• Главная
• Контакты
• Нашёл ошибку
• Прислать материал
• Добавить в избранное

Оставив свой Валиант в одном из платных гаражей, я сел на автобус «F», который следует через Сан-Франциско в Аэропорт Транзит и, который, на этот раз, застрял в пробке; похоже я опоздаю на свой рейс. Стали появляться беспокойные мысли; мой желудок сдавил спазм — как только я заметил это, я отпустил эти мысли, как меня учили. Я расслабился и стал любоваться пейзажем вдоль скоростной трассы Бэйшор, раздумывая над моим возросшим мастерством по преодолению стрессовых мыслей, которые, по обыкновению, досаждали мне в прошлом. Так получилось, что я успел на самолет буквально за считанные секунды до вылета.

Отец, более ранняя версия меня самого, с редеющими волосами, в ярко голубой футболке, туго обтягивающей его мускулистую грудь, встретил меня в аэропорту крепким рукопожатием и улыбкой. Лицо мамы покрылось милыми морщинками, когда она тепло приветствовала меня на пороге их дома поцелуями и объятиями. Она тут же стала поливать меня ливнем новостей о моей сестре, племянниках и племянницах.

В тот вечер меня удостоили последним маминым шедевром игры на фортепиано — думаю, это было что-то из Баха. С утра пораньше, мы с отцом уже играли партию в гольф. Все это время, меня подмывало рассказать им о своих приключениях с Сократом, однако, я предпочел промолчать. Возможно, я объясню им все в письме, когда-нибудь. Мне было хорошо дома, хотя все казалось уже таким далеким и давним.

После игры в гольф, мы с отцом сидели в сауне в Центре Здоровья Джека Лаланна, отец сказал: «Дэн, жизнь в колледже явно идет тебе на пользу. Ты изменился, стал более уравновешенным, приятным в общении; не то чтобы ты раньше был грубым, но…». Он подыскивал нужные слова, однако я уже понял.

Я улыбнулся. Если бы он только знал.

Большую часть времени в Лос-Анджелесе, я провел в поисках мотоцикла и, наконец, нашел Триумф 500CC. Мне понадобилось несколько дней, чтобы привыкнуть к нему и два раза я почти упал с него, подумав, что это Джой вышла из дверей магазина или свернула за угол.

Мое пребывание в Лос-Анджелесе заканчивалось. Ранним утром следующего дня я промчусь вверх по побережью до Беркли, вечером встречусь с Сидом, и мы полетим в Югославию на Чемпионат Мира по Гимнастике. В последний день я наслаждался уютом родительского дома. После ужина, я взял гермошлем в руку и отправился закупиться в завтрашнюю дорогу. Выходя за двери, я услышал, как отец сказал: «Будь осторожен, Дэнни, мотоциклы очень плохо видно ночью». Его обычное предупреждение.

«Хорошо, пап, я буду осторожен», — крикнул я ему в ответ. Затем, оседлал свой мотоцикл и стремительно выкатился в поток уличного движения, чувствуя себя настоящим мачо в облегающей футболке, потертых Ливайсах и ботинках с толстой подошвой. Опьяненный свежим вечерним воздухом, я ехал на юг по направлению к Вилширу. Очень скоро мое будущее должно было измениться, потому что в тот момент, в трех кварталах от меня, водитель Джордж Вильсон готовился повернуть налево на Западную Авеню.

Я с ревом мчался сквозь сумерки; мимо мелькали уличные огни, по мере моего приближения к Седьмой и Западной. Я уже был готов проехать через перекресток, как вдруг, прямо впереди я заметил белый бьюик, со включенным сигналом левого поворота. Я притормозил — наверное, именно эта предосторожность и спасла мне жизнь.

Как только я въехал на перекресток бьюик начал быстро поворачивать влево, прямо передо мной. Еще несколько мгновений, тело, с которым я был рожден, по-прежнему оставалось одним целым.

Времени вполне хватило, чтобы подумать, но не для того, чтобы действовать. «Влево!» — закричал мой ум. Но там было встречное движение. «Резко вправо!» Мне не проскочить мимо бампера. «Клади его!» Я проскользну под колесами. Все мои варианты были исчерпаны. Я ударил по тормозам и стал ждать. Это было нереальным, как сон, до тех пор, пока я не увидел перекошенное от ужаса лицо водителя. Со страшным глухим стуком под музыкальный звон бьющегося стекла, мой мотоцикл ударился в передний бампер автомобиля, а моя правая нога разбилась вдребезги. Потом все чертовски ускорилось, и мир померк.

Должно быть, я потерял и вновь обрел сознание сразу после того, как кувырком перелетел через машину и слету ударился о бетон дороги. Мгновение благословенного непонимания и пришла боль, словно обжигающие, докрасна раскаленные тиски, сжимающие и перемалывающие мою ногу до тех пор, когда я уже не мог терпеть и закричал. Я ждал, хотел, чтобы она прекратилась; я молился о бесчувствии. Далекие голоса: «…я его просто не видел…» «…телефон родителей…» «не волнуйся, они скоро приедут».

Потом я услышал далекую сирену, чьи-то руки сняли с меня шлем и уложили на носилки. Я посмотрел вниз и увидел обломок белой кости, торчавшей из-под разорванной кожи ботинка. Одновременно со звуком захлопывающейся дверцы скорой помощи, я вспомнил слова Сока: «…и тебя подвергнут жестким испытаниям перед тем, как закончится твое обучение».

Мне показалось, что прошло всего несколько секунд, а я уже лежал на рентгеновском столе в отделении неотложной помощи лос-анджелеской Ортопедической Больницы. Доктор жаловался на усталость. Мои родители стремглав ворвались в палату. Они выглядели очень бледными и очень постаревшими. Вот когда, реальность стала доходить до моего сознания. Испытывая шок и оцепенение, я заплакал.

Доктор работал умело и эффективно, обезболивая меня, возвращая на место мои выбитые пальцы и зашивая стопу. Немного погодя, в операционной, его скальпель проделал глубокий красный разрез в моей коже и в мышцах, которые так хорошо служили мне. Он отстыковал кость от моего таза и приладил ее к осколкам правой бедерной кости. В конце концов, он загнал тонкий металлический прут внутрь моей кости, начиная от бедра; своего рода внутренний каркас.

В течение трех последующих дней я находился в полусознательном состоянии, в медикаментозном полузабытьи, которое едва отделяло меня от агонизирующей, неумолимой боли. В какой-то момент, вечером третьего дня, я проснулся в темноте оттого, что чья-то тень сидела рядом.

Джой привстала и опустилась рядом со мной на колени. От стыда я отвернул голову. Она погладила меня по лбу, зашептав: «Я пришла сразу, как только узнала». Как мне хотелось, чтобы она разделяла мои победы; однако она видела только мои поражения. Я закусил губу и почувствовал привкус слез. Джой нежно повернула мое лицо к себе и заглянула мне в глаза: «Сократ просил передать тебе привет и рассказать одну историю, Дэнни».

Я закрыл глаза и стал напряженно вслушиваться.

Старик и его сын работали на маленькой ферме. У них была всего одна лошадь, чтобы пахать землю. Однажды лошадь убежала.

«Какой ужас», — сочувствовали соседи, — «Как не повезло».

«Кто знает, повезло или нет», — отвечал фермер.

Неделю спустя лошадь вернулась из гор и привела за собой диких мулов.

«Какая удача!» — сказали соседи.

«Удача? Неудача? Кто знает?» — говорил фермер.

На следующий день, его сын, пытаясь приручить мулов, упал и поломал ногу.

«Какой ужас. Как не повезло!»

«Повезло? Не повезло?»

Началась война, и всех молодых людей из селения забрали на войну. Так как у сына фермера была сломана нога, его не взяли в армию.

«Хорошо? Плохо?»

Грустно улыбнувшись, я закусил губу от внезапно нахлынувшей волны боли.

Джой гладила меня, приговаривая: «У всего есть цель, Дэнни; Все для того, чтобы ты мог наилучшим образом этим воспользоваться».

«Как я смогу когда-либо воспользоваться несчастным случаем?»

«Несчастных случаев не бывает, Дэнни. Каждое событие — это урок. У всего есть цель, цель, цель», — шепотом повторяла она прямо мне в ухо.

«Но моя гимнастика, моя учеба — всему конец».

«Это и есть твоя учеба. Боль может очистить твой ум и тело; может выжечь много препятствий». Она увидала немой вопрос в моих глазах и добавила: «воин не ищет боли, но если боль приходит, он использует ее. А сейчас отдыхай, Дэнни, спи». Она проскользнула за вошедшую медсестру.

«Не уходи, Джой», — невнятно сказал я и провалился в глубокий сон-беспамятство.

Меня навещали друзья, родители приходили каждый день. Однако большую часть времени из двадцати одного дня, я провел в одиночестве, лежа пластом на спине. Я смотрел в белый потолок, часами медитировал, обуреваемый чувствами жалости к себе и меланхолии, а также тщетных надежд.

Утром, во вторник, опираясь на новые костыли, я шагнул в яркое сентябрьское солнце и кое как доковылял до родительской машины. Я потерял более десяти килограммов веса, мои спортивные штаны свободно болтались на мне; моя правая нога выглядела, словно палка с длинным красным шрамом сбоку.

Свежий бриз ласкал мое лицо в этот редкий день без смога. Ветер нес душистые запахи, о которых я позабыл; чириканье птиц в листве деревьев неподалеку смешивалось с гулом уличного движения, создавая симфонию для вновь пробуждающихся ощущений.

Несколько дней я провел у родителей, греясь на солнышке, медленно плавая на мелкой части родительского бассейна, превозмогая боль, заставляя мышцы работать. Я кушал только йогурты, орехи, сыр и свежие овощи в небольших количествах и постепенно начинал вновь обретать жизненные силы.

Друзья пригласили меня погостить у них несколько недель в их доме в Санта-Монике, в пяти кварталах от берега. Я согласился, радуясь возможности проводить времени больше на свежем воздухе.

Каждое утро, я медленно двигался к теплому песку, откладывал костыли и садился около волн. Я слушал крики чаек и шум прибоя, закрывал глаза и часами медитировал, забывая об окружающем мире. Беркли, Сократ и мое прошлое казались затерянными в другом измерении.

Вскоре я начал тренироваться, по началу осторожно, потом более интенсивно до тех пор, пока я не стал проводить по несколько часов на горячем солнце, обливаясь потом. Я отжимался, приседал, извивался как мог. Медленно и осторожно я становился в стойку на руках и отжимался снова и снова, пыхтя от напряжения, пока каждая мышца не разрабатывалась до предела, а мое тело не начинало блестеть от пота. Затем, я прыгал на одной ноге в мелкий прибой, садился с закрытыми глазами, мечтая о замысловатых сальто, а тем временем, соленая вода смывала мой блестящий пот и грандиозные мечты в море.

Я тренировался свирепо до тех пор, пока мои мышцы вновь не приобрели твердость и рельеф мраморной статуи. Я стал одним из «пляжников-завсегдатаев», кто сделал море и песок своим жизненным кредо. Малколм, массажист, садился на мое полотенце и травил байки с анекдотами. Док, прожженный ловчила, из Корпорации Рэнд плюхался рядом со мной на песок каждый день и говорил со мной о политике и женщинах; больше о женщинах.

У меня было время — время, чтобы поразмыслить над тем, что произошло со мной с тех пор, как я встретил Сократа. Я думал о жизни и ее цели, смерти и ее тайне. И вспоминал моего загадочного учителя и его слова, его выразительные жесты и манеры, однако больше всего мне вспоминался его смех.

Тепло октября растворилось в ноябрьских облаках. На пляж стало выходить меньше людей. В этот период уединения, я наслаждался умиротворением, которого я не испытывал многие годы. Мне представлялось, что я проведу на берегу весь остаток жизни, тем не менее я знал, что вернусь к занятиям после Рождества.

Мой лечащий врач сообщил мне результаты рентгеноскопии: «Ваша нога заживает хорошо, Мистер Милмен, я бы даже сказал необычно хорошо. Хотя должен вас предупредить: не слишком обнадеживайтесь. Природа вашей травмы не оставляет шансов вернуться к занятиям гимнастикой». Я молчал.

Вскоре я помахал на прощание родителям и сел в самолет; пришло время возвращаться в Беркли.

Рик встретил меня в аэропорту; я остановился у него с Сидом на несколько дней, пока не нашел комнату в старом доме рядом с кампусом.

Каждое утро, крепко сжимая костыли, я шел в зал и занимался на тренажерах, а потом падал обессиленный в плавательный бассейн. Там, поддерживаемый выталкивающей силой воды, я нагружал ногу, пытался ходить — всегда, всегда до болевого порога.

После этого, я ложился на лужайке за зданием гимнастического зала и растягивал мышцы, чтобы они вновь обретали гибкость, необходимую для будущих тренировок. В заключение, я отдыхал, за чтением книг в библиотеке, пока меня не одолевала легкая дрема.

Я позвонил Сократу, чтобы рассказать о своем возвращении. Он был не очень разговорчив по телефону и сказал мне прийти к нему, когда я смогу ходить без костылей. Это как раз то, что мне нужно — я был еще не готов видеть его.

В том году Рождество я встречал в одиночестве. Неожиданно, в мою дверь постучались. Пат и Дэнис, мои товарищи по команде, захватив мою куртку, буквально снесли меня вниз на руках к машине. Мы поехали в Рено, в снежные холмы, и остановились около Пика Доннер. Пока Пэт и Дэнис катались по снегу, дурачась и бросаясь снежками, я осторожно добрался до какого-то лежащего бревна и устроился на нем.

Мои мысли унеслись вперед к новому семестру и к гимнастическому залу. Я размышлял о том, станет ли моя сломанная нога такой же сильной и ровной как прежде. Со смачным звуком, с ветки дерева упал снег и разбудил меня от моих грез.

Скоро мы отправились домой. Пэт и Дэнис распевали непристойные песенки. Я наблюдал как сверкают и разбиваются о лобовое стекло падающие снежинки в первых лучах восходящего Солнца. Я думал о своем разбитом будущем и хотел оставить свои вихрящиеся мысли в прошлом, похоронить их в белой могиле засыпанных снегом гор.

Сразу после Рождества я ненадолго съездил в Лос-Анджелес на прием к доктору, который разрешил мне сменить костыли на блестящую черную палочку. Затем, я отправился обратно к занятиям и Сократу.

В среду вечером в 11:40, когда, прихрамывая, я вошел в офис заправки, то увидел там светящееся улыбкой лицо Сока. Я снова оказался дома. Я почти забыл насколько хорошо сидеть, попивая чай, вместе Сократом в ночной тиши. Это было более утонченное, и во многом, гораздо большее удовольствие, чем все мои спортивные победы вместе взятые. Я смотрел на этого человека, который стал мне наставником и увидел то, чего раньше никогда не замечал…

В прошлом я порой замечал какие-то отблески света вокруг него, однако, всегда списывал это на усталость глаз. Сейчас усталости не было, и, в этом не могло быть сомнений, его окружала едва уловимая светящаяся аура. «Сократ», — сказал я, — «твое тело окутывает свет. Откуда он?»

«Чистый образ жизни», — усмехнулся он. Зазвенел колокольчик, и мы отправились кого-то веселить под предлогом сервисного обслуживания автомобиля. Сократ заправлял больше, чем просто бензин. Может быть это происходило из-за ауры, дарующей энергию и эмоции. Как бы там ни было, практически всегда люди уезжали более счастливыми, чем до приезда на заправку.

Однако, его сияние, само по себе, не поражало меня так, как его простота, экономичность его движений и действий. Раньше я не мог оценить ничего из этого; словно, с каждым новым уроком, я заглядывал все глубже в Сократа. По мере того, как я осознавал усложненность и проблемность моего ума, я понимал, насколько он превзошел свой собственный.

Когда он вернулся в офис, я спросил: «Сократ, где сейчас Джой? Скоро ли я увижу ее?»

Он улыбнулся, как будто обрадовался моему очередному вопросу: «Дэн, я не знаю где она; эта девушка — загадка для меня самого. Она всегда была такой».

Потом я рассказал ему о случившемся, и о том, что за этим последовало. Он слушал внимательно, молча кивая головой.

«Дэн, ты — уже не тот молодой дурак, который забрел сюда год назад».

«Год назад? Кажется, прошло всего десять месяцев», — пошутил я, — «Ты хочешь сказать, что я перестал быть дураком?»

«Нет. Ты просто перестал быть молодым».

«Ну ты сказанул, Сок».

«Теперь, ты — дурак с духом, Дэн. Это большая разница. У тебя еще есть шанс найти врата и пройти через них».

«Врата?»

«Царство воина, Дэн, защищено Вратами. Эти врата хорошо спрятаны, подобно монастырю в горах. Многие стучатся, но немногие могут войти».

«Ладно, Сократ, покажи мне эти врата. Я готов и придумаю, как пробраться внутрь».

«Это не так-то просто, деревенщина. Врата существуют внутри тебя самого, и ты должен самостоятельно разыскать их; я могу лишь указать тебе направление. Однако ты еще не готов, даже и близко не готов. Если бы ты попытался пройти через Врата сейчас, то это бы значило практически верную гибель. Предстоит еще немало потрудиться, прежде чем ты будешь готов постучаться в Врата».

Когда Сократ снова заговорил, это прозвучало как официальное заявление: «Дэн, мы много говорили; тебя посещали озарения, и ты получал уроки. Я учу способу жизни и способу действия. Для тебя пришло время полностью брать на себя ответственность за свое поведение. Чтобы найти Врата, ты должен, во-первых, научиться следовать…»

«Домашним Правилам?» — вызвался я.

Он засмеялся, и тут зазвонил колокольчик: на заправку, по луже дождя, въехал автомобиль. Сквозь запотевшее стекло я наблюдал за Сократом, вышедшим к машине в своем пончо. Я видел, как он опустил заправочный пистолет в горловину бака, обошел вокруг машины к водительскому окну и что-то сказал бородатому светловолосому мужчине.

Окно снова запотело. Мне пришлось его протереть рукавом и увидеть, как они смеются. Потом Сократ открыл дверь в офис, и порыв холодного воздуха резко ударил мне в лицо, с ним пришло первое осознание того, что я чувствовал себя далеко не лучшим образом.

Сократ собирался приготовить чаю, когда я сказал: «Сок, присядь, пожалуйста. Я сделаю чай». Он сел, одобрительно кивая головой. Я оперся на письменный стол, испытывая головокружение. Мое горло воспалилось; может быть, чай поможет.

Я спросил, наполняя чайник и ставя его на плитку: «Тогда, мне нужно проложить, своего рода, тропу к Вратам?»

«Да, в некотором смысле, это должен делать каждый. Ты прокладываешь себе путь своей собственной работой».

Предвосхищая мой следующий вопрос, он сказал: «Кто угодно — любое разумное существо, мужчина или женщина наделены внутренней способностью находить Врата и проходить сквозь них, однако очень немногие испытывают потребность двигаться туда; очень немногим интересно. Это очень важный момент. Я решил учить тебя не по причине каких-либо врожденных способностей, в действительности, у тебя просто вопиющие слабости наряду с твоими сильными качествами, но потому, что у тебя есть желание совершить это путешествие».

Это отозвалось во мне отчетливым эхом: «Полагаю, что это можно сравнить с гимнастикой, Сок. Даже тот, у кого избыточный вес или тот, кто слаб или закрепощен, может стать прекрасным гимнастом, однако процесс подготовки будет более трудным и долгим».

«Совершенно верно. Могу добавить только следующее: твой подъем будет очень крутым».

Меня начало лихорадить, все мое тело принялось болеть. Я снова оперся о письменный стол и краешком глаза увидел, как ко мне приближается Сократ, протягивая руку к моей голове. «О, нет. Только не сейчас. Мне совсем не до этого», — подумал я. Но он только щупал мой воспаленный лоб. Затем он попробовал мои гланды на шее, заглянул в мои глаза и долго считал пульс у меня на запястье.

«Дэн, твои энергии сильно разбалансированы. Возможно, у тебя увеличена селезенка. Я советую тебе сходить к доктору сегодня, сейчас же».

К тому времени, когда я едва добрел до Госпиталя Кауэла, мне, в самом деле, было очень плохо. Горло горело, тело ныло от боли. Врач подтвердил диагноз Сока: моя селезенка сильно распухла. Меня положили в стационар с тяжелым случаем мононуклеоза.

В эту беспокойную, лихорадочную ночь мне снился сон, будто у меня одна громадная нога и одна ссохшаяся. Каждый раз, когда я пытался раскачаться на перекладине или сделать другое действие, все внезапно искривлялось, и я падал, падал, падал. Так продолжалось вплоть до второй половины следующего дня, когда Сократ вошел в палату с букетом сухих цветов.

«Сократ», — слабо произнес я, восхищенный его неожиданным визитом, — «Стоило ли беспокоиться».

«Стоило», — ответил он.

«Я попрошу няню поставить их в вазу, и буду вспоминать о тебе, глядя на них», — усмехнулся я.

«Я принес их не для того, чтобы смотреть, а для того, чтобы есть», — сказал он, выходя из комнаты. Несколько минут спустя он вернулся со стаканом горячей воды. Покрошив часть цветов в кусочек принесенной с собой марли, он окунул свой самодельный пакетик в кипяток. «Этот чай укрепит тебя и поможет очистить кровь. Пей». На вкус очень горько. Сильное средство».

Затем, он вынул бутылочку с желтой жидкостью, в которой уже плавали какие-то растения, и стал массировать и глубоко втирать жидкость в мою правую ногу, непосредственно в районе шрама. Я подумал, что сказала бы моя няня — очень привлекательная, деловая девушка, если бы она вошла сейчас.

«Что это за желтая жидкость, Сок?»

«Урина, с травами».

«Урина!» — воскликнул я, с отвращением отдергивая ногу.

«Не дури!» — он схватил меня за ногу, возвращая ее на место. «Урина — очень почитаемый эликсир в со времен древнего целительства».

Я закрыл усталые, воспаленные глаза; голова моя гудела, как барабан туземцев. Температура снова стала повышаться. Сократ положил руку мне на лоб, затем пощупал мой пульс на запястье.

«Хорошо. Травы начали действовать. Сегодня ночью будет кризис. Завтра тебе будет лучше».

Едва слышно я произнес: «Благодарю вас, Доктор Сок».

Он протянул и прижал ладонь к моему солнечному сплетению. Почти сразу, все процессы в моем теле ускорились. Я думал, что моя голова лопнет. Жар начал сжигать меня; мои гланды пульсировали. Хуже всего была боль в правой ноге на месте травмы.

«Хватит, Сократ! Довольно!» — кричал я.

