• Главная
• Контакты
• Нашёл ошибку
• Прислать материал
• Добавить в избранное

— А что оборотни собой представляют? — робко поинтересовалась Манька, когда прошли оттаявшую землю, и снова оказались в сугробах.

— Ну, скажем так, это люди с раздвоенной личностью, которые при одной личности обычный с виду человек, а при второй — самый что ни на есть зверь! Впрочем, ни те и не те полюбить тебя не смогут, — успокоил он ее. — Очень культурные, и страшно ненавидят безкультурных и неотесанных. Ты старухины пожитки сожгла, а они бы никогда в жизни не позволили себе такое варварство! Узнай они о вредительстве твоем, тыкали бы в тебя пальцами, убежденные в том, что ты зависимая, завистливая, защемленная, у которой не хватило ума оценить интересную вещь. И между собой у них бы произошел примерно такой разговор: «Конечно, она же не представляет ценность этих вещей!» или «Она же не собирала и не хранила эти вещи с такой любовью, как бабушка Яга!» или «Дай ей электрическую лампочку, она бы и ее разбила — это же тормоз прогресса!». Ты, Манька, для людей-оборотней человек, который уже всех достал, особенно царицу радиоэфира, которая у них вместо вершины совершенства. И ты их не разубедишь. Оборотни — стражи ценностей вампирского общества. Они же вампирами управляемые, и служат им верой и правдой. В смысле, когда на веру принимают, и когда правду о вампирах знают. Без объяснений, конечно. Откуда оборотню знать, что оборотень предназначен вампирами для черновой работы: выследить, задрать, орган вырезать. А, кроме того, они естественно узнают, что ты убила Кикимору и Бабу Ягу, и доложат куда следует. В следующее полнолуние они обязательно рассмотрят, чем ты тут занималась.

— Получается, что на меня люди нападут? — испугалась Манька, застревая в сугробе. Тут начинался снег, и двигались они медленно.

— Это не люди, это оборотни! — отрезал Дьявол, помогая ей выбраться. — Похороны нас очень сильно задержали. Дальше третей вершины оборотни забегать не рискуют. Впрочем, обстоятельства были другие, и рассчитывать, что будет именно так, я бы не стал. Они и в лес обычно далеко не заходят. Здесь людей нет, кроме тебя. Но на этот раз, я думаю, они зайдут много дальше. Думаешь, Их Величествам не интересно, что сталось с матушкой, чего она на радиосигналы не отзывается? Тем более, что некто видел: избы отправились непонятно куда без Бабы Яги…

— А мне-то что делать? — воскликнула Манька, всплеснув руками.

— Ну, если не передумала, и все еще собираешься добраться до Идеального Человека, придется убить их всех. Или умереть. Тоже… выход. Уж они-то сомневаться не станут! — ответил Дьявол, заранее предполагая, что Манька сочтет его гадом. По виду Дьявола было заметно, что его это вполне устраивает.

— Ты что, сдурел? Как я это сделаю? Это же не свинья в полбани, ей там и поворотиться-то места не было, и не Кикимора, которая людей в болоте топит! — задохнулась Манька, покрываясь испариной, которая тут же стала холодной мокротой, и неприятно охладила и без того замерзшее тело. — Это люди!

— Есть такая бесчеловечная наука — логика, — осадил ее Дьявол, вытаскивая из следующего сугроба. — Давай, рассуждать логически. Что такое оборотень?

— Я поняла, — раздраженно ответила она. — Человек, который в полнолуние превращается в зверя, и его нельзя убить, — она тяжело вздохнула. — В обычное время человек. Вредный, скотина, но человек.

— Да, разобрались, — Дьявол развел руками. — Нет, ответ не правильный! Это не просто человек и не просто зверь. Это человек — управляемый зверем, и зверь, управляемый вампиром. Честное слово, они у меня и нечистью бы не числились, если бы вампиру не угождали. Это не Помазанники. Скорее, Помазанники Помазанников. Представь себе человека, которого на поводке ведет собака и собаку, которую на поводке ведет нелюдь. Так что он выше человека. И он будет искать твоей смерти. Сравнение человека и нечисти всегда не пользу человека. Вампир, куда не знает, не ходит, он сначала выведет строем оборотней, чтобы потом самому сходить. Так что, Маня, логическое умозаключение: убей или умри.

— Ты хочешь сказать, что когда оборотень в образе зверя, в его умной голове сидит вампир и говорит «фас!»? — Манька остановилась, обживая сугроб и идти дальше не желала ни в какую.

Дьяволу пришлось остановиться тоже, чтобы дать ей время отдохнуть и прийти в себя.

— Вот именно! — ответил Дьявол, пожав плечами. Он достал ветку неугасимого полена, чтобы развести костер, и теперь задумчиво вертел ее в руках. — А ведь мы почти дошли до конца леса, — тоскливо произнес он. Нам за третью вершину, а там… — он махнул рукой и отвернулся, воткнув, наконец, ветку в землю. Ветка загорелась и Манька протянула к ней озябшие руки.

Она сама знала, что они до гор почти дошли. Здесь начинались предгорные возвышенности, сопки, плоскогорья и много скальных выходов на поверхность.

— Может, сдадим органам правосудия больных животных, пусть привлекут к ответственности хозяев, которые за своими животными не смотрят?! — в сердцах сказала она, глядя в ту же сторону — и ей даже показалось, что она увидела в туманной дымке вершину, укрытую снежной шапкой. Спасение было так близко, и так далеко! — Дьявол, я становлюсь каким-то ужасом…

— Ну, никакого терпения на тебя не напасешься! — не выдержал Дьявол, насыпая в котелок снег. — Если это шутка, то не смешная. Мне лично, не до шуток! И кстати, если станешь Помазанницей, сообщаю: не трать время на суды, разбирайся с оборотнями и вампирами сама! Органы правосудия наполовину состоят как раз из оборотней. Откуда знать, что они не конкурирующая сторона?! Тебя же на бабки разведут или, еще хуже, посадят. С волками жить — по-волчьи выть. Спаситель сказал: разберись до суда. Или помирись, или сделай так, чтобы враг твой до суда не дошел — все отдашь до последнего кодранта. Так что на справедливый исход не надейся.

— А что делать-то?! Кто они, и кто я! — расстроилась Манька вконец, осознав опасность. — Как я могу людей убивать? Это же… это же… Пусть уж лучше они меня!

