• Главная
• Контакты
• Нашёл ошибку
• Прислать материал
• Добавить в избранное

Языческие мифы, пожалуй, наиболее известное явление скандинавской культуры. Им повезло: они дошли до нас в стихах «Старшей Эдды» и в энергичной, увлекательной прозе Снорри Стурлусона. Благодаря бесчисленным пересказам и переработкам, все мы знаем о борьбе Тора с великанами, о том, что Один покровительствует воинам, и о его небесном пиршественном зале — Валгалле, о хитростях Локи, о смерти Бальдра и о Гибели богов. По этим сказаниям и по другим данным можно составить себе достаточно подробное представление о богах, прежде всего о трех главных — Торе, Одине и Фрейре, которых больше всего почитали в эпоху викингов.

Культ Тора (рис. 90) был наиболее живым, распространенным и устойчивым; викинги разнесли его во все страны, где они селились. Один английский проповедник утверждал, что Тор — это бог, которого больше всего почитают даны, а ирландец назвал норвежцев Дублина «племенем Тора». Его культ в IX и X веках стал еще более распространенным, так что с приходом христианства именно Тор стал главным соперником и противником Христа. Ярким свидетельством почитания Тора является огромное количество личных имен с элементом «Тор-», особенно в Норвегии и Исландии. Многие названия мест в этих странах также хранят имя Тора.

Тор был небесным божеством и прежде всего — богом грозы. Он владел молотом, который символизировал молнию, и, как и у Зевса, его культ был связан с дубом. Моряки молились ему, как богу грозы, который может послать хорошую и плохую погоду; крестьяне обращались к нему с просьбой о плодородном дожде (особенно в Швеции). Как и другие небесные боги, Тор был хранителем закона и справедливости в обществе. На священных кольцах, хранившихся в его храмах, приносились клятвы, и исландский альтинг всегда открывался в четверг — день Тора. Тор также играл важную роль в семейных обрядах и был защитником отдельных людей: его символ, молот, использовали при благословении невесты, новорожденного и погребального костра. Маленькие молоточки были очень популярны в качестве амулетов; на памятных камнях нередко писали формулы, прося благословения Тора; иногда на них изображался знак молота. Считается, что свастика и топор также были символами его могущества.

В мифах Тор фигурирует как победитель великанов, огромный, могучий воин, который сокрушает гигантов одного за другим ударами своего молота; он пытается бороться с гигантским Мировым Змеем, которого вытащил на удочке из океана (рис. 82). В скандинавской мифологии чудовищные волки, змеи и драконы были символами зла и хаоса; их нападения угрожали упорядоченному миру богов и людей, и в конце концов им суждено его уничтожить. Поэтому любого бога или героя-человека, который убивал или связывал чудовище, считали могущественным защитником человечества; его подвиги имели религиозное значение и были достойным предметом для поэзии или изобразительного искусства. Тор, который превосходил всех остальных как неутомимый истребитель великанов, был богом, могущество которого больше всего охраняло людей от сил зла.

Характер Одина (рис. 83) был гораздо более сложным, и различные его аспекты отражаются во множестве имен и эпитетов, — более 150! — которыми награждают его скандинавские поэты. Его главное имя — Один или Водан — помогает понять суть его природы: оно связано с прилагательным, означающим «бешеный, сумасшедший». Точно так же Адам Бременский, писавший о шведском язычестве примерно в 1070 году, кратко замечал: «Wodan, id est Furor» [Водан, то есть Ярость]. Мифы и легенды говорят нам, что он был одарен тремя видами безумия — безумием воина в битве, безумием погруженного в экстаз провидца и безумием поэта.

Как бог войны, Один владел копьем; его сопровождали пожиратели падали — вороны, волки и орлы. Он получал удовольствие, сея раздоры, и под его влиянием люди забывали самые святые узы родства и свойства и начинали убивать друг друга. Некоторые знатные герои были его любимцами: он открывал им секреты стратегии и давал волшебное оружие. Другим воинам, берсеркам, он внушал такое безумие, что они сражались как дикие звери и, несмотря на свою наготу, уберегались от ран. Один повергал своих врагов в панику или нечто вроде паралича, который назвали «оковы боя»; видимо, поэтому одним из символов Одина был узел в виде тройного треугольника (рис. 89). Однако милость бога войны была ненадежной: рано или поздно он покидал своего почитателя, посылая его на смерть. Поэтому Один был еще и богом смерти — во всяком случае, насильственной; его посланницами были валькирии, «выбирающие мертвых», которые одним даровали победу, а других призывали с поля боя в мир иной. Говорили, что убитые посвящены Одину и что после смерти они попадают в Валгаллу, «чертог убитых», о котором будет подробнее рассказано ниже. Отношение к такой судьбе было двойственным: большинство поэтов называют такую смерть славной, но некоторые скорбят о том, что бог награждает своих почитателей смертью.

Один также был богом мудрости, прежде всего оккультной мудрости провидцев и колдунов; он превосходно владел рунической магией и всевозможными заклинаниями. Он мог вызывать умерших из могил, возвращать к жизни тех, кто висел на виселице, и заставлять их прорицать будущее.

Его конь Слейпнир (часто говорили, что у него восемь ног!) мог везти человека по воздуху или переправлять вниз, в загробный мир. Один мог менять свой облик; дух его бродил по миру в виде птицы или зверя, в то время как тело оставалось на месте, как будто он заснул или умер. Его магическая мудрость была завоевана ценой множества страданий — согласно одному преданию, он потерял глаз; согласно другому, провисел в течение 9 дней на дереве в качестве человеческой жертвы, «посвященный Одину, в жертву себе же». Из таких мифов очевидно, что Один был покровителем и божественным первообразом провидца и мага, прежде всего такого, который (как шаманы арктических областей Европы и Азии в наше время) должен был проходить ужасные инициации и общаться с иными мирами путем экстаза и медиумического транса.

В скандинавской мифологии поэзия изображается в весьма конкретной форме — как священный мед. Первоначально его варили все боги, но потом он попал в руки карликов и гигантов, и именно Один вырвал его из их рук и вернул богам и людям. Кажется странным, что это воззрение на поэтическое вдохновение как на некое мистическое опьянение пришло к нам от скандинавских скальдов — ведь в их поэзии нет совершенно ничего экстатического. Возможно, миф этот очень древний и первоначально относился к религиозным песнопениям, и в этом случае он также отражает роль Одина как хозяина тайных искусств. Как бы то ни было, среди скандинавских поэтов миф о меде поэзии пользовался огромной популярностью и, соответственно, почитание Одина заставляло скальдов восхвалять его за счет других богов.

