|
||||
|
|
Советские помещики Меня опять занесло далеко вперед. А посему надо вернуться назад. Не выдержав жизни в коммуналке, родители вступили в писательский дачный кооператив. Решили построить дом в Красной Пахре. Строительство длилось годы, прорабы проворовывались, их сажали, дело стопорилось, но в 1957 году мы, наконец, переехали в собственный кирпичный дом! Он был еще недостроен, но родители решили зимовать уже там. Многое приходилось достраивать и доделывать, денег постоянно не хватало, но желание вырваться из коммуналки было превыше всего. Чтобы купить хоть что-то нужное, приходилось покупать краденое. Помню мамины рассказы о добыче стройматериалов. К примеру, подъезжает она к магазину, где ничего нельзя купить, стоит возле нашей «победы». Мимо проходит мужик и заметив ее ищущий взгляд начинает отряхиваться: «Вот черт, весь в цементе вымазался!». Это означало, что у него есть цемент. Она незаметно кивает. Мужик садится к ней в машину и говорит, когда и куда ей подъехать. Один из таких продавцов, видимо, довольный тем, как она с ним расплатилась, сказал: «Ты вот что, ты меня Держись, я все могу достать, я ночной сторож!». Каких только историй не было связано с добычей стройматериалов. Во многих сельских магазинах можно было раздобыть, допустим, толь или дранку в обмен на куриные яйца. А где писателям брать яйца? Каждый исхитрялся как мог. Запомнилась одна смешная история, связанная с близкой маминой подругой очаровательной Татьяной Аркадьевной Смолянской, женой писателя Геннадия Фиша. Их дача была совсем близко от нашей. И как-то утром, Татьяна Аркадьевна, для меня всю жизнь «тетя Таня», вышла в кокетливом халатике из дома (они строили на участке еще маленький домик под названием «времянка» и позарез нужен был толь), подошла к рабочим и спросила у бригадира: «Скажите, у вас есть яйца?». «А как же!» – гоготнул он. Тетя Таня, как теперь говорят, не въехала. «А сколько?». «Сколько положено!» – ответил он под хохот бригады. И только тут до тети Тани дошло, что она сморозила… Отлично помню, как знаменитый поэт Павел Григорьевич Антокольский вышел на дорогу и просто перехватил машину, доставившую кому-то цемент. Скандал был нешуточный! И вот мы переехали в Пахру. Боже, какой простор, какая воля после коммуналки. Правда, в школу приходилось ходить за два километра в военный городок на 36-й километр Старокалужского шоссе. По дороге на дачу мы проезжали деревни Коньково, Теплый Стан… Большой дом, большой участок. Но пришла пора идти в школу, в четвертый класс. В сентябре это было даже приятно – идти пешком, но когда зарядили дожди… В поселке заасфальтирована была пока еще только одна улица, то есть собственно, шоссе, а вот чтобы дойти до шоссе требовались усилия поистине титанические. Почва в Пахре была глинистая и превратилась буквально в топь. Ходить можно было только в резиновых сапогах, да и то приходилось эти сапоги двумя руками вытаскивать из грязи. В результате мы делали так: мама провожала меня до шоссе, там я переобувалась, грязные сапоги мама забирала, а чистые я брала с собой и надевала их на обратном пути. И так, пока не наступила зима. Постоянным спутником у меня был ныне знаменитый кинорежиссер Иван Дыховичный, тогда просто Ванька. Он был моложе меня на год, но общаться с ним было весело. Он всегда знал, что нынче в моде, несмотря на более чем юный возраст. Дочь Татьяны Аркадьевны Смолянской, моя нежно любимая подруга Наташа Фиш, вспоминает, что как-то я сказала: «Судя по тому, что говорит Ваня, его родители тоже против советской власти». Взрослые, слышавшие это заявление одиннадцатилетней девицы, похолодели! А тетя Таня сказала маме: «Тата, самое страшное тут слово „тоже“!».  Кстати, в ту первую зиму в Пахре на меня возложили весьма ответственную задачу – выгуливать беременную Наташу Фиш. Мне это льстило безмерно, еще бы – взрослая замужняя женщина гуляет под моим присмотром. Мы ходили в лес, беседовали чинноблагородно и, насколько я помню, нам обеим не было скучно. Кстати, два забавных эпизода, связанных с Наташиным сыном Мишкой, которого я выгуливала еще, так сказать в утробе матери. В школе ему велели написать слово «герой» в дательном падеже. Он написал «По герою ползала муха». Казалось бы, все правильно, «герой» в дательном падеже, но в нашей галактике этого было недостаточно, родителей вызвали в школу и долго песочили за идеологическую незрелость восьмилетнего пацана. Тот же Мишка прославился среди знакомых тем, что спросил у матери, кто такие евреи. – Это такой народ…– слегка растерялась Наташа. – Народ? И где они живут? – Везде, они рассеяны по всему миру… – А в Москве они есть? – Есть. – А у нас на Полянке? – И у нас на Полянке. – Евреи? На Полянке? – несказанно удивился Миша Гальперин. В детском саду ему еще не успели объяснить, кто он такой. С нами частенько ходила гулять и Альба, собака Фишей, гладкошерстный фокс, белый, с черными ушками, существо фантастического ума. Как-то Татьяна Аркадьевна сказала дочери: «Наташа, одевайся, идем к Вильмонтам». Подойдя к нашему дому, они обнаружили у крыльца Альбу. Она знала, куда идти. В другой раз мама сказала: «Наташа, зайди к нам, есть косточки для Альбы». Альба это услышала и прямым ходом направилась к нам. Создавалось впечатление, что она понимала каждое слово. Школа в военном городке была хорошая, у меня появились новые подружки из офицерских семей. Помню, как-то осенью нам объявили, что в ближайшие дни занятий не будет, нас посылают убирать картошку. Конечно, ребятня