• Главная
• Контакты
• Нашёл ошибку
• Прислать материал
• Добавить в избранное

Воинская слава скандинавов нередко затмевает тот факт, что значительная часть их богатств была, безусловно, приобретена торговлей — торговлей, основными статьями которой отчасти являлись природные ресурсы их собственных стран, но отчасти и товары, полученные в качестве дани от соседних племен, и захваченные силой рабы. Богатство, приобретенное двумя первыми способами, хорошо показано в истории одного норвежского вождя из Халогаланда, который посетил двор короля Альфреда в 870-х годах и чей рассказ о его родине и путешествиях был включен в англосаксонский перевод «Всемирной истории» Орозия. Англосаксонская форма имени этого человека — Охтхере, что соответствует скандинавскому «Оттар»; он немного занимался земледелием, разводил северных оленей, охотился на китов и моржей, собирал дань с лапландцев и также, очевидно, был купцом. «Он был очень богат тем, в чем состоит для них богатство, то есть дикими животными. Кроме того, как он ответил королю, ему принадлежало шестьсот прирученных оленей, которых он не покупал. Этих оленей они называют «храна» [северные олени]; были еще шесть «стэлхрана» [«подсадных» оленей] — они очень ценятся у финнов, так как с их помощью они заманивают диких оленей. Он был в числе первых людей этой страны: хотя у него было всего двадцать голов крупного скота и двадцать овец и двадцать свиней; а то немногое, что он пахал, он пахал на лошадях. Но доход его состоит в основном из податей, которые платят ему финны. Эта подать состоит из оленьих шкур, и из птичьих перьев, и из моржовой кости, и из канатов, сделанных из моржовой кожи, и из тюленей. Каждый платит согласно его происхождению. Самый знатный должен платить пятнадцатью шкурками куниц и пятью ездовыми оленями, и одной медвежьей шкурой, и десятью мерами пера, и шубой из медвежьей шкуры или шкуры выдры, и двумя канатами, каждый по шестьдесят локтей длиной, один, сделанный из моржовой кожи, другой — из тюленьей».[15]

Охтхере рассказал о двух своих путешествиях. Во время первого он отправился на север вдоль берега Норвегии, дальше самых северных китобойных угодий, затем на восток вдоль берега, где жили только кочевые племена, и так добрался до Белого моря. Это, как он сказал, было исследовательское путешествие, «чтобы узнать, как далеко земля простирается на северо-восток и живет ли кто-нибудь на север от этой пустыни», однако он отправился также «за моржами, потому что у них на зубах очень хорошая кость — несколько таких зубов они привезли королю — и их кожа очень хороша для канатов». Невольно возникает подозрение, что и его приезд в Англию был попыткой найти новый рынок для тех самых товаров, которые он так расхваливал: конечно, и на то и на другое был спрос. Моржовые и тюленьи канаты (их делали, срезая шкуру зверя непрерывной спиралью от загривка к хвосту) действительно были очень прочными, а моржовые клыки прекрасно заменяли слоновую кость и служили как для изготовления церковной утвари, такой, как распятия и посохи, так и для мирских вещей, таких, как ларцы и рукояти мечей.

Охтхере был явно не единственным, кто интересовался этими арктическими областями, поскольку археологические находки показывают, что норвежцы проявляли там большую активность, как до этой эпохи, так и после нее. В сагах также рассказывается о выгодной торговле шкурами на дальнем севере и о гневе местных вождей в ответ на требования Харальда Прекрасноволосого, чтобы налог с лапландцев стал королевской монополией. Могло быть и так, что Англия стала постоянным рынком сбыта для товаров из Арктики: в «Саге об Эгиле» рассказывается, что Торольв, сын Квельдульва, тоже из Халогаланда, привез груз мехов и сушеной рыбы в Англию и обменял их там на мед, пшеницу, вино и ткани.

Второе описанное Охтхере путешествие он, безусловно, должен был совершить много раз: он отправился из Халогаланда и отплыл на юг по побережью Норвегии: «На юге той страны есть торговый город [port], который называется Sciringes Heat. Он сказал, что туда можно доплыть за месяц, если каждую ночь выходить на берег и разбивать там лагерь и если каждый день будет попутный ветер, и так можно все время плыть вдоль земли… На юге от Sciringes Heal в землю входит очень большое море [Скагеррак], его нельзя окинуть взглядом… И он сказал, что за пять дней он доплыл от Sciringes Heal до торгового города, который люди называют ж/ Нжрит, он находится между вендами и саксами, и англами, и принадлежит данам».

Названия мест, приведенные в англосаксонской форме, соответствуют Скирингссалю и Хедебю; последний долго славился как первостепенный торговый центр у основания полуострова Ютландия, а первый был небольшой областью на западной стороне Осло-фьорда, где недавно в небольшой деревне под названием Каупанг действительно был обнаружен рынок того времени. Раскопки в этих местах показали, насколько хорошо известной была та дорога, по которой плыл Охтхере.

Каупанг находится у входа в небольшую бухту, которая образует прекрасную гавань, и защищен от морских набегов целым лабиринтом островков и мелких протоков в ее устье. Со стороны земли здесь нет никаких укреплений, возможно, потому, что высокие горы за поселком считались достаточной защитой. У подножия гор было разбросано несколько домиков. Между ними и берегом находился низкий покатый луг, на котором заезжие купцы могли раскинуть свои палатки. Из саг мы знаем, что ни норвежские купцы, которые плыли в Исландию, ни местные крестьяне не нуждались в постоянных постройках в торговых центрах; все, что им было нужно, это стены из торфа: когда корабль приходил, их чинили, покрывали тканью — и получалась палатка. Пока еще нельзя сказать, было ли так в Каупанге, поскольку район поселения все еще раскапывается и, возможно, будут обнаружены и другие дома.

