• Главная
• Контакты
• Нашёл ошибку
• Прислать материал
• Добавить в избранное

Ее назвали «самой странной и ненужной войной».

Но сколь бы странной ни была эта война, еще более странными представляются причины, которые к ней привели. Тьер, некогда занимавший пост президента Франции, считал, что то была война за возможность «дать нескольким монахам ключ от пещеры». Мысль простая, но не лишенная основания. «Крымская война, — утверждает английский историк профессор Дж. Б. Хендерсон, — стала результатом пассивности дипломатов и некомпетентности правительств». Трудно не согласиться с профессором. «Крымская война и ее причины, — сухо замечает Энгельс, — это колоссальная комедия ошибок, в ходе которой в каждый момент задается вопрос: „Кого надувают на этот раз?“». Надувательство — вот что это было. Так кто же тому виной?

Существует пять dramatis personae[38], на плечи которых можно по справедливости возложить вину за крымскую трагедию.

Наполеон III — стремясь превзойти своего знаменитого дядю, он оказался «слишком мелкой фигурой для великих дел, которые вознамерился совершить».

Честолюбивый Николай I — следуя тысячелетней традиции своих предшественников, царь устремил алчный взор на Константинополь, жемчужину рассыпающейся Оттоманской империи. (Следует заметить, что оба императора не шли ни на какие уступки, а их взаимная неприязнь граничила с ненавистью.)

Напыщенный, чванливый и задиристый князь Меншиков[39], посол русского царя для специальных поручений, — он был направлен в Константинополь, чтобы разобраться с «этими жалкими турками», и, прибыв в Порту накануне войны, просто излучал оскорбительное высокомерие. (Несколькими годами ранее несчастливый выстрел турка лишил князя мужского достоинства.)

Стратфорд Каннинг, твердокаменный посол ее величества королевы Британии в Константинополе, — этот господин привык бесконтрольно использовать свою власть и влияние, не допуская вопросов даже со стороны собственного министерства иностранных дел.

И наконец, воинственный лорд Пальмерстон, властный и волевой политик в слабом коалиционном кабинете министров, — не испытывая доверия к России, он полагал важнейшей задачей поддерживать силу Турции.

Казалось, что эта война возникла случайно в результате серии незначительных и не связанных друг с другом событий, которые постепенно и неумолимо толкали великие державы к столкновению. «Похоже, здесь действует некая роковая сила», — с сожалением говорил Абердин. Сначала во Франции взошел на трон Наполеон III, и ему понадобилось во что бы то ни стало укрепить свое шаткое положение. «Наполеон, — заметил Бисмарк, — смутно понимал, что ему необходима война», ибо только война могла возвеличить новую империю и утолить тщеславие нации. (Она же могла стереть пятно бесславного отступления из России его дяди в 1812 году.) Затем в Англии у руля оказалось вздорное, но лишенное силы коалиционное правительство — и это в год, когда страна втягивалась в войну. В Австрии император Франц-Иосиф, которого Николай называл своим «братом, сыном и близким другом», заколебался, обманул ожидания России и заставил царя необдуманно свернуть на путь, ведущий к конфликту.

В 1848 году венгры поднялись против власти Габсбургов. Это восстание было безжалостно подавлено — в значительной степени благодаря военной помощи, оказанной Австрии Николаем, — в результате чего тысячи венгров бежали в Турцию. И, как мы увидим, это развитие событий нанесло сокрушительный удар по столь важному для царя союзу с Лондоном.

Бегство венгров да тот самый «ключ от пещеры», который следовало дать монахам, — вот два решающих повода к созданию предвоенной ситуации. Однако в основе неуклонного движения к войне лежали расхождение интересов и честолюбие нежелающих идти на уступки правителей — прежде всего Наполеона III и Николая I — в сочетании со скверной дипломатией. В ткань этого процесса вплетались и другие нити, а именно торговые и экономические выгоды.

