• Главная
• Контакты
• Нашёл ошибку
• Прислать материал
• Добавить в избранное

Угроза русским позициям в Архипелаге с севера, из Патраса, была ликвидирована, и известия об этом событии граф Орлов получил значительно раньше, чем еще одну отрадную новость о том, что и другая турецкая угроза, шедшая с юга, от египетских берегов, тоже ликвидирована.

Нужно заметить, однако, что лейтенант Алексиано, герой этой победы на юге, выступил даже еще за несколько дней до Коняева, как только до него дошло предупреждение о готовящейся коварной атаке турок на русский флот.

Зоркость Алексея Орлова и ловкость его осведомителей позволила ему выследить турецкие приготовления не только на севере от Архипелага - в Дульчинье (Дульциньо), на берегу Адриатики, но и на юге, в Александрии и Дамиетте («Дамиатте»), потому что турки собирались ударить на русский флот одновременно с двух сторон, а пока тщетно пытались «ласкательствами» и обманными вестями о продолжении перемирия и о близком мире усыпить внимание русского главнокомандующего.

Но их надежды оказались тщетными.

Орлов вовремя разгадал эти замыслы и, как мы видели, предупредив, с одной стороны, капитана Коняева, который тотчас же и отправился со своей небольшой эскадрой в Лепантский залив, чтобы там напасть на неприятеля, уже стоявшего с «дульциниотскими» и рагузинскими судами и ждавшего новых подкреплений из Дульциньо, с другой стороны, вовремя известил о турецких замыслах и лейтенанта Алексиано, крейсировавшего близ острова Кипра.

Оба русские моряки и их экипажи оказались на высоте положения и проявили перед лицом гораздо более сильного неприятеля в самом деле изумительную, доходящую до отчаянной дерзости отвагу.

Первым выступил Алексиано, у которого в распоряжении, в сущности, были лишь один фрегат и одна фелука. Узнав, что под стенами крепости Дамиатты (так называли Дамиетту) стоят два больших вооруженных судна, каждое о 20 пушках, с экипажем до 700 человек и еще несколько более мелких судов, он немедленно помчался туда.

Предоставим дальше слово Алексею Орлову, который доносил Екатерине о сражении 21 октября 1772 г. под Дамиеттой (Дамиаттой) и о полной победе настоящего героя Алексиано и его матросов следующее (это было уже второе, более подробное донесение Екатерине): «Получа такие известия помянутый лейтенант Алекснано пошел того же дня с одною фелукою прямо к Дамиате, куда прибыв 21 числа (октября-Е. Т.), по утру, нашел неприятеля в таком точно состоянии, как об нем сказано было, но как скоро начал он подходить ближе и поднял на фрегате и фелуке российский флаг, то неприятель, будучи сим потревожен, произвел из судов и крепостных стен пушечную пальбу, однако и тем не мог защитить одного небольшого своего судна, которым вооруженная фелука легко овладела, а лейтенант Алексиано пользуясь сим смятением решился атаковать неприятеля в порте; почему не взирая на производимый с трех сторон огонь, пошел он прямо в средину двух больших судов, где бросив якорь, тотчас вступил в бой, который сперва продолжался с великою с обоих сторон жестокостью и отчаянием через 2 часа, а потом, увидя неприятель не малое число убитых и раненых из своего экипажа, а притом разбитие судов и появившуюся течь, начал бросаться в море для спасения жизни и на шлюпках, барказах и вплавь пробираться к берегам, чему и из других судов последовали экипажи, и сим решилось наконец сражение. Лейтенант Алексиано, по потоплении двух разбитых судов и по взятии фелукою несколько других мелких, удалился от крепостных пушечных выстрелов, стал на якорь на рейде и простоял тамо до другого утpa в ожидании прибытия Селима-Бея и других судов из Александрийского порта. 22 числа пред полуднем, увидя в море под турецким флагом идущее прямо к Дамиатскому порту судно и считая что на оном помянутый бей находился, изготовился к новому сражению и как скоро оное подошло ближе к фрегату, то Алексиано, подняв российский флаг, сделал несколько по нем выстрелов, а сия нечаянность бывшего на судне неприятеля столь сильно устрашила, что он без всякого сопротивления опусти флаг отдался военнопленным и перевезен фелукою на фрегат и другие взятые в порте суда; в числе пленных был помянутый Селим-Бей с тремя главнейшими агами, разными другими офицерами и служителями, коих всех осталось 120 человек турков, на судне же найдено: Магометов штандарт, 7 знамен, 4 серебряные перья, значащие отличное турецких офицеров достоинство и заслуги, за которые жалует султан сими знаками, булав 4, топорков 3, щитов 3, большие литавры, 2 флага и 8 пушек с множеством разного оружия.

