• Главная
• Контакты
• Нашёл ошибку
• Прислать материал
• Добавить в избранное

Наиболее вероятным владельцем сельца Скрябина, Скорятино тож, из Зюзиных могли стать Василий Григорьевич, а после него – его сын Яков Васильевич. Косвенное подтверждение тому нашлось у Холмогоровых, когда они, рассказывая историю другого села с названием Зюзино Каменского стана (позже Богородского уезда, ныне Люберецкого района Московской области) с храмом Рождества Пресвятой Богородицы, сообщили, что это село «Онфиногена Голенищева купленная вотчина, что купил он у Якова Зюзина да у Богдана Куницына во 108 и во 112 (1600 и 1604) годах, деревня Выголова, да к ней припущено в пашню пустошь Улупова...»[188]. Выходит, Яков Зюзин продал эту свою вотчину в 1600 г., а за ней на всю оставшуюся жизнь так и закрепилось название Зюзино, хотя у деревни Выголовой позже были и другие, пожалуй, даже более именитые владельцы: Голенищевы, Кутузовы, даже главнокомандующий Москвы Петр Дмитриевич Еропкин...

Наше Зюзино (Чермнева стана Московского уезда) в те же годы было предположительно продано тем же Яковом Зюзиным стрелецкому голове Федору Челюсткину[189]. А прежде получил во владение это сельцо, скорее всего, отец Якова – Василий Григорьевич Зюзин. С него и начнем рассказ.

Герб рода Зюзиных

Зюзины вели свое родословие от черниговского боярина Федора, убитого в 1246 г. в Золотой Орде при царе Батые вместе со своим князем Михаилом Всеволодовичем Черниговским. После гибели в Орде Михаил Черниговский и его боярин Федор были причислены к лику святых и широко почитались в Московском государстве[190]. Как сообщается в Тверской летописи, в Чернигов Федор прибыл из Италии: «Властодержатель Греческого града Сардиния иже Средиц нарицается именем Феодор в древнейшие времена по случаю завоевания сего города Болгарским царем Иоанном Асаном переселился во Угры, а потом в Чернигов к великому князю Михаилу Всеволодовичу и почтен боярскою почестью»[191].

Сын боярина Федора, Борис, по прозвищу Половой, прибыл в Тверь, по всей вероятности, до 1263 г., когда тамошним князем был Ярослав Ярославич, брат всем известного Александра Ярославича Невского, бывшего на великом княжении во Владимире в 1263– 1272 гг.[192] И Борис Федорович, и сын его Федор Борисович были в Твери боярами. Сын Федора Михайло Шетен, и сын Михайлы Константин Шетнев, и сын Константина Иван Шетнев – три поколения подряд! – были в Твери тысяцкими. У тысяцкого Ивана Константиновича Шетнева были сыновья: старший Андрей, по прозвищу Зуза, и младший Афанасий. Кстати, в древности в русском языке не было йотированных звуков, и прозвание Зуза лишь много позже стало произноситься и записываться мягко – Зюзя.

В славянском божественном пантеоне известен белорусский бог зимы Зюзя, описанный Древлянским, – низенький длиннобородый старик в белой одежде, босой, без шапки, с железной булавой. 31 декабря он трясет землю булавой, ему приносят в жертву кисель или кутью и просят не губить посевы. Это тот же Мороз, которого восточные славяне представляли низеньким длиннобородым старичком (либо, наоборот, могучим мужем или старцем), который бегает по полям и стуком вызывает морозы, подобно кузнецу сковывая реки и землю. В сказках Мороз испытывает и награждает (подобно Яге) пришедшего в его ледяную избушку. Зюзя порой помогает людям, предупреждая о грядущих морозах[193].

Позже «зюзей» стали называть замерзшего или сильно промокшего человека, который от холода не может ни двигаться, ни говорить, зато много пьет чаю или других согревающих напитков. Различные нюансы этого понимания распространились по Руси. И в словарях разных областей смысл этого слова звучит по-разному: сильно промокший; много и жадно пьющий чаю, квасу, меду; вялый, нерасторопный, смирный человек[194]. Третье понятие, по-моему, ближе всего к реальности. Младший брат Афанасий Шетнев после взятия Твери Москвой при великом князе Тверском Иване Ивановиче Молодом был признан боярином и назначен тиуном и наместником на Галиче. От него пошли Шетневы. А смирный Андрей Зуза не заслужил больших чинов, но зато у него было восемь сыновей, от которых и пошли все зюзинские линии.

Старший сын Андрея, Василий Зюзин «с братьею в Литву с своим государем с Великим Князем Михайлом Борисовичем Тверским изъехали». Он входил в состав малой дружины последнего великого князя Тверского Михаила Борисовича, который бежал в Литву 11 сентября 1486 г., когда великий князь Московский Иван III взял Тверь, ликвидировал Тверское великое княжение и присоединил ее земли к Москве[195].

Со слов Василия Григорьевича в деле по его местничеству с окольничим Федором Нагим, самом раннем из сохранившихся местнических дел (1576 г.), можно судить, что Зюзины, служа при князе Михаиле Борисовиче, занимали важные места и в Литве. Да и сам Василий Григорьев сын Зюзин был в Литве у одного дела с Остафием Воловичем (известным магнатом и деятелем того времени, подпись которого постоянно фигурирует в западнорусских актах). Возможно, Зюзина назначили вторым, с чем он не согласился, не желая быть меньше Воловича, и уехал в Москву[196].

Василий Григорьев сын Зюзин появился на Москве, приехав из Литвы, вероятнее всего, в конце 1540-х гг. Сколько ему было лет тогда? Не более двадцати. Служить в те времена начинали в 14–15 лет, и за 5 лет родовитый дворянин при особом рвении мог достичь определенного положения, чтобы иметь основание отстаивать свои позиции, свое место в служебной иерархии.

