• Главная
• Контакты
• Нашёл ошибку
• Прислать материал
• Добавить в избранное

В субботу первого июня тысяча восемьсот сорок четвертого года без десяти минут десять тишину влажного летнего вечера, окутавшего Вулидж, восточный район британской столицы, разорвали приветственные пушечные залпы. Салютом из двадцати одного орудия Лондон встречал три парохода, бросившие якоря в Темзе. От причалов к гостям тут же устремилось множество катеров и лодок. На мачте «Циклопа» развевался императорский штандарт с черным двуглавым орлом на оранжевом поле — свидетельство того, что на борту находится государь всея Руси его императорское величество Николай I. По приглашению своей царственной родственницы ее величества Виктории, королевы Соединенного Королевства и Ирландии, российский император прибыл в Англию с государственным визитом.

На катере, возглавлявшем флотилию легких судов, которые спешили к стоявшим на якоре кораблям, находились британский посол в Санкт-Петербурге лорд Блумфилд и русский посол при Сент-Джеймском дворе барон Бруннов. За ними следовали лодки с прочими официальными лицами. Император тепло приветствовал Блумфилда и Бруннова, после чего отправился на берег в сопровождении свиты, в которую входили князья Васильчиков и Радзивилл, граф Орлов и генерал д'Адлерберг. К полуночи император и прибывшие с ним персоны со всеми удобствами расположились в Эшбернем-Хаусе, особняке российского посольства на Дувр-стрит, после чего его величество отошел ко сну.

На следующее утро, в девять тридцать, принц Альберт нанес визит царю. Николай встретил принца-консорта на лестнице и заключил его в дружеские объятия. Через полтора часа принц убыл, дабы император мог посетить литургию в русской православной часовне на Уэлбек-стрит. В половине второго принц Альберт вернулся в Эшбернем-Хаус с двумя экипажами и сопроводил императора и его свиту в Букингемский дворец.

Приглашение посетить Британию было направлено Николаю в начале марта. Получив согласие императора, британский двор начал готовиться к приему его величества. Однако русский царь неделю за неделей откладывал свой отъезд из Санкт-Петербурга: у Александры, младшей дочери императора (в семье ее называли Адиной), которая была на четвертом месяце беременности, открылось неизвестное заболевание, напоминавшее разновидность туберкулеза. К середине мая в состоянии молодой великой княгини наметилось заметное улучшение, и тревога ее августейшего отца уменьшилась.

В то же время мировые события вдали от Санкт-Петербурга разворачивались неожиданным образом. Французский адмирал Дюпети-Туар изгнал с Таити английского миссионера Притчарда и вступил во владение островом. Это привело к тому, что к восемнадцатому мая Англия и Франция находились в состоянии конфликта. В Северной Африке французы отправили экспедиционный корпус в Марокко — этот шаг Англия восприняла как угрозу ее интересам в Тунисе. Однако еще более серьезную проблему представляла публикация некоей любопытной брошюры принца Жуанвиля, сына Луи-Филиппа и вице-адмирала французского военного флота, в которой автор одобряет нападения на прибрежные населенные пункты Англии и их разрушение. В свою очередь британская пресса отражала охватившие британцев антифранцузские настроения.

Давно желавший союза России и Англии, Николай I решил воспользоваться удобным случаем, который представился благодаря ухудшению отношений между Англией и Францией. Важно отметить, что он покинул Санкт-Петербург, не предупредив и не поставив в известность о своих планах многих министров. Когда император уже плыл к месту назначения, в Лондон отправился особый курьер, которому надлежало сообщить королеве о скором прибытии русского царя. У Виктории оставалось лишь около суток, чтобы подготовиться к встрече. Время для визита было выбрано неудачно: всего несколькими днями ранее в Англию приехал король Саксонии, расположившийся в Букингемском дворце. К тому же сама молодая королева была на седьмом месяце беременности.

