• Главная
• Контакты
• Нашёл ошибку
• Прислать материал
• Добавить в избранное

Наиболее красивы в Ригведе гимны о рассвете. – Божество, описываемое четко, без неясности в персонификации. – Первые намеки на длительность рассветов. – Обязательность прочтения тысячи строк и даже целой Ригведы во время наступления рассвета. – Тройное и пятикратное подразделение рассвета. Оба эти указания говорят о его длительности. Таков же вывод из двух имен – Ушас и Вьюшти. Сюда же относятся и дискуссии, связанные с непониманием этих пассажей Ригведы. – Долгий промежуток в ряд дней между первым появлением света и восходом солнца. Это ясно отражено в Ригведе (VII, 76, 3). – Объяснения комментатора Саяны неестественны и неудовлетворительны. – Наличие многих рассветов перед восходом. – Почему зори упоминаются в Ригведе во множественном числе. Множественное число в обращении не показатель почета и не означает зорь последовательных дней. Говорит о непрерывности процесса рассвета. – Этот взгляд подтверждается в «Тайттирийя Самхите» (IV, 3, И). – Зори как тридцать сестер. Прямые подтверждения их неразделенности и длительности есть в «Тайттирийя Брахмане». – Проверка объяснений Саяны по поводу тридцати зорь. – Тридцать зорь описываются как тридцать шагов одного рассвета. – Прямое упоминание в Ригведе о вращательном движении зорь, подобном колесу. Их прохождение изо дня в день по тому же месту. Все это говорит как бы о группе зорь, объединенных в количестве тридцати. – Сумма результатов. – Утверждение полярного характера зорь в Ведах. – Возможные колебания в описаниях рассветов в Ведах. – Объяснение легенды об Индре, сотрясавшем их колесницу. Точные строки гимнов говорят о том, что зори, описываемые таким образом, относятся к древним временам. – Ведические зори носят полярный характер.

Мы видели, что Ригведа не содержит прямых указаний на день и ночь, длящихся по шесть месяцев, но этот недостаток более чем достаточно восполняется параллельными пассажами иранских писаний. Но подобного недостатка нет в том, что касается зари, долгой зари с ее сверкающим великолепием кругов в небе, то есть явлений, типичных для Северного полюса. Богиня зари Ушас, очень заметное в Ведах и любимое божество, восславляется в Ригведе в 20 гимнах и упоминается в ней более 300 раз, иногда о ней говорится в единственном числе, а иногда и во множественном. Эти гимны, как говорит Д. Муир, выделяются своей красотой – если не сказать, что они наиболее прекрасны среди всех гимнов. По мнению Макдонелла, эта богиня является самым изысканным созданием ведических поэтов, и ни в одном другом произведении литературы, исполненной религиозных описаний, нет более очаровательного создания.

Богиня зари Ушас описывается в гимнах Ригведы с наибольшей выразительностью, и для нас еще более важно то, что природная суть этого божества не затемняется ее личностными описаниями в гимнах. На примере этого образа нам предоставляется хорошая возможность доказать весомую суть нашей теории, выявив по возможности то, что наиболее древние описания зари явно носят характер, указывающий на Арктику. Нет никакой вероятности в предположениях, что ведические поэты могли так восторженно описывать и быстро пролетающую зарю умеренной или тропической зоны или высказать столько беспокойства по поводу возможности прихода зари просто потому, что причиной такого беспокойства могло быть отсутствие у них электричества или свечей, чтобы скоротать как-нибудь ночь, длящуюся менее 24 часов. Но гимны, посвященные заре, еще не исследовались с этой точки зрения.

Иногда кажется, что все переводчики Ригведы, как западные, так и восточные, молча согласились с тем, что Ушас не что иное, как знакомая всем заря тропической или умеренной зон. То, что так могли думать Яска и Саяна, естественно, но западные ученые, вероятно, восприняли этот взгляд под влиянием теории, говорящей, что родиной арийской расы было плато Центральной Азии. Не будь эти ученые столь подвержены влиянию данного утверждения, они могли бы точнее высветить эти сюжеты, не игнорируя многие указания в гимнах о заре, те, которые должны были вызвать интерес и желание рассмотреть вопросы астрономического и природного характера ведической зари. Но эти вопросы ими или игнорировались, или крайне небрежно объяснялись и отодвигались в сторону.

Здесь мы будем уделять внимание главным образом именно этим пассажам в тексте и увидим, что они, будучи разъяснены как описания природных явлений, безошибочно указывают на полярную природу ведической зари.

Первый намек, говорящий о длительности ведической зари, содержится в «Айтарейя Брахмане» (IV, 7): до того, как начать жертвоприношение, именуемое «гавам-аянам», ведущий жрец Хотри должен был прочитать долгую молитву, содержащую не менее тысячи стихов (строф?). Она именуется «Ашвина-шастра», поскольку посвящается божествам Агни, Ушас и Ашвинам, обретающим власть в конце ночи и начале дня. Хотри должен был прочитать этот длиннейший текст, начиная с полуночи, «когда мрак ночи уже должен был вытесняться светом зари» («Ашвалаяна Шраута-сутра», VI, 5, 8). Это же время упоминается и в Ригведе (VII, 67, 2, 3). Текст столь велик, что Хотри, который должен был его прочитать целиком, мог, в соответствии с предписанием, подкреплять свои силы вкушением топленого масла, заблаговременно приготовленного, но лишь после того, как трижды жертвенно предлагал его богам («Айтарейя Брахмана», IV, 7; «Ашвалаяна Шраута-сутра», VI, 5, 3). В «Айтарейя Брахмане» говорится, что «он мог вкушать масло перед началом повторения строк, подобно тому как в этом мире ни колесница, ни повозка не смогут двигаться без хорошей смазки. Так и возобновление его чтения продлится лишь после смазки топленым маслом (после съедения его)». Из этих строк видно, что, поскольку чтение должно было быть законченным до восхода солнца, то жрецу следовало его начинать или сразу после полуночи, когда еще темно, или же рассвет был столь длительным процессом, что этого времени хватало для проведения всего чтения, завершая его, как указывается, до первого проблеска солнца над горизонтом.