Боярские распри. Детство Ивана IV

В январе 1547 г. 16-летний великий князь Московский Иван Васильевич венчался на царство, в марте женился на боярышне Анастасии Романовне Юрьевой-Захарьиной. А в конце июня, после крупного пожара, спалившего множество построек и погубившего несколько тысяч людей, в Москве вспыхнул мятеж. Толпа выволокла из собора дядю царя Ю.В. Глинского и растерзала его. «Чернь скопом» двинулась в село Воробьево, где находился тогда в загородном дворце царь с молодой женой, и потребовала выдать на расправу бабку царя Анну Глинскую, обвиняя ее в поджоге. Ивану с большим трудом удалось утихомирить толпу. Он объявил, что бабки Анны нет в Воробьеве. Мятеж, несомненно, подстрекаемый Захарьиными, покончил с властью Глинских и привел в правительство новых родственников-временщиков. В стране начались реформы и установилось некоторое политическое равновесие и затишье[197].

В начале 1549 г. царь сформировал новое правительство, которым руководила Ближняя дума, или Избранная рада. Во главе Думы находился костромской дворянин Алексей Адашев с помощниками – дьяком Посольского приказа И. Висковатым и священником придворного Благовещенского собора, духовником царя Сильвестром. По их совету Иван IV созвал в 1549 г. первый на Руси Земский собор, а в 1550 г. был утвержден новый Судебник. Многие реформы, проводимые на Руси новым царем, были направлены на укрепление государства и ликвидацию пережитков удельной эпохи.

Прибывший из Литвы Василий Григорьев сын Зюзин поселился не в Твери, а с родственниками, которые жили в Суздале. Там он и начал служить в числе прочих детей боярских. Вероятно, именно тогда составляли Тысячную книгу, которая датируется историками 1550 годом. В ней были записаны 1000 лучших, которых царь пожелал поселить поблизости от Москвы, выделив им в Московском уезде поместья, чтобы их быстрее можно было привлечь к исполнению ответственных военно-служилых поручений. В Тысячную книгу были вписаны сыновья родного брата деда Василия Андреевича Зюзина – Григория Андреева сына, по прозвищу Страдник. Они были вписаны как дети боярские третьей статьи одной строкой: «Бахтеяр, Беляница, Стрет, Иванис, Мисюр Страдниковы дети Зюзина»[198]. Среди них только старший Бахтеяр, судя по всему, отъезжал в Литву, но, вероятно, вернулся на Москву раньше племянника Василия.

Григорий был вторым сыном Андрея Зузы. И Страдниковы сыновья приходились Василию Григорьеву сыну Зюзину родными дядями. Однако он был старшим сыном, и отец его, и дед были старшими в роду. Андрей Зуза тоже был старшим сыном.

В те годы достижения младших в семье только увеличивали достоинство старших братьев. Тверской боярин Афанасий Шетнев, младший брат Андрея Зузы, оставшись на Москве, сохранил свои тверские поместья и боярское достоинство и даже стал тиуном и Галицким наместником. И это было основанием для старшего в роду, его правнука В. Зюзина, требовать соответственно высокого места для себя как боярского правнука, чтобы не уронить честь рода. Впрочем, он и среди родственников как старший в роду был выше местами даже своих дядей Бахтеяра и Иваниса (последний позже, в 1576 г., участвовал в качестве свидетеля в выяснении ситуации в местническом деле Василия Григорьева сына Зюзина)[199].

В Тысячную книгу Василий Зюзин не попал: видно, не успел показать себя как лучший. Но немного позже, в 50-х гг. XVI в., составлялся документ, получивший среди историков название «Дворовая тетрадь», с перечнем государева двора (т. е. тех лиц, которые служили в государевом дворе и из которых брались основные кадры армии, правительства и т. п.). В «Дворовой тетради» в третьей статье детей боярских из Суздаля были вписаны не только вышеупомянутые дяди, но и следом за ними Василий Григорьев сын Зюзин. Причем Василий вписан был еще один раз – как «нововыезжий» из Твери, с пометкой «в Суздале». Его литовское отсутствие не отмечено и, как видно, в дальнейшем в вину ему не ставилось – вероятно, потому, что в Литву бежал не он сам, а его дед Василий Андреевич. Василий же, родившись в Литве, вернулся в Москву, чтобы служить московскому государю.

Московские бояре XVI в.

А вот дядя Бахтеяр, который тоже отъезжал в Литву (неясно, в какие годы), много потерял из-за этого в местах. И по службе дальше воеводы не продвинулся, хотя служил самоотверженно. Имя его часто встречается и в Летописях, и в разрядных книгах. В 1551 г. он – воевода на Вятке, разбил наголову и потопил крымцев на Каме у Вятки-реки вместе с вятчанами и казаками государевыми, и пленных князей и уланов к государю привел 46 человек[200]. Потом он три года провел в Путивле, сначала воеводой, потом наместником[201]. Затем Бахтеяра назначили воеводой в Чебоксарский город[202], и как чебоксарский воевода он участвовал со своими людьми в различных военных кампаниях. В 1552 г. был в походе Ивана Грозного против крымского царя на Коломну. А из Коломны направился полем к Казани, где участвовал во взятии Казани[203]. В 1555 г. ходил во главе передового полка вместе с окольничим А.Д. Басмановым «на поля на крымские улусы»[204].

Беляница Страдников сын Зюзин упомянут в Летописи как вестник, посланный от наместника Костромы к государю Ивану Васильевичу с сообщением о том, что побиты казанские люди, пришедшие на Галицкие места (1548 г.)[205].

Стрет Григорьев сын Зюзин – дворянин, голова в походе под Казань (1554 г.), где за службу был пожалован «деньгой золотой»[206]; отмечен в походе в Ливонскую землю под Вильян в большом полку у окольничего А.Ф. Адашева (1560 г.)[207]; в Полоцком походе (1563 г.), где в числе 10 дворян выборных в головы он был в наряде у князя Михаила Петровича Репнина[208].

И Мисюр Григорьев сын Зюзин был головой – в Перми (1555 г.)[209]. Оттуда с пермичами он ходил в том же году в поход на Казанские места[210].