В окрестностях поселка обнаружено много погребений, содержимое которых указывает на контакты между Каупангом и странами к югу и западу от него: франкское стекло, керамика из Рейнской области и множество предметов с Британских островов. Не обязательно это добыча разбойников: рассказы об Охтхере и Торольве показывают, что между норвежцами и англичанами могли существовать хорошие отношения — даже в Уэссексе, в то время как тот факт, что до конца X века большинство английских монет, обнаруженных в Норвегии, происходили из монетных дворов Йорка и Честера, возможно, указывает на торговлю между Норвегией и поселениями викингов в Северной Англии. Что касается ирландских предметов в Норвегии, то уже было отмечено, что вещи, относящиеся к началу эпохи викингов, — это, как правило, разбитые раки для мощей или застежки для книг, грубо приспособленные в качестве украшений для людей или лошадей. Столь неучтивое обращение с ними красочно показывает нравы захватчиков. Наоборот, в конце IX–X веках Норвегия получала множество изящных кельтских предметов из тонкой оловянистой бронзы — котлы, небольшие ведра, весы и разновесы (рис. 48, 53) — в таком прекрасном состоянии, что они, видимо, аккуратно транспортировались купцами, чей доход зависел от безопасной перевозки таких хрупких товаров.

Купцы, которые прибывали в Каупанг с дальнего севера, безусловно, встречались тут с богачами, готовыми приобрести предметы роскоши из Арктики; лишь за несколько миль отсюда находятся роскошные погребения в кораблях в Усеберге и Гокстаде, и другие могилы с богатым инвентарем также показывают, насколько зажиточным был этот регион. Другие торговцы, как и сам Охтхере, могли предпочитать отвезти свои товары южнее, в Хедебю. Было высказано предположение, что такие люди собирались в Каупанге перед тем, как отплыть целым караваном, что в кишевших пиратами морях у восточных берегов Ютландии обеспечивало им взаимную защиту.

Из этого центра торговцы южной Норвегии могли отправиться и на континент со своими собственными товарами — изделиями из железа, птичьими перьями и пухом, а возможно, и сушеной рыбой (хотя мы точно не знаем, отправляли ли норвежские рыболовы свою продукцию на экспорт в столь ранний период). Разумеется, экспортировались изделия из стеатита, который добывали в многочисленных в этих местах каменоломнях. Стеатит (мыльный камень) часто использовали для грузил, веретен, ламп, чашек, кухонных горшков и форм для отливания металла. Стеатит — очень выгодный материал: его легко резать и в то же время он очень жаропрочный. Чтобы его добыть, даже не надо было копать ямы или штреки: порода выходила на поверхность и образовывала вертикальную стенку, так что предметы можно было вырубать прямо из такой скалы. С помощью длинной стамески рабочий мог вырезать из скалы заготовку в форме, например, чашки, сделав ее несколько крупнее, чем исходное изделие, причем основание чашки находилось внутри скалы. Потом он начинал обрубать основание: получалось что-то вроде «гриба», который затем можно было выломать. Наконец, их вырезали из скалы, чашку выдалбливали, поверхность обрабатывали более тонкой стамеской и полировали шкуркой. Нередко последние стадии обработки производили уже дома, и у подножий некоторых скал и сегодня можно видеть неоконченные чашки, которые почему-либо не успели увезти (рис. 49). Стеатитовую посуду продавали в больших количествах в другие районы Норвегии, в Данию и в Исландию; Каупанг должен был быть важным центром этой торговли.

Итак, из Каупанга Охтхере отправился в Хедебю, один из самых процветающих городов северной Европы, располагавшийся на пересечении нескольких важнейших торговых путей (рис. 52). Он находился у озера близ истоков судоходной реки Шлея, у основания полуострова Ютландия; менее чем в 12 милях к западу находился Холлингстед на реке Три не, которая также была судоходной для кораблей с Северного моря. Таким образом, вся торговля между северной Францией, Нидерландами и северной Англией, с одной стороны, и Швецией, побережьем Прибалтики и Россией — с другой, проходила через Хедебю и Холлингстед. Протащить корабли несколько миль волоком было удобнее, чем проходить через проливы Скагеррак и Каттегат, кишевшие пиратами, и вдоль западного побережья Ютландии, где воды были чрезвычайно опасны для кораблей. Хедебю был удобно расположен и для сообщения по суше, поскольку он лежал на древней дороге с севера на юг, которая связывала Ютландию и Германию.

Хедебю был уже старинным поселением, когда туда прибыл Охтхере; он, возможно, существовал уже более 100 лет, хотя в первое время это был всего лишь небольшой поселок. В 808 году король Дании Годфред уничтожил славянский город под названием Рерик (возможно, вблизи современного Любека), вынудив тем самым купцов перенести оттуда свою деятельность в Хедебю (который тогда назывался Слисторп). За век поселение существенно разрослось. Позднее Хедебю был укреплен мощной полукруглой оградой, которая, как считается, была сооружена около 900 года, когда городом владели шведы. С юга он был защищен валом короля Годфреда — Даневирке. К середине X века почти вся земля внутри вала была застроена; новые дома выросли над старыми могилами и поселениями, и это был период величайшего процветания Хедебю. Постепенно город стал увядать, и после того, как в 1050 году его захватили норвежцы, а в 1066 году он был сожжен вендами, поселение было заброшено, и его роль перешла к Шлезвигу, который лежал несколько севернее.

Старейшими жилищами в Хедебю были большие бревенчатые длинные дома, но вскоре здесь появились и квадратные дома поменьше, со стороной примерно 3–4 метра, которые к X веку практически вытеснили старый тип. Некоторые из этих длинных домов стояли рядами по сторонам аккуратно построенной деревянной дороги, причем дома были отделены друг от друга огороженными дворами со своими воротами и дорожкой.

Другие постройки стояли на берегах речушки, которая протекала через главную часть города, и в таких домах были ступени, которые вели к воде. Во дворе почти каждого дома был колодец. Кроме того, в Хедебю обнаружены кладбища различных периодов со многими тысячами погребений, в том числе значительное количество погребений женщин и детей. Очевидно, часть здешних людей весь год жили в городе со своими семьями, но часть приезжала сюда в определенный сезон. Не все могилы относятся к скандинавскому типу: среди них много фризских и саксонских.

