• Главная
• Контакты
• Нашёл ошибку
• Прислать материал
• Добавить в избранное

Гражданская война в России, начавшаяся после Октябрьской революции, имела целый ряд специфических особенностей, непосредственно связанных и с существовавшими в российском обществе серьезными внутренними проблемами и противоречиями самого разного плана, и с сущностью и характером политического и военного противоборства, и со спецификой организации, стратегии и тактики действий участвовавших в вооруженной борьбе сторон, и со своеобразием хода и последствий политических процессов и военных действий, и с позициями различных социальных слоев населения, и с другими своеобразными отличиями. Все это, безусловно, накладывало значительный отпечаток на происходившие события. Помимо этого, особую специфику имел начальный этап Гражданской войны.

Выступившие после революции антибольшевистские силы не смогли образовать единого и сильного движения ни в политическом, ни в военном отношении. Отмечалась и очевидная слабость советского правительства. К тому же очень значительная часть населения страны не разбиралась в сущности происходившего, а многие отнеслись к октябрьским событиям довольно равнодушно. Существенную роль играл тогда и фактор политической неискушенности, а зачастую и полной политической неграмотности, общей социально-политической апатии многих членов общества.

Данный период был очень сложным для противоборствующих сторон и в сугубо практическом плане своей организации, консолидации наличных сил и средств. Известный белогвардейский генерал, а позже, в эмиграции, один из первых исследователей Гражданской войны С.В. Денисов отмечал, что ее начальный этап, с 25 октября 1917 года по 31 марта 1918 года, для противоборствующих сторон, в частности для Белого движения, имел особое значение, был самым коротким, но и самым тяжелым в плане стратегической и политической обстановки [1]. Схожую оценку этому периоду войны давал и известный красный «военспец», автор серьезного двухтомного исследования, Н.Е. Какурин [2]. Причем оба они сходились во мнении о большой роли, которую играли казачьи области, в особенности Дон и Оренбуржье [3]. У СНК тогда не было сколько-нибудь значительных организованных и боеспособных вооруженных сил для ведения серьезных военных действий против своих противников. Как верно отмечалось в различных источниках, тогда советская власть располагала только сравнительно немногочисленной Красной гвардией и лишь отдельными небольшими армейскими отрядами [4]. Советское правительство не имело в своем распоряжении не только организованной надежной и значительной по численности армии, но даже и минимального военного аппарата и органов оперативного управления войсками. Весьма показательно в этой связи то, что назначенный СНК командующим всеми революционными силами на Юге страны народный комиссар по военным делам В.А. Антонов-Овсеенко отправлялся в декабре в район начавшихся боевых действий вообще без войск и даже без своего штаба. Ему предстояло организовать их непосредственно на месте. В таком же положении находился и чрезвычайный комиссар СНК в Западной Сибири П.А. Кобзев. Первый советский Главковерх прапорщик Н.В. Крыленко позже отмечал, что тогда новая армия опиралась исключительно на красногвардейцев Петрограда и Москвы, сводные революционные матросские отряды, латышские стрелковые части и лишь в незначительной степени на отдельные регулярные войска. При этом он подчеркивал, что старая армия не могла дать каких-либо устойчивых кадров для борьбы с антисоветскими выступлениями. По его словам, «все полки, вызываемые с фронта, выйдя за линию окопов в тыл, отказывались идти в бой независимо от целей, которые эта борьба преследовала» [5]. Поэтому, исходя из сложившейся обстановки, центральные и местные советские органы наспех формировали сводные отряды красногвардейцев, а в отдельных случаях, например в Петрограде, – отряды из небольшого количества матросов и солдат. Их боеспособность и даже внутренняя организация и дисциплина были крайне низкими. Ведь подавляющее большинство личного состава этих отрядов – красногвардейцы не только не имели навыков военной организации, но и не знали даже азов военного дела. Ничтожную организацию красногвардейцев для ведения полевой войны отмечали и сами советские военачальники, в частности Р.Ф. Сиверс [6]. Антонов-Овсеенко позже вспоминал, что, приступив в декабре 1917 года к сосредоточению переданных в его распоряжение войск для наступления на область войска Донского, он просто не смог собрать их все: многие революционные части митинговали и не желали исполнять приказов [7]. К тому же наряду с идейными бойцами, сознательными сторонниками власти Советов, в этих сборных формированиях находилось и значительное количество случайных лиц со склонностью к грабежам, насилиям, пьянству. Так, бойцы двигавшегося из Москвы в распоряжение Антонова-Овсеенко 1-го Московского революционного отряда во главе с прапорщиком Ю.В. Саблиным в г. Купянске «начали пьяный кутеж, разбежались». Командиру с трудом удалось удержать в повиновении половину отряда, а остальных пришлось разоружить [8]. Все это сказывалось на общем состоянии советских войск.

