• Главная
• Контакты
• Нашёл ошибку
• Прислать материал
• Добавить в избранное

1. Консульство Гая Азиния и Гая Антистия пришлось надевятый год принципата Тиберия; в государстве царили мир и покой, в его семье —благоденствие (ведь смерть Германика он считал счастливым событием), как вдругсудьба стала бушевать, а сам он — свирепствовать или поощрять тех, ктосвирепствовал. Положил этому начало и был причиною этого префект преторианскихкогорт Элий Сеян, о могуществе которого я упоминал выше; теперь расскажу о егопроисхождении, нравах и о том, каким злодеянием задумал он захватить в своируки верховную власть. Сеян родился в Вульсиниях и был сыном римского всадникаСея Страбона; в ранней юности он состоял при внуке божественного Августа ГаеЦезаре, и не без слухов о том, что он продавал свою развращенность богачу имоту Апицию; в дальнейшем посредством различных уловок он настолько пленилТиберия, что тот, обычно непроницаемый для окружающих, с ним одним оставлялсвою скрытность и настороженность; и Сеян достиг этого не столько благодарясвойственному ему хитроумию (ведь и его одолели тем же оружием), скольковследствие гнева богов, обрушенного ими на Римское государство, для которого иего возвышение, и его низложение было одинаково роковым. Тело его быловыносливо к трудам и лишениям, душа — дерзновенна; свои дела он таил ото всех,у других выискивал только дурное; рядом с льстивостью в нем уживаласьнадменность; снаружи — притворная скромность, внутри — безудержная жаждаглавенствовать, и из-за нее — порою щедрость и пышность, но чаще усердие инастойчивость, — качества не менее вредоносные, когда они используются дляовладения самодержавною властью.

2. Сеян значительно приумножил умеренное влияние,которым прежде пользовался префект преторианцев, сведя рассеянные по всему Римукогорты в один общий лагерь, чтобы можно было сразу ими распорядиться и чтобыих численность, мощь и пребывание на глазах друг у друга внушали им самимуверенность в своей силе, а всем прочим — страх. В обоснование этой меры онутверждал, что разбросанные воинские подразделения впадают в распущенность, чтов случае неожиданной надобности собранные все вместе они смогут успешнеедействовать и что, если они окажутся за лагерным валом, вдали от соблазновгорода, у них установится более суровая дисциплина. Как только лагерь былзакончен устройством, Сеян принялся мало-помалу втираться в доверие к воинам,посещая их и обращаясь к ним по именам; вместе с тем он стал самоличноназначать центурионов и трибунов. Не воздерживался он и от воздействия насенаторов, стремясь доставить своим клиентам должности и провинции. Тиберий немешал ему в этом и был до того расположен к нему, что не только в частныхбеседах, но и в сенате, и перед народом превозносил Сеяна как своего сотоварищаи сподвижника и допускал, чтобы в театрах, на городских площадях и преториях врасположении легионов воздавались почести его статуям.

3. Но большая семья Тиберия, сын — во цвете лет,взрослые внуки[1] были помехой косуществлению желаний Сеяна: напасть на них разом было опасно, а коварныйрасчет говорил ему, что преступления должны быть отделены одно от другогонекоторыми промежутками времени. Итак, он предпочел действовать более тайнымисредствами и начать с Друза, к которому питал еще не успевшую остыть злобу. ИбоДруз, не вынося соперников и вспыльчивый от природы, в разгаре случайновозникшего между ним и Сеяном спора поднял на него руку; тот не уступал, и онударил его по лицу. И вот, обдумывая, что ему предпринять в первую очередь,Сеян пришел к выводу, что вернее всего подступиться к жене Друза Ливии, — этасестра Германика, в ранней юности непривлекательная, впоследствии отличаласьредкостной красотой. Изобразив, что воспылал к ней любовью, он склонил ее кпрелюбодеянию и, принудив к этому первому постыдному шагу, внушил ей желаниесоединиться с ним в браке, стать его соправительницей и умертвить мужа (ведьпотерявшая целомудрие женщина уже ни в чем не отказывает!). И она, чей дядя былАвгуст, свекор — Тиберий, и у которой были дети от Друза, осквернила себя, атакже предков и потомков своих связью с любовником из муниципия, в ожиданиипреступного и неверного взамен почетного и того, чем она прочно владела. В ихтайну посвящается также друг и врач Ливии Эвдем, который, используя правасвоего ремесла, нередко оставался наедине с Ливией. Тогда же Сеян, чтобы невозбуждать в любовнице ревности и сомнений, удаляет из дома свою жену Апикату,от которой у него было трое детей. Но трудности, связанные с выполнением ихзлодейского умысла, вселяли в них страх и вызывали отсрочки, а порою ипротиворечащие друг другу решения.

4. Между тем сын Германика Друз в начале года облекся вмужскую тогу, и сенат определил ему то же самое, что и его брату Нерону[2]. В добавление к этому Цезарь выступил сречью, в которой восхвалял своего сына за отеческое попечение о племянниках.Ибо Друз — хоть и трудно найти согласие там, где обитает могущество, — был, каквсе признавали, благожелателен к юношам и во всяком случае не проявлял к нимвраждебности. Далее, принцепс вспомнил о своем давнем, но часто высказываемомтолько для вида намерении объехать провинции. Как на повод император указывална то, что скопилось множество подлежащих увольнению ветеранов и что по этойпричине необходимо пополнить войска посредством наборов: добровольнопоступающих на военную службу мало, а если бы таких и оказалось достаточно, онине выдерживают никакого сравнения с воинами, пришедшими по призыву, ни вдоблести, ни в дисциплине, потому что по собственному желанию вступают в войскапреимущественно бедняки и бродяги. Тиберий назвал также число легионов,охранявших те или иные провинции. Полагаю, что и мне следует указать, каковыбыли тогда римские вооруженные силы, какие цари состояли с нами в союзе инасколько более тесными были в те времена пределы империи.

5. Италию на обоих морях охраняли два флота: один состоянкой в Мизенах, другой — в Равенне, а ближайшее побережье Галлии —снабженные таранами корабли, захваченные в битве при Акции и посланные Августомс должным число гребцов в Форум Юлия. Но главные силы составляли восемьлегионов на Рейне, являвшиеся одновременно оплотом и против германцев, и противгаллов. Недавно умиротворенные испанские области[3] были заняты тремя легионами. Мавританию римский народотдал в дар царю Юбе[4]. Прочие африканскиеземли удерживались двумя легионами, столькими же — Египет, а огромныепространства от Сирии и вплоть до реки Евфрата — четырьмя легионами; пососедству с ними властвовали цари иберов и альбанов и других народов,ограждаемые от посягновений со стороны пограничных государств нашим величием;Фракией правили Реметалк и сыновья Котиса; на берегах Дуная были размещены двалегиона в Паннонии и два в Мезии, столько же находилось в Далмации; вследствиеположения этой страны они могли бы поддержать с тыла дунайские легионы, а еслибы Италии внезапно потребовалась помощь, то и туда было недалеко; впрочем, Римимел собственные войска — три городские и девять преторианских когорт, —набираемые почти исключительно в Умбрии и Этрурии, а также в Старом Лации и вдревнейших римских колониях[5]. В удобныхместах провинций стояли союзнические триремы, отряды конницы и вспомогательныекогорты, по количеству воинов почти равные легионам; впрочем, точность здесьневозможна, так как в зависимости от обстоятельств эти силы перебрасывались сместа на место и их численность то возрастала, то падала.

6. Считаю уместным остановиться и на других сторонахдеятельности Тиберия, а также на том, каким было его правление вплоть до дня,до которого доведен мой рассказ; ибо уже в этом году принципат начал меняться кхудшему. В начале его государственные дела, равно как и важнейшие частные,рассматривались в сенате и видным сенаторам предоставлялась возможностьвысказать о них мнение, а если кто впадал в лесть, то сам Тиберий егоостанавливал; предлагая кого-либо на высшие должности, он принимал во вниманиезнатность предков, добытые на военной службе отличия и дарования на гражданскомпоприще, чтобы не возникло сомнений, что данное лицо — наиболее подходящее.Воздавалось должное уважение консулам, должное — преторам: беспрепятственноотправляли свои обязанности и низшие магистраты. Повсюду, кроме судебныхразбирательств об оскорблении величия, неуклонно соблюдались законы. Снабжениемхлеба и сбором налогов и прочих поступлений в государственную казну занималисьобъединения римских всадников. Ведать личными своими доходами Цезарь обычнопоручал честнейшим людям, иногда ранее ему неизвестным, но доверяясь их добройславе; принятые к нему на службу, они неограниченно долгое время пребывали наней, так что большая их часть достигала старости, выполняя все те жеобязанности. Хотя простой народ и страдал от высоких цен на зерно, но в этом небыло вины принцепса, не жалевшего ни средств, ни усилий, чтобы преодолетьбесплодие почвы и бури на море. Заботился он и о том, чтобы во избежаниеволнений в провинциях их не обременяли новыми тяготами, и они безропотно неслистарые, не будучи возмущаемы алчностью и жестокостью магистратов; телесныхнаказаний и конфискаций имущества не было. Поместья Цезаря в Италии былинемногочисленны, рабы — доброго поведения, дворцовое хозяйство — на руках унемногих вольноотпущенников; и если случались у него тяжбы с частными лицами,то разрешали их суд и законы.

7. Неприветливый в обращении и большинствусоприкасавшихся с ним внушавший страх, он держался тем не менее этих порядков,и лишь после смерти Друза все пошло по-другому. При его жизни они оставалисьнетронутыми, потому что Сеян, входя в силу, хотел слыть человеком, подающимблагие советы принцепсу, и, кроме того, боялся отпора со стороны того, кто нескрывал своей ненависти к нему и часто жаловался, что при живом сыне Тиберийвеличает другого помощником императора: многого ли не хватает, чтобы онназначил его своим соправителем? Вначале стремление к власти наталкивается напреграды, но едва приобщишься к ней, как у тебя тотчас же появляются ревностныеприверженцы; по желанию префекта уже создан лагерь; в его руки отданы воины;его статуя красуется в театре Гнея Помпея; он породнится с семьею Друза, и уних будут общие внуки[6]; после этоготолько и остается, что молиться богам о ниспослании ему скромности, дабы он непожелал большего. Друз нередко высказывал это и за пределами тесного кругаприближенных, но даже самые доверительные его слова изменницею-женоюпередавались Сеяну.

8. И вот, полагая, что нужно поторопиться с выполнениемзадуманного, Сеян избирает яд, действие которого — медленное и постепенное —создавало бы подобие случайного заболевания. Он был дан Друзу евнухом Лигдом,как выяснилось спустя восемь лет[7]. Вовремя болезни сына Тиберий ежедневно являлся в курию, то ли нисколько за негоне тревожась, то ли, чтобы выказать стойкость духа; явился он туда и в деньсмерти Друза, когда тот еще не был погребен. Консулам, в знак печали севшимвместе с сенаторами, он напомнил об их достоинстве и предложил занятьподобающее им место[8]; затем, не позволивсебе ни единого проявления горя, он обратился к проливавшим слезы сенаторам сцелой речью, чтобы поднять их дух: он понимает, что может вызвать упрек,представ, несмотря на столь свежее горе, перед глазами сената; большинстволюдей, скорбя по умершим, едва выносит обращаемые к ним близкими словаутешения, едва может смотреть на дневной свет. Он не винит их по этой причине вмалодушии, но для себя ищет облегчения более мужественного и намерен ради этогопогрузиться в государственные дела. Далее он посетовал на преклонные летаАвгусты, на незрелый еще возраст внуков, на свои пожилые годы и велел привестисыновей Германика[9], единственную отраду впостигшем его несчастии. Вышедшие за ними консулы, ободрив юношейдружественными словами, ввели их в сенат и подвели к Цезарю. Взяв их за руки,он сказал: «Отцы сенаторы, после того как они лишились родителя, я поручил ихпопечению дяди и попросил его, чтобы, имея своих детей, он лелеял и этих неиначе, чем кровных отпрысков, возвысил и воспитал на радость себе и потомству;и теперь, когда смерть похитила Друза, я умоляю и заклинаю вас перед богами иродиной: примите под свое покровительство правнуков Августа, потомковславнейших предков, руководите ими, выполните свой и мой долг. Отныне они будутвам, Нерон и Друз, вместо родителей. Так предопределено вашим рождением: вашеблагоденствие и ваши невзгоды неотделимы от благоденствия и невзгод Римскогогосударства».

9. Эта речь вызвала у многих слезы; Цезаря осыпалипожеланиями благополучия в будущем; и если бы он ограничился сказанным, сердцаслушателей остались бы преисполненными сочувствия к его горю и преклоненияперед ним: но он вернулся к пустым и уже столько раз осмеянным заявлениям, чтонамерен отречься от власти, и пусть консулы или кто другой возьмет на себяуправление государством; это подорвало доверие даже к тому искреннему ичестному, что было им только что высказано. Друзу были определены такие жепочести, как в свое время Германику, впрочем, с добавлением многих других;льстецы любят превосходить своих предшественников. Похороны отличались пышнойпроцессией с обильными изображениями предков, и в длинной их веренице можнобыло увидеть Энея, к которому восходит род Юлиев[10], всех царей Альбы Лонги, основателя Рима Ромула, а за ними— сабинских родоначальников, Атта Клавса и остальных Клавдиев.[11]

10. В рассказе о смерти Друза я привел только то, о чемупоминает большинство источников, и притом наиболее заслуживающих доверия. Ноне умолчу и о слухе, настолько в то время упорном, что он не заглох и поныне.Подбив на преступление Ливию, Сеян посредством развратной связи завладел якобыи волей евнуха Лигда, так как тот благодаря своей юности и красоте пользовалсярасположением господина и был одним из его приближенных слуг. После того какзаговорщики условились относительно места и времени отравления, Сеян дошел дотакой наглости, что отправил подметное письмо Цезарю, в котором, обвинив Друзав намерении отравить отца, убеждал Тиберия не прикасаться за обедом у сына кпервой предложенной ему чаше. Старик поддался обману и, явившись на пир,передал врученную ему чашу Друзу, а тот, ни о чем не догадываясь и осушив ее сюношеской живостью, еще больше укрепил подозрение в том, что из страха и состыда он сам себя присудил к смерти, которую подстроил отцу.