Постоянное население появилось потому, что Хедебю был не только рынком, но и центром ремесла. Ремесленники имели собственные дома. Один из древнейших домов (по найденной в нем монете он датируется серединой VIII века) принадлежал ремесленнику, после которого остались куски необработанного янтаря и несколько недоделанных бус. Кроме янтаря (как местного ютландского типа, так и импортированного с побережья Прибалтики), в Хедебю для обработки привозили и другие материалы. Среди них были рога оленей, как обычных, так и северных, из которых делали гребни, булавки, ручки ножей и фигурки для различных игр; клыки моржей; бронза, олово и свинец; большие партии железной руды (речь идет о руде высокого качества, происходившей из озер Швеции, а не о местной, низкокачественной). Были здесь и стеклодувы: в их печах находят кусочки ярко окрашенного стекла, которое использовали для бус. Много работали по металлу: археологи обнаружили значительное количество разбитых форм для отливки, которые показывают, что здесь в больших количествах изготовлялись определенные модели «черепаховидных» брошей (рис. 50), а также сложный тип трехлепестковой броши, кое-какие круглые броши, подвески (рис. 51) и фигурки. В X веке делали дорогие изделия с филигранной работой по серебру, а иногда и по золоту: это была сложная и тонкая техника. Наконец, присутствие грузил для прялок показывает, что здесь изготовлялись ткани, хотя нельзя сказать, предназначались ли они только для местных нужд. Сельскохозяйственных орудий было найдено совсем немного: судя по всему, жители покупали еду где-то еще, хотя, видимо, держали свиней.

С юга и запада в Хедебю прибывали различные товары: жернова из района Кобленца, грецкие орехи и большие двуручные кувшины из Рейнской области — в них, возможно, было растительное масло или вино, а также франкское стекло. Отсюда их импортировали в другие области Скандинавии. Вероятно, континентальные лезвия мечей, помеченные такими именами, как «Ульвберхт» или «Инглерий», так же по дороге в Норвегию проходили через Хедебю, как и тонкая ткань, обнаруженная в Каупанге, Бирке и в других местах, но во всех этих случаях точный маршрут данного товара остался неизвестным.

Скандинавы могли продавать не только меха из Арктики и другие вышеупомянутые товары: они были еще и весьма успешными работорговцами, и часть такой торговли проходила через Хедебю. Самый большой спрос на рабов в ту эпоху был среди арабов по всему побережью Средиземноморья от Испании до Ближнего Востока. В прежние времена в рабы продавали пленников, должников и преступников из Западной и Центральной Европы, однако после того, как эти области стали христианскими, Церковь постаралась уничтожить этот вид торговли — не столько потому, что она возражала против рабства как такового, но лишь для того, чтобы мусульмане не становились владельцами рабов-христиан. Так что, когда шведам удалось наладить поставку рабов-славян, захваченных во время набегов в Прибалтике или России, которые были, несомненно, язычниками, ничего не мешало провозить их через христианские страны, чтобы продавать арабам. Большая часть торговли шла на восток по российским рекам к Каспийскому и Черному морям, но значительная часть проходила и через Хедебю и шла (с помощью франкских и иудейских купцов) по старому пути работорговцев в Марсель и оттуда к арабам Испании и Африки. Так, араб Ибн Хордадбех, который писал примерно в 844 году, перечисляет типично скандинавские товары, которые франки продавали мусульманам: «евнухов, рабов, рабынь, шкуры бобров и куниц и другие меха», в то время как Ибн Хаукаль в 977 году упоминает о славянских евнухах, которых продавали из Испании в Египет.

Кроме того, датские и норвежские викинги захватывали рабов и во время набегов на Западную Европу, особенно в Ирландии. Поскольку эти рабы были христианами, их нельзя было продавать так же, как других, поэтому викингам приходилось оставлять их у себя в основном для работы на земле. Примерно в 870 году архиепископ Римберт из Гамбурга проезжал через Хедебю, и ему стало так жаль многих христианских рабов в этом городе, что он потратил большую часть собственных денег и продал принадлежавшие церкви корабли, чтобы выкупить пленников. Однажды мимо него проходила большая группа скованных цепью рабов, которых охраняли вооруженные люди. Рабы закричали, что они христиане, и одна девушка сказала ему, что она монахиня, и даже спела в доказательство несколько псалмов.

Тогда Римберт отдал свою лошадь хозяевам, чтобы выкупить пленницу. Возможно, эти христианские рабы прибыли с Запада и их захватили, чтобы продать землевладельцам из южной Норвегии и Швеции.

Возможно даже, что иногда арабы лично приезжали в Хедебю, чтобы приобрести рабов, — в противном случае трудно себе представить, как араб из Кордовы, Ибрахим ибн Ахмед ат-Тартуши оказался там в 950-х годах. Судя по всему, ему совершенно не понравился этот «очень большой город за самым дальним концом океана», и он ошибочно принял некоторые из принятых там обычаев за признаки крайней бедности. Несмотря на это, его рассказ весьма интересен: «В городе есть колодцы с чистой водой. Жители города почитают звезду Сириус, за исключением нескольких, которые являются христианами и у которых здесь есть церковь. Жители отмечают праздник, на который все собираются, чтобы почтить своего бога, поесть и выпить. Тот, кто убивает животное в жертву богу, ставит у двери своего дома шест и вешает на него животное — будь то вол, баран, козел или свинья; и люди знают, что этот человек сделал приношение, чтобы почтить своего бога. Город беден добром и сокровищами. Основная пища жителей — рыба, ее там очень много. Если родится ребенок, они часто бросают его в море, чтобы не тратиться на него. Женщины у них имеют право требовать развода, и женщина может устроить свой развод, когда только пожелает. Еще здесь есть искусно приготовленная косметика для глаз; когда они используют ее, красота их не меркнет, а напротив, увеличивается. Никогда не слышал я такого гнусного пения, как пение людей в этом городе: это вой, который идет из горла, подобный лаю собак, и даже больше похож на голос дикого зверя, чем собачий лай».

Помимо Каупанга и Хедебю, был и третий скандинавский город, который достиг пика своего расцвета примерно в конце IX века: Бирка на острове Бьёркё на озере Мелар в Швеции. Это огромное озеро в течение столетий оставалось жизненно важным элементом коммерческой жизни Швеции. Другой остров на этом озере, Хельгё, уже стал центром торговли и ремесла в VIII веке, а позднее, в XI веке, на его берегах вырос новый город — Сигтуна. Закрытые со всех сторон мелкие воды озер и устьев рек были в тот период идеальны для плаваний: они набирали мало воды, могли перевозить компактные грузы из предметов роскоши, не требовали сложных пристаней и причалов для разгрузки. Небольшие корабли можно было вытащить на покатый берег, большие — пришвартовать к столбам, стоящим в неглубокой воде, для разгрузки — подплывать к ним на небольших шлюпках или просто подходить вброд. В Бирке как раз были такие побережья и бухточки, которые подходили для кораблей любого типа.