За десятилетия, предшествовавшие визиту русского императора в Лондон, и в годы, непосредственно следовавшие за этим визитом, Россия вступила в период индустриализации и стала развиваться настолько стремительно, что составила серьезную конкуренцию Англии в экономическом отношении. Так, за двадцать лет (с 1825 по 1845 год) импорт различных машин и оборудования в Россию увеличился почти в тридцать раз, а количество фабричных рабочих более чем удвоилось, как и число промышленных компаний. С распространением прядильных машин периодического действия открылось множество текстильных фабрик и импорт хлопка-сырца вырос на 280 процентов. Пароходное сообщение, железные дороги и дорожная сеть улучшенного качества соединили между собой развивающиеся промышленные центры. Банкам и страховым компаниям были дарованы льготы, и министру финансов удалось стабилизировать курс рубля. Процветала торговля с Кавказом, а экспансия империи в Азию сопровождалась установлением торговых связей с Китаем. К 1840 году был наконец достигнут активный торговый баланс с этой страной, а еще через семь лет отношение российского экспорта к импорту в торговых операциях с Китаем составило 12:7.

Внедрение помещиками новых методов и оборудования привело к впечатляющим успехам в росте продуктивности сельского хозяйства. Если в 1825 году в России было 7 заводов по переработке сахарной свеклы, то в 1853 году их число выросло до 380. Производство вина за двадцать лет утроилось, производство картофеля за десять лет возросло в 4 раза. Но самым заметным и важным в тот период был рост производства и экспорта зерна. С 1832 по 1840 год объем экспорта российского зерна ежегодно возрастал на 56 процентов. Самые крупные партии вывозились из южных областей России через черноморские порты. В 1845 году из этих портов было сделано 2222 рейса с грузом зерна, а за два последующих года количество таких рейсов достигло 4231. В российских черноморских портах всегда можно было видеть флаги турецких, французских, британских, австрийских, тосканских и сардинских судов. При этом важно отметить, что суда эти плыли с грузом через Босфор, мимо Константинополя и далее через Дарданеллы.

Связь с закавказскими территориями России осуществлялась по суше и морю. Сухопутные маршруты вели в Турцию, Польшу, Финляндию, Молдавию, Персию, Сибирь и Китай. Порты Балтийского и Белого морей, хотя и закрытые льдами долгие зимние месяцы, тем не менее обеспечивали в сумме больший грузооборот, чем черноморские порты.

В первые десятилетия XIX века Британия была самым крупным торговым партнером России. Так, в 1832 году доля Англии в экспорте России достигала 73 процентов, а доля России в английском экспорте составляла 41 процент. Машины и промышленные товары из Британии обменивались на деготь, пеньку, железо, медь, лен и зерно (в первую очередь пшеницу).

По мере роста промышленного производства в России в течение 40-х и 50-х годов ее торговые связи с соседними странами усиливались, а некогда гигантский объем товарооборота с Британией стал уменьшаться. Сырье теперь требовалось для внутреннего рынка, и экспортные цены были повышены, что было весьма невыгодно для британской стороны и также привело к сокращению закупок из России. После 1840 года русская текстильная промышленность стала соперничать с английской: не только сами русские предпочитали покупать свою продукцию, но российские ткани вышли на зарубежные рынки. Уже в 1841 году британский посланник в Санкт-Петербурге лорд Блумфилд писал в Лондон: «Главной целью системы запретительных мер и защиты собственных производителей в России является заставить Англию снизить цены на свои товары, поставляемые на Восток. До сих пор, возможно, русским это не удавалось… но им свойственно упорство, и по мере продвижения Российской империи к цивилизации и улучшения дел с транспортом близость России к этим странам может оказать пагубное воздействие на британскую торговлю». Быстро развивающаяся российская торговля уже превратилась в реальную опасность, и можно было ожидать, что близок день, когда Российская империя станет угрожать интересам Англии в Индии и вообще на Востоке.

