• Главная
• Контакты
• Нашёл ошибку
• Прислать материал
• Добавить в избранное

В предыдущей статье цикла рассматривались три основных вида интеллектуальной собственности, а также виды прав, не являющихся собственностью (неимущественных).

Мне неоднократно удавалось озадачить собеседников заявлением, что ни один из видов интеллектуальной собственности (то есть имущественных прав, относящихся к перечисленным категориям) в итоге не выполняет тех функций, для которых был создан. Между тем, ничего нового в таком заявлении нет: аналогичные выводы делают многие аналитики и публицисты современности.

Не претендуя, таким образом, на новизну, рискну всё же озвучить причины подобных заявлений. Это представляется осмысленным хотя бы потому, что в ответ на слова о вредности всех трёх видов интеллектуальной собственности самой популярной реакцией, несмотря на множество текстов на эту тему, остаётся пока удивление.

Начнём опять с торговых марок, как с самого простого случая. Вы курите? Тогда пойдите в ближайший ларёк и купите там пачку Marlboro. Только потерпите, не курите её сразу… впрочем, неважно: если даже не утерпите до окончания эксперимента, пойдёте и купите еще одну. Так, есть пачка. А теперь попросите кого-нибудь привезти вам такую же пачку непосредственно из Соединённых Штатов. То есть там купить и привезти.

Ага. Теперь положите эти две пачки рядом и сравните. Если повезёт, какие-то отличия будут заметны. Ну, да, предупреждение Минсоцразвития по-русски написано, ага. А на некоторых пачках вовсе и не написано, а так, наклеечка приклеена. А если её отклеить?

На самом деле, предупреждение по-русски печатать на самой пачке стали не так давно. До той поры вы бы вообще никаких различий не заметили на первый взгляд, а при более внимательном изучении обнаружили бы одно отличие: в штрихкоде. Так это ещё постараться надо. Что характерно, требования на язык оформления сигаретной пачки действуют не во всех странах, так что есть, например, марки сигарет, которые производят в США и в какой-нибудь Болгарии; отличить их можно либо по штрих-коду, либо уже на вкус, ибо оформление пачки абсолютно одинаковое.

Ну а теперь вскрываем американскую пачку и выкуриваем сигарету. Понравилось? Еще бы. Вскрываем отечественную и выкуриваем. Что, почувствовали разницу? Ага, и как это они вам раньше нравились? Кстати, если попадёте когда-нибудь в Казахстан, попробуйте там тоже Marlboro. На всю жизнь запомните. Просто-таки неповторимый вкус несвежего сена, да.

Если вы не курите, я предложу отведать пива. Ну, те марки, которые всё ещё привозят «оттуда», трогать не будем. попробуем… э… ну, скажем, Tuborg. Привезите бутылочку из Европы, а вторую купите прямо здесь. Открываем и дегустируем.

Хотя Tuborg – ещё ладно, а вот, к примеру, у нас когда-то продавался чешский Gambrinus. Мне он даже казался вкусным, пока я в Праге не попробовал, что такое настоящий Gambrinus. Причём, что интересно, Gambrinus у нас вроде бы не варили, везли честно из Чехии, да только не помогло.

Ладно, оставим наши дегустационные упражнения и перейдём ближе к делу. Изначально охранять наименования товаров придумали тогда, когда появились первые аналоги нынешних брендов, известные своим качеством. Для ремесленника, у которого товарец был похуже, появилось искушение назвать свой товар так же, как у более умелого соседа, чтобы часть клиентов забрать себе. Ну, он так и сделал. То есть попросту обманул покупателей. Охранять право использования торговой марки придумали изначально для предотвращения такого обмана.