Сам город Бирка покрывал площадь около 30 акров. На большей части этой территории кипела жизнь, причем так долго, что почва стала темной от органических отходов, и это до сих пор видно невооруженным глазом. Пока лишь незначительная часть этой территории раскопана, и уже то, что известно на данный момент, показывает, насколько широкими были контакты Бирки — стекло и керамика из Рейнской области (см. вклейку), тонкая шерстяная ткань, зачастую покрашенная в синий цвет вайдой, — это могла быть та самая «фризская ткань», которой так восхищались в Европе в ту эпоху; шелка и гобелены из Византии, тончайший шелк из Китая, кожаные пояса с металлическими заклепками из Персии; небольшие стеклянные фишки для игр с Ближнего Востока; аметистовое кольцо с арабской надписью; монеты — большинство из Западной Европы, но очень многие и из мусульманских халифатов Востока. Местные богатства Скандинавии также оставили здесь свой след: янтарь, клыки моржа, рога северных оленей и фрагменты шкур медведей, бобров, куниц, песцов и выдр. Возможно, что именно отсюда железная руда, такая, как та, что была найдена в Хедебю, экспортировалась на континент.

Бирка была защищена не только своим географическим положением, весьма отдаленным от открытого моря, но также и укрепленным скалистым холмиком высотой около 30 метров примерно в четверти мили к югу, с которого открывался прекрасный вид на все подходы к городу. На одной из сторон этого холма была отвесная скала; три другие были отгорожены земляными валами. Неподалеку глубокие наносы пепла в укрытой со всех сторон лощине над озером, возможно, говорят о том, что здесь находились маяки. Ориентируясь на них, корабли находили дорогу по протокам от берега. Позднее, уже в X веке, город был со стороны земли огорожен частоколом, поставленным на низкой каменной стене, возможно, с деревянными башнями на расстоянии примерно 100 ярдов друг от друга.

Древнейшее упоминание о Бирке встречается в «Житии святого Анскария», написанном архиепископом Римбертом около 870 года. Анскарий был монахом-миссионером, который приложил огромные усилия к тому, чтобы обратить данов в христианство. Несколько лет он прожил в Хедебю, откуда около 829 года отправился в Бирку, чтобы попытаться обратить и шведов. Путешествие оказалось опасным: «На полдороге они наткнулись на морских разбойников. И хотя купцы, которые путешествовали вместе с ними, отважно защищались и сначала одерживали победу, тем не менее, при второй атаке они были побеждены и сокрушены пиратами, которые забрали их корабль и все, что у них было. С огромным трудом они добрались до земли и спасли свою жизнь. Им пришлось оставить королевские дары [подарки от франкского императора Людовика Благочестивого], которые они хотели привезти в Швецию; спасти удалось лишь несколько мелких предметов, которые они смогли взять с собой, прыгая за борт. Среди прочих вещей, они потеряли почти 40 книг, которые были предназначены для богослужения и которые попали в руки разбойников».

Тем не менее, в Бирке Анскария принял король Бьёрн, который позволил ему построить здесь церковь, и святой пробыл здесь около двух лет, пока его не отозвали, чтобы сделать архиепископом Гамбурга.

Около 850 года Анскарий снова посетил Бирку, и из жития снова становится ясно, какой огромной проблемой был морской разбой в ту эпоху. В ходе собрания, где шведы обсуждали религиозные проблемы, один из купцов Бирки напомнил им об их прошлых поездках в Дорестад, крупный фризский торговый центр у устья Рейна, где многие из них были готовы принять христианство, однако теперь «появилось много трудностей, и этот путь стал для нас весьма опасен вследствие нападений пиратов». Возможно, имеются в виду многочисленные нападения викингов на этот город начиная с 834 года.

В «Житии святого Анскария» речь прежде всего идет, естественно, о связях между Биркой и христианским Западом, однако на самом деле наиболее важная торговля у Бирки шла с Востоком, через те длинные торговые пути по рекам России, которые уже давно открыли шведы. Это был удобный центр экспорта мехов, которые добывали в северной Швеции. Более того, удачливые купцы, возвращавшиеся с Востока, привозили с собой сотни серебряных монет, и рынок в Бирке был, безусловно, одним из основных мест, где эти деньги тратились и расходились по всей остальной Швеции.

Восточный путь лежал вдоль Финляндского залива, далее — по Неве через северорусские области вокруг озера Ладоги. В то время в этих местах жили народы, говорившие на финноугорских языках, так что шведам, которые в IX веке нередко сталкивались с финнами в ходе своей экспансии в восточную Прибалтику, было довольно легко с ними объясниться. Само название «Русь», возможно, — испорченное слово Ruotsi, финское название шведов, которое в устах славян, мусульман и византийцев начало обозначать шведских торговцев в России или людей из смешанных шведско-славянских общин, которые начали появляться вдоль Днепра.

Близ современного города Старая Ладога находился город, который был основан финнами, но, судя по всему, в IX—X веках заселен и шведами. В погребениях этого региона зачастую находят украшения и другие предметы из Швеции. Спорный вопрос, были ли это действительно могилы шведов или финнов, которые торговали со шведами. Если речь идет о шведах, то следует считать, что Ладога была областью, где шло широкомасштабное расселение и колонизация, причем шведы жили бок о бок с финнами; образовались сельскохозяйственные общины, и два племени постепенно ассимилировались.

Как бы то ни было, несомненно, что Ладога была очень важной отправной точкой для торгового пути по воде. Отправившись на северо-восток по Свири, можно было дойти до озера Онега, а оттуда — до областей вокруг Белого моря, которые служили изобильными охотничьими угодьями для торговцев шкурами. Однако главная дорога шла на юг, по реке Волхову до озера Ильмень и крепости Новгород (которую скандинавы называли Хольмгард). Население Новгорода было в основном славянским, однако правила там скандинавская династия. Миновав озеро Ильмень, надо было идти к югу вверх по реке Ловать, одному или нескольким ее притокам, затем тащить корабли волоком через водораздел и снова спускать их на воду у истока одной из двух могучих рек — Днепра, который впадает в Черное море и ведет в Византию, или Волги, которая впадает в Каспийское море и приводит путешественников к караванным дорогам на Восток. Это были основные пути, которыми пользовались для своих операций скандинавские купцы.