— И вроде жалко тебя скормить, и понимаю, что надо, — ответил Дьявол раздраженно. — Мне бы нечисть казнить, но за что, если она умно живет? Дурака проще сжить со свету, чтобы не мучился, чем достояние из него сделать! С таким достоянием… — он смерил Маньку взглядом и с досадой отвернулся. — И уродил же вас Господь! А потом удивляются, что мир несправедливо устроен. Правильно он устроен, еще как правильно! Человек навсегда отказался принять нечисть, как нечто не соответствующее природе в целом.

— Раскричался, — обиделась Манька. — Нет, чтобы объяснить. Я откуда про оборотней могу знать? Ты вон вечность живешь, а и то не можешь много чего…

— Ну, ладно, — смягчился Дьявол, закрывая тему о своей ограниченной дееспособности. — Вспомни разорванную девочку! И положи себя на ее место! На счету каждого оборотня не одна и не две жертвы. В образе человека он, скорее всего, не примечателен ничем — обычный обыватель с дурным характером. Ты там что-то мычала в уме про золотую середину, так вот, худо-бедно вампиры позволяют оборотням чуть больше, чем человеку. Многие из них понятия не имеют, что оборотни и в полнолуние надо в зверя превращаться. Просто вдруг ни с того ни с сего выйдет наружу ярость — и готов человека разорвать. А если некому остановить, рано или поздно убьет или ограбит. Некоторые утоляют ярость зверя в доме своем, а в люди выйдет, масла масленей. И никогда не выйдет злость на вампира. Все, кто сюда пожалует — придет по зову вампира. Значит, обходиться с ними надо, как с вампиром — а вампир существо безжалостное! Скажи спасибо, что человек для вампира недоразвитое существо, на поесть, на попить. Я, вот, сколько уже пытаюсь озарить Благодетельницу, что там ты идешь, а она лишь усмехается и счастливая. В мыслях ее ты умерла уже, только гадает: по дороге сама собой, Кикимора утопила, или Матушка побаловала себя мясцом! И очень переживает за Его Величество: не дай Бог, кто наложил на тебя руки! Каждый день в личико всматривается, не появился ли там убивец…

— Ну!? — в глазах Маньки отражался только ужас, и никакое понимание не светилось.

— Как ты можешь обезопасить себя в лесу от зверя-вампира? Он анализирует как человек, думает как человек, знает как вампир, и нюх и зрение у него звериные, сравнимые разве что с волчьими.

— Мне с ними договариваться что ли? — не поняла Манька.

— Мань, — голос прозвучал нехорошим признаком. Таким тоном Дьявол с ней разговаривал, когда совсем любви не испытывал. — Никак! Пойми, никак… Оборотни будут охотиться на тебя и в образе зверя, и в образе человека. Уж вампир руки им развяжет… Поэтому надо так окопаться, чтобы нас не смог добыть ни зверь, ни человек. Стань охотником, и вдруг тебе повезет?!

Манька достала из снега ветвь неугасимого полена и взвалила котомку за плечи. И тут же снова провалилась в снег по пояс.

— Ты с ума сошел? — сдавленно, испуганно вскрикнула она, чувствуя, как начинают стучать зубы.

— Я бы так подумал о тебе! — недовольно изрек Дьявол, подставляя руку. — И вампиры искренне воют, когда оборотень прикладывается зубами!

Дьявол вытащил ее и поставил на твердое место, отряхивая снег. Манька с неприязнью оттолкнула его, с ужасом разглядывая. Самые страшные рассказы о Дьяволе подтверждались.

Но Дьявол не собирался сдаваться.

— Сама подумай, почему так много желающих стать во главе, а поставить главу перед фактом удается немногим?

Манька пожала плечами.

— Вампира трудно убить. Но если другой вампир, непременно выше по статусу, решил бесхлопотно убрать конкурента и благословил оборотня — они уходят из жизни, как обычный человек. Оборотень, направляемый вампиром, имеет такую же силу, как вампир, который его ведет. Это кажется, что убийства происходят просто так, потому что ни ты, ни люди не умеют связать нечисть с тем, что происходит на ваших глазах — но у нас, у нечисти, свои порядки. Я-то в курсе! За убийство вампира положено наказание. А если вампира убил оборотень, то вампир как бы ни при чем, он остается в стороне, перекладывая наказание на оборотня — и снова чист! Для вампира оборотень идеальный слуга: не надо кормить, поить, выгуливать три раза в день. Дал денег, и он о себе позаботится. Позвал, и тот ластится у ног. Поэтому в полнолуние вампиры не лезут никуда. Разве что кровушки попить, которую оборотень достал. Полнолуние — час оборотня. Они не люди, а ты страх гонишь от себя!

— За всех положено наказание, просто не всех убийц могут найти! — обижено надулась Манька.

Дьявол рассмеялся.

— Возьми Бабу Ягу, убила не одну сотню человек, кто их ищет? А кто ищет девушек, которые ушли товаром за границу? Кто ищет почку человека, которая вдруг пропала? Кто ищет вампира, который взвалил на человека непосильную ношу, подтолкнув его на самоубийство? Сходи на кладбище, и посмотри — сколько безымянных могил, а раскопаешь — увидишь, сколько людей в одной могиле! Их привозят и сваливают в яму, как мусор. Их много больше, чем крестов над ними. Убийц человека никто не станет искать.

Манька осеклась. Хоть и ненавидела она Дьявола в этот момент, он говорил то, что сама видела. Никто убийц человека не искал, если только явно и свидетелей было столько, что не скроешь уже. Первым делом списывали на самоубийство, не получалось, начинали искать крайнего. Доводили дело до суда, а там оказывалось, что у крайнего железное алиби, о котором забыли упомянуть. Дело отправляли обратно. Органы долго думали, что с этим делом делать — недостаточность улик была на лицо. И пылилось дело до закрытия, или пока убийца сам к органам с покаянием не придет. И такое бывало.

С вампирами — все наоборот.

Откуда у органов только силы брались, чтобы поднять на ноги все государство! Подозрительные признавались даже в том, что о себе не подумали бы. Да так быстро и горячо, что сразу становилось ясно, что преступники тоже люди, и совестливые — много добрых слов звучало в их адрес, когда удивленные родственники и знакомые пытались понять, как оступился человек.

— Ты забываешь, что между тобой и Благодетельницей стоит все народонаселение государства! — напомнил Дьявол. — И оно не будет с тобой церемониться. Или возвращайся назад и умри, или забей насмерть всех, кто приблизится к тебе, пока не одолеют. Достойная была бы смерть!

