• Главная
• Контакты
• Нашёл ошибку
• Прислать материал
• Добавить в избранное

В 11 часов ночи с 25 на 26 июня на флагманском корабле Грейга «Ростислав» появился на поднятом на мачте гафеле офин фонарь. Это был вопрос: готовы ли к снятию с якоря? Тотчас же на всех кораблях появилось по фонарю на флагштоке. Это был ответ: готовы. После этого на «Ростиславе» подняты были три фонаря - идти на неприятеля.

Было около 11 #189; часов, когда Спиридов отдал в рупор приказ капитану Клокачеву, командиру «Европы», выступить первым (вместо «Надежды», которая назначена была по диспозиции Грейга). Ни Грейг, ни Спиридов и вообще никто не дает удовлетворительного объяснения этой перемене. Что «Надежда» как-то замешкалась - это не объяснение, а суррогат объяснения. Может быть, роль тут сыграло то, что Спиридов вполне полагался на испытанного превосходного командира «Европы» Клокачева.

Кораблем «Три святителя» командовал Хметевский, кораблем «Евстафий» - капитан Круз, а флагманом на нем был адмирал Спиридов. Вместе с кораблем «Европа» эти корабли и составляли тот авангард, которым распоряжался Спиридов. Но все-таки Спнридов, в сущности, не имел никакого права, вопреки приказу и диспозиции Грейга, прокричать со своего корабля в половине двенадцатого часа ночи Клокачеву, чтобы он немедленно, в одиночку шел прямо к турецкому флоту и начал бой, не дожидаясь общего наступления всей эскадры или хотя бы только ее авангарда. Но Спиридов был старше и чином и возрастом и сильнее авторитетом, чем Грейг, и мог себе позволить то, что для другого было делом рискованным,

Клокачев повиновался, конечно. Очевидно, он не хотел снова нарваться на яростный окрик Спиридова: «Поздравляю вас матросом!» Этот окрик в разгаре боя 24 июня, совсем незаслуженный Клокачевым, вероятно, еще звенел в ушах капитана «Европы» ночью 25 июня. Разжалование в матросы, которым пригрозил ему Спиридов, конечно, едва ли бы его постигло, потому что он повернул свой корабль тогда исключительно затем, чтобы не наскочить на камень (согласно предупреждению своего лоцмана-грека, отлично знавшего дно). Во всяком случае, теперь, в ночь с 25 на 26 июня, перед Чесменской бухтой Клокачев блестяще доказал свое мужество.

«Европа» в первом часу ночи приблизилась к турецкому флоту и начала артиллерийскую перестрелку. «Европа» должна была отвечать и флоту и береговой батарее, что она и делала некоторое время с полным успехом одна, но уже в течение приблизительно получаса к ней на подмогу подошли «Ростислав», затем «Не тронь меня» и два фрегата. Эти четыре судна окончательно заперли выход из бухты и вместе с тем в огромной степени усилили огонь «Европы» по флоту и по берегу. А во втором часу ночи постепенно к месту артиллерийского боя подтянулся и весь русский линейный флот. Во втором часу ночи, в разгар сражения, русский бомбардирский корабль очень удачно поджег турецкий корабль, на котором обрушилась его собственная пылающая грот-стеньга. И в этот момент Грейг дал приказ брандерам выступить.

Начало действий отряда брандеров было неудачно. Капитан-лейтенант Дугдэль на всех парусах шел к турецкому линейному кораблю, с которым хотел сцепиться и поджечь его, но ему не пришлось добраться до цели: две турецкие галеры встретили его по пути и напали на него. Дугдэль поджег немедленно свой брандер, а сам выбросился вместе с командой за борт, и они вплавь достигли русской шлюпки. Горящий брандер затонул. Вторым после брандера Дугдэля шел брандер Мекензи. Этому брандеру удалось, правда, дойти до цели, но его действия были бесполезны, потому что корабль, с которым он сцепился, уже горел, зажженный искрами и горящими головешками с соседнего пылающего турецкого корабля. Третьим брандером командовал блестящий моряк, храбрец, лейтенант Ильин.

Когда русские брандеры стали приближаться к турецкому флоту, то, по признанию самого Гассана-паши (рассказавшего это барону Тотту), турки убеждены были сначала, что это русские перебежчики, идущие добровольно сдаваться. И турки «молились о благополучном прибытии (русских судов - Е. Т.), в то же время твердо решив заковать в кандалы (русский - Е. Т.) экипаж и уже предвкушая удовольствие повести их с триумфом в Константинополь»⁴⁰.

Эта курьезная, нелепая ошибка помогла командирам двух брандеров, Ильину и Мекензи, превосходно выполнить свое дело.

Ильин подошел к турецкому кораблю, еще совершенно целому, приткнулся к нему бортом и зажег его.

Четвертому брандеру (князя Гагарина) тоже не нашлось уже работы (как и брандеру Мекензи); турецкий флот пылал уже почти весь, подожженный русскими снарядами с судов.

