• Главная
• Контакты
• Нашёл ошибку
• Прислать материал
• Добавить в избранное

Однажды мой отец принес домой очередную умную книгу и, поставив ее в коридоре за стекло, на самом видном месте книжного шкафа, сказал, что мы все должны непременно ее прочитать. Это был довольно привлекательный томик средних размеров, около 500 страниц, в твердом прошитом переплете с глянцевой обложкой, где на фоне изображения извергающегося вулкана было написано: «Продано более 17 000 000 книг „Дианетика“ на 21 языке. Новое издание. Дианетика современная наука душевного здоровья. Л. Рон Хаббард» <1; обложка>.

В то время мне было шестнадцать. Позади остались восьмой и, так и не законченный, девятый класс в христианской гимназии «Грейс», где далее показушной праведности «молодого стада» миссионерская работа почти никуда не продвинулась. Будучи в очередной раз «потоптан копытами», я, как уже случалось, собрал чемоданы, но в тот раз уехал домой насовсем. Несмотря ни на что, религиозно-просветительский эксперимент южнокорейских протестантов оставил в моей душе не только разочарование. Вторую попытку порадовать родителей неполным средним я снова завалил, зато теперь регулярно посещал квартирные лекции Церкви Объединения и уже собирался отправиться изучать Божественный Принцип на серьезный трехнедельный семинар куда-то в Подмосковье.

Учение Преподобного Сан-Мён Муна уже казалось мне единственно правильным, поэтому не было ничего удивительного в том, что отцовский энтузиазм меня не заразил. Открыв «Дианетику», я прочел лишь мудреные «Фундаментальные аксиомы» на внутренней стороне обложки и начало заинтриговавшей своим названием главы — «Цель человека», где среди прочего говорилось, что цель жизни — бесконечное выживание. Звучало это как-то «по-дарвински бездуховно» и, на мой взгляд, с большой натяжкой подходило разве что для растений и животных. Разделяя Принцип, я полагал, что человеком, прежде всего, движет стремление быть счастливым, а выживание — не более чем средство. Такое начало мне не понравилось, и, поставив книгу обратно, я на многие месяцы о ней позабыл, благо все домашние, включая отца, сделали то же самое.

Наступило долгожданное совершеннолетие. Сан-Мён Мун больше не олицетворял для меня второе пришествие Христа, и Церковь Объединения я давно уже не посещал. Выйдя на улицу проповедовать учение «Истинных родителей» (Муна и его жены), я вскоре понял, что, самоутверждаясь в обретенном мировоззрении, настойчиво пытаюсь указать другим путь, который не знаю сам, доказать абсолютную правдивость того, во что мне лишь хочется верить. Продолжать так дальше было нельзя и я не придумал ничего лучшего, чем просто исчезнуть. Когда АОН высвечивал знакомый номер, я не брал трубку, мучительно дожидаясь последнего звонка, а потом все само прекратилось. За те несколько месяцев в церкви у меня сложилась стройная система взглядов на мир, свое предназначение, прошлое, настоящее и будущее. Я знал основную причину всех проблем человечества и путь избавления от нее. Нашёл друзей, которые разделяли эти же взгляды. И вдруг все это внезапно рухнуло; весь мой внутренний мир оказался опустошён; жизнь превратилась в сплошную безвыходную депрессию. Пережить этот страшный период помогла новая школа, которую подыскала мама, не согласившись с ПТУ-шным вариантом моего дальнейшего образования. Учебное заведение называлось «Философско-культурологической школой имени Н.К. Рериха», а чуть позже — «Школа духовного преображения». Там царила очень позитивная теплая атмосфера, у меня сложились замечательные отношения с ребятами, и зияющая рана после ухода из мунистской общины стала понемногу зарастать.

Я все еще пытался разобраться в себе, найти ответы на вопросы о жизни и мире, и как-то, перебирая папину литературу в книжном шкафу, опять наткнулся на «Дианетику». Немного повертев книгу в руках, я принялся её читать, изо всех сил стараясь преодолеть былую предвзятость. Оказалось, что хотя Дианетика и не содержала в себе подробности сотворения мира и нового божественного откровения, все же затрагивала многое, что смогло пробудить во мне интерес. Особенно подкупала научность представленных утверждений — именно то, чего мне так недоставало в религии. Остаться равнодушным было нелегко. В книге говорилось, что Дианетика является относительно недавней, четко организованной наукой о мышлении, которая в середине уходящего столетия открыла подлинный источник всех человеческих неспособностей, депрессий, семидесяти процентов всех органических заболеваний, гарантируя их излечение и восстановление полного интеллектуального и духовного потенциала, заложенного в человеке. Упоминание прогрессивной роли Дианетики в развитии таких наук как биохимия, эндокринология, цитология и социология, ставило ее в моем понимании, если не выше, то, по крайней мере, наравне с ними. Главной целью Дианетики провозглашалось достижение состояния «клир» посредством специально разработанной методики — одитинга. Клирами также назывались сами люди, достигшие этого состояния. По утверждению основоположника Дианетики — Лафайета Рона Хаббарда, представленного одним из самых известных и читаемых авторов в истории, у клиров не бывает заболеваний, за редким исключением инфекционных болезней и травм, им несвойственны состояния какой-либо подавленности или угнетённости, они никогда не делают глупостей и ошибок (если имеющиеся у них данные верны) и ведут активное, жизнеутверждающее существование, полное творческих свершений и духовного удовлетворения. Особую восторженность пробудило приписываемое клирам подобие фотографической памяти по всем каналам восприятия, которая позволяет вспомнить по своему желанию во всей полноте абсолютно любое мгновение своей жизни, включая период в утробе матери, еще до рождения. Автор был очень убедителен, ссылаясь на бесспорные доказательства, полученные в результате обширных лабораторных и клинических исследований, а адреса более тридцати действующих в России Центров Дианетики явно свидетельствовали о популярности чуда научного прогресса. Наконец, имя небезызвестной Голливудской звезды — Джона Траволты, сверкающее среди тех, кто нашёл Дианетику действенной методикой решения жизненных проблем, стало завершающим фактором в формировании моего положительного мнения. Конечно, это было только очень общее и поверхностное представление, но главное — теперь я твёрдо знал, что существует новая наука, которая может поднять человеческие способности, физическое и душевное здоровье на такой уровень, о котором ранее можно было только мечтать. В состоянии наэлектризованности от прочитанного, я написал письмо в Москву с просьбой выслать мне видеокассету «Как применять Дианетику», о которой говорилось во вклеенном в книгу купоне, и через некоторое время получил ответ:

Здравствуйте Александр Юрьевич!

Меня зовут Елизавета. Я работаю Администратором книжного магазина. Вы хотите купить видеофильм «Как применять Дианетику». Это здорово! Я, конечно, могу Вам выслать этот фильм. Но в С-Петербурге есть Центр Дианетики и там Вы его сможете купить гораздо быстрее и дешевле. Вы сможете там пройти бесплатное тестирование и определить свои способности. Я приглашаю Вас к нам на работу на учебу на одитинг.

Адрес С-Петербургского центра: ул. Разъезжая, д. 44. Телефоны …

С уважением, Елизавета. 26.01.99.

Вообще-то моё имя Алексей и на конверте оно было написано правильно, поэтому, прочтя «Здравствуйте Александр…», первое впечатление несколько подпортилось. Впрочем, с кем не бывает. Я оценил, что обо мне проявили заботу, предложив более выгодный для меня вариант, и, отыскав на карте города Разъезжую улицу, решил как-нибудь туда наведаться.

Помимо письма, в конверт был вложен длинный перечень других книг Рона Хаббарда и вместе с ними напечатанное синим цветом приглашение вступить в ряды некой Морской организации. «Если Вы можете пройти огонь, воду и медные трубы — приходите к нам!» [1], - гласила надпись под большим гербом в виде пятиконечной звезды, посреди двух скрещенных внизу лавровых ветвей. Внутри было сказано, что Морская организация была создана Л. Роном Хаббардом в 1967 году. «Основанная на корабле, она получила название Морской, сохранив при этом традиции и принципы команды. Она имеет много подразделений по всему миру и работает над тем, чтобы сделать эту планету этичной, а всех людей — клирами! Это может быть самая большая игра в мире — помогать людям становиться свободными! Работая здесь, мы улучшаем себя и других! Это важно и очень нужно. Присоединяйтесь к нашей команде, сделайте это СЕГОДНЯ! [1]». При всем желании, сегодня сделать этого я не мог, хотя цели организации мне очень понравились. Я даже представил себя частью дружного сплоченного коллектива, работающего над созданием светлого будущего, и в этом действительно было что-то захватывающее и возвышенное.

Август 1998 подарил россиянам еще одну памятную дату. Моих родителей черный вторник тоже не обошел, потому содержать меня в особенной школе они больше не могли, и я стал учиться неподалеку от дома в казённой 373-ей. К весне дела немного наладились, и я поспешил обратно. По возвращении я пытался наверстать учебную программу, затем узнал, что мое «духовное преображение» никак не влияет на обязанность исполнить долг перед Родиной, и дабы не загреметь в казармы, пришлось снова искать государственное учебное заведение. В общем, я решал множество других проблем и в Центр Дианетики так и не собрался. Потом жизнь как-то сама собой вошла в ровную колею, мне вдруг стало казаться, что я не нуждаюсь в советчиках и способен сам разобраться в своем внутреннем мире. Дианетика опять отошла на задний план в моей жизни, правда теперь уже не как что-то чуждое, а, пожалуй, как «гарантия спасения, на случай если все будет совсем плохо».

Так прошло ещё полтора года. Я, неожиданно для себя, без троек закончил первый курс Санкт-Петербургского социального техникума, куда поступил хотя и на платное отделение, но зато сразу и без экзаменов. Через три года меня ждал государственный диплом о среднем юридическом образовании, и я полагал, что это давало не самые плохие перспективы в моей дальнейшей жизни. В начале лета позвонил Серый — друг детства, с которым мы вместе ходили в один садик, затем учились до восьмого класса в 371-й школе на Благодатной улице, а потом и в гимназии «Грейс». Он рассказал, что его родители куда-то уехали, и кроме него с братом в квартире пару недель никого не будет. Захватив с собой компьютер, я, не раздумывая, переехал к нему. Мы безвылазно смотрели фильмы, слушали музыку, настроили сеть, по которой ночами рубились в «Дюка», короче, отрывались по полной.

В один из этих дней я поехал на Лиговку в «Титаник» за видеокассетой, вылетел из метро, нырнул в переход, и, пройдя под проспектом, стал подниматься на улицу. На выходе я попытался то справа то слева обойти невысокого роста, уже не молодую, но бодрую женщину, однако быстро понял, что она нарочно преградила мне дорогу.

