• Главная
• Контакты
• Нашёл ошибку
• Прислать материал
• Добавить в избранное

Мы, как правило, признаем неубедительными свидетельства, которые взывают к нашей снисходительности. Просто мы настолько убеждены в правоте собственных суждений, что считаем несостоятельными любые доказательства, эту правоту не подтверждающие. Ничто, заслуживающее называться правдой, не достигается подобными средствами.

(Мэрилин Робинсон. «Смерть Адама»)

Случаются моменты, когда вы склонны верить чему-то такому, что в нормальном состоянии сочли бы совершенно нерациональным. Это не означает, будто оно действительно нерационально. Возможно, оно просто сверх рационально: довод, выходящий за рамки обычной констатации факта или сиюминутной логики, обретающий смысл только тогда, когда вы в состоянии увидеть гораздо более обширную картину реальности. Возможно, именно здесь и начинается вера.

Мак был во многом не уверен, но в глубине души в дни, последовавшие за его сражением с обледенелой дорожкой, мало-помалу пришел к убеждению, что существуют три вероятных объяснения записке. Либо она от Бога, как ни абсурдно это звучит, либо это жестокий розыгрыш, либо что — то еще более зловещее, затеянное убийцей Мисси. Каждую минуту, в часы бодрствования или ночью во сне, все его мысли были только о письме.

Он решил поехать в хижину на будущие выходные. Сначала никому не говорил об этом, даже Нэн. У него не было достойных аргументов для спора, который непременно возник бы в результате подобного признания, и он боялся, что в итоге придется сидеть взаперти, а ключ будет выброшен. В любом случае, рассудил он, разговор вызовет лишь новую боль, не знающую облегчения. «Я держу это при себе ради Нэн», — сказал он себе. Кроме того, рассказать о записке означало признать, что у него есть от жены тайны. Иногда искренность чревата лишь неприятностями.

Убежденный в необходимости поездки, Мак задумался о том, каким способом заставить домочадцев выехать из города на выходные, не вызвав ни в ком подозрений. Все-таки существовала вероятность, что убийца пытается выманить его из дома, чтобы семья осталась без защиты, а это было совершенно неприемлемо. Мак не знал, что предпринять. Нэн слишком хорошо чувствовала, когда он чего-то добивается. и всякое вмешательство с его стороны сейчас же вызвало бы вопросы, на которые он не был готов ответить.

К счастью для Мака, решение нашла сама Нэн. Она давно собиралась навестить сестру, семья которой проживала на островах Сан-Хуан, у побережья штата Вашингтон. Зять Нэн был детским психологом, и она полагала, что он сумеет благотворно повлиять на становившееся все более асоциальным поведение Кейт, в особенности если учесть, что ни мать, ни отец не преуспели в своих попытках достучаться до сознания девочки. И когда Нэн сообщила о предполагавшейся поездке, Мак с энтузиазмом поддержал эту идею.

— Разумеется, поезжайте.

Это был не тот ответ, который Нэн ожидала услышать, поэтому она посмотрела на мужа с недоумением.

— Я хочу сказать, — промямлил он, — что мне эта мысль кажется великолепной. Я, конечно, буду без вас скучать, но, полагаю, смогу выдержать несколько дней. К тому же у меня полно работы.

Она пожала плечами — кажется, была благодарна за то, что путь для нее открылся так легко.

— Я просто подумала, что Кейт не повредит, если она сменит на несколько дней обстановку, — прибавила Нэн, и он кивнул, соглашаясь.

Звонок сестре — и вопрос поездки Нэн решен. Дом тут же превратился в водоворот деятельности. Джош и Кейт были в восторге, поскольку у них продлевались на неделю весенние каникулы. К тому же они любили ездить в гости к двоюродным братьям и сестрам.

Мак украдкой позвонил Вилли и, стараясь не выдавать слишком многого, спросил, можно ли взять на время полноприводный джип. Поскольку Нэн забирала фургон, ему требовалось что-нибудь помощнее его маленькой легковушки. чтобы бороздить ухабистые дороги резервации, которые наверняка будут еще скованы дыханием зимы. Просьба закономерно вызвала у Вилли массу вопросов, на которые Мак постарался ответить как можно уклончивее. Когда Вилли прямо спросил, не собирается ли он съездить в хижину, Мак заявил, что пока на это ответить не может, но все объяснит, когда утром Вилли заедет, чтобы поменяться машинами.

Во второй половине дня, в четверг, Мак, после многочисленных объятий и поцелуев, проводил Нэн, Кейт и Джоша, а затем начал неспешно собираться в поездку на северо-восток Орегона, к месту, породившему его кошмары. Он рассудил, что ему почти ничего не понадобится, если приглашение прислал сам Господь, но на всякий случай набил портативный холодильник припасами, которых с избытком должно было хватить на те мили, которые он собирался преодолеть; к холодильнику он присовокупил спальный мешок, свечи, спички и множество других средств для выживания. Он почти не сомневался, что выставит себя полным идиотом или окажется жертвой циничного розыгрыша, но в таком случае он будет волен попросту уехать оттуда. Стук в дверь вывел Мака из размышлений, это пришел Вилли. Разговор накануне, видимо, сильно его заинтриговал, если он не поленился явиться в такую рань. Хорошо, что Нэн уже успела уехать.