О разбитии и сожжении турецких судов при стенах крепости Дамиата и о взятии Селима-Бея в полон дошедшее до Александрии известие произвело тамо великое смятение, так что городской комендант, опасаясь приближения туда российской эскадры, тотчас приказал разрушить суда и снять все войска для защищения крепости и порта, а сие уже и доставило лейтенанту Алексиано безопасность к свободным при египетских берегах разъездам и к пресечению неприятельской торговли удержанием разных за счет турков провозимых товаров и учинением диверсии и тревоги во всем Египте и Сирии, куда он соединяясь с полякою офицера Паламиды и удалился средних чисел ноября для продолжения и при сирийских берегах над неприятелем поисков»⁶⁸.

Огромно было значение Патрасской победы эскадры Коняева и Дамиеттской победы Алексиано. После этого нового разгрома турки уже ни разу вплоть до конца войны не осмелились потревожить русский флот в Архипелаге прямым, сколько-нибудь значительным нападением. А ведь между Патрасским боем 28 октября 1772 г. и заключением Кучук-Кайнарджийского победоносного мира 10 июля 1774 г. прошел год и восемь месяцев, и у турок, конечно, еще оставались боеспособные суда, потому что Коняев истребил только флот, стоявший у входа в Лепантский залив, но суда, которые этот флот поджидал и с севера, из Дульциньо («дульциниотские»), и с юга, от берберийских берегов (от Туниса) - оставались еще в распоряжении Порты. Однако страх, наведенный на Константинополь истреблением фрегатов у Патраса и у Дамиетты в конце октября 1772 г., оказался настолько сильным и длительным, что напомнил до некоторой степени о впечатлении, произведенном истреблением линейного флота под Чесмой в конце июня 1770 г.

Вскоре стало совсем ясно, что русские останутся владыками занятых ими островов Архипелага ровно столько времени, сколько найдут нужным там оставаться.

Екатерина была восхищена полным провалом турецкой попытки внезапным нападением уничтожить русский флот в Архипелаге в нарушение условий перемирия. Ее больше всего возмущало, что эта попытка совершена была во время перемирия, заключенного Спиридовым с турками (в соответствии с общими мирными русско-турецкими переговорами 1772 г.).

Лишь в феврале 1773 г. узнала императрица об этих октябрьских победах капитана Коняева при Патрасе и Алексиано - под Дамиеттой.

«Граф Алексей Григорьевич,-писала Екатерина Орлову в собственноручном письме от 21 февраля 1773 г., - с великим удовольствием усмотрела из ваших последних реляций о новых, вами полученных по истечении второго перемирия победах над вероломным неприятелем…» Получив новые подробности, Екатерина удостоверилась, что нападение турок было совершено во время перемирия, в расчете на то, что русские, доверяя честности турок, не успеют подготовить должный отпор внезапной, коварной атаке. «…К особливому нашему удовольствию, - писала она Орлову

спустя четыре дня после первого письма, - усмотрели мы с какой рачительной прозорливостью предуспели вы опровергнуть вероломного неприятеля нашего против вас умысел и тем самым нанесли ему, конечно, великий удар»⁶⁹.

Мирные переговоры, начатые было в Бухаресте в марте 1773 г., оборвались, не приведя ни к какому результату, и «завиствующие нам дворы», то есть прежде всего Франция - открыто, а Пруссия и Австрия - тайно ведшие все время подкоп под эти мирные переговоры и подстрекавшие Оттоманскую Порту к продолжению войны, могли быть довольны.

Однако герцог Верженн так же, как его непосредственный предшественник герцог д'Эгильон, не решился на то, на что, безусловно, готов был решиться, но смутился только из-за противодействия Англии, павший в 1770 г. Шуазель. Прямой помощи туркам в Архипелаге Франция не оказала.

