• Главная
• Контакты
• Нашёл ошибку
• Прислать материал
• Добавить в избранное

Затея хозяина бродячего цирка была очень проста и очень выгодна. Этот человек не первый год колесил по дорогам, давая представления в городах и деревнях. Он хорошо знал, что любят люди. Не один человек, а именно люди, толпа, столь охочая до зрелищ. Он понял это, когда ему довелось увидеть в одном из городков, в который он заехал со своим цирком, публичную казнь. Одному человеку вряд ли доставило бы удовольствие наблюдать за тем, как кого-то вздергивают на виселицу. Но толпа воспринимала это развлечение. Острое, жутковатое, но развлечение. И когда все закончилось, хозяин цирка прочитал в глазах сотен людей, которые стали на это время одним огромным организмом, лишь разочарование — очень уж быстро отмучился осужденный.

Из этого шут вынес хороший урок — то, что может быть противно одному человеку, почти наверняка порадует толпу. Поэтому он и предложил Рафи место в своей труппе. Он взял его в качестве матадора. Слепого матадора-шута.

— Все очень просто, Рафи, — сказал хозяин, когда юноша закончил свое выступление и они вернулись в фургон. — Перед выступлением Луиса на арену будешь выходить ты. Я куплю совсем маленького бычка, теленка. Рога мы ему подпилим, наденем на них кожаные чехлы. И ты будешь сражаться с ним вслепую. Опасности для тебя никакой. Ну, разве что пара синяков. Бычка, конечно, убивать не будешь… Да у тебя все равно и не получится… Так что выходить будешь с деревянной шпагой… Чтобы все было похоже на настоящую фаену. Покажешь публике свои китэ, разогреешь ее немного, и все, можешь отдыхать. Одно выступление в два дня. Не так уж и много, верно? А за это я буду платить тебе процент со сборов. Поначалу много не обещаю, посмотрим, как ты себя покажешь… Да и, как я вижу, деньги для тебя не главное. Ну, что скажешь?

Рафи стиснул зубы. Его хотели превратить в клоуна, выставить на посмешище… Да что он! Клоунаду делали из самого боя быков. Первым порывом Рафи было плюнуть в лицо этому шуту и убраться отсюда. Но…

Он представил себе свою будущую жизнь. Без Марии, без быков, без возможности видеть. До конца дней ему предстоит жить на содержании ненавистного дяди и братьев. До конца дней он будет сидеть на пороге своего сарайчика, видя вокруг лишь тьму и зная, что ничего уже изменить нельзя. И ему стало страшно. Страшно по-настоящему, не так, как страшно перед быком или разъяренным дядей. Черный, мутный, тяжелый, пригибающий к земле страх — вот что почувствовал Рафи, заглянув в свое будущее. Заглянув без самообмана. Без всяких: «Посмотрим, может, все еще будет хорошо». Без пустой надежды на чудо. Ему стало страшно. И тогда Рафи согласился.

— Ну, вот и хорошо, — ответил хозяин. В его голосе не было ни злорадства, ни удовольствия от унижения другого. Он ничего подобного не испытывал. Он был дельцом. И если бы Рафи мог принести ему большую выгоду, выполняя другую, не столь унизительную работу, он никогда не предложил бы ему выступать в качестве клоуна.

— Вот и хорошо, — повторил шут. — Будешь жить в фургончике вместе с Луисом. Он тебя немного подучит. Да и поговорить вам будет о чем. И не считай себя жертвой, Рафи. Я не знаю, зачем тебе так нужно ехать с нами, но вижу, что у тебя есть какая-то очень важная для тебя цель. Так вот, жизнь устроена так, что рано или поздно приходится выбирать между своей целью и собственными представлениями о том, что хорошо, а что плохо. Но если ты сделал выбор в пользу цели, то не стоит считать себя обманутым. Это бесполезно и глупо. Принимай себя, принимай свой выбор. Я открою тебе один маленький секрет — в этом мире никто тебе не скажет, какой выбор был бы правильным. Что бы ты ни выбрал, какое бы решение ни принял, оно верно только потому, что принял его ты сам.

