Онлайн библиотека PLAM.RU


  • Литературные премии как социальный институт.Абрам Рейтблат, Борис Дубин о премиях дореволюционной России
  • 1920-е годы: конкурс vs. премия. Александр Галушкин о литературных отличиях пореволюционных лет
  • Русский Букер и все-все-все. Комикс Елены Фанайловой
  • тема/ символический капитал: премии

    Литературные премии как социальный институт.Абрам Рейтблат, Борис Дубин о премиях дореволюционной России

    Премии — давний и влиятельный институт литературной жизни. В крупнейших странах Запада, где число такого рода наград чрезвычайно велико и имеет тенденцию к росту (скажем, во Франции сегодня насчитывается до 1850 ежегодных литературных премий и конкурсных призов), наиболее известные, престижные национальные и международные премии во многом определяют круг чтения современников, а тем самым и политику книгоиздания, перевода, тенденции национального и мирового литературного развития [2].

    Однако в современной России, где ежегодно присуждаются несколько сот литературных премий, влияние их, тем не менее, мягко говоря, невелико, — читатели выбирают книги для чтения, за редкими исключениями, не ориентируясь на них. Анализ подобного «расхождения» премий и читателей многое может сказать о современной российской литературной ситуации, о разрыве между литературными группировками и «большим» социумом, обслуживающим его рынком, о реальных механизмах структурирования и движения литературного потока. Однако ни социокультурные аспекты литературных премий, ни их история в России совершенно не изучены; бытует представление, что «в России это совсем недавнее явление» [3]. А ведь явление это для мировой и русской культуры далеко не новое.

    Литературные премии интересны историку, социологу, исследователю культуры в двух планах. Во-первых, как выражение коллективной воли того или иного авторитетного сообщества, которое выделяет данный образец словесности или его создателя из множества произведений и их авторов в качестве особо значимого примера, образцового достижения. Соответственно, можно говорить о ценностях, разделяемых данным сообществом и консолидирующих его, о стратегиях их утверждения, распространения, тиражирования, усвоения либо неприятия, вытеснения, опровержения со стороны других групп. Акт коллективного признания (награждение) выражает эти ценности и тем самым символически сплачивает и возвеличивает сообщество, выделяет и отграничивает его.

    Во-вторых, в процедуре оценки и премирования социолог видит акт обобщения тех или иных значений, относящихся к литературе. Одни из них как бы принадлежат «самой словесности» и экстрагируются из нее как воплощение ее самостоятельной значимости — таковы эстетические качества, стилистические особенности, суггестивные свойства литературы. Другие, напротив, в нее привносятся: они связывают литературу с иными сферами (порядками) жизни, например с моралью, политикой, повседневностью, с другими областями смыслотворчества, скажем, музыкой, живописью, наукой, философией. Так или иначе, рассматривая, кто и за что удостаивает премии то или иное произведение либо автора, как складывается дальнейшая жизнь лауреатов и их книг, социолог, историк получают принципиальную возможность соединять в своем анализе моменты семантики словесных образцов с социальными характеристиками учредителей, восприемников, почитателей, противников данного образца. В этих заметках мы рассмотрим лишь один аспект данной проблемы — ранний этап существования литературных премий в России. Однако прежде сделаем несколько необходимых для дальнейшего замечаний и уточнений.

    Под литературными премиями мы понимаем осуществляемое специально избранными либо назначенными экспертами (комитетом, советом, комиссией, жюри) по заранее оговоренным, чаще всего изложенным в печатной форме правилам публичное, обычно регулярное и, как правило, денежное поощрение литераторов за литературные достижения. Речь идет об одной из стратегий легитимации литературного авторитета [4]. Самих таких стратегий (то есть институтов, выносящих свое определение ценности «литературы») в развитом обществе всегда несколько. Но важно, что здесь действуют именно институты (отсюда регулярность премий), и эти институты — современные, «модерные» (отсюда универсальный символический эквивалент определяемой ценности — цена, деньги).

    Если очень сжато изложить предысторию и первые этапы формирования литературных премий, то они рождаются в Европе на переплетении нескольких социокультурных процессов — развития и перерождения традиционного меценатства (королевского, княжеского) в практике различных академий, от местных до национальных; трансформации городских и замковых турниров трубадуров, менестрелей, жонглеров; сезонных торжеств (игр) в селении или замке. Таковы были, к примеру, «Цветочные игры», учрежденные в Тулузе в 1323 году «Компанией [с 1694 года — „Академией“] цветочных игр» (инициатива, тогда же подхваченная в Барселоне и Валенсии) и награждавшие по их результатам «мастеров веселой науки». Таковы состязания при дворе Шарля Орлеанского в Блуа (XV век, в одном из них, как известно, участвовал Вийон). Таков ритуал избрания символического короля или принца поэтов (одним из первых среди них был в 1545 году Пьер Ронсар, в 1894-м Верлен, а в 1960-м Сен-Жон Перс). Такова с середины XVIII столетия практика премий Французской королевской академии. Важно, что большинство перечисленных начинаний, социальных форм организации словесных состязаний были возрождены во Франции и Испании уже в XIX веке, с особенной активностью — во второй его половине, а на рубеже столетий перенесены в Северную и Южную Америку, то есть вновь вызваны к жизни в период оформления литературы как автономного и влиятельного социального института.

    Литературные премии как система и появляются в модернизирующемся обществе, которое в целом становится грамотным, при умножении и дифференциации образующих это общество социальных отношений, способов и маршрутов циркуляции культурных образцов, — короче говоря, на стадии рыночной организации литературы, когда вокруг словесности складывается сложная сеть интересов и взаимодействий различных групп, возникают особые роли и ролевые стратегии издателя, книгопродавца, критика, журналиста, литературная полемика, борьба и т. д. [5] Теперь литераторы живут главным образом за счет публики, оплачивающей их труд, а не за счет служебного жалования, пособий или стипендий со стороны меценатов или иных персонализированных источников дохода.

    В этой ситуации у «продвинутых» групп, ориентированных на относительную автономию и, вместе с тем, общественную авторитетность литературы, повышение идейного воздействия, социальной роли, эстетического качества литературной продукции, возникает желание влиять на литературный процесс, противостоять (или хотя бы существенно корректировать) тенденции, определяемые читательским и покупательским спросом. Более того, индивидуальный либо коллективный учредитель премии может стремиться с ее помощью поддержать принципиально внерыночные, авангардные, элитарные произведения или литературные стратегии. Нередко премию, премиальный фонд и в ХХ веке учреждает богатый меценат, но присуждает ее он не сам, напрямую, полагаясь на свой вкус, как это делалось ранее, а с помощью экспертов, специалистов — критиков, литературоведов, известных писателей, «звезд» культуры.

    В целях более точного анализа мы бы предлагали выделить и даже отделить от литературных премий как таковых пожалования, пособия и стипендии как остаточные формы традиционного патронажа, с одной стороны, и награды за победу в том или ином объявленном конкурсе или турнире (то есть специально стимулированные достижения и награды за них) — с другой. Тогда собственно литературные премии, премии в узком смысле слова, и можно будет аналитически, в целях исторического или социологического исследования, связать: а) с литературой как уже сформировавшимся институтом, эмансипировавшимся от любых источников власти (король, Церковь); б) с возникновением — или хотя бы идеей формирования — различных автономных социальных сообществ, в том числе — национального сообщества и общества как такового, идеями их коллективного интереса, блага, достоинства, чести, престижа и проч.