— Я же не собиралась убивать Благодетельницу, я что — животное?! А других — тем более! А они что?! Согласна, за Кикимору и Бабу Ягу… Устроила самосуд… Но я защищалась! — в отчаянии выкрикнула Манька. — Ведь они даже не люди, а не пойми что!

— Интересно, чем вы отличаетесь от животного? — усмехнулся Дьявол.

— Ну, лапы, хвост, шерсть… — ответила Манька, не вполне понимая, к чему клонит Дьявол.

— Правильно. Лишний волосяной покров отсутствует, руки приспособлены к рыночным взаимоотношениям, хвост вышел в люди… Но принцип выживания тот же. Не имея души, человек хуже животного. Высокоразвит, не спорю. Я предполагал сделать его похожим на себя. И сразу понял — а Бог-то не самое благородное существо, он территорию свою метит! И мучит, и убивает, и продает, и нет угрозы большей, чем Бог, который пришел на твою землю! Обычный человек мечется, когда видит боль, или как другой унижен, но оборотень и вампир не станут истязать себя — они белее снега, сомнение им неведомо.

— Ну… а чем мы тогда отличаемся от животного? От нечисти?

— Было человеку одиноко, и дал ему душу. А не учел, что наложение двух земель, которыми образуется пространство, позволяет человеку мастерски видеть выгоду! Животное территорию глазом зрит, и человек глазом, а того не понимает, что глаз у него четыре. Смотрит человек на огород соседа и в мыслях занимает его территорию. Это не свойство человека — это свойство земли заполнять собой все пределы, которые можно заполнить. Но у человека тормоз есть — другой человек, который болью своей останавливает его, а нечисть ездит без тормозов. Она разобралась в их устройстве и сняла. И я не указ, у вас свое пространство в пространстве, из которого смотрите и уже считаете, сколько поимеете, если подмять меня… Нечисть подсчитывает, человеку ума не достает…

— Мне чужого не надо! — осадила Манька Дьявола.

— Надо. За тем и идешь, — спокойно парировал он. — Потому и приблизилась к нечисти. А сидела бы в сараюшке своей, числилась человеком… Ну, или животным: овца, вол, корова…

— Я за своим иду! — взорвалась она.

— Уже не твое! — усмехнулся Дьявол. — Мешают, значит, оспаривают. Свое никто не помешал бы взять.

— Я не буду… убивать… людей! — гордо произнесла Манька.

— Тогда иди домой! — Дьявол вытащил Маньку и поставил спиной к горам. — Иди-иди, если не можешь ответить мучителю взаимностью!

Избы, которые шли вперед, притаптывая снег в широкую дорогу, заметив, что Дьявол с Манькой препираются, повернулись и приблизились и встали позади Дьявола. И Маньке показалось, что и они отправляют ее назад. С сожалением, но отправляют. Она почувствовала, что сейчас из глаз хлынут слезы.

— Не пойду! — упрямо заявила она, обойдя Дьявола, выбираясь на тропу.

Дьявол приободрился. Избы, потоптавшись, побрели вперед, посчитав, что инцидент исчерпан.

— Тут такая каша намечается, а ты как раз мясная вырезка, — проворчал Дьявол, отряхивая с нее снег. — Нечисть не ты, она с умом дружит. У всех будет своя выгода, одна ты, как зверь в чистом поле. Если кто-нибудь из оборотней сообразит, что ты душа Его Величества, человек-оборотень будет в состоянии осуществить мечту украсить венценосное чело своим призывом, — предупредил он, как будто вопрос о смертельной схватке с оборотнями был решенным. И замолчал, с сочувствием поглядывая на Маньку, которая сама понимала, что соболезнования Дьявола ей очень кстати. Другого случая могло не представиться — по крайне мере теперь знает, что хоть кто-то скорбит по ней. — И древние вампиры будут рады пообщаться с братьями и сестрами. Давненько они не радовались Благодетельницу известиями, — напомнил он. — Их еще не мешает отстегнуть. Хотя бы рты им на время позатыкать…

— Получается, что чем меньше человек думает о выгоде, тем он ближе… к животному? — обиженно поинтересовалась Манька. Ей было обидно, не получалось думать об одних людях так, а о других так. Сама мысль, что люди пойдут ее убивать, казалась абсурдной. — Мы, получается, дураки?

— А разве нет? — подтвердил Дьявол самые худшие ее мысли. — Вампир — хищник. Он ходит вокруг тебя, как лев вокруг оленя. По уровню развития он выше человека, а иначе как бы стал пастухом? Там где вампир, там хаос, разрушение и смерть… Он получает все и сразу. А человек… болезненно открыт всему, что несет с собой вампир. Вот скажи, какую выгоду ищет человек, когда, не имея ничего за душой, начинает подавать каждому, кто протянул к нему руку? Ведь не он разорил человека, почему же чувствует себя виноватым? Больно ему и оброк в руку кладет…

— Ну, сама в такой ситуации, знаю, каково это, — ответила Манька. — Конечно, больно, если люди так живут.

— Вот! Первая причина! Вампир понимает, что люди так живут. Для тебя боль, для него — норма! Вид нищего не бьет его по глазам — он уверен, что твоя жизнь не может быть иной. Да, человек с душой не так остро чувствует боль, как проклятые вампирами, но и он понимает, что человек унижен. И нигде не найдет он правды, суд человеческий не закроет его. Выйти в люди можно только вампиром.

— Ну, в тайне, может быть, надеются, что им Бог начнет подавать, — задумалась Манька. — По крайней мере, я так думала, — призналась она. — Спаситель же сказал про женщину, что она больше всех в сокровищницу положила. Вроде как оценил. Но если он понял, значит и Бог должен понимать.

— Что понимать? Что ты полностью обнищала? А зачем Богу подавать нищему, если он за Его милость отблагодарит вампира? Я имею в виду — Живого Бога. Я не прошу отдавать последнее, я вообще ничего не прошу для себя. Десятина — это помощь тем, кто еще не встал на ноги, сиротам, вдовам, увечному, левиту, который за всех отдувается передо мной. Жертву, начатки и первенцев, надо искать в земле вашей — это процент за нее и рента. А все, что вне твоего пространства, и так мое. И с чего ты взяла, что Спаситель оценил поступок женщины? Разве он сам положил что-то в сокровищницу? Ни от избытка, ни от скудости — стоял и смотрел, а потом вышел с умозаключением. Заметь, он получил его не от Бога, сам вынес! И ученики его, кроме советов и наставлений, никому ничего не подавали: буянили в храме, выгоняя и переворачивая лавки с товарами людей, которые пришли, чтобы продать свои изделия и заработать честным трудом. Не ворованное продавали. Я не говорю, что я между ними ходил, но, может быть, и ходил. А желающих и умеющих изгнать беса и в наше время хватает. И желающих избавиться от беса. И тоже не подают. Даже беса бесплатно не изгоняют…

— Наверное, ты прав, но если человек в беде? Никто же не подает, больше, чем он может. Можем же мы поделиться.

