• Главная
• Контакты
• Нашёл ошибку
• Прислать материал
• Добавить в избранное

Возвращаясь к судьбе царских ценностей, оставленных на хранение у надежных людей в Тобольске, следует сразу отметить, что судьбы этих людей сложились трагически не только в силу добровольно принятой ими на себя роли «хранителей», но и в силу их происхождения, профессии и отношения к царской семье. Надо заметить, что история царских сокровищ, как в воронку, втягивала в себя разных людей, так или иначе соприкоснувшихся с ними. Если очень коротко отследить судьбы этих людей и сокровищ, доверенных им Романовыми, то картина складывается следующая.

Сначала отследим «монастырский след». Связи между Романовыми и Ивановским монастырем завязались сразу же после их приезда в Тобольск. Из монастыря в дом губернатора начали поставлять продукты монастырского хозяйства. Сама игуменья Дружинина по крайней мере один раз⁹⁵⁰ лично виделась с императорской четой. Поскольку все Романовы были набожными и искренне верующими людьми, то «монастырский вариант» для укрытия части драгоценностей был вполне логичен. Да и сама монастырская структура по определению находилась в оппозиции к «безбожной» советской власти.

«Связной» между монастырем и домом губернатора стала благочинная Ивановского монастыря Марфа Ужинцева, она приносила из монастыря молоко, яйца и другие продукты. Именно через нее камердинер Чемодуров, передал царские ценности игуменье Дружининой.

После этого в монастыре случилось многое. Когда в 1921 г. в Советской России началось массовое изъятие церковных ценностей, эта волна к 1922–1924 гг. докатилась и до Сибири. Чекисты изымали монастырское имущество, которое было спрятано «в могилах, в колокольнях, в стенах монастыря» и в числе прочего изъяли и царские вещи: «Белье, посуда, переписка Распутина и т. п.».⁹⁵¹ Занимаясь оперативной работой в монастыре, чекисты попутно собирали среди монашек различную оперативную информацию. Среди прочего им удалось узнать о царском золоте, спрятанном в монастыре. В частности, речь шла о неком «ожерелье царицы», которое укрыла игуменья Дружинина. Игуменья хранила царские ценности вплоть до весны 1923 г. Чекисты пытались работать в этом направлении, но игуменья умерла при аресте в 1923 г. Буквально перед смертью игуменья Дружинина передала секрет укрытых ценностей благочинной Марфе Андреевне Ужинцевой, которую она просила сохранить царские сокровища до установления «настоящей власти». Вскоре после смерти Дружининой и закрытия монастыря благочинную Ужинцеву арестовали и при допросе она подтвердила факт укрытия в монастыре царских ценностей, но «…ожерелье не выдала, так как ей было наказано игуменьей Дружининой умереть, но ожерелье не давать». Ужинцеву некоторое время держали под арестом в ГПУ (18 дней), а затем отпустили. Вскоре монастырь закрыли, а монашек разогнали.

Все это время Марфа Ужинцева продолжала укрывать царские ценности. Груз ответственности тяжко давил на женщину. Ни одно из мест, в которых она хранила ценности, не казалось Марфе надежным. Она хранила ценности в колодце на монастырском огороде, она зарыла их в могилу на монастырском кладбище. Более того, однажды, в момент отчаяния, она хотела выбросить ценности в Иртыш. Поскольку нести такой груз было морально тяжело, то Марфа Ужинцева, поделилась тайной с «надежным человеком», лично знакомом с покойной игуменьей Дружининой. Это был Василий Михайлович Корнилов, который имел в Тобольске собственный дом. Он согласился помочь Марфе Ужинцевой, и они вместе закопали ценности (в 1926–1927 гг.) в подвале дома (г. Тобольск, ул. Декабристов, д. 1). Там, в земле, эти ценности и пролежали вплоть до конца 1933 г.

В декабре 1931 г. в ОГПУ возобновились разговоры о необходимости поиска царских ценностей. Возобновились неслучайно. В стране полным ходом разворачивалась индустриализация и требовалась твердая валюта. Именно в это время возобновилась распродажа национальных богатств на Западе по бросовым ценам.