Первое предположение надо сразу отбросить, так как указанная шастра, судя по ясно изложенному указанию, уже не должна была звучать, когда мрак ночи вытеснялся появлением света. А это значит, что промежуток между первым появлением света и восходом солнца был в те дни достаточно длительным, чтобы дать возможность прочитать долгий хвалебный гимн, содержащий не менее тысячи строк. И более того, в «Тайттирийя Самхите» (И, 1, 10, 3) говорится, что, если даже чтение шастры начиналось в положенное время, оно могло закончиться еще до восхода солнца, а в таком случае «Самхита» предписывает в оставшийся промежуток времени провести несколько жертвоприношений животных.

Автор сутр, относящихся к Ригведе, Ашвалаяна, указывает, что в таких случаях чтение следует продолжать до восхода солнца, дополняя его другими гимнами («Ашвалаяна Шраута-сутра» VI, 5, 8). Другой же автор, Апастамба («Апастамба Шраутасутра», XIV, 1, 2) к упоминанию в «Тайттирийя Самхите» указанных жертвоприношений добавляет, что даже все десять мандал (книг) Ригведы могут быть прочтены жрецом, если такая необходимость возникнет в ожидании солнца. Из всего этого делается ясным, что появление солнца над горизонтом часто запаздывало, как бы нарушая ожидания людей, и к таким случаям относится несколько свидетельств в «Тайттирийя Самхите» (II, 1, 2, 4), где сказано, что, поскольку солнце не появляется в ожидаемый миг, то боги должны совершать ритуал праяшчитта – готовиться к смерти.

В «Тайттирийя Самхите» есть и другое указание на большую длительность наступления рассвета (VII, 2, 20) – здесь говорится, что в таких обстоятельствах следует принести семь жертв, адресуя их семи божествам: каждому по одной жертве. Эти божества – Ушас, Вьюшти, Удешьят, Удьят, Удита, Суварга и Лока. Первые из этих жертв явно относятся к заре в ее пяти воплощениях. В «Тайттирийя Брахмане» разъясняется, что Ушас и Вьюшти – это «заря» и «восход» (III, 8, 16, 4), но иногда их здесь же называют ночью и днем, и хотя мы можем принять это пояснение как в известной мере правильное, потому что Ушас и Вьюшти могут являть собою указания на конец ночи (Ушас) и на начало дня (Выошти), все же мы должны четко учитывать указания этого памятника на принесение жертв таким трем божествам, как носящим следующие имена: Удешьят (образ готовящегося рассвета), Удьят (образ наступающего рассвета) и Удита (образ наступившего рассвета). Им следует приносить жертвы до восхода солнца.

Отметим, что в зоне тропиков не может возникнуть представлений о таких трех формах, или образах, поскольку там рассвет наступает почти мгновенно и разница между его краткими мигами практически неуловима. Поэтому нам следует считать, что акт рассвета, разделенный на столь многие части, руководствуясь которыми приносили соответствующие каждой из них жертвы, должен был длиться долго.

Три указанные части рассвета знали, по всей видимости, поэты Ригведы, где (VIII, 41, 3) «любимые богом Варуной существа смогли заставить расцвести для него три утренних зари», и еще: «три, блестящие от росы» (или «озаренные блеском вод»). В Ригведе есть и другие строки, где умоляют зарю не запаздывать, не медлить долго, чтобы не смогло ее обжечь солнце, как «воришку (приблизившегося к нему)» (V, 79, 9). И еще – кони зари обвиняются в медлительности (II, 15, 6), и люди даже устают, глядя, как заря медлит на горизонте.

Но еще более выдающееся указание есть в Ригведе (I, 113, 13) – поэт ясно утверждает: «Богиня Ушас восходила в древности длительно и постепенно». И в другом гимне (I, 118, 11) определение «наиболее затяжная» («шашват-тама») тоже относится к заре. Кроме того, наличие таких слов, как «ушас» и «ви-юшти», само по себе является доказательством длительности рассвета, ибо, если бы заря вспыхивала мгновенно, не было бы нужды употреблять такое слово, как «ви-юшти», то есть «полный расцвет» зари, как это постоянно встречается в Ригведе (то, которое переводится и как «вспыхивание зари»). И кажется, никто не поднял вопроса – а почему два отдельных слова «ви» и «юшти», соединенные в одно приставкой «ви», применяются в указанной связи с текстом? Ведь слова применяются для выражения мыслей, и если бы «ушас» и «ви-юшти» не требовались бы для определения двух разных феноменов с целью их различения, то никто бы, особенно в этой древности, не озаботился бы поиском выражений, тем более что для обычных целей (описаний) это явно обременительно. Но и эти факты, даже наводящие на многие размышления, не должны быть принимаемы за решающие, а поэтому мы рассмотрим более выразительные пассажи в гимнах, касающиеся длительности ведических зорь.

В связи с этим я обращусь к цитате из Ригведы (I, 113, 10). В первой строке этой строфы вызывает затруднение переводчиков главным образом слово «самайа». Комментатор Саяна, которому следует Г. Вильсон, считает, что это значит «близко». Макс Мюллер переводит как «вместе, заедино», а Р. Рот, Г. Грассман и Т. Ауфрехт соединяют два слова «самайа бхавати» и переводят как «тот, кто являет себя между двумя». В результате возникло три основных варианта перевода строфы.

Вильсон (вслед за Саяной): «Как долог период, в течение которого встали зори? Как долог будет период их восхода? Желая принести нам свет, Ушас следует действиям тех, что прошли впереди, ярко сверкая. Идет с другими (следующими за ней)».

Г. Гриффит (следуя за Максом Мюллером): «Как долго то время, когда они будут вместе – зори, которые светили, и зори, которые будут здесь светить потом? Одна тоскует о предшествующих зорях, жадно стремясь, и идет дальше вместе с другими, радостно сияя».

Муир (вслед за Ауфрехтом): «Как велик промежуток, лежащий между зорями, которые взошли, и теми, что еще должны взойти? Ушас тоскует, стремясь за первыми, и радостно идет, сияя, вместе с другими (которые придут)».

Но, несмотря на эти разные пояснения, суть строфы, в меру стоящего перед нами вопроса, может быть легко уловлена. Есть две группы зорь – те, что уже проявились, и те, что еще будут светить. Если мы примем перевод Г. Вильсона и Г. Гриффита, то их смысл сможем свести к тому, что есть две группы зорь, которые вместе взятые занимают столь долгое время, что возникает вопрос – как долго они бывали вместе? Говоря другими словами, две группы зорь, будучи объединены, длились столь долго, что люди начинали спрашивать – когда же они завершатся, или пройдут?