Пожар в течение последнего часа боя, то есть после двух часов ночи, быстро пожирал один турецкий корабль за другим. Гассану не удалось вывести свои суда подальше от бушующего огня. К несчастью для турок, наступил вдруг полный штиль, и паруса бессильно повисли на реях. Флот турок погиб без остатка.

Попытка Грейга взять в плен два уцелевших было корабля увенчалась лишь частичным успехом: один из этих кораблей, когда его уже вели на буксире к русской эскадре, загорелся от попавших в него горящих головешек; другой корабль, «Родос», благополучно был доставлен и вошел в состав русского флота.

После 3 часов ночи русские уже не стреляли, а только издали наблюдали бушующую огненную стихию и слушали последующие оглушительные взрывы, когда неприятельские суда (или точнее, их палубы) одно за другим взлетали на воздух, а затем погружались в пучину. Несколько мелких турецких судов, спасшихся от огня, были забраны русскими. Русские моряки обратили внимание в эти последние часы, что турецкие суда горели обыкновенно «часа по два и более, прежде нежели огонь достигал до крют-камер их; некоторые же сгорали по самую ватерлинию и только тогда взлетали на воздух». Так пишет Грейг в своем «Журнале». Но он должен был бы прибавить, что турецкие суда горели еще гораздо дольше, чем «часа по два и более»; они горели, очевидно, даже по шести часов, потому что сам же он сообщает, что «загоревшиеся последними взлетели не ранее 9 часов утра». А русские прекратили огонь: уже вскоре после 3 часов ночи. Некоторые турецкие суда были прекрасно построены, и крюйт-камеры запирались превосходно.

Утром Алексей Орлов, брат его Федор, князь Долгоруков и Грейг прошли на парусном катере по месту ночного побоища «для осмотра обгорелых остатков неприятельского флота, представлявших печальное зрелище по множеству мертвых тел, растерзанных и в разных положениях плававших между обломками». Алексей Орлов приказал подобрать в море раненых турок и «перевезти на корабль для перевязывания ран и подания возможной помощи». Нужно отметить, что в традиции русского флота уже тогда было особенно предупредительное и гуманное отношение к пленным. Это отмечают, как нечто удивительное, и турки, отнюдь не имевшие основания хвалиться тем же. Спасенных таким образом турок было «множество», и, когда здоровье их поправлялось, «большому числу из них от высочайшего имени ее императорского величества дана была свобода». Так доносил граф Орлов в Петербург.

Ничто не дает такого впечатления реальности, как сухие, совсем краткие записи о Чесменской битве, вносившиеся час за часом в эту историческую ночь на 26 июня в «Шканечные (корабельные) журналы» русских судов - и прежде всего в шканечные записи флагманского корабля «Три иерарха», где находился сам Алексей Орлов. Приводим некоторые записи, начиная с начала первого часа 26 июня 1770 г. и кончая 10 часами дня того же числа. Сохраняем орфографию рукописи:

1 час. «Пополуночи: Ветр посредственный, небо малооблачное, светлая луна и блистание звезд, в начале часа корабль Европа стал подходя к турецким кораблям и начали с неприятельской батареи по нем палить, також и с неприятельских кораблей по нем палить, тако к #189; часа видимо нам корабль Европа стал на якорь и стал палить против неприятеля. В исходе часа отдали у нас марсели, триселя, после чего и протчие корабли проходя в… неприятельских кораблей и стали производить пальбу.

2 час. В начале часа от наших кораблей бросанных брандскугилей загорелся неприятельский корабль и стал распространяться огонь, в #189; часа нашими приуготовленными от нас брандерами из трех греческих филег зажжен еще к N неприятельский корабль. В исходе часа взорвало неприятельских два корабля, потом и протчих турецкого флоту корабли загорелись и другие мелкие суда загорелись.

3 час. В начале часа еще стоящие на N неприятельские корабли два загорели и привезли к нам капитана лейтенанта Дугдала, которого на брандере во время зажигания обшибло в воду пламенем и повредило обе ноги, в #189; часа взорвало еще турецкий корабль 3 чей (sic!-Е. Т.) и огонь распространился по всему флоту, после того еще взорвало неприятельских два корабля и привезли к нам канонира Нестерова, которого на брандере опалило, матроза корабля 3-х Святителей Егора Соколова да бомбардира раненого одного. В 3 часа загорелся еще к берегу неприятельский корабль и увидели мы идущим от N под парусами 3 судна, а какие для осведомления посланы от нас, вооруженные две шлюпки, да еще стоящие ближе к крепости загорелся корабль.

4 час. В начале часа взорвало еще 6-й неприятельский корабль в #189; часа приехал к нам его превосходительство господин контр-адмирал, в исходе часа корабль Европа отдав марсели пошел под парусами возвратно от местечка Чесма.