А на выручку на Западе закупались современные технологии, образцы техники и целые заводы.

Чекисты, отталкиваясь от следственных материалов 1922–1924 гг., вышли на благочинную Ивановского монастыря Марфу Ужинцеву. В октябре 1933 г. ее арестовали и доставили в г. Свердловск, где начались допросы. Она пыталась сопротивляться на допросах, заявив, что сокровища прятал камердинер Чемодуров. Затем, после ряда допросов Ужинцева (15 октября 1933 г.) указала, где зарыты сокровища, и согласилась лично показать это место. В ее присутствии в подвале дома Корниловых в Тобольске 29 и 30 октября 1933 г. были произведены раскопки. Ценностей не нашли. Именно тогда М. Ужинцева и «сдала» В.М. Корнилова, заявив, что именно он мог изъять ценности и скрыться.

Чекисты моментально отработали новый «след» и арестовали В.М. Корнилова. Из «Характеристики ПП ОГПУ по Уралу на хранителей царских ценностей, подлежащих заключению под стражу» следует, что до революции и после революции 1917 г., во время НЭПа Корнилов занимался в городе Тобольске рыбо-промышлнностью и торговлей. В 1926–1927 гг. он принял на хранение царские ценности «заключающиеся в бриллиантовых 2 диадемах (коронах), ряде других крупных бриллиантов и золотых крестов».⁹⁵² После того как его в 1928–1929 гг. раскулачили, он выехал сперва в г. Свердловск, а затем в г. Казань с женой. Чекисты констатируют в документе, что «все царские ценности, а также ценности свои хранит до настоящего времени, в чем принимает участие и его семья».

11 ноября 1933 г. состоялся первый допрос В.М. Корнилова. Он сразу показал, что в 1924–1925 гг. Марфа Ужинцева после нескольких предварительных разговоров принесла в его дом две стеклянные банки с какими-то свертками, обернутыми ватой и бумагой. При этом Корнилов утверждал, что содержимым этих свертков он не интересовался. Эти банки они опустили в деревянные бочонки и зарыли в подвале под бревнами (под кряжем) на глубину в 1,5 метра.⁹⁵³

20 ноября 1933 г. в г. Тобольске, в подвале дома Корнилова, произвели повторные раскопки. Ценности обнаружили. Как следует из записки на имя зам. председателя ОГПУ Г.Г. Ягоды, среди изъятых ценностей имелись: брошь бриллиантовая в 100 карат; три шпильки головные с бриллиантами в 44 и 36 карат; полумесяц с бриллиантами до 70 карат («по некоторым сведениям, этот полумесяц был подарен царю турецким султаном»), диадемы царских дочерей и царицы и многое другое: «Всего изъято ценностей по предварительной оценке наших экспертов, на сумму в три миллиона двести семьдесят тысяч шестьсот девяносто три золотых рубля (3 270 693 руб.)».⁹⁵⁴ Ниже мы приведем полный список изъятых ценностей, который позволяет составить представление об остальных частях царских сокровищ, укрытых весной 1918 г. в г. Тобольске.

Это был крупный куш, он инициировал дальнейшую работу чекистов в этом направлении. Последовали новые допросы благочинной Марфы Андреевны Ужинцевой. В ходе этих допросов она упомянула имя священника Тобольской Благовещенской церкви Алексея Васильева, которого чекисты немедленно взяли в разработку.

Первые материалы на о. Васильева как на возможного хранителя царских ценностей появились у чекистов во второй половине октября 1933 г. Из этих материалов следовало, что в 1918 г. о. Васильев был введен в дом Романовых по представлению епископа Варнавы. Поскольку о. Алексей Васильев вел церковные службы в Тобольской Благовещенской церкви, которые некоторое время посещали Романовы, он был вхож и в «арестный дом». При этом чекисты констатировали, что о. Васильев «у царской семьи завоевал доверие и пользовался большим авторитетом у последней».⁹⁵⁵

Поскольку у императрицы Александры Федоровны и П. Жильяра большого выбора в кандидатах в возможные «хранители» не было, то они приняли решение доверить часть царских сокровищ о. Васильеву.