Так Рафи стал артистом бродячего цирка. Случилось то, что должно было случиться еще пять лет назад. Сбывается любое желание, если оно является достаточно сильным. Свое желание определяет человек. Но сроки его исполнения устанавливает мир. Правда, мир оставляет за собой и право вносить свои коррективы в исполняемое желание.

Рафи нелегко далась роль клоуна. Поначалу быка изображал сам хозяин цирка. Он решил дать возможность юноше немного привыкнуть к арене и хохоту публики, прежде чем выставлять против него настоящего бычка. Ведь и полугодовалый теленок может покалечить человека. Поэтому шут смастерил некое подобие рогов, взяв два настоящих рога коровы, подпилив их и закрепив на поперечной перекладине, и выходил с этим сооружением на арену. Клоун-бык против клоуна-матадора.

Разумеется, вначале все шло не совсем гладко. Нет, бык-то был хорош. Он так яро взрывал «копытом» песок, так натурально мычал и бешено вращал глазами, что публика то и дело покатывалась со смеху. А вот матадор вел себя вяло. Было видно, что он каждым движением делает одолжение толпе.

А кому такое может понравиться? Спасло Рафи от освистывания только то, что «бык» постоянно брал верх в этих схватках. Каждый раз, когда клоун, незаметно подкравшись сзади, «рогами» поддевал матадора и заставлял ткнуться его носом в песок, зрители одобрительно кричали и улюлюкали, осыпая Рафи шуточками и овощами.

Он молча поднимался, вытирал лицо и снова брал в руки мулету. Его душила ненависть к этой орущей, плюющейся, хохочущей толпе, но он лишь сильнее стискивал зубы. Клоун был прав — он сделал свой выбор, и жаловаться теперь не было смысла. Оставалось только терпеть и надеяться, что рано или поздно, но все это закончится. Однако понимать и надеяться — это одно, а выходить каждый день на арену, где тебя ожидает лишь очередное унижение, — это совсем другое. И Рафи не мог ничего поделать со своей ненавистью и презрением.

Однажды, после особенно неудачного представления, хозяин позвал юношу в свой фургон.

— Мне не нравится, как ты выступаешь, — начал он после долгого молчания, во время которого Рафи сидел, понурив голову. — Но то, что не нравится мне, — мое личное дело. Куда хуже, что твои выступления не нравятся публике. Это намного хуже, приятель. Для тебя. Ты думаешь, я буду держать в труппе человека, который не хочет нормально работать? Заметь, не «не может», а именно не хочет…

Рафи промолчал. Ему нечего было ответить. Не рассказывать же, что творилось у него в душе, когда он лежал на песке под градом гнилых овощей, даже не имея возможности посмотреть в глаза тем, кто его освистывал. Вряд ли хозяин это сможет понять. А даже если и поймет? Что это изменит? Для него важно лишь одно — деньги. Поэтому Рафи сжал губы и еще ниже опустил голову.

— Ну, и что же ты молчишь? Пойми, Рафи, мне не доставляет удовольствия видеть, как над тобой хохочет толпа. Кстати, если ты не знаешь, то я тебе скажу: хохотать она может очень по-разному… И все здесь зависит только от человека, который находится на арене. Она может смеяться весело, зло, злорадно, добродушно, презрительно, ненавидяще, одобрительно, восхищенно… Да еще много как. Она может смеяться вместе с тобой или над тобой. И это выбирать тебе… Ты же почему-то выбрал для себя самый плохой вариант и теперь возненавидел за это других. Зачем? Что тебе это дает? Право на злость?

Хозяин помолчал немного, ожидая каких-нибудь возражений от Рафи, но их не последовало. Юноша был озадачен таким поворотом разговора.

