• Главная
• Контакты
• Нашёл ошибку
• Прислать материал
• Добавить в избранное

Мы знаем, что в Евангелии от Марка, после охарактеризованного великого всемирно-исторического монолога, следует так называемое Просветление, сцена Преображения. Много раз указывалось на то, что для трех апостолов, которые были взяты на «Гору», на которой произошло Преображение, это было родом высшего посвящения. Они должны были в этот момент еще глубже быть введены в тайны, которые передавались им для руководства и водительства человечества. Мы знаем (это вытекает из разных предыдущих обсуждений), что эта сцена заключает в себе ряд тайн. Уже то указывает в Евангелиях и в полных оккультных писаниях на присутствие таинственного, когда говорится о «горе». «Гора» всегда обозначает, если речь идет об оккультных вещах, что те, кто возводятся на гору, возводятся к некоторым тайнам бытия. В Евангелии от Марка мы это чувствуем особенно сильно по определенной причине, которая при верном чтении этого Евангелия бросается в глаза.

Здесь надо указать на 3-ю главу от Марка от 7-го до 23, 24 стиха, строго говоря, до 22 стиха; надо только читать с ощущающим пониманием, и тогда нечто бросается в глаза. Уже часто упоминалось, что выражение «вести к горе», «направляться к горе» имеет оккультное значение. Но в названной главе мы имеем троякое, не только приведение к горе, но если мы в три абзаца, даваемых Марком, пристальнее вникнем, то мы слышим сперва (3,7): «… И Иисус пошел со Своими учениками назад, к морю» и т. д. Итак, нас сперва ведут к сцене у моря. Потом мы слышим (3,13): «… И Он восходит на гору и зовет к Себе тех, кто Ему был любезен». А как третье мы слышим (3,20–21): «… И Он приходит домой. И снова собирается множество людей, так что они не могли даже вкусить хлеба. И когда Его родные это услыхали, они вышли, чтобы забрать Его, ибо, говорили они, — Он не в своем уме».

На три места указано нам — на море, на гору и на дом. Как думают о «горе», что там всегда происходит нечто значительное в оккультном смысле, так это относится и к двум другим местам. Когда в оккультных писаниях говорится «быть приведенным к морю» или «быть приведенным домой», — то с этим всегда связано некое оккультное значение. Что так это мыслится и в Евангелиях, вы можете извлечь из одного определенного обстоятельства. Вспомните, что не только в Евангелии от Марка, но и в других Евангелиях особое откровение, особенное проявление связано как раз с «морем»: так, когда ученики плывут в лодке через озеро, и Христос является им, они сперва принимают Его за призрак, но потом убеждаются, что Он действительно приближается (6, 45–52). И кроме этого можно проследить, что в Евангелиях часто идет речь о том или ином событии, которое происходит у моря или через море. На «горе» сначала избирает Он двенадцать апостолов, то есть Он вверяет им оккультное посланничество. Мы здесь имеем дело с оккультным воспитанием. На горе же происходит Преображение. «Дома» Его родные объявляют Его «не в своем уме». Так мы имеем третье. Все эти три вещи огромного, величайшего значения.

Если мы хотим понять, что в этой связи означает «у моря», то мы должны вспомнить о том, что мы часто разъясняли. Мы описывали, как нашему послеатлантическому периоду предшествовало так называемое атлантическое время, когда воздух еще был пронизан густыми массами тумана; так что люди тогда жили в иных, чем теперь, физических условиях, и их способность видения и сама их душевная жизнь была иная; ведь они обладали в атлантическое время древним ясновидением. Но это было связано с совсем иным, чем теперь, бытием физического тела, — с нахождением в густых туманных массах. От всего этого у человечества осталось как бы некоторое наследие. Если чем-нибудь в послеатлантическое время кто-либо был введен в оккультные отношения, вступал в оккультные отношения, как это имело место с учениками Христа, то он становился гораздо более чувствительным к окружающему, к условиям окружающей природы. Можно бы сказать: при том грубом отношении к природным условиям, каким оно является теперь у людей послеатлантического времени, не так уж важно, — плывут ли по морю, находятся ли у озера, поднимаются ли на гору (мы сразу вслед за тем увидим, что это значит) или же оказываются у себя дома. То, как видят физические глаза, как мыслит рассудок, — это не слишком зависит от того, где находятся люди. Но когда начинается более тонкое видение, когда поднимаются к спиритуальным мировым взаимоотношениям, тогда обычное существо человека обнаруживает себя как грубо организованное. Если человек во времена, когда начинается ясновидческое сознание, едет по морю, где отношения совершенно иные, чем если он остается у берега, то ясновидческое сознание настроено совершенно для иного, чем на равнине. Человеку, живущему среди равнины, необходимо применить самое большое напряжение, чтобы вообще вызвать ясновидческие способности. Море дает возможность легче вызвать ясновидческие способности, но только те, которые относятся к чему-то совершенно определенному — не ко всему. Опять-таки есть разница — активируется ли ясновидческая способность среди равнины или при подъеме на гору. На высотах ясновидческое сенситивное состояние настроено на иное, чем среди равнины. И что обнаруживается в отношении того, на что настроено ясновидческое сознание в море или на горе — это очень разные вещи.