Стремительный экономический рост России в этот период сопровождался пусть и менее впечатляющими, но также заметными успехами в экономике Турции. Предприятия Оттоманской империи производили все большее количество промышленных товаров, успешно развивалось и сельское хозяйство — особенно в европейских провинциях. Британия не оставляла без внимания возможности Турции как торгового партнера. Еще в 1833 году Пальмерстон послал своего специального представителя Дэвида Уркварта[40] в Константинополь с тайным поручением собрать сведения о степени экономического развития Оттоманской империи и в особенности о перспективах торговли.

Уркварт с энтузиазмом сообщал в Лондон о «неисчерпаемых богатствах этой империи» и в высшей степени благоприятных возможностях для торговли. По мнению Уркварта, из-за недавних конфликтов с Францией в Египте турки не могут полагаться на французов. Что касается России, то исторически она находится в недружественных отношениях с султаном и у последнего есть все основания для тревоги по поводу растущего влияния русского царя в Порте. В то же время Британия не только находится вне подозрений, но и обладает мощным военным флотом, который, в случае конфликта с Россией, можно с пользой для дела предоставить султану. Посланник Пальмерстона пришел к заключению, что установление прочных экономических и политических связей с султаном будет как нельзя лучше соответствовать интересам ее величества. Кроме того Уркварт отметил, что почти все товары, импортируемые из России, доступны и в Турции. Более того, усилив британское влияние в Оттоманской империи, можно значительно проще сдержать осуществление российских планов в Турции, Персии, Индии и других восточных странах. Рекомендации Уркварта были приняты и положены в основу британской политики в отношении Порты на протяжении следующих двадцати лет.

В 1838 году было подписано англо-турецкое торговое соглашение, по которому Британия получила значительное преимущество по тарифам по сравнению с другими странами. Товарооборот между Англией и Турцией вырос невероятно. В обмен на промышленные товары Турция экспортировала в Англию зерно. Если в 1838 году экспорт этого товара был близок к нулю, то в 1842 году он достиг 988 000 бушелей[41], а в 1852-м— 15 млн. бушелей. Британский агент в Константинополе полковник Роуз предостерегал лорда Кларендона[42], что распад Турции станет «сигналом наступающего краха британской торговли и, шире, британских интересов».

Итак, в то время, как торговые отношения Англии с Россией переживали не лучшие времена, эти отношения с Турцией, напротив, становились теснее. К 1849 году посол Стратфорд Каннинг почувствовал, что наступил благоприятный момент для заключения договора о союзе с Турцией. Посол убеждал Лондон, что Англии следует оказывать «более решительную и систематическую поддержку Оттоманской империи», иными словами — повернуть Турцию против России. Казалось, теперь инициативы и решения по восточным делам рождаются на письменном столе Стратфорда Каннинга в Константинополе, и это становилось все более заметным. Влияние посла на правительство было очень значительным. Накануне объявления войны Кларендон буквально повторял доводы Стратфорда. Целью этой «борьбы цивилизации против варварства» он назвал «спасение нашей чести и достоинства», а затем продолжал с изрядной долей лицемерия: «Мы ничего не хотим для своей торговли и не опасаемся за наши владения в Индии». Все это было лишь попыткой кружевами слов замаскировать истину.

С точки зрения Николая, его визит в Лондон в 1844 году был более чем успешным. Он очаровал британцев и склонил их к согласию с Россией в отношении Турции. Удовлетворен был и Лондон — ведь спокойствие в зоне Проливов казалось теперь обеспеченным. Особенно довольным результатами переговоров с государем остался лорд Абердин. Даже в 1854 году, за три дня до официального объявления войны с Россией, выступая в палате лордов, он сказал: «Я не нахожу эти договоренности ошибочным… Я готов и сейчас подтвердить свое полное согласие с изложенными в них взглядами».