Своя специфика в это время была и у военных формирований антисоветских сил в казачьих областях. Они подразделялись на три основных типа. Во-первых, это были регулярные казачьи части, формально подчинявшиеся войсковым атаманам и правительствам. Во-вторых, добровольческие вооруженные формирования, состоявшие из прибывших в казачьи области активных противников советской власти, в основном офицеров. В-третьих, формировавшиеся войсковыми правительствами добровольческие отряды.

Самыми многочисленными и грозными в военном отношении являлись казачьи полки. Но как прибывшие чуть раньше, так и прибывшие на территории своих войск уже во второй половине декабря казаки-фронтовики, к тому же далеко не все, приказам атаманов по занятию рубежей на границах своих областей и в их наиболее важных административных центрах и по ведению борьбы с советскими силами подчинялись крайне неохотно. Они вполне обоснованно опасались быть вовлеченными в разгоравшуюся Гражданскую войну, к тому же в непосредственной близости от своих домов. Отсюда возникало их стремление уклониться от противоборства. И с течением времени данная тенденция набирала силу. Бывший в то время в самой гуще событий М.П. Богаевский отмечал, что «характерная черта в этот период – регулярные казачьи и солдатские части одинаково упорно уклонялись от участия в действиях (военных. – В. Т.)» [9]. Их боеспособность, естественно, была весьма ограниченной.

Формировавшиеся во многих казачьих областях, в частности на Дону, в Оренбуржье, на Кубани, в Астрахани и в Сибири, различные добровольческие отряды, главным образом из числа офицеров и юнкеров, отличались высоким уровнем организации, военной подготовки и боевого духа. В их составе были идейные противники советской власти. Но численность этих отрядов была очень небольшой. Казачьим органам власти эти отряды, как правило, формально не подчинялись.

В свою очередь, войсковые правительства из-за растущего нежелания подчиняться им казаков-фронтовиков приступали к формированию местных добровольческих отрядов. (На Дону и Кубани они назывались партизанскими.)

Однако во все эти добровольческие формирования вступало крайне ограниченное число добровольцев, в том числе офицеров. Так, находившийся тогда на Дону генерал А.И. Деникин позже отмечал, что «донское офицерство, насчитывавшее несколько тысяч, до самого падения Новочеркасска уклонялось вовсе от борьбы: в донские партизанские отряды поступали десятки, в Добровольческую Армию – единицы, а все остальные, связанные кровью, имущественно, земельно с Войском, не решались пойти против ярко выраженного настроения и желания казаков-фронтовиков» [10]. Другой непосредственный участник тех событий донской партизан Н.В. Федоров в своих воспоминаниях отмечал, что «кадровые офицеры не примкнули к партизанским отрядам и чего-то ждали» [11]. На призыв к донским казачьим офицерам вступить в партизанский отряд есаула В.М. Чернецова откликнулось только 30 человек [12]. Общее количество донских офицеров-добровольцев составляло порядка всего двух-трех сотен.

Примерно такая же картина наблюдалась и на Кубани. В создаваемые здесь офицерские добровольческие отряды войскового старшины Галаева записалось только около 300 человек [13]. В Терском, Уральском, Оренбургском, Забайкальском и Астраханском войсках количество казачьих офицеров, вступивших в добровольческие отряды, по отношению к их общей численности, было существенно большим, чем на Дону и Кубани. Хотя их общее количество тоже было невелико. В Терском войске во Владикавказе формировались казачьи офицерские отряды полковников Соколова и Беликова [14]. Здесь же предпринимались попытки создания осетинских офицерских отрядов [15]. В Уральском войске группу казачьих офицеров собрал полковник, позже генерал-лейтенант М.Ф. Мартынов. Этот отряд разогнал все советские организации в г. Уральске [16]. Образовались отряды казачьих офицеров в Оренбургском, Астраханском и Забайкальском войсках. Причем здесь они представляли собой хоть и небольшую по общей численности, но достаточно существенную в военном отношении силу.

Основную массу добровольцев в отрядах войсковых правительств во всех войсках, где они создавались, составляла местная учащаяся молодежь. И этот примечательный факт отмечали все очевидцы – от атаманов до рядовых бойцов. Об этом прямо говорил с горечью, например, атаман Каледин [17]. Донской казачий офицер констатировал, что «среди партизан можно было встретить и казака, и офицера, и студента; и богатого, и бедного... Но ядром партизанства была учащаяся молодежь – кадеты, гимназисты, реалисты, студенты, семинаристы» [18]. А другой партизан лаконично замечал: «Главный контингент партизан – учащаяся молодежь» [19]. Это же отмечали и белоэмигрантские авторы [20].