— Вы что-нибудь слышали о Дианетике? — крепко вцепившись в меня, спросила она.

От неожиданности я немного растерялся, но уловив знакомое слово, встал, пытаясь вспомнить, что же это такое.

— Вы слышали что-нибудь о Дианетике? — повторила она с той же интонацией.

— А, Дианетика! Слышал.

— А что именно Вы слышали?

— Книгу читал. Не до самого конца, правда. А ещё недавно смотрел передачу Сергея Доренко, где он говорил, что это одна из самых страшных сект в мире (в свете всего, что мне было известно, это казалось абсурдом, поэтому журналисту я не поверил, но бдительность невольно возросла).

— А Вы всегда верите тому, что говорят по телевизору?

— Нет, конечно.

— Хотите увидеть все своими глазами? Пойдемте, я Вас провожу.

Не дожидаясь ответа, она заключила меня в свои объятия и потянула в противоположную сторону. Такое бесцеремонное обращение мне не понравилось, поэтому я тут же убрал ее руку и твердым голосом заявил:

— Знаете, сейчас я спешу, но если Вы объясните, где находится Центр, я загляну как-нибудь на днях, — меня совершенно не прельщало безотлагательное исследование несектантской сущности Дианетики и, к тому же, после нескольких неприятных случаев с лотерейными лохотронщиками я вообще не очень-то жаждал общения с первыми встречными благожелателями.

— А куда Вы торопитесь?

— В магазин, мне кассету нужно купить… — слишком поздно осознав неубедительность причины, ответил я.

— Ну так Вы успеете. Это всего минут на сорок, максимум час. Вас заинтересовала «Дианетика» — книга, которую Вы прочитали?

— Да, это очень занятно, но сейчас у меня другие планы.

Женщина прилипла ко мне, как банный лист, продолжая настаивать пойти с ней, и обещать, что я об этом ни за что не пожалею. После десяти минут уговоров я немного смягчил свои позиции, и, подумав, что спешить-то в самом деле некуда, решился на короткую экскурсию.

По дороге мы познакомились. Людмила Борисовна начала практиковать методики Рона Хаббарда несколько лет назад, и теперь, будучи опытным специалистом, работала в дианетической организации регистратором. Мы немного прошли по Разъезжей и завернули направо, в темную, длинную арку, на выходе из которой начинался узкий неприятный дворик. Я уже начал волноваться за своё здоровье, как увидел над металлическими воротами впереди большую вывеску с надписью «Центр Дианетики». Мы прошли мимо толпы курящих людей, вдоль параллельно вытянутых одноэтажных построек с розовыми стенами, и зашли направо, внутрь одной из них. Из-за стойки, отгораживающей небольшую каморку при входе, со мною сразу поздоровалась девушка, поинтересовалась, кто меня пригласил, и, что-то отметив в тетрадке, приветливо велела проходить дальше. В помещении было полно народу. Людмила Борисовна усадила меня за один из столов, похожих на большие школьные парты, с обеих сторон которых теснилась, по большей части, молодежь, вдумчиво склонясь за каким-то занятием. Вскоре появилась молоденькая сотрудница Центра и протянула мне двойной лист, где говорилось: «Придите и узнайте кто Вы?» [2]. Она попросила заполнить «этот небольшой тест», который тут же обработают, я сразу смогу узнать свои результаты, а по ходу этого и о Дианетике. На листе было написано: «Оксфордский тест личности — уникальный и одновременно широко применяемый, так как только он дает полную информацию об индивидуальности людей. Он разработан на основе жёстких законов статистики. Поэтому точность и научная оправданность его очень велики — тест примерно на 20 % точнее, чем все другие подобные тесты, и, зная его параметры, Вы избежите массу разочарований в жизни…» [2]

Там также говорилось, что результирующий график будет лежать в следующих зонах: верхняя — где человек выживает, средняя — выживает при благоприятных условиях, нижняя — не выживает вообще. При этом утверждалось, что в любом случае получившиеся параметры становятся всё ниже и ниже, если не составить индивидуальную программу, прохождение которой начнёт их улучшать.

Становилось любопытно. Правда, развернув лист, мой энтузиазм сразу поубавился — нужно было ответить на 200 вопросов! Для каждого предусматривалось три варианта: «Да», «Нет» и «Может быть», для чего следовало закрашивать один из трех кружков. Отступать было поздно, и я принялся их заполнять. Смысл большинства вопросов можно было толковать и так и этак, и я даже несколько раз просил разъяснить, что конкретно имеется в виду, но девушка отчеканивала только, что нужно «писать, как понимаете». Было очень странно, что на основе этих ответов можно получить сверхточные данные об особенностях моей личности, но подумал, что, видимо, в Оксфорде люди неглупые, и списал сомнения на своё невежество. Через час тест был завершён, и его забрали куда-то на обработку. Минут двадцать я провел в ожидании результатов, после чего ко мне подошла уже другая девушка, и сказала, что я заполнил все так, как будто мне это не интересно. Мол, компьютер сие вычислил, поэтому, если я действительно хочу что-то про себя открыть, нужно хотя бы на время заполнения теста стать посерьезнее. Я точно знал, что не стал бы тут сидеть, не будь у меня желания «что-то про себя открыть», но спорить было бесполезно, а уходить — жалко потраченного времени — очень уж хотелось узнать «кто я?». Мириады каверзных вопросов снова были пройдены, и наступило очередное ожидание вердикта. Мою вторую попытку электронная машина, к счастью, приняла, и я наконец-то попал к оценщице тестов. Женщина-азиатка лет 35-ти по имени Софья бросила обеспокоенный взгляд на график, сочувственно вздохнула и, обведя что-то авторучкой, начала разъяснять значение ломаной линии. Мои результаты оказались очень низкими и редкий показатель находился в зоне «выживает при благоприятных условиях» — в основном, я «не выживал». Проблемы были везде, и причем большие. Можно сказать, я находился почти при смерти. Это всерьез меня обеспокоило. Я, конечно, не претендовал на особо высокие характеристики, зная о ряде своих жизненных трудностей, но всё же надеялся увериться хотя бы в своей посредственности. Мало того, Софья напомнила, что если я срочно не начну что-то предпринимать, положение будет все более и более усугубляться.

— Что же мне делать?

— Вам нужно пройти Дианетический семинар Хаббарда, — оживилась Софья, и протянула сложенную пополам салатного цвета рекламку.

«Откройте действительные возможности своего разума!» [3] — только и успел прочитать я, как Софья продолжила:

— Это небольшой, очень простой курс. Он рассчитан таким образом, чтобы его можно было закончить за выходные. Вначале там будет немного теории. Вы ее быстро освоите и сразу же научитесь применять на практике. А потом мы снова встретимся и Вы сами мне расскажете, что Вам дальше делать. Договорились?

— Я?

— Вы.

— Ну, не знаю… А этот семинар платный?

— Он стоит всего четыреста рублей — 50 сам семинар и ещё 350 рублей буклет, — Софья выложила на стол тонкую альбомного типа книжку со знакомым изображением извергающегося вулкана на блестящей обложке.

Четыре сотни рублей для меня были доступными деньгами, но все же и немалыми. Я просил вкратце объяснить суть, чтобы и так всё понять, ссылался на то, что хочу отдохнуть после учебного года, обещал точно прийти в другой раз, но все мои доводы получали достойные объяснения их несостоятельности. Более чем получасовая беседа в таком духе вымотала меня до предела. Казалось, что просто уйти было неудобно — все-таки мне пытались предложить помощь и потратили столько времени. За черными столами в ожидании засыпал очередной желающий узнать результаты своего теста, поэтому в мыслях крутился укор «не задерживать людей». Я был напряжен, изнурен, голоден, хотел домой и уже готов был записаться хоть в добровольцы на фронт, лишь бы сейчас, на время, от меня отстали. Тщетно попытавшись в последний раз найти компромисс, я вырвался на свободу — торопливо проскочив мимо приемной, вышел из Центра и, с облегчением вдохнув прохладный вечерний воздух, поспешил в закрывающийся «Титаник», сжимая в руке квитанцию о предоплате. Ещё Софья выписала мне листок, в котором говорилось следующее: «Уважаемый Алексей Юрьевич! Вы стали членом региональной Санкт-Петербургской общественной организации „Саентологический Центр“. Цель организации: пропаганда философских идей и учения Л. Рона Хаббарда, как руководства для человека в жизни. Центр будет регулярно информировать Вас обо всех новых изданиях Л. Рона Хаббарда, событиях, происходящих в центре, успехах и достижениях других членов центра. Также Вы будете информированы о деятельности НП ГЦХ (Гуманитарного Центра Хаббарда) г. Москва, членом которого является наш Центр. (…) Председатель правления, Шуринова Галина Петровна» [22].

Нашу тусовку у Серого пришлось спешно свернуть. На следующий день я уже был в классе и читал вступление к «Дианетическому семинару Хаббарда» (сокращённо ДСХ): «Дианетический одитинг открыл миллионам людей во всём мире дорогу к более захватывающей и приносящей удовлетворение жизни. Он может сделать то же самое и для вас!» [4; с.2]. Учиться нужно было самостоятельно, руководствуясь указаниями в буклете. Общаться с другими студентами во время занятий строго запрещалось. В случае любых затруднений нужно было поднять руку и ждать, пока подойдёт человек, руководящий курсом, которого здесь называли «супервайзером». В классе их было несколько, но для студентов ДСХ был свой супервайзер. В отличие от книги «Дианетика», всё излагалось значительно проще. Буклет состоял скорее из картинок, нежели текста, поэтому к концу дня я осилил всю теоретическую часть, посмотрел часовой обучающий фильм, и был готов к применению дианетической терапии на практике. В соответствии с целями семинара мне предстояло:

А. Осознать, что с реактивным умом можно что-то сделать <4; с.2>. (Как утверждал Л. Рон Хаббард, реактивный ум (он же «реактивный банк» или просто «банк») — это часть разума, в которую записаны моменты жизни человека, содержащие болезненные эмоции и физическую боль. Когда окружающая обстановка, в которой человек находится в настоящий момент, имеет достаточно общего с элементами записей реактивного банка, происходит рестимуляция. Это значит, что человек в каком-то смысле начинает подсознательно переживать эти случаи из прошлого, снова испытывая в настоящем времени неадекватные эмоции, проявляя нерациональное поведение или заболевая, хотя никаких объективных причин этого не существует. «Реактивный ум неподвластен волевому контролю человека, он применяет силу, управляя сознанием человека, его целями, мыслями, телом и действиями» [4, с.40]).

