• Главная
• Контакты
• Нашёл ошибку
• Прислать материал
• Добавить в избранное

Хотя эта книга не по истории, было бы вполне уместным, чтобы разбросанная и обезличенная картина доисторического периода была в последней главе хоть на короткое время собрана воедино и воплощена в портрете исторического лица. Ашока взошел на трон около 268 г. до н. э. и умер около 232 г. до н. э. И с материальной, и с духовной точки зрения его правление было первым проявлением, воплотившим индийское национальное самосознание, и на протяжении столетий после того, как его империя как государственно-политическое образование прекратила свое существование, проделанная там работа оставалась неотъемлемой частью интеллектуальной, духовной и культурной жизни Индии. Остается она таковой и сегодня.

Вполне вероятно, что в жилах Ашоки текла кровь правителей империи Селевкидов[144]; еще будучи царевичем, Ашока во время царствования своего отца был назначен правителем в Пенджабе со столицей в Таксиле, где он имел возможность соприкоснуться с живой памятью об Александре Великом. Уже став царем, он сам неоднократно говорил о большом значении отношений с западными странами и их культурного влияния. Однако свои знаменитые обращения к народу, высеченные по его приказу на скалах, колоннах и в пещерах, он делает на родном языке, за исключением одного-двух случаев, когда они записаны на греческом и арамейском. По всей империи, от Афганистана и северо-западных границ до Майсура, эти обращения призывают к воздержанности, доброте, терпимости и благочестию, к преодолению глупости, невежества и предрассудков и осознанию того, что жизнь священна. «Пусть напрягут все свои силы и великие, и малые», – гласит наскальная надпись в Брахмагири, неоднократно упоминавшемся в этой книге в связи с мегалитическими памятниками и многочисленным археологическим материалом, обнаруженным на его территории. Чередование мягкости, порой сентиментальности с периодически проявляемой жесткостью – эта двойственность характерна для великих лидеров Индии и в нынешние времена.

Мы не ставим задачей описывать в деталях жизнь Ашоки и его правление. С этой задачей, по-моему, вполне справились В. Смит и Ф. Томас, работы которых на эту тему известны и доступны, хотя, конечно, нуждаются в некоторых дополнениях. Достаточно упомянуть, что дед Ашоки Чандрагупта в 326 г. до н. э. встретился в Пенджабе с Александром Македонским[145], а затем в течение двух-трех лет захватил магадхский трон в Бихаре, что положило начало правления династии Маурьев, управлявшей самым мощным и процветающим государством из возникших на севере Индии. Примерно в это же время он напал на оставленные Александром гарнизоны в бассейне Инда и уничтожил их[146]; попытка Селевка, одного из четырех наследников империи Александра[147], вернуть потерянные земли окончилась неудачей; перевес оказался на стороне Чандрагупты, и ближе к концу столетия[148] был заключен мир, один из пунктов которого предусматривал брачный союз Чандрагупты с дочерью Селевка.

Царство Маурьев, основанное в долине Ганга, распространило свою власть до Гиндукуша на западе и Бенгала на востоке. Его южная граница на момент смерти Чандрагупты в 298 г. до н. э. точно не установлена; но его наследник Биндусара, которого называли Амитрахата[149], или «сокрушитель врагов»[150], распространил власть Маурьев на полуостровную часть Индостана, и к моменту восхождения Ашоки на престол его империя простиралась уже до северной части Майсура. Причем не номинально; действовала четко выстроенная система государственного управления, за которой неустанно следил сам Ашока. Он постоянно объезжал свои владения и, по его собственным словам, «следил за тем, как живет страна и народ». С точки зрения археолога, место было вполне подготовлено для проникновения тех определяющих и задающих направление общественного развития культурных идей, которые должны были занять ведущее и направляющее положение среди бесчисленного множества местных традиций.

Свидетелями этого мы и являемся. Как я уже отмечал ранее, в VI в. до н. э. распространение власти ахеменидской Персии на районы Северной Индии привело к появлению не только персидских наместников и управленцев, но также новых материалов и идей. В первую очередь это культура производства железных орудий, быстро распространившаяся на севере Индии, а также идея денежного обращения; в Таксиле начали чеканку местных монет по персидским образцам, получившим хождение в долине Ганга в V в. до н. э. или немного позже. Индия также заимствовала у персов арамейский алфавит, который, как и арамейский язык, был официальным средством общения в Ахеменидской империи. В Индии эта письменность была адаптирована к местному пракритскому языку; именно этот шрифт, как и другой – кхароштхи, был использован при выполнении надписей обращений Ашоки в северо-западных районах. Кхароштхи Ашока использовал даже в южных районах, хотя большинство районов Индии, входящих в его империю, использовали шрифт письма брахми.

