• Главная
• Контакты
• Нашёл ошибку
• Прислать материал
• Добавить в избранное

Иолани, единственный королевский дворец на территории Соединенных Штатов Америки, вновь заставил меня окунуться в жизнь полинезийских правителей архипелага. Меня интересовали не столько короли, сколько гавайский народ, ибо известно, что судьба правителей влияет и на судьбу народов.

Изучая историю Гавайев и их правителей, я остановился на Лиолио, который, похитив правителя острова Кауаи, осуществил мечту своего великого отца и окончательно объединил Гавайи. После исторического – хотя и достаточно курьезного – присоединения острова Кауаи к королевству, Лиолио сосредоточил свое внимание на установлении связей с другими странами. Ему самому захотелось побывать в них, в первую очередь в Великобритании, стране, откуда на Гавайи прибыли Дж. Кук и Ванкувер, а также верные советники отца – моряки Янг и Дэвис. В те времена из всех держав Великобритания оказывала самое большое влияние на полинезийское королевство.

Гавайский король отправился в Великобританию без приглашения британского короля. Вероятно, своим экзотическим путешествием за океан Лиолио рассчитывал укрепить свои позиции, а может быть, даже хотел предложить Великобритании взять острова под опеку. В то время стали просачиваться первые сведения о намерениях Соединенных Штатов Америки присоединить к себе Гавайи. Распространению влияния США способствовало то обстоятельство, что все миссионеры в королевстве были американцами. Лиолио приказал выслать из своей страны всех иностранцев, но королевский приказ так никогда и не был исполнен. Наконец-то у короля появилась возможность посетить Великобританию, державу, игравшую столь значительную роль в жизни Гавайев. Капитан китобойного судна «Лэгл», некто Старбак, готов был за солидное вознаграждение доставить знатных пассажиров в Лондон.

Перед отплытием Лиолио на всякий случай объявил своего брата Кауикеаоули, совсем еще мальчика, наследником трона. Лиолио осталось выбрать жену, которая должна была сопровождать его в поездке в Великобританию. У Лиолио их было пять. Миссионер Бингхем уже давно настоятельно требовал, чтобы король отказался от четырех из них, ибо лишь после этого Лиолио мог бы стать истинным христианином. Король долго не соглашался, но в конце концов заявил, что будет отдалять от себя жен постепенно, каждый год расставаясь с одной из них. Таким образом, через неполных пять лет он должен был покончить со своей греховной жизнью.

Из всех своих жен государь явно отдавал предпочтение молоденькой Камамалу. Она-то и была избрана его спутницей в далеком путешествии. Кроме нее короля сопровождали правитель острова Оаху Поки, его жена Лилиа, сын советника Камеамеа Великого Джеймс Янг Камелоа и еще несколько гавайцев и гаваек.

После долгого плавания «Лэгл» бросил якорь в Рио-де-Жанейро, где бразильский император Педру оказал своему собрату почести. Затем, проведя еще несколько недель в открытом море, в мае 1823 года «Лэгл» пристал в Портсмуте. Великобритания встретила необычных и неожиданно нагрянувших визитеров чрезвычайно радушно. Заботу о гостях взял на себя министр иностранных дел Джордж Кэнинг. В Лондоне королевскую чету поселили в роскошном отеле «Кэлидониэн», она участвовала во всех событиях общественной жизни и даже присутствовала в «Ковент-Гарден» на спектакле, тема которого была весьма подходящей: в нем рассказывалось о завоевании Мексики белыми и трагическое судьбе исконных жителей – индейцев.

По прошествии нескольких недель после приезда гавайские гости должны были быть представлены королю Георгу. Однако этой исторической встрече, на которую Лиолио возлагал столько надежд, не суждено было осуществиться: и Лиолио, и его супруга заболели корью. Болезнь быстро унесла хрупкую Камамалу, а через несколько дней умер и Лиолио, потрясенный смертью любимой жены. Дипломатический вояж а Лондон, от которого он столько ждал, был закончен, Лиолио возвращался домой в деревянном гробу на корабле «Блонд».

После долгого пути судно бросило якорь в Лахаине, а затем прибыло в Гонолулу. Останки Лиолио были перенесены на берег и захоронены со всеми почестями.

После неожиданной кончины Лиолио бразды правления королевством оставались в руках неутомимой, полной сил и энергии регентши Каауману. От имени юного короля Каауману правила островами почти десять лет. После ее смерти в 1832 году функции регентши взяла на себя одна из жен Лиолио – по имени Кинау. Наконец, в 1833 году Кауикеаоули объявил гавайскому народу, что считает себя достаточно взрослым для того, чтобы взвалить на свои плечи бремя власти.