Если же принимать перевод Ауфрехта, то выходит, что долгий период разделяет прошедшие и приближающиеся (грядущие) зори, или, говоря по- другому, был долгий перерыв, пропуск в регулярной последовательности появления зорь.

В первом случае такое описание допустимо, если мы предположим, что длительность пребывания зорь на небе была очень велика, это длилось много дольше, чем мы сможем видеть в умеренной или тропической зонах.

Во втором же случае долгий разрыв во времени между прошлыми. и будущими зорями следует относить к понятию долгой паузы, или ночи, которая приходится на время до начала движения второй группы зорь. А этот феномен возможен только в арктическом регионе. Значит, какой бы перевод мы ни приняли, то есть относящийся к длительному течению зари или к долгой ночи между двумя группами зорь, описания эти станут понятны, только если мы соотнесем их с упоминавшимися выше полярными условиями.

Нижеприводимые ведические строфы выглядят, однако, как подтверждение мнения Саяны или Макса Мюллера. В них говорится о нескольких зорях – тех, что миновали, и тех, что придут, а между двумя группами залегает долгий перерыв. Это и выглядит как реальный смысл строфы. Но вместе с тем, если мы не будем особо выделять искомое значение, то, даже вникая в перевод Ауфрехта, мы, преследуя нашу цель, не сможем избежать возможности увидеть и в нем описания, относящиеся к полярным условиям. Речь идет о 10-й строфе в гимне, и нельзя не заметить, что и в 13-й строфе (I, 113, 13) говорится о том, что «в прежние дни длительно (шашват) сияла богиня Ушас», что явно обозначает долгую длительность зорь в древности.

Приведем другую строфу, которая еще более выразительно указывает на описываемое явление. В VII мандале Ригведы содержится ряд гимнов, посвященных Ушас. В одном из них (VII, 76) поэт, сообщив сначала, что зори поднимали свое знамя на горизонте с обычным великолепием, выразительно говорит дальше (в строфе 3), что протекало несколько дней между первым проблеском зари на горизонте и восходом солнца.

Поскольку эта строфа очень важна для нас, я привожу здесь подстрочный ее перевод, слово за словом: «Тани ит ахани бахулани асан йа прачинам уд-ида сурьясья йатах пари джаре-ива ачхаранти Ушах дадрикше на пунах йати-тва».

«Эти самые дни бывали многими, которые раньше восхода солнца, которыми за как к любовнику идущая Ушас была видна не снова уходящей подобная».

Я здесь следовал за Саяной, переделав слова «джараива» в форму «джаре-ива», хотя в Ригведе это «джара-ива», а не как «джарах-ива», как это сделал Шакала в своем изложении текста. Я считаю, что форма «джаре-ива» делает сравнение более приемлемым, чем если бы сравнивали Ушас с «джарах»»[5].

Из всего вышеизложенного становится ясно, что указанная строфа Ригведы (VII, 76, 3) выразительно описывает зарю, длящуюся несколько дней, что возможно только в арктическом регионе. Я столь детально и долго обсуждал здесь текст этой строфы для того, чтобы показать, как вся история процесса переводов выявляет то, что разные пассажи Ригведы, кажущиеся непонятными, хотя они и просты в прочтении, по-разному трактовались комментаторами, не видевшими естественного характера их основы, их природной сути.

Следуя по пути наших поисков, мы видели, что полярная заря могла быть воспринимаема и как подразделяющаяся на «отрезки» по 24 часа каждый, поскольку именно это время занимали ее хождения кругами по горизонту – каждый круг по 24 часа. Исходя из этого, мы можем ответственно говорить о том, что есть возможность подсчитать, сколько таких «отрезков»-суток уже миновало и скольким еще предстоит пройти, что и указывается в строфе Ригведы (I, 113, 10). Мы можем и определить, сколько суточно долгих зорь уже прошло, а солнце все еще не показалось, судя по строфе гимна (II, 28, 9), адресованного богу Варуне, в которой поэт просит одарить его завершением долгого ожидания: «Устрани долги (грехи), совершенные мною, и чтобы не было на меня, о Царь, воздействия долгов, сделанных другими. Воистину, многие зори еще не расцвели, о Варуна, повели нам прожить все это (их) время». Первая часть этой строфы содержит молитву, обычно адресованную богам, и в ней нет ничего конкретно относящегося к разбираемому нами вопросу, и нам следует обратить внимание лишь на третью строку. В ней слова «бхуясир ушасах» понятны – «много зорь». Но первое ее слово «авьюшта» состоит из частей «ушта» с приставкой «ви» и отрицательной частицей «а». Я выше уже говорил о разнице слов «ушас» и «вьюшти», подсказываемой вычленением трех из пяти «отрезков» зари.

Судя по «Тайттирийя Брахмане», слово «вьюшти» обозначает «день» или, скорее, «переливание зари в восход солнца», а отсюда словосочетание «а+ви+ушта» означает «не полностью перелитая заря в восход». Но Саяна и другие, кажется, не имели в виду этой разницы между значениями слов «ушас» и «вьюшти», или же, если и имели, то либо не знали, либо не осознавали такого феномена, как долгая заря в арктических областях, которая длится несколько дней (суток) перед тем, как солнечный диск покажется над горизонтом. Поэтому для этих комментаторов слова «много зорь не взошло или не расцвело полностью» были загадкой. Они считали, что каждая заря должна сопровождаться солнечным восходом, а поэтому и не могли понять, как это «многие зори» описывались в образе «полностью не расцветших». Чувствуется необходимость объяснения этого недоумения: слово «авьюшта», являющееся пассивным причастием в прошедшем времени, было воспринято как причастие в будущем времени, в результате чего появился перевод «много зорь все еще не взошло», то есть они будут всходить в ближайшие дни.

Такой перевод выглядит натянутым и искусственным – если иметь в виду будущее время, то идея могла бы быть выражена проще и короче. Поэт явно говорил о наличествующих явлениях. Употребив слово «вьюшта» в его буквальном смысле, мы можем легко понять, что это отражает такое значение: «хотя много зорь, то есть много прошло суточно длящихся единиц времени, когда длились эти зори, а солнечный диск еще не появился над горизонтом, и бог Варуна должен встать на защиту молящегося при таких обстоятельствах «.

В Ригведе имеется много мест, которые и далее утверждают нас в такой оценке. Так, в гимнах (IV, 19, 8, а также VI, 28, 1) встречается слово «пурвих» – «много», что соответствует слову «бхуясих» («бхуясир») в описанной выше строфе. Оно обозначает число зорь, явно указывая на то, что речь идет более чем об одной заре.