Однако Персия дала Индии не только железные орудия, деньги и шрифт кхароштхи. Они были лишь символами той безопасной среды, которую распространяющая свое влияние империя создавала для экономического обмена, развития торговых путей и торговли, бурно развивавшихся в этих регионах. Столицы государств были одновременно крупными торговыми центрами на главных караванных путях: вероятно, это Баграм, к северу от Кабула; безусловно, как показывают недавние археологические исследования, Чарсадда[151], расположенная на Пешаварской равнине; знаменитая Таксила в Пенджабе. Эти сегодня покинутые и покрытые вековой пылью города являются памятниками великой империи пакс – Персии, существовавшей во второй половине VI в. до н. э. Два столетия спустя на север Индии пришли войска захватчиков, ведомые Александром Македонским; он пришел как новый хозяин покоренной им Персидской империи и претендовал на ту же часть Индостана, которая входила в империю Ахеменидов; но слава завоевателя, которому всегда мало достигнутого и который, не в силах остановиться, идет за миражом, опережала его. Однако в долгосрочной перспективе более важным для Индии оказался не сам приход Александра, а разгром им Персии. Под властью Ахеменидов ремесла и искусства Древней Персии, в том числе архитектура, хотя не только она, достигли поистине высокого уровня. Но с сожжением Персеполя в 330 г. до н. э.[152] оказываемое в течение двух столетий государственное покровительство резко прекратилось. Персидские мастера и умельцы оказались невостребованными и лишились работы.

Александр Македонский и его наследник Селевк подготовили почву воцарения Чандрагупты и династии Маурьев. Возникла величайшая из когда-либо существовавших в Индии империй, крупнее той, что существовала в долине Инда за два тысячелетия до этого. Появилась возможность попасть под покровительство могучей и расширяющейся империи, не имеющей пока собственной культуры и искусства, достойных уровня ее мощи. Это был новый дом, новая родина для художников и мастеров из Персии. Сюда они и пришли.

Не будет преувеличением сказать, что именно на этом этапе культурного взаимодействия между Индией и Персией было положено начало архитектуре сооружений из камня в Индии. Конечно, постройки из камня и кирпича делались еще в 3-м тысячелетии до н. э., но называть все это архитектурой в полном смысле слова нельзя. Первые обнаруженные после 3-го тысячелетия строения из камня, датировка которых может быть лишь приблизительной, – это остатки крепостных сооружений в старом Раджгире в Бихаре. Длина этих сооружений равняется 40 километрам, а находятся они в черте города, который связывают с VI в. до н. э. и деятельностью Будды и Махавиры в эпоху раннего становления буддизма и джайнизма[153]. Сооружение состоит из массивной стены, выполненной из каменных глыб, не обмазанных глиной, на небольшом расстоянии друг от друга располагаются квадратные бойницы. К этим грубо выполненным строениям также не может быть применимо понятие «архитектура». То же самое можно сказать о ранних строениях в Таксиле, которую в 326 г. до н. э. посетил Александр Македонский. Местный правитель принял своего гостя там же, где расположен Бхир-Маунд, и показывал ему расположенные вокруг строения, которые были весьма скромны; проводивший в Таксиле раскопки сэр Джон Маршалл признал, что «в то время здесь не было ничего, что можно было бы назвать архитектурными сооружениями». За редкими исключениями постройки представляли собой набор беспорядочно расположенных строений с плохо возведенными стенами из кое-как скрепленных камней, больше напоминающих трущобы нищей окраины какого-нибудь столичного города. Единственное, что можно с большой натяжкой назвать архитектурным сооружением, – это иногда встречающиеся грубо и неаккуратно выполненные каменные опоры для подпорки деревянных крыш. Общий культурный уровень города был также весьма низок: только в конце IV в. до н. э. по прибытии Александра Македонского или несколько позже здесь появляются изделия из драгоценных камней, в том числе к этому времени относятся три роскошных драгоценных камня работы ахеменидских мастеров[154]. Возможно, это была часть добычи, привезенная в Таксилу вслед за Александром, либо же они обязаны своим появлением персидским мастерам, появившимся здесь после падения Ахеменидской империи.