Он убрал руку, и я замер на кровати. «Просто я добавил в твое тело немного энергии», — объяснил он, — «Она ускорит процесс выздоровления. Жжет там, где у тебя узлы. Если бы ты был свободен от препятствий…, если бы твой ум был чист, твое сердце открыто, а тело свободно от напряжения, ты бы испытал эту энергию, как неописуемое блаженство…, лучше, чем секс. Ты бы подумал, что очутился в раю, и ты был бы отчасти прав».

«Иногда ты пугаешь меня, Сократ».

«К высшим людям всегда относятся со страхом и благоговением», — усмехнулся он. «В некоторых отношениях, ты тоже высший, Дэн, по крайней мере, снаружи. Ты выглядишь как воин, стройный, гибкий и сильный — это результат твоих рудиментарных занятий гимнастикой. Однако, тебе предстоит много работы, прежде чем ты наработаешь то самочувствие, которым наслаждаюсь я». Я был слишком слаб, чтобы спорить.

Вошла медсестра. «Пора мерять температуру, Мистер Милмен». Сок вежливо встал, когда она вошла. Я лежал в кровати бледный и несчастный. В тот момент, контраст между нами был велик, как никогда. Медсестра улыбнулась Сократу и он ей в ответ. «Думаю, что с вашим сыном все будет хорошо, ему нужно лишь немного набраться сил», — сказала она.

«Я ему, как раз, говорил то же самое», — сказал Сок с озорной искоркой в глазах. Она улыбнулась ему… Она с ним что, заигрывала? Шелестя белым халатом, она удалилась. Чертовски сексапильна.

Сократ вздохнул: «Все-таки, определенно что-то есть в женщинах в униформе». Затем, он опустил руку мне на лоб, и я провалился глубокий в сон.

На следующее утро я чувствовал себя заново рожденным. Брови доктора поползли вверх, когда он проверял мою селезенку, щупал мои гланды, сверяясь с карточкой. Он находился в явном замешательстве. «У вас все в норме, Мистер Милмен», — он почти извинялся, — «После ланча, вы можете отправляться домой…э-э, да и хорошенько отдохните». Он вышел прочь, изучая на ходу мою медицинскую карточку.

Мимо моей двери пробежала моя медсестра. «Помогите!» — заорал я.

«Да?» — сказала она, вбегая в палату.

«Не могу понять, в чем дело, сестра. Каждый раз, когда вы проходите мимо, мой пульс становится более эротичным». (erotic — прим. пер.)

«Вы хотите сказать невротичным? (erratic)» — сказала она.

«Вот-вот».

Улыбаясь мне, она сказала: «Похоже, вы готовы к выписке».

«Именно это мне все и твердят, но они ошибаются. Я уверен, что мне необходимо пройти дополнительный курс лечения лично с вами».

Заманчиво улыбаясь, она отвернулась и вышла в коридор. «Сестра! Не уходите!» — закричал я.

По дороге домой, во второй половине дня, я шел и поражался улучшению своего самочувствия, особенно это касалось правой ноги. Я сильно хромал, по-прежнему, виляя бедром в сторону при каждом шаге, однако, я почти мог обходиться без своей трости. Может быть, это было связано с уриновой терапией Сока или с тем зарядом энергии, которым он наделил меня.

Начались занятия, и меня опять окружили другие студенты, книги и задания, но все это ушло теперь на второй план. Я мог играть в игру, не вовлекаясь в нее. У меня были куда более важные дела на заправочной станции, расположенной в западной части городка.

Хорошенько выспавшись, я пришел на заправку. Как только я присел, Сократ сказал: «Впереди много работы».

«Что случилось?» — сказал я, потягиваясь и зевая.

«Генеральная перетряска».

«А-а. Большое дело».

«Оно особенно большое, потому что перетряхивать будем тебя».

«Да, ну?» — произнес я вслух и «Вот черт!» — подумал про себя.

«Словно Феникс, ты устремишься в огонь и восстанешь из пепла».

«Я готов!» — сказал я, — «В качестве повышенного обязательства, обещаю в будущем году отказаться от пончиков».

Сократ усмехнулся со словами: «Если бы это было так просто. В данный момент ты представляешь собой спутанный клубок искривленных энергетических потоков и устаревших привычек. Тебе предстоит изменить образ своих действий, мыслей, мечтаний и видения мира. Большая часть того, кем ты являешься — это набор вредных привычек».

Он начал раздражать меня. «Черт возьми, Сократ, я уже преодолел несколько трудных препятствий и я делаю все, что в моих силах. Ты можешь проявить ко мне хоть малую толику уважения?»

Сократ откинул голову назад и засмеялся. Затем, он подошел ко мне и начал дергать меня за рубашку. Когда я стал заправляться, он взлохматил мои волосы на голове, приговаривая: «Послушай ты, О, Великая Обезьяна, всякому хочется уважения. Однако, дело не в том, чтобы просто сказать: „Пожалуйста, уважайте меня“. Ты должен заслужить уважение, совершая поступки достойные уважения; а уважение воина и подавно нелегко заслужить».

Я сосчитал про себя до десяти и спросил: «Как же мне заслужить твое уважение, Сократ, О, Великий и Могучий Воин?»

«Измени свои поступки».

«Какие поступки?»

«Конечно, свои „пожалейте-меня“ поступки. Хватит гордиться посредственностью; покажи мне свой дух!» С гадкой улыбкой, Сократ подскочил и, шутя хлопнул меня ладонью по щеке, затем ткнул меня в ребра».

«Прекрати!» — заорал я, взбешенный его играми. Я потянулся, чтобы схватить его за руку, но он легко запрыгнул на письменный стол. Потом он перепрыгнул через мою голову, развернулся и толкнул меня обратно на диван. В ярости поднявшись на ноги, я попытался толкнуть его в ответ, однако как только я прикоснулся к нему он прыгнул обратно на письменный стол. Я ничком рухнул на ковер. «Проклятье!» — красный цвет залил мне глаза. Он выскользнул через дверь, ведущую в гараж. Прихрамывая, я устремился в погоню.

Сократ устроился на бампере и почесывал голову, произнес: «Елки-зеленые, Дэн, ты разгневан».

«Пронзительная наблюдательность», — шумно выдохнул я.

«Хорошо», — сказал он, — «Принимая во внимание твое препятствие, ты и должен быть разгневан… Однако, убедись в том, что ты мудро направляешь свой гнев». Как ни в чем ни бывало, Сок занялся заменой свечей в Фольксвагене. «Гнев является одним из твоих главных инструментов для трансформирования старых привычек», — он выкрутил специальным ключом старую свечу, — «в новые». Он установил новую свечу в гнездо и хорошенько затянул ее ключом.

«Гнев может выжечь старые привычки. Страх и сожаление подавляют действие и, сам понимаешь, гнев генерирует последнее. Когда ты научишься должным образом использовать свой гнев, ты сможешь преобразовать страх и жалость в гнев, а гнев в действие. В этом и есть секрет внутренней алхимии твоего тела».

Вернувшись в офис, Сократ налил воды из емкости и принялся заваривать особенный чай для сегодняшнего вечера из лепестков розы, продолжая говорить: «У тебя много привычек, которые ослабляют тебя. Секрет изменения состоит в том, чтобы сосредоточиться на создании нового, а не на борьбе со старым».

«Как же я могу управлять своими привычками, если я даже не в состоянии справиться со своими эмоциями, Сок?»

Он присел в свое кресло. «Приблизительно так: Когда твой ум создает проблему, когда он сопротивляется жизни в том виде, в каком она разворачивается перед ним в данный момент, твое тело напрягается и ощущает это напряжение как „эмоцию“, по-разному интерпретируемую словами „страх“, „сожаление“ или „гнев“. Истинная эмоция, Дэн, это — та энергия, которая свободно плывет в теле».

Тогда получается, что воин никогда не испытывает нормальных негативных эмоций?»

«В каком-то смысле, это верно. Все же эмоции являются естественной человеческой способностью, формой выражения. Иногда, свойственно выражать страх, жалость или гнев. Однако энергия должна направляться полностью наружу и не удерживаться внутри. Выражение эмоций должно быть полным и сильным, потом они должны исчезать без следа. Таким образом, в этом и заключается способ управления эмоциями: дай им прийти и дай им уйти».

Я встал, снял свистящий чайник с плиты и разлил нам чай. «Сократ, ты можешь привести конкретный пример?»

«Пожалуйста», — сказал он, — «Побудь некоторое время с младенцем».

Улыбаясь, я подул на чай: «Забавно, я никогда не думал, что младенцы — в совершенстве владеют эмоциями».

«Когда ребенок расстроен, он выражает себя в громком плаче — чистом плаче. Он не раздумывает над тем, следует ли ему плакать. Подержи его на руках или накорми его, и через несколько секунд от плача не останется и следа. Если ребенок рассержен, он со всей ясностью даст тебе это понять. Но этот гнев также быстро улетучивается; а можешь ли ты представить ребенка, который испытывает чувство вины за свой гнев? Малыши дают ему прийти и дают ему уйти. Они в полной мере выражают себя и замолкают. Младенцы — прекрасные учителя, которые демонстрируют правильное использование энергии. Научись этому, и ты сможешь трансформировать любую привычку».

На заправку въехал Форд Ранчеро Вэгон. Сократ обошел машину, чтобы подойти к водителю. Тем временем, молча ликуя, я ухватил заправочный пистолет и отвинтил крышку бака. Воодушевленный его просветляющим откровением о том, как следует управлять эмоциями, я заорал поверх крыши авто: «Сок, скажи только, что мне делать и отпусти меня. Я разорву эти противные привычки на куски!» Затем, я взглянул на пассажиров — трое шокированных монахинь. Я запнулся и, отчаянно краснея, целиком отдался мытью окон. Сократ лишь прислонился к заправочному насосу и прикрыл лицо ладонями.

После того как, к моему великому облегчению, Ранчеро удалился, на заправку въехал другой посетитель. Это был блондин, тот самый, с вьющейся бородой. Он выскочил из машины и, по-медвежьи крепко, обнял Сократа. «Рад видеть тебя, Джозеф», — сказал Сократ.

«Взаимно…, Сократ, не так ли?» — он открыто улыбнулся мне.

«Джозеф, этот юный автомат-вопросник зовут „Дэн“. Нажми на кнопку и он выдаст очередной вопрос. Просто незаменим, когда мне не с кем поговорить».

Джозеф пожал мне руку: «Не слишком ли раздобрел ли наш старик на склоне лет? — спросил он, обаятельно улыбаясь.

Прежде чем я смог уверить его в том, что, наверняка, Сократ зверствует как никогда раньше, «старик» перебил: «Да уж, в самом деле, я обленился. Дэну не так достается, как доставалось тебе».

«Угу, понимаю», — произнес Джозеф, сохраняя серьезное выражение лица, — «Никаких пробежек на 100 миль? Вы еще не работали с горящими углями?»

«Ничего такого и в помине. Мы только собираемся приступать к самым азам, например, как есть, как ходить и как дышать».

Джозеф весело засмеялся; я обнаружил, что смеюсь вместе с ним. «Кстати, о еде», — сказал он, — «Почему бы вам обоим не заглянуть в мое кафе сегодня утром. Вы будете моими личными гостями, и я состряпаю на завтрак что-нибудь эдакое».

Не успел я произнести что-то типа: «О, я очень хотел бы, но…», но тут вмешался Сократ и сказал: «С удовольствием! Моя смена заканчивается через полчаса и мы пройдемся к тебе».

«Отлично. Тогда увидимся». Он вручил Соку пятидолларовую банкноту и уехал.

Я поинтересовался насчет Джозефа: «Он такой же воин, как и ты, Сок?»

«Такого воина как я больше нет» — ответил он, смеясь, — «Да и никто бы не захотел становиться таким же. У каждого мужчины или женщины есть присущие только ему или ей качества. Например, ты добился кое-чего в гимнастике, а Джозеф в совершенстве готовит».

«Варит и жарит еду, ты хочешь сказать?»

«Не совсем. Джозеф не нагревает продукты чрезмерно — это разрушает в них естественные компоненты необходимые для полного усваивания пищи. Он готовит естественные блюда таким образом, с которым ты сам скоро познакомишься. Вкусив однажды кулинарного волшебства Джозефа, ты уже не сможешь притрагиваться к меню забегаловок быстрого питания.

«Что такого особенного в том, как он готовит?»

«Только две вещи, обе практически незримые. Во-первых, он уделяет полнейшее внимание процессу готовки. Во-вторых, любовь — это буквально один из главных ингредиентов его блюд. Ее ты сможешь ощущать длительное время после еды».

Появился сменщик Сока — долговязый подросток, пробормотав себе под нос невнятное приветствие. Мы пошли по улицам города на юг. Моя хромающая походка уже позволяла мне поспевать за широкими шагами Сока. Мы двигались боковыми улочками, чтобы избежать утреннего часа пик в центре.

Сухая листва хрустела у нас под ногами. Надо отметить, что архитектурный стиль студенческого городка представлял собой неописуемую смесь стилей: от Викторианского и Испанского Колониального до ново-швейцарского фанка и безликих коробок. Здесь проживало большинство из 30000 студентов.

Во время ходьбы мы продолжили разговор. Начал Сократ: «Дэн, для того, чтобы прорваться через туманы собственного ума и найти Врата требуется невообразимое количество энергии. Таким образом, очищение и восстановительные практики — это основа».

«Недопонял».

«Мы займемся твоей чисткой: разберем тебя на части и соберем заново».

«Нужно было так сразу и говорить!» — подначил я.

«Тебе предстоит заново освоить каждую функцию человеческого организма — движение, сон, дыхание, мышление, ощущение и… питание. Из всех разновидностей человеческой деятельности — питание самая главная, подлежащая стабилизации в первую очередь».

«Минутку, Сократ. Еда для меня — не проблема. Я — стройный и, вообще, чувствую себя довольно хорошо. Это подтверждают и мои занятия гимнастикой. У меня достаточно энергии. Как незначительные изменения в моей диете могут повлиять коренным образом?»

«Твоя сегодняшняя диета,» — сказал он, глядя вверх, на пробивающиеся сквозь листву деревьев, солнечные лучи, — «дает тебе „нормальное“ количество энергии, однако многое из того, что ты ешь делает тебя шатким (неустойчивым), влияет на смену твоих настроений, снижает уровень твоей осознанности и мешает твоему телу обрести оптимальный уровень жизнеспособности. Твой беспорядочный образ питания выливается в токсичные остатки, которые сокращают твою жизнь в прямом смысле. Большинство из твоих ментальных или эмоциональных проблем может быть решено простым вниманием к правильному питанию».

«Каким образом изменения в моей диете могут повлиять на мою энергию?» — стал спорить я, — «Я хочу сказать, что я принимаю определенное количество калорий, а они то и представляют то количество энергии, которое я получаю».

«Это традиционный взгляд, но все же он поверхностен. Воин должен отдавать себе отчет в более тонких влияниях. Наш главный источник энергии в этой системе», — сказал он, жестом руки обозначая Солнечную систему, — «это Солнце. В целом, человеческое существо, в данном случае, ты…»

«Благодарю за снисходительность».

«…на данном этапе эволюции, не развило в себе способность напрямую использовать солнечную энергию; ты не можешь питаться солнечным светом, лишь только косвенно, определенным образом. Когда человечество разовьет в себе эту способность, органы пищеварения почти исчезнут и компании по производству слабительного разорятся. Сейчас же, пища — это форма накопленного солнечного света, которая тебе требуется.

«Правильная диета позволяет тебе наилучшим образом распоряжаться энергией Солнца. Его высвобождающаяся энергия откроет твои органы чувств, расширит твою осознанность и превратит твою способность сосредотачиваться в разящий меч».

«Все это произойдет, если я лишь удалю пончики из своего меню?»

«Да. Пончики и еще несколько других пищевых несуразностей.

«Один из гимнастов, японец, чемпион Олимпийских игр, как-то сказал, что в счет идут не плохие привычки, а хорошие».

«Это значит, что твои хорошие привычки должны стать настолько сильными, чтобы они смогли растворить не самые полезные среди них». Сократ указал впереди на небольшое кафе на Шаттак рядом с Эшби. Я проходил там десятки раз, даже не замечая его.

«Итак, Сократ, ты веришь в естественное питание?» — сказал я, когда мы пересекали улицу.

«Дело не веровании, а в делании. Могу сказать тебе вот что: я ем только то, что полезно и ровно столько сколько мне необходимо. Для того, чтобы оценить то, что ты называешь естественным питанием, тебе придется отшлифовать свои инстинкты и стать естественным человеком».

«Звучит слишком аскетично. Ты что же, даже изредка не можешь позволить себе мороженое?»

«Мой рацион может, сперва, показаться спартанским, по сравнению с теми излишествами, которые ты назвал бы „умеренностью в питании“, Дэн, однако то, как я ем уже само по себе напитано удовольствием, потому что я развил в себе способность наслаждаться простейшей пищей. Ты тоже этому научишься».

Мы постучали в дверь и нам открыл Джозеф. «Входите, входите», — с энтузиазмом сказал он, словно приглашая нас к себе в дом. Толстые ковры устилали пол небольшой передней комнаты. В самом помещении кафе размещались тяжелые, покрытые лаком, грубо-тесанные столы, мягкие стулья с прямыми высокими спинками. Интерьер под старину. Все стены украшали гобелены, за исключением одной, которую почти полностью закрывал живописнейший аквариум с разноцветными рыбками. Сквозь стеклянный потолок в комнату вливался утренний свет. Мы расположились в центре, под лучами утреннего солнца вперемешку с легкими тенями воздушных облачков, проплывающих сверху.

К нам приблизился Джозеф, неся над головой две больших тарелки. С показным изяществом он поставил перед нами тарелки: сначала Сократу, потом мне. «Ах, это выглядит просто восхитительно!» — сказал Сократ, запихивая салфетку за ворот рубашки. Я опустил глаза. На тарелке передо мной лежали кружками нарезанная морковь и листик салата. Я, в оцепенении, глазел на них.

Взглянув на меня, Сократ едва не свалился от хохота на пол, а Джозефу пришлось опереться рукой о край стола. «А-а», — произнес я с облегчением, — «так это шутка».

Не говоря ни слова, Джозеф унес тарелки и вернулся с двумя красивыми деревянными мисками. В каждой миске находилась точная миниатюрная копия горы. Сама гора была скомбинирована из мускусной и медовой дынь. Небольшие кусочки грецких и миндальных орехов, каждый из которых был уникально обработан, стали коричневыми булыжниками. Кусочки яблок и тоненькие ломтики сыра образовывали выходы скальных пород. Деревья были сделаны из множества верхушек петрушки. Каждому дереву была придана совершенная форма, как карликовым деревьям в горшках. Ледник из йогурта покрывал вершину. У подножия горы лежали разрезанные пополам виноградины и кольцо из земляники.

Я просто глаз не мог отвести. «Джозеф, это слишком красиво. Я не могу есть это. Мне хочется его сфотографировать». Сократ, как я успел заметить, уже приступил к трапезе в своей обычной манере: не торопясь, понемножку. Я с удовольствием принялся за гору. Когда я доедал, неожиданно, Сократ принялся жадно, почти не жуя, поглощать свою еду. Я понял, что он пародирует меня.

Я изо всех сил старался брать маленькие кусочки, глубоко дыша между каждым, так, как делал это он, но это казалось ужасно томительным.

«Удовольствие, которое ты получаешь от еды, Дэн, ограничивается только вкусом пищи и чувством полного желудка. Ты должен научиться радоваться всему процессу: сначала голоду, тщательному приготовлению, привлекательной сервировкой стола, запахом, жеванием, вкусом, глотанием, а также чувством легкости и энергии после трапезы. И наконец, ты можешь насладиться полным и легким удалением пищи, после того как она переварилась. Когда ты будешь уделять внимание всем этим элементам, ты начнешь ценить простую еду; и тебе не нужно будет столько пищи.

«Ирония твоих теперешних привычек питания заключается в том, что пока ты боишься пропустить прием пищи, ты не осознаешь, в полной мере, пищу, которую ты ешь в действительности».

«Я не боюсь пропустить прием пищи», — запротестовал я.

«Рад слышать. Это поможет тебе на следующей недели. Этот завтрак — последняя еда, которую ты принимаешь за следующие семь дней». Сок продолжил объяснять, что очистительное голодание, я должен начать немедленно. Разбавленный фруктовый сок или травяные чаи без сахара будут составлять весь мой рацион питания.

«Но Сократ, мне необходим протеин и железо, чтобы лечить ногу; Мне нужна энергия для занятий гимнастикой». Все без толку. Сократ мог быть совершенно нелогичным человеком.

Мы помогли Джозефу прибраться, немного поговорили, поблагодарили его и ушли. Я уже был голоден. За время пешей прогулки обратно к кампусу, Сократ подытожил дисциплины, которым я должен был следовать до тех пор, пока мое тело не вернет себе естественные инстинкты.

«Через несколько лет, в правилах не будет никакой нужды. Однако сейчас, ты должен удалить из рациона любые продукты, содержащие рафинированный сахар и муку, мясо, яйца, а также кофе, алкоголь и табак и другую бесполезную пищу. Ешь только свежую, нерафинированную, необработанную пищу без химических добавок. В принципе, на завтрак можешь есть блюда из свежих фруктов, возможно с добавлением прессованного творога или йогурта. На обед — это основная еда, должны быть сырой салат, печеный или вареный на пару картофель, может быть, немного сыра, хлеб из муки грубого помола или зерна. На ужин — сырой салат и, иногда, легко проваренные на пару овощи. Хорошо нажимай на сырые, несоленые семена и орехи».

«Да уж, Сок, чувствую досталось мне от тебя „на орехи“, — недовольно проворчал я.

По дороге домой, мы прошли мимо бакалейной лавки. Я уже было собрался зайти и купить немного печенья, как тут вспомнил, что мне нельзя есть магазинных печений всю оставшуюся жизнь! И что на протяжении последующих шести дней и двадцати трех часов мне вообще нельзя есть.

«Сократ, я голоден».

«Я никогда не говорил, что тренировка воина это „тортик с кремом“.

Мы шли по студенческому городку, как раз в перерыве между занятиями и, Спраул Плаза была полна людей. Я тоскливо глядел на аппетитных красоток. Сократ коснулся моей руки. «Я как раз вспомнил, Дэн, что до поры тебе следует избегать не только кулинарных излишеств».

«Ничего себе», — я остановился как вкопанный, — «Я хочу удостовериться, что правильно понял тебя. Сформулируй поконкретнее».

«Проще простого. Пока ты не достигнешь достаточной зрелости, ты можешь, вне всякого сомнения, наслаждаться близкими, сердечными отношениями. Однако, ты должен полностью освободиться от своей озабоченности в сексуальной разрядке. Чтобы тебе было совсем ясно: Держи своего парня в штанах».

