• Главная
• Контакты
• Нашёл ошибку
• Прислать материал
• Добавить в избранное

Польша в 1939 году стала очередной жертвой фашистской Германии.

Это — горькая правда. Учитывая военные потери, понесенные польским народом за шесть лет Второй мировой войны — вне всяких сомнений, Польша была жертвой. Фашистской Германии?

Ни у одного человека, проучившегося в средней школе хотя бы пять лет, сегодня эта фраза не вызывает никаких сомнений. Так же, как и утверждение, что Земля круглая или что Великобритания — королевство. Это — аксиома истории в ряду прочих разных аксиом.

Так вот, дорогой читатель, мы смеем утверждать: Это — абсолютный, рафинированный, чистой воды вымысел! Потому что правда истории состоит в том, что Польша в 1939 году стала очередной жертвой англо-французских победителей Первой мировой войны! Что-то не так? Не вяжется подлежащее со сказуемым? Еще как вяжется!

Начнем, как водится, от сотворения мира.

Вторая Речь Посполита была воссоздана из небытия после более чем столетнего отсутствия на политических картах мира благодаря государствам Антанты (в числе коих на тот момент числилась и Россия Керенского) в границах 1792 года, как любят повторять поляки.

«Ребеночек», надо сказать, народился на удивление буйным и агрессивным.

Только появившись в экстренных выпусках газетных новостей, новорожденное государство тут же затеяло несколько периферийных войн — практически со всеми своими соседями.

О советско-польской войне знают если не все, то многие, поэтому подробно о вторжении поляков в пределы Белоруссии и Украины, об отступлении Красной Армии, о контрударе Первой Конной, о походе на Вислу Тухачевского и о его позорном провале мы здесь распространяться не будем. И о Рижском договоре 1921 года, по которому большевики легко и непринужденно отдали в польскую кабалу Западную Белоруссию и Западную Украину — тоже не будем.

Вскользь упомянем несколько других войн, которые вела в начале двадцатых годов Польша. С Литвой — за Вильно и Виленский край.

Первый раз поляки захватили Вильно 1 января 1919 года, но уже через пять дней были выбиты из города советскими и литовскими войсками. Вторично город и край были захвачены 1-ой пехотной дивизией генерала Рыдз-Смиглы 19 апреля этого же года, и на этот раз довольно основательно.

Плевать, что 8 декабря Совет Антанты принял решение о восточной границе Польши (так называемой «линии Керзона»), по которому Вильно и Виленский край отходили к Литве. У поляков был свой взгляд на делимитацию границы и территориальную принадлежность этой территории (населенной, кстати говоря, в основном белорусами католического вероисповедания, но их интересы почему-то Антанта не учитывала).

31 марта 1920 года Литва и РСФСР вступили в военный союз против Польши, и 14 июля советские войска выбили поляков из Вильно. А затем, в соответствии с договором, 26 августа передали город литовским войскам. На что Польша ответила вторжением своих частей в Литву уже 22 сентября — раз де-юре Литва была военным союзником «красных», то никаких прав на полученный из их большевистских рук Вильно и Виленский край, по мнению польского руководства, не имела. Продвижение польских легионов шло довольно успешно — но лишь до начала октября. У поляков их предприятие (молодецкий захват Вильно и окрестностей) в те дни не выгорело вовсе не из-за ожесточенного сопротивления лабусов, как подумает, может быть, кто-то — просто в этот кровавый «междусобойчик» вмешались «взрослые дядьки» из Европы. Антанта пригрозила пальчикам своим ошалевшим от неожиданно обретенной свободы повоевать вволю лимитрофам — и 7 октября в Сувалках по настоянию представителей держав-победительниц был подписан мирный договор между Литвой и Польшей, по которому Вильно оставался за «прибалтийскими радикалами».

Но отдавать Вильно и край во владение этим сомнительным лабусам Польша не планировала и в самых страшных снах. Прямая агрессия польских войск теперь, после вмешательства «больших дядей» из Антанты, стала затруднительна по внешнеполитическим соображениям. Но ведь никто не мешает «восставшему народу» захватить власть в родном городе! Ведь о чем мистер Вильсон непрерывно вещал со всех трибун? О том, что каждая нация имеет право на самоопределение!

Очень хорошо! Дело за малым — создать подобную нацию, а там пойдет, как по маслу!

Сказано — сделано.

9 октября 1921 года в пределы Литвы вторгается 1-ая литовско-белорусская дивизия генерала Желиговского, якобы взбунтовавшаяся против Пилсудского и самостоятельно принявшая решение отвоевать земли «дедич и отчич».

Белые нитки, которыми была шита эта затея, были толщиной в руку!

В Виленский край, уже захваченный поляками (пардон, теперь они «литовцы-белорусы»), прибывают войска Антанты и разъединяют противоборствующие стороны, что не мешает генералу Желиговскому 30 ноября издать декрет о выборах в Виленский сейм и о плебисците среди населения края о территориальной принадлежности «Серединной Литвы» (так он обзывает оккупированную территорию)

20 февраля, после звонкой победы Желиговского на плебисците, Виленский сейм принимает постановление о вхождении Серединной Литвы в состав Речи Посполитой. Простенько и со вкусом, вполне демократично и в духе соблюдения прав человека.

24 марта 1922 года польский Сейм принимает Виленский край в состав Польши (а что делать? Волеизъявление народа, с ним не пошутишь!).

И 15 марта следующего года парижская конференция Антанты признает Вильно и Виленский край собственностью Польши. Все законно!

Но не только с литовцами и москалями сражались храбрые сыны Польши. Успели они за эти три года повоевать и с чехословаками (за Заользье, как его обзывают севернее Бескид, или за Тешинскую Силезию, как считают южнее) — здесь им не выгорело, Антанта признала тешинскую область чешской собственностью; и с немцами — за Верхнюю Силезию. Тут вообще простор для легенд у поляков громадный — почитай, в каждом их городе есть улица или площадь «повстанцув шленских». А дело было так.

По Версальскому договору Польше отходила Западная Пруссия и Познань с воеводством. А относительно будущего Верхней Силезии (район Катовице, если кто не знает) и Юго-Восточной Пруссии было принято решение провести плебисцит — пусть немцы (а немцев там было большинство!) решают, откуда им получать руководящие указания и куда слать налоги и подати, в Варшаву или в Берлин.

Трижды поляки поднимали восстания в Силезии. Ничего не поделаешь — Антанта, несмотря на то, что результаты плебисцита (63 % «за») недвусмысленно говорили о немецком будущем края, приняла решение часть Верхней Силезии (29 % территории и 46 % населения, одним словом, весь Верхнесилезский промышленный район) передать Польше. 17 ноября 1921 года Лига наций одобрила этот передел границ. Немцы, естественно, затаили некоторую злобу, но тогда они были слабы и беспомощны — и поэтому уступили.

Но самая кровопролитная и беспощадная война шла в 1918–1920 годах между поляками и украинцами. Нет-нет, дорогой читатель, не с Советской Украиной — а именно с украинцами!