Деятельность шведов в России началась, видимо, в первой половине IX века. Франкские «Вертинские анналы» говорят, что в 839 году в свите византийских посланников, прибывших ко двору императора Людовика Благочестивого, были какие-то купцы шведского происхождения, которые называли себя Rhos; они были посланы своим правителем на севере России в Византию (видимо, вниз по Днепру), но не могли вернуться обратно тем же путем, поскольку дорогу захватили дикие варварские племена, и поэтому, чтобы попасть домой, они должны были сделать огромный крюк через Францию.

«Анналы» не говорят, что «росы» были купцами, однако араб Ибн Хордадбех ясно говорит, что «русы» — торговцы; он говорит, что они «вид славян», однако, несмотря на эту путаницу, он почти определенно имел в виду шведов. Он рассказывает, как они путешествуют по реке, «вывозят бобровый мех и мех черной лисицы и мечи из самых отдаленных частей страны славян к Рум-скому [Черному] морю» и платят за свои товары пошлину византийскому императору. Могли они плыть и по «Танаису» (Дон или верховья Волги), проходить через хазарский город на Волге (и платить пошлину там). Затем они достигали Каспийского моря, которое пересекали на корабле, а иногда довозили свои товары на верблюдах до самого Багдада. Из этого подробного рассказа очевидно, что оба великих торговых пути регулярно использовались еще до середины IX столетия.

С течением времени на Днепре появились укрепленные города: Смоленск, Чернигов и Киев. Ими управляла воинская аристократия скандинавского происхождения, хотя до сих пор неясно, была ли основная часть обитателей славянами или скандинавами. Естественно, отношения между этими народами были очень сложными. С одной стороны, скандинавы брали со славян дань и увозили многих из них в рабство, с другой — они сами все больше и больше становились славянами, соблюдая славянские обычаи и женясь на славянках.

Образ жизни этих купцов в долине Днепра описан византийским императором Константином Багрянородным, который около 950 года писал:[16] «Зимний же и суровый образ жизни тех самых росов таков. Когда наступает ноябрь месяц, тотчас же их архонты [князья] выходят со всеми росами из Киава и отправляются в полюдье, что именуется «кружением», а именно в… [далее Константин перечисляет различные славянские племена, которые являются «пактиотами» (данниками или союзниками) росов]. Кормясь так в течение всей зимы, они снова, начиная с апреля, когда растает лед на реке Днепр, возвращаются в Киав».

Для путешествий по реке скандинавы не нуждались в собственных мастерски построенных кораблях: они использовали местные лодки, более грубые и меньшего размера. Император продолжает: «Славяне же… рубят в своих горах моноксилы [вид лодки-однодревки] во время зимы и, снарядив их с наступлением весны, когда растает лед, вводят в находящиеся по соседству водоемы. Так как эти водоемы входят в реку Днепр, то и они из тамошних мест входят в эту самую реку и отправляются в Киаву. Их вытаскивают для оснастки и передают росам. Росы же, купив одни эти долбленки и разобрав свои старые моноксилы, переносят с тех на эти весла, уключины и прочее убранство, снаряжают их. И в июне месяце, двигаясь по реке Днепр, они спускаются к Витичеву, который является крепостью-пактиотом [союзником] росов, и, собравшись также в течение двух-трех дней, пока собираются все моноксилы, тогда отправляются в путь и спускаются по названной реке Днепр».

Главная трудность в плавании по Днепру —- ряд крутых порогов и стремнин, где Днепр пробивается сквозь гранитные ущелья вблизи Днепропетровска. Император Константин рассказывает о семи таких порогах, указывая как их скандинавские, так и славянские имена; некоторые — например, первый — еще не слишком опасны:

«Посредине его имеются обрывистые высокие скалы, торчащие наподобие островков. Поэтому набегающая и приливающая к ним вода, низвергаясь оттуда вниз, издает громкий страшный гул. Ввиду этого росы не осмеливаются проходить между скалами, но, причалив поблизости и высадив людей на сушу, а прочие вещи оставив в моноксилах, затем нагие, ощупывая своими ногами дно, волокут их, чтобы не натолкнуться на какой-либо камень. Так они делают, одни у носа, другие посредине, а третьи у кормы, толкая ее шестами, и с крайней осторожностью они минуют этот первый порог по изгибу у берега реки. Когда они пройдут этот первый порог, то, снова забрав с суши прочих, отплывают и приходят к другому порогу…»

Однако для того, чтобы пройти другие пороги, нужно потратить гораздо больше усилий:

«Четвертый порог… у этого порога все причаливают к земле носами вперед, с ними выходят назначенные для несения стражи мужи и удаляются. Они неусыпно несут стражу из-за пачинакитов [печенегов]. А прочие, взяв вещи, которые были у них в моноксилах, проводят рабов в цепях по суше на протяжении шести миль, пока не минут порог. Затем также одни волоком, другие на плечах, переправив свои моноксилы по сю сторону порога, столкнув их в реку и внеся груз, входят сами и снова отплывают».

Когда пороги успешно преодолены, путешественники могут на некоторое время остановиться, передохнуть и совершить благодарственное жертвоприношение:

«После того как пройдено это место, они достигают острова, названного Св. Григорий. На этом острове они совершают свои жертвоприношения, так как там стоит громадный дуб: приносят в жертву живых петухов, укрепляют они и стрелы вокруг дуба; а другие — кусочки хлеба, мясо, что имеет каждый, как велит их обычай.

Бросают они и жребий о петухах: или зарезать их, или съесть, или отпустить живыми».

Наконец, они добирались до устья Днепра и до острова Березань, где в 1905 году археологи обнаружили камень с рунами, поставленный жителем Готланда по имени Грани в память о своем товарище Карле. Отсюда они следовали вдоль побережья Черного моря в Византию.

Судя по огромному количеству арабских и персидских монет, обнаруженных в Швеции и на севере России, по волжскому пути торговля шла гораздо более бойко, чем по пути в Византию. На Волге существовали два каганата (независимые империи): царство булгар, изначально кочевников тюркского происхождения, которые поселились вокруг большой излучины Волги, и их город под названием Булгар стал важным торговым центром, и Хазарский каганат. Хазары обосновались в южном течении Волги; их столица находилась в Итиле, там, где Волга впадает в Каспийское море. Эти два народа контролировали всю торговлю по Волге: они находились в тесном контакте с Багдадским халифатом, и к ним часто приезжали купцы с юга и востока. Именно этим арабам скандинавы продавали своих рабов и товары с севера за серебро, а иногда — в обмен на шелк и специи.