Первые годы правления носили отпечаток незрелости, однако позже ему, принявшему имя Камеамеа III, удалось приобрести необходимый опыт, завоевать авторитет и продвинуть свое государство по пути прогресса. Кауикеаоули решил изменить порядки, все еще царившие в этом чисто феодальном государстве. Свою собственную абсолютную власть он ограничил первой конституцией, принятой в Лахаине в 1840 году. В конституции помимо всего прочего говорилось: «Бог создал из одинаковой крови все народы, чтобы жили они на земле в единстве и блаженстве. Бог дал одинаковые права всем народам, всем вождям и всем жителям всех стран. Он дал им право на жизнь, на свободу, на плоды труда их рук и ума».

Либеральная конституция Кауикеаоули стерла резкую грань между алии и всеми остальными гавайцами. В ней говорится: «Вожди и народ в равной степени охраняемы единым общим законом». Конституция объявила о разделе власти. В соответствии с ней исполнительную власть осуществляли король и наместники четырех главных островов страны. Законодательная же власть перешла в руки парламента, состоявшего из двух палат. Палату благородных составляли король и вожди, а в палату представителей входили депутаты, избранные народом. После такого важного юридического акта, как принятие конституции, последовало мероприятие еще более значительное. В истории Гавайев за ним закрепилось название Великое маэле – раздел земли. Однако земельная реформа, формально покончившая с господствовавшими до сих пор феодальными отношениями в землевладении, по существу, оказалась выгодной только для чужеземцев – латифундистов, создававших на островах огромные плантации сахарного тростника и нуждавшихся при этом в каком-либо административном подтверждении своего права на владение землей.

В гавайской конституции 1840 года говорилось лишь о правах гавайцев. Богатые же плантаторы, приехавшие в основном из Америки, желали, чтобы их интересы тоже были защищены. Действуя через советников короля, большинство из которых составляли миссионеры, они заставили Камеамеа III провести «аграрную реформу» – «Великое маэле».

Слово маэле на гавайском языке означает «раздел, разделение». Действительно, земля в королевстве была разделена, причем значительную ее часть оставил за собой король. Вся остальная территория делилась на три части: первой распоряжалось правительство, вторая была поделена между алии, третья же досталась простому народу. Бедняки должны были платить землемерам за нарез сумму, которая часто превышала цены на отдельные участки. Кроме всего прочего, гавайцы вместе с участком должны были получать письменный ордер. Но полинезийцы не могли взять в толк, почему право на владение землей, которую обрабатывали еще их деды и прадеды, должно было подтверждаться какой-то бумажкой, поэтому свидетельства о наделе не требовали. Те же, кто настоял на обмере участков и заплатил за это, с радостью продавали их (как правило, за гроши) агентам компаний, создающих здесь плантации. Таким образом, когда земельная реформа была завершена, итоги «Великого маэле» были довольно неожиданными: народ, то есть девять десятых населения архипелага, владел лишь двадцатью восьмью тысячами акров, в то время как вожди удерживали в своих руках миллион шестьсот тысяч акров земли. Однако истинными победителями в этой игре вышли американцы – владельцы плантаций сахарного тростника и только что созданных крупных компаний, а также миссионеры, среди которых было много и тех, кто совсем недавно приехал на острова с «чистыми помыслами» – якобы только затем, чтобы «нести местным варварам светоч истины».

Так, компания, владеющая сегодня обширными ананасными плантациями на острове Ланаи, была основана «служителями бога» Сэмюэлом Мортропом Каслом и Эмосом Старром Куком, прибывшими на Гавайи с восьмой миссионерской экспедицией в 1837 году. После четырнадцатилетнего пребывания на архипелаге эти преданные вере «бостонцы» объединились и основали фирму, которая уже через десять лет владела плантациями сахарного тростника не только на острове Оаху, но и на Кауаи, Мауи и острове Гавайи.

Таким же образом росло и умножалось имущество четырех других крупнейших компаний. Члены этой «большой пятерки», как здесь их принято называть, особенно главы пяти мощных компаний, и по сей день играют решающую роль в экономической жизни архипелага. В Гонолулу высятся их дворцы и небоскребы, построенные на местной Уолл-стрит – улице Бишопа. В середине XIX века, после спада китобойного промысла и сандалового бизнеса, решающей отраслью народного хозяйства Гавайев стало выращивание сахарного тростника. Однако жители королевства – полинезийцы – отнюдь не жаждали превратиться в наемных рабочих, в рабов, от зари до зари гнущих спину на плантаторов. Это неизбежно привело к тому, что происходило когда-то на Антилах: хозяева начали искать рабочие руки для своих латифундий в других местах.

На Антильские острова плантаторы привозили негров. «Неграми» гавайских плантаций стали жители Азии. В 1852 году Гавайское сельскохозяйственное общество доставило в Гонолулу первую партию законтрактованных рабочих – двести китайцев. Вскоре последовали новые партии. К китайцам прибавились японцы, филиппинцы, корейцы, а также рабочие из Европы: португальцы с острова Мадейра, немцы и норвежцы. Компании, владевшие плантациями, постепенно лишали острова их исконного облика. Все укреплявшаяся власть плантаторов поставила под угрозу не только национальный характер Гавайских островов, но и все существование Гавайев как независимого государства.