Б. Получить опыт обращения с реактивным умом как в качестве одитора, так и в качестве преклира <4; с.2>. («Одитор — это человек, который применяет дианетические процедуры по отношению к людям для улучшения их состояния» [4;с.132]. «Преклир — человек, который получает дианетический одитинг и таким образом находится на пути к клиру» [4;с.133]).

По соседству с большим помещением, где мы занимались, был еще один класс, поменьше — класс практики ДСХ. Там находились несколько пар студентов, сидящих на стульях, друг напротив друга. Под присмотром уже другого супервайзера они тренировались в применении Дианетики, каждый новый раз меняясь ролями (вначале один был преклиром, а другой одитором, а затем наоборот). Кроме того, я обратил внимание, что у стены находилась кушетка, на которой лежал человек, а рядом стоял другой и все время повторял лежащему: «Почувствуйте мой палец. Почувствуйте мой палец». В буклете про это ничего не говорилось и оттого происходящее казалось только интереснее.

Процедура одитинга состояла из десяти точных шагов. Основной смысл её сводился к тому, что преклира просили многократно рассказывать какой-нибудь случай из его жизни, когда он испытал физическую или эмоциональную боль, так, как будто это происходит с ним в настоящий момент. Каждый новый раз одитор побуждал его вспоминать новые детали задавая вопросы вроде: «Что ещё Вы видите?», «Что Вы слышите?», «Во что Вы одеты?» и тому подобное. Так продолжалось до тех пор, пока преклир не испытывал веселья в отношении этого случая, которое должно было свидетельствовать о высвобождении замкнутой в нём энергии. Обычно на этом сеанс терапии завершался.

Вначале супервайзер попросила меня продемонстрировать на кукле, как я буду проводить одитинг, если бы она была настоящим преклиром. Затем мне назначили напарника из числа таких же студентов-новичков, как и я, и началась первая в моей жизни сессия одитинга (сессия — это время, в течение которого он происходит). Несколько раз я побыл одитором. Студенты, которых мне назначали, получали по их словам улучшения, и лишь один, примерно на десятой минуте сказал, что это полная чушь, поднялся и ушёл. Супервайзер говорила, что я все делаю правильно и проводить одитинг, в общих чертах, вроде бы, научился. Но вот сам, в качестве преклира, я никак не мог почувствовать того веселья, о котором говорили остальные.

После нескольких неудач со студентами мне назначили профессионального одитора — Катю. Катя была очень обаятельной молодой женщиной лет 30-ти. Вероятно замужем. На ней было длинное, ниже колен, платье в цветочек, каких-то теплых неброских тонов. Рыжие прямые волосы, добрые глаза и приятный спокойный голос. Яркое летнее солнце время от времени заливало ее лицо. Она щурилась, прикрываясь ладонью, и при этом очень мило и нежно улыбалась. В отличие от предыдущих сессий, где я обращался к неприятным моментам, она попросила вспомнить несколько случаев, когда я, наоборот, был счастлив и через минуту на моих глазах появились слезы. Катя спросила, в чем дело, а я рассказал, что стал невольно сравнивать те по-настоящему прекрасные моменты далёкого прошлого с тем, каким все стало теперь. Что-то близкое по смыслу понятию «чувство», но более тонкое, трудноописуемое, невероятно важное для полноценного бытия, постепенно ушло из моей жизни и теперь лишь в редкие мгновения я ощущал, что это что-то всё ещё живет во мне, но не может, как раньше, проявиться в полную силу. И чем старше я становлюсь, тем реже эти мгновения появляются в моей жизни. Каждый новый год, возможно, безвозвратно отдаляет надежду, что когда-либо я смогу снова наполнить этими упоительными, тонкими эмоциями свое существование и обрести возможность как в детстве испытывать полное, всепоглощающее счастье. Мне больше не хотелось терзать себе душу. Внимательно выслушав, Катя сказала, что так бывает, и попросила просто поведать что-нибудь о себе. Мы стали говорить на какие-то отвлеченные темы о том, где я учусь, чем занимаюсь, есть ли у меня друзья, братья или сестры, а когда я немного успокоился, предложила еще раз повспоминать хорошие моменты. Катя вызывала во мне волшебное вдохновляющее чувство, поэтому я решился попробовать вновь. Так прошел оставшийся вечер.

На следующий день Катя снова была моим одитором. Вначале, как и вчера, она попросила меня вспомнить приятный случай из моего прошлого, затем еще несколько. Отметив, что теперь это дается мне без особого труда, Катя сказала, что пора возвращаться к методу, который я изучал на семинаре, и который не приносил результатов, когда меня одитировали студенты. Без особого энтузиазма, но покорно повинуясь, я закрыл глаза. Как и полагалось, я стал многократно рассказывать какой-то неприятный случай. Никакого результата не было. Затем мы перешли к другому эпизоду, более раннему, как-то связанному с первым, но долго-долго опять ничего не происходило. Последний инцидент заключался в том, как я ребенком на даче пытался залезть на березу, зацепившись за древесный гриб сачком для ловли бабочек. Держась за его рукоятку, я хотел ухватиться за первую нижнюю ветку, а оттуда уже лезть дальше на дерево. Когда я повис всем телом на тонком проволочном ободке сачка, гриб оторвался и вместе со мною полетел прямо в канаву, проходящую рядом с березой. Хотя никаких травм я не получил, я ужасно перепугался, заревел, кое-как вылез — весь мокрый, с ряской на волосах, лице и одежде. Короче, маленькая детская трагедия. Несколько раз я пересказал этот случай, а потом вдруг резко вспомнил, что тогда был в сандалиях с гладкой подошвой, и что именно из-за них нога легко соскочила с опоры на березовой коре, и я не смог правильно распределить вес. В этот момент я почувствовал, что меня буквально распирает от радости. Улыбку было невозможно сдержать, мне хотелось смеяться, и это было удивительно классное состояние, не похожее на просто хорошее настроение. Оно было гораздо сильнее, ярче. Катя тоже выглядела очень довольной. Более чем пятичасовая сессия закончилась, и, переполненный своим духовным достижением, я даже не поблагодарил ее как следует, вспомнив только сухое «спасибо». Это был мой первый успех от дианетического одитинга. Впрочем, «тонкие эмоции» меня так и не посетили. Минут через 10 эйфория в значительной степени угасла, но главное, я понял, что одитинг работает и, таким образом, доказывает действенность разработанной Роном Хаббардом науки. Я предположил, что если много-много раз испытаю такие победы, то, возможно, смогу вернуть и то стабильное состояние счастья, столь естественное для меня раньше. Суровая правда взрослой жизни дала брешь, и то с чем я уже смирился, как с несбыточной мечтой, теперь обрело надежду стать реальностью! Это имело чрезвычайно важное значение.

Как и после предыдущих сессий, независимо от того был ли я одитором или преклиром, меня проводили в отделение квалификации или, как его ещё называли, «КВОЛ». Там отмечались полученные результаты, проводилась коррекция, выдавались сертификаты, подтверждающие завершения услуг, а также выполнялся ряд других важных функций. Экзаменатором была миловидная голубоглазая девушка Ира Бучнова, которая мягким, нежным голосом поинтересовалась, получил ли я пользу от сессии, а затем попросила написать об этом на листочке с заголовком «История успеха». Когда я изложил с обеих сторон свои переживания, она спросила мое согласие на их публикацию, чему я, конечно же, не возражал. В качестве свидетельства об окончании мне выдали коряво заполненную синенькую форму, отпечатанную на листе офисной бумаги, и тут же повели в класс.

«Уважаемые студенты, минуточку внимания!» — громко произнесла супервайзер. «Кондрашов Алексей только что завершил Дианетический семинар Хаббарда! Давайте поздравим его!». Все стали хлопать в ладоши, выкрикивать: «О-о-о!!!», «Молодец!!!», и «Какой твой следующий курс?!». Когда овации стали стихать, супервайзер продолжила: «Алексей, расскажи нам свой успех от прохождения семинара»! Я оглядел затихший во внимании класс и после небольшой паузы скомканно пересказал написанное минуту назад в КВОЛ-е.

После этого меня проводили к Софье, где, как она и говорила, я сам заявил, что не прочь получать профессиональный одитинг. Перед этим было необходимо ответить на ряд вопросов, после которых я смогу узнать приблизительное количество часов, необходимое для достижения заметных улучшений. У Директора по интервью весь вечер оказался уже расписан, поэтому мы договорились, что я приду завтра.

На утро я был в Центре в назначенное время. Не лишённая обаяния темноволосая девушка, корейской внешности, и в больших очках, стала спрашивать о том, какие лекарства я принимал в своей жизни, чем болел и болею, какими ещё практиками улучшения себя занимался, и так далее. Все мои ответы подробно ею записывались. Расспросы велись прямо возле отдыхающих на диване преклиров, что, откровенно говоря, не особо способствовало припоминанию каких-то интимных подробностей. Результаты опроса показали, что значительные улучшения меня ждут после 8 — 10 блоков одитинга (один блок равнялся 12,5 часам). Однако когда принесли расценки, про столь желанное духовное совершенствование, во всяком случае, в ближайшем будущем, пришлось забыть. Собственного источника дохода у меня не было, а родители такие деньги без сомнения бы не дали (требовалось около 10 000 рублей). Тогда девушка прошла со мной в зал, где делались тесты и подсадила за стол к регистратору. После небольшой перебранки с Софьей я достался-таки Людмиле Борисовне, поскольку именно она привела меня с улицы. Узнав, что я не имею возможности оплачивать одитинг, она предложила альтернативный путь — обучение на курсе «Достоинство и целостность личности», который стоил всего лишь немного дороже семинара. Но меня это не особо заинтересовало, поэтому я заявил, что буду ждать того времени, когда стану сам зарабатывать на жизнь, скоплю денег и смогу придти одитироваться.

— И когда же настанут эти «времена», Лёша? — спросила Людмила Борисовна.

— Ну, мне нужно закончить техникум, затем, наверное институт. Лет через семь.

— Лет через семь?! Шутишь? Ну нет уж, дорогой мой! Тебе нужно браться за дело прямо сейчас. Что с тобой будет через семь лет? Ты же ведь уже знаешь, что если ты не будешь улучшаться, то будешь все глубже и глубже вязнуть в своём реактивном банке. Ты хочешь вязнуть в своём банке?

— Нет, не хочу.

