не впал в состояние отсутствия (nothingness), он называется не-исчезающим. Однонаправленно и непрерывно, обращаться внутрь и озарять состояние не-возникновения и не-исчезновения – называется исследовать Хуа-тоу, заботиться о Хуа-тоу.

Чтобы исследовать Хуа-тоу, нужно сначала породить сомнение. Сомнение – это как посох для метода Хуа-тоу. Что значит сомнение? Например, можно спросить: "Кто повторяет имя Будды?" Каждый знает, что это он сам повторяет имя, но использует он свой рот или свой ум? Если это его рот, то после смерти человека рот ещё существует – как получается, что мертвец не может повторять имя Будды? Если это ум, то на что похож ум? Это невозможно узнать. Так что есть что-то, чего человек не понимает, и это порождает лёгкое сомнение, относящееся к вопросу "кто".

Это сомнение никогда не должно быть грубым. Чем тоньше оно, тем лучше. Всё время и везде, следует однонаправленно созерцать и сохранять это сомнение, удерживать его текущим, как тонкий поток воды. Не отвлекайтесь никакой другой мыслью. Когда сомнение здесь, не беспокойте его. Когда его больше нет здесь, нежно породите его снова. Новички обнаружат, что мощнее использовать этот метод в неподвижности, чем при движении; но вам не следует иметь разделяющего отношения. Независимо от того, мощна ваша практика или нет, или неподвижны вы или движетесь, просто однонаправленно используйте метод и практикуйте.

В Хуа-тоу "Кто повторяет имя Будды?" ударение должно быть на слове "кто". Другие слова служат для создания общей идеи, точно как в вопросах "Кто одевается?", "Кто ест?", "Кто опорожняет кишки?", "Кто мочится?", "Кто невежественно сражается за своё я?", "Кто осознан?"... Независимо от того, идёшь, стоишь, сидишь или наклоняешься, слово "кто" – прямое и немедленное. Не имея нужды полагаться на повторяющееся мышление, догадки или внимание, легко породить чувство сомнения.

Таким образом, Хуа-тоу, включающие слово "кто", это чудесные методы для практики чань. Но идея не в том, чтобы повторять: "Кто повторяет имя Будды?", как можно было бы повторять само имя Будды; неправильно и использовать рассуждения, чтобы найти ответ на вопрос, думая, что это и значит иметь сомнение. Есть люди, которые непрерывно повторяют: "Кто повторяет имя Будды?" Они бы накопили больше заслуги и добродетели, если бы вместо этого постоянно повторяли имя Будды Амитабхи. Другие позволяют своим умам блуждать, думая, что вот это значит иметь сомнение, и оказываются ещё сильнее вовлечены в иллюзорные мысли. Это как пытаться взбираться вверх, но вместо этого спускаться. Берегитесь этого.

Сомнение, порождаемое практикующим-новичком, склонно быть грубым, прерывистым и непостоянным. Это нельзя назвать действительным состоянием сомнения. Его можно назвать только мыслями. Постепенно, когда дикие мысли оседают, и обретается больше контроля, этот процесс может быть назван цан (что значит исследовать, всматриваться). Когда взращивание становится плавнее, сомнение возникает естественно, без активного побуждения практикующим. На этой ступени человек не осознаёт, где он сидит. Он не осознаёт существования тела, или ума, или окружающего. Здесь только сомнение. Это истинное состояние сомнения.

Говоря реалистично, начальную ступень нельзя считать взращиванием. Человек лишь вовлечён в иллюзорные мысли. Только когда истинное сомнение возникает само по себе, это можно назвать истинным взращиванием. Этот миг – критический перекрёсток, и практикующему легко отклониться от правильного пути:

(1) В этот миг – ясно и чисто, неограниченное чувство лёгкости и спокойствия. Однако, если человеку не удаётся полностью поддерживать свою осознанность и озарение (осознанность – это мудрость, не заблуждение; озарение – это самадхи, не беспорядок), то он впадёт в лёгкое состояние умственной вялости. Если поблизости есть человек с открытыми глазами, он сможет сразу сказать, что практикующий находится в этом умственном состоянии, и ударит его "палочкой благовоний", разгоняя все облака и туман. Многие люди просветляются таким путём.

(2) В этот миг – ясно и чисто, пусто и пустотно. Если нет, то сомнение утеряно. Тогда это "нет содержания", что значит, человек больше не делает усилий практиковать. Вот что значит "скала с сухим деревом" или "камень, мокнущий в холодной воде". В этой ситуации практикующему нужно "вознести" (bring up). "Вознести" значит развить осознанность и озарение. Это отличается от прежних времён, когда сомнение было грубым. Сейчас оно должно быть крайне тонким – одна мысль, непрерывная и предельно утончённая. С крайней ясностью, она озаряюща и тиха, неподвижна, но полностью осознанна. Как дымок от огня, который вот-вот погаснет, это тоненький поток без прерываний. Когда практика достигает этой точки, нужно иметь алмазный глаз, в том смысле, что больше не нужно пытаться "возносить". "Возносить" теперь было бы как приставление головы к верху своей головы.

Однажды монах спросил чаньского мастера Чжаочжоу: "Что делать, когда ни одна вещь не приходит?" Чжаочжоу ответил: "Положить её". Монах спросил: "Если ни одна вещь не приходит, что класть?" Чжаочжоу ответил: "Если её невозможно положить, подними". Этот разговор относится в точности к такой ситуации. Истинный вкус этого состояния не может быть описан. Как пьющий воду: только он знает, насколько холодна она или тепла. Если человек достигает этого состояния, он естественно поймёт. Если он не в этом состоянии, никакое объяснение не будет соответствовать. Мастеру меча предложите меч; не трудитесь показывать свои стихи тому, кто не поэт.

Могут спросить: "Как метод Бодхисаттвы Авалокитешвары обращения внутрь, чтобы услышать собственную природу, считают исследованием чань?" Я ранее объяснил, что заботиться о Хуа-тоу – это быть, миг за мигом, с одной лишь мыслью, однонаправленно сияя светом внутрь, на "то, что не рождено и не разрушено". Озарение внутрь – это отражение (reflection). Собственная природа – это то, что не рождено и не разрушено. Когда "слушание" и "озарение" следуют за звуком и формой в мирском потоке, слушание не идёт за звук, а видение не идёт за форму. Однако когда человек обращается внутрь и созерцает напротив мирского потока собственную природу, и не преследует звук и форму, то он становится чистым и прозрачным. Тогда "слушание" и "озарение" – не две разные вещи.

Поэтому нам следует знать, что заботиться о Хуа-тоу и обращаться внутрь для слышания собственной природы – не значит использовать глаза для смотрения и уши для слушания. Если мы используем уши, чтобы слышать, или глаза, чтобы смотреть, то мы преследуем звук и форму. Как следствие, мы будем подвержены их влиянию. Это называется подчинение мирскому потоку. Если человек практикует с одной только мыслью, однонаправленно пребывая в том, что не рождено и не разрушено, не преследуя звук и форму, без блуждающих мыслей, то он идёт против потока. Это называется также заботиться о Хуа-тоу или обращаться внутрь для слышания собственной природы. Это не значит, что вам следует плотно закрыть глаза или закрыть уши. Просто не порождайте ум, стремящийся к звуку и форме.

В чаньских упражнениях самое главное – искреннее стремление оставить рождение и смерть, и порождение настойчивого (упорного, стойкого) ума. Если нет искренности (серьёзности) в оставлении рождения и смерти, то не получится породить "великое сомнение", и практика не будет действенной. Если нет стойкости в уме человека, итогом будет лень – как у того, кто практикует один день и отдыхает десять. Ваше сосредоточение на практике не станет непрерывным и непоколебимым.

Всё, что вам нужно – иметь намерение, устремлённость и стойкость в вашей практике, и тогда, когда возникнет великое сомнение, омрачения прекратятся сами. Когда придёт время, дыня естественно отделится от лозы.

Я расскажу вам одну историю. В династию Цин, в год Ген Цзе (1900), когда восемь мировых сил послали свои армии в Пекин, император Гуан Сюй бежал из Пекина на запад, в провинцию Шаньси. Каждый день он проходил десятки вёрст. Несколько дней ему нечего было есть. На дороге крестьянин угостил его стеблями сладкого картофеля. Когда он поел их, он спросил крестьянина, что это было такое вкусное. Подумайте об обычном, внушающем трепет, поведении императора и его высокомерии! Как долго, по вашему, он мог продолжать поддерживать своё императорское отношение после такого долгого путешествия пешком? Вы думаете, ему хоть раз приходилось голодать? Как вы думаете, ему когда-нибудь приходилось есть ботву сладкого картофеля? К этому времени он отбросил всё своё важничанье. В конце концов, ему пришлось пройти немалое расстояние и есть ботву от голода. Почему он смог в это время отложить всё? Потому что союзные армии алкали его жизни, и его единственной мыслью было спастись. Но когда установился мир, и он вернулся в Пекин, он снова стал гордым и высокомерным. Ему не приходилось больше бежать. Ему не приходилось больше есть никакой пищи, которая могла бы ему не понравиться. Почему он не мог отложить всё теперь? Потому, что союзные армии больше не жаждали его жизни. Если бы у императора всегда было отношение бегства ради спасения своей жизни, и если бы он смог обратить такое отношение на путь практики, то не было бы ничего, чего он не смог бы достичь. Жаль, что он не обладал упорным умом. Когда благоприятные условия вернулись, вернулись и его былые привычки.

Друзья практикующие! Время проходит, никогда не возвращаясь. Оно постоянно ищет наших жизней. Оно ужаснее союзных армий. Время никогда не пойдёт на сделки и не заключит с нами мира. Давайте породим упорный ум немедленно, чтобы убежать от рождения и смерти! Мастер Гаофэн (1238-1295) однажды сказал:

"Что касается практики, следует действовать как камень, падающий в глубочайшую часть пруда – десяти тысяч футов глубиной – постоянно и настойчиво падая, без перерыва, ко дну. Если человек может практиковать так, не останавливаясь, постоянно в течение семи дней, и всё же не сможет отсечь свои блуждания, иллюзорные мысли и омрачения, мой, Гаофэна, язык будет вытащен, чтобы им вечно пахали коровы".

Прим. пер.:

В буддийском учении о сансаре есть шесть областей существования: миры божеств, людей, асуров, животных, голодных духов и адские миры. Есть множество разных адов; говорится, что люди, совершившие тяжкие проступки посредством речи, будут страдать в таких адах, как ад вытащенных и раздираемых языков или ад языков, вытащенных и используемых вместо плугов. (См., напр., Сутру Происхождения Обетов Бодхисаттвы Кшитигарбхи.)

Он продолжал, говоря:

"Когда практикуют чань, следует установить для успеха некоторое время, как когда человек падает в яму десяти тысяч футов глубиной. Все его десятки тысяч мыслей сведены к одной – побегу из ямы. Если кто-то может действительно практиковать с утра дотемна, и с ночи до дня, без второй мысли – и если он не достигнет полного просветления за три, пять или семь дней, то я совершу великую ложь, за которую мой язык будет вытащен, чтобы им вечно пахали коровы".

У этого старого мастера было великое сострадание. Зная, что мы, вероятно, не смогли бы породить такой упорный ум, он дал два великих обета, чтобы гарантировать наш успех.

Патриарх Ханьшань (1546-1623) однажды сказал:

"Некоторые практикующие сначала становятся просветлёнными, а потом начинают своё взращивание, а некоторые сначала практикуют, а потом просветляются. Однако есть два вида просветления: прозрение через рассудок и прозрение через очевидность (непосредственное видение). Если человек осознаёт Ум путём следования учениям Будды и патриархов, это считается прозрением через рассудок. Оно в основном сводится к понятийному пониманию. Во всевозможных условиях такой человек останется бессильным. Ум практикующего и окружение отдельны и не достигают целостности. Поэтому его продвижение становится препятствием. Оно называется подражаемая Праджня, и не является действительной практикой.
С другой стороны, те, кто просветляется через очевидность, придерживаются своих методов решительным образом, пока не загоняют себя в угол. Внезапно их последняя понятийная мысль исчезает, и они полностью осуществляют Ум. Это как увидеть своего отца на перекрёстке – нет сомнений. Это как пить воду: только пьющий знает, тепла она или холодна. Нет способа выразить это. Вот действительные практика и просветление. Потом практикующему всё ещё придётся иметь дело с разными умственными состояниями, возникающими по ходу его созерцания. Ему всё ещё придётся избавляться от сильных кармических препятствий, от блуждающих и эмоциональных мыслей, оставляя только чистый Ум. Таково просветление через очевидность.
Что касается истинных переживаний просветления, есть глубокие и мелкие. Если человек прикладывает усилия, следуя основополагающему принципу, разрушает гнездо восьмого сознания и выворачивает тёмные пещеры неведения, то он направляется прямо к просветлению. Нет другого пути. Те, кто достигает этого, имеют крайне острые кармические корни и испытывают глубокое просветление.
Те, кто практикует постепенно, испытывают мелкое просветление. Худший случай – когда кто-то достигает малого и удовлетворяется. Не следует принимать иллюзии, как тени, созданные светом, за просветление. Почему? Потому что они не отсекают корень восьми сознаний. Переживания этих людей – проявления их собственных сознаний. Верить, что такое переживание – настоящее, – как спутать вора со своим сыном. Древний [наставник] сказал:
Поскольку взращивающие верят, что деятельности их сознаний реальны, они не распознают, что реально. Вот причина их скитаний в бесчисленных кальпах рождения и смерти. Невежественные люди принимают сознание за своё истинное я.
Поэтому вы должны пройти через эти врата.
С другой стороны, есть такие, кто переживает внезапное просветление, а взращивают постепенно. Хотя эти люди переживают глубокое просветление, у них ещё остаются привычные склонности, которых они не могут устранить немедленно. Тогда продвижение зависит от условий. Всё зависит от ясности их практики в разных ситуациях. Им нужно использовать свой просветлённый принцип для озарения этих ситуаций. Пока проходят через них, они могут проверять свои умы. Если они могут растворить один процент внешних видимостей, то они получат один процент своей Дхармакайи. Устраняя один процент своих блуждающих мыслей, проявят один процент своей изначальной мудрости. Вот как можно укрепить своё переживание".

Слушая слова Ханьшаня, мы можем видеть, что неважно, просветлён кто-то или нет. Те, кто понимает просветление, будь то через рассудок или практику, должны продолжать практиковать и пройти её полностью. Разница в том, что те, кто сначала просветлился, а потом взращивает, похожи на старых лошадей, которые знают дорогу. Они не пойдут по неправильному пути. Это гораздо легче, чем сначала взращивать, а потом просветляться.

Просветлённые – укоренены, в отличие от тех, кто понимает просветление через рассудок. Те понимающие неустойчивы. Их переживание поверхностно. А те, кто просветлены через опыт, более вероятно получат пользу от своей практики. Даже в возрасте восьмидесяти лет, старейшина мастер Чжаочжоу (778-897) всё ещё путешествовал. Сорок лет мастер использовал свой ум без каких-либо блужданий; он только исследовал слово "ничто" ("nothingness"). Он – великий образец. Вы сомневаетесь, что мастер был просветлён? Он действительно напоминает нам не удовлетворяться, когда у нас немногое, и не восхвалять себя.

Есть такие, кто, прочитав несколько сутр или собраний бесед чаньских мастеров, говорят вещи типа "Ум это Будда" или "Это повсюду в трёх временах и десяти направлениях". Их слова не имеют отношения к основополагающему принципу. Они крепко верят, что являются древними Буддами, пришедшими снова. Встречаясь с людьми, они хвалят себя и говорят, что достигли полного просветления. Слепые последователи будут даже хвастаться за них. Это как принять рыбьи глаза за жемчужины. Они не знают разницы между истинным и ложным. Они смешивают вещи. Это не только заставляет людей терять веру; это также возбуждает критичность. Причина, по которой чаньская школа не процветает, в основном в ошибках этих сумасшедших. Я надеюсь, вы можете быть старательны в вашей практике. Не начинайте чего-то ложного. Не говорите о чань пустыми словами. Вы должны исследовать серьёзно и достичь действительного просветления. В будущем вы можете распространять Дхарму и быть великим мастером, подобным дракону или слону в царстве животных, и помочь процветанию чань-буддизма.

Те, кто повторяет имя Будды, обычно критикуют тех, кто исследует чань, а те, кто исследует чань, обычно злословят на тех, кто повторяет имя Будды. Они кажутся противостоящими друг другу, как враги. Некоторые из них даже хотят, чтобы другие умерли. Это жуткая вещь, случившись в буддизме. Есть поговорка, звучащая примерно так: "Семья в согласии будет успешна во всём, а семья в упадке, конечно, спорит". Со всеми этими битвами среди братьев, не удивительно, что другие смеются над нами и смотрят на нас сверху вниз.

Исследование чань, повторение имени Будды и другие методы – всё это учения Будды Шакьямуни. Изначальный Путь не отделен от этих методов. Только из-за разных кармических корней и представлений чувствующих существ были преподаны разные методы. Это как давать разные противоядия для разных ядов. Потом патриархи разделили учение Будды на разные школы в соответствии с разными теориями. Поскольку нужды людей различаются в разное время, патриархи распространяли Дхарму разными путями.

Если человек практикует метод, подходящий к его характеру, то, независимо от того, какие врата Дхармы он использует, он может проникнуть на Путь. На самом деле, нет высших и низших врат Дхармы. Более того, врата Дхармы взаимосвязаны, все совершенны и без препятствий. Например, когда человек повторяет имя Будды до состояния однонаправленности, разве это не исследование чань? Когда человек исследует чань до состояния не-разделения между исследователем и тем, что исследуется, разве это не повторение действительного качества Будды? Чань не отличается от чаня в Чистой Земле, а Чистая Земля не отличается от Чистой Земли в чань. Чань и Чистая Земля взаимно обогащаются и действуют вместе.

Однако, есть люди, которые предпочитают один взгляд другому, и из этих различений возникают разные идеи и мнения, которые могут, к сожалению, вести к восхвалению себя и злословию на других. Такие люди – как вода и огонь. Они не могут существовать вместе. Они неправильно поняли намерения патриархов, которые основали разные школы. Эти люди ненамеренно ответственны за подвергание буддизма вреду, злословию и опасности. разве это не печально и достойно сожаления?

Я надеюсь, что все мы, какие бы врата Дхармы ни практиковали, понимаем принцип Будды – не разделять и не спорить. Нам нужен ум помощи друг другу, чтобы мы могли сохранить этот корабль, плывущий среди опасных и яростных волн.

Есть два вида трудности и лёгкости, с которыми практикующие встречаются на Пути – и какие они испытывают, зависит прежде всего от мелкости или глубины их практики. Первый вид трудности и лёгкости связан с начинающими, тогда как второй вид относится к продвинутым практикующим.

Симптомы обычной болезни начинающих: неспособность отложить блуждающие мысли, привычные склонности, невежество, высокомерие, зависть, жадность, гнев, глупость, страсть, лень, обжорство, и разделение между собой и другими. Всего этого – выше крыши. Как это может соответствовать Пути?

Есть и такая разновидность людей, которые были рождены в богатых и благородных семьях. Никогда не забывая своих привычных склонностей и дурных влияний, они не могут выдержать ни крошки трудностей или перетерпеть затруднения. Как эти люди могут практиковать Путь? Они не думают о положении нашего изначального учителя, Будды Шакьямуни, когда он решил стать монахом.

Есть и такие люди, которые знают несколько слов, но не понимают, что древние [высказывания?] были на самом деле средствами проверки, чтобы оценить уровни понимания практикующих. Эти люди считают себя умными. Каждый день они копаются в записях речей и писаниях, говорят об Уме и Будде, объясняют и толкуют учения древних. Говоря о пище, но не едя её, считая сокровище других и не обладая им сами, они считают себя необычайными людьми. Они становятся невероятно высокомерны. Но когда эти люди серьёзно заболеют, они будут кричать, зовя на помощь; а в конце своих жизней они впадут в панику и неистовство. Тогда то, что они изучили и поняли, будет бесполезно, и сожалеть будет слишком поздно.

Иные люди неправильно понимают высказывание: "Изначально мы Будды". Эти люди говорят, что изначальное я завершённо и нет надобности в очистке. Целый день они болтаются в безделье, следуя за своими эмоциями, теряя своё время. Эти люди хвалят себя как выдающихся людей, соответствующих причинам и условиям. В будущем их ждут великие страдания.