В результате, как мы видели, получилось не совсем то, что предполагалось. Дело в том, что в целях охраны торговую марку сделали предметом собственности, а в качестве собственника «назначили» производителя соответствующего товара и услуги. Всё было бы хорошо, если бы до производителей не дошло внезапно, что на престиже своей марки можно неплохо делать деньги, причём не только самому производя и продавая товар, но и позволив это делать ещё кому-то под той же маркой. То есть кто-то другой и производит, и продаёт, а мы сидим и стрижем купоны. Весьма привлекательная картина, не так ли? Немудрено, что такая модель ведения бизнеса быстро стала популярной и даже получила специальное название франчайзинг.

Конечно, на владельца торговой марки действуют определённые сдерживающие факторы. Сдавая свою марку во франчайзинг кому попало, владелец вполне может получить резкое снижение популярности марки из-за, скажем, низкого качества продукции, поставляемой партнёрами под данной маркой. Поэтому обычно к торговой марке прилагаются определённые технологии, услуги по обучению персонала, иногда даже делегированные специалисты для контроля за процессом производства, а соглашение о франчайзинге накладывает на использование торговой марки ряд ограничений. Обычно, но не всегда. К тому же и в случаях, когда владелец торговой марки всерьёз пытается сделать лицензированный продукт идентичным оригинальному, далеко не всегда это ему удаётся.

Вернёмся к нашим примерам с сигаретами и пивом. Вряд ли на популярность марки Marlboro в США может серьёзно повлиять то обстоятельство, что в Казахстане под той же маркой продаётся откровенная солома. Есть ли при этом смысл для компании-владельца предпринимать серьёзные усилия по обеспечению качества казахстанской версии? Вопрос можно считать риторическим.

Далее, торговую марку, как и любой вид собственности, можно попросту продать. Продукт, который будет выпускать под той же маркой новый владелец, вполне может иметь мало общего с оригиналом.

Наконец, и сам владелец торговой марки вполне может выпускать под данной маркой что угодно, и здесь уже ему никто не указ. Классический пример этого – напиток Coca-Cola, нынешний рецепт которого не имеет вообще ничего общего с тем, что называлось именем Coca-Cola изначально (слово «кока» в названии напитка исходно обозначало то самое растение, из которого получают кокаин, а сам напиток был кокаиносодержащим; в те времена в США кокаин не был запрещён). Вообще данный сценарий достаточно типичен: выпускаем на рынок некий продукт, он становится популярен, но у нас в какой-то момент исчезает возможности его дальнейшего выпуска, либо такой выпуск становится нам невыгоден. Но популярность-то терять жалко! Вот мы и начинаем под тем же названием выпускать что-то совершенно иное.

Особенно неприятно бывает, когда потенциальный покупатель ознакомился с экземпляром того или иного продукта, например, у своих знакомых, решил, что это именно то, что ему нужно, пришел в магазин, приобрёл нечто, имеющее абсолютно то же название с точностью до последней буковки, после чего обнаружил, что с тем, что он видел у своих знакомых, приобретённое не имеет ничего общего. Должен подчеркнуть, что подобные истории более чем реальны, они происходили и со мной самим, и с людьми, которых я лично знаю.

А теперь вспомним, с чего всё начиналось. Изначально охрану торговых марок придумали, чтобы не допускать обмана покупателей. В итоге мы имеем ровно то, чего хотели избежать: торговые марки предоставляют их владельцам широчайший ассортимент методов обмана покупателей, причем методов совершенно законных.

Интересно, что в тех же США на этот факт обратили внимание законодатели, запретив продажу торговых марок отдельно от соответствующих технологий и производственных мощностей. Такая продажа была признана «мошенничеством против публики» (fraud upon the public). Всех проблем это, разумеется, не решает, зато показывает лишний раз, что проблема действительно есть.

Патентное право появилось в качестве стимула для изобретателей, причём не стимула делать изобретения, а стимула не скрывать от общества информацию об изобретении. До появления патентов многие мастера ревниво охраняли свои секреты, доверяя их на старости лет одному-двум любимым ученикам, и то часто не полностью. Зачастую уникальная технология умирала вместе с автором: так, до сих пор не раскрыт секрет знаменитого лака, которым Страдивари покрывал свои скрипки.