Многие мусульманские авторы X века упоминают об этих торговцах-«русах», и два описывают их достаточно подробно. Один, географ Ибн Русте, пишет следующее:

«Что же касается ар-Русийи, то она находится на острове, окруженном озером [Новгород на озере Ильмень?]. Остров, на котором они (русы) живут, протяженностью в три дня пути, покрыт лесами и болотами, нездоров и сыр до того, что стоит только человеку ступить ногой на землю, как последняя трясется из-за обилия в ней влаги. У них есть царь, называемый хакан русов. Они нападают на славян, подъезжают к ним на кораблях, высаживаются, забирают их в плен, везут в Хазаран и Булкар [и то, и другое — на Волге] и там продают. Они не имеют пашен, а питаются лишь тем, что привозят из земли славян… И нет у них недвижимого имущества, ни деревень, ни пашен. Единственное их занятие — торговля соболями, белками и прочими мехами, которые они продают покупателям. Получают они назначенную цену деньгами и завязывают их в свои пояса».[17]

Свидетельство другого араба, Ибн Фадлана, еще более ценно, поскольку его подробный и длинный рассказ о внешнем виде, обычаях и поверьях «русов» основан на том, что он видел сам, когда отправился с дипломатической миссией из Багдада в Булгар в 922 году. Как он говорит, в определенное время года они собираются здесь, чтобы открыть торговлю:[18]

«Они прибывают из своей страны и причаливают свои корабли на Итиле [Волге], а это большая река, и строят на ее берегу большие дома из дерева, и собирается в одном доме десять и (или) двадцать, — меньше и (или) больше, и у каждого скамья, на которой он сидит, и с ними девушки — восторг для купцов. И вот один сочетается со своей девушкой, а товарищ его смотрит на него. Иногда же соединяются многие из них в таком положении одни против других, и входит купец, чтобы купить у кого-либо из них девушку, и застает его сочетающимся с ней, и он (рус) не оставляет ее, или же (удовлетворит) отчасти свою потребность…

И как только приезжают их корабли к этой пристани, каждый из них выходит и (несет) с собою хлеб, мясо, лук, молоко и набид,[19] пока не подойдет к высокой воткнутой деревяшке, у которой лицо, похожее на лицо человека, а вокруг нее маленькие изображения, а позади этих изображений высокие деревяшки, воткнутые в землю. Итак, он подходит к большому изображению и поклоняется ему, потом говорит ему: «О, мой господин, я приехал из отдаленной страны, и со мною девушек столько-то и столько-то голов и соболей столько-то и столько-то шкур», пока не сообщит (не упомянет) всего, что привез с собою из своих товаров — «и я пришел к тебе с этим даром»; — потом оставляет то, что (было) с ним, перед этой деревяшкой, — «и вот, я желаю, чтобы ты пожаловал мне купца с многочисленными динарами и дирхемами, и чтобы (он) купил у меня, как я пожелаю, и не прекословил бы мне в том, что я скажу». Потом он уходит. И вот, если для него продажа его бывает затруднительна и пребывание его задерживается, то он опять приходит с подарком во второй и третий раз, а если (все же) оказывается трудным сделать то, что он хочет, то он несет к каждому изображению из (числа) этих маленьких изображений по подарку и просит их о ходатайстве и говорит: «Это жены нашего господина, и дочери его, и сыновья его». И не перестает обращаться к одному изображению за другим, прося их и моля у них о ходатайстве и униженно кланяясь перед ними. Иногда же продажа бывает для него легка, так что он продаст. Тогда он говорит: «Господин мой уже исполнил то, что мне было нужно, и мне следует вознаградить его». И вот, он берет известное число овец или рогатого скота и убивает их, раздает часть мяса, а оставшееся несет и бросает перед этой большой деревяшкой и маленькими, которые (находятся) вокруг нее, и вешает головы рогатого скота или овец на эти деревяшки, воткнутые в землю. Когда же наступает ночь, приходят собаки и съедают все это. И говорит тот, кто это сделал: «Уже стал доволен господин мой мною и съел мой дар».

Ибн Фадлан описывает и супруг этих купцов-«русов», чей костюм очень похож на тот, что описан в главе 3:

«А что касается каждой женщины из их числа, то на груди ее прикреплено кольцо или из железа, или из серебра, или меди, или золота [«черепаховидная» брошь?], в соответствии с (денежными) средствами ее мужа и с количеством их. И у каждого кольца — коробочка, у которой нож, также прикрепленный на груди. На шеях у них (несколько рядов) монист из золота и серебра, так как если человек владеет десятью тысячами дирхемов, то он справляет своей жене одно монисто (в один ряд), а если владеет двадцатью тысячами, то справляет ей два мониста, и таким образом каждые десять тысяч, которые у него прибавляются, прибавляются в виде (одного) мониста у его жены, так что на шее какой-нибудь из них бывает много (рядов) монист. Самое лучшее из украшений у них — это зеленые бусы из той керамики, которая находится на кораблях. Они (русы) заключают контракты относительно них, покупают одну бусину за дирхем и нанизывают, как ожерелья, для своих жен».

О мужчинах Ибн Фадлан пишет, что они красивы и высоки, как фиговые пальмы, но при этом у них отвратительно грязные привычки. Их правитель живет в крепости, и его окружает стража из 400 воинов и гарем из 40 девушек. Ибн Фадлан долго описывает их погребальные обряды, о которых мы подробно расскажем в главе 9. В рассказах этих мусульманских авторов прослеживается удивление и любопытство, с которым люди, принадлежавшие к передовой цивилизации, разглядывали тех, кого считали варварами, однако в целом у нас возникает достоверное представление о жизни скандинавских купцов, торговавших в России.

Богатство, приобретенное на Востоке, шло обратно в Швецию в форме серебра: в различных частях Скандинавии до сих пор было найдено около 85 000 арабских и около 500 византийских монет. Почти все они датируются IX–X веками. К концу этого периода серебряные рудники Багдадского халифата истощились, и последующие экономические трудности положили конец шведской торговле с арабами. Вместо этого скандинавы стали все больше и больше торговать с Германией, где только начали разрабатывать серебряные руды в горах Гарца. В Скандинавии нашли около 70 000 германских монет, которые датируются концом X века — XI веком. В тот же самый период появились тысячи английских монет, но это не столько результат торговли, сколько данегельд, который собирали викинги, и плата, полученная дружинниками на службе у Свейна и Кнута.