Такая же ситуация была и в Оренбургском войске, где, по свидетельствам участников событий, в добровольческие отряды вступали «...главным образом офицеры и учащаяся молодежь» [21]. Правда, некоторые исследователи считают, что в Оренбуржье добровольческие отряды формировались «...из буржуазной молодежи и монархически настроенного чиновничества» [22]. Вторая часть данного высказывания без учета, конечно, идеологических штампов представляется неверной, поскольку чиновников в этих отрядах было совсем мало. В Забайкальском войске в добровольческие отряды так же, как и в других войсках, в основном вступали офицеры, юнкера, кадеты [23]. Добровольцы из числа учащихся не обладали необходимыми военными навыками, не говоря уже о боевом опыте, но их отличали идейные убеждения, довольно высокий моральный дух и боевой порыв. Как позже весьма верно замечал полковник В.В. Добрынин, «вся защита (Дона. – В. Т.) в это время легла тяжелым бременем на слабых числом, но мощных духом партизан» [24].

Вплоть до настоящего времени важные вопросы анализа социального состава участников Гражданской войны с обеих сторон не получили необходимого всестороннего и объективного освещения. Существовавший длительное время крайне упрощенный подход к данной проблеме затруднял исследование всего многообразия социально-политических процессов того времени, сущности и специфики событий. Рассмотрение этой проблемы необходимо, по нашему мнению, начинать именно с начального периода Гражданской войны. В это время социальный состав воюющих сторон можно представить довольно точно, поскольку это были люди, в подавляющем большинстве осознанно сделавшие тот или иной политический выбор. При этом они исходили из своих твердых убеждений, а действовали не под давлением различных обстоятельств объективного и субъективного порядка, как это было в последующие периоды войны.

В рассматриваемый период в советских отрядах наиболее значительный контингент составляли красногвардейцы. Эти в основном вчерашние рабочие крупных промышленных центров являлись наиболее сознательными проводниками большевистской политики, добровольно вступившими в направлявшиеся на борьбу с контрреволюцией сводные советские отряды. Во вторую по численности социальную группу входили солдаты и матросы старой армии, в большинстве своем выходцы из крестьянской среды. Правда, среди них количество сознательных, идейных борцов за провозглашенные Октябрьской революцией принципы было значительно меньше. И, наконец, значительную группу в советских войсках составляли инонациональные формирования. (Как известно, всего в годы Гражданской войны в Красной армии воевали около 300 тыс. интернационалистов, а такое большое количество иностранцев в армии одной из сторон исследователи считают уникальным явлением для новейшего времени [25].) Немало в советских формированиях начального периода войны было и маргинальных элементов.

Основой зарождающегося Белого движения являлись офицеры старой армии, добровольно прибывшие на территории наиболее крупных антисоветских плацдармов. В начальный период Гражданской войны ими стали Донская, Кубанская и Оренбургская казачьи области. Примечательно, что основная масса офицеров-добровольцев ни по своему социальному происхождению, ни тем более по имущественному положению не принадлежала к высшим слоям общества. Так, среди офицеров состава сформированной на Дону Добровольческой армии в начальный период Гражданской войны четыре пятых представляли так называемые офицеры военного времени, 80% которых происходило из крестьян и только 4% из дворян [26]. Одну пятую часть от общего числа добровольцев-«первопроходников» составляло кадровое офицерство, включая 36 генералов и 242 штаб-офицера. Их послужные списки, в которых имелись данные о владении собственностью самого офицера, его жены и их родителей, свидетельствовали, что помещиками или детьми помещиков являлось всего 6% офицеров и генералов. Капиталиста не было ни одного. И это среди самой верхушки, что называется, цвета высшего и старшего офицерства Добровольческой армии. По социальному происхождению среди них 21% составляли потомственные дворяне, 30% личные дворяне и дети офицеров, а остальные были выходцами из мещан, крестьян или мелких чиновников [27].