Затем есть люди с умами, устремлёнными к практике, но не знающие, где начать своё предприятие, или боящиеся блуждающих мыслей. Неспособные избавиться от своих мыслей, они целый день пребывают в омрачении (беспокойстве), думая и сокрушаясь о своих тяжких кармических препятствиях. Из-за этого их устремлённые умы соскальзывают назад.

Есть также такие, кто хочет сражаться до смерти со своими блуждающими мыслями. Они яростно сжимают кулаки, выпячивают грудь и глаза. Похоже, что они занимаются чем-то великим. Готовые умереть в бою со своими блуждающими мыслями, они не осознают, что блуждающие мысли победить невозможно. Эти люди кончают блеванием кровью или сумасшествием.

Есть люди, которые боятся упасть в пустоту. Мало они знают о том, что демоны возникли в их умах. Они не могут ни опустошить свои умы, ни стать просветлёнными. И есть те, кто крепко жаждет просветления, не понимая, что искать просветления и желать достичь Буддовости – это всё тяжкие блуждающие мысли. Нельзя варить песок, надеясь поесть риса. Они могут искать до Года Осла, и всё ещё не будут просветлёнными. Иногда люди приходят в возбуждение, случайно просидев пару спокойных медитаций. Эти ситуации – как у слепой черепахи, чья голова случайно прошла через маленькую дырку в куске дерева, плавающего посреди океана. Это не итог действительной практики. В своём возбуждении эти люди добавляют ещё одно препятствие.

Есть такие, кто пребывает в ложной чистоте в течение медитации, и наслаждаются собой. Поскольку они не могут поддерживать спокойный ум в действиях, они избегают шумных мест и проводят свои дни мокнущими в затхлой воде. Есть много примеров этого. Начинающим очень трудно найти вход на Путь. Если есть озарение без осознанности, то это как сидение в затхлой воде, желая умереть.

Хотя эта практика трудна, когда вы находите вход на путь, она становится легче. Каков самый лёгкий путь для начинающих? Нет ничего особенного, кроме того, чтобы смочь "положить" (или "отложить"; put down). Что положить? Положить все омрачения, возникающие из неведения. Друзья практикующие, когда это наше тело прекращает дышать, оно становится трупом. Главная причина, по которой мы не можем положить его, в том, что мы придаём ему слишком много важности. Поэтому мы порождаем идею себя и других, правильного и ошибочного, любви и ненависти, обретения и потери. Если мы можем твёрдо поверить, что это наше тело подобно трупу, не лелеять его и не думать о нём как о себе, то чего там мы не сможем положить? Мы должны научиться откладывать его в любом месте, в любое время, будь то при ходьбе, стоянии, сидении или сне, в движении или неподвижности, в отдыхе или действиях. Нам следует держаться за сомнение Хуа-тоу внутренне, и внешне, и внешне не обращать внимания ни на что. Постоянно поддерживайте его, спокойно и мирно, без мига внешней мысли, как длинный меч, уходящий в небо. Если что-то входит в соприкосновение с острым лезвием, оно угаснет без следа и звука. Если человек сможет делать так, будет ли он ещё бояться блуждающих мыслей? Что сможет повредить ему? Кто тот, кто стал бы различать между движением и покоем? Кто тот, кто был бы привязан к существованию или пустоте?

Если есть страх блуждающих мыслей, то вы уже добавили ещё одну блуждающую мысль. Если вы чувствуете, что ваш ум чист, то он больше уже не чист. Если вы боитесь упасть в пустоту, то вы уже упали в существование. Если вы хотите стать Буддой, то вы уже уклонились на демонический путь. Итак, если вы только знаете (узнаёте) вход на Путь, то ношение воды и сбор хвороста не отдельны от чудесного Пути. Рыхление и посев на полях – всё это возможности чань (чань цзи). Практика Пути не ограничена сидением весь день со скрещенными ногами.

С какими трудностями встречаются продвинутые практикующие? Хотя некоторые практиковали до возникновения подлинного сомнения, и обладают и осознанностью, и озарением, они всё ещё скованы рождением и смертью. Те, у кого нет ни осознанности, ни озарения, впадают в ложную пустоту. Достичь любой из этих ситуаций действительно тяжело. Достигнув этой точки, многие люди не могут отвязывать себя дальше. Они стоят на верхушке шеста в десять тысяч футов, неспособные продвигаться. Некоторые люди, дойдя до этой ступени и искусные в практике, и отойдя от ситуаций, которых не могут решить, думают, что они уже искоренили неведение. Они верят, что их практика пришла домой (к концу). На самом деле, эти люди живут в волне невежества, и даже не знают этого. Когда эти люди встречают ситуацию, которую не могут решить – где они должны быть себе хозяевами – они просто сдаются. Жаль.

Иные достигают действительного сомнения, обретают небольшую мудрость из переживания пустоты, и понимают несколько древних гунъаней; и тогда они выбрасывают великое сомнение, потому что думают, что они полностью просветлены. Эти люди сочиняют поэмы и гатхи, действуют высокомерно и зовут себя добродетельными (доблестными) людьми Пути. Они не только дурят себя, но и вводят в заблуждение других. Они создают дурную карму. В иных случаях бывают такие, кто ошибается в словах Бодхидхармы: "Закрыться от внешних условий, внутренне ум остаётся недвижен, как стена, и можешь войти на Путь", или Шестого Патриарха: "Не думая о добре и зле, теперь, каково твоё изначальное лицо, Достопочтенный Мин?" Они думают, что медитировать у гнилых деревьев или у больших валунов – высший принцип. Эти люди принимают мираж города за свой драгоценный дворец. Они принимают временную гостиницу за свой дом. Вот к чему относится гунъань о старухе, которая сожгла хижину, чтобы упрекнуть одного такого живого трупа.

Каков лёгкий путь для этих продвинутых практикующих? Не гордиться и не прекращать взращивание на середине. Посреди хорошо увязанной постоянной практики вам следует быть ещё тоньше. Когда практикуете осторожным и внимательным образом, вам следует быть ещё осторожнее. Когда придёт время, дно бочонка естественно отвалится. Если не можете этого, то найдите добродетельного учителя, чтобы он вытащил гвозди бочонка и стащил обручи.

Мастер Холодная Гора пел однажды:

Прим. пер.:

Холодная Гора по-китайски Хань Шань. Это тёзка того Ханьшаня, который упоминался в разделе 7. Чтобы их различать, Ханьшанем в переводах называют того, мастера времён династии Мин. А Холодной Горой называют этого, "безумного" поэта Танской династии. Итак,

Мастер Холодная Гора пел однажды:

"На верхушке высочайшей горы
Четыре направления расширяются в бесконечность.
Сидя в безмолвии, никто не знает.
Одинокая луна сияет на холодном роднике.
Здесь в роднике нет луны.
Она высоко в небе.
Хотя я мурлычу эту песню,
В песне нет чань".

Первые две строки этой песни раскрывают, что видимость (проявленность) истинной природы не принадлежит ничему. Весь мир наполнен ярким и чистым светом без единого препятствия. Третья строка говорит об истинном теле Таковости. Конечно, обычные люди не могут этого знать. Даже Будды трёх времён не знают, где я обитаю. Поэтому никто не может знать Путь. Три строки, начинающиеся с "Одинокая луна сияет на холодном роднике" – подходящий пример уровня практики Мастера Холодная Гора. Последние две строки упомянуты потому, что он боялся, что мы "примем палец за луну". Он особо предупреждает нас, что слова и язык – это не чань.

Я сказал слишком много и прервал вашу практику. Это как тянуть за лианы. Чем больше тянешь, тем крепче они спутываются. Когда есть слова, нет действительного смысла. Когда древние добродетельные мастера вели своих учеников, они или использовали палки, или кричали. Не было столько слов. Однако нынешнее время не сравнить с прошлым. Нет другого выхода, как показывать пальцем на луну. В конце концов, который – палец? Которая – луна? Исследуйте!

http://www.chan.ru/practice.htm

Each issue of 'The Mountain Path' up to now has carried an article on some saint or guru. The previous two have been Hindu saints. With the abrupt manner one associates with a Zen Master this time we present a Zen (or in Chinese, Ch'an) Master with the combined strength and gentleness one often finds in a Hindu Swami. The author of this article, Lu K'uan Yu to give him his Chinese name, is well known to students of Zen for his three-volume work 'Ch'an and Zen Teaching' and his more recent 'The Secrets of Chinese Meditation' reviewed in this issue (both published by Rider & Co. London). Himself a disciple of Hsu Yun, he is well qualified to write about him.

Ch'an Master Hsu Yun was born on 26th April 1840 at Chuanchowfu in Fukien province. His father was an official of the prefecture and his mother died immediately after giving birth to him. His uncle was childless and adopted him as his heir; so his grandmother decided that he should take two wives to continue both families.

When he was 11, his grandmother died and monks were invited to perform Buddhist rites. This was the first time he saw monks or sacred objects and it made him very happy. After this he read the sutras which deeply impressed him. When his uncle took him on pilgrimage to Nanyo, he became so attached to the holy place that he was reluctant to return home. When he was 14, his father discovered that he wanted to renounce the world and, in order to keep him, engaged a Taoist to teach him meditation. After practising Taoism for three years, he decided that its teaching failed to reach the ultimate goal. One day he fled to Nanyo but was soon found and brought home. Some time later his father sent for the two girls and celebrated Hsu Yun's marriage. Although the latter lived with his two wives, he had no intercourse with them but taught them the Dharma, which they understood.

At 19, together with his cousin Fu Kuo, he fled to Kushan monastery at Fuchow where his head was shaved, and here he followed the Master Miao Lien and received full ordination. After being ordained, his cousin left in search of enlightened masters but was never heard of again. Hearing that his father had sent servants to look for him, Hsu Yun hid in a grotto behind the monastery where he practised austerities for the next three years. At 25 he learned that his father had died in Hunan province and that his stepmother with his two wives had entered a nunnery.

During these years in the grotto, he made very good progress and had most interesting experiences. He says in his autobiography: "I was able to make my heart content and became free to go anywhere I wanted. As there were mountains to stay on and herbs to eat, I started wandering from place to place." At 31, he went to Wenchow where he met a monk who urged him to call on the old master Yung Ching who was well-versed in both teaching and Ch'an transmission. This master urged him to resume eating rice and to use the Kung An (koan) "Who is dragging this corpse of mine?" and ordered him to study the Ch'an rules, the Lotus teaching and other important sutras. From 36 to 43 he went on a pilgrimage to P'u T'o island off Ningpo, which was the bodhimandala of Avalokitesvara Bodhisattva, thence to the monastery of King Asoka at Ningpo and to many other holy places where he called on well-known masters and made good progress in his Ch'an practice.

At 43, he took stock of his achievements which were not complete and remembering how he had sacrificed his love for his parents in order to join the Sangha, he was ashamed that he had attained so little. In order to repay his debt of gratitude to them, he decided on a long pilgrimage from P'u T'o to the Five-Peaked Mountain (the bodhimandala of Manjusri) in the North-west to pray for their rebirth in the Pure Land. From the thatched temple of Fa Hua on P'u T'o island, he set out with incense sticks in his hands, prostrating himself every three paces until he reached his destination.

In his long walk with prostration at every third step and concentration on repeating Manjusri's name, he succeeded in realizing singleness of thought which was the key to his subsequent success in Ch'an training. Twice he was in danger of death and twice he was saved by Manjusri who appeared as a beggar called Wen Chi to hide his identity, instead of Wen Shu as he was called in China. The first time he had been caught in a heavy snowstorm and was very hungry, tired and exhausted for several days after which he was given some yellow rice gruel which brought him back to life. Later he caught malaria and dysentery and was dying in a deserted temple on the top of a mountain when the beggar appeared again to give him the hot water and medicine that saved him. Chi asked several questions which Hsu Yun did not understand and could not answer because he was still unenlightened and did not understand the living meaning of Ch'an dialogue (Japanese, mondo). Although he was told by the beggar that the latter was known in every monastery on the Five-Peaked Mountain, when he arrived there and asked the monks about Wen Chi no one knew him. Later he mentioned the incident to an elderly abbot who brought his palms together and said: "That beggar was the transformation body of Manjusri Bodhisattva." Only then did the master realize that he had actually met the Bodhisattva who had saved him twice on the long journey.

After sitting in meditation, he paid reverence to the Bodhisattva on the Five-Peaked Mountain, thus fulfilling his vow taken three years before to pray for the liberation of his parents. During this long journey, which took three years, he succeeded in realizing singleness of mind (i.e., the pure and undisturbed mind) even in the midst of hardship, adversity, illness and danger. On the mountain he saw, as many other pilgrims including devotees from foreign countries have done, balls of light dancing from one peak to another.

The master then went west and south, passing through many holy places where he paid reverence and sat in meditation until he reached the holy site of Samantabhadra Bodhisattva on mount O Mei in West Szechwan. There he saw at night countless Buddha-lights, like a constellation of bright stars in the sky. He continued his westward journey and entered Tibet where he visited the Potala, the seat of the Dalai Lama, and that of the Panchen Lama at Tashi Lunpo monastery. He then left Tibet to visit the holy sites of India, after which he crossed to sea to Ceylon, and thence to Burma. He then returned to China where he first visited the Cock's Foot Mountain in Yunnan which was the bodhimandala of Mahakasyapa, and then passed through the provinces of Kweichow, Hunan, Hupeh, Kiangsi and Anhwei. In his autobiography the master wrote of these two years of travel: "The scenery changed every day but my pure mind was like a bright moon hanging solitarily in the sky. My health grew more robust and my steps were rapid."

In his 54th and 55th years, the master stayed on a mountain to read the tripitaka. At 56, he was invited to the famous monastery of Gao Ming at Yangehow to assist its abbot in supervising the twelve weeks of Ch'an meditation. On his way to Yangehow, he slipped and fell into a rising river and was caught in a fisherman's net. He was carried to a nearby temple where he was revived. He was very ill but went on to Kao Ming monastery where he was asked to help at the forthcoming meditation weeks. Without disclosing his illness, he politely declined the abbot's request, asking only to be allowed to attend the meditation meetings. His refusal was regarded as an affront to the whole community and, according to Kao Ming's rules of discipline, he was punished by being beaten with a wooden ruler. As the master was practising the relinquishment of attachment to ego, ksanti-paramita and virya-paramita, he willingly accepted this punishment which aggravated his illness. In order to cure it, he sat firmly in the meditation hall day and night with increasing zeal. He said in his autobiography: "In the purity of my singleness of mind, I forgot all about my body. Twenty days later my illness vanished completely. From that moment, with all my thoughts entirely wiped out, my practice took effect throughout the day and night. My steps were as swift as if I was flying in the air. One evening, after meditation, I opened my eyes and suddenly saw I was in brightness similar to broad daylight in which I could see everything within and without the monastery..." Knowing that he had only achieved an advanced but not the final stage, he refused to cling to it, resolving to wipe out the final hindrance caused by his last subtle attachment to ego and Dharma. One night when the meditation ended after six successive incense sticks had been burned, a monk came to fill his cup of tea. As the boiling water splashed over his hand, he dropped the cup, which fell to the ground and broke with a sound which was heard by his pure mind1 that was now able to perform its non-discriminating function of perceiving externals. Instantly he cut off his last link with samsara and rejoiced at his realization of the Absolute. He wrote in his autobiography: "I was like someone awaking from a dream" which meant that he had leaped over the worldly stream to the other shore of Bodhi. He then chanted the following two gathas:

1 – A cup fell to the ground

With a sound clearly heard.

As space was pulverised,

The mad mind came to a stop.

2 – When the hand released its hold, the cup fell and was shattered,

'Tis hard to talk when the family breaks up or someone dies.

Spring comes with fragrant flowers exuberating everywhere;

Mountains, rivers and the great earth are only the Tathagata.

_______________________________

1 – 'Pure mind' is a technical term for the innate primordial intellect.

After his own enlightenment, the master immediately began his Bodhisattva work of guiding others out of the sea of suffering. His first act was to pray to the Buddha for the liberation of his mother whom he had never seen. Previously he had taken the vow to go to the monastery of King Asoka at Ningpo to pay reverence to the Buddha's relics and to burn off there one of his fingers as his offering to the Buddha for her liberation. Each day he prostrated three thousand times and increased the number until he ached all over and was seriously ill. He became so weak that the chief monk did not approve of his burning a finger on account of the risk involved. The master burst into a flood of tears and finally the superintendent of the monastery and another monk agreed to assist him in fulfilling his vow. He was helped to the main hall where together with the assembly, he paid reverence to the Buddha, performed the ritual and recited the text of the rules of repentance and reform. He wrote later: "With singleness of mind, I repeated the Buddha's name and prayed Him to liberate my affectionate mother. At the beginning I felt pain, but as gradually my mind became pure, my awakening wisdom manifested clearly... When my finger had burned off, I arose to bow down before the Buddha. I did not need others to support me and entirely forgot my illness. After walking unaided to present my thanks to the assembly, I returned to the sick bay. Everyone present was surprised at my transformation, and I moved out of the hut for sick monks."

From then until his death, the master performed his Bodhisattva work by expounding sutras, transmitting the precepts, reconstructing many temples that had fallen in ruins, building new ones and starting seminaries for novices, Buddhist associations for lay men and free Buddhist schools for children. His field of activities was not confined to China but also included Burma, Thailand, Malaya, Singapore and Hong Kong where the number of his disciples could not be counted.

In the course of this Bodhisattva work, the master survived dangers, illnesses, poisoning, beating, torture and persecution. A translation of his autobiography is being published by instalments in World Buddhism, a monthly journal published in Dehiwela, Ceylon. Before passing away on 13th October 1959, the master said to his attendant: "After my death and cremation, please mix my ashes with sugar, flour and oil, knead all this into nine balls and throw them into the river as an offering to living beings in the water. If you help me to fulfil my vow, I shall thank you for ever."

Hsu Yun in his extreme old age had chosen hardship and suffering to protect the Buddha Dharma in his country instead of seeking safety across the water in Hong Kong.

http://www.tantra.co.nz/tantrahome/spirituallibrary/chanmaster.htm

Перевод с английского И. А. Ковина

Москва, 1996

Имя Учителя Сюй-юня было известно и уважаемо в Китае в каждом буддистском храме и в каждом доме еще задолго до его смерти в почтенном возрасте 120 лет в 1959 году на горе Юнь-цзю. Он стал чем-то вроде живой легенды своего времени. Его жизнь и пример вызвали такое же смешанное чувство благоговейного страха и вдохновения в умах китайских буддистов, какое вызывает Миларепа у тибетских буддистов. Примечателен тот факт, что жизнь Сюй-юня в значительной мере охватила и нашу эпоху, тонко демонстрируя те духовные силы, о которых мы обычно только догадывались, заглядывая в прошлое через туманную завесу времени, отделяющую нас от великих чаньских адептов периода династий Тан, Сун и Мин. Они были великими людьми, пример которых вдохновляет многих и сегодня. По во многих случаях, кроме письменно дошедших до нас диалогов и наставлений древних, у нас имеются лишь скудные сведения об их жизни и индивидуальности.

Самое убедительное в истории Сюй-юня – это то, что она рисует четкий портрет одной из самых великих фигур китайского буддизма, дополняя его светотенями человеческого и духовного опыта. Это, конечно, не современный биографический опус в западном смысле. Тем не менее он выявляет самые сокровенные мысли и чувства Учителя Сюй-юня, от чего он кажется нам еще реальнее. Несомненно, самое важное для буддиста – это поучительные беседы, которые у Сюй-юня богаты внутренним прозрением. Мы совершенно естественно интересуемся индивидуальными, человеческими факторами, спрашивая, а какую жизнь прожили эти удивительные люди. В конце концов, святые походят на горы: если "вершины их достижений" могут уходить высоко в беспредельное пространство, то сами они должны покоиться на твердой почве, подобно всем остальным. То, как они относились ко всему мирскому, весьма существенно в их развитии, даже если их конечной целью являлся "уход за пределы" этого мира. В случае Сюй-юня мы имеем прекрасную возможность заглянуть во внутренний мир великого китайского буддистского Учителя.

К моменту ухода в мир иной, Сюй-юнь был справедливо признан самым выдающимся чаньским китайским буддистом в "Среднем Царстве". Когда он давал инструкции во время медитационных собраний и читал наставления в последние несколько десятков лет, буквально сотни учеников – а иногда их число достигало тысяч – устремлялись в те храмы, где он встречался со своими последователями. Такая свежая волна энтузиазма не наблюдалась в китайских монастырях со времен династии Мин, когда появился Учитель Хань-шань (1546-1623).

