• Главная
• Контакты
• Нашёл ошибку
• Прислать материал
• Добавить в избранное

Что превращает твои произведения – от эссе о Лавкрафте до романа «Расширение пространства борьбы», включая и два поэтических сборника: «Остаться в живых» и «Погоня за счастьем», – в единое творческое целое?В чем состоит объединяющий принцип или направляющая сквозная линия этого целого?

Думаю, прежде всего ощущение, что в основу мира легли разобщенность, страдание и зло, а также решимость описать такое положение вещей и, возможно, преодолеть его. Первое, что следует сделать, – это решительно отвергнуть мир, как он есть, а также признать существование понятий «добро» и «зло». Захотеть вникнуть в эти понятия, определить границы их действия, в том числе и внутри собственного "я". А затем должна появиться литература. Стиль может быть разнообразным, – это вопрос внутреннего ритма, самоощущения. Я не слишком забочусь о композиционной стройности; мне кажется, это придет само собой.

«Расширение пространства борьбы» – твой первый роман. Что побудило тебя, автора поэтического сборника, обратиться к прозе?

Мне бы хотелось, чтобы читатель не чувствовал разницы между одним и другим. Сборник стихов должен быть таким, чтобы его можно было прочесть залпом от начала до конца. А роман – таким, чтобы его можно было открыть на любой странице и читать вне всякой зависимости от контекста. Контекста не существует. К роману желательно относиться с осторожностью, не попадаться в ловушку сюжета, или интонации, или стиля. Так же точно в жизни не следует попадаться в ловушку собственной биографии или в еще более коварную ловушку личности, которую ты ошибочно считаешь своей. Надо бы расширить возможности для обращения к лирике, в идеальном романе должно найтись место для рифмованных, а то и положенных на музыку фрагментов.

А может быть, и для научных диаграмм?

Да, это было бы замечательно. Роману бы следовало включать в себя всё. Новалис и все вообще немецкие романтики хотели достичь абсолютного знания. Отказ от этого стремления был ошибкой. Мы вертимся, как раздавленные мухи, и, тем не менее, у нас существует потребность в абсолютном знании.

Всё, что ты написал, проникнуто ужасающим пессимизмом – это очевидно для любого читателя. Каковы, на твой взгляд, доводы, которые можно привести против самоубийства?

В 1783 году Кант безоговорочно осудил самоубийство в своей книге «Основы учения о добродетели». Цитирую: «Уничтожить в лице самого себя субъект морали – значит изгнать, насколько это зависит от тебя, мораль из этого мира». Такой довод кажется наивным и почти трогательным в своей невинности, как это часто бывает у Канта. И всё же я думаю, что никакого другого не существует. Ничто не смогло бы удержать нас в этой жизни, если бы не чувство долга. Конкретно говоря, если хочешь обзавестись этим чувством, сделай так, чтобы чье-то счастье зависело от твоего существования: можешь взять на воспитание ребенка или, на худой конец, купить пуделя.

Не мог бы ты разъяснить нам эту социологическую теорию: что, помимо борьбы за социальное преуспеяние, присущей капитализму, в мире происходит и другая, подспудная и жестокая борьба – сексуальная ?

Это очень просто. В звериных стаях и человеческих сообществах существуют различные типы иерархий, основой для которых могут стать происхождение (аристократическая иерархия) или же богатство, красота, физическая сила, ум, талант… Но все эти критерии кажутся мне несостоятельными, и я отвергаю их. Единственное преимущество, какое я согласен признать, – это доброта. В наши дни мы живем и действуем внутри системы, имеющей два измерения: эротическую привлекательность и деньги. Из этого проистекает всё остальное, счастье и несчастье. По-моему, это даже не теория; мы живем в очень простом обществе, и несколько приведенных мной фраз дают о нем полное представление.

Одна из самых жестоких сцен твоего романа разворачивается в ночном клубе на побережье Вандеи. Тут и неудачные попытки обольщения, и сердца, полные обиды и горечи, и просто сексуальные игры. Но в твоих книгах ночной клуб приравнивается к супермаркету. По какому принципу? Потому что и тут и там происходит процесс потребления?