11. Этот широко распространенный в народе слух, помимотого, чего не существует достоверных свидетельств в его подтверждение, можетбыть с легкостью опровергнут. И вправду, кто, обладая хотя бы крупицейблагоразумия, не говоря уже о Тиберии с его огромным жизненным опытом, погубилбы сына, не выслушав его объяснений, и к тому же собственноручно, и не мучилсябы затем раскаяньем? Почему бы он не подверг скорее пытке поднесшего ему отравураба, не дознался, кем было задумано преступление, не действовал, имея дело сединственным сыном, ни разу не изобличенным в злокозненности, с тоймедлительностью и неторопливостью, которые были присущи ему даже по отношению кпосторонним? Но так как Сеян считался источником всех злодеяний, а такжевследствие чрезмерной привязанности к нему Тиберия и всеобщей ненависти и ктому и к другому люди охотно верили любым выдумкам, сколь бы чудовищны они нибыли, тем более что кончина властителей всегда связывается молвою со всякимиужасами. Кроме того, обстоятельства преступления, выданного женою СеянаАпикатой, были раскрыты под пыткой Эвдемом и Лигдом. Далее, не нашлось такогоисторика, который, с какой бы ненавистью он ни относился к Тиберию, упрекнул быего в смерти сына, хотя они тщательно собирали и даже преувеличивали всепрочее. Что до меня, то, сообщая этот слух и тут же опровергнув его, я имел ввиду показать на ярком примере лживость молвы и убедить тех, а чьи руки попадетэтот труд, не отдавать предпочтения ходячим и вздорным выдумкам, с такоюжадностью подхватываемым людьми, перед правдивым повествованием, котороедорожит истиной и не уклоняется к сказочному.

12. Когда Тиберий произносил с ростральной трибуныпохвальное слово сыну, народ и сенат, сохраняя печальный облик и разражаясьгорестными стенаниями, делали это скорее притворно, чем искренне, и в глубинедуши радовались, что семейство Германика вновь обретает силу. Это первоепроявление народной любви и то, что Агриппина не скрывала своих материнскихнадежд, ускорили его гибель, ибо Сеян, видя, что умерщвление Друза осталось дляубийц безнаказанным и не вызвало подлинной скорби в народе, и готовый на новыезлодеяния, так как первое было успешно доведено до конца, принялся размышлять,как ему истребить сыновей Германика, которые, бесспорно, станут наследникамиТиберия. Он не мог покончить со всеми тремя, подсыпав им яду, так как служившиеим рабы отличались преданностью и целомудрие Агриппины было неколебимо. Итак,он принимается порицать ее высокомерие, распалять давнюю ненависть к нейАвгусты и подстрекать свою недавно обретенную сообщницу Ливию с тем, чтобы онивосстановили против нее Тиберия, нашептывая ему, что она, гордясьмногочисленностью рожденных ею детей и опираясь на расположение к ним народа,замышляет захватить власть. Того же добивался он и через искусных клеветников,из которых особенно рассчитывал на Юлия Постума, благодаря прелюбодейной связис Мутилией Приской втершегося в доверие к бабке[12] и по этой причине весьма пригодного для его целей, таккак Приска, имевшая большое влияние на Августу, разжигала в старухе, и отприроды властолюбивой и не терпящей соперничества, непримиримую враждебность кневестке. Вместе с тем и между приближенными Агриппины нашлись такие, которыхудалось подговорить, чтобы они возбуждали злонамеренными речами еечестолюбие.

13. Между тем Тиберий, стараясь забыться в трудах,неустанно занимался государственными делами, рассматривая жалобы римскихграждан и просьбы союзников; по его предложению сенат, идя навстречуразрушенным землетрясением городам — Кибире в Азии, Эгию в Ахайе, — издал указ,освободивший их на три года от уплаты налогов. Тогда же проконсул ДальнейИспании Вибий Серен, осужденный за насилия и жестокость по закону о превышениивласти, ссылается на остров Аморг. Выносится оправдательный приговор КарсидиюСацердоту, преданному суду за то, что он якобы снабжал хлебом врага Римскогогосударства Такфарината, равно как и Гаю Гракху, привлеченному по такому жеобвинению. Последнего, еще совсем малым ребенком, взял с собою в ссылку наостров Керкину его отец Семпроний. Выросший там среди людей, которых некоснулось образование, он кормился жалкою меновою торговлей в Африке и Сицилиии тем не менее не избегнул опасностей, сопряженных с высоким положением вобществе. И если бы этого ни в чем не повинного Гракха не защитили управлявшиетогда Африкой Элий Ламия и Луций Апроний, его несомненно погубили быпринадлежность к прославленному несчастному роду и гонения, которым подвергсяего отец.

14. Также и в этом году греческие общины прислали своихпредставителей, просивших подтвердить давнее право убежища: самосцы — за храмомЮноны[13], граждане Коса — за храмомЭскулапия. Самосцы ссылались на постановление амфиктионов[14], обладавших высшею властью и вершивших всеми делами вто далекое время, когда греки, основав города в Азии, владели ее побережьем.Основания, на которые опирались косцы, имели за собой не меньшую древность, кчему присоединялись и заслуги их предков, ибо они открыли для римских гражданхрам Эскулапия, когда тех, по приказанию царя Митридата, истребляли на всехостровах и во всех городах Азии[15]. Посленеоднократных, но безуспешных жалоб со стороны преторов Цезарь самоличнодоложил, наконец, сенату о бесчинствах комедиантов и мимов: много смуты вносятони в общественные места, много мерзостей творят за стенами частных домов;древнее представление осков — безобидное и забавное народное зрелище[16] — стало настолько бесстыдным инастолько распространенным, что сенату надлежит положить предел этомубезобразию. Вслед за тем комедианты и мимы были изгнаны из Италии.

15. В том же году Цезарь понес и другие утраты: умеродин из близнецов Друза[17]; не менеетяжкой потерей была и смерть друга. То был Луцилий Лонг, давний товарищ всехего печалей и радостей, единственный из сенаторов, разделявший с ним егоуединение на Родосе. Итак, невзирая на то, что Лонг принадлежал к новой знати,сенаторы решили устроить ему цензорские похороны на государственный счет иустановить его статую на форуме Августа. Тогда все дела еще рассматривалисьсенатом, так что пред ним предстал и прокуратор Азии Луцилий Капитон,привлеченный к суду по предъявленному этой провинцией обвинению, причемпринцепс решительно заявил, что он предоставил Капитону право распоряжатьсялишь его, принцепса, имуществом и рабами, а если тот присвоил себе преторскуювласть и пользовался в своих целях воинской силой, то тем самым превысил своиполномочия; так пусть же сенаторы выслушают союзников. По расследовании делаподсудимый был осужден. За это заступничество, а также за то, что и в минувшемгоду был наказан Гай Силан[18], города Азиипостановили воздвигнуть храм в честь Тиберия, его матери и сената. На егопостройку было дано разрешение, и благодарил за него сенаторов и деда Нерон,благожелательно принятый слушателями, которым, при еще свежем воспоминании оГерманике, представлялось, будто они снова видят его и его слушают. Юношаотличался скромностью и достойной мужа высокого положения внешностью и имел тембольший успех, чем большей подвергался опасности вследствие всем известнойненависти к нему Сеяна.

16. Тогда же Цезарь выступил с речью по поводу избранияфламина Юпитера вместо умершего Сервия Малугинского, в которой предложил издатьновый закон о порядке замещения этой должности. Ведь древний обычайпредписывает выдвинуть кандидатами трех патрициев, чьи родители сочеталисьбраком по обряду конфарреации[19], и наодном из них остановить выбор; теперь, однако, в отличие от старины нетпрежнего обилия соискателей, потому что обряд конфарреации вышел из обихода илиудержался среди очень немногих (он привел несколько причин этого, и главнейшаяиз них — нерадивость мужчин и женщин; сюда присоединяются и сопряженные с самойцеремонией трудности, которых желают избегнуть) и еще потому, что принявший насебя сан фламина Юпитера, равно, как и та, кто, выйдя за него замуж, подчиненаего власти, выходят из-под власти отца[20].Здесь нужно внести послабления, подобно тому как некогда Август приспособил кнуждам своего времени кое-что из завещанного суровой древностью. Порассмотрении сакральных установлений сенат определил не менять порядканазначения на должность фламина, но издал закон, согласно которому супругафламина подвластна мужу лишь в том, что имеет касательство к священнодействиям,а в остальном пользуется одинаковыми с прочими женщинами правами. ПреемникомСервия Малугинского назначили его сына. Чтобы возвысить достоинство жрецов ичтобы сами они с большим рвением служили богам, было постановлено выдатьвесталке Корнелии, заместившей Скантию, два миллиона сестерциев, и, кроме того,было решено, что Августа при посещении театра всякий раз будет занимать местосреди весталок.

17. В консульство Корнелия Цетега и Визеллия Варронапонтифики, а по их примеру и остальные жрецы, вознося молитвы о благополучиипринцепса и давая соответствующие обеты, препоручили попечению тех же боговНерона и Друза, не столько из любви к этим молодым людям, сколько из лести. Нопри порче нравов как отсутствие, так и чрезмерность ее в равной мере опасны.Тиберий, никогда не питавший расположения к семейству Германика, глубокоуязвленный тем, что его, старика, поставили в один ряд с молодыми людьми,вызвал к себе понтификов и спросил их, уступили ли они просьбам Агриппины илиее угрозам. Они отрицали то и другое, но принцепс их побранил, впрочем,довольно мягко: ведь значительную их часть составляли его родственники, адругие были виднейшими гражданами государства. Тем не менее он выступил с речьюв сенате, в которой предупредил, чтобы впредь никто возданием преждевременныхпочестей не распалял честолюбия в восприимчивых душах юношей. На неговоздействовал и Сеян, твердивший, что государство расчленено на враждебныестаны, как если бы было охвачено гражданской войной: есть такие, которыеоткрыто заявляют о своей принадлежности к партии Агриппины, и если не принятьмер, их станет гораздо больше; и не существует другого средства противуглубляющейся усобицы, как убрать одного или двух из наиболее рьяныхсмутьянов.

18. Итак, во исполнение своего замысла Сеян решаетрасправиться с Гаем Силием и Титием Сабином. Близость к Германику была пагубнадля обоих, но для Силия — еще и то, что в течение семи лет он начальствовалбольшим войском, одолел в войне Сакровира, заслужил в Германии триумфальныеотличия, и с чем большей высоты он был бы низвергнут, тем больший страх навелобы его падение на остальных. По мнению некоторых, своею несдержанностью он ещесильнее восстановил прочив себя принцепса, ибо заносчиво похвалялся, что еговоины соблюдали повиновение, когда все прочие были вовлечены в мятеж, и чтоТиберий не сохранил бы власти, если бы и эти легионы пожелали перемен. Цезарьсчитал, что это умаляет его достоинство и что он бессилен отблагодарить затакие заслуги. Ибо благодеяния приятны лишь до тех пор, пока кажется, что заних можно воздать равным; когда же они намного превышают такую возможность, товызывают вместо признательности ненависть.

19. У Силия была жена Созия Галла, ненавистнаяпринцепсу, потому что питала привязанность к Агриппине. И вот было решенопогубить их обоих, отложив на время расправу с Сабином. Против них выступает собвинением консул Варрон, который, прикрываясь враждою своего отца с Силием,взялся ценою собственного позора угодить ненависти Сеяна. В ответ находатайство подсудимого немного отсрочить разбирательство его дела, с тем чтобывыждать, когда обвинитель сложит с себя консульские обязанности. Цезарьвозразил, что вполне обычно для магистратов привлекать к суду частных лиц и неподобает лишать этого права консула, ревностно наблюдающего за тем, чтобыреспублика не потерпела ущерба. Так уж было заведено у Тиберия — прикрыватьдревними формулами только что измышленные беззакония. Итак, сенаторам строжайшепредписывается собраться на заседание, как если бы Силия судили согласнозаконам, Варрон был настоящим консулом и республика — подлинной. Подсудимому недавали говорить, так как, пытаясь высказаться в свою защиту, он не скрывал, чейгнев, по его мнению, навлек на него преследования. Обвинение гласило, что, знаяо причастности Сакровира к восстанию, он долгое время утаивал это, что своейалчностью запятнал победу и что его сообщницею была жена. Не подлежит сомнению,что они были замешаны в вымогательствах, но в суде все рассматривалось какоскорбление величия, и Силий, предвидя неизбежное осуждение, упредил егодобровольною смертью.