Почитание Одина очень ясно проявляется в писаниях Снорри: для него Один — повелитель всех богов, творец человечества, правитель неба и земли, который, когда приблизится конец мира, поведет дружину избранных героев на войну против сил зла и героически погибнет в битве с чудовищным волком (рис. 8). Тем не менее вполне вероятно, что культ Одина в основном был свойственным нескольким классам людей — князьям-правителям и служившим им поэтам, тем, кто был посвящен в эзотерические мистерии или состоял в отряде воинов, посвятивших себя божеству. Мог он проявляться и в особых обстоятельствах на войне.

Третьим главным богом был Фрейр (рис. 84), самый выдающийся из целой группы мужских и женских божеств, ведавших миром и изобилием, а также плодородием людей, животных и растений. Отцом Фрейра был Ньерд, бог богатства и мореплавания; его сестрой-близнецом — богиня любви Фрейя, а в некоторых источниках она называется и его женой. Единственный дошедший до нас миф о Фрейре рассказывает о его любви к Герд — прекрасной великанше, которую его вестник пытается вызвать из мира иного. Очевидно, этот миф символизировал оплодртворение земли теплом солнца. Сохранилось значительное количество листков тонкой золотой фольги, где вычеканены фигуры обнимающихся или, может быть, в некоторых случаях танцующих мужчины и женщины (рис. 85). Иногда считают, что они изображают брак Фрейра и Герд, хотя их находят во множестве различных регионов, и нередко они древнее, чем эпоха викингов, так что вряд ли всегда и везде изображают одну и ту же пару. Однако эти амулеты несомненно символизировали любовь, брак и плодородие, словом, все то, что в эпоху викингов находилось под покровительством Фрейра. Особенно он почитался в Швеции; там наиболее распространены географические названия, где фигурирует его имя. Часто они относятся к полям и лугам, подчеркивая таким образом важность его культа для общин земледельцев.

Древнейшие места религиозного культа находились на открытом воздухе, в священных рощах и лугах, перед скалами и холмами или на берегах болотистых озер, куда бросали приношения. Многие области в Скандинавии изобилуют такими географическими названиями, как Луг Одина, Поле Одина, Скала Тора, Поле Фрейра и тому подобными. Помимо мест, посвященных какому-то отдельному богу, были и многие другие священные места; возможно, они считались жилищами богов или добрых духов, даже если не давали определенного имени. То же самое можно сказать и о некоторых скалах, колодцах и других природных объектах, которым отдельные семьи приносили жертвы. Следы этого обычая мы находим во многих сагах, а также в жалобах христианских проповедников и законодателей. Долгое время после обращения в христианство люди все еще верили, что «добрые духи земли» живут в рощах, холмах или водопадах, и женщины продолжали собираться у пещер и курганов и ели пищу, которую предварительно посвящали духам.

Есть много указаний на то, что викинги и за пределами Скандинавии почитали богов на открытом воздухе. Например, у викингов Дублина была роща из огромных дубов и других деревьев, которую назвали рощей Тора; ее сжег король Бриан Бору. В России, согласно византийскому императору Константину Багрянородному, шведы приносили в жертву птиц на острове посреди Днепра, «так как там стоит громадный дуб». Из увлекательного рассказа Ибн Фадлана о молитве купца-«руса» не вполне понятно, находились ли все эти идолы и столбы вне дома, однако отсутствие каких-либо упоминаний о постройках делает это весьма вероятным.

Культовые места на открытом воздухе на родине викингов, в Скандинавии, могли быть значительно более сложными. Одним из типов святилища было Vё — открытое пространство, отгороженное какой-либо оградой, например канатами или частоколом. Эту священную землю нельзя было осквернять кровопролитием и вносить туда оружие. Ve могло быть достаточно большим, если судить по тому, что ученые считают остатками памятника такого типа, воздвигнутого датским королем Гормом Старым, который царствовал в Еллинге и умер около 940 года. Сооружение представляло собой искусственный холм с двойной погребальной камерой (возможно, для самого Горма и его супруги); к югу от холма находилось несколько стоячих камней. Высказывалось предположение, что первоначально камней было около 200 и они огораживали узкое пространство в форме буквы «V» длиной около 200 метров. Археолог, который вел раскопки, пришел к выводу, что это и есть ve — священная ограда для общественного культа. Однако, чтобы подтвердить эту гипотезу, нужны дальнейшие раскопки, поскольку, согласно другой теории, эти камни всего лишь надгробные памятники, такие, какие иногда ставили вокруг могил.

Весьма спорно, что у викингов существовали настоящие храмы (в отличие от небольших святилищ, где могли храниться статуи и другие священные предметы). Во многих письменных источниках сведения о них есть, однако археология этого не подтверждает.

Возможно, средневековых авторов ввела в заблуждение христианская практика религиозного культа, когда верующие собираются внутри особых зданий. Языческие способы жертвоприношения (которые будут описаны ниже), очевидно, проводились на открытом воздухе, однако следовавший за ними общий пир, конечно, было удобнее проводить под крышей, особенно в плохую погоду. Известно, что подобные пиры устраивались на фермах местных вождей и богатых людей, и весьма вероятно, для них не строили специальных помещений, а использовали главную комнату обычного дома. Хотя в этом отношении рассказы о «храмах» эпохи викингов в сагах, очевидно, неточны, в них, тем не менее, содержатся интересные детали. В «Саге о Людях с Песчаного Берега» так описывается воздвигнутый исландским поселенцем «храм» Тора:

«Это был большой дом. В боковых стенах, ближе к углам, были проделаны двери. Внутри стояли столбы почетной скамьи; они были закреплены гвоздями; гвозди эти звались «боговыми». Внутри капища было большое святилище. В помещении была постройка вроде хора в нынешних церквах, и там посреди пола стоял жертвенник, как алтарь в церкви. Поверх него лежало незамкнутое кольцо весом в двадцать эйриров.[33] На нем следовало приносить все клятвы. Кольцо это годи[34] капища должен был надевать на руку на всех сходках. На жертвеннике также должна была стоять жертвенная чаша с прутом наподобие кропила. Им следовало разбрызгивать из чаши ту кровь, что звалась «долей», — то была кровь умерщвленных животных, принесенных в жертву богам. Вокруг жертвенника в задней части капища стояли боги».[35]

Снорри также дает описание «храма» в Трондхейме в Норвегии в X веке, в котором встречаются многие из этих деталей. Во время праздника туда собирались все местные крестьяне; они приносили с собой достаточно еды и питья, чтобы хватило на весь праздник, а также скот и лошадей для жертвоприношения. Кровь собирали в чаши и разбрызгивали по всему зданию, как внутри, так и снаружи, и на всех людей. Мясо варили в котлах, стоявших на огне в середине храма, и люди собирались вокруг них и пировали. Вождь, проводивший жертвоприношение, освящал мясо и напитки, пирующие передавали друг другу роги над огнем для торжественного питья. Первый тост был за Одина, победу и успех короля, второй — за Ньерда и Фрейра, за добрую жатву и мир, затем следовал «тост вождя», потом тост за умерших родичей.

