• Главная
• Контакты
• Нашёл ошибку
• Прислать материал
• Добавить в избранное

Взяв книгу и воздав ей ласку, какая причиталась бы дитяти, на долгое время утраченному, ныне же обретенному, я отошел в великой радости. Пусть кто хочет — смеется надо мной…

(Либаний. Речи, I, 148—150)

Совместное существование людей в обществе требует постоянного контакта и коммуникации между ними, обмена информацией. Способ ее передачи есть то звено, которое и связывает одного человека с другим. Издавна искали люди средства передачи тех или иных сведений, но самым надежным из этих средств было и остается слово. Сегодня технический прогресс позволяет живому слову покорять далекие расстояния и сохраняться во времени сколь угодно долго. Однако и сегодня нельзя обойтись без слова написанного.

Девочка, читающая свиток папируса

Установить, когда люди начали «записывать» слова, едва ли возможно. Вероятно, это произошло еще в глубокой древности — люди стали писать на самых доступных им материалах, которыми в изобилии снабжала их природа: на скалах или на каменных плитах, на древесной коре или на пальмовых листьях. Шагом вперед явились изготовлявшиеся из глины или из бронзы таблички; позднее появились таблички из олова, свинца и других металлов, более дешевых и практичных. Во II в. н. э. греческий историк Павсаний рассказывает, что поэма Гесиода «Труды и дни» вся целиком была записана на свинцовых табличках, — до книги, которую удобно взять в руки, было еще далеко. Впрочем, свинцовые таблички держались в обиходе очень долго; ими пользовались и тогда, когда был уже известен и широко распространен папирус: на свинцовых табличках охотно писали всевозможные заклятия, брань и недобрые пожелания ненавистным особам, а затем посвящали эти приносящие несчастье ближнему таблички богам подземного мира, которым предстояло эти злые мечты исполнить. А чтобы свинцовые таблички с проклятиями скорее дошли до «адресатов», их бросали в реку или клали в гроб какому-нибудь человеку, не отличавшемуся при жизни добродетелями и достоинствами.

Глиняные таблички нашли более широкое применение на Востоке. В Греции использовали скорее осколки треснувших или ставших почему-либо ненужными глиняных сосудов, т. е. попросту черепки — «острака». Даже тогда, когда главным материалом для письма стал папирус, черепки продолжали служить для того, чтобы делать на них всякого рода заметки, вести подсчеты, выписывать векселя и квитанции. На табличках деревянных, покрытых с обеих сторон воском, ученики в школах писали свои упражнения; взрослые использовали их как «почтовую бумагу» для писем.

Однако писать на этих материалах большое литературное произведение было не так уж просто, поэтому появление в Греции, по-видимому, в VII в. до н. э. папируса, привезенного из Египта, принесло с собой важные перемены и для писателей, и для читателей. Папирус во многом способствовал развитию греческой литературы. Поначалу он был материалом дорогостоящим, труднодоступным и получил широкое распространение лишь в IV в. до н. э. О папирусе как растении подробно рассказал Феофраст в своей «Истории растений» (IV–III вв. до н. э.), но нам важнее и интереснее история папируса как книги, как материала для писания. Сведениями об этом мы обязаны Плинию Старшему. Ссылаясь на Варрона, он сообщает, что открытие папируса — «бумаги» эллинистической эпохи — было связано с победами Александра Македонского и основанием города Александрии в Египте. Сам Плиний, однако, сомневается, правдиво ли это известие. Сомнения римского ученого вполне оправданны: папирус был в ходу у египтян еще за 3000 лет до новой эры. Контакты, завязавшиеся между греческими городами и Египтом после походов Александра, могли только способствовать распространению нового писчего материала. Впрочем, дальнейшее повествование Плиния заслуживает полного доверия. Первоначально люди писали на пальмовых листьях, потом на лыке некоторых деревьев, рассказывает Плиний в «Естественной истории». Затем официальные, публичные документы стали составлять на свинцовых табличках, а вскоре для частных писем начали использовать куски полотна, а также навощенные таблички.

