• Главная
• Контакты
• Нашёл ошибку
• Прислать материал
• Добавить в избранное

Деятели литературы в большинстве своём столь многословны в своих мемуарах, что для какой-нибудь жизненной тайны сами себе не оставляют места. Но есть исключения, и одно из них — Фрэнсис Грирсон (настоящее имя — Бенджамин Генри Фрэнсис Грирсон Шепард, 1848–1927), писатель шотландских и ирландских корней, который в возрасте года вместе с родителями переехал в С.Ш.А., где позже был объявлен одним из гениев американской литературы.

В книге «Современный мистицизм и кельтский темперамент» (по которой, между прочим, изучают англоязычную литературу в японских университетах) Метерлинк признался в том, что «не встречал прежде автора столь изысканного и одновременно глубокого».

Имя его прославила «Долина теней», история Гражданской войны, поражающая лёгкостью и изяществом языка. Г.Уэллс, Дж. Б.Шоу и Х.Беллок (так же, как и он, сотрудничавшие с журналом «New Age») считали Грирсона гением современной литературы.

Позже он потряс литературный мир книгой «Война: иллюзии и реальность», затем с совершенно неожиданной стороны взглянул на личность великого американского освободителя в исследовании под названием «Авраам Линкольн: мистик-практик».

С раннего детства Грирсон вращался среди знаменитостей. В 13 лет он получил должность адъютанта при генерале Джоне С.Фремонте. Задолго до обретения литературной славы он стал фаворитом всех королевских дворов Европы: мало кто в современной истории может похвастаться завоеваниями подобного рода.

Что же касается самой загадочной стороны жизни Фрэнсиса Грирсона, то… литературный словарь Вебстера минует её с предельным изяществом. «Он также дал серию фортепианных концертов во многих европейских столицах», — читаем мы. Недоговорка века, если не сказать большего!

Сборник «Писатели XX века» на этот счёт чуть более информативен: «Имея за плечами всего два класса музыкального образования, Шепард вдруг обнаружил в себе необычайный талант пианиста. В 21 год, едва собрав деньги на дорогу, он отправился в Париж, где практически за ночь стал сенсацией музыкального сезона».

Но как удалось безвестному юнцу из Соединённых Штатов, получившему самое поверхностное музыкальное образование, вспыхнуть подобно комете на европейской сцене, провести серию триумфальных гастролей и сделаться любимцем европейского высшего света? Тайна эта слегка прояснилась (или, наоборот, сгустилась?), когда я случайно наткнулся на объявление, опубликованное в 1870 году ведущим лондонским спиритическим журналом «Медиум». Произошло это через год после прибытия Шепарда в Европу:

«Джесси Б.Г.Шепард, знаменитый американский медиум (в последние годы проживающий в Париже), даёт сеансы ясновидения, предсказаний, психометрии и автоматического письма. Возможно диагностирование заболеваний и выявление медиумических способностей у присутствующих. Плата — в зависимости от затраченных времени и усилий. Внимание: музыкальных концертов на этих сеансах не будет».

Вскоре, 6 мая 1870 года, тот же журнал опубликовал автобиографическую заметку под заголовком «Как я стал музыкальным медиумом». О «двух классах музыкального образования» Джесси Шепард в этой статье не упоминает. Напротив, он утверждает, что музыке никогда не учился. Оказывается, способности к ясновидению, восприятию «потусторонних» голосов и целительству Шепард обнаружил у себя в 1867 году. Позже он стал слышать загадочные стуки (источника которых каждый раз не обнаруживалось) и развил в себе дар психометрии (при этом человек, лишь прикоснувшись к предмету, готов рассказать всё его прошлое и охарактеризовать всех, кто когда-либо вступал с ним в контакт). Поворотным пунктом в карьере Шепарда стал январь 1868 года.

«Однажды, когда я находился в театре, ко мне явился дух Рэчел. Она спросила, хотел бы я развить в себе вокальный талант, а затем посоветовала уже на следующий день отправиться к профессору с тем, чтобы тот оценил качество моего голоса.

Так я и сделал: приехав к очень известному музыканту, изложил ему своё дело. Красота и выразительность моего пения поразили его. Сам я прежде о наличии у себя такого дара не подозревал и никогда не догадался бы в себе его открыть.