Термин «архитектура» в «арийской» Индии[155] впервые может быть применен к знаменитым колоннам из песчаника (их более 30), которые были возведены по указанию Ашоки после его обращения в буддизм в качестве памятников, с высеченными на них благочестивыми воззваниями к подданным. Давно признано, что подобные архитектурные формы были до того неизвестны в Индии и что они были выполнены в традициях персидских мастеров. В литературе по индийской архитектуре упомянутые колонны называют «персепольскими», что не вполне верно, поскольку все колонны в Персеполе имели каннелюры, а колонны Ашоки – не каннелированы, что было в целом характерно для Персии[156]. Поэтому лучше назвать их «персидскими» или, еще точнее, «ахеменидскими». На колоннах Ашоки, сделанных из гхунарского песчаника, надписи высечены с высочайшим техническим мастерством; колонны также отполированы на завершающей стадии работы таким образом, что обладают и блеском и прочностью – подобная техника никогда не встречалась в Индии ни до Ашоки, ни после него. Это персидская техника: каменная отделка дворцов Дария и Ксеркса была выполнена на редкость искусно; камни были отполированы таким образом, что при соответствующем уходе за ними выглядели как зеркала из черного мрамора. Также в персидских традициях выполнена находящаяся рядом с Банарасом знаменитая колонна с сарнатскими львами, изображенными на национальном гербе современной Индии. Возведение культовых сооружений или колонн из дерева действительно является индийской, а не персидской традицией, но колонны Ашоки и по форме, и по технике выполнения совершенно не соответствуют ей. Только после возведения в Индии великим императором-буддистом этой знаменитой ахеменидской колонны в индийской архитектуре возникла соответствующая традиция; колонна с лотосовидной колоколообразной капителью, изваянием животных на импосте или без него многократно воспроизводилась в видоизмененном виде многими индийскими архитекторами и мастерами работы по камню как буддийского, так и других вероисповеданий в течение многих столетий после Ашоки.

Упомянув мастеров архитектуры камня, мы должны вспомнить еще об одной вещи, позаимствованной Ашокой у персов. Начиная с VII в. до н. э., если не раньше, в Мидии и Персии стали возводить гробницы в виде вырубленных в скале помещений зального типа с колоннами. В Индии первые внутрискальные сооружения были сделаны во времена Ашоки; среди них скальный храм, искусно вырубленный в гнейсе в горах Барабар в 30 километрах севернее Гаи в южной части Бихара. Характерно, что по форме они воспроизводят деревянные постройки: круглую хижину с тростниковой крышей; продолговатый сводчатый зал, в углу которого находится святилище; монументальные дверные проемы, обработка которых имитирует бамбук и дерево. Другими словами, грандиозная идея из Персии нашла более скромное воплощение, соответствовавшее условиям индийской жизни. В то же время добросовестно и с большим трудолюбием использовали персидскую методику шлифовки камня; гранитная внутренняя поверхность этих помещений отшлифовывалась до такой степени, что напоминала зеркало или металл. Храм в Барабаре Ашока передал аскетам адживики[157], соперничавшим и с буддистами и с джайнистами, но имеющими больше общего с последними. Это является подтверждением терпимости, которой следовал этот император-буддист и к которой он призывал своих подданных.

Наконец, поручая высекать в камне свои обращения к подданным, Ашока опять же следовал заложенной в Персии традиции. Бехистунская наскальная надпись была высечена по приказу Дария I в районе 518 г. до н. э.[158] До появления надписей Ашоки, начиная с 257 г. до н. э., ничего подобного в Индии не встречалось. Конечно, за исключением способа воплощения, трудно представить себе что-либо более отличное друг от друга, чем увековечивание личных достоинств и достижений гордых и самовлюбленных персидских деспотов и призывы к добродетели императора-буддиста. Но мы в очередной раз становимся свидетелями того, как заимствованная идея творчески воспринята и переработана.