Древнейшее описание изображения божества дает путешественник X века Ибн Фадлан: «высокая воткнутая деревяшка, у которой лицо, похожее на лицо человека»; перед ней викинг падал ниц и приносил ей жертвы. Тот исландец, который построил описанный выше «храм», привез с собой из Норвегии «столбы для почетной скамьи», на которых было вырезано изображение Тора. Соблазнительно было бы предположить, что на столбе не просто были вырезаны сценки из жизни Тора, как это могло быть, например, на деревянных панелях в зале, а сам столб символизировал тело божества, как это было в случае с идолами, упомянутыми у Ибн Фадлана.

Различные пассажи у Снорри и в других сагах описывают внешний вид более сложных изображений. Они также были сделаны из дерева, очевидно в натуральную величину, стояли на пьедесталах или платформах или сидели в колесницах. Идолы были украшены золотом и серебром, одеты в браслеты, а в одном случае говорится, что на изображении богини было льняное покрывало. Идолы можно было выносить из храма: Снорри рассказывает о том, как пустую внутри статую Тора с молотом в руке вывезли на поле тинга на платформе. Этот идол ежедневно получал приношения из хлеба и мяса, и, когда христианский король Олав Святой разбил статую, из нее побежали змеи, лягушки и крысы, которые растолстели, питаясь приношениями.

В поздних сагах мы читаем более сложные описания норвежских идолов:

«Тор сидел посредине. Он был наиболее почитаем. Он был огромный и весь украшен золотом и серебром. Тор сидел в колеснице, и вид у него был самый великолепный. Перед ним были запряжены два козла, прекрасно сработанных. И колесница, и козлы были на колесах. Веревка вокруг рогов козлов была из плетеного серебра, и все это было великолепнейшей работы».

В другой саге рассказывается история, хотя и шутливая, которая, по-видимому, сохраняет подлинные традиции культа. Там говорится, что в Швеции в конце X века деревянный идол Фрейра возили в повозке от фермы к ферме; его сопровождала вполне живая женщина, которая ехала рядом и которую называли «супругой Фрейра». Вся церемония происходила осенью; ее целью было благословение урожая следующего года. Когда статуя прибывала в дом крестьянина, ее встречали пиром. Все это очень напоминает обряды, проводившиеся датскими племенами в I веке н. э. в честь богини Нерты: символизировавшие богиню предметы возили в повозке по поселениям. Возможно, существовала длительная традиция культов богов и богинь, связанных со священными процессиями; не исключено, что небольшая, но покрытая сложнейшим орнаментом повозка из относящегося к IX веку погребения в Усеберге (см. вклейку) была предназначена именно для такого ритуала.

Из различных источников можно извлечь еще несколько деталей, относящихся к религиозным церемониям. Представляется, что культ Фрейра в Упсале подразумевал какие-то драматические представления с хлопками, «недостойным мужа звоном колокольчиков» и «женственными движениями». В шведском храме Тора находились огромные, тяжелые бронзовые молоты, чьи удары имитировали удары грома. Естественно, обряды сопровождались песнопениями и обращениями к богам; возможно, они напоминали некоторые отрывки из исландской поэзии конца X века, где Тор восхваляется за то, что истреблял гигантов и великанш (рис. 87): «Ты сломал члены Лейкн, ты сокрушил Тирвальди, ты поразил Старкада, ты попирал погибшего Гьялпа», а также: «Твой молот раздробил череп Кейлы, ты смолол в кусочки Кьялланди, ты убил Лут и Лейди, ты пустил кровь Бусейре, ты не давал покоя Хенгьянкьяпте; еще раньше погибла Хюррокин, и еще раньше вся жизнь покинула темного Сивора».

Самый драматический рассказ современника о языческом храме принадлежит перу Адама Бременского и содержится в его «Истории гамбургских архиепископов», написанной около 1070 года. Хотя к тому времени Дания, Норвегия и Исландия уже были христианскими, в Швеции язычество все еще процветало бок о бок с новой религией. Центром его был покрытый золотом храм в Старой Упсале, где, согласно Адаму, стояло три идола: в середине на троне восседал Тор со «скипетром» (молотом?), рядом с ним находился вооруженный Один, а с другой стороны — Фрейр, который, как «бог мира и чувственных наслаждений», был показан с огромным фаллосом. Тору приносили жертвы в минуты опасности голода или чумы, Одину — во время войны, а Фрейру — при праздновании свадеб.

Кроме того, Адам говорит, что каждые 9 лет отмечался большой праздник, который длился 9 дней, и на него со всей Швеции собирались люди с дарами. Христианам, которые отказывались являться на этот праздник, приходилось откупаться, платя штраф. В жертву на этом празднике приносили 9 человек и по 9 самцов от многих видов животных, в том числе собак и коней; кровь приносили в жертву богам, а тела вешали на ветви деревьев в близлежащей роще, каждое дерево в которой из-за крови жертв считалось священным. Адам говорит, что один христианин, который рассказывал ему об этом, видел, как там одновременно висели 72 трупа (рис. 88).

Практика человеческого жертвоприношения имела у германских народов долгую историю. Тацит, Иордан, Прокопий и другие авторы часто упоминают о племенах, у которых в различные периоды — от I до VI века н. э. — захваченных в битве пленных приносили в жертву своему богу войны. Неоднократно говорится о том, что жертв, вместе с захваченным оружием и другими приношениями, вешали на деревьях; в других случаях их бросали в реки и болота, подтверждением чему служат кучи костей и доспехов, обнаруженные в торфяных болотах Дании.