Иванис в разрядных книгах появился позже, зато и служил он дольше. В 1560 г. в походе в немецкую землю к Алисту он был головой в полку левой руки с боярином князем Михаилом Петровичем Репниным[211]. Через пять лет в сходе на Берегу он по-прежнему голова – в сторожевом полку в левой руке с князем В.С. Серебряным[212]. В походах царя Ивана Васильевича и царевича Ивана Ивановича в Великий Новгород на «свитские немцы» летом 1572 г.[213] и осенью того же года – из Новгорода в Ливонскую землю[214] – он был рындой царевича у знамени, а также головой в наряде с князем Юрием Ивановичем Токмаковым. Надо отметить, что рындами назначали, как правило, стройных, приятного вида молодцев не старше тридцати лет. Но уже в эти годы он возглавлял Разбойную избу (1570[215] и 1579 гг.[216]). По возрасту он, вероятно, был ближе к Василию, чем остальные дяди. И дожил до опричнины, войдя в состав опричного войска – в Весеннем разряде 1572 г. значился в числе опричников[217]. Впрочем, едва ли ему удалось бы избежать этого.

Суздаль попал в состав опричных владений государя в числе первых городов, и из дворян опричных уездов составили опричное дворянское и стрелецкое войско. Отбор был жесткий. Дворян вызвали в Москву и произвели генеральный смотр. Четверо «старших» дворян из каждого уезда после особого допроса под присягой показали происхождение рода уездных служилых людей, рода их жен, указали, с какими князьями и боярами они вели дружбу. И лишь те дворяне, против которых не возникло подозрений в «измене», кто не был дружен с князьями и боярами, зачислялись в опричнину.

Александрова слобода. Художник С. Андрияка

Но Василий Григорьев сын Зюзин, вероятнее всего, служил уже не по Суздалю, а при царском дворе, в многочисленной свите. Введению опричнины предшествовал отъезд царя в Александровскую слободу со всей семьей и челядью, с 40-тысячным войском. Наверняка нашлась и В. Зюзину достойная служба. Полных Разрядов тех лет не сохранилось.

А потом последовало отречение царя, челобитные купцов и посадских с мольбами к царю, чтобы тот «государьства не оставлял и их на разхищение волком не давал, наипаче же от рук силных избавлял»[218]. Тогда Иван Грозный согласился вернуться на царство, но разделил страну на земщину (которой будет править Дума) и опричнину (которой будет править он сам).

Василий Григорьев сын Зюзин появился в разрядной книге в 1567 г. – и сразу в должности окольничего, хотя должность эта была боярская, а Василий был лишь дворянин. Несомненно, он и до этого должен был исполнять важные службы, чтобы ему доверили обязанности царского окольничего в походе «с Москвы к Дворцам и с Дворец назад к Москве»[219]. Дворцы, несомненно, опричные: Арбатский замок, что за городом против Ризположенских ворот, и замок в Александровской слободе, в которой нес службу постоянный гарнизон. Во время путешествия государя окольничий должен был ехать впереди, наблюдая за чистотой и порядком дороги и ее окольностей, обеспечивая безопасность путешествия, заготовляя на станциях лошадей. Хоть и недалек был тот поход царя Ивана Васильевича, но крайне важен своей целью. Там состоялась тайная встреча царя с английским послом А. Дженкинсоном. Царь запретил послу делать какие-либо записи, и сведения о тайной беседе сохранились лишь потому, что посол составил письменный отчет, вернувшись в Англию в ноябре 1567 г. Грозный предложил военный союз и просил королеву в случае беды предоставить ему убежище в Англии «для сбережения себя и своей жизни и жить там и иметь убежище без опасности, пока беда не минует, Бог не устроит иначе». Соглашение требовалось хранить в величайшей тайне[220].

Скорее всего, именно в первые годы пребывания в Москве, а затем в годы опричнины Василий Григорьев сын Зюзин в качестве поместного оклада получил свои поместья, в том числе и сельцо Скрябино Скорятино тож близ речки Котел Чермнева стану. Полного перечня установить невозможно; но, судя по разным источникам, были у него в разное время большие земли – и в Угличском уезде[221], и в Пороховском уезде[222], и в Смолинском погосте[223]. И конечно, в Московском уезде: дер. Выголова (Рождественский погост) на речке Вьюновке Каменского стану[224], сельцо Хинское (позже село Никольское) на речке Хинке (Химке) в Горетовом стане[225] (помимо сельца Скрябина на Котле).

В январе 1570 г. Василий Григорьев сын Зюзин был во главе передового полка, когда Иван Грозный шел подавлять «измену» в Великом Новгороде[226]. 16 сентября того же года он вновь был окольничим в походе царя из Слободы против крымцев. 21 сентября 1572 г. в походе из Новгорода в Ливонскую землю, когда Иванис Зюзин был рындой у царевича, стольник Василий Зюзин был головой в стану государя; в его обязанности входила охрана безопасности царя[227].

20 марта 1573 г. в «Списке служилых людей, составлявших опричный двор Ивана Грозного», были помечены оклады, выплачиваемые им. 400 руб. – один из наивысших боярских окладов на Руси (для сравнения – за 100 руб. можно было купить село с деревнями). Так вот, 400 руб. получили только двое: «Василей Григорьев сын Зюзин» и «Марья Малютина жена Белскаго». Этот оклад получал в опричнине погибший за несколько месяцев до того Малюта Скуратов, и царь продолжал выплачивать его вдове. Несомненно, и Василий Зюзин получал такой же, как Малюта, оклад за те же обязанности – по охране безопасности царя. Может быть, он разделял их со Скуратовым, а может, только унаследовал после его смерти. Во всяком случае, он охранял безопасность царя в чине стольника еще несколько лет: в 1574 г. в походе в Серпухов[228], в 1576 г. в походе в Старицу[229], на службе царя в Калуге и на Берегу в апреле 1576 г. (регулярные смотры государем войск на берегу Оки) – «в стану у государя ночевать и ночных сторожи дозирать»[230]. Даже когда ему в 1577 г. пожаловали чин думного дворянина, он продолжал исполнять обязанности в походах «ночевать у государя в стану и в головах быти». В Разрядных книгах записи об этом относятся к 1577 г. (Ливонский поход)[231], 1578 г. (поход на немецкую и литовскую земли)[232], 1579 г. (в Новгород и Псков), 1580 г. (в Новгород)[233].