Нет. Можно бы провести параллель между дешевой распродажей цыплят и мини-юбками: и тут и там – рекламный трюк, но на этом аналогия кончается. Супермаркет – настоящий современный рай; житейская борьба прекращается у его дверей. Бедняки, например, сюда вообще не заходят. Люди где-то заработали денег, а теперь хотят их потратить; здесь их ждет огромный, постоянно обновляемый ассортимент товаров; продукты нередко оказываются и в самом деле вкусными, а подробные сведения о содержании полезных веществ всегда указаны на упаковке. В ночных клубах мы видим совершенно иную картину. Много закомплексованных людей без всякой надежды продолжают посещать эти заведения. То есть возникает ситуация, при которой они постоянно, каждую минуту ощущают свое унижение, – это уже далеко не рай, а скорее ад. Есть, правда, и супермаркеты, торгующие сексом, они предлагают достаточно обширный каталог порнопродукции, но им недостает главного. Ведь основная цель сексуальной охоты – не плотские утехи, а радости нарциссизма, когда привлекательные партнеры признают за тобой особые эротические достоинства. Вот почему от появления СПИДа мало что изменилось. Презерватив притупляет удовольствие, но тут в отличие от покупки продуктов желанная цель – не удовольствие, а нарциссистское опьянение победой. А потребитель порнографической продуции не только не достигает этого опьянения, но зачастую испытывает прямо противоположное чувство. Для полноты картины можно еще добавить, что и для некоторых носителей альтернативных ценностей сексуальность тоже ассоциируется с любовью.

Не мог бы ты рассказать об этом «специалисте по информатике», кого ты называешь «человек-сеть»? Какому типу человека в современной действительности он соответствует?

Надо отдавать себе отчет в том, что все рукотворные вещи вокруг нас – железобетон, электрические лампочки, поезда метро, носовые платки – сейчас разрабатываются и изготавливаются немногочисленным классом инженеров и техников, способных спроектировать, а затем ввести в действие необходимые для этого механизмы; от них, и только от них реально зависит судьба производства. Они, по всей вероятности, составляют процентов пять общей численности населения, и процент этот неуклонно снижается. Другие служащие завода или фабрики – сотрудники отдела сбыта, отдела рекламы, клерки, административный состав, дизайнеры – приносят куда менее существенную пользу; если бы все они вдруг исчезли, это ' практически не повлияло бы на производственный процесс. Их роль, по видимости, состоит в том, чтобы создавать и обрабатывать различные типы информации, то есть различные копии реальности, которая им недоступна. Именно в этом контексте можно рассматривать сегодня стремительное распространение сетей по передаче информации. Горстка специалистов – максимум пять тысяч человек на всю Францию – должна разработать протоколы и создать аппаратуру, с помощью которых в ближайшие десятилетия можно будет мгновенно распространять по всему миру информацию любого типа: и текстовую, и звуковую, и визуальную, а возможно, также тактильные и электрохимические раздражители. Кое-кто из этих людей видит в своей деятельности высокий смысл; по их мнению, человек, будучи центром производства и переработки информации, сможет до конца реализоваться лишь через взаимосвязь с возможно большим количеством таких же центров. Но большинство из них не ищет смыслов, а просто работает. Таким образом, они в полной мере осуществляют технический идеал, который направлял историческое развитие западных обществ со времени завершения Средних веков и который можно выразить одной фразой: «Если это технически реализуемо, значит, это будет технически реализовано».

Твой роман читается как психологическая проза, и только потом понимаешь, что главное в нем – социология. Быть может, ты задумал эту книгу не столько как литературное произведение, сколько как научное исследование?

Нет, это было бы преувеличением. Когда я был подростком, наука буквально завораживала меня, в особенности новые открытия в квантовой механике, но в моих книгах я еще по-настоящему к этому не обращался; наверно, меня слишком занимали реальные условия выживания в этом мире. Однако я удивляюсь, когда мне говорят, что у меня получаются выразительные психологические портреты, убедительные характеры. Возможно, так и есть, но вместе с тем мне часто кажется, что все люди, в общем-то, одинаковы, а того, что они называют своим "я", на самом деле не существует, и потому было бы в известном смысле легче дать определение какому-либо повороту истории, чем отдельной личности. Возможно, в будущем из этого возникнет новая теория вроде принципа дополнительности Нильса Бора: волны и частицы, положение в пространстве и скорость, личность и история. Пока что в рамках литературы, как таковой, мне представляются необходимыми два взаимодополняющих подхода: эмоциональный и клинический. С одной стороны, трезвый, холодный анализ, препарирование, выявление смешного, с другой – душевная сопричастность, непосредственное лирическое сопереживание.

Ты – романист, а в твоих рассуждениях чувствуются отсылки к поэзии.