была в восторге. Но боже, что это была за уборка! Каждому выделялась полоса топкой земли, из которой голыми руками надо было выбирать картошку, сил у нас было не так уж много, и если поначалу все старались, жаждали соревноваться, кто быстрее соберет, то через несколько часов мы выбивались из сил, и кто-то додумался, что если хочешь отличиться, лучше затаптывать картошку в грязь, иначе норму просто не выполнить. В результате этих сельскохозяйственных работ многие из нас потом долго хворали. На мой взгляд в этом казусе как в капле воды отразились все провалы нашего сельского хозяйства. Кому в голову взбрело посылать такую мелюзгу в поле, давая норму наравне со старшеклассниками? Наверняка какому-то чиновнику из местных. Сколько картошки пропало, сколько учебных часов, не говоря уж о здоровье детей. Я проучилась в Пахре два года – четвертый и пятый класс, а потом родители получили двухкомнатную квартиру в писательском доме на Ломоносовском проспекте. Боже, какая была радость! Мы приехали смотреть квартиру и чуть не рехнулись от счастья. Дом был оборудован по финской технологии. Отопление в стенах, окна на винтах, а главное финская стенка в кухне. Раковина из нержавейки и белые шкафы! Просто чудо по тем временам! Стенка шла углом, а в углу были круглые вертящиеся полки.  – Катька, мы с тобой будем играть в аптеку! – возликовала мама. В те годы в аптеках были круглые вертящиеся полки. Жизнь в этой квартире поначалу казалась чудом не только из-за финской кухни и белой ванной комнаты. В те годы, видимо, было сильное желание приблизиться к человеческим нормам жизни. Велось огромное жилищное строительство, и в новых районах была масса всяких нововведений. Например, из молочной напротив носили на дом молоко, кефир, сырки, из булочной – хлеб. Из диетического магазина у Калужской заставы возили заказы. Их доставлял импозантного вида мужчина по имени Петр Дмитрич. В эти заказы входили и яйца. Тогда диетические яйца высшей категории стоили рубль тридцать за коробку, а первой категории, мелкие, рубль девять. Мама терпеть не могла мелких яиц и потом еще в течение многих лет презрительно называла их «Петькины яйца». «Опять ты купила „Петькины яйца“!» – возмущалась она, к некоторой оторопи Пети Гейбера, который как-то услышал эту фразу. Однако благодать довольно быстро кончилась. Сначала перестали носить хлеб, потом молоко, а потом и Петр Дмитрич куда-то сгинул. Видимо, городские власти решили, что нечего баловать людей, чай не буржуи. Тогда как раз начиналась космическая эра.  Наш дом располагался рядом с кинотеатром «Прогресс», где ныне находится театр Джигарханяна. Билеты, особенно на дневные сеансы, стоили какие-то копейки и я бегала на все фильмы, которые там шли. Мне было лет двенадцать, не больше, когда я попала на фильм «Все о Еве» с потрясающей Бэтт Дэвис. Он меня буквально ошеломил, я смотрела его раз пять подряд. Посмотрев его вновь не так уж давно, я пришла к выводу, что у меня в двенадцать лет был уже неплохой вкус. Еще одним потрясением, правда, совсем иного рода, стал фильм с Марио Ланца «Любимец Нового Орлеана». Его я тоже видела множество раз. Но все рекорды побил «Мистер Икс» с Георгом Отсом. Мы с мамой обе в него влюбились. У нас в доме было много его пластинок, мы ходили на все его концерты и гастрольные спектакли. А потом нередко ездили в Таллин, в театр «Эстония». Это был поразительный артист, обладавший не только фантастическим по тембру голосом, великолепной внешностью и обаянием, но и настоящим драматическим талантом. Ему были подвластны все жанры, от легчайшей оперетки до глубоко трагических оперных партий, таких как Рене в «Бале-маскараде», Яго в «Отелло», Риголетто. А какой это был Онегин! А Демон! А «Дон Жуан»! А «Джанни Скикки!» На московских гастролях театра «Эстония» в 1972 году, в ту страшную иссушающую жару, я видела Отса в роли Кола Брюньона в опере Кабалевского. Его танец, когда Кола борется с чумой, до сих пор стоит у меня перед глазами. Тогда же я впервые услышала Отса в мюзикле «Человек из Ламанчи». Несмотря на все мыслимые в Советское время регалии, по-настоящему этот великий, без преувеличения, артист не был достаточно оценен, ибо позволял себе петь эстрадные песни. Многие его по этому поводу не считали серьезным артистом. К сожалению, эта ханжеская точка зрения на легкие жанры сохраняется и по сей день, чего бы это ни касалось. Сколько презрительного фырканья я слышала по поводу, например, Владимира Спивакова, который не всегда убийственно серьезен за пультом. Таких примеров множество. Но речь не о том.  В самом начале шестидесятых родители наконец продали дачу в Пахре, у них попросту не было денег содержать этот дом в советских условиях. И сбагрив непосильную ношу, сняли на лето дом в местечке Высу в Эстонии. Помню, как-то ночью мама разбудила меня: «Помоги отодвинуть кровать, крыша протекла!». Кровать была отодвинута, под течь поставлен таз. Мама улеглась и с наслаждением проговорила: «Какое счастье, что это съемный дом! Утром скажу хозяевам, что крыша течет и все!». Мы жили на этой даче несколько лет, дом был большой и там у нас бывали самые разные гости. Однажды жила месяц и Нина Станиславовна Сухоцкая, о которой я писала выше, а в соседнем доме была снята комната для ее подруги Фаины Георгиевны Раневской, которая столоваться ходила к нам. Она была остроумна, в этом нет сомнений, бесконечно талантлива, и так же бесконечно одинока и несчастна. Все так, как пишут в многочисленных благостных