Следует тут снова вспомнить, что благожелательные предостережения и опасения Галиани были совершенно напрасны. Как и все почти иностранцы, он не знал, что русские к концу войны бывают, обыкновенно, еще сильнее, чем вначале. Петербургское адмиралтейство оказалось вполне в силах после посылки трех эскадр (Спиридова, Эльфинстона и Арфа) в 1770 г., после посылки четвертой эскадры (Чичагова - Коняева) в 1772 г., отправить в Архипелаг еще и пятую, в конце октября 1773 г. Эту пятую эскадру повел в Архипелаг герой Чесмы, теперь уже контр-адмирал Грейг, вызванный в свое время в Петербург и там некоторое время пребывавший.

В эскадре Грейга, вышедшей из Кронштадта 21 октября 1773 г., было четыре корабля (один с 74 орудиями и три - по 66 орудий), два фрегата, шесть транспортов, нанятых у англичан.

Вооруженных чинов во всей эскадре было 2469 человек.

Но этой эскадре, явившейся в Средиземное море к самому концу войны, уже не пришлось принять участие ни в блокаде Дарданелл, для усиления которой ее и выписывал Алексей Орлов, ни в других военных действиях, так как в случае продолжения войны Орлов намечал нападение на два наиболее торговых города Оттоманской империи - на Смирну в Сирии и на Салоники. Это уже не состоялось. Тем не менее, приход этой пятой эскадры в самый момент Кучук-Кайнарджийских переговоров явился очень полезной демонстрацией полнейшей готовности России продолжать, если понадобится, войну со всей энергией.

Отправляя Грейга с этой пятой эскадрой в Архипелаг, Екатерина снабдила его инструкцией, в общем сходной с теми указаниями, которые давались командирам предшествующих эскадр: по-прежнему - зорко и осторожно держать себя относительно враждебных («Бурбонских») государств - Франции и Испании и по-прежнему (и даже более прежнего) твердо верить в помощь Англии:

«Об Англии справедливо можем мы сказать, что она нам прямо доброжелательна, и одна из дружественнейших наших держав, потому что политические наши вкусы и интересы весьма тесно между собой связаны и одним путем к одинаковой цели идут. Кроме того, имеем мы с Великобританскою короной трактат дружбы и коммерции…» Таким образом, «изъяснилися мы откровенно с королем Великобританским и получили уверение, что военные корабли наши приняты будут в пристанях его владения за дружественные, и нами таковые снабжаемы всякою, по востребованию обстоятельств, нужною помощью»⁷⁰.

Однако должно тут же заметить, что уже не все английские дипломаты после Чесмы одинаково искренно проводили «русофильскую» политику своего кабинета. Английский представитель в Константинополе Мэррей принадлежал к тем, кого русские победы на море уже начали приводить в большое беспокойство. Он начинал бояться за английские позиции на морях Леванта и поэтому тайно поощрял турок к продолжению войны в 1772 г., когда в Константинополе решили было идти на перемирие. Но поведение Мэррея вызвало суровый отпор и окрик со стороны его прямого начальства, министра лорда Рочфорда который написал ему 24 июля 1772 г.: «Его величество и его министры не могли считать иначе, как необычайным непониманием с вашей стороны вашего долга, тот совет, который вы решились подать Порте на основании ваших собственных соображений… Совет, прямо направленный против заключения мира (между Портой и Россией), тогда как постоянным желанием его величества было ускорить насколько возможно заключение этого мира (pacification)». Этого сурового выговора было, конечно, вполне достаточно, Мэррей смирился.

Так, до конца Архипелагской экспедиции и, шире, до конца русско-турецкой войны 1768-1774 гг. дипломатическая обстановка в Европе продолжала складываться самым благоприятным для России образом. Десятилетие, следовавшее за окончанием Семилетней войны, то есть 1763-1773 гг., можно в самом деле назвать «декадой французской прострации», как выражается автор новейшей (и наилучшей) истории дипломатии Соединенных Штатов Сэмюэль Бемис⁷¹. А в 1774- 1783 гг. Франция была поглощена подготовкой к войне против Англии на стороне восставших североамериканских колоний и затем самой этой войной. Таким образом, победоносные русские эскадры успели не только пройти в Архипелаг и властвовать там больше четырех лет, но и вполне благополучно оттуда вернуться. Обе великие морские державы - Франция и Англия - подстерегали, сдерживали, обессиливали друг друга все эти долгие годы, и одна из них поэтому при всем своем желании не могла, а другая и не находила для себя выгодным мешать русским победам.