«Но Сократ», — запротестовал я, будто речь шла о моей жизни, — «это устаревшее, пуританское, нелогичное и нездоровое предложение. Когда ты лишаешь меня пищи это одно, однако это совсем другое!» Я принялся цитировать «Философию Плэйбоя», Альберта Эллиса, Роберта Риммера, Жаклин Сюзанн и Маркиза де Сада. Я даже сослался на Читательский Бюллетень и сериал «Дорогая Эбби», но его ничто не поколебало.

Он сказал: «Нет смысла объяснять мои мотивы. Тебе просто предстоит находить свои будущие удовольствия в свежем воздухе, свежей пище, свежей воде, свежей осознанности и солнечном свете».

«Как же я смогу одолеть все эти дисциплины, которые ты преподаешь мне?»

«Прими во внимание последний совет, который Будда дал своим ученикам?»

«Что же он сказал?» — я замер, ожидая вдохновения.

«Поступайте наилучшим образом», — сказав это, он растворился в толпе.

На следующей неделе, мой обряд посвящения вступил в силу. В то время, когда мой желудок урчал, Сок заполнял мои ночи «основными» упражнениями, обучая меня как дышать более глубоко и медленно: рот слегка прикрыт, язык прижат к небу. Я старался до изнеможения, с нетерпением дожидаясь своего (Ох!) разбавленного фруктового сока и травяного чая, мечтая об отбивных и слоеных булочках. Хотя и к отбивным и к булочкам раньше я был довольно равнодушен!

В один день он приказывал мне дышать через живот, на другой дышать сердцем. Он начал критиковать мою походку, мою манеру говорить, мой блуждающий взгляд, который «блуждал по Вселенной напару с моим умом». Казалось, ничего из того, что я делал не удовлетворяло его.

Снова и снова он поправлял меня: иногда мягко, иногда резко. «Соответствующая поза — это способ сливаться с гравитацией, Дэн. Соответствующее отношение — это способ сливаться с жизнью». И так далее и тому подобное.

Третий день голодания был самым тяжелым. Я был немощен и капризен; у меня болела голова, дыхание сбивалось. «Все это составные части очистительного процесса, Дэн. Твое тело очищается, избавляясь от накопленных токсинов». Все, что я смог делать на тренировке ограничилось лежанием и растягиванием мышц.

На седьмой день мое самочувствие улучшилось, даже стало превосходным. Я чувствовал, что могу продолжить голодание. Мой голод улетучился; вместо него я чувствовал приятную усталость и легкость. Качество тренировок стало улучшаться. Ограничиваемый только своей слабой ногой, я интенсивно тренировался, ощущая небывалую гибкость и расслабленность.

Когда я стал принимать пищу на восьмой день, начиная с очень небольшого количества фруктов, мне пришлось напрягать всю свою волю, чтобы досыта не набивать свой желудок, тем, что мне можно было есть.

Сократ не терпел жалоб и душещипательных бесед. Фактически, он хотел, чтобы я не разговаривал вообще, если только мне не надо было сказать что-либо абсолютно необходимое. «Хватит пустой болтовни», — сказал он, — «То, что выходит из твоего рта, также важно как и то, что в него входит». Таким образом мне удавалось подвергать внутренней цензуре те свои реплики, которые выставляли меня в дурацком свете. Мне и самому понравилось меньше говорить, как только я стал «ухватывать изюминку». Но спустя несколько недель я устал от этого.

«Сократ, ставлю доллар, что я заставлю тебя сказать больше, чем два слова».

Он протянул ладонь со словами: «Ты проиграл».

На первых порах, меня переполняли воля и уверенность, по причине моих гимнастических достижений в прошлом. Но вскоре, я стал осознавать, что, как и говорил Сократ, подготовка воина это не «тортик с кремом».

Моей главной проблемой стало общение с друзьями. Рик, Сид и я поехали с подружками в пицерию Ла’Валля. Все, включая и мою подругу, заказали супер большую пиццу с колбасой. Я довольствовался маленькой, вегетарианской пиццей из цельных зерен пшеницы. Они пили молочные коктейли или пиво, я потихоньку потягивал свой яблочный сок. После они захотели пойти в Дом Мороженого Фентона. Пока они ели мороженое с фруктами, сливками и орехами, я сосал кубик льда. Я с завистью смотрел на них. В ответ, они глядели слегка пренебрежительно. Наверно, я заставлял их чувствовать свою вину. Под тяжестью моих дисциплин, моя социальная жизнь катилась под откос.

Я обходил десятой дорогой все пончиковые магазинчики, стойки с продуктами и уличные ресторанчики в окрестностях кампуса. Мои подспудные желания и усилия по принуждению себя стали очевидны мне, но я отбивался как мог. Если я превращусь в слизняка из-за пончика, то я не смогу посмотреть в глаза Сократу.

Хотя, со временем, сопротивляться становилось все легче. Как-то я пожаловался Сократу, несмотря на его тяжелый взгляд: «Сок, с тобой уже не так весело как прежде. Ты превратился в обычного ворчливого старикана. Ты даже не излучаешь сияния больше».

Он наградил меня сердитым взглядом. «Фокусов больше не будет». Ну и жизнь пошла: ни фокусов, ни секса, ни картофельных чипсов, ни гамбургеров, ни сладостей, ни пончиков, ни веселья, ни отдыха; дисциплина во всем и везде.

Закончился бесконечный январь; пролетел февраль, а сейчас и март почти закончился. Команда заканчивала сезон без меня.

Я снова сказал Сократу о своих чувствах, но он не выразил никакого сочувствия и поддержки. «Сократ, я и впрямь какой-то духовный бойскаут. Мои друзья уже не хотят никуда меня приглашать. Ты разрушаешь мою жизнь! Я боюсь что превращусь в высохшего старого…»

Меня оборвал его смех. «Дэн, уверяю тебя, если обезвоживание это то, чего ты опасаешься, то моя последняя жена считала меня мужчиной „в самом соку“.

«Твоя жена?»

Он опять посмеялся над шокированным выражением на моем лице. Затем он посмотрел на меня; я подумал, что он хотел сказать еще, что-либо еще. Однако он вернулся к работе над бумажками и сказал: «Поступай наилучшим образом».

«Ну, спасибо за душевный совет». Глубоко в душе, я был обижен тем, что мою жизнь направляет другой человек, даже такой как Сократ.

Тем не менее, стиснув зубы, я следовал всем правилам, до того момента, когда однажды, во время тренировки, в зал вошла та самая обворожительная медсестра, которая еще в больнице не давала покоя моей эротической фантазии. Она молча присела и стала наблюдать за нашими воздушными пируэтами. Я заметил, что, почти сразу, все ребята в зале приободрились и стали с новым рвением тренироваться и я не был исключением.

Делая вид, что полностью увлечен своими упражнениями, я, каждый раз, смотрел в ее сторону уголками глаз. Ее обтягивающее блестящее трико и топик на бретелях приковали мое внимание; мой ум уплывал к более экзотическим формам занятий гимнастикой. Остаток тренировки я четко осознавал ее внимание к себе.

Она исчезла незадолго до окончания тренировки. Я вымылся в душе, оделся и стал подыматься по ступенькам. Там, на площадке лестницы стояла она, соблазнительно опираясь на перила. Я даже не помню, как поднимался по оставшимся ступенькам.

«Привет, Дэн Милмен. Меня зовут Валери. Ты выглядишь значительно лучше с тех пор, когда я ухаживала за тобой в больнице».

«Мне значительно лучше, сестра Валери», — улыбнулся я во весь рот, — «Я так рад, что ты за мной ухаживала». Она засмеялась и призывно потянулась.

«Дэн, хочу попросить тебя об одном большом одолжении. Не проводишь ли меня домой? Уже темнеет и за мной увязался один подозрительный тип».

Я хотел было сказать, что уже начало апреля и, что солнце сядет только через час, но потом подумал: «Какого черта! Какие мелочи».

Мы шли, разговаривали и закончили ужином у нее в квартире. Она откупорила бутылку «своего особого вина для особых гостей». Я едва пригубил; но это было началом конца. Я чувствовал себя отбивной на раскаленной сковороде. В какой-то момент тонкий голос спросил: «Ты мужчина или слизняк?» И другой тоненький голосок ему ответил: «Я возбужденный слизняк!» Той ночью я нарушил все правила данные мне. Я съел все, что она дала мне. Я начал с густого супа из моллюсков, затем салат и бифштекс. А на десерт, несколько порций самой Валери.

Следующие три дня я провел почти без сна, беспокоясь лишь о том, как признаться во всем Сократу. Я готовился к худшему.

В тот вечер я вошел в комнату на заправке и рассказал ему все, не оправдываясь, и стал ждать, затаив дыхание. Сократ молчал долго. Наконец он произнес: «Я заметил, что ты еще не научился дышать как следует». Прежде чем я открыл рот, он поднял ладонь. «Дэн, я могу понять как ты можешь выбрать мороженое или флирт с красивой женщиной в предпочтение тому Пути, который я указал тебе…, но можешь ли ты понять это?» Он сделал паузу. «Ни благодарностей, ни обвинений. Теперь ты понимаешь силу неодолимую силу позывов своего желудка и чресел. Это хорошо. Но учти, я просил тебя делать все, что ты можешь. Это все что ты можешь?»

Сократ переключил свои глаза на «свет»; они буквально просвечивали меня. «Возвращайся через месяц, но только если ты будешь строго придерживаться правил. Можешь видеться с этой девушкой, если хочешь; отдавай ей свое внимание и настоящие чувства, но вне зависимости от порывов, которые будут у тебя возникать, пусть ведет тебя Высшая Дисциплина!»

«Я сделаю это, Сократ! Клянусь, что так и будет! Я все понял».

«Ни решимость ни понимание никогда не сделают тебя сильным. У решительности есть искренность, у логики есть ясность, но ни у того ни другого нет энергии, которая тебе понадобится. Пусть гнев будет твоей решимостью, твоей логикой. Увидимся через месяц».

Я знал, что если я еще раз отступлю от правил, то для нас с Сократом нет будущего. С растущей решимостью, я сказал себе: «Никакая соблазнительная женщина, пончик или кусок жареной коровьей плоти не согнут моей силы воли еще раз. Я научусь контролировать свои импульсы или умру».

Валери позвонила на следующий день. Я ощутил знакомые шевеления внутри при звуке ее голоса, того самого, который незадолго до этого страстно стонал мне в уши. «Дэнни, я очень хочу увидеться с тобой сегодня вечером. Ты как? Ну и хорошо. Я ухожу с работы в семь вечера. Встретимся в зале? Ладно. До встречи. Пока.»

Тем вечером, я повел ее в кафе Джозефа на превосходный салат-сюрприз. Я заметил, что Валери флиртует с Джозефом. Он, как обычно, был само радушие, но не отвечал на женские провокации Валери.

Позже, мы вернулись в ее квартиру. Какое-то время мы сидели и разговаривали. Она предложила вино. Я попросил сок. Она погладила мои волосы и нежно поцеловала меня, шепча мне на ушко. Я с чувством поцеловал ее в ответ. Затем я услыхал свой громкий и отчетливый внутренний голос. «Соберись. Помни о том, что ты должен делать».

Я приподнялся, сел и глубоко вздохнул. Это будет непросто сказать. Легко потрепав свои волосы, она тоже привстала, потягиваясь. «Валери, ты же знаешь, я нахожу тебя очень привлекательной и обворожительной… однако, сейчас, я занят, э, своего рода личной подготовкой, которая не позволяет мне того, что должно было сейчас произойти. Мне очень нравится твое общество и я хочу тебя видеть. Но с этого момента, я хочу чтобы ты думала обо мне как о близком друге, любящем с-с-священнике». Я почти не мог этого выдавить из себя.

Она глубоко вздохнула и пригладила волосы. «Дэн, это, по-настоящему, здорово быть с кем-то, кто не заинтересован только в сексе».

«Ну, вот», — приободрившись сказал я, — «Я рад слышать, что ты разделяешь мои чувства. У нас много общего помимо постели».

Она посмотрела на часы. «Ого, как поздно…, и мне тоже завтра нужно рано вставать…, так что пора желать друг другу „баиньки“, Дэн. Спасибо за ужин. Все было замечательно».

Я позвонил ей на завтрашний день, но у нее было занято. Я звонил снова на последующий день и наконец дозвонился. «В ближайшие несколько недель мне предстоит сдавать очень сложные экзамены по медицине».

Неделю спустя мы увиделись, когда она пришла в конце тренировки встречать Скотта, моего товарища по команде. Они прошли рядом со мной когда я поднимался по ступенькам, так близко, что я почувствовал запах ее духов. Она вежливо кивнула и поздоровалась.

Скот оглянулся на меня и многозначительно подмигнул. Я и понятия не имел о том, что это движение глазом может причинить столько боли.

В голодном отчаянии, которое не в состоянии утолить ни один свежий салат, я очутился перед закусочной Чарбройлер. Аромат гамбургеров с острым соусом стал кружить мне голову. Мне вспомнились все хорошие моменты жизни, когда мы с друзьями наслаждались гамбургерами. Словно во сне, не раздумывая, я вошел и услышал, как мой голос заказывал женщине за прилавком: «Двойной чизбургер, пожалуйста».

Она обслужила меня, я сел за столик, поднес его ко рту и хорошенько надкусил. Внезапно я осознал то, что я делаю: выбираю между Сократом и чизбургером. Я выплюнул, в ярости швырнул его в мусорный бак и вышел прочь. Все. Мое рабство случайным импульсам закончилось.

Тот вечер ознаменовал начало нового этапа моего растущего самоуважения и чувства личной силы. Я знал, что теперь мне будет легче.

В моей жизни стали происходить почти незаметные перемены. С детства я страдал от насморка, когда воздух становился прохладным, головных болей, расстройств желудка и резких смен настроения, все это было, по моему убеждению, нормальными неизбежными проявлениями. Сейчас все это исчезло.

Я ощущал постоянную легкость и энергию, струящуюся через меня и вокруг меня. Может быть, из-за этого многие женщины хотели пофлиртовать со мной, многие детишки и собаки подходили ко мне, чтобы поиграть. Некоторые из моих товарищей по команде стали спрашивать у меня совета в разрешении своих личных проблем. Я уже не был утлой лодочкой в бушующем море, я начал чувствовать себя, как Гибралтарский Утес.

Я рассказал Сократу о своих ощущениях. Он кивнул. «Уровень твоей энергии повышается. Люди, животные и даже вещи притягиваются и благоговеют от присутствия энергетического поля. В этом все дело».

«Домашние Правила?» — спросил я.

«Домашние Правила», — и добавил, — «С другой стороны, было бы преждевременно радоваться. Чтобы сохранить перспективу, тебе лучше сравнивать себя со мной. Тогда, тебе станет ясно, что ты только что окончил детские ясли».

Университетские занятия закончились почти незаметно для меня. Экзамены прошли как по маслу. На университетские занятия, которые прежде казались главной сферой приложения сил, теперь уходила лишь малая толика моих стараний. Команду распустили на короткие летние каникулы, затем начались летние тренировки. Я ходил без палочки и даже пытался бегать — очень медленно, несколько раз в неделю. Я продолжал упражняться до предела боли, дисциплины и выносливости, и, конечно, старался наилучшим образом питаться, двигаться и дышать…, однако моих наилучших усилий было недостаточно.

Сократ начал повышать планку своих требований ко мне. «Теперь, когда формируется твоя энергия, можно приступить к серьезным тренировкам».

Я тренировался дышать настолько медленно, что на каждый вдох у меня уходило по минуте. В сочетании с предельным сосредоточением и контролем специфических групп мышц, эта дыхательная техника разогревала мое тело как сауна и позволяла мне комфортно чувствовать себя на воздухе любой температуры.

Я с восторгом понимал, что развиваю ту же силу, которую Сок продемонстрировал мне в ночь нашей встречи. Впервые, я поверил, что может быть, только может быть, я смог бы стать воином его уровня. У меня не осталось сожалений, теперь я ощущал превосходство над своими друзьями. Когда кто-нибудь из них жаловался на болезнь или другие проблемы, которые, как я знал, можно было бы просто излечить только за счет правильного питания, то я говорил ему о том, что я узнал об ответственности и дисциплине.

Однажды вечером, я пришел на заправку весь переполняемый этим чувством готовности постичь парочку другую древних и таинственных секретов Индии, Тибета или Китая. Вместо этого, стоило мне переступить порог заправки, как в руки мне сунули поролоновую губку и приказали выдраить туалет: «До зеркального блеска». В последующие несколько месяцев, я только и делал что выполнял разные мелочные поручения по заправке и у меня совсем не оставалось времени для более важных занятий. Один раз, я целый час таскал покрышки, в другой, выносил мусор. Я подметал гараж и складывал инструменты. Раньше мне такого и представиться не могло, однако, с Сократом становилось скучно.

В то же самое время, его требования повышались до невозможности. Он давал мне работу минимум на полчаса и требовал, чтобы я выполнил ее за пять минут, а потом безжалостно начинал критиковать меня за то, что она не была выполнена как следует. Он был несправедлив, непоследователен и даже груб. Однажды, как раз в то время когда я предался такого рода мыслям, вошел Сократ и сообщил, что я оставил грязь на полу туалета.

«Кто-то наверняка уже побывал в туалете после того, как я его вымыл», — сказал я.

«Никаких оправданий», — сказал он и добавил, — «Выброси мусор».

Я так взбесился, что схватил ручку метлы словно меч. Я ощутил леденящее спокойствие. «Сократ, я выбрасывал мусор пять минут назад. Ты помнишь это или тебя одолевает старческий маразм?»

Он скривился. «Я говорю об этом мусоре, тупица!» Он легонько похлопал себя по голове и подмигнул мне. Метла грохнулась на пол.

На другую ночь, когда я подметал гараж, Сократ позвал меня в офис. Я присел угрюмо, ожидая следующих приказаний. «Дэн, ты все еще не научился дышать естественно. Ты ленился, когда тебе нужно больше сосредотачиваться».

Это было последней каплей. Я закричал на него: «Это ты — лентяй! Я делал за тебя всю работу!»

Он помолчал и мне показалось, что в его глазах действительно мелькнула боль. Почти неслышно он произнес: «Негоже кричать на своего учителя, Дэн».

Тут я снова вспомнил, что целью всех его выпадов всегда было показать мне мои собственные умственные и эмоциональные всплески, превратить мой гнев в действие, помочь мне возмужать. Не успел я извиниться, как он сказал: «Дэн, тебе лучше уйти и не возвращаться пока ты не научишься сердечности и пока ты не научишься дышать как следует. Возможно, смена обстановки улучшит твой настрой».

С опущенной головой я грустно поплелся домой. По дороге я размышлял о том, насколько же он был терпелив к моим вспышкам раздражения, жалобам и вопросам. Все его требования шли мне же на пользу. Я дал себе клятву больше никогда не кричать на него в гневе.

Предоставленный сам себе, я старался как никогда раньше, чтобы исправить мои закоренелые дыхательные привычки, но, казалось, они становились еще хуже. Если я дышал глубоко, я забывал прижимать язык к небу; если я вспоминал об этом, мое дыхание сбивалось. Я сходил с ума.

В отчаянии, я отправился на заправку, увидеться с Соком и попросить его совета. Я нашел его в гараже, где он возился с чем-то. Он бросил на меня один взгляд и сказал: «Уходи». Обиженный и рассерженный, не сказав ни слова, я вышел обратно в ночь и услышал позади себя его голос: «После того как научишься правильно дышать, сделай что-нибудь со своим чувством юмора». Мне показалось, что его смех преследовал меня еще половину пути домой.

Добравшись до порога своего дома, я присел на ступеньки и уставился невидящими глазами на небольшую церковь напротив. Я сказал себе: «Хватит с меня этой невозможной тренировки». Даже произнеся это, я не поверил ни единому сказанному слову. Я продолжал есть салаты, избегать любого соблазна и самоотверженно сражаться со своим дыханием.

Прошла уже половина лета, когда я вновь вспомнил о кафе Джозефа. Я был так занят днем на тренировках в спортивном зале, а по ночам у Сока на заправке, что ни разу не выкроил время для визита к нему. Теперь, грустно размышлял я, мои ночи совершенно свободны. Я пришел в его кафе прямо к закрытию. Посетителей уже не было. Я отыскал Джозефа на кухне. Он любовно протирал фарфоровые тарелки.

Мы были так непохожи друг на друга. Я был невысокого роста, мускулистый, атлетически сложенный, с короткой стрижкой и гладко выбритый. Джозеф был высокого роста, худощавым, даже хрупким на вид, с мягкой, вьющейся, русой бородой. Я двигался и разговаривал быстро, он делал все с неторопливым вниманием. Несмотря на наши различия, а скорее благодаря им, меня тянуло к нему.

Мы разговаривали с ним допоздна. Тем временем, я помогал ему мыть посуду и подметать пол. Даже во время разговора, я старался как мог, сосредотачиваться на своем дыхании, и из-за этого уронил тарелку и зацепился ногой о край ковра.

«Джозеф», — спросил я, — «а что Сократ и в самом деле заставлял тебя совершать пробежки в сто миль?»

«Нет, Дэн», — засмеялся он, — Мой темперамент не подходит для атлетических кульбитов. Разве Сократ не рассказывал тебе? Я был его личным поваром и слугой на протяжении многих лет».

«Нет, никогда не рассказывал. Но что ты подразумевал, когда сказал, что был его личным слугой на протяжении многих лет? С виду тебе не больше двадцати восьми или двадцати девяти лет».

Джозеф засветился от улыбки. «Я немножко старше — мне пятьдесят два».

«Ты серьезно?»

Он утвердительно кивнул. Определенно, во всех этих дисциплинах что-то было.

«Но если у тебя не было много физической подготовки, то чем ты занимался? В чем состояло твое обучение?»

«Дэн, я был очень сердитым и зацикленным на себе молодым человеком. Он показал мне как отдавать себя другим с настоящим счастьем и любовью, предъявляя ко мне крайне суровые требования».

«А какое же место может быть более подходящим, чтобы научиться служить, — сказал я, — „чем станция сервисного обслуживания!“

Улыбаясь, Джозеф сказал: «Знаешь, он ведь не всегда был работником заправки. Он прожил крайне необычную и разнообразную жизнь».

«Расскажи мне о ней!», — стал настойчиво просить я.

«Сам Сократ рассказывал тебе о своем прошлом?»

«Нет. Он предпочитает сохранять его в тайне. Я даже не знаю, где он живет».

«Не удивительно. Что ж, я, пожалуй, тоже сохраню молчание до тех пор, пока он сам не захочет, чтобы ты узнал о нем больше».

Скрывая свое разочарование, я спросил: «Ты тоже звал его Сократом? Это кажется невероятным совпадением».