На море (это может иметь место также и в городе, но только при больших способностях; сказанное относится в особенности к тому, что приходит более или менее само по себе), на воде, в туманных массах ясновидческое сознание настроено в особенности к имагинациям, к ощущению всего имагинативного и к применению того, чего оно уже достигло.

На горе, в разреженном воздухе, при другом соотношении кислорода и азота, ясновидящее сознание настроено больше к тому, чтобы переживать инспирации, давать возникнуть новому в ясновидческих способностях. Поэтому выражение «взойти на гору» мыслится не только символически, но условия гор благоприятствуют возможности развивать в себе новые оккультные способности. И выражение «идти к морю» мыслится не только символически, но оно именно потому выбрано, что вхождение в соприкосновение с морем способствует имагинахивному видению, благоприятствует применению оккультных способностей.

А всего труднее оккультным способностям тогда, когда человек находится у себя дома — безразлично, один он там или же со своими близкими. Если в отношении человека, который дольше жил у моря, сравнительно легко поверить (если все согласуется), что он воспринимает имагинации, проникающие через покров телесности; если еще легче в отношении человека, который живет в горах, поверить, что он высокого полета; то в отношении человека, живущего у себя дома, просто имеют чувство, что он — вне своего тела, что он не в своем уме. Не то, чтобы он не мог развить оккультные способности, но это не так соответствует окружению; это по отношению к его окружению не кажется таким естественным, как в других соответствующих случаях у моря или на горе.

Поэтому имеет чрезвычайно глубокий смысл и взято вполне из натуральных оккультных условий то, что в Евангелии содержится в точности то, что было сейчас описано. Это содержится в Евангелиях в полном соответствии с оккультными фактами. И мы увидим следующее: применяются вполне определенные способности, например, целительные способности или способности ясновидения, если речь идет о пребывании в море, о том, что некое событие перенесено на море. Поэтому Христос Иисус является Своим ученикам на озере в имагинации, но только таким образом, что Сам Он реально присутствует в событии вцелом, ибо Он может экстериоризоваться. Ученики видят Его, но они имеют Его перед собой не в физическом теле. Так как разница места при таком переживании не имеет никакого значения, то Он есть одновременно «с ними» на озере. И на том же основании, когда речь идет о дальнейшем развитии душевных способностей апостолов, говорится о «горе»; и поэтому же при избрании двенадцати, когда Он, так сказать, предназначает их души к принятию группового духа Илии, сказано о горе. И когда Христос хочет явиться во всем своем всемирно-историческом и космическом значении, опять говорится о горе. Преображение опять-таки имеет место на горе.

Теперь именно с этой точки зрения должны мы рассмотреть всю сцену Преображения. Трое из учеников оказываются пригодными к тому, чтобы быть введенными в более глубокие тайны Мистерии Голгофы: Петр, Иаков и Иоанн. И ясновидящим очам, которые открылись у этих троих, явились преображенными — то есть в их спиритуальной сущности — Илия — с одной стороны, Моисей — с другой стороны; Сам Христос посреди них, но теперь — в образе (это передано в Евангелии имагинативно), в котором Он может быть узнан в Его спиритуальном Существе. На это достаточно указано в Евангелии от Марка:

«… И Он преобразился перед ними, и одеяние Его стало сияюще белым, таким светлым, как ни один белильщик на земле не может выбелить. И явились им Илия и Моисей, и они беседовали с Иисусом» (9, 2–4).

