• Главная
• Контакты
• Нашёл ошибку
• Прислать материал
• Добавить в избранное

Эта статья посвящена явлениям, полностью обусловленным даже не просто развитием общества, а конкретно техническим прогрессом. Ныне живущие люди оказались свидетелями одной из самых заметных технических революций, и цепочка изменений окружающего мира, вызванная этой революцией, буквально перевернула представления об охране как минимум одного из трёх видов интеллектиуальной собственности.

Эта статья – третья в цикле, посвященном институту интеллектуальной собственности. В первой статье мы рассмотрели объективную составляющую этого явления; вторая была посвящена тому интересному факту, что ни один из трёх видов интеллектуальной собственности на деле не решает тех задач, для которых был придуман: торговые марки открывают пути для совершенно законного обмана потребителя (хотя должны были, наоборот, интересы потребителя защищать), патенты отбирают у общественности возможность использования изобретений (хотя должны были, наоборот, дать общественности доступ к изобретениям, к которым в допатентную эпоху доступа не было), и, наконец, копирайты вовсю используются издателями, и не только ими, для попрания интересов авторов, тогда как должны были именно автора (и именно от издателей) защищать.

Отметим, что парадоксальные результаты введения интеллектуальной собственности, рассматривавшиеся в предыдущей статье, пожалуй, являются попросту неизбежным следствием из тех форм интеллектуальной собственности, в которых она появилась и в которых известна нам. Описанные злоупотребления возможны, а это значит, что их появление было лишь вопросом времени и не связано напрямую с развитием общества в других областях.

Эта статья будет, напротив, посвящена явлениям, полностью обусловленным даже не просто развитием общества, а конкретно техническим прогрессом. Ныне живущие люди оказались свидетелями одной из самых заметных технических революций, и цепочка изменений окружающего мира, вызванная этой революцией, буквально перевернула представления об охране как минимум одного из трёх видов интеллектиуальной собственности. Об этом и пойдёт речь.

Сначала появились общедоступные компьютеры, которые, несмотря на своё название, для вычислений практически не использовались.

Появление компьютеров, а заодно и относительно дешевых копировальных аппаратов, дало мощный импульс развитию «самиздата». Пожалуй, копировальные аппараты здесь «отметились» первыми: если раньше книгу, взятую в библиотеке или у знакомых, можно было разве что законспектировать, то теперь появилась возможность относительно дешево создать вполне пригодную для чтения копию, которая, правда, обходилась обычно дороже книги, но при отсутствии нужной книги в продаже оказывалась вполне подходящей заменой. Еще и сейчас в личных библиотеках можно встретить переплетенные на ручном станке ксерокопии редких в советское время книг – в основном, Булгакова, Ахматову и прочий «серебряный век». В западных странах с изданием художественной литературы проблем не было, но копировальные аппараты и там часто применялись для копирования книг – например, учебных пособий из университетских библиотек, сборников научных статей, изданных ограниченным тиражом, и т. п.

В отличие от копиров, компьютеры позволили не снимать копии с существующих книг, а создавать новые книги, чем немедленно воспользовались литераторы-любители. С появлением лазерных принтеров стало возможно в домашних условиях добиться при должном старании практически полиграфического качества конечного результата. Конечно, большого тиража при этом не сделать (слишком высока себестоимость каждого экземпляра), но напечатать сборник своих стихов или рассказов тиражом в полсотни экземпляров (для друзей и знакомых) оказалось более чем реально.

Кроме того, тексты оказалось возможно хранить и читать в электронном виде, не прибегая к помощи бумаги и издательских технологий. Появление сканеров и программ распознавания текста позволило переводить книги из бумажного в электронный формат. Теперь «тираж» книги оказался ограничен только потребностью в ней, а процесс «издания» – доступен всем желающим при практически нулевой стоимости.

Стремительное развитие компьтерных сетей сняло с распространения текстов последние физические ограничения, а появление удобных карманных компьютеров, что бы там ни говорили сторонники старых традиций, поставило в этом процессе жирную точку: издатель, стоявший с давних пор между автором и читателем, вдруг оказался третьим лишним. Это, безусловно, не отменяет бумажных книг как таковых, просто они становятся необязательным элементом взаимодействия автора и читателя.