Процедуру выноса ценностей священником, которые находились «в кожаном чемоданчике», «прикрывали» начальник охраны «арестного дома» полковник Кобылинский и писарь императора Николая II Александр Петрович Кирпичников. О факте получения ценностей знали жена священника (Васильева Лидия Ивановна) и их сын (Васильев Александр Алексеевич). Позже к «кожаному чемоданчику» добавили шпагу цесаревича Алексея в золотой оправе с ручкой червонного золота и несколько кинжалов и шашек Николая II. Их вынес из «арестного дома» А.П. Кирпичников.

Судьба этих ценностей сложилась следующим образом.

Во-первых, кинжалы и шашки Николая II, по утверждению Лидии Ивановны Васильевой, она сдала в 1919 г. органам советской власти, собиравшим у населения оружие. Во-вторых, «золотую шпагу» о. Васильев сначала прятал в дымоходе своего дома, а затем, в период обысков 1922–1924 гг., – под крыльцом Благовещенской церкви. В-третьих, «кожаный чемоданчик» с царскими бриллиантами в 1921–1922 гг. хранился у крестьянина Егорова деревни Батиной Тобольского р-на. Тогда об этом «чемоданчике», через крестьянина Егорова стало известно бывшей прислуге при «арестном доме» Межанс Паулине. Вскоре после окончания кампании по конфискации церковных ценностей, о. Васильев забрал «кожаный чемоданчик» себе. В 1930 г. о. Алексей Васильев вместе с женой переехали из Тобольска в Омск к сыну Александру, который уехал из Тобольска еще в 1922–1923 гг. По дороге в Омск о. Васильев умер. С этого времени главным хранителем ценностей стала жена священника Лидия Ивановна Васильева.

Поскольку время было очень тяжелое, то Л.И. Васильевой пришлось «засветиться», продав часть ценностей (несколько бриллиантовых колец и браслетов) крупному купцу г. Тобольска Константину Ивановичу Печекосу. Надо заметить, что у ПК имелись сведения о том, что К.И. Печекос скупает различные ювелирные изделия. Информация об этом поступила в ОГПУ через секретного сотрудника «Литва» и участницу дела Паулину Межанс.

Первый допрос Паулины Касперовны Межанс состоялся 31 октября 1933 г. В ходе допроса она упомянула о том, что о. Васильеву наряду с прочими ювелирными изделиями было поручено хранить «диадемы (т. е. короны царской семьи, как Александры Федоровны, так и ее дочерей) и ряд других бриллиантовых вещей». П.К. Межанс сообщила сотрудникам ОГПУ, что сама «видела корону Александры Федоровны, она вся была бриллиантовая».⁹⁵⁶

Как ни старались чекисты, но выйти на «кожаный чемоданчик» им так и не удалось, хотя по косвенным данным они определили его вес «около пуда».⁹⁵⁷ В активную фазу допросы участников этого дела перешли летом 1934 г. Прежде всего взяли в оборот сына священника Александра. Он ничего конкретного не знал, но сообщал, что о «чемоданчике» с ценностями слышал от матери в 1929 г.⁹⁵⁸ Несколько позже он сообщал чекистам, что «р(омановские) ценности моим отцом действительно были получены… они хранятся у кого-то из членов нашей семьи… я глубоко убежден в том, что их хранит моя мать – Лидия Ивановна… Я беру на себя инициативу романовские ценности эти разыскать и сдать пролетарскому государству».⁹⁵⁹ О том, что «чемоданчик» с ценностями скрывает Лидия Ивановна Васильева, подтвердили крестьянин Егор Иванович Егоров (временный хранитель ценностей), жена полковника Кобылинского – К.М. Кобылинская и непосредственный участник выноса драгоценностей из «арестного дома» А.П. Кирпичников.

Первый допрос главной хранительницы «чемоданчика» Лидии Ивановны Васильевой состоялся 28 августа 1934 г. Естественно, главным вопросом был вопрос о том, где спрятаны драгоценности, то есть тот самый «кожаный чемоданчик».