Профессор высказал мнение, что такой голос продержится не слишком долго: чудо не может быть вечным. Как бы то ни было, за две недели он поставил мне голос окончательно.

Между тем к своему таланту я продолжал относиться скептически: сама мысль о том, чтобы выступить публично, казалась мне почти неприличной. Я поделился сомнениями с профессором. Он ответил, что почёл бы за честь предложить мне спеть «Аве Мария» в церкви Св. Ксавьера, где он сам играл на органе. Это один из самых популярных залов города, и в церковном хоре тут поют выдающиеся мастера вокала. Я пришёл на службу и исполнил предложенные мне партии к немалому изумлению всех присутствующих».

Единственный намёк на контакт с «миром теней» тут — упоминание о явлении «духа Рэчел» (кто она такая, остаётся неясным); об игре на фортепиано пока что, заметим, не идёт и речи.

Между тем уже через два года Шепард считался выдающимся пианистом своего времени и был профессиональным медиумом: так продолжалось до тех пор, пока у него не обнаружился новый талант — литературный. Теперь Шепард мог позволить себе жить на литературные заработки.

Что же помешало нашему герою остаться в истории величайшим музыкантом всех времён? Оказывается, собственное, более чем неожиданное и достаточно смелое признание в том, что играет и поёт он не сам: это духи великих музыкантов прошлого — Моцарта и Бетховена, Россини и Зонтага, Листа, Берлиоза и Шопена — исполняют музыкальные произведения, используя его самого всего лишь в качестве живого инструмента.

Признание это — даже в эпоху расцвета спиритизма, волна которого окатила Европу, — было скандальным и для широкой публики непонятным. Однако поверим Шепарду на слово и посмотрим, до чего дошёл он в своих экспериментах, обратившись к свидетельству князя Адама Вишневского, который побывал на музыкально-спиритическом сеансе Шепарда 3 сентября 1894 года и поделился своими впечатлениями с итальянской газетой «Vessilo Spiritista»:

«Найдя укромное местечко, мы расположились в тесном кругу вокруг медиума, севшего за фортепиано. Едва он взял первый аккорд, как два угла комнаты осветились загадочным светом. Стали прибывать духи великих музыкантов и пианистов: одни — чтобы исполнить свои произведения, другие — чтобы присоединиться к слушателям.

Сначала свою «Фантазию о Семирамидах» исполнил руками Шепарда Тальберг. Произведение это не опубликовано — как и все вещи, исполняемые духами на сеансах этого медиума. Затем зазвучала рапсодия для фортепиано в четыре руки: её исполнили Лист и Тальберг — пламенно, потрясающе торжественно и в блестящей аранжировке. Пожалуй, даже сам Лист, игравший с необычайной страстностью и изяществом (не говоря уж о ныне живущих), не смог бы достичь такой степени совершенства.

Кружок наш состоял отчасти из музыкантов, которые, как и я, бывали на концертах величайших пианистов Европы. Но никто из нас никогда прежде не сталкивался со столь сверхъестественным исполнительским мастерством.

Появившийся на ладони у мадам Д. световой шар ознаменовал прибытие Шопена. Дух его наиграл пианиссимо несколько изысканнейших мелодий, сотканных из тончайших нотных гирлянд, столь отчаянных и печальных, что казалось, сама Польша в тот момент обратилась с мольбою к Богу.

Затем прибыла Жорж Санд. Я выразил признание этому великому духу за то, что он почтил своим присутствием наше собрание, и получил три хлопка по колену. Мадам Д. шутливо приревновала ко мне гостью и тут же удостоилась от неё тех же знаков расположения.

Явился Моцарт: игра его искрилась нежностью, разнообразием и лёгкостью сильфа, что всегда отличало его несравненный гений. Но более всего поразил нас в тот вечер Берлиоз (никогда прежде на сеансах Шепарда не появлявшийся), который явился в сопровождении старших учителей — Листа и Тальберга.

Он начал с того, что решил перенастроить фортепиано — взять на тон выше. На протяжении десяти минут духи работали над инструментом, крышка которого всё это время оставалась закрытой. Когда зазвучала музыка, мы заметили: фортепиано звучит выше на две ноты.