После великого монолога Бога — беседа, беседа втроем. Какое чудесное драматическое развитие! Евангелия везде полны такими художественными нарастаниями; величественно скомпонованы эти Евангелия. После того, как мы внимали монологу Бога, следует беседа троих. И какая беседа! Прежде всего мы видим по сторонам Христа Иисуса Илию и Моисея. Что означено нам Илией и Моисеем? фигура Моисея вам достаточно знакома также и с той оккультной стороны, с которой мы часто ее освещали. Мы знаем, что всемирно-исторической мудростью был избран переход от древних времен ко времени Мистерии Голгофы окольным путем через Моисея. Мы знаем из рассмотрений Евангелия от Луки, что в том Иисусе, о котором особенно говорит Евангелие от Матфея, собственно в мальчике Иисусе надо видеть перевоплощенного Заратустру. Но мы знаем также, что этот Заратустра в отношении того, что было при нем и в нем, позаботился о том, чтобы это его позднейшее появление было подготовлено. Я часто упоминал о том, что эфирное тело За-ратустры посредством особых оккультных процессов было им сложено с себя и потом перешло к Моисею, так что в Моисее действовали силы эфирного тела Заратустры. Так имеем мы — когда Илия и Моисей поставлены рядом с Христом Иисусом — в Моисее те силы, которые переводят от древних форм культуры к тому, что во Христе Иисусе и в Мистерии Голгофы должно было быть дано человечеству.

Но также и в другой форме имеем мы в Моисее переходную фигуру. Мы знаем, что Моисей имел в себе не только эфирное тело Заратустры, благодаря которому он несет в себе мудрость Заратустры, которая может затем в нем проявиться. Но мы знаем, что Моисей был неким образом посвящен в тайны других народов. Особенную сцену посвящения усматриваем мы во встрече Моисея с мадиамским жрецом Иофором; об этом сказано в Ветхом Завете (Исх. 2, 16–21). Мы уже говорили о том, что там ясно указано, как Моисей приходит к этому одинокому жрецу и узнает не только иудейские тайны посвящения, но также и тайны других народов, и вносит в свое существо, которое получило еще особенное подкрепление тем, что носило в себе эфирное тело Заратустры. Так через Моисея пришли в еврейский народ тайны посвящения всего окружающего мира; он на нижестоящей ступени подготовил то, что должно было произойти через Христа Иисуса. Это было одно течение, которое должно было привести к Мистерии Голгофы.

Вторым было то, которое происходило, как уже указывалось, из того, что более естественным, натуральным образом жило в самом еврейском народе. Моисей был тем, кто к потоку, текущему через поколения от Авраама, Исаака и Иакова, дал присоединиться другому, что было в мире, насколько это было возможно в его время. Но при этом всегда должно было сохраняться то, что так тесно было связано с природой древнееврейского народа. Для чего был избран этот народ? Для того чтобы создать подготовку к тому времени, представление о котором мы попытались сделать наглядным для наших душ, говоря вчера о Греции и, в особенности, об Эмпедокле. Мы тем самым указали на время, когда у людей исчезли древние способности ясновидения, когда они потеряли способность взирать в спиритуальный мир, и взамен появилась способность суждения, которая свойственна «Я», когда выступает само на себя указующее «Я».

Привить этому «Я» то, что может быть привито ему из природного существа человека через его кровную организацию, — для этого был избран древнееврейский народ. В этом народе должно было быть изжито все то, что может быть изжито через физическую организацию человеческого существа. С физической организацией человека связана интеллектуальность. Из физической организации древнееврейского народа должно было быть почерпнуто то, что могло питать те способности, которые связаны с интеллектуальностью. Другие народы давали, так сказать, просвечивать в земную организацию тому, что приходило из посвящения, — значит, извне. То, что могло возникнуть благодаря самой человеческой природе из кровных связей, — это должно было возникнуть из кровных связей внутри древнееврейского народа. Поэтому так строго держались того, чтобы кровная связь была непрерывна и чтобы каждый нес в себе способности, которые передаются через кровь со времен Авраама, Исаака и Иакова. «Я» привязано к крови и должно быть через кровь древнееврейского народа привито его организации, а это может быть осуществлено только через наследственность.