— Тогда стартуй на курс. Он даст тебе инструменты — знания, которые позволят тебе быть причиной в жизни. Даже если ты сможешь одитироваться только через несколько лет, с этими знаниями ты не опустишься так низко, как если сейчас просто встанешь и уйдешь. Понимаешь?

— Да, но…

— Лично у меня были огромные успехи от прохождения этого курса. Ты тоже сможешь их получить. Это будут твои успехи. Ты знаешь такое данное, что человек получает 50 % успехов от Дианетики и Саентологии на одитинге, а другие 50 % — обучаясь на курсах?

— Нет, не знал. Лучше скажите, почему говорят «Дианетика и Саентология» — это разве не одно и то же? — поинтересовался я.

— Дианетика и Саентология это не одно и то же. Саентология включает в себя Дианетику, но это более широкое понятие.

— Я что-то всё равно не понимаю, какая между ними разница.

— Видишь, тебе нужно пройти курс. «Достоинство и целостность личности» или ПЦ — «Персональная целостность», как его еще называют — это курс по Саентологии. На нем ты узнаешь ответ на свой вопрос.

Я еще какое-то время отнекивался, но, в конце концов, был записан на очередную услугу.

Каждая новая пара всегда начиналась с забавной пятиминутной процедуры. «Господа студенты, минуточку внимания! Проведём подготовку к занятиям!» — восклицал супервайзер. Далее, в достаточно быстром темпе, он просил выполнять студентов простые команды.

Супервайзер: «Посмотрите на пол!», — класс смотрит на пол. Многие в ответ: «Да».

Супервайзер: «Спасибо! Посмотрите на потолок!». «Да», — смотрят на потолок.

— Хорошо! Посмотрите на левую стену!

— Угу.

— Отлично! Посмотрите на правую стену!

— Да.

— Здорово! Посмотрите на стол супервайзера!

— Посмотрели.

— Хорошо! Посмотрите на дверь!

— Да!

— Замечательно! Посмотрите в окно и найдите там что-нибудь зелёное!

— Дерево! Да! Рама в здании напротив! Велосипед у мальчика! Лицо у мальчика!!!

— Хорошо! Похлопайте соседа по плечу и узнайте как его зовут! — небольшая суета, общая радость, — Да! Да! Да!

— Прекрасно! Теперь дотроньтесь до пяти носов и до пяти макушек! — снова непродолжительная суета, — Один, два, три, пять! Да! Да! Есть! Да!

— Молодцы!

— Готовы к занятиям?!

— Да-а-а!!!

— Начали!!!

На таком эмоциональном подъеме все рассаживались по местам, и каждый приступал к своему курсу. Супервайзеры проходили по классу, отмечая стрелочкой индивидуальные цели, достичь которых нужно было стремиться за одну пару или, если студент занимался полный день — за все четыре. Цели, как правило, были не очень реальными и достигали их только единицы — таких студентов иногда даже награждали конфетой. Учеба принципиально ничем не отличалась от прохождения семинара, за исключением того, что требования были несколько жестче. Супервайзеры спрашивали определения слов, которые не были, на мой взгляд, особо важными в данном тексте, при этом часто находили их, перелистывая несколько страниц назад от того места, где я в данный момент читал. Если я не мог ответить, или отвечал запутанно, то это слово нужно было «прояснить», то есть найти его значение в словаре и составить с ним несколько предложений. Продолжить изучение следовало заново с того места, где это непонятое слово было обнаружено. Людмилу Борисовну я тоже вскоре увидел среди студентов. Она сидела за одним из отдельных столов, с которых нельзя было забирать словари, как с остальных. Это были столы, где занимались штатные сотрудники Центра. Они тоже изучали материалы, относящиеся к Дианетике и Саентологии, но какие-то другие — не как у меня.

В самом начале моего нового курса я узнал, что Саентология — это прикладная религиозная философия или, попросту говоря, современная религия, воздвигнутая Роном Хаббардом на научном фундаменте Дианетики. «Конечным результатом изучения чего-либо и выполнения упражнений в Саентологии является обновленное осознание самого себя как духовного и бессмертного существа. (…) Саентологические церкви по всему миру предлагают консультационные услуги отдельным людям, чтобы помочь им достичь понимания своей духовной природы» [6; с.17].

Рон Хаббард уже заслужил мое доверие, но я все же полагал, что речь идет о какой-то гипотезе. Не мог же он, вот так, втихую от широкой общественности, средств массовой информации, великих ученых и правителей мира создать науку о человеческом духе! «Нет, этого не может быть» — говорила одна моя половина, и: «О Боже, пусть это окажется правдой!!!» — другая. Тогда же Людмила Борисовна познакомила меня со своим внуком — Димкой, прикольным парнишкой, который быстро растолковал мне, что Хаббард действительно разработал точную последовательность шагов, позволяющих каждому человеку при жизни осознать свою нетленность! Этот путь был назван «Мостом к полной свободе». Внимательно осмотревшись, я смог обнаружить Мост почти в каждом помещении Центра. Он представлял собой большую красную таблицу, где, напечатанные мелким шрифтом, теснились названия всех курсов и видов одитинга, доступных человеку в Саентологии. Объём потрясал! Оказалось, что сияющее для меня яркой звездой состояние клир находилось только в середине этой таблицы, а выше, до самого верха, тянулась череда из пятнадцати так называемых «уровней ОТ». Как раз на них-то человек и достигал способности покидать и возвращаться в своё тело, приходя к осознанию своей духовной сущности. Все это, конечно, приводило меня в огромный восторг. Ещё выяснилось, что дианетическая терапия, азы которой я изучал на семинаре, за прошедшие 50 лет уже успела стать архаичной методикой, и теперь заменена более совершенной. В результате последующих исследований духовной составляющей жизни, Роном Хаббардом была создана система продвинутых техник, ставшая называться «саентологическим одитингом». Именно этот одитинг образовывал основу «Моста к полной свободе», наряду с классами подготовки специалистов по его применению. Чтобы овладеть секретами передовой технологии даже нижних ступеней, нужно было пройти длительное обучение в специальной саентологической академии, а самые высшие уровни являлись исключительной привилегией членов Морской организации, посвятивших жизнь бескорыстному служению церкви. Дианетический одитинг ничего такого не требовал, но его ценность можно было сравнить со знаниями школьного курса ОБЖ, необходимыми для прохождения через дремучий лесной массив, против искусства пилотирования аэроплана, способного гораздо быстрее и надёжнее над этим лесом лететь. Вначале я думал, что даже десятилетие, проведенное в сессии для того, чтобы гарантированно стать гением — это более чем просто, потому был совершенно потрясен, узнав, что, ежедневно получая саентологический одитинг, можно было стать клиром менее чем за три месяца!!! Правда, цены на него — во всяком случае для меня — были столь же невероятны, как и сам факт (более 100$ в час). С другой стороны я понимал, что если взять, к примеру, монахов, принявших суровую аскезу в обмен на подобные блага лишь после смерти, то даже миллион «у.е.» покажется смешной платой в сравнении с этим. Кстати, саентологических одиторов еще называли священниками и, когда я иногда, мельком, видел одного из них, мне действительно казалось, что эти люди — необычные, духовно продвинутые существа, знающие ответы на все загадки этой Вселенной.

Причину, по которой великие открытия Рона Хаббарда не получили широкой известности в обществе, мне тоже пояснили — раз все люди имеют реактивный ум, подсознательно диктующий тот или иной образ поведения, то многие под его влиянием и ведут себя неразумно, противясь собственному благу и закрывая дорогу другим. Простой довод казался достаточно убедительным и отвечал на многие мои вопросы. Данное обстоятельство даже пробуждало определенный интерес, ставило условие увлекательной игры: в числе немногочисленной, но обладающей бесспорной истиной группы, противостоять мировой толпе, чтобы в конце концов сделать всех счастливыми.

Вне класса я очень быстро узнал общие сведения о Дианетике и Саентологии, но именно на занятиях ко мне приходило более осмысленное и глубокое их понимание. Плененный постижением великой мудрости, я продолжал проходить свой маленький курс. Когда студент сильно запутывался в материалах, супервайзеры выписывали ему направляющую форму в КВОЛ, где подробно разбирались все возникшие препятствия. Там можно было обсудить какие-то спорные вещи, сравнить информацию из курсового буклета с подобными данными из других книг Рона Хаббарда, рассмотреть с нескольких сторон излагаемые принципы, что чаще всего нельзя было сделать в классной комнате. Поэтому-то мне и нравилось заниматься в КВОЛ-е. Признаюсь, что когда там находилась Ира — экзаменатор — я старался задавать как можно больше вопросов, чтобы она максимально подробно на них отвечала. Независимо от сути, это всегда меня воодушевляло. Одним из ключевых понятий в Саентологии, которое я скоро изучил, были «динамики». Динамика — это импульс энергии, побуждающий к выживанию. Общая динамика к продолжению существования подразделялась на восемь более конкретизированных по областям жизни. Там же говорилось: «Когда человек обнаруживает, что совершает слишком много вредных действий против своих динамик, он сам становится своим палачом. Это и даёт нам доказательство того, что человек в основе своей хороший. Когда он обнаруживает, что творит слишком много зла, то он сам, специально, или непреднамеренно, или неосознанно восстанавливает свою этику, разрушая себя и без посторонней помощи загоняет себя в гроб. (…) Преступник, оставляющий после себя улики, делает это в надежде, что появится кто-нибудь, кто остановит его и не позволит продолжать вредить другим людям. (…) Подобным образом, человек, который обессиливает себя болезнью или попадает в несчастный случай, делает себя этичным, уменьшая свою способность вредить или, может быть, даже полностью убирая себя из окружения, которому он вредит» [6; с.62]. «Для нечестного человека существует один-единственный выход — взять на себя ответственность перед обществом и восстановить общение со своими собратьями, своей семьёй и миром в целом»[6; с.213]. Первый шаг в принятии ответственности за свои проступки заключался в прохождении процедуры выписывания своих «овертов» и «висхолдов» (О/В). Овертом в Саентологии именовался любой вредный поступок или бездействие, противоречащее принципу «наибольшего блага для наибольшего числа динамик». Висхолд — это всё тот же оверт, только утаенный, скрытый от остальных. Кроме того, овертом считалось действие, нарушающее моральный кодекс группы. Один из них — саентологический Кодекс чести — и составлял оставшуюся часть курса. Оверты и висхолды следовало излагать на обычных листках бумаги по строго определённым правилам, с указанием точного времени, места в деталях, и, конечно, подробно самого события. Затем О/В отдавались на проверку. В данном случае её проводил супервайзер, поскольку такая исповедь была заключительным упражнением моего курса. Если технология была полностью соблюдена, и имело место конечное явление, состоящее в том, что выписав всё полностью, человек испытал облегчение, проверяющий говорил что-нибудь вроде: «Спасибо. Ваши оверты и висхолды приняты». Исписав несколько листов, я почувствовал нечто похожее на К/Я и вскоре приобрел ещё один сертификат.