— Вампиры меряют себя именно этой мерой, когда суют обращение в землю проклятого, в котором рассказывают о своем имении. А их имение — прах. Не душа говорит о человеке, сам вампир, и когда ты раздаешь имущество, Сын Человеческий говорит на стороне вампира: «Вот, как щедр я, душа моя принадлежит вам, входите и пируйте вместе со мною!» Получается, ты от избытка подавала? — хитро прищурился Дьявол. — Где же тогда твой ум, который обличает твою скудость? Много подали тебе, когда ты, нищая и нуждающаяся, у всех перед глазами каждый день? С чего решила, что щедрость твою приму как благотворительность? А ведь это грех! На Суде сразу встанет вопрос, с какой радости бросала избыток верой в себя щедрую, а не знанием нужды человека?! Я очень скупой, и могилу рою всякому, кто расточает имение свое. Имя человека в имении его, и горькая судьба, когда не имеет своей земли.

— Что же, не помогать никому? — не согласилась Манька.

— Конечно, мимо беды проходить, не след. Беда войдет и выйдет, сделав круг, и откроется правда. Но не болью должен руководствоваться человек, а знанием. Тот же нищий, позовет вампир — и пойдет убивать тебя. Подавать можно и нужно, но не всякому и не во всякое время.

— А с чего им меня убивать? Какой смысл? Я ведь не мешаю…

— Ты убила матушку Благодетельницы, и язык повернулся спросить какой?! — Дьявол удивленно покачал головой. — Праведный гнев!

— И у меня нет шанса выжить? — Манька устремила тоскливый взгляд в небо.

— Есть. Если победишь и не раскроешь себя. Расклад такой: оборотни в большинстве своем идут понять, что происходит в этом лесу. И когда обнаружат труп Бабы Яги, непременно попробуют тебя достать. И достанут, если не сумеешь как следует спрятаться.

— А почему раскрыть нельзя? Они же все равно меня увидят, когда поймают.

— Если тебя оборотни убьют, зверь засветится на челе Его Величества. Вот уж вампиры-престолонаследники посмеются! В принципе, и ты радуйся, поясок в Аду не помешает.

— Ну так… И что? Мне дать им в отместку себя убить? — недовольно вскинулась она.

— Ха! В том-то весь фокус! Чтобы подставить вампира, умереть надо достойно — сражаясь! Чтобы земля поднимала тебя, выставляя оборотня на той стороне, как убийцу, и не делала вампира оборотнем! Чтобы зенки вампиры на Его Величество пялили, а про тебя не уразумели. Даже человек не поднимается на вампира, кто подумает на проклятого? Если вампиры на мгновение забудут о своем превосходстве и заподозрят, что это ты, через пару часов здесь будут и Благодетельница, и Его Величество, и драконы, и спецподразделения. Что последует за этим, думать не хочу, но могу предположить. Представь, на государственном уровне тебя отучают любить жизнь… — это хуже, чем прохлаждаться в геенне огненной, имея поясок. Поэтому умрешь, как герой. Но безымянный!

— Ужас! — содрогнувшись, согласилась Манька, представив, сколько народа будет ловить ее одну.

— Не думай о плохом. Ты же еще не погибла! Если не раскроешься и победишь, вампиры еще долго не рискнуть сюда сунутся, пока не исследуют, кто и зачем выступил против Благодетелей. И будут не тебя искать, а раскрывать заговор. А это тебе на руку. Поэтому, лучше подумай, как от беды укрыться.

— Думаю! — раздосадовано проговорила Манька, устремив унылый взгляд сквозь деревья. — Только в голову ничего почему-то не приходить. Кто они, а кто я!

— Что может остановить человека-оборотня и зверя-оборотня?

— Кошелек, набитый деньгами! — уверенно ответила Манька, вспомнив свои отношения со многими людьми, в которых теперь уже подозревала оборотня. — «Поцелуй меня в зад!» — скажут, если без денег сунутся в место, где оборотни засели. Давай найдем клад, раскидаем деньги по лесу, и пусть они их собирают, а мы смоемся! — пошутила она

— Где начнем искать: отсюда, или знаешь место получше? — ответил Дьявол сердито. — Не паясничай! Оборотней вампир поведет. Кошельком он не соблазниться, а благосостояние оборотня вряд ли его интересует. Хотя… — Дьявол пощелкал у себя в уме калькулятором, который выискивал причинно-следственные связи, — при обычном раскладе, когда оборотень сам по себе, это могло бы сработать. Вампиры же не всегда со зверем…

— А зачем вампиру вообще убийца, когда он сам мог бы? Я думала оборотни рыщут по лесу, кого нашли, того и съели! — Манька перебирала в уме все случаи из жизни, когда могла бы наткнуться на оборотня.

— В лесу? В полнолуние? Ночью? Грибы что ли жертва собирала? — скривился Дьявол. — Вампир может внушать человеку, пусть и не укушенному, определенные желания через укушенного. Сам по себе оборотень далеко от дома не уходит, нападая на любую тварь, которую найдет в поле. Чаще собаки страдают, реже человека встретит, который припозднился. Но нам на таких рассчитывать не приходится. Наши под вампиром будут. Их, как правило, жертва уже дожидается… В глухом лесу, в полнолуние, ночью… — Дьявол тяжело вздохнул.

— Похоже на то, — согласилась Манька, вспомнив, сколько раз жертву оборотня находили именно в глухом месте, куда никто никогда не ходит.

— Да, и вот еще что, днем это будут люди, но люди, управляемые зверем, озабочено сообщил он. — Не все, некоторым нравится все полнолуние оставаться зверями. Есть такие, которые без полнолуния звереют, но они на строгом учете, цены немалой, и вряд ли появятся.

— Получается, ночью я буду драться с вампирами, а днем со зверями? — затравлено простонала Манька, отказываясь поверить, ей придется убивать не только зверей. — То есть ночью со зверями, а днем с людьми?