    Если не слишком углубляться в предысторию (о чем отчасти шла речь выше), то логично предположить, что и тот и другой социальный момент вместе вряд ли можно обнаружить где-то, кроме как в Европе, и раньше, нежели в XIX веке, а то и еще уже — во второй его половине. Один из, условно говоря, первых примеров здесь — существующая по сей день немецкая премия Шиллера, в процессе объединения Германии учрежденная к столетию поэта в 1859 году. Собственно, к концу «железного века», особенно на его рубеже с двадцатым, литературные премии и возникают. Таковы швейцарская франкоязычная премия Рамбера (1898), международная Нобелевская (1901), французские Гонкуровская (1903) и Фемина (1904), созданная в пику государственной (то есть императорской) Народная премия Шиллера (1905), испанская премия Фастенрата (1909), Пулитцеровская премия в США (1913).

    По своему исходному посылу литературные премии выступают как начинание антикоммерческое или, по крайней мере, ставящее целью ограничить безраздельное влияние коммерции на литературу. Характерно, что за развлекательные произведения премии стали учреждаться значительно позже (не ранее 1930-х, а в основном с 1940—1950-х годов, в характерный период демократизации премий и культуры в целом; следующий такой период будет наблюдаться в Европе в 1970—1980-х). Предполагалось, что чисто коммерческая, жанровая, «массовая» литература успешно распространяется и без специальной поддержки, тут есть другие регуляторы — указание на серию, информация о бестселлерах, имя популярного автора и т. д. Однако, существуя в пространстве книгоиздательского и книготоргового рынка, литературные премии сами, в свою очередь, становятся вскоре важным рыночным фактором, стимулируют покупательский и библиотечный спрос, дополнительные издания и регулярные переиздания награжденных книг.

    Оставаясь в рамках западной истории, можно заметить, что умножение числа премий в том или ином национальном сообществе или государстве Европы сопровождает начальные фазы укрепления нового политического режима и символического порядка, будь этот порядок имперским (как во Франции второй половины XVIII столетия), тоталитарным (как в муссолиниевской Италии, где настоящий премиальный бум породил, среди многих, две наиболее крупные и существующие по сей день литературные премии — Багутта, 1926, и Виареджо, 1929), демократическим либо, по крайней мере — демократизирующимся, как во Франции, Италии, Испании 1950—1960-х годов.

    Сегодня литературные премии вручаются, в частности, и среди прочих, издательствами, журналами или газетами, книготорговыми организациями, библиотеками, высшими учебными заведениями, радио— и телеканалами, местными городскими или региональными сообществами, торговыми фирмами, союзами читателей, включая читающую молодежь, студентов, лицеистов и проч. (есть даже литературная премия, учрежденная казино; характерно, что это казино в Лас-Вегасе, то есть в США, стране, не знавшей королевской власти и имперской централизации, а соответственно, и пережиточных форм иерархического патронажа, символической «табели о рангах» литературных институций и жанров). Короче говоря, премии учреждаются и поддерживаются самыми разными обществами, союзами, объединениями, ассоциациями, клубами, братствами, кружками, то есть прежде всего обществом и лишь в редких случаях — государством, официальной властью. При этом награждаться могут как лучшие произведения (авторы), так и худшие — скажем, в США (опять-таки в США!) есть ежегодная премия за наихудшее изображение секса в литературе.

    По такому пути шло развитие литературной системы западных стран. Не так, однако, складывалась ситуация в России. Причины политические (отсутствие самостоятельных и деятельных социальных сил, способных противостоять самодержавной власти) и социокультурные (большие расстояния и плохие коммуникации) способствовали здесь формированию централизованного и жесткого политического контроля над всеми сферами жизни социума и существенно сдерживали процессы модернизации — умножение центров и агентов коллективного действия, усложнение связей между ними, формирование обобщенных посредников этих взаимоотношений (денег, печати, грамотности). Этот контроль существенно затруднял создание общественных объединений (в том числе литературных, библиотечных, воспитательных). Основными регуляторами отношений в русской литературе уже с 1830-х годов становятся журналы. При их владычестве связь в литературе осуществляется не в форме самоорганизации, по горизонтали, а повторяет форму вертикально-иерархической организации «сверху»: социум и читающее сообщество, в частности, делятся на влиятельный, апроприирующий все основные ресурсы центр и адаптирующую его установки и образцы периферию. Журнал задает структуру литературной системы. Он во многом формирует корпус классики, выделяет наиболее авторитетных современных писателей, отмечает границы литературы, выводя за ее границы «низовую» словесность и «графоманов». Он же осуществляет селекцию литературных новинок, выделяя наиболее значимые и актуальные. В подобной системе места для литературных премий почти нет. И характерно, что хотя номинально они в России существовали, но почти никакой реальной роли во взаимосвязях литературного и читающего сообщества, в его усложнении и расширении не играли. И авторитет тех или иных писателей, и их коммерческий успех определялись главным образом периодическими изданиями — журналами, а с конца XIX века в значительной степени и газетами [6].

    Возникновение литературных премий в России связано еще с «дожурнальным» периодом, когда роль журналов, о которой шла речь выше, еще не сложилась. Собственно говоря, и премии эти не были еще премиями в современном смысле слова. Российская академия (формально общественная, но, по сути, государственная, то есть финансируемая и контролируемая государством организация), созданная в 1783 году и занимавшаяся главным образом составлением словаря русского языка, с 1810-х годов присуждала золотые и серебряные медали, причем награждались ими не только языковеды, но иногда и литераторы. Среди награжденных можно выделить две категории. Первую составляли члены Академии, лица высокого общественного и литературного статуса, получившие за свое поэтическое творчество в целом, как правило, большую золотую медаль (С. А. Ширинский-Шихматов в 1817 году, И. И. Дмитриев и И. А. Крылов в 1823 году, В. А. Жуковский в 1837 году). Правда, члены академии П. А. Ширинский-Шихматов и В. И. Панаев получили не столь ценные награды (первый золотую медаль средней величины в 1831 году, второй — малую золотую медаль в 1820 году). Вторую категорию составляли лица, нуждающиеся в литературной и финансовой поддержке, получавшие награды более низкого достоинства — золотую медаль средней величины (поэт-самоучка Ф. Н. Слепушкин в 1826 году), малую золотую медаль (детская писательница Л. Н. Ярцова в 1836 году) и серебряную медаль (поэты-самоучки М. Д. Суханов в 1828 году и Е. Алипанов в 1831 году). Если в первом случае мы видим пример корпоративной самоорганизации, то во втором — форму пенсии, финансовой поддержки, а не награды за победу в соревновании равных. Отметим и отсутствие привязки к конкретным литературным достижениям, а награждение за творчество в целом. Однако наличие специального «комитета» по рассмотрению кандидатур и публичность присуждения наград позволяют считать их «протопремиями», подготавливавшими почву для возникновения собственно литературных премий. Тут прежде всего стоит упомянуть о наградах в честь графа С. С. Уварова, учрежденных его сыном в 1858 году и присуждаемых Академией наук (в которую в 1841 году на правах Второго отделения была влита Российская академия). По положению, награды эти должны были присуждаться ежегодно (одна в 1500 руб. и три по 500 руб.) за сочинения по истории России, а также за драматические произведения. Для рассмотрения пьес создавалась специальная комиссия. На практике премии за драматургию присуждались только дважды: в 1860-м А. Н. Островскому за «Грозу» и А. Ф. Писемскому за «Горькую судьбину» и в 1863-м А. Н. Островскому за «Грех да беда на кого не живет» и Д. Д. Минаеву за «Разоренное гнездо» (опубликовано под названием «Спетая песня»). Этим история данной премии (по части драматургии) кончилась и, в силу краткости своего существования, никакой роли она не сыграла. Но сам факт выделения драматургии стоит отметить: в силу своей функциональной природы (не столько материал для чтения, сколько основа театрального спектакля) она подчинялась иным закономерностям.