Введением патентного права государство предложило изобретателям раскрыть детали изобретения в обмен на право в течение определённого времени контролировать использование этого изобретения третьими лицами. По некоторым сведениям, первый закон такого рода был принят в XV веке в Венеции; срок охраны патента составлял 10 лет.

Подчеркнём, что патенты никогда не рассматривались как стимул изобретать: изобретательская деятельность является неизбежным спутником любого технологического производства и в стимуляции не нуждается, причем изобретателями, как правило, являются люди, занятые в соответствующем производстве (то есть отдельной профессии «изобретатель» не существует), а сами изобретения являются скорее результатом случайной мысли, чем целенаправленной деятельности.

Теперь посмотрим, что же происходит с патентами сейчас.

Мой любимый пример на эту тему достаточно специфичен и касается небольшой группы людей, а именно, спортсменов-парашютистов. В процессе укладки спортивного парашюта в некий момент необходимо продеть силовую петлю через люверсы на клапанах ранца, затянуть всю конструкцию и зафиксировать петлю шпилькой. До недавнего времени эта операция производилась с помощью матерчатой ленты («тявочки»), которую продевали в петлю, пропускали через люверсы, наматывали на руку и тянули со всей дури; не сказать, что сия операция доставляла укладчику много удовольствия, поскольку необходимое при этом усилие может доходить килограмм до тридцати, и на руках часто оставались ясно видимые следы от укладочной ленты.

Насколько лет назад в продаже появилось остроумное устройство, состоящее (буквально) из палочки и верёвочки, точнее – из небольшого стального стержня с двумя пропилами под верёвку и верёвочной петли. Затянуть парашют с помощью этой штучки оказалось существенно проще: хотя необходимое усилие никуда не делось, тянуть за стальной стержень как за ручку оказалось существенно удобнее, чем за обмотанную вокруг ладони «тявочку», да и пропускать этот стержень через петлю и люверсы получается существенно быстрее, чем ленту.

А теперь – барабанная дробь и внимание на арену. Стоимость фитюльки, получившей помпезное название Power Tool, составляет в США что-то около 18 долларов (прописью: восемнадцати), а у российских продавцов она идёт по цене 650–700 рублей. При том, что себестоимость её даже при ручном изготовлении вряд ли может превышать один доллар… ну, может быть, два, если принять во внимание стоимость человеческого труда в США.

Ясно, что при таком соотношении себестоимости к отпускной цене в условиях свободного рынка должны бы были появиться конкурирующие производители (хотя бы кустарные, учитывая сравнительно невысокий спрос) и цена бы быстренько снизилась до более разумной. Но не тут-то было. Фитюлька оказалась запатентована. И что-то мне подсказывает, что вряд ли деньги от этого патента достались тому, кто первым выточил соответствующий стерженёк, привязал к нему отрезок парашютной стропы и с помощью полученного предмета попробовал затянуть парашют.

Отвлечёмся теперь от специфического примера (кого, в конце концов, волнуют проблемы парашютистов, ведь узок их круг и всё такое) и посмотрим на ситуацию в целом. Технологии, которые реально чего-то стоят, всё равно никто не раскрывает, поскольку, во-первых, двадцати лет охраны маловато, а во-вторых, защита, предлагаемая патентным правом, явно проигрывает по финансовой эффективности обычному сокрытию деталей производства. И, кстати, ничего особо страшного тут нет: времена мастеров-одиночек прошли, так что в могилу технологию никто не унесёт.

Так что же нынче патентуют? А вот ерунду всякую и патентуют. Если быть точным, патентуются обычно такие вещи, которые было бы невозможно производить и продавать, не раскрыв основные идеи. Так, идея вышеописанного Power Tool’а немедленно становится очевидна всякому, кто берёт его в руки. Другим аналогичным примером является азбука «граффити», применявшаяся для карманных компьютеров под PalmOS: её невозможно было бы применять, не показав её самое пользователю.