Сообщает римский ученый и о способе изготовления писчего материала из папируса. Острой иглой стебель делили на длинные, но как можно более широкие волокна. Лучшими из них считались те, что выходили из самой сердцевины стебля, а другие подразделялись по своему качеству в зависимости от того, как близко находились они к сердцевине. Папирус первого сорта предназначался для книг религиозных, «иератических». Другой сорт назывался «амфитеатральным», так как местом изготовления папирусов была в Александрии мастерская близ городского амфитеатра. Последним, наихудшим сортом папируса считался, согласно Плинию, «эмпоретический», т. е. рыночный: он шел лишь на упаковку товаров как своего рода оберточная бумага. Склеивали листы на доске, смоченной водой из Нила, которая содержала большое количество ила и потому служила соединительным материалом. На доску укладывали рядом одну за другой полоски папируса, затем на них крест-накрест клали полоски поперечные. Получившийся влажный лист отжимали при помощи пресса, сушили на солнце и скрепляли с другим (вероятно, специальным клеем), чтобы иметь готовый свиток.

Число листов в свитке никогда не превышало двадцати. Между собой их скрепляли, как сказано, клеем, который получали разводя в кипящей воде с добавлением уксуса муку или хлебный мякиш. Листы отбивали молотком, после чего папирус еще разглаживали слоновьим бивнем или большой раковиной (Плиний Старший. Естественная история, XIII, 74–81). Гладкая сторона папируса как раз и предназначалась для писания, однако поначалу, когда новый писчий материал стоил очень дорого, этому не придавали значения и писали на обеих сторонах — лицевой и обратной. При сворачивании свитка исписанная лицевая сторона папируса должна была находиться внутри, благодаря этому текст сохранялся лучше. Тому или иному сорту папируса соответствовала и определенная ширина листа: в самых лучших папирусах она доходила до 23,5 см, в других она составляла 20 см или еще меньше. Пытались делать листы более широкими — до 44 см, но такие папирусы оказались непрактичными, неудобными в употреблении.

В зависимости от текста папирусы требовались длиннее или короче. Иные достигали 8 м в длину; впрочем, длиннее 10 м папирусов не делали, ибо держать в руке такой огромный свиток читателю было трудно. В одной строке помещалось от 35 до 40 букв: столько вмещала в себя стихотворная строка, написанная гекзаметром. В III в. н. э. размер строки был ограничен 20–25 буквами; бывали также рукописи с 10–15 буквами в строке. Свитки становились все изысканнее, каллиграфы заботились о выравнивании строк и столбцов, об искусном оформлении книг.

Готовый папирус сворачивали, обматывая его вокруг палки с выступающими или загнутыми концами. И греки, и римляне называли это «пупом» свитка — дочитать книгу до «пупа» значило дочитать ее до конца. Читающий держал свиток в правой руке и по мере чтения сворачивал его левой рукой, как правило, наматывая его на специально приготовленную другую палку. После прочтения полагалось вновь перемотать всю книгу на первую палку, чтобы начало текста по-прежнему находилось наверху свитка.

Свитки вкладывали в подобавшие им футляры, хранили в особых керамических ларцах, иногда искусно выполненных и украшенных, обычно круглых, цилиндрической формы. На выступающей головке палки, на которую наматывали свиток, как и на футляре, помечали название книги, дабы ее легче было отыскать в собственной или государственной библиотеке.