воспоминаниях. Но у меня, шестнадцатилетней девочки, осталось от нее и другое впечатление. Она бывала чудовищно бестактна и деспотична, особенно в отношении Нины Станиславовны. И это чувствовали все в доме. Помню смешной случай. Фаина Георгиевна панически боялась мышей. В домах у эстонцев мышей не водилось, но наш кот Куке с восторгом охотился на полевок и, конечно же, с превеликой гордостью приносил в дом свои трофеи. Как-то после очередной бестактности Фаины Георгиевны, мы сидели на террасе за обедом и вдруг увидели, что к крыльцу бежит Куке с добычей в зубах. Обычно в таких случаях мы его гоняли, но тут по молчаливому согласию промолчали. Крику было! Может и нехорошо по отношению к великой артистке, но что сделаешь, так оно было! А в довершение всего Фаина Георгиевна сманила нашу домработницу. Правда, та выдержала каких-нибудь два месяца и вернулась к нам в слезах раскаяния. «Я думала, она такая знаменитая, а она меня за человека не считала!».  Живал у нас и Олег Чухонцев, с которым папа познакомился в Ялте. Он вернулся оттуда с каким-то молодым человеком и сказал, что это необыкновенно талантливый поэт. Мы все с ним подружились, и он любил нашу семью. Мы много шутили, смеялись, гуляли. Как-то в лесу нас застиг дождик. Олег тут же выдал экспромт: «Мы гуляли по лесу без зонтика, я и Катя, Вильмонт и Вильмонтиха». У меня с Олегом связано одно из самых прекрасных воспоминаний в жизни. Мы с ним ходили по грибы. Я написала об этом случае в романе «Хочу бабу на роликах!», поэтому не буду повторяться. Скажу только, что когда мы с ним приперли это немыслимое количество грибов домой, мама в ужасе всплеснула руками и смачно выругалась. Всю эту массу надо же было чистить! И хотя мы оделили грибами всех знакомых, но работы все равно было много! Приезжала к нам и моя любимая школьная подруга Галя Филимонова. А Высу, надо заметить, находился в пограничной зоне, и чтобы там спокойно жить, надо было получить разрешение. Поскольку мы уезжали туда на все лето, то естественно, у нас такие разрешения были, а вот у наших гостей, которые приезжали иной раз на недельку, не всегда. Проехать в поселок ничего не стоило, но иногда пограничники ходили по домам с проверкой. И вот как-то вечером, сидим мы на террасе пьем чай, с нами Олег и Галя. Вдруг появляется хозяйка: «Пограничники идут!». Олег с Галей хватают свои чашки и бегут в огород, прятаться. Галя до сих пор вспоминает, как сидела на корточках под кустом красной смородины с чашкой в руках и давилась от нервного смеха.  В Высу была совсем иная жизнь. Эстония всегда славилась своими молочными продуктами. Даже те, что продавались в магазинах, были отменного качества, а нас, по протекции хозяйки, снабжал молочными продуктами один хуторянин. Он привозил сливки в пол-литровых банках, закрепленных на багажнике велосипеда. Вы можете представить себе, какой густоты были эти сливки? Банки закрывались просто бумажкой с ниточкой, пластиковых крышек тогда еще не появилось. Сливки были настолько жирными, что стоило два-три раза ударить вилкой, они сбивались в масло! И как-то мама не без робости сказала хуторянину: «А нельзя ли, чтобы сливки были пожиже?». Он посмотрел на нее, как на полнейшую идиотку и сказал: – Почему, можно! Просто буду не три раза пропускать их через сепаратор, а два. – А если только один раз? – промямлила мама. – Нельзя! – отрезал он. – Говно будет!  Еще кто-то возил нам свежекопченую рыбу. Салаку, кильки, камбалу, иногда угрей. Это была сказка! В дождливые вечера нередко покупалась бутылка водки, и все с наслаждением выпивали под картошку с селедкой, под грибы или копченую рыбку. А потом играли в карты, во что-нибудь сугубо примитивное, вроде «девятки» или «козла». Мы с Галкой особенно любили «козла». Там играют двое надвое. Мы с ней всегда играли в паре и у нас была разработана своя сигнализация, разумеется мы выигрывали и очень часто, что совершенно выводило из себя Олега, но поймать нас никому так и не удалось. Олег вообще был чрезвычайно азартен. Помню, он как-то играл с мамой в пинг-понг, и она его обыграла. – Олег, и не стыдно проигрывать пенсионерке? – смеялась она. Он злился ужасно и отвечал: – Ну да, у вас совершенно хамская подача! Однажды к нам на несколько часов заехали на машине Тарковские, Арсений Александрович и Татьяна Алексеевна. Этот их визит запомнился тем, что они показывали фокус. В коробочках популярных тогда сигарет «Шипка», имелась папиросная бумажка, которую Арсений Александрович складывал четырехгранником и поджигал. Четырехгранник взлетал в воздух! Конечно, всем тут же захотелось овладеть этим замечательным искусством. Но у нас «Шипку» не курили, а все запасы Тарковских быстро истощились. Они благополучно уехали в тот же день, а назавтра мама явилась из магазина с авоськой набитой коробочками «Шипки». – Все равно я туг курю не то, что люблю, ничего, покурю «Шипку», но я должна научиться! Мы все научились! А папа, куривший обычно сигареты с фильтром, чтобы мама не одна страдала от «Шипки», завел себе мундштук, который окрестил «дудулькой», и с тех пор до самой смерти курил с «дудулькой» даже сигареты с фильтром. Дудульки менялись, конечно, но если она вдруг исчезала, то по дому разносились такие стоны и вопли, что все присутствующие кидались искать «дорогую пропажу». Сейчас Высу вспоминается совершенной идиллией в старинном духе. Да так оно и было, по-видимому. Но никаких кулинарных приобретений, пожалуй, не помню. Разве что компот из ревеня. Й пирог с ревенем.