Императорский кортеж прибыл ко дворцу, и королева встретила российского царя в Большом зале. Они обнялись и обменялись поцелуями. Николаю представили короля Саксонии, после чего три монарха отобедали. Ближе к вечеру Николай нанес краткие визиты герцогу и герцогине Кембриджским, герцогу Глостерскому, принцессе Софии (престарелой дочери Георга III) и герцогу Веллингтону, герою Ватерлоо. Затем император вернулся в российское посольство, дабы отдохнуть. Вечером того же дня в Букингемском дворце был дан грандиозный банкет, и Николай смог впервые встретиться лицом к лицу с членами британского правительства — премьер-министром сэром Робертом Пилем, министром иностранных дел лордом Абердином и другими. Встреча была неофициальной, никаких отчетов о состоявшихся в этот вечер дипломатических беседах не составлялось.

Следующее утро было посвящено отдыху. Николай совершил прогулку по Риджентс-парку и лондонским улицам. Заглянув в ювелирный магазин Мортимера и Ханта, император изволил приобрести драгоценности на сумму пять тысяч фунтов. Герцог Девонширский, который в 1826 году присутствовал на коронации Николая в качестве чрезвычайного британского посла, удостоился приглашения на обед в российское посольство. Во второй половине дня император нанес протокольный визит премьер-министру, а затем в сопровождении барона Бруннова на поезде отправился в Виндзор, куда ранее отбыли королева, принц Альберт и король Саксонии. В Слафе императора и его свиту встретил принц Альберт, все пересели в кареты и вскоре прибыли в Виндзорский замок. Здесь императору предстояло провести четыре дня, и за это время его величество по достоинству оценил красоту и удобство загородной королевской резиденции. «Это место достойно вас», — сказал он Виктории.

Во вторник после полудня принц Альберт пригласил императора и саксонского короля в Эскот на традиционные июньские скачки. Королева осталась в замке. День был ясным, теплым и безветренным — идеальная погода для торжественного открытия скачек. К сожалению, количество зрителей на ипподроме было несколько меньшим, чем в предыдущие годы, однако трибуны отнюдь не пустовали. В час дня с небольшим императорский кортеж, возглавляемый лордом Росслином, который в те годы занимал пост лорда-егермейстера и в этом качестве представлял ее величество на Эскотских скачках, прибыл на место.

В первой карете разместились русский император, король Саксонии и — напротив монархов — принц Альберт. На простом синем сюртуке Николая не было никаких наград и отличий. Саксонский король был также в гражданском платье, но с лентой ордена Подвязки. В других экипажах прибыли герцог Веллингтон, сэр Роберт Пиль, лорд Абердин, а также другие вельможи трех монарших дворов Европы. Все они были встречены приветственными возгласами и аплодисментами.

Стоило в королевской ложе появиться императору и королю Саксонии, приветствия зазвучали громче и достигли апогея, когда к монархам присоединился герцог Веллингтон. Затем начались скачки. В продолжение состязаний царь был вовлечен в оживленную беседу с принцем Альбертом, который давал Николаю пояснения по поводу особенностей этого вида спорта. Когда наступило заключительное — и главное — событие дня, состязание на Кубок королевы, победительницей которого стала молодая кобыла по кличке Элис Готорн, царственные гости спустились на беговую дорожку, чтобы оценить достоинства лошади. Полиция с трудом смогла удержать толпу поклонников российского императора, которая бурно изъявляла свой восторг по поводу появления августейшей особы в столь непосредственной близости. Заметив на мундире одного из полицейских медаль участника битвы при Ватерлоо, Николай тут же осведомился, в каком полку служил ветеран, на каком участке знаменитого сражения он дрался в 1815 году, а также задал ему другие вопросы, связанные с великой победой англичан под командованием герцога Веллингтона.