Интересные изменения произошли и в других областях авторско-правовой сферы. Со времен появления первых магнитофонов люди переписывали музыку с пластинок на ленты и кассеты, записывали радиопередачи, копировали и сами ленты друг другу. Филофонисты коллекционировали редкие записи, и никому это особенно не мешало: при аналоговой записи неизбежно теряется качество, так что серьезной конкуренции оригиналу копии явно не составят. Когда изобрели видео, переписывание VHS-кассет тоже вроде бы никого не смущало по все тем же причинам. Даже когда появились первые цифровые диски, некоторое время никто не беспокоился. Правда, появление цифровых магнитофонов (интересно, помнит еще кто-нибудь про формат DAT) вдруг обеспокоило звукозаписывающие компании, причем обеспокоило до такой степени, что неким непостижимым образом все производители DAT согласились искусственно сделать невозможным переписывание музыки с CD на DAT иначе как через аналоговые схемы, то есть с потерей качества. Формат DAT, впрочем, быстро приказал долго жить (и не в последнюю очередь именно «благодаря» описанным ограничениям), так что история благополучно забылась.

Ситуация коренным образом изменилась с появлением устройств пользовательского уровня для записи CD. Некоторое время записываемые болванки содержали золото и по этой причине были слишком дороги для записывания на них музыки, однако же и эта эпоха быстро прошла. Добавим к этому еще изобретение форматов сжатия, резко уменьшивших объемы цифровых данных, необходимые для хранения музыки и фильмов при сохранении приемлемого для массового пользователя качества, а так же еще и то, что пропускная способность каналов общедоступных компьютерных сетей возрасла на порядки.

Общий эффект от всех этих новшеств можно выразить одной фразой: если ранее массовое тиражирование книг (текстов), музыки, фильмов и изображений было доступно единицам (издателям), то цифровая эпоха открыла доступ в эту сферу всем желающим, практически сняв все входные пороги. Издатели этого явно не ждали.

Итак, наступил цифровой век. Так или иначе это затронуло практически все сферы человеческой деятельности, в том числе и все три области интеллектуальной собственности – но в весьма разной степени.

Законодательство о торговых марках весьма неоднозначно интерферировало с доменной системой имён в сети Интернет. В самом деле, что если торговая марка совпадает с одним из идентификаторов имени домена? А если с его частью? А если сайт, поднятый в домене, не имеет никакого отношения к сектору рынка, в котором действует соответствующая марка? В России в самом конце прошлого столетия прошли два знаковых судебных процесса: относительно домена kodak.ru и относительно домена mosfilm.ru. Интересно, что результаты процессов были прямо противоположны: компания Kodak так и не добилась успеха с силовым отбиранием домена, тогда как Мосфильм добился судебного вердикта, запрещающего тогдашнему администратору ccTLD.RU регистрацию любых доменов, содержащих в себе слово «Мосфильм» (в частности, под запрет попали такие имена, как demosfilm.ru, palmosfilms.ru и т. п.)

На Западе тяжбы вокруг доменных имён окончились появлением документа «Uniform Dispute Resolution Policy», после чего всё стихло. Последний отголосок былых баталий – появление торговых марок, полностью совпадающих с доменным именем, включая суффикс верхнего уровня. Примерами таких марок служат X.org и OpenOffice.org (обе, что интересно, принадлежат свободным программным проектам). Пожалуй, можно сказать, что никаких качественных изменений в области торговых марок «цифровая революция» не вызвала.

В сфере патентного законодательства можно отметить яростные баталии за патентование программ как таковых, а также алгоритмов, протоколов обмена и прочих технических решений в области программного обеспечения. Можно ожидать, что через несколько лет утихнут и они, пока же не стоит этим баталиями сильно удивляться: была бы мутная вода, а желающие половить в ней рыбу всегда найдутся.

Совершенно иным образом обстоят дела в области пресловутых прав на создание копии. Отметим лишь несколько моментов.