В эпоху викингов упоминания о человеческих жертвах становятся реже, однако их, тем не менее, достаточно, чтобы подтвердить рассказ Адама о церемониях в Упсале; помимо ценных данных, которые дают нам арабские авторы, в одной из исландских саг мимоходом упоминается, что «язычники приносят в жертву худших людей, бросая их с утесов и скал». В другой говорится, что некоторых преступников приговаривали к «принесению в жертву» и ломали им спины на камне в священном месте, посвященном Тору. Более того, есть предания о полулегендарных королях, которые погибли при обстоятельствах очень напоминающих ритуальное убийство. Самый очевидный случай произошел с норвежским королем Викаром, которому по жребию выпало быть принесенным в жертву Одину. Он надеялся избежать своей участи, подготовив фальшивый обряд. Викар встал на деревянную колоду под самой тонкой ветвью можжевельника, надев себе на шею свисавшую оттуда петлю из кишки теленка, а его самый верный дружинник приготовился ударить его тоненькой камышинкой. Однако камышинка внезапно превратилась в копье, а кишка теленка — в прочную веревку; колода выпала у него из-под ног, а ветка взлетела вверх, так что он погиб, пронзенный копьем и повешенный одновременно. Такая сцена явно указывает на культ Одина — бога повешенных; сцена на одном из камней с Готланда (рис. 89) изображает символ Одина — тройной треугольник, а рядом — повешенного, на которого вот-вот сядет смотрящая вниз птица. Группа воинов держит другую птицу, возможно также предназначенную в жертву.

Повешение животных в роще Упсалы отнюдь не уникально; один арабский автор упоминает о повешении животных среди шведов в России, в то время как другой описывает похожий обычай насаживания трупа на шест — или целиком, как в Хедебю, или одной головы, как среди русских шведов. Насаживание на шест конской головы встречается и в исландских сагах в качестве ритуала проклятия или оскорбления врага. Однако наиболее обычной была форма жертвоприношения, когда животное освящали, убивали, а затем поедали во время пира.

Такие кровавые ритуалы не должны заставить нас забыть о других, менее драматичных церемониях, которые, безусловно, были частью повседневной жизни сельских общин. Очевидно, например, что пахота, сев и жатва должны были сопровождаться надлежащими обрядами для обеспечения плодородия. Однако, чтобы понять, какими могли быть эти обряды, мы должны обратиться к народным обычаям более позднего времени, таким, какие еще на памяти старожилов проводились в Швеции. Во время весенней пахоты жена крестьянина приносила в поле немного эля и большой пирог или хлеб, оставшийся от рождественской выпечки. Пахарь и животные в упряжке съедали по кусочку пирога, а остаток растирали в крошки и смешивали с посевным зерном. Эль также разделяли на три порции: одну выпивал крестьянин, другую выливали на лошадей, а третью — на плуг. Первые три борозды надо было провести так, чтобы комья земли были повернуты к солнцу; шеи и лбы лошадей натирали землей. Когда работа заканчивалась, все инструменты украшали венками из цветов. Подобные обычаи, конечно, должны были существовать и в эпоху викингов, хотя, в отличие от крупных общественных праздников и жертвоприношений, никаких рассказов о них не сохранилось.

Один из аспектов частной религиозной жизни — а именно использование амулетов — оставил множество следов. В сагах иногда говорится о том, что люди носят в кошельках небольшие изображения богов из слоновой кости или серебра и поклоняются им. Многие из таких статуэток дошли до нас. Одна из них, обнаруженная в Швеции, изображает обнаженного мужчину с браслетом на руке, сидящего на корточках, с поднятым фаллосом; судя по последнему признаку, это, скорее всего, Фрейр (рис. 84). Другая, обнаруженная в Исландии, — это, несомненно, Тор, восседающий на троне с довольно странным молотом в руке (рис. 90). Обе статуэтки сделаны из бронзы, и на обеих бог носит отчетливо показанные усы и бороду и одет в коническую шапочку. Есть еще костяная фигурка из Лунда, по которой трудно сказать, что это за бог (рис. 91), а также странное норвежское изображение зверя, сидящего на троне, — возможно, это тоже амулет. Следует заметить, что сидящая на корточках фигурка, обнаруженная среди игральных фигурок в исландском погребении, сжимает свою бороду тем же жестом, что и статуэтки богов (рис. 76), так что, возможно, это тоже амулет, который лишь случайно оказался среди игральных фишек.

Едва ли не самым популярным амулетом был молот Тора (рис. 94). Было обнаружено более 40 таких молотов; в основном они датируются концом X или началом XI века. Обычно у них есть петелька, за которую их можно подвесить, а иногда также цепочка или кольцо. Размер их может быть разным — от 2 до почти 8 сантиметров; материал и качество тоже разное — от самого простого, ничем не украшенного железа до изящно обработанного серебра или бронзы, украшенного головкой, похожей на птичью. Молоты носили как мужчины, так и женщины — их находят в могилах и тех и других; еще чаще их находят на месте домов или похороненными в составе клада, возможно, как магическая защита против воров.

Возможно, популярность молотов Тора стимулировалась христианским обычаем ношения миниатюрных крестиков. И то и другое продавали бок о бок, поскольку в форме ювелира, обнаруженной в Ютландии, можно было отливать как молоточки, так и крестики. В Исландии был найден бронзовый предмет, который, если его подвесить за голову зверя на одном конце, выглядел как молоточек, а с другой стороны напоминал крест; более того, в нем было вырезано отверстие в форме креста (рис. 92). Можно вспомнить о мировоззрении исландца Хельги Тощего, человека со смешанными верованиями, который, хотя и был христианином, все-таки взывал к Тору на море и во время опасности.

Отдельные скандинавы могли с большим энтузиазмом поклоняться одному богу, чем другому, однако, когда люди собирались на общие церемонии и праздники, многие боги почитались бок о бок. Содержание в порядке главного храма в округе было долгом местного вождя; помогали и другие семьи, вносившие свои взносы. Судя по всему, на жертвоприношениях и религиозных праздниках всегда председательствовал вождь (или король), по крайней мере в Норвегии и Исландии. В Швеции же, с другой стороны, мог существовать класс профессиональных служителей культа, поскольку Адам Бременский упоминает о «жрецах» в храме Упсалы; действительно, вполне естественно предположить, что для такого масштабного культа, как тот, что он описывает, действительно были необходимы профессиональные жрецы. Точно так же Ибн Русте, говоря о шведских торговцах в России, упоминает и о профессиональном жречестве:

«Есть у них аттиба (знахари), из которых иные повелевают царем, как будто бы они их начальники. Случается, что они приказывают принести жертву творцу их тем, чем они пожелают: женщинами, мужчинами, лошадьми. И если знахари приказывают, то не исполнить их приказания никак невозможно. Взяв человека или животное, знахарь накидывает ему на шею петлю, вешает жертву на бревно и ждет, пока она не задохнется, и говорит, что это жертва богу».