20. Тем не менее накинулись на оставшееся после негоимущество, и не для того чтобы возместить провинциалам их деньги, которых никтоне требовал, но чтобы изъять, после того как были подсчитаны истребованныеимператорскою казною суммы, полученное им от щедрот Августа. Это был первыйслучай, когда Тиберий наложил руку на чужое добро. По предложению Азиния, ГаллаСозия присуждается к ссылке; он же высказался за конфискацию половины ееимущества с оставлением за детьми другой половины. Против этого возражал МанийЛепид, считавший, что одна четверть, как предписывает закон, должна быть отданаобвинителям, а все остальное — детям. И вообще я нахожу, что в те времена этотЛепид был мужем весьма достойным и мудрым, ибо его стараниями были смягченымногие жестокие приговоры, вынесенные другими сенаторами из раболепия передпринцепсом. Вместе с тем он не был лишен чувства меры, поскольку Тиберий нетолько прислушивался к его словам, но был также и расположен к нему. Этопобуждает меня задуматься, определяется ли, как во всем прочем, благосклонностьвластителей к одним и их недовольство другими волею судьбы и предназначенным отрождения жребием или тут кое-что зависит и от нашего благоразумия и можно идтипрямым и безопасным путем где-то посередине между непримиримою непреклонностьюи низкою угодливостью. А вот Мессалин Котта, происходивший от столь жепрославленных предков, но человек противоположного душевного склада, предложилиздать сенатское постановление, в котором было бы предусмотрено, чтомагистраты, даже тогда, когда они ни в чем не виновны и не знали опредосудительных делах своих жен, наказуются за совершенные теми в провинцияхпреступления как за свои собственные.

21. Затем разбиралось дело Кальпурния Пизона, человеказнатного, смелого и независимого. Ибо, как я рассказал выше, он во всеуслышаниезаявил в сенате, что намерен покинуть Рим из-за бесчинствующих в нем шаекдоносчиков; он же, не побоявшись всемогущей Августы, осмелился выступить собвинением против Ургулании и вызвать ее в суд из дома самого принцепса. В своевремя Тиберий не выказал по этому поводу неудовольствия, но, снова и сновавозвращаясь в душе к пережитому оскорблению, он хорошо помнил о нем и послетого, как первый порыв злобы миновал. Квинт Граний обвинил Пизона в оскорблениивеличия, на которое тот дерзнул в беседе с глазу на глаз; к этому он добавил,что у себя дома Пизон хранит яд и что входит в курию, имея при себе меч[21]. Последнее обвинение было отвергнутокак слишком чудовищное и превосходящее меру правдоподобия, но под тяжестьюостальных — а их возвели на него множество — он был признан подлежащим суду,который, однако, не состоялся, так как Пизон вовремя умер. Шла речь и обизгнаннике Кассии Севере, который, происходя из низов и предаваясь порочнойжизни, но обладая при этом ораторским дарованием, своими безудержными нападкамивызвал такую враждебность к себе, что по приговору принесшего клятву сената[22] был удален на Крит; но И там, ведясебя точно так же, возбудив новую, ненависть и оживив старую, он был присужденк конфискации имущества и, лишенный огня и воды, состарился на скалеСерифе.

22. Тогда же претор Плавтий Сильван по невыясненнымпричинам выбросил из окна жену Апронию и, доставленный тестем Луцием Апронием кЦезарю, принялся сбивчиво объяснять, что он крепко спал и ничего не видел и чтоего жена умертвила себя по своей воле. Тиберий немедленно направился к нему вдом и осмотрел спальню, в которой сохранялись следы борьбы, показывавшие, чтоАпрония была сброшена вниз насильственно. Обо всем этом принцепс докладываетсенату, и по назначении судей бабка Сильвана Ургулания послала ему кинжал. Таккак Ургулания была в дружбе с Августой, считали, что это было сделано ею посовету Тиберия. После неудачной попытки заколоться подсудимый велел вскрытьсебе вены. Привлеченная вскоре к суду его первая жена Нумантина, обвинявшаяся втом, что посредством заклинаний и приворотного зелья наслала безумие на своегобывшего мужа, была признана невиновной.

23. Этот год избавил наконец римлян от длительной войныс нумидийцем Такфаринатом. Затянулась она по той причине, что воевавшие с нимполководцы, добившись успехов, достаточных, как они полагали, для получениятриумфальных отличий, тотчас же оставляли врага в покое. В Риме уже стояли триувенчанные лаврами статуи, а Африку по-прежнему грабил Такфаринат, сноваусилившийся благодаря вспомогательным войскам мавританцев. Сын Юбы Птолемей помолодости лет ни во что не вникал, и мавританцы предпочитали отправиться навойну, чем терпеть над собой царских вольноотпущенников и повиноватьсявчерашним рабам. Укрывателем захваченной Такфаринатом добычи и его сообщником вграбеже был царь гарамантов; он не действовал во главе своего войска, нопосылал к нумидийцам незначительные отряды, численность которых заотдаленностью преувеличивалась молвой. К тому же и из самой провинцииперебегало к Такфаринату немало таких, кого гнали к нему нищета и буйные нравы,тем более что после одержанных Блезом побед Цезарь приказал девятому легионувозвратиться из Африки, как если бы там не осталось врагов, а проконсул этогогода Публий Долабелла, для которого приказания принцепса были страшнеенеожиданностей войны, не посмел его задержать.

24. Между тем, распустив слух, что Римское государствотеснят и другие народы, что это и есть истинная причина, по которой римлянепонемногу уходят из Африки, и что окружить оставшихся не составит труда, есливсе, кто предпочитает свободу рабству, приложат старание к этому. Такфаринатнаращивает силы и, разбив лагерь, облагает осадой город Тубуск. Но Долабелла,стянув отовсюду воинов, какие только у него были, благодаря страху, которыйвнушало римское имя, и неспособности нумидийцев вести бой с пехотою однимударом снял осаду с Тубуска и укрепился в удобных местах; одновременно онказнит замышлявших измену вождей мусуламиев. И так как неоднократные походыпротив Такфарината убедительно показали, что тяжело вооруженному и наступающемув одном направлении войску за столь подвижным противником не угнаться,Долабелла вызвал царя Птолемея с его соплеменниками и, разбив свои силы начетыре Колонны, отдал начальствование над ними легатам и трибунам; летучиеотряды для захвата добычи возглавили мавританцы; сам он руководил всеми.

25. Немного спустя поступает известие, что нумидийцы,раскинув шатры, расположились у полуразрушенного, ими самими сожженногоукрепления по названию Авзея, рассчитывая на неприступность этого места, таккак его окружают пустынные, заросшие лесом горы. Немедленно туда с величайшейпоспешностью устремляются когорты легковооруженных и подразделения конницы, неосведомленные о том, куда их ведут. И едва забрезжил рассвет, как под звукитруб, с яростным криком они бросились на полусонных варваров, кони которых былистреножены или бродили по удаленным пастбищам. У римлян — сомкнутый стройпехотинцев, правильно расставленные отряды всадников, все предусмотрено длясражения; напротив, у ни о чем не подозревавших врагов ни оружия, ни порядка,ни плана боевых действий, и их хватают, тащат, убивают, как овец. Воины,ожесточенные воспоминанием о перенесенных трудностях и лишениях, о том, сколькораз они искали битвы с уклонявшимся от нее неприятелем, упивались мщением ивражеской кровью. По манипулам передается приказ: не упустить Такфарината,которого все хорошо знают в лицо, так как видели его в стольких битвах; покавождь не убит, не будет отдыха от войны. А он, увидев, что его телохранителиоттеснены, что его сын уже заключен в оковы, что со всех сторон к немуустремляются римляне, избежал плена, бросившись на их мечи и недешево продавсбою жизнь; таков был конец этой войны.

26. Домогавшемуся триумфальных отличий ДолабеллеТиберий отказал в угоду Сеяну, дабы не померкла слава его дяди Блеза. Но Блезне стал от этого знаменитее, а отказ в предоставлении заслуженных почестей ещебольше возвысил в общем мнении Долабеллу; ведь он с меньшими силами захватилзанимавших видное положение пленных, умертвил вождя и стяжал себе славузавершителя этой войны. Затем прибыли послы гарамантов, которых редкоприходилось видеть в Риме; народ, потрясенный гибелью Такфарината, но незнавший за собою вины, направил их, чтобы представить объяснения римлянам.Узнав об усердии Птолемея в этой войне, сенат восстановил старинный обычай ипожаловал его почетной наградой: к нему был послан один из сенаторов, чтобывручить жезл из слоновой кости и расшитую тогу — принятые в древности подаркисената — и назвать его царем, союзником, другом.

27. Тем же летом едва не вспыхнуло восстание рабов;подавить его возникшие по всей Италии очаги позволила только случайность.Зачинщик волнений, бывший воин преторианской когорты Тит Куртизий, начал стайных сборищ в Брундизии и расположенных поблизости городах, а затем в открытовыставленных воззваниях стал побуждать к борьбе за освобождение диких и буйныхсельских рабов, обитавших в отдаленных горах посреди лесных дебрей; и вот, какбы по милости богов прибыли три биремы, назначенные для сопровождения и охраныплававших по этому морю. Квестором в этих краях был Кутий Луп, которому поустановленному с древних времен порядку достались в управление леса и дороги[23]. Расставив подобающим образом моряков, онрассеял уже готовых выступить заговорщиков. Срочно присланный Цезарем трибунСтай с сильным отрядом доставил самого вожака и ближайших сотоварищей егодерзости в Рим, уже охваченный страхом из-за великого множества находившихся внем рабов, численность которых неимоверно росла, тогда как свободнорожденныхплебеев с каждым днем становилось все меньше.

28. При тех же консулах перед сенатом предстали —горестный пример бедствий и жестокости — в качестве обвиняемого отец, вкачестве обвинителя сын (имя и тому и другому было Вибий Серен). Привезенный изссылки, оборванный, покрытый грязью и закованный в цепи отец стоит лицом к лицус произносящим обвинительную речь сыном. А нарядно одетый молодой человек — онже доносчик и он же свидетель — утверждал, не смущаясь, что его отец готовилпокушение на принцепса и послал в Галлию подстрекателей к мятежу, и добавил,что деньги на это дал бывший претор Цецилий Корнут; последний, угнетаемыйстрахом, ибо полагал, что подвергнуться такому обвинению означало вернуюгибель, поспешил себя умертвить. Подсудимый, напротив, нисколько не потерявтвердости духа, устремляет взор на сына и, потрясая оковами, взывает к,богам-мстителям, моля их возвратить его в ссылку, где он мог бы жить вдали отподобных нравов, а на его сына когда-нибудь обрушить возмездие. Он твердо стоялна том, что Корнут ни в чем не повинен и беспричинно поддался страху. Этонетрудно выяснить, назвав других участников заговора, — не мог же он, ВибийСерен, имея одного единственного сообщника, замыслить убийство принцепса игосударственный переворот.

29. Тогда обвинитель называет Гнея Лентула и СеяТуберона, приведя этим в величайшее смущение Цезаря: первые гражданегосударства, его преданные друзья — Лентул в преклонных летах, Туберон —немощный телом, обвиняются в подстрекательстве враждебных народов, в сеяниивнутренних смут! Обвинение было тут же с них снято; допросили рабовотносительно Серена-отца, но допрос оказался неблагоприятным для обвинителя.Тот, в преступном неистовстве и в страхе перед ропотом простого народа,угрожавшего ему подземной темницей, скалой[24] и казнью, предусмотренной для отцеубийц[25], покидает Рим. Но его возвращают из Равенны и заставляютдовести до конца обвинение, причем Тиберий не скрывает своей давней ненависти кизгнаннику Серену. Дело в том, что вскоре после осуждения Либона Серен написалписьмо Цезарю, в котором жаловался, что лишь его усердие осталось ненагражденным, и позволил себе кое-какие резкости, не безопасные, когда ониобращены к человеку надменному и склонному к раздражительности. Обо всем этомЦезарь напомнил ему спустя восемь лет, обвинив его во всяческих преступлениях,якобы совершенных им за истекшее с той поры время, хотя подвергнутые пыткамрабы упорно их отрицали.

30. Затем были собраны голоса: Серен осуждался на казньпринятым нашими предками способом[26], начто, однако, Тиберий не согласился, чтобы смягчить неприязнь, которую он навлекна себя этим процессом. А когда Азиний Галл предложил заточить осужденного наГиаре или Донусе, он возразил и против этого, заявив, что на обоих островах нетводы и что кому даруется жизнь, тому нужно предоставить и средства дляподдержания жизни. Итак, Серена снова отправили на Аморг. В связи ссамоубийством Корнута в сенате заговорили о том, что не следует награждатьобвинителей, если обвиняемый в оскорблении величия сам себе причинит смерть дозавершения судебного разбирательства. Это предложение было бы принято, если быпротив него не выступил Цезарь, который решительно и вопреки обыкновениюоткрыто стал на сторону обвинителей, говоря, что без них законы будут бессильныи государство окажется на краю пропасти; пусть уж сенат скорее откажется отустановленного правопорядка, чем устранит его опору. Так доносчиков — разрядлюдей, придуманный на общественную погибель и до того необузданный, что никогдане удавалось сдержать его в должных границах даже при помощи наказаний,поощряли обещаниями наград.

31. Среди этих столь привычных и столь печальныхсобытий выпадает и одно довольно отрадное: римского всадника Гая Коминия,изобличенного в написании порочащего Цезаря стихотворения, он великодушнопростил, вняв мольбам его брата-сенатора. Тем более казалось непостижимым,почему, зная лучшее и какою славой вознаграждается милосердие, он отдаетпредпочтение худшему. Ведь он не страдал отсутствием проницательности и необманывался насчет того, когда деяния императоров прославляются искренне, акогда восторги притворны. Да и сам он, хотя обычно говорил принужденно и как быборясь со словами, был гораздо красноречивее всякий раз, когда приходил ккому-либо на помощь. Впрочем, когда было принято постановление воспретитьпребывание в Италии бывшему квестору Германика Публию Суиллию, изобличенному вполучении взятки при судебном разбирательстве, и Цезарь потребовал для негоссылки на остров, он с такою горячностью доказывал важность этого длягосударства, что в подтверждение своих слов поклялся. Тогда это было принято снедовольством, но впоследствии, по возвращении Суиллия, обернулось для Тиберияпохвалами: следующее поколение видело Суиллия всемогущим, продажным и долгоевремя своекорыстно пользовавшимся дружбой с принцепсом Клавдием и никогда — вблагих целях. То же наказание сенаторы определили и Кату Фирмию, клеветническиобвинившему сестру в оскорблении величия. Этот Кат, как а уже говорил,предательски опутал Либона и затем, донеся на него, погубил. Помня об оказаннойим услуге, но прикрываясь другим, принцепс попросил не отправлять его в ссылку,но не возражал против удаления его из сената.