Честолюбивый Василий Зюзин не раз местничался (1576, 1579, 1581 гг.) и выигрывал свои споры. Местнический счет был основан, как тогда говорили, на «случаях». Если, скажем, служили два дворянина и один из них был первым воеводой, а другой вторым, то лет через 50 даже их внуки за столом на пиру у князя должны были соблюдать то же соотношение. Приняв «невместное» назначение, служилый человек наносил тем урон не только себе, но и своим потомкам и родичам. Их много десятков лет будут «утягивать» этим «случаем», ссылаться на него в ущерб роду. И даже если кто-то из служилых пропускал невместное назначение и не «бил челом в отечестве о счете», к государю вправе были обратиться (и не раз обращались) его родственники, жалуясь, что он «нечелобитьем всему роду поруху учиняет»[234]. Местнический суд В. Зюзина с П. Головиным использовался Зюзиными как «случай» и много лет спустя.

В 1579 г. в походе из Новгорода к Москве князь Ф. Хворостинин в первом кушаньи у Варлама чудотворца от имени государя велел быть у стола казначею П. Головину да Василью Зюзину. Последний вторым не сел и бил челом «у стола в отечестве на П. Головина. И по суду оправлен, а казначей Петр Головин обинен»[235]. А в 1617 г., когда сын младшего брата Василия – Ивана – окольничий Алексей Иванович Зюзин, наместник Шатцкой, посол, бил челом на боярина Петра Головина, а некоторое время спустя в том же году и на Семена Головина[236], то как на «случай» для своего челобитья он ссылался на вышеупомянутое дело дяди своего Василия Зюзина.

Проигрыш местнического дела был трагедией. Когда в 1581 г. «при литовских послех искал своего отечества Михаил Безнин на Василие Зузине» и проиграл дело, «от той боярской обвинки хотел постритца»[237] [в монахи. – Ред.]. Михаил Андреевич Безнин – в прошлом опричник, с 1581 г. думный дворянин. И царь заступился за своего любимца, «того дела смотрел и Михаила пожаловал, велел дать на Василья правую грамоту»[238].

Надо отметить, что самое раннее из сохранившихся местнических дел – Василия Григорьевича Зюзина с Федором Федоровичем Нагим 1576 г., – относилось ко времени и Ивана IV, и опричнины. При его прочтении ясно, что отношение правительства к местничеству было весьма серьезным. С особой заботливостью и тщанием судьи восстанавливают все относящиеся к спору факты, хлопочут об их скорой проверке, рассылают гонцов по деревням за грамотами, которые могут храниться во владениях осведомленных родственников спорящих, заставляют дьяков искать таковых по всем четвертям и считают 4 дня долгим сроком, если грамоты не присланы.

Дело это – среди всех местнических дел – было едва ли не самое известное. Поэтому необходимо о нем рассказать подробнее. Возникло оно, когда государь пошел в поход, кажется в Старицу, и перед ним в окольничих (по службе, а не по званию, достоинству) велено было быть Федору Нагому и Василию Зюзину. (Кстати сказать, Федор Федорович Нагой был пожалован окольничим годом позже, а еще через несколько лет Иван Васильевич Грозный женился на его дочери.) В. Зюзин, сочтя, что ему «Федора меньши быть невместно», бил челом государю, не желая быть после Федора Нагого: «Милостивый Государь, покажи милость, пощади холопа своего, ни дед ни прадед мой во Твери меньши деда и прадеда Федорова ни коли не бывал...»

На запрос судей – боярина князя Ивана Петровича Шуйского и дьяка Андрея Шерефединова, рассматривавших его челобитную, – Зюзин повторил, что основанием для своего старейшинства считает то, что прежде в Твери дед и прадед его не были меньше деда и прадеда Нагого. Зюзин подал судьям память, в которой изложено, что по завоевании Твери Великим князем Иваном Васильевичем (в 1485 г.) она отдана была его сыну Ивану Ивановичу, который бояр тверского великого князя Михаила Борисовича пожаловал своими боярами. Причем на вотчины им даны грамоты, где они писаны боярами. Такая же пожалована и Афанасью Шетневу (прадеду), когда он был выпущен из тюрьмы, куда был посажен за то, что племянники его родные, Василий Андреевич Зюзин (дед) с братьею, уехали в Литву с прежним государем. Такая же грамота должна быть у Нагого, данная его предкам, если кто из них был боярином, а ниже его в Твери Зюзины не бывали. В памяти было также указано, что Афанасий Зюзин был наместником на Галиче старшим, чем М. Тучков, ссылаясь на грамоту и списки (судные), а также что Фетинья Шетнева, мать Петра Шетнева, жила у государя на сенях и была государевой милостью честью и местами больше Елены Плещеевой. Обо всем этом Василий Зюзин просил судей произвести сыск.

На вопросы судей: где упомянутые грамоты, В. Зюзин сообщил, что все документы хранятся у Петра Шетнева, внука Афанасия Шетнева. Из родословия, которое подал при этом В. Зюзин, было видно, что звание тысяцкого в Твери держалось в тверском боярском роду Шетневых несколько поколений.

24 мая 1576 г. дело слушал государь Иван Васильевич и велел сыскать грамоты, на которые указывал В. Зюзин. И на следующий день был послан в Москву Посник Коверин сын Челюсткин с наказом взять у Петра Шетнева грамоту, которая была дана его деду Афанасию Шетневу в мае 1486 г. С тем же послом была послана грамота Петру Шетневу от имени князя Ивана Васильевича Московского и великого князя Симеона Бекбулатовича всея Руси, написанная в Старице.