Если в доцифровую эпоху воспроизвести книгу с разумными затратами можно было только при условии достаточно большого тиража, что, в свою очередь, было под силу только издателям, то с появлением современных методов воспроизведение бумажной книги оказалось технически и финансово доступно всем желающим, хотя и всё ещё сравнительно дорого (то есть в среднем дороже, чем купить книгу в магазине). Более того, бумажная книга неожиданно оказалась не единственной формой представления литературного произведения, воспроизведение же произведения в альтернативной (электронной) форме по себестоимости близко к нулю.

Далее, в доцифровую эпоху создать действительно качественную копию фонограммы или видеозаписи можно было только на профессиональном студийном оборудовании. Копии, создаваемые в бытовых условиях для личного пользования, никакой конкуренции оригиналу составить не могли. В результате цифровизации аудио- и видеотехники копии, создаваемые в бытовых условиях, оказались ничем не хуже (то есть буквально ничем), нежели профессиональные, ведь копирование цифровой информации производится бит в бит без каких-либо изменений и, соответственно, потеря качества при цифровом копировании заведомо отсутствует.

Наконец, цифровой эпохе мы обязаны появлением принципиально нового вида объектов авторско-правовой охраны – программ для ЭВМ. Копирование произведений этой категории было изначально доступно каждому пользователю в силу самой природы программ для ЭВМ как цифровой информации.

Таким образом, можно заметить, что в доцифровую эпоху нарушить копирайт «простым смертным» было либо попросту не под силу, либо под силу, но так, что никакого ощутимого эффекта для обладателя исключительных прав это не имело. В эпоху же цифровых технологий возможность войти в серьезный конфликт с копирайтным законодательством появилась практически у каждого.

Говоря короче, в доцифровую эпоху копирайты не касались почти никого; рядовой гражданин о копирайтах ежели что и знал, то чисто теоретически, и даже помыслить не мог, что какие-нибудь его действия могут оный копирайт нарушить. И вот после «цифровой революции» копирайты вдруг стали касаться практически всех.

Это вызвало изменения и в поведении правообладателей и прочих материально заинтересованных в копирайте сторон. В самом деле, раньше они могли себе позволить вообще не интересоваться действиями частных лиц; круг потенциальных нарушителей копирайта (то есть тех, кто вообще чисто технически мог это сделать) ограничивался издателями и был, соответственно, весьма и весьма узок. «Цифровая революция» внесла в этот безмятежный мирок свои коррективы. Представьте себе, например, как вы в спокойной обстановке, никого не трогая, готовите себе бутерброд с колбасой, аккуратненько и со вкусом его формируете, поправляете кусок колбасы, чтобы он покрасивее лежал, сверху украшаете, скажем, веточкой зелени, всё это время предвкушая, как вы сейчас это произведение кулинарного искусства употребите внутрь – и в тот самый момент, когда вы уже собираетесь от бутерброда откусить, на вас налетает, скажем, стая бешеных воробьев и в мгновение ока расклёвывает ваш вожделенный бутерброд в мелкие дребезги в сантиметре от вашего рта. Представили? Вот таковы примерно и были ощущения издателей, хотя никто из них в этом не признаётся.

Столь разительное изменение внешних условий вызывает, разумеется, и достаточо быструю смену стратегии поведения. Пока частные лица не представляли для издателей ни малейшей угрозы, издатели всячески старались показать частным лицам, что никак не ущемляют их свободу. Само копирайтное законодательство содержало специальные ограничения исключительных прав правообладателя (вроде fair use rights в США). В частности, создание одной копии защищенного произведения любым способом для личных бытовых или учебных нужд практически никогда и нигде не рассматривалось как нарушение закона.

Следы этой благословенной эпохи еще в начале 1990х годов можно было наблюдать в лицензиях на программные продукты в виде принципа «just like a book» (наподобие книги): в соответствии с этим принципом программу можно было передавать другим лицам, переставлять с одного компьютера на другой и т. п. при условии, что физическая возможность её использования при этом ограничена так же, как ограничена физическая возможность использования экземпляра книги: её невозможно использовать одновременно более чем одному человеку, плюс для того, чтобы один человек прекратил использование книги, а другой начал такое использование, им необходимо как минимум встретиться, чтобы передать книгу из рук в руки.