В Дании также были свои языческие жрецы, чей ранг зафиксирован на их надгробных памятниках; наиболее ясная информация содержится на камне из Снольделева, на котором начертаны религиозные символы (свастика и переплетающиеся роги для питья) и написано: «Камень Гунвальда, сына Роальда, туда в Салхауге». Слово «тул» встречается и в других местах; оно может значить что-то вроде «предсказатель» или «произносящий заклинания».

На более низком уровне существовали люди, которые жили тем, что применяли свои волшебные чары. В сагах встречается множество упоминаний о том, как какого-нибудь мужчину или женщину нанимают для совершения различных магических или гадательных обрядов — от поисков потерянных вещей или предсказания урожая до черной магии и вызывания бури. Многие из этих историй могут быть сплошной выдумкой, однако другие выглядят вполне правдоподобно и, видимо, основаны на реальных обычаях.

Очень часто говорится, что знахарь или провидец — «финн», то есть принадлежит к племени лапландцев, которые, вероятно, были аборигенами северной Скандинавии, и вполне возможно, что некоторые из них действительно зарабатывали на жизнь, получая от соседей-скандинавов плату за свое искусство.

Среди таких людей были женщины-прорицательницы, которых называли вёльвами; этот термин встречается как в поэзии, так и в прозе, и женщины, которых так называют, являются не «финками», а скандинавками. Во многих сагах говорится о том, как они путешествовали с фермы на ферму, иногда группами, и отвечали на вопросы о будущем. Перед тем как дать ответ, вёльва входила в транс, иногда сидя на высокой платформе; ее ассистенты при этом исполняли песнопения и заклинания. Самый полный рассказ о таком «сеансе» содержится в «Саге об Эрике Рыжем», созданной в конце XIII века, где описываются события в гренландском поселении в начале XI века. В контексте саги этот эпизод, конечно, может быть выдумкой, однако рассказ автора явно показывает, что он должен был много знать о таких процедурах.

В саге говорится, что в гренландском поселении была вёльва, которая ходила по домам зимой и отвечала на вопросы о следующем годе или о судьбе отдельных людей, и в ее честь устраивали пиры. Однажды в голодный год ее пригласили в один дом, где для нее приготовили высокое сиденье с подушкой из куриных перьев:

«На ней был синий плащ, завязанный спереди ремешками и отороченный самоцветными камушками до самого подола. На шее — стеклянные бусы, а на голове — черная смушковая шапка, подбитая белым кошачьим мехом. В руке она держала посох с набалдашником, оправленным желтой медью и усаженным самоцветными камушками. Пояс у нее был из трута, а на поясе висел большой кошель, в котором она хранила зелья, нужные для ворожбы. Она была обута в мохнатые башмаки из телячьей кожи, и на них были длинные и крепкие ремешки с большими пряжками из желтой меди. На руках у нее были перчатки из кошачьего меха, белые и мохнатые изнутри».

Вёльву почтительно приветствовали и попросили «окинуть взглядом стада, домочадцев и дом». Для нее приготовили специальную еду — кашу на козьем молозиве и блюдо из сердец животных всех доступных видов. На следующий день, приготовляясь пустить в ход свои заклинания, она потребовала себе в качестве помощницы какую-нибудь женщину, которая знала бы, как читать некоторые заклинания для вызывания духов; с трудом такую женщину удалось найти. Вёльва поднялась на платформу, вокруг которой женщины встали в круг, и «сеанс» начался. Когда песнопения закончились, она предсказала наступление лучших времен, ответила на вопросы, а затем ушла на другую ферму.

В этом описании как платформа, так и пение, вызывание духов и сложный костюм из шкур зверей напоминают шаманские ритуалы, в то время как узорчатый жезл с набалдашником изображался в руках некоторых датских фигурок из золотой фольги еще в VI веке (рис. 93). Такие магические обряды (и другие, более зловещие, о которых источники говорят лишь намеками) некоторым образом были связаны с культами Фрейи и Одина, которые, как говорили, оба занимались магией.

Дать общий очерк представлений викингов о смерти, о том, как они поступали с мертвыми, — очень сложная задача, вне зависимости от того, подходить ли к ней с археологической или с литературной стороны. На практике обычаи были очень разными. Даже самый распространенный обычай — класть с умершим в могилу его личные вещи — был отнюдь не всеобщим: это было принято у шведов и норвежцев, но не так часто встречалось у датчан.

Основными обрядами погребения были ингумация и кремация, однако и в том и другом случае существовали различные варианты. При ингумации тело обычно укладывали прямо в землю, в естественной скорченной позе; иногда можно предположить, что тело было покрыто плащом или лежало на подушках. На умершем была обычная одежда и украшения; вокруг тела сложено оружие, инструменты и другие вещи. Нередко могилу ничем не отмечали, но в некоторых случаях ее покрывали земляным или каменным курганом; вокруг нее могли устроить ограду из стоячих камней в форме круга, квадрата, треугольника или корабля (см. вклейку). Но тело могли положить и в гроб с небольшим количеством инвентаря или вообще без него; такими были могилы на городских кладбищах Бирки и Хедебю, где этот обычай мог распространиться под чужеземным влиянием. Сложнее был способ погребения, популярный среди более состоятельных шведов (так обычно хоронили мужчин): сооружалась специальная деревянная погребальная камера, в которую помещали тело и различные вещи, принадлежавшие умершему; зачастую там, у входа, клали трупы коней и собак. Этот обычай шведы принесли с собой в свои русские поселения; видимо, именно об этом говорит Ибн Русте, когда рассказывает о «русах»:

«Когда у них умирает кто-либо из знатных, ему выкапывают могилу в виде большого дома, кладут его туда и вместе с ним кладут в ту же могилу его одежду и золотые браслеты, которые он носил. Затем опускают туда множество съестных припасов, сосуды с напитками и чеканную монету. Наконец, в могилу кладут живую любимую жену покойника. После этого отверстие могилы закладывают, и жена умирает в заключении».

Хотя последняя деталь может показаться сенсационной, отчасти она подтверждается находкой камерной гробницы в Бирке, где были обнаружены тела двух женщин; одна была погребена в обычном положении, а другая лежала скорчившись; это заставляет предполагать, что вторая женщина была погребена заживо. Возможно, она была рабыней, которая сопровождала свою госпожу. Почти столь же примечательным был обычай убивать рабыню, которую затем хоронили или сжигали вместе с хозяином. Этот обычай у шведов в России подробно описывает Ибн Фадлан. В исландских стихотворениях и сагах есть некоторые намеки на это, а также на обычай «сати», убийства жены, которая должна была сопровождать своего супруга в могилу. Однако такие обычаи не могли быть распространены на родине викингов, в Скандинавии, настолько, насколько, по словам арабских авторов, они были распространены в России. В противном случае их следы чаще обнаруживали бы археологи. Возможно, в силу того, что у рабо-торговцев-«русов» под рукой было достаточно женщин, которых можно было использовать для этого обряда, он обходился им дешевле, и они могли не отказывать себе в том, что в других местах было редкой роскошью.