«Нет. Однако у его нового имени есть свой дух, как у и его нового ученика» — улыбнулся он.

«Ты сказал, что он предъявлял к тебе суровые требования».

«Крайне суровые. Ничего из того, что я делал было достаточно хорошо для него — и, если у меня была хоть одна негативная мысль, казалось, он знал о ней и отсылал меня прочь на долгие недели».

«Собственно говоря, я могу уже никогда его не увидеть».

«Это почему же?»

«Он сказал, что я не могу вернуться, пока не научусь дышать как следует — расслабленно и естественно. Я пытаюсь, но у меня ничего не выходит».

«Ах, это», — сказал он, откладывая свой веник. Он подошел и положил одну ладонь мне на живот, а другую на грудь, — «Теперь дыши», — сказал он.

Я начал глубоко дышать, так, как Сократ учил меня. «Нет, не нужно слишком стараться». Спустя несколько минут у меня в груди и животе появилось забавное чувство. Внутри у меня потеплело, расслабилось и открылось. Неожиданно, я заплакал, как ребенок, от дикого счастья, сам не зная почему. В этот момент я дышал безо всяких усилий; было такое ощущение, что это мною дышат. Это было настолько приятно, что я подумал: «Зачем ходить в кино? Для развлечения?» Я был настолько взволнован, что едва мог сдерживаться! Однако, я снова ощутил, как мое дыхание сжимается.

«Джозеф, я теряю его!»

«Не беспокойся, Дэн. Тебе нужно еще немного расслабиться. Я помог тебе в этом. Теперь, ты знаешь, что значит естественное дыхание. Чтобы сделать его стабильным, тебе нужно позволить себе дышать естественно, шаг за шагом, пока это не станет нормальным. Управление дыханием — это значит развязывание всех своих эмоциональных узлов и, когда тебе удастся это, ты откроешь для себя новый уровень телесного счастья.

«Джозеф», — сказал я, обнимая его, — «я не знаю как ты сделал то, что ты сделал, но спасибо тебе — спасибо огромное».

На его лице мелькнула та самая улыбка, от которой тепло разливалось по всему моему телу. Отложив метлу, он сказал: «Передай от меня привет…Сократу».

Мое дыхание не улучшилось сразу. Я, по-прежнему, сражался. Но, однажды, после ранней тренировки в спортзале, где я все больше упражнял свою сломанную ногу, по пути домой, я обратил внимание, что безо всяких усилий, я дышу совершенно естественно, по ощущениям очень близко к тому, как я чувствовал это тогда, в кафе.

Тем вечером, я ворвался в офис, словно ураган, готовясь порадовать Сократа своими успехами и извиниться перед ним за свое поведение. Он посмотрел на меня так, как будто ждал меня и, когда я с разбегу тормознул прямо перед ним, он сказал: «Ладно, продолжим», — как будто я вернулся из туалета, а не после шести недель напряженной тренировки!

«Тебе больше нечего сказать мне, Сок? Никаких „хорошо выглядишь“ или „молодец, парень“?»

«На пути, который ты выбрал нет ни хулы, ни похвалы. Хула и похвала — это формы манипулирования, в которых ты больше не нуждаешься».

Я недовольно затряс головой, а затем, через силу, улыбнулся. И хотя, я собирался изо всех сил стараться быть более уважительным к нему, мне было обидно от его равнодушия. Но, по крайней мере, я снова был с ним.

Когда я не был занят чисткой туалетов, я изучал новые, еще более нервирующие упражнения: медитирование на внутренние звуки до тех пор, пока я не мог слышать одновременно несколько из них. Однажды ночью, когда я практиковал это упражнение, я оказался в таком состоянии умиротворения и расслабленности, которого я прежде не испытывал. Некоторое время, не знаю сколько, я чувствовал себя вне своего тела. Первый раз мои усилия и энергия стали результатом моего экстраординарного опыта: мне было не нужно, чтобы Сократ прижимал свои пальцы к моей голове.

Трепеща от волнения, я рассказал ему об этом. Вместо того, чтобы поздравить меня он сказал мне: «Дэн, пусть твои впечатления не отвлекают тебя. Прорвись за пелену видений и звуков и узри за ней свои уроки. Впечатления и ощущения — это знаки трансформации, но если ты не пойдешь дальше них, ты вообще никуда не придешь».

«Если тебе нужно впечатлений, сходи в кино; это легче чем йога. Медитируй хоть весь день, если тебе нравится; слушай звуки и смотри на огни или даже смотри на звуки и слушай огни. Ты все равно останешься ослом, если попадешь в ловушку своих ощущений. Отпусти их! Я предлагал тебе кушать овощи, а не уподобляться им».

Раздосадованный, я сказал: «Я „ощущаю“, как ты выразился, только потому, что ты сам говорил мне это!»

Словно удивившись, Сократ посмотрел на меня: «Мне нужно обо всем тебе говорить?»

Как раз в то мгновение, когда я был готов взорваться от нахлынувшего гнева, я услышал свой собственный смех. Он тоже смеялся, указывая на меня пальцем: «Дэн, ты только что, испытал на себе чудесную алхимическую трансформацию. Ты превратил гнев в смех. Это значит, что твой энергетический уровень значительно повысился. Препятствия рушатся. Может быть, ты, в конце концов, стал немного прогрессировать». Мы еще не закончили смеяться, когда он вручил мне губку.

На следующую ночь, Сократ, впервые, сохранял полное молчание относительно моего поведения. До меня дошло: «Отныне, я сам несу ответственность за то, чтобы присматривать за собственным поведением. Вот когда я понял всю любезность его критических замечаний. Я почти скучал по ним.

Тогда я не осознал этого, и еще долго не осознавал, но именно в тот вечер, Сократ перестал быть моим «родителем» и стал мне другом.

Я решил нанести визит Джозефу и рассказать ему о том, что произошло. Пока я шел вниз по Шаттак мимо меня промчалось парочку пожарных машин. Я не вспоминал о них, пока не приблизился к кафе и не увидел оранжевое зарево. Я побежал.

Я прибежал, когда толпа уже начала рассеиваться. Сам Джозеф только что приехал и стоял напротив своего обугленного и развороченного кафе. Я был еще в двадцати ярдах от Джозефа, когда я услышал его крик, полный страдания, и увидел, как он падает на колени и рыдает. Отплакавшись, он вскочил на ноги с криком бешенства; а затем расслабился. Затем он увидел меня. «Дэн! Рад тебя видеть!» Его лицо было совершенно безмятежно.

Начальник пожарной команды подошел к нему и сообщил о том, что, вероятней всего, пожар начался в соседней химчистке. «Спасибо», — сказал ему Джозеф.

«Ах, Джозеф, мне так жаль». Мое любопытство стало брать вверх. «Джозеф, я видел тебя минуту назад. Ты был очень расстроен».

Он улыбнулся. «Да, я очень расстроился, так, что дал этому расстройству настоящий выход». Я вспомнил слова Сока: «Дай этому прийти, и дай этому уйти». До этого времени, это была лишь красивая мысль, но здесь, перед черными, мокрыми, останками своего прекрасного кафе, этот хрупкий воин продемонстрировал на деле свое совершенное владение эмоциями.

«Это было такое красивое местечко, Джозеф», — вздохнул я, качая головой.

«Точно, — сказал он задумчиво, — разве нет?»

По какой-то причине, его спокойствие стало беспокоить меня. «Разве теперь, тебе его совсем не жалко?»

Он бесстрастно посмотрел на меня и сказал: «У меня есть для тебя одна история. Хочешь ее услышать?»

«Ну… ладно».

В маленьком рыбацком поселке в Японии, жила одна молодая девушка, которая родила малыша. Ее родители очень рассердились и захотели узнать имя отца. Она отказалась. Рыбак, которого она любила, по секрету, сказал ей, что отправляется на поиски богатства и, когда вернется, обязательно женится на ней. Ее родители продолжали настаивать. В отчаянии, она назвала отцом Хакуина — монаха, жившего в горах.

В ярости, родители схватили маленькую девочку и отнесли ее к дому Хакуина. Они стучали в двери, пока он не открыл им. Они вручили ему девочку со словами: «Это твой ребенок; заботься о нем сам!»

«Неужели?» — сказал Хакуин, взяв ребенка на руки и взмахнув на прощание родителям девушки.

Прошел год и вернулся настоящий отец ребенка. Он женился на девушке. Немедленно они отправились к Хакуину, чтобы упросить его вернуть им ребенка.

«Это наша дочь», — сказали они.

«Неужели?» — сказал Хакуин, подавая им ребенка.

Джозеф улыбался, ожидая моей реакции.

«Интересная история, Джозеф, но я не понимаю зачем ты рассказываешь ее мне сейчас. Я хочу сказать, твое кафе сгорело дотла!»

«Неужели?» — сказал он. Затем мы рассмеялись, когда до меня дошло, и я затряс головой.

«Джозеф, ты такой же безумный как и Сократ».

«О, благодарю тебя, Дэн — тебе досталось от нас обоих. Однако, не беспокойся обо мне. Я уже был готов к перемене. Вероятно скоро я двинусь на юг… или север. Без разницы».

«Ладно. Но не уезжай не попрощавшись».

«Что ж, прощай», — сказал он, сердечно обняв меня, — «Завтра я уезжаю».

«Ты придешь попрощаться с Сократом?»

Он засмеялся в ответ: «Сократ и я редко здороваемся или прощаемся. Ты поймешь это позже». На том мы и расстались. Это был последний раз в жизни, когда я видел Джозефа.

Около трех утра в пятницу я миновал часы на пересечении Шаттак и Центральной по дороге на заправку. Как никогда раньше, я осознавал то, сколькому мне еще необходимо научиться.

Я вошел в конторку со словами: «Сократ, кафе Джозефа вчера вечером сгорело дотла».

«Странно», — сказал он, — «обычно кафе полыхают синим пламенем». Он шутил! «Кто-нибудь пострадал?» — спросил он практически безразлично.

«Не знаю. Ты, вообще, слышишь меня? Разве ты нисколько не огорчен?»

«Был ли огорчен Джозеф на момент твоего разговора с ним?»

«Ну-у… нет».

«Ну и отлично». Тема была просто закрыта.

Затем к моему величайшему изумлению, Сократ достал пачку сигарет и закурил. «Кстати о дыме», — «Я разве не говорил тебе о том, что нет ничего хуже плохой привычки?»

Я не верил своим глазам и ушам. Я сказал себе, что это происходит не со мной.

«Нет, ты не говорил мне об этом, однако, я приложил огромные усилия, чтобы изменить свои собственные плохие привычки».

«Понимаешь, это было нужно для того, чтобы развить твою волю и обуздать твои инстинкты. Можно сказать, что сама по себе привычка — любой неосознаваемый, навязчивый ритуал — есть негативное явление. Но отдельные виды действий — курение, выпивка, прием наркотиков, потребление сладостей или задавание глупых вопросов — и плохи, и хороши одновременно; у каждого действия есть своя цена, и свое удовольствие. Отдавая себе отчет в этих двух сторонах, ты становишься реалистичным и ответственным за свои действия. И только тогда ты можешь сделать свободный выбор воина — делать или не делать.

«Есть такая пословица: «Когда ты сидишь — сиди; когда ты стоишь — стой; чтобы ты не делал — не вихляй». Совершив выбор, следуй ему со всем своим духом. Не уподобляйся евангелисту, который думал о молебне, занимаясь любовью со своей женой, и молясь, думал о занятиях любовью с женой».

Я посмеялся, живо представляя себе эту картину, тем временем, Сократ выдыхал безукоризненные колечки дыма.

«Лучше совершить ошибку со всей силой своего существа, чем тщательно избегать ошибок дрожа от страха. Ответственность означает признание как цены, так и удовольствия, а также совершение выбора основанного на этом признании и жизнь с этим выбором без сожалений.

«Похоже на крайности: „Или-или“. Как насчет умеренности?»

«Умеренность?», — он вскочил на стол, словно евангелист. «Умеренность? Это -посредственность, страх и смятение в маскировке. Это — благоразумная дьявольская ложь. Это — шаткий компромисс, который никого не сделал счастливым. Умеренность — это для мягкотелых, извиняющихся наблюдателей мира, которым страшно что-либо предпринять. Она — для тех, кто боится заплакать или засмеяться, для тех, кто боится жить или умереть. Умеренность», — он набрал побольше воздуха, готовясь к заключительному приговору, — «это тепленький чаек, который готовит сам дьявол!»

Я засмеялся. «Сок, твои проповеди начинаются как пушечный гром, а заканчиваются слабеньким “пшиком”. Тебе нужно еще много практиковаться».

Он пожал плечами, слезая вниз со стола. «То же самое мне всегда говорили в семинарии». Я понятия не имел, говорил ли он серьезно или нет. «Сок, я все равно думаю, что курение — это отвратительно».

«Разве я, только что, не разъяснил тебе главного? Не курение; привычка — вот что отвратительно. Я могу курить по сигарете в день, а потом не курить шесть месяцев; я могу получать удовольствие, выкуривая по сигарете в день или в неделю, без неконтролируемых позывов закурить еще. И когда я курю, я не делаю вид, что мои легкие не заплатят цену; после, я предприму соответствующие действия, чтобы сбалансировать отрицательные последствия».

«Я просто не мог представить, что воин может курить».

Он выпускал колечки дыма прямо у меня под носом. «Я никогда не говорил о том, что воин ведет себя тем образом, который ты считаешь совершенным, или о том, что все воины действуют так, как действую я. Однако, мы все следуем Домашним Правилам.

Таким образом, отвечает ли мое поведение твоим стандартам или нет, тебе должно быть понятно, что я овладел всеми своими порывами, всем своим поведением. У меня нет привычек; мои действия осознаваемы, преднамеренны и доскональны».

Сократ вынул сигарету и улыбнулся мне: «Ты стал занудой со всей своей строжайшей дисциплиной и гордостью. Пришло время устроить небольшую пирушку».

Затем Сократ достал из своего письменного стола бутылку джина. От невероятности происходящего, я мог только сидеть и трясти головой. Он сделал мне джин с тоником.

«Шипучка, папаша?»

«У нас только фруктовые соки, и не называй меня „папаша“, — произнес он, напоминая мне о словах, которые он уже говорил когда-то давным-давно. Только взгляните на него, он предлагал мне джин с тоником, сам же пил неразбавленный джин.

«Итак», — сказал он, быстро выпив свой джин, — «пришло время развлечься хорошенько».

«Мне нравится твой энтузиазм, Сок, но у меня тяжелая тренировка в понедельник».

«Одевай курточку, сынок, и следуй за мной». Я так и сделал.

В Сан-Франциско был субботний вечер и это единственное, что я помню отчетливо из мелькания огней, звона бокалов и смеха. Мы постоянно находились в движении.

Мне хорошо запомнилось воскресное утро. Было около пяти часов ура. Моя голова гудела. Мы шли по Мишн, пересекая Четвертую Стрит. Я едва различал признаки улиц из-за густого утреннего тумана. Внезапно, Сок остановился и стал всматриваться в туман. Я наскочил на него сзади, хихикнул, а потом быстро проснулся; что-то было не так. Из тумана вынырнула большая тень. Мой полузабытый сон снова ожил, однако он исчез, когда из тумана появилась вторая тень, затем третья: три мужчины. Двое из них — высокие, худощавые и напряженные — преградили нам путь. Третий приблизился к нам и достал нож из своей поношенной кожаной куртки. Я почувствовал удары пульса в своих висках.

«Давайте деньги», — скомандовал он.

Не отдавая себе отчета, я шагнул к нему, доставая свой бумажник, и по ходу споткнулся.

Он дернулся и бросился ко мне, размахивая ножом. Я никогда не видел, чтобы Сократ так быстро двигался. В мгновение ока, он схватил нападающего за запястье, выкрутил руку и отшвырнул его далеко в сторону, как раз в этот момент, второй головорез рванулся вперед, но не смог прикоснуться ко мне. Сократ сбил его с ног молниеносной подсечкой. Третий даже не успел шевельнуться, когда Сократ уже повалил его, выкрутив руку. Он уселся на него сверху и сказал: «Как насчет ненасильственных методов?»

Один из парней начал подыматься, но Сократ издал мощнейший крик, и он просто упал на спину. К этому времени главарь очухался, нашел нож и злобно хромал в сторону Сократа. Сократ встал, поднял парня, на котором он сидел, и запустил им в любителя ножей с криком: «Лови!» Оба покатились по асфальту. Потом, все трое, в дикой ярости, бросились к нам, на последний приступ.

Следующие минуты прошли словно в помутнении. Я помню, как Сократ толкнул меня, и я упал на землю. Затем все стихло. Слышался только чей-то стон. Сократ неподвижно стоял, потом свободно опустил руки и глубоко вздохнул. Он выбросил ножи в решетку стока, потом, повернулся ко мне. «С тобой все в порядке?»

«Кроме головы».

«Ты пострадал?»

«Только от алкоголя. Что произошло?»

Он повернулся к трем парням, навзничь лежащим на тротуаре, опустился на колени и стал пробовать их пульс. Переворачивая их, практически нежно, он мягко ощупывал их, проверяя на наличие травм. Только тогда, до меня дошло, что он делал все, что мог, чтобы излечить их! «Вызови скорую», — сказал он, повернувшись ко мне. Я добежал до ближайшей телефонной будки и позвонил. Затем, мы быстро ушли по направлению к автобусной остановке. Я взглянул на Сократа. В уголках его глаз дрожали слезы, и, впервые, за то время, когда я знал его, он выглядел бледным и усталым.

В автобусе, по дороге домой мы почти не разговаривали. Мне было так лучше; слова могут сильно ранить. Когда автобус остановился рядом Университетом и Шаттак, Сократ встал и сказал: «Я приглашаю тебя в следующую среду, к себе на заправку, чтобы выпить…», — и усмехнувшись выражению боли на моем лице, добавил, — «…несколько чашек травяного чая».

Я вышел из автобуса за квартал до дома. Моя голова была готова взорваться. У меня было такое ощущение, будто мы проиграли драку и меня продолжают лупить по голове. Я старался поменьше открывать глаза по пути домой. Так вот что значит быть вампиром», — думал я, — «Солнечный свет может убить».

Наше торжество в алкогольном угаре преподнесло мне два урока: во-первых, мне нужно стать менее застенчивым и более свободным; во-вторых, я делал сознательный выбор — никакой выпивки; оно того не стоит. К тому же, удовольствие от нее терялось в сравнении с тем, от чего я только начинал получать.

Тренировка в понедельник стала лучшей за предыдущие месяцы и придала мне еще больше решимости вновь обрести физическую и духовную целостность. Моя нога заживала лучше, чем я мог ожидать; меня взял под свое крыло необычайный человек.

Шагая домой, я ощутил такой прилив благодарности, что опустившись на колени недалеко от своего дома, я прикоснулся к земле. Набрав полную горсть земли, я любовался отблесками солнечного света в изумрудной листве. На протяжении нескольких драгоценных секунд, я буквально сливался с миром. В то мгновение, впервые, с тех пор, когда я был крохотным малышом, я ощутил присутствие, дающее жизнь, которому нет имени.

Потом вмешался мой аналитический ум: «А-а, так вот, значит, какой он — спонтанный мистический опыт», — и волшебство оборвалось. Я вернулся к своей земной форме — снова обычный человек, стоящий под вязом с горсточкой грязи в руке. Я вошел к себе в квартиру в сладкой полудреме, немного почитал и уснул.

Во вторник было затишье. Затишье перед бурей.

Утром в среду я с головой окунулся в поток занятий. Мои чувство безмятежности, которое, как я думал, стало постоянным, уступило место неуловимым беспокойствам и старым побуждениям. После всех моих усилий в обучении, я был основательно разочарован. Тогда я начал ощущать нечто новое: во мне просыпалась мощная интуитивная мудрость, которую я мог сформулировать словами: «Старые порывы будут и впредь возникать, возможно, еще многие годы. Порывы не имеют значения; действия имеют. Сражайся как воин».

Поначалу, я думал, что это мой ум выделывает свои фокусы. Однако, это не было мыслью, не было голосом; это было ощущение-определенность. Я чувствовал как Сократ находился внутри меня, воин внутри. Это ощущение должно было остаться со мной.

В тот вечер я отправился на заправку, чтобы рассказать Сократу о сверхактивности моего ума, а также о Чувстве. Я нашел его в гараже, где он менял генератор на изрядно помятом Мэркури. Он поднял глаза, поздоровался со мной и невзначай произнес: «Джозеф умер сегодня утром». От известия о смерти Джозефа и бессердечия Сократа у меня подкосились ноги и мне пришлось прислониться к стенке позади себя.

Наконец, я обрел силы, чтобы говорить. «Как он умер?»

«О, я думаю, очень хорошо», — улыбался Сократ, — «Понимаешь, у него была лейкемия. Джозеф болел на протяжении многих лет. Он сражался очень долго. Замечательный воин». Он говорил с любовью, однако почти несерьезно, без тени сожаления.

«Сократ, разве тебе ни чуточки не грустно?» Он отложил ключ.

«Это напомнило мне одну давнюю историю об одной матери, которую одолевала тоска по ее рано умершему молодому сыну.

«Я больше не могу выносить эту боль и горе», — сказала она своей сестре.

«Сестра моя, скорбела ли ты о своем сыне до его рождения?»

«Нет, конечно же, нет», — говорила отчаявшаяся женщина.

«Ну и хорошо. Тебе не нужно больше оплакивать его. Он всего лишь вернулся в то же самое место, свой изначальный дом, где он находился до рождения».

«Эта история утешает тебя, Сократ?»

«Что ж, я считаю, что это хорошая история. Возможно, со временем, ты тоже ее оценишь», — ответил он, сияя от счастья.

«Я думал, что хорошо тебя знаю, Сократ, однако, никогда не знал, что ты можешь быть таким бессердечным».

«Причин, чтобы быть несчастным, не существует».

«Но Сократ, он умер!»

Сок тихо засмеялся: «Возможно, он умер, возможно нет. А может быть, его здесь и вовсе не было!» От его смеха задрожали стены гаража.

«Я хотел бы тебя понять, но не могу. Как ты можешь быть так беззаботен по отношению к смерти? Ты будешь себя так же чувствовать, если и я умру?»

«Конечно!» — хохотал он, — «Дэн, есть вещи, которых ты еще не понимаешь. В данное время, я могу лишь сказать, что смерть является трансформацией, и наверняка, более радикальной, чем половая зрелость», — он продолжал улыбаться, — «но ничего такого, из-за чего нужно особенно расстраиваться. Это просто одна из перемен тела. Когда это происходит, это происходит. Воин не ищет смерти, но и не бежит от нее».