Современные лицензии на программы выглядят, как известно, совершенно иначе. Ощущение от них обычно такое, что правообладатель задался целью запретить владельцу копии всё, что только сумел себе представить. В частности, под давлением соответствующих лобби не столь давно было изобретено новое исключительное право правообладателя: право на сдачу в прокат, каковое, ни много ни мало, означает, что «владелец» копии произведения, сколь угодно легитимной, тем не менее не вправе без разрешения правообладателя использовать свою копию для сдачи в прокат. Появившуюся возможность издатели немедленно начали использовать в хвост и в гриву. Более того, обычно лицензии ухитряются запрещать и перепродажу легитимной копии третьим лицам, невзирая на то, что большинством версий копирайтного законодательства (включая и российское) право перепродажи признается неотъемлемым.

Заметим, что в применении к книгам новшество с «правом сдачи в прокат» фактически означает уничтожение библиотечного дела. К счастью, толика здравого смысла у законодателей покамест сохраняется, так что библиотеки бумажных книг пока вне опасности (хотя, заметим, поправки к российскому авторско-правовому законодательству, запрещающие людям давать друг другу читать книги, чуть было не прошли пару лет назад). А вот с прогрессивными цифровыми формами представления произведений всё, к сожалению, совсем плохо: в сентябре 2006 года в России в силу вступили поправки, накладывающие практически фатальные ограничения на библиотеки в отношении экземпляров цифровых произведений. Интересно, что закон не содержит никаких оговорок относительно лицензии правообладателя, так что библиотечные учреждения, судя по всему, не вправе выдавать на руки читателям цифровые экземпляры произведений даже в случае, если автор или иной правообладатель такую выдачу им разрешит.

Очнувшись и осознав глубину изменений, вызванных «цифровой революцией», издатели повели масштабное наступление на права частных лиц. Одно из господствующих направлений этого наступления – законодательные ограничения на предоставление услуг, связанных с передачей и воспроизведением информации. Прежде всего, разумеется, под раздачу попали Интернет-операторы. До не столь давнего времени оператор мог (что вполне нормально) возложить всю ответственность за передаваемую и распространяемую пользователем информацию на самого пользователя: в конце концов, кому как не пользователю знать, каков лицензионный статус распространяемой им информации. Представителей медийного бизнеса такой расклад не устроил: пользователя-нарушителя еще поди поймай, а провайдер – вот он, никуда не денется. На хостинговых операторов и провайдеров связности началось массированное давление, принимающее самые различные формы: от идиотических законодательных инициатив вроде DMCA в США, и до откровенно бандитских наездов в России.

Давление вынуждает операторов вводить в свои пользовательские договора такие пункты, которые несколько снижают опасность серьезного наезда со стороны копирайтных бонз, но при этом весьма существенно бьют по возможностям рядового пользователя. Так, многие хостеры запрещают пользователям размещение mp3-файлов, не делая никаких оговорок о правовом статусе таковых: бард-любитель, пожелавший выложить в Сеть свои полуподвальные записи, вполне может с удивлением узнать, что такое выкладывание является нарушением правил его провайдера (подобное мракобесие особенно характерно для Германии).

Аналогичным образом копирайтные бонзы расправились с перспективной технологией децентрализованных файлообменных сетей. Их аргументы оказались просты, как чурбан: файлообменный сети, мол, используются для незаконного распространения музыки, фильмов и «пиратского» программного обеспечения. То, что ощутимую часть трафика файлообменных сетей составляли файлы совершенно легитимные – дистрибутивы свободно распространяемого софта, а также фонограммы и видеоролики, имеющие статус общественной собственности либо лицензированные для свободного распространения, их явно не смутило.

Подобные вещи происходят не только в Интернете. Не столь давно обсуждался случай, когда жительница США столкнулась с совершенно неожиданной проблемой: сотрудник фотолаборатории для фотографов-любителей отказался выполнить заказ на изготовление отпечатка её фотографии с цифрового носителя, мотивируя это тем, что фотография имеет профессиональное качество и, соответственно, для её воспроизведения необходимо разрешение правообладателя. Уверения, что именно она сама и является автором (и, соответственно, владельцем) соответствующей фотографии, на сотрудника лаборатории не подействовали.