— Именно! — с оптимизмом расплылся в улыбке Дьявол. — И ты должна это очень хорошо запомнить, чтобы рука не дрогнула, — он исподлобья смотрел на Маньку, сочувствуя ей, но как-то вяло.

— Ужас! — ответила она, понимая, что рука у нее на человека не поднимется.

Манька завыла, но молча, слушая, как выйная болезнь идет от сердца. Говорить ей с Дьяволом ни о чем больше не хотелось. Сердце болело, обнажая муку предстоящего сражения. Она уже решила, что пожертвует собой, и мысленно прощалась и с Дьяволом, и с избами, и со всеми жителями своей деревни. Впрочем, у нее еще был месяц, чтобы привести дела в порядок. Никаких особенных дел у нее, как оказалось, не было. Но созрел план спасения: если подняться чуть выше по реке, и часть проплыть по воде, то можно было бы найти такое укрытие в земле, которое схоронило бы ее на время полнолуния. Дьявол мог бы помочь, но избы в землю не спрячешь. Хотя, вряд ли избу напугаешь оборотнем, вон у них ноги какие…

— А вот скажи мне, почему не каждый укушенный становиться оборотнем? Почему одних оборотни убивают, а других делают себе подобными? — поинтересовался Дьявол через некоторое время, заметив, что Манька долго молчит.

— Они так делают? — удивилась она, замечая, что впереди открытое пространство и снега намело еще больше, чем среди деревьев.

— Не будь меня, — заметил Дьявол, хмыкнув, — тебя бы уже три раза развенчали, три раза растерзали и трижды съели, — и с грустью проворчал: — Я, в общем-то, не должен тебе помогать. Мне бы дождаться, когда поймешь, что они идеальные, но пока все получается наоборот: совершенно идеальные свои творения начинаю рассматривать с объективной стороны… Это какой-то неправильный сценарий!

— Ты наплодил, а я должна объяснить? — от возмущения Манька задохнулась, срываясь. — Я понятия не имею, как они делают! Я о них от тебя узнала! Я вообще не понимаю, как я могла поверить тебе! Я теперь перед всеми полное дерьмо…

— Ну ладно, ладно! — примирительно сказал Дьявол. — Не так много времени осталось, когда о тебе уже никто ни вспомнит. Душу-вампира будут помнить чуть дольше, Царям ведут строгий учет. Но кто помнит царей Атлантиды, которые поднимали Ваала?

Он стал высматривать место для остановки, помогая ей выбраться из очередного сугроба, в котором она увязла по самые бедра. За ней оставалась глубокая траншея, тогда как Дьявол почти парил над сугробами. Избы остались позади, разбирая сухой валежник.

Обычно Дьявол устраивал небольшую оттепель, а потом замораживал поверхность до образования толстого ледяного наста, и в железных обутках Манька катилась по насту, как на санках. Так и железо снашивалось, и она меньше уставала. Одно плохо, что в горку приходилось посохом и пинками выбивать себе лесенки, иначе было не подняться, а самодельные санки тянули ее назад. Но с утра путь их лежал на подъем, и поэтому Дьявол решил, что на выбивание лесенок уйдет больше времени, чем по рыхлому снегу, и будет лучше, если она этот путь проползет на брюхе. Манька сначала согласилась, но теперь уже пожалела об этом. Только избам, которые неспеша следовали то впереди, то позади, выгребая по дороге сухие деревья и проглатывая их внутрь себя, сугробы были нипочем, не доставая им до лапищ. Они перешагивали через невысокие деревья, а в местах, где деревья были большими, оставался широкий след, будто примятая трава. Ноги у изб были длинные, и в полный рост они возвышались над лесом, как исполины. А если печки в избах топились, то напоминали корабли.

Еще немного, и Дьявол свернул к реке, оставив Маньку одну. Через минут десять он вернулся, приободрившись.

— Там впереди есть прекрасное место, давай-ка мы, пожалуй, пустим там корни, — предложил он.

Он подошел сзади, закрыл ей глаза рукой, и вдруг Манька почувствовала, будто на мгновение оторвалась от земли и снова стояла твердо, чуть проваливаясь в снег.

Когда Манька открыла глаза, она потеряла дар речи. Место выглядело совсем не так.

И следов не было нигде.

Дьявол наступил на край плаща и свистнул, сунув два пальца в рот, будто свистел кому-то.

— Там избы понять не могут, куда мы помчались, — пояснил он. — Я подумал, раз уж готовиться к битве, сотня километров железу погоды не сделают. Догонишь летним снашиванием. Ну, — он потер ладони, — пора приниматься за дело! Избы будут тут только к ночи. У них хоть и длинные ноги, и бегают, как страусы, но путь неблизкий. Курица без остановки не может, все же не страус!

Манька оглянулась и ахнула.

Гора за спиной поднималась к небу, совсем недалеко — и была такая огромная, что ей и за три недели, наверное, ее не покорить! Манька смотрела на гору с восхищением и не могла оторвать взгляд. И только когда Дьявол стянул с нее котомку и вязанку с посохами и неугасимыми ветвями, которые перед самым их отправлением в поход он срезал на месте захоронения, где они проросли и окрепли во множестве — она пришла в себя.

Место и впрямь оказалось удачное: большая долина на возвышенности, образованная изгибом незамерзающей широкой реки с быстрым течением, с пологим на этой стороне берегом, который спускался вниз в виде огромного открытого поля или луга, и очень крутым берегом на другой стороне. Сторона, откуда они пришли, просматривалось, как на ладони — огромная белая пустыня. Получалось, что они не на горе, но уже ступили на нее одной ногой. Горы были и слева, и справа от горы, еще выше и круче. Лес наползал на предгорную гряду, начинаясь неподалеку, и где-то на треть покрывал гору, огибая огромное озеро, заполнившего низменную чашу, из которого, собственно, река брала начало. Но об озере Манька узнала позже, когда снег сошел, и гладь его оттаяла, а при осмотре лишь вскользь отметила про себя, что в той стороне на огромном пространстве нет лесного массива.

Дьявол придирчиво осматривался, довольно потирая руки. Измерил площадь, вдруг оказавшись на опушке, слетав в одну сторону, в другую, потоптался на берегу… Вязанка неугасимых ветвей, которую он нес сам, лежала рядом с Манькиной, которую она везла на санках. Часть из ветвей он уже зажимал подмышками. Воткнул толстую рогатину в землю, чтобы загорелся костер, посадил ее ломать неугасимые ветви на такие доли, чтобы в каждой было по четыре почки, а сам отправился втыкать их по всему периметру открытого пространства на расстоянии пятьдесят — сто метров друг от друга, иногда углубляясь в лес.