1 ноября 1918 года власть в Галиции захватила Украинская Национальная Рада. В общем, те же петлюровцы, но еще «украинистее». А через три дня, 4 ноября, во Львове поднимают восстание польские легионеры. И, несмотря на то, что 9 ноября УНР провозглашает независимость западноукраинских земель, польские войска (собранные с бору по сосенке) выбивают галичан из Львова. «Правительство» Западно-Украинской Народной республики переезжает в Станислав, линия фронта между милицейскими, по сути, формированиями галичан и поляков стабилизируется до мая 1919 года.

Все это время западноукраинские политики и деятели администрации Директории Петлюры (в то время захватившего Киев и небольшой срок бывшего «головой» Украины) долго и нудно договариваются о совместных действиях. Но для галичан главным врагом является Польша, Петлюра же ждет основную массу пакостей с востока, от большевиков. В результате действия двух украинских республик не согласованы, и когда с запада переходит в наступление переброшенная в Восточную Галицию армия Галлера (в 80 000 штыков регулярных войск, созданная во Франции из тамошних и пленных поляков — граждан Германии), а с востока — Красная Армия, украинские отряды терпят сокрушительные поражения и разбегаются в ужасе. Западная Украина остается в руках поляков, после Рижского мира 1921 года — навсегда (как они думают).

В результате всех этих войн и конфликтов у Польши к 1939 году — территориальные проблемы СО ВСЕМИ СОСЕДЯМИ! Это — мудрая внешняя политика? Или тупой шляхетский гонор?

К тому же Польша вместе с Германией участвует в оккупации Чехословакии! У них серьезнейшие проблемы с немецкими территориями, незаконно захваченными и насильно удерживаемыми — а они помогают немцам расчленить славянское государство! Где у пана розум?

Что характерно — территориальные претензии Германии к Польше, впервые внятно озвученные 24 октября 1938 года Риббентропом польскому послy Липскому, были более чем умеренными. Именно — более чем!

Германия не потребовала от поляков возвращения Познани и Поморья. Польша владела этими территориями на основании статей Версальского мира — большинство населения там составляли поляки, и эти территории перешли к Пруссии в результате предшествующих разделов Речи Посполитой. То есть все же были исконно польскими, несмотря на столетнее пребывание в составе прусского (а затем и германского) государства.

Германия не потребовала от поляков возвращения Верхней Силезии — хотя города, шахты, заводы, и фабрики этого бесценного промышленного района были построены немцами. Даже несмотря на то, что результаты плебисцита в этих землях в свое время были в пользу Германии — Риббентроп не счел возможным требовать от поляков возврата этих земель. Из чистого альтруизма, очевидно — надо же полякам где-то копать уголь, чтобы отапливать свои дома!

Что же Германия потребовала от Польши, если избавить эти требования от пропагандистской шелухи советской (английской, польской, французской, далее везде) пропаганды?

Первое. Возвращение Германскому Рейху города Данцига с окрестностями.

Второе. Разрешение построить по так называемому «польскому коридору» экстерриториальную автостраду и четырехколейную железную дорогу.

Третье. Продление действия немецко-польского пакта 1934 года еще на пятнадцать лет.

И ВСЕ!

А теперь — самое главное.

ДАНЦИГ В 1919–1939 ГОДАХ ПОЛЬШЕ НЕ ПРИНАДЛЕЖАЛ!

Как он был немецким (точнее — ганзейским) поселением при закладке первого камня в X веке, так и дожил до 1919 года «немецким подданным». И ни у кого сомнений в его «гражданстве» никогда не возникало. Правда, с 1454 по 1793 год он формально принадлежал Речи Посполитой, но населен был все теми же немцами.

Решением победителей по Версальскому миру Данциг становился «вольным городом» под управлением Лиги Наций, хотя фактическое (правда, ограниченное) управление этим городом (таможня, полиция, пограничная охрана) было польским.

То есть, говоря юридическим языком, Данциг НЕ ЯВЛЯЛСЯ частью территории Польши и на него не распространялась польская юрисдикция.

Германия потребовала возвращения Данцига — не у Польши (владельца де-факто), а у Лиги Наций (управляющего де-юре), под чьим формальным управлением этот «вольный город» и находился. КАКОЕ ДЕЛО ПОЛЯКАМ ДО ЧУЖОГО ГОРОДА? Пусть Германия разбирается с Лигой Наций и своими «партнерами» по Версальскому миру, чего Польше-то впрягаться?

Затем — автострада и железная дорога по «польскому коридору». Коридор этот Польша получила также по Версальскому миру, за счет земель Восточной Пруссии. Тем не менее, немцы не сочли возможным требовать возврата ВСЕГО КОРИДОРА — им достаточно было лишь провести через него дороги, чтобы иметь нормальную устойчивую связь с Восточной Пруссией, без двойных обысков польской таможни и двойного унижения перед польскими пограничниками. А самое главное — без ежегодно увеличивающейся платы за «прусский транзит», взимаемой Польшей в валюте!

Ах, Кейтель 24 октября 1938 года начал разработку планов оккупации Данцига? Какой мерзкий негодяй! Ему приказал Гитлер? Тоже тот еще сукин сын! Агрессоры! Поджигатели войны!

А ЧЕГО ВЫ ХОТЕЛИ, ГОСПОДА ХОРОШИЕ?

Польша управляет чужой собственностью (причем даже не будучи ее владельцем). Польша не желает ее передавать законному собственнику. Польша считает, что законный владелец пытается нагло и бессовестно отнять у нее эту собственность, к которой она как-то уже за эти двадцать лет прикипела душой.

На бытовом уровне это выглядит примерно так:

Один ваш не очень близкий и не шибко искренний друг дал вам поносить чужую (роскошную, надо сказать) дубленку. Но вы знаете, что эта дубленка нашему «другу» никогда не принадлежала и принадлежать не могла, поскольку вы были свидетелем наглого разбоя в полночь, когда эта дубленка была с невинного прохожего снята и другом присвоена. На том сомнительном основании, что когда-то, во времена оны, этот прохожий надавал подзатыльников нашему другу.

И вот однажды, далеко не прекрасным днем, вы встречаете этого самого потерпевшего прохожего. И видите, что он изрядно поздоровел за это время, вдобавок за ним гужбанится стайка звероватых амбалов весьма недружелюбного вида. Прохожий вежливо просит вас отдать его вещь, намекая, что он в курсе, что вы явились практически соучастником разбоя, но по доброте душевной прощет вам этот грех. И, более того, готов выдать вам небольшую компенсацию за моральный ущерб.

Вы полезете драться с этим прохожим за его собственность, уповая на то, что друг как-то однажды в изрядном подпитии поклялся вам подмогнуть, «ежели что»? Или мирно отдадите чужое в надежде, что добродушный хозяин дубленки вам подкинет мелочишко на коньячишко?

А Кейтель, кстати, планировал оккупацию Данцига БЕЗ ВОЙНЫ с Польшей — по примеру тех же поляков в Вильно, устроив «национальную» квазиреволюцию немецкого элемента и введя свои части для «усмирения мятежа».