Этот выдающийся Учитель также видел, что Дхарма переживает спад, и начал реконструкцию храмов и пересмотр учений, как и Учитель Сюй-юнь через триста с лишним лет после него. Всего лишь за год до того, как вокруг Учителя Сюй-юня начала собираться масса людей, многие храмы, в которых ему в разные годы приходилось останавливаться, представляли собой развалины – убогие тени бывшего величия и жизненности. Но Учитель восстановил их, наряду с учениями, которые являлись их внутренним смыслом.

Неудивительно, что Сюй-юнь вскоре получил прозвище "Хань-шань приходит снова" или "Хань-шань вернулся", так как их жизненные пути во многом были похожи. Оба после посвящения носили имя "Дэ-цин" и оба восстанавливали в свое время, кроме всего прочего, монастырь Хуэй-нэна в Цао-си. Однако в отличие от своих знаменитых предшественников династий Тан, Сун и Мин, которые зачастую пользовались официальным патронажем и поддержкой императора и государства, долгая жизнь Сюй-юня, протяженностью в 120 лет, протекала в самое беспокойное для Китая и китайского буддизма время. Это был период нескончаемых вспышек гражданских и международных конфликтов, с почти постоянными сомнениями относительно будущего Китая и его безопасности – период, в который повальная бедность и напряженность были в порядке вещей.

Сюй-юнь родился в 1840 году, почти во время Опиумных Войн, а в 1843 году был подписан Наньцзинский Договор, уступивший Гонконг Великобритании – плачевный конец иностранного вмешательства в дела Китая, имевший роковые и далеко идущие последствия. Сюй-юню суждено было жить в период четырех правлений династии Маньчу и ее конечного падения в 1911 году и вхождения страны в новую республиканскую эру годом позже. С уходом старого уклада, многому суждено было измениться в Китае. Новые вожди Китая не очень-то беспокоились о судьбе буддизма. Многие из них были склонны считать его средневековым суеверием, стоявшим на пути всего социального и экономического прогресса. Волна модернизма, захлестнувшая в то время Китай, вовсе не испытывала симпатий к буддизму, как и к другим традиционным учениям. Нет нужды говорить о том, что многие монастыри не смогли выстоять в такие трудные времена, тогда как множество других превратилось в руины еще до падения династии. Правительство оказывало очень скудную поддержку буддистским храмам, а в ряде случаев – вообще никакой поддержки. Конечно, новые китайские вожди были озабочены совсем другим, так как кроме частых рецидивов голода, засух и эпидемий, свирепствующих в Китае в течение этих лет, нарастала также угроза японской агрессии. В деревнях поднимали голову китайские коммунисты, которые вскоре окрепли настолько, что образовали национальные армии. В конце тридцатых годов японские войска оккупировали значительную часть территории северного Китая. Само собой разумеется, такой неблагоприятный социальный и политический климат едва ли мог способствовать началу широкомасштабного восстановления китайской буддистской традиции.

Однако вопреки тому, что шансов устоять под натиском всего этого хаоса практически не было, Сюй-юню удалось удержать китайский буддизм от падения в пропасть и, фактически, придать ему новые силы. Во многих отношениях история Сюй-юня – это история современного возрождения китайского буддизма, так как к концу своего жизненного пути, ему удалось восстановить или реставрировать, по крайней мере, десятки основных буддистских святынь, включая такие известные места, как монастыри Юнь-си, Нань-хуа, Юнь-мэнь и Чжень-жу, кроме бесчисленных храмов меньшей величины. Он также основал бесчисленные буддистские школы и больницы. У него были последователи в любом уголке Китая, а также в Малайзии и в других местах, где буддизм пустил свои корни. Во время пребывания Учителя в Таиланде сам король стал личным учеником Сюй-юня, восхищенный его примером. То, что сделал Сюй-юнь за свою жизнь, было бы великим достижением даже во времена более благоприятные, когда буддизм получал официальную поддержку. Но тот факт, что этот упорный и преданный своему делу духовный подвижник достиг успеха в своем деле во времена всеобщей нищеты и смут того времени, гораздо более примечателен, и даже граничит с чудом. Это стало возможным исключительно в силу высокой духовности Учителя. Только она могла дать ему заряд энергии для обновления во время смятения и распада. Его внешние деяния были отражением культивируемой им внутренней жизни, несущей мирный потенциал.

Для многих китайских буддистов Сюй-юнь был воплощением и конкретным олицетворением всего того, что было великим в китайской сангхе в безмятежные дни династий Тан и Сун. Как сказал один современный западный ученый, "Сюй-юнь "жил агиографически"", странным образом пропитанный духом старых времен. Реставрационные работы Учителя часто принимали необычный поворот, будто скрытый резервуар всей китайской буддистской традиции хотел излить себя по-новому через это конкретное существо. Будучи настоятелем монастыря Гу-шань, в Фуцзяни, в 1934 году, во время своей вечерней медитации Учитель увидел Шестого чаньского Патриарха (умер в 713 г.). Патриарх сказал: "Пора тебе возвращаться". Подумав, что это знаменовало собой конец его земной жизни, утром он в общих чертах рассказал об этом своему помощнику, а потом забыл об этом. На четвертом месяце того же самого года он опять увидел Патриарха, но теперь во сне. На этот раз Патриарх трижды призвал его "вернуться". Вскоре после этого Учитель получил телеграмму от властей провинции в Гуандуне, приглашающую его приехать в Цао-си и организовать реставрацию монастыря Шестого Патриарха, находившегося тогда в полуразрушенном состоянии – примерно в таком, в каком его обнаружил Хань-шань в период династии Мин, когда приступал к его реставрации. Сюй-юнь передал монастырь Гу-шань другому настоятелю и отправился в Цао-си, чтобы заняться реставрацией знаменитого монастыря Нань-хуа, раньше известного под названием "Бао-линь" или "Драгоценный Лес". Когда-то в нем древние чаньские школы получали свой заряд энергии и свое вдохновение.

На протяжении всей свой долгой жизненной деятельности – в благоприятных, и в неблагоприятных условиях – он оставался простым и скромным монахом. Те, кто встречался с ним, включая более критично высказывающихся западных обозревателей, отмечали его совершенное безразличие к своим большим достижениям. В отличие от него, некоторые другие китайские буддисты приветствовали популярность и самовосхваление, что, конечно, не способствовало китайскому буддистскому возрождению. В то время как многие только говорили, Сюй-юнь тихо шел своей дорогой незатронутый суетой, как "не тронутая скульптором глыба", столь милая мудрому сердцу китайскому. В то же время, несмотря на щедрость храмов, которые с его помощью были восстановлены, его благородная простота оставалась на высоте. Когда Учитель отправлялся реставрировать святые места, при нем была только трость – единственный личный предмет. Когда он видел, что поставленная задача решена, он уходил с той же тростью, с тем же единственным предметом личной собственности. Когда он прибыл на гору Юнь-цзю чтобы восстановить монастырь Чжэнь-жу, представлявший собой развалины, он поселился в коровнике. Несмотря на большие суммы денег, собранные и посланные его последователями на цели реставрации, Учитель довольствовался простым коровником и также предпочитал его – даже после того, как монастырь Чжэнь-жу, как феникс, восстал из пепла. Но этого и следовало ожидать от монаха, которому однажды приходилось питаться лишь сосновыми иголками и водой, когда он жил в отшельническом пристанище на горном массиве Гу-шань.

Знамениты были также долгие пешие паломничества, Учителя к святым местам Китая и заграницы, где он полностью зависел от стихии и питался в основном своей верой.) Самое великое его паломничество началось на сорок третьем году его жизни, когда он отправился на остров Путо в Чжэцзян – священному месту Бодхисаттвы Авалокатишва-ры. Держа в руке зажженные благовонные палочки, он совершал поклоны на каждом третьем шагу пути, отдавая дань почтения "трем жемчужинам". Потом, подобным образом он отправился на гору Ву-тай в Шаньси, священному месту Бодхисаттвы Манджушри, причем одной из задач этого паломничества было отплатить долг благодарности своим родителям. О его непоколебимой решительности свидетельствует тот факт, что он при этом дважды находился на грани смерти в жгучие холода снежных вершин Ву-тайя, но никогда не отступал. Его спас нищий по имени Вэнь-цзи, которого китайские буддисты считали "явленным" Манджушри. С горы Ву-тай Учитель направился в Тибет, потом в Бутан, Индию, Цейлон и Бирму прежде, чем вернуться в Китай через Юньнань, посещая по пути святые места.

Во время своих путешествий Учителю удалось "удерживать ум в одной точке" днем и ночью, так что ко времени • возвращения в Китай созрели условия для окончательного и полного просветления. Оно произошло на 56-ом году его жизни, в монастыре Гао-минь в Янчжоу. У него, как говорят китайцы, были "древние кости", так как в отношении его поздней деятельности, связанной с реставрацией, которая включала обновление учения Пяти Чаньских Школ (Ву-цзя), можно сказать, что Учитель был в основном человеком "сделавшим себя", который возродил эти учения силой своего собственного прозрения без учителей. В том или ином храме то и дело его озаряли прозрения древней мудрости. Сюй-юнь знал эти храмы с юных лет, но в то время чаньская традиция, в основном, находилась в серьезном упадке. Его первыми учителями были как Учителя Дхармы, так и Учителя Школы Тянь-тай, хотя на самом деле его тянь-тайский Учитель дал ему первый гун-ань (яп. коан) ("Кто тащит за собой этот труп?"), поэтому нельзя сказать, что в китайских храмах совершенно отсутствовали просветленные личности. Считается, что заметное возрождение чаньской традиции, имевшее место в период с середины тридцатых годов нашего столетия до пятидесятых, в основном произошло за счет усилий Сюй-юня.

Учитель также очень заботился о буддистах-мирянах. Он был прогрессивен в том, что открыл двери храмов для мирян, обучая их наряду с членами сангхи. Он много извлек из пу-шо или "трех проповедей" и уделял внимание всем, кто к нему приходил. Будучи монахом в течение 101-го года, он никогда не заявлял, что дхарма непосильна для мирян. В то время как его гатхитл назидательные стихи свидетельствуют о глубоком прозрении того, кто видит запредельное, он никогда не упускал возможности напомнить своим ученикам, что великое бодхи постоянно с нами, в наших повседневных поступках и в земных обстоятельствах. Как и все великие чаньские Учителя до него, он подчеркивал важность непривязанности ума, который недосягаем для всякого рода обусловленных относительностей, даже когда они в нем возникают. Это парадокс, понятный только поистине просветленному.

Хотя Учитель приобрел известность в качестве чаньского адепта, он также обучал буддизму Чистой Земли. Он считал этот метод в равной степени эффективным, так как подобно технике хуа-тоу, сосредоточенное повторение мантры Школы Чистой Земли успокаивает поверхностную дуалистическую деятельность ума, позволяя практикующим постичь свою сокровенную мудрость. Это удивит некоторые западные умы, которые несколько лет назад настроились на "дзэнскую моду", согласно которой чаньские и дзэнские Учителя категорически отвергают практику Чистой Земли. Кроме того, вопреки всему, что иногда говорят, Сюй-юнь проводил регулярные поучительные беседы о сутрах и шастрах, которые он досконально знал, тщательно изучая их в течение многих десятилетий. Он понимал их, руководствуясь категориями внутреннего опыта, идя за пределы простого уровня слов, имен и терминов в их буквальном значении.

К тому времени, когда Сюй-юнь перекроил физическую и этическую ткань китайского буддизма, не многим ученикам, собиравшимся вокруг Учителя или посещавшим восстановленные им храмы, приходилось испытывать такие унижения и лишения, которые он испытал сам, посещая монастыри в юности. Его часто выгоняли – не позволяя даже переночевать – из многих храмов, на которые распространялось действие дегенеративной системы родового наследования. В некоторых храмах он обнаруживал лишь жалкие кучки монахов, что объяснялось всеобщим упадком. В одном случае голод сократил численность местного населения и монахов до одного человека, который обычно надевал маску "смельчака" при появлении в храме посетителей. Неудивительно, что пройдя через все это, Сюй-юнь признал необходимым воссоздать в монастырях то самое самообеспечение, которое усиленно пропагандировал Бай-чжан Хуэй-хай (ум. 814) в своем знаменитом изречении "День без работы – день без пищи". Таким образом, везде, где это было возможно, Сюй-юнь воссоздавал монастырскую систему сельского хозяйства, придерживаясь традиции самообеспечения.

Итак, все необходимые для поддержания обновления ингредиенты были в наличии, что приносило свои плоды на протяжении десятилетий самоотверженного труда. Но теперь мы подходим к самой трагической интерлюдии в жизни Сюй-юня, которую вполне можно было бы назвать "сумерками богов", если бы она была финальной, но, к счастью, таковой не оказалась. Как всем известно, коммунистическое правительство пришло к власти в Китае в 1949 году – примерно в то же самое время, когда Сюй-юнь начал осуществлять свои намерения по реставрации монастыря Юнь-мэнь в Гуандуне. К 1951-52 годам почувствовались те первые толчки того потрясения, которое несла с собой Культурная Революция. Реставрация юнь-мэньского монастыря была более или мене завершена. Но беда пришла извне с "чисткой", объявленной против так называемых "правых элементов" в гуандунской провинции. Будучи по мировоззрению в значительной мере "традиционалистом", Учитель Сюй-юнь стал естественной мишенью. Опасаясь, что Сюй-юню может грозить опасность в непредсказуемой атмосфере того времени, заморские последователи Учителя настаивали на том, чтобы он покинул материк, пока все не утрясется. Однако он отказался это сделать, якобы потому, что считал своим долгом заботиться о благополучии монастырей. То, что случилось потом, было практически неизбежно. Орда кадровых коммунистов произвела набег на монастырь Юнь-мэнь и окружила его. Они заперли Учителя в одну из комнат на несколько дней. Там они его допрашивали и безжалостно избивали. Ушли, когда сочли его мертвым. Может быть, лучше было бы меньше говорить об этом. Достаточно сказать, что Учителю переломали ребра и что он истекал кровью. После этого он определенное время чувствовал себя просто ужасно. Примечателен, однако, тот факт, что на своем 112-ом году он оправился от этих побоев, от которых любой человек, даже вдвое моложе него, наверняка бы умер. Его и раньше били. Полиция Сингапура задала ему взбучку еще в 1916 году, как ни иронично, по подозрению в его принадлежности к "левым" элементам с материка. Но избиение, которому он подвергся в свои 112 лет, было совершенно несравнимо по жестокости с предыдущим избиением. При всем при этом, не пытаясь слишком приуменьшать меру выпавших на его долю страданий, старый Учитель мгновенно вернулся назад, как это и полагается делать легендарной "кукле Дарумы". Он продолжил обучение не только в монастыре Юнь-мэнь, но и во многих других. Он также нашел время и энергию продолжить реставрационные работы в монастыре Чжэнь-жу на горе Юнь-цзю, провинции Цзянси. Там же, в конце концов, он покинул этот мир 13 октября 1959 года. Его членство в савгхе составило 101 год.

В 1959 году, в год смерти Учителя, Культурная Революция уже стояла на пороге. Как известно, монастыри ужасно пострадали в тот период. Многим монахам, монахиням и ученикам-мирянам, весьма вероятно казалось, что все, за что боролся Учитель, находится на грани погружения в забвение. То, что те драконовские меры уже давали о себе знать в последние годы жизни Сюй-юня, вероятно вызывало в нем определенную озабоченность. К примеру, расправа в Юнь-мэне бала оплачена жизнью самого способного его ученика, Мяо-юаня, которого казнили. Здоровью других учеников также был нанесен серьезный ущерб. Все тщательно скрывалось, и даже известия о событиях в Юнь-мэне пришлось контрабандно передавать с китайского материка, вкладывая записи в вырезанные для этой цели тайники в традиционных китайских книгах в жестком перепле. Многие на материке сегодня готовы признать, что эксцессы Культурной Революции были ужасны. С этим мало кто не может согласиться.

Было ли длительное влияние идеологических реформ катастрофичным для китайского буддизма, как это однажды предсказывалось? Это вполне справедливый вопрос. При этом нам не следует себя обманывать, думая, что буддизм был застрахован от преследований при древнем режиме. Во времена Хуэй-чана (842-845) периода династии Тан Имело место массовое преследование китайских буддистов и было разрушено около 4600 монастырей, а двумстам шестидесяти тысячам монахов и монахинь было приказано вернуться к мирской жизни. Конфискация монастырского имущества и земель также получила широкое распространение. Монастырям удалось после того встать на ноги. В сопоставлении с прошлым современная картина не так уж пессимистична. Некоторым утешением может стать тот факт, что храмы, восстановленные Сюй-юнем, были не просто залатаны после зверств революции, но многие из них теперь восстанавливаются, и, начиная функционировать, вроде бы приобретают нормальный вид, хотя монахов и монахинь в них уже гораздо меньше. Во всяком случае, это не какие-то "монахи-актеры", запущенные властями двадцать лет назад шастать по Китаю и неспособные кого-либо ввести в заблуждение, кроме наивно-добросовестных граждан. Факт восстановления храмов был достоверно подтвержден двумя источниками: моими друзьями Учителем Дхармы Хинь Ликом и Стивеном Бетче-лором (Гэлун Джхампа Тхабкайем), которые недавно посещали монастыри на юге Китая.

Таким образом, вместо того, чтобы закончить на пессимистической ноте, мы должны радоваться тому факту, что усилия Сюй-юня не были совершенно бесплодными. Без той энергии, которой он напитал китайский буддизм, китайская сангха, весьма вероятно, деградировала бы в гораздо большей степени, чем во времена революции. В этом смысле Сюй-юнь сыграл своей жизнью мифическую роль "съевшего яд павлина" буддистской доктрины. Горечь этого яда породила нечто духовное. В конечном итоге кажется, что, как и в случае подавления буддизма в Тибете, подавление китайского буддизма привело к совершенно противоположному результату, к огорчению подавляющей стороны. Азиатский буддизм был призван не только снова поднять на должную высоту Дхарму в ее собственном контексте, но и привлечь внимание всего мира.

Было ли простым совпадением то, что в разгар Культурной Революции в Китае, копии текстов Лао-Цзы и Чань (Дзэн) по числу своему составили рекордное количество на Западе. Всякий, кто хотя бы поверхностно знаком с Теорией Синхронности Юнга, не может не видеть в этом явлении глубокого акта компенсации в коллективной душе. Некоторые вещи должны оставаться всегда, и не могут быть уничтожены. Хотя все внешние знаки и символы можно отрицать какое-то время, их внутренние архетипы всегда остаются, и, подобно семенам, они о себе снова заявляют. В этом отношении отрадно отметить, что не кто иной, как сам покойный К. Г. Юнг читал на смертном одре ''Беседы о Дхарме "Сюй-юня.

В течение нескольких лет издатель получал письма местные и из-за границы, проявляющие серьезный интерес к Сюй-юню, его жизни и его учению. Такой интерес был обусловлен множеством источников и был проявлен Европой, Австралией и США, наряду со Скандинавией и даже одним очень маленьким южноамериканским государством. Учитывая такой широкий интерес, можно предположить, что история жизни Сюй-юня будет волновать многих, так как, несмотря на то, что его учения были доступны многим в течение многих лет, его автобиография пока еще выходит ограниченными изданиями.

В Америке роси Филип Капло цитировал Сюй-юня, чтобы вдохновить своих учеников в Рочестерском Дзэнском Центре. Это могло иметь место только потому, что история Сюй-юня является письменным свидетельством острой человеческой потребности в духовной пище. Читая это повествование о духовных поисках Учителя, мы видим в нем свое собственное отражение. Он символизирует "великого человека", скрытого в нас самих, и имя его – "Порожнее Облако" – напоминает нам о том высшем непознанном "я", которое нам всем суждено исследовать. Этому великому человеку был посвящен наш текст. Теперь несколько слов о самом тексте. Можно порадоваться тому, что новое издание Порожнего Облака выйдет в свет под эгидой Элемент Букс. Хотя учения Сюй-юня довольно широко известны в связи с публикацией Discourses and Dharma Words (Беседы и Слова Дхармы) в переводе упасакиЛу Куан Юя (Чарльза Лука) в серии Chan and Zen Teaching. Перевод Лу биографии Учителя никогда не доходил до солидной публикации, хотя ограниченные тиражи действительно появлялись некогда в США благодаря вдохновенной инициативе роси Филипа Капло и его друзей в Ротчестерском Дзэнском Центе (1974), и в Англии (1980), благодаря друзьям издателя, оказавшим финансовую помощь.

В ожидании дальнейших стереотипных изданий кажется своевременным внести несколько исправлений, поправок и дополнений в соответствии с современными требованиями.