В перерыве мы с Димкой стали играть в пятнашки возле большой лужи, разлившейся после дождя у ворот Центра. Людмила Борисовна тихо стояла в сторонке и, покуривая сигарету, наблюдала за происходящим, а немного позже поделилась, что глядя на нас, и, прежде всего, на меня, получила очередное подтверждение действенности Саентологии.

Следующий мой курс относился к способности безупречно общаться и назывался «Терапевтические тренировочные упражнения» или просто ТУ (по первым буквам словосочетания «тренировочные упражнения»). Название не вселяло особого энтузиазма, но, как утверждала Людмила Борисовна, это был один из наиболее мощных курсов, предоставляющихся вне академии, и даже там он составлял важнейшую часть обучения будущих саентологических одиторов. Класс «тиарсов» (ТУ по-английски TR «ти-ар») имел отдельный вход и находился в самом конце здания, где заканчивался двор. Место, в котором мне предстояло освоить столь важные для дальнейшего духовного продвижения навыки, напоминало класс практики ДСХ, так как там тоже в основном стояли одни стулья, расположенные друг напротив друга. Настя — супервайзер ТУ — очень коммуникабельная и уверенная в себе девушка, сразу же усадила меня за один из двух столов изучать изрядно потрёпанный и переклеенный скотчем курсовой буклет. Сосредоточиться было непросто, поскольку большинство других студентов здесь же оттачивали практические навыки и все время шумели. На первом занятии, когда я только-только просмотрел длинный заковыристый текст Рона Хаббарда, напечатанный зелёным шрифтом, один из студентов вдруг заорал на весь класс: «Пошла на х*й, сука!», и что-то гневно добавил. Я притих, ожидая скандальной разборки, однако Настя спокойно стояла рядом и невозмутимо улыбалась — ребята всего лишь делали ТУ0 «Травля быка». Один студент в этом упражнении становился тренером для другого. Играя преклира, он мог корчить рожи, говорить всякую ерунду, орать или кокетничать, в то время как его напарник, находящийся в роли одитора, должен просто сидеть на стуле и никак не реагируя, воспринимать происходящее (это называлось «конфронтировать», т. е. «быть лицом к лицу не избегая и не уклоняясь» [7; с.23]). Смех, улыбки, ерзанье, вздохи и порой даже моргание являлись ошибкой, свидетельствующей о том, что упражнение ещё выполняется плохо и тренировку необходимо продолжать. Рон Хаббард разработал его, чтобы одиторы могли общаться в обход устоявшимся шаблонам поведения и особенностям характера, мешающим процедуре (к примеру, навязчивого стремления быть интересным) <20; с.275>, а также спокойно воспринимали различные проявления реактивного банка, которые могут появляться у преклира в сессии.

Зеленое письмо, которое я изучал, называлось СДС или «Сохранение действенности Саентологии». Поначалу я не счел его особо важным, вопреки всем кричащим заголовкам, поскольку про упражнения там ничего не говорилось, а мне не терпелось поскорее приступить к практике. Единственной интересной вещью, о которой мельком упоминалось в тексте, был Е-метр или электропсихометр Хаббарда — специальный электронный прибор, используемый саентологическими священниками во время одитинга, который помогает обнаружить области душевных страданий преклира и работать с ними в сессии. Его показания во многом подтверждали духовную сущность человека и доказывали, теорию о том, что душа живет множество жизней, раз за разом переселяясь в новое тело. Все остальное в письме сводилось к тому, что нужно в точности следовать разработанным методикам, а также какими ужасными последствиями оборачиваются малейшие отступления от того, как их задумал Основатель. Нарушение этой заповеди считалось тяжким преступлением, что могло привести к аннулированию всех сертификатов и даже отлучению от церкви. ЛРХ (произносится «эл-эр-ха» и означает «Л. Рон Хаббард») говорил о том, что его личный опыт, как исследователя, а также состояние современной цивилизации, бесспорно доказывают, что человечество, находящееся во власти реактивного банка, не способно создать работающей технологии разума. «По имеющимся данным, существует 100000 шансов против 20, что группа людей выдумает плохую технологию, чтобы разрушить хорошую. (…) Мы имеем дело лишь с фактами, а вышесказанное является фактом: группа, предоставленная самой себе, никогда не создала бы Саентологию, а наоборот, уничтожила бы ее дикими драматизациями банка под названием „новые идеи“» [8; с. 6–7]. Так что предлагалось не строить домыслов о том, как ему удалось сделать столько великих открытий, а набравшись смирения, неуклонно соблюдать предписания, ибо в этом был единственный для всех людей шанс подняться над банком и обрести свободу. Разумеется такие утверждения вызывали сильное негодование, но что я мог противопоставить полувековому опыту великого учёного? Я нисколько не сомневался в искренности намерений Рона Хаббарда создать «цивилизацию, в которой нет безумия, преступности и войны, где способный может процветать и где честный может иметь права, где человек свободен подняться до больших высот» [9; с.145], потому решил, что этот непопулярный, но, видимо, неизменно работающий подход и является тем единственным путём, по которому человечество сможет подняться на новую ступень своего развития, никогда недостижимую прежде. Я принял это условие и, пожалуй, именно в тот момент стал истинным саентологом.

По прошествии недели я приступил к выполнению тренировочных упражнений. Первые два — «ОТ ТУ 0» и просто «ТУ 0» хотя и осознавались мною, как полезные и необходимые, были в числе нелюбимых. Выполняя одно, требовалось без движения сидеть с закрытыми, а второе — с открытыми глазами напротив напарника и просто присутствовать. К примеру, если я начинал думать о чем-то своем, засыпать, кашлять, чесать ухо — это было уже далеко от того чтобы в полной мере «быть здесь и сейчас», и, пока это происходило, супервайзер ставила «фланк» (говорила: «фланк»), что означало «ошибка», «неправильно» и объясняла причину; упражнение в этом случае считалось незаконченным. Если же занятие подходило к концу, я отсидел не шелохнувшись, чувствуя себя при этом комфортно и осознал, что достиг цели упражнения — Настя говорила «пас», что означало — упражнение сдано и можно переходить к следующему. Ещё через неделю началась долгожданная «травля». Меня очень впечатляла возможность сесть напротив взрослого дяди и сказать ему, чтобы он шёл куда-нибудь очень-очень далеко, не говоря уже о тренировках с представительницами прекрасного пола. Разумеется, получение удовольствия не входило в цели этого упражнения, но зачастую становилось неотъемлемой составляющей процесса. Вначале я, конечно, долго стеснялся, избегал крепких выражений, смущался от разговоров о сексе, но потом барьеры рухнули и я, пожалуй, действительно многое для себя приобрёл. Следом шли ещё различные ТУ, где тренировались способности доносить своё сообщение и добиваться на него ответа, умение давать подтверждения, улаживать различные ситуации в сессии, применением всех предыдущих навыков. После завершения «ТУ 4» круг повторялся, с предъявлением более жёстких требований, и только завершив его, студенты обычно переходили ко второй части курса, состоящей ещё из ряда тренировочных упражнений. Поначалу меня смутило обстоятельство, что всё так или иначе касалось одитинга. Я ожидал научиться чему-нибудь, что пригодится в обычных бытовых ситуациях и пока не ставил перед собою цель стать саентологическим специалистом. Но вскоре мне объяснили, что существование, в целом, следует воспринимать, как большую сессию, где я — это одитор, а все остальные — преклиры, потому, используя данные навыки, и в простых жизненных условиях можно добиваться ничуть не меньших результатов.

У меня появилось множество знакомых, среди которых был Димкин приятель Вадик (имя условное, так как настоящее я, признаюсь, запамятовал). Он сходу предложил вместе пораздавать приглашения на тест, но я чувствовал, что пока к этому не готов и вежливо отказался. Я считал, чтобы заниматься распространением, нужно либо быть хорошо заинтересованным материально, и просто делать это, как «работу, за которую платят», либо иметь в этом неудержимую внутреннюю необходимость, основанную на глубоком личном опыте, которым хочется поделиться с миром, или какую-нибудь другую вескую причину. Мои же успехи были пока ещё весьма скромными, и наиболее весомыми доводами пользы учения Рона Хаббарда могли стать лишь надежды, связанные с тем, что я смогу получить от него в будущем, нежели то, что я уже имею. Выслушав мою позицию, Вадик в целом со мной согласился, добавив, что у него самого нет ни малейших сомнений относительно Саентологии, потому его совесть абсолютно чиста. Болтая, мы шли с занятий по домам; в руке Вадик нёс пачку рекламных листовок, которые вручал всем встречным прохожим на улице и в метро, а я восхищался его уверенностью, представляя, как когда-нибудь в той же мере она будет свойственна и мне.

Однажды Димка почему-то не пришел на занятия (мы вместе проходили ТУ, где он, между прочим, был одним из самых крутых травильщиков). Вечером я по традиции заглянул в книжный магазин. Так назывался небольшой черный стеллаж и два столика, плотно выложенные курсовыми буклетами и книгами Рона Хаббарда, в холле при главном входе. Приготовившись протиснуться сквозь толпившихся вокруг саентологов, я мельком увидел, как за угол в конце коридора завернул знакомый парнишка, и решил его догнать. Это действительно был Димка. Он уже успел обессиленно погрузиться в кожу просторного дивана рядом с Людмилой Борисовной, которая заботливо его обняла и что-то тихо приговаривала.

— Ну, привет! — воскликнул я.

— Привет, Лёша. Присаживайся.

Я сел рядом с Людмилой Борисовной. Димка, поправив чёлку, только молча кивнул.

— Как твои ТУ? — тут же поинтересовался мой регистратор.

— Да нормально, продвигаются. А чего это Димка такой вялый и на занятиях не был?

— Температура у него. Ему ассист нужно сделать. Умеешь?

— М-м… Нет. Честно говоря, даже не знаю, что это такое, — растерянно вымолвил я.

— Не знаешь, что такое ассист? — удивилась Людмила Борисовна. — Так я тебе объясню. Ассист — это такой саентологический процесс, вроде одитинга, который применяют, чтобы помочь человеку быстрее выздороветь.

— Неужели даже такое есть?