Подозреваемая, на которую давили со всех сторон, не отрицала факта передачи царских ценностей весной 1918 г. ее мужу. Но заявляла, что ее муж «хранил их от меня скрыто и перед смертью их мне не передал, поэтому не знаю, где теперь они скрыты».⁹⁶⁰

Во время допросов прозвучало интересное соображение, вызывающее вопросы по сей день. Дело в том, что весной 1918 г. императрица Александра Федоровна передавала ценности для того, чтобы «хранители» спрятали ценности «до востребования» самими Романовыми. После их гибели, уже в 1920-е гг., игуменья Дружинина просила хранить ценности до прихода «настоящей власти». Белые вошли в Екатеринбург и Тобольск в конце июля 1918 г. В начале 1919 г. начал работать следователь И.А. Соколов. Во второй половине 1919 г. белые войска А.В. Колчака изгнали из Тобольска и Екатеринбурга. Однако ни монашка Марфа Ужинцева, ни о. Васильев, ни кто другой из «хранителей» не выдал ценностей представителям белой армии. Почему? Потому ли, что не считали Колчака легитимным правителем? Или потому что считали, что эти ценности должен востребовать только кто-то из семьи Романовых? Эти вопросы останутся только вопросами…

Можно упомянуть, что А.П. Кирпичников на допросе в ноябре 1933 г. сказал, что «при Колчаке по его личному распоряжению у него искали шпагу наследника Алексея Николаевича, якобы золотую, но я ее не видел, и меня тоже колчаковская полиция спрашивала про царские ценности и не оставил ли Николай II бумаг каких-либо».⁹⁶¹

Так или иначе, поиски «кожаного чемоданчика» продолжали оставаться главной задачей следствия. Это задача подогревалась и показаниями «валютодержателей». Так, 12 ноября 1933 г. А.П. Кирпичников вновь показал, что «слышал из разговоров наших служащих, что из Ленинграда была привезена бриллиантовая корона и очень дорогая».⁹⁶²

Однако, несмотря на все усилия следователей ОГПУ, ни на «золотую шпагу», ни на «кожаный чемоданчик» следствие так и не вышло и, видимо, по сей день эти сокровища, работы ведущих ювелиров России и Европы весом около 16 кг., пребывают в сибирской земле…

В конце октября 1933 г. наряду со «следом о. Васильева» начал раскручиваться «след полковника Кобылинского». На момент начала описываемого следствия Евгения Степановича Кобылинского (1879–1927), полковника лейб-гвардии Петроградского полка, участника Первой мировой войны, имевшего ранения и контузию, уже не было в живых.

В марте 1917 г. генерал Корнилов назначает его начальником Царскосельского гарнизона, а с 26 мая 1917 г. Кобылинский стал комендантом Александровского дворца. Во время переезда царской семьи в Тобольск Кобылинский – командир Отряда особого назначения, комендант Губернаторского дома в Тобольске, где отбывали ссылку Романовы. 2 мая 1918 г. большевики сместили Кобылинского с должности и отстранили от командования Отрядом особого назначения в связи с его расформированием. В конце 1918 г. полковник ушел в белую армию, где служил в колчаковском штабе по интендантской части. Именно тогда он и женился на К.М. Битнер, которая и стала главным фигурантом в следствии по «следу полковника Кобылинского».

Клавдия Михайловна Битнер до Первой мировой войны являлась начальницей Мариинской женской гимназии, а затем сестрой милосердия в Лианозовском лазарете Царского Села. В 1918 г. она привезла в Тобольск царской семье письма от их родственников. После этого она осталась при царской семье, преподавая царским детям русский язык, литературу и математику. После эвакуации царской семьи в Екатеринбург К.М. Битнер осталась в Тобольске, где вышла замуж за бывшего начальника Отряда особого назначения полковника Е.С. Кобылинского. Когда Тобольск и Екатеринбург в конце июля 1917 г. захватили белые, то и Кобылинский, и его жена давали показания в качестве свидетелей следователю Н.А. Соколову по делу об убийстве царской семьи. Позже, в 1927 г., полковника Кобылинского обвинили в причасности к антисоветскому заговору и по приговору трибунала расстреляли.