И, кроме того, Гитлер пообещал министру иностранных дел Польши Беку (5 января 1939 года в Берхтесгадене) поделиться с поляками чешскими территориями, которые немцы собрались оккупировать через два месяца. Кроме того, в оплату за автостраду Германия была готова передать Польше часть Закарпатской Украины, управляемую пока что словаками.

Ладно бы поляки были непримиримыми врагами Антикоминтерновского пакта и хотели сражаться с немцами из святой ненависти к фашизму! Так нет, Польша, например, чтобы сделать приятное Японии, ближайшему союзнику Германии, признала Маньчжоу-Го, японскую марионетку на Дальнем Востоке, и даже собралась открывать польское консульство в Харбине. И очень долго Бек вел задушевные разговоры с Риббентропом на обоюдно приятную тему — о немецко-польском походе на Восток.

Да и немцы время от времени позволяли себе реверансы в сторону Варшавы — когда член организации украинских националистов Г. Мацейко застрелил министра внутренних дел Польши Б. Перацкого, немцы проявили полицейское рвение. Организатора покушения, руководителя «Краевой экзекутивы» ОУН Н. Лебедя, следовавшего пассажирским рейсом из Данцига в Свинемюнде, гестапо Пруссии схватило и передало полякам. Лично Гиммлер, тогда шеф этой конторы, вел это дело!

А теперь, когда Германия вознамерилась восстановить статус-кво в отношении СВОЕГО города — поляки встали на дыбы. Нет, и все!

Польша и Германия — соседи. От соседей практически невозможно спрятать никакие секреты — от кулинарных до военных. Неужто польский генштаб не знал, что к 1939 году представляли из себя вермахт и люфтваффе? И командующий Рыдз-Смиглы всерьез планировал удар на Берлин?

Априори более сильное в военном отношении государство требует от более слабого территориальных уступок. Что делает слабое? Подчиняется — либо ищет союзников. Чтобы вместе с ними встретить удар агрессора, чтобы разделить тяжесть войны, чтобы выстоять, наконец!

Союзников у Польши НЕТ (со всеми соседями у нее отношения неважные, а дальние «гаранты польской независимости» планов действенной помощи Польше даже в запасниках своих генштабов не хранят).

И в споре за Данциг полякам приходится рассчитывать только на собственные силы. А они, прямо скажем, невелики.

Вооруженные силы Польши (при успешно проведенной мобилизации) — тридцать девять пехотных дивизий, одиннадцать кавалерийских бригад, две мотобронебригады, ВВС, военно-морской флот и Пинская военная флотилия. У чехов силенок было поболее — но они благоразумно сложили оружие и вытянули лапки кверху. У поляков и в помине не было такой промышленной мощи, как у южных соседей — но они решили сражаться. Решение, достойное уважения, это без всякой иронии.

Вермахт в 1939 году — это 39 пехотных, 3 горнострелковых, 5 танковых, 4 легких (моторизованных) и 1 кавалерийская дивизий. Отмобилизованных дивизий! Снабженных вооружением и техникой по штатному расписанию — то есть боеготовых. И, кроме того — не менее пятидесяти дивизий, формируемых в случае мобилизации, на которых уже запасены необходимые объемы техники, вооружения, снаряжения и боеприпасов (спасибо Чехословакии).

Бронетанковые части польской армии насчитывали 403 танкетки (ТК-3 и TKS), вооруженные пулеметами (правда, на некоторые поляки для эксперимента ставили 20-мм противотанковые ружья «Солотурн»), 152 танка 7ТР («семитонный польский», аналог «Виккерса шеститонного» или нашего Т-26, 37-мм орудие и 7,92-мм пулемет, дизельный двигатель). Кроме этих относительно боеспособных машин в строю числилась полсотни Рено-35 и сорок пять тоже французских, но уже достаточно устаревших Рено FT-17 (37-мм пушка и 7,92-мм пулемет). Кроме того, в разработке находился танк 10ТР («десятитонный польский»). Об этом танке, кстати, стоит упомянуть особо.

Герр Резун утверждает в своем «Ледоколе», что танки БТ (колесно-гусеничные) создавались в Советском Союзе исключительно для агрессии против Европы. Дескать, для войны на восточноевропейской равнине они были непригодны, и создавал их Сталин исключительно в целях «работы» на германских автострадах.

Замечу в скобках, что в 1931 году, когда с конвейеров сошли первые БТ-2, Польша жила и здравствовала, а автострад в Германии еще и в помине не было. А когда через десять лет пришла пора эти самые танки-агрессоры пустить в дело (летом сорок первого), то их с конвейеров танковых заводов агрессивные сталинские инженеры и наркомы почему-то снимают. Но это так, к слову.

Так вот, поляки в 1932 году тоже начали разработку колесно-гусеничного танка «а ля Кристи» — пресловутого 10ТР. Силуэт его сильно напоминал БТ-5, вооружение было почти идентичным (у русских была 45-мм пушка, а у поляков — 37-мм, зато у польского танка было два пулемета вместо одного на БТ). Скорость польской машины на колесах была 75 км/час, да и на гусеницах тоже неслабая — 56. В общем, был он почти точной копией БТ-5. Очевидно, и строился он с теми же целями — вырваться на германские автострады и уж там-то дать немцам прикурить!

Правда, начатое еще в 1932 году, в марте 1935 из-за утери чертежей (напомню, речь идет о поляках) создание этой машины остановилось, и только в декабре 1936 года началось мелкосерийное строительство этого «танка преследования» (официальное название!). Но из-за капризного двигателя исправных машин этого типа в строю не было ни одной, и на германские автострады польские танкисты так и не вырвались.

Создание этого танка (по Резуну) — верный признак того, что Польша готовит «полонизацию» Европы!

Против всей польской разномастной танковой «армады» в шестьсот пятьдесят бронеединиц, основу которой составляли пулеметные танкетки, немцы выставили 2.800 танков, из которых, правда, средних Pz-IV было всего 211, Pz-III — чуть более сотни, легких же Pz-II в строю числилось более 1 200, чешских 35(t) — 219, остальные — это малоценные пулеметные Pz-I. Кроме того, танковый батальон 3-ей легкой дивизии (моторизованной) был вооружен чешскими танками Pz-38(t).

В танках немцы превосходили поляков вчетверо количественно и раз в двадцать качественно. О военной авиации вообще можно речи не вести. Здесь превосходство люфтваффе было подавляющим!

Лучшим польским истребителем был Р-24, подкосный моноплан с максимальной скоростью 430 км/час, вооруженный двумя 20-мм пушками и двумя 7,92-мм пулеметами, с дальностью полета в 700 км. В строю их насчитывалось едва два десятка штук. Польские ВВС имели на вооружении также прекрасный современный двухмоторный средний бомбардировщик Р-37 «Лось» (скорость — 445 км/час, 2580 кг бомб и три 7,92-мм пулемета, дальность полета 1500 км). Но… Бомбардировщиков «Лось», готовых к бою, в строю значилось всего 36 единиц, еще девять машин поляки ввели и смогли подготовить к бою уже в первые дни войны.

«Истребителями» числились также 165 Р-11 (со скоростью едва 350 км/час) и три десятка Р-7 (и еще более 115 штук подобных аэропланов «учили летать» польских курсантов).