— Есть. И ещё много всего есть. Проходи быстрее курсы и всё узнаешь. А то так и будешь ходить «Неужели! Неужели!..» — тихо рассмеявшись, сказала Людмила Борисовна.

— Так я и прохожу, — мне стало неловко, что я, такой взрослый балбес, не знаю элементарных вещей, о которых известно даже Димке.

— Ладно, не обижайся, — она слегка прижала внука к себе и потрепала его по голове.

Решив реабилитироваться в глазах Людмилы Борисовны, я поучительно изрёк:

— Между прочим, у Хаббарда написано, что когда человек болеет, ему нельзя сочувствовать, потому что потом, в трудных ситуациях, он будет подсознательно вызывать у себя болезнь, чтобы вновь это сочувствие получить.

— Я не сочувствую — я поддерживаю. Но ты молодец, что знаешь — способный. А раз ты такой способный, мы сейчас научим тебя делать ассисты.

— Сейчас?! Но я ничего про это не знаю.

— Так я и говорю — научим. Да, Димка? — развеселилась Людмила Борисовна.

— Мо-ожно, — еле слышно прохрипел он в ответ.

Они ждали, пока освободится гардероб, где планировалось провести процедуру, поэтому когда студенты разошлись по домам, мы направились туда. Сложив на подоконник верхнюю одежду и прочие вещи, Людмила Борисовна помогла Димке устроиться на кушетке за голыми вешалками и велела мне внимательно наблюдать. Вначале она сообщила, что собирается сделать ассист и будет прикасаться к различным точкам, давая команду почувствовать ее палец, на что Димке следовало отвечать любым подтверждением. «Почувствуй мой палец», — произнесла Людмила Борисовна и прикоснулась к большому пальцу левой Димкиной ноги. «Да», — буркнул он. «Хорошо. Почувствуй мой палец», — и коснулась того же места на правой. «Угу». «Спасибо. Почувствуй мой палец». Она поднималась от ног к голове, затем просила Димку перевернуться и проделывала то же самое. Я вспомнил, как впервые увидел это на ДСХ и, в ожидании чуда, с четверть часа ходил вокруг таинственного действа. Тут Людмила Борисовна неожиданно сказала: «Давай, Лёша, — теперь ты». «Я?! Да Вы что. Я понятия не имею, какие точки нажимать и, вообще, я же…». «Лёша, давай короче. Димка так замерзнет. Никаких специальных точек тут нет. Просто даешь команду, прикасаешься с одной стороны, дожидаешься ответа, даешь подтверждение, затем снова — команду, прикасаешься с другой и так далее». «Господи! Как страшно-то. Ладно, попробую». Димка перевернулся на живот. «Почувствуй мой палец», — дал я команду одитинга, припоминая ТУ. Людмила Борисовна сидела рядом на стуле и присматривала, поправляя меня, если я делал что-то не так. Через час Димка сказал, что ему лучше и температура спала. Я был в восторге. Мы оделись и поспешили на метро, дабы вовремя отправиться на боковую, поскольку крепкий восьмичасовой сон был одним из обязательных требований учебы.

Во время перемен студенты высыпали из классов во двор, где, дружно общаясь, ели и курили. На одном из таких перерывов я познакомился с Антохой Созоновским. Антоха был худощавым, среднего роста юношей с темными волосами, примерно моего возраста. Он тоже занимался раздачей листовок, но, в отличие от Вадика, работал в штате и ездил с этой целью куда-то на специальном автобусе, который был переоборудован в передвижной тест-центр. Антон предлагал составить ему компанию в ближайшие выходные и даже робко подбивал придти работать на постоянной основе. Рассказывая, как это будет здорово, он пригласил меня зайти внутрь служебного здания напротив учебного корпуса. На меня произвело большое впечатление скопление нескольких десятков столов и суетящихся между ними сотрудников. Помимо незнакомых мне саентологов, здесь находились уже узнаваемые супервайзеры, одиторы, продавцы книжного магазина и регистраторы, которые то и дело приглашали меня присоединиться к их команде. Виновато опуская глаза, я оправдывался, что еще слишком мало знаю о Дианетике и Саентологии для того, чтобы принять такое ответственное решение, а также необходимостью учиться в техникуме, чтобы не попасть в армию. Хотя, по правде сказать, я стал всерьёз помышлять о вступлении в штат после истечения призывного срока, до которого оставалось еще восемь долгих лет.

По окончании последней пары я уже собрался уходить домой, но в «тиарсы» зашла какая-то сотрудница и попросила всех студентов собраться в классе теории. Она сообщила, что там состоится важное собрание, на котором Исполнительный директор Санкт-Петербургского Центра — Галина Петровна Шуринова должна сделать историческое заявление для всех Питерских саентологов. Это было интересно и само по себе, но, пожалуй, ещё больше мне захотелось посмотреть на Галину Петровну — легендарную женщину, стараниями которой Дианетика появилась в России. Минут через тридцать, когда все собрались и расселись по местам, началось интригующее мероприятие. Почти сразу слово предоставили Исполнительному директору. Галина Петровна оказалась боевой, крупной, но, в то же время, очень приятной женщиной. У нее был твердый, уверенный голос и доброе лицо. Почему-то именно такой я как раз-таки её и представлял. Она торжественно заявила, что Санкт-Петербургская Дианетика и Саентология в самом ближайшем будущем вступит в новую эру своего существования и причина тому — приобретение большого здания площадью около 3000 квадратных метров, в несколько этажей, и фасадом, выходящим прямо на Лиговский проспект. В 3-х минутах ходьбы от него также находились такие ключевые объекты, как станция метро «Площадь Восстания», Московский вокзал и главная улица города — Невский проспект.

Одним из следующих выступавших был Иван Мацицкий. Его жена Света — на вид совсем юная девушка — иногда появлялась в классе теории среди супервайзеров. Она казалась мне симпатичной, и, еще не зная о ее замужестве, я даже помышлял с ней познакомиться. Потом мы стали часто видеться на ТУ. Мне и в голову не могло прийти, что Света может состоять в браке, поэтому известие, что Иван — ее муж, было для меня, как гром среди ясного неба. Иван говорил о том, что в приобретенном здании до этого находилось то ли какое-то производство, то ли еще что-то неприглядное, поэтому, чтобы оно обрело приличный вид в кратчайшие сроки, необходима помощь каждого саентолога. Все, кто мог хоть как-то помочь в ремонте, приглашались принять участие в построении своего будущего духовного дома. Каждый час работы на стройке награждался «очками» или «условными единицами», за определённое количество которых можно было проходить курсы или, для особо самоотверженных, даже программу «Очищение» — первый шаг на «Мосту к полной свободе», необходимый перед тем, как человек начнет получать саентологический одитинг. По словам большинства присутствующих, предложение было очень заманчивым, но наступал сентябрь, и я понимал, что все мое время теперь снова будет брошено на прилежную зубрежку юридических наук.

Проводить в Центре дни напролет я больше не мог. По будням я теперь учился в техникуме, и только в выходные приезжал добивать ТУ. Несмотря на ремонтные работы, занятия проходили уже в новом здании на Лиговском 33. В классах пахло свежей краской, ревел перфоратор, туда-сюда таскали инструменты и строительные материалы. Настя — супервайзер — понимала наши трудности, но могла помочь только советом «конфронтировать» все неудобства, применяя полученные на курсе навыки. Закончив первый круг, вот уже целый месяц я безрезультатно отсиживал заднее место на «ОТ ТУ 0». К концу первого часа я утомлялся, начинал ерзать, мысли носились по классу или вообще в другом месте, короче, сдать упражнение никак не получалось. Отсутствие прогресса не осталось незамеченным. Задержав меня после занятий, Настя спросила о существовании каких-либо разномыслий в отношении материалов курса. Я припомнил своё возмущение «Сохранением действенности Саентологии», и тут же получил направляющую форму в КВОЛ, где мне прописали процедуру под названием ОЛД или «Отсеивание ложных данных». Ее суть заключалась в том, что меня спрашивали, с чем я не согласен, просили вспомнить где, когда, и при каких обстоятельствах я впервые узнал об обратном, а затем звучал вопрос: «Как Вы теперь относитесь к этому данному?». Одитором назначили Свету Мацицкую. Я сразу сказал ей, что не вижу в этом никакого смысла, поскольку даже найдя самый ранний случай получения противоречащей информации, ничего нового я не узнавал, так что совершенно непонятно, почему мое мнение должно было измениться. Света ничего не ответила и первые пятнадцать минут умело применяла ТУ4 — внимательно выслушивала, давала подтверждения и возвращала к вопросам одитинга. Когда стало ясно, что мы тратим время впустую, она, наконец, пояснила, что данные от ЛРХ — просто правильные, поэтому всё противоположное, что я слышал в других источниках, следует отбросить, как несоответствующее истине. Возражения не принимались, если, конечно, я не был готов рискнуть ради них полной свободой. Я был не готов. Оставшись без приемлемого выбора, пришлось усваивать метод и вновь озаряться мудростью Источника.