Тайное соглашение, достигнутое во время визита Николая в 1844 году, отражало взаимопонимание между двумя странами, а не между самодержавным властелином и конституционным правительством. Николай полагал, что это соглашение устанавливает строгие рамки для действий обеих сторон, однако сменяющие друг друга британские кабинеты считали его не более чем моральным обязательством отдельных министров. Поскольку никакого официального документа по этому поводу в делах британского министерства иностранных дел не было, Бруннову приходилось информировать о деталях соглашения каждый новый состав кабинета.

Несмотря на растущую торговую конкуренцию, англо-российский альянс сохранялся почти десятилетие, окрашенное соперничеством империй и международной напряженностью. Тот факт, что этот союз внезапно рухнул и Британия напала на Россию, объясняется двумя, казалось бы, не связанными между собой процессами, происходившими вдали от вызывающих тревогу мест. В Восточной Европе подняли восстание венгры, а в Западной Европе французы свергли короля.

Тысяча восемьсот сорок восьмой год выдался скверным. В большинстве европейских стран сложилась крайне неблагоприятная экономическая ситуация. Период ускоренного развития начала сороковых сменился депрессией. Ощущалась острая нехватка финансов, прокатилась волна банкротств, резко выросла безработица. Цены на продукты питания взлетели до беспрецедентного уровня. Урожаи зерновых в 1845 и 1846 годах оказались весьма скудными. Болезнь, поразившая посевы картофеля и ставшая причиной трагических событий в Ирландии[43], распространилась на континент и загубила урожай этой культуры на обширных пространствах вплоть до Богемии. Голодные бунты прокатились по Бельгии, Франции, Германии и Италии. Словно по замыслу темных сил, в тот же период разразилась эпидемия тифа, за которой последовала холера. В Америку отплывали суда, до опасного предела переполненные отчаявшимися беженцами.

В это тяжкое время нужды стали набирать силу революционные движения. Социалисты и анархисты призывали к свержению монархов и изменению существующего строя. Идеи Мадзини, Бакунина, Бентама, Сен-Симона, Блана[44] и других овладевали массами. В январе 1848 года Маркс издал свой «Манифест Коммунистической партии». «Пролетариям нечего… терять, кроме своих цепей. Приобретут же они весь мир. Пролетарии всех стран, соединяйтесь!»

Экономический кризис этого страшного annus mirabilis[45] с особенной силой ударил по Франции. Прекратилось строительство железных дорог, в результате чего 600 000 рабочих лишились заработка. Закрывались угольные шахты и металлургические заводы. К безработным, выражавшим недовольство правительством Луи-Филиппа, присоединились обанкротившиеся предприниматели. Громко звучали требования реформировать допускающую злоупотребления избирательную систему. Король отказался идти на уступки и запретил все политические митинги. Тогда граждане нашли другие способы собираться. Организовывались званые обеды — якобы для обсуждения гастрономических пристрастий, но на самом деле речь там сразу же заходила о более насущных проблемах политического толка. Двадцать второго февраля прошел слух, что в Париже должен состояться особенно грандиозный банкет. Несмотря на правительственный запрет, собралась толпа. Люди пели «Марсельезу», раздавались крики «Долой Луи-Филиппа!». За ночь толпа возмущенных французов увеличилась, по улицам шли демонстрации, а к утру возникли баррикады. Вечером 23-го протестующие двинулись к зданию министерства иностранных дел на Кэ д'Орсэ. Там демонстрантов ожидали королевские войска. Когда толпа приблизилась, раздался залп, и шестнадцать «мучеников» упали на мостовую. К утру город был охвачен восстанием. Король оказался не в состоянии овладеть положением. После полудня он объявил о своем отречении и поспешно уехал в Англию. В Дувре он сошел на берег как некий «господин Смит». Над парижской мэрией взвился трехцветный флаг, республика была восстановлена.