У нас почему-то ревень встречается крайне редко, а в Эстонии он весьма популярен. В 1967 году родители по ряду причин в Высу не поехали, но отправили туда меня. Знакомые сняли комнату и я поехала с Галей Филимоновой. Для нас обеих это была первая самостоятельная поездка, к тому же Галя впервые попала в Эстонию, это потом она стала часто приезжать к нам. А тогда мы с нею наслаждались свободой! Эта поездка кроме всего прочего запомнилась тем, что мы с ней, отнюдь не вокалистки, уходили далеко в лес и там предавались разгулу – громко пели дуэты и арии из опер и оперетт. Петь на людях мы не смели, и правильно делали. Однажды на наши вопли из кустов выскочил испуганный пограничник. Мы здорово перетрусили – у нас не было пропусков в пограничную зону. Но юный воин так обрадовался, что мы не диверсанты и не шпионки – те не стали бы так голосить, это и козе было понятно, – а просто глупые молодые девки, что даже не спросил документов, а сказал: «Девчата, а чегой-то вы все какое-то ненормальное поете? Спели бы песенку, а?». Мы здорово смутились и, пробормотав что-то, помчались домой. Больше мы в лесу не пели. Но по сей день ездим вместе отдыхать, вот буквально на днях вернулись из Мюнхена, куда ездили встречать Новый год. Но неизменно со смехом вспоминаем наши лесные вокализы. Однако никаких рецептов, связанных с Галей, у меня нет. Она, как говорится, не по этому делу. Мы дружим с шестого класса, и я зову ее Гусей. Так вот, однажды в восьмидесятых годах Гуся почему-то решила приготовить гуся. Я была приглашена, тем более, что гусь готовился под моим телефонным руководством. Этот гусь у Гуси оказался для меня знаменательным – я встретилась там с тем самым ракетчиком, о котором писала выше, и у нас с ним было пять лет счастья. Пути Господни неисповедимы. Однако жанр требует вернуться немного назад, к той самой домработнице, которую сманила Фаина Георгиевна Раневская. Это была отменная кулинарка и горькая пьяница. Держать в доме спиртные напитки было опасно. Однако человек она была хороший и я многому у нее научилась. Взять, к примеру, десерты. Снежки, лимонное желе… Это было очень вкусно. Я потом часто это готовила, а теперь из-за диабета только с тоской вспоминаю. Поделюсь этими вкусными воспоминаниями с моими читателями. Итак, начнем с лимонного желе. Удивительно нежное, и я бы сказала, изящное блюдо.
А снежки… Слюнки текут при одном воспоминании.
Кстати, об антоновке – поистине бесценная штука для кулинарных шедевров. О пирогах и струделе я уже писала. Напишу уж заодно и о других рецептах. К примеру, пюре из антоновки. Нет ничего проще, легче и безотходнее.
Антоновку, к примеру, можно и жарить, опять таю как гарнир. Нарезать толстыми кусочками и пожарит на сливочном масле. Кайф! К тому же антоновка несказанно хороша для гуся, утки и даже курицы. Вы слыхали про утку с яблоками? А про курицу с яблоками? Не все слыхали, уверена. Но попробуйте начинить самую примитивную курицу антоновкой и зажарьте в духовке, как обычно. Получится просто праздник! А моя мама пекла блинчики с антоновкой. Очень вкусно!