Важно понимать, что те же операторы Интернет вовсе не заинтересованы в охоте на собственных клиентов. Чем больше действует ограничений на информационный обмен между пользователями Сети, тем меньше трафик и тем, соответственно, меньше объем услуг, которые оператор способен продать пользователям. Точно таким же образом и пресловутый сотрудник фотолаборатории оставил собственную фирму без выручки за непринятый заказ. Таким образом, очевидно, что далеко не все корпоративные участники рынка заинтересованы в имеющемся копирайтном беспределе.

Другое направление массированной атаки обладателей копирайтов – компании, производящие оборудование и программное обеспечение для работы с цифровым звуком и видео.

Известно, что защита от копирования информации как таковая технически неосуществима без соответствующей функциональности воспроизводящего оборудования. Если та или иная информация вообще может быть воспроизведена, то, следовательно, она может быть и скопирована: помешать этому можно, разве что скрыв от пользователя детали реализации системы воспроизведения, физически защитив (например, тривиально залив эпоксидкой, либо попросту понадеявшись на то, что пользователь не разберётся во внутреннем устройстве системы) те части системы, в которых информация в какой-либо момент будет присутствовать в открытом виде; заметим, наличие таких мест необходимо, в противном случае информацию вообще невозможно будет воспроизвести.

Однако производителей сложной электроники в мире не так много, и при некоторых усилиях вполне можно «убедить» их всех ограничить соответствующим образом возможности выпускаемой техники. Блестящий пример этого – пресловутые «зональные коды», поддерживаемые DVD-приводами. Характерно, что почти для всех выпускаемых приводов имеются прошивки сторонних разработчиков, начисто устраняющие пресловутую «защиту», что само по себе наглядно демонстрирует суть зональной защиты: это не более чем троянская (то есть действующая вопреки интересам пользователя) вставка в оригинальную прошивку устройства. Проблема в том, что копирайтные бонзы на сей раз превзошли сами себя: им удалось заставить всех производителей DVD-дисководов предусмотреть такие вставки в своих устройствах.

В конце прошлого года через законодательные органы США едва не прошел так называемый Analog Hole Bill, который предполагал, ни много ни мало, запрет на производство аппаратуры для оцифровки видео, за исключением закрытых систем, которые должны были бы распознавать специальный сигнал в аналоговом входном потоке, обозначающий «разрешенность» данного сигнала к оцифровке. Собственно говоря, термин analog hole (аналоговая дыра) обозначает имманентно существующую дыру в любой защите от копирования текстов, музыки, изображения или фильмов: если любой из этих видов информации может быть воспроизведён (напечатан на бумаге, показан на экране или проигран через динамики), то он, соответственно, может быть и записан, соответственно, с помощью сканнера и распознавателя, с помощью фотоаппарата или видеокамеры, и, наконец, с помощью микрофона. «Заткнуть» аналоговую дыру можно только одним способом: запретив производство соответствующей аппаратуры.

То, что средства оцифровки аналогового сигнала чаще используются не для нарушения чьих-то копирайтов, а для создания, например, любительских видеофильмов и аудиозаписей «неофициальных» исполнителей, опять же, поборников копирайта не волновало. К счастью, нашлись и те, кого это (а заодно и такая странная штука, как свобода частных производителей) все-таки волнует.

Если Analog Hole Bill оказался столь одиозен, что практически не имел шансов на принятие, то явление более общее, именуемое DRM (Digital Rights Management) в разных своих формах используется вовсю. Общая его идея в том, что формат представления той или иной информации предусматривает пометки о лицензионном статусе соответствующей информации, а все средства, позволяющие рассматриваемый формат использовать, при этом анализируют значение пометок и отказываются производить операции, противоречащие имеющимся пометкам. Частным (и, к сожалению, успешным) случаем DRM является уже упоминавшаяся зональная защита DVD.

Важным моментом в DRM является то, что для успешного достижения поставленной цели необходимо контролировать все существующие средства воспроизведения данного формата. Иногда это достигается закрытием спецификаций самого формата, что, впрочем, спасает ненадолго. Чаще любители DRM уповают на то, что большая часть аппаратуры и программного обеспечения все равно является закрытой, а «маргиналы», пользующиеся хоть тем же Linux’ом, погоды всё равно не сделают.