Я уже указывал на то, что обозначено в Ветхом Завете принесением в жертву Исаака Авраамом и воспрепятствованием этому жертвоприношению: что именно этот народ был избран Божеством в дар человечеству и что этим человечеству дан внешний физический сосуд для начала «Я». Что этот физический сосуд дан Божеством человечеству в древнем еврейском народе, обозначено тем, что Авраам готов принести своего сына в жертву. Но с Исааком Авраам пожертвовал бы той организацией, которая должна была дать физическую основу для интеллектуальности и с этим для начала «Я». Он получает его назад и вместе с этим — всю организацию обратно в дар от Бога. В этом грандиозность этой отдачи Исаака обратно (Быт. 22, 1-19). Таким образом мы обозначили то, что как духовное течение выступает, с одной стороны, в сцене Преображения, в имагинации Моисея. — Все, что именно через еврейский народ, как орудие, должно течь к деянию Мистерии Голгофы. А что в имагинации в Илии? Тут надежно приведено в связь то, как целостность Божественного откровения, живущего в еврейском народе, соединяется с тем, что совершается через Мистерию Голгофы. В 4-й книге Моисея, в 25-й главе, представлено, как Израиль был соблазнен на идолослужение, но был спасен одним человеком. Благодаря решительности одного человека происходит то, что израильтяне, люди древнееврейского народа, не были полностью вовлечены в идолослужение. Кто этот человек? Это — тот, о котором в 4-й книге Моисея рассказывается, что он имел силу выступить перед древнееврейским народом, которому угрожала опасность подпасть влиянию окружающих народов и предаться идолослужению: он выступил за Бога, явленного через Моисея. Сильная душа! Это выступление за Бога обычно передается в немецком переводе словом «рвение», но это рвение мыслится не в дурном смысле, но означает просто — «с силой вмешаться». Там мы читаем у Моисея (Чис.,25,10–12):

«И Господь говорил с Моисеем и сказал:

Финеас, сын Елеазара, сына Аарона-священника, отвратил гнев мой от детей Израиля, возревновав обо Мне, и Я не истребил детей Израиля в ревности Моей. Посему скажи: «Вот, Я дал ему Мой Завет мира».

Так сказал Яхве Моисею. Мы имеем как раз в этом месте также и согласно древнееврейскому тайноучению нечто исключительно важное, и новое оккультное исследование подтверждает это. Мы знаем, что от Аарона исходит ряд тех, которые представляют высшее священство в древнем Израиле и в которых продолжает жить эссенция того, что было дано человечеству через еврейский народ. В том пункте мировой истории, на который там указывается, — указывается согласно древнееврейскому тайноучению и новейшему оккультному исследованию — ни на что меньшее, как на то, что Яхве сообщил Моисею, что Он в лице Финеаса, сына Елеазара, был сыном Аарона, то есть, в лице внука Аарона, который за Него выступил и который с Ним связан, передает еврейскому народу особенного священнослужителя. И это тайноучение и новейшее оккультное исследование гласят о том, что в теле Финеаса жила та же душа, которая позднее выступила в Илии. Так мы имеем ведущую вперед линию, которую мы в некоторых пунктах уже наметили. Во внуке Аарона имеем мы душу, интересующую нас: там она действует в Финеасе. Потом мы имеем ее в Илии-Наботе, потом — в Иоанне Крестителе, и мы знаем, как она совершает свой дальнейший путь через эволюцию человечества. — Эта душа является нам в имагинации по одну сторону, а по другую сторону — душа самого Моисея.