— Я здесь, Вилли, в кухне, — позвал Мак.

Миг спустя Вилли появился из коридора и только головой покачал при виде устроенного Маком разгрома. Он привалился к дверному косяку и скрестил руки на груди.

— Я заправил джип под завязку, но ключей тебе не отдам, пока не скажешь, куда едешь.

Мак продолжал рассовывать вещи по рюкзакам. Он знал, что лгать другу нет смысла, а джип был ему необходим.

— Я возвращаюсь в хижину.

— Это я и сам уже понял. Но хочу знать, с чего вдруг ты собрался туда ехать в это время года. Не знаю, выдержит ли мой старый джип тамошние дороги. На всякий случай я положил в багажник цепи, вдруг пригодятся.

Не глядя на него, Мак прошел в кабинет, снял крышку с жестяной коробочки и вынул письмо. Вернувшись в кухню, он протянул бумагу Вилли. Тот развернул и прочитал записку.

— Что за умалишенный прислал тебе это? И кто такой Папа?

— Ну, ты же знаешь, Папа — любимое прозвище Бога у Нэн. — Мак пожал плечами, не зная, что еще сказать. Он забрал записку и сунул в карман рубашки.

— Постой-ка, ты же не думаешь, что это действительно от Бога?

Мак остановился и посмотрел ему в глаза.

— Вилли, я не знаю, что думать. То есть сначала я решил, что это какое-то издевательство, и страшно разозлился. Может, я просто схожу с ума. Понимаю, это звучит глупо, но меня не отпускает странное желание все выяснить. Я просто обязан поехать, Вилли, иначе по-настоящему свихнусь.

— А ты не думал, что это может оказаться тот убийца? Что, если он просто хочет заманить тебя туда по какой-то причине?

— Конечно думал, — произнес Мак мрачно, — Даже буду рад, если это так. У меня есть за что с ним поквитаться. Только это все равно ничего не объясняет. Сомневаюсь, что убийца подписался бы Папой. Чтобы это сделать, надо очень хорошо знать нашу семью.

Вилли был озадачен.

Мак продолжал:

— А никто из наших друзей не послал бы такого письма. Мне кажется, только Бог мог бы…

— Но Бог не занимается подобной ерундой. Во всяком случае, лично я ни разу не слышал, чтобы он посылал кому-то письма. Нет, он, конечно, может, ну, ты понимаешь, что я имею в виду. И почему он хочет, чтобы ты приехал непременно в ту хижину? Не могу себе представить менее подходящее место…

Мак привалился к кухонному столу и уставился в щель в полу, прежде чем ответить.

— Я ни в чем не уверен. Полагаю, часть моего существа хотела бы верить, что Бог достаточно печется обо мне, чтобы посылать письма. Столько времени прошло, а я все еще не знаю, что и думать, и лучше не становится. Такое ощущение, что мы теряем Кейт, и это меня убивает. Может быть, случившееся с Мисси — это Божье наказание за то, что я сделал с отцом? Я не знаю. — Он взглянул в глаза человеку, который переживал за него больше всех остальных, за исключением разве что Нэн. — Я знаю только одно: мне необходимо вернуться туда.

Они долго молчали, прежде чем Вилли снова заговорил:

— Так когда мы едем?

Мак был тронут готовностью друга окунуться в его безумие.

— Спасибо, дружище, но мне все-таки надо поехать одному.

— Я знал, что ты так ответишь, — отозвался Вилли, выходя из кухни. Несколько мгновений спустя он вернулся с пистолетом и коробкой патронов. Он положил все на стол. — Я подумал, что не смогу отговорить тебя от поездки, а это может пригодиться. Полагаю, ты знаешь, как им пользоваться.

Мак посмотрел на оружие. Он знал, что Вилли рассудил правильно и старается ему помочь.

— Вилли, прошло уже тридцать лет с тех нор, как я последний раз прикасался к оружию, и не собираюсь делать это сейчас. Если я тогда вынес для себя урок, то он состоит в том, что, разрешая проблему насилием, ты оказываешься перед лицом еще большей проблемы.

— Но что, если это убийца Мисси? Что ты станешь делать, когда встретишься с ним?

Мак пожал плечами.

— Честное слово, не знаю. Наверное, рискну.

— Но ты окажешься беззащитным. Откуда тебе знать, что у него на уме. Просто возьми. — Вилли толкнул по столешнице пистолет и патроны к Маку. — Тебе необязательно его использовать.

Мак посмотрел на оружие и, после недолгой борьбы с сомнениями, протянул руку к пистолету с патронами, осторожно опустил их в карман.