Неплохими (для польских ВВС, конечно) были 120 легких бомбардировщиков Р-23 «Карась».

Вот, пожалуй, и все.

Итого, современных самолетов, способных вести войну — около 400 штук. Все остальное — самолеты связи R-XIII, транспортные R-XVI, разведчики RWD-14 и прочие «летательные аппараты» числом почти шестьсот единиц — были безнадежно устаревшей рухлядью и в число боевых самолетов не включены даже из пропагандистских соображений.

А у немцев?

А у люфтваффе на вооружении — 1235 бомбардировщиков, 340 пикирующих бомбардировщиков (всемирно известных в дальнейшем Ю-87) и 790 истребителей. Надо ли говорить, что немецкие самолеты превосходили польские практически по всем характеристикам?

Единственно, в чем поляки имели абсолютное превосходство над потенциальным противником — это в речном военном флоте и в кавалерии.

Но кавалерия — это уже даже не вчерашний, это позавчерашний день развития вооруженных сил (кавалерия уступила роль главной ударной силы войск пехоте чуть ли не в Столетнюю войну, после битвы при Кресси и Азенкуре).

А что касается речного военного флота — то да, поляки здесь были сильны. В их Пинской военной флотилии было 5 речных самоходных барж (в пропагандистских целях именуемых «мониторами»). Четыре из них («Городище», «Торунь», «Варшава» и «Пинск») имели водоизмещение по 130 тонн, моторы в 200 л.с. и вооружались тремя трехдюймовками и четырьмя пулеметами каждая. Флагман («Краков») был чуть покрупнее и имел четыре пушки калибра 76-мм.

Кстати, именно об этих пароходах писал в «Ледоколе» не к ночи будь помянутый герр Резун — «четыре огромных монитора» («Ледокол», с. 129, Москва, ACT, 1995 г.). Ну, и не Андерсен ли он после этого? Монитор, пусть даже речной — на примере тех же румынских дунайских кораблей — это («Ион К. Братиану») 750 тонн водоизмещения, 1800 л.с. мощность двигателей, 3 120-мм морских орудия, 5 37-мм и 2 20-мм зенитки, 4 крупнокалиберных и 2 7,92-мм пулемета. Да и советские днепровские мониторы типа «Ударный» — это тоже две 102-мм пушки, 2 45-мм орудия, пять пулеметов. Слабенькие, конечно, корабли, но все же их (пусть с небольшой натяжкой) можно назвать «мониторами».

А польские речные «мониторы», которыми герр Резун вознамерился (уже под советскими военно-морскими флагами, снабдив их для пущего устрашения супостата ротой морской пехоты) брать Берлин — просто самоходные артиллерийские баржи и не более того. Боевое значение этого плавучего дивизиона полковых трехдюймовок…

Хм, наверное, какое-то боевое значение (ну, например, поддержать огнем примыкающий к реке фланг стрелкового полка, высадить разведгруппу, препятствовать саперам врага наводить мосты) польские «мониторы» и имели. Но делать из них эвентуальную угрозу группе армий «Центр» — это перебор.

У немцев, правда, и этого на польских реках не было — но пусть читатель поверит мне на слово, исход польско-немецкого вооруженного конфликта решался вовсе не на Припяти.

А относительно Днепро-Бугского канала, каковой, по словам того же Резуна, выкопали советские заключенные и саперы в 1939–1941 годах — то построили его… еще в ВОСЕМНАДЦАТОМ ВЕКЕ! И именно с торговыми целями, кои наш «сказочник» В качестве базовой функции для этого канала отмел начисто. Видимо, уже тогда главари Первой Речи Посполитой знали, что в 1941 году герр Резун погонит на врага ужасные «гигантские мониторы», и всячески ему в этом деле содействовали.

Подведем черту. Польская армия даже по пехоте почти вдвое уступает вермахту. В танках ситуация еще хуже, в авиационном вооружении — превосходство люфтваффе абсолютно. К тому же географическое положение Польши крайне скверно — в видах надвигающейся войны. Немцы могут действовать с севера, северо-запада, запада, юго-запада, а принимая во внимание союзнические отношения Германии с «новорожденной» Словакией — и с юга. На востоке у Польши — откровенно недружественные Советы, коих Вторая Речь Посполита старательно презирала все двадцать лет своего существования. На северо-востоке — открыто недружелюбная Литва, на юге — враждебная Словакия, на юго-западе — Чехия, не без помощи самой Польши канувшая в небытие.

Ergo — военное положение Польши еще до начала войны БЕЗНАДЕЖНО.

Кто и зачем погнал поляков на войну, исход которой был, фактически, предрешен еще до первого выстрела? Кто заставил польское правительство отвергать германские предложения и пренебрегать любой возможностью сохранить мир на своих границах? Что вообще подвигло поляков демонстрировать «гордое и надменное отношение… к дерзости немцев», как говорил по поводу последних предвоенных месяцев Уинстон Черчилль?

Надежда на союзников? НА КАКИХ? На Францию и Великобританию.

Очень хорошо.

У Англии в метрополии — четыре пехотные дивизии и колоссальный (относительно германского) военно-морской флот (пятнадцать линкоров в строю!). Всеобщая воинская обязанность введена только 27 апреля 1939 года. 31 марта 1939 года правительство Чемберлена дало гарантии безопасности Польше — поляки их получили 1 апреля. Англия обещала Польше, что в случае германского нападения поддержит ее всеми силами. Силами четырех пехотных дивизий?! Или введет в Вислу эскадру линкоров?

19 мая подписан франко-польский военный союз. Это уже теплее — у Франции хотя бы есть настоящая армия. Одно плохо — вся предвоенная подготовка французской армии, вся ее стратегия и тактика, вся ее военная мысль основывались на единственном принципе — в случае любой военной заварухи в Европе отсидеться за укреплениями линии Мажино. ВСЕ! Французы, потеряв в Первую мировую почти полтора миллиона человек (на стене Пантеона в Париже список павших писателей занимает чуть ли не пять квадратных метров), заранее, еще до первого выстрела, отдавали инициативу ведения войны противнику.

У французов много танков. Гораздо больше, чем у немцев.

У французов на вооружении — десять сверхтяжелых танков FCM 2C (одна 75-мм пушка и восемь пулеметов, вес 70 тонн и экипаж в 13 человек), 400 тяжелых танков В1 (две пушки — одна 75-мм и одна 47-мм, 2 пулемета, вес 32 тонны, экипаж 4 человека) — это к тезису герра Резуна, что «только СССР имел в начале войны тяжелые танки».

У французов в строю — 500 средних танков Somua S-35 и 280 средних танков Рено D-1 и D-2.

У французов — 100 легких танков Рено FCM 36 (серийных танков с дизельными двигателями), 250 легких танков Рено AMP 33 (35), 1600 легких танков «Гочкисс» Н-35, Н-38, Н-39 и столько же легких танков Рено Р-35.