32. Я понимаю, что многое из того, о чем я сообщил исообщаю, представляется, возможно, слишком незначительным и недостойнымупоминания; но пусть не сравнивают наши анналы с трудами писателей, излагавшихдеяния римского народа в былые дни. Они повествовали о величайших войнах ивзятии городов, о разгроме и пленении царей, а если обращались к внутреннимделам, то ничто не мешало им говорить обо всем, о чем бы они ни пожелали: ораздорах между консулами и трибунами, о земельных и хлебных законах, о борьбеплебса с оптиматами; а наш труд замкнут в тесных границах и поэтомунеблагодарен: нерушимый или едва колеблемый мир, горестные обстоятельства вРиме и принцепс, не помышлявший о расширении пределов империи. И все же будетнебесполезным всмотреться в эти незначительные с первого взгляда события, изкоторых нередко возникают важные изменения в государстве.

33. Всеми государствами и народами правят или народ,или знатнейшие, или самодержавные властители; наилучший образ правления,который сочетал бы и то, и другое, и третье, легче превозносить на словах, чемосуществить на деле, а если он и встречается, то не может быть долговечным.Итак, подобно тому как некогда при всесилии плебса требовалось знать егоприроду и уметь с ним обращаться или как при власти патрициев наиболееискусными в ведении государственных дел и сведущими считались те, кто тщательноизучил образ мыслей сената и оптиматов, так и после государственногопереворота[27], когда Римское государствоуправляется не иначе, чем если бы над ним стоял самодержец, будет полезнымсобрать и рассмотреть все особенности этого времени, потому что мало ктоблагодаря собственной проницательности отличает честное от дурного и полезноеот губительного, а большинство учится этому на чужих судьбах. Впрочем, сколькобы подобный рассказ ни был полезен, он способен доставить лишь самое ничтожноеудовольствие, ибо внимание читающих поддерживается и восстанавливаетсяописанием образа жизни народов, превратностей битв, славной гибели полководцев;у нас же идут чередой свирепые приказания, бесконечные обвинения, лицемернаядружба, истребление ни в чем не повинных и судебные разбирательства с одним итем же неизбежным исходом — все, утомляющее своим однообразием. У древнихписателей редко когда отыскивается хулитель, потому что никого не волнует,восхищаются ли они Пуническими или римскими боевыми порядками; но потомкимногих, подвергнутых при власти Тиберия казни или обесчещению, здравствуют ипоныне. А если их род и угас, все равно найдутся такие, которые из-за сходствав нравах сочтут, что чужие злодеяния ставятся им в упрек. Даже к славе идоблести ныне относятся неприязненно, потому что при ближайшем знакомстве сними они воспринимаются как осуждение противоположного им. Но возвращаюсь кпрерванному повествованию.

34. В консульство Корнелия Косса и Азиния Агриппыпривлекается к судебной ответственности Кремуций Корд по дотоле неслыханному итогда впервые предъявленному обвинению, за то, что в выпущенных им в светанналах он похвалил Брута и назвал Кассия последним римлянином. Обвиняли Кордаклиенты Сеяна Сатрий Секунд и Пинарий Натта. Уже это одно предвещалоподсудимому верную гибель, да и сам Цезарь грозно хмурился, слушая его речь всвое оправдание, которую он, зная, что ему предстоит расстаться с жизнью, началследующим образом: «Отцы сенаторы, мне ставят в вину только мои слова, до тогоочевидна моя невиновность в делах. Но и они не направлены против принцепса илиматери принцепса, которых имеет в виду закон об оскорблении величия. Говорят,что я похвалил Брута и Кассия, но многие писали об их деяниях, и нет никого,кто бы, упоминая о них, не воздал им уважения. Тит Ливий, самый прославленный,самый красноречивый и правдивый из наших историков, такими похвалами превознесГнея Помпея, что Август прозвал его помпеянцем, и, однако, это не помешало ихдружеским отношениям. Сципиона, Афрания, этого самого Брута, этого самогоКассия он часто именует выдающимися мужами и нигде — разбойниками иотцеубийцами, каковое наименование им присвоено ныне. Сочинения Азиния Поллионатакже хранят о них добрую память; Мессала Корвин открыто называл Кассия своимполководцем, а между тем и тот и другой жили в богатстве и неизменнопользовались почетом. Ответил ли диктатор Цезарь на книгу Марка Цицерона, вкоторой Катон превозносится до небес, иначе чем составленной в ее опровержениеречью, как если бы он выступал перед судьями? Письма Антония и речи Брута кнароду содержат неосновательные, но проникнутые большим ожесточением упрекиАвгусту. Общеизвестны полные оскорбительных выпадов против Цезарейстихотворения Бибакула и Катулла[28]; носам божественный Юлий, сам божественный Август не обрушились на них и неуничтожили их, и я затруднился бы сказать, чего в этом больше — терпимости илимудрости. Ведь оставленное без внимания забывается, тогда как навлекшее гневкажется справедливым.

35. «Не говорю о греках, у которых была безнаказаннойне только, свобода, но и разнузданность в выражениях, и если кто возмущалсяими, то за слова мстил словами. И уж совсем беспрепятственно и не встречаяотпора можно было высказываться у них о тех, кого смерть отняла у ненависти илипристрастия. Разве я на народном собрании возбуждаю граждан к усобице, когдаподнявшие оружие Кассий и Брут занимают поле сражения при Филиппах? Или,погибнув семьдесят лет назад, они не сохраняют своей доли памяти в книгахисториков, подобно тому, как их узнают по изображениям, которых не истребилдаже одержавший над ними победу[29]?Потомство воздает каждому по заслугам, и не будет недостатка в таких, которые,если на меня обрушится кара, помянут не только Кассия с Брутом, но и меня».Выйдя затем из сената, он отказался от пищи и так лишил себя жизни. Сенаторыобязали эдилов сжечь его сочинения, но они уцелели, так как списки были тайносохранены и впоследствии обнародованы. Тем больше оснований посмеяться наднедомыслием тех, которые, располагая властью в настоящем, рассчитывают, чтоможно отнять память даже у будущих поколений. Напротив, обаяние подвергшихсягонениям дарований лишь возрастает, и чужеземные цари или наши властители,применявшие столь же свирепые меры, не добились, идя этим путем, ничего иного,как бесчестия для себя и славы для них.

36. В этом году обвинения следовали одно за другим, идаже в первый день Латинских празднеств[30]к префекту Рима Друзу, стоявшему на трибунале, на который он поднялся в знаквступления в должность, обратился Кальпурний Сальвиан с доносом на СекстаМария: за этот поступок, вызвавший громкое порицание Цезаря, Сальвианпоплатился ссылкой[31]. Жители Кизика былиобвинены в нерадивом отправлении священнодействий в честь божественногоАвгуста, и, кроме того, им вменялись в вину насилия над римскими гражданами. Заэто у них были отняты вольности, дарованные им во время войны с Митридатом,когда, подвергшись осаде, они отогнали царя столько же благодаря своейстойкости, сколько вследствие поддержки Лукулла. Но был оправдан ФонтейКапитон, занимавший ранее должность проконсула Азии, так как расследованиеустановило, что обвинения, которые возвел на него Вибий Серен, лишеныоснования. Однако Серена не привлекли за это к ответственности, так каквсеобщая ненависть обеспечивала ему безнаказанность. Ибо не знавшие ни стыда,ни совести обвинители становились как бы неприкосновенными личностями, акарались лишь ничтожные, никому не ведомые доносчики.

37. Тогда же Испания Дальняя, направив послов в сенат,обратилась к нему с ходатайством дозволить ей по примеру Азии возвести храмТиберию и его матери. Цезарь, который вообще умел пренебрегать почестями, счелнужным воспользоваться этим случаем, чтобы ответить тем, кто порицал его,утверждая, будто он стал поддаваться тщеславию, и начал речь следующим образом.«Я знаю, отцы сенаторы, что многие хотели бы видеть во мне большую твердость,поскольку недавно я не отказал городам Азии, просившим о том же. Итак, япостараюсь объяснить мое молчаливое согласие в прошлом и то, что я решил делатьв будущем. Так как божественный Август не воспретил воздвигнуть в Пергаме храмему и городу Риму, то и я, для которого его слова и дела — закон, с тем большейготовностью последовал за предуказанным им образцом, что мой культ объединялсяв тот раз с почитанием сената. Но если разрешение культа такого рода могло бытьоправдано в единичном случае, то допустить, чтобы во всех провинцияхпоклонялись мне в образе божества, было бы величайшим самомнением изаносчивостью; да и культ Августа подвергнется умалению, если лесть предоставитравные почести и другим.

38. «Что я смертей, отцы сенаторы, и несу человеческиеобязанности, я вполне удовлетворен положением принцепса, я свидетельствую предвами и хочу, чтоб об этом помнили также потомки; и они воздадут мне достаточнои более чем достаточно, если сочтут меня не опозорившим моих предков,заботившимся о ваших делах и ради общего блага не страшившимся навлекать насебя вражду. Это — храмы мне в ваших сердцах, это — прекраснейшие и долговечныемои изваяния. Ибо те, что создаются из камня, если благоволение оборачивается впотомках ненавистью, окружаются столь же презрительным равнодушием, какмогильные плиты. Вот почему я молю союзников и граждан и самих богов, последних— чтобы они сохранили во мне до конца моей жизни уравновешенный и разбирающийсяв законах божеских и человеческих разум, а первых — чтобы они, когда я уйду,удостоили похвалы и благожелательных воспоминаний мои дела и мое доброе имя».После этого он решительно отверг почитание подобного рода и так же отрицательноотзывался о нем в частных беседах. Одни объясняли его поведение скромностью,многие — робостью, некоторые — обыденностью его души. Ведь лучшие средисмертных всегда искали самого высокого: так, Геркулес и Либер[32] у греков, а у нас Квирин сопричисленык сонму богов; правильнее поступал Август, который также на это надеялся. Всеостальное дано властителям в настоящем, и лишь к одному им должно неустанностремиться — к благожелательной памяти о себе; ибо в презрении к доброму именисокрыто презрение к добродетелям.

39. Между тем безмерно взысканный судьбою Сеян утратилблагоразумие и подстрекаемый к тому же женской нетерпеливостью (Ливиянастойчиво требовала, чтобы он вступил с нею в обещанный брак) составил письмок Цезарю, — ибо тогда было в обычае сноситься с ним письменно и когда онпребывал в Риме. Содержание этого письма было таково. Вследствиеблагосклонности отца Тиберия Августа, а затем многократно им самим явленныхему, Сеяну, знаков расположения он привык обращаться со своими надеждами ижеланиями сперва к принцепсам и только потом к богам. Никогда он не добивалсядля себя блеска сановных должностей; он предпочитает трудную службу воина,несущего стражу ради безопасности императора. И тем не менее ему оказанвеличайший почет, поскольку его признали достойным породниться с семьею Цезаря;это и заронило в него надежду. И так как он слышал, что Август, подумывая озамужестве дочери, намечал ей в мужья даже римских всадников, он просит, еслидля Ливии станут подыскивать мужа, иметь в виду друга, который не будет искатьот такого родства иных выгод, кроме славы. Он не слагает с себя возложенных нанего обязанностей и вполне довольствуется тем, что такой брак оградит его семьюот враждебности Агриппины, да и к этому он стремится ради детей, ибо, сколькобы ему ни было дано жизни, для него будет достаточно и более чем достаточно,раз он прожил ее при таком принцепсе.

40. В ответ на это Тиберий, поблагодарив Сеяна запреданность и бегло коснувшись милостей, которые он ему оказал, а такжепопросив дать ему время для всестороннего размышления, добавил: прочие смертныепринимают решения, клонящиеся к тому, что они считают выгодным для себя; нетаков удел принцепсов, ибо в важнейших делах они должны считаться с тем, что обэтом подумают люди. Вот почему он не прибегает к тому, что ему было бы всегоудобнее написать, а именно, что лишь сама Ливия вольна решить, выйти ли ейзамуж после кончины Друза или остаться у того же домашнего очага, что у нееесть мать и бабка[33] и с ними ей преждевсего следует посоветоваться. Но он склонен поступить проще и повести речьпрежде всего о враждебности Агриппины, которая разгорится с еще большей силою,если замужество Ливии разделит дом Цезаря на два противостоящих друг другулагеря. Ведь и без того между женщинами прорывается соперничество, и от этогораздора страдают и его внуки. Что если этот брак еще больше обострит распрю?«Ты, Сеян, заблуждаешься, если думаешь, что останешься в своем прежнем сословиии что Ливия, состоявшая в супружестве сначала с Гаем Цезарем, а потом с Друзом,смирится с мыслью, что ей предстоит состариться в супружестве с римскимвсадником. Если бы я и допустил это, то неужели ты веришь, что те, кто видел еебрата, кто видел ее отца[34] и нашихпредков на высших государственных должностях, потерпят такое? Ты хочешьсохранить прежнее твое положение, но магистраты и знатнейшие граждане Рима,врывающиеся к тебе против твоего желания и советующиеся с тобою обо всем, ужедавно, не таясь, утверждают, что ты намного перерос всадническое сословие,превзойдя в этом друзей моего отца, и, завидуя тебе, порицают за это меня. НоАвгуст все-таки помышлял отдать дочь за римского всадника? Нет ничегоудивительного, что, поглощенный всяческими заботами и предвидя, как безмерновозвысится тот, кто будет им вознесен таким браком над всеми прочими, он,действительно, называл в беседах Гая Прокулея и некоторых других, отличавшихсяскромным образом жизни и не вмешивавшихся в общественные дела. Но если мыпридаем значение колебаниям Августа, то насколько существеннее, что он выдалдочь все-таки за Марка Агриппу, а затем за меня. Я не скрыл этого от тебя издружбы. Впрочем, я не стану противиться ни твоим намерениям, ни намерениямЛивии. А о том, над чем я про себя размышляю, какими узами собираюсь связатьтебя неразрывно со мной, об этом я сейчас распространяться не стану; скажу лишьодно: нет ничего столь высокого, чего бы не заслужили твои добродетели и твояверность, и когда придет время, я не умолчу об этом ни в сенате, ни переднародом».