В любом случае династия Маурьев унаследовала традиции Ахеменидской империи и стала непосредственной наследницей Александра Великого. Однако отсутствует археологический материал, показывающий, как это происходило. Персеполь был сожжен[159] в 330 г. до н. э., а самые ранние сведения о деятельности Ашоки датируются серединой III в. до н. э. Что произошло за это время с потерявшими дом и работу персидскими мастерами? Я думаю, что дать ответ на этот вопрос нам помогут как посол Мегасфен, так и сам город Паталипутра.

Селевк направил Мегасфена послом при дворе Чандрагупты в Паталипутре, примыкающей к Патне, расположенной на берегу Ганга, около 302 г. до н. э. Мегасфен составил ценное описание как двора, так и механизма управления империи Маурьев, на которое позднее многократно ссылались известные историки и исследователи. «В индийских городах, – пишет он, – расположенных на берегах рек или моря, дома строятся из дерева, поскольку дома из камня или кирпича не выдерживают дождей и наводнений. Но в городах, расположенных на возвышенности вдали от воды, постройки делаются из кирпича и глины». Паталипутра, согласно его описанию, расположена на месте слияния рек Сон и Ганга и занимает территорию длиной 14 километров и шириной 3 километра, другими словами, простиралась вдоль берега Ганга как современная Патна. Город был окружен стеной с круглыми бойницами для лучников, с 570 башнями и 64 воротами; перед палисадом был вырыт глубокий и широкий ров, который служил как боевым защитным сооружением, так и водоотводом. В царском дворце, как пишет вслед за Мегасфеном Эллиан, все было устроено так, «чтобы вызвать восхищение, и ни богатые Сузы, ни великолепные Экбатаны не могли бы с ним состязаться. В парках тут гуляют павлины и фазаны, нарочно к тому приученные, и есть растения, которые увидишь только здесь... и тенистые рощи, и цветущие луга, искусством садовника замысловато сплетенные... Также есть прекрасные бассейны, и в них рыбы удивительной величины, и совсем ручные». Это описание напоминает описания райских садов персидских царей.

Археологам досталось не так уж много от былой роскоши Паталипутры, но и это немногое подтверждает выводы, которые позволяют сделать исторические сведения. Уже в 1896 г. во время пробных и достаточно бессистемных раскопок на территории Паталипутры была обнаружена капитель колонны знакомого нам ахеменидского стиля: ступенчатый импост, волюты, расположенные по обеим сторонам капители, и пальметта в центре вполне ему соответствовали. Если не по времени изготовления, то по своему стилю эта капитель может быть отнесена к самому началу распространения персидского искусства в Индии. Также были найдены две каменные ножки выполненного в персидском стиле трона. В 1912 г. в результате более тщательных раскопок была обнаружена часть большого зального помещения с колоннами – нашли около 80 монолитных колонн, отполированных в персидском стиле. Перед ними находились массивные деревянные опоры, которые, очевидно, поддерживали платформу или монументальную лестницу. Несмотря на немногочисленный материал, можно утверждать, что обнаружен персидский «диван», или «акадана», то есть зал для приемов, и что перед нами еще один из часто встречающихся «иранизмов», свидетельствующих о проникновении в Индию художественных идей, материалов и самих умельцев из Персии.

Общая достоверность описания, сделанного Мегасфеном, подтверждается и археологическими материалами, в частности, подтверждается его описание деревянных укреплений Паталипутры. В 1926 – 1927 гг. в ходе раскопок была обнаружена двойная линия параллельных деревянных опор высотой 4,6 метра и отстоящих друг от друга на 4,5 метра, соединенных сверху и снизу по «кровле» и «полу» перекрестно расположенными бревнами. Это странное сооружение обрывалось водоотводом, выложенным поперечно расположенными бревнами, но раскопщикам казалось, что оно «простирается почти бесконечно». Был ли это проход внутри крепостного вала или, что вероятнее, он был заложен землей и служил сердцевиной вала с деревянной облицовкой, сейчас сказать точно нельзя, но это может быть выяснено в ходе дальнейших исследований. Если не считать деревянных сооружений по защите от наводнений в Удджайне (см. главу 7), такой план фортификационных сооружений в Индии не встречался, хотя примеры Паталипутры и Удджайна подтверждают наблюдения Мегасфена об использовании дерева при застройке в поселениях на берегах рек.