Не получив своевременного ответа, 29 мая оба государя из Старицы же послали грамоту дьяку Ан. Щелкалову: велели взять грамоты от Петра Шетнева и скорее прислать, а также велеть приехать для разбора дела Иванису Зюзину. Между тем и П. Шетнев 28 мая послал ответ, приложив требуемые акты, кроме жалованной Галицкой грамоты, которая сгорела в пожар (1571 г.). Пока судьи разбирали полученные бумаги, выслушивали Зюзина и Нагого, оба государя послали 2 июня В. Грецова к дьяку Ан. Щелкалову, так как не получили от него ответа. Через три дня В. Грецов вернулся с отпиской Щелкалова, с которой он послал выписки из отысканных им разрядов. Петра же Шетнева Щелкалов не нашел, а сын Петра Семен сообщил, что отец уже отослал все бывшие у него акты. Получив выписки из разрядов различных лет, судьи могли установить, кто где служил и кто был кого больше или меньше по службе.

Вскоре в Государев стан на Олешню приехал дядя В. Зюзина Иванис Зюзин. При прочтении ему местнического дела И. Зюзин делал различные поправки.

Конца у дела нет, и чем закончился разбор челобитья, не видно[239]. Но в деле приведено много документов того времени. В частности, список с жаловальной грамоты слово в слово, данной боярину Афанасию Шетневу Великим князем Иваном Ивановичем:

«Се яз Князь велики Иван Иванович пожаловал есми Боярина своего Офонасья Ивановича Шетнева, что де и у него земли, на нашей отчине в Великом Княженье во тверской земле, и ож будет так, и хто у него на тех землях учнет жити людей, и тем людем не надобе ни дань, ни ямь, ни которая пошлина, ни какова тягота; ни дело мое Великого Князя. А наместником моим и Волостелем и их Тиуном на Офонасья и на его люди пристава не давати, не судити, опричь душегубства и розбоя, татьбы с поличным; а Тиуном и доводчиком к Офонасьевым людем не въезжати и пошлин не имати, Дворскими и Сотцкими Офонасьевыми людьми не наряжати, а ведает и судит Офонасей свои люди сам или его прикащик, а сплететца Офонасьев человек з городским человеком или волостным, и Офонасей судит с Наместником или с Волостелем вместе, или его прикащик, а присудом делятся наполы, а кому будет чего искати на Офонасье или его людех и он ищет передо мною Великим Князем. А дана грамота во Твери лета девятьдесят четвертаго Маия, а назад Грамоты написано: Князь Великий»[240].

Думный дворянин Василий Григорьевич Зюзин исполнял весьма ответственные службы. С 1577 г. по самую кончину Василий Григорьевич состоял в Боярской думе.

Боярская дума в Древней Руси представляла постоянно действовавший государственный совет. Она принимала участие в решении почти всех вопросов, касавшихся и внешних сношений, и всех дел, с ними связанных. Но существовала еще и Ближняя дума – частный совет государя, состоявший из наиболее близких и доверенных лиц царя. Созывалась Ближняя дума, когда царь считал нужным предварительно, до внесения известного вопроса в Думу, выслушать мнение по поводу его от заслуживших его доверие лиц. В дипломатических документах встречаются указания на участие членов Ближней думы в обсуждении наиболее щекотливых вопросов внешней политики. Так, думные дворяне Зюзин и Черемисинов, состоявшие в числе посольства, заключившего в 1578 г. перемирие с Баторием, названы «Ближние думы дворянами»[241].

Во время присутствия в 1581 г. в Москве папского посла Антония Поссевина Иван Васильевич принимал его в Старице, которая тогда была царской резиденцией. Думные дворяне Василий Григорьевич Зюзин и Роман Михайлович Пивов встречали посла на большой лестнице у входа во дворец. А после представления посла, его даров, грамот и дел, которые привели папского посла в Россию, «Великий Государь велел ему сказать, что для выслушания тех дел вышлет к нему своих Ближних людей». Выслушали посла те же думные дворяне В.Г. Зюзин и Р.М. Пивов с тремя дьяками. Они же сообщили государю обо всем услышанном от посла, после чего государь «указал ему ответ учинить Дворяном Ближния Думы Василию Григорьевичу Зюзину да Роману Михайловичу Пивову...»[242]

На втором приеме посла 31 августа после встречи с государем в государевой избе посол был на ответе «в дьячей посольской избе, где послу отвечали думные дворяне Василий Григорьевич Зюзин и Роман Михайлович Пивов, да дьяки Андрей Щелкалов, Афанасий Демьянов и Иван Стрешнев»[243]. Кстати, одной из задач папского посла было продвижение католичества на территорию Руси, с чем категорически не согласились ни ближние люди, ни сам государь: «...а чтобы церквам Римским в Российском Государстве быть, и того учинено не будет, для того что и в прежние времена того не бывало».

На следующий год, когда благодаря участию А. Поссевина был заключен договор с литовцами, папский посол вместе с литовскими послами вновь приехал в Россию – теперь уже в Москву. Прибывшего на прием посла встречали «на верхнем крыльце, что от Благовещенья против угла палатного, вышед из саней, Думный дворянин и Наместник Суждальской Василий Григорьевич Зюзин да Думный дворянин и Наместник Алаторской Роман Михайлович Пивов да Дьяк Андрей Шерефединов, и шли к Великому Государю с ним вместе». А после приема «Посол у Государя был у стола, а стол был в столовой палате». И снова встретили его, «вышед из саней, Василий же Зюзин да Роман Пивов, да Дьяк Андрей Шерефединов»[244].

Незадолго до смерти Ивана Грозного Дума, вследствие казни многих бояр, резко сократилась, раскололась на две половины: земскую и опричную, или «дворовую», – а реальная ее власть сконцентрировалась в руках группы думных дворян, образовавшейся внутри Думы во времена опричнины. В это звание Иван Грозный назначал людей, проявивших обширный ум и проницательность в делах, а также из знатнейших дворянских родов. Так, в «дворовом» списке «разделенной» Думы значатся думные дворяне А.Ф. Нагой, Б.Я. Бельский, В.Г. Зюзин, Д.И. Черемисинов, Р.М. Пивов, М.А. Безнин, Б.В. Воейков, И.П. Татищев, печатник Р.В. Алферьев. Заметьте, порядок записи дворян определяется не случайностью, а важностью – местом – означенных особ[245].

Московский кафедральный Чудов монастырь в Кремле, основанный св. Алексием, где были погребены В.Г. Зюзин и его дети. Фото 1880-х гг.