Вещь, исполненная Берлиозом, искрилась сладостностью и совершенством. Сначала нам показалось, будто зазвучали колокола маленькой сельской церквушки… вот и сама она возникла у нас перед глазами! По горному склону к ней спустилась свадебная процессия. Люди вошли в церковь, и тут мы услышали точную имитацию звуков церковного органа: на протяжении всей церемонии бракосочетания они лились тихо и мягко. Затем процессия вышла из церкви и снова вернулась в горы.

Закончив пьесу, Берлиоз с помощью других духов вновь перестроил инструмент и начал играть уже в привычном регистре, но попрежнему с закрытой крышкой. Затем один за другим нас посетили несколько духов. Каждый из них говорил на родном языке. Замечу, что Шепард, кроме английского и французского, другими языками не владеет. Однако в трансе он говорит — точнее, позволяет духам вещать «через себя» — на всех языках мира. Так, Гёте продекламировал несколько строф по-немецки. Дух, назвавшийся Исайей, вещал на древнееврейском. Возник Магомет и заговорил с нами по-арабски.

Появлялись и другие гости из иного мира: они переводили эти речи, обещали нам помощь в деле «психического исследования» и указывали, с какими людьми нам следует вступить в контакт. После сеанса мистер Шепард впал в такое изнеможение, что вынужден был удалиться для отдыха».

Согласитесь, своеобразный отчёт — куда там Безумному Шляпнику с его выходками! От таких откровений самые горячие поклонники спиритизма могут лишиться дара речи. Похоже, подобные восторги экзальтированных поклонников в конечном итоге и лишили Джесси Шепарда шансов на широкое признание.

Впрочем, почему же, как раз признанием-то медиум обделён и не был — его принимали в самых высших кругах, и везде он производил самое потрясающее впечатление. С огромным успехом прошли его концерты во дворце Камберленд (Гмунден, Австрия), организованные герцогиней Камберлендской, сестрой русской императрицы. Послушаем Лорица Вольдемара Тоннера из Гааги, чьё свидетельство было опубликовано журналом «Light» 17 марта 1894 года:

«Я также бывал на концертах мистера Шепарда в Камберленде и не скоро смогу забыть то впечатление, что произвёл он на свою коронованную аудиторию. Сначала комната, в которой расположились зрители, была ярко освещена лампами и свечами, но её королевское высочество герцогиня Камберлендская предложила мистеру Шепарду уменьшить яркость света. Повидимому, она почувствовала, что столь назойливое освещение помешает восприятию музыкальных произведений, которые нам предстояло услышать.

Все лампы были погашены, и концерт прошёл лишь при двух свечах. Думаю, ради столь необычного случая никто не стал бы возражать и против кромешной тьмы, потому что никогда прежде не собирал вокруг себя Шепард столь благородную и умную аудиторию. Во время исполнения медиумом одной из вокальных партий герцогиня Ганноверская, сидевшая рядом с его высочеством герцогом Саксонским и Альтенбургским, не удержалась и вскочила с места. «Никогда в жизни не слыхала ничего подобного!» — воскликнула она.

Королева Дании, сидевшая непосредственно за спиною медиума, заявила впоследствии, что пьеса была исполнена явно в четыре руки, а не в две…»

Почему бы и нет? Тот, кто способен играть на вообще закрытом инструменте, всегда может пригласить свободного духа для участия в очередном дуэте! Но Шепард ведь не только играл, он ещё и пел — причём басом и сопрано. Вот что писала об этом 14 марта 1884 года «Дагблад», одна из ведущих европейских газет:

«Внезапно, в момент экстатического подъёма, бас вдруг перешёл в сопрано, но не сорвался на визгливый фальцет, который так часто раздаётся сегодня с театральных подмостков, а сохранил чистоту и наполненность во всём диапазоне. Словно сверкающие перезвоны разлились по комнате, создав единую, необычайно впечатляющую гармонию. Звуки фортепиано вознеслись фортиссимо, напомнив громовые раскаты, но голос певца и их превзошёл по силе: будто небесный глас провозгласил: «Exelsior!» — и все мы, даже не верующие в сверхъестественное, душою вознеслись к высшим сферам. Сила вдохновения Джесси Шепарда сама по себе удивительна. Но стоит ли искать ей спиритическое объяснение?»