Гимн антоновке я пропела, можно вернуться… К чему? Ведь у меня нет сюжета. А что это я увлеклась сладостями? Видно, комплекс диабетика, хоть на бумаге… Лето в Эстонии – тоже целая эпоха в жизни, и, надо заметить, эпоха на удивление приятная. Как-то там не случалось ничего плохого – все были более или менее здоровы, по крайней мере, я ничего такого не помню. Зато масса забавных эпизодов, которые в этой книге куда уместнее печальных. Помню, как-то мы с мамой собрались ехать в районный город Раквере. Папа пошел провожать нас на автобусную остановку и встретил там Илью Львовича Фейнберга, знаменитого пушкиниста. Илья Львович был человек широко образованный, талантливый и папа любил с ним поговорить. Мы уехали. До Раквере езды на автобусе было минут сорок пять, там мы, разумеется, обошли магазины, заглянули на рынок, да еще и пообедали в ресторанчике, иными словами прошло много часов. Домой с покупками мы вернулись на такси. Папы дома не было. В то время у нас как раз жил Олег Чухонцев. Мы спросили его, где Николай Николаевич. – А разве он с вами не уехал? – крайне удивился Олег. Мы испугались. – Он что, с тех пор не возвращался? – Нет, – испугался и Олег. Мы с ним побежали к автобусной остановке. Там все так же стояли папа и Фейнберг, по-прежнему державший его за пуговицу. Папа, судя по его виду, был близок к обмороку. И взглянул на нас как на спасителей. Что ж поделаешь, встретились два литературоведа! Поистине драматическая история произошла в Высу с нашей кошкой Китти. Это была весьма нервная особа каких-то голубых кровей. Мама купила ее на Палашевском рынке за пятерку. Мы ее обожали и к моменту, о котором я собираюсь поведать, ей исполнилось уже пятнадцать лет. Раньше, уезжая на лето, мы оставляли ее на даче у наших соседей, предполагая, что она не вынесет дороги в отличие от своего сына Кукса, который всегда путешествовал с нами. Однако в тот год, не помню уж по какой причине, соседи не могли ее взять, и ветеринар посоветовал дать кошке четверть таблетки снотворного. Лекарство подействовало, кошка мирно уснула и проснулась уже в Высу. Слегка пошатываясь после искусственного сна, она вышла в сад и… исчезла. Мы сбились с ног в поисках, бегали, кричали, звали, все напрасно. – Она ушла умирать, старая ведь уже, – сказал кто-то. Как ни больно нам всем было, пришлось смириться. Прошло больше двух месяцев, сезон кончился, народ разъезжался и нам тоже через два дня предстоял отъезд. И вот утром за завтраком я глянула в окно и лишилась дара речи. За заборчиком дачи напротив я увидела призрак. – Что с тобой? – всполошилась мама. – По-моему там Китти, – пролепетала я. – Что за бред! – поморщился папа, решивший, что это бабские истерики. Но при взгляде в окно родители тоже остолбенели. Китти сидела на чужом участке у забора и ждала. Надо заметить, что она пропадала не раз, но сама никогда не возвращалась, ее надо было искать, умолять и ловить, что мы немедля и сделали. Правда, на сей раз, она легко далась в руки. Вид у нее был странный. Кожа на груди была совсем голая, шерстка, видимо, вылезла. И, конечно, она отощала, но в остальном все вроде было нормально! Мы ликовали. У всех тут же заработало воображение. Каково пришлось избалованной домашней кошке в лесу… По возвращении в Москву, выяснилось, что наша старушка еще и беременна! – Вот старая блядь! – в сердцах заметил папа. Прошло года два или три и мы переехали с Ломоносовского на Самотеку. Папа подобрал в Переделкине чудного пса по имени Лорд. Поначалу Китти была безмерно оскорблена. Но потом вроде бы привыкла. А однажды она исчезла. Мы там жили на первом этаже, и она ушла в форточку. Сколько мы ее ни искали, все было тщетно. Видимо, на сей раз она действительно ушла умирать. На Самотеку мы переехали из двухкомнатной квартиры в трехкомнатную, просто поменялись с доплатой. Это произошло в семидесятом году. Мама с восторгом говорила – слава Богу, я вернулась в Москву! Рядом с нашим трехэтажным домом располагался Екатерининский бульвар, где в иные вечера гуляло до семидесяти собак. Царство собачников. Там возникали романы, дружбы, и дружбы крепкие. Две семьи из моих собачьих друзей живут в Израиле, я бываю там довольно часто, мы всегда видимся, и вообще поддерживаем постоянную связь, хотя собак давно ни у кого нет.  Благодаря такой «собачьей» дружбе, я попала в геологическую партию на должность поварихи. Хозяин добермана по кличке Марс, геолог Саша Живкович, в процессе совместного выгуливания собак вдруг предложил мне поехать с его партией на Урал. И мне вдруг безумно этого захотелось, нас же всех воспитывали во вполне романтическом духе, мы ездили за туманом, за запахом тайги, и я не была исключением, опасаясь только, что родители будут против. Однако маму, почему-то, это не смутило. Папу, разумеется смутило, да еще как, но главной у нас была мама, и я поехала! Да еще мне пришлось взять с собой Лорда, поскольку у него незадолго до поездки приключилась тяжелая болезнь мочевого пузыря и ветеринар посоветовал взять его с собой, чтобы он там вылечился травами. Никто в партии не удивился, так как Сашка тоже брал с собой Марса. Мне было сказано, что в Свердловске мы остановимся на день в гостинице «Большой Урал» и я соответственно оделась. И вот представьте себе картинку: я приехала в аэропорт с огромной собакой на поводке, с пишущей машинкой (я как раз получила первую книжку для перевода), в шелковом костюмчике и на высоких каблуках. Увидев группу – все в кедах, драных джинсах, штормовках, я здорово смутилась, но меня спасло в глазах группы умение посмеяться над собой. Хотя чувствовала я себя до ужаса глупо, но