    Награждение премиями драматургических произведений имеет свои особенности, поскольку основная задача здесь привлечь внимание не читателей (покупателей книг), как в случае с другими литературными произведениями, а театров, чтобы они ставили соответствующие пьесы. Но, в отличие от книжного дела, которое в России уже достаточно давно существовало в условиях рынка, ситуация в театральной сфере была гораздо сложнее: императорские театры, которые задавали тон в театральном деле и в репертуаре служили образцом для провинциальных театров, действовали на основе не рыночного, а сугубо административного принципа. Все решали Театрально-литературные комитеты в Петербурге и Москве, которые определяли репертуар императорских театров, и без их одобрения никакая пьеса, получи она хоть несколько премий, не могла попасть на сцену императорских театров. В Петербурге и Москве до 1882 года действовала монополия императорских театров — открывать другие публичные театры было запрещено. Обычно в провинции шли только те пьесы, которые ставились на столичной сцене. Соответственно, те общественные и внутритеатральные силы, которые были заинтересованы в расширении роли общества по формированию театрально репертуара, в его эмансипации от официоза (в том числе и консервативных эстетических установок), пытались использовать в этих целях премии за драматургию. Именно поэтому две следующие (по хронологии) российские литературные премии — И. Г. Вучины, учрежденная в 1872 году, и Грибоедовская, учрежденная в 1878 году, — присуждались только за пьесы. Первая чисто литературная премия в России возникла в 1872 году, когда одесский негоциант Иван Юрьевич (Георгиевич) Вучина (1833—1902) внес 10 000 руб. для учреждения на проценты с этих денег ежегодной премии (500 руб. серебром) за лучшее из представленных рукописных драматических сочинений. Премия была высочайше утверждена 27 ноября 1872 года и получила название «Премия Ивана Георгиевича Вучины». Присуждал ее историко-филологический факультет Новороссийского университета (Одесса). По положению, награждаемое сочинение должно было быть «чисто народным (но не простонародным), написанным чистым русским литературным языком иметь воспитательный характер, не скучно поучая, но создавая действительные типы, взятые из народной жизни, и проводя в народ, с помощию художественного вымысла, здравый взгляд на жизнь, или возбуждая в нем национальное чувство воспроизведением славных событий из отечественной истории» [7]. Пьесы опубликованные или хотя бы шедшие на сцене не допускались к конкурсу.

    Долгое время пьес, достойных награды, не находилось, и только в 1879 году она впервые была присуждена, а в дальнейшем присуждалась почти ежегодно.

    Со времени учреждения премии по 1895 год отзывы о пьесах давал в основном историк древнерусской литературы, профессор Новороссийского университета И. С. Некрасов, в дальнейшем пьесы рассматривала специальная комиссия, состоявшая из профессоров филологического факультета. Это были историки театра и литературы, далекие от современной литературы и современного театра, с сильными классикалистскими установками. Соответственно, современные театральные искания они оценивали негативно. Один из них, С. Г. Вилинский, в отзыве на премированную в 1909 году пьесу писал: «Теперь, когда сцена веет на нас кошмарными сатанами, анафемами и прочим патологическим вздором, когда символически-туманные призраки в современном репертуаре заменили простоту и ясность изображения и куда-то далеко угнали тот здоровый реализм, который насаждали Гоголь и Островский, — теперь приходится приветствовать попытку, даже желание возвратиться к правильному руслу, здоровому источнику» [8]. В результате награждались пьесы эпигонские, провинциальные. Вот как оценивала ситуацию современная театральная критика: «Положение в высшей степени курьезное: „почтенные профессора“ добросовестно и в поте лица читают и читают, а все, что читают, — чепуха. Тут одно из двух: или чепуха это только на взгляд „почтенных профессоров“, а, пожалуй, многое и совсем не чепуха . Или же второе предположение: почему-либо на соискание премии Вучины никто из возможных лауреатов пьес не посылает. Потому что — за десятки-то лет! — было же в русском репертуаре достаточно пьес хороших . Почему же не шлют пьес на конкурс? Избегают ли слишком кропотливой добросовестности почтенных профессоров или же не знают о том, что где-то в Одессе при университете, у почтенных профессоров, имеется такая премия? Нам думается, что отчасти первое, но больше всего второе» [9].

    Первая русская премия за драматургию имела не столько эстетические, сколько воспитательные, идеологические цели. Это не случайно. Образованные слои общества в это время были озабочены поиском средств воздействия на крестьян, десять лет назад вышедших из крепостной зависимости. Большая часть этой самой многочисленной в стране категории населения была неграмотна, что, естественно, резко сужало сферу воздействия печатного слова. Религию в качестве подходящего средства подавляющая часть интеллигенции не рассматривала, поскольку сама была не очень верующей, а Церковь считала весьма консервативной, не готовой к проповеднической деятельности.

    В результате наиболее эффективным средством влияния на народ образованные слои считали театр, точнее, специфическую его разновидность — так называемый народный театр. В это время в прессе шли бурные споры о том, каким должен быть театр для народа, и предпринимались попытки создать соответствующий театр. Так, в том же 1872 году, когда была утверждена Премия Вучины, в Москве проходила Всероссийская политехническая выставка, и во время ее проведения работал специальный народный театр, а Комиссия попечения по вопросу улучшении быта рабочих и ремесленников Комитета по подготовке выставки провела конкурс пьес для народного театра.

    В декабре 1878 года Общество русских драматических писателей и оперных композиторов приняло решение об учреждении Грибоедовской премии в честь А. С. Грибоедова (она присуждалась 30 января, в день его смерти). По стране был организован сбор денег, а премия выдавалась из процентов от собранной суммы. К 5 апреля 1880 года набралось 4 тыс. руб. Премия присуждалась за пьесы (не менее чем в 3-х актах), поставленные в течение года на столичных сценах (оперетты, одноактные пьесы, переводы и переделки на премию не представлялись). Первое присуждение премии состоялось в 1883 году.

    В основе этой премии лежали совсем иные принципы, чем в основе Премии им. Вучины. Если там рассматривались только пьесы, не шедшие на сцене, то здесь, напротив, к конкурсу допускались лишь пьесы, которые увидели свет рампы. Если там в положении о премии были зафиксированы определенные моральные и эстетические ограничения, то здесь таковые отсутствовали (то есть первая премия имела дидактическую и идеологическую направленность, а целью второй был подъем эстетического уровня драматургии). И вполне закономерно, что первой премией награждались произведения заурядные, и тогда почти не имевшие резонанса, а сейчас совсем забытые. Вторая же премия была более значима, ею награждались имевшие широкий отклик и зрительский успех пьесы, а ряд их (Островского, Л. Толстого, Чехова, Горького, Л. Андреева, Найденова) вошел в число классических.

    Собственно говоря, общелитературный характер носила в России только учрежденная в 1881 году Пушкинская премия, присуждаемая Академией наук. Фонд ее составили деньги, оставшиеся от всенародной подписки на памятник А. С. Пушкину в Москве. Члены комитета по сооружению памятника постановили учредить Премию А. С. Пушкина за «напечатанные на русском языке оригинальные произведения» в прозе и стихах, «отличающиеся высшим художественным достоинством», «ученые сочинения по истории народной словесности и народного языка, по истории русской литературы, а также и по иностранной литературе», «обстоятельные критические разборы выдающихся произведений по русской изящной литературе» и «переводы в стихах замечательных поэтических произведений». Присуждалась она с 1882-го по 1919 год через год (в 1888—1895 годах — ежегодно), а получали ее поэты, прозаики, литературоведы и критики, но любопытно, что отечественная драматургия премии этой не удостаивалась, в лучшем случае ее получали за переводы пьес. Присуждение осуществлялось специально учреждаемой каждый раз комиссией из числа ординарных и почетных академиков, а также приглашаемых со стороны рецензентов—литературоведов и критиков. Рецензент давал развернутый отзыв на порученное ему произведение (отзывы рецензентов впоследствии печатались в периодических изданиях Академии наук), а комиссия выносила окончательное решение. Список лауреатов этой премии и лиц, удостоенных почетных отзывов, помещен ниже. Знакомство с ним показывает, что награждались и отмечались почетными отзывами, как правило, произведения традиционалистские и эпигонские. Из крупных писателей это лишь Чехов, Бунин, Куприн, в лучшем случае Майков, Полонский, Случевский и Станюкович. В основном же это фигуры разряда Д. Н. Цертелева, О. Н. Чюминой, Е. А. Бекетовой, К. Льдова, Ф. Е. Зарина и Н. Б. Хвостова в поэзии, А. Лугового, В. П. Авенариуса, Д. Голицына (Муравлина), Е. М. Милицыной, В. И. Крыжановской и Б. Лазаревского.