Что же касается офицеров военного времени, то есть лиц, имевших высшее и среднее образование и прошедших после призыва в армию краткосрочные офицерские курсы, то из них какой-либо собственностью обладало менее 1%. По социальному происхождению около 80% были выходцами из крестьянской среды, примерно 4% из дворянской, остальные из мещан, купцов и т.п. [28]. И хотя в конечном счете личное дворянство получали почти все офицеры, эти данные весьма красноречиво свидетельствуют о социальной основе происхождения подавляющего большинства офицерства русской армии. К тому же именно эти офицеры военного времени к моменту революций 1917 года составляли более 90% всего офицерского корпуса [29]. Следовательно, абсолютное большинство активных участников Белого движения в начальный период Гражданской войны лично было совершенно не связано с какими-либо отношениями частной собственности и, следовательно, не имело имущественных претензий к новой власти. Другими словами, революция не лишала, да и не могла лишить основную часть офицерского корпуса финансовых или социально-политических привилегий, имевших реальный вес и значение, поскольку ее представители ими попросту не обладали. В этой связи, естественно, возникает вопрос, почему же они выступили против революции с оружием в руках, за что сражались и умирали. Скорее всего, они руководствовались определенными политическими убеждениями и моральными принципами. И уже исходя из них, определяли свое личное отношение к происходящему. Ведь для очень многих офицеров большевистский переворот был предательским ударом в спину воюющей стране и расценивался как прямое действие в пользу внешнего врага. Для других это было своеобразным итогом внутреннего развала и анархии, влекущим за собой гибель старой русской государственности. Третьи, возможно, не могли смириться с начавшимся разгулом беззакония и насилия. Причем указанные аспекты не исчерпывают, конечно, всех имевшихся причин. Крайне непросто найти ответ и на вопрос, какие мотивы двигали воевавшей в партизанских отрядах учащейся молодежью. Еще более сложно в этом плане обстояло дело с казачеством и крестьянством, в среде которого существовали самые различные внутренние противоречия и сказывались факторы внешнего воздействия. К тому же между ними явственно прослеживались серьезные межсословные антагонизмы, перераставшие в открытое противоборство. Возрастали и социально-классовые противоречия в казачьей среде. В казачьих областях наблюдалось своеобразное проявление первой социальной войны в деревне: против незначительного количества помещиков и крупных частновладельцев казаки и крестьяне выступали совместно, между ними нарастало значительное противостояние.

И уже совсем непросто разобраться в том, почему в начальный период Гражданской войны при вполне определенном нейтралитете основной массы казачества одни казаки заняли позиции признания власти Советов и СНК, а другие встали на противоположные позиции и воевали в добровольческих отрядах. Почему в смертельной схватке сходились казаки из отрядов красного войскового старшины Н.М. Голубова и белого есаула В.М. Чернецова, красного фельдшера И.В. Сорокина и белого штабс-капитана В.В. Покровского, красных братьев подъесаулов Н.Д. и И.Д. Кашириных и полковника А.И. Дутова? Все эти вопросы нуждаются в самостоятельном пристальном изучении с учетом самых разнообразных факторов, начиная от общей сложной и во многом неясной для большинства населения внутриполитической ситуации в стране и заканчивая действиями некоторых казаков в сиюминутном спонтанном порыве под непосредственным влиянием частных конкретных обстоятельств. Не стоит игнорировать и второстепенные аспекты, связанные с личными качествами многих участников событий (политический авантюризм, жажда славы, власти, чинов и отличий, различные личные устремления, желания, обиды и т.п.).

Другая отличительная особенность начального периода Гражданской войны заключалась в том, что антисоветские выступления в это время носили разрозненный характер. Политические и военные возможности для образования единого антибольшевистского фронта отсутствовали. Но политическая целенаправленность начавшейся борьбы практически повсеместно была одинаковой [30].

В собственно военном плане боевые действия велись в различных регионах страны и носили местный, локальный характер. Сплошная линия фронта отсутствовала, а вооруженные столкновения происходили в отдельных местах, удаленных друг от друга. Сами места боев носили, по свидетельствам военных специалистов, «...характер подвижных и передвигающихся районов» [31]. К тому же тогда в них участвовало довольно небольшое число сражающихся с обеих сторон, счет которых шел на сотни и отдельные тысячи. Ни одна из армий того времени от Терека до Амура не насчитывала в своем составе хотя бы нескольких десятков тысяч человек.

Малочисленность действующих сил, которыми располагали противники, их очевидная первоначальная неорганизованность, вынуждали вести военные операции небольшими мобильными конными отрядами или, как это делали в основном советские подразделения, вдоль линий железных дорог. Неслучайно начальный период Гражданской войны в военном плане получил название «эпохи эшелонной войны» [32]. Небольшое число бойцов и «эшелонный» характер действий создавали впечатление большой гибкости и подвижности, постоянного маневрирования. Как отмечал позже известный «красный военспец» Н.Е. Какурин, «армии» в несколько сот человек, разъезжая в эшелонах и быстро благодаря этому сосредотачиваясь на совершенно неожиданных направлениях, в несколько дней решают судьбу самых сложных и обширных операций» [33]. В такой ситуации первостепенное значение приобретало не столько общее количество войск, сколько их организованность, военная подготовка, быстрота и решительность действий, умелое маневрирование, хорошая мобильность, моральная стойкость и боевой дух. Неслучайно генерал П.Н. Краснов говорил о том, что «Гражданская война – не война. Ее правила иные, в ней решительность и натиск – все» [34].