переодеться до прибытия на место возможности не было: все вещи шли отдельно. В Свердловске мы не задержались, а сразу уехали. В Москве мне было обещано, что готовить придется на газовой плитке, но пока в баллонах не было газа, мне пришлось свой первый полевой ужин готовить на… паяльной лампе, которой до тех пор и в глаза не видела. Правда, мне ее в руки не давали. Шофер выкопал ямку, поставил туда лампу, включил ее и пламя с ревом и диким напором уперлось в земляную стенку. А сверху я поставила огромную кастрюлю картошки – ничего другого у нас пока не было, разве что мешок лука, привезенный из Москвы. Правда, на паяльной лампе я готовила всего два дня, дальше действительно появилась двухконфорочная плитка. Для кухни мне поставили большую палатку, и это было мое царство. А жила я тоже в отдельной палатке. Первые дни я пребывала в некоторой панике. Как я справлюсь со всем этим хозяйством в столь отличных от Москвы условиях? Однако, несколько дней и я вполне освоилась. Вставала ни свет, ни заря и мыла оставшуюся с вечера посуду, вода в такую рань была теплая, над рекой стлался легкий туман, тишина, красота… Затем я готовила завтрак из того, что Бог послал – какая-нибудь каша, яйца, помидоры. И шла будить народ. А так как по паспорту моя фамилия Вильям – Вильмонт, что повергало в шок работниц почты в городе Нижние Серги, – то кто-то мгновенно сочинил стишок: «Вставай, вставай, мудила!» – Вильям-Вильмонт будила».  После завтрака все уезжали в маршрут, но кто-то обычно оставался со мной и двумя псами. Потом у нас появился и третий: из Свердловска привезли родного брата Марса, добермана Тимку. До него псы жили мирно, а с его явлением начались собачьи свары. Однажды, когда я вышла из кухни с огромной кастрюлей в руках, чтобы слить картошку, мне под ноги подкатился рычащий и хрипящий ком дерущихся собак. Только чудом мне удалось удержаться на ногах и не уронить кастрюлю. Иначе я бы и сама ошпарилась, собаки бы пострадали и люди остались бы голодными. Вообще, надо заметить, я за три месяца не получила ни одной производственной травмы. Сашка уверял меня, что я первая повариха, которой это удалось. Считаю это доказательством высокого класса, разве нет? И до сих пор горжусь. Итак, все уезжали в маршрут, а я брала свой старенький «ундервуд» и садилась за стол с книжкой и словарями. Вокруг летало несметное количество слепней, но наши шоферы нашли выход. Они ставили рядом со мной жестяную банку из-под селедки с дымящимися гнилушками – создавали дымовую завесу. Я сидела и переводила книжку гэдээровского писателя Якобса «Пирамида для меня». Совершеннейшая социалистическая муть, но начинающему переводчику выбирать не приходилось. А вечером, к возвращению ребят я опять-таки готовила, что Бог послал. Стабильно у нас была картошка, макароны, лук, помидоры, томатная паста и сгущенка в огромных банках. Как-то ребята достали ящик свиной тушенки, но она была такой отвратительной, что ее никто есть не желал и все не съеденное продали кому-то в деревню. Спасали грибы. Иногда я с кем-то из шоферов ездила на добычу в Нижние Серги или Михайловск. Помню как-то, когда я уже освоилась и приобрела вполне полевой вид – штормовка, мятые штаны, кеды, в продуктовом магазине в Сергах я купила ящик яиц. Ко мне вдруг подошел какой-то мужик, окинул меня оценивающим взглядом и спросил: – Геолог, что ли? – Да, – с невероятной гордостью ответила я. – Сама шоферишь? – уважительно осведомился он. – Нет, – говорю, – я на хозяйстве. – Молоток! – оценил он меня. Почему-то этот разговор доставил мне невероятное удовольствие. И весьма повысил, как теперь принято выражаться, мою самооценку. Супы, которые я там варила, буквально из топора, я называла «уральской фантазией». Как правило, это были постные супы, куда шло все, что было под рукой, но однажды в Михайловске я купила кусок мяса, правда, не настолько большой, чтобы приготовить из него что-то на всю команду. И я сварила бульон. Настоящий прозрачный бульон, к нему отдельно рис, как иногда делала дома, а мясо измельчила, поджарила с луком и оставила на ужин, чтобы добавить к макаронам.  Меня не поняли. Прозрачный бульон, даже с рисом, был воспринят как пустое хлебово. Интересно, что «уральскую фантазию» все трескали и не роптали, и я поняла – для работяг главное, чтобы ложка в супе стояла. И учла этот опыт. Больше никто не роптал, правда, когда у нас ничего кроме картошки не было, мужики шутили: «Кать, имей в виду, от крахмала только воротнички стоят!». Но это была расхожая партийная шутка. После довольно долгого постного периода – мяса просто негде было взять – нашим мужикам удалось купить барашка. Нашлись умельцы, барашка зарезали, освежевали, но к мясу меня, слава Богу, не подпустили. Помощник начальника партии Саша Болтанский по кличке «Болтик» все хлопоты по приготовлению шашлыка взял на себя. Шашлык не женское дело. Итак, нам предстоял праздник желудка, и мы решили отметить его как настоящий праздник! Одному из шоферов было поручено купить спиртное, Болтик оставался на хозяйстве, а мы поехали в Нижние Серги в баню! Кроме меня у нас была еще одна женщина, очаровательная Наташа Горева по прозвищу Пеночка. И вот мы с Пеночкой намылись в бане, подушились (у меня был с собой маленький флакончик французских духов) и, чувствуя себя, несмотря на все тот же полевой прикид, неотразимо прекрасными и счастливыми, вышли на улицу, где нас уже ждали чистые и даже отчасти выбритые ребята. Все были в приподнятом настроении – еще бы, шашлык и в обычной-то жизни праздник, а тут, когда так давно не видели мяса… Подъехали к лагерю, в нос ударил запах шашлыка