Со временем серьезным конкурентом папируса оказалась «пергамская бумага» — пергамен. Эта специально обработанная телячья кожа первоначально изготовлялась и использовалась как писчий материал в Пергаме в Малой Азии. Стоил пергамен поначалу очень дорого, и до тех пор, пока им пользовались, как и папирусом (в виде свитка), его преимущества оставались недооцененными. Лишь тогда, когда его стали резать на отдельные листы и сшивать их в удобный по форме том — кодекс, судьба папируса была решена. В науке долго держалась версия, переданная Плинием Старшим, согласно которой пергамен был изобретен в результате острого соперничества в собирании книг между царем Египта Птолемеем Епифаном (205–182 гг. до н. э.) и царем Пергама Эвменом (197–159 гг. до н. э.). Желая помешать своему сопернику приобретать книги для библиотеки, Птолемей запретил вывоз папируса из Египта. Правителю Пергама пришлось срочно искать другой материал для писания, способный заменить собой привычный папирус. Так и был «открыт» пергамен (Там же, XIII, 70).

Увы, эта увлекательная версия не имеет под собой никаких оснований. Изобретение пергамена явилось, по всей видимости, следствием длительных поисков наилучшей формы для книги. Эвмен, несомненно гордившийся появлением в его царстве нового материала для писания, и не подозревал, какое распространение получит пергамен уже в ближайшие века. Не мог он предвидеть и того, что именно египетской царице Клеопатре, правившей на родине папирусов, подарит щедрой рукой римлянин Марк Антоний 200 000 пергаменных свитков из своей библиотеки. Так «пергамская бумага» окончательно победила древний папирус. Поначалу пергамен сворачивали, в рулоны, как папирус, но спустя некоторое время начали складывать листы вчетверо, образуя удобные, компактные «тетрады». Несколько таких «тетрад» связывали между собой и получали отдельный том, или кодекс. По образцу пергамена стали складывать в «тетрады» и листы папируса, так что наряду с пергаменными кодексами выступали и кодексы папирусные. Вместе с тем и свиток не сразу сдал свои позиции, поэтому древние книги могли выходить или в той, или в другой форме — как кодекс или как свиток.

И на папирусе, и на пергамене принято было писать тростниковым пером, но если на папирусе писали красками, особой тушью, изготовляемой на основе сажи и представлявшей собой порошок, который каждый раз приходилось разводить водой, то для писания на пергамене использовали черную жидкость, получаемую из чернильных орешков. Эти примитивные средства для письма были в то же время очень надежными: о стойкости туши говорит больше всего то, что написанные ею тексты на папирусе можно прочесть и сегодня, спустя тысячи лет.

Как распространялось по свету книгописание? На первых порах каждый человек сам делал для себя копию понравившегося ему текста. Со временем переписывание книг было организовано уже для целей торговых. Письменные источники подтверждают существование книжной торговли в Афинах только начиная с V в. до н. э. О покупке книг упоминает в V в. до н. э. комедиограф Эвполид; тогда же появляется и термин «библиопол» — книгопродавец. О людях, спешащих на книжный рынок, говорит и современник Эвполида Аристофан в своей комедии «Птицы». Судя по сообщениям других авторов, купить книги можно было на агоре, и люди искали там философские сочинения, трактаты Ксенофонта, платили за них большие деньги. Уже в тот период было в Греции немало переписчиков, усердно размножавших популярные книги. В эпоху эллинизма книжная торговля достигла огромного размаха, хотя ни одного имени издателя или книгопродавца мы не знаем. Зато известны, так сказать, издатели-любители, которые, полужив в руки какие-либо ценные тексты, сами переписывали их, рассчитывая получить от этого немалый доход. Так, ученик Платона Гермодор широко распродавал сочинения своего учителя; отсюда даже возникла поговорка «Гермодор книгами торгует» — по отношению к любому человеку, распространявшему книги нечестным путем.

Вознаграждение переписчиков зависело от количества переписанных ими строк. Чтобы легче было подсчитывать строки, древние стали отмечать каждые 10–20 строк (иногда каждые 100–200 строк) последовательной нумерацией.