Таким образом, в свете изначального предназначения патентов ситуация выглядит несколько экстравагантно: общество всё ещё продолжает предоставлять патентную защиту, но уже не получает за это никакой компенсации в виде раскрытия деталей изобретения, которые бы остались закрыты, не будь патентной защиты.

Что характерно, общество ухитряется в упор не видеть абсурдности сложившейся ситуации, пытаясь применять к патентному праву те же слова о «справедливости», что и для, например, авторских прав (что-то вроде «изобретателей надо вознаграждать»). Об авторских правах разговор ещё впереди. Что же касается патентов, нелишним будет напомнить, что заслуга обладателя патента не в том, что он сделал изобретение, а только в том, что он успел раньше других. В отличие от результатов творческой деятельности, изобретение вполне может быть повторено другими людьми, а некоторые изобретения просто-таки не могут не быть сделаны рано или поздно. К тому же, как водится, основная доля материальных благ от патентной защиты обычно достаётся вовсе не изобретателю (физическому лицу, автору патентуемой идеи), а той или иной фирме, обладающей достаточным ресурсом для защиты своих прав. Вообще, наличие соответствующих ресурсов (денежных средств и штата юристов) является во многом определяющим, позволяя крупным корпорациям аккумулировать патенты, зачастую монополизируя целые сектора рынка.

В ряде стран патентное законодательство оказывается чрезмерно либеральным в плане патентабельности тех или иных сущностей; так, в США можно запатентовать алгоритм, а можно даже способ ведения бизнеса (!).

America Online получила в 2002 году патент на, ни много ни мало, instant messaging как таковой (если быть точным, на любую сетевую систему, позволяющую пользователям узнать о присутствии в сети друг друга и затем общаться между собой). Совершенно непонятно, правда, как это согласуется с требованием новизны, ведь первые системы, удовлетворяющие такому определению, появились еще в середине 1980х годов (комбинация программ finger и talk, входивших в стандартную поставку Unix-систем). Возникает интересный вопрос, что же приобрело общество взамен предоставленных таким образом AOLу полномочий.

Известна неплохая иллюстрация недопустимости бесконтрольного распространения патентной защиты на различные области человеческой деятельности. Рассмотрим органы управления автомобилем. В большинстве случаев это руль, три педали (акселератор, тормоз, сцепление) и рычаг переключения передач. Пользоваться этим набором органов управления умеют сотни миллионов людей по всему миру, то есть сотни миллионов людей вложили своё время и силы в изучение навыков обращения именно с таким «интерфейсом». Теперь представьте себе, что кому-то будет выдан патент на «способ контроля транспортного средства, включающий рулевое колесо, ножные педали и ручную рукоять управления передаточным механизмом». К счастью, такой патент выдан быть не может благодаря имеющимся ограничениями; зато теперь можно надеяться, что в необходимости таких ограничений сомнений больше не будет.

Между тем, еще не стих треск ломающихся копий по поводу патентов на компьютерные программы. Как уже говорилось в предыдущей статье, легитимизация патентной защиты в отношении программ для ЭВМ позволила бы крупным компаниям-разработчикам становиться монополистами по каждой более-менее новой задаче, решаемой с помощью программы, и эффективно выкидывать с рынка всех индивидуальных разработчиков и компании второго эшелона. Несмотря на очевидную катастрофичность такого положения, потребовалась масса усилий, чтобы не допустить такой легитимизации в Европе.

Вывод по поводу патентов оказывается практически однозначным: своей прямой цели (поощрению раскрытия деталей новых изобретений) они давно не служат, как не являются и средством поощрения авторов изобретений. Вместо этого патенты стали внерыночным инструментом крупных компаний по устранению конкурентов. Вряд ли можно рассматривать патентное законодательство в его современной ипостаси как полезное для общества.