41. И Сеян, думая уже не о браке, а о том, что гораздобольше его заботило, снова обращается с письмом к принцепсу, умоляя не питать кнему подозрений и не прислушиваться к толкам толпы, к нашептываниямополчившейся на него зависти. Но считая, что, закрыв двери своего дома длябесчисленных посетителей, он утратит могущество, а поощряя их, подаст пищу дляобвинений доносчикам, Сеян вознамерился убедить принцепса поселиться где-нибудьв приятных местах вдали от Рима. От этого он ждал для себя очень многого: отнего будет зависеть доступ к Тиберию, и в его руках окажется почти вся егопереписка, так как письма будут доставлять воины; а в дальнейшем уже достигшийпреклонного возраста и смягченный жизнью в уединении Цезарь с большей легкостьюпредоставит ему распоряжаться делами по своему усмотрению; он умеритвозбуждаемую им зависть, преградив доступ толпе являющихся с утреннимиприветствиями, и, отказавшись от пустых почестей, усилит свое истинноемогущество. И вот он начинает исподволь бранить суету города, скопление в немнарода, наплыв посетителей и всячески восхваляет покой и уединение, средикоторых нет ничего такого, что докучало бы и раздражало, и ничто не мешаетсосредоточенно размышлять о важнейших делах.

42. Случилось так, что в эти самые дни рассматривалосьдело мужа выдающихся дарований Вотиена Монтана, и это судебное разбирательствопобудило уже колебавшегося Тиберия утвердиться в мысли, что ему следуетизбегать заседаний сената, на которых в его присутствии оглашались бросаемыеему суровые и чаще всего справедливые упреки. Вотиен был привлечен заоскорбительные высказывания о Цезаре, и свидетель Эмилий, человек военный,усердствуя в желании изобличить обвиняемого, докладывает все, как оно было, и,несмотря на шум, поднятый сенаторами, чтобы его заглушить, настойчивопродолжает свои показания, так что Тиберию пришлось выслушать поношения,которым его подвергают в тесном кругу; это настолько его задело, что онвскричал, что немедленно или в ходе следствия опровергнет возводимые на негообвинения; уговоры приближенных и лесть со стороны всех присутствовавших едваего успокоили. Вотиен был подвергнут наказанию за оскорбление величия[35]; после этого Цезарь с тем болеенеумолимою беспощадностью к подсудимым, что его упрекали в ней, покарал ссылкоюобвиненную в прелюбодейной связи с Варием Лигуром Аквилию, хотя избранный наследующий срок консул Лентул Гетулик осудил ее по Юлиеву закону[36]; а также повелел выскоблить из спискасенаторов Апидия Мерулу, уклонившегося от клятвы, что будет беспрекословноповиноваться распоряжениям Августа.

43. Затем были выслушаны посольства лакедемонян имессенцев, споривших между собой о праве владения храмом Дианы Лимнатиды,возведенным, как утверждали лакедемоняне, ссылаясь на упоминания в историческихсочинениях и стихи поэтов, их предками на своей земле, отнятым у них ФилиппомМакедонским, с которым они воевали, и впоследствии возвращенным им по решениюГая Цезаря и Марка Антония. Мессенцы, напротив, настаивали на том, что еще вдревности при разделе Пелопоннеса[37] междупотомками Геркулеса Денфалийская равнина, на которой находится это святилище,отошла к их царю; доказательства этого, говорили они, и поныне сохраняются внадписях, вырезанных на камне или на старинных бронзовых досках. А что до того,что лакедемоняне указывают на исторические сочинения и на поэтов, то такихсвидетельств у них много больше и они достовернее; да и Филипп поступил не попроизволу победителя, а по справедливости; таков же был приговор царя Антигона,таков же — римского полководца Муммия; такое же решение вынесли и милетцы,когда их общине было предложено рассудить обе стороны, наконец, так же решилпретор Ахайи Атидий Гемин. И храм был предоставлен мессенцам. Жители Сегестыобратились с просьбою восстановить разрушившийся от времени храм Венеры на гореЭрике и привели при этом широко известные предания о его происхождении, лестныедля Тиберия. И он, как прямой потомок основателя храма, взял на себя заботу обэтом святилище[38]. Тогда же обсуждалось иходатайство массилийцев, причем была признана убедительной их ссылка на примерПублия Рутилия, которого, когда он был в соответствии с законами изгнан изРима, признали своим гражданином жители Смирны. На этом основании изгнанникуВулкацию Мосху массилийцами были предоставлены те же права, и он оставил своеимущество этому городу, как если бы тот был его родиной.

44. В этом году[39]скончались именитые мужи Гней Лентул и Луций Домиций. Лентулу, помимоконсульства и триумфальных отличий за победу над гетами[40], доставило добрую славу и то, что он с достоинствомпереносил бедность, а затем, приобретя безупречным путем большое богатство,пользовался им умеренно и разумно. Домицию придавала блеск громкая известностьего отца[41], господствовавшего на море вовремя гражданской войны, пока он не примкнул сначала к партии Антония, а потом— Цезаря. Дед его пал в битве при Фарсале, сражаясь на стороне оптиматов. Самон, выбранный в мужья младшей Антонии, дочери Октавии, впоследствиипереправился с войском через реку Альбис, проникнув в глубь Германии дальше,чем кто-либо из его предшественников, и за эти деяния был удостоен триумфальныхотличий. Скончался и Луций Антоний, принадлежавший к очень знатному, нонесчастливому роду. Ибо после того как его отец Юл Антоний был наказан смертьюза прелюбодеяние с Юлией, Август отправил его, еще совсем юного внука своейсестры, в город Массилию, где он пребывал в ссылке под предлогом, что проходиттам обучение. Впрочем, останкам его были оказаны почести, и его кости порешению сената были помещены в гробнице Октавиев[42].

45. При тех же консулах в Ближней Испании некимсельским жителем терместинского племени было совершено злодейское преступление.Неожиданно напав на находившегося в пути претора этой провинции Луция Пизона,пренебрегшего ввиду мирного времени надлежащими предосторожностями, он однимударом поразил его насмерть; скрывшись благодаря резвости своего коня из виду идостигнув лесной чащи в горах, он оставил коня и, пробираясь по обрывистым идиким местам, ускользнул от погони. Но не надолго обманул он своихпреследователей, ибо, поймав и показав в ближайших селениях брошенного убийцейконя, они установили, кому он принадлежал. Схваченный и преданный пыткам длявыяснения, кто были его сообщники, он громко прокричал на родном языке, что егонапрасно допрашивают; он хотел бы, чтобы здесь присутствовали его товарищи ивидели, как его мучают; но не существует таких мучений, которые могли быисторгнуть из него правду. И когда на следующий день его снова влекли надопрос, он с нечеловеческой силой вырвался из рук стражи и, ударившись головоюо камень, тут же испустил дух. Полагают, что убийство Пизона было задуманонесколькими терместинцами, с которых он так строго взыскивал присвоенные имиобщественные деньги, что варвары не стерпели этого.

46. В консульство Лентула Гетулика и Гая Кальвизия[43] сенат определил наградить триумфальнымиотличиями Поппея Сабина за подавление восстания фракийских племен, обитавшихвысоко в горах в дикости и убожестве и по этой причине тем более неукротимых.Помимо природных свойств этих людей, причина волнений состояла и в том, что онине желали смириться с набором в наши войска и отдавать нам на службу своихсамых доблестных воинов, да и своим царям они повиновались лишь когда имвздумается, а если направляли по нашему требованию вспомогательные отряды, тоставили над ними своих начальников и не соглашались вести военные действия ни скем, кроме соседних народов. А тогда к тому же распространился слух, будто мысобираемся разъединить их друг с другом и, перемешав с другими народностями,отправить в дальние страны. Но прежде чем взяться за оружие, они прислалипослов с напоминанием, что они дружественно настроены и готовы оказывать намповиновение и что так будет и впредь, если на них не возложат какого-нибудьнового бремени; но если с ними станут обращаться как с побежденными ипопытаются навязать им рабство, то у них есть оружие, и молодежь, и решимостьскорее умереть, чем расстаться со свободою. При этом они показывали своиукрепления, построенные на неприступных скалах, где находились их родители ижены, и угрожали, что война будет трудной, изнурительной и кровопролитной.

47. В ожидании, пока сосредоточится его войско, Сабинответил благожелательно, но после того как к нему прибыл Помпоний Лабеон содним легионом из Мезии и царь Реметалк с теми из своих соплеменников, которыеостались верными римлянам, он объединил с ними находившиеся в его распоряжениисилы и двинулся на неприятеля, уже успевшего расположиться в ущельях лесистыхгор. На открытых холмах виднелись наиболее отважные из врагов, и римскийполководец, напав на них, без труда отогнал варваров, понесших лишьнезначительные потери вследствие близости их убежищ. Разбив тут же лагерь иукрепив его, он занимает сильным отрядом гору с узким и ровным гребнем,тянувшимся вплоть до вражеского укрепления, охраняемого большой, но нестройнойтолпою воинов. Вслед за тем Сабин отряжает отборных лучников против техсмельчаков, которые по обычаю этого племени плясали и пели перед крепостнымвалом. Пока лучники действовали издали, сами неуязвимые, они причинялипротивнику сильный урон; однако, подойдя ближе, они были смяты внезапною еговылазкой, но выручены бросившейся на помощь когортой сугамбров, которых римлянедержали наготове, как воинов стойких в опасности и устрашающих врагов своимбоевым пением и звоном оружия.

48. После этого лагерь был перенесен ближе к врагу, а впрежних укреплениях оставлены те фракийцы, о которых я упоминал как о нашихсоюзниках. Им было дозволено производить опустошения, жечь, забирать добычу,лишь бы эти набеги кончались засветло и ночь они проводили в лагере, бдительноохраняя его. Вначале это соблюдалось, но вскоре, предавшись разгулу иобогатившись грабежом, они стали самовольно покидать сторожевые посты радиразнузданных пиршеств и сваливались там, где их одолевали сон и вино. А врагимежду тем, проведав об их беспечности, подготовили два отряда, из которыходному поручалось напасть на грабителей, а другому — на римский лагерь, и непотому, чтобы они надеялись им овладеть, но чтобы всякий, отвлеченный криками извоном оружия, думал только о своей безопасности и не слышал шума второгосражения. Стремясь создать еще большее замешательство, они избрали ночноевремя. Бросившиеся на лагерный вал были легко отбиты, но служившие у насвспомогательные отряды фракийцев, устрашенные внезапностью нападения, когдавоины частью спали у укреплений, а большинство бродило за их пределами, былиперебиты с тем большею беспощадностью, что враги видели в них перебежчиков ипредателей, поднявших оружие, чтобы поработить самих себя и отечество.

49. На следующий день Сабин выстроил свое войско вудобном месте на случай, если варвары, ободренные ночной удачей, осмелятся насражение. Но так как они не вышли ни из своего укрепления, ни с прилегавших кнему возвышенностей, он приступает к осаде, воспользовавшись тем, чтовозведение осадных сооружений уже было начато; связав их между собой рвом счастоколом, он замыкает отовсюду пространство на четыре тысячи шагов вокружности и, постепенно продвигая вперед осадные работы, еще теснее сжимаеткольцо вокруг неприятеля, с тем чтобы отрезать его от воды и подножного кормадля лошадей и скота; и, наконец, сооружается насыпь, откуда уже с близкогорасстояния можно было метать во врага камни, копья и горящие головни. Но ничтотак не мучило осажденных, как жажда, ибо огромное количество как боеспособных,так и небоеспособных должно было пользоваться только одним источником; к томуже издыхали от бескормицы лошади и быки, по обыкновению варваров находившиесявместе с ними внутри крепостной ограды; тут же лежали трупы людей, умерших отран или от жажды; все было полно тлением, смрадом, заразой.

50. Ко всем трудностям прибавилось еще величайшеебедствие — разногласия: одни были готовы сдаться, другие предпочитали этомусмерть и намеревались поразить друг друга; были и такие, кто убеждал непогибать, не отомстив за себя, и решиться на вылазку. Столь противоположныхмнений придерживались не только в толпе рядовых воинов, но и среди вождей; так,Динис, достигший глубокой старости и благодаря длительному общению с римлянамизнавший и их мощь, и их милосердие, утверждая, что нужно сложить оружие и чтоэто единственный выход для побежденных, первый, с женой и детьми, отдался вовласть победителя; за ним последовали и те, кто по возрасту или полу не могбиться с врагом, и те, кто ценил жизнь дороже славы. Молодежь разделилась,частью примкнув к Тарсе, частью к Туресу. И тот и другой решили не расставатьсяживыми со свободою, но Тарса призывал к быстрой развязке, к тому, чтобы разомпокончить с надеждою и страхом, и подал пример остальным, пронзив грудь мечом;и было немало сделавших то же. Турес же со своим отрядом дожидался наступлениятемноты, что не осталось тайной для римского полководца, который поэтому усилилпередовые позиции более многочисленными отрядами. Надвинулась ночь с жестокойгрозой, оглашаемая к тому же дикими криками, по временам сменявшимися полнымбезмолвием, что вселяло в осаждавших тревогу пред неизвестностью. Сабин сталобходить своих воинов, убеждая их не поддаваться на уловки врагов, не обращатьвнимания ни на загадочный гул, ни на обманчивую тишину, но каждому бестрепетноисполнять свой долг и не метать понапрасну оружия.