Дело это оказалось не из легких — и вскоре, как только Манька разрезала ветви, он и свою работу переложил на нее, оставляя себе дальние углы, в которых тоже заказал лето. Садить ветви у Дьявола получалось быстрее, и пока она зарывалась в снег и долбила посохом и топором твердую землю на один саженец, он успевал высадить все пять. Вышла убывающая луна, осветив и гору, и искрящийся всеми цветами снег призрачным голубоватым сиянием.

Рассаживали неугасимое поленье дерево до самого появления изб, а появились они, спустя часа четыре.

Манька забыла об оборотнях, когда заметила вдалеке огненные всполохи и языки пламени, вылетающие из труб двух бегущих изб. Сначала она испугалась, подумав, что в избах пожар, но, приглядевшись, заметила, что сами избы не горят, и ей стало радостно: бежали они к ней!

Дьявол тоже не смог сдержать улыбки, похлопав ее по спине.

Спустя еще час обе избы топтались рядом, присматривая и расчищая себе место, чтобы присесть. Место они выбрали недалеко от реки, перед спуском, по границе которого река по весне поднимала свои воды.

— В избушке почаевничаем или на воздухе посидим? — спросил Дьявол, когда обе избы устроили себе место и Манька и Дьявол смогли расслабиться и отдохнуть, перенеся костер поближе к избам.

— Не-а! Запах мертвечины еще не выветрился. Старшая избушка пока болеет, а в избе-баньке жарковато. Я переночую в предбанничке, а почаевничаем на воздухе.

Она достала живую воду и отпила глоток, протянув бутыль Дьяволу. Он тоже отпил и наполнил ее снегом, туго завернув крышку.

— А что ты делаешь? — спросила она, заметив, что Дьявол подозвал старшую избу и попросил ее раскопать глубокую яму и зарыть ее снова, оставив в земле ту самую рогатину, которую нарастили два полена, где она вызволила избы.

— Мне зачем-то тут понравилось. Чисто, свежо, — ответил Дьявол, забирая у Маньки котомку.

Он занес котомку в предбанник усевшейся избы-баньки и вышел с котелками и железным караваем. Заметив в руках Дьявола железный каравай, зубы у нее опять заныли, но не так как раньше. Дьявол не соврал, когда сказал, что если грызть железный каравай, зубы отрастут. Они вправду отрастали, но, наверное, благодаря живой воде. Сразу зачесались десны. От чесания десен о железо в последнее она даже получала удовольствие, и кусочек железного каравая постоянно держала во рту, как жевательную резинку.

— Видишь, полыньи? — он указал в сторону реки. — Река здесь широкая, глубокая, с бурным течением. Если лед сойдет, со стороны реки будет безопасно.

Понравилось и понравилось. Углубляться в планы Дьявола Манька не стала.

Она привыкла к долгим разговорам, утро зимой наступало поздно, и выспаться она успевала, но не в этот раз — копая землю, она устала. Банька по дороге протопила сама себя, в предбанничке было тепло, а в бане жарко, перед ужином она хорошенько прогрелась, напарилась, окатив себя водой, чувствуя прилив сил и приятную истому.

Пока она обсыхала, Дьявол приготовил чай, заваренный на брусничных листьях, выкопанных из-под снега, когда садил черенки, и скромный ужин, наколупав из кедровых шишек орехи и прибавив к ним клюкву, в изобилии росшую на небольшом промерзлом болоте. Насобирали ее про запас. Благо нести лишнюю тяжесть не пришлось: все, о чем в правилах поиска нужного человека не говорилось, сразу же отдавали на хранение избам. Манька открыла котомку и выложила на сковородку рыбу, все кусочки сразу. Она приберегала их на тот случай, когда они были далеко от реки, и пока Дьявол разливал чай, разогрела их над костром, обдумывая расстояние, на которое Дьявол ее перенес в мгновение ока, на которое у нее ушла бы не одна неделя. Получалось, что он и вправду не врал, когда говорил, что может доставить ее куда угодно.

Она неторопливо дула на кружку с горячим чаем, остужая кипяток. Чай на живой воде быстро восстановил силы, и спать расхотелось. И любовалась и луной, и крупными звездами. И неожиданно, справа от реки, с южной ее стороны, внизу, не так далеко, километрах в тридцати, заметила огни небольшого селения. Неподалеку от него еще одно. Над селениями стояло едва видимое зарево от огней.

Она так давно не была среди людей, что уже не могла не думать о них.

И сразу же вспомнила, что скоро Новый год, и что на Новый Год ей никогда-никогда не дарили подарки. Раньше она старалась о празднике не вспоминать, но сейчас все было по-другому, и когда заметила небольшую пушистую елку недалеко от изб, сразу представила ее нарядной, подумывая о том, чем бы украсить и какие подарки приготовить избам и Дьяволу.

И сразу же вернулись тяжелые мысли…

Конечно, лес можно было и в избушке проскочить, но как управлять избами она не знала: избушка сразу же садилась и ни в какую дальше не двигалась, разве что в печь за хворостом. И еще плохо: ни посох, ни обувь не снашивались. И каравай как будто становился тверже — или она только так думала? Да только так решила, что если по правилам положено обойти всю землю пешим ходом с железом, чтобы найти Идеальную Женщину, то должна она идти, и нечего отлынивать. Теперь, когда она знала, что Благодетельница вампир, в предпринятом мероприятии она уже сомневалась.

Но по большому счету дела надо было доводить до конца.

Только вот оборотни…

В голове не укладывалось, что люди могут войной идти на человека, просто лишь потому, что самая злобная кощеиха углядела в ней соперницу. И как человек мог быть одновременно и человеком, и зверем? Или вампиром? Но много примеров находила, когда только так можно было объяснить, что происходит с человеком, когда он остается не с себе подобным. Сосед у нее…

Сначала она не поняла, почему сосед все время такой избитый. Синяки по всему телу, то ногу сломал, то ребро. Было, что в больницу его отвозили. И заприметила она, что происходило с ним что-нибудь каждый раз, как сын у него из города приезжал. Город не город, а там, на юге, был небольшой цивилизованный городишка, где встречные и поперечные пересекали границу, останавливаясь для проверки документов. Сыном сосед гордился, доходная служба, и с виду был весь ухоженный и прилизанный, жена хорошая, тихая, незаметная…

В детстве Манька помнила его сопливым и злым — постоянно к ней цеплялся и изводил разными обзывательствами.