С монетами викинги не обращались как с настоящей валютой: их просто принимали на вес. Чтобы уплатить небольшие суммы, многие монеты рубили пополам или на четвертушки. Монеты входили в состав кладов наравне с серебряным ломом (серебряными кольцами и украшениями, разрубленными на произвольные куски) и с брусочками-разновесами. Серебро могло находиться в обращении вне зависимости от формы: все можно было сломать или переплавить так, как это было удобно. Серебряный лом уже давно стал устоявшимся средством оплаты.

В погребениях часто находят весы и гири. И это естественно: в них нуждались не только купцы, отправлявшиеся в дальнюю дорогу, но и те, кто оставался дома: охотники, ремесленники, крестьяне, видимо, использовали такие весы, продавая свой товар заезжим торговцам или отправляясь на местный рынок. Скандинавская экономика основывалась уже не на одном натуральном обмене или уплате скотом. Особенно интересны тонкой работы складные бронзовые весы: они, возможно, делались в Ирландии и были очень популярны в Норвегии: здесь найдено около 40 комплектов, нередко тщательно упакованных в коробку, кошелек или в круглые бронзовые или медные футляры (рис. 53). На одном наборе из Сигтуны в Швеции была надпись, которая гласила, что владелец весов приобрел их у одного человека в Самландии (богатая янтарем область Восточной Пруссии). Надпись заканчивалась двумя стихотворными строчками, в которых хозяин, видимо, хвастается, что убил вора и бросил его тело воронам: «Птица разорвала бледного вора, видел я, как жиреет падалыцица-кукушка».

Диаметр чашек составляет всего 2—3 дюйма: использовались небольшие единицы веса. Одна из широко распространенных систем была основана на трех единицах: эр-тог (8,67 г), эре (24,55 г) и марка (204 г). Подлинные гири, обнаруженные в Хедебю, близко соответствуют теоретическим весам эртога и эре. Среди других гирь — несколько «двойных эре» (в среднем 49,5 г) и две «полмарки» (примерно 100 г). Очевидно, если у человека кошелек переполнялся мелкими кусочками монет и обломками колец, он мог их переплавить и отлить из них аккуратные брусочки, соответствовавшие стандартным весам. Можно добавить, что нечестным людям иногда удавалось расплачиваться брусочками, которые были железными и лишь покрыты тонким слоем серебра.

Товары на дальние расстояния всегда переправляли по воде — по морю или по речным сетям; однако существовала и местная торговля, пути которой проходили по земле. Многие широко распространенные местные изделия, например определенные типы брошей или браслетов, настолько похожи друг на друга, что должны были быть продуктами массового производства: их изготовляли в определенных центрах и продавали на местных рынках. Весьма вероятно, что ремесленники и мелкие торговцы путешествовали по стране — как, например, владелец великолепно оснащенного сундучка с инструментами (рис. 54), обнаруженного на Готланде: он, очевидно, был как кузнецом, так и плотником, чинил котлы и делал замки и коровьи колокольчики, которые носил с собой на продажу.

В некотором смысле зима была самым лучшим временем для путешествий: реки и болота замерзали, а снег делал склоны холмов гладкими. Широко использовались лыжи и снегоступы. Существовали также костяные коньки, которые подгоняли по ноге: человек мог скользить по льду с помощью заостренной палочки, даже не поднимая ног. Много таких коньков было найдено в Бирке. Нередко находили и шипы для ходьбы по льду, которые можно было приладить к обуви. Очевидно, в Бирке жизнь зимой не замирала: действительно, когда озеро и подходы к нему замерзали, она становилась прекрасным местом для зимнего рынка в самый сезон мехов.

Зимой товары можно было перевозить на санях. Множество саней обнаружено в погребениях там, где структура почвы могла сохранить дерево (см. вклейку); в других погребениях сохранились тяжелые крюки, с помощью которых их запрягали. Обычно сани тянула пара лошадей, подковы которых были снабжены шипами. Корпус саней был очень свободно присоединен к полозьям. В Усеберге некоторые сани можно было поставить на другие полозья, а иные не подходили к полозьям, вместе с которыми они были найдены. Высказывалось предположение, что один и тот же корпус можно было присоединить к раме с колесами летом и к полозьям зимой, а может быть, даже и поднять на лодку, если часть путешествия приходилось проделать по воде.

Летом основным средством передвижения оставались лошади: на них ездили верхом, запрягали в повозки. В погребениях эпохи викингов часто находят упряжь и сбрую — как обычные вещи для ежедневного употребления, так и парадную сбрую княжеских скакунов. В искусстве того времени также присутствует множество изображений всадников (рис. 57, 70). Известно, что в ту эпоху лошади были мельче современных и, судя по всему, имели более толстые шеи и короткие спины. Гобелен из Усеберга и набросок, изображавший заднюю часть лошади на сломанной черепице из Ярлсхофа, свидетельствуют, что хвосты лошадей завязывали в декоративные узлы (рис. 55), хотя на артефактах из других мест хвосты ничем не украшены. Еще один интересный предмет, который в Норвегии часто находят среди упряжи, — погремушки из железных колечек. Погремушки одного вида прилаживали к оглобле, а другие были снабжены крючками, что говорит о том, что они свисали со сбруи или с гривы лошади. Вместе с ними иногда находят маленькие колокольчики. Как погремушки, так и колокольчики могли служить чем-то вроде талисманов, которые отпугивали злых духов.

Единственная сохранившаяся повозка эпохи викингов — повозка из Усеберга (см. вклейку) — являлась, судя по роскошной резьбе, церемониальным экипажем. Но нельзя сомневаться, что существовали также повозки и телеги для повседневного пользования, — хотя летом дороги могли быть не слишком ровными. На одном гобелене из Усеберга показано нечто вроде запряженных лошадьми грузовых телег. Их содержимое покрыто тканью, хотя, может быть, и вся повозка была покрыта тентом наподобие фургонов американских поселенцев (см. вклейку). Две упряжки ведут люди, которые идут рядом с ними, двумя другими правят один или два человека, сидящие в повозке. Рядом со всеми повозками идут воины, вооруженные копьями, и другие пешие сопровождающие. Судя по всему, это — сцена из какого-то мифа или легенды, хотя такие «караваны» могли быть вполне обычным делом на дорогах Скандинавии.