Он помрачнел, когда заговорил снова. «Грустна не смерть; грустно то, что большинство людей вообще никогда не живут по-настоящему». Его глаза наполнились слезами. Мы молча сидели в тишине, два друга. Позже, я пошел домой. Стоило мне свернуть на боковую улицу, как меня вновь посетило Чувство. «Трагедия — это очень разные вещи для воина и для дурака». Сократ не грустил просто потому, что он не считал смерть Джозефа трагедией. Я не мог понять этого еще много месяцев, до тех пор пока не очутился в одной пещере, в глубине в гор.

В то время, я не мог отделаться от веры, что я, а значит и Сократ, должны печалиться, когда приходит смерть. С такой неразберихой в мыслях, я наконец заснул.

Утром ко мне пришел ответ. Сократ просто не стал отвечать моим ожиданиям. Вместо этого, он продемонстрировал превосходство счастья. Меня наполнила новая решимость; я уже понимал тщетность жизни по мерилу ожиданий других людей или моего собственного ума. Я стану, как воин, выбирать когда, где и как я буду думать и действовать. Приняв это твердое решение, я почувствовал, что начинаю понимать жизнь воина.

В тот вечер я зашел в конторку заправки и сказал Сократу: «Я готов. Теперь меня ничто не остановит».

Его пронзительный взгляд развеял всю мою уверенность, копившуюся долгие месяцы. Я дрогнул. Он заговорил шепотом, но от этого его голос звучал еще пронзительнее. «Не будь таким беспечным! Возможно ты готов, а возможно нет. Определенно лишь одно: у тебя осталось мало времени! Каждый день приближает тебя к смерти. Мы здесь не в игры играем, ты это понимаешь?»

Мне показалось, что ветер снаружи стал завывать. Без предупреждения, я почувствовал его теплое прикосновение у себя на виске.

Я затаился в низком кустарнике. В нескольких футах, лицом к моему убежищу, стоял гигант с мечом, более двух метров ростом. От его массивного, мускулистого тела шел пар из серы. Его голова и даже лоб были покрыты безобразными свалявшимися в комки волосами; мохнатые брови резко чертили его перекошенное ненавистью лицо.

Он злобно смотрел на молодого воина с мечом, стоявшего лицом к нему. Вдруг материализовались пять одинаковых образов великана; они окружили молодого воина. Разом, все шестеро засмеялись — утробным, глухим хохотом. Меня стало тошнить.

Молодой воин стал резко крутить головой из стороны в сторону, неистово размахивая мечом, крутясь, приседая, стал рассекать воздух. У него не было ни единого шанса.

С ревом, все призраки бросились на него. Меч великана нанес удар сзади, отсекая руку воина. Тот закричал от боли: из раны потоком хлынула кровь. Юноша принялся тщетно и бешено защищаться. Огромный меч резанул еще раз, и голова молодого воина соскочила с плеч на землю, на его лице застыл шок.

«Ооххх!» — непроизвольно застонал я, меня охватил приступ тошноты. Запах серы разил наповал. Крепкая, до боли, хватка выдернула меня из кустов и швырнула о землю. Когда я открыл глаза, голова молодого воина и взгляд его мертвых глаз были в паре дюймов от моего лица, молча предупреждая о моей собственной недалекой участи. Я услышал гортанный голос великана.

«Прощайся с жизнью, дурашка-молокосос!» — зарычал маг. Его насмешка привела меня в ярость. Я нырнул в сторону за мечом молодого воина и вскочил на ноги лицом к нему.

«Меня называл „дураком“ человек куда получше тебя, вонючий ты евнух!» С криком я бросился в атаку, размахивая мечом.

Сила его парирующего удара сбила меня с ног. Их опять стало шестеро. Поднимаясь на ноги, я пытался удержать взгляд на настоящем, но не мог уследить наверняка.

Они начали монотонно напевать, подкрадываясь ко мне, издавая глухой, ужасный смертоносный рокот.

В этот момент, ко мне пришло Чувство и я узнал, что нужно делать. «Великан представляет источник всех твоих бедствий — это твой ум. Он — демон, которого тебе нужно пронзить. Не поддавайся на обман, как павший воин: сохраняй сосредоточенность!» Мелькнула нелепая мысль: «Ну и местечко для уроков нашлось!» Затем, ко мне вернулось мое мгновенное, ледяное спокойствие.

Я лег на спину и закрыл глаза, будто покоряясь неизбежности, держа меч в руках, прижав лезвие к груди и щеке. Иллюзии могли одурачить мои глаза, но не мой слух. Только настоящий воин будет издавать звук во время ходьбы. Я услышал, что он подходит ко мне сзади. У него было два выбора — уйти или убить. Он выбрал убить. Я напряженно вслушивался. В тот момент, когда я почувствовал, что его меч сейчас опустится, я со всей силы поднял свой меч и почувствовал как он пронзает насквозь одежду, плоть и мышцы. Ужасающий вопль и глухой стук, его поверженного тела. Демон лежал лицом вниз, насквозь пронзенный моим мечом.

«Ты едва не вернулся обратно в этот раз», — сказал Сократ, хмуря брови.

Я бросился в туалет, где меня буквально вывернуло наизнанку. Когда я вышел, он подал мне чай из ромашки с лакрицей: «от нервов и желудка».

Я начал рассказывать Сократу о своем путешествии. «Я прятался в кустах позади тебя и видел весь спектакль», — прервал он меня. «Один раз я чуть было не чихнул, но смог сдержаться. Мне вовсе не хотелось драться с этим типом. В какой-то момент, я хотел было вмешаться, однако ты и сам неплохо справился, Дэн».

«Ну, спасибо, Сок», — я радостно засиял, — «Я просто…»

«С другой стороны, ты чуть было не упустил главную штуку, которая могла стоить тебе жизни».

Теперь настала моя очередь перебивать его. «Острие меча этого великана — вот главная штука, которая меня волновала», — пошутил я, — «и ее я не пропустил».

«Неужели?»

«Сок, я сражался с иллюзиями всю свою жизнь, напрочь погрязая в каждой мелочной личной проблемке. Я посвятил свою жизнь самосовершенствованию, упуская из виду главное, что было причиной всех моих исканий. Пытаясь заставить мир работать на себя, я всегда становился жертвой своего собственного ума, всегда поглощенного собой, собой, и еще раз собой. Великан и есть моя главная проблема в жизни — это мой ум. И скажу тебе Сократ», — я говорил с возрастающим волнением, только начиная осознавать то, что я сделал, — «я пронзил его насквозь!»

«В этом нет никаких сомнений», — сказал он.

«Что бы произошло, если бы выиграл великан? Что тогда?»

«Не стоит говорить об этом», — мрачно произнес он.

«Я хочу знать. Я бы тогда, в самом деле, умер?»

«Весьма вероятно», — сказал он, — «При самом удачном исходе, ты бы сошел с ума».

Закипевший чайник засвистел.

Сократ разливал дымящийся горячий чай по нашим кружкам-близнецам и говорил мне первые ободряющие слова за многие прошедшие месяцы. «Твое выживание в этой дуэли есть первое реальное свидетельство того, что ты способен прогрессировать дальше по направлению к Единственной Цели».

«А что это означает?»

«Когда тебе откроется тайна, ты уже разгадаешь ее. В ближайшее время, акцент твоего обучения сместится в другую область».

Перемена! Признак прогресса. Я был взволнован. Наконец-то, мы продолжим движение к чему-то новому, думал я. «Сократ», — спросил я, — «что это за новая область, о которой ты упоминал?»

«Одно могу сказать точно, я больше не собираюсь работать устройством-автоответчиком. Тебе предстоит извлекать свои ответы из себя самого». «И начинается все сейчас. Выйди наружу, обойди вокруг заправки, за мусорный бак. Там, около самого дальнего угла, ты найдешь большой плоский камень. Посиди на этом камне до тех пор, пока тебе не придет в голову что-нибудь ценное, о чем ты сможешь сказать мне».

Я ждал. «Это все?»

«Вот именно. Сядь и открой свой ум внутренней мудрости».

Я вышел на улицу, нашел камень и в темноте уселся на него. Сначала, в моей голове мелькали случайные мысли. Затем, я подумал о всех важных понятиях, о которых я узнал за все время обучения в школе и университете. Миновал час, потом два, потом три. Через несколько часов должно было взойти солнце, мне становилось холодно. Я стал замедлять дыхание и живо представлять, что мой живот теплеет. Вскоре, я снова чувствовал себя комфортно.

Рассвело. Единственное, о чем мне хотелось ему сообщить, так это об озарении, посетившем меня на лекции по психологии. Я поднялся на свои затекшие и непослушные ноги и поковылял в офис. Сократ, расслаблялся в кресле за письменным столом, увидев меня, воскликнул: «О, так скоро? Ну, о чем ты хочешь сказать мне?»

Я почти стеснялся говорить, но надеялся, что он будет удовлетворен. «Ладно, Сок. Под всеми нашими видимыми различиями, мы все обладаем одними и теми же человеческими потребностями и страхами; мы все находимся на одном пути, указывая этот путь друг другу. И это понимание может дать нам сострадание».

«Не плохо. Отправляйся обратно на камень»

«Но уже светает. Ты скоро уходишь».

«Без проблем», — широко улыбнулся он, — «Я уверен, что до вечера ты придумаешь что-нибудь».

«Вечером, я…». Он указал мне на дверь.

Сидя на камне, до онемения в суставах, я мысленно возвращался в свое детство. Я размышлял над своим прошлым в поисках озарения. Я пытался сжать весь опыт, за месяцы проведенные с Сократом, в какой-нибудь остроумный афоризм.

Я думал о пропущенных занятиях и о вечерней тренировке, которую пропущу, об уважительных причинах для тренера; может быть, я расскажу ему как я сидел позади заправки на камне. Эта история достаточно нелепа, чтобы посмешить его.

Солнце ползло по небосклону, словно в медленной агонии, а я все продолжал сидеть до темноты — голодный, злой и, вконец, отчаявшийся. Мне нечего было сказать Сократу. Затем, как раз перед тем, как он должен был заступить на смену, до меня дошло. Он хотел услышать что-либо глубокое, более космическое! Я с новой силой сосредоточился. Я видел как он входил на заправку, помахав мне рукой. Я удвоил свои усилия. И около полуночи у меня получилось. Я не мог даже ползти, поэтому мне пришлось еще несколько минут разминаться, прежде чем кое-как доковылять до офиса.

«Я увидел под социальными масками людей их общие страхи и мятущиеся умы, и это сделало меня циником, потому что я был еще не в состоянии проникнуть дальше, чтобы увидать Свет внутри них». Я думал, что это настоящее откровение.

«Отлично», — объявил Сок. Но стоило мне с облегчением вздохнуть, он добавил, — «но не совсем то, что я хотел бы услышать. Ты можешь поведать мне о чем-нибудь, по-настоящему, волнующем и живом?». Я зарычал, в никому не адресованном, гневе и вернулся на свой философский камень.

«О чем-нибудь волнующем и живом», — говорил он. Был ли это намек? Как-то само собой получилось, что я начал думать о своих тренировках в спортивном зале. Мои товарищи по команде заботились обо мне как мамы-квочки. Недавно я выполнял круговые вращения на перекладине. При смене рук, я соскользнул и мне пришлось спрыгивать почти с верхней точки пируэта. Я знал, что сейчас мне предстоит довольно жестко приземлиться на ноги, однако Сид и Херб поймали меня в воздухе и мягко опустили вниз. «Поосторожней, Дэн», — пожурил меня Сид, — «Ты хочешь повредить ногу, прежде чем она заживет?» Оба утверждения были далеки от истины.

Я позволил сознанию расслабиться, надеясь, что, может быть, Чувство поможет мне. Пусто. Тело мое стало деревенеть и болеть, я не мог больше концентрироваться. Я подумал о том, что не будет ничего плохого в том, если я встану на камень и попрактикуюсь в медленных движениях тай-ши, китайской разновидности гимнастики, которой обучил меня Сок.

Подогнув колени, я стал выполнять грациозные движения руками, медленно раскачиваться вперед-назад, поворачиваться вокруг своей оси и позволил дыханию контролировать перенос центра тяжести моего тела. Мой ум опустел, а затем наполнился сценой.

Несколько дней назад, я сделал неторопливую и осторожную пробежку по парку. Для того, чтобы лучше расслабиться, я начал, покачиваясь, выполнять комплекс упражнений тай-ши. Я сосредоточился на мягкости и равновесии движения, ощущая себя словно морская водоросль в океане.

Несколько старшеклассников, парней и девушек, остановились, чтобы понаблюдать за мной, однако, я не обращал на них никакого внимания, позволив своему вниманию течь вместе с движениями. Я закончил и пошел обратно надевать спортивные штаны поверх своих беговых шортов, и тут мое повседневное сознание заявило о себе: «Интересно, хорошо ли я смотрелся?». Внимание мое привлекли две симпатичные девчонки-тинейджеры, которые следили за мной и хихикали. «Наверно, они под впечатлением увиденного», — думал я, засовывая обе ноги в одну штанину, само собой, я потерял равновесие и шлепнулся на задницу.

Девчонки и все окружающие стали громко смеяться. Я на секунду смутился, а потом откинулся на спину и захохотал от души вместе с ними.

Я раздумывал, по-прежнему стоя на камне, чем этот эпизод мог быть так важен. И тут меня осенило; я хочу сообщить Сократу о чем-то стоящем.

«Я вошел в комнату, остановился прямо перед письменным столом Сока и сказал: „Обычных мгновений не бывает!“

Он улыбнулся. «Добро пожаловать!» Я свалился без сил на диван, а он стал заваривать чай.

После этого, я стал относиться к каждому мгновению в спортзале — на полу и в воздухе — как к особенным, достойным моего полного внимания. Дальнейшие занятия потребуются, как неоднократно объяснял мне Сократ, для того, чтобы расширить это острое, как бритва, восприятие мира на каждое мгновение повседневной жизни, что потребует гораздо больше практики.

В первой половине следующего дня, перед тренировкой, я воспользовался теплым и солнечным деньком, чтобы посидеть и помедитировать в роще красных деревьев. Я едва просидел десять минут, когда кто-то схватил меня сзади и стал раскачивать туда обратно. Со сбившимся дыханием, я откатился в сторону и стал на четвереньки. Тут я увидел, кто это баловался.

«Сократ, порой, тебе совершенно не хватает хороших манер».

«Соня!» — сказал он, — «Хватит спать на работе, тебе предстоит работенка».

«Сейчас не моя смена, — передразнивал его я, — „Обеденный перерыв, обратитесь к другому клерку“.

«Пора пошевелить задницей, Шериф-Каменный-Зад. Сходи одень кроссовки, встречаемся здесь через десять минут.

Я вернулся домой, обул свои старые Адидасы и поспешил обратно в рощу красных деревьев. Сократа там не оказалось. В тот момент я увидел ее.

«Джой!» На ней были голубые шелковые беговые шорты, желтые кроссовки Тайгер. Футболка была завязана узлом вокруг талии. Я подбежал и обнял ее. Я смеялся, пытаясь повалить ее на землю, чтобы побороться с ней, однако она крепко стояла на ногах. Я хотел поговорить с ней, выразить ей свои чувства, рассказать ей о своих планах, но она ладошкой прикрыла мне рот и сказала: «Дэнни, у нас будет время поговорить сегодня вечером. А сейчас повторяй за мной».

Она показала мне замысловатую разминку, состоящую из упражнений тай-ши, визуализации, ритмической гимнастики и движений на скоординированность, чтобы, по ее выражению, «разогреть ум и тело». Через несколько минут я ощутил прилив легкой свободной энергии.

Неожиданно, я услышал слова Джой: «По команде, на старт, внимание, марш!» Она побежала вверх через кампус к холмам Клубничнго Каньона. Пыхтя как паровоз, я следовал за ней, отставая все больше и больше, поскольку был еще далеко не в лучшей для бега форме. Рассердившись, я изо всех старался угнаться за ней, мои легкие начали гореть. Далеко впереди, Джой остановилась на верху возвышения перед футбольным полем. Я едва мог дышать, когда добежал до нее.

«Почему так долго, дорогой?» — сказала она, уперевшись руками в бока. И затем, снова упорхнула, направляясь к началу горной тропинки. Я упорно преследовал ее, превозмогая боль, которою я уже давно не превозмогал, полный решимости не сдаваться.

Мы стали приближаться к тропинке и она снизила темп своего бега до человеческого. Затем, к моему разочарованию, она достигла начала тропы и, вместо того, чтобы развернуться обратно, она повела меня дальше в холмы, к следующему уровню.

Я вознес молчаливую молитву благодарности, когда она развернулась в конце нижней тропинки, а не повела меня дальше по смертельно крутому подъему длиной в четверть мили, соединяющему нижнюю и верхнюю тропы. Когда мы бежали в легком темпе вниз, Джой заговорила: «Дэнни, Сократ попросил меня начать с тобой новый уровень подготовки. Медитация — очень полезное упражнение. Но пришло время открыть глаза и оглянуться. Жизнь воина», — продолжала она, — «это не просто сидячая практика. Это — волнующий, полный движения опыт! Как Сократ уже говорил тебе», — говорила она, когда мы начали более крутой спуск, — «этот путь — это путь действия, а действия ты получишь предостаточно!»

Тем временем, я бежал и слушал, опустив задумчиво голову: «Да, я понимаю тебя, Джой. Вот почему я тренируюсь в спортзале…». Когда я поднял глаза, ее маленькая фигурка уже почти исчезла на горизонте.

К дневной тренировке я был полностью обессилен. Я лег на мат и растягивался, растягивался и растягивался до тех пор, пока тренер не подошел ко мне со словами: «Ты будешь лежать тут весь день или попробуешь один из замечательных видов гимнастических упражнений, которые мы тут приготовили для тебя.

«О’кей, Хол», — я улыбнулся. Потом осторожно попробовал несколько простых акробатических упражнений, проверяя свою ногу. Бег бегом, а акробатика — это акробатика. При сложных акробатических пируэтах нагрузка на ноги может достигать свыше полутора тонн. Впервые, после травмы, я попробовал упражнения на батуте, ритмично подпрыгивая и крутя сальто: «Уу-ух, ты-ы!!!»

Пэт и Дэнис, находившиеся рядом с батутом, закричали в один голос: «Милмен! Осторожнее! Ты же знаешь, что твоя нога еще не зажила как следует!» Я подумал о том, что бы они сказали на то, что сегодня я пробежал несколько миль по холмам.

Я так устал в тот день, что вечером едва волочил ноги на заправку. Я шагнул с холодного октябрьского воздуха в контору, ожидая чая и какой-нибудь мирной беседы. Знал бы я раньше.

«Становись сюда. Лицом ко мне. Вот в такую позу», — Сократ продемонстрировал: колени подогнуты, бедра вперед, спина ровная, плечи расправлены. Руки он вытянул перед собой, будто удерживая невидимый мяч. «Удерживай эту позу, не шевелясь, и дыши медленно, а я, тем временем, дам тебе некоторые пояснения относительно правильного обучения».

Он сел за свой письменный стол и стал наблюдать за мной. Почти сразу мои ноги начали дрожать и болеть. «Сколько времени мне нужно так простоять?» — простонал я.

Проигнорировав мой вопрос, он сказал: «По сравнению со средним человеком, ты двигаешься хорошо, Дэн, тем не менее, в твоем теле еще хватает узлов. В твоих мышцах накопилось много напряжения, а чтобы двигать напряженные мышцы требуется больше энергии. Таким образом, прежде всего, тебе необходимо научиться избавляться от скопившегося напряжения».

Мои ноги стали крупно трястись, сильно болеть, я терял над ними контроль. «Больно!»

«Больно только потому, что твои мышцы как камни».

«Отлично. Ты открыл мне глаза!»

Сократ только улыбнулся и неожиданно вышел прочь из комнаты, оставив меня стоять, с полусогнутыми коленями, трясущегося и потеющего. Он вернулся с крепкотелым серым котом, который, по всей вероятности, поучаствовал во многих в уличных схватках.

«Тебе нужно развить себе такие же мышцы как у этого кота, чтобы ты мог двигаться как мы», — сказал он, почесывая мурлыкающего кота за ушком.

На моем лбу выступили крупные капли пота. Боль в плечах и ногах становилась почти невыносимой. В конце концов, Сократ сказал «вольно». Я немедленно выпрямил ноги, вытирая взмокший лоб и расслабляя мышцы. «Подойди сюда, я вас познакомлю». Кот громко мурлыкал от удовольствия, когда Сократ почесывал у него за ушами. «Мы оба послужим тебе наглядным пособием, правда, котик?» Кот громко мяукнул и я погладил его. «Теперь, сжимай мышцу его задней лапы, пока не почувствуешь кость».

«Я могу причинить ему боль».

«Сжимай!»

«Я стал с растущим усилием нажимать на мышцу кота до тех пор, пока не почувствовал кость. Кот с любопытством наблюдал за мной и продолжал мурлыкать.

«Теперь сожми мою икорную мышцу», — сказал Сок.

«Не могу, Сок. Мы недостаточно хорошо знаем друг друга».

«Давай же, умник». Я сжал и с удивлением обнаружил, что, на ощупь, его мышцы были в точь-точь как у кота, поддаваясь словно упругий студень.

«Теперь моя очередь», — сказал он, наклоняясь и сжимая мою икорную мышцу.

«Ой-ей!», -заверещал я. «Мне всегда казалось, что твердые мышцы — это нормально», — сказал я, потирая свои икры.

«Это нормально, Дэн, однако, ты должен выйти за пределы нормального, за пределы обычного, за пределы ординарного и объяснимого, чтобы добраться к владениям воина. Ты всегда пытался быть лучшим в обычной реальности. Теперь, тебе предстоит стать рядовым в высшей реальности».

Сократ погладил кота еще раз и выпустил его за дверь. Тот недолго постоял, а затем отправился восвояси. Сократ начал знакомить меня с тонкими элементами физической подготовки… «К настоящему моменту, ты уже отдаешь себе отчет в том, какое напряжение ум может накладывать на тело. Ты накапливал озабоченность и беспокойства и другой умственный мусор на протяжении лет. Теперь пришло время, освободить тебя от застарелого напряжения, засевшего в твоих мышцах».

Сократ подал мне пару беговых шорт и сказал переодеться в них. Когда я вернулся, он тоже был в шортах, поверх ковра была разостлана белая простыня. «Что ты будешь делать, если приедет клиент?». Он указал на свой плащ-пончо, висящий около выхода.

«Теперь, делай в точности как я». Он начал с втирания благовонного масла в левую стопу. Я копировал каждое его движение, то, как он надавливал, сжимал, тщательно прорабатывая низ ступни, стороны и верх, а также каждый палец и между ними, растягивая, нажимая и подергивая.