    Академики целиком и полностью игнорировали модернистскую литературу (и соответственно, в списке лауреатов отсутствуют Бальмонт, З. Гиппиус, Федор Сологуб, Брюсов, Андрей Белый, Блок, Кузмин, Ахматова и т. д.), социально-критический реализм (Л. Андреев, Максим Горький, Короленко и др.) и нашумевшие книги по «горячим проблемам» — от «проблемы пола» до терроризма (Вербицкая, Нагродская, Б. В. Савинков и т. п.), то есть все живое и вызывавшее читательский интерес в современной им литературе.

    Таким образом, основной целью Пушкинской премии было культивирование литературы в духе «искусства для искусства», что на деле сводилось к эпигонскому консервированию и воспроизведению так называемый «пушкинской традиции» — использованию языка и формы пушкинской поэзии при выхолащивании ее актуального социального и политического посыла, внутрилитературной полемичности и т. д. Приведем два примера. На первом присуждении премии проф. О. Ф. Миллер в отзыве отмечал как достоинство Я. П. Полонского, что он «является одним из немногих в наши дни служителей чистого искусства, т. е. того, которое само по себе цель», а в 1894 году Н. Н. Страхов, рецензируя для очередного присуждения премии книгу А. А. Голенищева-Кутузова, писал, что автор — «истинный питомец русской школы. Он может быть даже прямо назван подражателем Пушкина», поскольку «подражает Пушкину в стихосложении, в языке, во вкусе, простоте…» [10].

    Соответственно, значимость Пушкинской премии для коммерческого успеха награжденных ею книг, как и для читательского успеха была почти равна нулю. Выбор академиков почти не комментировался и не обсуждался в прессе, не становился фактом литературной жизни. Но симптоматично, что другие литературные институты — Литфонд и прочие литературные общества и объединения, журналы и издательства [а в ХХ веке возникли и кооперативные писательские издательства — Издательское товарищество писателей (в Петербурге), Книгоиздательство писателей в Москве, «Збдруга» и др.] не предпринимали попыток создать свои премии — в силу, как уже указывалось, существования иных институтов структурирования литературы. Исключение составляла драматургия. Тут число премий постоянно росло.

    В 1900 году Литературно-художественное общество в Петербурге, имевшее свой театр (в быту его называли Суворинским), учредило премию за лучшую пьесу (трагедию, драму или комедию). Первая премия составляла 1000 руб., вторая — 500 руб., третья — 300 руб. Деньги выплачивались из фонда театра. На конкурс представлялись оригинальные пьесы (переводы и переделки не рассматривались), нигде не игранные, не менее чем в 4-х актах. Литературно-художественное общество по условиям конкурса имело преимущественное право постановки награжденных пьес в своем театре. Присуждалась премия четырежды, в 1900—1904 годах.

    Просуществовала она недолго, но ее можно считать успешной. Суворинский театр с ее помощью обогатил свой репертуар, получив эксклюзивное право на постановку премированных пьес (подавляющее число их шло потом на сцене Театра Литературно-художественного общества). Более того, театр смог завязать тесные связи с молодыми премированными драматургами, которые и в дальнейшем давали ему свои пьесы. В конечном же счете конкурс дал «путевку в жизнь» ряду начинающих драматургов.

    Организованный в Петербурге в 1903 году Союз драматических и музыкальных писателей в 1904 году тоже создал свою премию (имени А. Н. Островского; 600 руб.) В жюри премии входили известные драматурги, критики, театральные деятели, а их авторами были, как правило, начинающие, малоизвестные драматурги. С 1906-го по 1917 год было проведено двенадцать конкурсов, но присуждена премия была всего пять раз, в остальных случаях пьесу, достойную премии, найти не удавалось. При этом пьесы, получившие награду, тоже были вполне рядовыми произведениями. Сами члены Союза отмечали в 1908 году на общем собрании, «что конкурс имени А. Н. Островского не стоит на должной высоте, что члены жюри иногда венчают лаврами малоинтересные пьесы; раздавались голоса об уничтожении конкурса и о его несомненном вреде, так как он порождает бездарности» [11]. Можно сказать, что эта премия серьезной роли в выдвижении новых драматургов не сыграла.

    При Академии наук была учреждена премия Андрея Киреева, поручика Войска Донского, умершего в 1886 году и завещавшего премировать лучшие пьесы на проценты с оставленного им капитала в 7400 руб. Премия должна была присуждаться Отделением русского языка и словесности Академии наук лишь тогда, когда появится замечательное драматическое произведение. Хотя таких пьес, как известно, в эти годы создавалось немало, но Отделение русского языка и словесности, руководимое великим князем Константином Константиновичем, чьи литературные вкусы были весьма консервативны, их замечать не хотело. Поэтому состоялось только одно присуждение премии — в 1915 году. Награждены были (по 1 тыс. руб.) П. Д. Боборыкин, П. М. Невежин и И. В. Шпажинский за драматургическую деятельность в целом.

    Помимо названных премий, имевших более или менее постоянный характер, время от времени проходили одноразовые конкурсы. В 1900 году журнал «Театр и искусство» провел конкурс пьес для солдатского театра. В 1908 году Театр Литературно-художественного общества организовал конкурс пьес из русской истории XVIII века (премия не была присуждена). В 1911 году Дирекция Императорских театров провела конкурс на лучшую историческую пьесу, по случаю исполняющегося в 1913 году 300-летия царствования Дома Романовых [12].

    * * *

    Таким образом, можно сказать, что к концу имперского периода истории России и русской культуры институт литературных премий в России существовал, но роль его была невелика. Его использовали, как правило, для противостояния институту, который доминировал в литературе и претендовал на единоличное право задавать безальтернативную иерархию. Поскольку в собственно литературной области все определяли журналы (сила общественная), то государство в лице Академии наук пыталось противостоять им с помощью премий (без успеха). В драматургии же, напротив, все определяли государственные структуры (театрально-литературные комитеты императорских театров в Петербурге и Москве), тогда как общественные организации стремились противостоять им с помощью премий (и не без некоторого успеха).

    По сути дела, институт премий в России оказывал влияние (важное, но и тут далеко не решающее) только в рамках одного жанра словесности — драматического, который, в силу специфически полуфабрикатной и потому маргинальной природы функционировал по несколько иным законам, чем другие жанры художественной литературы. Соответственно, в начале XX века в России сложилась целая система театральных премий, разных по своим задачам и по престижу в театральной среде. И если одни из них (премия им. Вучины; премия им. Островского, Премия Андрея Киреева) практически не оказывали воздействия на репертуар и роль их оказалась невелика, то другие (Грибоедовская премия; Премия Литературно-художественного общества) были весьма авторитетны. Так, известный в то время драматург В. А. Рышков в цикле статей «Драмы театра», посвященном положению драматурга, со знанием дела описывая те трудности, с которыми сталкивается начинающие драматурги, стремящиеся добиться постановки своей пьесы на сцене (в театрах читать новые пьесы не хотят, да и времени свободного на чтение большого числа пьес у режиссеров, антрепренеров и актеров нет; опубликовать пьесу трудно и т. д.), приходил к выводу, что «единственный выход — конкурс», и говорил о том, что благодаря конкурсам Литературно-художественного общества «выдвинулось пять-шесть начинавших тогда драматургов. Теперь все они уже драматурги с именем, опытные или модные…» [13]. Если Премия Литературно-художественного общества помогала выдвинуться талантливым молодым драматургам, то Грибоедовская премия способствовала упрочению известности именитых драматургов и дальнейшей «раскрутке» их пьес.