По завершении этого процесса я уже приготовился осилить «закрытые», но у меня тут же начался насморк, из-за чего, по рекомендации КВОЛ-а, вместо возвращения на ТУ я был переведен на курс «Взлеты и падения» или «Как справляться с превратностями судьбы». Предполагалось, что он должен прояснить причину моей хвори, и, заодно, стопора на «тиарсах». Рекламная листовка уверяла: «Вы будете удачливы! Вы забудете о болезнях! Вы избавитесь от нестабильности и подавленности! Вы выясните причину несчастий и кажущихся неспособностей добиваться чего-либо!» [10]. Такие смелые заявления давали надежду открыть для себя действительно что-то очень важное, позволяющее коренным образом изменить жизнь, поэтому, перебравшись в класс теории, я был готов сделать для себя это большое открытие. В курсе говорилось о том, что 20 % всего человечества состоит из ПЛ-ов («пэ-элов») — подавляющих личностей, стремящихся тайно или явно погубить всех и вся. Когда-то они тоже были хорошими, но в результате тех или иных обстоятельств и действия определенных умственных механизмов стали преследовать разрушительные цели. Все остальные люди являются личностями социальными, но под воздействием подавления могут стать ПИН-ами («пинами») — потенциальными источниками неприятностей. Частые перепады настроения, или нестабильность в каком-то деле, болезни, а также постоянно совершаемые ошибки, безусловно подтверждают связь с ПЛ-ом. В этом случае, человеку, прежде всего, необходимо чётко выяснить, кто им является. Для этой цели Рон Хаббард разработал простой вопросник, по которому следует тестировать всех подозрительных людей, так или иначе находящихся в кругу общения. Если ПЛ обнаружена, начинается улаживание ситуации ПИН. До окончания улаживания человек не может проходить никаких других услуг, будь то курсы или одитинг, поскольку, как утверждалось, успехи от них либо будут равны нулю, либо очень быстро сойдут на нет. Поначалу я решил, что являюсь потенциальным источником неприятностей, но, когда поиск антисоциальной личности среди родных, родственников и друзей ни к чему не привёл, оказалось, что дальше у меня есть только два варианта. Первый касался как раз того случая, когда человек не может самостоятельно выявить причину своих проблем. Метод назывался «Поиск и обнаружение» (П-и-О) и представлял собою специальный саентологический одитинг (ассесмент) с использованием Е-метра. Если в настоящем окружении всё было чисто, это означало, что ПЛ находится в прошлой жизни. Для её вычисления и ликвидации деструктивного влияния требовалось дополнительное прохождение весьма дорогостоящей саентологической процедуры — Рандауна «ПИН», а в особо запущенных случаях и еще одной — Рандауна подавляемой личности. Помимо этого, человеку назначался большой профилактический курс в академии. Для меня этот вариант означал бы стопроцентную невозможность двигаться к «полной свободе» до тех пор, пока я не найду, как минимум, 100 000р. хотя бы на П-и-О. Более того, в России соответствующих специалистов не имелось, поэтому, даже каким-то невероятным образом раздобыв эти деньги, пришлось бы ехать за границу в продвинутую организацию, где мне смогли бы предоставить эту услугу на русском языке. Второй вариант был значительно проще и заключался в том, чтобы ещё раз посмотреть на свою жизнь и озариться, что я вовсе и не ПИН. Искренне стараясь не погрешить против истины, я внимательно все проанализировал и пришел именно к такому убеждению. Насморк и трудности на ТУ нашли какие-то другие объяснения, и, хотя пышно разрекламированные результаты от курса меня, откровенно говоря, не коснулись, я все равно был безумно рад полученным данным, и тому, что мог с новой уверенностью продолжать путь к высшим уровням осознания, понимая причины и, главное, последствия возможных отклонений от нормы.

Проходя мимо регистраторских столов, я часто заглядывал к Людмиле Борисовне и, если она была свободна, подсаживался о чём-нибудь поговорить. Иногда мы вместе ходили попить кофе в небольшую забегаловку напротив метро. Людмила Борисовна рассказывала о том, как использовала в жизни Саентологию, а я слушал, выпрашивая советы для решения своих проблем. Наиболее часто ее ответы заключались в том, чтобы искать решение и, вообще, думать самому, проходя курсы и получая одитинг, с чем я охотно соглашался.

Денег на следующий шаг у меня не было, и Людмиле Борисовне удалось убедить меня приезжать по субботам и воскресеньям заканчивать ремонт в Центре. Я почти ничего не понимал в строительстве, поэтому выполнял самую простую работу — шкурил стены, смывал мел с потолка, что-то таскал и тому подобное. Так за несколько выходных я заработал 24 у.е., что позволяло возобновить обучение.

В техникуме у меня был приятель Стоянов Андрей, с которым мы на переменах постоянно устраивали спортивные состязания, вроде того, кто больше отожмётся или подтянется. Андрей был младше меня и ниже по росту, но зато очень спортивным парнем. Как-то, в перерыве между парами экономического права, мы, как обычно, пошли искать место для поединка. Немного пройдя по коридору и подергав двери, мы нашли то, что было нужно — один из классов оказался открыт и совершенно пуст. Обрадовавшись, мы быстро устроились по разные стороны одной из парт и, упершись в неё локтями, скрестили правые ладони. «Ну, начали!» — скомандовал Андрей и, глотнув воздуха, мы сцепились. Несколько минут положение оставалось примерно равным. Руки от напряжения тряслись, а багровые лица всё больше искривлялись гримасами. Мы тужились из последних сил. Я уже было начал немного побеждать, как вдруг неожиданно раздался тупой оглушительный щелчок, и я непроизвольно подпрыгнул на месте. Мы ещё не понимали, что именно произошло, но одно было ясно — что-то с моей рукой. В медпункте мне тут же вызвали скорую. Бедный Андрюха виновато крутился вокруг, пытаясь подбодрить, всё время, пока не приехала бригада спасателей. Они тоже ничего определенного не сказали, поэтому, вколов мне какую-то гадость, от которой стало весело, как после одитинга, но немного качало и заплетался язык, объяснили, что нужно ехать в больницу. Всей группой меня проводили к выходу и сочувственно смотрели, пока медик не закрыл дверь машины и, включив сирену, она не отъехала от здания техникума. В приемном отделении мне сделали рентген. Снимок ясно показывал перелом плечевой кости, да ещё с приличным смещением, поэтому Максим Валерьевич — дежурный врач — однозначно заявил, что нужна операция. Я остался в больнице и две недели лежал в ожидании, пока не спадет отек. Все это время я думал над тем, являюсь ли я всё-таки ПИН-ом, или это что-то другое. Сломанная рука все так же была вдвое больше здоровой, но меня наконец прооперировали, скрепив кости металлической пластиной и четырьмя не слишком удачными по размеру шурупами. Лежа на операционном столе, я пытался вспомнить какие-нибудь романтичные стихи для милой синеглазой медсестрички, стоящей у изголовья, но на память пришло только тургеневское — «Умом Россию не понять, аршином общим не измерить…». Еще через две недели меня выписали и я оказался дома. После операции кисть правой руки вяло висела, и даже спустя месяц я не мог держать авторучку. В поликлинике сказали, что задет нерв, и нужно будет походить какое-то время в реабилитационный центр на процедуры. Пришлось брать академический отпуск и отложить учебу в техникуме до следующего года.

Несмотря на долгую отлучку, про меня не забыли. Первый же позвонивший саентолог, узнав о моей проблеме, тут же напомнил мне об ассистах и проинформировал, что для всех, кто находится на хорошем счету у Церкви, их делают бесплатно. Не долго думая, я поехал на Лиговский. Как оказалось, даровая помощь обеспечивалась за счёт студентов-добровольцев, которых отрывали от своих курсов, поэтому, когда через две недели не особо успешных сессий мне посоветовали продолжить обучение или пойти получать профессиональный одитинг, где «я и выздоровею окончательно», я понимающе согласился.

Дианетическая терапия по-прежнему была мне не по карману (про саентологическую я даже и думать боялся), но оказалось, что существует более дешевый и, по утверждению Людмилы Борисовны, не менее эффективный вариант — одитинг групповой. Как следовало из названия, он проводился одновременно целой группе преклиров. Тот факт, что он считался разновидностью саентологического одитинга, возбудил во мне любопытство, и, отдав чуть более трехсот рублей, я оказался среди «продвинутых» преклиров. Одитор — приятная средних лет женщина — Ирина Коскинен, была одета в длинное чёрное платье и казалась таинственной и просветлённой. Ирина носила с собой внушительных размеров темно-бордовую книгу. На ее широкой обложке красовался выполненный позолотой восьмиконечный саентологический крест, придававший происходящему дополнительную эзотерическую значимость. Групповой одитинг скорее был ближе тому, что у нас называлось «подготовкой к занятиям», нежели дианетической процедуре. Многое также напоминало ТУ. Каждая сессия имела свое назначение и, в соответствии с ним, состояла из различных команд, которые Ирина зачитывала из «Красной книги». Первое упражнение заключалось в том, что нужно было с закрытыми глазами помещать своё внимание в разные углы комнаты и удерживать его там. Начиналось всё с одной «якорной точки» и, где-то часа через полтора, заканчивалось уже восемью — соответственно в четырех нижних углах и четырех верхних. Предполагалось, что это должно повысить способность к обладанию чем-либо. Проверить истинность этого я так и не смог, поскольку на этой сессии моё первое знакомство с групповым одитингом тогда и закончилось. После неё я неожиданно озарился, что мой перелом и проблемы на «тиарсах» были следствием неполного завершения курса «Достоинство и целостность личности». Дело в том, что хотя я и получил облегчение от процедуры выписывания овертов и висхолдов, в некоторых вещах, которые мне было стыдно раскрывать младшему супервайзеру, я не признался. Решив разобраться с этим до конца, я рассказал о своём осознании Людмиле Борисовне. Она внимательно меня выслушала, и сразу проводила к Славе Шаталову — главному администратору по этике, назначившему мне этическую программу.

Этическая программа — это тоже своего рода курс, за прохождение которого, кстати, списали большую часть условных единиц, заработанных на стройке. В зависимости от конкретной проблемы человека этот курс включал в себя изучение тех или иных материалов, почти всегда выписывание овертов и висхолдов и выполнение других определённых действий. Как и при ситуации ПИН, параллельное получение других услуг категорически запрещалось. Делалась программа в «секции этики», а попросту говоря — отдельном классе, где не было постоянно присутствующего супервайзера и главным был администратор или, как его еще называли, «этик-офицер». Изредка он наведывался в класс, а в остальное время вел длительные беседы один на один в соседнем кабинете. Нуждавшихся что-либо урегулировать обычно оказывалось предостаточно. Многие стояли в коридоре, образуя очередь, так как места в забитом под завязку классе попросту не было. Очередь скорее походила на толпу, поскольку Слава сам указывал того, кто заходил на прием следующим — все зависело от важности проблемы. Отбор проводился среди первых попавшихся на глаза, завершался за несколько секунд и не обсуждался. Другими словами, человек мог прийти первым и стоять часами. Признание в самых ужасных проступках, за которые меня порой в самом деле мучила совесть, не было чем-то особо сложным, ведь я знал, что это поможет мне стать лучше. Гораздо труднее оказалось принять определение Полной Ответственности. Короче, все хорошее и все плохое, что со мною происходит, зависит ТОЛЬКО от меня. Что-то положительное и позитивное в этом безусловно было, и даже чем-то нравилось мне, но насчёт безусловной «полноты» я несколько сомневался. Как уже повелось, не принять это саентологу было никак нельзя, поэтому пришлось согласиться, что это так. Примерно через два месяца, с чувством освобождения от всех своих самых страшных грехов, я завершил программу и мог снова учиться и получать одитинг.