К марту ясные дни сложившегося порядка омрачились: тучи французской революции заволокли небо Европы. В Сицилии разгневанные толпы разоружили гарнизон Палермо и изгнали неаполитанского короля Фердинанда II. В Бельгии радикалы предприняли попытку (впрочем, безуспешную) свергнуть правительство. Правители немецких княжеств уступили давлению либералов и согласились провести реформы. Король Голландии Вильгельм II поспешно провел парламентскую реформу, чтобы успокоить раздраженный средний класс. Даже папа Пий IX был вынужден сложить с себя часть полномочий и объявил о введении конституции в Папском государстве.

Громовые раскаты движений за национальное освобождение и установление конституционного правления особенно громко звучали в Италии. Венский конгресс в свое время принял решение об образовании восьми отдельных государств, каждое из которых было зависимо от Австрии. «Италия — не более чем географическое понятие», — холодно сказал тогда Меттерних. Теперь, через тридцать три года, весь полуостров был охвачен национальным движением, получившим название «Рисорджименто» («Возрождение»). В 1831 году Джузеппе Мадзини, находясь в изгнании в Марселе, основал общество «Молодая Италия». Каждый член общества приносил торжественную клятву посвятить себя «целиком и навсегда борьбе за… образование Италии — единой свободной независимой республики». Тысячи людей из всех уголков этого «географического понятия» стекались под революционные знамена, дабы возродить «величие Рима».

Первый удар по Австрии был нанесен миланцами: они отказывались курить сигары. Приносящая огромную прибыль монополия на торговлю табаком находилась в то время в руках австрийских властей, и отказ от курения не только повлек за собой финансовые потери, но и был справедливо воспринят как явное антиавстрийское выступление. Третьего января австрийское интендантство снабдило сигарами всех солдат, расквартированных в Милане, и те получили приказ курить на улицах. Миланцы реагировали на это с предсказуемой яростью, между ними и австрийскими солдатами возникли стычки. Для защиты солдаты использовали холодное оружие, в результате чего среди горожан были убитые и раненые. Напряжение нарастало, и вскоре вся Ломбардия бурлила. Малейшая искра могла вызвать мятеж. В последующие недели австрийским властям были предъявлены требования освободить политических заключенных, отменить цензуру, созвать национальную ассамблею, упразднить старую полицию и учредить новые полицейские формирования, подчинив их муниципалитетам. Ответов на эти требования не последовало.

Сенсационная новость о свержении Луи-Филиппа быстро распространилась по Италии, и 17 марта у здания правительства в Милане собралась возбужденная толпа. Волнение нарастало с пугающей быстротой, и охрана сделала предупредительный залп холостыми патронами. В ответ на это шестнадцатилетний юноша поднял пистолет и с криком «Да здравствует Италия!» выстрелил в сторону солдат. Толпа двинулась вперед, сломила сопротивление охраны, захватила вице-губернатора и подняла над зданием бело-красно-зеленый флаг республики. К закату по всему городу возникли баррикады, и немногочисленному австрийскому гарнизону пришлось очень туго. Через пять дней австрийские войска, которыми командовал фельдмаршал Радецкий[46], отступили из Милана. В тот же день провозгласила независимость Республика Венеция.

Пока разворачивались эти события, революционная буря охватила и другие части империи Габсбургов. В Венгрии, Богемии и, наконец, в самой Вене росло возмущение. «Мы хотим, чтобы имперский трон находился в окружении конституциональных организаций, — заявил Лайош Кошут[47] на заседании венгерского сейма, — и чтобы свою конституцию имела каждая страна в составе Австрийской империи». Он назвал Вену «склепом», из которого дует «тлетворный ветер». Сейм с энтузиазмом воспринял дерзкую речь Кошута и проголосовал за то, чтобы направить императору послание с требованием конституционного управления для Венгрии.

Воодушевленные смелостью Кошута, жители Вены вышли на демонстрации, и 13 марта площадь Баллхауз-плац перед зданием администрации канцлера заполнилась народом. «Долой Меттерниха!» — раздавались крики. Затем толпа двинулась к Хофбургу, резиденции императора. Там, как и следовало ожидать, по людям открыли огонь. Это только усилило ярость толпы, и скоро стычки с войсками и полицией распространились по городу. Канцлер советовал встревоженному императору сохранять твердость и применить силу, в то время как придворные полагали необходимой отставку Меттерниха.