Раскопки в местах расположения этих сооружений велись в целом довольно бессистемно и на сегодня не дали ожидаемого необходимого материала. Проведенные относительно недавно раскопки на этом сложном, часто заливаемом водой месте выявили пять культурных периодов, начиная от СЧК (V в. до н. э. или позднее) до распространения ислама в XVII в. В самом раннем культурном слое, расположенном практически на поверхности, вместе с черепками СЧК было найдено большое количество отполированных изделий из песчаника, включая большую плиту со следами полировки, характерной для империи Маурьев или Персии, и соответствующим характерным узором в виде пальмовых ветвей и бисера. Под обнаруженными поселениями, возможно, находится более раннее, если исходить из того, что Паталипутра была построена как крепость на границе Магадхи во времена Будды около 494 г. до н. э. Навряд ли есть другое место в Индии, которое столь же щедро вознаградило бы тех, кто проведет здесь серьезные полномасштабные раскопки.

Именно в столице империи Маурьев Паталипутре мы обнаруживаем, что вполне естественно, исчезнувшие два поколения персидских мастеров-умельцев. Ко времени правления Ашоки их перемещение из погибшей Ахеменидской империи в растущую империю Маурьев означало уже нечто большее, чем случайный исторический эпизод. Эти мастера передавали свои навыки индийским ученикам, и вот мы встречаем неперсидские элементы в искусстве архитектуры камня во времена Ашоки – тенденция к большей мягкости и изяществу форм к большей фантазии видна на примере колонны с изображениями быка в Рампурве в Бихаре, а также на примере самой знаменитой колонны со скульптурным изображением животных, выполненной в персидском стиле, – сарнатских львов; это говорит о все более глубокой творческой переработке и все более глубоком восприятии персидского культурного наследия, адаптирующих его к местным условиям, все более набирающей силу «индианизации», которая стала более очевидно проявляться в последующий за эпохой Маурьев период правления династии Шунга. Это означало, что период доисторического развития Индии подошел к концу. Мы являемся свидетелями перетекания идей, форм, техники из одного великого района Азии в другой, из одной религиозной, этнокультурной и физической среды в другую; но такое распространение приводит не к простому копированию, а является стимулом к творческому усвоению и осмыслению получаемой информации, к поиску нового. Другими словами, этот процесс несколько отличается от биологической эволюции: история вдруг предоставила Индии целый комплекс вариантов и возможностей, из которых выбраны оказались те, что более всего подходили для сохранения и развития ее национально-культурного и интеллектуального своеобразия. Империя Маурьев в Индии была следующей ступенью после Ахеменидской империи в Персии, но не ее зеркальным отражением.

И это в большей или меньшей степени характерно для всего доисторического периода развития Индии. Во времена каменного века происходило прямое или косвенное культурное заимствование в Африке, хотя последняя была и не единственным источником. Более определенно можно говорить о том, что индская цивилизация возникла в результате творческой переработки идеи, пришедшей из Месопотамии; наконец, бронзовый и медный века в долине Ганга, когда индивидуальность и своеобразие района северных равнин впервые проявились столь ярко, наглядно продемонстрировали, как может перевоплотиться и трансформироваться в соответствии с местными условиями позаимствованная идея посредством гения, творческого порыва и желания со стороны того, кто ее позаимствовал. Во времена железного века мы видели, с какой жадностью в северных районах был воспринят и усвоен новый вид орудий, произведший техническую, но не социальную революцию; как он распространился дальше на юг и, если я все-таки окажусь прав, был распространяем империей Маурьев среди отсталых племен по всему полуострову Индостан. За всем этим переплетением факторов стоит Разум Индии, который, при всей условности столь гигантского обобщения, демонстрирует удивительно единообразное реагирование, несмотря на бездну различий и оттенков на всей территории Индостана. С одной стороны, доисторический период развития Индии – а в мои функции не входит перенос этой оценки и на исторический период, – как и ее природный ландшафт, демонстрирует единообразие на всем своем протяжении: монотонный и бесконечно длящийся палеолит, разбросанные по всей территории страны следы микролитического периода, столетиями длящиеся цивилизации в долине Инда и Ганга, километры разбросанных мегалитических памятников на бескрайних территориях. Но с другой стороны, как монотонность и однообразие индийских равнин вдруг сменяется холмами и возвышенностями, так и длящаяся во времени Индия вдруг пробуждается ото сна, и ее быстрый и живой ум схватывает и усваивает новые идеи и возможности. Я еще раз подчеркиваю, что эти строки писаны на основе изучения лишь доисторического периода ее развития.