    В годы советской власти институт литературных премий расцвел, как известно, но на других основаниях — как чисто государственная форма косвенного (по крайней мере внешне) руководства литературой. По сути дела, это была разновидность материальной поддержки писателей со стороны тотальной партии-государства. Причем дело было не только в получении самой премии — она автоматически увеличивала число изданий книг премированного автора, их тираж, его гонорарную ставку и т. д., что существенно повышало его доходы в течение многих лет. Момент состязательности и награждения от лица общества тут фактически отсутствовал. Перечисленные факторы разрыва между государством и социумом, как мы предполагаем, и сформировали культурную традицию невысокой престижности в России премий как таковых. Это, помимо высокой значимости других литературных институтов, сказывается на малой влиятельности премий сегодня.

    В современной ситуации важно и интересно то, что крах журналов (и периодики в целом) как руководителей общественного мнения в сфере литературы не привел к росту влияния премий. Сейчас эта роль регулятора вакантна. В какой-то степени с помощью рекламы и других подобных средства ее исполняет книжная торговля. Однако бедность нынешнего российского социума (бедность не только деньгами, но и самостоятельными авторитетами, их влиянием, коммуникациями), отсутствие эффективной системы распространения книг по стране, со своей стороны, затрудняет действие чисто коммерческих механизмов.

    Премия имени А. С. Пушкина (Пушкинская) [14]

    I (1882) Половинные: Майков А. Н. Два мира: Трагедия (Рус. вестник. 1881. № 2); Полонский Я. П. На закате: Стихотворения. 1877—1880 гг. СПб., 1881.

    II (1884) Полная: Гораций Флакк К. В переводе и с объяснениями А. Фета. М., 1888.

    III (1886) Половинные: Шекспир. Макбет / Пер. С. А. Юрьева. М., 1884; Из Мицкевича / Пер. Н. П. Семенова. СПб., 1883; Надсон С. Я. Стихотворения. 4-е изд. СПб., 1884.

    IV (1888) Полная Л. Н. Майкову, поощрительная В. И. Саитову: Батюшков К. Н. Соч.: В 3 т. / Вступ. статья Л. Н. Майкова, примеч Л. Н. Майкова и В. И. Саитова. СПб., 1887. Половинная: Чехов А. П. В сумерках: Рассказы и очерки. СПб., 1887. Почетный отзыв: Мольер. Тартюф / Пер. в стихах В. С. Лихачева. СПб., 1887.

    V (1889) Поощрительная: Калевала / Полн. стихотв. перевод Л. П. Бельского. СПб., 1888. Почетный отзыв: Байрон Д. Г. Дон Жуан: В 2 т. / Пер. П. А. Козлова. СПб., 1889.

    VI (1890) Половинные: Песнь о Нибелунгах / Пер. М. И. Кудряшева. СПб., 1890; Шекспир В. Антоний и Клеопатра. Ричард II / Пер. Д. Л. Михаловского (Шекспир. Полн. собр. соч. Т. 2—3. СПб., 1887—1888). Поощрительная: Мольер. Школа жен / Пер. в стихах В. С. Лихачева. СПб., 1889. Почетный отзыв: Грибоедов А. С. Полн. собр. соч.: В 2 т. / Под ред. И. А. Шляпкина. СПб., 1889.

    VII (1891) Половинная: Полонский Я. П. Вечерний звон: Стихи 1887—1890 гг. СПб., 1890. Поощрительная: Потапенко И. Н. Повести и рассказы. Т. 2. СПб., 1891. Почетный отзыв: Львова А. Д. Поэмы и песни. СПб., 1890.

    VIII (1892) Поощрительная: Расин. Гофолия / Пер. с фр. размером подлинника Л. И. Поливанова. М., 1892.

    IХ (1893) Половинная: Аверкиев Д. В. О драме: Критическое рассуждение. Пересмотренное и доп. изд. СПб., 1893. Поощрительные: Цертелев Д. Н. Стихотворения 1883—1891. М., 1892; Жемчужников А. М. Стихотворения: В 2 т. СПб., 1892; Мольер. Мизантроп / Пер. Л. И. Поливанова. М., 1893.

    X (1894) Полная: Голенищев-Кутузов А. А. Соч.: В 2 т. СПб., 1894. Почетные отзывы: Баранцевич К. С. Две жены: Роман. СПб., 1894; Лонгинов А. В. Историческое исследование сказания о походе Северского князя Игоря Святославича на половцев в 1185 г. Одесса, 1892.

    XI (1895) Половинная: Шиллер. Мария Стюарт / Пер. П. И. Вейнберга. Почетные отзывы: Луговой А. [Тихонов А. А.] Соч.: В 3 т. СПб., 1895; Случевский К. К. Исторические картинки. Разные рассказы. СПб., 1894; Расин Ж. Федра / Пер. Л. И. Поливанова. М., 1895.

    XII (1897) Половинные: Песнь о Роланде / Пер. размером подлинника Ф. Г. Де ла Барта. СПб., 1897; Лохвицкая М. А. Стихотворения. М., 1896. Почетные отзывы: Гоголь Н.В. Соч. 10-е изд. Т. 6—7 / Текст сверен с собственноручными рукописями автора и первоначальными изданиями его произведений Н. Тихонравовым и В. Шенроком. СПб., 1896; Авенариус В. П. Листки из детских воспоминаний: Десять автобиографических рассказов. СПб., 1898; Бекетова Е. А. Стихотворения. СПб., 1895.

    XIII (1899) Половинная: Головин К. Ф. Русский роман и русское общество. СПб., 1897. Почетные отзывы: Случевский К. К. Соч.: В 6 т. СПб., 1898; Чюмина О. Н. Стихотворения. 1892—1897. СПб., 1897; П. Я. [П. Якубович]. Стихотворения. СПб., 1898; Голицын Д. П. У синя моря: Путевые очерки Черногории и Далматинского побережья. СПб., 1898.

    XIV (1901) Полная: Шекспир в переводе и объяснении А. Л. Соколовского: В 8 т. СПб., 1894—1898. Половинные: Станюкович К. М. Собр. соч. Т. 1, 2. М., 1897; Мильтон Д. Потерянный и возвращенный рай / Пер. О. Н. Чюминой. СПб., 1899. Почетные отзывы: Стешенко И. М. Поэзия И. П. Котляревского. Киев, 1899; Льдов К. Отзвуки души: Стихотворения. СПб., 1899; Сербский народный эпос / Пер. Н. М. Гальковского. Сумы, 1897; Зарин Ф. Е. Стихотворения. СПб., 1899; Навроцкий А. А. Драматич. произведения. Т. 1. СПб., 1900.

    XV (1903) Половинные: Шиллер. Пикколомини / Пер. П. И. Вейнберга. 1901; Гейне Г. Собр. соч.: В 8 т. / Ред. П. Вейнберга. СПб., 1898—1902; Бунин И. А. Листопад: Стихотворения. М., 1901; Лонгфелло Г. Песнь о Гайавате / Пер. И. А. Бунина. СПб., 1903. Почетные отзывы: Гиляров А. Н. Предсмертные мысли XIX века во Франции. Киев, 1901; Головин К. Ф. Полн. собр. соч. Т. 1, 2. СПб., 1902; Каренин Владимир [Комарова В. Д.]. Жорж Санд, ее жизнь и произведения. Вып. 1. СПб., 1899; Лохвицкая М. А. Стихотворения. Т. 3. 1898—1900 гг. СПб., 1900; Гораций, Флакк Квинт. Лирические стихотворения / Пер. П. Ф. Порфирова. 2-е изд., испр. СПб., 1902; Гюйо М. Стихи философа / Пер. И. И. Тхоржевского. СПб., 1901; Щепкина-Куперник Т. Л. Мои стихи. М., 1901; Из женских писем: Стихотворения. 2-е изд. М., 1903.

