• Главная
• Контакты
• Нашёл ошибку
• Прислать материал
• Добавить в избранное

Если вы вспомните, что было главным пунктом и главной целью вчерашнего разбора, то сможете провести перед своей душой, как совершенно иначе переживает человеческое существо свое внутреннее во времена до Мистерии Голгофы и после нее. Я пытался дать вам не характеристику, а примеры из духовной науки, — привести такие примеры, которые показывают души из старого времени и Нового времени, — характерные примеры, на которых мы можем понять, как определенные души прежних времен изменились в новых временах и снова явились преображенными, метаморфизированными. Какова причина такого сильного изменения — будет ясно из всего цикла лекций.

В качестве введения может быть указано на то, что часто уже упоминалось в рассмотрениях, которые касались таких предметов, — что полное сознание человеческого «я», развитие которого является миссией земной планеты, наступило только через Мистерию Голгофы. С достаточной точностью можно сказать, что если мы очень далеко пойдем назад в развитии человечества, то найдем, что там человеческие души, собственно, еще не индивидуализированы, еще заключены как бы в групповые души. Это заключение в групповой душевности отмечается как раз у самых выдающихся душ, так что можно сказать: Гектор или Эмпедокл — типичные представители групповых душ всей своей человеческой общины. Гектор, выросший из того, что было душой Трои, — это отражение групповой души троянского народа, — отражение, конечно, в совершенно определенно специализированной форме, но так же коренящейся в групповой душе, как и Эмпедокл. Когда они снова воплощаются уже в христианское время, они оказываются перед необходимостью вырабатывать я-сознание и изживать его. Переход от состояния групповой души к изживанию индивидуальной души — это то, что дает такой сильный толчок вперед. А это приводит к тому, что души, которые являются столь резко обособленными, как Гектор, кажутся колеблющимися в христианское время, как будто они не доросли до жизни; такой кажется душа Гамлета. С другой стороны, такая душа как Эмпедокл, когда она является в христианское время как душа Фауста XVI века, — становится своего рода искателем приключений, попадает во многие положения, из которых ей трудно выкарабкаться, и остается непонятой современниками и всем последующим человечеством.

Часто отмечалось, что для указанного развития еще не очень много значит то, что произошло со времени Мистерии Голгофы до настоящего времени. Все еще находится в начале, и лишь в будущем земном развитии проявятся великие импульсы, которые можно приписать христианству. Надо вновь и вновь подчеркивать, что христианство стоит только в начале своего великого развития. Но если люди хотят включиться в это развитие, то нужно сопровождать своим пониманием последующий прогрессивный ход откровения импульса, который получил свое начало при возникновении христианства.

Прежде всего надо будет чему-то выучиться, — и нет нужды в каком-то особом ясновидении, когда хотят уяснить себе, что надо выучиться чему-то вполне определенному, что составит хорошее начало для развивающегося понимания христианства: нужно выучиться читать Библию совершенно новым образом. В настоящее время еще существует много препятствий для этого. Частью в этом виновато то обстоятельство, что в широких кругах понимание Библии ведется в сладко-сентиментальном тоне, что Библия употребляется не как книга познания, а как собрание рецептов для всевозможных личных житейских ситуаций. Если кто-нибудь ищет ободрения в своей личной житейской ситуации, он углубляется в ту или иную главу Библии, дает им подействовать на себя и редко выходит за пределы личного отношения к Библии. С другой стороны, ученость в последние десятилетия XIX века очень затруднила понимание Библии, раздробив ее и уверяя, что Новый Завет состоит из многих вещей, которые надо будет потом соединить. Также и Ветхий Завет, мол, есть конгломерат из совершенно различных вещей, которые возникли в разное время, и потому в Библии мы имеем сплошь фрагменты, которые легко создают впечатление, что они представляют агрегат, монтаж, что они были «сшиты» в ходе времени.