— Ладно, на всякий случай.

Он развернулся, взял багаж в обе руки и направился к джипу. Вилли подхватил оставшийся большой спортивный рюкзак, который оказался тяжелее, чем он думал, и, покряхтывая, понес его следом.

— Мак, если думаешь, что там тебя ждет Бог, зачем все это?

Мак грустно улыбнулся:

— Это способ прикрыть тылы. Ну, ты понимаешь: надо быть готовым ко всему, что может произойти… или не произойти.

Они вышли из дома и пошли по дорожке к джипу. Вилли достал из кармана ключи и отдал Маку.

— Кстати, а где все остальные и что думает Нэн отвоем возвращении в хижину? Не могу представить, чтобы она согласилась.

— Нэн с детьми уехали к ее сестре на острова, и… я ей ничего не сказал, — признался Мак.

Вилли был поражен.

— Как! У тебя же никогда не было от нее секретов. Не могу поверить, что ты ей солгал!

— Я не лгал, — возразил Мак.

— Ну, уж прости мне занудство, — возмутился Вилли. — Да, конечно, ты не лгал, потому что просто не сказал правды. Да, разумеется, она все поймет как надо…

Мак, не обратив внимания на его выпад, вернулся в дом, прошел в свой кабинет. Там он отыскал запасные ключи от своей машины и, поколебавшись мгновение, захватил жестяную коробку. После чего вернулся к Вилли.

— Слушай, а как он выглядит, по-твоему? — вдруг засмеялся Вилли.

— Кто? — спросил Мак.

— Господь, конечно. Каким он окажется на вид, если соблаговолит появиться? Я так и вижу, как ты пугаешь до смерти какого-нибудь несчастного туриста, спрашивая, не Господь ли он.

Мак усмехнулся.

— Не знаю. Может, он в самом деле яркий свет или горящий куст. Я всегда предпочитал представлять его величественным стариком с длинной белой волнистой бородой, вроде Гэндальфа из «Властелина колец».

Он пожал плечами и отдал Вилли ключи, после чего друзья обнялись. Вилли сел в машину Мака и опустил стекло с водительской стороны.

— Ладно, если он появится, передай от меня привет, — с улыбкой сказал он. — Скажи, что у меня тоже есть несколько вопросов. И вот еще что, Мак, не выводи его из себя. — Они оба рассмеялись. — А если серьезно, — продолжал Вилли, — я буду за тебя волноваться, дружище. Лучше бы я поехал с тобой, или Нэн, или кто-нибудь еще. Надеюсь, ты найдешь там все, в чем нуждаешься. Я за тебя помолюсь разок-другой.

— Спасибо, Вилли. Я тоже тебя люблю.

Мак помахал, когда Вилли сдавал назад по подъездной дорожке. Он знал, что друг сдержит слово и произнесет за него все молитвы, какие знает.

Он смотрел вслед, пока машина не скрылась за углом, затем вынул письмо из кармана рубашки, еще раз прочитал и положил в жестянку, которую пристроил на заднее сиденье среди прочего багажа. Заперев все дверцы, направился к дому.

В пятницу, задолго до рассвета, Мак выехал из города и двинулся по шоссе 1-84. Нэн позвонила накануне вечером от сестры и сообщила, что они добрались без происшествий, поэтому следующего звонка он ждал не раньше воскресенья. К тому времени он, наверное, уже будет возвращаться, если еще не окажется дома. Мак переадресовал звонки с домашнего телефона на мобильный, так, на всякий случай, потому что в резервации вряд ли будет связь.

Он ехал тем же путем, каким и три с половиной года назад, лишь с незначительными изменениями: не делал так много санитарно-гигиенических остановок и миновал водопад Мултномах, даже не взглянув на него. Он гнал от себя мысли об этом месте с тех пор, как исчезла Мисси; он надежно запер чувства в подвале собственной души.

На долгом перегоне вдоль каньона Мак ощутил, как ужас постепенно охватывает его. Он старался не думать о том, что делает, а просто двигался вперед, но подобно тому, как трава пробивается сквозь асфальт, так и подавляемые страхи каким-то образом сумели прорасти. Глаза его потемнели, руки вцепились в руль, потому что у каждого съезда с шоссе он боролся с искушением развернуться и отправиться домой. Он сознавал, что едет прямо в самое сердце своей боли, в эпицентр Великой Скорби, которая почти лишила его уверенности, что он еще жив. На него волнами накатывали видения из прошлого, перемежаемые секундными приступами гнева, приправленные вкусом крови и желчи во рту.

Наконец он достиг Ла-Гранде, где заправился бензином, после чего двинулся по шоссе 82 на Джозеф. Ему очень хотелось сделать остановку и повидаться с Томми, но он решил не делать этого. Чем меньше народу будет считать его психом, тем лучше.