Вот-вот должно было наступить лето. Листья на деревьях уже распустились, а установившееся тепло скомандовало повесить тяжёлую демисезонную куртку в дальний конец вешалки и не вспоминать о ней до первых осенних холодов. Как-то, будучи в Центре, я завернул к регистраторскому столику Людмилы Борисовны, чтобы поболтать. Она, как всегда, радушно пригласила меня сесть и начала о чем-то спрашивать, но вдруг торопливо вскочила и, велев никуда не уходить, убежала. Вернувшись, Людмила Борисовна сходу сказала, что хочет кое с кем меня познакомить. За ней тут же появилась невысокого роста невероятно приятная светловолосая девушка в аккуратном темном пиджачке, которая, к тому же, страшно обрадовалась, увидев меня, будто мы были хорошо знакомы, и после долгой разлуки, наконец, встретились. Девушка сказала, что ее зовут Юля Князева и, что она является сотрудницей Морской организации. У нее специально ко мне есть какое-то важное дело, поэтому мы должны немедленно его обсудить. Такой поворот событий меня заинтриговал. Немного пройдя по коридору, мы расположились на кожаных креслах, возле огороженного стеклянными панелями Офиса Рона Хаббарда.

— Давно занимаешься Саентологией? — начала Юля.

— Почти год, — с гордостью ответил я.

— Год? Вау, круто! Какие курсы ты уже прошел?

— ДСХ, «Достоинство и целостность личности», «Как справляться с превратностями судьбы». Еще был на ТУ, но меня перевели с него на «Взлёты и падения».

— Ну, молоде-ец. Ты получал успехи от прохождения курсов?

— Да. Самый большой — на Дианетическом семинаре.

— Кру-уто.

— А как твои родители относятся к тому, что ты занимаешься Саентологией?

— Нормально. Знают. Не против.

— Хорошо-о.

Дразня чарующей улыбкой, она сделала небольшую паузу, и продолжала.

— Ты что-нибудь слышал про Морскую организацию?

— Да, немного слышал.

— Что слышал?

— Слышал, что там серьезно занимаются клированием планеты.

— Совершенно верно! Давай я расскажу поподробнее. Морская организация — это саентологическое религиозное братство…

Юля что-то говорила, я всем видом показывал, что внимательно её слушаю, но в действительности делать это был просто не в состоянии. Я завороженно смотрел в её синие, бескрайние, словно море, глаза, ощущал нежное, как лёгкий бриз, дыхание. Её манящие губы рождали волшебную музыку интонаций уже бессмысленной для меня речи, и я представлял, как плещутся волны за бортом нашего корабля…

— …это понятно? — неожиданно остановилась она и, вопрошающе приподняв брови, ждала подтверждения.

— Да, да. Все понятно, — очнулся я и закивал головой.

Мне стало немного стыдно, что я не уделил должного внимания ее рассказу. Впрочем, суть была и так предельно ясна. Юля приглашала вступить в ряды Морской организации и объясняла, как это важно для будущего человечества. Я сказал, что в целом мне это по душе, но, пока мне не исполнится двадцать семь, присоединиться к ним, к сожалению, не смогу, поскольку по закону должен либо учиться, либо служить в армии. На это моя морская принцесса невозмутимо ответила, что семь лет пролетят как семь дней и тут же протянула на подпись контракт с МО. Вначале я попытался приблизительно посчитать, сколько жизней придётся там отслужить, чтобы отработать положенные по договору МИЛЛИАРД ЛЕТ, но, снова взглянув на Юлю, по-саентологически мужественно изрёк что-то вроде «рано или поздно все мы там будем» (имея в виду МО) и тут же под ним расписался. С этой девушкой я готов был спуститься на вечность в недра земли, не то что какой-то миллиард лет плескаться в море. Во всяком случае, в тот момент мне так подумалось. Мы составили подготовительный проект, в соответствии с которым я должен был решить вопрос с армией, сделать операцию по удалению пластины из руки, и, если раньше установленного срока по закону действительно ничего не получится, встретиться «на палубе», как только мне исполнится двадцать семь.

В середине июня я вернулся на групповой одитинг, где узнал множество новых процессов. Самой сложной сессией, на мой взгляд, оказалась та, на протяжении которой было НУЖНО сильно и непрерывно смеяться. Я вспомнил несколько забытых моментов жизни, как, например, что на даче, в доме моих приятелей Дини и Пашка, была узкая горизонтальная ниша на чердаке. У её дальней стенки стоял лист какого-то зеленого пластикового материала и дневной свет проникал туда таким образом, что на листе образовывались зеленые светящиеся точки. Заглядывая в нишу, мы представляли, что это тир, а точки — горящие огоньками мишени. Мы стреляли в них из воображаемых пистолетов, иногда отмечая, что они действительно гасли, когда в них «попадаешь». Воспоминания вылезали сами собой, были совершенно не по теме процессов, и даже в ущерб выполнению команд (иначе говоря, мои главные успехи были следствием того, что я просто отвлекался от происходящего и вспоминал своё детство). Ситуация казалась какой-то неправильной, но никто из одиторов или сотрудников КВОЛ-а ничего плохого в ней не отметил.

Помимо ежедневных платных сессий группового одитинга, любой желающий мог попасть еще и на бесплатные, проводящиеся раз в неделю в конце так называемых воскресных служб, которые я, безусловно, тоже посещал. Они регулярно устраивались по выходным в большом зале Центра и состояли из двух основных частей: небольшой проповеди и процессинга. Первая часть представляла собой торжественное произнесение всеми присутствующими «Кредо Церкви Саентологии», начинавшегося словами: «Мы в нашей Церкви верим, что…». После этого, в качестве обязательного предисловия, капеллан зачитывал письмо Хаббарда «Целостность личности» и уже затем произносил получасовое назидание, цитируя по Красной книге одну из шаблонных проповедей Основателя. Потом все собравшиеся могли остаться на сессию группового и пообщаться со священником.

Однажды, задержавшись у книжного магазина, я увидел буклет курса «Как улучшать состояния в жизни». Во всю его обложку изображалась ползущая вверх кривая на фоне расчерченной сетки, судя по всему, показывающая какое-то увеличение (не в последнюю очередь ассоциирующееся, естественно, с ростом денежного капитала). Учитывая мои проблемы в этой сфере, я сразу захотел его изучить. «Сколько раз у вас возникало желание улучшить состояние в некоторых областях вашей жизни таких, как супружество, работа, финансы, взаимоотношения с людьми? Жизнь не становится лучше сама по себе. Вы должны быть готовы работать над ней и изменять состояния. Однако, очень важно знать, какие шаги необходимо для этого выполнить. Правильные формулы — шаги, которые улучшают состояния, могут быть с успехом применены благодаря знаниям, содержащимся в этом курсе. Выполнив простые упражнения и практические задания, вы сможете сразу же использовать то, что вы изучаете. Результаты будут поистине чудесными» [11; обл.]. Немного посоветовавшись с Людмилой Борисовной, я стартанул на этот небольшой курс и выпустился через два дня.

Боясь себе в этом признаться, я уже невольно стал замечать определенную закономерность в том, что любое обучение или книжка преподносились, как панацея от большинства человеческих проблем, стоило лишь приложить немного усилий и терпения. Однако, после того как информация, содержащаяся в них, становилась полностью известна, почти всегда оказывалось, что этих данных чертовски недостаточно, чтобы хоть сколько-нибудь значительно изменить к лучшему жизнь или хотя бы небольшую ее сторону. В идеях ЛРХ бесспорно содержалась некая мудрость, которая действительно помогала в чем-то разобраться и поначалу оставляла уверенность в том, что теперь у меня получится все, однако, по прошествии некоторого времени, оказывалось, что получается-то далеко не все, не так часто, как хотелось бы, и совсем не так, как должно бы получаться. Завершив услугу, я каждый раз осознавал, что, скорее, был ею немного разочарован, но поскольку это могло свидетельствовать только о ситуации ПИН, что означало конец всем надеждам вернуть счастье на долгие-долгие годы, я старался видеть только положительные стороны Саентологии и неосознанно их преувеличивать, в то же время обесценивая с каждым новым шагом накапливающиеся поражения.

Людмила Борисовна последние дни сидела на этике, при встречах продолжая продвигать мне все новые и новые курсы или одитинг. Она что-то с досадой говорила о своих статистиках, которые никак не растут, а я недоумевал, почему бы к ним не применить формулы состояний, которые уж ей-то были известны гораздо лучше, чем мне. Когда я посетил Центр в следующий раз, Людмилы Борисовны не было ни в классе, ни на своем месте за столом регистратора. В другой раз мы тоже не встретились. И заглянув к ней через неделю, я обнаружил, что она до сих пор не появилась. Мне хотелось поделиться новостями, просто по-человечески поболтать, узнать, как у нее дела и как поживает Димка (теперь мы очень редко виделись). Я стал расспрашивать других сотрудников о Людмиле Борисовне, но никто ничего, якобы, не знал, хотя все советовали поговорить с Инной — ее начальницей. Я разыскал Инну и поинтересовался, известно ли ей что-нибудь. В ответ она почему-то стала выпытывать, что знаю «об этом» я, после чего немного помедлила и сказала, что Людмила Борисовна в Центре больше не работает. Потом добавила, что если мы случайно встретимся где-нибудь на улице, то я не должен ни о чем с ней разговаривать. Единственное, что мне разрешалось — рекомендовать посещение этик-офицера.

Такого исхода я даже и представить себе не мог! Людмила Борисовна была одним из лучших регистраторов, убеждавшая меня и сотни других людей в том, что Саентология способна легко справиться с любой жизненной проблемой! Неужели ее ситуация лежала за пределами возможностей духовных сокровищ Хаббарда?! Это было очень-очень странно и грустно, потому что мы успели по-настоящему подружиться. Весь день я ходил сам не свой, а ночью долго не мог заснуть, размышляя о произошедшем.

Едва успев оправиться от этой потери, я был потрясен еще одной новостью — уволилась Настя. Несколько месяцев спустя я неожиданно увидел ее на этике, но, едва успев обрадоваться в первое мгновение, был поражён тем, что открылось мне следом. Настя старалась ни с кем не общаться и лишь иногда, в знак приветствия, запоздало кивала, изображая некое подобие зарождающейся улыбки. Когда мне случайно удалось услышать ее необычайно тихую, немногословную речь, я невольно спросил себя: «Настя ли это?» От прежней коммуникабельности, уверенности и жизни, словом, всех лучших качеств, которые служили для меня примером действенности саентологической технологии, не осталось и следа. Было невозможно поверить, что эта робкая, неуверенная девушка, которая нервно теребила авторучку, мрачно склонясь над столом в дальнем углу этики, когда-либо могла супервизировать ТУ! Несколько дней она пыталась что-то писать, редко бросая вокруг осторожные взгляды печальными опустошёнными глазами, и подолгу сидела, о чем-то задумавшись, глядя в пустоту. Не знаю, что произошло в её жизни, но появившись еще несколько раз, она исчезла насовсем.