51. Между тем варвары, налетая толпами, то осыпают валкамнями, обожженными кольями, стволами срубленных деревьев, то закидывают рвывалежником, связками хвороста и мертвыми телами; иные подносят к нашимукреплениям заранее изготовленные мостки и лестницы, хватаются за частокол навалу, рушат его и дерутся врукопашную с обороняющимися римлянами. Наши воинымечут в них дротики, сталкивают щитами, поражают тяжелыми осадными копьями,сбивают сбрасываемыми на них каменными глыбами. Римлян воодушевляют надежда,порожденная уже одержанною над тем же врагом победою[44], и боязнь тем большего бесчестья, если их одолеют,варваров — сознание, что это последняя попытка спастись, а многих из них к томуже — и находящиеся позади них жены и матери и их жалобные стенания. В однихночь вселяет отвагу, в других, — страх; удары наносятся наудачу, раны —внезапно; невозможность отличить своих от врагов и горные ущелья, доносящие стыла отзвуки голосов сражающихся, привели наших в такое смятение, что несколькоукреплений было оставлено римлянами, решившими, что неприятель прорвался завал. Но враги, кроме отдельных воинов, за него не проникли; всех остальных,после того как самые доблестные были сброшены с вала или изранены, уже нарассвете наши прогнали на вершину горы, к тому месту, где было расположеноукрепление, и там, наконец, принудили их сложить оружие. Ближние селенияизъявили покорность по доброй воле своих обитателей; прочие не были взятыприступом или осадою лишь потому, что в Гемских горах началась ранняя и суроваязима.

52. А в Риме, в доме принцепса, продолжались волнения ираздоры. Первым в ряду выпадов с целью погубить Агриппину было привлечение ксуду ее двоюродной сестры Клавдии Пульхры по обвинению, предъявленному ДомициемАфром. Этот Афр, недавно закончивший срок преторских полномочий, не занимавшийвидного положения, но жаждавший известности и ради нее готовый на любоепреступление, обвинил Пульхру в развратном образе жизни, в прелюбодеянии сФурнием, а также в ворожбе и злоумышлениях против принцепса. Агриппина, всегдагорячая и несдержанная, а тогда к тому же взволнованная грозной опасностью,нависшей над ее родственницей, отправляется к Тиберию и застает его запринесением жертвы отцу. При виде этого она вскипела и сказала ему, что неподобает одному и тому же человеку заниматься закланием жертв божественномуАвгусту и преследованием его потомков. Не в немые изваяния вселился егобожественный дух: она — его действительное и живое подобие, порожденноебожественной кровью, и она понимает свою обреченность и облачается в скорбныеодежды. Незачем прикрываться именем Пульхры; ведь единственная причина еепреследования заключается в том, что она неразумно избрала Агриппину предметомсвоего преклонения, забыв о печальной участи, постигшей по той же причинеСозию. Слова, которые пришлось выслушать от нее Тиберию, вызвали его скрытнуюдушу на редкую для него откровенность, и, схватив Агриппину за руку, онпредостерег ее греческим стихом, гласившим, что она гневается, потому что нецарствует. Пульхра и Фурний были осуждены. А Афр был причислен молвою кпервостепенным ораторам, так как проявил в этом деле свои дарования и самЦезарь сказал, что ему свойственно прирожденное красноречие. В дальнейшем,выступая обвинителем или защитником подсудимых, он добыл себе славу, болееблагоприятную для его красноречия, чем для нравов, но в глубокой старостикрасноречие Афра значительно потускнело, так как при поблекшем уме он удержалнеумение сохранять молчание.

53. А Агриппина, упорная в гневе и к тому же занемогшаятелесным недугом, когда ее навестил Тиберий, сначала долго плакала молча, апотом принялась осыпать его упреками и просить: пусть он облегчит ееодиночество, пусть даст ей мужа; она еще молода и во цвете лет, и дляпорядочной женщины нет утешения иначе, как в браке; найдутся в государстве…[45] которые не сочтут для себя зазорнымвзять супругу Германика вместе с его детьми. Но Цезарь, понимая, какимипоследствиями удовлетворение ее просьбы чревато для государства, и вместе с темне желая выказать ни неудовольствия, ни своих опасений, покинул ее, так и недав ответа, сколько она на нем ни настаивала. Об этом случае, не упомянутомсоставителями анналов, я узнал из записок Агриппины-дочери, в которых матьпринцепса Нерона рассказала потомкам о своей жизни и о судьбе своихблизких.

54. И Сеян нанес ей, погруженной в печаль и забывшей освоих опасениях, новый, еще глубже поразивший ее удар, подослав к ней мнимыхдоброжелателей, дабы те под личиною дружбы предупредили ее, что для нееизготовлен яд и что ей следует избегать яств, предлагаемых ей у свекра[46]. И вот, не умея притворяться, Агриппина,когда ей пришлось возлежать за столом возле принцепса, хмурая и молчаливая, непритронулась ни к одному кушанью; это заметил Тиберий, случайно или, бытьможет, потому, что о чем-то слышал, и, желая ее испытать, похвалил поставленныепред ним плоды и собственноручно протянул их невестке. Это еще больше усилилоподозрения Агриппины, и она, не отведав плодов, передала их рабам. Тиберий непроронил ни слова, но, обратившись к матери, сказал, что не удивительно, еслион примет суровые меры по отношению к той, которая обвиняет его в намерении ееотравить. Отсюда пошел слух, что Агриппине готовится гибель, но император нерешается сделать это открыто и для ее умерщвления изыскиваются тайныеспособы.

55. Чтобы отвлечь от себя эти толки, Цезарь стал частобывать в сенате ив течение многих дней слушал представителей Азии, споривших, вкаком городе возвести ему храм. Состязались одиннадцать городов, с одинаковоюнастойчивостью, но не с равными основаниями. Все они опирались на сходныедоводы, ссылаясь на свое древнее происхождение, на преданность римскому народув войнах с Персеем, Аристоником и другими царями[47]. Но Гипепа, Тралла и вместе с ними Лаодикея и Магнесиясразу же были отвергнуты, как города незначительные. И даже жители Илиона,заявившие, что Троя — мать Рима, не располагали ничем, кроме издревлеутвердившейся за их городом славы. Некоторые колебания возникли по поводуГаликарнаса, так как его жители утверждали, что за тысячу двести лет их жилищани разу не сотрясались от подземных толчков и что фундамент храма будетпокоиться на природной скале. В отношении пергамцев было сочтено, что с нихдовольно существующего в их городе храма Августа, хотя именно это и было ихглавным доводом. Эфес и Милет отпали, потому что первый и без того совершаетсвященнодействия Аполлону, а второй — Диане. Итак, оставалось выбрать лишьмежду Сардами и Смирной. Жители Сард огласили решение этрусков, признававших ихсвоими кровными родичами: ведь Тиррен и Лид, сыновья царя Атиса, вследствиемногочисленности своих соплеменников поделили их между собой; Лид остался наземлях предков, а Тиррену достались по жребию новые земли, с тем чтобы оносновал на них поселения; этим народам были присвоены имена их властителей —одному в Азии, другому в Италии; могущество лидян возросло еще больше, так какони послали после этого своих[48] людей вГрецию, которая и стала называться затем по имени Пелопа. Одновременно жителиСард упоминали о грамотах, данных им нашими полководцами, о заключенных с намиво время Македонской войны договорах, протекающих у них рек, мягком климате ихстраны и богатстве[49] а также ополноводности земель, лежащих вокруг их города.

56. А представители Смирны, напомнив о ее древности,основал ли ее сын Юпитера[50] Тантал, илиТесей, который также был божественного происхождения, или одна из амазонок,перешли к тому, на что больше всего рассчитывали, а именно к своим заслугамперед римским народом, так как в помощь ему их город посылал свои корабли нетолько для войн с внешним врагом, но и для происходивших в самой Италии[51]; они заявили, что первый храм городу Римубыл выстроен в Смирне при консуле Марке Порции, когда римский народ уже свершилбольшие дела, но еще не достиг вершины могущества, потому что все еще стоялгород пунийцев и в Азии были могущественные цари. Одновременно они призвали всвидетели Луция Суллу, что, когда его войско из-за суровой зимы и отсутствиятеплой одежды оказалось в бедственном положении и об этом было сообщено внародном собрании, все присутствовавшие на нем сбросили с себя платье иотослали его нашим легионам. Итак, сенаторы, приглашенные высказать своемнение, предпочли Смирну. И Вибий Марс внес предложение дать Манию Лепиду,которому досталась эта провинция, сверх положенного числа еще одного легата, стем чтобы возложить на него заботу о храме. И так как Лепид из скромностиотказался выбрать его по своему усмотрению, туда был направлен избранныйжребием бывший претор Валерий Назон.

57. В разгар всех этих дел Цезарь после длительногообдумывания и неоднократного откладывания своего замысла отправился наконец вКампанию под предлогом освятить храмы Юпитеру — в Капуе, Августу — в Ноле, а вдействительности решив окончательно поселиться вдали от Рима. Хотя егоудаление, следуя за большинством писателей, я объяснил происками Сеяна, но таккак, расправившись с ним, Тиберий еще целых шесть лет прожил в таком жеуединении, я часто задумываюсь, не правильнее ли было бы усматривать причинуего отъезда в его личном желании прикрыть свою жестокость и свое любострастно,как бы они ни обнаруживались его поступками, хотя бы своим местопребыванием.Были и такие, кто полагал, что в старости он стыдился своего облика; он былочень высок, худощав и сутул; макушка головы у него была лысая, лицо в язвах ипо большей части залепленное лечебными пластырями; к тому же во время своегоуединения на Родосе он привык избегать общества и скрывать утехи своеголюбострастия. Сообщают также, что его изгнало из Рима и властолюбие матери,которую он не желал признавать своей соправительницей и от притязаний которойне мог избавиться, так как самая власть ему досталась в дар от нее. Ибо Августподумывал, не поставить ли во главе государства внука своей сестры, всемивосхваляемого Германика, но, вынужденный сдаться на просьбы жены, усыновилТиберия, повелев ему сделать то же с Германиком. Этим и попрекала его Августа,постоянно требуя от него благодарности.

58. Тиберий отбыл из Рима с немногими приближенными,среди которых был один сенатор, бывший консул, опытный законовед Кокцей Нерва,из высокопоставленных римских всадников, кроме Сеяна, только Курций Аттик иразные ученые люди, почти все греки, чтобы было с кем развлечься беседой.Знатоки астрологии утверждали, что Тиберий покинул Рим при таком положениинебесных светил, которое исключало возможность его возвращения. Этопредсказание для многих явилось причиною гибели, так как, поверив в близкийконец Тиберия, они повсюду толковали об этом; ведь не могли же они предвидетьстоль невероятную вещь, как то, что он одиннадцать лет проведет добровольнымизгнанником вне пределов родного города. А дальнейшее показало, насколько теснососедствуют наука и заблуждение и насколько истина окутана тьмою. Что он невернется в Рим, было сказано неспроста, но что касается прочего, то тут никтоничего не знал, ибо он прожил до глубокой старости, проводя время то в ближнемпоместье, то на берегу моря, а то порою и у самых стен Рима.

59. Случайно в эти самые дни Цезарь подвергсясмертельной опасности, что доставило новую пищу тем же пустым разговорам, а емусамому — повод еще больше уверовать в дружбу и преданность Сеяна. В поместье,которое называлось «Пещера» и находилось между Амункланским морем и Фундинскимигорами, Тиберий с приближенными пировали в естественном гроте. Вдруг у входа внего произошел обвал и камнями завалило несколько прислуживавших рабов; всехобъял безудержный страх, и участники пиршества разбежались. Сеян же,обратившись лицом к Цезарю и опираясь на колени и руки, прикрыл его собой отсыпавшихся камней и в таком положении был найден подоспевшими на помощьвоинами. Это вознесло его еще выше, и сколь, бы пагубные советы он ни давал,Тиберий, помня о проявленной им самоотверженности, выслушивал их с полнымдоверием. А Сеян, изображая себя беспристрастным судьей поведения сыновейГерманика, в действительности выискивал подставных лиц, выступавших против нихобвинителями и особенно преследовавших Нерона, как ближайшего преемникаТиберия; и хотя Нерон держался с подобающей юноше скромностью, однако нередкослучалось, что он забывал, как нужно вести себя при сложившихсяобстоятельствах, ибо его клиенты и вольноотпущенники, стремясь поскореедобиться влияния, всячески внушали ему, что он должен выказывать смелость инезависимость: этого хочет римский народ, хочет войско, и Сеян, одинаковоиздевающийся над терпением старика и робостью юноши[52], не посмеет воспрепятствовать ему в этом.