И как-то раз она вдруг услышала, что сосед будто стонет, и повалилось что-то во дворе у него. Перемахнула она через забор и распахнула двери в сени, а там… Сын бьет отца, да с таким удовольствием, будто чай в прикуску с сахаром пьет. Манька схватила лопату и заорала, что есть мочи: а ну отпусти, тварь!

Отца-то он отпустил, извинился даже, да только как повернулась к нему спиной, вдруг почувствовала неладное, и едва успела отскочить в сторону: соседский сын летел на нее с топором, будто флаг в руке держал. Ну и приложилась Манька по спине его лопатой.

И затаскали бы ее по судам, если бы сосед после случая того, спустя неделю, концы не отдал, рассказав при свидетелях, как дело было на самом деле.

Сын отмазался. Сразу после смерти отца он начал уговаривать Маньку отказаться от своих показаний, будто отец его вроде как первый начал. Манька от слов не отказалась, да только ее никто не спрашивал, без нее обошлись.

Как он мог-то? А вот мог! И вдруг поняла, что именно такие люди пойдут на нее войной.

— Обычно! — привычно прочитал Дьявол ее мысли, усаживаясь рядом на пороге. — У оборотней плоть не убита, она живая. И даже человеческое сознание присутствует в некотором роде. Оно как бы в плену — и вызволить его нет никакой возможности. Душа оборотня в Аду, только она не славит своих Благодетелей, потому что убивали ее без объяснений. Скажем так, убил оборотень человека, и где-то на другом конце земли родился оборотень, которому он вожак. И периодически накапливается у нового оборотня в земле такая злая энергия, что если не выплеснет ее наружу, она начнет убивать его изнутри. Или другие оборотни изведут, заметив, что он не с ними. Сказать, что оборотень злой, было бы неправильно — хозяину-вампиру оборотни служат предано. Но хозяин учит зверя не тарелочки ловить…

— А как они разговаривают? Их что-то связывает? С вампиром… — задумалась Манька.

— Человеческую речь в самом себе зверь не понимает, но чувствует волны определенной частоты. И человек так же, зверя не слышит, но чувствует его, как состояние. Читая в себе любовь зверя к вампиру, разве станет человек сомневаться, что надо любить вампира? И становится вампир оборотню за место души. А вампир слышат и зверя, и человека, и может смотреть глазами зверя, управляя им. Вампир в закрытое помещение через свою жертву проникает, а к зверю, который любить может только вампира, подавно! Не всеми, только теми, которые ему нужны. Поэтому у оборотней постоянное соперничество за место подле вампира. А вампиры выбирают сильных и выносливых.

— А-а-а… Понятно! — Манька бросила в рот горсть орехов. — Опять радио! — вездесущее радио уже давно ее злило. — Неужели человека не обижает, что кто-то все время его за веревочки дергает? — возмущенно вскинулась она.

— Ну что ты! Найти себе хозяина — это почетно! Без хозяина оборотень чувствует себя не так уверенно. Как собака без хозяина. А вампиры никогда не признавали оборотня равным себе. Он для вампира — щит, который закрывает его от человека и озвучивает тайное.

Вот собрался народ, и всем плохо, и нашелся, кто вышел вперед и сказал прямо о людях. И поняли, надо отойти от вампира. И вдруг выходит еще один, невзрачный, сам из себя ничего не представляет, и пухом ему жизнь при вампире, не гонят его со двора. И говорит он про того человека нелицеприятное. И понимает народ, не истину говорит, а только мысль, как гвоздь, вошла в него и не уходит, и снова разобщен народ. Открытое радио быстрее дойдет до человека, чем когда человек додумывается сам.

Или запугивают, когда многие из народа отказываются от вампира.

И следят за каждым, чтобы не вышел кто из людей, и не поманил бы за собой, сдерживая толпы. Они войско вампирово.

Но все же, пока у вампира душа на земле, они не открывают себя оборотню. Оборотень сам по себе человек, у которого свое пространство, и все мысли вампира и человека присущи ему. Он не хуже хозяина знает, что привязать к себе вампира лучше всего через Зов. Тогда оборотень будет домашним любимцем и в образе зверя, и в образе человека, и может рассчитывать, что вампир поднимет его до себя. И если вампиры заводят себе оборотня, то только после того, как душа отлетит. Иначе это не оборотень, а божок, который проедает плешь. Разденет, разует и отойдет к другому вампиру. Оборотень не имеет в себе Зова, он сложнее устроен, чем вампир — два в одном. И зверь настолько независим, что и вампиры боятся оставаться со зверем надолго, не имея охраны из тех же оборотней, которые умеют себя контролировать.

Дьявол притоптал снег, разровнял и нарисовал круг, разделив его надвое.

— Вот, смотри, это зверь, — он указал на одну часть круга, — а это человек, — указал на вторую. — Человек хозяина знает, зверь очень редко. Человек ищет вампира, который бы его содержал, а зверь отзывается на голос, но не человека, а вампира. И этот голос летит к нему электромагнитной волной, а не голосом, который сходит с языка.

Образ хозяина ассоциируется у зверя с тем лицом, которое видит, когда человек подходит к зеркалу. Потребности видеть себя — у него нет. Мысли человека он не воспринимает, но понимает, что очень много может думать. Его мысли и мысли человека постоянно смешиваются между собой. В оболочке человека зверь думает, что он в это время с хозяином, что он следует за ним, как тень, и радуется, что хозяин не оставляет его. И даже когда человек видит свои руки и ноги, зверь думает, что видит руки и ноги хозяина. А когда в образе зверя видит свои лапы и сородичей, ему кажется, что в это время он ушел от хозяина, чутко прислушиваясь, не позовет ли тот.

В исключительных случаях зверь понимает, что его хозяин имеет над собой господина, которого тоже надо слушаться. В это время зверь слышит голос хозяина, и никаких конфликтов по службе не возникает.

Зверь управляет землей человека и способен излечивать тело от любых ран и болезней. Оборотни такие же долгожители, как вампиры, и умирают обычно от руки соплеменника или вампира, но не человека.

После событий, происшедших во времена мрачного периода, вампиры стараются контролировать их численность. Если оборотня спустить с цепи, очень быстро на земле не останется ни одного человека — они убивают, оставляя после себя ужас, им неведом страх, и, убивая, плодят себе подобных.