Такая научность стала сегодня популярной. Уже у многих людей сложилось мнение, что Ветхий Завет составлен из многих различных частей. Такой взгляд препятствует тому, что должно прийти в ближайшем будущем как настоящее серьезное чтение Библии. Когда придет такое чтение Библии, тогда лучше поймут многое, что может быть сказано о тайнах Библии с антропософской точки зрения. Надо будет, к примеру, научиться принимать как нечто цельное все до того места, где в обычных изданиях кончается Ветхий Завет. Нельзя давать обманывать себя всем тем, что говорится против единства Ветхого Завета. И если не искать при чтении Библии только личного подкрепления, но дать воздействовать на себя Ветхому Завету как единому целому (и эта устремленность к библейскому содержанию должна прийти в мир именно через духовную науку), если с этим будут духовно связывать некий спиритуально-художественный смысл, рассматривая, как одни вещи художественно вытекают из других, как они художественно скомпонованы, как нити сплетаются и расплетаются не только во внешне композиционном смысле, но и в художественно углубленном и обращенном на Ветхий Завет, — то только тогда поймут, какая огромная драматическая сила, какая внутренняя духовная драматическая сила заложена во всей композиции, во всем строении Ветхого Завета. Только тогда увидят всю эту великолепную драматическую картину как единое целое. И только если будут так подходить к Библии, увидят ее единое строение и не будут больше думать: этот кусок в середине — оттуда, а другой кусок — еще откуда-то, — но увидят единый дух в Библии.

Тогда увидят это развитие, охваченное единым духом, — от первой истории творения, через времена патриархов, времена судей, времена иудейских царей, пока все не приходит к удивительной драматической вершине в книге Маккавеев, — в сыновьях Маттафии, в братьях Иуды, которые борются с сирийским царем Антиохом. В этом заключена внутренняя драматическая сила, — там, в конце, достигнута кульминационная точка. И люди почувствуют, что это не просто оборот речи, не просто фраза, — что того, кто вооружен оккультным способом рассмотрения, охватывает особое чувство, когда он приходит к концу этой книги: там он видит перед собой семь сынов матери Маккавеев и пять сынов Маттафии. Пять сыновей Маттафии и семь сыновей матери Маккавеев составляют чудесное число двенадцать, которое мы встречаем и в других случаях, когда нас вводят в тайны эволюции. Число двенадцать в конце Ветхого Завета, представленное в кульминационной точке! Это затрагивает прежде всего наше чувство, когда семь сыновей Маккавеев умирают смертью мучеников, когда их замучивают одного за другим и когда они один за другим поднимаются (какая в этом внутренняя драматичность!), причем первый только указывает на то, что, наконец, в седьмом выражается вполне: это признание бессмертия души, выраженное в его словах, брошенных царю: «Ты, нечестивый, ты ничего не узнаешь о Пробудителе моей души!» Дайте воздействовать на себя этому драматическому подъему, переходящему от сына к сыну, и вы почувствуете, какие силы содержатся в Библии (2 Макк. 7). Если в противоположность сладко-сентиментальному рассмотрению, существующему теперь, рассмотрят этот драматически-художественный прорыв, тогда сама Библия станет для нас тем, что приносит религиозный пыл. Тогда искусство станет религией благодаря Библии. И тогда начнут замечать весьма своеобразные вещи.

Может быть, многие из вас помнят, поскольку об этом здесь говорилось, что при рассмотрении Евангелия от Луки мною было представлено, как весь грандиозный образ Христа вырастал из соединения двух душ — двух мальчиков Иисусов. Душа одного была душой Заратустры — основателя зороастризма, так что вы еще имеете перед духовным взором этот факт: в том мальчике, который описан в Евангелии от Матфея, подразумевается перевоплощенная душа Заратустры. Душа Заратустры жила в этом мальчике Иисусе.

Что, собственно, означает этот факт? Мы имеем великого посвященного, основателя древней персидской культуры, который, доходя в человеческом развитии до определенного момента, появляется снова в древнееврейском народе, — мы имеем переход от древней Персии к элементу древнееврейского народа, совершенный обходным путем, через душу Заратустры. Да, внешнее, что происходит в мировой истории, что происходит в жизни людей, — это только откровение, обнаружение внутренних духовных процессов, внутренних духовных сил. Так что действительно можно изучать то, что рассказывает внешняя история, рассматривая это как выражение внутренних духовных событий, которые развертываются в среде духа.