В Ригведе часто говорится о многих зорях – этот факт хорошо известен всем ведологам. Так, в гимне (I, 92), посвященном заре, бард начинает свое воспевание с типичных восклицаний: «Это есть те зори, которые появились на горизонте», и это же мы видим в Ригведе (VII, 78, 3).

Яска в своем трактате «Нирукта» (XII, 7) объясняет множественное число «ушасах» – «зори» как форму почтительного, прославительного отношения. Саяна же полагает, что это относится к нескольким божествам утра.

Западные ученые не внесли должных исправлений в эти пояснения, а профессор Макс Мюллер удовлетворяется тем соображением, что ведические барды, говоря о заре, просто иногда употребляют множественное число, подобно тому, как мы употребляем форму единственного.

Но, слегка поразмыслив, можно увидеть, что ни одно из этих объяснений не является удовлетворительным. Если множественное число в гимне явилось бы выражением почтения, то почему оно тут же ниже переходит в единственное? Поэт, конечно, и не думал обращаться в первых строках к богине уважительно, а затем вдруг переходил на фамильярную тональность. И это не единственное возражение Яске. Много аналогий этому можно встретить в ведической поэзии при описаниях появления на горизонте зари. И эти аналогии могут убедить каждого, что множественное число при обращениях к богине зари не может быть просто выражением почтения.

Так, во второй строке гимна (I, 92, 1) зори сравниваются с отрядом «воинов», а в третьей строфе этого гимна они уподобляются «активным в своих занятиях женщинам». В другом гимне (VI, 64, 1) говорится, что они появляются над горизонтом, подобно «волнам вод», или «многим столбам, установленным для жертвоприношения» (IV, 51, 2). Говорится, что они двигаются как «мужи в строю» (VII, 79, 2) или же как «стадо скота» (IV, 51, 8). О них говорится, что они все «взаимно подобны» (IV, 51, 6) или «действуют гармонично» (VII, 76, 5), то есть одинаково. В этом последнем гимне поэт сообщает, что они «не враждуют друг с другом» и живут все вместе в «одном доме». Наконец, поэт задает четкий вопрос: «Сколько тут огней, сколько солнц и сколько зорь?» (X, 88, 18). Если бы зарю воспевали, обращаясь к ней во множественном числе только из чувства уважения, в чем бы состояла необходимость сообщать, что они не враждуют, хотя и живут все вместе? Такие выражения, как «волны вод» или «мужи в строю», выглядят слишком однозначно, чтобы объяснять их только как выражения уважения. Кажется, Саяна одолел это затруднение и, видимо, по указанной причине слегка расходится с Яской в пояснениях.

Но, к сожалению, и его трактовка не решает проблемы, поскольку вопрос-то остается: почему говорится не об одном, а о нескольких божествах зари? Любое другое из объяснений, по-моему, сводится к тому, что заря в году бывает много дней (раз), как это происходит в умеренной или тропической зонах, то есть 360 зорь, сопровождающихся восходами солнца. Это объяснение могло бы на первый взгляд показаться достаточным, но при ближайшем рассмотрении обнаружится, что описания в гимнах не соответствуют такой теории. Если бы 360 зорь, разделенные интервалами в 24 часа, соотносились со множественным числом при обращении к ним в гимнах, то ни один поэт, обладающий чувством уместности своих слов, не мог бы говорить о них так, как в гимне (I, 92, 1), то есть называя их «те, эти», как бы указывая на некий физический феномен. Нельзя также и понять, как рассеянные по всему году поочередные 360 зорь могли бы описываться как двигающиеся на битву «мужи в строю». Нелепо описывать 360 зорь, как собранных «в одном доме» и «не ссорящихся друг с другом». Мы вынуждены прийти к заключению, что в Ригведе говорится о каком-то собрании или о группе зорь, чье единение не нарушается внедрением солнечного света, не дробится им на части. Если воспринимать все это таким образом, то можно прийти лишь к одному выводу – «много» зорь составляли на самом деле единую длительную зарю.

Это вполне совпадает с вышеприведенным указанием, а именно – что много дней проходило между первым появлением света на горизонте и восходом солнца (VII, 76, 3). Мы не можем поэтому принять объяснений Яски или Саяны о том, что множественное число употреблялось для обозначения разрозненного появления зорь.

Ведические зори представляли собой единый физический феномен, и говорить об этом во множественном числе можно лишь как о ряде суточно-долгих частей, и вот именно поэтому к Ушас обращаются то во множественном, то в единственном числе. Другого объяснения нет, соответственно которому мы поняли бы описания зорь в разных гимнах.

К тому же, как бы окончательно решая вопрос, «Тайттирийя Самхита» (IV, 3, 11) утверждает, что зори – это тридцать сестер, или что их просто тридцать, и что они пятью группами ходят круг за кругом, достигая одного и того же определенного места и имея одно знамя на всех, одно и то же. Весь этот раздел памятника может быть назван гимном заре, содержащим 15 строф, что читают как мантры при закладке эмблематических кирпичей на жертвенный алтарь, которые именуют «кирпичами зари». На алтарь следует положить 16 таких кирпичей, но указанный пассаж приводит только 15 мантр, или строф, а 16-я записана где-то в другом месте. Эти 15 строф столь важны для нас, что я приложил к данной главе текст этого отрывка, известного под названием «Анувака», и его перевод, сравнив при этом его текст из «Тайттирийя Самхиты» с таким же текстом, включенным в четвертую Веду, в Атхарваведу.

Первый стих «Ануваки» звучит при укладке первого «кирпича зари», и в нем говорится лишь об одной заре, о первой, которая появляется на горизонте. Вторая строфа говорит уже о паре зорь, «живущих в одном доме»; третья заря упоминается в третьей строфе, а затем следуют четвертая и пятая. О каждой из пяти говорится, что она имеет пять сестер, исключая саму себя, итого насчитывается тридцать зорь. Затем эти тридцать сестер описываются, как они ходят кругами группами по шесть, направляясь к одной и той же цели.

В двух следующих строфах жертвоприноситель просит, чтобы его и всех, кто с ним, благословили на такое же взаимное согласие, которое царит между этими зорями. То, что эти зори не соотносятся с последовательностью дней, делается ясным из того, что первая из этих главных пяти зорь считается ребенком Риты, вторая хранит величие Вод, третья движется в области Сурьи, четвертая – в области Огня, или Жара, а пятой управляет Савитри.