Самой живописной формой погребения была та, когда тело клали в корабль и в изобилии снабжали его едой, оружием, инструментами и домашней утварью; корабль полностью оснащали. Животных (прежде всего собак и коней) приносили в жертву и клали их трупы рядом с умершим. Наконец, все это старательно хоронили под курганом или в яме ниже уровня земли. Сначала мы находим этот обычай в Швеции; он засвидетельствован еще до начала эпохи викингов и был привилегией нескольких очень богатых семей. В Венделе и Вальсгерде есть несколько таких погребений, которые относятся к эпохе от 600-го до 1000-го или 1100 года. Здесь поколение за поколением главу семьи хоронили одним и тем же образом: он сидел или лежал на корме лицом к целой груде добра, сваленной на носу корабля. Рядом с ним или даже у него в руках было оружие. Принесенных в жертву коней и лошадей укладывали парами внутри или снаружи корабля. Этот удивительный консерватизм тем более бросается в глаза, что в то время обычным обрядом погребения в этих местах была кремация, даже тогда, когда христианство достигло здесь своего полного могущества. Очевидно, что в этих двух семействах существовала весьма прочная фамильная традиция.

В Норвегии, прежде всего в Гокстаде и Усеберге, также встречаются богатые княжеские погребения в кораблях, где тело лежит на кормовой части палубы, на ложе в небольшой постройке, напоминавшей палатку. Вместе с умершим было захоронено огромное количество всевозможных вещей и принадлежностей; вокруг кораблей лежали останки множества коней и собак. В Туне церемония включала отчасти кремацию, отчасти ингумацию: от тела человека остались только обугленные кости, однако сам корабль не сжигали. Однако в Норвегии, в отличие от Швеции, мода на погребения в кораблях в эпоху викингов быстро распространилась во всех слоях общества. Было найдено около 1000 таких могил как в самой Норвегии, так и в поселениях, хотя, конечно, во многих случаях «корабль» представлял собой всего лишь небольшую лодку. Бревна почти всегда сгнивали, однако ряды заржавленных скоб все же свидетельствуют о наличии корабля.

Наконец, следует упомянуть и об уникальном погребении в лагере Фюркат, где тело женщины было положено в колесницу — интересная параллель к одному пассажу в «Старшей Эдде», где рассказывается, как Брюнхильд положили в крытую повозку и собирались сжечь на костре и как потом она поехала в этой колеснице по дороге в загробный мир.

Другим основным обрядом погребения была кремация, которая, как утверждает Снорри, характерна для почитателей Одина:

«Один… постановил, что всех умерших надо сжигать на костре вместе с их имуществом. Он сказал, что каждый должен прийти в Валгаллу с тем добром, которое было с ним на костре… В память о знатных людях надо насыпать курган, а по всем стоящим людям надо ставить надгробный камень… Люди верили тогда, что чем выше дым от погребального костра подымается в воздух, тем выше в небе будет тот, кто сжигается, и он будет тем богаче там, чем больше добра сгорит с ним».

Кремация была распространена во всех скандинавских странах. Обычно само сожжение происходило не на том месте, где затем хоронили тело, и, когда огонь догорал, все небольшие остатки — обугленные кости человека и животных, уголь, пепел и обгоревшие кусочки металлических вещей — приносили на место погребения и рассыпали там ровным слоем на площади 1–2 квадратных метра. Более крупные предметы, такие, как мечи, топорища или шишки от щитов, могли сложить в центре, иногда на котле или под ним. Нередко эти предметы нарочно повреждали, сгибая их, пока они были еще горячими. Потом останки покрывали слоем земли, над которым могли воздвигнуть курган из камней или земли. Как и в обычных погребениях, количество вещей и животных, которые должны были отправиться на тот свет с умершим, было различным. В некоторых кремациях находят множество скоб от лодок; хотя иногда это может быть результатом использования старых лодок в качестве топлива, очевидно, что в более богатых погребениях центром погребального костра был корабль умершего, и, возможно, в кораблях не только погребали, но и кремировали.

Наконец, из литературы мы узнаем о редком, но впечатляющем обычае: огонь разжигали прямо на борту корабля, который затем отправляли на волю волн; плывущий корабль пылал. Говорят, что таким образом был погребен бог Бальдр, а также два очень древних короля — король Норвегии Хаки и король Швеции Сигурд Кольцо, которые жили (если только они вообще не персонажи легенд) задолго до эпохи викингов. Не следует считать, что это было погребение типичное для вождя викингов.

За всеми этими различными обрядами лежали два основных представления о загробной жизни: мертвые «живут» в своих могилах, как в домах, либо «отправляются» в путешествие в мир иной. Кремация, скорее всего, соответствовала второй точке зрения (и Снорри, видимо, интерпретировал ее именно таким образом), в то время как обычные погребения, особенно в камерных гробницах и те, где умерших укладывали на ложа, больше соответствуют первой. Основная проблема касается кораблей и лошадей: были ли они просто любимым имуществом умершего, или их считали средством транспорта, которое доставит его в загробный мир? Против второго предположения может говорить то, что в некоторых случаях перевернутую лодку ставили над телом, «ставили на якорь» либо придавливали с помощью булыжника. Кроме того, в скандинавской литературе нет ясных указаний на то, что до царства мертвых можно добраться по воде, хотя часто утверждается, что умершие едут верхом или идут в Валгаллу. Между тем корабль в обычном положении, безусловно, заставляет думать о плавании, и представление о «корабле мертвых» является настолько древним и широко распространенным, что было бы просто невероятно, если бы оно не играло никакой роли в верованиях народа мореходов, каким были древние скандинавы.