Ну а теперь о самом, пожалуй, суровом виде интеллектуальной собственности – о копирайтах, или имущественных авторских правах.

Изначально их придумали для охраны интересов авторов (в основном писателей) от произвола издателей. А теперь смотрим внимательно.

Совсем свежая история, годовой давности. Роберт Шекли, кумир миллионов читателей, автор книг, до сих пор расходящихся огромными тиражами, умер практически в нищете. На его лечение собирали деньги читатели в режиме благотворительных пожертвований. Причина в том, что все его книги оказались в собственности тех самых издателей, которые и продолжают до сих пор получать с них доходы. Истратив деньги, полученные от продажи издателям авторских прав, сам автор оказался на мели.

Здесь можно услышать, что Шекли сам виноват: продавать права никто не заставляет. Но это, строго говоря, не совсем верно. С одной стороны, издательства предпочитают именно покупать полные права на книги, а не заключать соглашения о каждом тираже; бороться с издателем не всегда получается. С другой стороны, потерять права на собственные произведения можно и помимо своей воли.

При распаде группы The Beatles её участники между собой так разругались, что не смогли утрясти финансово-имущественные вопросы, и созданную ими несколько раньше фирму Apple пришлось пустить с молотка. В итоге на сторону «уплыли» копирайты на множество песен Beatles; в частности, Пол Маккартни так и не смог вернуть себе права на, пожалуй, лучшую из написанных им вещей, а именно Yesterday (в настоящее время права на неё принадлежат вроде бы Майклу Джексону; зачем они ему – вопрос, конечно, интересный). Подчеркнём, что Пол Маккартни, таким образом, не имеет права даже исполнять лучшую из своих песен на концертах, не говоря уже о том, чтобы записать её в составе очередного диска.

Ричард Бах, попав как-то раз в ситуацию налогового банкротства, вынужден был после окончания всех перипетий выкупать права на собственные книги, которые были у него конфискованы вместе со всем остальным имуществом.

Справедливости ради надо отметить, что и Маккартни, и Ричард Бах остаются сторонниками копирайтов, что вполне можно понять, когда речь идёт о миллионных гонорарах. Узок, однако же, круг авторов, имеющих миллионные гонорары, а с прочими, чьи гонорары скромнее, не всё так просто. Так, например, материальное положение начинающего автора, печатающего короткий рассказ в каком-нибудь журнале, от копирайтной защиты вовсе никак не зависит, поскольку гонорар за первую публикацию он получил бы точно так же (за рукопись), а перепечатки ему всё равно, скорее всего, не светят. Зато редакция журнала, как правило, требует полной уступки прав на подобные произведения, просто «на всякий случай», зная, что автору всё равно особо некуда деваться (какой же начинающий автор откажется от публикации в журнале из-за каких-то там непонятных юридических заморочек). Дальше автор с удивлением обнаруживает, что, оказывается, не имеет права включить свой же собственный рассказ, например, в свой первый сборник.

Теперь рассмотрим предмет с другой точки зрения, а именно – точки зрения читателей и слушателей, или, попросту говоря, всего остального социума. Институт авторского права требует законодательной и, что более важно, исполнительно-судебно-полицейской поддержки, которая, естественно, осуществляется за счет налогоплательщиков. В то же время имущественные авторские права (в частности, право создания копий произведения) никак нельзя отнести к категории естественных; напротив, естественным является право любого индивидуума распоряжаться по своему усмотрению любой имеющейся у него информацией. Итак, общество без копирайтов, безусловно, возможно (в отличие от, например, общества без запрета физического насилия: функция защиты индивидуума от насилия со стороны других индивидуумов является естественной и неизбежной). Абстрагируемся от существующих реалий и сосредоточимся на выборе: нужны ли обществу копирайты.