Иван Васильевич Грозный скоропостижно умер за шахматами в ночь с 18 по 19 марта 1584 г. Василий Григорьевич Зюзин ненадолго пережил своего государя. Его кончину историки относят к 7093 г. (т. е. к периоду с 1 сентября 1584 по 31 августа 1585 г.). Перед смертью он принял постриг в Чудовом монастыре («во иноцех Варлам») и погребен у церкви Великого чудотворца Московского Алексия митрополита[246].

По обычаю тех времен он еще при жизни построил в Москве церковь Живоначальной Троицы в Златоустовском мужском третьего класса монастыре, стоявшем между Мясницкой и Покровской улицами. Строение низкое, для зимнего служения, простой архитектуры, с одной главой, с приделом во имя Нерукотворенного Спасова образа[247]. Много лет спустя, не позже 1659 г., во время монастырского пожара церковь сгорела. Наследники Василия Григорьевича, его внучатые племянники Григорий и Никита Алексеевичи, как бы продолжая его дело, внесли большой благотворительный вклад для строения на месте сгоревшей новой трапезной церкви во имя Всемилостивого Спаса, которая была закончена в 1663 г. Церковь Спаса стояла позади алтарей церкви Иоанна Златоуста. Она была каменная теплая, с трапезной, под ней – хлебопекарня и прочие монастырские службы. Вновь были устроены святые ворота, каменные, с калиткой на большую улицу, по которой ездят с Флоровки (ныне Мясницкая) на Покровку.

Нельзя не упомянуть пожертвование, внесенное в Златоустовский монастырь Зюзиными – в числе других благотворителей. «На церковное на новое строение и на трапезу [т. е. на построение Спасской трапезной церкви. – С.Я.] дано вкладу [в 1661 г. – С.Я.] от Григория Алексеевича по родителях его и по жене Наталии 420 р., сверх того образ деисус, двери царские и двое риз. Брат его Никита Алексеевич пожертвовал 150 р. да образ Спаса Нерукотворенный, обложенный серебром, венец и цата резные – крест напрестольный, паникадило большое, два средних «немецкого дела» (работы), всего с двумя бархатными ризами на 560 р. Он же по обещанию своему поставил в соборную церковь [1663 г. – С.Я.] два аналойных образа: воскресения Христова и св. Иоанна Златоуста; еще 40 образов в киотах поставлены им вокруг столпов в той же церкви; все они в серебряных ризах, венцы и цаты чеканной резной работы с каменьями. Перед местною иконою святителя Златоуста он устроил серебряную лампаду, а икону с житием обложил гладким серебром, украсив ризу золотыми дробницами, запонами и дорогими камнями: митра и цата низаны жемчугом. Последний вклад его – крест запрестольный кипарисный, покрытый гладким серебром; на нем 70 дробниц с мощами разных святых»[248].

Судя по этой записи, на кладбище монастыря могли быть похоронены жена Григория и родители братьев: окольничий Алексей Иванович Зюзин и жена его Федора Григорьевна. Окольничий Алексей Иванович, сын родного брата Василия Григорьевича Зюзина, был известным послом, наместником Шатским. Последний раз он упомянут в Разрядах осенью 1618 г. – «за Яузою острог ставил». А на Крещение (6 января) 1619 г. жалован был в бояре известный военачальник князь Дмитрий Мамстрюкович Черкасский, за которого в августе 1620 г. сговорила Елену Алексеевну Зюзину – уже без мужа – вдова Алексея Ивановича Федора Григорьевна.

(Кстати, сказывал боярство князю Черкасскому боярин князь Алексей Юрьевич Сицкой, являвшийся в тот момент владельцем сельца Скрябина Скорятина тож, недавнего владения Зюзиных.)

Ольга Васильевна, дочь Василия Григорьевича, жена Алексея Ивановича Годунова (в последние годы своей жизни – старица Ольга Алексеевского девичьего монастыря[249]), в «Духовной» в 1625 г. именно Федоре Григорьевне «да детем ее, а своим племянникам, Григорю да Василю да Миките Олексеевичем Зузиным» приказывала «душу свою поминать» и «погрести тело мое в Чюдове монастыре у великого Чюдотворца Алексея, со отцом моим, с Василием Григорьевичем, во иноцех с Варламом, да с братьями моими, с Ларионом да с Яковом, во иноцех со Иосифом». Их же она благословила «приданою своею вотчиною, отца своего благословения в Углецком уезде, в Богороцком стану, селом Спасским» с деревнями и пустошьми, на которые им выдала «крепостную свою запись»[250]. И вероятно, именно Федора Григорьевна или сыновья ее передали «Духовную» старицы Ольги в архив Златоустовского монастыря, где она и была обнаружена в 1870 г. при составлении исторического описания монастыря[251].

В те времена поместья оставались в семье, если вместо отца на службу государю приходил его сын. Возможно, поэтому, пока был жив и служил отец, имя Якова – сына Василия Григорьевича Зюзина – в Разрядных книгах не появлялось; хотя он мог быть поверстан окладом, но отпущен домой. О Ларионе, которого упоминает старица Ольга в своей «Духовной», никаких иных сведений нет.

Имя его лишь упомянуто в «Духовной» Ольги Васильевны, где сообщалось, что оба сына похоронены рядом с отцом в Чудовом монастыре, где она завещала похоронить и себя.

Яков Васильев сын Зюзин в Боярском списке 7097 (1588– 1589) г. значился в числе стряпчих с платьем при царе Федоре Ивановиче[252]. После смерти Федора он подписал утвержденную грамоту об избрании на престол Бориса Годунова (1598 г.)[253]. И по росписи нового царя 25 мая 1599 г. взят был в том же чине в государев полк[254].

В ноябре 1604 г. он, уже стольник, выделил 12 конных даточных людей в войско, посланное Борисом Годуновым с боярином и воеводой М.Г. Салтыковым против Самозванца[255]. Сам же в 1605 г. по указу Бориса Годунова отправился в Пронск в числе других стольников и стряпчих, разъехавшихся во многие города, чтобы собирать дворян и детей боярских в войско государя[256].