Свой отпечаток на ход военных действий накладывало и отсутствие стратегических планов военных операций, а сами они носили разрозненный и локальный характер. Сказывались и совершенно иная, весьма своеобразная, тактика ведения боя, невозможность необходимой подготовки к зачастую неожиданным и скоротечным столкновениям, разведка и т.п. Да и общий накал борьбы, ее ожесточенность были еще не очень сильными. По замечанию М.П. Богаевского, в то время «...у обеих воюющих сторон проявлялось больше воинственного задора, нежели настоящих действий» [35]. В результате, по его словам, «действия с обеих сторон развивались медленно, неохотно, вяло» [36].

Наибольшую угрозу для СНК в рассматриваемый период представляли силы, находившиеся на территории Донской области [37]. Во второй половине декабря 1917 года здесь сложилась следующая обстановка. Наиболее многочисленными являлись прибывшие с фронта строевые и находившиеся в области запасные и иные регулярные казачьи части. Они располагались во всех основных населенных пунктах, а основная их часть была выдвинута на границы войска навстречу двигавшимся советским войскам в районы Каменской—Глубокой—Миллерово—Лихой и вдоль железной дороги Воронеж—Ростов [38]. Общая численность их была довольно значительной. Вследствие постоянного прибытия с фронта новых полков, а также самороспуска и ухода казаков многих подразделений по домам установить их точную численность очень сложно. В одном из своих донесений в СНК в это время Антонов-Овсеенко указывал, что «у Каледина 50 тысяч войск наполовину не враждебных нам» [39]. Но указанная цифра представляется завышенной даже с учетом численности самовольно разошедшихся казачьих полков. Оставшиеся казаки не хотели воевать и с настороженностью относились как к действиям атамана и офицеров, так и командования советских частей. В их среде сильно проявлялись пацифистские настроения и наблюдалось возраставшее стремление урегулировать все вопросы с советским правительством мирными путями.

В такой ситуации реальной боевой силой противников советской власти являлись немногочисленные формирования Добровольческой армии и донских партизан. В Добровольческой армии находились отличные офицерские кадры под командованием высших военачальников старой армии генералов Л.Г. Корнилова, М.В. Алексеева, А.И. Деникина. К концу 1917 года в ней насчитывалось до 2 тысяч человек [40], в основном офицеров. Во время одного из докладов генерала Черепова, просмотрев предоставленные списки новых добровольцев, генерал Корнилов воскликнул: «Это все офицеры, а где же солдаты? ... Офицер хорош на своем месте. Солдат дайте мне» [41]. Но рядовых солдат, за исключением определенных рядовыми добровольно записавшихся студентов и других штатских лиц, не было. Поэтому рядовыми с винтовками шли капитаны и поручики, а во главе рот стояли полковники. Добровольческая армия действовала самостоятельно и войсковой администрации не подчинялась.

В распоряжении войскового правительства непосредственно находились 16 добровольческих партизанских отрядов, которые возглавляли казачьи офицеры: есаул Бобров, есаул Боков, есаул Власов, войсковой старшина Гнилорыбов, кубанец сотник Греков, полковник Краснянский, подъесаул (позже – есаул) Лазарев, войсковой старшина Мартынов, хорунжий (позже – есаул) Назаров, подъесаул (позже – есаул) Попов, войсковой старшина (позже – полковник) Семилетов, есаул Слюсарев, сотник Хоперский, полковник Хорошилов, есаул (позже – полковник) Чернецов и есаул (позже – полковник) Яковлев [42]. Точные данные относительно их численности отсутствуют, а имеющиеся сведения противоречивы. Например, по данным воевавшего в Добровольческой армии Р. Гуля, отряды Чернецова, Семилетова и Грекова вместе взятые насчитывали едва ли 400 человек [43]. Некоторые белоэмигранты говорили, что в самых больших партизанских отрядах Чернецова и Семилетова не набралось бы и пятисот душ [44]. Авторы двухтомной «Гражданской войны в СССР» численность одного чернецовского отряда определили в полторы тысячи бойцов [45]. На самом же деле в этот отряд входило, по свидетельствам его членов, вначале всего 120 человек, а позже около 250 [46]. В остальных партизанских отрядах счет шел на десятки бойцов. Некоторые из них имели по 30–40 человек [47]. (В отряде Грекова было всего 30 чел., у Лазарева – 50 и т.д.) Их малочисленность в значительной мере компенсировалась большой мобильностью и внезапностью действий, высоким боевым настроем. Общая численность всех этих отрядов, также постоянно менявшаяся, составляла около 1,5 тыс. бойцов.