— Я тебя не звал в свою труппу. Ты сам этого хотел. Верно? — продолжил клоун, видя, что юноше сказать пока нечего. — Это был твой первый выбор. Я тебе сказал, сказал прямо и четко, какую работу я могу тебе предложить. Ты согласился.

Причем опять-таки без всяких уговоров. Это был твой второй выбор. Ты мог стать для зрителей кумиром, но стал жалким посмешищем. Это был твой третий выбор… Смотри, никто ни к чему тебя не принуждал. Так кого ты ненавидишь? И главное — за что?

— Как я мог бы стать кумиром? — наконец подал голос Рафи. — Я, слепой, как крот…

— Покажи ты им то, что показал мне тогда, в той деревне, где мы познакомились, они бесновались бы от восторга. Мужество преодоления, Рафи, мужество преодоления… Вот, что по-настоящему достойно уважения. Для них ты смешон не потому, что слеп, а потому, что слался. Они видят перед собой маленького человека, безвольно опустившего руки. Как они должны к тебе относиться? В лучшем случае жалеть… А ведь смеяться над тем, что жалеешь, так легко. Но попробуй посмеяться над тем, что уважаешь.

— И все равно, я не понимаю… Даже если я выйду против молодого быка, настоящего быка. Это ведь все равно будет клоунада. Я не смогу показать настоящее владение мулетой или шпагой…

— Конечно, не сможешь. Но ты сможешь показать, что не сломался. Ты сможешь показать свою волю, решимость и мужество бороться со своей слепотой. Если для тебя все будет всерьез, то и для них это уже не будет пустым развлечением. Люди любят смотреть драму. У большинства из них серая пресная жизнь. И не потому, что она так сложилась. А лишь потому, что у них не хватает смелости и мужества самим стать участниками трагедии. Тысячи смотрят на то, как матадор рискует жизнью на арене. Но единицы сами выходят к быку. Почему? Ведь возможность есть у каждого… Да потому, что смотреть на чужую игру со смертью очень волнующе, но абсолютно безопасно. Это замечательное сочетание… Вроде испытываешь острые ощущения, но при этом твердо знаешь, что вернешься домой целым и невредимым. Так же притягивает чужое мужество… Поверь, они будут смотреть не на то, как ты владеешь мулетой и управляешься с быком. Они будут смотреть на человека, который смог взять в руки мулету и выйти против быка… Пусть даже и совсем молодого.

— Не знаю, получится ли у меня, — сказал Рафи.

— Получится. Если перестанешь думать, что ты жертва… А чтобы избавиться от этой иллюзии, постоянно напоминай себе, что ты не центр мироздания, который вдруг все вознамерились обидеть. Следуй своему выбору. Следуй ему, чего бы тебе это ни стоило. На гору восходит только тот, кто готов умереть ради вершины. Если есть сомнения на этот счет, забудь о своей цели, все равно у тебя ничего не получится. Будь готов умереть ради цели, Рафи. Ради любой цели. Даже самой пустячной… Только так ты сможешь сделать в своей жизни хоть что-нибудь. Будь готов умереть. Побеждает только тот, кто ради победы готов отдать жизнь. Это самая сложная наука, но она — единственное, что стоит принимать в расчет. Ну и, выходя на арену, помни о том, что ты не самая важная на этой земле птица, над которой никому не позволено смеяться. Это тебе поможет.

Рафи молча кивнул. Ему нужно было подумать над тем, что сказал хозяин. Слишком неожиданно было слышать эти слова от того, кого привык считать не очень удачливым клоуном и расчетливым дельцом.

— И вот еще что, — снова заговорил хозяин цирка. — Я дам тебе еще один раз выйти на арену. Только один раз. Если ты по-прежнему будешь валять там дурака, я тебя выгоню из труппы. Дармоеды-белоручки мне не нужны. Они нигде не нужны… Так что поразмысли над моими словами хорошенько. И помни — только один шанс. Если человек не понимает подобных вещей с первого раза, дальше с ним возиться бесполезно. У нас у всех есть только одна попытка, Рафи. У всех и всегда. Жизнь слишком коротка, чтобы превращать ее в учебный бой с деревянной шпагой. Все, иди.