В качестве последней ноты, стоит напомнить читателям, что перевод Лука был выполнен с более ранней публикации биографии Сюй-юня. В последние годы он был расширен и включил собрания записанных наставлений и лекций, прочитанных Учителем во многих монастырях, фактически представляющие собой дополнительные книги. Перевести весь этот материал было бы интересно. Пусть это станет центральной работой для будущего переводчика. Однако пара дополнительных документов была включена в это издание.

Упасака Вэнь-шу (Ричард Ханн) Торп Хэмлет, Норвич.

13 октября 1987 г. Годовщина нирваны Сюй-юня.

Учитель Сюй-Юнь в монастыре Гуан-цзи, Беиджин, 1952

Весной Учитель почувствовал себя немного лучше и повел общину энергичным курсом чаньского обучения, чтобы сделать все возможное в ситуации неопределенности. В течение первых трех месяцев того года Учитель получил четыре правительственных телеграммы с настоятельной просьбой приехать в Бэйцзин (Пекин). Когда прибыли официальные представители с Севера, чтобы сопроводить его в столицу, вся община советовала ему не торопиться и подождать, но он сказал: "Настало время. Сангха во всей стране находится в состоянии неопределенности и подобна аморфной массе, нуждающейся в руководителе. Если не будет сильной организации, защищающей наши интересы, беды не ограничатся Юнь-мэнем. Мой долг отправиться на Север во имя защиты дхармы".

Учитель выбрал несколько пожилых монахов в качестве руководителей монастыря, и после утешительных слов, адресованных общине, начал готовиться к отъезду. Перед отъездом он написал на паре свитков пергамента следующее:

Я был свидетелем смены правления четырех династий. Но теперь произошли большие перемены.^{1} Неисчислимые страдания заставили меня осознать не постоянство мира.

Четвертого дня четвертого месяца Учитель покинул монастырь Юнь-мэнь и отправился на Север со своими, ухаживающими за ним, помощниками Фу-юанем, Цзюэ-минем, Куань-ту, Фа-юнем и чиновниками, посланными его сопровождать. Несколько сот деревенских жителей пришло проститься с Учителем. Когда он прибыл в Шаочжоу (Цюцзян), более тысячи приверженцев пришло приветствовать его. В храме Да-цзянь, где он остановился, каждый день толпы людей приходили выразить свое почтение, что свидетельствовало о том, что они по-прежнему продолжали верить в него, несмотря на изменившиеся социальные условия.

На десятый день Учитель сел на поезд железной дороги, связывающей Кантон и Ханькоу, и поехал в Вучан, куда прибыл на следующий день. Там он остановился в Храме трех Будд. Из-за перенапряжения, связанного с переездом, все раны на его теле сильной болью заявили о себе. Упасака Чэнь Чжень-жу позаботился об оказании ему медицинской помощи, а настоятель Ин-синь ухаживал за ним. Когда Учитель почувствовал себя немного лучше, настоятель пригласил его провести неделю практических занятий, включающих чтение мантры Авалокятешвара Бодхисаттвы. Более двух тысяч приверженцев было посвящено в монахи и стало последователями Учителя. После этого буддистского собрания. Учитель отправился в Бэйцзин (Пекин), несмотря на свое плохое здоровье. Перед его отбытием монахи из храма сделали фотопортрет Учителя, на котором он написал следующие стихи:

Ветер кармы занес меня в город Вучан,

Где болезни мои многим в тягость.

Да, три месяца пробыл я в Храме Трех Будд,

Во стыде вместе с ужасом беды свои наблюдая.

Не заметив того, что стою на вершине миров,

Я жду тех, кто поклялся, как я, взвиться к Бодхи,

Но Гуань Чжан мю, тот, что с горы Ю-чжуань,^{2}

Между прочим, реальность постиг с полуслова.

Двадцать восьмого дня седьмого месяца, в сопровождении обслуживающих его монахов и других последователей, Учитель отправился поездом в Бэйцзин (Пекин). На вокзале их радостно встретили настоятели и предводители различных буддистских общин. Упасаки Ли Цзи-шэнь, Ень Ся-ань и Чэнь Чжэнь-жу отвезли Учителя в монастырь Гуан-хуа, который вскоре не смог вместить огромные толпы приверженцев, пришедших выразить свое почтение Учителю. После этого Учитель переехал в монастырь Гуан-цзи. Он связался с чиновниками, некоторые из которых были уроженцами Ху-нани, как и он сам. Другие были его старыми знакомыми по Юньнани, оказывавшими ему поддержку в защите дхармы.

Собралось более сотни делегатов от буддистских организаций со всей страны, и было принято решение воссоздать Китайскую Буддистскую Ассоциацию. Учителя попросили стать ее президентом, но он отказался по причине преклонного возраста и плохого здоровья. Тогда президентом был избран Учитель Юань-ин, а Шэраб Гиатсо и Чжао Бо-чжу – вице-президентами. После созыва планового комитета Учитель послал петицию правительству об издании закона о свободе религии и о заботе государства о сохранении и поддержке буддистских храмов и монастырей по всей стране. Более того, он настаивал на запрете дальнейшего сноса храмов и монастырей и разрушения их статуй и библиотек. Он также выступил против принуждения монахов и монахинь вернуться к мирскому образу жизни. Он просил возвратить монастырям земли, необходимые для обеспечения общин самым необходимым.

Петиция была одобрена, и сангха, таким образом, получила своего рода защиту. Кроме того, была достигнута договоренность о выделении средств на ремонт храмов, монастырей и святых мест во всех провинциях.

В тринадцатый день восьмого месяца Учитель приветствовал делегацию цейлонских буддистов в монастыре Гуан-цзи от имени Китайской Буддистской Ассоциации. Делегацию возглавлял бхикшу Дхаммаратна, который привез с собой реликвию Будды, Пали Сутту, написанную на паттре (пальмовых листьях) и саженец дерева Бо. На приеме присутствовало более двух тысяч приверженцев дхармы.

На девятом месяце года настоятели и лидеры буддистских общин предложили Учителю стать настоятелем монастыря Гуан-цзи, но он отказался, сославшись на преклонный возраст и плохое здоровье.

На десятом месяце Буддисты Шанхая пригласили Учителя провести молитвенное собрание, посвященное миру во всем мире. Учитель прибыл в Шанхай на двадцать пятый день. Собрание началось на следующий день и продлилось семь недель. К концу было собрано более 3000 китайских долларов (или более 70000 гонконгских долларов) в качестве взносов и пожертвований Учителю от его последователей, но он отказался, однако, оставить их себе. С его одобрения деньги были распределены между четырьмя святыми местами (Островом Путо в Чжэцзяне, Вутай Шань в Шаньси, горой Эмэй в Сычуани) и между восьмью крупными монастырями (Тянь-туном, Аю-ваном, Гун-цзуном и Ци-та в Нинбо, Гао-минем в Янчжоу, Лин-енем в Сучжоу, а также Гу-шанем и Ти-цзаном в Фучжоу), кроме того – между двумястами пятьюдесятью другими крупными и небольшими храмами по всей стране.

Это молитвенное собрание, начавшееся несколько дней назад, поистине уникально. Учитель дхармы Вэй-фан, настоятель Мяо-чжэнь и упасаки Чжао Бо-чжу, Ли Ши-хао и Фан Цу-хао сегодня попросили меня выступить с проповедью дхармы. Я воспользуюсь такой возможностью и расскажу о взаимосвязи между Школами Чань и Чистой Земли, чтобы начинающие могли понять цели обеих. Сегодня первый день, отведенный практике Школы Чистой Земли, состоящей из молитвенного повторения имени Будды. Было решено, что настоятель Мяо-чжэнь выступит с лекцией, но мой почтенный друг настолько скромен, что попросил меня занять его место.

Этот наш (саха) мир, мир в котором мы живем, – горькое море страданий, которых мы все хотим избежать. Но чтобы сделать это, мы должны полагаться на Буддадхарму. Строго говоря, о Реальности в соответствии с Буддадхармой нельзя говорить, так как ее нельзя выразить словами и речевыми средствами. Поэтому, Сурангама Сутра гласит:

"Язык, которым мы пользуемся, не имеет реального значения [сам по себе]".

Однако чтобы справиться с огромным разнообразием устремлений, которые свойственны живым существам, были придуманы бесчисленные приемы направления их на путь истинный. В Китае, Буддадхарма разделилась на Чаньскую Школу, Обучающую Школу (сутры). Школу Винайи и Чистой Земли, и Школу Йогачары. Для образованных и опытных практикантов такое разделение условно, так как они уже имеют представление о природе дхармы, которая не допускает дифференциации. Начинающие придерживаются противоположных мнений и желают загнать дхарму в секты и школы, которые им больше нравятся, серьезно снижая, таким образом, значение дхармы для просветления людей.

Нам следует знать, что техника хуа-тоу^{3} и повторение имени Будды являются всего лишь уловками, которые не есть самоцель и бесполезны для тех, кто уже достиг своих целей эффективными упражнениями. Почему это так? Потому что они достигли абсолютного состояния, в котором движение и неподвижность одно, подобно луне, отражающейся в тысяче рек беспрепятственно во всей своей яркости и чистоте. Помехи исходят от проплывающих по небу облаков и от ила речного (мыслей, порожденных заблуждением). Если есть помехи, луна не может появиться, несмотря на свой яркий свет, и отражение ее не будет видно даже в чистой воде.

Если мы, практикующие дхарму, понимаем эту истину и имеем ясное представление о природе нашего ума, который подобен яркой осенней луне и не блуждает вовне в поисках внешнего, но направляет свой свет на себя, не производя ни единой мысли и не имея никакого представления о самореализации, тогда останется ли место для разных имен и терминов? Именно потому, что мы на протяжении бесчисленных эпох цеплялись за ложные мысли, и вследствие мощной силы наших привычек, Великий Просветленный Будда провел триста собраний за свои сорок девять лет в качестве Учителя. Но цель всех уловок – излечить все живые существа от болезней, вызванных желанием, гневом, глупостью и извращениями. Если мы можем быть вне всего этого, какие тогда различия между живыми существами останутся? По этому поводу один древний мудрец сказал:

"Хоть средств достижения цели так много, Источник у них изначально один".^{4}

Самые популярные методы, используемые сегодня, это Чань и Чистая Земля. Но, к сожалению, многие члены сангхи несерьезно относятся к дисциплинарным правилам, не зная, что Буддадхарма основана на дисциплине (шила), медитации (дхьяна) и мудрости {праджня}. Это походит на треножник, который не может стоять без одной ноги. Это настолько важно, что ни один ученик, практикующий Буд-дадхарму, не должен этим пренебрегать.

Передача Учения Чань началась, когда на собрании на Вершине Стервятника, Единственный Всем Миром Чтимый поднял руку, держа в ней цветок. Этот жест был по достоинству оценен Махакашьяпой, который улыбнулся. Это называется клеймением ума умом и представляет собой "Прямую передачу истины". Это является основой всей Буддадхармы. Повторение имени Амитабхи, чтение сутр и сосредоточение на мантрах также имеет целью помочь нам избежать рождения и смерти.

Некоторые говорят, что Чань является мгновенным методом, тогда как Чистая Земля и Мантрайяна – постепенными. Это так, но различие касается только названий и терминов, так как на самом деле все методы ведут к одной и той же цели. По этому поводу Шестой Патриарх сказал:

"Дхарма ни мгновенна, ни постепенна, но пробуждение человека может быть медленным или быстрым".^{5}

Если все методы хороши для практики, и если вы нашли подходящий вам, практикуйте его. Но никогда не следует восхвалять один метод и охаивать другой, давая, таким образом, пищу дискриминирующему началу. Самое важное это шила (дисциплина), которую следует строго соблюдать. В наше время появились монахи-извращенцы, которые не только игнорируют дисциплинарные правила, но даже говорят о том, что их соблюдение представляет собой некую форму привязанности. Такие безответственные заявления вредны и опасны для начинающих.

Чаньская доктрина Ума передавалась Махакашьяпой и его последователями в Индии и достигла Китая, где она в конечном итоге была передана Учителю Хуэй-нэну, ее Шестому (китайскому) Патриарху. Это было передачей Истинной Дхармы, которая потом процветала (во всем Китае).

Винайская Школа началась с Упали, который принял ее от Великого Просветленного Будды, заявлявшего, что шила лучший учитель всех живых существ, уделяющих оставшуюся жизнь дхарме. После Упагупты^{6} она разделилась на пять школ (Дхармагупту, Шарвастиваду, Махисасаку, Кашьяпийю и Ватсупутрийю). В Китае, Дао-сюань (знаменитый монах времен Династии Тан) с горы Нань изучал Дхармагупту, написал комментарий к ней и основал Винай скую Школу, став ее китайским патриархом.^{7}

Хуэй-юань [умер в 640 г.] основал Школу Чистой Земли, доктрина которой передавалась ее девятью патриархами. Ее Шестой Патриарх, Янь-шоу Юн-мин [умер в 975 г.] и три следующих были просветленными чаньскими Учителями, проповедовавшими доктрину Чистой Земли, и две школы [Чань и Чистая Земля] смешались естественно, как молоко с водой. Несмотря на разделение Буддадхармы на две разных школы, они не уклоняются от своей основы, выраженной Буддой жестом поднятой руки с цветком. Таким образом, мы понимаем, что Чань и Чистая Земля тесно взаимосвязаны, и что древние трудились усердно, обучая Буддадхарме.

Школа Йогачары (Ми-цзун) была введена в Китае Ваджрабодхи (который прибыл туда в 619 году). Ее пропагандировал Амогха [умер в 774 г.], потом она процветала благодаря стараниям чаньского Учителя И-сина [672-717].

Вышеприведенные изобретательные методы обучения Буддадхарме взаимно дополняют друг друга и никогда не должны рассматриваться в качестве категорий, отличных друг от друга в определениях, противоположных и враждебных друг другу, так как это противоречило бы намерениям Будд и Патриархов. Один древний мудрец сказал, что они походят на желтые листья, которые дают детям, чтобы они не плакали.

Люди, не понимающие истинного смысла таких высказываний, как, например, высказывание Чао-чжоу "Противно слышать слово <Будда>, или "Если я по ошибке произнесу имя Будды хоть раз, я буду полоскать свой рот в течение трех дней", не догадываются о том сердечном сострадании, которое испытывал он, уча своих последователей отрешению от иллюзорных "Будд". Они также приведут его слова, якобы очерняющие метод Чистой Земли, сравнивающие его с озабоченностью невежественных старух. Опять же, некоторые считают чаньскую практику занятием истеричных искателей пустоты. Короче говоря, они выдают свои мнения за единственно верные, а чужие – за принципиально ложные.

Эти споры бесконечны. Они не просто противоречат добрым намерениям Будды и Патриархов выработать подходящие методы обучения дхарме, но и снабжают противников вескими критическими аргументами, препятствующими ее распространению. Поскольку последствия слишком серьезны, я особо подчеркиваю этот печальный факт, доводя его до внимания как опытных последователей, так и новичков с тем, чтобы они смогли положить этому конец. Если этому всему позволить продолжаться, Буддадхарма подвергнется удушению.

Нам следует знать, что все методы ведут к одной и той же цели. Изучающим буддизм надо читать и перечитывать труды чаньского Учителя Юн-мина – Чжун Цзин Лу и Вань Шань Тун Гуй Цзи.^{8}

Последователям Школы Чистой Земли нужно прочесть и правильно понять главу о путях совершенства Махастхамы в Сурангама Сутре, и осознать, таким образом. Чистую Землю в своей внутренней природе посредством устранения иллюзий и обращения к внутренней реальности без блужданий в поисках внешнего.

Если мы осознали эту истину, мы можем, не уклоняясь от нее, говорить и о Чань, и о Чистой Земле, и о Востоке, и о Западе, как о доступных категориях, о "существовании" и о "не-существовании". И ничто больше не собьет нас с толку. Это состояние, в котором и "форма", и "запах" всего лишь Бездонное Среднее, Амитабха нашей внутренней природы и Чистая Земля, которая есть не что иное, как Ум. Все это может быть достигнуто там, где не слишком много вьюнов [то есть трюковых методов, которые на чаньском языке уподоблены "вьюнам", скрывающим ствол дерева, и на которые не следует полагаться в поисках самого ствола, или внутренней природы].

В Сурангама Сутре сказано: "Просто отбросьте все мирские чувства и страсти, за которыми, по-видимому, не кроется ничего святого". Если мы способны сделать это, и таким образом отсечь все ложные мысли, привязанности и привычки, мы станем Бодхисаттвами, Патриархами и Буддами. В противном случае мы останемся просто живыми существами.

Имя Будды повторяющие никогда не должны считать это единственной опорой, так это может стать губительным ядом. Сегодня мы произносим имя Будды, потому что наши обычаи уходят глубокими корнями во времена незапамятные, и мысли наши трудно остановить. Таким образом, мы используем это имя в качестве подпорки в наших попытках отрешиться от всех возникающих мыслей до тех пор, пока они совсем не исчезнут и не впустят Чистую Землю, которая тогда себя обнаружит. Так почему мы должны искать ее вовне?

Сегодня мы отмечаем двенадцатую годовщину смерти Учителя дхармы Инь-гуана, возродившегося в Западном Раю (Амитабхи). Все вы, его последователи, собрались в этом зале по этому случаю. Подобно пьющим воду и думающим о ее источнике, вы сегодня, с почтением отмечая эту дату, вспоминаете о вашем пествовавшем вас Учителе-отце. В буддизме Учитель – это отец вашей дхармакаии, так что отмечать день смерти Учителя своего значит испытывать сыновние чувства к нему. Этот сыновний пиетет гораздо глубже чувства, испытываемого нами по отношению к своим родителям. Я все еще помню, как встретил Учителя с острова Путо в двадцатый год правления императора Гуан-сюй [1894]. Настоятель Хуа-вэнь попросил его дать толкование Сутре Амитабхи в храме Цянь-сы. Учитель остался там более чем на двадцать лет, чтобы прочесть Трипитаку. Он уединился и стал практиковать метод Чистой Земли. Хотя он считался авторитетом по буддистским сутрам, он пользовался только одним словом "Амитабха", которое он произносил в течение всего дня. Он никогда не претендовал на то, что его глубокое знание сутр может заменить ему простую практику Школы Чистой Земли.

Все изощренные методы, которым учил Будда, хороши для излечения мирских болезней, и повторение имени Будды является агадой (лекарством), излечивающим все болезни. Однако каждый из этих методов требует твердой веры, несгибаемой решимости и длительной практики. В этом случае он даст хорошие результаты. Если ваша вера сильна, вы достигнете одного и того же совершенства – сосредоточиваетесь ли вы на мантрах, практикуете ли Чань, или повторяете имя Будды.

Если ваша вера слаба, и вы полагаетесь на свои крошечные корни добра, некоторое количество ума и поверхностного знания, или если вы запомнили несколько буддистских терминов и несколько гув-авей и беспрестанно ведете бесцельные разговоры, хваля одних и осуждая других, вы только усиливаете воспроизводящие карму привычки. После смерти вы последуете за своей кармой и снова воплотитесь в самсаре. Очень жаль, не правда ли?

Отмечая дату смерти своего Учителя, вы должны отмечать его истинную практику и соблюдение дхармы. Он был непреклонен в своей практике и шел в ногу с древними. Он понимал средство совершенствования Махастхама Бодхисаттвы, состоящее в концентрации всех мыслей на Будде. Он сделал это предметом своей ежедневной практики и достиг состояния самадхи, явившегося результатом сосредоточения на Амитабхе. Потом он стал распространять дхарму Чистой Земли на благо всех живых существ, неуклонно и неустанно на протяжении нескольких десятилетий. Сегодня таких людей, как он, не найти.

Истинный практик никогда не проводит грани различия между собой и другими, а сосредоточивается и всегда и во всем полагается на Будду. Он прочно удерживает одну единственную мысль о Будде, которая приобретает личный и непрерывный характер, и, в конце концов, достигает эффекта и открывает путь в Чистую Землю Амитабхи, в которой он будет наслаждаться всеми благами. Чтобы достичь этого, ум Должен быть преисполнен прочной веры и неуклонно направлен на Амитабху Будду. Если ум будет колебаться, ничего нельзя достичь.