Так видим мы при Преображении на горе воистину то, что там сливается вместе. Сливается вместе спиритуальность всего земного развития: то, что через еврейскую кровь возносится в своей эссенции в левитстве, ибо это душа Финеаса, сына Елеазара, внука Аарона стоит перед нами, и стоит перед нами Моисей, а посередине стоит перед нами Свершитель Мистерии Голгофы. Как сливаются эти силы, как сливаются эти спири-туальные духовные течения — вот что должно было выступить в имагинативном познании перед тремя посвящаемыми учениками: Петром, Иаковом и Иоанном. И если вчера я пытался представить вам зов, который из Греции звучит в Палестину, и отзвук, который оттуда звучит в ответ, то это было больше, чем выхолощенные иллюстрации фактов. Это должно было подготовить к великой всемирно-исторической беседе, которая действительно и произошла. Ученики Петр, Иаков и Иоанн должны были быть посвящены в то, что эти три души, явившиеся при Преображении, из которых одна принадлежит ветхозаветному народу, другая несет в себе то многое, что мы знаем о душе Моисея, в то время как третья связывает себя как Космическое Божество с Землей, — совещались между собой. Это должны были узреть ученики.

Мы знаем, что это не могло сразу войти в их сердца, что они не сразу поняли то, чему внимают. Но так бывает со многим, что переживается на оккультном поприще: переживают имагинативно, но не понимают и, может быть, поймут только в следующей инкарнации. Но понимают тем лучше, чем больше наше собственное понимание приспособлено к тому, что сперва было ясновидчески воспринято. Однако мы можем чувствовать: вверху, на горе, три мировые Силы, а внизу — трое, которые должны быть посвящены в великие космические тайны. Из всех этих вещей может для нашей души проистечь ощущение: как Евангелие, если мы верно понимаем его, — если именно драматическому возрастанию, художественной композиции Евангелия, которая везде есть выражение оккультных фактов, даем верно воздействовать на себя, — указывает на великий поворот, который наступил ко времени Мистерии Голгофы.

Евангелие говорит, и это может быть разъяснено оккультным исследованием, очень, очень отчетливым языком. Дело в том, чтобы люди научились все больше понимать, что в отношении отдельных моментов Евангелия действительно надо знать, о чем идет речь, — что особенно важно в том или в другом месте. Тогда только попадут в точку, которая для той или другой притчи, для того или другого эпизода особенно важна. И курьезно, что в отношении самых важных вещей в Евангелиях общепринятые теологические или философские объяснения всегда исходят, собственно, из той удивительной точки зрения, из которой исходили бы люди, которые ставили бы лошадь к телеге не так, как обычно их ставят, а задом наперед, — что в просторечии называют — «взнуздать лошадь с хвоста». Это имеет место у многих толкователей и комментаторов, но люди не замечают, в чем тут дело.

Так как для продолжения наших рассмотрений это очень важно, то мы сейчас же обратим внимание на одно место, которое вы находите в 14-й главе Евангелия от Марка.

«И когда Он был в Вифании в доме Симона прокаженного, пришла одна женщина, когда Он сидел за столом; у нее был алебастровый флакон настоящего драгоценного нарда; разбила она этот флакон и излила нардовое масло Ему на голову.

Но при этом присутствовали некоторые, которые между собой осуждали ее: к чему такая трата этого нарда?

Его можно было продать более чем за 300 динариев и раздать бедным. И они бранили ее.

Но Иисус сказал: «Оставьте ее; за что обвиняете вы ее? Она совершила доброе дело для Меня.

Ибо бедных вы всегда имеете около себя и можете благотворить их, когда захотите; Меня же не всегда имеете.

Она сделала, что смогла; она заблаговременно помазала Мое тело для погребения.

Истинно говорю вам: где во всем мире будет проповедано Евангелие, будет сказано также об ее деянии — в память о ней». (14,3–9).

Было бы только правильно, если бы сказали, что в таком месте есть нечто примечательное. И большинство людей должно было бы честно сознаться, что они могли бы симпатизировать тем, которые там бранятся, считая, что драгоценное благовонное масло тратится напрасно, что совершенно не нужно выливать его кому-то на голову. И большинство будет действительно думать, что было бы лучше продать нард за 300 динариев и раздать деньги бедным. И если они добросовестны, то они, пожалуй, найдут суровым со стороны Христа, что Он сказал: лучше дать ей сделать это, чем раздать 300 динариев бедным, продав нард. — Тогда нужно себе сказать: за этим что-то должно скрываться, если не хотят быть отпугнутыми всей этой историей. Евангелие делает даже несколько больше; оно весьма невежливо в этом месте. Ибо, если находится достаточно много людей, которые себе признаются, что было бы лучше продать нард, а 300 динариев, раздать бедным, то Евангелие тут хочет сказать, что те, которые так думают, думают так же, как некто другой, потому что оно продолжает:

«Где во всем мире будет проповедано Евангелие, будет сказано также об ее деянии — в память ей.