Труппа остановилась на ночлег в чистом поле. Хозяин решил, что лучше показаться перед потенциальными зрителями утром, отдохнувшими и свежими. Поэтому они остановились в нескольких милях от очередного городка, название которого Рафи ни о чем не говорило.

Сразу после ужина юноша взял свою палку и решил найти какое-нибудь уединенное тихое место, где можно было бы подумать о том, что сказал ему сегодня хозяин. Впрочем, он и так каждый вечер искал уединения. Он держался в труппе особняком, ни с кем не разговаривая без крайней необходимости. Даже со своим соседом по фургончику, матадором Луисом, он сводил все общение к минимуму. Ему казалось, что другие будут либо жалеть его, либо смеяться над ним. Ни то, ни другое его не устраивало. Исключением была Мария… Но где она теперь?.. А все остальные были для Рафи не более чем вынужденными спутниками, своего рода меньшим из двух зол. Так что своих коллег Рафи избегал. Он даже мало кого знал по именам и вообще плохо представлял, кто входит в труппу. Он сам, матадор Луис, клоун-хозяин, жонглер… Кто еще? Кто-то был, Рафи иногда слышал и женские голоса, но кто эти люди и чем занимаются, — его это не интересовало. Важно было только одно — найти Марию. А остальное… Что ему до всего остального?..

Поэтому едва опустела его миска, он встал и отошел от костра. Слепому не нужно долго искать место, где он был бы один. Несколько десятков шагов, и человеческие голоса стихают, запахи тают и вот ты один на один с вечной ночью, окружающей тебя. Один на один с собой, своими мыслями, сомнениями и чувствами…

Рафи снял куртку, бросил ее на землю и сел. Издалека до него доносились голоса и смех артистов, звуки гитары, которые время от времени перекрывало громкое не слишком стройное пение. Но все это было очень далеко, казалось, в другой жизни. А окружал Рафи совсем иной мир, мир ночи. Прохлада, туман, от которого слегка першило в горле, стрекотание сверчков и тихий шелест ветра в ветвях кустов. Рафи неосознанно поднял голову, чтобы посмотреть на звездное небо. Но увидел лишь тьму…

Слова хозяина странным образом внесли некоторое успокоение в душу юноши. И дело даже не в том, что после них он смог хоть немного, хоть самую малость, но изменить отношение к своей слепоте. Благодаря тому, что сказал хозяин, Рафи понял, что тот мирок, в котором он жил все эти годы, — не что иное, как его иллюзия. Все те правила, которые он установил для себя, все ценности, которые создал и которые считал единственно правильными, все те образы, которые он заботливо, мазок за мазком, нарисовал для себя и в которые безоглядно поверил, — все это лишь его представление о том, что его окружает, а не настоящий мир. Там, всего на расстоянии вытянутой руки, существуют другие правила, ценности и образы. Другие не значит неправильные… Но и не значит, что верные. Просто другие. И каждый маленький мирок имеет право на существование. А следовательно…

Додумать Рафи не успел. Он вдруг услышал легкие шаги у себя за спиной. Он вскочил и завертел головой по сторонам, будто надеясь что-то увидеть. Человек подошел ближе.

— Не путайся. Это я, Вероника… Ты знаешь меня? Ничего, если я посижу немного с тобой?

Рафи уже слышал этот голос, но не мог вспомнить, кому он принадлежит. Кто эта Вероника?.. То ли акробатка, то ли танцовщица..

— Н-нет… — от неожиданности Рафи немного растерялся.

— Правда? Я не хотела тебе мешать, но.,. Надоело слушать эти слезливые песни, которые знаю наизусть, и одни и те же разговоры. Ты правда не против, если я немного побуду здесь? Спать не хочется. Сегодня такая красивая ночь… На небе полно звезд.