Наиболее надежная информация о дорогах эпохи викингов пришла из Швеции XI века (дорога через Хедебю была римской!), хотя, конечно, дороги существовали и в других регионах, и в более раннюю эпоху. Действительно, Снорри Стурлусон говорит, что первые дороги в Швеции построил живший в глубокой древности король по имени Онунд: он, по словам Снорри, расчистил пути через непроходимые леса, болота и горы. Возможно, это всего лишь легенда, однако и в более поздние времена у королей был обычай путешествовать по своим землям. Дороги были нужны и для того, чтобы добраться до основных храмов и мест собраний, а также до центров торговли. Древнейшие дороги, видимо, были естественными тропками, вроде тех, что идут по гладким, поросшим травой склонам гор в Швеции. Они практически не нуждались в усовершенствовании; лишь в нескольких местах нужно было положить каменные плиты, чтобы обеспечить безопасный переход через брод. Однако дороги в долинах, которые должны были проходить через леса, по болотистой и глинистой почве, нужно было постоянно поддерживать в подобающем состоянии.

В Скандинавии давно существовал обычай воздвигать камни в память об умерших — как правило, у дороги или вблизи брода, где их могли видеть все прохожие. Примерно с 1000 года в Швеции (и в некоторых других местах) появилось огромное количество таких камней, где не только упоминается имя умершего, но и говорится о том, что какой-нибудь его родственник «построил этот мост» в память о нем и ради спасения его души. «Мостом» в этом случае называлось любое сооружение, которое улучшало дорогу, делало ее проезжей, как, например, гать на болоте, улучшенный брод и, разумеется, деревянный мост.

Эти камни, как зачастую явствует из самой надписи, воздвигали христиане, и очень возможно, что Церковь поощряла постройку дорог: она считала, что это — полезное, богоугодное дело. В других странах Европы в более позднем Средневековье есть много примеров тому, что Церковь даровала индульгенции как живым, так и умершим за ремонт мостов и дорог. На одном норвежском камне изображены три волхва, едущих в Вифлеем, — очень подходящий сюжет для того, чтобы увековечить работу, призванную облегчить жизнь путешественникам. Надпись гласит: «Гуннвор, дочь Тидрика, сделала этот мост в память о своей дочери Астрид. Она была самой умелой мастерицей среди девушек Хаделанда» (рис. 56).

Зачастую производились достаточно широкомасштабные работы. В Лебю, неподалеку от Упсалы, и до сих пор можно видеть настил длиной более 300 метров, который вел через болото и был достаточно широким, чтобы по нему могла проехать телега. В основу его был положен слой гравия толщиной около 30 сантиметров и шириной 6 метров, над которым лежал слой больших каменных блоков, некоторые из которых имели ширину по 4,5 метра, затем — настил из хвороста, а над ним, возможно, еще один слой гравия. В одном месте настил прерывается речкой, над которой, вероятно, был построен деревянный мост. На одном конце настила стоят два камня с рунами. Надпись говорит следующее: «Ярл, и Карл, и Ёкульбьерн поставили эти камни и этот мост в память о своем отце Ёфуре. Упокой, Господи, его душу».

До сего дня остаются следы множества таких настилов. Были и настоящие мосты. Например, Скала Рамсунда, знаменитая своими сценами из легенды о Сигурде (см. вклейку), отмечает место, где женщина по имени Сигрид увековечила память о своем муже, построив деревянный мост длиной примерно 60 метров, который шел через реку глубиной около 3 метров, а также ведущую к нему насыпную дорогу. Иногда в одном и том же месте можно видеть несколько камней, и это свидетельствует о том, что мост или гать неоднократно нуждались в ремонте и зачастую этим ремонтом занимались родственники первого строителя. Большинство из этих камней остаются на своих местах и до сего дня, и на месте старой дороги мимо них проходит современное шоссе. Неудивительно, что в надписях на этих памятных камнях все еще чувствуется гордость тех, кто их воздвиг, — особенно на камне из Сальны (к несчастью, слегка поврежденном):

«Эйстейн, и Ёрунд, и Бьёрн, братья, воздвигли [этот камень в память о X], своем отце. Господи, упокой его душу и дух, и прости ему его проступки и прегрешения.

Покуда мир существует, навеки будет стоять этот мост, мост доброго человека, широкий, прочный. В честь отца его юноши сделали; у дороги не будет благороднее камня».

Очевидно, не следует считать типичными неудачи поэта Сигхвата Тордссона, который оплакивает неудобства путешествия из Норвегии в Швецию зимой 1018 года и жалуется на натертые ноги, усталость от многокилометровых переходов по лесу, хлипкий паром и негостеприимных крестьян. Напротив, наземные пути сообщения были по средневековым стандартам совсем неплохими, и если саги чаще всего упоминают путешествия ко двору короля и на собрания, чем обычные поездки на рынок, то это просто связано с тематикой самих источников. В эпоху викингов, которую очень удачно назвали Серебряным веком Скандинавии, материальные ценности могли свободно обращаться как через внешнюю, так и через внутреннюю торговлю и как по земле, так и по воде.

Примечания:

1

Дэнло — область «датского права», районы Англии, заселенные в IX в. викингами. (Здесь и далее примеч. пер.)

15

Перевод В. Матузовой.

16

Здесь и далее сочинение Константина цитируется по изданию: Константин Багрянородный. Об управлении империей / Под ред. Г.Г. Литаврина, А.П. Новосильцева. М., 1989.

17

Перевод сочинения Ибн Русте здесь и далее цитируется по изданию: Новосельцев А. П. и др. Древнерусское государство и его международное значение. М., 1965.

18

Цитаты из сочинения Ибн Фадлана приводятся в переводе А.П. Ковалевского под редакцией И.Ю. Крачковского. Слова в скобках вставлены переводчиком для того, чтобы сделать текст более понятным (некоторые из этих слов нами опущены как излишние).

19

Русский переводчик сохранил в переводе это арабское слово, которым Ибн Фадлан называет все алкогольные напитки вообще.