Путь был легким, шоссе Имнаха и дороги покороче оказались поразительно чистыми и сухими для этого времени года. Однако ехал он все медленнее, как будто хижина противилась его приближению. Джип пересек границу снегов, преодолевая последние мили до дороги, которая приведет вниз, к хижине. За шумом мотора он слышал, как покрышки с хрустом давят снег и лед. Но даже после нескольких неверных поворотов и возвращений назад время только-только подошло к полудню, когда Мак наконец остановился па едва заметной колее.

Он сидел в машине добрых пять минут, упрекая себя за то, что свалял такого дурака. С каждой милей, отдалявшей его от Джозефа, возвращались воспоминания, которым адреналин придавал исключительную четкость, и теперь Мак был совершенно уверен, что дальше идти не хочет. Однако сопротивляться желанию узнать правду было невозможно. Продолжая спорить с собой, он застегнул пальто и потянулся за кожаными перчатками.

Он вышел из машины и двинулся по тропинке, решив одолеть пешком оставшуюся до озера милю, — хотя бы не придется тащить снаряжение вверх по холму, когда настанет пора ехать обратно, что случится, как он теперь подозревал, очень скоро.

Было довольно холодно, и пар от дыхания окутывал его, и возникло ощущение, что вот-вот начнется снегопад. Боль, разраставшаяся в животе, вызвала у него панический страх.

Пройдя пять шагов, Мак остановился, и его вырвало с такой силой, что он упал на колени.

— Пожалуйста, помоги мне! — простонал он, затем поднялся и повернул назад.

Мак открыл переднюю пассажирскую дверцу, пошарил по сиденью, нащупал жестяную коробку, снял крышку и вынул то, что искал: свою любимую фотографию Мисси, которую взял вместе с запиской. Закрыв коробку, возвратил ее на сиденье. Помедлил, глядя на бардачок. Наконец открыл его, достал пистолет, проверил, заряжен ли и стоит ли на предохранителе. Распрямившись, закрыл дверцу, сунул руку под пальто и заткнул оружие за ремень сзади. И снова двинулся по тропинке, в последний раз глянув на фотографию Мисси, прежде чем убрать ее в карман рубашки вместе с письмом. Если его найдут убитым, то, по крайней мере, узнают, о ком он думал.

Путь был опасным — сплошные обледенелые камни. Каждый шаг требовал сосредоточенности, пока Мак пробирался через лес. Стояла жутковатая тишина. Он слышал только скрип снега под ногами и шум собственного дыхания. Возникло такое чувство, будто за ним следят, и разок он даже крутанулся на месте, чтобы выяснить, нет ли рядом кого-нибудь. И хотя ему очень хотелось бегом кинуться к джипу, ноги словно обрели собственную волю и твердо вознамерились двигаться дальше, все глубже в сумрачный лес.

Внезапно что-то шевельнулось поблизости. Вздрогнув, он замер, обратившись в слух. С лук сердца отдавался в ушах, во рту пересохло; он медленно потянулся к пистолету. Сняв его с предохранителя, Мак пристально вглядывался в темный подлесок, стараясь увидеть или услышать то, что издало непонятный шорох. Но то, что двигалось, теперь замерло. На всякий случай он простоял неподвижно несколько минут, прежде чем пошел дальше, стараясь ступать как можно тише.

Лес теснился вокруг, и он уже начал всерьез опасаться, что выбрал не ту тропинку. Краем глаза Мак снова уловил движение и сейчас же присел, вглядываясь между низко нависающими ветвями ближайшего дерева. Что-то призрачное, похожее на тень, скользнуло в кусты. Или ему померещилось? Он снова подождал, не шевеля ни мускулом. Это Бог? Вряд ли. Может быть, какое-то животное? Он не помнил, водятся ли здесь волки, а лось или олень наделали бы гораздо больше шума. И тут пришла мысль, которой он так упорно избегал: «Что, если все гораздо хуже? Что, если меня нарочно заманили сюда? Но чего ради?»

Медленно поднявшись из своего укрытия, он сделал шаг вперед, и тут куст у него за спиной как будто взорвался. Мак развернулся на месте, готовый дорого продать свою жизнь, но не успел он спустить курок, как увидел спину барсука, удирающего по тропинке. Он медленно выпустил из груди воздух, осознав, что все это время задерживал дыхание, и покачал головой. Мак-храбрец превратился в заблудившегося в лесу мальчишку. Поставив пистолет на предохранитель, он убрал его. «А ведь кое-кому едва не досталось», — подумал он.

Глубоко вдохнув и медленно выдохнув, он успокоился. Твердо решив, что со страхами теперь покончено, двинулся дальше по тропинке, стараясь казаться более уверенным, чем было на самом деле. Он надеялся, что приехал сюда не просто так. Если Бог в самом деле встретится здесь, Мак потребует у него ответа на кое-какие вопросы, со всем уважением, разумеется.