Основной аргумент в пользу копирайтов состоит в том, что-де, не будь копирайтов, люди творческих профессий лишатся материальных компенсаций, в результате чего общество окажется лишено литературы, музыки, кино, а с недавнего времени к этому списку добавились ещё и компьютерные программы (заметим, до 1980 года программы для ЭВМ не были объектом авторско-правовой защиты ни в одной стране мира).

Так вот, с одной стороны, материальную компенсацию писатели, композиторы и другие люди творческих профессий могут получить и без всяких копирайтов – взять деньги за рукопись с первого издателя никто не мешает. Конечно, для многих авторов такая компенсация окажется меньше, чем основанная на копирайте, однако совсем игнорировать такую возможность было бы ошибкой.

С другой стороны, действительно значимые произведения искусства создаются не ради гонорара, а как средство самовыражения. Не так давно я задал одному из современных российских фантастов прямой вопрос, писал бы он свои романы, если бы за них не было никакой возможности получить денежное вознаграждение. В ответ автор посетовал, что на некоторые вещи у него, не будь авторских гонораров, просто не оказалось бы времени (ведь пришлось бы тратить время на зарабатывание денег чем-то кроме литературных занятий), однако перечислил при этом названия своих книг, которые точно бы были написаны, невзирая ни на какие обстоятельства. Должен сказать, что ответ практически полностью совпал с моими ожиданиями: наиболее интересные книги моего респондента в список вошли, а не вошедшие… пожалуй, их мне не жаль.

Существуют, безусловно, и такие книги, которые пишутся прежде всего ради гонорара. Увы, как правило, с искусством такие произведения имеют уже существенно меньше общего: настоящее произведение искусства не может писаться из-под палки или к поставленному сроку, оно должно вызреть и появиться ровно тогда, когда автор будет к этому готов, не раньше и не позже. Ради гонорара обычно пишется попса, такие тексты, которые самому автору глубоко безразличны.

Как ни прискорбно, погоня за гонораром часто превращает в попсовиков даже таких авторов, чьи ранние (т. е. написанные ещё не ради гонорара) произведения оставляют впечатление гениальных. Обычно для начинающего автора писательство не является основным видом деятельности; затем, если автор что-то собой представляет, его гонорары начинают расти, в какой-то момент он решает перейти в категорию профессиональных писателей (то есть сделать этот заработок основным и единственным), и за ним захлопывается дверца ловушки: теперь он вынужден писать, сообразуясь не с собственными желаниями, а с посторонними факторами, как-то нехватка денег, продаваемость книг тех или иных жанров и т. п.; для качества результата эти факторы бывают фатальными. Часто под давлением обстоятельств автор выдаёт «произведения», откровенно пятнающие его репутацию, вымученные, на которые явно не стоило тратить время ни писателю, ни читателям. Таково, например, «Новое путешествие в координаты чудес» Шекли, да и вообще едва ли не каждый второй роман этого писателя, подлинного мастера коротких рассказов – увы, за рассказы платят мало. К той же категории относятся странные, косноязычные «Хроники хорьков» Ричарда Баха и т. п.

Одним из последних аргументов в пользу копирайтов остаётся некая абстрактная «справедливость». Этот аргумент имел бы смысл, если бы авторские права действительно работали в интересах авторов; в действительности чаше получается так, что копирайты защищают интересы не авторов, а издательских компаний. Впрочем, даже в этом случае всё зависит от точки зрения. Чтобы попасть в категорию бестселлеров, книга должна пройти путь от простого текста, напечатанного на бумаге, к культурному явлению, то есть такой книге, которую цитируют к месту и не к месту, которую советуют прочитать знакомым, а тех, кто ещё не читал, обзывают тёмными и отсталыми. Так вот, в формировании такого культурного явления участвует отнюдь не только писатель; более того, совокупное время, потраченное читателями на прочтение текста, оказывается в тысячи раз больше, чем время, потраченное писателем на его написание. Вообще, если говорить о литературе сугубо развлекательной, то ясно, что писатель оказывает услугу читателю; для случая серьёзного искусства всё не столь очевидно, и обратная точка зрения (что как раз читатель делает писателю одолжение, тратя время именно на его книгу) вполне имеет право на существование.