Обращаясь к скандинавской литературе, мы сталкиваемся с некоторой двойственностью. В большинстве саг умершие изображаются «живущими» в своих курганах, а иногда внутри какой-то священной горы; они окружены сокровищами и оружием и готовы сражаться с теми, кто нарушит их покой. Злодеи могут выходить из своих могил по ночам и бродить по земле, убивая людей и скот, пока такого «зомби» не обезглавят или не сожгут. С другой стороны, благожелательно настроенные покойники могли помогать и приносить удачу живым. В мифах и поэмах, напротив, гораздо больше говорится о далеком загробном мире — о мрачном царстве богини Хель и рае Одина — Валгалле. Валгаллу изображали как огромный пиршественный чертог, в котором валькирии и герои древних легенд приветствовали благородных воинов, любимцев Одина; здесь избранным предстояло пировать до конца света. Эта идея прекрасно выражена в трех стихотворениях X века. Стихотворение, созданное в память о короле Эйрике Кровавая Секира (умер в 954 году), начинается с того, что Один предчувствует прибытие гостя-героя:

Странен сей сон — сказал Один, — будто встал я до свету убрать Валгаллу для павших воинов. Велел я эйнхериям живей подыматься, скамьи застилать и мыть чаши. Вином валькирии вождя встречают.

Сцены с камней Готланда могут отражать то же представление. На двух из них (например, на рис. 95) на верхних панелях показан человек на восьминогом коне, который приближается к куполообразному дому; его встречает женщина, протягивающая ему рог для питья. Определенно это умерший воин (если только это не сцена из мифа о самом Одине): он едет в Валгаллу на коне Одина Слейпнире и его приветствует валькирия. На другом изображении (см. вклейку) показана сцена, которая, возможно (хотя уверенности в этом нет), представляет погребение. Сначала показана битва — орлы разрывают мертвые тела; затем — группа воинов с опущенными мечами (в знак траура?) и восьминогий конь, на котором лежит тело — возможно, Слейпнир, везущий труп; и в-третьих — триумфальная процессия, которая может изображать вход того же человека в загробный мир. Как это нередко бывает, проблема в том, в каком ключе следует интерпретировать изображения: как религиозную символику, как легендарное повествование или как случай из реальной жизни. Тот же самый вопрос встает и относительно кораблей, которые так часто изображаются на этих камнях, которые могут быть «кораблями мертвых» или просто указанием на то, что умерший был мореходом. Однако изображение женщины, предлагающей всаднику напиток, встречается так часто, причем не только на камнях, но и в виде металлических фигурок (рис. 96), что оно должно было иметь какое-то религиозное значение; из всех известных нам женских персонажей так, скорее всего, могли изображать именно приветствующую героя валькирию.

К счастью, благодаря арабскому путешественнику Ибн Фадлану, до нас дошел весьма живой рассказ из первых рук о похоронах викинга. Ибн Фадлан интересовался такими вещами и описал церемонии, свидетелем которых он стал после кончины шведского вождя в районе Волги примерно в 922 году. Его рассказ удивительно напоминает то, что нам уже известно из археологии и литературы; в нем есть масса деталей, которые нельзя узнать ни из какого другого источника.

Вначале Ибн Фадлан подчеркивает, что виденные им похороны — удел лишь богатых; бедных людей просто сжигают в небольшой лодке, однако богатство состоятельного человека разделяют на три части — одну для наследников, другую — на одежду (и видимо, другую утварь) для умершего, а третью — чтобы приобрести эль для погребального пира. Требуется 10 дней, чтобы приготовить одежду и все необходимое. В это время умерший находится во временной могиле; рядом с ним — еда, напитки и музыкальный инструмент. В связи с этой могилой Ибн Фадлан говорит не просто о земле, но и о каком-то «дереве»; вероятно, это было нечто вроде деревянных камерных гробниц, о которых мы упоминали выше. Между тем следовало соблюсти и другой обычай: «И если умирает главарь, то говорит его семья его девушкам и его отрокам: «Кто из вас умрет вместе с ним?» Говорит кто-либо из них: «Я». И если он сказал это, то это уже обязательно, так что ему уже нельзя обратиться вспять. И если бы он захотел этого, то этого не допустили бы. И большинство из тех, кто поступает (так), девушки. И вот, когда умер этот муж, о котором я упомянул раньше, то сказали его девушкам: «Кто умрет вместе с ним?» И сказала одна из них: «Я».

С этой минуты девушку уже не оставляют одну. За ней постоянно наблюдают две другие рабыни, а она сама «каждый день пила и пела, веселясь, радуясь будущему». Между тем Ибн Фадлан наблюдал за приготовлением погребального костра. Корабль умершего вытащили из реки на сушу, подперли кольями и окружили конструкцией, похожей на большие помосты, на которые он опирался. На палубе корабля поставили палатку; люди принесли скамью и поместили ее туда. Скамью покрыли коврами и подушками из расшитого византийского шелка; это делалось под руководством «женщины, старухи, которую называют Ангел Смерти». По словам Ибн Фадлана, это была «ведьма большая и толстая, мрачная». Палатка и ложе внутри нее находят точные соответствия в погребениях в кораблях в Гокстаде и Усеберге, где тело лежало на ложе внутри небольшого деревянного сооружения, весьма похожего на палатку.

Итак, когда все было готово, умершего достали из временной могилы, сняли с него одежду, в которой он умер, и вновь одели в специально изготовленную одежду из богатого шелка с золотыми пуговицами, отороченную соболиным мехом. Тело внесли на борт корабля, в палатку, где его положили на ковры и подперли подушками.

«И принесли набид, и плод, и благовонное растение, и положили его вместе с ним. И принесли хлеба, и мяса, и луку, и бросили его перед ним, и принесли собаку, и разрезали ее на две части, и бросили в корабле. Потом принесли все его оружие и положили его рядом с ним. Потом взяли двух лошадей и гоняли их обеих, пока они обе не вспотели. Потом разрезали их обеих мечом и бросили их мясо в корабле, потом привели двух коров и разрезали их обеих также и бросили их обеих в нем (корабле). Потом доставили петуха и курицу, и убили их, и бросили их обоих в нем (корабле). А девушка, которая хотела быть убитой, уходя и приходя, входит в одну за другой из юрт, причем с ней соединяется хозяин юрты и говорит ей: «Скажи своему господину: «Право же, я сделала это из любви к тебе».

Теперь девушке предстояло сыграть главную роль в весьма любопытной символической церемонии. Какие-то люди подвели ее к чему-то наподобие дверной коробки, заранее ими приготовленной; девушка «поставила обе свои ноги на руки мужей», и трижды они поднимали ее достаточно высоко, чтобы она могла заглянуть за верх «дверей»; при этом каждый раз она что-то говорила. Затем девушке дали курицу; она отрезала ей голову и отбросила ее, и бросила тушку курицы в корабль. Ибн Фадлан попросил своего переводчика объяснить, что произошло:

«Она сказала в первый раз, когда ее подняли, — вот я вижу моего отца и мою мать, — и сказала во второй (раз), — вот все мои умершие родственники сидящие, — и сказала в третий (раз), — вот я вижу моего господина сидящим в саду, а сад красив, зелен, и с ним мужи и отроки, и вот он зовет меня, так ведите же к нему».