К восьми вечера положение стало критическим, и Фердинанд в конце концов принял решение. Клеменс Меттерних был вызван в кабинет императора и смещен с поста, который занимал в течение тридцати девяти лет. «Скажите этим людям, — бормотал Фердинанд, — скажите им, что я согласен на все». На следующий день Меттерних тайно выскользнул из заднего входа в свою резиденцию и отправился в изгнание.

Как и с падением Бастилии в 1789 году, с уходом Меттерниха завершилась целая эпоха. Не успел канцлер покинуть Вену, как зависимые от австрийской короны народы в разных концах империи настойчиво потребовали реформ. В Венгрии сейму удалось заставить императора принять его требования касательно упразднения феодального уклада, отмены цензуры и создания собственного правительства. Премьер-министром стал граф Лайош Баттяни[48], а министром финансов — Лайош Кошут.

В Вене был сформирован реакционный кабинет во главе с князем Феликсом фон Шварценбергом, который занял посты президент-министра и министра иностранных дел. В течение девяти дней после вступления в должность князь убедил Фердинанда отречься от престола, сославшись на состояние здоровья. На трон взошел восемнадцатилетний Франц-Иосиф. Новый император находился под влиянием реакционного правительства и был свободен от обязательств перед венграми. Провозглашенная новая конституция была ориентирована в большей степени на обеспечение единства империи, чем на свободу ее подданных. Теперь имперское правительство могло приступить к активным действиям против мятежных мадьяр.

Венгрия отказалась признать нового императора и подтвердила свою верность «законному монарху» Фердинанду. Тринадцатого апреля венгерский сейм выразил несогласие с новой конституцией и в одностороннем порядке принял декларацию независимости: была провозглашена Венгерская республика. На следующий день Лайош Кошут был избран «правителем-президентом» и фактическим диктатором. Так Венгрия неожиданно для себя стала независимым государством и оплотом революции в глазах всей Европы. Однако уже очень скоро в эту только что провозглашенную республику вторгнутся австрийские войска, исполненные решимости повернуть ход событий вспять.

Новая республика отчаянно пыталась укрепить свое положение, добиваясь международного признания. В Париж и Лондон были срочно отправлены соответствующие послания. В трогательном обращении к американскому президенту Тейлору Кошут писал: «Я сам и весь венгерский народ… исполнены желания жить в мире и дружбе со всеми странами, но особенно — с Соединенными Штатами Америки… Мы обещаем содействовать миру и служить идеалам гуманизма и цивилизации, которые столь блистательно воплощены в американском народе». В ответ Тейлор направил своего представителя Дадли Манна в Вену для встречи с американским поверенным в делах. Манну было поручено изучить венгерскую проблему, оценить «возможное развитие текущих революционных событий» и составить представление о том, «насколько выгодным для США в экономическом отношении смогло бы стать сотрудничество с этой страной». Так что реакция Америки оказалась не слишком обнадеживающей, а ответов от Франции и Британии не последовало вовсе.

Франц-Иосиф оказался в довольно печальном положении, которое обычно так не любят военные специалисты: австрийская армия была разделена на два фронта. В Италии для защиты имперских интересов стояли войска численностью до 160 000. В результате в распоряжении Франца-Иосифа оставалось лишь около 20 000 солдат для поддержания спокойствия собственно в Австрии и противостояния венгерским повстанцам. Молодой император обратился к русскому царю:

С раннего детства я привык видеть в Вашем Величестве твердого защитника монархической идеи правления, а также искреннейшего и надежнейшего друга нашей семьи. Пребывая в убеждении, что Ваше Величество, обладая мудростью, столь ярко отличающей все Ваши деяния, глубоко проник в истинный характер кровопролитной борьбы, развернувшейся в Венгрии, я рассчитываю на поддержку могучей руки Вашего Величества.