Над независимостью Гавайев нависла опасность извне. Великобритания, Франция и США проявляли то больший, то меньший интерес к островам, на севере Тихого океана. Период правления Камеамеа III был отмечен несколькими попытками со стороны этих держав подчинить себе или аннексировать Гавайские острова. Первыми покусились на них мореплаватели французского короля Луи-Филиппа, лелеявшего мечту о присоединении полинезийских островов к своей разраставшейся колониальной империи в Тихом океане, в состав которой уже вошли Таити и Маркизские острова. Предлогом для вторжения на Гавайи французам послужило не только преследование католиков на островах, но и, как это ни странно, чрезмерно высокая пошлина, взимаемая гавайским королевством за ввоз французских алкогольных напитков. В 1839 году в Гонолулу бросил якорь французский фрегат «Артемиз». Капитан Лаплас высадил на берег двести французских солдат и пригрозил, что будет обстреливать город из всех шестидесяти пушек, если королевство не выполнит его условия: не выплатит в трехдневный срок залог в размере десяти тысяч долларов. Он не сомневался, что полинезийское государство этой суммы в такой короткий срок не соберет.

Однако, к великому удивлению Лапласа, через несколько дней залог был Гавайями выплачен, а королевское правительство снизило пошлину на французские напитки на пять процентов. Лапласу не оставалось ничего другого, как удалиться на «Артемизе» от берегов Гонолулу.

Очередное посягательство на гавайскую независимость последовало с британской стороны. Точнее, со стороны некоего Ричарда Чарлтона. Этот нечистый на руку торгаш исполнял на Сандвичевых островах функции британского консула и, занимаясь одновременно разведением крупного рогатого скота, несколько раз вступал в конфликт со своим соседом-гавайцем, на земле которого без всякого на то позволения пас свой скот. В конце концов терпению соседа пришел конец, и тот застрелил одну из чарлтоновских коров. На «убийство» коровы дипломат отреагировал поистине «дипломатическим» образом: набросив лассо на шею «преступника», он поволок его за собою по улицам Гонолулу.

«Дипломатический протест» Чарлтона окончился тем, что гаваец умер. Это было уж слишком даже для островитян, исповедовавших алоха, и король Камеамеа III потребовал у лондонского правительства отозвать консула и заменить его более сдержанным дипломатом. Телеграфа тогда еще не было, письма с Гавайев в Европу шли месяцами, и, прежде чем прошение достигло Лондона, английский консул бежал из Гонолулу в Мексику, где встретился с командиром британского фрегата «Кэрисфорт» капитаном Полетом. А так как во времена колонизации морские капитаны играли совсем иную роль, нежели в наши дни, и обязанности их выходили далеко за рамки командования судном, то Полет, не имевший на то никаких инструкций из Лондона, решил отправиться на своем фрегате в Гонолулу, чтобы «навести там порядок».

«Кэрисфорт» бросил якорь в Гонолулу, и капитан Полет немедля отправился в королевский дворец. Он выдвинул изумленному правителю ряд требований во искупление несправедливости, постигшей Чарлтона и его корову. Кроме того, Полет, подобно французам; настаивал на выплате штрафа в размере ста тысяч долларов! Королевство, разумеется, такой суммой не располагало. Так как гавайское государство вообще не проявило никакой готовности компенсировать ущерб, якобы нанесенный Чарлтону, капитан Полет заявил, что аннексирует острова.

Полет высадил на берег своих людей и стал «наводить порядок»: приказал уничтожить все гавайские флаги, а гавайским судам дать английские названия. Чтобы развлечь своих матросов в новой британской колонии, Полет отменил введенный в королевстве запрет на проституцию, аннулировал гавайские законы, ограничивающие торговлю алкоголем, и, конечно же, запретил выход судов из Гонолулу, чтобы мир не узнал, как хозяйничает в новой британской колонии самозваный губернатор.

Однако гавайцам каким-то образом удалось послать в Лондон известие о том, что творит на островах Полет. Через некоторое время в Гонолулу прибыл другой англичанин – командующий Тихоокеанской флотилией его величества адмирал Томас, который заявил, что острова были аннексированы Полетом незаконно. Томас также подтвердил, что Великобритания по-прежнему признает независимость и суверенитет гавайского государства. Вскоре независимость Гавайев была официально признана и Францией.

После визита Томаса вновь были подняты гавайские флаги, а в королевском «кафедральном соборе» Каваихао состоялась большая торжественная служба по случаю восстановления независимости страны. Камеамеа произнес во время богослужения долгую речь, закончившуюся словами: «Справедливость – основа существования государства!» Это мудрое заверение короля впоследствии стало лозунгом гавайского королевства. Даже сегодня, глядя на современный официальный герб Гавайских островов, я читал на нем все тот же – по-прежнему написанный по-гавайски – лозунг, требующий, чтобы только справедливость, и лишь она одна, определяла любое начинание и лежала в основе всей жизни государства.