Например, если кто-то говорит, что Чань лучше Чистой Земли, вы начинаете практиковать Чань и прекращаете повторять имя Будды. Потом кто-то начинает хвалить Обучающую Школу, и вы бросаете Чань и переключаетесь на чтение сутр, или, потерпев неудачу в изучении последних, вы начинаете сосредоточиваться на чтении мантр. Практикуя Будцадхарму таким образом, вы запутаетесь и не достигнете никакого результата. Вместо того чтобы обвинять себя самого в неэффективности своей практики, вы начнете обвинять Будду в том, что он вводит в заблуждение живые существа. Делая это, вы клевещете на Будду и очерняете дхарму и беспрестанно создаете этим самым (авичи) дьявольскую карму.

Поэтому я призываю всех вас верить в продуктивную практику Школы Чистой Земли и следовать примеру вашего Учителя, чьим лозунгом было "Только искреннее повторение имени Будды", для того чтобы развить непоколебимую решимость, смелый ум и считать Чистую Землю единственной целью своей жизни.

Чань и Чистая Земля кажутся начинающим совершенно разными методами, но для опытных практикантов это одно и то же. Техника хуа-тоу в чаньской медитации, которая останавливает поток рождения и смерти, также требует твердой веры для достижения результатов. Если точно не придерживаться хуа-тоу, чаньская практика не будет успешной. Если преисполненный веры ум силен и если хуа-тоу точно соблюдается, практикующий не будет даже замечать, как он ест и пьет, и результат не заставит себя ждать. Когда органы чувств отделены от потока чувственной информации, его достижение будет похожим на достижение произносящего имя Будды, когда тренировка становится эффективной и перед ним открывается Чистая Земля. В таком состоянии ноумен и феномен сливаются, Ум и Будда не представляют двойственности, и оба находятся в естестве своем, которое абсолютно и свободно от всех противоположностей и относительностей. Тогда какая разница между Чань и Чистой Землей?

Поскольку все вы последователи Школы Чистой Земли, я надеюсь, что имя Будды будет для вас опорой в жизни и что вы будете искреннее и преданно произносить его непрерывно.

В конце молитвенного собрания, когда Учитель собирался покинуть Шанхай, монахи и приверженцы пригласили его провести неделю чаньской медитации, чтоб оживить чаньскую традицию в Храме Нефритового Будды (Монастырь Юй Фу) с его большим залом для медитации. Во главе с настоятелем Вэй-фаном, к Учителю пришла делегация, состоящая из упасак Цзянь Юй-цзе, Ли Ши-хао и других знаменитых приверженцев буддизма. Учитель принял приглашение. Медитация началась 22 февраля 1953 года, и когда она закончилась, они попросили продлить ее еще на одну неделю.

На обоих собраниях Учитель читал проповеди, которые были тщательным образом записаны.^{9}

Почтенный Вэй-фан, настоятель этого монастыря, поистине очень сострадателен, а старшие монахи очень серьезны в своих попытках распространить дхарму. Кроме этого, все миряне (упасаки), присутствующие здесь, усердно стремятся постичь истину, и пришли принять участие в неделе чаньской медитации. Все просили меня председательствовать на этом собрании, и это действительно очень важное неизбежно объединяющее нас всех дело. Однако последние несколько лет я болел, и поэтому не смогу выступать с длинными лекциями.

Всем Миром Чтимый провел около сорока лет, разъясняя дхарму, экзотерически и эзотерически, и учение его находится в двенадцати разделах^{10} канона Махаяны в Трипитаке. Если меня просят прочесть лекции, то лучшее, что я могу сделать, это воспользоваться словами, уже употребленными Буддой и Учителями.

Что касается дхармы нашей школы, то когда Будда поднялся на свой трон в последний раз, он поднял вверх золотистый цветок сандалового дерева и показал его собравшимся. Этот цветок был подарен ему царем восемнадцати брахмалок (Махабрахма Дэвараджа). Все присутствовавшие люди и боги (дэва) не поняли, что Будда имел в виду. Только Махакашьяпа признал этот жест широкой улыбкой. После этого Всем Миром Чтимый провозгласил: "Я держу сокровище верного глаза дхармы, чудесного ума нирваны и бесформенной реальности, которое я тебе сейчас передаю". Это была передача вне учения, не прибегавшая к использованию канона. Она представляла собой непревзойденный путь прямого постижения дхармы.

В более поздние времена произошла путаница на этот счет, и пути этому дали неправильное название Чань (Дхьяна на санскрите, и Дзэн на японском). Нам следует знать, что более двадцати видов Чань обозначено в Махапраджня-парамита Сутре, но ни один из них не является окончательным.

Чань нашей школы не признает прогрессивных стадий, и потому является непревзойденной. Ее цель – прямое постижение внутренней природы и достижение совершенства Будды. Поэтому она не имеет ничего общего с сидением или не сидением в медитации во время чаньской недели. Однако, в силу того, что живые существа имеют хилые корни и вынашивают свои многочисленные ложные мысли, древние Учителя изобрели разного рода методические уловки для наставления их на путь истинный.

Со времен Махакашьяпы вплоть до наших дней сменилось около семидесяти поколений. Во времена династий Сун и Тан [619-1278], чаньская школа распространялась во всех частях страны, и как она тогда процветала! В настоящее время она достигла дна своего падения, и только такие монастыри, как Цзинь-шань, Гао-минь и Бао-гуань все еще могут ее как-то продемонстрировать. Именно поэтому люди выдающихся способностей теперь так редко встречаются, и даже проведение чаньской недели обозначает лишь название, но испытывает недостаток ее духа.

Когда Седьмой Предок^{11} Син-си с горы Цин-юань спросил Шестого Патриарха: "Что нужно делать, чтобы не впасть в прогрессивные стадии?"^{12} Патриарх спросил: "Что ты в последнее время практиковал?" Син-си ответил: "Я не практиковал даже Возвышенных Истин".^{13} Патриарх спросил его: "Тогда в какие прогрессивные стадии можно впасть?" Син-си ответил: "Если не практикуются даже Возвышенные Истины, то где тогда прогрессивные стадии?" Шестой Патриарх остался высокого мнения о Син-си.

Вследствие мелких корней наших, великие Учителя были вынуждены использовать методические уловки и побуждать своих последователей взять на исследование предложение, называемое хуа-тоу. Так как буддистов Школы Чистой Земли, повторяющих имя Будды, было много, великие Учителя давали им указания исследовать следующее хуа-тоу. "Кто есть тот, кто имя Будды повторяет?"

В наше время эта методическая уловка применяется в чаньской тренировке по всей стране. Однако многие не имеют четкого представления о том, что она означает, и просто повторяют непрерывно слова: "Кто есть тот, кто имя Будды повторяет?" Таким образом, они превращаются в тех, кто повторяет хуа-тоу, а не исследует его значение. Исследовать – значит углубиться внутрь в своем вопросе. По этой причине четыре китайских иероглифа чжао гу хуа-тоу всегда написаны на видном месте во всех чаньских залах. "Чжао" значит направить свет внутрь, а "гу" значит заботиться. Эти (два иероглифа вместе) означают "направить свет внутрь, на собственную природу". Это также значит направить внутрь ум, склонный выскакивать наружу и блуждать по сторонам, и это все называется исследованием хуа-тоу.

Предложение звучит так: "Кто есть тот, кто имя Будды повторяет?" Прежде чем это предложение произносится, оно называется хуа-тоу [дословно голова предложения]. Как только оно произнесено, оно становится хвостом предложения (хуа-вэй). В нашем углублении в это хуа-тоу, это слово "кто" должно быть исследовано: Что есть до того, как оно возникает?

Например, я повторяю имя Будды в зале. Неожиданно, кто-то меня спрашивает: "Кто есть тот кто имя Будды повторяет?" Я отвечаю: "Это я". Он СНОВА задает мне вопрос: "Если ты тот, кто имя Будды повторяет то чем ты его повторяешь ртом или умом? Если ты повторяешь его ртом, то почему ты не повторяешь его во сне? Если ты повторяешь его умом, то почему ты его не повторяешь после смерти?" Такой вопрос может породить некое сомнение в вашем уме, и именно сейчас нам следует углубиться в это сомнение. Нам следует попытаться узнать, откуда этот "кто пришел и как он выглядит. Наше крошечное исследование следует повернуть внутрь, и это также называется "обращением слуха внутрь, чтобы услышать внутреннюю природу".

Совершая воскурения и лунатически кружа по залу, мы должны касаться шеей тыльной стороны широкого воротника рясы, наши ноги при этом должны следовать четко за ногами идущего впереди, наш ум должен быть в покое, и мы не должны смотреть по сторонам. С сосредоточенным умом мы должны хорошо позаботиться о хуа-тоу.

Сидя в медитации, грудь следует выдвинуть вперед прану (жизненную энергию) не следует поднимать вверх ил опускать вниз. Она должна остаться в естественном состоянии. Однако шесть органов чувств должны быть под контролем, и все мысли остановлены. Только хуа-тоу следует крепко удерживать, и не отпускать ни в коем случае. Хуа-тоу не должно быть грубым, так как тогда оно всплывет, и вниз его будет не опустить. Оно не должно быть также утонченным ибо оно станет аморфным при последующем падении пустоту. В обоих случаях не будет достигнуто никакое результата.

Если за хуа-тоу должным образом присматривать упражнения станут легче, и все прежние привычки автоматически отпадут.

Начинающему покажется трудным прочно удерживать хуа-тоу в уме, но ему не следует волноваться на этот счет. Ему не следует ни надеяться на пробуждение мудрости, ни стремиться ее обрести, так как цель его участия в чаньской неделе медитации уже заранее определена как пробуждение и достижение мудрости. Если он настроит ум в поисках этой цели, он поставит еще одну голову поверх своей собственной.^{14}

Теперь мы знаем, что мы должны быть озабочены только одним предложением, называемым хуа-тоу, которому следует уделить все внимание. Если возникают мысли, не гоните их прочь, и они сами уйдут, оставленные без внимания. Вот почему сказано: "Следует беспокоиться не столько по поводу возникающих мыслей, сколько по поводу того, что поздно их заметили". Если мысли возникают, пусть наша осведомленность о наличии таковых пригвоздит к ним хуа-тоу. Если хуа-тоу ускользает от нас, мы должны снова немедленно вернуть ее назад.

Первая медитация походит на сражение с возникающими мыслями. Со временем хуа-тоу будет хорошо ухвачено, и не составит особого труда удерживать ее непрерывно на протяжении всего времени горения благовонной палочки.^{15} Мы можем ожидать хороших результатов в том случае, если можем ее надежно удерживать.

Все сказанное лишь пустые слова. Теперь давайте, усилий не щадя, займемся тренировкой.

Провести чаньскую неделю в медитации – лучший метод, устанавливающий временной предел для постижения истины посредством личного опыта. В древние времена этим методом не пользовались, так как древние имели крепкие корни (и не нуждались в нем). Он постепенно стал входить в употребление со времен династии Сун [пала в 1278 г.]. Во времена династии Цин [1622-1910] она вошла в моду и император Юн Чэн часто проводил чаньские недели в своем императорском дворце. Он испытывал большое уважение к этой школе, и качество его чаньского самадхи было отличным. Более десяти человек постигло истину под руководством императора, и Учитель Тянь Хуэй-чэ из монастыря Гао-минь в Янчжоу достиг просветления во время таких встреч во дворце. Император также пересмотрел и усовершенствовал некоторые дисциплинарные правила этой школы, которая процветала и давала стране такое большое количество незаурядных людей. Строгое соблюдение правил имеет, таким образом, первостепенное значение.

Этот метод установки временного предела для постижения истины путем личного опыта похож на экзаменовку ученых. Кандидаты сдают его и пишут свои сочинения на заданные темы, на каждую из которых отпущено определенное время. Предметом нашей чаньской недели является чаньская медитация. По этой причине этот зал называется чаньским. Чань – это дхьяна на санскрите и означает "невозмутимое абстрагирование". Существует несколько видов Чань, таких как махаянский и хинаянский Чань, материальный и нематериальный, Шравака еретиков. Мы имеем дело с непревзойденным Чань. Если человеку удается видеть сквозь сомнение (упоминалось вчера) и, сидя в медитации, расколоть корень жизни^{16}, он уподобится Татхагате.

По этой причине чаньский зал называют также местом, выбираемым Буддой. Его называют залом Праджни. Дхарма, которой обучают в этом зале, есть By Вэй Дхарма^{17}. "By Вэй" означает "неделание". Другими словами, совершенно ничего не может быть достигнуто и совершенно ничего не может быть сделано. Если будет делание (самскрита)^{18}, оно произведет рождение и смерть. Если есть достижение, то будет потеря. По этому поводу в одной сутре сказано: "Есть только слова и выражения, не имеющие реального значения". Чтение сутр и проведение конфессиональных служб относятся к деланию (самскрите) и представляют собой лишь уловки, используемые в обучающей школе.

Что касается нашей школы, ее учение сводится к прямому самопознанию, в котором нет места словам и выражениям.

Когда-то, к старому Учителю Нань-цюаню пришел один ученик и спросил: "Что такое Дао?" Нань-цюань ответил: " Простой ум^{19} есть истина". Каждый день мы надеваем рясу и едим рис, мы выходим работать и возвращаемся отдыхать. Все наши действия выполняются согласно этой истине^{20}. Из-за того, что мы постоянно связываем себя во всех ситуациях, мы не можем осознать, что наш ум есть Будда.

Когда чаньский Учитель Фа-чан с горы Да-мэй впервые пришел к Ма-цзы, он спросил последнего: "Что такое Будда?" Ма-цзы ответил: "Ум есть Будда". Это привело Да-мея^{21} к полному просветлению. Он покинул Ма-цзы и отправился в район Сы-мин, где поселился в отшельническом приюте, раннее принадлежавшем Мэй Цзу-чжэню.

Во времена правления династии Тан [785-804], один монах, который был учеником Янь-гуаня, отправился в горы собирать ветки деревьев для изготовления тростей. Он заблудился и оказался около хижины. Он спросил Да-мэйя: "Как долго ты здесь находишься?" Да-мэй ответил: "Я вижу только четыре горы голубого и желтого цвета".^{22} Монах сказал: "Пожалуйста, покажи мне горную дорогу, чтобы я мог выбраться отсюда". Да-мэй ответил: "Иди вдоль ручья".^{23}

Возвратившись к себе, монах рассказал о том, что он видел в горах, Янь-гуаню. Янь-гуань сказал: "Однажды я видел одного монаха в провинции Цзянси, и с тех пор я больше ничего о нем не слышал. Это, случайно, не тот монах?"

Затем Янь-гуань послал этого монаха в горы, чтобы пригласить Да-мэйя к нему. В ответ Да-мэй прислал следующее стихотворение:

Бревно иссохшее в лесу холодном

Уж год не первый сердцевиной неизменно по весне.

И дровосек не обратит вниманья.

Так почему ж за ним охотится пришелец?

В пруду, где лотос расцветает, нарядов бесконечно много.

И шишки падают еловые в излишке, все невозможно съесть.

Когда миряне обнаружат соломенную хижину твою,

Ее на дальние холмы ты передвинешь.^{24}

Ма-цзы услышал о том, что Да-мэй живет в горах, и послал к нему монаха с вопросом: "Чего ты получил, когда навещал великого Учителя Ма-цзы, и что тебя заставило остаться здесь?" Да-мэй ответил: "Великий Учитель сказал мне, что ум – это Будда. Именно поэтому я решил остаться здесь". Монах сказал: "У великого Учителя теперь другая Буддадхарма". Да-мэй спросил: "Ну, и какова же она теперь?" Монах ответил: "Он говорит, что это ни ум, ни Будда".^{25} Да-мэй сказал: "Старик вносит смятение в чужие умы, и конца всему этому не будет. Пусть говорит, что это ни ум, ни Будда. А я считаю, что Ум это Будда".

Когда монах вернулся и изложил содержания вышеприведенного диалога Ма-цзы, последний сказал: "Слива теперь созрела".^{26}

Это показывает, насколько древние были компетентны и кратки.

По причине наших слабых корней и извращенного мышления Учителя учили нас держать хуа-тоу в уме, будучи вынужденными прибегать к такой уловке.

Учитель Юн-цзя сказал: "После устранения эго и дхармы достижение реальности разрушит ад авичи в момент (ксана). Если я лгу и обманываю живые существа, я согласен упасть в ад, где выдирают язык (в качестве наказания за то, что словом согрешил)".^{27}

Учитель Юань-мяо из Гао-фэна сказал: "Чаньская практика походит на бросание в глубокий пруд черепка, который погружается на дно". Когда мы удерживаем хуа-тоу, мы должны глубоко в этот пруд заглянуть, пока не достигнем "дна" и не "сломаем" черепок. Учитель Юань-мяо также поклялся: "Если кто-то, удерживая хуа-тоу, и не давая возможности появиться второй мысли, не постигнет истину, я готов буду провалиться в ад, где язык вырывают".

Единственная причина, по которой мы не достигаем нужных результатов в практике, это недостаток нашей веры в хуа-тоу, а также то обстоятельство, что мы не можем положить конец нашему неправильному мышлению. Если мы твердо решили избежать круговерти рождений и смертей, предложение хуа-тоу никогда не вырвется из нашего плена. Учитель Гуй-шань сказал: "Если в каждом воплощении мы сможем твердо его удерживать, не позволяя выскользнуть, можно надеяться на достижение стадии Будды".

Все новички склонны поддаваться всякого рода ложным мыслям. У них начинают болеть ноги и они не знают, как проводить практику. Истина состоит в том, что необходимо быть твердым в своем решении избежать рождений и смертей. Они должны удерживать хуа-тоу, независимо от того, что они делают – идут, стоят, сидят или лежат. С утра до вечера, они должны углубляться в это слово "Кто", пока оно не станет таким же ясным, "как луна, отражающаяся в прозрачном пруду". Необходим процесс ясного и глубокого проникновения в суть слова при отсутствии расплывчатости или неустойчивости. Если это может быть достигнуто, то зачем беспокоиться о стадии Будды, которая кажется недостижимой?

Если хуа-тоу становится расплывчатым, вы можете широко открыть глаза и спокойно приподнять грудь. Это поднимет ваш дух. В то же самое время его нельзя удерживать слишком свободно, оно также не должно быть слишком утонченным, потому что это вызовет падение в пустоту и отупение. Если вы падаете в пустоту, вы будете воспринимать только неподвижность и ощутите оживление. В этот момент, хуа-тоу не следует упускать, ослабляя хватку, с тем, чтобы вы смогли сделать шаг вперед после того, как достигли "вершины мачты".^{28} В противном случае, вы упадете в тупую пустоту и никогда не достигнете конечной цели.

При свободном захвате вами легко овладеют ложные мысли. Если ложные мысли возникают, их трудно подавить. Поэтому резкость должна сочетаться с утонченностью и утонченность с резкостью, чтобы достичь успеха в практике и осознать единство изменяющегося и неизменного.

В былые времена я был в Цзинь-шане и других монастырях, и когда кармадава^{29} получал благовонные палочки, заказанные им накануне, его обе ноги бежали^{30} быстрее. Ему казалось, что он летит по воздуху и монахи, его сопровождающие, тоже бежали быстро. По сигналу они становились автоматами. Таким образом, откуда могли у них взяться неправильные мысли? В настоящее время, хотя мы также ходим после сидения в медитации, какая большая разница между теми временами и нашими!

Когда вы сидите в медитации, вы не должны выталкивать хуа-тоу наверх, так как это приведет к его помутнению. Его не следует держать в груди, так как это вызовет боль в груди. Не нужно давить на него, опуская вниз, потому что от этого раздуется живот, и вы опуститесь в царство пяти совокупностей (скандх)^{31}, в результате чего будут всякого рода сбои.

С невозмутимостью и самообладанием нужно оставить объектом своего глубокого внимания только слово "Кто", проявляя ту же заботу, с которой курица сидит на яйце или кошка набрасывается на мышь. Когда хуа-тоу должным образом удерживается, жизненный корень автоматически отсекается.

Этот метод, очевидно, не прост для начинающих, но вы должны постоянно и неустанно стараться. Сейчас я приведу вам пример. Самореализацию можно сравнить с добыванием огня при помощи куска кремня. Мы должны знать метод добывания огня, и если мы его не знаем, мы никогда не разведем огонь, даже если разобьем кремень на куски. Метод состоит в использовании кусочка трута и стали. Трут помещают под кремнем, а сталью ударяют по верхней части кремня так, чтобы направить искры на трут. Это всего лишь метод разведения огня при помощи кремня. Хотя нам хорошо известно, что Ум – это Будда, мы все еще не способны принять это как факт. По этой причине используется предложение хуа-тоу в качестве огонь высекающей стали. Все происходило таким же образом, когда в древние времена Всем Миром Чтимый достиг совершенного просветления, глядя ночью на звезды. Мы не имеем ясного представления о внутренней природе, потому что мы не знаем, как добыть огонь. Наша сокровенная внутренняя природа и Будда не отличаются друг от друга. Просто из-за своего извращенного мышления мы еще не достигли освобождения. Таким образом, Будда все еще Будда, а мы все еще мы.