Еще несколько поворотов, и он выбрался из леса на полянку. На дальнем ее конце, чуть ниже по склону, он увидел хижину. Он стоял, глядя на нее, а живот превратился в туго завязанный, ноющий от боли узел. Внешне как будто ничего не изменилось, если не считать того, что зима сдернула листья с деревьев и набросила на все кругом белое покрывало. Хижина казалась мертвой и пустой, но пока он смотрел па нее, она на мгновение превратилась в злобную рожу, кривящуюся в демонической гримасе. Не обращая внимания на разрастающийся страх, Мак преодолел последние сто ярдов и поднялся на крыльцо.

Воспоминания о том, при каких обстоятельствах последний раз стоял у этой двери, нахлынули на него, и он заколебался, прежде чем толкнуть дверь.

— Эй! — позвал он негромко. Откашлявшись, позвал снова, на этот раз громче: — Эй! Есть здесь кто-нибудь?

Ощутив прилив храбрости, он перешагнул порог и остановился.

Когда глаза привыкли к сумраку, он начал различать детали комнаты в послеполуденном свете, проникающем сквозь выбитые окна. Войдя в главное помещение, он узнал старые стулья и стол. Мак ничего не мог поделать с собой, взгляд сам впился в то место, смотреть на которое было невыносимо. Даже спустя несколько лет поблекшее пятно крови все еще отчетливо виднелось на досках рядом с очагом, там, где они нашли сарафан Мисси.

— Прости меня, родная. — Слезы покатились у него по щекам.

И наконец его сердце выплеснуло весь накопившийся гнев, позволив ему устремиться ревущим потоком по камням каньона его чувств. Обратив глаза к небу, он принялся выкрикивать мучившие его вопросы:

— Почему? Почему ты допустил, чтобы такое случилось? Зачем привел меня сюда? Из всех мест на свете, где я мог бы встретиться с тобой, почему — здесь? Неужели мало того, что мой ребенок убит? Хочешь расправиться и со мной?

В слепой ярости Мак схватил ближайший стул и швырнул в стену. Стул разлетелся вдребезги. Он поднял ножку и принялся колотить ею по всему, что попадалось под руку. Стоны и крики отчаяния срывались с его уст.

— Ненавижу тебя! — Обезумев, он выплескивал ярость, пока не обессилел.

Тогда он опустился на пол рядом с кровавым пятном. Осторожно дотронулся до него. Это было все, что осталось от Мисси. Его пальцы с нежностью касались края выцветшего пятна, и он еле слышно шептал:

— Мисси, прости меня. Прости, что не смог тебя защитить. Прости, что так тебя и не нашел.

Гнев его, однако, не ослабел, и он снова выбрал мишенью равнодушного Бога, местонахождение которого представлял себе где-то над крышей хижины.

— Господь, ты даже не позволил нам найти и похоронить ее тело. Неужели это была бы слишком большая милость?

Пока смешанные чувства бурлили в нем, гнев перешел в боль, и новая волна скорби начала смешиваться со смущением.

— Ну где же ты? Я-то думал, ты хочешь встретиться со мной. Так вот, я пришел, Господь! Где ты? Тебя не видно! Тебя не было рядом ни когда я был маленьким мальчиком, ни когда я потерял Мисси. Ни теперь! Хороший же ты «Папа»!

Он замолчал. Вихрь оставшихся без ответа вопросов и обращенных в бесконечность обвинений закружился вокруг Мака и медленно опустил его в бездну отчаяния. Великая Скорбь сомкнулась вокруг, и он был почти рад ее удушливому объятию. Эту боль он знал. Она была ему привычна, почти стала другом.

Мак ощущал спиной приглашающее к действию холодное прикосновение пистолета. Вынул его, не зная, что хочет сделать. Покончить с переживаниями, прекратить боль, никогда ничего не чувствовать вообще? Самоубийство? На миг эта мысль показалась привлекательной. «Это же так просто, — подумал он. — Никаких больше слез, никакой муки…» Он почти видел, как черная пропасть разверзается в полу перед ним и темнота высасывает из сердца последние проблески надежды. Убить себя означало бы нанести ответный удар Богу, если Бог вообще существует.

Тучи разошлись в стороны, и внезапно солнечный луч упал в комнату, пронзив сердцевину его отчаяния. Но… как же Нэн? И что будет с Джошем, Кейт, Тайлером и Джоном? Как бы сильно он ни хотел покончить с этой душевной мукой, он понимал, что не имеет права сделать им еще больнее.

Мак сидел в полном оцепенении, взвешивая все возможности и ощущая в руке оружие. Холодный ветерок прошелся по его лицу, и захотелось лечь и замерзнуть насмерть, ведь он так изнурен. Он привалился к стене и потер слипающиеся глаза. Позволил им закрыться, бормоча себе под нос: — Я люблю тебя, Мисси. Я так по тебе скучаю.

И без всякого усилия погрузился в мертвый сон.