Лжедмитрий I наступал на Москву не по Смоленской дороге, а через Чернигов. Северские земли были населены холопами, которых ссылали сюда уже при Грозном с наказом «писать в казаки», «чернью», бежавшей на теплый юг от голодной смерти. «Прелестные грамоты», агитировавшие жителей за «доброго царя», винившие Бориса Годунова во всех бедах, принесли свои результаты. Жители, не желая сопротивляться, вязали своих воевод и выдавали их Самозванцу, сдавали городки и крепости уже при сообщении о его приближении. Среди дворян сопротивлялись лишь немногие. Так пал Чернигов; так был сдан и Путивль, ключевой пункт обороны Черниговской земли и единственный из северских городов, где была каменная крепость.

Разные источники по-разному описывают эти события. Восставший народ 18 ноября 1604 г. повязал воевод. Их увезли в лагерь Самозванца. И только третий воевода, дьяк Сутупов, в руках которого оказалась казна, отправленная Борисом Годуновым для войска, сам доставил деньги в лагерь Самозванца. Первым воеводой Путивля был член Боярской думы окольничий М.М. Кривой-Салтыков, а вторым – князь Василий Михайлов сын Рубец Мосальской.

Лжедмитрий не стал народным вождем, хотя именно восстание низов помогло ему овладеть северскими городами. Из захваченных дворян он стал формировать Боярскую думу и двор, для чего присягнувшим «истинному» государю дворянам возвращал их воеводские должности, жаловал в бояре.

Конечно, не все дворяне делали карьеру при дворе Лжедмитрия. М.М. Салтыков имел думный чин окольничего и далеко продвинулся по службе. Он еще в Путивле решительно отказался присягнуть Самозванцу, и путивляне поволокли его к «царевичу» на веревке, привязанной к его бороде. И в лагере «воровских» людей он не стал оказывать никаких услуг Самозванцу и не удостоился его милостей. А князь Мосальский, несмотря на свой княжеский титул и происхождение от князя Михаила Всеволодовича Черниговского, не принадлежал к первостатейной знати. При дворе Лжедмитрия он едва ли не первым сделал стремительную карьеру, став его ближним боярином. Он не покинул Лжедмитрия даже при разгроме под Севском. Говорили, что он спас Самозванца, дав ему своего коня во время бегства из-под Севска. Кстати, дьяка Сутупова Отрепьев сделал своим канцлером – главным дьяком и хранителем царской печати.

Когда 13 апреля 1605 г. Борис Годунов скоропостижно скончался (от апоплексического удара), князья и бояре, стоявшие во главе армии Годунова под Кромами, решили перейти на сторону Лжедмитрия I, не желая подчиняться потомству худородного правителя, занявшему престол. Верные правительству бояре и воеводы бежали в Москву. Многие тысячи дворян, детей боярских и прочих ратных людей покинули лагерь, возвращаясь в свои замосковные и северные города. Через несколько дней присланный «царевичем» в Кромы князь Б.М. Лыков привел оставшиеся войска к присяге.

Расстрига отпустил на три-четыре недели отдыха дворян и детей боярских, у которых земли были «по эту сторону от Москвы», т. е. из заокских городов – Рязани, Тулы, Алексина, Каширы и пр., «...и от того в городех учинилась большая смута». А с остальными войсками пошел на Орел и на Тулу, которые были заняты без всякого сопротивления[257].

«А Рострига пришел на Тулу, и бояре и всякие люди, видя то, и по неволе поехали к Ростриге встречю... и дворяне многие, и столники, и стряпчие, и всяких чинов люди, и власти и гости. И Рострига послал к Москве боярина княз Василия Васильевича Голицына, да с ним ближних своих: боярина княз Василья Мосальского да печатника и думного дьяка Богдана Сутупова. И велел царя Борисова царицу Марию и царевича Феодора из государевых хором свести на старой двор и уморить злою смертью, а царевну Оксинью велел постричь... а Годуновых всех и до малого ребенка послат велел в городы по тюрмам с приставы...»

Сын Бориса Федор, которому уже дали присягу, был задушен вместе с его матерью Марией Григорьевной (дочерью Малюты Скуратова). В то же время Лжедмитрий разослал по заокским городам бояр – «дворян и детей боярских велел для прелести верстат и дават оклады болшие»[258].

20 июня 1605 г. Лжедмитрий въехал в Москву. А уже в конце июня новый царь собрал Боярскую думу и представителей разных сословий на суд над Василием Шуйским, обвиненным в заговоре против нового царя. Как подчеркнул автор «Нового летописца», Лжедмитрий «повеле собрати собор с приглашением духовных властей, бояр и лиц ис простых людей».

На соборе бояре и дворяне не посмели открыто перечить царю. Василий Шуйский был осужден на смерть. Его даже подвели к плахе с воткнутым в нее топором. Но после собора думцы сделали все, чтобы не допустить казни. Лжедмитрий отсрочил казнь, потом заменил смертный приговор ссылкой и даже оставил В. Шуйского в Москве. А Думу обновил, удалив неугодных из столицы. Позже, играя роль кроткого и милосердного государя, он даже вернул Шуйских в Москву, возвратил им их конфискованные вотчины и имущество, после чего они заняли самое высокое положение в Думе[259].

Сестра Якова Зюзина Ольга Васильевна была замужем за Годуновым Алексеем Ивановичем (сведений о нем не нашлось никаких). Нет сомнения, что родство с Годуновыми, даже весьма отдаленное, могло стать весьма неблагоприятным для Якова Зюзина, когда с приходом в Москву посланцев Самозванца начался бунт, «и дома, погреба, и канцелярии думных бояр, начиная с Годуновых, были преданы разгрому...» А после казни царской семьи имущество Годуновых, их родни и приверженцев было отобрано в казну. Самих же Годуновых отправили в ссылку – в Сибирь и в Нижнее Поволжье.