Затем, к немалому удивлению окружающих, император оставил свою свиту, вошел в толпу и принялся пожимать руки обрадованных этой возможностью зрителей. Тщетно старались последовать за ним граф Орлов и барон Бруннов. Николай, похоже, получал истинное удовольствие от происходящего и, вернувшись наконец к сопровождающим его персонам и разглядев тревогу на их лицах, спросил: «Что это с вами? Здесь никто не желает мне зла». Стоявшие рядом англичане молчали, стараясь не выказывать явно свои опасения: ведь в Англии нашли убежище сотни поляков, покинувших родину после того, как российский император подавил их восстание. Большинство этих несчастных беженцев были фанатичными националистами, и при этих обстоятельствах никто не мог поручиться за безопасность государя.

Тем же вечером в Виндзорском замке, в галерее Ватерлоо, состоялся большой прием. Длинный стол был украшен экзотическими цветами, разбросанными среди предметов драгоценного сервиза. В центре возвышался огромный золотой подсвечник в виде фигуры святого Георгия, поражающего копьем дракона. Бесчисленные золотые канделябры освещали зал. Оркестр шотландских гвардейцев из полка принца Альберта играл популярные в ту эпоху мелодии — вальсы, польки и отрывки из опер Андреаса Ромберга и Винченцо Беллини. Однако танцев не было, поскольку двор находился в состоянии официального траура по отцу принца Альберта герцогу Саксен-Кобург-Готскому.

После торжественного ужина, а также на следующий день русский император вел весьма серьезные переговоры с премьер-министром и членами кабинета. Николай оставил больную дочь и проделал путешествие длиною в две тысячи семьсот пятьдесят километров отнюдь не ради удовольствия побывать на скачках и принять участие в торжественных приемах. Император давно мечтал склонить Британию к соглашению касательно Турции. Его желание добиться одобрения российской политики по отношению к Оттоманской империи было весьма велико.

За пятнадцать лет до описываемых событий император учредил комиссию из семи человек, на которую возложил обязанность выработать рекомендации по государственной политике России в отношении Турции. Со времен Екатерины II Россия мечтала осуществить свою «историческую миссию» — ускорить распад Оттоманской империи и получить наконец контроль над Константинополем и Проливами (Босфором и Дарданеллами), «воротами в собственный дом». Вот что в 1854 году писал о значении Проливов герцог Аргайл:

Пожалуй, на физической карте мира не найдется столь же необычного и важного в политическом отношении места, как проливы Босфор и Дарданеллы с Мраморным морем между ними. Нигде более вы не найдете внутреннего моря шириной более 700 миль (1125 км), которое омывает берега двух континентов и вход в которое настолько узок, что владеющее им государство становится обладателем стратегической позиции, одновременно неуязвимой для обороны и чрезвычайно сильной для нападения. Если Россия добьется суверенитета над этой областью в добавление к тому, чем она уже владеет, Черное море превратится в русское озеро, Дунай станет русской рекой, а некоторые богатейшие территории Восточной Европы и Западной Азии предоставят России неисчерпаемые источники как людских ресурсов, так и денег и кораблей. В этом случае, принимая во внимание также преимущества уникального географического положения, Россия обретет непомерную власть над всей Европой.

Назначенная государем комиссия, которую возглавил граф Виктор Кочубей, состояла из высших государственных чиновников. Входил в нее и канцлер граф Нессельроде. «Нам предстоит решить, — писал он, — является ли сохранение правительства Турции опасным для России или, напротив, принесет пользу… Идея изгнать турок из Европы и восстановить почитание истинного Господа в храме Святой Софии представляется очень привлекательной, и осуществление ее обеспечит нам место в истории. Однако что от всего этого выиграет Россия? Славу — несомненно, но при этом она утратит все реальные преимущества от соседства со страной, ослабленной серией удачных для нас войн, и с неизбежностью вступит в борьбу с главными европейскими державами».