Вместе с книгописанием, литературой развивалось и чтение. Возникали все новые библиотеки — частные, школьные, государственные. Развивалась и своего рода теория чтения: из некоторых книг читатели могли получить полезные сведения о том, какие книги существуют и какие из них стоит приобретать и читать. Во II в. н. э. Телеф из Пергама, учитель Вера, брата Марка Аврелия, лексикограф и грамматик, составил обширный библиографический справочник. Подобный же справочник в 12 книгах «О приобретении и выборе книг» вышел из-под пера Геренния Филона из финикийского города Библа: в этом труде библиографическая информация была распределена по разделам, соответствовавшим той или иной отрасли знания.

Первые библиотеки появились в Греции рано. Уже в VI в. до н. э. тираны в греческих городах-государствах усердно собирали книги при своих дворах. Старейшим считается книгохранилище Поликрата на острове Самос. Тогда же в VI в. до н. э. создал свою библиотеку и афинский тиран Писистрат. Во время греко-персидских войн Ксеркс вывез библиотеку Писистрата к себе в Персию, откуда ее возвратил в Афины почти двести лет спустя Селевк I Никатор, правивший после смерти Александра Македонского в Сирии. Собирал книги и Еврипид, который даже держал специального раба-копииста для переписывания текстов. Трудно представить себе, чтобы и другие ученые, философы и писатели Эллады не имели своих книжных собраний, необходимых им для работы. Платон перенес свои книги в основанную им Академию, а имя Аристотеля навсегда осталось в истории библиотечного дела, благодаря тому что он первым стал собирать книги по определенному плану и их классифицировать. Эта богатая и тщательно подобранная библиотека, включавшая в себя сочинения не только греческих, но и восточных авторов, переведенные на греческий, перешла после смерти великого философа в руки его ученика Феофраста, а тот в свою очередь завещал ее своему ученику Нелею из города Скепсиса в Малой Азии. После смерти Нелея ценнейшее собрание осталось без присмотра, так как никто им не интересовался; часть книг, по всей видимости, погибла, но некоторые из них уцелели, будучи куплены для создававшейся в это время библиотеки в Пергаме. Другие книги из этого собрания вновь попали в Афины, откуда в 84 г. до н. э. Сулла перевез их в Рим, рассматривая как военную добычу.

Со времен Александра Македонского собственные библиотеки начинают создавать эллинистические правители разных стран. Прекрасным собранием владел, например, македонский царь Персей. После победы над Персеем в битве при Пидне в 168 г. до н. э. Луций Эмилий Павел захватил эти книги и доставил их в Рим.

Однако наиболее известной была в древности библиотека в Александрии, организованная династией Птолемеев, соперничавших в этой сфере со своими соседями, и прежде всего с властителями Пергама. Первый из эллинистических царей Египта Птолемей Сотер на рубеже IV–III вв. до н. э. доверил устройство библиотеки философу Деметрию Фалерскому, ученику Феофраста. Это и была та знаменитая александрийская библиотека при Мусейоне — святилище Муз, в которой Птолемеи решили собрать все когда-либо вышедшие греческие книги и которая уже при жизни ее основателя Птолемея I насчитывала более 200 000 свитков. Его преемник, Птолемей II Филадельф, удвоил это и без того огромное собрание, энергично вкладывая средства в покупку книг. Не был равнодушен к библиотеке Мусейона и третий царь — Птолемей III Эвергет, также пополнявший ее новыми приобретениями. Хорошо снабжалась и другая александрийская библиотека, располагавшаяся при храме Сераписа; ее книжный фонд состоял из 42 800 свитков. Сами по себе эти [цифры не могут считаться надежными, но и они дают общее предоставление о богатстве книжных собраний Александрии. К сожалению, во время осады Александрии войсками Цезаря в 48–47 гг. до н. э. весь квартал, где находился Мусейон, был охвачен огнем от гофрящих египетских кораблей. По сведениям Авла Геллия, тогда «погибло около 700 000 „томов“». Вскоре, однако, Марк Антоний, как было сказано, возместил египетской царице эти потери, подарив ей 200 000 свитков, захваченных римлянами в библиотеке пергамских царей.