Теперь, когда мы знаем метод, если сможем вникнуть в суть вопроса, это будет поистине непревзойденное совместное мероприятие! Я надеюсь, что каждый, здесь присутствующий, сделает, прилагая все усилия, шаг вперед с вершины мачты в сто футов и станет избранником Будды в этом зале, и сможет отплатить долг благодарности Будде на небесах и освободит живые существа здесь на земле. Если Буддадхарма не приводит к появлению способных людей, то это потому, что никто не хочет напрячь все силы. Сердца наши наполняются печалью, когда мы говорим о таком положении вещей. Если наша вера в клятвенные слова Учителей Юн-цзя и Юань-мяо действительно глубока, мы непременно также постигнем истину. Теперь пора приступить к делу!

Время проходит поистине быстро. Мы только что открыли чаньскую неделю и сегодня идет уже третий день. Те, кто должным образом удерживал хуа-тоу в своем уме, получили возможность угомонить свои страсти и ложные мысли.

Они могут теперь идти прямо домой.^{32} По этому поводу один древний Учитель сказал:

В самопознанье есть один лишь метод,

Одно лишь нужно – знание пути.

И если только ты найдешь дорогу,

То смерти и рождению конец.

Наш путь состоит из освобождения от ноши^{33}, а дом наш очень близко. Шестой Патриарх сказал:

"Если предыдущая мысль не возникает, это ум.

Если следующая мысль не кончается, это Будда"^{34}.

В основе своей наши четыре элемента пусты, а пять совокупностей (скандх) не существуют. Только вследствие ложных мыслей своих, ухватывающих все, нам нравится иллюзия непостоянства мира, а потому мы в рабстве. Следовательно, мы не в состоянии постичь пустоту четырех элементов и осознать, что рождения и смерти не существует. Однако если наша мысль сфокусирована, мы можем иметь переживание, связанное с тем, что не рождено. И тогда отпадет необходимость в тех дверях дхармы, о которых говорил Шакьямуни Будда. Если так, то можно ли все еще сказать, что с рождением и смертью покончено? По этому случаю, свет нашей школы дхармы действительно освещает бесконечные просторы пространства в десяти направлениях.

Учитель Дэ-шань был уроженцем города Цзянчжоу в Сычуини. В миру его звали Чжоу. Он покинул дом в возрасте 20 лет. После полного посвящения в духовный сан, он изучал Винайя-питаку^{35} которую он освоил. Он был очень хорошо начитан в вопросе ноуменального и феноменального, излагаемого в сутрах. Он читал лекции об Алмазной Праджне и получил прозвище "Алмазный Чжоу".

Своим школьным товарищам он однажды сказал:

Когда волосок океан^{36} поглощает,

Утрата есть ноль в океане, что в нас^{37}.

И если горчицы зерно вам метнули,

Иглы острие^{38} не трясется тогда.

Я знаю все о сайкше и асайкше^{39},

Лишь я один, который одинок.

Когда он услышал, что на Юге процветает чаньская школа, он не мог сдержаться и сказал: "Всем, кто покидает дом, необходимы тысячи эпох, чтобы узнать внушающие уважение манеры^{40} Будды и десять тысяч эпох, чтобы изучить добродетельные поступки Будды. Несмотря на это, они все еще не в состоянии достичь совершенства Будды. Как эти демоны с Юга смеют говорить, что прямое указание на ум ведет к постижению внутренней природы и достижению совершенства Будды? Я должен поехать на Юг, стереть с лица земли их логово и уничтожить это отродье, чтобы отплатить долг благодарности Будде".

Он покинул провинцию Сычуань, взяв с собой Комментарий Цин-луна^{41}. Когда он добрался до Ли-яна, он встретил старуху, продававшую дянь-синь^{42} (дословно освежитель ума) у дороги. Он задержался, снял ношу и намерился купить несколько пирожных, чтобы освежить свой ум. Старуха указала на его ношу и спросила: "Что это за литература? " Дэ-шань ответил: "Комментарий Цин-луна". Старуха спросила "Комментарий, к какой сутре?". Дэ-шань ответил: "К Алмазной Сутре". Старуха сказала: "Я хочу задать тебе один вопрос. Если ты сможешь на него ответить, я предложу тебе освежитель ума. Если не сможешь, тогда, пожалуйста, уходи. В Алмазной Сутре сказано: "Прошлый, настоящий и будущий ум не могут быть найдены". Что ты хочешь освежить?

Дэ-шань лишился дара речи. Он покинул это место и направился в монастырь Пруда Дракона (Лун Тань). Он вошел в зал дхармы и сказал: "Я давно хотел увидеть Пруд Дракона, но прибыв сюда, не обнаружил ни пруда, ни появления дракона". Услышав это. Учитель Лун-тань подошел к нему и сказал: "Ты на самом деле прибыл в Пруд Дракона^{43}. Дэ-шань ничего на это не сказал. После этого он решил остаться в этом монастыре.

Однажды поздним вечером, когда он стоял в качестве помощника около Лун-таня, последний сказал ему: "Уже поздно. Почему ты не идешь к себе?" Пожелав Учителю спокойной ночи, он ушел, но вскоре вернулся и спросил: "На дворе очень темно". Лун-тань зажег бумажный факел и передал его ему. Дэ-шань уже было собирался взять факел. но Лун-тань задул пламя.^{44}

Это привело Дэ-шаня к полному просветлению. Он низко поклонился Учителю в знак благодарности. Учитель спросил: "Что ты видел?" Дэ-шань ответил: "В следующий раз я не буду питать никаких сомнений относительно кончиков языков старых монахов со всей страны".^{45}

На следующий день Лун-тань поднялся на свое место и сказал собравшимся: "Есть тут один парень, чьи зубы как листья тех деревьев, что мечами поросли, а рот походит на кровавую баню^{46}. Его бьют тростью, а он и головы не поворачивает^{47}. Потом он поднимет мою доктрину на уединенную горную вершину"^{48}.

Дэ-шань сложил в кучу на земле у зала дхармы все свои листы с Комментарием Цин-луна, и подняв факел, сказал:

"Утомительная дискуссия о непонятном походит на волос, помещенный в великую пустоту, а напряжение всех сил человека подобно капле воды, выплеснутой в большой океан". После этого он сжег рукопись, простился с Учителем и покинул монастырь.

Он отправился прямо в монастырь Гуй-шань. С багажом под мышкой, он вошел в зал дхармы и пересек его с западной стороны на восточную, а затем, наоборот – с западной стороны на восточную. Он посмотрел на настоятеля (Учителя Гуй-шаня) и сказал: "Все, что угодно? Все, что угодно?" Гуй-шань сидел в зале, но не обратил никакого внимания на посетителя. Дэ-шань сказал: "Ничего, ничего", и вышел из зала^{49}.

Когда он дошел до главной двери монастыря, он сказал сам себе: "Пусть будет так, как должно быть, мне не следует быть таким беззаботным". Затем он вернулся назад и снова вошел в зал в разгар церемонии. Когда он вступил на порог, он вытащил свой тряпочный коврик (ниси-дану)^{50}, и, подняв его вверх, призвал: "Почтенный Упадхьяйя!"^{51} Когда Гуй-шань наклонился, чтобы поднять веник^{52}, Дэ-шань издал крик^{53}, и покинул зал. В тот же вечер, Гуй-шань спросил руководителя собрания: "Новый пришелец еще здесь?" Руководитель ответил: "Когда он покидал зал, он повернулся спиной к нему, надел свои соломенные сандалии и вышел". Гуй-шань сказал: "Этот человек потом отправится на какую-нибудь уединенную горную вершину, где соорудит соломенную хижину. Он будет ругать Будд и проклинать патриархов".^{54}

Дэ-шань пробыл тридцать лет в Ли-яне. Во время гонений на буддистов при императоре Ву-цзуне (841-848) во времена династии Тан, Учитель жил отшельником в каменной хижине на горе Ду-фоу (в 847 г.). В первые годы правления Да-чжуна, префект Се-тин Ван из By Лина восстановил былую славу и почет монастырю Дэ-шаня и назвал его Залом Гэ-дэ. Он подыскивал человека выдающихся способностей, который мог бы возглавить монастырь и услышал о репутации Учителя. Несмотря на несколько предложений Дэ-шань отказался спуститься горы (Ду-фоу). В конце концов, перфект придумал способ и послал своих людей, которые выдвинули против Учителя ложные обвинения в контрабанде чая и соли в нарушение закона. Когда Учителя доставили в префектуру, префект низко ему поклонился и настоятельно попросил возглавить чаньский зал, где Дэ-шань потом начал широко распространять учение этой школы.

Потом, люди говорили о том, что Дэ-шань позволял себе кричать на монахов, а Линь-цзи^{55} бить их тростью. Если мы можем дисциплинировать себя так, как эти двое Учителей, то почему мы не в состоянии положить конец рождению и смерти? После Дэ-шаня пришли Янь-тоу и Сюэ-фэн. После Сюэ-фэна пришли Юнь-мэнь и Фа-янь^{56}, а также Имперский Учитель Дэ-шао и праотец Янь-шоу из (монастыря) Юн-мин. Все они постигли истину благодаря трости (Дэ-шаня).

В течение прошлых пяти династий школой управляли великие праотцы и Учителя. Вы здесь собрались на чаньскую неделю и вы хорошо понимаете эту непревзойденную доктрину, которая позволит нам беспрепятственно достичь прямого проникновения во внутреннюю природу и освобождения от рождения и смерти. Однако если вы не отнесетесь к ней с полной серьезностью и не будете работать усердно, и если вам с утра до вечера хочется взирать на "демона в яркой тени", или строить свои планы внутри "логова слов и выражений", вы никогда не избежите рождения и смерти^{57}. Ну а теперь все вы, пожалуйста, прилежно займитесь практикой.

Это четвертый день чаньской недели. Вы упорно упражнялись. Некоторые из вас сочинили стихи и гатхии представили их мне на апробацию. Это не так уж просто, но те из вас, кто работал в этом направлении, вероятно, забыли мои две предыдущие лекции. Вчера вечером я сказал:

В самопознанье есть один лишь метод.

Одно лишь нужно – знание пути.

Мы здесь для того, чтобы углубиться в хуа-тоу, являющимся путем, которым мы должны следовать. Наша цель разделаться с рождением и смертью и достичь совершенства Будды. Чтобы разделаться с рождением и смертью, мы должны прибегнуть к этому хуа-тоу. Его следует использовать в качестве драгоценного меча царя Ваджры^{58}, защищающего от демонов, когда приходят демоны, и защищающего от Будд, когда приходят Будды^{59}, чтобы не осталось ни одного чувства и чтобы не создавалась ни одна вещь (дхарма). Таким образом, откуда тогда взяться ложным мыслям о написании стихов и гатх и о видении таких состояний, как пустота и лучезарнорсть?^{60} Если вы так неправильно направляли свои усилия, я действительно не знаю, куда ушло ваше хуа-тоу. Опытные чаньские монахи не нуждаются в дальнейших разговорах на эту тему, но новичкам следует быть очень осторожными.

Поскольку я опасался того, что вы можете не знать, как проводить тренировку, я говорил в течение последних двух дней о цели медитации во время чаньской недели, а также о ценности этого метода, изобретенного нашей школой и о том, как нужно прилагать усилия.

Наш метод состоит в углубленной концентрации исключительно на хуа-тоу, которую не следует прерывать ни днем, ни ночью, так же, например, как следует останавливать бегущий поток – концентрация должна быть одухотворенной и ясной, и никогда не должна расплываться. Она должна быть четкой и постоянно осознанной. Все мирские чувства и высокие интерпретации должны быть отсечены ею. Один древний Учитель сказал:

Вы изучайте истину, как если бы вы крепость защищали,

Которую штурмует враг, а вам ее любой ценою нужно удержать.

Когда до косточки мороз свирепый не проймет,

То сливовый цветок откуда аромата наберется?

Эти четыре строчки написаны Учителем Хуан-бо и имеют два значения. Первые две строчки описывают тех, кто практикует Чань и кто должен прочно удерживать хуа-тоу, таким же образом, как защищают крепость, в которую не должен проникнуть никакой враг. Это непреклонная защита крепости.

У каждого из нас есть ум восьмого сознания (виджняна), а также ум седьмого, шестого и первых пяти сознании. Первые пять – это пять воров в виде глаза, уха, носа, языка и тела. Шестое сознание – это вор в виде ума (манас). Седьмое – это обманчивое сознание (клиста-мано-виджняна), которое с утра до вечера ухватывает восьмое сознание, "субъект", и принимает его за "эго". Оно побуждает шестое вести первые пять по пути поиска внешних объектов таких, как форма, звук, запах, вкус и прикосновение. Будучи постоянно обманываемым и связанным, шестое сознание-ум находится в рабстве и неспособно освободиться. По этой причине мы должны прибегать к этому хуа-тоу и использовать его "Драгоценный Меч Царя Ваджры". Он поразит всех этих воров и позволит восьмому сознанию превратиться в Великое Зеркало Мудрости, седьмому – в Мудрость Равенства, шестому – в Глубокую Наблюдающую Мудрость, а первым пяти сознаниям – в Совершенствующую Мудрость^{61}. Первостепенно важно сначала преобразить шестое и седьмое сознания, так как они играют ведущую роль и обладают силой разделения и различения. В то время как вы видели пустоту и светозарность и сочиняли стихи и гатхи, эти два сознания осуществляли свою вредную деятельность. Сегодня нам следует использовать это хуа-тоу для преобразования дискриминирующего сознания в Глубокую Наблюдающую Мудрость, а ум, который проводит грань различия между эго и личностью – в Мудрость Равенства. Это называется трансмутацией сознания в мудрость и преобразование мирского в святое. Важно не позволять этим ворам, любящим форму, звук, запах, вкус, прикосновение и дхарму, нападать на нас. Поэтому это уподоблено защите крепости. Две последние строчки:

Когда до косточки мороз свирепый не проймет,

То сливовый цветок, откуда аромата наберется?

символизируют живые существа в трех мирах существования^{62}, которые поглощаются океаном рождения и смерти, привязаны к пяти желаниям^{63}, обмануты своей страстью, и не способны достичь освобождения. Отсюда цветок сливы, используемый в качестве иллюстрации, так как эти сливовые деревья распускают свои цветы в снежную погоду. Как правило, насекомые и растения рождаются весной, подрастают летом, остаются в устойчивом состоянии осенью и в спячке зимой. Зимой насекомые и растения либо умирают, либо остаются в спячке. Снег также удерживает пыль, которая в силу холода не может подняться в воздух. Эти насекомые, растения и пыль уподоблены ложному мышлению нашего ума, различению, неведению, зависти и ревности, являющимся следствием заражения этими ядами^{64}. Если мы избавимся от этих нечистот, наш ум станет естественно спокойным, и аромат цветения сливы распространится, несмотря на снег. Но вам следует знать, что эти сливовые деревья цветут в сильный мороз, а не во время чудесной светлой весны на нежном свежем ветерке в хорошую погоду. Если мы хотим, чтобы расцвели цветы нашего ума, мы не можем ожидать, что это случится в разгар удовольствия, гнева, печали и радости или тогда, когда мы удерживаем понятие эго, личности, добра и зла. Если мы в замешательстве относительно этих восьми состояний ума, результат будет непредсказуем^{65}. Если совершаются дурные поступки, результат будет дурным. Если совершаются хорошие поступки, результат будет хорошим.

Существует два вида не прогнозируемой природы: разновидности грез и мертвой пустоты. Не прогнозируемая природа грез относится к области вещей иллюзорных, появляющимися в сновидениях и не связанных с хорошо известной ежедневной деятельностью. Это состояние независимого ума-сознания (мано-виджняна)^{66}. Оно также называется независимым не прогнозируемым состоянием.

А что такое не прогнозируемая мертвая пустота? В нашей медитации, если мы потеряем из виду хуа-тоу, пребывая в неподвижном покое, мы попадаем в неясную пустоту, в которой нет ничего. Тяготение к такому состоянию неподвижности представляет собой чаньскую болезнь, с которой никогда нельзя заключать сделку, занимаясь практикой. Это и есть не прогнозируемая мертвая пустота.

Нам следует весь день удерживать, не ослабляя хватки, хуа-тоу, которое должно быть живым, ярким, незамутненным и ясным, и постоянно узнаваемым. Такое состояние должно сохраняться независимо от того, идем мы, или сидим. По этому поводу один древний Учитель сказал:

"Когда идешь, нет ничего – лишь Чань,

Когда сидишь, нет ничего – лишь Чань.

Тогда в покое тело, и неважно,

Ты говоришь при этом, иль идешь".

Праотец Хань-шань сказал:

Высоко на вершине горы

Виден лишь безграничный простор.

Как в медитации сидеть, никто не знает.

Сияет одинокая луна над озером прохладным,

Но в озере самом нет никакой луны.

Луна в синем небе ночном.

И теперь эту песню поют,

Но в ней не содержится Чань.

Вы и я должны быть объединены единой целью, вот почему мне представилась возможность обратиться к вам по поводу чаньской практики. Я надеюсь, вы приложите все силы и достигнете заметного прогресса, и не будете неверно использовать свой ум.

Я расскажу вам еще одну историю, гун-ань (или коан по-японски). После того, как основатель монастыря Си-тань (Сиддхам на санскрите.) на горе Петушиная Ступня (Цзи-цзу) покинул дом, он посещал, в качестве ученика, Просветленных Учителей и добился очень хороших результатов в своей практике. Однажды, он остановился в одной гостинице, и услышал, голос девушки, доносившийся из магазина, торгующего бобовым солодом. Она пела такую песню:

Бобово-солодовый Чжан, бобово-солодовый Ли!^{67}

Когда вы головою прикасаетесь к подушке,

Одолевают мысли тысячами вас,

Но завтра снова вы пойдете бобовый солод продавать.

Учитель сидел в это время в медитации, и, услышав эту песню, он достиг мгновенного просветления^{68}. Это показывает, что, когда древние практиковались, то для постижения истины не было необходимости этим заниматься в чаньском зале.

Самореализация и тренировка сводятся к сфокусированному Уму. Так что все вы, пожалуйста, не позволяйте уму отклоняться в стороны, если не хотите тратить время зря. В противном случае, завтра утром вы снова будете торговать бобовым солодом^{69}.

Об этом методе самореализации можно сказать, что он одновременно и легок, и труден. Он легок потому, что он, действительно, легок. Он труден потому, что он, действительно, труден.

Он легок потому, что вам нужно всего лишь отбросить всякую мысль, иметь твердую веру в него [в метод] и достичь непрерывного ума. Все это приведет вас к успеху.

Он труден потому, что вы боитесь испытывать трудности и хотите чувствовать себя комфортно. Вы знаете, что многие мирские профессии также требуют изучения и тренировки, после которых только и может быть достигнут успех. Изучение и тренировки еще более важны, когда мы учимся у мудрецов и патриархов, чтобы стать Буддами. Можем ли мы достичь цели, если будем небрежны?

Поэтому первым делом нужно иметь целеустремленный ум в нашей практике самореализации и постижения истины. В этом деле мы не можем избежать препятствий, создаваемых демонами. Эти демонические препятствия представляют собой внешнее кармическое окружение, вызванное нашим страстным влечением ко всякого рода форме, звуку, запаху, вкусу, прикосновению и дхарме (здесь в значении любой абстрактной или конкретной вещи), перечисленными в моей вчерашней беседе. Это кармическое окружение – наш враг с рождения до смерти. По этой причине существует много дхарма-учителей, занимающихся толкованием сутр, которые не могут стоять твердо на своих собственных ногах, находясь в гуще этого окружения. Это объясняется тем, что их религиозный ум неустойчив^{70}.