Е.С. Кобылинский

Инициировала раскручивание следа полковника Кобылинского комнатная девушка фрейлины Анастасии Гендриковой Паулина Межанс. Она показала на допросе 31 октября 1933 г., что «другая часть золота и бриллиантовых вещей была поручена полковнику Кобылинскому, который выносил их из арестного помещения и должен был оставить Марии Федоровне или другим родственникам царской семьи».

Поскольку полковника Кобылинского органы ОГПУ расстреляли в 1927 г., то к следствию привлекли его жену – Клавдию Михайловну Кобылинскую, она в 1918 г. тоже была вхожа в «арестный дом» в Тобольске. В следственных материалах ее называют «воспитательницей дочерей Романовых», что не соответствует действительности. Она показала, что шкатулку с драгоценностями («за исключением корон и диадем») получил полковник Кобылинский лично от Николая II. Однако в семье полковника ценности хранились недолго, поскольку их передали «на хранение» Константину Ивановичу Печекосу и его жене Аниль Викентьевне Печекос. У следствия сложилось впечатление, что семейству Печекос передали только часть ценностей, а «диадемы и короны Кобылинская скрывает по настоящее время».⁹⁶³

Оперативники и следователи ОГПУ имели большой опыт работы с подследственными. Жену полковника Кобылинского допрашивали, судя по материалам дела, 27 раз и вынудили дать показания.

К.М. Кобылинская показала на допросе, что ценности, переданные К.И. Печекосу, были уложены в «черно-темный ящичек», при этом, «шкатулка была не полна, но ценностей в ней было много».

Обращает на себя внимание то, что чекисты весной 1934 г. прицельно искали определенные ценности. В частности, они спрашивали К.М. Кобылинскую о диадеме и камне яйцеобразной формы. Также из ценной информации можно упомянуть то, что Кобылинская определенно заявила, что «фактически организатором в сокрытии романовских ценностей был Жильяр, который распределял эти ценности между скрывателями. Знаю хорошо, что у Жильяра имелся список на ценности и кому они были переданы».⁹⁶⁴ При всех этих показаниях Кобылинская категорически отвергала возможность хранения у нее царских ценностей, полностью «переводя стрелку» на семейство Печекосов.

Поскольку в ходе допроса всплыли новые имена, то они немедленно были взяты в оперативную разработку и вскоре чекисты допрашивали Константина Ивановича Печекоса. Его первый допрос состоялся И апреля 1934 г. на этом допросе Печекос категорически заявил, что никаких ценностей у него нет. 13 апреля 1934 г. состоялась очная ставка Кобылинской и Печекоса. В ходе допроса Печекос заявил, что он не знаком с Кобылинской, в свою очередь Кобылинская настаивала на факте передачи царских ценностей Печекосу.⁹⁶⁵

Однако чекисты еще со времен Гражданской войны накопили большой опыт как «убеждения» подследственных, так и «возвращения» им памяти. Поэтому через несколько дней К.И. Печекос сознался в том, что взял у полковника Кобылинского ценности, мотивировав свою первоначальную «забывчивость» тем, что он дал Кобылинскому «клятву, что помру, но никому не скажу, что я храню царские ценности». Он также сознался в том, что получил от полковника Кобылинского и второй пакет, в котором хранились кинжалы и шашки царя. Вне всякого сомнения, это было оружие, передававшееся монархами по наследству. По крайней мере известно, что в завещании Александра II все личное оружие было распределено между сыновьями царя и большая часть этого оружия своей историей восходила к царствованию Александра I и Николая I. Также Печекос выразил готовность указать тайник, который находится в г. Омске в многоэтажном доме его брата.⁹⁶⁶

Получив согласие на сотрудничество, группа чекистов выехала из Свердловска в Омск для изъятия новой партии царских ценностей. В Омске они работали с 14 по 20 апреля 1934 г. «Валюто-держатель» привел опергруппу в дом своего брата А.И. Печекоса и указал на тайник, находившийся в несущей стене на 6-м этаже.