Gendarme de l'Europe не замедлил ответить:

Император Австрии попросил Нас о помощи в борьбе с Нашим общим недругом. Мы не откажем ему в этом. Мы отдали приказ о выступлении Нашим войскам, дабы подавить мятеж и уничтожить дерзких преступников, пытающихся нарушить Наш покой и нанести ущерб Нашим землям.

Монархи решили, что совместные военные действия против Венгрии станут семейным делом двух правящих домов.

Николай по-отечески отнесется к нуждам своего юного родственника. Он не ожидал сколько-нибудь весомых ответных услуг и довольствовался чувством удовлетворения от помощи, оказанной Австрии, которая, несомненно, будет за эту помощь крайне признательна. Кроме того, отвечая таким образом на просьбу Австрии, царь посылал предостерегающий сигнал полякам: и не мечтайте о революции в принадлежащей России Польше.

Николай послал в Венгрию стотысячную армию во главе с фельдмаршалом князем Иваном Паскевичем. Тем самым судьба венгерского восстания была предрешена. Окруженные превосходящими силами противника и раздираемые внутренними конфликтами, венгры оказались в безвыходном положении. Десятого августа, после разгрома в битве при Тимишоаре, генерал Гёргей, командовавший венгерскими войсками численностью в 30 000 человек, капитулировал. «Венгрия лежит у ног Вашего величества», — телеграфировал Паскевич царю.

Революционный кризис в империи Габсбургов остался в прошлом. Кошут, члены его правительства и около пяти тысяч венгров и поляков переправились через Дунай и нашли убежище на турецкой территории. Турки, которые почитали гостеприимство священным долгом, охотно приняли беженцев. Эта ситуация породила новый кризис, причем международный по своему охвату, который чуть было не привел великие европейские державы к войне. Не прошло и двух месяцев после капитуляции Гёргея, как духу англо-российского альянса 1844 года был нанесен сокрушительный удар. Взаимное доверие между двумя странами так и не смогло восстановиться. Угроза войны стала на шаг ближе к ее реальному воплощению.

Русские войска разгромили венгерских повстанцев, и Франц-Иосиф вновь обрел власть над Венгрией. Однако для австрийцев венгры оставались мятежниками, а мятежников следовало наказать. Граф Баттяни был приговорен к унизительной казни через повешение. Желая избегнуть позора, бывший глава Венгерской республики предпринял попытку самоубийства и нанес себе такие страшные раны в шею, что палач отказался делать свое дело. Графа расстреляли. Казни подвергли более ста предводителей венгерского восстания, в том числе тринадцать генералов и несколько католических священников. Несколько сот человек по приказу генерала Гайнау были брошены в тюрьмы, множество людей подверглись другим наказаниям. Венгерских аристократов заставили служить в австрийской армии, где они занимали самые низкие должности и выполняли самую неприятную работу. Представители знатных родов становились кучерами в артиллерийских частях и подчинялись простым капралам. От еврейской общины Пешта генерал Гайнау потребовал уплаты 18 000 фунтов, причем на сбор денег отводилось двадцать четыре часа. На городских площадях собирались толпы, чтобы смотреть, как знатных дам, обнаженных до пояса, наказывают ударами плети по обнаженным спинам. Свободная мировая пресса захлебывалась от возмущения. Негодование англичан по поводу бесчеловечности австрийцев одинаково громко звучало в залах Вестминстера и в домах простых обывателей. Гневные обращения, порицающие чудовищное поведение австрийских властей, стекались в министерство иностранных дел со всей Британии.