Пусть это стоит перед нашей душой: Заратустра переходит из Персии в древнееврейский элемент. А теперь возьмем названия глав Ветхого Завета и так рассмотрим его. Что с Заратустрой дело обстоит так, как я тогда рассказывал, — это результат ясновидческого исследования: это выявляется, если проследить за душой Заратустры. А теперь противопоставим этому результату не только Библию, — то, что в ней представлено, но и то, что подтверждается внешним исследованием.

Древнееврейский народ основывает свое царство в Палестине. Изначальное царство разделяется, наступает сперва ассирийский плен, затем — вавилонский. Это ведет к подчинению древнееврейского народа персам. Что все это значит? Да, события мировой истории имеют смысл! Они следуют за внутренними процессами, за духовно-душевными процессами. Почему все это так случилось? Почему были именно так ведомы древнееврейские народы, что они были приведены из Палестины в халдейский и ассиро-вавилонский элемент, в персидский элемент, а потом были снова освобождены Александром Великим? Если это выразить сухо, можно сказать, что это был только внешний переход Заратустры из Персии в еврейский элемент. Они его к себе привели, евреи. Они были приведены к нему до подчинения персидскому элементу, потому что Заратустра хотел прийти к ним. Внешняя история — удивительный отпечаток этих процессов, а кто рассматривает вещи ду-ховнонаучно, тот знает, что внешняя история — только тело для перехода Заратустры из персидского элемента, который сначала окружает древнееврейский элемент, а потом, когда тот был достаточно пропитан персидским элементом, он был извлечен Александром Великим, и то, что теперь осталось, было средой, нужной Заратустре. Это переходило от одного народа к другому Если мы (естественно, выделяя только отдельные моменты) бросим взгляд на развитие древнееврейской истории через время царей, через время пророков, вавилонского плена, персидского завоевания вплоть до эпохи Маккавеев, — тогда мы замечаем, если ищем понимания Евангелия от Марка, что там сразу приводится пророчество Исайи, выступает элемент еврейских пророков. Можно сказать, что начиная с Илии, чьим перевоплощением являлся Иоанн Креститель, перед нами в удивительном величии выступают пророки.

Оставим пока в стороне Илию и его перевоплощение в Крестителе. Рассмотрим имена пророков между Илией и Крестителем. Мы должны сказать: с тем, что мы приобрели через духовную науку, можно совершенно особым образом рассматривать этих еврейских пророков. О ком мы, собственно, говорим, когда упоминаем о великих духовных водителях Земли в древние времена? О посвященных. Мы знаем, что эти посвященные пришли к своей духовной высоте через многие ступени посвящения, что они со ступени на ступень поднимались от познания к духовному видению, через это достигли соединения с действующими в мире духовными импульсами, и внесли их в жизнь физического плана. Если же мы встречаем посвященного персидского, индийского или египетского народа, мы спрашиваем сначала: как в среде этих народов, внутри данной народной общины, поднимался человек по лестнице посвящения? Как он становился вождем, а вместе с тем и духовным водителем своего народа? Этот вопрос оправдан, но не тогда, когда мы стоим перед пророком. Есть, правда, некий род теософического направления, который охотно бросает в один котел все и говорит о пророках древнего еврейского народа так, как говорится о посвященных других народов. Но при этом ничего нельзя узнать.

Нужно взять Библию (и как раз современное исследование Библии показывает, что она является верным документом) и просмотреть пророков от Исайи до Малахии, через Иеремию, Иезекииля и Даниила, и просмотреть то, что Библия говорит об этих личностях. Тогда мы увидим, что их нельзя подвести под общую схему посвященных. Где там рассказывается, что еврейские пророки проходили тем же путем, как и посвященные других народов? Там сказано: они выступали, когда в их душе раздавался голос Бога, — и это делало их способными видеть иначе, чем прочие люди, делало их способными предсказывать будущую судьбу своего народа и будущее течение мировой истории. Это просто вырывалось из души пророка. Об их посвящении рассказывается не так, как о других, относительно которых можно установить, как они получили посвящение. Еврейские пророки выступают так, что у них духовное видение возникает как род гениальности, — возникает то, что они должны сказать своему народу и всему человечеству. Именно так они сами отзываются о своем пророческом голосе и пророческом даре. Посмотрите, как пророк, желая сообщить нечто, говорит о том, что Бог сказал ему это через своих посредников или что это пришло непосредственно, как элементарная истина. Это дает повод спросить: как это соотносится с образом еврейских пророков, если их внешне поставить рядом с посвященными других народов (за исключением Илии и его перевоплощения — Крестителя), если духовнонаучно, оккультно рассматривать души этих пророков? Тогда можно прийти к весьма примечательному результату. И попытайтесь с тем, что я вам теперь сообщаю как результат духовнонаучного исследования, испытующе сравнить то, что история и религиозное предание сообщают нам об этих образах: там вы найдете подтверждение этого.