Комиссия заседала в обстановке строгой секретности и после продолжительной дискуссии пришла к единодушному решению: в интересах России как можно дольше сохранять неразделенную, но слабую Турцию. В случае расчленения Оттоманской империи, по мнению комиссии, Австрия, Британия и Франция заявят о своих претензиях на часть турецкой территории. В результате у России появятся три сильных соседа вместо одного слабого. Более того, аннексия Константинополя может привести к ослаблению связей между южными провинциями России и Санкт-Петербургом. Украина, Грузия и Бессарабия смогут усмотреть в Константинополе некий новый политический центр, и при таком развитии событий сама Российская империя окажется под угрозой распада. Поэтому, заключила комиссия, России следует стремиться к сохранению существующего положения Турции.

Далее комиссия Кочубея выступила с рекомендацией, согласно которой Россия не должна стремиться к восстановлению единой Турции, буде эта империя распадется вследствие ее внутренней слабости. Напротив, в этом случае России следует незамедлительно вступить в переговоры с другими европейскими странами, чтобы на дружественной основе урегулировать проблему преемственности власти и мирным путем решить вопросы управления территориями и населением бывшей Оттоманской империи.

Эти советы были восприняты Николаем и лежали в основе российской политики в отношении Турции вплоть до того момента, когда разразилась Крымская война.

Принятие такой политики русским царем стало внутренним делом России, односторонним решением, которое не имело под собой международной основы. И теперь Николай намеревался закрепить эту политику международным соглашением.

Революционные события тысяча восемьсот тридцатого года, потрясшие основы старого порядка во всей Европе, в значительной мере сблизили Россию и Австрию. Эти две империи считались бастионами консерватизма и реакции. Помимо прочего Австрия имела весьма протяженную границу с Оттоманской империей и в течение столетий принимала активное участие в турецких делах. Вполне логично поэтому, что эта страна была заинтересована в международном соглашении по Турции в первую очередь.

К началу тридцатых годов международное положение Турции серьезно пострадало. Мятежи во владениях Оттоманской империи достигли угрожающих масштабов. Мухаммед-Али, бывший албанский торговец табаком, сумел установить контроль над Египтом, который находился под турецким протекторатом. Более того, он угрожал захватом Константинополя и установлением там нового режима. Появление сильной Египетской империи на побережье Босфора отнюдь не отвечало интересам России. К тому же Египет активно поддерживала Франция, и сама мысль о захвате Константинополя страной, находящейся под сильнейшим французским влиянием, была России ненавистна. Австрия эти опасения русских разделяла.

В январе 1833 года император Николай послал своего военного министра графа Татищева в Вену с поручением встретиться с австрийским канцлером и выяснить его позицию. Меттерних сразу оценил выгоды австро-русского союза, и вскоре между двумя странами был подписан Мюнхенгрецкий договор. Договаривающиеся стороны провозглашали, что намерены не только сотрудничать в поддержке существующего турецкого режима, но и, в случае падения Махмуда II, сохранить свой союз при разделе Оттоманской империи. Нессельроде назвал Мюнхенгрецкий договор «блистательной дипломатической победой», поскольку был уверен, что при любом, даже непредвиденном, развитии событий «Австрия будет на стороне России, а не против нее». Остался доволен и Меттерних, поскольку будущие восточные притязания России оказывались в известной мере ограниченными, а Австрии отходил неплохой кусок Турции после — и в случае — гибели последней.

Провозглашение австро-российского альянса, к которому присоединилась и Пруссия, стало важным шагом к осуществлению планов Николая по выстраиванию общей политики великих европейских держав в отношении Турции. Однако для полной гарантии мирного раздела турецкого наследства в случае распада Оттоманской империи русский царь полагал абсолютно необходимым заключение соответствующего договора с одной из двух великих держав Запада — Францией или Англией.