Поэзия для человека – самая доступная возможность выразить чисто интуитивное ощущение, длящееся лишь миг. Ведь в нас присутствует чисто интуитивное начало, которое может быть напрямую выражено в образах или словах. Пока мы остаемся в сфере поэзии, мы остаемся в сфере правды. Проблемы начинаются позже, когда приходится собирать эти фрагменты воедино, выстраивать их в некоей последовательности, осмысленной и музыкальной одновременно. Тут мне, вероятно, пригодился опыт работы за монтажным столом.

В самом деле, до того как стать писателем, ты снял несколько короткометражных фильмов. Кто из мастеров кино оказал на тебя наибольшее влияние ?Какова связь между твоими кинообразами и твоим литературным творчеством ?

Я очень любил Мурнау и Дрейера, а еще любил все то, что назвали немецким экспрессионизмом, хотя эти фильмы в гораздо большей степени перекликаются с живописью романтизма, нежели экспрессионизма. Я исследовал гипнотическую неподвижность, пытался передать ее образами, а затем словами. Кроме того, у меня есть одно очень глубокое ощущение, которое я назвал бы чувством океана. Мне не удалось передать его в моих фильмах, да у меня, по сути, и не было случая это сделать. Возможно, иной раз в некоторых стихотворениях мне удавалось выразить словами то, что я хотел. Но рано или поздно мне надо будет вернуться к образам.

А не возникала ли у тебя идея экранизировать свой роман?

Да, конечно. Ведь это по сути – сценарий, во многом напоминающий «Таксиста», но изобразительный ряд должен быть совсем другим. Ничего похожего на Нью-Йорк. Действие фильма будет разворачиваться среди стекла и стали, среди отражающих поверхностей. Огромные современные офисы, видеоэкраны, пространство нового города с налаженным и интенсивным уличным движением. С другой стороны, в моей книге сексуальная жизнь предстает как череда поражений. Главное – избегать возвеличивания эротики, показать истощение сил, мастурбацию, рвоту. Но всё это происходит в светлом, красочном и веселом мире. Можно даже дать диаграммы и таблицы: процентное содержание половых гормонов в крови, заработная плата в килофранках… Не надо бояться теоретизирования, надо атаковать на всех фронтах. Передозировка теории придает неожиданный динамизм.

Ты часто даешь понять, что пессимизм у тебя – это некая полоса, которая должна закончиться. А что потом?

Мне бы очень хотелось укрыться от навязчивого присутствия современного мира, попасть в мирок в духе Мэри Поппинс, где всё будет хорошо. Удастся ли мне это сделать – не знаю. С другой стороны, затруднительно ответить на вопрос, что ждет всех нас в будущем. Если учесть существующую ныне социоэкономическую систему, а главное, если учесть наши философские предпосылки, то станет ясно, что человечество движется к скорой и ужасающей катастрофе. Собственно, она уже началась. Логическое следствие индивидуализма – смертоубийство и горе. Вдобавок, что особенно интересно, мы погружаемся в эту бездну с необычайным воодушевлением. В самом деле, не может не удивлять, с какой веселой беспечностью мы недавно отбросили психоанализ – правда, вполне заслуженно, – чтобы заменить его упрощенной трактовкой человека, объясняющей все его проявления воздействием гормонов и нейромодуляторов. Веками длящийся распад общественных и семейных структур и связей, все усиливающаяся склонность индивидуумов представлять себя изолированными частицами, подверженными закону атомных столкновений, недолговечными скоплениями более мелких частиц… Всё это, разумеется, исключает возможность какого бы то ни было политического решения, поэтому целесообразно будет вначале ликвидировать источники пустопорожнего оптимизма. Обратившись к традиционному, философскому взгляду на вещи, отдаешь себе отчет в том, что ситуация еще удивительнее, чем тебе казалось. Мы движемся к катастрофе, ведомые искаженным образом нашего мира, и никто не знает об этом. Сами нейрохимики, кажется, не отдают себе отчета в том, что их наука идет по минному полю. Рано или поздно они доберутся до молекулярных основ сознания, и тут они лоб в лоб столкнутся с новым мышлением, порожденным квантовой физикой. Нам неизбежно придется пересмотреть постулаты познания, да и само понятие реальности, и следовало бы уже сегодня подготовиться к этому в эмоциональном плане. Так или иначе, если мы будем и впредь придерживаться механистичного и индивидуалистского видения мира, то мы обречены. Мне не кажется разумным продлевать страдания и беды. Идея индивидуализма господствует над нами пять столетий, пора свернуть с этого пути.