В распоряжении Антонова-Овсеенко к этому времени имелись следующие силы. В направлении Гомель—Бахмач находился отряд Берзина (1800 человек при 4 батареях). В районе Орла—Белгорода сосредоточился «Северный летучий отряд» Сиверса (1300 штыков, 200 сабель, 60 орудий, 14 пулеметов). В самом Белгороде находился не подчиненный Сиверсу отряд Ховрина численностью 300 человек. (В своем первом докладе в Совнарком 19 декабря 1917 года Антонов-Овсеенко сообщал, что отряд Ховрина окончательно деморализован реквизициями [48].) Кроме этого, в Смоленске формировалась «вторая колонна» Соловьева (более тысячи человек), а в резерве находились брянский и великолуцкий отряды (свыше 300 штыков), смоленская батарея и некоторые не совсем надежные части XVII армейского корпуса. Из Москвы двигался отряд Саблина (1900 человек, батарея, 8 пулеметов) [49]. Одновременно к Царицыну подтягивались полки 5-й Кавказской казачьей дивизии. Также планировалось прислать с фронта несколько латышских полков [50]. Таким образом, первоначальная численность советских войск не превышала 6–7 тысяч человек при 30–40 орудиях и нескольких десятках пулеметов [51]. Эта основная группа постоянно пополнялась силами местных формирований Красной гвардии и частями просоветски настроенных солдат гарнизонов городов, через которые по направлению к Донской области продвигались революционные отряды [52]. К концу декабря все советские силы, располагавшиеся в районах Луганска, Горловки, Никитовки, Родаково, Лиски, Чертково и других местах, составляли свыше 17,5 тысячи штыков и сабель, при четырех бронепоездах, четырех бронеавтомобилях, 48 орудиях и 40 пулеметах [53]. Они были сведены в три колонны, которыми командовали прапорщик Р.Ф. Сиверс, прапорщик Ю.В. Саблин и Г.К. Петров.

В последней декаде декабря 1917 года на территории Кубанского войска находились уже весьма значительные воинские части, вернувшиеся с фронта. Они насчитывали три казачьи дивизии (1-ю Кубанскую, 2-ю и 4-ю Кавказские), пластунский корпус в составе двух бригад, некоторые отдельные полки других дивизий и ряд особых сотен [54]. (Прибывшая первой на Кубань 5-я Кавказская дивизия ввиду того, что ее начальник генерал Черный не ручался за благонадежность казаков, была распущена краевым правительством [55]). Кроме них в области располагался и Черкесский конный полк Туземной (дикой) дивизии [56]. Но казаки-фронтовики практически всех этих частей отказывались исполнять приказы войскового атамана и краевого правительства. Атаман А.П. Филимонов впоследствии отмечал, что «командиры прибывающих полков из Закавказья (т.е. с Кавказского фронта. – В. Т.) один за другим сконфуженно и грустно докладывали, что люди выходят из повиновения, открыто заявляют, что драться с братьями-солдатами не будут, и требовали роспуска по домам [57]. По его словам, верным правительству остался только один 1-й Черноморский казачий полк под командованием генерала Бабиева [58]. По свидетельству тогдашнего председателя краевого правительства Л.Л. Быча, правительство уже в конце декабря «с полной ясностью установило, что надеяться на регулярные (казачьи. – В. Т.) войска нельзя, а потому приступило к формированию Добровольческой Кубанской армии» [59]. Основные надежные силы правительства были сосредоточены в г. Екатеринодаре [60]. Здесь находились гвардейский казачий дивизион, запасной пластунский батальон, караульная команда, пехотная дружина и находившееся в стадии формирования юнкерское казачье училище [61]. Общая численность находившихся здесь верных правительству частей составляла примерно 1,5 тыс. чел. [62]. Но если этих сил вполне хватало для контроля над положением в кубанской столице, то их было явно недостаточно для противодействия возможному наступлению на область советских отрядов. Поэтому краевое правительство начало формирование добровольческих отрядов. Помимо отряда войскового старшины Галаева, насчитывавшего около 300 человек, в основном офицеров, и офицерского отряда капитана Покровского (первоначально до 20 чел.), полковником Лисевским формируется партизанский отряд из юнкеров и молодых казаков [63]. Краевая рада поручила полковнику С.Г. Улагаю начать создание новых добровольческих подразделений из казаков. Но Улагай уже в самом скором времени открыто заявил о своем неверии в успех данного предприятия, поскольку в добровольцы записывались одни офицеры, а рядовые казаки служить не хотели. По его мнению, чисто офицерские организации «...не будут встречать сочувствия у населения, и поэтому все дело обречено на гибель» [64]. К данному мнению присоединились первый командующий Кубанской армии генерал Черный и генерал Букретов [65]. Тем не менее Улагай приступил к формированию «1-го Кубанского казачьего отряда защиты казачества» [66].

Бывший комиссар Временного правительства К.Л. Бардиж начал бурную деятельность по организации из жителей Черноморья добровольческих отрядов так называемых вольных казаков [67]. (В обиходе их называли гайдамаками.) Первоначально они насчитывали до 3 тыс. чел. и несли службу по охране Черноморско-Кубанской железной дороги. Но эти формирования являлись практически небоеспособными. (Позже все они буквально разбежались при первом же столкновении с советскими отрядами [68].)