Последняя строфа «Ануваки» подытоживает все описание, утверждая, что заря, дарящая свет в разных формах, на деле является одной-единственной. Во всем тексте «Ануваки» нет ни одного упоминания о том, что восходит солнце или хотя бы появляется солнечный свет, а в таком источнике, как «Тайттирийя Брахмана» этот факт объясняется следующими словами: «Было такое время, когда все это не было ни ночью, ни днем, но пребывало в неразличимом состоянии. И вот тогда боги ощутили необходимость зорь и создали их, и тогда возник свет; поэтому он озаряет его (то есть это состояние. – Н. Г.) и разрушает его мрак, и для него (света) мы кладем эти кирпичи зари». Суть этого пассажа в том, чтобы объяснить, как и почему эти «кирпичи зари» должны возлагаться при чтении данных мантр. Здесь приводится древний сюжет о тридцати зорях, созданных волей богов, не в порядке последовательных дней, а в тот период, когда все было «ни днем, ни ночью». Эти слова в соединении с выразительным утверждением в конце «Ануваки», что существует всего одна заря, достаточны, чтобы доказать, что тридцать зорь, упоминаемых в «Ануваке», длились непрерывно, а не появлялись последовательно.

Если же нам необходим еще один авторитетный и выразительный источник, мы найдем его в «Тайттирийя Брахмане» (II, 5, 6, 5). Это старая мантра, а не часть комментария к «Брахмане», поэтому она столь же убедительна, как и другие вышеприведенные строки. Она адресована зорям, и ее значение таково: «Эти самые зори, это те, которые первыми воссияли, богини создали их в пяти формах. Вечные (извечно) они нераздельны и бесконечны».

Эти упоминаемые здесь «пять форм» соотносятся с разделением тридцати зорь на пять групп по шести зорь в каждой, о чем говорится в «Тайттирийя Самхите» после указания на жертвоприносительные «группы времени» по шесть дней, и выразительно указывается на то, что зори в своих пяти формах длительны, нераздельны и непрерываемы. В Ригведе (I, 152, 4) описывается одежда любовника зорь как «неразделимая» и «обширная». Читая это при сопоставлении с приведенной мантрой из «Тайттирийя Брахманы», мы приходим к заключению: зоревая одежда солнца, или же одежда, которую зори как его матери ткут для него (Ригведа: V, 47, 6), описывается как «широкая» и «протяженная».

Говоря проще, это означает, что зори, описанные в Ригведе, были явлением долгим и длительным. В Атхарваведе (VII, 22, 2) зори описаны как «гармонические» и «двигающиеся вместе», а не раздельно. Первое определение есть и в Ригведе, в отличие от второго, хотя это ясно после сказанного, что там зори «объединены в одном доме». Г. Гриффит воспринимает это выражение как «плотно собранная группа», а поэтому переводит так: «(Он) Сияющий послал зори плотно собранной группой, чистые, единогласные, ярко сверкающие в своем доме». Все примененные здесь определения зорь ясно указывают на группу единичных зорь, действующих гармонично, и, как это ни странно, Гриффит, переводящий текст правильно, упустил суть, сам дух его содержания. Мы встречаемся с прямым авторитетным Указанием на то, что речь идет о «группе» или, в переводе Гриффита, о «плотно собранной группе» из тридцати длящихся зорь, что и описывается в Ведах, а не о единичных зорях умеренной и тропической зон, будь это упоминанием о ряде взаимно последовательных зорь или об одной из них.

Перед тем как начинать рассматривать другие варианты ведологов, интересно взглянуть на объяснение Саяной факта тридцати зорь. В своем комментарии к «Тайттирийя Самхите» (IV, 3, 11) он говорит, что первая заря, о которой сказано в первой строфе «Ануваки», – это заря начала творения, когда все вообще было еще неразделимо, неразличимо, судя по указанной «Брахмане».

Вторая заря в следующем стихе – это обычная заря, которую мы видим каждый день. Все это было бы еще ничего, но число зорь вскоре перерастает их число, известное Саяне: ведь третья, четвертая и пятая строфы «Ануваки» повествуют о еще трех зорях, и Саяна был вынужден объяснять это тем, что, хотя заря была всего одна, она своей йогической, или оккультной, силой породила эти разные формы.

В конце концов Саяна пришел к выводу, что тридцать отдельных зорь, описанных в «Ануваке» как тридцать сестер, объединенные в пяти группах, являются тридцатью зорями одного месяца. И он нигде не объясняет, почему для указанной мантры выбраны лишь тридцать зорь одного месяца из 360 зорь всего года. Это пояснение не только несостоятельно само по себе, но и противоречит вышеприведенным нами источникам. Но Саяна ведь писал, будучи убежден, что ведическая заря – это та же самая, что он и другие ведологи (например, Яска) наблюдали в тропической зоне. И не то удивительно, что он привел столь много объяснений, противоречащих источникам, а то, что он оказался в состоянии разглядеть требуемые мантрами и хоть в какой-то мере воспринимаемые объяснения.

В свете развивающихся знаний о характере зари на Северном полюсе и о существовании человека на Земле до ледникового периода мы обязаны без колебаний воспринимать более разумно и рационально различные пассажи ведической литературы, описывающие характер зорь.

Если бы новые знания были сообщены Саяне в его дни, я уверен, что он отнесся бы к новым теориям более резонно и с более широким пониманием. Астрономия («Джьотиш») всегда считалась «глазом Веды», и поскольку этот «глаз» сейчас с помощью телескопа может охватывать более широкие области, чем раньше, будет большой ошибкой с нашей стороны пропустить возможность использовать знания, добываемые для освещения тех слов в наших священных книгах, которые все еще остаются непонятыми.

Чтобы продвигаться вперед, следует согласиться, что не только «Тайттирийя Самхита» указывает на число зорь и что будет неправильным сопоставить лишь эти данные с данными в Ригведе и искать общий для обоих памятников вывод. «Тайттирийя Самхита» описывает правила жертвоприношения, и не следует рассматривать мантры, относящиеся к «кирпичам зорь», как независимо сложившиеся. Этот взгляд поддерживается и тем фактом, что в Атхарваведе встречаются некоторые из них. Сомнений все еще много, но их устраняет критическое изучение «Ануваки». Тут «тридцать сестер» не упоминаются порознь, предоставляя слушателю строф или читателю самому подсчитывать их общее число, – шестая строфа «Ануваки» выразительно указывает на «тридцать сестер» и является достаточным доказательством того, что в древние времена такое число к зорям и относили.