60. Несмотря на эти и им подобные речи, Нерон не питалникаких преступных намерений, но иногда у него вырывались слишком дерзкие инеобдуманные слова, которые подхватывались приставленными к нему соглядатаями ипреувеличивались в их донесениях, тогда как он не имел возможности оправдаться;и вообще различные обстоятельства тревожили и раздражали его. Ибо однистарались уклониться от встречи с ним, другие, поздоровавшись, сейчас же отнего отворачивались, многие торопились прервать начатый разговор и покинутьего, тогда как приверженцы Сеяна, напротив, следовали за ним по пятам иоскорбительно подшучивали над ним. Да и Тиберий принимал его, то угрюмонасупившись, то с деланной улыбкою на лице; но говорил ли юноша или молчал, емувменялось в вину и его безмолвие, и его слова. Даже ночь подстерегала егосвоими опасностями: о его сне и бодрствовании, о каждом вздохе жена[53] сообщала своей матери Ливии, а та —Сеяну; последний сумел привлечь на свою сторону и его брата Друза, которогособлазнил надеждою на принципат, если он устранит старшего возрастом и ужепошатнувшегося Нерона. Друз был от природы злопамятен и, не говоря уже остремлении властвовать и застарелой неприязни братьев друг к другу, ненавиделНерона и за то предпочтение, которое ему оказывала их мать Агриппина. Впрочем,Сеян не так уж благоволил к Друзу, чтобы не обдумывать способов погубить вбудущем и его, зная, что он неосмотрителен и что его легко завлечь взападню.

61. В конце года скончались видные мужи Азиний Агриппа,происходивший от скорее прославленных, чем родовитых предков и не посрамившийих своей жизнью, и Квинт Гатерий, при жизни славившийся красноречием; нынеплоды его дарования не в таком почете. Очевидно, сила его речей заключаласьскорее в их вдохновенности, чем в тщательности отделки; и в то время какпродуманность и трудолюбие у других ораторов приобретают для потомков всебольшую ценность, благозвучие и плавность речи Гатерия угасли вместе с ним.

62. В консульство Марка Лициния и Луция Кальпурния[54] неожиданное бедствие унесло не меньшеечисло жертв, чем их уносит кровопролитнейшая война, причем начало его быловместе с тем и его концом. Некто Атилий, по происхождению вольноотпущенник,взявшись за постройку в Фидене амфитеатра, чтобы давать в нем гладиаторскиебои, заложил фундамент его в ненадежном грунте и возвел на нем недостаточнопрочно сколоченное деревянное сооружение, как человек, затеявший это дело не отизбытка средств и не Для того, чтобы снискать благосклонность сограждан, а радигрязной наживы. И вот туда стеклись жадные до таких зрелищ мужчины и женщины, вправление Тиберия почти лишенные развлечений этого рода, люди всякого возраста,которых скопилось тем больше, что Фидена недалеко от Рима; это усугубилотяжесть разразившейся тут катастрофы, так как набитое несметной толпой огромноездание, перекосившись, стало рушиться внутрь или валиться наружу, увлекаявместе с собой или погребая под своими обломками несчетное множество людей, какувлеченных зрелищем, так и стоявших вокруг амфитеатра. И те, кого смертьнастигла при обвале здания, благодаря выпавшему им жребию избавились отмучений; еще большее сострадание вызывали те изувеченные, кого жизнь непокинула сразу: при дневном свете они видели своих жен и детей, с наступлениемтемноты узнавали их по рыданиям и жалобным воплям. Среди привлеченных сюдаразнесшейся молвой тот оплакивал брата, тот — родственника, иные — родителей. Идаже те, чьи друзья и близкие отлучились по делам из дому, также трепетали заних, и, пока не выяснилось, кого именно поразило это ужасное бедствие,неизвестность только увеличивала всеобщую тревогу.

63. Когда начали разбирать развалины, к бездыханнымтрупам устремились близкие с объятиями и поцелуями, и нередко возникал спор,если лицо покойника было обезображено, а одинаковые телосложение и возраствводили в заблуждение признавших в нем своего. При этом несчастье былоизувечено и раздавлено насмерть пятьдесят тысяч человек, и сенат принялпостановление, воспрещавшее устраивать гладиаторские бои тем, чье состояниеоценивалось менее четырехсот тысяч сестерциев, равно как и возводить амфитеатрбез предварительного обследования надежности грунта. Атилий был отправлен визгнание. Следует упомянуть, что сразу же после разразившейся катастрофы знатьоткрыла двери своих домов: повсюду оказывали врачебную помощь и снабжалилечебными средствами; и в городе в эти дни, сколь ни был горестен его облик,как бы ожили обычаи предков, которые после кровопролитных битв поддерживалираненых своими щедротами и попечением.

64. Еще не успело поблекнуть воспоминание об этомнесчастье, как на город обрушилась неистовая сила огня, причинившего невиданныедотоле опустошения: выгорел весь Целиев холм; и пошла молва, что этот годнесчастливый, что в недобрый час было принято решение принцепса удалиться изРима, ибо толпе свойственно приписывать всякую случайность чьей-либо вине; ноЦезарь пресек этот ропот раздачей денег в размере понесенных каждым убытков. Всенате ему принесли благодарность за это знатные граждане, и народ восхвалялего, ибо, невзирая на лица и безо всяких просьб со стороны приближенных, онпомогал своей щедростью даже неизвестным ему и разысканным по его повелениюпогорельцам. Кроме того, в сенате было сделано предложение переименовать Целиевхолм в Священный, ибо, когда все вокруг было истреблено пламенем, осталасьневредимою только статуя Тиберия, стоявшая в доме сенатора Юния. То жепроизошло некогда и с изображением Клавдии Квинты: ее статуя, установленнаянашими предками в храме Матери богов, дважды избегла разрушительной силыпожара[55]. Клавдии — священны, к нимблаговолят божества, и нужно, чтобы была особо отмечена святость места, вкотором боги оказали принцепсу столь великий почет[56].

65. Не будет неуместным сообщить здесь о том, что этотхолм в старину прозывался Дубовым, так как был покрыт густыми дубовыми рощами,а Целиевым его назвали впоследствии по имени Целия Вибенны, который, будучипредводителем отряда этрусков и придя вместе с ними на помощь римлянам, получилэтот холм для заселения от Тарквиния Древнего, или его отдал ему кто-то другойиз царей, ибо в этом историки расходятся между собой. Но не вызывает нималейших сомнений, что воины Целия, которых было великое множество, обиталидаже на равнине вплоть до мест по соседству с форумом, из-за чего эта частьгорода и стала называться по имени пришельцев Тусским кварталом[57].

66. Но если усердие знати и щедрость Цезаря доставилиримлянам облегчение в стихийных несчастьях, то ничто не ограждало их отбесчинств с каждым днем возраставшей и наглевшей шайки доносчиков; противродственника Цезаря богача Квинтилия Вара выступил с обвинениями Домиций Афр,ранее добившийся осуждения его матери Клавдии Пульхры, и никто не удивилсятому, что, долго прозябавший в нужде и беспутно распорядившийся недавнополученной наградой, он замыслил новую подлость. Но всеобщее изумление вызвалосоучастие в этом доносе Публия Долабеллы, ибо, происходя от прославленныхпредков и связанный родством с Варом, он по собственной воле пошел на то, чтобызапятнать свою знатность и навлечь позор на свое потомство. Сенат, однако, недал ходу этому обвинению, постановив дождаться прибытия императора, что былотогда единственным способом отвести на время нависшие бедствия.

67. По освящении храмов в Кампании Цезарь, невзирая нато, что предписал особым эдиктом, чтобы никто не осмеливался нарушать егопокой, и расставленные ради этого воины не допускали наплыва к нему горожан,все же, возненавидев муниципии, колонии и все расположенное на материковойземле, удалился на остров Капреи, отделенный от оконечности Суррентского мысапроливом в три тысячи шагов шириною. Я склонен думать, что больше всего емупонравилась уединенность этого острова, ибо море вокруг него лишено гаваней, илишь мелкие суда, да и то не без трудностей, находили на нем кое-какиеприбежища, так что никто не мог пристать к нему без ведома стражи. Зима наострове умеренная и мягкая, так как от холодных и резких ветров его укрываетгора, а лето чрезвычайно приятное, потому что остров беспрепятственно обвеваетФавоний[58] и кругом — открытое море.Отсюда открывался прекрасный вид на залив, пока огнедышащая гора Везувий неизменила облика прилегающей к нему местности[59]. Говорят, что Капреями когда-то владели греки и чтоостров был заселен телебоями. Но в то время его занимал Тиберий, в чьемраспоряжении находилось двенадцать вилл с дворцами, каждая из которых имеласвоё название; и насколько прежде он был поглощен заботами о государстве,настолько теперь предался тайному любострастию и низменной праздности. Онсохранил в себе присущие ему подозрительность и готовность верить любомудоносу, а Сеян, еще в Риме привыкший растравлять в нем и ту и другую, делал этона Капреях еще безудержнее и уже не скрывая козней, подстраиваемых им Агриппинеи Нерону. Приставленные к ним воины заносили словно в дневник сообщения обовсех гонцах, которые к ним прибывали, обо всех, кто их посещал, обо всем явноми скрытом от постороннего глаза, и больше того: к ним подсылались люди,убеждавшие их бежать к войску, стоявшему против германцев, или, обняв на форумев наиболее людный час статую божественного Августа, воззвать о помощи к народуи сенату. И хотя эти советы были ими отвергнуты, им тем не менее вменялось ввину, что они якобы готовились к осуществлению их.

68. Год консульства Юния Силана и Силия Нервы[60] имел дурное начало: повлекли в темницуиз-за привязанности к Германику прославленного римского всадника Тития Сабина;единственный из стольких его клиентов, он не перестал оказывать внимание егосупруге и детям, посещая их дом и сопровождая их в общественных местах, за чтопорядочные люди его хвалили и уважали, а бесчестные ненавидели. На него ирешили напасть бывшие преторы Луканий Лациар, Порций Катон, Петилий Руф и МаркОпсий, жаждавшие добиться консульства, доступ к которому был открыт толькочерез Сеяна, чью благосклонность можно было снискать не иначе как злодеянием.Итак они сговариваются между собой, что Лациар, который был немного знаком сСабином, коварно завлечет его в западню, что остальные будут присутствовать каксвидетели и что затем все вместе выступят против него с обвинением. Лациарсначала заводит с Сабином как бы случайные разговоры, потом понемногу начинаетпревозносить его преданность, то, что не в пример прочим, будучи другомпроцветающего семейства, он не покинул его и тогда, когда оно оказалось в беде;одновременно он говорил с величайшей почтительностью о Германике и выражалсочувствие Агриппине. И после того как Сабин — ибо сердца смертных в несчастьесмягчаются, — прослезившись, высказал кое-какие жалобы, он уже смелее принялсяосуждать Сеяна, его жестокость, надменность, притязания; не воздержался он дажеот упреков Тиберию. Эти беседы, которые их как бы объединили в запретном,придали их отношениям видимость тесной дружбы. И уже Сабин по собственномупобуждению стал искать встреч с Лациаром, посещать его дом и делиться с ним,как с ближайшим другом, своими огорчениями.

69. Названные мной совещаются, как поступить, чтобынесколько человек могли подслушать такие беседы. Дело в том, что для этогонужно было присутствовать в таком месте, которое Сабин считал бы уединенным, ностоять за дверьми они не решались из опасения, что он их увидит, услышит шорохили еще какая-нибудь случайность вызовет в нем подозрение. И вот три сенаторапрячутся между кровлей и потолком, в укрытии столь же позорном, скольомерзительной была и подстроенная ими уловка, и каждый из них припадает ухом котверстиям и щелям в досках. Между тем Лациар, встретив Сабина на улице,увлекает его к себе в дом и ведет во внутренние покои, как бы намереваясьсообщить ему свежие новости, и тут нагромождает перед ним и давнишнее, инедавнее, — а было этого вдосталь, — и вызывающее опасения в будущем. Сабинделает то же, и еще пространнее, ибо чем горестнее рассказы, тем труднее, разони уже прорвались, остановить их поток. После этого немедленно сочиняетсяобвинение, и в письме, отосланном Цезарю, доносчики сами подробно рассказали отом, как они подстроили этот подлый обман, и о своем позоре. Никогда Рим небывал так подавлен тревогой и страхом: все затаились даже от близких, избегаливстреч и боялись заговаривать как с незнакомыми, так и знакомыми; даже напредметы неодушевленные и немые — на кровлю и стены — взирали они сострахом.

70. А Цезарь в послании, прочитанном в сенате в деньянварских календ, после обычных пожеланий по случаю нового года, обратился кделу Сабина, утверждая, что тот подкупил нескольких вольноотпущенников с цельюучинить на него покушение, и недвусмысленно требуя предать его смерти. Тут жебыло вынесено соответствующее сенатское постановление, и, когда осужденноговлекли на казнь, он кричал, насколько это было возможно, — ибо его голова былаприкрыта одеждой, а горло сдавлено, — что так освящается наступающий год, такиежертвы приносятся Сеяну. Куда бы он ни направлял взор, куда бы ни обращалслова, всюду бегут от него, всюду пусто: улицы и площади обезлюдели: впрочем,некоторые возвращались и снова показывались на пути его следования,устрашившись и того, что они выказали испуг. «Какой же день будет свободен отказней, если среди жертвоприношений и обетов богам, когда по существующемуобычаю подобает воздерживаться даже от нечестивых слов, заключают в оковы инакидывают петлю? И Тиберий не без намерения действует с такой отталкивающейжестокостью: это сделано обдуманно и умышленно, чтобы никто не воображал, будтовновь вступившим в должность магистратам что-нибудь может помешать отперетьдвери темницы точно так же, как они отпирают храмы с их жертвенниками»[61]. Вслед за тем Цезарь в присланном имписьме поблагодарил сенаторов за то, что они покарали государственногопреступника, и добавил, что над ним нависла смертельная угроза из-за кознейврагов, однако никого из них не назвал по имени; тем не менее всем было ясно,что он имеет в виду Нерона и Агриппину.