И Иуда Искариот, один из двенадцати, пошел к первосвященникам, чтобы предать Его им.

Они же обрадовались, когда это услыхали и обещали дать ему денег. И он искал удобного случая, чтобы предать Его» (14,9-11).

Потому что именно Иуда Искариот был особенно возмущен пролитием нарда! Те, которые задеты этим пролитием нарда, следуют примеру Иуды Искариота. Евангелие даже весьма невежливо, ибо очень прозрачно дает понять, что те люди, которые задеты этим пролитием нарда, суть такие же, как Иуда Искариот, который после этого пошел предать Господа за 30 сребренников; тем самым Евангелие хочет сказать: «Смотрите, каковы те люди, которые хотят продать нард за 300 динариев; ибо Иуда привязан к деньгам». Евангелие не должно быть никоим образом приукрашено, потому что приукрашивание препятствует его объективному, верному разъяснению. Нужно найти ту точку зрения, из которой оно исходит! И мы найдем еще много примеров, которые нам покажут, что Евангелие придерживается даже того, чтобы во второстепенных моментах иногда дать что-нибудь шокирующим образом, если тем самым можно выдвинуть главный пункт в особенно ясном свете.

В чем суть дела в этом случае? В том, что Евангелие хочет сказать: «Человек должен смотреть не только на чувственное; значение имеет не только то, что имеет цену в чувственном бытии; но человек должен прежде всего принимать в себя сверхчувственный мир, и важно обращать внимание также на то, что в чувственном бытии больше никакого значения не имеет. Тело Христа Иисуса, помазанное благовонным нардом при погребении, которое было совершено этой женщиной заранее, не имеет никакого значения, когда душа уходит. Но ведь надо делать нечто такое, что имеет значение и ценность по ту сторону чувственного бытия. Это надо было особенно сильно подчеркнуть. Поэтому для этого подчеркивания было пущено в ход нечто такое, о чем даже естественное человеческое сознание думает, что этому можно положить самую высокую цену в чувственном бытии.

А что у чувственного бытия иногда надо что-то отнять, чтобы это дать духу, дать тому, куда пойдет «Я», когда освободится от тела, — для этого Евангелие выбирает особый пример. Оно выбирает пример, кажущийся прямо-таки неблагочестивым: что у бедных отнимается нечто, что дается духу, дается «Я», когда оно освободилось от тела. Евангелие не смотрит на то, чему придает цену земное бытие, но на то, что может войти в «Я» и опять излучаться из «Я». Это здесь показано особенно сильным образом. Поэтому оно и приведено в связь с Иудой Искариотом, который совершает предательство, потому что он чувствует свое сердце особенно тесно привязанным к чувственному бытию; поэтому он сравнивается с теми, которых Евангелие здесь в мало вежливой форме выставляет как настоящих обывателей, — на что здесь указывается очень сильно. Иуде дело только до того, что имеет значение в чувственном бытии, как и тем, которые думают, что то, что можно получить за 300 динариев, имеет больше значения, чем то, что выходит за пределы чувственного бытия.

Везде должно быть указано не на второстепенное, а на главное. Евангелие будет признано повсюду, когда будет признано значение и ценность спиритуального. Там, где верно понимают спиритуальное, этот пример будет признан подходящим. Поэтому расточение нарда будет признаваться как нечто, не имеющее значения там, где будет признаваться ценность сверхчувственного для «Я».

Особенное место, где опять можно распознать то методически-художественное, под покровом которого Евангелие таит нечто из оккультных фактов эволюции человечества, — это следующее (оно опять-таки является своего рода крестом для толкователей):

«А на следующий день, когда они вышли из Вифании, Он проголодался.

И Он увидел издалека фиговое дерево, которое имело листья, и подошел к нему, чтобы найти что-нибудь на нем, но не нашел ничего, кроме листьев, ибо это время было не для фиг.