Прошло, должно быть, всего несколько минут, прежде чем Мак проснулся, как от толчка. Удивленный тем, что его так сморило, он быстро поднялся на ноги. Засунув пистолет за ремень, двинулся к двери. «Это просто нелепо! Какой я идиот! Поверить, будто Господь печется обо мне настолько, чтобы слать письма!»

Он поднял глаза к потолочным балкам.

— Со мной покончено, Господь, — шепотом произнес он. — Я больше не могу. Я смертельно устал, пытаясь тебя отыскать.

И с этими словами он вышел за дверь, твердо решив, что это был последний раз, когда он отправился на поиски Бога. Если он нужен Богу, пусть Бог сам его и ищет.

Он вынул из кармана письмо, обнаруженное в почтовом ящике, и разорвал на мелкие клочки, позволив им унестись в порывах холодного ветра. Усталый пожилой человек, он сошел с крыльца и с тяжелым сердцем направился обратно к машине.

Не успел он пройти пятидесяти шагов по тропинке, как вдруг ощутил спиной теплый ветер. Звонкая птичья трель нарушила стылую тишину. Тропинка перед ним стремительно лишалась снежно-ледяного панциря. Мак, остановившись, с изумлением смотрел, как с земли исчезает белое покрывало, сменяясь яркой растительностью. Три недели весны промелькнули перед ним за полминуты. Он протер глаза, стараясь удержаться на ногах в водовороте перемен. Даже легкие снежинки, которые посыпались с неба, превратились в крохотные лепестки, лениво планирующие на землю.

То, что он наблюдал, разумеется, было невозможным. Снежные сугробы испарились, летние цветочки рассыпались цветными пятнами вдоль тропинки и по всему лесу, куда доставал взгляд. Малиновки и зяблики порхали между деревьями. Белки и бурундуки время от времени перебирались через тропинку, некоторые усаживались и секунду разглядывали его, прежде чем снова скрыться в подлеске. Ему даже показалось, что он видит олененка, вышедшего из темного леса на опушку, но когда он взглянул еще раз, тот уже исчез. И, словно всего этого было недостаточно, ароматы цветов начали растекаться в воздухе, причем не просто терпкие запахи диких горных трав, а богатые ароматы роз, орхидей и прочих экзотических растений, живущих в тропическом климате.

Мак уже не думал о возвращении домой. Страх охватил его, как будто он открыл ящик Пандоры и его затянуло в самый центр безумия, чтобы он потерялся там навеки. Он неуверенно повернулся, стараясь сохранять остатки здравого рассудка.

И был ошеломлен. Жалкая лачуга превратилась в крепкую и красивую избу, она была сложена из ошкуренных цельных бревен, идеально подогнанных друг к другу.

Ни черного подлеска и спутанных кустов, ни шиповника и заманихи — все, что видел теперь Мак, было просто сказочно красиво. Дымок лениво поднимался из трубы в предвечернее небо, означая, что в доме кто-то есть. К крыльцу вела дорожка, обнесенная по бокам невысоким белым забором. Откуда-то доносился смех, может быть, из дома, он не смог определить.

Наверное, вот гак люди сходят с ума.

— Я спятил, — шепотом сказал Мак. — Этого не может быть. Это все ненастоящее.

Подобное место Мак видел когда-то в самых лучших своих снах, отчего окружающее казалось еще более подозрительным. Пейзаж был удивительный, зрелище головокружительное, и ноги, словно сами все решив, понесли его по дорожке прямо к крыльцу. Цветы росли повсюду, смесь цветочных ароматов и душистых трав пробуждала обрывки давно забытых воспоминаний. Он где-то читал, что обоняние вернее прочих чувств пробуждает забытые воспоминания, и сейчас у него в голове замелькали давно погребенные образы из детства.

На пороге он остановился. Голоса явственно доносились изнутри. Мак подавил желание бежать прочь, словно ребенок, который угодил мячом в соседский цветник. «Но если Бог в доме, пользы от этого все равно не много, верно?» Он закрыл глаза и помотал головой, чтобы выяснить, не исчезнет ли галлюцинация, не вернется ли реальность. Но когда он снова открыл глаза, все было на месте. Поддавшись искушению, он протянул руку и коснулся деревянных перил. Они определенно были настоящими.

Теперь он столкнулся с другой проблемой. Что принято делать, когда оказываешься у двери дома, в данном случае хижины, где может оказаться сам Господь? Постучать? Надо полагать, Ног уже знает, что Мак за порогом. Может, надо просто войти н представиться, но и это кажется не менее абсурдным. Да и как к нему обращаться? Называть его Отец, Всемогущий или просто мистер Бог? Или, может, лучше пасть ниц и вознести хвалу, хотя особенного желания падать ниц у него нет…

Пока Мак пытался обрести душевное равновесие, гнев, вроде бы умерший внутри его, начал возрождаться. Уже не беспокоясь о том. что скажет Ногу, подгоняемый яростью, он шагнул к двери. Он решил громко постучать и посмотреть, что из этого выйдет, но, когда уже занес кулак, дверь сама распахнулась и он встретился взглядом с крупной, радостно улыбающейся негритянкой.