    XVI (1905) Половинные: Лохвицкая М. А. Стихотворения. Т. 5. 1902—1904. СПб., 1904; Данте Алигьери. Божественная комедия / Пер. О. Н. Чюминой. СПб., 1900. Почетные отзывы: Эдуард III. Историч. хроника, приписываемая Шекспиру / Пер. В. С. Лихачева (Шекспир. Соч. Т. 5); Милицына Е. М. Рассказы. М., 1905.

    XVII (1907) Полная премия: Данте Алигьери. Божественная комедия. Т. 1—3 / Пер. с ит. Д. Е. Мина. СПб., 1902—1904. Почетные отзывы: Ибсен Г. Полн. собр. соч. / Пер. с датско-норвежского А. и П. Ганзен. Т. 3—8. СПб., 1903—1905; Эредия Х. М. де. Сонеты / Пер. В. Г. Жуковского. СПб., 1899; Жуковский В. Г. Стихотворения 1893—1904. СПб., 1905; Крыжановская В. И. (Рочестер). Светочи Чехии: Ист. роман из эпохи пробуждения чешского национального самосознания. СПб., 1904; Лазаревский Б. А. Повести и рассказы. М., 1903; Милицына Е. М. Рассказы: [Публ. в журналах и рукописи]; Tristia: Из новейшей французской лирики / Пер. И. И. Тхоржевского. СПб., 1906; Хвостов Н. Б. Под осень: Стихотворения: 1901—1904. СПб., 1905; Теннисон А. Королевские идиллии / Пер. О. Н. Чюминой. СПб., 1903; Чюмина О. Н. Новые стихотворения. СПб., 1905.

    XVIII (1909) Половинные: Бунин И. А. Стихотворения 1903—1906 гг. СПб., 1906; Стихотворения 1907 г. СПб., 1908; Куприн А. И. Рассказы. Т. 1—3. 1906—1907 гг. Почетные отзывы: Айхенвальд Ю. И. Силуэты русских писателей. Вып 1—2. М., 1908; Волкович-Вель А. Н. [Величковская А. Н.] «Верь»; «Но то был сон» и др. рассказы и очерки (1905—1906); Полилов-Северцев Г. Т. Наши деды-купцы. СПб., 1907; Рудич В. Стихотворения. СПб., 1902; Новые стихотворения. СПб., 1908; Чюмина О. Н. [Переводы в стихах] // Чюмина О. Н. Осенние вихри. СПб., 1908; Шуф В. А. В край иной…: Сонеты. СПб., 1906.

    XIX (1911) Почетный отзыв: Федоров А. М. Стихотворения. 2-е изд. СПб., 1909; Сонеты. СПб., 1907; Рассказы. СПб., 1908; Рассказы. СПб., 1909.

    XX (1913) Половинные: Сергеич П. (Пороховщиков П. С.). Искусство речи на суде. СПб., 1910; Щеголев П. Е. Пушкин: Очерки. СПб., 1912. Почетные отзывы: Федоров А. М. Жатва: Рассказы. М., 1910; Собр. соч. Т. 2. М., 1911; Щепкина-Куперник Т. Л. Сказания о любви. М., 1910.

    XXI (1915) Половинная: Свириденко С. [Свиридова С. А.]. Песнь о Сигурде. СПб., 1912. Почетные отзывы: Дрожжин С. Д. Песни старого пахаря. 1906—1912. М., 1913; Мазуркевич В. А. Стихотворения. СПб., 1900; Монологи и поэмы. СПб., 1903; Старые боги. 3-я кн. стихов. СПб., 1913.

    XXII (1917) Полная: Гете И. В. Фауст / Пер. Н. А. Холодковского: В 2 т. Пг., 1914. Почетный отзыв: Крашенинников Н. А. Амеля: Роман (Земля. Кн. 16. М., 1915).

    1920-е годы: конкурс vs. премия. Александр Галушкин о литературных отличиях пореволюционных лет

    Ни социально-экономические, ни общественно-литературные условия в советской России 1920-х годов не располагали к функционированию системы литературных премий. Страна была далека от экономической стабильности, огосударствление экономики исключило владельцев частного капитала из числа возможных учредителей или спонсоров премий (реанимированный во время нэпа частный капитал уже не интересовался литературой), после Октябрьской революции банковские счета научных и культурно-просветительных обществ были арестованы (и лишь спустя некоторое время, и то не всем, часть средств была возвращена), кардинально перестраивалась вся система литературных коммуникаций, читательская и зрительская аудитория претерпевала качественные изменения.

    Только первые годы после революции еще продолжали существовать такие известные до революции литературные премии, как премия им. А. С. Пушкина Академии наук, премия им. А. С. Грибоедова Общества русских драматических писателей и оперных композиторов и премия Союза драматических и музыкальных писателей им. А. Н. Островского. Но если раньше объявления о конкурсах им. А. Н. Островского печатались в крупнейших газетах Петербурга и Москвы, то теперь — исключительно в петроградской газете «Жизнь искусства». Дореволюционные премии были обречены, и правление Союза драматических и музыкальных писателей им. А. Н. Островского в августе 1922 года было вынуждено принять решение: конкурс «временно прекратить… ввиду полной безуспешности драматургических конкурсов последних годов» [15]. Неудачей завершилась и предпринятая в 1924 году попытка восстановить существовавшую с 1883 года премию им. А. С. Грибоедова [16].

    Системы премирования, существовавшей в дореволюционной России и на Западе (Нобелевская премия, Гонкуровская, Пулитцеровская и др.) и предполагающей наличие прежде всего круга экспертов, определяющих претендентов и выносящих решение, в советской России до конца 1930-х годов не было. Ее место заняла более утилитарная форма — форма литературных конкурсов, носивших, с одной стороны, более кратковременный и локальный, а с другой — более острый, соревновательный характер. Основная цель этих конкурсов была не столько структурировать литературный процесс в целом, маркировав отдельные произведения, сколько стимулировать появление произведений, более отвечающих новой современности (своего рода «социальный заказ»). На рассмотрение принимались только неопубликованные произведения; помимо денежного вознаграждения, как правило, предполагалась публикация. Естественно, что формулирование тем конкурса и сам отбор произведений носили чаще всего идеологизированный характер и колебались вместе с «линией партии» [17].

    Утилитарный характер конкурсного премирования проявился и в том, что большая часть объявленных в 1920-е годы конкурсов была конкурсами драматургическими. Новый театр остро нуждался в новом репертуаре [18].

    Однако и в этих условиях, более чем благоприятных для молодого советского писателя, представленные на конкурс произведения, как правило, оказывались такого низкого художественного уровня, что жюри конкурсов год за годом было вынуждено отказываться от выдачи премий.

    Так, подводя итоги объявленного петроградским отделом Наркомпроса в феврале 1919 года конкурса на мелодраму, жюри констатировало: «большинство пьес оказалось чисто бытовыми… остальные же — лишенными литературного значения» [19]. Ситуация не изменилась в марте 1921 года: «Ни одна из пьес… не удостоена премии, так как ни одна из пьес не удовлетворила художественным условиям, выставленным конкурсом» [20].