— Я не знаю, — сказал Рафи, немного придя в себя. Он снова опустился на землю, — Садись, если хочешь.

Ему было немного досадно, что его отвлекли от размышлений, но не хотелось обижать девушку. Он почувствовал, что она села рядом. Очень близко. Так, что их плечи соприкоснулись, и Рафи почувствовал тепло ее тела. По спине побежали мурашки…

— Почему ты никогда не остаешься с нами после ужина? — спросила Вероника.

— Не знаю… Я люблю быть один, — ответил Рафи.

— Тебе никогда не бывает скучно одному?

— Я привык.

— К этому можно привыкнуть?

— Ко всему можно привыкнуть.

— Но зачем? — спросила Вероника. — Для чего привыкать к одиночеству, если ты можешь быть не одиноким? Для чего привыкать к плохому, когда совсем рядом хорошее, стоит только руку протянуть?

— Что плохого в одиночестве? — возразил Рафи.

— А что хорошего?

Они замолчали. Досада, которую испытал Рафи, теперь переросла в глухое раздражение. В самом деле, и что здесь понадобилось этой акробатке? Почему ей не сидится вместе со всеми? Захотелось пожалеть слепого парня? Или простое любопытство?.. И то и другое казалось Рафи одинаково противным.

— Ты все-таки сердишься на меня за то, что я помешала тебе, — услышал он уверенный голос девушки. — Только поле-то не твое, так? Так что сидеть здесь всем дозволено.

— Ну и сиди, — сказал Рафи. — А я пойду. Поле большое…

Он встал и нагнулся за курткой. Однако девушка продолжала сидеть на ней, как ни в чем не бывало. Словно куртка принадлежала ей.

— Почему ты такой злой? — спросила Вероника.

В ее голосе не было обиды или кокетства. Одно лишь любопытство. Будто она спросила, сколько Рафи лет.

— Я не злой, — растерянно ответил юноша. Его сбил с толку тон, которым был задан вопрос Спроси она как-то иначе, Рафи просто ушел бы, оставив куртку на земле. Но вот это серьезное любопытство, словно девушка действительно была уверена в том, что он злой человек, и просто захотела выяснить причину этого, заставило его задержаться.

— Как же не злой? Ты хочешь уйти только потому, что я сказала, будто не вижу ничего хорошего в одиночестве. И мало того, вырываешь из-под меня куртку, чтобы я осталась сидеть на холодной земле.

Все это было сказано совершенно серьезно.

— Ты и правда так думаешь? — спросил Рафи. И тут девушка расхохоталась. Так весело и искренне, что Рафи и сам невольно улыбнулся.

— Конечно, нет! — воскликнула Вероника. — Не обращай внимания, я просто шучу. Если бы ты почаще разговаривал с нами, давно бы уже знал, что я не могу долго быть серьезной. Вот это по-настоящему скучно. Если ко всему относиться всерьез…

Она вздохнула, не договорив, и Рафи подумал, что, наверное, она махнула рукой.

— А что будет, если ко всему относиться всерьез? — спросил он, снова присаживаясь рядом.

— Да уж ничего хорошего, — хмыкнула девушка. — Засохнешь, как дерево в пустыне. Смех — это как вода. Что бы делали деревья без воды?.. То-то же.

— Ты хочешь сказать, что я похож на засохшее дерево?

— Еще как! Такое скорченное, скрюченное, почерневшее, с облезлой корой… Фу, гадость какая!

— Спасибо, — немного обиженно сказал Рафи. Девушка снова рассмеялась. Юноша вдруг заметил, что ее смех очень похож на смех Марии.

— Ты опять обижаешься. Это все потому, что ты не хочешь посмеяться.

— Над собой?

— Конечно! Это самое главное, что должен уметь человек, если хочет что-то хорошее в этой жизни сделать, — смеяться над собой. Без этого никуда.

— Что-то похожее мне говорил сегодня хозяин.

— Немудрено. Он часто об этом говорит. А уж мне так все уши прожужжал,

— Почему?