Реализация DRM в программах, распространяемых с открытыми исходными текстами, заведомо бессмысленна, т. к. найти в программе и исправить нужное место так, чтобы DRM не соблюдался, может едва ли не каждый второй пользователь. В итоге, кстати, та же зональная защита обычно не работает при воспроизведении DVD на компьютерах с ОС Linux, а заодно и на тех немногих DVD-проигрывателях, в которых Linux используется в качестве прошитого ПО. Это, с одной стороны, внушает определенный оптимизм противникам DRM; с другой стороны, то же обстоятельство делает весь мир свободного программного обеспечения мишенью для перманентных нападок со стороны медиа-индустрии.

Необходимо заметить, что очень часто DRM запрещает и такие действия пользователя, которые никоим образом не являются нарушением копирайтного законодательства. Так, право создать резервную копию купленного произведения на случай порчи оригинального носителя сохраняется за владельцем легитимной копии практически во всех версиях копирайтных законов, как и право перепродать свой экземпляр другому лицу; между тем, DRM часто делает эти действия невозможными или затруднительными.

Итак, картина вырисовывается весьма любопытная. Защищая свои интересы в изменившемся после цифровой революции мире, копирайтные бонзы вмешиваются в работу независимых компаний, диктуют условия операторам Интернет и производителям аппаратуры (кстати, лишая их заметной доли дохода), душат перспективные технологии (те же файлообменные сети, а с десяток лет назад – DAT-магнитофоны), упорно придумывают способы ограничить производство и использование открытого программного обеспечения. Что еще хуже, под прикрытием «защиты авторских прав» они доходят до методов, препятствующих независимым авторам в создании своих собственных произведений, таких как любительские видеофильмы и аудиозаписи: не так давно мне встретилась жалоба видеолюбителя на то, что имеющаяся техника не позволила ему перегнать свою (собственноручно отснятую) miniDV-кассету на DVD-рекордер, обвинив в нелегальном копировании. Характерно, что комментаторы немедленно порекомендовали взять Linux и перегонять через компьютер.

Общества по коллективному управлению авторскими правами, возникнув в ответ на потребность обойти в ряде случаев букву копирайтного закона, исподволь сменили самую цель копирайтного законодательства: вместо принципа «автор должен быть вознагражден» они эксплуатируют принцип «пользователь должен заплатить», а кому в итоге достанутся деньги – уже не так важно.

Как уже говорилось в предыдущей статье, обеспечение соблюдения копирайтного законодательства, с одной стороны, осуществляется за счет налогоплательщиков, а с другой – в большинстве случаев не имеет прямого отношения к защите интересов авторов (создателей) художественных произведений. Единственным исключением является пока что кино, особая роль которого обусловлена существенными материальными затратами при съемках фильмов, однако существует и такая точка зрения, что, не будь копирайтной защиты, те же (по качеству) фильмы можно было бы снимать чуть ли не в сотни раз дешевле.

Не знаю как у вас, а у меня возникает один вопрос: а не слишком ли высокую цену платит общество за весьма и весьма сомнительное счастье лицезреть голливудскую кинопродукцию?

Нельзя не отметить и еще один момент, связанный со столь резким расширением круга лиц, которых напрямую касается копирайтное законодательство.

Подобно чеховскому герою, который так и не поверил, что его отправляют в тюрьму за открученную гайку, широкая публика никогда не поверит, что копирование может быть злом, к каким бы ухищрениям ни прибегали пропагандисты копирайтных общественных отношений. Отдельные люди – как правило, либо сами представители медиа-индустрии, либо единицы, клюнувшие на пропаганду – поверят, но в массе это погоды не сделает. В доцифровую эпоху, когда копирайты напрямую касались только избранных, с этим было, конечно, гораздо проще.

Шесть лет назад была опубликована моя статья Информационное общество будущего и современность, в которой был сформулирован принцип информационной свободы и (возможно, что и впервые) применен концепт информационного насилия. Готовя к публикации нынешний цикл статей, я в первых трёх из них намеренно не упоминал термин «информационное насилие». Об информационной свободе и интеллектуальной собственности – в следующей статье цикла.