«Массируй кости, не только плоть и мышцы — глубже», — сказал он. Полчаса спустя, мы закончили с левой ступней. Мы повторили весь процесс с правой ступней. Весь процесс продолжался несколько часов, затрагивая каждую пядь тела. Я узнал о своих мышцах такие вещи, о которых и понятия не имел раньше. Я мог чувствовать место, куда прикрепляется каждая мышца; я мог прочувствовать форму своих костей. Меня поразило то, что, я атлет, настолько не знал собственного тела.

Сократ несколько раз, накидывал свой плащ, когда звонил колокольчик, но, в принципе, нас никто не побеспокоил. Когда пять часов спустя я снова надел одежду, мне показалось, что, вместе с ней, я одел новое тело. Возвратившийся от клиента Сократ сказал: «Ты вычистил много страхов из своего тела. Уделяй время этой процедуре как минимум раз в неделю на протяжении последующих шести месяцев. Особое внимание уделяй своим ногам; прорабатывай место травмы дважды каждый день следующие две недели».

«Еще больше домашней работы» — подумал я. Небо становилось серым. Я зевнул. Пора идти домой. В момент, когда я уже выходил за двери, Сократ приказал мне явиться к началу горной тропинки в час дня ровно.

Я прибыл заранее. Я лениво растягивался и разминался; мое тело было очень податливым и легким после «массажа костей», однако, проспав всего несколько часов, я не отдохнул как следует. Начался мелкий дождик; как бы там ни было, мне не хотелось никуда ни с кем бежать. Тут я услышал хруст веток в кустах неподалеку. Я замер, ожидая, что из кустов появится олень. Однако, из густой зелени шагнула Джой, словно эльфийская принцесса. На ней были темно-зеленые шорты и светло-зеленая футболка с надписью: «Счастье — это полный бак». Вне сомнения — подарок Сока.

«Джой, прежде чем мы начнем пробежку, давай присядем поговорить: я так много хочу сказать тебе. Она улыбнулась и помчалась прочь.

Преследуя ее по первому участку тропы, и почти скользя по мокрой глине, я ощущал натруженность своих ног после вчерашних нагрузок. Вскоре, я выдохся, моя правая нога не давала покоя, но я не жаловался. Я был рад тому, что она выдерживала более щадящий, чем вчера, темп.

Мы приблизились к концу нижней тропы молча. Я с трудом дышал, у меня не оставалось сил. Я уже повернул назад, когда она сказала: «За мной, бегун», — и стала взбираться по крутому склону. «Нет!» — закричал мой ум. «Однозначно, нет!» — вторили ему изнуренные мышцы. Затем я взглянул вверх и увидел как Джой с легкостью взбиралась на холм, как будто это была равнина.

Издав зверский крик, я бросился на приступ холма. Я смотрелся как пьяная горилла, согнутая пополам, рычащая, сопящая, слепо карабкающаяся вверх, делающая два шага вперед, соскальзывая на один вниз.

Наверху, склон выполаживался. Джой стояла там, вдыхая аромат мокрой хвои. Она выглядела такой же умиротворенной и счастливой как Бэмби. Мои легкие умоляли о большем количестве воздуха. «У меня есть идея», — выдохнул я. «Давай пройдем остаток пути… нет, давай проползем его… это даст нам больше времени для разговора. Как тебе такое предложение? Ты согласна?»

«Побежали», — весело сказала она.

Моя досада превратилась в ярость. Я загоню ее за край земли! Я вступил в лужу, поскользнулся и налетел на небольшую ветку, чуть было не сорвавшись вниз по склону. «Ах ты, Господа-Бога-Душу-Мать!» Это были не слова, а хрип. Сил говорить не осталось.

Я сражался за небольшой холм, по-моему, это был Колорадо Рокиз, и тут увидел, как Джой играла и скакала наперегонки с парой диких зайцев. Я ринулся к ней, при моем приближении зайцы прыгнули в кусты. Джой взглянула на меня, улыбнулась и сказала: «А, вот ты где!» Сделав героическое усилие, я наклонился вперед и сделал несколько шагов минуя ее, однако, она просто припустилась вперед и снова исчезла.

Наш подъем по высоте составил около трех с половиной тысяч метров. Сейчас, мы находились высоко над бухтой и я мог различать городок Университета далеко внизу. Однако, в тот момент, мне было не до Университета и красот мира. Я был очень близок к тому, чтобы умереть. У меня было видение собственной могилы на холме, в этой мокрой земле, с эпитафией: «Здесь лежит, Дэн. Славный парень. Хорошая попытка».

Дождь усилился, и, все-таки, я бежал, будто в трансе, спотыкаясь и переставляя ноги, одну за другой. Мои кроссовки отяжелели как свинцовые ботинки. Обогнув выступ, я увидел последний отрезок подъема, который выглядел практически вертикальным. И снова мои ум и тело отказывались повиноваться, однако, там, на вершине холма, подбоченившись, стояла Джой, словно бросая мне вызов. Не помню как мне удалось сдвинуться с места дальше. Я тащился, буквально волочил себя, напрягался и стонал, совершая эти бесконечные шаги до тех пор, пока я не столкнулся прямо с Джой.

«Ух-ты, ах-ты, парень!», — засмеялась она, — «Все. Ты справился».

Ухватившись за нее, в промежутках между агонизирующими вздохами, я прохрипел: «Ска-жи, е-ще-раз».

Обратно мы шли не спеша, давая мне возможность восстановить силы и поговорить. «Джой, мне кажется, что такие длинные и быстрые пробежки не принесут пользы для здоровья, скорее вред. У меня не было возможности подготовиться к ней как следует. Такие нагрузки просто противоестественны для тела».

«Ты прав», — сказала она, — «Это была проверка не для твоего тела, а для духа. Проверка, которая показала, что ты можешь не только карабкаться вверх по холмам, но и продолжать обучение. Если бы ты остановился, с обучением было бы покончено. Но ты не сдался, Дэнни, ты великолепно справился».

Подул ветер и дождь превратился в ливень. Джой остановилась и взяла мою голову обеими ладонями. Ручейки воды текли с наших волос по щекам. Я обнял ее за талию и погрузился в ее сияющие глаза. Мы поцеловались.

Меня наполнила новая энергия. Я засмеялся от того, насколько мы промокли, нас можно было выжимать как губки, и воскликнул: «Я загоняю тебя до смерти!» И побежал, взяв хороший темп. «Какого черта», — мелькнула у меня мысль, — «В случае чего, я смогу с катиться вниз по этой проклятой тропе». Победа была за ней, конечно.

Во второй половине этого же дня, обсушившись и согревшись, я лениво растягивался в спортзале вместе с Сидом, Гарри, Скоттом и Хербом. Тепло и уют зала особо подчеркивались барабанившим снаружи ливнем.

Несмотря на опустошительную пробежку, у меня оставался резерв сил.

Однако к тому времени, когда я вечером пришел на заправку и разулся, мой резерв энергии истощился окончательно. Мне хотелось свалиться замертво на диван и проспать часиков десять-двенадцать. Противостоя этому желанию, я, как можно грациознее, устроился на диване лицом к Сократу.

Я с удивлением обнаружил, что декорации поменялись. Стены украшали фотографии игроков гольф, лыжников, теннисистов и гимнастов; на его столе лежали перчатки для бейсбола и футбола. Сократ даже надел футболку с надписью: «Тренер команды штата Огайо». Кажется, мы вошли в спортивную фазу моей подготовки.

Пока Сок готовил для меня свой особый тонизирующий чай, который он назвал «Громоподобный Удар», я рассказывал ему о своих недавних успехах в спортзале. Он слушал с явным одобрением, а сказанные им слова, и вовсе, меня заинтриговали:

«Гимнастика может стать для тебя чем-то большим, чем ты сейчас можешь осознать. Чтобы легче понять, ты должен точно определить, чем тебя привлекает акробатическое искусство».

«Объясни подробнее».

Он протянул руку к столу и вынул три смертоносных метательных ножа. «Да, ладно, Сок», — сказал я, — «Я и с первого раза все прекрасно понял».

«Встань», — приказал он. Когда я встал, он небрежно, из под руки, метнул нож прямо мне в грудь.

Я отскочил и свалился на диван, а нож беззвучно упал на ковер. Я был шокирован, мое сердце усиленно билось.

«Хорошо», — сказал он. «Немного излишней реакции, но хорошо. Теперь подымайся и лови следующий нож».

Как раз в этот момент начал свистеть чайник. «Так», — сказал я, потирая вспотевшие ладони, — «перерыв на чашку чая».

«Чай не остынет», — сказал он. «Внимательно следи за мной». Сок подбросил сверкающее лезвие в воздух. Я смотрел как оно вращалось и опускалось. Сок вычислил скорость движения и вращения лезвия и движением руки вниз крепко поймал нож за рукоятку между большим и указательным пальцами, будто пинцетом.

«Теперь твоя очередь. Обрати внимание на то, как я схватил лезвие. Оно бы не порезало меня, даже если бы я ухватился за лезвие. Он запустил следующий нож в меня. Немного расслабившись, я отступил в сторону и предпринял слабую попытку поймать нож.

«Если уронишь следующий нож, я стану бросать от плеча», — пообещал он.

В этот раз мои глаза приклеились к рукоятке; она приблизилась и я протянул руку. «Ух-ты, я поймал его!»

«Ну разве спорт не прекрасен?» — сказал он. Некоторое время мы только и занимались бросанием и хватанием ножей. Потом он сделал паузу.

«А сейчас, я расскажу тебе о сатори, одной из концепций Дзен. Сатори — это состояние существования воина; оно наступает в тот момент, когда ум освобождается от мыслей, преобразуясь в чистую осознанность; тело — активно, чувствительно и расслаблено; эмоции открыты и свободны: сатори — это то, что ты испытывал в момент, когда нож летел к тебе».

«Знаешь, Сок, меня посещало это ощущение много раз, особенно, во время соревнований. Часто я так сосредотачиваюсь, что не слышу даже аплодисментов».

«Да, это и есть переживание сатори. А сейчас, если ты ухватишь смысл следующих слов, ты поймешь смысл правильного использования спорта… или рисования, или музыки, или любого другого активного и творческого выхода к сатори. Тебе кажется, что ты влюблен в гимнастику, но она, едва ли, обертка для дара внутри, имя которому — сатори. Секрет правильного использования гимнастики заключается в полном фокусировании внимания и ощущений на своих действиях; тогда ты сможешь достигнуть сатори. Гимнастика вовлекает тебя в момент истины, когда на кону стоит твоя жизнь, словно у сражающегося самурая. Она требует полнейшего внимания: сатори или умри!»

«Как во время выполнения двойного сальто».

«Да. Вот почему гимнастика это искусство воина, способ тренировать ум и эмоции, а равно и тело; дверь к сатори. Последним шагом для воина является расширение чистой осознанности на повседневную жизнь. Тогда сатори станет твоей реальностью, твоим ключом к Вратам; только тогда мы станем равными».

Я вздохнул. «Кажется, это произойдет нескоро, Сократ».

«Когда ты бежал за Джой вверх по тропе», — широко улыбнулся он, — «ты не смотрел в тоске на вершину горы, ты смотрел прямо перед собой и делал шаг за шагом. Вот так это и происходит».

«Домашние правила, правильно?» Он улыбнулся в ответ.

Я зевнул и потянулся. Сократ посоветовал: «Тебе бы лучше выспаться. У тебя начинается особая программа обучения завтра в семь утра. Встречаемся с рядом с Беркли Хай Скул».

Когда мой будильник зазвонил в 6:15, мне пришлось буквально отрывать себя от постели, засунуть голову под струю холодной воды, сделать несколько дыхательных упражнений у открытого окна, а потом покричать в подушку, чтобы проснуться.

Я пришел в себя, когда выбежал на улицу. Я двигался мелкой трусцой к месту, где меня поджидал Сократ.

Вскоре я обнаружил, что он запланировал для меня целый комплекс подготовки. Все началось с получаса в этой невыносимой позе с согнутыми коленями, которую он показывал мне тогда на заправке. Потом мы стали отрабатывать некоторые принципы рукопашного боя. «Истинные школы боевых искусств учат гармонии или непротивлению — например, ветки деревьев точно также гнутся под напором ветра. Такое отношение куда более важно, чем физическая техника».

Используя принципы Айкидо, Сократ был способен швырять меня без каких-либо видимых усилий, вне зависимости от моих стараний толкнуть его, схватить его, ударить его или даже сбить с ног. «Никогда не нужно противостоять никому и ничему. Когда тебя толкают, тяни; когда тебя тянут толкай. Найди естественное направление движения и следуй ему; тогда ты соединишься с естественной силой». Его действия были подтверждением его слов.

Вскоре пришло время возвращаться. «Увидимся завтра, в то же время, на том же месте. Сегодня вечером оставайся дома и выполняй свои упражнения. Помни, твое дыхание должно быть настолько неторопливым, чтобы перышко у твоего носа не шевельнулось». Он умчался прочь, будто на роликовых коньках, а я побежал к своему дому, необычайно расслабленный: у меня было такое ощущение, словно ветер подгоняет меня сзади.

В тот день, на тренировке, я старался как мог, чтобы применить то, что узнал, «давая движениям происходить» вместо того, чтобы пытаться выполнить их. Мои вращения на перекладине, казалось, происходили сами собой; я качался, скакал и делал круговые вращения на параллельных брусьях; мои круги, ножницы и другие упражнения на гимнастическом коне происходили так, будто я был привязан к потолку невидимыми нитями, которые делали меня невесомым. Наконец-то, ко мне возвращались мои ноги. Ноги гимнаста!

Сок и я встречались каждый утро на рассвете. Я двигался широкой трусцой, а Сок бегал вокруг меня, подпрыгивая, как газель. С каждым днем, я становился более расслабленным, а мои рефлексы становились подобны молнии.

Однажды, посередине нашей разминочной пробежки, он внезапно остановился, сильно побледнев.

«Я лучше присяду…», — произнес он.

«Сократ…, я могу что-нибудь сделать?»

«Да», — казалось, ему трудно было говорить, — «Продолжай пробежку, Дэн. Я тихонько посижу здесь». Я сделал как он просил, но не спускал с глаз его неподвижной фигуры. Он сидел с закрытыми глазами, прямо и благородно, однако, словно постарел немного.

По его просьбе, я не пришел в тот вечер на заправку, однако, позвонил ему, чтобы узнать как у него дела, и с облегчением вздохнул, когда он ответил.

«Как дела, Тренер?»

«Порядок», — ответил он, — «но, на следующие пару недель, я нанял тренера-ассистента».

«Ладно, Сок. Береги себя».

«Утром следующего дня я повстречался с тренером-ассистентом и, буквально, запрыгал от радости. Это была сама Джой (Радость). Я нежно обнял ее, шепча ей на ушко; она, играючи, но также нежно, швырнула меня, кубарем, на траву. На этом мои оскорбления не закончились. Она отбивала мои бейсбольные подачи на пятьдесят ярдов выше моей головы или подавала сама так, что я не мог отбить ни единой подачи. Чем бы мы не занимались, в какую бы игру не играли, она играла безукоризненно, заставляя меня, чемпиона мира, краснеть от стыда… и гнева».

Я удвоил количество занятий по упражнениям, которым обучил меня Сократ. Я тренировался с небывалой для меня сосредоточенностью. Я просыпался каждый день в 4 утра, до рассвета практиковался в тай-ши и совершал пробежки в горы до встречи с Джой каждый день. Я помалкивал о своих дополнительных тренировках.

Я носил с собой ее образ на занятия в Университете и спортзале. Я хотел видеть ее, обнимать ее; но сначала мне нужно было догнать ее. В это время я мог лишь рассчитывать на то, чтобы обыграть ее в ее же собственные игры.

Несколько недель спустя, мы снова бежали вместе с возвратившимся в строй Сократом. Мои ноги стали поразительно сильными и пружинистыми.

«Сократ», — сказал я, то вырываясь вперед, то отставая, играя с ним в салки, — «Ты всегда помалкивал о своих повседневных привычках. Я понятия не имею какой ты, когда мы порознь. Что скажешь?»

Скалясь от улыбки, он ускорился футов на десять вперед, а потом умчался дальше по дорожке. Я припустился за ним, пока не приблизился к нему достаточно близко.

«Ты мне дашь ответ?»

«Не-а», — сказал он. Тема была закрыта.

Когда мы, наконец, закончили утренние упражнения по растяжке и медитации, Сократ подошел ко мне, положил руку мне на плечо и сказал: «Дэн, ты оказался хорошим и способным учеником. С этого момента, ты будешь составлять учебное расписание самостоятельно; выполняй упражнения по мере необходимости. В награду, я кое-что приготовил для тебя. Я стану твоим тренером в гимнастике».

Я засмеялся. Не смог сдержаться. «Ты станешь тренировать меня… гимнастике? Я полагаю, в этот раз, ты хватил лишнего, Сок». Я разогнался по беговой дорожке, сделал колесо, обратную стойку на руках и высокое сальто с двойным вращением.

Сократ приблизился ко мне и сказал: «Знаешь, я не умею так».

«Попался который кусался!», — крикнул я, — «Наконец-то, нашлось то, чего ты не можешь сделать, а я могу».

«Хотя я заметил», — добавил он, — «что тебе нужно больше распрямлять руки во время вращения… а, и еще, твоя голова была слишком запрокинута назад при отрыве».

«Сок, ах, ты старый обманщик…ты прав», — сказал я, осознавая, что моя голова, и в самом деле, была слишком запрокинута назад, а руки надо было распрямить лучше.

«Когда мы немножко отшлифуем твою технику, мы поработаем с твоим отношением», — подытожил он свою уловку, — «Встретимся в спортзале».

«Но, Сократ, у меня уже есть тренер — Хал и, к тому же, я не знаю как среагируют ребята на твое присутствие в зале».

«О, я уверен, ты придумаешь что сказать им». «Еще бы», — подумал я.

Днем, во время общего сбора команды перед тренировкой, я сообщил тренеру и ребятам, что ко мне из Чикаго, на пару недель, приехал мой эксцентричный дедушка, который раньше состоял членом Гимнастического Клуба Тернера, и который хотел поприсутствовать на моих тренировках. «Он — классный дед, настоящий живчик; воображает себя заправским тренером. Если никто не возражает, то, я полагаю, он совсем не помешает тренировке и здорово развлечет желающих — у него не всегда все бывают дома, если вы понимаете, что я имею ввиду.

Большинство было настроено благосклонно. «Да, кстати, ему нравится, когда его называют, Мэрилин». Мне с трудом удавалось сохранять серьезное выражение лица.

«Мэрилин?» — хором отозвались все.

«Да уж, это немного странно, но вы все поймете, когда увидите его».

«Может быть встреча с „Мэрилин“ лицом к лицу поможет нам понять тебя, Милмен. Говорят это передается по наследству». Они засмеялись и начали разминку. В этот раз Сократ вступал на мою территорию и я покажу ему, на что я способен. Понравится ли ему новое прозвище, которое я придумал для него.

Сегодня, я приготовил еще один сюрприз для команды. В спортзале мне приходилось сдерживать себя, команда не имела ни малейшего понятия о том, насколько я поправился. Я прибыл на тренировку заблаговременно и зашел в кабинет тренера. Он возился с какими-то бумажками за своим столом, когда я заговорил.

«Хал», — сказал я, — «я хочу участвовать в отборочных соревнованиях».

Уставившись на меня поверх очков он сочувственно произнес: «Ты же знаешь, что еще не совсем выздоровел. Я говорил с нашим врачом и он сказал, что тебе потребуется еще, как минимум, три месяца».

«Хал», — я оттянул его в сторону и зашептал, — «Я могу сегодня, сейчас! Я дополнительно занимался вне зала. Дай мне шанс!»

Он колебался. «Ну, хорошо. По одному упражнению за раз, а там поглядим».

Мы все разминались, от упражнения к упражнению, от снаряда к снаряду по всему залу, раскачиваясь, кружась, кувыркаясь, становясь в стойки. Я начал выполнять движения, которые не выполнял уже больше года. Я берег основные сюрпризы на потом.

Затем начался первый этап отбора — вольное упражнение на ковре. Замерев, все смотрели на меня, готового начать упражнение, и думали, выдержит ли моя нога такую нагрузку.

Все прошло как по маслу; двойной обратный переворот, мягкий выход в стойку на руках, легкий и четкий темп выполнения художественных элементов и ходов, придуманных мною, еще один головокружительный воздушный проход. Я приземлился легко, в абсолютном равновесии. Я начал воспринимать свист и аплодисменты. Сид и Джош смотрели друг на друга в шоке. «Откуда взялся этот парень?» «Эй, мы должны взять его в команду».

Следующее упражнение. Джош пошел на кольца первым, потом Сид, Чак и Гарри. Наконец, пришла и моя очередь. Я поправил ручные захваты, напульсники и прыгнул вверх на кольца. Джош погасил естественные раскачивания и отступил назад. Мои мускулы играли, предвкушая движение. Сделав вздох, я подтянулся в обратный вис, потом перешел в крестообразный вис.

Я слышал приглушенные вздохи возбуждения, когда я медленно опустился, а потом опять поднялся. Не торопясь, выполнил стойку на прямых руках, выпрямив ноги. «Разрази меня гром», — сказал Хал, и это были самая ненормативная лексика в его исполнении. Из стойки, я без труда выполнил два полных оборота вперед и зафиксировал их без тремора напряжения. Сделав двойное сальто, я приземлился, совершив только маленький шажок в сторону. Неплохо. И так далее.

После выполнения последнего упражнения меня снова встретил шквал криков приветствия и гиканья. Я заметил Сократа. Он тихо сидел в углу и улыбался. Наверное, он видел все с самого начала. Я махнул ему рукой, подзывая.

«Ребята, хочу познакомить вас с моим дедом», — сказал я, — «Это Сид, Том, Херб, Гарри, Джоэл, Джош. Ребята, это…».

«Рады познакомиться, Мэрилин», — хором сказали они. На малейшее мгновение Сократ растерялся, а потом сказал: «Привет, ребята! Мне хотелось узнать с какой компашкой водится мой Дэн». Все улыбнулись, наверное он им понравился.

«Надеюсь вам не кажется странным мое прозвище Мэрилин», — как бы невзначай говорил он, — «Мое настоящее имя — Мэрилл, но прозвище как следует приклеилось ко мне. А Дэн вам не рассказывал, как его называли дома?» — хитро улыбнулся он.

«Нет», — с нетерпением сказали все, — «Как?»

«Ну, я, право, не знаю. Не хочу смущать его. Он всегда может сам вам сказать, если захочет». Сократ, старая лиса, посмотрел на меня и сказал почти торжественно: «Тебе не следует стыдиться этого, Дэн».

Когда все, по очереди, прощались со мной, то говорили: «Пока, Сюзетт», Пока, Джозефин», «Увидимся, Джеральдина».