Он инстинктивно отшатнулся, но оказался недостаточно проворен. Со стремительностью, которая никак не вязалась с ее габаритами, она преодолела разделяющее их расстояние и обхватила его руками, запросто оторвав от земли, после чего закружила, словно маленького ребенка. При этом она не переставая выкрикивала его имя — Макензи Аллеи Филлипс — так, словно увидела давно потерянного и горячо любимого родственника. Наконецона опустила его на землю и, положив руки ему на плечи, чуть отстранила, словно желая получше рассмотреть.

Мак, дай-ка на тебя взглянуть! Как же ты вырос. Я прямо-таки сгорала от нетерпения, хотела тебя увидеть. Как чудесно, что ты здесь, вместе с нами. Боже, боже, боже мой, как же особенно я тебя люблю! — И с этими словами она снова заключила его в объятия.

Мак лишился дара речи. За считаные секунды эта женщина камня на камне не оставила от всех барьеров, которыми он так старательно себя окружал. Что-то в ее манере глядеть на него, произносить его имя заставило Мака тоже обрадоваться, хотя он понятия не имел, кто она такая.

Внезапно он с изумлением ощутил исходящий от нее аромат. Это был запах с оттенками гардении и жасмина, это были духи матери, которые он хранил в своей жестяной коробке. Он и без того уже опасно балансировал на грани, и теперь обволакивающий запах и подавленные воспоминания доконали его. Он чувствовал, как теплая влага собирается в глазах, слезы стучались в дверь его души. Кажется, негритянка тоже заметила их.

Все хорошо, милый… Я знаю, тебе больно, я знаю, что ты испуган и смущен. Так что давай выплачься. Душе полезно время от времени излить воду, исцеляющую воду.

Мак еще не был готов плакать, пока еще нет, не перед этой женщиной. Собрав все силы, он удержался от падения в черную дыру своих переживаний. Женщина стояла, раскинув руки, явно готовая вновь обнять его. Он чувствовал присутствие любви. Теплое, приглашающее, растапливающее холод.

— Не готов? — поняла она. — Ничего страшного, все будем делать, когда ты захочешь, всему свое время. Ну, заходи же. Можно, я возьму куртку? И заберу пистолет? Он же тебе не нужен, правда? Мы ведь не хотим, чтобы кто-нибудь пострадал?

Мак не знал, что делать и что говорить. Кто она такая? И откуда она все знает? Он словно прирос к тому месту, где стоял, но машинально снял куртку.

Негритянка забрала ее, он протянул пистолет, который она взяла двумя пальцами, словно это была какая-то гадость. Когда она уже повернулась, чтобы войти в дом, в дверном проеме появилась миниатюрная женщина с совершенно азиатскими чертами лица.

— А я заберу вот это, — произнесла она певуче.

Судя по всему, она имела в виду не куртку и не пистолет, а что-то иное и оказалась перед Маком, не успел он и глазом моргнуть. Он замер, когда ощутил нежное прикосновение к щеке. Не шевелясь, опустил глаза и увидел в ее руках хрупкую хрустальную бутылочку и небольшую кисть, похожую на те, какими Нэн и Кейт наносят косметику.

Не успел он спросить, что она делает, как она улыбнулась и прошептала:

— Макензи, мы все питаем к некоторым вещам слабость и стараемся их сохранить, правда? — У него в памяти всплыла жестяная коробка. — Я собираю слезы.

Она отошла в сторону, и Мак поймал себя на том, что невольно щурится, глядя вслед, словно пытаясь рассмотреть ее получше. Но странное дело, ему все равно было сложно сосредоточить на ней взгляд, она как будто мерцала на солнце, а волосы развевались во все стороны, хотя не было ни дуновения ветерка. Было проще смотреть на нее краем глаза, чем прямо в лицо.

Тогда он посмотрел мимо нее и увидел мужчину, выходящего из хижины. По виду он был уроженцем Ближнего Востока, одет словно рабочий, даже с поясом для инструментов и с перчатками. Он непринужденно привалился к дверному косяку и скрестил руки на груди, его джинсы были покрыты слоем опилок, а рукава клетчатой рубашки закатаны, обнажая мускулистые предплечья. Черты его лица были довольно приятны, но не сказать, что особенно красивы. Однако его глаза и улыбка освещали лицо, и Мак не мог отвести от него взгляд.

— Элозия? — переспросил Мак, совершенно ничего не понимая.

— Нет, ты не обязан называть меня Элозией, просто это имя я люблю больше остальных, оно имеет для меня особенное значение. — Она сложила руки на груди и подперла пальцами одной руки подбородок, словно напряженно размышляя над чем-то. — Можешь звать меня так, как зовет Нэн.