Действительно, стоит ли? Тем более, что за это можно и поплатиться. Генри Киддл, главный инспектор школьного образования Нью-Йорка, в доме у которого Шепард провёл в общей сложности год, вынужден был подать в отставку после того, как публично заявил, что верит в шепардовских «духов». Киддл имел неосторожность признать, что собственными ушами слышал игру Моцарта (экспромтом исполнившего неизвестную симфонию), философские лекции Аристотеля, а также не вполне понятные ему выступления на греческом, древнееврейском, халдейском и арабском языках. Все расценили это признание Киддла как чистейшей воды безумие.

Похоже, Шепард и сам стал постепенно осознавать, что зашёл слишком далеко. На концерты свои он стал приглашать теперь лишь самых близких друзей, и собрания эти теперь всё более напоминали тайные сходки. Наконец, Шепард полностью отошёл от спиритизма, изменил имя и превратился во Фрэнсиса Грирсона. Автор статьи в сборнике «Писатели ХХ века» считает, что сделано это было, чтобы «у публики не возникло впечатления, будто литературная деятельность для него — не более, чем хобби». Но даже в этом случае он под другим именем мог бы продолжать свои загадочные концерты…

Нет, с музыкой всё было кончено. Более того, никто даже не подозревал о том, что Фрэнсис Грирсон имеет какое-либо отношение к спиритизму, вплоть до 1921 года, когда он опубликовал памфлет по поводу «психофонных посланий». Тут только «Писатели ХХ века» запоздало спохватываются: «Грирсон очень интересовался разного рода «психическими явлениями», — читаем мы. — Обладал ли он сам медиумическими способностями, остаётся неясно». Что называется, не в бровь, а в глаз.

Но куда более абсурдно и несправедливо, чем даже эта реплика, выглядит тот факт, что человеку, обладавшему редчайшими музыкальными и литературными способностями, суждено было закончить жизнь в ужасающей нищете. Что ж, Джесси Шепард (он же Фрэнсис Грирсон) никогда не верил в логику: «Интуиция и чувства управляли им, в них он черпал творческую энергию», — утверждает тот же сборник.

Никто так и не смог разгадать тайну жизни этого необыкновенного человека. Заметки о нём Ги Эндора в книге «Король Парижа» скорее сгущают, нежели рассеивают туман. Оказывается, усомнившись в целесообразности продолжения музыкальных опытов, Шепард обратился за советом к самому Александру Дюма. «Это был юный красавец-гигант, — пишет Эндор, — с огромными кистями, покрывавшими каждая по полторы октавы. Не зная нотной грамоты, он способен был на чарующие импровизации и обладал голосом — также нетренированным, но столь завораживающим, что артистическая Европа на концертах его застывала в немом изумлении. Коронованные особы одна за другой становились его поклонниками. Графини толпами влюблялись в этого юного американца, сиявшего красотой ковбойского кольта…» Впрочем, о духах и медиумизме в заметках Эндора мы не находим ни слова.

«… Дюма смущённо признался, что плохо разбирается в музыке».

«Но я в ней тоже не разбираюсь, — воскликнул Шепард. — Впервые в жизни увидев фортепиано, я просто сел за него и заиграл! Почему, как? Не знаю. И боюсь узнать правду…»

Встреча эта произошла, судя по всему, в 1869 году. 1927 год застал постаревшего, опустившегося Джесси Шепарда в Лос-Анджелесе. Его великий роман «Долина теней», подписанный псевдонимом «Фрэнсис Грирсон», всеми позабытый, пылился на складах. Его импровизации, никем не записывавшиеся, оказались потерянными для потомков.

«… Служащая лос-анджелесской службы социального надзора долго стучала в закрытую дверь: хозяин квартиры только что испустил дух.

Она так и не смогла поверить в то, что этот 78-летний старик когда-то гастролировал с вокальными и фортепианными концертами по Европе, что ещё совсем недавно он считался знаменитым писателем и только что заложил свою последнюю драгоценность — часы, подаренные ему королём Великобритании.

Впрочем, ей и не нужно было ни во что верить. Задача её была проста: установить причину смерти. А это было несложно. Старик умер от голода».