«Вот, черт, гляди, что ты натворил, Мэрилин!» Я бросился в душевую.

Весь остаток недели, Сократ не спускал с меня глаз. Редко, он обращал внимание на другого гимнаста, чтобы дать ему неоценимый совет, который всегда срабатывал. Я был поражен его познаниями. Бесконечно терпеливый с другими, он не давал спуску мне. Один раз, когда я умопомрачительно великолепно выполнил упражнение на гимнастическом коне и счастливо пошел, снимая на ходу эластичный бинт. Сок подозвал меня и сказал: «Ты удовлетворительно смотрелся на коне, но как отвратительно ты снимал бинт. Запомни, в любой-момент — сатори».

После перекладины, он сказал: «Дэн, тебе нужно больше медитировать собственные действия».

«Что значит „медитировать действия“?»

«Медитировать действия — это не то же самое, что выполнять его. Для действия необходим тот, кто выполняет действие — самоосознающий субъект. Но во время медитации действия ты отпускаешь все мысли, даже мысли о „Я“. „Тебя“ уже нет, не существует того, кто может подумать об этом. Забыв себя, ты становишься единым целым с тем, что ты делаешь. Твое действие становится свободным, спонтанным, без амбиций, подавления и страха».

Так продолжалось без конца. Он следил за каждым выражением моего лица, за любым словом, которое я произносил. Он давал мне указание постоянно уделять внимание своей ментальной и эмоциональной форме.

Некоторые люди прослышали о том, что я вернул былую форму. Стала заглядывать Сьюзи. Она привела с собой двух своих подружек — Мишель и Линду. Линда сразу привлекла мое внимание. Она была стройной, рыжеволосой женщиной с милым личиком за очками из роговой оправы. На ней было простенькое платьице, под которым угадывались восхитительные формы. Я надеялся снова увидеть ее.

На следующий день, после очень неудачной тренировки, когда, казалось, ничего не получалось должным образом, Сократ отозвал меня в сторону на скамейку. «Дэн», — сказал он, — «Ты достиг высокого уровня мастерства. Ты — опытный гимнаст».

«Что ж, спасибо, Сократ».

«Это был не комплимент». Он повернулся ко мне лицом к лицу. «Опытный гимнаст тренирует физическое тело для того, чтобы побеждать на соревнованиях. Когда-то, ты станешь мастером гимнастики. Мастер посвящает свою тренировку жизни; поэтому, он обязательно делает акцент на своем уме и эмоциях».

«Я понимаю, Сок. Ты говорил мне тысячу раз…»

«Я знаю, что ты понимаешь. То, о чем я говорю сейчас, ты еще не осознал; ты не живешь этим. Ты упорствуешь, гордясь парочкой новых физкультурных трюков, а потом впадаешь в депрессию, когда однажды физическая тренировка прошла не так гладко. Однако, с окончательным пониманием придет устремление к умственной и эмоциональной форме — практике воина, вот тогда физические подъемы и падения перестанут иметь значение. Послушай, что будет, если ты однажды подвернешь лодыжку?»

«Я буду работать над чем-нибудь другим, другой группой мышц».

«То же самое и с твоими тремя центрами. Если в одной области сейчас трудно, то всегда есть возможность тренировать другие центры. В некоторые из твоих самых слабых дней в физическом плане, ты можешь узнать многое о своем уме». Он добавил: «Я не буду больше приходить в зал. Я сказал тебе уже достаточно. Я хочу, чтобы ты чувствовал, что я нахожусь внутри тебя, следя и исправляя любую ошибку, даже малейшую».

Следующие несколько недель были весьма напряженными. Я вставал в шесть утра, растягивался, потом медитировал перед занятиями в Университете. Я посещал большую часть занятий и выполнял домашние задания быстро и легко. Перед тренировкой, я просто садился и, в течение получаса, вообще ничего не делал.

В этот период я начал встречаться с подругой Сьюзи Линдой. Она очень привлекала меня, но у меня не оставалось ни времени, ни энергии на что-то большее, кроме разговоров по несколько минут до или после тренировки. В то время между своими занятиями, я много думал о ней… и о Джой. Потом снова о ней.

Уверенность команды во мне и мои способности росли с каждой новой победой. Теперь всем было ясно, что я не просто восстановился. Хотя гимнастика уже не была центром моей жизни, она оставалась важной частью, и я прикладывал все усилия для совершенствования в ней.

Линда и я побывали на нескольких свиданиях и все складывалось просто чудесно. Однажды, она пришла ко мне домой поделиться личной проблемой и, в итоге, осталась на ночь, ночь близости, но в пределах ограничений наложенных моей подготовкой. Я так быстро привязывался к ней, что это пугало меня. Она не входила в мои планы. Несмотря на это, мои симпатии к ней росли.

У меня было такое чувство, что я «предаю» Джой, в то же время, я понятия не имел, когда эта загадочная женщина снова появится в моей жизни, если появится. Джой была идеалом моей внутренней и внешней жизни. Линда была во плоти, нежная, любящая… и все прочее.

С каждым днем наш тренер становился более взволнованным, более придирчивым и нервным. Приближался Общенациональный Университетский Чемпионат 1968 года, в Таксоне, штат Аризона. Если мы выиграем этот чемпионат, мы сделаем это впервые за всю историю Калифорнийского Университета. Хал смог бы достичь цели своих двадцатилетних усилий на должности тренера.

Достаточно скоро, мы оказались на одной спортивной площадке с командой из Университета Южного Иллинойса. По результатам двух прошедших дней соревнований команды Калифорнии и Южного Иллинойса, в отчаянной борьбе, что называется, наступали друг другу на пятки. Накануне финала по последним трем видам Иллинойс имел три очка преимущества.

Это была критическая точка. Если бы мы были реалистами, то, со спокойным сердцем, могли удовольствоваться почетным вторым местом. Иначе, мы должны были совершить невозможное.

Что касается лично меня, то я был готов к невозможному — этого требовал мой дух. Я обратился к тренеру и членам команды: «Говорю вам, мы одержим победу. В этот раз нас ничего не остановит. Давайте сделаем это!»

Мои слова были обычными, однако, то что я испытывал в этот момент — какой-то электрический ток — назовем его абсолютной решимостью, помог сгенерировать силы в каждом спортсмене.

Как океанский прилив, мы стали, с каждым выступлением, неумолимо двигаться к цели. Зрители, до этого времени почти впавшие в летаргию, стали нервно ерзать на своих сиденьях, подаваясь вперед от передававшегося им накала страстей. Происходило нечто особенное; каждый мог почувствовать это.

Очевидно, Иллинойс тоже ощутил нашу силу, потому что они начали дрожать в стойке на руках и оступаться на приземлениях. Тем не менее, к последнему виду соревнований, они сохранили разрыв в целое очко, а перекладина всегда считалась их коронным снарядом.

В итоге, у Калифорнии осталось два последних выхода на помост — выход Сида и мой. Зрители притихли. Сид подошел к перекладине, подпрыгнул и так выполнил свою серию упражнений так, что это заставило нас затаить дыхание. Он закончил упражнение самым высоким соскоком с вращением, доселе не виданным в этом зале. Толпа была вне себя. Последний выход от нашей команды был за мной — решающий выход. Точка в конце.

Последний из выступавших от команды Южного Иллинойса сделал все великолепно. Они были почти вне досягаемости; но это «почти» было всем, что было нужно мне. Мне нужна была оценка в 9.8 баллов просто, чтобы сравнять счет, а мне еще никогда и близко не давали столько баллов за перекладину.

Вот оно, мое решающее испытание. На меня нахлынула волна воспоминаний: та ночь боли, когда моя нога была раздроблена; моя клятва выздороветь; настоятельные советы докторов забыть о гимнастике; Сократа и мою продолжительную подготовку; ту бесконечную пробежку в горы вместе с Джой. И я почувствовал прилив силы, волну ярости против всех тех, кто говорил, что мне уже никогда не выступать снова. Мой всплеск эмоций превратился в ледяное спокойствие. Тогда, в то мгновение, мне показалось, что моя судьба и будущее пришли в равновесие. Мой ум прояснился. Мое тело буквально переполняла энергия. Сделай или умри.

Собрав весь свой дух и решимость, которым я научился за прошедшие месяцы, я приблизился к перекладине. Все замерли. Мгновение тишины, момент истины.

Не торопясь, я помелил руки, поправил предохранительные захваты на руках и проверил напульсники на запястьях. Сделав шаг вперед, я отдал салют приветствия судьям. В моих глазах главный судья мог прочитать только одно: «Сейчас ты увидишь лучшее выступление на перекладине за всю свою жизнь».

Я прыгнул и стал поднимать ноги. Из стойки на руках я начал круговое вращение. Звук от моих рук, вращающихся вокруг перекладины, отпускающих и хватающих ее снова и снова, испытывая на прочность, и совершая всевозможные ходы, были единственными звуком в целом зале.

Только движение, ничего более. Ни океанов, ни миров, ни звезд. Только перекладина и один «безумный» гимнаст…, вскоре, и они растворились в единстве движения.

Сделав элемент, который до этого я ни разу не выполнял на соревнованиях, я продолжал движение за пределы собственных ограничений. Мое вращение убыстрялось, готовясь к развязке — соскоку с двойным пируэтом.

Лихо крутясь, я готовился отпустить руки и улететь в пространство, паря и порхая в руках судьбы, которую избрал для себя. Я выполнил несколько быстрых движений ногами, крутнулся раз, другой, и, по ходу вращения, оторвался, выполнив вращение, вытянул тело для приземления. Момент истины настал.

Я совершил безукоризненную посадку, которая эхом разнеслась по всей спортивной арене. Тишина… потом началось нечто невообразимое. Оценка 9,85 баллов — мы чемпионы!

Мой тренер появился из ниоткуда и, схватив меня за руку, стал бешено трясти ее, не отпуская, почти в исступленном восторге. Меня окружили товарищи по команде. Они прыгали, кричали и обнимали меня; у некоторых на глазах были слезы. Тогда я услыхал нарастающий гром аплодисментов. Нам едва удавалось сдерживать нашу радость во время церемонии награждения. Мы праздновали победу всю ночь напролет.

Затем все закончилось. Долгожданная цель была достигнута. Только тогда, я, по настоящему, осознал, что мое отношение к аплодисментам, результатам и победам изменилось. В корне изменилось. Мои поиски побед, наконец, завершились.

Это было ранней весной 1968 года. Моя учеба в колледже подходила к концу, и я понятия не имел, что ждет меня в дальнейшем.

Я ощущал пустоту, когда прощался со своей командой в Аризоне, садился на самолет обратно в Беркли, к Сократу… и Линде. Лишившись мечты, я праздно глядел на облака внизу. Все эти годы я жил иллюзией — счастье достигается через победу, а сейчас эта иллюзия обратилась в пепел. Все мои достижения не сделали меня более счастливым и более цельным.

Наконец, я увидел просвет. До меня дошло, что я никогда не учился радоваться жизни, только лишь достигать. Всю свою жизнь, я занимался поисками счастья, но никогда не мог найти и удержать его.

Самолет начал снижение. Я откинул голову на подголовник кресла. У меня в глазах помутилось от слез. Я зашел в тупик и не знал, куда идти дальше.

Прямо с чемоданом, я отправился на квартиру к Линде. Между поцелуями, я рассказал ей о чемпионате, но умолчал о своих недавних, мрачных прозрениях.

Линда известила меня о своем решении, на время отвлекая меня от моих собственных забот: «Дэнни, я бросаю учебу. Я много над этим думала. Я найду работу, однако, не хочу возвращаться обратно к родителям. Что скажешь?»

Мне тут же вспомнились мои друзья, у которых я восстанавливал силы после аварии на мотоцикле. «Линда, я мог бы позвонить в Санта-Монику Шарлотте и Лу. Они — замечательные, помнишь, я рассказывал тебе о них и готов биться об заклад, они, с радостью, примут тебя».

«Ах, это было бы чудесно! Я могла бы помогать им по дому, устроиться на работу, чтобы помогать с продуктами».

Пятиминутный разговор по телефону и у Линды появилось будущее. Как бы я хотел, чтобы все было так просто для меня.

Вспомнив о Сократе, я сказал ошеломленной Линде, что мне нужно сходить кое с кем повидаться.

«После полуночи?»

«Да. У меня… есть необычные друзья, которые подолгу не ложатся спать. Мне, действительно, нужно идти». Еще один поцелуй и я ушел.

Все еще с чемоданом, я вошел на заправку.

«Переезжаешь ко мне?» — пошутил Сок.

«Я не знаю, что мне делать, Сок?»

«Ну, на Чемпионате ты же знал, что делать. Я читал новости в газете. Поздравляю. Должно быть, ты очень счастлив».

«Тебе очень хорошо известно, что я чувствую, Сок»

«Конечно, известно», — с легкостью сказал он и пошел в гараж воскрешать трансмиссию старого Фольксвагена, — «Ты делаешь прогресс… точно по расписанию».

«Я восхищен», — ответил я без энтузиазма, — «Но по расписанию куда?»

«К Вратам! К подлинному удовольствию, к свободе, к радости, к беспричинному счастью! К той самой, единственной цели, которая у тебя когда-либо была; и, для начала, пришло время снова разбудить твои чувства».

Я помолчал, переваривая то, что он мне сказал. «Снова?» — спросил я.

«О, да. Однажды, ты уже купался в сиянии и находил удовольствие в простейших вещах».

«Давненько это было, осмелюсь доложить».

«Нет, не давненько», — сказал он, берясь за мою голову руками, отправляя меня обратно во младенчество.

Широко раскрыв глаза, я полз по кафельному полу, сосредоточенно всматриваясь в формы и цвета под моими ладонями. Я прикоснулся к коврику, а он тронул меня в ответ. Все так ярко и живо.

Крохотной ручкой я хватаю чайную ложку и начинаю колотить ей по чашке. Звонкие звуки восхищают мой слух. Я громко кричу! Затем, я подымаю голову и вижу юбку, колышущуюся надо мной. Меня подымают, а я лепечу. Погруженное в материнский аромат, мое тело растворяется в нем. Меня наполняет блаженство.

Чуть позже, я ползу по саду. Свежий ветерок касается моего лица. Повсюду надо мной возвышаются яркие сочетания цветов, вокруг меня новые запахи. Я срываю один цветок и кусаю его; мой рот заполняет горькое послание. Выплевываю его.

Приближается моя мама. Я вытягиваю ручку, чтобы показать ей ползущую черную штучку, которая щекочет мне руку. Она наклоняется и смахивает ее. «Противный паук!» — произносит она. Потом, она прижимает что-то нежное к моему лицу; оно разговаривает с моим носом. «Роза», — произносит она, потом опять повторяет этот шум, — «Роза». Я смотрю вверх на нее, потом вокруг себя и снова погружаюсь в этот мир пахучих красок.

Я смотрю на антикварный стол Сока и ниже на желтый коврик. Встряхиваю головой. Все кажется каким-то блеклым; не хватает сочности цвета. «Сократ, мне кажется, я еще наполовину сплю, будто мне нужно окунуться в холодную воду, чтобы очнуться. Ты уверен, что это путешествие не причинило мне вреда?»

«Нет, Дэн, вред причинялся на протяжении многих лет. Как? Ты скоро сам увидишь».

«Это место… Это сад моего дедушки. Я помню его; он был словно Райские Кущи».

«Абсолютно верно, Дэн. Это и были Райские Кущи. Каждый младенец живет в ярком Саду, где все воспринимается непосредственно, без вмешательства мысли».

«Изгнание из рая» происходит с каждым из нас, когда мы начинаем думать, когда мы становимся теми, кто дает названия и теми, кто познает. Понимаешь, не только Адам и Ева, все из нас. Рождение ума — это смерть чувств… это совсем не то, когда мы едим яблоко и это нас немножко волнует!»

«Как бы я хотел вернуться туда», — вздохнул я, — «Там все было таким ярким, таким ясным, полным радости».

«То, что приносило тебе радость ребенком, может быть твоим снова. Иисус из Назарета, один из Великих Воинов, однажды сказал, чтобы войти в Царствие Божие, ты должен стать подобно дитяти малому. Теперь, ты это понимаешь».

«Прежде чем ты уйдешь от меня сегодня, Дэн», — сказал он, наливая себе кружку воды из емкости, — «хочешь еще чая?»

«Спасибо, Сок. Мой бак на сегодня полон».

«Ладно. Встретимся завтра в восемь часов утра возле Ботанического Сада. Пора нам побывать юными натуралистами».

Я ушел, уже с нетерпением ожидая этого момента. Проспав несколько часов я проснулся свежим и бодрым. Может сегодня, может завтра, я открою секрет радости.

До Клубничного Каньона я пробежался трусцой и стал поджидать Сократа у входа в Ботанический Сад. Когда он прибыл, мы прошлись под сводами всех вообразимых деревьев, кустов, растений и цветов.

Мы вошли в огромную куполообразную теплицу. Воздух был влажным и теплым, и резко отличался от прохладного утреннего воздуха снаружи. Сок обвел рукой тропическую растительность вокруг нас и сказал: «Когда ты был ребенком, весь мир представал перед твоим зрением, слухом и осязанием, как будто впервые. Однако, сейчас ты узнал названия и категории для всего — это хорошо, это плохо, это стол, это стул, это машина, дом, цветок, собака, кошка, цыпленок, мужчина, женщина, закат, океан, звезда. Тебе становится скучно от явлений мира, потому что они существуют для тебя только как названия. Сухие умственные понятия ограничивают твое видение».

Сократ указал на высоченные пальмы, которые почти казались стеклянного потолка купола. «Сейчас ты воспринимаешь окружающее сквозь пелену ассоциаций о вещах, окутывающую прямую, простую осознанность. Ты „уже видел все это раньше“; это все равно, что смотреть кино в двадцатый раз. Ты видишь только воспоминания о предметах, и таким образом, тебе становится скучно. Понимаешь, скука — это фундаментальная неосознанность жизни; скука есть осознанность, попавшая в капкан ума. Тебе придется послабить ум, чтобы „прийти в чувство“.

В следующую ночь я зашел в его офис как раз тогда, когда он ставил чайник на плиту. Я осторожно снял обувь и поставил ее на коврик рядом с диваном. Не оборачиваясь, он сказал: «Как насчет маленького соревнования? Ты делаешь трюк, потом я, и посмотрим, кто победит».

«Ну, ладно, если ты настаиваешь». Мне не хотелось ставить его в неловкое положение, поэтому я просто выполнил стойку на одной руке на его письменном столе, затем, распрямляя руку, сделал обратное сальто, легко приземлившись на ковер.

Сократ стал трясти головой, очевидно, он был деморализован. «Я надеялся, что это будет настоящим соревнованием, но мои надежды не оправдались».

«Извини, Сок, но, в конце концов, ты не становишься моложе, а я в этом деле чертовски хорош».

«Я хотел сказать», — широко улыбнулся он, — «что у тебя нет никаких шансов».

«Как так?»

«Вот так», — сказал он, развернувшись и направившись в ванную комнату. Я внимательно следил за ним. На случай, если ему опять вздумается выскочить на меня с мечом, я отодвинулся поближе к входной двери. Однако, он появился только со своей кружкой. Он набрал в нее воды, улыбнулся мне, поднял кружку, будто произнося здравицу, и медленно выпил из нее.

«Ну и что?» — спросил я.

«То самое».

«Что значит „то самое“? Ты ничего не сделал».

«Как раз, сделал. Просто твои глаза еще не позволяют тебе оценить произошедшее. Я ощущал легкое загрязнение у себя в почках; через несколько дней, оно могло бы негативно сказаться на всем теле. Таким образом, чтобы избежать дальнейших последствий, я локализовал проблему и промыл свои почки».

Мне пришлось засмеяться. «Сок, ты величайший и самый сладкоречивый лгун, которых я встречал. Признай поражение. Ты блефуешь».

«Я совершенно серьезно. То, что я описал, действительно произошло. Это требует чувствительности к внутренним энергиям и произвольного управления некоторыми тонкими механизмами.

«С другой стороны, ты», — сказал он, высыпая соль мне на раны, — «едва ли осознаешь те процессы, которые происходят в этом мешке из кожи. Словно канатоходец, который учится делать стойку на руках, ты еще не в состоянии почувствовать, когда теряешь равновесие и можешь, по-прежнему, свалиться, подкошенный болезнью».

«Дело в том, Сок, что я развил достаточно хорошее чувство равновесия в гимнастике. Это просто необходимо, чтобы выполнять такие сложные…».

«Чепуха. Ты развил лишь грубый уровень осознанности; которого хватает для выполнения некоторых элементарных физических движений, но в этом нет ничего выдающегося».

«Соверши подвиг, Сок. Сделай тройное сальто, Сок, а потом разглагольствуй».

«Проще простого. Это трюк, требующий некоторых ординарных качеств. Однако, когда ты почувствуешь потоки энергии в своем теле и сможешь произвести небольшую настройку, вот тогда ты совершишь свой подвиг. Так что, продолжай практиковаться, Дэн. Истончай свои ощущения каждый день понемногу; растягивай их, также как растягиваешься сам в спортзале. В итоге, твоя осознанность сможет проникнуть глубоко в твое тело и в мир. Тогда, ты сможешь меньше думать о жизни и больше чувствовать ее. Тогда, ты будешь радоваться простейшим вещам в жизни и уже не будешь привязан к достижениям или дорогим развлечениям. В следующий раз», — засмеялся он, — «может быть, у нас и получится настоящее соревнование».

Я нагрел воды для чая еще раз. Мы немного посидели молча, а затем отправились в гараж, где я помогал Соку извлекать двигатель из Фольксвагена и разбирать еще одну неисправную трансмиссию.

Мы вышли, чтобы обслужить большой черный лимузин. После этого, когда мы вернулись в офис, я спросил у Сока думает ли он, что богатые люди счастливее, чем «бедняки, как мы».

Как обычно, его ответ, шокировал меня. «Я не беден, Дэн, я крайне богат. И, вообще, чтобы стать счастливым, человек должен быть богат». Он улыбнулся тупому выражению моего лица, достал ручку и стал рисовать на чистом листе бумаги:

СЧАСТЬЕ = Удовлетворение / Желания

«Дэн, если у тебя достаточно денег, чтобы удовлетворить свои желания — ты богатый человек. Но есть два способа быть богатым: ты можешь заработать, унаследовать, одолжить, выпросить или украсть деньги на удовлетворение своих дорогостоящих желаний; или, можешь культивировать простой жизненный стиль из немногих желаний; в этом случае, у тебя всегда будет денег более чем достаточно.