Если проследить за душами еврейских пророков, то можно обнаружить, что они являются перевоплощениями посвященных других народов и уже там достигли известных ступеней посвящения. Если мы проследим в обратном направлении судьбу души еврейского пророка, то придем к другим народам. Там мы найдем посвященную душу, которая долго пребывала в этом народе; она прошла потом через врата смерти и была воплощена в еврейском народе. И все отдельные образы — Иеремии, Исайи, Даниила и др. — если хотим найти их предшествующее воплощение, мы должны искать их души у других народов. Действительно, попросту говоря, мало-помалу получается собрание посвященных других народов в еврейском народе, где посвященные выступают в образе пророков. Поэтому понятно, что пророки действуют так, что их пророческий дар является естественным обнаружением их внутреннего существа. Это как бы воспоминание о том, что они обрели как посвященные. Оно выступает так, что не всегда имеет той ясной, гармонической формы, которую имело в предшествующей инкарнации. Потому что душа, которая была воплощена в персидском или египетском теле, должна еще приспособиться к телесности еврейского народа. При этом не может выявиться многое, что в ней было раньше. Если человек идет от воплощения к воплощению, то не всегда проявляется то, что у него было раньше. То, что было раньше, из-за трудностей, которые доставляет телесность, может являться хаотичным, казаться негармоничным.

Итак, мы видим, что еврейские пророки дают своему народу массу духовных импульсов, которые являются подчас беспорядочными, но грандиозными воспоминаниями прежних посвящений. Такова особенность, которая встречается нам у еврейских пророков. А почему это происходит? Потому что все человеческое развитие должно пройти через эту переходную точку для того, чтобы то, что было добыто народами порознь, было собрано, как в фокусе, и снова возродилось из крови ветхозаветного народа. Поэтому везде в истории древнееврейского народа, как ни у какого другого народа (такое бывает только у племен, у родов, а не у народов, которые уже стали «народами»), мы находим взаимосвязь, подчеркивающую течение крови через поколения. Все, что является мировой исторической миссией ветхозаветного народа, покоится на преемственности крови, протекающей через поколения. Поэтому тот, кто принадлежит полноценно к еврейскому народу, всегда назывался «сыном Авраама, Исаака, Иакова», то есть того элемента, который проявил себя сначала в крови Авраама, Исаака и Иакова. Эта эстафета крови была тем, во что должны были воплотиться элементы посвящения разных других народов. Как лучи, которые идут с разных сторон и собираются в центре, так собирались лучи посвященных различных народов, как в фокусе, в крови древнееврейского народа. Там, через этот центр, должно было однажды пройти душевное существо эволюции человечества. Важно, чтобы мы приняли во внимание этот оккультный факт, потому что тогда становится понятно, почему, к примеру, Евангелие от Марка с самого начала основывается на Ветхом Завете.

Что же происходит при сосредоточении элементов посвящения различных народов в одном центре? Мы еще увидим, почему это происходит. Но если взять все драматическое развитие Ветхого Завета, то можно заметить, как через это приятие элементов посвящения различных народов мало-помалу в развитии Ветхого Завета вырабатывается идея бессмертия, которая достигает своей вершины как раз в истории сынов Маккавеев. Теперь мы должны дать этой идее, во всем ее первоначальном значении, подействовать на нашу душу, — так дать ей действовать, чтобы мы при этом имели в виду сознание человека в его отношении к духовному миру.