Но если нам все же нужно и подтверждение из Ригведы, то в ней (VI, 59, 6) говорится о «тридцати шагах зари», а в другом ее гимне (X, 189, 3) слова о тридцати пространствах, видимо, относятся к этому же явлению. Указанное утверждение все еще оставалось необъясненным. А ведь «единственная заря, совершающая тридцать шагов» – это всего лишь парафраз строк «есть тридцать сестер-зорь, стремящихся в своем кружении к одной цели».

В Ригведе имеется и другой стих, который до сих пор не нашел удовлетворительного объяснения (I, 123, 8): «Зори, как сегодня, так и завтра, долго пребывают в убежище Варуны. Безупречные, они проходят кругами тридцать йоджан, каждая своим предназначенным курсом». Первая часть этой строфы не представляется трудной для понимания. Во второй же сообщается, что зори проходят по кругу тридцать йоджан, и каждая следует своему ходу (плану – «крату», как переведено в словаре О. Бётлингка, СПб., 1879–1889). Но до сих пор эти «тридцать йоджан» не пояснены в должной степени. Так, Гриффит, следуя за А. Бергенем, понимает их как тридцать областей вселенной, но такому переводу нет подтверждений. Саяна, которому следует Вильсон, дает сложное астрономическое пояснение, говоря, что лучи солнца предваряют его восход и бывают видны уже тогда, когда солнце еще находится ниже горизонта и на тридцать йоджан, то есть заря опережает солнце на это расстояние. И когда о зорях говорится, что они проходят 30 йоджан, то Саяна понимает под этим некий астрономический феномен, а именно то, что зори освещают раньше солнца пространство в 30 йоджан.

Это надуманное объяснение. Саяна добавляет к тому же, что множественное число при упоминании о зорях употребляется из-за того, что имеются в виду зори, которые видны в разных местах Земли по мере продвижения солнца. К сожалению, такое объяснение не выдерживает научной проверки. Саяна указывает, что солнце проходит 5059 йоджан вокруг горы Меру за 24 часа. Поскольку же под горой Меру понимается Земля, а ее окружность, как признается сейчас, равна 24 377 милям, то йоджана равняется 4,9 мили, округляя эту цифру, 5 милям. Тридцать таких йоджан, следовательно, составляют 150 миль; первые проблески зари будут нами увидены, когда солнце находится не менее чем в 16° под горизонтом. Поскольку один градус считается равным 60 милям, 16° равны 960 милям, то есть это расстояние слишком избыточно при сравнении с подсчетами Саяны, касающимися 30 йоджан. Возражая Саяне, можно также указать, что ведический бард явно говорил о видимом им самим феномене, а не прослеживал в уме разные места появления астрономических зорь как результат вращения Земли вокруг оси.

Его объяснения явно не совпадают и с «тридцатью шагами» зари, выразительно описанными в Ригведе (VI, 59, 6). Поэтому единственной альтернативой является понимание выражения «тридцать йоджан» как «тридцать сестер», а слова «тридцать шагов» – как вариант того же факта, то есть кружения зорь по полярному горизонту. Выражение «каждая следует определенным курсом» тоже становится в этом случае понятным, поскольку тридцать зорь завершают тридцать кругов, о каждой можно сказать, что она следует своим определенным курсом. Слова текста «пари янта», которые буквально говорят о круговом движении, в этой же форме использованы и в «Тайттирийя Самхите» в отношении «тридцати сестер».

Слово «йоджана» изначально употреблялось как «повозка» (VIII, 73, 6), а затем оно стало обозначать «расстояние, которое проходят незапряженные лошади» (что сейчас обычно называют «таппа»). Это слово «таппа» как отрезок (длина) пути, «завершаемого лошадью без упряжки», широко известно и может обозначать движение в течение одного дня (как это и объяснил однажды профессор Макс Мюллер). В Ригведе (V, 54, 5) слово «йоджанам» применено к определению дневного движения солнца. И мы можем понимать слова о зорях, проходящих кругами тридцать йоджан, как указание на то, что они тридцать дней кружили над Северным полюсом. Об их круговом движении свидетельствуют и слова (III, 61, 3): «Стремящиеся к одной цели новорожденные зори вращаются, как колеса». Определение «новорожденные» означает здесь, что зори, всегда новые и ежедневно радующие этой своей новизной, вращаются, как колесо. Колесо может ведь вращаться или вертикально, как у повозки, или горизонтально, как в руках горшечника.

Надо сказать, что первый вид этого движения не может быть воспроизведен зарей где бы то ни было на Земле. Свет утра всегда ограничен горизонтом, как это и описано в Ригведе (VII, 80, 1), где говорится, что зори «развертывают два граничащих одно с другим пространства и делают явным все вокруг» (эти «пространства» буквально означают на санскрите «более низкие и высокие слои атмосферы» – «раджаси»).

Ни в одной земной зоне нельзя увидеть зарю, двигающуюся, подобно солнцу, с востока на запад над головой наблюдателя в перпендикулярной плоскости. Единственно возможное колесообразное движение может происходить лишь вдоль горизонта и только в полярном регионе. В умеренной и тропической зонах заря видна очень коротко на восточном горизонте, где ее тут же поглощают лучи восходящего солнца.

Только в полярном регионе можно видеть утренний свет, кружащийся вдоль горизонта в течение нескольких дней. И если колесообразное кружение зари, упоминаемое в Ригведе (III, 61, 3), хоть как-то можно осмыслить, то это относится к вышеописанному великолепию кружения зари в арктическом регионе. Такие выражения, как «достигающие назначенного места день за днем» (I, 123, 9) или же «направляющиеся постоянно к одной и той же цели» (III, 61, 3), неверно понимаются как описания зари вне Полярного круга, тогда как, воспринимая эти выражения как описания полярных зорь, их можно не только понять, но и точно уяснить себе, что речь идет о той заре, которая в своем ежедневном кружении должна приходить к точке своего каждого исхода за 24 часа. Все эти строфы вместе взятые приводят к заключению, что в Ригведе и в «Тайттирийя Самхите» описывается длительная непрерывно длящаяся заря, разделяемая на 30 зорь-дней, каждая по 24 часа, то есть говорится о характеристике, типичной только для полярной зари.