Несмотря на все усилия чекистов, которые сначала простукивали, потом бурили п, наконец, стали разбирать стену, тайник в указанном месте обнаружен не был. После этого поиски начались в той же стене этажом ниже. В это время К.И. Печекос, остававшийся на 6-м этаже под охраной красноармейца, выбросился из окна. Несмотря на «полет» с 6-го этажа и переломанные кости таза, Печекос уцелел, и его отправили в больницу.⁹⁶⁷

Пока К.И. Печекос находился в больнице, начались допросы его жены Аниль Викентьевны Печекос. Первый ее допрос состоялся 26 мая 1934 г. Она показала, что царское холодное оружие в 1919 г. сдала в Омский исполком. Далее она подтвердила факт передачи царских «золотых и бриллиантовых» вещей брату К.И. Печекоса – А.И. Печекосу (хозяину дома в г. Омске). При этом было установлено, что в 1924 г. А.И. Печекос уехал в Польшу.⁹⁶⁸ Через несколько дней Аниль Викентьевна указала, что в свертке были преимущественно «мелкие» ювелирные изделия, состоявшие «из колец, брошей, браслетов и др., по количеству их было много, но мелкие, правда, главным образом, были там вещи бриллиантовые, были и с другими камнями».⁹⁶⁹

Видимо, давление на допрашиваемую оказалось столь сильным, что Аниль Викентьевна решила уйти из жизни сама. Находясь в камере 28 мая 1934 г., она изломала на несколько частей алюминиевую ложку и проглотила ее. Часть ложки застряла в гортани женщины. Судя по всему, в таком состоянии она находилась несколько дней. 5 июня 1934 г. Аниль Викентьевна обратилась к следователям с заявлением: «Я пролетарский орган – ОГПУ сердечно прошу спасти мою жизнь ради того, что я ясно осознала необходимость указать место хранения романовских ценностей».⁹⁷⁰ Видимо, только после этого заявления А.В. Печекос доставили в городскую хирургическую больницу, где рентген подтвердил факт членовредительства, а из гортани хирурги удалили застрявшую часть ложки. Однако это не помогло, и 17 июня 1934 г. Аниль Викентьевна Печекос умерла от гнойного плеврита, развившегося вследствие повреждения пищевода.

Давили на К.И. Печекоса и через Кобылинскую. Ее заставили написать письмо в больницу: «Константин Иванович, умоляю Вас отдать все, что Вам отдано… Подумайте о страдании всех людей, связанных с этими вещами». Печекос молчал. В сентябре 1934 г. К.М. Печекос выздоровел. Однако в следственном деле следов его дальнейших допросов не имеется. Кончилось тем, что его выпустили с подпиской о невыезде. Следили за ним до конца 1960-х годов: не сможет же бывший купец устоять перед соблазном баснословного богатства, как-нибудь выдаст себя.

В результате «раскрутка» этой линии остановилась и очередная партия царских сокровищ либо «ушла» в Польшу с А.И. Печекосом, либо продолжает храниться в тайнике в г. Омске.

В результате допросов октября 1933 – весны 1934 г. чекисты хорошо представляли, что писарь Николая II Александр Петрович Кирпичников не только являлся одной из ключевых фигур при выносе ценностей из «арестного дома» и подборе «хранителей», но и сам входил в число доверенных «хранителей». Чекистов обнадеживало то, что Кирпичников, один из исходных «хранителей», находился в камере ОГПУ как «валютодержатель». Это очень характерное обозначение подследственных, показывающее, что разыскиваемые ценности должны были прямым ходом уйти на европейские аукционы, для того чтобы принести стране Советов валюту, столь необходимую для проведения индустриализации.