Следующим по важности является развитие выносливого ума. С момента нашего рождения в этом мире мы сотворили бесчисленные кармы, и если мы теперь хотим заняться самосовершенствованием с целью освобождения от рождения и смерти, то можем ли мы стереть свои бывшие привычки все одним махом? В старые времена были такие праотцы, как чаньский Учитель Чан-цин, который сидел в медитации до тех пор, пока не просидел насквозь семь матов. Был также чаньский Учитель Чао-чжоу, который в возрасте 80 лет скитался по разным местам в поисках наставлений, после того как провел 40 лет в медитации над словом "By" (дословно "Нет"), не позволяя ни единой мысли возникнуть в уме. В конечном итоге они достигли полного просветления, и принцы государств Янь и Чжао относились к ним с почтением и преподносили им пожертвования. Во времена династии Цин, император Юн-чжэн (1723-1735), прочтя их высказывания и найдя их великолепными, даровал им посмертный титул "Древних Будд". Их достижения были результатом длительного труда в суровых условиях жизни. Если мы сможем теперь стереть все наши прошлые привычки, чтобы очистить нашу Сфокусированную мысль, мы будем на равных с Буддами и патриархами. Сурангама Сутра гласит:

Это походит на очищение грязной воды, находящейся в чистом сосуде, который оставили в полном покое. Песок и ил опустятся на дно. Когда появляется чистая вода, это называется первым подавлением вторгающегося элемента зла в виде страсти^{71}. Когда ил убирают, оставляя только прозрачную воду, это называется постоянным отсечением основного неведения^{72}.

Наши привычные страсти сравниваются с илом и осадками, которые мы и должны обработать при помощи хуа-тоу. Хуа-тоу сравнивается с квасцами, используемыми для очищения мутной воды. Таким же образом обуздываются страсти. Если во время упражнений человеку удается достичь единства тела и ума, в результате чего появляется состояние неподвижности, ему следует быть внимательным и не позволять себе погружаться в него. Он должен знать, что это всего лишь начальная стадия, и что неведение, вызванное страстями, еще не преодолено. Это все еще заблуждающийся ум, достигающий стадии очищения, подобно воде, очищенной от мути, но все же содержащей ил и осадок на дне. Вы должны приложить дополнительные усилия, чтобы продвинуться дальше. Один древний Учитель сказал:

Сидя на вершине мачты в сто футов высотой^{73},

Ты все еще воспринимаешь нереальное.

Но если сделаешь оттуда шаг один,

То со вселенную покажешься ты телом.

Если вы не сделаете шага вперед, вы примите иллюзорный город за свой дом, и страсти ваши снова оживятся. Если это так, то вам будет трудно стать даже самопросветленной личностью^{74}.

По этой причине ил должен быть устранен, чтобы осталась лишь чистая вода. Это называется окончательным устранением основного неведения – Только тогда может быть достигнуто совершенство Будды. Когда неведение окончательно устранено, вы сможете появиться в телесной форме в десяти сторонах вселенной и распространять Дхарму так же, как Авалокитешвара Бодхисаттва, который может появляться в тридцати двух формах и может, материализовавшись с целью обучения Дхарме, выбрать самый подходящий способ для освобождения страждущего живого существа. Вы освободитесь от всякого ограничения и будете наслаждаться независимостью и непринужденностью везде – даже в публичном доме, в пивном баре, в чреве коровы, кобылы или ослицы, в раю или в аду. В противном случае, дискриминирующая мысль будет сбрасывать вас вниз на вращающееся колесо рождений и смертей.

В былые времена жил некто Цинь-гуай^{75}. В своей прошлой жизни он делал пожертвования в виде благовоний и свеч Кситигарбха Бодхисаттве. Однако он не развил выносливого ума своей практикой из-за неспособности побороть свое невежество, обусловленное страстями. В своей следующей инкарнации он стал жертвой своего переполненного ненавистью ума. Это только один пример.

Если ваш верящий ум силен, а ваш выносливый ум не деградирует, вы сможете в вашей нынешней телесной форме достичь совершенства Будды, если даже вы самый обыкновенный человек.

Жил когда-то бедный и несчастный человек, присоединившийся к общине (сангхе) в одном монастыре. Хотя он имел сильное пристрастие к практике самопознания, он не знал метода. Ему некого было спросить, что нужно делать, и он решил изо всех сил трудиться каждый день. Однажды, один странствующий монах пришел в монастырь и увидел, как этот человек трудится. Монах спросил его, как тот практикуется, и человек ответил: "Каждый день я делаю эту трудную работу. Пожалуйста, покажи мне метод самосовершенствования". Монах ответил: "Тебе следует углубиться в смысл предложения <Кто тот, что имя Будды повторяет?>" Получив наставление от странствующего монаха, этот человек умудрился держать в уме слово "Кто" в то время, как он занимался своей ежедневной работой. Позже он отправился на островок и там остановился в гроте для продолжения своей практики, питаясь растениями и используя листья в качестве одежды. Его мать и сестра, которые еще были живы, услышали о том, что он живет в отшельническом пристанище в гроте на островке и терпит лишения, занимаясь самосовершенствованием. Мать послала к нему сестру со свертком ткани и небольшим количеством продуктов. Когда она прибыла туда, она увидела, что он сидит в медитации. Она обратилась к нему, но он не ответил. Она потрясла его, но он не сдвинулся с места. Увидев, что ее брат не соизволил ни посмотреть на нее, ни поздороваться с ней, а продолжал сидеть в медитации, она пришла в ярость. Оставив ткань и провизию, она вернулась домой. Через тринадцать лет сестра этого человека снова приехала его навестить, и увидела тот же сверток ткани, лежащий на том же месте.

Позже, один голодный беженец заглянул в грот. Он увидел монаха в лохмотьях, и, войдя внутрь, попросил поесть. Монах встал, подошел к краю грота и набрал немного гальки, которую положил в котелок. Он поварил ее немного, потом вытащил и предложил гостю поесть вместе с ним. Галька походила на картофель, и когда гость насытился, монах сказал ему: "Пожалуйста, не говори никому там о нашей еде".

Некоторое время спустя, этот монах подумал: "Я оставался здесь так много лет с целью самосовершенствования, и теперь мне следует сделать что-то полезное для других". После этого он отправился в Ся-мэнь^{76}, где построил у дороги соломенную хижину и угощал странников бесплатным чаем. Это происходило во времена правления Вань-ли (1573-1619), приблизительно в год смерти императрицы-матери. Император захотел пригласить выдающихся монахов для совершения буддистских церемоний в упокой его скончавшейся матери. Сначала он намеревался пригласить столичных монахов, но в то время в столице не было выдающихся монахов. Однажды ночью император увидел во сне свою мать, которая сказала ему, что есть один достойный монах в префектуре Чжан-чжоу в провинции Фуцзянь. Император послал туда своих поданных с целью пригласить местных монахов в столицу на церемонию. Эти монахи со своими вещевыми узелками по пути в столицу проходили мимо хижины этого бедного монаха, который спросил их: "Почтенные Учителя, чем вы так осчастливлены и куда путь держите?" Они ответили: "Мы получили приказ императора отправиться в столицу и совершить церемонии в упокой души императрицы-матери". Бедный монах спросил: "Можно мне пойти с вами?" Они ответили: "Ты такой убогий, как ты можешь пойти с нами?" Он сказал: "Я не знаю, как читать сутры, но я могу нести ваши вещи. Самое время посетить столицу". После этого он собрал все узелки и пошел вместе со всеми в столицу.

Когда император узнал, что монахи вот-вот прибудут, он приказал закопать копию Алмазной Сутры под, ступеньку крыльца. Когда монахи прибыли, они, ничего не зная о сутре, пересекли ступеньку и вошли во дворец один за одним. Когда этот убогий монах оказался у порога, он опустился на колени, соединил ладони вместе, но не вошел во дворец. Несмотря на то, что привратники звали его и даже пытались затащить, он отказался войти. Когда об этом доложили императору, приказавшему закопать сутру, он понял, что святой монах пришел и лично вышел его встретить. Он спросил: "Почему ты не входишь во дворец?" Монах ответил: "Я не смею, так как копия Алмазной Сутры была закопана в землю". Император сказал: "Почему ты не встаешь на голову, чтобы войти?" Услышав это, монах поставил руки на землю и, совершив сальто, вошел во дворец. Император отнесся к нему с величайшим уважением и пригласил его во внутренние хоромы.

Когда монаха спросили об алтаре и церемонии, он ответил: "Церемония состоится завтра утром, во время пятого ночного бдения. Мне потребуется только один алтарь с одним ведущим^{77} флагом и один стол с куреньями, свечами и фруктами для жертвоприношения Будде". Император был недоволен перспективой не впечатляющей церемонии, и пока еще опасался, что монах не обладает всеми достоинствами, необходимыми для совершения такой церемонии. Чтобы проверить его достоинства, он приказал двум знатным девицам помыть монаха в ванной. Во время и после ванны детородный орган монаха оставался неподвижным. Девицы доложили об этом императору, чье уважение к монаху выросло, так как он понял, что перед ним был действительно святой человек. Затем были сделаны приготовления согласно инструкциям монаха, и на следующее утро он воссел на свое место, чтобы изложить дхарму. Затем он поднялся к алтарю, соединил ладони вместе в знак приветствия и, держа флаг, подошел к гробу и сказал:

В реальном смысле я не прихожу,

Но однобока ты в пристрастиях своих.

Одною мыслью осознать, что нет рожденья,

То значит над чертогом дэва пролететь.

После церемонии монах сказал императору: "Я поздравляю Вас с освобождением Ее Величества Матери Императрицы". Поскольку император сомневался в эффективности церемонии, окончившейся таким образом, он услышал в комнате голос своей покойной матери, которая сказала: "Теперь я освобождена. Ты должен низко поклониться этому святому Учителю".

Император был поражен. Его лицо сияло от восторга. Он низко поклонился монаху и поблагодарил его. Во внутренних хоромах Учителю устроили вегетарианский банкет. Увидев, что на императоре были цветные штаны, монах остановил свой взгляд на них. Император спросил его: "Достопочтенному гостю нравятся эти штаны?" Потом он снял их и предложил монаху, который сказал: "Благодарю ваше Величество за любезность". С тех пор император присвоил монаху титул Имперского Учителя "Драконовы Штаны". После банкета, император повел монаха в императорский сад, в котором была драгоценная ступа. Монах выразил восхищение при виде ступы и остановился, чтобы полюбоваться ею. Император спросил: "Имперскому Учителю нравится эта ступа?" Гость ответил: "Она удивительна!" Император сказал: "Я хочу предложить ее вам с почтением". Когда хозяин стал отдавать распоряжения о перевозе ступы в Чан Чоу, монах сказал: "Нет нужды, я могу перенести ее". Сказав это, монах поместил ступу в свой длинный рукав, поднялся в воздух и улетел. Император, ошеломленный и обрадованный одновременно, выразил свое восхищение по поводу такого беспрецедентного феномена.

Дорогие друзья, эта история поистине удивительна, и все это стало возможным просто потому, что с тех пор как этот монах покинул свой дом, он никогда не использовал свой дискриминирующий ум и имел непоколебимую веру в истину. Он не обращал внимания на свою сестру, которая приходила его навестить, не обращал внимания на свою одежду, состоящую из лохмотьев, не дотронувшись до свертка ткани, который пролежал тринадцать лет в гроте. Теперь мы должны задать себе вопрос, можем ли мы осуществлять свою практику таким образом? Было бы излишне говорить о том, что мы неспособны следовать примеру этого монаха, когда наши сестры приходят нас навестить. Достаточно упомянуть о нашем поведении после нашей медитации, когда, гуляя, мы не можем воздержаться от того, чтобы не поглазеть на нашего руководителя, когда тот совершает воскурение, или на движения нашего соседа. Если наша тренировка осуществляется так, как мы можем твердо удерживать хуа-тоу?

Дорогие друзья, вам следует только устранить ил и сохранить воду. Когда вода чистая, луна появится автоматически. Теперь для вас настало время углубиться в свое хуа-тоу к тщательно исследовать его^{78}.

Древние говорили: "Дни и месяцы снуют быстро, как челнок, а время летит как стрела". Наша чаньская неделя началась всего несколько дней назад, и завтра уже кончается. Согласно установленному правилу, экзамены состоятся завтра утром, так как цель чаньской недели установить временной предел для постижения истины. В эксперименте это означает пробуждение до состояния постижения истины.

Другими словами, осознание своего внутреннего основополагающего "я" и постижение глубокой природы Татхагаты. Это называется осознанием и постижением истины.

Ваш экзамен имеет целью подтверждение той степени достижения, на которую вам удалось подняться во время этих семи дней, и вам придется продемонстрировать ваше достижение перед собравшимися. Обычно этот экзамен называют составлением меню^{79} всеми вами. Это означает, что все вы должны показаться на этом экзамене. Другими словами, все вы должны быть пробуждены до состояния постижения истины настолько, чтобы быть в состоянии дать толкование Буддадхарме во имя освобождения всего живого. Сегодня я не говорю, что жду от всех вас пробуждения и осознания истины. Даже если один из вас пробудится, я все же приму его меню. То есть, один человек будет оплачивать счет за еду, поданную всему собранию. Если все мы разовьем искусный и прогрессивный ум, мы все пробудимся и осознаем истину. Древние говорили:

Так просто для мирского человека Буддой стать,

Да вот избавиться от ложных мыслей трудно.

Именно из-за наших ненасытных желаний со времен, которым нет начала, мы плывем теперь по морю смерти, в котором 84000 страстей и всякого рода привычек, от которых мы не можем избавиться. Вследствие этого, мы не способны достичь истины и уподобиться Буддам и Бодхисаттвам, которые окончательно просветлены и свободны от иллюзии. По этому поводу Учитель Лянь-чи сказал:

Легко стать пленником причин нечистоты и загрязненья^{80}.

Трудней всего нам карму заработать ту, что к истине ведет^{81}.

Если не можешь видеть ты все то, что за пределом взора,

Разделены причины однокоренные,

Вокруг тебя одни предметы, которые, как шквалы ветра,

Весь урожай, возшедший из семян достоинств, что ты сеял^{82}, губят.

Пожаром вспыхивают страсти, что твой ум лелеет,

И в сердце погибают Бодхи семена.

Когда воспоминание^{83} об истине горит, как пламя страсти роковое,

То очень скоро совершенства Будды ты достигнешь.

Если относишься к другим ты, как к себе, на деле,

То благосклонна будет жизнь к тебе.

Если не прав ты, а другие правы,

То господа и слуги уважать друг друга будут.

Коль Буддадхарма постоянно пред тобою,

То от страстей любых она тебя избавит.

Как ясно и как по существу сказано! Слово "загрязнение" означает нечистоплотное действие. Обитель мирских людей запятнана желаниями богатства, чувственных удовольствий, славы и успеха, а также злостью и разногласиями. Для них слова "религия" и "добродетель" всего лишь препятствия. Каждый день они идут на поводу гнева, удовольствия, печали и радости и страстно желают богатства, уважения, славы и успеха.

В связи с тем, что они не могут устранить мирские страсти, они не в состоянии позволить возникнуть в уме ни одной мысли об истине. Вследствие этого, борозда достоинств разрушается и все семена Бодхи погибают. Если же они безразличны ко всем мирским страстям, если они одинаково относятся к друзьям и врагам, если они воздерживаются от убийства, воровства, прелюбодеяния, лжи, употребления отравляющих организм алкогольных напитков, если они непредвзято относятся ко всем живым существам, если они воспринимают чужой голод как свой собственный, если они тонущего отождествляют с собой, и если они развивают Бодхи-ум, они будут в гармонии с истиной и смогут очень быстро достичь совершенства Будды. По этой причине сказано: "Когда воспоминание об истине горит, как пламя страсти роковое, то очень скоро совершенства Будды ты достигнешь". Все Будды и святые появляются в мире, чтобы служить живым существам, спасая их от страдания, ниспосылая им счастье и помогая в горе.

Мы можем культивировать в себе самоотречение и сострадание к другим, воздерживаясь, таким образом, от всякого рода развлечений. Если мы сможем сделать это, никому не придется испытывать страдания, и не останется ничего такого, чего мы не смогли бы совершить. Случится так, что мы сможем пользоваться всеми плодами наших добродетельных поступков, точно также, как лодка сама поднимается с приливом. Общаясь с людьми, при обладании сострадательным и благожелательным умом и при отсутствии напыщенности, высокомерия и лживости, вы, несомненно, встретите с их стороны уважение и учтивость. С другой стороны, если вы полагаетесь на свои способности и ведете себя неразумно, или являетесь лицемером, стремящимся только к удовлетворению своих личных потребностей в звуке, форме, славе и богатстве, уважение, которое могут вам при этом оказать, не будет искренним. По этому поводу Конфуций сказал: "Если вы с уважением относитесь к другим, они всегда будут уважать вас. Если вы с симпатией относитесь к другим, они всегда будут симпатизировать вам".

Шестой Патриарх сказал:

Хоть недостатки есть у них, а не у нас, какая разница? – Мы тоже, как они, не правы^{84}.

Поэтому, мы не должны культивировать ум, проводящий грань различия между добром и злом и между собой и другими. Если мы служим другим так же, как это делали Будды и Бодхисаттвы, мы сможем сеять семена Бодхи повсюду и собирать урожаи прекрасных плодов. Тогда никакие страсти не удержат нас в рабстве.

Двенадцать разделов Трипитаки Махаяны были изложены Всем Миром Чтимым по причине наличия у нас трех ядов: похотливости, злобы и глупости. Поэтому, цели этих двенадцати разделов Трипитаки таковы: дисциплина (шила), невозмутимость ума (самадхи) и мудрость (праджня). Они предназначены помочь нам устранить желания, достичь четырех безграничных состояний ума Будды: доброты (майтри), сострадания (каруны), радости (мудиты)^{85} и беспристрастия (упекши)^{86}, а также всех аттрибутов спасения^{87}, чтобы устранить иллюзию неведения и порочность глупости с целью достижения добродетели совершенной мудрости и благопристойной дхармакайи. Если мы можем придерживаться такой линии поведения, сокровища Лотоса^{88} обнаружатся повсюду.

Сегодня большинство из вас, прибывших сюда на чаньскую неделю, является добродетельными мирянами (упасаками). Вам нужно должным образом обуздать свой ум и избавиться от всякого рабства. Сейчас я расскажу вам еще одну гун-ань, чтобы вы могли следовать примеру, приведенному в ней. Если я не расскажу ее, то, боюсь, вы не станете обладателями Сокровища и вернетесь домой с пустыми руками, а я буду виновен в том, что не оправдал вашего доверия. Пожалуйста, слушайте внимательно:

Во времена династии Тан, жил упасака по имени Пан-юнь, известный также под именем Дао-сюань. Родом он был из города Хэн Ян, что в провинции Хунань. Он был поначалу ученым конфуцианцем, и с юных лет, осознавая тщетность страстей, искал истину.

В начале правления Чжэнь-юаня (785-804), он услышал о школе Учителя Ши-тоу и пришел к нему за наставлениями. (Когда он увидел Учителя), он спросил его: "Кто тот человек, который не принимает все дхармы в отличие от своих товарищей?"^{89} Ши-тоу вытянул руку и закрыл рот Пан-юню. Посетитель мгновенно понял значение этого жеста^{90}.

Однажды, Ши-тоу спросил Пан-юня: "Поскольку ты видел этого старика, [то есть мэнь], что после этого ты каждый день делаешь?" Пан-юнь ответил: "Если ты меня спрашиваешь, что я делаю, то я не знаю как открыть рот (чтобы сказать об этом)". Затем он представил Ши-тоу следующие стихи:

Особого нет ничего в делах моих повседневных. Я просто в гармонии с этим^{91} живу, Нигде не принимая и не отвергая ничего, И ничего не утверждая и не отрицая. Почему говорят, что цвет пурпурный и красный различны?^{92}

Нет ни одной частицы пыли на голубой горе^{93}. Но разве то не чудо, не волшебства ли сила, Что я ведро с водою несу, и собираю хворост?^{94} Ши-тоу понравились стихи и он спросил Пан-юня: "Ты присоединишься к сангхе (общине) или останешься упасакой (мирянином)?" Пан-юнь ответил: "Я поступлю так, как мне вздумается", и не стал брить голову.^{95}

Потом, Пан-юнь пошел к Учителю Ма-цзы и спросил его: "Кто тот человек, который не принимает все дхармы в отличие от своих товарищей?" Ма-цзы ответил: "Я тебе скажу, если ты выпьешь всю воду в Западной Реке".^{96} Услышав это, Пан-юнь мгновенно пробудился до понимания этой глубокой доктрины. Он пробыл два года в этом монастыре (где жил Ма-цзы).

После полного осознания своей изначальной природы, этот упасака оставил все мирские занятия, выбросил в реку Сянь все свое состояние, состоявшее из 10000 стопок золотых и серебряных монет, и стал зарабатывать себе на жизнь изготовлением бамбуковых изделий.