В ряде других пассажей заря упоминается во множественном числе, особенно если речь идет о божествах утра, которые описываются как идущие не за одной-единственной зарей, а за многими зорями, – это мы видим в Ригведе (I, 6, 3; I, 180, 1; V, 76, 1; VII, 9, 1; VII, 63, 3). Эти строки понимались до сих пор как описания появления божеств после ежесуточных зорь года. Но теперь следует рассматривать их содержание в новом свете, прийдя к заключению, выводимому из тщательного анализа данных о заре, имеющихся в Ригведе, «Тайттирийя Самхите» и Атхарваведе. Следует, однако, уточнить, что я не утверждаю, будто во всей Ригведе нельзя найти ни единого упоминания о заре в тропической или умеренной зоне.

Веда, говоря о годе в 360 дней, естественно, упоминает и о ежесуточных зорях, возвещающих появление каждого дня к югу от Полярного круга. Но вместе с тем эти описания зари по большей части носят такой характер, что их можно соотнести и с долгой полярной зарей, и с краткими зорями тропиков. И оба эти варианта могут быть поняты как упоминание о заре, имеющей целью или разбудить всех живущих (I, 92, 9), или обнаружить сокровища, скрытые мраком (I, 123, 4).

Равным образом, когда говорится, что в разные дни зори приходят и уходят и одна сестра сменяет ранее ушедшую (I, 124, 9), мы можем предполагать, что или описываются последовательные зори каждого отдельного дня в году, или же многие зори длительностью в 24 часа каждая, неразрывно движущиеся одна за другой, как это бывает над полюсом. Но тот особый характер, который носят зори в описаниях гимнов, подтверждает наши высказанные выше заключения.

Прежде всего это доказывается тем, что богиня Ушас, первому появлению которой посвящено так много прекрасных строф в ведической литературе, – это не ежесуточная заря тропиков, но долго кружащаяся по горизонту заря полюса. Если мы, обсудив приведенные выше пассажи, преуспели в этот?, то подобного объяснения все же было бы еще недостаточно, ибо, как уже говорилось, в Ригведе встречаются строки, относящиеся и к обычной тропической заре.

Ведические риши, авторы подобных гимнов, явно знали и эти зори, поскольку они то тут, то там добавляли к году 13-й месяц для уравнивания лунного года с солнечным. Но богиня зари была божеством древних времен, типичные черты которой были восприняты бардами-риши благодаря строгому соблюдению традиции устной передачи тех знаний, которые соотносятся только с первой родиной. И гимны о заре, в том варианте, в котором мы их сейчас знаем, достоверно описывают эти черты.

Как именно эти древнейшие характеристики богини зари были пронесены сквозь столь много столетий – это тот вопрос, на который я попытаюсь ответить, вернувшись к нему после того, как завершу анализ всех доступных ведических свидетельств, касающихся полярной теории. А пока нам следует принять как факт то, что реминисценции древней эпохи были сохранены, как и сами гимны, с полной сохранностью каждой буквы, каждого звука за последние три или даже четыре тысячи лет.

Из всех вышеприведенных рассуждений следует, что, прочитывая и изучая посвященные заре гимны Ригведы в свете последних научных открытий, а также сопоставляя эти гимны со строфами Атхарваведы, «Тайттирийя Самхиты» и «Тайттирийя Брахманы», мы можем прийти к явным следующим итогам.

1. Заря Ригведы длилась столь долго, что проходило несколько дней между первым проблеском свет на горизонте и последующим появлением солнца (VII, 76, 3), или же, как говорится в другом гимне (II, 28, 9), многие зори следовали одна за другой перед появлением вслед за ними солнца.

2. К заре обращались во множественном числе не из почтения и не как бы обозначая этим последовательные зори каждого дня года, но потому, что она состояла из тридцати частей (I, 123, 8; VI, 59, 6), и в «Тайттирийя Самхите» (IV, 3, 11, 6).

3. Многие зори жили в одном месте, действуя гармонично, и никогда не ссорились друг с другом: Ригведа (IV, 51, 7–9; VII, 76, 5), Атхарваведа (VII, 22, 2).

4. Тридцать частей зари были длительны и неразрывны, образуя «плотно соединенную группу», или «группу зорь»: Ригведа (I, 152, 4), «Тайттирийя Брахмана» (II, 5, 6, 5), Атхарваведа (VII, 22, 2).

5. Эти тридцать зорь, или тридцать частей единой зари, вращающиеся друг за другом, подобно колесу, и всегда приходящие к одной и той же цели ежедневно, и каждая из них следует своему определенному курсу: Ригведа (I, 123, 8, 9; III, 61, 3), «Тайттирийя Самхита» (IV, 3, 11, 6).

Нет необходимости говорить, что эти характеристики могут относиться только к заре над полюсом или вблизи него. Последний из подведенных итогов, пятый, указывает на черты, свойственные лишь точке Северного полюса, а не всему арктическому региону. Поэтому мы уверенно можем заключить, что ведическая богиня зари должна быть признана по своему происхождению полярной. Но вместе с тем можно думать, что ведь полярная заря длится от 45 до 60 дней, а ведическая описывается как тридцатидневная, и что такое расхождение следует учесть до того, как приходить к заключению, что ведическая заря – полярная. Это расхождение не слишком серьезно. Мы уже видели, что длительность зари зависит от степени отражения и рефракции света в атмосфере, а также от степени нагрева или охлаждения воздуха в данной местности, равно как и от других метеорологических условий. Поэтому не следует исключать то, что длительность зари на полюсе, когда климат там был мягким, могла быть в какой-то мере короче, чем в современных условиях, когда климат стал очень холодным.

Наиболее вероятно, однако, что описанная в Ригведе заря не указывает в точности на такую зарю, которую может видеть наблюдатель с точки Северного полюса. Ведь не на этой же одной точке жили люди в те древние дни, но и где-то в области вокруг нее, в частности к югу от нее. А в этих районах вполне возможно видеть зарю, длящуюся 30 дней, кружащуюся по небу вдоль, как колесо над горизонтом, после долгой арктической ночи в 4–5 месяцев. А поэтому нет ничего удивительного с точки зрения астрономии в ведических описаниях зари. Мы также должны иметь в виду и то, что ведическая заря часто задерживалась на горизонте, медлила, и молящиеся умоляли ее не откладывать своего продвижения, чтобы солнцу не пришлось искать ее, как врага (V, 79, 9). Это говорит о том, что обычный срок появления зари затягивался, и люди нетерпеливо стремились увидеть блеск солнца.