Библиотека при храме Сераписа в Александрии уцелела и Сохранялась до IV в. н. э. В 389 или 391 г. патриарх Феофил, «исполняя со всем усердием приказ императора Феодосия I, уничтожил храм Сераписа, чтобы воздвигнуть на его месте христианскую церковь. При этом были безвозвратно утрачены очень многие книги. Но и то, что уцелело в конце IV в., погибло два века спустя при взятии Александрии арабами.

Библиотеки возникали и при школах. Книжные собрания при гимнасиях стали особенно необходимы тогда, когда интеллектуальное воспитание эфебов выступило на передний план, оттеснив на второе место воспитание физическое. Основанный Птолемеем II Филадельфом в Афинах гимнасий Птолемайон располагал богатым книгохранилищем, а в I в. до н. э. афиняне постановили, чтобы эфебы ежегодно увеличивали собрание гимнасия на сто свитков. Немало библиотек было создано и по частной инициативе. Так, во II в. до н. э. на острове Кос Диокл и его сыновья основали библиотеку — очевидно, также при местном гимнасии; они на свои средства возвели здание книгохранилища и закупили первые 100 „томов“. По примеру Диокла и его сыновей другие граждане полиса начали вносить свой вклад в развитие библиотеки: одни уплатили по 200 драхм, другие передали принадлежавшие им книги. Такие же библиотеки при гимнасиях были созданы на острове Родос, в Пергаме, в Дельфах, в Смирне; знаменитую библиотеку в Смирне Страбон упоминает как одну из достопримечательностей города (География, XIV, 646).

Библиотеки при высших школах бывали иногда специализированными. На острове Родос, где готовили ораторов, были собраны тысячи книг по риторике. На острове. Кос при медицинской школе, первые упоминания о которой восходят к V в. до н. э., спустя 500 лет личный врач императора Клавдия Гай Стертиний Ксенофонт построил большое книгохранилище для литературы по врачебному искусству. Другая специализированная медицинская библиотека размещалась при храме Асклепия в Пергаме. Стоит вспомнить также о высшей школе в Афинах, называвшейся Стоя Адриана и основанной в 132 г. н. э. При ней был огромный зал, предназначенный для книг, с полками в нишах.

Некоторые городские библиотеки вообще не были связаны ни с какими общественными институтами. Такой, по-видимому, была библиотека в Афинах, созданная на средства архонта Тита Флавия Понтайна, который снабдил ее богатым собранием книг и посвятил Афине и императору Траяну (около 100 г. н. э.). В 30-х годах нашего столетия археологи обнаружили фрагмент фронтона этого здания на афинской агоре, каменную плиту с соответствующей надписью — посвящением.

Античные библиотеки были в собственном смысле слова читальнями, ибо на дом книг не выдавали — ими можно было пользоваться только в стенах библиотеки. Приходящих читателей обслуживали хорошо обученные рабы, ведь среди рабов, как мы помним, нередко встречались люди весьма образованные.

Как в наше время, так и в древности большое количество собранных книг отнюдь еще не свидетельствовало о просвещенности и действительных литературных или научных интересах их владельца. У писателей тех далеких веков мы не раз сталкиваемся с резко критическим отношением к подобным „библиофилам“, которые, не зная подлинной ценности того или иного произведения, ищут непременно старые и редкие книги, отдавая предпочтение книгам плохо сохранившимся, полуистлевшим или же, напротив, роскошным, дорогостоящим изданиям. Над одним из таких „неучей — собирателей книг“ зло насмехается во II в. н. э. Лукиан:

„…Ты думаешь прослыть человеком, который Кое-что смыслит в науках, старательно скупая самые лучшие книги. Но выходит у тебя как раз обратное, и эти покупки лишь изобличают твое невежество.