И Он заговорил и сказал этому дереву: «Больше никто никогда не должен вкусить от тебя плода». И ученики Его слышали это» (11, 12–14).

Ну разве не должен всякий по чести спросить: «Не странно ли, что в Евангелии говорится о некоем Боге, что Он разгневался на фиговое дерево, ищет на нем фиг и не находит — причем, и причина указана, почему Он не нашел их, — ясно сказано: «Было не время для фиг». Выходит, что Он в то время, когда никаких фиг не бывает, идет к фиговому дереву, ищет его плодов, не находит, а потом говорит: «Больше никто никогда не должен вкусить от тебя плода». Возьмите объяснения, которые обычно даются этой истории, где нет ничего, кроме того, что там сухо и трезво сказано о том, как Иисус странным образом почувствовал голод, идет к смоковнице в такое время, когда плодов на ней не бывает, не находит их, и тогда проклинает дерево, чтобы на нем во веки веков не было плодов. Что же тогда такое фиговое дерево? И почему все это рассказано? Кто может читать оккультные письмена, узнает в этом «фиговом дереве» (или смоковнице) — в какой связи это поставлено в Евангелии, мы еще увидим, — то самое, о чем говорится у Будды, который сидел под «деревом Бодхи» и получил просветление для проповеди в Бенаресе. «Под деревом Бодхи» — значит то же, что «под фиговым деревом». С точки зрения всемирно-исторической, в отношении человеческого ясновидения, время Будды было еще «временем фиг», то есть получали, как это было с Буддой, под деревом Бодхи, — под фиговым деревом, — просветление. Теперь это уже было не так. Это должны были узнать ученики. Теперь факты всемирной истории принесли то, что под тем деревом, где Будда получил просветление, не было больше плодов.

И то, что происходило во всем человечестве, отражалось тогда в душе Христа. Мы видим одного из представителей человечества в Эмпедокле из Сицилии — видим его как представителя многих людей, которые голодали подобным же образом, потому что их души не находили больше откровения, которое они имели раньше, и должны были теперь удовлетворяться абстрактным «Я». Так можно говорить о «голодающем Эмпедокле», о «голоде по духу», который чувствовали все люди наступающего времени. И весь этот голод человечества ложился на душу Иисуса Христа, прежде чем наступила Мистерия Голгофы.

Ученики должны были стать причастными к этой тайне и знать о ней. Христос ведет их к фиговому дереву и говорит им о тайнах дерева Бодхи. Он стал говорить, ибо это теперь не имело значения, что Будда обрел плоды этого фигового дерева (или смоковницы). Но теперешнее время больше не было — «временем тех фиг», которые обрел Будда к моменту своей проповеди в Бенаресе от дерева Бодхи. Христос должен был констатировать, что на том дереве, от которого проистек свет Бенареса, никогда больше не созреют плоды познания, но теперь они придут от Мистерии Голгофы!

Какой же факт имеем мы перед собой? — Тот факт, что Христос Иисус со Своими учениками идет из Вифании в Иерусалим, и при этих обстоятельствах в учениках вызвано особенно сильное ощущение, вызвана особенно большая сила, которая в их душах извлекает ясновидческие способности, и они становятся особенно склонны к имагинации. В учениках пробуждены ясновидческие, имагинативные способности. Они лицезреют в ясновидении дерево Бодхи, фиговое дерево, и Христос дает им познать, что от дерева Бодхи больше не могут прийти плоды познания, потому что уже не время фиг, то есть древнего познания. Навечно усохло это дерево, и должно вырасти новое — дерево, которое состоит из мертвой древесины Креста и на котором зреют не плоды старого познания, а новые плоды, которые могут вырасти для человечества из Мистерии Голгофы, которая связана с Крестом Голгофы как с символом. В ходе мировой истории вместо образа Будды, сидящего под деревом Бодхи, явлен образ Голгофы, где воздвигнуто другое дерево, дерево Креста, на котором висел живой плод открывающегося Человеко-Бога, чтобы от Него излучалось новое познание, проистекающее из этого отныне далее развивающегося дерева, которое должно приносить плоды во все грядущие века.