5 час. Ветр тихий, небо мало облачно, в #189; часа взорвало седьмой и восьмой турецкий корабль, после чего вскоре еще взорвался 9-й и в 5 часов взорвало 10-й корабль. Между тем, взят нашим флотом один пятидесятной турецкой корабль, на котором и подняли наш Российский военный флаг, гюис и вымпел, да 5 галер, которые все приведены к нашему флоту и наши корабли и фрегаты, которые были посланы для атаки турецкого флота пришли ко флоту и стали на якорь, между тем проходя мимо нас взято корабля и 5 галер, також из протчих кричали по три раза, а от нас ответствовано тож число, с корабля Ростислава салютовано из 21, а от нас ответствовано из 25 пушек, после чего приехал на корабль наш господин командующий.

6 час. В исходе часа взорвало 11-й турецкий корабль.

7 час. В начале 7 часа при выстреле у нас из пушки учинен сигнал для съезду со всего флоту лейтенантов и учинен у нас сигнал для призыву командующих кораблей Аннуарии, и фрегата Надежда и Африка, в тож время взорвало 2 корабля турецкие, 12-й и 13-й, один за другим, вскоре после чего при выстреле у нас из пушки учинен сигнал кораблю Саратову гнать меж ZWT для идущего там под парусами судно, после чего усмотрено что то судно нашего флота фрегат Паникутьев и для того оной сигнал о погоне уничтожен, в тож время взорвало 14-й корабль.

8 час. В начале часа взорвало турецкой 15-й корабль в тож время взорвало в гавани небольшое судно посланы от нас на 2-х галерах на неприятельский берег, где была неприятельская батарея, подполковник 1, майоров 2, гренадер и мушкетеров 50 человек и все вооружены для атаки той крепости…

10 час. …в #189; часа видно нам еще неприятельский большой корабль да небольшое судно взорвали»⁴¹.

Кончилась короткая южная летняя ночь, а пожар, охвативший бурным пламенем весь турецкий флот, свирепствовал все больше и больше. Вот что читаем в «Собственноручном журнале» Грейга: «Пожар турецкого флота сделался общим к трем часам утра. Легче вообразить, чем описать, ужас, остолбенение и замешательство, овладевшие неприятелем. Турки прекратили всякое сопротивление, даже на тех судах, которые еще не загорелись; большая часть гребных судов или затонули или опрокинулись от множества людей, бросавшихся в них. Целые команды в страхе и отчаянии кидались в воду; поверхность бухты была покрыта бесчисленным множеством несчастных, спасавшихся и топивших один другого. Немногие достигли берега, цели (sic! - Е. Т.) отчаянных усилий. Командор снова приказал прекратить пальбу с намерением дать спастись по крайней мере тем из них, у кого было довольно силы, чтобы доплыть до берега. Страх турок был до того велик, что они не только оставляли суда, еще не загоревшиеся, и прибрежные батареи, но даже бежали из замка и города Чесьмы, оставленных уже гарнизоном и жителями»⁴².

Из 15 тысяч человек, которые составляли экипаж турецкого флота, истребленного при Чесме, спаслось не более четырех тысяч, из которых много было раненых. Очутившись на берегу, они, поскольку вообще были в состоянии двигаться, ударились в паническое бегство, увлекая за собой насмерть перепуганное население города. Бежали они в Смирну, куда принесли страшное известие.

В Смирне тотчас же произошел кровавый антихристианский погром, направленный прежде всего против греков, хотя среди христиан города Смирны были также сирийцы и армяне. Ярость турецкого населения вызывалась распространенным тогда на Востоке убеждением, будто именно греки просили Екатерину о присылке в Архипелаг русского военного флота.

Русские высадили десант в городе Чесме. В этом городе оказались промышленные и текстильные предприятия, и русские моряки нашли в совершенно покинутых жителями складах большие трофеи; особенно много было драгоценных шелковых тканей.

Победа русского флота была полная. Ликующий Орлов велел не довольствоваться перевозкой на русские суда всей береговой артиллерии (19 медных пушек), но, «дабы флот имел себе более славы», - забрать также медную артиллерию «с погоревших неприятельских днищ», потому что, кроме этих «днищ», ровно ничего от турецкого флота не осталось⁴³.

Героями Чесмы были из военных начальников Грейг и Спиридов, из капитанов - Хметевский, Клокачев, Лупандин, из подчиненных младших офицеров - лейтенант Ильин. На эскадре с восхищением передавали, как Ильин «подошед к турецкому кораблю с полным экипажем находящемуся; в глазах их положил брандкугель в корабль, и зажегши брандер возвратился без всякой торопливости с присутствием духа, как и прочие, назад»⁴⁴.

Матросы вели себя с тем же мужеством, умом, находчивостью и проявляли ту же физическую ловкость и сноровку, как и в течение всей этой долгой и нелегкой экспедиции и до и после Чесмы. И чем больше распространялись по свету слухи об изумительном истреблении большого линейного флота, тем громче звучала слава русских моряков.

Со времен Петра I прошло много лет. Поколение, пережившее Гангут, уже давно сошло со сцены; Чесма заставила всю Европу вздрогнуть и принять в соображение, что мечта Петра как будто вполне сбылась и что у русского «Потентата» налицо обе руки - не только армия, но и флот.