Обращаю ваше внимание на следующее. Попытайтесь найти в Ветхом Завете те места, где идет речь о том, как вступает в человеческую жизнь божественный элемент. Как часто рассказывается, например, про Товия: вот Товий посылает своего сына по делу, — и тогда перед ним является как бы в человеческом образе Архангел Рафаил (Тов. 5). В другом месте появляются другие сверхчувственные существа высших иерархий. Это есть вмешательство божественно-духовного элемента в мир людей, — вмешательство, которое происходит так, что человеку божественно-духовный элемент является ясно, как нечто внешнее, встречающееся ему во внешнем мире. Рафаил в книге Товия подходит, как человек к человеку, к Товию, которого он должен вести. Мы находим во многих местах Ветхого Завета, что отношения к духовному миру устанавливаются именно так. Таких мест в Ветхом Завете, где речь идет о подобных вещах, очень много. Но мы видим в его ходе весьма драматическое нарастание, и высшая его точка совпадает с мученической смертью семерых сыновей Маккавеев, которые говорят от всего сердца о соединении, о пробуждении их душ в божественном элементе. Внутренняя уверенность душ во внутреннем бессмертии выступает перед нами в сыновьях Маккавея, а также в братьях Иуды Маккавейского, которые до конца защищают свой народ от царя Антиоха Сирийского. Все более внутренним образом схватывается спиритуальный элемент. А драматическое нарастание впервые предстает в своем подлинном масштабе, если мы проследим Ветхий Завет с первого явления Божества в горящем терновом кусте при Моисее (там Богоявление оказывается чем-то специфически внешним) до вырывающейся у Маккавеев внутренней уверенности в том, что если они здесь умрут, то будут пробуждены в Царстве своего Бога благодаря тому, что живет в них.

Это мощное нарастание обнаруживает внутреннее единство Ветхого Завета. О представлении о том, чтобы быть принятым Богом, быть как бы взятым Богом с Земли и сделаться членом Божества, — в начале Ветхого Завета не сказано ничего: будет ли эта часть человеческой души, которая принята Богом и введена в божественный мир, потом действительно пробуждена? Все развитие ведется так, что постепенно вырастает сознание, что человеческая душа тем, что она есть, все-таки врастает в духовный элемент. Из пассивного отношения к Богу Яхве постепенно возникает внутренне активное сознание души о своем существе. Это лавинообразное нарастание идет от страницы к странице Ветхого Завета. Рождается мысль о бессмертии, — но она рождается постепенно, в ходе всего Ветхого Завета.

И такое же движение вперед замечательным образом является и среди пророков. Посмотрите, как история и предсказания каждого следующего пророка становятся все более внутренними, душевными: снова налицо драматический элемент удивительного нарастания. Чем дальше мы идем в прошлое, тем больше там встречается историй, которые имеют чисто внешнюю канву. И чем дальше мы движемся вперед во времени, тем больше говорится также и пророками о внутренней силе, о внутренней уверенности и о чувстве взаимосвязи с духовно-божественным.

Так совершается это постепенное возрастание, пока Ветхий Завет не приводит нас к началу Нового Завета; Евангелие от Марка примыкает как раз ко всем этим обстоятельствам. Потому что Маркове) Евангелие сразу говорит в своем начале, что оно хочет принимать событие Христа Иисуса в смысле старых пророчеств, что можно понять Явление Христа, если принять во внимание слова пророка Малахии и, соответственно, пророка Исайи: «Вот, Я посылаю Ангела Моего перед Тобою, который приготовит путь Твой перед Тобою. Глас вопиющего в пустыне: приготовьте путь Господу, прямыми сделайте стези Ему» (1, 2–3). Тем самым, как в основном тоне, проходящем через историю Ветхого Завета, указывается на явление Иисуса Христа. И дальше в Евангелии от Марка сказано следующее, — это ясно слышно в словах, если только хотят правильно читать: да, так, как говорили пророки, теперь, по сути дела, говорит один — Креститель. И каким завершенным, каким величественным предстает образ Крестителя, о котором древние пророки говорили как о посланнике Божьем, который в одиночестве покажет путь, каким должен пройти Христос Иисус в мировом развитии.