«Только воину хватает постижения и дисциплины, чтобы извлечь пользу из второго пути. Полное внимание к каждому мгновению есть моя страсть и мое удовольствие. Внимание не стоит денег; твоя единственная инвестиция — обучение. Вот еще одно преимущество воина, Дэн — это дешевле! Видишь ли, секрет счастья заключается не бесконечных поисках, а в развитии способности радоваться малому ».

Слушая его речь-заклинание, я стал испытывать чувство некоего довольства. Сложностей, досадных поисков, отчаянных попыток уже не существовало для меня. Сократ указал мне место клада в моем собственном теле.

Сократ, должно быть, заметил мои мечтания, потому что, внезапно, он схватил меня под руки и запустил прямо вверх к потолку, так высоко, что я почти ударился о него! Он поймал меня на снижении, мягко поставив на ноги.

«Просто хотел удостовериться в твоем внимании к следующей части моей речи. Который сейчас час?»

Все еще находясь под впечатлением полета, я ответил: «Э-э, время показывают часы на стене гаража — 2:35 ночи.

«Ответ неверный! Время было, есть и всегда будет сейчас! Сейчас — это действительное время; действительное время — это сейчас! Это ясно?»

«Ну, да… все понятно».

«Где мы находимся?»

«Мы находимся в офисе заправочной станции… Скажи, разве мы уже не играли в эту игру давным-давно?»

«Да, играли, и ты еще тогда узнал о том, что тебе с абсолютной точностью известно, что ты находишься здесь, где бы это „здесь“ не находилось. С этого момента, когда бы твое внимание не начинало уплывать к другим временам и местам, я хочу чтобы ты немедленно возвращал его обратно. Помни, время — сейчас, место — здесь».

Как раз в этот момент, в офис ворвался один из студентов колледжа, втаскивая за собой за рукав своего товарища. «Не могу в это поверить!», — сказал он своему другу, указывая на Сократа, а затем обращаясь к нему, — «Я шел по улице мимо и, нечаянно взглянув сюда, увидел как вы швырнули этого парня прямо под потолок. Кто вы такой?»

Вот-вот, Сократа должны были раскрыть навсегда. Он посмотрел на студента непонимающим взглядом, а потом засмеялся. «А-а!», -сквозь смех говорил он, — «Ничего себе получился номер! Нет, мы просто тренировались, чтобы убить время. Дэн, ты же гимнаст, правда, Дэн?» Я кивнул. Товарищ студента сказал, что узнает меня; он посещал соревнования по гимнастике пару раз. Версия Сока становилась правдоподобной.

«У нас здесь есть мини-батут за письменным столом», — Сократ зашел за письменный стол, где, к моему полному изумлению, стал «демонстрировать» несуществующий мини-батут настолько хорошо, что я сам поверил в его появление за этим столом. Прыгая все выше и выше, Сок почти коснулся потолка, а затем он прекратил отталкиваться, амплитуда его прыжков постепенно угасала до полной остановки. Он отвесил поклон. Я захлопал в ладоши.

Сконфуженные, но успокоившиеся, они ушли. Я тут же забежал за край письменного стола. Конечно, там и в помине не было никакого батута! Я зашелся истерическим хохотом. «Сократ, ты просто чуду!»

«Ага», — сказал он, никогда не страдавший от ложной скромности.

К этому времени, небо уже начинало светлеть от лучей будущего восхода, когда Сократ и я собрались уходить. Застегивая молнию своей куртки, я чувствовал, будто это символический восход для меня самого.

Шагая домой, я размышлял о тех переменах, которые происходили не столько снаружи, сколько внутри меня. Я испытывал новую ясность относительно того, куда ведет меня мой путь и где находятся мои приоритеты. Как этого, давным-давно, требовал от меня Сократ, мне удалось, наконец, отпустить свое ожидание того, что мир должен соответствовать моим требованиям, поэтому мои разочарования исчезли. Вне сомнения, я стану продолжать делать все необходимое для того, чтобы жить в повседневном мире, однако, теперь на своих собственных условиях. Я начинал ощущать свободу.

Мои отношения с Сократом тоже стали меняться. У меня осталось не так много моих драгоценных иллюзий. Если он называл меня ослом, то я мог только посмеяться, потому что знал: по крайней мере, по его стандартам, он был прав. И он больше уже не внушал мне такого страха.

По дороге домой, когда я шел мимо Больницы Хэррик, чья-то рука схватила меня за плечо и я инстинктивно скользнул под нее, словно кот, который не хочет, чтобы его гладили. Повернувшись, я увидел Сократа.

«О, ты уже не та напуганная рыбешка, не правда ли?»

«Что ты здесь делаешь, Сок?»

«Иду гулять».

«Ну и отлично».

Мы шли молча квартал или два, затем он спросил: «Который час?»

«Э-э, сейчас около…», — тут я спохватился, — «около сейчас».

«А где мы находимся?»

«Здесь».

Он не произнес больше ни звука, а мне захотелось вдруг поговорить, и я стал рассказывать ему о своем новом чувстве свободы, своих планах на будущее.

«Который час?»

«Сейчас», — вздохнул я, — «Не нужно мне все время…»

«Где мы находимся?» — невинно спросил он.

«Здесь, однако…»

«Послушай меня», — перебил он, — «Оставайся в настоящем. Ты ничего не можешь изменить в прошлом, а будущее никогда не будет приходить к тебе в точности таким, каким ты его представлял или ожидал увидеть. Никогда не существовало прошедших воинов, также как никогда не будет будущих воинов. Воин — здесь, сейчас. Твои страдания, страх и гнев, сожаления или чувство вины, твоя зависть, планы и желания живут только прошлом… или в будущем».

«Погоди-ка, Сократ. Я отчетливо помню, как гневался в настоящем».

«Не так», — сказал он, — «Ты подразумеваешь, что ты действовал гневно в тот момент. Это естественно; действие происходит всегда в настоящем, потому что оно есть выражение тела, которое может существовать только в настоящем. Но ум, видишь ли, подобен фантому и, фактически, никогда не существует в настоящем. Его единственная власть над тобой заключается в вырывании твоего внимания из настоящего».

Я наклонился, чтобы завязать шнурок и ощутил какое-то прикосновение к своим вискам.

Я завязал шнурок и выпрямился, обнаружив, что оказался в маленькой, старой, пыльной часовне без окон. В полумраке я едва различил очертания старых гробов, вертикально стоящих в углу.

Меня сразу же охватило сильное чувство страха, особенно тогда, когда я осознал, что в этом затхлом воздухе, я не мог различить никаких звуков, как будто все звуки умерли. Сделав пробный шаг, я заметил, что нахожусь внутри пентаграммы — пятиконечной звезды, нарисованной коричнево-красной краской на полу. Я пригляделся. Это была высохшая… или высыхающая… кровь.

Позади себя я услышал рычащий хохот, настолько гнусный, настолько ужасающий, что во рту у меня сразу появился металлический привкус. Инстинктивно, я повернулся лицом к чешуйчатой, омерзительной твари. Она дышала мне прямо в лицо и тошнотворно-приторная вонь мертвечины чуть не свалила меня с ног.

Тварь ощерилась и показала мне свои черные клыки. Потом она прошипела: «Ид-ди к-ко м-мне-е!» Я хотел было повиноваться, но вмешались мои инстинкты. Я не пошевелился.

Она заорала громко: «Дети мои, взять его!» Гробы в углу комнаты сначала зашевелились, потом открылись, из них, подобно зомби, стали выходить отвратительные, разлагающиеся человеческие трупы. Я резко крутанулся вокруг, ища выхода. Тут дверь часовни открылась позади меня и, спотыкаясь, вошла юная женщина, лет девятнадцати, она упала прямо у границы пентаграммы. Дверь осталась открытой, и через нее врывался сноп света.

Женщина была прекрасна; одета в белое. Она застонала, будто от боли, и произнесла едва слышным голосом: «Помоги мне. Пожалуйста, помоги мне». Ее глаза были полны слез и умоляли, в них отражалось обещания благодарности, награды и неутолимого желания.

Я взглянул на приближающиеся фигуры трупов. Я взглянул на женщину и на дверь.

Тут ко мне пришло Чувство: «Оставайся там, где стоишь. Пентаграмма — это настоящий момент. Внутри нее ты в безопасности. Демон и его приспешники — это прошлое. Дверь — это будущее. Будь бдителен».

Как раз в это мгновение, девушка снова застонала и перевернулась на спину. Ее платье задралось почти до талии, полностью обнажив одну ногу. Она протянула ко мне руки, умоляя, соблазняя: «Помоги мне…»

Опьяненный желанием, я рванулся за пределы пентаграммы.

Женщина зарычала, обнажая багрово-красные клыки. Демон и его компания победно взвыли и бросились ко мне. Я нырнул в пентаграмму.

Лежа на тротуаре, встряхнув головой, я посмотрел вверх на Сократа.

«Если ты уже достаточно отдохнул, не возражаешь против дальнейшей прогулки?» — сказал он мне. Мимо нас пробегали первые утренние физкультурники, вопросительно глядя в нашу сторону.

«Тебе обязательно каждый раз пугать меня до смерти, когда нужно что-то объяснить мне?» — проскрипел я.

«Пожалуй», — ответил он, — «когда речь идет о чем-то особо важном».

Немного позже, я спросил с глуповатым видом: «Ты не стал бы просить телефончик у той дамочки, не правда ли?» Сократ хлопнул себя ладонью по лбу и воздел глаза к небу.

«Я надеялся, что ты, все-таки, извлечешь урок из этой мелодрамы?»

«В целом», — сказал я, — «оставайся в настоящем — это безопаснее. И не выходи из пентаграммы ради кого бы то ни было, особенно с клыками».

«Правильно», — усмехнулся он, — «Не позволяй чему бы или кому бы то ни было, и менее всего своим мыслям, увлекать тебя из настоящего. Наверное, ты слышал эту легенду о двух монахах:

Два монаха, один пожилой, другой юный, шли по скользкой, размокшей от дождя лесной тропинке, возвращаясь в Японию, в свой монастырь. По пути, они повстречали молодую, очень красивую женщину, которая стояла на берегу, у бурного потока грязной воды. Увидев ее затруднительное положение, старый монах подхватил ее в свои сильные руки и перенес ее через поток. Она улыбнулась и обвила его шею руками, пока он не поставил ее осторожно на другом берегу. Женщина поблагодарила монаха, поклонившись ему, и оба монаха молча продолжили свой путь дальше.

Когда они приближались к воротам своего монастыря, молодой монах, наконец, не выдержал: «Как ты мог нести эту красавицу на руках? Мне кажется, такое поведение не к лицу человеку духовного сана?»

Пожилой монах взглянул на своего товарища и сказал: «Я оставил ее там. Ты все еще несешь ее?»

«Похоже, впереди предстоит много работы», — вздохнул я, — «как раз тогда, когда мне казалось, что я уже к чему-то пришел».

«Твое дело не „приходить к чему-то“ — а быть здесь. Дэн, ты, все еще, едва ли живешь полностью в настоящем. Тебе удается сфокусировать ум здесь и сейчас только когда ты делаешь сальто или когда я тебя одергиваю. Сейчас для тебя пришло время прикладывать усилия как никогда, чтобы у тебя появился хотя бы шанс найти Врата. Они здесь, перед тобой; открой глаза, сейчас!»

«Но как?»

«Просто сохраняй внимание в настоящем моменте, Дэн, и ты освободишься от мыслей. Когда мысли прикасаются к настоящему, они растворяются». Он собрался уходить.

«Подожди, Сократ. Прежде чем ты уйдешь, скажи мне, этим старым монахом из рассказа был ты? Очень похоже, что ты поступил бы также».

«Ты все еще несешь ее?» Рассмеялся он и исчез за углом.

Оставшиеся несколько кварталов до дома я пробежал легким бегом, принял душ и крепко уснул.

Когда я проснулся, то отправился на прогулку, продолжив медитировать так, как посоветовал мне Сократ, все больше и больше фокусируя свое внимание на настоящем моменте. Я пробуждался к миру и, словно дитя, снова возвращался к своим чувствам. Небо казалось светлее, даже в туманные дни мая.

Я ничего не говорил Сократу о Линде. Возможно, по этой же причине, я не рассказывал Линде о своем учителе. Они были разными частями моей жизни; и я чувствовал, что Сократа больше интересует моя внутренняя подготовка, чем мои мирские отношения.

Я не получал никаких известий о Джой, кроме воспоминаний и сновидений. Линда писала мне почти каждый день и, иногда, звонила, так как устроилась на работу в телефонной компании Бэлл.

Университетские занятия шли гладко изо дня в день. Однако, моим настоящим учебным классом, был Клубничный Каньон, где, подобно ветру, я гонял, по холмам, теряя счет расстоянию, наперегонки с зайцами. Иногда, я останавливался, чтобы помедитировать под кронами деревьев или просто вдохнуть аромат свежего бриза, поднимающегося снизу из далекой искрящейся бухты. Я садился, и на протяжении получаса, смотрел на солнечные блики океана и на облака, плывущие надо мной.

Я был свободен от всех «важных целей» своего прошлого. Кроме единственной: Врат. Иногда, в спортзале, я забывал даже об этом, экстатически играя, прыгая на батуте: то быстро делая сложные сальто или вращения, то плавно воспаряя ввысь.

Линда и я продолжали переписку и скоро наши письма превратились в поэзию. Однако, образ Джой, неизменно витал у меня перед глазами, хитро и знающе улыбаясь до тех пор, пока я не осознал, чего и кого я, на самом деле, хочу.

Тогда же, я не осознавал этого, а, тем временем, моя учеба в университете заканчивалась. Выпускные экзамены оказались для меня простой формальностью. Я знал, что моя жизнь изменилась, когда я вписывал ответы в экзаменационные бланки и восхищался синей ниткой чернил бегущей за кончиком моей авторучки. Даже линии на бумаге казались произведением искусства. Идеи просто сыпались из моей головы, им не мешали напряжение и тревоги. Потом, все закончилось, и я понял — мое университетское образование завершилось.

Я принес на заправку свежего яблочного сока, чтобы отпраздновать это событие с Сократом. Пока мы сидели, потягивая сок, мои мысли выскользнули из-под моего внимания и устремились в будущее.

«Где ты?» — спросил Сократ, — «Который час?»

«Здесь, Сок, сейчас. Но моя теперешняя реальность заключается в том, что мне необходимо выбрать себе профессию. Что ты посоветуешь?»

«Вот тебе мой совет: делай то, что ты хочешь».

«Это не совсем практичный совет. Можешь добавить что-нибудь к сказанному?»

«Ладно, делай то, что ты должен».

«Но что?»

«Не имеет значения, что ты делаешь, имеет значение только то, насколько хорошо ты это делаешь. Кстати», — добавил он, — «в эти выходные к нам присоединится Джой».

«Чудесно! Как насчет пикника в субботу? В десять утра нормально?»

«Отлично. Встречаемся здесь».

Я попрощался и вышел на прохладный воздух июньской ночи, под сверкающие звезды. Было около половины второго ночи, когда, пройдя от заправки, я собрался сворачивать за угол. Что-то заставило меня оглянуться и посмотреть на крышу заправки. Там стоял он, точно такой же, каким я увидел его много месяцев назад. Он стоял совершенно неподвижно и смотрел вверх на звезды, а его тело окружало мягкое сияние. Несмотря на то, что он находился в тридцати пяти метрах от меня и говорил очень тихо, я услышал его голос совсем рядом с собой: «Дэн, подойди сюда».

Я быстро обошел сзади заправки, как раз к моменту когда он выходил из тени.

«Прежде чем ты сейчас уйдешь, есть еще одна вещь, на которую тебе стоит взглянуть. Он выставил оба своих указательных пальца и коснулся ими прямо над моими бровями. Затем он отступил на шаг и подпрыгнул, приземлившись на крышу. Я стоял как заколдованный, не веря своим глазам. Сок спрыгнул вниз, почти бесшумно приземлившись. „Секрет“, — широко улыбнулся он, — „кроется в силе лодыжек“.

Я протер глаза. «Сократ, это произошло на самом деле? То есть, я хочу сказать, я видел это; но ты сперва касался моих глаз».

«Не существует резко очерченных границ реальности, Дэн. Земля не является твердой. Она состоит из молекул и атомов — крошечных вселенных, наполненных пространством. Это место — место света и волшебства, если ты только откроешь свои глаза».

Мы пожелали друг другу спокойной ночи.

Наконец, наступила суббота. Я вошел в офис и Сок поднялся со своего кресла. Тут я почувствовал нежную руку, обвивающую мою талию и краем глаза заметил очертания Джой рядом со мной.

«Я так счастлив видеть тебя снова», — сказал я, обнимая ее.

Ее улыбка излучала свет. «Ой-ей», — пропищала она, — «Ты, действительно, становишься сильным. Готовишься к Олимпиаде?»

«Собственно говоря», — серьезно ответил я, — «я собрался бросать спорт. Гимнастика уже дала мне все, что только возможно; пришло время идти дальше». Она кивнула без комментариев.

«Ну ладно, пора идти», — сказал Сократ, берясь за принесенный им арбуз. У меня в рюкзачке были сэндвичи.

Мы двигались вверх по холмам. Денек выдался на славу, лучше не придумаешь. После ланча, Сок решил оставить нас наедине и «влезть на дерево».

Позже, он спустился вниз и услышал, как мы устроили мозговой штурм.

«Джой, когда-нибудь, я напишу книгу о об этом времени с Сократом».

«Может быть, об этом снимут фильм» — сказала она. Сократ стоял рядом с деревом, слушая нас.

Меня начал охватывать энтузиазм. «И сделают футболки для воинов…»

«И мыло для воинов».

«Линейки для воинов».

«И жвачку!»

Сократу этого хватило. Качая головой, он полез обратно на дерево.

Мы оба засмеялись и стали кататься по траве. Я сказал с давно отработанной беззаботностью: «Эй, а почему бы нам не пробежаться наперегонки до Мэри-Гоу-Раунд и обратно?»

«Дэн, ты, должно быть, тайный любитель проигрышей» — стала хвастаться Джой, — «Моего папу зовут гепардом, мою маму зовут антилопой, мою сестру — ветром, а…»

«Да, а твоих братьев — Порше и Феррари», — она, смеясь, обула свои кроссовки.

«Проигравший убирает поляну» — сказал я.

Идеально пародируя манеру Ванессы Филдс, Джой сказала: «Каждую минуту на свет рождается новый урод». И без дальнейших слов стартовала. Надевая свою обувь, я крикнул ей вслед: «Наверное, твоего дядю звали Зайчик-Побегайчик!» «Скоро вернемся», — крикнул я Сократу и рванул вдогонку за Джой, которая убежала далеко вперед, направляясь к Мэри-Гоу-Раунд, примерно в миле отсюда.

Она быстро бегала…, но я бегал быстрее и знал об этом. Моя подготовка привела меня на вершину физической формы, о которой я даже и не мечтал.

Не сбавляя темпа, Джой оглянулась и, с удивлением, чтобы не сказать шоком, обнаружила меня прямо позади себя. Я бежал и дышал ровно.

Она ускорила темп и снова оглянулась. Я оставался на расстоянии достаточном, чтобы различать капельки пота, выступившие у нее на шее. Когда я обгонял ее, она выдохнула: «Что ты делал? Летал наперегонки с орлами?»

«Да», — я улыбнулся ей, — «с одним двоюродным братцем». Затем я послал ей воздушный поцелуй и ушел в отрыв.

Я уже обогнул Мэри-Гоу-Раунд и был на полпути к месту пикника, когда я увидел, что Джой отстала на добрую сотню ярдов. Похоже, она старалась изо всех сил и уже устала. Я пожалел ее, остановился, присел и сорвал дикий цветок горчицы, растущий около тропинки. Приблизившись, она сбавила ход, чтобы разглядеть меня нюхающего цветок. Я сказал: «Хороший денек, не правда ли?»

«Знаешь, это напомнило мне историю о черепахе… и зайце». После чего она ускорилась до невероятной скорости.

Ошарашенный, я вскочил и бросился за ней. Медленно, но уверенно, я догонял ее, однако, мы уже приближались к краю поляны, а у нее еще был приличный отрыв. Я приближался ближе и ближе пока не услышал ее дорогое пыхтение. Мы бежали последние двадцать ярдов нога в ногу, плечо в плечо. Потом она взяла меня за руку и мы, засмеявшись, стали останавливаться. Тем не менее, я свалился и, с разгона, угодил прямо в нарезанный Сократом арбуз, вдребезги расшвыряв его.

Когда я, лицом вперед, въезжал в арбуз, размазывая его сочную мякоть по всему лицу, Сократ зааплодировал и стал спускаться с дерева.

Джой посмотрела на меня и, жеманничая произнесла: «Дарагуша, не нада так краснеть! В канце канцов, ты, взаправду , чуть у миня не выиграл?»

С моего лица капало; я вытер его, слизал с пальцев арбузный сок и ответил: «Эх, мая перчиночка, тут дажа дураку ясна, что эта я выиграл».

«Здесь есть только один дурак», — заворчал Сок, — «и этот дурак, только что, разгромил арбуз».

Мы все засмеялись и я повернулся к Джой с горящими от любви глазами. Однако, когда я заметил, как она на меня смотрела, я прекратил смеяться. Она взяла меня за руку и отвела на край поляны, с которого открывался вид на холмы Тилден Парк.

«Дэнни, я должна тебе кое что сказать. Ты — очень особенный человек для меня. Но, как говорит Сократ», — она оглянулась на Сократа, который стоял, медленно качая головой из стороны в сторону, — «твой путь недостаточно широк для меня, по крайней мере, сейчас. Я еще очень молода, Дэнни… И мне тоже еще многому нужно уделить внимание».

Меня трясло. «Но Джой, я хочу, чтобы ты всегда была рядом со мной. Я хочу детей от тебя и хочу согревать тебя ночью. Наша совместная жизнь могла бы быть прекрасной».

«Дэнни», — сказала она, — «есть еще одна вещь, о которой мне следовало сказать тебе раньше. Я знаю, что выгляжу и поступаю…ну, на тот возраст, о котором ты думаешь. Однако, мне только пятнадцать лет».

Я вытаращился на нее, у меня отвисла челюсть. «Это означает, что, на протяжении месяцев, у меня было ужасное количество незаконных фантазий».

Мы все трое засмеялись, однако мой смех был натянутым. Часть моей жизни отвалилась и разлетелась вдребезги. «Джой, я буду ждать. У нас еще есть шанс».

Глаза Джой наполнились слезами. «О, Дэнни, всегда есть шанс… для чего угодно. Но Сократ сказал мне, что будет лучше, если ты забудешь».

Когда я смотрел в лучистые глаза Джой, Сократ, беззвучно, приблизился ко мне сзади. Я протягивал к ней руки, когда он легонько коснулся меня у основания черепа. Все померкло и я немедленно забыл о том, что я когда-либо знал женщину по имени Джой.