Очевидно, «дверная рама» символизировала барьер между этим миром и загробным; девушка, которой вот-вот предстояло умереть, могла видеть за ним рай. Убийство курицы, которое нам кажется почти случайным, становится гораздо более значимым ввиду того, что петухов и кур очень часто находят в могилах в качестве приношений, а также ввиду странной истории, рассказанной датским историком Саксоном Грамматиком о легендарном герое по имени Хаддинг. Героя провела через загробный мир таинственная женщина, которая, наконец, привела его к высокой стене, преградившей им путь. Затем она достала петуха, открутила ему голову и бросила голову и тело через стену. Петух немедленно ожил и закукарекал. Конечно, между этой легендой и обрядом, который провела девушка, должна существовать какая-то связь. Вместе они представляют живой символ обновления жизни за порогом смерти.

После этой церемонии девушку передали старухе, которую называли Ангелом Смерти, и двум ее дочерям; девушка отдала им свои ручные и ножные браслеты. Они вели ее на корабль, однако не впустили в палатку.

«И пришли мужи, (неся) с собой щиты и деревяшки, и подали ей кубком набид, и вот она пела над ним и выпила его. Переводчик же сказал мне, что она прощается этим со своими подругами. Потом дан был ей другой кубок, и она взяла его и затянула песню, причем старуха побуждала ее к питью его и чтобы войти в палатку, в которой ее господин. И вот я увидел, что она уже заколебалась и хотела войти в палатку, но всунула свою голову между ней и кораблем, старуха же схватила ее голову и всунула ее (голову) в палатку и вошла вместе с ней (девушкой), а мужи начали ударять деревяшками по щитам, чтобы не был слышен звук ее крика, при чем взволновались бы другие девушки, и перестали бы искать смерти вместе со своими господами. Потом вошли в палатку шесть мужей и совокупились все с девушкой. Потом положили ее на бок рядом с ее господином и двое схватили обе ее ноги, двое обе ее руки, и наложила старуха, называемая Ангелом Смерти, ей вокруг шеи веревку, расходящуюся в противоположные стороны, и дала ее двум (мужам), чтобы они оба тянули ее, и она подошла, держа кинжал с широким лезвием, и вот, начала втыкать его между ее ребрами и вынимать его, в то время как оба мужа душили ее веревкой, пока она не умерла. Потом подошел ближайший родственник мертвеца, взял деревяшку и зажег ее у огня, потом пошел задом, затылком к кораблю, а лицом своим…[36] зажженная деревяшка в одной его руке, а другая его рука на заднем проходе, будучи голым, пока не зажег сложенного дерева, бывшего под кораблем после того, как положили девушку, которую они убили, рядом с ее господином. Потом подошли люди с деревяшками (кусками дерева для подпалки) и дровами, и с каждым (из них) деревяшка, конец которой он перед тем воспламенил, чтобы бросить ее в эти куски дерева. И принимается огонь за дрова, потом за корабль, потом за палатку, и мужа, и девушку, и все, что в ней (находилось), подул большой, ужасающий ветер, и усилилось пламя огня, и разгорелось неукротимое воспламенение его. И был рядом со мной некий муж из русов, и вот, я услышал, что он разговаривает с переводчиком, бывшим со мною. Я же спросил его, о чем он говорил ему, и он сказал: «Право же он говорит: «Вы, о арабы, глупы»… Это он сказал: «Воистину, вы берете самого любимого для вас человека и из вас самого уважаемого вами и бросаете его в прах (землю), и съедают его прах и гнус и черви, а мы сжигаем его в мгновение ока, так что он входит в рай немедленно и тотчас». Тогда я спросил об этом, а он сказал: «По любви господина его к нему уже послал он ветер, так что он унесет его за час». И вот, действительно, не прошло и часа, как превратился корабль, и дрова, и девушка, и господин в золу, потом в (мельчайший) пепел».

Очевидно, что с Фадланом разговаривал почитатель Одина; его вера в то, что огонь может привести умершего в Валгаллу, полностью соответствует тому, о чем говорил Снорри. Способ, которым убили девушку, весьма напоминает жертву Одину, в которой сочетались повешение и удар копьем; различие может быть обусловлено полом жертвы. Самое странное во всем этом — фигура женщины, которую называли Ангелом Смерти; по-видимому, именно она руководила ритуалом и убивала главную жертву собственными руками; ее звание похоже на перевод слова «валькирия» — «Выбирающая мертвых». Конечно, не исключено, что это просто совпадение, однако возможно, что в культе Одина существовали настоящие жрицы, которые называли себя так же, как сверхъестественные богини войны — вестницы Одина. В отношении этого, как и многого другого, например ритуальной наготы (знак траура) и сексуальной стороны обряда, прямой и бесстрастный рассказ Ибн Фадлана сохранил для нас детали архаических религиозных обрядов, о существовании которых мы едва ли могли подозревать из скандинавских традиций в той форме, в которой они дошли до нас — измененные под влиянием поэзии или христианства.

Ибн Фадлан заканчивает свою историю рассказом о постройке кургана. Как и показывает археология, его строили не на том месте, где горел погребальный огонь. К несчастью, Ибн Фадлан не сообщает, положили ли пепел в курган; возможно, так и сделали, хотя известно, что в Скандинавии строили и пустые курганы-кенотафы. Последнее, что делают друзья умершего, — ставят деревянный столб с надписью, своего рода прообраз памятных камней, которые впоследствии стали столь популярными у шведов. Здесь столб ставят на сам курган, как последнюю дань вождю викингов: «Потом они построили на месте этого корабля, который они вытащили из реки, нечто подобное круглому холму и водрузили в середине его большую деревяшку хаданга (белого тополя), написали на ней имя (этого) мужа и имя царя русов и удалились».

Примечания:

3

Данегельд (датская дань) — дань, собиравшаяся в IX в. и позднее в англосаксонской Англии, чтобы откупаться от викингов.

33

Кольцо весило около 268 г.

34

Годи — в языческую эпоху человек, который заботился о месте богослужения, обладая при этом властью над близлежащей округой.

35

«Сага о Людях с Песчаного Берега» цитируется в переводе под редакцией A.B. Циммерлинга.

36

Здесь в рукописи сочинения Ибн Фадлана пропало одно или два слова.