Но судьба свела в эти смутные времена Якова Зюзина с князем Василием Михайловичем Мосальским. Зюзин женился на его сестре, Анне Михайловне. И в 7114 г. (1605–1606) Яков Васильев сын Зюзин был отослан вторым воеводой на Рязань (вместе с боярином князем Василием Кардануковичем Черкасским)[260]. А несколько позже Зюзин получил чин думного дворянина. В Разрядах Смутного времени отмечено, что 8 мая 1606 г. он присутствовал в этом чине на свадьбе Лжедмитрия с Маринкой и сидел следом за сокольничим и думным дворянином Гаврилой Григорьевичем Пушкиным. А на скамье свадебных боярынь, последней в ряду, сидела и «думного дворенина Яковлева жена Васильевича Зюзина Анна Михайловна». Ведь у стола государя «за кушаньем сидел боярин и дворецкой княз Василей Михайлович Мосалской» – ее брат, возглавлявший при самозванце Дворцовый приказ.

Были на свадьбе Лжедмитрия и другие известные лица. В Грановитой палате невесту кратко приветствовал «тысецкой боярин князь Василий Иванович Шуйский», будущий царь. «У послов за ествою сидел стольник князь Дмитрий Михайлович Пожарский», будущий спаситель Москвы от польской интервенции. А у стола стоял среди других стольников князь Алексей Юрьевич Сицкой[261] (о нем будет речь позже).

Деревянная застройка Москвы, XVII в. Гравюра из книги А. Олеария «Описание путешествия в Московию» (XVII в.)

Вельможи усердно разыгрывали свои роли, но все уже знали, что за птица их государь. Свадебные пиршества, нарушившие все каноны русских православных обрядов, сопровождались множеством уличных инцидентов. Польские наемники затевали уличные драки, бесчестили женщин, что вызвало крайнее возмущение столичных жителей. В народе стали говорить, что царь – поганый, что он – некрещеный иноземец, оскверняет московские святыни. В заговоре, организованном немногочисленной боярской верхушкой во главе с В. Шуйским, участвовала и названая мать Самозванца Марфа Нагая, и его любимцы вроде Василия Голицына.

Утром 17 мая 1606 г. вооруженные заговорщики ворвались во дворец, и вскоре Самозванец был убит, а тело его подвергли торговой казни: выезжавшие из Кремля дворяне хлестали труп кнутом, приговаривая, что убитый вор и изменник – Гришка Отрепьев[262]. То й же ночью бояре заседали до рассвета, деля власть. Выкрикнули В. Шуйского. И его сторонники быстро составили грамоту об избрании князя В. Шуйского на царство и отвели на Лобное место для представления народу. На Москве и в замосковных городах целовали крест новому царю.

В Боярском списке 7115 г. (1606–1607), составленном, как видно, уже при В. Шуйском, Яков Васильевич Зюзин записан думным дворянином и назначен в поход окольничим[263]. Кстати сказать, все дарованные Самозванцем чины, звания, должности и владения царь Василий Шуйский сохранил за теми, кто не выступал против него.

Положение новой династии было непрочным. В южных уездах, поддержавших Лжедмитрия I, переворот вызвал негодование: «...Черниговцы, и путимцы, и кромичи, и комарици, и вси рязанские городы за царя Василия креста не целовали и с Москвы всем войском пошли на Рязань: у нас-де царевич Дмитрий Иванович жив»[264]. По всей стране распространилась весть о том, что «лихие» бояре пытались убить «доброго царя»; появились новые самозванцы, с которыми царь Василий Шуйский не смог справиться за все пять лет своего правления.

В полках, посланных В. Шуйским зимой 1606/07 г. под Калугу и осадивших там войска Болотникова, Яков Васильевич служил в наряде, т. е. при пушках. А когда в июне 1607 г. В. Шуйский послал войска для осады Тулы, где тогда разместились главные силы Болотникова, Яков Васильевич Зюзин состоял в сторожевом полку[265]. Позже в Разрядах он уже не упоминался. По предположениям историков, Зюзин погиб в дни этой четырехмесячной осады города Тулы. 100-тысячное войско Шуйского долго не могло взять город. И только когда догадались запрудить реку Упу, протекающую через город, и затопить продовольственные и пороховые склады, Болотников сдался.

Но, судя по словам его сестры Ольги Васильевны в «Духовной...», Яков, по старому обычаю, перед смертью (возможно, будучи тяжело раненным в битве) принял постриг в Чудовом монастыре – во иноцех Иосиф. И после этого он был похоронен в Чудовом монастыре, рядом с могилой отца и брата. В Троице-Сергиевой лавре была похоронена его вдова Анна Михайловна, дочь князя Михаила Александровича Мосальского[266], скончавшаяся 19 ноября 1611 г.

Ни Яков, ни Ольга Зюзины детей, как видно, не оставили, и владения перешли их двоюродному брату Алексею Иванову сыну Зюзину, а потом его вдове Федоре Григорьевне и детям – Григорию, Василию и Никите Алексеевичам. Последний стал боярином и новгородским воеводой, известным всей России после суда над ним в 1665 г. за «ложные приветы» от царя Алексея Михайловича бывшему патриарху Никону. Смертную казнь ему, после помилования, царь заменил ссылкой в Казань; поместья его и вотчины отобрали в казну, оставив двор и движимое имение на прокормление[267].

Известен дом Никиты Алексеевича Зюзина. Он стоял на Лубянке при повороте к Кузнецкому мосту напротив колокольни церкви Введения Пресвятой Девы, построенной на месте старой каменной церкви в 1518 г.[268] Кто знает, может, в этом же доме жили и Василий Григорьевич Зюзин, и сын его Яков Васильевич.

Это были самые именитые представители рода Зюзиных. В правление царевны Софьи Алексеевны (1682–1684) при подаче родословных род Зюзиных вошел в первый разряд – боярских родов (роспись подал Иван Иванов Зюзин)[269]. Скорее всего, знаменитой фамилия стала именно после Никиты Алексеевича Зюзина, а потому и закрепилась за двумя селениями, уже перешедшими к тому времени к другим владельцам. Одно из них – сельцо Скрябино Скорятино тож Чермнева стану, вероятнее всего, было продано еще Яковом и перешло во владение стрелецкого головы Федора Ивановича Челюсткина.