В 1773 г. в Архипелаге русский флот состоял из 13 линейных кораблей, 18 фрегатов, 3 бомбардирских судов, 3 пинков и 1 пакетбота. В 1774 г. этот флот еще усилился приходом пятой эскадры (Самуила Грейга).

Таковы были силы, твердо державшие в руках владычество на море и на 20 островах Архипелага. Укрепиться на материке не удавалось ни в Сирии, ни на Морее, ни на имевшем крепость и большой турецкий гарнизон острове Станкио (или Станко), куда ходила специально выделенная небольшая эскадра капитана Хметевского, высадившая 31 июля и в первые дни августа 1773 г. десант, состоявший в подавляющем большинстве из «албанцев и славонцев»⁷². Десанты приходилось после эфемерных успехов принимать обратно на корабли: слишком мало было налицо русских регулярных сил.

Зато на море русский флот не встречал уже никакого сопротивления.

Русские суда «шарили берега». В 1772 г. капитан Марк Войнович уничтожил под Лагосом шесть судов и взял в плен три, ходили русские суда и под Бейрут и под Сидон, с успехом помогая восставшим против Порты сирийцам и египтянам.

Вообще же все эти долгие годы русский флот был хозяином на северо-востоке Средиземного моря.

Тот же бесхитростный и правдивый дневник капитана «Трех святителей» Степана Петровича Хметевского говорит нам об очень эффективной блокаде на Архипелаге, установленной русским флотом, взявшим множество торговых судов с товаром, причем суда причислены были к русскому флоту, а товар конфискован. Брали и фрегаты, когда те осмеливались показываться.

Орлов обыкновенно отпускал на волю турок, которых брали в плен албанцы, действовавшие в помощь русским. Однажды турецкий паша в «возблагодарение» прислал Орлову лошадь в нарядной упряжи, а адмиралу Спиридову кинжал. Паша при этом спрашивал: приказано ли ему будет жить поблизости или удалиться? и прибавил, что «он русских не опасается, а боится албанцев». Дело было на Масконийских островах. Орлов ответил, чтобы паша «жил безопасно», и тоже послал ему подарок. А русский флот запасся там водой⁷³. Словом, даже в тех местах, где турки были в большом количестве и русские не могли овладеть территорией, - турки не противились «мирному» пребыванию русской эскадры у берега.

Вплоть до своего ухода русский флот совершенно самовластно царил в Архипелаге. То, что у турок к концу войны осталось или было выстроено или куплено после разгрома у Чесмы в 1770 году и после русских побед у Патраса и у Дамиетты в 1772 г., пряталось в Мраморном море и в Босфоре, не смея показаться оттуда, хотя блокада поддерживалась русскими в последние год-полтора перед заключением мира при помощи небольших эскадр, так как значительных сил для этого вовсе и не требовалось.

Вот общая картина, рисуемая в донесении Орлова, посланном Екатерине 5 марта 1773 г.: «Что же принадлежит до производимых ныне со стороны Оттоманской Порты вооружений, то оная старается во всех местах строгими фирманами набирать сухопутные войска, для усиления армии, хотя по дошедшим ко мне известиям народная подлость и неохотно на то соглашается; во всех приморских, купеческих городах удерживаются насильно матросы и отправляются сухим путем в Константинополь, где ныне находится весь турецкий флот, линейные корабли и мелкие суда для починки тамо, и вооружения нужным снарядом и экипажем. По общему слуху считается ныне 9 линейных кораблей всех, старых и вновь построенных, как в разных портах Черного моря, так и в Константинополе с множеством тартан, шебек, галер и других мелких судов, с коими капитан-паша намерен выйти из канала в Архипелаг, чего однако и ожидать ненадежно, за недостатком нужного числа матросов. Равномерно ж и остатки дульциниотских судов с поспешностью вооружаются при своих берегах, не показываясь в открытом море.

Для удержания неприятельских покушений эскадра от флота в. и. в., состоящая из 5 линейных кораблей и несколько фрегатов, под командой контр-адмирала Грейга, разъезжает при устье Дарданельского канала, корабли же «Чесма» и «Ростислав» находятся в Наксийском канале…»⁷⁴

Так турки и оставались закупоренными у Константинополя до конца войны.

Только после окончательной ратификации победоносного Кайнарджийского мирного договора Алексей Орлов выпустил турецкий флот из этого тесного заточения.