В горных районах формировались черкесские отряды полковника (позже – генерала) Султан-Келеч-Гирея и есаула Щербины [69]. Кроме этого, краевое правительство рассчитывало найти опору и в лице дислоцировавшегося в пределах области Черкесского конного полка Туземной дивизии.

Здесь, так же как и в других войсках, отмечалось весьма ограниченное число добровольцев, причем не только рядовых, но и офицеров. 3 января 1918 года на заседании краевого правительства специально рассматривался вопрос «о небольшом числе офицеров, записывающихся в организации для защиты края» [70]. Стремясь найти какой-нибудь выход из сложившейся ситуации, атаман и правительство уже на следующий день утвердили «Положение о формировании кубанских пеших батальонов». Целью этих добровольческих частей объявлялось создание надежных кадров армии для защиты интересов Кубанского края, поддержания общественного порядка и безопасности, а также недопущение «проникновения анархии» [71]. Эти батальоны могли быть использованы не только на территории области, но и в пределах всего Юго-Восточного союза [72]. Вначале предполагалось сформировать четыре таких батальона, через некоторое время еще столько же [73]. Однако уже вскоре правительство столкнулось с острой проблемой «незаполнения штатов добровольцев рядового состава» [74]. В результате от их формирования пришлось отказаться, а записавшихся добровольцев перевели в уже существовавшие партизанские отряды.

Правительство и атаман пытались привлечь к борьбе и станичных казаков. С этой целью войсковой атаман отдал приказ, по которому станичные и хуторские общества обязывались немедленно командировать в Екатеринодар по пять вооруженных человек от каждой тысячи казачьего населения. Из них намечалось создать особый Отряд спасения Кубанского края для борьбы с революционными силами [75]. Но и казаки-станичники в очередной раз отказались выполнять приказ атамана. Не достигла поставленных целей и активная пропаганда, которую вели представители краевого правительства. Их выступления в официальной печати с призывами вступить в добровольческие отряды не приносили никаких результатов [76].

В это же время происходила мобилизация всех антисоветских элементов и в Терской области. Но и здесь в распоряжении казачьих и горских лидеров не было достаточно крупных воинских формирований. Ни станичное, ни фронтовое казачество Терека не откликнулось на призывы и уговоры войскового атамана и правительства. Поэтому, так же как и в соседних казачьих областях, последние основную ставку вынуждены были делать на добровольческие офицерско-казачьи отряды. Эти партизанские отряды тоже были крайне малочисленны и состояли из нескольких десятков бойцов каждый. Самыми крупными являлись отряды полковников Соколова и Беликова. Их отличительной особенностью было то, что костяк составляли не только офицеры, но и казаки. Присутствие последних в местных партизанских отрядах отмечалось более значительное, чем доля казаков в аналогичных формированиях на Дону и Кубани. Объяснялось это, вероятно, факторами межнационального противоборства. Некоторые казаки в образуемых добровольческих отрядах видели не столько антисоветские, сколько антигорские подразделения. Кроме того, определенные надежды войсковая администрация связывала с возможным использованием в своих целях некоторых частей Туземной дивизии, учитывая имевшиеся достаточно серьезные внутренние противоречия между различными горскими народами. Полки этой дивизии, формально развернутой в корпус, формировались исключительно по национальному признаку.

Конкретные действия предпринимаются и по увеличению надежных добровольческих частей из терских казаков. 16 декабря 1917 года состоялось Моздокское отдельское совещание депутатов войскового круга V созыва. В его постановлении говорилось о предоставлении войсковому атаману права сформировать особую строевую часть из лиц, «пользующихся доверием и преданных интересам войска, не считаясь со сроками их службы и положением» [77]. На ее содержание из войскового бюджета отпускался соответствующий кредит. Участники совещания признали необходимым предоставить войсковому атаману чрезвычайные полномочия «по всем делам, касающимся водворения в крае спокойствия и безопасности» [78].

Антисоветские лидеры рассматривали возможности объединения всех имеющихся у них сил в рамках Юго-Восточного союза. С этой целью из Новочеркасска в Екатеринодар дважды приезжал генерал Алексеев [79]. Но его переговоры с официальными представителями объединенного правительства союза не имели никакого практического результата, так как во всех областях региона в плане наличия сколько-нибудь значительных вооруженных сил картина была одинакова.