С этими рассуждениями можно соглашаться, можно спорить, но определяющим тут является тот факт, что объективной справедливости в природе не существует, всё зависит от точки зрения.

Говоря о копирайтах, нельзя не упомянуть самое, пожалуй, причудливое явление, возникшее в этой сфере – так называемые общества по коллективному управлению авторскими правами. Законодательство допускает создание организаций, которые выдают лицензии на то или иное использование произведений, не спрашивая при этом согласия (sic!) авторов или иных правообладателей, взимают за это деньги, а затем, возможно, платят гонорары авторам. Организации такого рода должны соответствовать, безусловно, определённым правилам, а именно – быть некоммерческими и действовать в интересах авторов.

Удовлетворить этим критериям очень просто, достаточно зарегистрироваться в качестве некоммерческой организации и прописать в уставе, что-де организация действует в интересах авторов. Реально это никак не ограничивает свободу манёвра: заработанные деньги в любом случае можно передать кому надо, для этого существует множество схем, не включающих привычные понятия прибыли и дивидендов; что же касается «интересов авторов», то доказать, что организация действует не в соответствии с этим пунктом своего устава, практически невозможно.

А вот дальше начинается раздолье. Можно стричь деньги с радиостанций, пускающих в эфир защищенные авторским правом фонограммы, можно продавать издательствам лицензии на публикацию литературных произведений (обычно с крупными произведениями так не поступают, поскольку действие против интересов правообладателя здесь может оказаться слишком очевидным; но вот если дело касается небольшого рассказа малоизвестного автора – то почему бы и нет). Печально известное Российское авторское общество (РАО) ухитрялось выдавать лицензии на тиражирование CD-альбомов популярных зарубежных исполнителей, т. е. легитимизировать деятельность столь всеми нелюбимых «пиратов» (поделился с РАО – и ты уже не пират, а уважаемый издатель). А что же с интересами правообладателей? О, тут всё просто. Рассматриваемые организации вполне готовы выплатить правообладателю причитающийся ему гонорар, если правообладатель этот гонорар востребует, и даже прекратить «лицензировать» то или иное произведение, если правообладатель этого потребует. Теперь остаётся прикинуть, какова вероятность, что обладателю прав на какую-нибудь фонограмму второго эшелона из далёкой страны придёт в голову приехать в Россию и что-то там такое потребовать от некой организации, которая, не говоря ему ни слова, успела выдать целый ворох лицензий на использование принадлежащей ему собственности.

Обычно организации этой категории распределяют гонорары между теми, кто их востребовал, в той или иной «справедливой» пропорции. В результате деньги, полученные за лицензирование произведений малоизвестных авторов, достаются более крупным «клиентам», причём это даже не обязательно авторы: в качестве таковых могут выступать, например, издательства или звукозаписывающие компании, владеющие большими пакетами имущественных авторских прав. Они же, кстати, часто оказываются и учредителями соответствующего «фонда» или «ассоциации».

Итак, вот что мы имеем в итоге. Имущественные авторские права (копирайты) изначально придуманы, чтобы заставить издателей платить гонорары авторам, то есть для защиты интересов авторов от произвола издателей, и для стимулирования творческой деятельности. На деле, во-первых, копирайты часто используются издателями вопреки интересам авторов. Во-вторых, если копирайты что-то и стимулируют, то это исключительно попса, причем наблюдается даже массовый уход в попсу талантливых авторов. В-третьих, вокруг копирайтов выросла целая индустрия паразитирующих субъектов, в первую очередь – пресловутых обществ по коллективному управлению авторскими правами.

Замечу, я намеренно не касался копирайтных проблем, связанных со спецификой цифровых технологий, сети Интернет и компьютерных программ. Это – тема для отдельной, третьей статьи нашей серии. Продолжение следует.