— Потому что я его дочь.

— Хозяин цирка — твой отец? — Рафи почему-то удивился.

— Ну да. Я же говорю, тебе чаще нужно разговаривать с людьми. Мог бы узнать много нового и интересного.

— О чем?

— Да о чем угодно. Например, обо мне, — девушка хихикнула. — Ну да ладно, не хочешь ничего знать, не надо. Расскажи тогда о себе.

— Что рассказать?

— Да что хочешь… Ну хотя бы, зачем ты подался в бродяги?

— Это тебя отец попросил разузнать?

— Так и думала, что ты это спросишь, — вздохнула Вероника — Ничего умнее придумать не мог, да? Весь мир озабочен тем, что, как, почему и зачем ты делаешь!

— Нет, но…

— Это я тебя спросила, а не мой отец. И вообще, если хочешь со мной дружить, забудь о том, что мой папа хозяин этого балагана. Ну, так ты скажешь, как очутился здесь и для чего тебе это было нужно? — напористо спросила Вероника.

— Это долгая история, — проговорил Рафи. — Очень долгая… Но если коротко — я ищу одного человека. Очень нужного мне…

— И ты надеешься найти его, путешествуя с нами?

— Ну да.

— Это женщина?

— Да… Девушка.

— Понятно, — холодно сказала Вероника. — Вечная любовь и все такое, да?

— Зачем ты так?

— Но ведь ты ее любишь?

— Наверное, да..

— Наверное?

— Понимаешь, она очень много для меня сделала..

— Она красивая?

— Не знаю… Мы познакомились, когда я уже не мог видеть.

— Странно… Ты не уверен, что любишь ее, не знаешь, красивая она или нет, но все равно подался в бродячие артисты, чтобы ее найти. Странно, — повторила девушка

— Да ничего странного, она очень много для меня сделала. С ней я забывал о своей слепоте. Было не так темно… Это трудно объяснить. Да и не нужно, пожалуй. Ближе ее у меня никого никогда не было.

— Почему же она сбежала? — хмыкнула Вероника

— Она не сбежала, — чуть резче, чем ему хотелось, сказал Рафи. — Она просто уехала

— Зачем?

— Не знаю.

— Куда?

— Она не сказала…

— Значит, сбежала, — категорично сказала Вероника — Если ты не знаешь, то люди именно так и сбегают — внезапно уезжают, не говоря, куда и зачем. Впрочем, это не мое дело. Ищи эту, как ее там?..

— Ее зовут Мария.

— Вот и ищи свою Марию.

Рафи почувствовал, как девушка встала. Сразу стало холоднее.

— Ладно, тоскуй о своей любви, — сказала Вероника. — Не буду тебе мешать. Только не засиживайся долго, завтра нам выступать… Поговорим еще после представления, ладно?

— Конечно, — ответил Рафи. — Если ты не обиделась… Мне показалось, что я тебя чем-то расстроил.

— Нет, я не обиделась. С чего это мне вдруг обижаться? Просто немного завидую этой твоей Марии.

— Завидуешь? Почему?

— Меня никто не бросился бы разыскивать, вздумай я убежать.

С этими словами девушка ушла, и Рафи остался один. На поле лег сырой туман, и сидеть стало холодно и неуютно. Юноша попробовал вернуться к своим размышлениям о том, что говорил ему клоун, но мысли упорно возвращались к его дочери. Что-то в ней привлекло Рафи, несмотря на то, что их разговор едва ли можно было назвать теплым и дружеским. Слишком она была прямолинейна и напориста. Но в этом было больше попытки защититься от чего-то, нежели настоящей враждебности.

Рафи посидел еще немного, пока сырость и холод не проникли под одежду и не заставили его отправиться в фургон. Вероника была права — завтра выступление, и перед ним нужно хорошенько выспаться. Завтра он должен показать хороший бой. Пускай это будет всего лишь клоунада. Он заставит толпу вопить от восторга, чего бы это ему ни стоило.