И, главное, ты приобретаешь вовсе не самое лучшее, но доверяешься людям, которые расхваливают, что придется; ты являешься прямой находкой для этих книжных обманщиков и настоящим кладом для книготорговцев. Да и как бы ты мог отличить книгу старинную и большой ценности от дрянного хлама? Разве только придешь к такому выводу на основании того, насколько книга изъедена и источена, и пригласишь моль на исследование в качестве советчика? (…)

Допустим даже, я научу тебя отличать книги, с таким великолепием и со всяческой тщательностью изготовленные переписчиками… — что за польза тебе, странный человек, приобрести такую рукопись, когда ты и красоты ее не понимаешь и не сумеешь никогда ее использовать…? (…) Итак, какой толк в этих твоих покупках, если только ты не считаешь учеными сами книгохранилища за то, что они вмещают в себя столько сочинений древних писателей?…Держишь в руках прекраснейшую книгу, облеченную в пурпурную кожу, с золотой застежкой, а читаешь ее, позорно коверкая слова, так что люди образованные потешаются над тобой… (…)

…Какие надежды ты сам возлагаешь на свои книги, то и дело развертывая их и обрезая, и умащая шафраном или кедром, и кожей их одевая, и застежки приделывая, как будто и впрямь собираешься что-то из них извлечь? (…)

…Ты даже одолжить кому-нибудь книгу не пожелал никогда, но поступаешь, как собака на сене…“ (Лукиан. Неучу, который покупал много книг, 1–2, 5, 7, 16, 30).

Может создаться впечатление, что при такой высокоразвитой книготорговле, широкой сети библиотек, заполненных десятками и сотнями тысяч бережно хранимых свитков, при постоянно растущем интересе людей к чтению и любительскому переписыванию книг все произведения античных авторов должны были дойти до нас в целости и сохранности. Однако ход времен и бурные исторические события, не щадившие никаких творений человеческого гения, не пощадили и книги. Многие, слишком многие сочинения греческих и римских философов и поэтов безвозвратно утрачены; другие известны нам лишь по названиям, встречающимся у позднейших писателей; третьи дошли до нас в разрозненных фрагментах.

Пожары и войны — вот те главные враги культуры, чьими жертвами становились крупнейшие книжные собрания античного мира. Бывали, правда, и такие случаи, когда сам автор обрекал свое детище на гибель. Иногда речь шла о сохранении некоей тайны, это касалось прежде всего переписки. Так, Платон, обращаясь к тирану Сиракуз Дионисию, просил его сжечь полученное им письмо сразу же после прочтения. Иногда писатель настолько критически оценивал свое творение, что оно также становилось добычей всепожирающего пламени. Причиной этого могло быть или разочарование автора в результатах своего труда, или же изменение вкусов и взглядов писателя. Согласно легенде, переданной Элианом, Платон, побеседовав впервые с Сократом, без сожаления предал огню свое раннее произведение — трагическую тетралогию, написанную к торжествам в честь бога Диониса. „Он сжег свои стихи“, — подтверждает Диоген Лаэртский. Уничтожил свои сочинения и философ Метрокл (Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов, III, 5; VI, 95).

Случалось и так, что труды философов бросали в огонь по распоряжению властей. Софист Протагор, обвиненный в безбожии за свое высказывание: „О богах я не могу знать, есть ли они, нет ли их, потому что слишком многое препятствует такому знанию“ — и вопрос темен, и людская жизнь коротка», — был в 411 г. до н. э. приговорен к изгнанию, а книги его афиняне торжественно сожгли на площади. Всем, у кого были сочинения дерзкого софиста, было приказано немедленно сдать их властям (Там же, IX, 51–52). Это был первый в истории случай, когда книги были брошены в костер по причинам религиозного, идеологического характера. В Риме, особенно в эпоху империи, сожжения книг по распоряжению властей происходили значительно чаще.