    Не намного удачнее был и литературный конкурс Литературного отдела Наркомпроса в том же 1921 году (объявлялся в течение всего года в номинациях: «лучшее драматическое произведение», «лучший роман, посвященный проблемам современности», «лучший рассказ», «лучшее произведение для детей в области поэзии, драматургии и прозы», «лучшая поэма и лучшее стихотворение»). Оповещение о конкурсе было напечатано во всех центральных газетах и многих журналах (конкурс предполагалось сделать постоянным, но после проведения новой экономической политики и реорганизации Наркомпроса Литературный отдел был ликвидирован). В марте 1922 года объединенное заседание президиума Института художественной литературы и критики (бывш. Литературный отдел Наркомпроса) и жюри конкурса подвело итоги конкурса: премии поэтическим произведениям не присуждаются, «поскольку лучшие (В. Казина и Н. Полетаева) уже публиковались»; за прозаические произведения (роман и рассказ) 1-я и 2-я премии не присуждаются; 3-и премии присуждаются А. Семыкину (Полтава) и А. Голополосову (Москва), также «ряд рассказов признаны годными к публикации (в т. ч. Вс. Иванова и М. Слонимского); за драматические произведения 1-я и 4-я премии не присуждаются, 2-я присуждается Н. Мишееву (Петроград), С. Прокофьеву (Москва), 3-я — В. Часкову (Москва) и В. Коптеву (Кострома); премии за произведения для детей не присуждаются» [21].

    В мае 1922 года уже Московский Пролеткульт подводит итоги конкурса на пьесы и инсценировки «революционно-символистические» и «революционно-бытовые»: «Ни одна из… пьес премии не удостоена» [22].

    В ноябре 1925 года, рассмотрев результаты конкурса на «современную революционно-бытовую пьесу», ленинградское Общество драматических писателей не сочло «возможным предоставить премию ни одной из 53 представленных на конкурс пьес» [23].

    Мало что скажут даже историку литературы имена авторов, премированных редакциями тогдашних журналов и газет (такие конкурсы, особенно во второй половине 1920-х, стали более чем распространены [24]). Так, в 1924 году на конкурсе 10 рассказов журнала «Красная нива»

    А. Платонов получил лишь 8-е место, А. Малышкин — 9-е, а А. Грин — только поощрительную премию [25].

    Можно резюмировать, что в 1920-е годы конкурсная система премирования оказалась неэфективной. Организаторы стали заложниками ими же определенных критериев, носивших более тематико-идеологический, чем эстетический характер.

    На этом фоне более чем интересным представляется небольшой конкурс петроградского Дома литераторов, объявленный в 1920 году «для поощрения начинающих писателей» [26]. Всего было представлено 102 рукописи;

    в жюри входили В. Азов, А. Амфитеатров, А. Волынский, Е. Замятин, В. Ирецкий, А. Редько и Б. Эйхенбаум. Весной 1921 года были объявлены результаты: 1-я премия присуждена К. Федину (рассказ «Сад»), 2-я — Н. Никитину (рассказ «Подвал»), 3-я — В. Зильберу (псевд. В. Каверин) (рассказ «Одиннадцатая аксиома»), Л. Лунцу (рассказ «Врата райские»), Б. Терлецкому (рассказ «Степь») и Н. Тихонову (рассказ «Сила») [27]. Выступления премированных конкурсантов имели большой успех, а некоторые произведения сразу появились в печати.

    Воодушевленные явным успехом, организаторы конкурса решают издать сборник произведений конкурсантов и объявляют в том же 1921 году второй конкурс — конкурс критических статей и исследований, посвященных «русским литературным явлениям последнего тридцатилетия» (в жюри А. Волынский, А. Горнфельд, В. Жирмунский, Иванов-Разумник, В. Ирецкий, Н. Котляревский, А. Редько и Б. Эйхенбаум) [28].

    Из литературных конкурсов 1920-х годов, пожалуй, именно конкурс Дома литераторов мог по статусу приблизиться к литературной премии (установленный круг экспертов, определенность критериев, регулярность проведения). Однако, по причинам сугубо идеологическим, осенью 1922 года Дом литераторов был закрыт.

    В советской России только государство могло организовать и поддерживать стабильную систему литературного премирования. Но в 1920-е годы литература лишь небольшим своим краем входила в круг государственных интересов (симптоматично, что учрежденная Наркомпросом в 1924 году Ленинская премия «за лучшие художественные произведения, отображающие образ Ленина» [29], ни разу в 1920-е годы не была присуждена писателям). Только после организации Союза советских писателей и проведения в 1934 году I съезда писателей, только после становления новой системы материального стимулирования писательской работы в 1940 году была учреждена Сталинская премия, ставшая высшей наградой для советского литератора [30].

    Русский Букер и все-все-все. Комикс Елены Фанайловой

    Произведение можно считать искусством, если в нем есть содержание. Причем довольно простое — справедливость и так далее; идеалы, которые существуют с начала цивилизации.

    (Василий Шумов, музыкант, лидер группы «Центр»)

    Неизбежное предуведомление: данный текст не является обзором деятельности Букеровского комитета, Букеровского жюри, авторитетным рассмотрением какой бы то ни было политики Русского Букера. Это всего лишь скромное описание некоторых внешних черт публичного функционирования премии, нечто вроде скетча или, точнее, комикса, к тому же нарисованного недружелюбною рукою, поскольку автор этого текста не уважает современную русскую прозу. Не то чтобы он ее сознательно и активно отвергал и вообще испытывал какие-либо сильные эмоции на ее счет; просто она автору совершенно неинтересна и не нужна для нормального функционирования — ни биологического, ни артистического, ни медийного его тела. Русская проза букеровского формата ничего не сообщает моему читательскому телу, и более того, требует от него, тела, каких-то дополнительных биоэнергозатрат, как будто тексты большинства русских авторов есть скрытые вампиры (есть подозрение, что это происходит от размытости моральных принципов и соответствующей нечеткости формулировок). Кстати, подобные реакции начались у знакомого мне ближе всего (сказал бы тут Монтень, извиняясь за первое лицо в изложении) читательского тела примерно тогда, когда по долгу службы радиожурналистом ему понадобилось знакомиться как раз с букеровскими шорт-листами, то есть примерно в 2001 году. Если мне необходимо пополнить свои знания о мире и получить необходимые жизнестроительные впечатления, я скорее открою какую-нибудь духоподъемную литературу типа жизнеописания хирурга Войно-Ясенецкого, он же Св. Лука Крымский, перечту «Опасные связи», Честертона, другие морализаторские вещицы типа «Незабвенной» или «Возвращения в Брайдсхед», где понятия о добре и зле, волшебство и увлекательность, нежность и стойкость, комизм и печаль есть аболютная данность текста. Наконец, если делать сравнение литератур в истории более корректным, я полистаю «Попугая Флобера», почитаю Тони Парсонса или Дневник Адриана Моула. Я даже не побрезгую кулинарной книгой, потому что знаю, зачем она написана. Чего по большей части не могу сказать о русской прозе в том ее варианте, который предлагают букеровские шорт-листы.

    Человек, лично и корпоративно не заинтересованный в том, чтобы машинка под названием Русский Букер (который в разные годы имел различные наименования — по спонсору он был Смирнофф’ым и Открытой Россией, с этого года его опекает Бритиш Петролеум, но имени своего не дает) крутилась, человек, в здравом уме и твердой памяти наблюдающий за внешним рисунком этого процесса, решит, что люди, которые занимаются его обеспечением, точно немного рехнулись.

    Во-первых, кто принял решение, что Русский Букер есть главная национальная литературная премия? Почему с какой-то почти неприличной экзальтацией четыре раза в год лучшие критические умы Москвы посещают букеровские церемонии? Выглядит процесс так: весной — объявление о начале букеровского цикла. Летом — длинный список. Третья встреча с литобщественностью — октябрь, шорт-лист. В первых числах декабря объявляют победителя.