А человек в оборотне никак не осознает, что в его теле сидит зверь. Многие даже знают, что они оборотни, и гордятся, но не понимают, что зверь не знает их. Человек — его пища. Любой, даже тот, который принял в себе зверя.

Основная масса оборотней умирает не от старости, не от болезней, а когда зверь обнаружил человека рядом. Зверь, натасканный на человека, никогда не смирится с таким соседством. Он уверен, что всем обязан хозяину, но не человеку, который носит его в себе. Сам по себе оборотень — бомба замедленного действия. Когда человек отходит от своего сумеречного состояния рядом с жертвой и думает: «ой-ой-ой, что же я натворил!» — зверь в это время уже не слышит его мысли, а состояние тревоги и потрясения объясняет по-своему, разменивая на другие мысли, например: «хозяин прячет дичь!»

Вампиры, когда еще были чувствительны к свету и спали в гробах, поднимали зверя, управляя его головой, чтобы охранять свой покой и место, в котором спали. Изначально, оборотни были сторожевыми пасами. Это потом, когда они подмяли под себя людей и научились прятать лицо под маской, надобность в охране отпала. Но традиция осталась — оказалось, что оборотня удобно иметь под рукой. После они контролировали людей, как управители, добывали кровь. А для зверя служить вампиру — естественная потребность.

— Значит, люди становятся убийцами, если в их теле поселился зверь?

— Да, обычно так и происходит. Не всегда убийцей, но всегда человеком, который добывает из человека кровь. Ему не столько нужна кровь человеческая, сколько кровь, которая нужна вампиру. Но если бьет, то бьет до крови. Счастье, если два оборотня между собой сошлись, тогда у них все как у человеческой семьи. А если человек и оборотень — это всегда заканчивается жестоковыйным насилием.

— А в полнолуние все оборотни становятся зверями?

— Не всегда, но как правило. И днем, если луна стоит в зените. А есть такие оборотни, которые пройти трансформацию могут в любое время. И есть люди, которые могут сдержать в себе зверя, но это выльется им в сущую муку. Обиженный зверь будет мстить хозяину, кусать его, перестанет зализывать раны, и если человек не найдет в себе зверя и не проткнет его, зверь не пощадит ни его, ни его близких. В руке зверя смерть души, которую он убивал — и вся боль, которая оборвала жизнь. Сам зверь боли человека не чувствует. Он вообще не способен чувствовать. Своего рода это тоже червь, но червь, который врастает в землю души корнями. Он Бог и Царь, который поставил себя над человеком из земли ближнего. И когда приходит время, входит в его тело. Оборотень знает, что в полнолуние хозяин с ним заговорит, и заранее начинает напоминать хозяину о себе. Только напоминание летит не к вампиру, а к человеку. И человек чувствует, что ему надо выйти на улицу и отойти подальше от дома. В момент трансформации сознание человека впадает в транс, он как бы спит, но не спит.

— Выходит, мертвее мертвого оборотень, и ничем не лучше вампира?

— Истинно! Но не просто так вампиру приходится уводить оборотней в леса! — закончил Дьявол торжественно.

Манька живо заинтересовалась, обратившись в слух.

— Если в образе зверя оборотень посмотрит на себя в зеркало, он вместо хозяина вдруг увидит зверя! И человек увидит! Зверь на взводе, он чутко принюхивается к себе, в ожидании хозяина, а у человека в это время сильный эмоциональный всплеск, паника — и вот тут-то зверь обнаруживает человека! Для зверя человек не только приблизился к нему — занял место хозяина и выставил против него зверя! И зверь начинает рвать свою собственную плоть.

— Получается, что оборотня можно еще зеркалом убить? — догадалась Манька, слегка волнуясь и вспоминая, где она видела зеркало. Большое! — А серебро?

— Что, серебро? Та же самая история. Не серебро убивает оборотня, а зверь. Серебро способно обличить зверя в человеке и прервать связь с вампиром. Когда зверь остается один, он перестает чувствовать хозяина и сразу же набрасывается на человека.

— Выходит, зверя может убить только зверь?

— Совершенно верно. И только когда прерывается связь между вампиром и зверем. Остальное время он неуязвим. Почти. Можно еще голову отрубить, тоже связь прерывается, — Дьявол усмехнулся. — Но боюсь, это не для тебя! А вообще, грустно, конечно, что, возможно, мы видимся с тобой последние дни! Привык я к тебе что ли… — он тяжело вздохнул. — Именно поэтому я добрый. Дань уважения человеку, который понял свое проклятие и принял, и готов мужественно погибнуть от руки нечисти, оставаясь человеком. Вот, по дружбе, даю тебе возможность умереть как нечисть!

Манька с облегчением вздохнула: если она и убьет оборотня, то как бы и не убьет.

— А вампирам разве все равно, что с человеком, который оборотень? — спросила она.

— Абсолютно! Для вампира оборотень животное, которое не отнимает у него много времени. У него их может быть несколько или ни одного, какому вампиру как нравиться. Это раньше, когда люди на них охотились, они окружали себя зверями, а сейчас им в полнолуние заняться нечем, вот они и хвастаются друг перед другом. Человеческое сознание при этом в расчет не принимается — это же вампиры! Так что жди стаю больных животных. Причем, не обученных ходить строем.

— Все же у вампиров хоть какие-то радости есть, — заметила Манька. — И то хорошо, что осиновые колы выстругивать не надо! Где-то я видела в избе зеркало, помню, посмотрела еще на свою запущенность. А полнолуние долго длиться?

— Полнолуние длиться ночь, но не совсем же от полной луны процесс зависит, — ответил Дьявол, зевая. — Бывает и такое, что не в полнолуние вдруг трансформация наступает, просто зверь вошел в силу. Неделю примерно. Вампиры в это время отдыхают, а звери резвятся. Биоритмы!

— Кончай прикидываться, — сказала Манька, натягивая железные обутки. — Я же знаю, что ты даже когда спишь, не спишь. Пошли, посмотрим зеркало!

Манька достала из костра ветвь неугасимого полена, ветвь сразу полыхнула огнем жидкого пламени, освещая путь. Старшая избушка пристроилась рядом с банькой, и уже, наверное, задремала: дверь открылась, но не сразу, пришлось несколько раз громко постучать. Избушка квохкнула и щелкнула защелка внутреннего замка. Манька поняла — это не Баба Яга дверь долго не открывала, а избушка долго просыпалась.

Она повернулась к баньке и наказала, погрозив пальцем:

— Двери не запирай! — И проворчала себе под нос: — А то вас потом не добудишься!