и у всех голова пошла кругом. Болтик расхаживал возле самодельного мангала с гордым видом – шашлыки готовы, стол накрыт, можно садиться. Правда, увидев то, что купил шофер, Сашка Живкович заметил: «Жадность может фраера окончательно сгубить!». Дело в том, что в целях экономии и в погоне за количеством, был куплен вермут местного производства по цене один рубль две копейки за бутылку. «Этим можно только заборы красить! – резюмировал Сашка, – но с шашлыком пойдет»-. И вот на столе целый таз упоительно пахнущего мяса. Мы все схватили по куску и у всех тут же глаза полезли на лоб. Есть это было нельзя! Кислятина такая, что слезы из глаз. Что же выяснилось? Болтик замариновал мясо в… неразбавленной технической уксусной кислоте! Есть его было просто опасно для жизни. Даже собакам не отдашь. А из все той же жадности замариновано было все мясо! Чтобы ненароком собаки его не сожрали, пришлось немедленно вырыть глубокую яму и закопать там наш праздник! В результате мы опять ели картошку, запивая горе вермутом по рубль две! Мат, обрушившийся на голову несчастного Болтика, по сей день стоит у меня в ушах! Бедой Болтика было то, что он считал себя компетентным буквально во всем! И тем не менее, я всегда с огромной нежностью и благодарностью вспоминаю, как зимой, когда у папы буквально отобрали Лорда люди, отлавливавшие в городе бездомных животных, я в панике позвонила Болтику, он сразу примчался и поехал со мной к ветеринарной лечебнице на улице Юннатов, куда к вечеру свозили едва живых животных. Мы полдня простояли там на морозе, и Болтик утешал меня. За эти часы мы выяснили, что ни в коем случае нельзя «качать права», надо сразу предлагать деньги. «Вы, ребятки, с ними осторожно, – учил нас сторож, – это ж нелюдь, разве человек будет таким делом заниматься». Стемнело, стали возвращаться эти жуткие душегубки. Мы кидались к ним. «Не, мы сегодня на Самотеке не были, мы Измайлово бомбили!». В какой-то момент я уже потеряла надежду и замерзла как цуцик. Болтик отправил меня куда-то греться. И через десять минут подбежал ко мне с Лордом! Что за вид и запах были у моего несчастного пса! Болтик рассказал: «Когда я к ним кинулся, они сразу ухмыльнулись: знаем за какой ты собакой! На Самотеке старик за нами бежал, палкой стучал!;. Кать, если у тебя кошка пропадет, ты ее тут лучше не ищи… Они и кошек и собак в одну клетку кидают»… Тоже ведь дети галактики! Пробыв два месяца в Свердловской области, мы стронулись с места и поехали в Пермскую. Переезд занял три дня, если не ошибаюсь. По пути мы остановились в Кунгуре, городе, знаменитом своей пещерой. Остановились в гостинице, как белые люди. И решили пойти пообедать в местном ресторане, куда нас благополучно не пустили. У нас, оказывается, вид был недостаточно элегантный для этой убогой забегаловки. Мы уж готовы были смириться, но недавно присоединившаяся к нам Тамара Дмитриевна Троицкая, профессор МГУ, не могла такого стерпеть. Она пошла к директору и выдала ему там по первое число. В результате нам удалось пообедать в ресторане! После обеда решили ехать в пещеру. Чтобы попасть в нее, надо было переправиться на лодке через реку Ирень. День был жаркий, солнечный, мы встали в очередь на переправу. И вот стою я у поручней на мостиках, разморенная, довольная, на мне красивая заграничная кофточка с большим вырезом, а рядом со мной Наташа – тоненькая, изящная, в обтягивающих джинсиках. А в уходящую лодку усаживается парочка провинциальных туристов – толстая тетка в коротком кримпленовом платье, взмокшая от жары и синтетики, с газовой косынкой на «хале». А ее муж весьма заинтересованно на меня поглядывает. И вдруг тетка говорит, тоже глядя на меня и даже не понижая голоса: «Наверное, проститутка!». Муж потупился и пробормотал: «Не знаю!». Мы с Наташей чуть не упали от хохота. Узнав об этом Сашка, а с его легкой руки и все остальные, стали звать нас «Две подруги, бельдюга и простипома». Так изящно называлась тогда рыба, которую поставляли детям галактики. Следующей нашей стоянкой был поселок Кусьё-Александровский в Пермской области. О нем я писала в книге «Нашла себе блондина!». В нашей шестьдесят первой партии за три месяца перебывало много народу, но отношения сохранились лишь с Сашей Живковичем. Мы с ним по-прежнему друзья, он живет в Израиле, в маленьком городке Арад, и его жена Наташа, тоже моя подруга, со смехом недавно сказала мне: «Что ж ты прямо из-под нас продала нашу квартиру?». Я даже не сразу смекнула, в чем дело. В романе «Хочу бабу на роликах!» бабушка героини продала свою двухэтажную квартиру с видом на пустыню, то есть такую, как у них.  Сашка неоднократно приходил мне на помощь в тех крайних ситуациях, в которых я иной раз оказывалась. И я всегда это помню с благодарностью, не говоря уж о том, что поездка на Урал стала для меня необычайно важной вехой. Я почувствовала себя после этого опыта иначе, мне стало легче жить. Осенью, когда все уже вернулись домой, я пригласила в гости наиболее близких людей из нашей партии и закатила им пир, мне ведь не очень удавалось проявить свои кулинарные возможности в полевых условиях. Я наготовила уйму всего, но главным блюдом был мой фирменный форшмак, о котором столько говорилось в «Курице в полете». Недавно мне показали рецепт форшмака «от Вильмонт», почерпнутый из Интернета. Он ничего общего с моим рецептом не имел и тот, кто взялся его готовить по Интернетовскому рецепту, наверное, меня проклял. Мой рецепт полностью приведен в «Курице», кроме того он был опубликован в кулинарном журнале «На здоровье!» и все-таки я приведу его здесь, ведь это одно из моих коронных блюд.