Да к тому же на вооружении оставалось (правда, на консервации, а не в строевых частях) еще 1400 легких танков Рено FT-17. Учитывая, что этот «ветеран Первой мировой» имел на вооружении короткоствольную 37-мм пушку (как немецкий средний Pz-III первых выпусков), можно сказать, что и эти танки вполне могли считаться боеспособными.

Ну и что? Много танков хорошо тогда, когда командование умеет ими управлять. А если вся эта танковая мощь разделена по батальонам и предназначена исключительно для поддержки пехоты на поле боя — ее значение резко падает. Ни о каких танковых прорывах французы не то что не думали, а даже боялись думать. Все французские танки были «пехотными» в самом худшем смысле этого слова. Маленькие скорости, малый запас хода, перегруженность экипажа в бою, скверная связь, а главное — отсутствие какой бы то ни было «танковой идеи» — делали французские бронетанковые силы тактическим оружием, вспомогательным оружием пехотной дивизии и не более того.

3 апреля Гитлер подписывает план «Вайс» — план военного решения польского вопроса.

28 апреля — аннулирует германо-польский пакт о ненападении и дружбе. Это — последний звоночек. Точно так же СССР в свое время денонсирует советско-японский договор о ненападении, ясно давая понять островной империи, что следующим его шагом будет вторжение в Маньчжурию.

А поляки 11 мая отклоняют советские предложения о военной помощи в случае вторжения Германии!

Нет, право слово, вы меня извините, но есть в этой ситуации что-то от комедии абсурда.

Польша — накануне вооруженного столкновения с сильным и безжалостным врагом, посягающим на часть польской территории, ни на какие компромиссы с которым идти не желает. То есть — выбирает войну.

Польша многократно слабее потенциального агрессора. Ее «союзники» если и помогут — то только морально (в крайнем случае — введут экономическую блокаду Германии). «Линию Зигфрида» атаковать они ни в коем случае не будут, десанты на германском побережье Северного моря не высадят. То есть помощь Польше окажут исключительно добрым словом.

И Польша отвергает предлагаемую русскими помощь! Хотя, если быть объективным, в сложившейся ситуации от Польши уже мало что зависело. Теперь уже решали ЗА НЕЕ.

Надо отдать должное западным союзникам — они всячески склоняют к помощи Польше СССР, даже несмотря на польский категорический отказ пропустить на свою территорию русские армии. То есть предлагают Советскому Союзу помочь стране, с которой у него серьезные территориальные проблемы, которая все эти двадцать лет рассматривала восточного соседа исключительно через призму прицела и которая, ко всему прочему, не желает принимать эту помощь.

И СССР предварительно соглашается на эту авантюру!

Разумеется, при этом имея в виду собственные интересы.

А как же иначе? Союзники предлагают Советскому Союзу вступить в войну на стороне Польши, то есть понести военные потери, рискнуть людьми, техникой, территорией, будущим страны, в конце концов (ведь военное счастье изменчиво…). Логично было бы услышать от союзников какие-то внятные предложения о компенсациях за подобный риск.

Сталин терпеливо ждет от союзников этих предложений. У него есть что предъявить миссии генерала Думенка, есть что выставить на свою чашу весов.

У Сталина в строю — пятнадцать тысяч танков (втрое больше, чем у Франции!) в составе механизированных и танковых бригад. У Сталина — восемьдесят четыре стрелковые, четырнадцать горнострелковых дивизий кадровой армии и еще девяносто восемь дивизий и пять бригад могут быть отмобилизованы в течение двух-трех недель. У Сталина — двадцать восемь кавалерийских и четыре горно-кавалерийских дивизии. У Сталина — шесть воздушно-десантных бригад. Имея такую военную мощь, Сталин рассчитывает на внятное обозначение цены, за которую он эту мощь введет в бой.

Союзники в обмен на УЧАСТИЕ в предстоящей войне не предлагают Сталину НИЧЕГО!

Германия готова за НЕУЧАСТИЕ в этой же войне предложить Сталину ВСЕ…

Что выберет любой здравомыслящий политик, думающий прежде всего об интересах собственной страны, как вы думаете?

Итак, ситуация июля 1939 года вполне определенна.

Польша готовится воевать с Германией при любых раскладах — но ее в расчет уже никто не принимает. И «друзья», и враги отлично осведомлены о слабости польской армии, архаичности ее вооружения, внутренних проблемах страны и бессилии ее властей. Польшу заранее списывают в расход — прежде всего Англия и Франция.

Что-то не так?

Если бы союзники всерьез рассчитывали на длительное и успешное польское сопротивление германской агрессии — они бы планировали какую-то серьезную помощь Польше.

Например, могли бы перебросить на польские аэродромы пять-шесть эскадрилий (100–120 самолетов) английских истребителей с английскими же пилотами (как они сделали это в 1942 году, перебросив свои самолеты для защиты Мурманска). Ведь «Харрикейн» принят на вооружение еще в 1937 году, к лету 1939 года 19 эскадрилий в метрополии уже были укомплектованы этими современными машинами.

Заодно — передать Польше и 45 легких бомбардировщиков «Бленхейм», поставленных вместо этого в Финляндию, 16 — улетевших в Югославию и 24 — в Румынию, Пусть бы эта эскадра (85 бомбардировщиков!) усилила польские ВВС! Нет, коммерческие интересы британских авиастроителей перевесили политические интересы британского правительства.

Или могли бы помочь полякам сформировать еще хотя бы две-три бронетанковые бригады, оснастив их теми пятьюдесятью средними танками Рено D-1B, что были французами за ненадобностью отправлены в Северную Африку, и двумя сотнями легких «Гочкисс» H-39, которых у французов и так было завались — почти 1100 штук.

Да много чего еще можно было сделать в эти предвоенные месяцы!

А самым разумным (со стороны Польши) было бы, конечно, принять условия Германии…

«Общественное мнение Польши требовало от правительства не уступать немецким требованиям!» Как будто в Польше было «общественное мнение»!

Население Польши в 1939 году — 35 миллионов человек, из которых десять миллионов «не говорят по-польски». Кроме того, три с половиной миллиона граждан Польши — евреи. Как этот конгломерат народностей мог иметь единое «общественное мнение» — даже не представляю!

Теперь — как появляется это самое пресловутое «общественное мнение».

Сегодня, в начале двадцать первого века, большинство населения Польши — все еще крестьяне. Крестьяне — по природе своей аполитичны. Может быть, кто-то хочет поспорить? Автор в свое время объездил почти всю польскую глубинку — и может ответственно утверждать, что БОЛЬШИНСТВО польских крестьян очень приблизительно знает, какая политическая партия находится сегодня у власти в стране. Более половины — не могут сказать, в каком году в Польше «коммуна» уступила место «Солидарности». Как минимум треть считает президентом Валенсу (к тому времени — уже три года как экс-президента). И, во всяком случае, никто из них никогда не участвовал ни в каких политических митингах. Их политическая активность ограничивалась перекрытием автострад, когда польское правительство снижало импортные пошлины на ввозимое из Европы мясо.