71. Если бы я не поставил себе за правило вестиизложение по годам, меня бы увлек соблазн забежать вперед и здесь жерассказать, каков был конец Лациара, Опсия и других участников этого постыдногодела, не только после того как властью завладел Гай Цезарь, но и при жизниТиберия, который не желал, чтобы кто другой расправился с пособниками егозлодейств, и вместе с тем, пресытившись их услугами, когда обретал возможностьиспользовать в тех же целях новых людей, обычно истреблял прежних, ставших длянего бременем; но о возмездии им и прочим виновным в преступлениях этого родамы сообщим в свое время. В связи с письмом Цезаря Азиний Галл, чьим детямАгриппина приходилась теткою со стороны матери, предложил попросить егопоставить сенат в известность, кого именно он опасается, и дозволить ихустранить. Но ни одного из своих качеств, представлявшихся ему добродетелями,Тиберий не ценил так высоко, как умения притворяться; и тем более он былраздосадован тем, что его сокровенные мысли раскрыты. Впрочем, Сеян егоуспокоил, и не из любви к Галлу, но для того, чтобы выждать, пока улягутсяколебания принцепса, ибо он знал, что, когда Тиберий, медлительный вразмышлениях, наконец распаляется, у него за гневными словами следуютбеспощадные действия. Тогда же скончалась Юлия, внучка Августа, изобличенная впрелюбодеянии, осужденная и сосланная им на остров Тример, находящийся близберегов Апулии. Там она двадцать лет провела в изгнании, существуя на средстваАвгусты, которая, ниспровергнув тайными происками своих пасынков и падчериц,проявляла показное сострадание к их бедствиям.

72. В том же году зарейнский народ фризы нарушил мирбольше вследствие нашей жадности, чем из нежелания оказывать нам повиновение.По причине бедности фризов Друз обложил их умеренной податью, повелев сдаватьбычьи шкуры для нужд нашего войска, причем никто не следил за тем, какой онипрочности и какого размера, пока Оленний, центурион примипилов, назначенныйправителем фризов, не отобрал турьи шкуры в качестве образца для приемщиковподати. Выполнить это требование было бы затруднительно и другим народам, агерманцам тем более тяжело, что, хотя в их лесах водится много крупного зверя,домашний скот у них малорослый. И вот вместо шкур они стали сначаларассчитываться с нами быками, потом землями и, наконец, отдавать нам в рабствожен и детей. Отсюда — волнения и жалобы, и так как им не пошли в этомнавстречу, у них не осталось другого выхода, кроме войны. Явившихся заполучением подати воинов они схватили и распяли на крестах; Оленний,предупредив нападение разъяренных врагов, спасся бегством и укрылся вукреплении, носившем название Флев; в нем стоял довольно сильный отряд римскихвоинов и союзников, охранявших океанское побережье.

73. Как только это стало известно пропретору НижнейГермании Луцию Апронию, он вызвал из Верхней провинции подразделения легионов иотборные отряды пехоты и конницы вспомогательных войск и, перевезя на судахвниз по Рейну и то и другое войско, двинулся на взбунтовавшихся фризов,которые, сняв осаду с римского укрепления, ушли защищать свои земли. ТогдаАпроний принимается укреплять в затопляемых приливом местах насыпи и мосты,чтобы провести по ним войско с тяжелым обозом, и между тем, отыскав броды,велит конному подразделению каннинефатов и пехотинцам из служивших в нашихрядах германцев обойти с тыла врагов; но те, успев изготовиться к бою,опрокидывают конные отряды союзников и присланную к ним на помощь конницулегионов. В дальнейшем туда же были направлены три легковооруженные когорты,затем еще две и спустя некоторое время — вся конница вспомогательных войск:этих сил было бы совершенно достаточно, если бы они одновременно бросились наврага, но, подходя с промежутками, они не добавили стойкости уже приведенным врасстройство частям и сами заразились страхом бегущих. Все, что осталось отвспомогательных войск, Луций Апроний отдает в подчинение легату пятого легионаЦетегу Лабеону, но и тот, попав в трудное положение вследствие разгромаотданных ему под начало частей, посылает гонцов, умоляя поддержать его силоюлегионов. Раньше других к нему на выручку устремляются воины пятого легиона ипосле ожесточенной схватки отбрасывают фризов и спасают истомленные ранамикогорты и отряды всадников. Римский военачальник не пустился, однако, в погонюза неприятелем и не предал погребению трупы, хотя пало большое число трибунов,префектов и лучших центурионов. Впоследствии узнали от перебежчиков, что близлеса, называемого рощею Бадугенны, в затянувшейся до следующего дня битве былоистреблено девятьсот римлян и что воины другого отряда из четырехсот человек,заняв усадьбу некогда служившего в нашем войске Крупторига и опасаясь измены,по взаимному уговору поразили друг друга насмерть.

74. Это прославило фризов среди германцев, тогда какТиберий скрывал потери, чтобы не оказаться в необходимости назначитьглавнокомандующего для ведения войны с ними[62]. Да и сенат заботился не о том, как бы империя не покрыласебя позором на одной из своих окраин: душами всех владел страх перед тем, чтотворилось внутри государства, и общие помыслы были направлены лишь на изысканиесредств спасения при помощи лести. Итак, невзирая на то, что обсуждались совсемдругие вопросы, сенаторы определили воздвигнуть жертвенник Милосердию ижертвенник Дружбе[63] и по обе стороны отних установить статуи Тиберия и Сеяна и часто обращались к ним с настоятельнымимольбами доставить им возможность лицезреть их особы. Но Тиберий с Сеяном,однако, не появились ни в Риме, ни в его окрестностях; они сочли достаточнымпокинуть на время Капреи и показаться на ближайшем побережье Кампании. Тудаустремились сенаторы, всадники и много простого народа; все особенно трепеталиперед Сеяном, доступ к которому был более затруднителен, и поэтому добиться егоможно было лишь посредством искательства и готовности служить его замыслам.Разумеется, что при виде столь отвратительного и столь откровенного раболепияон проникся еще большим высокомерием; ведь в Риме обычная уличная суетабольшого города скрывает, кто по какому делу торопится; здесь же,расположившись в поле или на берегу, будь то день или ночь, они были вынужденыодинаково выносить как благосклонность, так и наглую спесь привратников, пока иэто, наконец, не было запрещено. Те, кого Сеян не удостоил ни беседы, нивзгляда, возвратились в Рим, трепеща за будущее; иные радовались, но тщетно,ибо злосчастная дружба с Сеяном привела их вскоре к роковому концу.

75. Между тем Тиберий, выдав на Капреях замуж за ГнеяДомиция свою внучку Агриппину, дочь Германика, повелел отпраздновать свадьбу вРиме. Он избрал Домиция, помимо древности его рода, также и потому, что тотсостоял с Цезарями в кровном родстве, ибо мог похвалиться, что Октавия — егобабка, а через нее и Август — двоюродный дед.

Примечания:

2.

См.: Тацит. Анналы, III, 29.

3.

В 19 г. н.э., после завершения войны с кантабрами и астурами.

4.

Речь идет о Юбе II, сыне царя Нумидии Юбы, побежденного Юлием Цезарем в 46 г. до н.э. при Тапсе.

5.

Т.е. там, где искони обитали латины, а также в древнейших колониях (в пределах Италии), выведенных римлянами.

6.

См.: Тацит. Анналы, III. 29. Тацит, передавая слова Друза, сообщает и то, что Друз говорил ранее (в 20 г. н.э.), еще до вступления дочери Сеяна в брак с сыном Клавдия Друзом, умершим спустя несколько дней после свадьбы.

7.

В 31 г. н.э., после смерти Сеяна. Начало книги VI, где должен был находиться рассказ об этом, утрачено.

8.

Консулы обычно сидели на некотором возвышении, где были поставлены их курульные кресла.

9.

Т.е. Нерона и Друза.

10.

К роду Юлиев Друз принадлежал вследствие усыновления Юлием Цезарем Октавиана и Октавианом — Тиберия.

11.

К роду Клавдиев Друз принадлежал по крови.

12.

Германик вследствие усыновления Тиберием приходился Августе внуком; таким образом, Августа была бабкою и Агриппины.

13.

На о. Самосе находился храм Гере; среди римских божеств Гере соответствовала Юнона (ср. прим. 70 к книге III «Анналов»).

14.

Амфиктионы — религиозно-политические союзы племен и городов-государств в древней Греции, созданные для охраны общих святилищ и собранных в них сокровищ и организации межплеменных празднеств.

15.

В 88 г. до н.э.

16.

Речь идет, очевидно, об ателлане, первоначально бесхитростном народном фарсе, исполнявшемся на оскском языке актерами-импровизаторами по определенной схеме с определенными персонажами — масками (ср. с итальянской комедией дель арте). В дальнейшем ателлана, что означает ателльское представление (Ателла — город в области осков), утрачивает импровизационный характер и успешно разрабатывается на латинском языке римскими комедиографами легкого жанра, усложнявшими ее сюжетные ходы, насыщавшими ее злободневностью и при этом пренебрегавшими запретами официальной морали, что и приводило к осуждению ателланы со стороны блюстителей нравственности.

17.

Родившихся в 19 г. н.э. (Тацит. Анналы, II, 84); речь идет о смерти Германика

18.

Об осуждении Гая Силана см: Тацит. Анналы, III, 66—69.

19.

Конфарреация — наиболее торжественно обставляемый и почитавшийся самым священным вид бракосочетания (существовало еще 2 других вида бракосочетания), к которому допускались только патриции. Обряд конфарреации совершался в присутствии великого понтифика, фламина Юпитера и 10 свидетелей, причем в жертву Юпитеру приносился хлеб из полбы (far — полба).

20.

Т.е. юридически порывают связи со своими кровными родственниками, теряют права наследования и т.д.

21.

Пребывание с оружием в общественных местах было у римлян категорически воспрещено.

22.

Клятва перед голосованием приносилась в сенате в тех случаях, когда голосующие подтверждали ею свою убежденность в правильности принятого ими решения.

23.

В этом предложении в рукописи есть слово calles (тропы, дороги), которое некоторые издатели (например, Ниппердей) предпочитают читать как Cales. Переводчик не усмотрел необходимости в подобной замене, тек более что рукописное чтение не препятствует удовлетворительному пониманию текста.

24.

Т.е. Тарпейской скалой

25.

Отцеубийцы подлежали следующей казни: засеченного до крови осужденного полагалось зашить в мешок вместе с собакой петухом, змеей и обезьяной, и этот мешок бросить в море.

26.

См. прим. 18 к книге II «Анналов».

27.

Т.е. после захвата полноты власти Августом и фактического превращения Римской республики в империю.

28.

До нас дошли эпиграммы Катулла на Юлия Цезаря, но стихи Бибакула на Юлия Цезаря и Августа не сохранились.

29.

Т.е. Август.

30.

Эти идущие с древнейших времен празднества общин Лация ежегодно происходили на Альбанской горе в присутствии обоих консулов; для проведения Латинских празднеств назначался особый префект; на этот раз им был Друз.

31.

Обращение Сальвиана к Друзу повлекло за собой кару, так как его поступок был сочтен нечестивым и поэтому чреватым опасными для Римского государства последствиями.

32.

См. прим 71 к книге III «Анналов».

33.

Мать — Антония, бабка — Августа.

34.

Брата — Германика, отца — Друза Старшего.

35.

Сослан на Балеарские острова, где и умер в 28 г. н.э.

36.

См. прим. 34 к книге II «Анналов».

37.

Согласно мифу, после смерти Геркулеса его сын Гилл и другие потомки были изгнаны из Тиринфа (в Арголиде), где вырос Геркулес, и Пелопоннеса. На протяжении двух столетий Гераклиды многократно, но тщетно пытались возвратиться туда. Наконец им удалось осуществить это намерение; при разделе завоеванных областей Эврисфен и Прокл получили во владение Лакедемон, Темен — Арголиду, Кресфонт — Мессанию; другим потомкам Геркулеса достались Коринф, Лидия и Македония.

38.

Этот храм, по преданию, был основан Энеем (Вергилий. Энеида, V, 759), считавшимся родоначальником Юлиев, к роду которых благодаря усыновлению принадлежал и Тиберий.

39.

Т.е. в 25 г. н.э.

40.

В 10 г. до н.э.

41.

Гнея Домиция, консула 32 г. до н.э.; к Октавиану он примкнул в 31 г. перед битвой при Акции.

42.

Эта усыпальница находилась в Риме.

43.

В 26 г. н.э.

44.

В 21 г. н.э.; см.: Тацит. Анналы, III, 38 и 39.

45.

Здесь в рукописи небольшой пропуск.

46.

Т.е. во дворце Тиберия.

47.

А именно с Митридатом Евпатором, Фарнаком и парфянами.

48.

Имеются в виду лидяне и тирренцы (этруски).

49.

Имеется в виду война римлян с Персеем (171—167 гг. до н.э.).

50.

Именем римского бога Юпитера Тацит как всегда называет Зевса.

51.

Речь идет о Союзнической войне (90—88 гг. до н.э.).

52.

Старика — Тиберия, юноши — Нерона, сына Германика

53.

Т.е. Юлия, дочь Друза Младшего.

54.

В 27 г. н.э.

55.

В 111 г. до н.э. и во 2 г. н.э.

56.

По отцу Тиберий происходил из рода Клавдиев.

57.

Этрусков римляне называли также тусками.

58.

Фавоний — теплый западный ветер, начинавший дуть в начале февраля. Этот момент римляне считали началом весны

59.

Речь идет об извержении Везувия в 79 г. н.э., сопровождавшемся гибелью Помпей, Геркуланума и Стабии.

60.

28 г. н.э.

61.

1 января считалось праздничным днем.

62.

По мнению Тацита, Тиберий воздерживался от назначения главнокомандующего для войны с германцами, страшась наделить кого-нибудь слишком значительной властью.

63.

Сравни эти жертвенники в честь милосердия и дружбы с жертвенниками Удочерения (Анналы, I, 14) и Мщения (Анналы, III. 18).