Разумеется, я собиралась и впредь ездить с геологами в поле, но в силу разных обстоятельств больше у меня не получилось, однако дружбу с Сашкой Живковичем сохранила по сей день, и он все так же элегантно кроет меня матом, что меня нисколечко не обижает, я же знаю, что он тоже меня нежно любит. Иногда по телефону спрашивает: «Тебя там, в Москве никто не обижает?». И я уверена, что это неформальный вопрос, хотя чем он мне поможет из своего Арада? Хотя кроме Сашки я ни с кем из нашей достославной шестьдесят первой партии сейчас не встречаюсь, но вспоминаю то лето с душевным трепетом. Оно оказалось необычайно важным для меня. Я многому научилась, многое поняла, многому узнала цену. По окончании сезона Сашка спросил: «Слушай, я раньше всех поварих премировал стихами Асадова, но тебе, наверное, это не подойдет? Тебе, наверное лучше Даррелла подарить? „. С чем я согласилась. Книги в то время были жесточайшим дефицитом, а в глухих уральских поселках можно было иной раз напороться на весьма редкие издания. Ах боже мой, что только тогда не было дефицитом! Помню, на Урале получила письмо от мамы: «Мы с папой вчера шли домой от Колхозной. В обувном давали туфли на платформе. И очередь была небольшая. Мы тебе купили, надеюсь, окажутся впору“. Из экспедиции я вместе с Тамарой Дмитриевной Троицкой возвращалась поездом, а Лорда мне должны были привезти несколько позже самолетом. Своих я не предупреждала, решила сделать сюрприз. Поезд приходил рано утром. Я позвонила в дверь. Открыл мне папа. При виде меня он ошеломленно отступил назад с возгласом: «Катя, ты с ума сошла!». И захлопнул перед моим носом дверь! Но тут же распахнул ее, и выскочившая в прихожую заспанная мама крикнула: «А где же Лорд?».  Там же на Екатерининском бульваре я подружилась с супружеской парой, Милой Каганской и Володей Житницким и с живущей в Риге сестрой Милы Тамарой. Володя – типичный пример инженера-гуманитария, порождение той эпохи, когда мальчику как-то совестно было учиться в гуманитарном ВУЗе. Основные его интересы по сей день остаются в сугубо гуманитарной сфере. А сестры, мои дорогие подруги Мила и Тамара – врачи-психиатры. Сейчас все трое живут в Израиле, и я регулярно их навещаю. Особенно запомнился первый приезд к ним в Реховот. Я приехала в Израиль в гости к своей подруге Любе, о которой речь впереди. По моей просьбе Любка, которая немного знакома с Житницкими, позвонила и сказала им, что у нее есть для них письмо от Кати Вильмонт и завтра она будет в Реховоте, Они обрадовались, дали ей адрес и мы с утра отправились в Реховот, пришли по адресу и Любка позвонила в дверь. Открыла Тамара, не знакомая с Любкой, но предупрежденная о ее визите. Сделав вежливо-приветливое лицо она пригласила ее войти, но тут за Любкиной спиной увидела меня, открыла от удивления рот и вдруг как заорет: – Мила! Мила! Выскочила Мила, увидела меня и заорала: – Володя, Володя! Выскочил Володя и, как человек весьма чувствительный и эмоциональный, начал при виде меня сползать по стеночке. Сюрприз удался на славу! После бурных объятий, восклицаний и поцелуев нас повели гулять в ныне уже не существующие в Реховоте пардесы – апельсиновые рощи, где впервые в жизни я попробовала апельсин с дерева! С тех пор я всегда навещаю в Реховоте это нежно мною любимое семейство. Мила и Тата мои верные читательницы. Еще в Москве я нередко обращалась к Миле за медицинскими консультациями. Я не лечусь у психиатров, но обе сестры еще и прекрасные терапевты. Помню, как-то Тамара по телефону из Риги консультировала меня, когда папа свалился с воспалением легких, а лечили его врачи из поликлиники Литфонда, что бывало иной раз опасно для жизни. Я каждый день созванивалась с ней, читала назначения врачей, и только с ее одобрения применяла то или иное средство, выписанное врачами. Слава Богу папа в тот раз быстро встал на ноги именно благодаря Тамаре. А собак у нас ни у кого сейчас нет. Кстати, я уже писала, что Лорд заболел – у него сделался полупарез мочевого пузыря, иными словами он не мог сам мочиться. И я шесть лет два раза в день делала ему массаж, что у нас в доме называлось «доить Лорда». Иными словами я стала «невыездной», так как ни маме, ни папе он просто не давался. «Почему ты его не усыпишь?» – нередко спрашивали меня. Что на это можно ответить? Потому что я его люблю? Но это же и так понятно. Однако после его смерти, я дала себе слово не заводить больше собак. А вообще-то я кошатница. Кошек люблю до безумия, но сейчас не держу их, только собираю коллекцию фигурок. Друзья возят мне всяческих кошек со всего света, их у меня около пятисот. Но мой последний кот, обожаемый Жука, о достоинствах которого говорилось в «Путешествии оптимистки», был любителем тех самых крохотных пирожков, о которых с тяжелыми вздохами и мечтательным выражением лица вспоминают многие мои друзья и знакомые. Особенно Жука любил пирожки с зеленым луком и яйцами. Стоило мне поставить миску с этими пирожками, непременно прикрытую полотенцем, на стол и выйти из комнаты, как Жука кидался к ней, лапой сшибал еще горячий пирожок на пол и, чтобы тот скорее остыл, гонял его по комнате. А потом с урчанием выгрызал начинку. Тесто он тоже сжирал, чуть позже оставляя только кончики. Люди тоже сметали эти пирожки с урчанием. Сейчас я расскажу, как они делаются.
 |
|
||
|
Главная | Контакты | Нашёл ошибку | Прислать материал | Добавить в избранное |
||||
|
|
||||