Еще октябрьские допросы 1933 г. показали, что А.П. Кирпичников выносил ценности (золотая шпага и нитки жемчуга) из «арестного дома» в Тобольске.⁹⁷¹ Долгое время чекистам было непонятно, хранил ли ценности Кирпичников или только выносил их из дома. Сам же Кирпичников настаивал на том, что в число «хранителей» он не входил, выполняя только роль «курьера». Конкретных показаний на него никто из подследственных не дал, сам же Кирпичников «железно» стоял на версии «курьера». Чекисты прекрасно понимали, что верных людей вокруг Романовых было очень мало, и Кирпичников идеально подходил на роль «хранителя». Однако доказать ничего не удалось, поэтому и этот след повис в воздухе…

Видимо, следственные действия по «романовскому золоту» свернули во второй половине 1934 г. Возможно, это связанно с тем, что перед органами ОГПУ – НКВД поставили новые задачи, которые начали активно решаться после 1 декабря 1934 г., когда в Ленинграде в коридоре Смольного застрелили С.М. Кирова. В стране начал раскручиваться маховик Большого террора, в котором главную роль играли органы НКВД. Тем не менее окончательно дело о «романовском золоте» сдали в архив только в феврале 1941 г.

Николай I пилит дрова с Кирпичниковым

Фигуранта самой результативной версии, Марфу Андреевну Ужинцеву, тройка приговорила в 1937 г. к ВМН (высшей мере наказания). Еще раз к делу о «романовском золоте» вернулись в феврале 1967 г., когда начальник 10-го отделения УКГБ при СМ СССР по Свердловской области майор тов. Мазурин запросил сведения об основных фигурантах этого дела. На этот запрос последовал ответ, что «каких-либо данных и документов, имеющих отношение к розыску ценностей бывшей царской семьи, в наших архивах не обнаружено».⁹⁷²

Трудно сказать, с чем был связан интерес структур КГБ к этой «теме». То ли это было частью работы органов по уточнению некоторых «деталей» к предстоящему празднованию 50-летия Великой Октябрьской революции, то ли связано с подготовкой открытия Алмазного фонда в Московском Кремле и с историческим залом, в котором предполагалось выставить не только императорские регалии, но и «остатки» «коронных бриллиантов и жемчугов». Возможно, в процессе подбора экспонатов уточнялось, не попадут ли на витрины Алмазного фонда ценности Романовых, «добытые» в октябре 1933 г.

О том, что представляли собой эти ценности, дает представление список, составленный в октябре 1933 г. в г. Тобольске провинциальными оценщиками:

Таблица 61

Акт 1933 года 20 ноября мы, нижеподписавшиеся оценщики-эксперты Зверев и Боровских, произвели оценку предъявленных нам нижепоименованных) ценностей, в присутствии сотрудников ЭКО ПП Маскевича и Бородина, причем оказалось:

Итого по оценке наших экспертов на сумму 3 270 693 руб. 50 коп. (в документе ошибка: пересчет дает 3 270 793 руб. 50 коп. – 3. И.).

Оценщики Зверев и Боровских. Сотрудники 8 отделения ЭКО ПП О ГПУ по Уралу о/уполномоченный Максевич. Уполномоченный Бородин».⁹⁷³

Следует еще раз отметить, что оценка найденных сокровищ производилась провинциальными оценщиками, без большого опыта в оценке ювелирных вещей высокой стоимости и редкости. Рыночная цена найденных сокровищ была значительно выше. Обращает на себя внимание и то, что среди перечисленных вещей довольно много таких, которые императрица Александра Федоровна имела право вытребовать из «расходной» Кладовой № 2 Камерального отделения Кабинета и хранить у себя «в комнатах» в качестве потенциальных «наградных» вещей. Поэтому, строго говоря, эти предметы (например, многочисленные кресты и панагии) не входили в личную ювелирную коллекцию императрицы. Складывается такое впечатление, что летом 1917 г. Александра Федоровна собрата все драгоценности, до которых только смогла «дотянуться», включая ценности Кабинета. Думается, и история про золотую проволоку – «браслету» на теле Александры Федоровны не является вымыслом.

О царских кладах в Тобольске с 1920-х гг. знали очень многие, многие пытались их искать. Однако, судя по всему, они так остались лежать в тайниках, устроенных «хранителями» в 1920-х гг.