В случаях, подобных этому, бог Индра, друг зорь, создавший их, был вынужден разбить их колесницу и поднять солнце над горизонтом (II, 15, 6; X, 73, 6). В другом гимне Ригведы упоминается эта же легенда (IV, 30, 8). В наше время причиной появления такого мифа считается задержка света зари налетевшей грозой. Но это объяснение, подобно многим другим схожим, не может считаться удовлетворительным. Ведь совпадение грозы с моментом восхода зари могло быть лишь случайным, а поэтому маловероятно, что оно могло стать основой мифа. Ведь такая задержка не являлась бы откладыванием надолго появления зари, как и ее замедления на горизонте более долгого, чем обычный ее ход. Лучше объяснять это с помощью данных полярной теории, поскольку обычная 30-дневная длительность зари могла варьироваться в зависимости от разных широтных, да и климатических условий.

Удар Индры не был необходимым для прекращения «капризов» зари и продвижения солнца по его пути. Существуют и другие легенды о заре и утренних божествах, и полярная теория представляет их в совсем новом свете (это будет рассмот рено в главе о ведических мифах, после подроб ного рассмотрения всех прямых указаний, объясняемых полярной теорией).

Но если ведическая заря связана своим происхождением с солярным регионом, то ведические барды должны были видеть ее не в постледниковую, а в доледниковую эпоху. И нам могут задать вопрос – почему же в гимнах не имеется указаний на это раннее время? К счастью, в гимнах сохранились указания именно на время появления этих длительных зорь: зори светили неразрывно в эти древние («пура») дни (I, 113, 13). В тексте слово «пура» означает не миновавшие дни данной (теперешней) кальпы, но относится к давно прошедшей эпохе – «пура кальпе», как мы видим это в пассаже из «Тайттирийя Самхиты» (I, 5, 7, 5), что будет обсуждено в следующей главе. В «Тайттирийя Самхите» (IV, 3, 11, 1), как и в «Тайттирийя Брахмане» (II, 5, 6, 5). слово «пратхама» не означает первый по порядку, но относится к тем древним временам, когда Индра совершал свои «первые», или «древние», подвиги, как говорится в Ригведе (I, 32, 1), где рассказывается также и о некоторых «старых», то есть «древнейших» действиях (X, 90, 16).

Возможно, именно это слово «пратхама» наве ло Саяну на мысль, что первая заря, упомянутая в Тайттирийя Самхите» (IV, 3, 11), была зарей начала творения. Ведические поэты не были уверены (не могли быть уверены), что произносимые ими мантры при укладке в алтарь «кирпичей зари» не соотносились с теми зорями, которые они могли видеть, и «Тайттирийя Самхита» (V, 3, 4, 7), поясняющая мантры как описание зорь, является традицией, дошедшей от древних времен, когда боги наблюдали (видели) тридцать зорь. Поэтому неправильно утверждение, что в ведических гимнах нет упоминаний о том времени, когда долгие зори были видимы. Мы вернемся к этому обсуждению позже, когда другие свидетельства этого факта будут отмечены и обсуждены.

Целью данной главы было рассмотрение длительности ведической зари – богини утра, объекта, воспетого в столь многих прекрасных гимнах Ригведы. Целью было и выявление ее полярных характеристик. Были обсуждены все свидетельства в поддержку этого взгляда, и теперь мы должны просмотреть другие строфы, касающиеся полярности и циркумполярности вышеуказанные тесты, чтобы убедиться, можно ли найти дальнейшие подтверждения в Ригведе, помогающие утвердить наши выводы.

(Далее в данном переводе опускаются 11 страниц книги, содержащие санскритский текст упоминавшейся выше «Ануваки» из «Тайттирийя Самхиты», подстрочный его перевод с объяснением всех санскритских терминов, оборотов речи и фразеологических конструкций, что может составить предмет интереса только для текстологов и лингвистов. Поэтому приведем лишь десять строк на санскрите – начало «Ануваки» – как образец ведического текста, а также дадим завершающие слова из комментария этого отрывка– Н. Г.)

«Тайттирийя Самхита» (книга IV, раздел 3, Анувака 11)

Перевод (по Тилаку):

1. Это воистину Она, взошедшая первой. Она разливается сама в себе (над горизонтом). Роди лась невеста, будущая мать. Три великих следуют за ней. 2. Одаренные песнопением, укра шающие (сами себя) и разрастающиеся вместе в своем общем прибежище Две Зари (две супруги солнца), свободные, плодородные разливаются, являя свое знамя и зная хорошо (свой путь). 3. Так три Девы взошли на путь риты (закона) три теплых светящихся огня следуют там. Одна (из них) защищает потомство, одна – силу одна – обряды благочестивых. 4. Та, что явилась четвертой, воздействует подобно риши, и эти два крыла жертвоприношений превратились в четырежды спетый гимн – Гаятри, Триштуп, Джага ти, Ануштуп. Великие эти гимны принесли этот свет. 5. Но создатель творил при пяти, одарит каждую из пяти пятью сестрами. Их пятикратные пути, обретая все новые формы, сливаются воедино.[6]

В памятниках содержится достаточно свидетельств того, что упоминания о богине зари относятся к длительной кружащейся заре в конце долгой ночи, заре, состоявшей из 30 частей по 24 часа, что может относиться лишь к местам, Удаленным на несколько градусов от точки Северного полюса.

Примечания:

5

Здесь пропущены споры Тилака с другими переводчиками и комментаторами текста, построенные на уточнении грамматических особенностей ведического санскрита. В его книге эти споры занимают с. 82–85. Данный пропуск вызван тем, что невозможно передать в русской транскрипции орфографические особенности санскритского алфавита, его буквосочетаний и свойственных ему диакритических знаков. Такое транскрибирование приведет к искажению звучания санскритских слов. К тому же мы полагаем, что русскому читателю окажутся неинтересными узко направленные лингвистические споры индийских специалистов.

6

В гимнах (и в произведениях многих других поэтических жанров) применяются «шлоки» – две строки, объединяемые смысловым содержанием. Данная Анувака состоит из 15 шлок, но здесь дан текст пяти, а 6-я и 7-я приведены, чтобы показать, как развивается текст дальше.