В 1939 году польская деревня (уж во всяком случае западно-белорусская деревня точно, знаю это из «первоисточников»: от моей бабушки и немногочисленных, к сожалению, ее подруг) была аполитичной АБСОЛЮТНО. Телевидения тогда не было и в помине, газет крестьяне из извечной скупости не выписывали. Что творится в мире — знали по непроверенным и малодостоверным слухам. Может быть, конечно, крестьяне в Познаньском воеводстве и были политически грамотнее жителей «кресов всходних», но это вряд ли.

В общем, «общественное мнение» в 1939 году польские крестьяне формировать ну никак не могли — потому что просто не знали, что это такое.

«Общественное мнение поляков» формировалось в городах и местечках Население которых имело очень специфический национальный состав. Население которых почти наполовину состояло из евреев…Что-то не так?

В Гродно в 1939 году 42,6 % горожан были евреями.

В Лиде из двенадцати тысяч населения 5 419 человек были евреями.

В Ивье из четырех с половиной тысяч мещан более двух тысяч по субботам посещали синагогу.

В Дрогичине из двух тысяч жителей более полутора тысяч — евреи.

В Волковысске из двенадцати с небольшим тысяч обитателей евреями были 5 130 человек.

Не знаю, сколько евреев жило в Варшаве (Роман Поланский в «Пианисте» утверждал, что полмиллиона, то есть более половины населения польской столицы), но не думаю, что этот город на Висле в смысле национальной принадлежности горожан сильно отличался от польских провинциальных городов и местечек.

«Общественное мнение поляков» формировали города, наполовину населенные евреями. Гм…

Автор не хочет сказать, что на безнадежную битву с немцами поляков толкали евреи.

Автор хочет сказать, что общественное мнение, требовавшее от польского правительства ни на дюйм не уступать притязаниям нацистской Германии, формировали польские города, значительной частью населения которых (наиболее богатой, а, следовательно, и влиятельной их частью) были евреи.

Итак, Польшу заставляют воевать (несбыточными посулами «подмогнуть в случае чего») ее западные «союзники» — хотя прекрасно понимают, что Польше не продержаться и месяца, а помочь ей они не смогут (да и вряд ли захотят). Для них главное — втянуть в войну, в настоящую, пусть и скоротечную войну, Германию, вынудить немцев пролить чужую (неплохо, конечно, и свою) кровь, фактически подтвердить тезис о «кровожадности нацизма», уже пять лет гуляющий по страницам западной прессы, предъявить миру «звериный оскал фашизма», посмевшего посягнуть, кроме всего прочего, на святая святых — на право мировой вненациональной финансовой олигархии получать прибыль с хозяйственной деятельности всего человечества.

И кроме того, Польское государство заставляют воевать (истерикой в прессе, выступлениями «общественности», прочими фокусами) жители ее городов, почти половина из которых имеют еврейскую национальность — из-за естественной и вполне объяснимой ненависти к нацистской Германии.

Это — два фронта, действующих согласованно и дружно.

А может — ОДИН?

Польша — жертва.

Она еще не знает об этом. Варшавское радио ежедневно хрипит о готовности лихих польских улан ворваться, если война начнется, через сутки в Берлин. Польские жолнежи еще старательно целятся на стрельбищах и полигонах в фанерные мишени в характерных немецких касках. Польский генштаб еще планирует рассекающие удары в Восточную Пруссию и в Поморье, охват Силезии и осаду Бреслау.

Но Польша обречена.

Польша уже списана со счетов своими «союзниками» — еще до первых выстрелов кровавого сентября тридцать девятого.

Она еще будет сражаться в безнадежных «котлах» и окружениях, ее сыны еще будут в самоубийственных кавалерийских атаках с шашками наголо бросаться на германские танки под Ловичем, ходить в безнадежные штыковые атаки на германские пулеметы на Бзуре — она сделает все, что ждут от нее ее «союзники». И в конце концов она будет распята на германском кресте, истекая кровью и вызывая святую ненависть к безжалостным убийцам.

Она должна стать жертвой. Она ею станет. «Союзники» не пожертвуют ради Польши НИ ОДНИМ СВОИМ СОЛДАТОМ. Это — исторический факт.

А теперь обратимся к «пакту Молотова — Риббентропа».

Почему СССР посчитал возможным подписать пакт о ненападении с нацистской Германией?

Потому что миссия англо-французских союзников, просидев несколько летних недель 1939 года в Москве, так и не смогла ничего внятно предложить Советскому Союзу — кроме добрых пожеланий. Советской стране предлагалось выступить на стороне «демократических» стран («санационная» Польша с се концентрационным лагерем в Картуз-Березе — демократия? Хм…) и пролить кровь своих сынов во имя торжества «общечеловеческих ценностей». Хорошо. А кроме того?

А кроме того — НИЧЕГО.

СССР в этой ситуации выступал классическим «таскателем каштанов из огня» — для англо-французов. Нам это было надо?

Союзники пугали Сталина тем, что следующим после Польши будет СССР. Ну-ну. С какого такого перепугу Гитлеру затевать войну на бескрайних русских просторах, когда за Рейном стоит французская танковая армада в пять тысяч единиц? Он же не клинический идиот!

Отказ Сталина участвовать в запланированной западными «союзниками» войне на стороне Польши — это, на самом деле, был крутой поворот всей советской внешней политики. Это — фактический отказ руководства Советского Союза (Сталина и его окружения) от пропагандируемого два десятилетия подряд пролетарского интернационализма (одного из краеугольных камней в большевистской идеологии). По большому счету — отказ от концепции «мировой революции любой ценой». Впервые за время существования Советского Союза у него появились пока еще невнятно озвученные, но уже достаточно определенные «национальные интересы» — это был главный итог провала миссии генерала Думенка.

Факт отказа Сталина от союза с Англией и Францией означал лишь одно — окончательную победу во внешней (и частично во внутренней) политике СССР иной, кардинально отличной от прежней, интернационал-большевистской, доктрины. А именно — отныне примат русских национальных интересов над интересами «мирового коммунизма» (а заодно и над интересами мировой вненациональной олигархии) становился определяющим фактором во всех действиях советского руководства.

Вместо «западника» Литвинова во внешнюю политику пришел откровенный националист Молотов, и вместе с его приходом кардинально изменилась вся политика СССР в Европе и в мире. Разумеется, не по воле Молотова — таково было решение Сталина.

А разве не так?

Максим Литвинов (известно, кто по национальности) вел свою внешнюю политику — целью которой было вхождение (пусть и на правах enfant terrible) Советского Союза в «мировое сообщество», как он это понимал. Его линия была линией интернационал-большевистского руководства СССР, космополитов без флага и родины, для которых Советский Союз был лишь плацдармом для мировой революции и источником ресурсов для мирового коммунизма. На судьбу русского народа им было плевать с высокой колокольни.

Целями же политики Молотова (сиречь — Сталина) постепенно становилось: установление господства СССР над теми территориями, что когда-то контролировала царская Россия (Монголия, Афганистан, Иран, балканские государства, Польша, Прибалтика и Финляндия), восстановление Российской Империи в ее прежних границах.

Советская внешняя политика из интернационалистской, революционной, по сути своей деструктивной — постепенно становилась ИМПЕРСКОЙ, иными словами — созидательной.