— Что? Ты же не хочешь сказать… — Мак еще больше растерялся. Это, конечно же, не тот Папа, который прислал ему письмо? — Я имею в виду, не звать же мне тебя Папой?

— Именно, — ответила она и улыбнулась, дожидаясь его ответа, хотя он вовсе не порывался что-то сказать.

— Теперь я, — вмешался мужчина, которому было лет тридцать на вид, а ростом он был чуть ниже Мака. — Я занимаюсь ремонтом, стараюсь поддерживать все вокруг в порядке. Люблю поработать руками, хотя, как тебе подтвердят, мне нравится и готовить, и возиться в саду не меньше, чем им.

— Судя по внешности, ты с Ближнего Востока. Может, араб? — высказал догадку Мак.

— На самом деле я пасынок этой большой семьи. Я еврей, а если точно, родом из Дома иудеев.

— Так ты… — Мак внезапно споткнулся о собственную догадку, — Получается, ты…

— Иисус? Да. И можешь звать меня так, если угодно. В конце концов это имя стало моим. Мама звала меня Иешуа, но всем известно, что я также откликался на имя Джошуа или даже Иессей.

Все, что видел и слышал Мак, не укладывалось у него в голове. Это было так невероятно… Внезапно ему показалось, что он теряет сознание. Чувства захлестнули его, разум тщетно старался совладать с полученной информацией. И когда Мак уже был готов рухнуть на колени, к нему снова приблизилась азиатка, заставив переключить внимание на нее.

— А я Сарайю, — произнесла она, чуть поклонившись, — Хранительница садов, помимо всего прочего.

Мак все не мог решить, как ему относиться к происходящему. Кто из этих людей Бог? Может, они просто галлюцинация или ангелы, а Бог придет позже? Такое кого угодно смутит. Раз их трое, может, это некое подобие Троицы? Но две женщины и мужчина, причем ни один из них не европеец? С другой стороны, откуда у него такая уверенность, будто Бог должен быть белым? Мысли разбегались, поэтому он решил сосредоточиться на вопросе, ответ на который хотел получить больше всего.

— Так кто же из вас, — с усилием проговорил Мак, — Бог?

— Я, — ответили все трое хором.

Мак переводил взгляд с одного на другого, и хотя еще не сознавал толком, что сейчас видит и слышит, он почему-то им поверил.

Мак попятился, чувствуя себя окончательно сбитым с толку.

— Есть еще кто-нибудь? — спросил он слегка осипшим голосом.

Все трое переглянулись и засмеялись. Мак тоже невольно улыбнулся.

— Нет, Макензи, — хихикнула негритянка. — Мы все, что у тебя есть, и, поверь, нас более чем достаточно.

Мак снова взглянул на азиатку. Эта изящная особа могла быть родом из Северного Китая, Непала или даже Монголии. Определить было трудно, так как приходилось напрягать зрение, чтобы просто смотреть на нее. По ее одежде Мак определил, что она занимается огородничеством или садоводством. За ремень были заткнуты рабочие перчатки, но нетолстые кожаные, как у мужчины, а из хлопка и с резиновыми пупырышками, такие Максам надевал, работая в саду. На ней были простые джинсы с вышитыми узорами по низу штанин, спереди припудренные пылью — похоже, она недавно стояла на коленях, — и яркая блуза с вкраплениями желтого, красного и синего цветов. Но Мак понимал, что все это скорее впечатление от нее, чем ее истинный вид, потому что она то вплывала в ноле его зрения, то ускользала.

Тут мужчина подошел к Маку, взял за плечи, поцеловал в обе щеки и крепко обнял, и Мак тотчас понял, что этот человек ему нравится. Когда мужчина отступил назад, к Маку снова приблизилась женщина азиатской наружности, на этот раз она обхватила его голову руками. Постепенно и целенаправленно она приблизила к нему свое лицо, и когда он уже решил, что будет поцелуй, она остановилась и заглянула ему в глаза. Маку показалось, он видит сквозь нее. Затем она улыбнулась, и исходящие от нее ароматы как будто сняли громадный груз с его души, словно до сих пор он тащил на спине рюкзак с полным снаряжением.

Мак внезапно почувствовал себя легким, как воздух, словно он уже парил над землей. Она обнимала его, не обнимая. И лишь когда она отстранилась, он осознал, что его ноги по-прежнему касаются пола.

— О, не обращай на нее внимания, — засмеялась негритянка, — Она на всех производит такое впечатление.

— А мне понравилось, — пробормотал он.

Все трое снова засмеялись, и Мак понял, что на этот раз он смеется вместе с ними, не зная над чем и не стремясь узнать.

Когда они наконец успокоились, негритянка обняла Мака за шею, притянула к себе и сказала:

— Ладно, мы знаем, кто ты такой, но, полагаю, нам тоже следует представиться. Я, — она пылко взмахнула руками, — домоправительница и повариха. Можешь звать меня Элозия.