Франция, колыбель революции, была главной силой в Европе, противостоявшей консерватизму, тогда как Николай, ярый противник любых революционных идей, был воинствующим поборником ancient regime[5]. Мало того, Франция поощряла и поддерживала египетское восстание против Махмуда II, угрожавшее мирному развитию событий. С другой стороны, Англия обладала самым крупным в мире флотом, который мог причинить России значительный ущерб. Но этот же флот мог и сгладить противоречия в позициях разных стран по турецкой проблеме. Российское правительство решило побудить к союзу именно Англию, и с этой целью император Николай II находился теперь в Виндзорском замке.

По завершении грандиозного приема гости потянулись из галереи Ватерлоо в соседние помещения замка. Значительная часть дам и господ направилась в Большой зал, где личный оркестр Ее величества ожидал сигнала, чтобы усладить слух собравшихся. Впрочем, царь Николай, сэр Роберт Пиль и лорд Абердин предпочли уединиться в кабинете, где провели несколько часов.

Королева рано оставила общество, удалилась в личные покои и села за письмо своему дяде, бельгийскому королю Леопольду, где поделилась впечатлениями о русском императоре и его визите:

Дорогой дядюшка… Визит императора стал великим событием, и здесь все весьма польщены оказанной нам честью. Он просто поражает: по-прежнему очень красив, профиль изыскан, манеры величавы, отменно учтив — любезен и внимателен до такой степени, что это внушает тревогу. При этом выражение его глаз пугает, такое я видела впервые в жизни… Улыбается он редко, и эта улыбка не кажется радостной. Впрочем, рядом с ним чувствуешь себя вполне непринужденно. Когда я думаю, что мы сидим за завтраком или идем на прогулку с величайшим на земле властелином, это кажется мне сном… Император позабавил саксонского короля и меня, признавшись, что был весьма embarrasse[6], когда ему представляли различных людей, и чувствовал себя очень неловко во фраке, к которому совершенно не привык…

Ваша преданная племянница.

(Виктория.)

Через несколько дней, когда Николай уже покинул Англию, королева вернулась к этому письму:

Мы с императором получили возможность узнать друг друга. Многое в нем мне по душе. Думаю, его натуру надо понять и принимать такой, какова она есть. Он строг, суров и непреложно следует принципам и собственному пониманию долга — ничто на свете не может заставить его этим принципам изменить. При этом он не очень умен, не слишком хорошо воспитан и недостаточно образован. Императора интересуют только политика и военные вопросы, ко всему прочему, включая искусство, он невосприимчив. При этом, я уверена, он вполне искренен — даже тогда, когда действия его нельзя назвать иначе как деспотичными: они происходят из твердого убеждения, что иначе управлять страной невозможно… Я бы назвала его чересчур откровенным: он напрасно высказывает свои мысли столь открыто и ему с трудом удается сдерживать себя. Он очень хочет, чтобы ему верили, и, должна признаться, я действительно склонна верить его личным обещаниям. Добавлю, что чувства его сильны, он глубоко ощущает доброту и любит жену и детей, причем всех детей, не только своих. Семейная жизнь для него очень важна. Когда в комнату, где мы находились, вошли мои дети, он сказал: Voile, les doux moments de notre vie…[7] Мой милый Альберт полагает, что император слишком склонен действовать импульсивно, под влиянием чувства, и потому нередко совершает промахи. Царь высоко ценит красоту, чем напомнил мне Вас: выглядывая из экипажа, он неизменно обращал внимание на хорошеньких женщин… Pour finir[8], еще несколько штрихов для завершения его портрета… Он лыс, но в мундире конногвардейца выглядит великолепно. Не скрою, во время наших совместных выездов меня не покидала тревога — ведь кто-нибудь из поляков мог отважиться на покушение. Поэтому я каждый раз испытывала облегчение, когда император возвращался домой. Его дочь, увы, очень больна…

Ваша преданная племянница.

(Виктория.)

Примечания:

5

Старого режима (фр.).

6

Смущён (фр.).

7

Вот сладостные моменты нашей жизни (фр.)

8

В завершении (фр.)