А для нарождающейся Империи не было нужды исполнять роли второго плана на режиссируемом вненациональной финансовой олигархией концерте — Советский Союз (и его вождь Иосиф Сталин) начал подготовку к исполнению сольной партии в хоре мировых держав…

А немцы с апреля 1939 года резко снизили накал антисоветской истерии в своей прессе. И даже более того, первомайские праздники прошли подчеркнуто дружелюбно к Советской России (даже в районных многотиражках подчеркивалось, что Первое мая — это «общий праздник Германии и СССР»). Гитлер настойчиво демонстрировал Сталину свое расположение, чуть ли не братскую любовь.

Понятно, почему.

ГИТЛЕРУ БЫЛО ЧТО ПРЕДЛОЖИТЬ СТАЛИНУ взамен его неучастия в предстоящей германо-польской войне кроме уверений в любви и преданности. И он очень хотел, чтобы Сталин понял это.

В мае, июне, июле 1939 года прошло несколько встреч советника германского посольства Хильчера с А.И. Микояном и германского посла фон Шуленбурга — с В.М. Молотовым. Немцы старательно предлагали дружбу и кошелек — русские определяли условия, при которых эта дружба и этот кошелек могут быть приняты. И лишь тогда, когда Берлин скрепя сердце согласился на советские условия, В.М. Молотов в своей речи 28 июля вскользь обронил: «Советский Союз стоял и стоит за улучшение отношений или, по крайней мере, за нормальные отношения со всеми странами мира, в том числе и с Германией».

Это была отмашка — и немедленно началась подготовка к заключению большого кредитного соглашения.

Надо сказать, что Германия даже в период господства национал-социалистов отнюдь не ставила на своей восточной границе железного занавеса торговле. Наоборот, в 1935 году по настоянию немецких промышленников Германией Советскому Союзу был предоставлен кредит в двести миллионов марок под 5 % годовых, который СССР обязался начать погашать в 1940 году поставками сырья и оборудования.

Поэтому кредитный договор, подписанный 19 августа 1939 года и предусматривавший поставку Германией военной техники, промышленного оборудования, технологий, оборудования и инструментов на сумму в двести миллионов марок (сто двадцать миллионов — в первый год, восемьдесят миллионов — во второй), не был чем-то из ряда вон выходящим.

Из ряда вон выходящим был ассортимент германских товаров, на который СССР сделал заявку и который был ему упакован в нарядный целлофан с бантами.

Металлорежущие, карусельные, сверлильные, строгальные и другие виды станков, прокатные станы, оборудование для тяжелой, химической, горнорудной и легкой промышленности, остродефицитное промышленное сырье (дюралюминий, вольфрам). Разных калибров морскую, полевую и зенитную артиллерию, минометы (все — с полным боезапасом и технической документацией), новейшие виды боевых самолетов, оптические и измерительные приборы.

Все это шло в списке А, то есть это были товары, закупаемые в рамках этого самого двухсотмиллионного кредита.

А был еще список Б, уточняющий наши заказы в обмен на то зерно и сельскохозяйственное и промышленное сырье, которое мы готовы были поставлять Германии. В нем тоже — оборудование, станки, приборы, в том числе такие, которых в СССР в 1939 году нет, не было и никогда не будет (без германских поставок). Объем закупок — на 180 миллионов марок, ровно на столько, сколько зерна и сырья СССР готов поставить Германии по списку В.

Германия готова была передать СССР все свои новейшие военные разработки. О чем это говорит?

Советские историки — о глупости Гитлера (дескать, был уверен, что русским все равно за те два года, что им осталось до германского вторжения, эту технику не освоить).

Мы рискнем предположить, что согласие на поставки военной техники и промышленного оборудования для изготовления ее же, а кроме того, технологий изготовления этой же военной техники, было Германией дано Советской России В КАЧЕСТВЕ ВЗЯТКИ за согласие подписать Пакт о ненападении.

СССР потребовал в счет Хозяйственного соглашения (увязывающего кредит, поставки Советским Союзом товаров Германии и поставки Германией товаров Советскому Союзу) как-то предусмотреть передачу ему двух тяжелых крейсеров типа «Адмирал Хиппер», а будет возможность приобрести недостроенный крейсер, находящийся уже на плаву — то забрать его немедленно. Германия согласилась! Можно подумать, для нее эти крейсера были лишними! У нее их всего было четыре, в строю и в постройке — «Хиппер», «Блюхер», «Принц Евгений» и «Лютцов» — так еще два из них желают забрать большевики! Скрепя сердце немцы согласились передать СССР достраивающийся на плаву «Лютцов».

В общем, аппетиты СССР были более чем неуемными.

Но Германия пошла на подписание такого вопиюще неравного Хозяйственного соглашения!

Потому что кредитный договор был экономической предтечей Пакта о ненападении, подписанного 23 августа 1939 года, без которого начинать войну с Польшей — означало для Германии ввязываться в конфликт, в котором противоборствующая сторона была величиной неизвестной, стремящейся к бесконечности. Нужно было снизить уровень рисков. И поэтому немцы соглашались на любые экономические условия русских — ПАКТ ДОЛЖЕН БЫЛ БЫТЬ ПОДПИСАН! И он был подписан.

А секретные протоколы к этому Пакту стали определением доли СССР, получаемой им с военной добычи Германии за свое НЕУЧАСТИЕ в войне на стороне Польши. Западная Белоруссия, Западная Украина, Прибалтика, Бессарабия и Финляндия (ухитрившаяся все-таки отстоять свою независимость), захваченные Советским Союзом в 1939–1940 годах, вовсе не были ВОЕННЫМИ приобретениями СССР в рамках Второй мировой войны, как считают некоторые. На самом деле это была цена советского нейтралитета, выплаченная Советскому Союзу Германией.

Советский Союз пошел на подписание Пакта с Германией потому, что условия этого Пакта были значительно более выгодными для СССР, чем условия гипотетических договоров с Польшей, Англией и Францией. А остаться в стороне от предстоящей германо-польской войны СССР просто не мог.

Он был вынужден выбирать из двух зол для себя наименьшее — либо Пакт с Германией, нейтралитет в будущей войне и в оплату за него — определенные экономические преференции и территориальные приобретения, либо военный союз с Польшей, Англией и Францией, априори более тяжелый, поскольку этот союз включал в себя участие в войне, военные риски, неизбежные потери, гибель людей и утрату значительного количества материальных ресурсов (военной техники, строений, кораблей), НЕ ВКЛЮЧАЮЩИЙ в себя (хотя бы в виде дополнительного протокола) поставок жизненно необходимых для СССР станков, оборудования, технологий, инструмента и материалов, заведомо не дающий Советскому Союзу возможности получить новейшие образцы военной техники. И уж однозначно — ни о каком территориальном расширении СССР в этом случае не могло бы быть и речи.

Гитлер не стремился переиграть Сталина — он стремился обеспечить минимизацию военных рисков своей страны в войне, которая была неизбежна. И он эту минимизацию вполне обеспечил.

После 23 августа он мог не опасаться неожиданностей на Востоке — можно было начинать.