Те руководители неудавшейся революции, которым повезло больше, оказались в сравнительной безопасности в изгнании. Среди тех, кого приютил султан Абдул-Меджид, были предводители разгромленной венгерской армии, в том числе такие заметные фигуры, как генералы Юзеф Бем и Генрих Дембинский[49]. Однако не было сомнений, что австрийские власти приложат все силы, чтобы добраться до беглецов. С особым тщанием они охотились за Кошутом, человеком, который олицетворял венгерскую революцию. Русский император был не менее решительно настроен в отношении своих польских подданных, которые поддержали венгров. Он не мог допустить, чтобы они оставались на свободе и сеяли семена мятежа по всей Европе. Россия и Австрия совместно обратились к Абдул-Меджиду с требованием о немедленной выдаче беглецов.

Получив это требование, султан безотлагательно пригласил во дворец британского посла. Абдул-Меджид хотел узнать у Стратфорда Каннинга, на какую помощь со стороны Британии он может рассчитывать в случае конфронтации с Россией. Ответ, который он собирался дать двум императорам, в значительной степени зависел от того, что скажет посол ее величества.

Стратфорд Каннинг задумался. На весах лежала не только и не столько личная судьба беженцев, но и, что важнее, враждебные намерения России в отношении Турции. Время было дорого, а связаться с Лондоном достаточно быстро представлялось, увы, невозможным. И посол колебался недолго. В случае вооруженного конфликта, заверил он султана, Британия окажет Турции всяческую поддержку. Взволнованный султан был доволен. Теперь у него не оставалось сомнений относительно того, какой ответ он даст Николаю и Францу-Иосифу: ни при каких обстоятельствах беженцы не будут выданы.

Жребий был брошен.

Примечания:

3

Георг III (1738–1820) — английский король с 1760 г. Проводил жесткую колониальную политику, которая привела к Войне за независимость североамериканских колоний. Страдал психическим заболеванием, по причине которого в 1811 году в Англии было введено регентство принца Уэльского.

4

Еккл. 1:9.

38

Действующих лиц (лат.).

39

Меншиков, Александр Сергеевич (1787–1869) — светлейший князь, генерал-адъютант, адмирал; правнук сподвижника Петра I Александра Даниловича Меншикова.

40

Уркварт, Дэвид (1805–1877) — шотландский дипломат и писатель.

41

Бушель — мера объема, равная 36,4 л.

42

Кларендон, Джордж Уильям (1800–1870) — граф, министр иностранных дел Англии в 1853–1858, 1865–1866, 1868–1870 годах.

43

Имеется в виду так называемый «ирландский картофельный голод», поразивший страну в 1845–1849 годах из-за эпидемии фитофтороза, уничтожившего картофель, главную сельскохозяйственную культуру Ирландии. В результате голода погибло по разным оценкам от 500 тыс. до 1,5 млн. человек.

44

Мадзини, Джузеппе (1805–1872) — предводитель республиканско-демократического крыла итальянского освободительного движения Рисорджименто, основатель «Молодой Италии»; Бакунин, Михаил Александрович (1814–1876) — русский революционер, теоретик анархизма; Бентам, Джереми (1748–1832) — английский философ, социолог, теоретик политического либерализма; Сен-Симон, Клод Анри де Рувруа (1760–1825) — граф, французский философ, социалист-утопист; Блан, Луи (1811–1882) — французский утопический социалист.

45

Чудесного года (лат.).

46

Радецкий, Йозеф (1766–1858) — граф, австрийский фельдмаршал, в 1831–1857 годах главнокомандующий австрийской армией в Северной Италии.

47

Кошут, Лайош (1802–1894) — главный организатор борьбы Венгрии за независимость во время революции 1848 года.

48

Баттяни, Лайош (1807–1849) — граф, венгерский политический деятель, один из лидеров венгерской революции 1848 года.

49

Бем, Юзеф (1794–1850) и Дембинский, Генрих (1791–1864) — польские генералы с очень похожими судьбами: оба в молодости участвовали в походах Наполеона, были руководителями Польского восстания 1830 года и венгерской революции 1848 года, бежали в Турцию, где служили в турецкой армии.