Евангелие от Марка продолжает: «Так выступил Иоанн Креститель в одиночестве и проповедовал крещение для познания человеческой греховности» (1, 4). Именно так надо переводить эти слова, если хотят правильно их передать. Итак, сказано: «Направьте взор на древних пророков, которые вжились в новое отношение к Божеству, в новую веру в бессмертие, и посмотрите на образ Иоанна Крестителя, как он выступил и сказал о том роде развития, через которое познается греховность человека». Этим сразу указывается на величие образа Крестителя.

А затем — удивительный образ самого Христа Иисуса: он дан нам в Евангелии от Марка, с такой простотой и в то же время с таким грандиозным драматическим подъемом, как нигде больше в мире! Я прошу вас направить на это душевный взор. Что там сказано? Примерно так: направьте взор на фигуру Крестителя. Вы его поймете только тогда, когда вспомните образы древних еврейских пророков, чьи голоса ожили в нем. К нему шел весь еврейский народ, чтобы креститься у него. Это значит, что многие признавали, что из Иоанна говорят древние пророки. Это говорится сразу же в начале Евангелия от Марка. Мы видим перед собой Иоанна Крестителя, видим, как в нем оживают голоса древних пророков, видим идущий к нему народ и то как его (останемся поначалу в рамках Евангелия от Марка) признают за восставшего пророка. Это — первое. И вот появляется образ Самого Христа Иисуса. Мы не будем сейчас касаться самого крещения на Иордане и того, что было сразу после крещения, а также искушения, — мы рассмотрим грандиозный драматический подъем, который мы встречаем в Евангелии от Марка.

После того как выведен Креститель и показано, как люди относятся к его миссии, говорится о Самом Христе Иисусе. Но как? Прежде всего показано, что Он здесь. Но Его узнают не только люди. Его узнают другие существа. В этом все дело! Его окружают люди, которые хотят исцелиться от одержимости демонами. Его окружают люди, в которых живут не только человеческие души, но которые одержимы сверхчувственными духами, действующими через них. В одном важном месте сказано: эти духи узнают Христа Иисуса (1, 23–26). Крестителя узнают люди, которые выходят к нему и крестятся от него. Сверхчувственные духи узнают Христа, так что Он вынужден им приказывать не говорить о Нем. Его узнают существа сверхчувственного мира. Итак, вот что говорится: появляется Существо, которое признают не только люди, но Его признают и боятся сверхчувственные существа. Мы встречаем в самом начале Евангелия от Марка грандиозное нарастание: с одной стороны — появляется Иоанн Креститель, признанный и почитаемый людьми, а с другой стороны — Тот, Кто признан сверхчувственными существами, связанными с Землей, и внушает им страх, — так что они признают, что должны уйти теперь. Это — Христос Иисус. Нигде нет столь просто изображенного драматического подъема.

Когда все это видишь, чувствуешь необходимость некоторых вещей, которые прежде проходили мимо человеческих душ. Я обращаю ваше внимание на одно-единственное место, которое (ибо Евангелие от Марка так просто и так велико) производит особое впечатление. Вспомните о том, что говорится о призвании двенадцати в начале Евангелия и об именах, когда Он Своих двоих апостолов называет «Сынами грома» (3, 17). Это не то, что можно пробежать при чтении — на это надо обратить внимание при желании понять Евангелие. Почему Он называет их «Сынами грома»? Потому что Он хочет вложить в них элемент, который происходит не от Земли, чтобы они стали Его слугами. Этот элемент происходит от внеземной сферы, потому что Евангелие сходит на Землю из Царства Ангелов и Архангелов, это нечто совсем новое и теперь недостаточно говорить только о людях, но следует говорить о небесном, надземном элементе — о «я», и это нужно подчеркнуть. Он называет их Сынами грома, чтобы показать, что те, кто с Ним, также имеют отношение к надземному элементу. Следующий мир, который примыкает к нашему, — это элементарный мир, через который поначалу уясняется, что именно воздействует на наш мир. И Христос дает Своим ученикам имена, которые выражают то, что наш мир граничит с ближайшим сверхчувственным миром. Он дает им имена в соответствии со свойствами элементарного мира. То же самое происходит, когда он называет Симона «Скалой» (3, 16), — этим опять указывается на сверхчувственное. Так через все Евангелие возвещается пришествие «Ангелиума», импульса из духовного мира.