Небольшая заминка — подписание англо-польского военного союза 25 августа — отодвинула срок нападения на пару дней, но войну остановить не смогла.

Все остальное вы знаете. «На рассвете 1 сентября германские войска вторглись на территорию Польши». А затем, как правило, следует странная фраза — «началась Вторая мировая война».

Какая Вторая мировая война?! Началась германо-польская война, почти трое суток таковой и бывшая! Более того, двусмысленная политики Англии позволяла немцам думать, что «все еще обойдется»! Обмен нотами, телеграммами и телефонными звонками непрерывно шел все эти трое суток — и до последнего мгновения Гитлер еще надеялся, что вторжение в Польшу так и останется немецко-польским военным конфликтом.

Вторая мировая война (все же, пожалуй, еще где-то с недельку бывшая ограниченной, европейской войной) началась с ультиматума Великобритании, потребовавшего вывода германских войск с польской территории до 11.00 (в крайнем случае, до 17.00) 3 сентября. После того, как этот ультиматум был оглашен и немцы его проигнорировали — Великобритания объявила войну Германии. Следом за ней войну Германии объявила Франция. Потом, в течении десяти примерно дней, войну Германии объявили британские доминионы.

Капкан захлопнулся.

Ход германо-польской войны все мы знаем (а кто не знает — к его услугам кубические километры книг о Второй мировой войне). В течение семнадцати дней польская армия была разбита, правительство Польши бежало в Румынию и далее — в Англию, 17 сентября в Восточную Польшу вошли советские войска Белорусского и Украинского фронтов, чтобы получить свою долю в бесхозном имуществе теперь уже бывшей Речи Посполитой. Боевых столкновений с польской армией РККА не имела, единичные перестрелки не в счет. Артиллерия русских подбила всего один польский танк!

Польские войска где-то героически сражались, где-то позорно бежали, где-то сдавались в плен, где-то стреляли до последнего патрона, а затем бросались на немцев в штыки — но это, по большому счету, уже не имело ровным счетом никакого значения.

Польша должна была мученически погибнуть. Нацистская Германия должна была обрести мрачный ореол «кровожадного зверя».

Предначертанные им роли и злодей, и жертва сыграли блестяще.

Отныне мир твердо знал, кто на самом деле есть враг мировой цивилизации, душитель правды и свободы, изверг рода человеческого, а кто — спаситель свободного, мира, утешитель сирых и убогих, защитник вдов и сирот.

Бытует мнение, что без подписания Пакта между СССР и Германией Вторая мировая война могла бы и не начаться.

Ерунда! Хочу напомнить, что план «Вайс» подписан Гитлером 3 апреля, а германо-польский договор о ненападении аннулирован 28 апреля. Войска к польским границам начали выдвигаться еще 15 августа, штабы групп армий, предназначенных для вторжения в Польшу, передислоцировались на полевые пункты управления 19 августа. Война между Германией и Польшей началась бы в ЛЮБОМ СЛУЧАЕ — согласится СССР подписать пакт или будет противиться этому подписанию всеми силами, примет предложения Германии или склонится к англо-франко-польскому альянсу. От СССР в эти сентябрьские дни просто почти ничего не зависело…

16

Победа над Польшей принесла Германии определенные дивиденды — в виде захваченного вооружения и боевой техники, подавляющая часть которой, правда, была безнадежно устаревшим хламом, а также в виде Верхнее-Силезского промышленного района, который серьезно пополнил немецкую железорудную и угольную базы.

Кроме всего прочего вооружения польской армии, в руки вермахта попало три с половиной тысячи противотанковых ружей UR образца 1936 года. С расстояния в 300 метров эти ружья пробивали броневую плиту толщиной в 15 мм при угле встречи в 30 градусов, то есть были смертельно опасны для 70 % немецкого танкового парка (лобовая броня Pz-I — 13 мм, Pz-II — 14,5 мм, Pz-III — 15 мм, и только Pz-IV и чешские 38 (t) могли безбоязненно двигаться в пределах действенного огня этого ружья, имея лобовую броню в 50 и 25 мм соответственно). Поляки держали эти ружья в строжайшем секрете от своих солдат и офицеров! Только летом 1939 года началось обучение трех солдат от каждой роты и каждого эскадрона стрельбе из этого незаменимого противотанкового оружия, некоторые сведения о нем были сообщены польским офицерам от командира роты и выше. Если это — не идиотизм, то я не знаю, как еще можно назвать подобные действия командования польских вооруженных сил!

В общем, почти все противотанковые ружья были в заводской смазке захвачены вермахтом. А поскольку для стрельбы из них предназначался немецкий противотанковый патрон с пулей sS, аналогичный патрону 318 к германскому противотанковому ружью PZB-39, то вермахт принял польские ружья на вооружение без какой бы то ни было переделки.

Напомню, что лобовая броня Т-26, основного советского танка того времени, была тоже 15 мм, танкетки Т-27 — 10 мм, легких танков Т-37 и Т-38 — 8 мм, БТ-5 — 13 мм. В общем, все они могли быть уничтожены из этого польского ружья с 95-процентной гарантией.

Но в целом выгоды от победы над Польшей (ввиду вступления в войну Франции и Великобритании) для Германии оказались значительно меньше убытков от фактического прекращения Третьим Рейхом внешней торговли и серьезного снижения уровня обеспеченности ресурсами германской промышленности.

Кроме того, с 17 сентября 1939 года на восточной границе Рейха появился новый сосед, в дружелюбие которого Гитлеру верить не приходилось. За его нейтралитет Германии БОЛЬШЕ НЕЧЕМ БЫЛО ПЛАТИТЬ, ибо, стремясь заручиться благорасположением Сталина, немецкое руководство вынуждено было, образно говоря, в августе тридцать девятого бросить на стол ВСЕ КОЗЫРИ, играя дальше с унылыми трефовыми шестерками на руках — и поэтому Гитлер понимал, что «нейтральный» Сталин останется нейтральным ровно столько, сколько нужно будет самому Сталину. Советы получили за свой нейтралитет в сентябре тридцать девятого по максимуму — отныне их новые территориальные приобретения возможны будут ТОЛЬКО ЗА СЧЕТ ГЕРМАНИИ. А то, что в СССР есть силы, заинтересованные в расширении «первого в мире пролетарского государства», сомневаться не приходилось.

После вступления Англии и Франции в войну с Германией Гитлеру необходимо было вести ТЕМПОВУЮ ИГРУ — союзникам было выгодно максимально ЗАТЯНУТЬ войну. Время работало на них — имея подавляющее господство на море, Англия (и, в меньшей степени, Франция) могли противопоставить военным силам немцев ресурсы всего остального мира. И поэтому военная катастрофа Польши отнюдь не была военной катастрофой антигерманской коалиции!

Союзники, потеряв Польшу, тем не менее, могли праздновать победу — они навязали Германии длительную, БОЛЬШУЮ ВОЙНУ, которая Германии была абсолютно не нужна, которая таила для Германии СМЕРТЕЛЬНУЮ УГРОЗУ…

Таким образом, первый раунд великого противостояния между национал-социализмом и международной вненациональной финансовой олигархией остался за врагами Германии.