    Четыре эти встречи происходят в пятизвездочных столичных гостиницах типа «Золотого кольца» напротив МИДа, во вполне буржуазном антураже, но в каких-нибудь залах построже, для конференций, которые, впрочем, могут снять для своих мероприятий и правозащитные организации типа Солдатских матерей (по крайней мере, в 1999-м году им это было еще доступно). Не знаю, откуда пошла эта добрая традиция — связывать литературу и гостиничный бизнес, корни ее, видимо, следует искать в веселых девяностых. После пресс-конференций устраиваются фуршеты. К объявлению лауреата приурочен Букеровский обед, на который званы шорт-листеры и некоторые избранные литераторы, а ошибающимся дверью журналюгам, которых по часу держат в соседнем помещении (это, видимо, должно спровоцировать у них дикий интерес к имени лауреата, ибо идет вручение награды уровня Нобеля или «Оскара»), хамят плотные парни в черных костюмах.

    Мне кажется, что к той небесной русской литературе, которую писал, например, доктор Чехов и которую обычно подразумевают в своих речах букеровские деятели, совсем не имеет отношения выход к народу (для торжественного оглашения лауреата) хорошо поевшего и выпимши секретаря премии с лицом усталой лисицы, которая удачно посетила курятник, вынужденного маневрировать между Ходорковским и Прокуратурой, условным Кремлем и условным Бритиш Петролеум. К моменту торжественного оглашения второе лицо этой церемонии, председатель жюри, как правило, уважаемый в столичном литистеблишменте прозаик, успевает несколько набраться, поэтому пыл и страсть, с которой он объявляет своего фаворита, бывают объяснимы дозой принятого. Фаворитизм кажется главным принципом работы Букеровского жюри. Я не знаю, да и не особенно интересуюсь, как формируется шорт-лист (очень похоже, что целью его довольно часто является создание выгодного фона для будущего победителя). Зато всегда понятен и предсказуем итог, например, председатель жюри Владимир Маканин дает премию Олегу Павлову (2002 год), молодому человеку, который напоминает Маканину его самого пятнадцатилетней давности (на деле же воплощает устаревшую литературную модель, чернушный стиль Перестройки). Сюжет о том, как Василий Аксенов в прошлом году не сумел дать премию Анатолию Найману (все жюри голосовало за молодого человека по имени Денис Гуцко), даже трогателен. И Аксенова можно понять: неясен ему мрачный медитативный стиль «грузинского русского» Гуцко, живущего в Ростове и не имеющего в виду столичные реалии, жанр его прозы неясен, а она сродни той, по которой Сэм Мендес поставил «Морпехов», биографический фикшн, свидетельство имперской и антропологической катастрофы. И я отчасти согласна с Аксеновым: книга Гуцко попала в букеровский список лишь потому, что для подобного типа литературы в стране нет премиальной и издательской стратегии. Но то, что она получила премию, хорошо. Еще лучше то, что Яков Гордин своею волей дал премию Рубену Гонсалесу Гальего (2003 год). Когда в литкулуарах шепчутся о политкорректности этого решения (Гальего — инвалид и пишет о советском аде интернатов), я понимаю, что живу в абсолютно безнравственной стране (по крайней мере, в очень развращенном городе). Эти шепот и робкое дыханье так же отвратительны, как стремление столичной литтусовки любой ценой примазаться к пиршеству нуворишей. Скажу, как маркиз де Кюстин, а также русская баба, мужем битая и в метро с бомжами ездящая: в России меня обычно неприятно поражает контраст между весьма скромным достатком населения и премиальными пирами литераторов (еда — сакральная вещь; наши люди на фуршетах едят, как предают), которые устраиваются за счет бизнес-структур. Как в двадцати метрах от пригламуренной Тверской можно проколоть шину, черту сломать ногу на выбоинах, как вандализируется старая Москва, как заваливается пластиковым мусором Подмосковье, так и Букеровскому комитету легко сдать Ходорковского, который три года содержал премию и за которого выпивали еще в 2004 году на премиальном обеде (я с удивлением обнаружила, что в дамском туалете какой-то очередной пятизвездочной — прекрасная акустика, по недосмотру секьюрити, и все тосты были прекрасно слышны). (Здесь я соглашусь с Панюшкиным, что Ходорковский до тюрьмы литературы никакой не читал, кроме профессиональной. Если бы он читал современную русскую художественную, то на эту премию денег давать не стал, сообразил бы, наверное, что люди с такой литературной стратегией сдадут партнера на счет раз.) Аксенов, который тогда не судил, а получал Букера (из рук председателя жюри Войновича), проявил себя настоящим мужиком, когда сказал журналистам, что надеется скоро увидеть Ходорковского на свободе. Настоящим мужиком и цивилизованным человеком выказал себя и Маканин, настоявший на включении Сорокина в шорт-лист в год его судебного процесса. (Тоже шептались о политкорректности. Сорокин тогда всех развлек: на обед не явился, прислал письмецо, какое положено терриблю, Маканин его с нескрываемым удовольствием зачитывал, сдерживал улыбку.)

    Русский Букер не соответствует своему английскому родителю ни с нравственной, ни с содержательной точки зрения (можно сравнить с доступной уже в России переводной версией Букера). Премия держит в фокусе внимания литературу, не интересную ни на внутреннем, ни на внешнем рынке, либо, если речь идет о конвертируемом авторе (Улицкая, Аксенов), вручается не за «роман года», а «за заслуги». Функцию Букера в жанровом смысле в России отчасти пытается выполнять Нацбест, но у него пока довольно маргинальный, кликушеский облик (Проханов и Быков в качестве национальных гениев). Ну, Бест хотя бы жизнерадостен и витален, дай бог им денег Шишкину и Пелевину заплатить. На букеровских же процедурах ничего, кроме самодовольства, цинизма и лукавства, я не наблюдаю.

    Постскриптум

    Не могу молчать о брэнде этого года: литературные премии, растущие как грибы и представляющие себя публике как «национальные» (корпорации по отмыванию денег ипоиску дешевой писательской рабсилы для издательств ), отдают устройство церемоний пиар-агентствам. Самое постыдное в этом жанре зрелище состоялось в «Президент-отеле», когда вручали Русскую премию писателям из стран СНГ. Шоу с полуголыми девочками в перьях, русскими попевками-величаниями людей с азиатскими именами, телеведущими, которые путали имена лауреатов, атмосфера хамоватого барства вообще и великорусского шовинизма в частности. Не спасло церемонию даже то, что премию дали действительно приличному человеку, Евгению Абдуллаеву, этого почти никто не заметил. Все это, как доложили в кулуарах, было затеей Модеста Колерова, некогда либерального идеолога, ныне топ-менеджера правящей корпорации.

    Получше справилось с задачей агентство Марка: Face:Fashion, эти люди окормляли детскую национальную же премию «Заветная мечта» на заводе La Guarda. Шоу акробатов и цветомузыка были очень даже ничего, но слишком понятно было, что Тина Канделаки, ведущая церемонии, впервые читает по бумажке имена детских писателей, и все эти люди мало того, что ей неизвестны, она на них плевать хотела со своей зарплатой и образом жизни. Зато девушке неожиданно оказались близки идеалы советской пионерии, она как-то навязчиво повторяла, что нынешние дети не знают пионерского счастья. Остается подозревать, что Тина не так юна, как кажется. Что телеведущему не особенно нужен ум, это понятно, но хотя бы притвориться, что ты заинтересован в людях, о которых рассказываешь? Если Тина помнит пионерское детство, то уж телеведущую Валентину Леонтьеву с ее прекрасно играемой душевностью — и подавно не должна забыть.

    В общем, все эти премиальные церемонии как одна настраивают меня на грустный либо саркастический лад, поскольку явно демонстрируют умственное и нравственное оскудение сынов и дочерей моей Родины. А Михаила Булгакова, летописца празднеств МАССОЛИТа, следует признать бессмертным сатириком и актуальным писателем начала 2000-х годов.









    Главная | Контакты | Нашёл ошибку | Прислать материал | Добавить в избранное

    Все материалы представлены для ознакомления и принадлежат их авторам.