Чтобы это понять, нужно только правильно читать, надо только сделать допущение, что Евангелие есть книга, извлеченная из глубочайшей мудрости. Весь прогресс, который может быть достигнут, состоит в том, что души индивидуализируются, что они имеют отношение к духовному миру не через обходной путь групповых душ, а через элемент индивидуальной души. И Тот, Кто выступает перед человечеством так, что Он узнан земными существами, а также и сверхчувственными существами, нуждается в том, чтобы погрузить в души своих служителей некий сверхчувственный элемент — в добавление к наилучшему человеческому элементу. Ему нужны те люди, которые достигли в своих душах наибольшего, следуя по старому пути.

Это в высшей степени интересно — проследить душевный путь тех, кого собрал вокруг Себя Христос, кого Он признал за своих двенадцать учеников, которые выступают с исключительной простотой, но прошли поистине грандиозный путь, что я хотел вам показать вчера на примере множества разных воплощений человеческих душ. Человек должен определиться в индивидуальном. Ему это сначала трудно: в его душе присутствует немало от элемента народности, а он переносится в необходимость опираться только на себя. Эти двенадцать были глубоко укоренены в народе, который опять-таки грандиознейшим образом самоопределился как народ. Они пребывали как бы с обнаженными душами, простыми душами, когда их нашел Христос. Здесь мы имеем дело с совершенно неравномерными промежутками между инкарнациями. Взор Христа устремился на двенадцать: снова явились души, которые были прежде воплощены в семи Маккавеях и в пяти сыновьях Маттафии, братьях Иуды; из них составилась группа апостолов. Они были брошены в стихию рыбаков и простых людей. Но в то время, когда еврейский элемент поднялся до высшей точки, они были проникнуты сознанием, что этот элемент в это время обладает величайшей силой, — но силой только в том случае, если она выступает как индивидуализованная, когда она сгруппирована вокруг Христа.

Можно себе представить человека, который был бы совершенно неверующим и захотел рассмотреть только с художественной стороны то, как в конце Ветхого Завета выступают пять и семь лиц, а потом двенадцать снова обнаруживаются в начале Нового Завета. Если это рассматривать только как художественно-композиционный элемент, можно быть захваченным простотой и художественным величием Библии независимо от того, что эти «двенадцать» составляются из пяти сынов Маттафии и семи сынов матери Маккавеев. Надо научиться воспринимать Библию и как художественное произведение. Тогда только почувствуют величие Библии как художественного произведения и сохранят это чувство к тому, что в ней художественно заложено.

Теперь надо обратить внимание еще на одно. Между сыновьями Маттафии есть один, которого зовут Иудой еще в Ветхом Завете. Тогда это был тот, кто сильнее прочих боролся за свой народ, который всей душой был предан своему народу, которому удалось заключить союз с римлянами против сирийского царя Антиоха (1 Макк. 8). Этот Иуда — тот самый, которому потом предстоит испытать совершение предательства, потому что он искренне привязан к специфически ветхозаветному элементу и не может сразу найти переход к христианскому элементу: для этого ему сначала требуется тяжелое испытание предательством. Если рассматривать это с чисто художественно-композиционной точки зрения, то поражает гран диозная фигура Иуды в последних главах Ветхого Завета и образ Иуды из Нового Завета. И примечательно в этом симптоматическом процессе то, что ветхозаветный Иуда заключает союз с римлянами, это является прообразом того, что случилось впоследствии, — а именно, христианство избрало путь через Рим, чтобы выйти в мир. Это, хотелось бы сказать, есть последующая кристаллизация. А к этому я добавлю (о чем также можно знать, но этого нельзя говорить в лекции перед большим кругом слушателей) то, что как раз через следующее воплощение этого Иуды произошло слияние римского элемента с христианским элементом, и что перевоплощенный Иуда был первым, кто имел большой успех в распространении романизированного христианства, и что заключение союза ветхозаветного Иуды с римлянами есть пророческое предсказание того, что сделал позднейший, который является оккультисту как перевоплощенный Иуда, который должен был пройти через тяжелое душевное испытание предательством. И то, что обнаруживается благодаря его последующей деятельности как христианство в Риме и Рим в христианстве, — это есть перенесение в духовную жизнь возобновленного союза ветхозаветного Иуды с римлянами.