Однажды, болтая со своей женой о доктрине не-рожден-ного, этот упасака сказал: "Трудно! Трудно! Трудно! Это походит на распаковку и распределение десяти грузов кунжу-товых семян на вершине дерева.^{97}"

Его жена воскликнула: "Легко! Легко! Легко! Сто травяных былинок, как указывал Учитель.^{98}"

Услышав их диалог, их дочь Лин-чжао сказала, смеясь:

"Послушайте, старички! Как вы можете говорить такое?" Упасака спросил дочь: "Ну, а ты что скажешь?" Она ответила: "Это не трудно! Это не легко! Когда ты голоден, ты ешь, а когда утомишься, ложишься спать"^{99}

Пан-юнь хлопнул в ладоши, засмеялся и сказал: "У моего сына не будет жены, а у моей дочери не будет мужа. Мы все останемся вместе и будем говорить на языке не-рожден-ного. С тех пор он начал выражаться красноречиво и убедительно, и им везде восхищались.

Когда этот упасака покидал Учителя Ё-шаня, тот послал десять чаньских монахов, чтоб те его проводили до входной двери (монастыря). Указывая пальцем на падающий снег, упасака сказал им: "Хороший снег! Снежинки не падают куда попало". Один чаньский монах, по имени Цюань, спросил его: "Куда они падают?" Упасака ударил Цюаня по лицу, и тот сказал: "Нельзя вести себя так небрежно". Упасака ответил: "Ну какой ты чаньский монах! Бог мертвых тебя не пропустит". Цюань спросил: "Что же тогда почтенный упасака имеет в виду?" Упасака шлепнул его еще раз и сказал: "Ты видишь, как слепой, и говоришь, как немой.^{100}

Этот упасака часто посещал места, где читались и комментировались сутры. Однажды, он слушал истолкование Алмазной Сутры, и когда комментатор подошел к вопросу о не существовании эго и личности, он спросил: "Достопочтенный господин, поскольку нет ни "я", ни "не-я", то кто сейчас дает толкование сутрам и кто слушает?" Так как комментатор не смог ответить, упасака сказал: "Хоть я и мирянин, но кое-что понимаю". Комментатор спросил его:

"Какова интерпретация уважаемого ynacaки?" Упасака ответил следующими стихами:

И эго, и личность – иллюзия,

Кто близок тогда, кто далек?

Совет мой: оставь комментарии.

С прямым постиженьем они не сравнимы.

Природа Мудрости Алмазной

Не знает инородной пыли.^{101}

Слова "я слышу", "верю", "принимаю"

Бессмысленны, но как уловка применимы.

Прослушав стихи, комментатор был восхищен (правильной интерпретацией) и похвалил (упасаку).

Однажды этот упасака спросил Лин-чжао: "Как ты понимаешь слова древних: <Ясно, что былинок травы сотня. Ясно, что это указания патриарха>?"

Лин-чжао ответила: "О, старичок, как ты можешь говорить такое?"

Упасака спросил ее: "А как ты это скажешь?"

Лин-чжао ответила: "Ясно, что былинок травы сотня. Ясно, что это указания Патриарха"^{102}

Упасака одобрительно рассмеялся.

Когда он узнал, что скоро умрет, он сказал Лин-чжао:

"Выйди и посмотри, рано сейчас или поздно? Если полдень, дай мне знать".

Лин-чжао вышла, и, вернувшись, сказала:

"Солнце в средней части неба, но, к сожалению, его сожрала небесная собака.^{103} Отец, почему бы тебе не выйти и не взглянуть?"

Поверив ее словам, он покинул свое сидение и вышел. После этого, Лин-чжао (воспользовавшись отсутствием отца) поднялась на его сидение, села, скрестив ноги, соединила ладони вместе и покинула этот мир.

Когда упасака вернулся, он увидел, что Лин-чжао умерла, и сказал со вздохом: "Моя дочь была остроумна и ушла раньше меня". Так что он отложил на неделю свою смерть, чтобы похоронить дочь.

Когда мировой судья Ю-ти зашел поинтересоваться здоровьем упасаки, тот сказал ему:

Дай обет все отбросить, что есть.

Остерегайся истины, которой нет.^{104}

Жизнь в этом (смертном) мире

Всего лишь тень, всего лишь эхо.

Сказав это, он положил голову на колени мирового судьи и отошел в мир иной. Его тело, во исполнение его воли, было кремировано, а пепел был брошен в озеро.

Его жена узнала о смерти своего мужа и пришла сказать сыну об этом. Когда сын услышал о смерти отца, он прекратил работу в поле, уперся подбородком в ручку своей мотыги и умер, стоя. Будучи свидетелем всех этих трех, следующих друг за другом, событий, мать удалилась в неизвестное место и жила там в уединении.

Как видите, вся семья из четырех человек обладала сверхъестественными силами и могла совершать чудеса. Эти миряне, которые были упасаками, как вы, были людьми. высоких достижений. В настоящее время невозможно найти людей таких выдающихся способностей не только среди упасак (и упасик), но даже среди монахов и монахинь, которые не лучше меня, Сюй-юня. Какой позор!

Теперь давайте снова усердно упражняться!

Дорогие друзья, разрешите мне поздравить вас с теми достойными приобретениями, которые вы накопили за чань-скую неделю, заканчивающуюся сегодня. Согласно установленному правилу, те из вас, кто на опыте постиг истину, должны выйти вперед в этом зале, как это делали прежде кандидаты, сдававшие экзамены на ученую степень в императорском дворце. Поскольку сегодня мы вывешиваем список сдавших экзамен, то это должен быть день поздравлений. Однако почтенный настоятель был настолько сострадателен, что решил продлить чаньскую сессию еще на одну неделю с тем, чтобы мы все смогли приложить дополнительные усилия для достижения дальнейшего прогресса (в самосовершенствовании).

Все присутствующие здесь Учителя являются экспертами по вопросу тренировки и, понимая, что предоставляется прекрасная возможность для сотрудничества, не станут тратить зря свое драгоценное время. Но новичкам следует знать, что трудно обрести человеческое тело^{105} и что вопрос рождения и смерти очень важен. Поскольку мы имеем человеческие тела, нам следует помнить, что трудно получить возможность услышать Буддадхарму и встретить квалифицированных учителей. Сегодня вы подошли к "драгоценной горе"^{106} и должны воспользоваться такой прекрасной возможностью и приложить все имеющиеся силы к делу самосовершенствования, чтобы не вернуться домой с пустыми руками.

Как я уже говорил, дхарма нашей школы, переданная Всем миром Чтимым в тот момент, когда он поднял вверх цветок и показал его собравшимся, передавалась из поколения в поколение. Хотя Ананда был двоюродным братом Будды и покинул дом, чтобы следовать за Буддой в качестве помощника, ему не удалось постичь истину в присутствии Всем миром Чтимого. После того, как Будда перешел в нирвану, его великие ученики собрались в пещере (чтобы составить сутры), но Ананду они не пригласили на свое собрание. Махакашьпа сказал ему: "Ты не получил Духовного Клейма Всем Миром Чтимого, так что, пожалуйста, опусти флагшток перед дверью". После этих слов, Ананда сразу достиг полного просветления. Тогда Махакашьяпа передал ему Духовное Клеймо Татхагаты, сделав его Вторым индийским Патриархом. Клеймо было передано следующим поколениям, и после патриархов Ашвагхошы и Нагарджуны, чаньский Учитель Хуэй-вэнь с горы Тянь-тай периода династии Бэй-ци (550-578), прочтя Мадхъямика Шастру (Нагарджуны), преуспел в постижении сокровенного ума и основал Школу Тянь-тай.^{107} В то же время наша Чаньская Школа процветала. Позже, когда Школа Тянь-тай пришла в упадок, Имперский Учитель Дэ-шао (чаньский Учитель) отправился в Корею (где находилась единственная копия трудов Чжи-и) переписал ее и возвратился с намерением возродить эту Школу.

Бодхидхарма, Двадцать восьмой индийский Патриарх, отправился на Восток, где стал Первым китайским Патриархом. После того, как он передал Дхарлгу, вплоть до Пятого Патриарха Светильник Ума ярко сиял. У шестого Патриарха было сорок три преемника, среди которых был выдающийся чаньский Учитель Син-си и Хуай-жан. Затем пришел чань-ский Учитель Ма-цзы, у которого было восемьдесят три последователя. В те времена Верная Дхарма достигла своего зенита и пользовалась уважением императоров и сановников. Хотя Татхагата проповедовал несколько дхарм, дхарма этой школы была непревзойденной.

Что касается дхармы, состоящей из воспевания имени Амитабхи Будды, ее высоко оценивали (китайские Патриархи) Ашвагхоша и Нагарджуна,^{108} и после Учителя Хуэй-юаня^{109} чаньский Учитель Ян-шоу из монастыря Юн-мин стал Шестым Патриархом Школы Чистой Земли (Цзинь-ту Цзун), учение которой впоследствии распространялось многими другими чаньскими Учителями.

Эта Эзотерическая Школа^{110}, после того, как ее учение последним проповедовал чаньский Учитель И-син, распространилась в Японии, но исчезла в Китае, где у вышеупомянутого Учителя не нашлось ни одного преемника.

Школа Дхармалаксаны^{111} была основана Учителем Дхармы Сюань-цзаном, но просуществовала не очень долго.

Только наша Чаньская Школа, подобно ручью, все еще несет свои воды из дальнего источника, делая богов своей паствой и укрощая драконов и тигров.^{112}

Лу Дун-бинь, он же Шунь-ян, уроженец Цзин-чуани, был одним из представителей знаменитой восьмерки бессмертных.^{113} К концу периода династии Тан, он трижды пытался сдать экзамен на ученую степень, но каждый раз проваливался. Огорчившись, он не вернулся домой, и однажды он случайно встретил в винном магазине в Чан-ани бессмертного по имени Чжун Ли-чуань, который обучил его методу продления жизни до бесконечности. Лу Дун-бинь практиковал этот метод и добился больших успехов. Он мог даже становиться невидимым и по желанию летать по воздуху над страной. Однажды он нанес свой летный визит в монастырь Хай-хуэй на горе Лу Шань. На стене колокольни монастыря он написал следующее:

После дня досуга, когда ты легок телом, Шесть органов^{114} в гармонии, скажи: все хорошо. С жемчужиной в лонной области^{115} – что истину искать, Когда ко внешнему ум безразличен, то в Чани нет нужды.

Некоторое время спустя, когда он пересекал гору Хуан-лун, перед его взором предстали пурпурные облака, принявшие форму зонтика. Догадавшись, что (в местном монастыре) живет какая-то экстраординарная личность, он вошел внутрь. Случилось так, что в это время, после барабанного боя, чаньский Учитель Хуан-лун поднимался на свое место (чтобы начать проповедь дхармы). Лу Дун-бинь последовал за монахами и вошел в зал послушать проповедь.

Хуан-лун сказал собранию: "Сегодня здесь присутствует плагиатор моей дхармы. Монах (то есть я) не будет ее разъяснять". Тогда Лу Дун-бинь вышел вперед и низко поклонился Учителю, сказав: "Я хочу, чтобы Достопочти-мый Учитель разъяснил мне значение следующих строк:

Пшеничное зерно в себе содержит всю вселенную:

Холмы и реки заполняют скромный котелок". Хуан-лун побранил его, сказав: "Дьявол, трупы стерегущий – вот кто ты!" Лу Дун-бинь парировал: "Но страж мой обладает лекарством, дарующим бессмертие". Хуан-лун сказал: "Если даже тебе удастся прожить 80000 эпох,^{116} тебе не избежать падения в мертвую пустоту". Забыв все о силе духа, упоминаемой в его собственной строчке:

Когда ко внешнему ум безразличен, то в Чани нет нужды.

Лу Дун-бинь пришел в ярость и метнул свой меч в Хуан-луна. Хуан-лун указал пальцем на меч и тот упал на пол так, что метнувший не мог его достать. С чувством глубокого раскаяния Лу Дун-бинь опустился на колени и попросил ознакомить его с Буддадхармой. Хуан-лун спросил: "Оставив в стороне строчку "Холмы и реки заполняют скромный котелок", о которой я тебя ничего не спрашиваю, скажи в чем смысл строчки: "Пшеничное зерно в себе содержит всю вселенную"?^{117} Услышав этот вопрос, Лу Дун-бинь мгновенно постиг глубокое (чаньское) значение. После этого он прочел нараспев следующее покаянное стихотворение:

Выбрасываю тыкву я свою и лютню разбиваю. И ртуть за золото отныне не приму. Теперь, когда я встретил (Учителя Хуан-луна), Я понял как порочно использовал свой ум.^{118}

Эта история о том, как один бессмертный вернулся к Тройной Жемчужине и стал полагаться на нее, а также о том, как он стал в монастыре (Сангхарама) стражем Дхармы. Лу Дун-биню также принадлежит инициатива возрождения Даосской Школы в те времена. Он был Пятым (Дао) Патриархом на Севере. Даос Цзы-ян также познал глубины ума, прочтя (буддистский) сборник "Цзу Ин-цзи" и стал Пятым (Дао) Патриархом на Юге.^{119} Таком образом, даосизм был возрожден благодаря Школе Чань.

Конфуцианское учение передавалось вплоть до Мэн-цзы, после которого прекратило свое существование. Во времена династии Сун конфуцианские ученые (также) изучали Дхарму Будды. Среди них мы можем отметить Чжоу Лянь-ци, практиковавшего Чань и преуспевшего в познании внутренней природы ума, и других, таких, как Чэн-цзы, Чжан-цзы и Чжу-цзы (все знаменитые конфуцианцы). Таким образом, в не меньшей мере чаньская Школа способствовала возрождению конфуцианства.

В наше время многие люди презирают чаньскую дхар-му. Есть даже такие, кто делает скандальные высказывания о ней, тем самым заслуживая ад.^{120} Сегодня у нас есть эта прекрасная возможность сделать хорошее общее дело, ради которого мы здесь собрались. Мы должны радоваться и дать серьезный обет стать объектами почтения драконов и богов и увековечить Верную Дхарму.

Вскоре Учителя пригласили в Ханчжоу, куда буддистские организации послали упасаку Ду-вэйя, который должен был встретить Учителя. Прибыв туда на девятнадцатый день второго месяца, он остановился в храме Цзинь-цы, где он провел собрание, посвященное дхарме, и на котором несколько тысяч человек стало его учениками. Местные власти предложили ему стать настоятелем монастыря Лин-ин, но он отказался по причине преклонного возраста и плохого здоровья.

По приглашению настоятеля Мяо-чжэна и Учителя Дхармы Ву-айя из монастыря Лин-ень, Учитель отправился в Сучжоу для проповеди дхармы собранию, после чего он посетил Ху-цю (Тигровый Холм) и почтил ступу чаньского Учителя Шао-луна (потомка Линь-цзи по дхармё). Прибыв туда, он обнаружил, что территория этой святыни подверглась людскому нашествию. Ступа и каменная плитка с традиционными надписями исчезли. Он раньше посещал это святое место во времена правления императора Гуан-сюйя [1875-1909] и хорошо помнил его. Теперь оно превратилось в груду черепков и кирпичей. Сам факт разрушения свидетельствовал о том, что это место действительно было святым. Учитель обсудил этот вопрос с местными властями и влиятельными людьми, а также посовещался с буддистскими законниками в Шанхае, которые собрали средства для восстановления ступы. Настоятелей Мяо-чжэня и Чу-гуаня, которые находились на Тигровых Холмах, попросили взять на себя руководство реставрацией этого святого места.

По пути в Сучжоу, Учитель посетил храм Шоу-шэн в Бань-тане, где отдал дань почтения ступе Учителя Юань Шань-цзи. После этого он был приглашен приверженцами чаньской школы из Нань-туна посетить гору Лан, где он провел собрание, на котором проповедовал дхарму и на котором несколько тысяч человек стало его учениками. После этого собрания он вернулся в Шанхай. Это произошло в конце третьего месяца.

На четвертом месяце Учитель получил телеграмму с просьбой вернуться в столицу. Там он остановился в монастыре Гуан-цзи. Туда прибыли представители Сангхисо всех частей страны, и новая Китайская Буддистская Ассоциация была формально учреждена и приступила к обсуждению и принятию нескольких важных резолюций. Когда некоторые делегаты от монахов предложили отменить установленные правила дисциплины и морали, Учитель сделал им выговор и написал заявление, озаглавленное "Дегенерация Сангхи в век конца Дхармы".^{121}

После этого Учитель поехал в Да-тун в провинции Шаньси, чтобы отдать долг почтения Великому Каменному Будде в юнанском гроте. Потом он выразил желание покинуть район Бэйцзина (Пекина). Местные власти посоветовали ему отдохнуть на горе Лу в Цзян-си. На пятом месяце Учитель отправился на юг со своим помощником Цзюэ-минем. Когда Учитель прибыл в Хань-коу, настоятель Юань-чэн из монастыря Бао-тун попросил его провести двухнедельную чаньс-кую медитацию, после чего Учитель направился к горе Лу, где упасака Чэн Чжень-жу ждал его. Учитель остановился там в храме Далинь.

На шестом месяце прибыло несколько чаньских монахов с горы Юнь-цзю^{122} в Цзян-си. Они сказали, что во время японской оккупации, захватчики сожгли монастырь Чжэнь-жу, чтобы китайские партизаны не могли использовать его в качестве укрытия. Весь храм был разрушен, за исключением огромной статуи Вайрочаны,^{123} которая осталась стоять на опустошенной и заросшей травой земле. Учитель опечалился, узнав об этом, и вспомнил это святое место, основанное во времена правления Юань-хо [806-820] династии Тан. Там останавливались многие выдающиеся чаньские Учителя. Он понял, что, если оно не будет восстановлено, то будет предано забвению. Учитель дал обет восстановить монастырь и обратился к местным властям за разрешением поехать туда. Упасака Чжу Хуа-бин и еще несколько человек вызвались сопровождать Учителя. Они отправились в Цзюнь-цзю в пятый день седьмого месяца.

В один из дней девятого месяца, когда некоторые бхикшуни, ученицы Учителя, жившие в Кантоне, узнали о его приезде в Цзюнь-цзю, они пришли его навестить. Добираясь пароходами и поездами, они прибыли в монастырь и увидели лишь разрушенные стены. Они встретили монаха и спросили его, где найти Учителя. Он указал на коровник. Они пригнули головы, чтобы войти в низкую дверь, но сразу они его не увидели. Оглядевшись, через некоторое время они его обнаружили. Он сидел в медитации на скамейке. Он медленно открыл глаза и сказал: "Не стоило себя утруждать и приезжать сюда." Когда они рассказали о причине своего приезда, он сказал: "Когда я прибыл сюда, здесь было всего четверо монахов, и я, поэтому, решил построить для них соломенную хижину. Но много других монахов пришло потом. Примерно в течение месяца их число увеличилось до пятидесяти. Кроме этого коровника, есть еще несколько разрушенных зданий, которые вы видели. Но поскольку вы приехали, пожалуйста, удовлетворитесь тем, что есть, и оставайтесь на несколько дней.

Хотя коровник находился в половине ли к северу от монастыря, Учителю нравился этот удаленный приют, и он намеревался, кроме всего прочего, возделывать близлежащие земельные угодья для пропитания монахов. На одиннадцатом месяце монахов прибавилось. Разовый рацион питания снизился до 30 граммов несвежей пищи, но, к счастью, упасака Цзянь Ю-цзя из Шанхая собрал средства, и все, кто оставался на горе, смогли пережить зиму. Учитель планировал расчистить землю под угодья и отремонтировать залы монастыря. Той зимой Учителя приглашали в Цюцзян и в монастырь Нань-хуа, где он читал заповеди.

[Мастер Сюй-Юнь]

"Порожнее облако"

Автобиография китайского Мастера дзэн Сюй-Юня Серия: Мастера дзэн

Пер. с кит. на англ.: Ч. Лук

Пер. с англ.: И. Ковин

Ред.: К. Кравчук

М: Либрис '1996

271с. (О), тир.1000

ISBN 5-86568-109-5

Статус: букинистика; нет в наличии

Содержание:

Вступление

1. Ранние Годы

2. Паломничество на Гору Ву-тай

3. Путешествие на Запад

4. Просветление и Искупление

5. Прерванное Отшельничество

6. Доставка Трипитаки в Цзи Чжу-шань

7. Известия о Семье

8. Миротворец

9. Нефритовый Будда

10. Настоятель Юнь-сы и Гу-шаня

11. Монастырь Нань-хуа

12. Монастырь Юнь-мэнь

13. Две Беседы

14. В Монастырях Ио Фо и Чжэнь Жу

15. Последний Год

Приложение