Когда имеют перед собой такие вещи, постепенно приходят к заключению: рассматриваемое духовно, независимо от всего другого, величайшее произведение искусства, какое когда-либо существовало, — это сама эволюция человечества. Надо только иметь для этого глаза. Но разве так уж необоснованно требовать такого же взгляда на человеческую душу? Я думаю, если кто-нибудь смотрит какую-нибудь драму, которая имеет прозрачную драматическую завязку и развязку, то он может, если лишен способности провидеть общий замысел, усмотреть в драме только набор ситуаций, которые можно описать одну за другой. Именно так поступает внешняя всемирная история. Поэтому из истории человечества не получается художественного произведения, а получается только поток следующих друг за другом событий. Но в настоящее время человечество находится на поворотном пункте, когда должно наступить постижение внутреннего поступательного формирования событий, их сплетения и разрешения в процессе эволюции человечества.

Тогда выявится то, что эволюция человечества сама показывает нам, как в одной и в другой точке выступают индивидуальные фигуры, которые дают побуждения, завязывают узлы, развязывают их. И познавая так ход истории, люди научатся видеть включенность человека в эволюцию человечества.

Но так как целое из состояния простого смешения должно быть возведено к организму, надо каждую часть поставить на свое место и провести между ними различие, — что в других областях люди находят само собою разумеющимся. Потому что ни одному астроному не придет в голову поставить Солнце наравне с другими планетами: Солнце он выделит и противопоставит его как единственное другим планетам. Также само собою разумеющимся покажется тому, кто провидит развитие человечества, распознать одно «Солнце» среди великих водителей человечества. И подобно тому, как было бы нелепо говорить о Солнце, как говорится о Юпитере, Марсе и т. п., так же нелепо говорить о Христе, как говорят о Бодхисаттвах и других водителях человечества. Также должна казаться чем-то абсурдным сама мысль о перевоплощении Христа, — как нечто такое, что никак не может быть высказано, если эти вещи просто поставить перед глазами. Однако необходимо вникать в эти вещи в их истинном образе и не представлять их как некую догму, как некое сектантское верование. Если говорят в истинном космологическом смысле о христологии, не нужно говорить о предпочтении христианства перед другими религиями. Было бы то же самое, если бы в священных писаниях какой-нибудь религии говорилось, что Солнце — планета, подобная всем прочим; тогда кто-нибудь пришел бы и сказал: «Надо исключить Солнце из числа планет». А другие восстали бы и сказали: «Это же отдание предпочтения Солнцу!» Это вовсе не то, а только признание самой истины.

Так же обстоит дело и с христианством. Это только признание истины, такой истины, которую может сегодня принять всякая религия на Земле, если она этого захочет. И если другие религии примут это серьезно, с равным признанием всех религиозных исповеданий, если они это признание равенства будут употреблять не только как вывеску, — тогда они не должны находить предосудительным то, что Запад принял не национального бога, но Бога, который первоначально не имеет отношения ни к какой национальности, который есть космическое Существо. Индусы говорят о своих национальных богах. Само собой разумеется, что они должны говорить иначе, чем люди, которые не приняли какого-нибудь германского национального бога, но приняли Существо, которое действительно воплотилось не на их территории. Они ставят Его в центре, хотя Оно воплотилось в другом народе. О противопоставлении западно-христианского принципа индийско-восточным можно было бы говорить, если бы, к примеру, поставить Вотана выше Кришны. Но с Христом дело обстоит совсем не так. Он с самого начала не принадлежит ни одному народу, но осуществляет самое прекрасное в духовнонаучном принципе: признавать истину без различия расы, племени и т. д.

Рассматривать эти вещи объективно — это то, чем мы должны проникнуться. И если мы узнаем то, что лежит в основе Евангелий, тогда мы впервые поймем истину этих вещей. Из того, что было сегодня сказано о Евангелии от Марка, — о его возвышенной простоте и драматическом подъеме от личности Иоанна Крестителя до Христа, — можно видеть, что, собственно, заключает в себе это Евангелие.