Помимо юго-востока европейской России, где располагались Донское, Кубанское и Терское войска, вторым важным очагом антисоветского движения являлся Заволжский район, где находились Оренбургское и Уральское (Яицкое) казачьи войска. По мнению белых военных того времени, эти войска «занимали угрожающее и невыгодное положение для противника, воюющего с Доном, и облегчали связь с Сибирью» [80]. Поэтому в планах советского правительства было «безотлагательное и быстрое ... продвижение ... боевого кулака» и против Оренбургского войска [81]. Кроме этого, одновременно с подготовкой отрядов СНК для наступления на Южном Урале здесь заметно активизировались местные пробольшевистские силы. В ответ на обращение СНК к Советам Поволжья, Урала и Сибири с призывом помочь в борьбе с контрреволюцией в Оренбуржье началось формирование красногвардейских отрядов в крупных пролетарских центрах от Самары до Омска. Они, в случае благоприятной обстановки, должны были или играть роль самостоятельной военной силы, либо влиться в советские отряды, шедшие из центра страны. Местные отряды сосредотачивались в основном в Бузулуке, а позже – в Челябинске. Сюда же прибыли и отряды из Самары (500 рабочих и солдат с Блюхером и Галактионовым), затем из Уфы, Екатеринбурга, городов Поволжья. Общее руководство осуществлял специальный штаб Оренбургского фронта, возглавляемый Кобозевым [82].

В Петрограде Совнаркомом в спешном порядке формировался революционный отряд для «борьбы с дутовщиной». В его состав вошли небольшие части моряков-балтийцев и солдаты-добровольцы 17-го Сибирского пехотного полка. Этот отряд получил название «Северного революционного летучего отряда». Возглавил его мичман С.Д. Павлов. Относительно его численности существуют разные данные. В одних работах говорится о том, что в отряде было 400 матросов и солдат [83], в других речь идет о 600 матросах и солдатах [84], в третьих – о 600 матросах и части 17-го Сибирского полка [85], в четвертых утверждается, что он состоял из 17-го Сибирского полка и 400 матросов-балтийцев [86], а в пятых называется 1500 человек [87]. Скорее всего, отряд состоял из 400 матросов и 200 солдат 17-го Сибирского полка.

Все советские силы, включая местные и прибывшие красногвардейские отряды, «Северный летучий отряд», насчитывали до 2 тыс. чел., 4 батареи, мортирный дивизион и 2 аэроплана [88]. По мере их выдвижения из Челябинска к Бузулуку они увеличились до 2,5 тыс. чел. [89].

Войсковое правительство и атаман Дутов также вели активную деятельность по консолидации своих сил. Прежде всего они стремились к их увеличению за счет строевых казачьих частей. Но приказ Дутова, отданный им еще 16 декабря командирам находившихся на фронте оренбургских частей прибывать домой со всем вооружением в его распоряжение, не выполнялся [90]. Тогда атаман предпринял попытку осуществить мобилизацию вернувшихся солдат-фронтовиков. Но его соответствующий приказ вызвал недовольство казаков, особенно фронтовиков [91]. По их мнению, он вносил раскол в казачью среду [92]. Посланцы войскового правительства, направленные в станицы и полки, доносили, что казаки, и прежде всего фронтовики, недовольны этим приказом, открыто отказываются от его выполнения и от участия в Гражданской войне и даже «...велят атаману мириться с советской властью» [93]. По свидетельству генерала И.Г. Акулинина, возвращающиеся с фронта казачьи полки «и слышать не хотели о вооруженной борьбе с большевиками» [94]. Это же позже отмечал и полковник Г.В. Енборисов [95]. Более того, в докладной записке штаба Оренбургского военного округа отмечалось, что многие части были враждебно настроены против правительства Дутова [96]. Не желала воевать и основная масса станичного казачества. Так, например, когда в ст. Самарскую поступил приказ атамана о направлении на фронт против большевиков 300 казаков этой станицы, он вызвал бурную отрицательную реакцию станичников. Особенно активно против него выступили казаки-фронтовики, которых поддержали и «старики». В результате на общем станичном собрании, несмотря на присутствие официальных представителей войскового правительства, было принято решение не давать ни одного казака [97]. Такое же отношение к приказу о мобилизации наблюдалось и в большинстве других станиц. По свидетельствам авторитетных казачьих деятелей того времени, «население, за исключением 4–5 верных и стойких станиц, никакого участия в борьбе с большевиками не принимали» [98]. В итоге объявленная Дутовым мобилизация окончилась полным провалом.

Официальные казачьи органы вынуждены были в спешном порядке приступить к организации добровольческих отрядов. Основная ставка при этом делалась на привлечение офицеров, которые составили их основной контингент [99], юнкеров и учащейся молодежи (гимназистов, реалистов, семинаристов) [100]. Первоначально Дутову удалось сформировать всего четыре небольших партизанских отряда, насчитывавших в общей сложности всего до 200 чел. [101]. Спустя некоторое время приток добровольцев увеличился. К концу декабря в распоряжении атамана было 2–2,5 тыс. чел. [102]. Причем это были реальные боевые силы, костяк которых составляли офицеры. Одновременно продолжалась работа по формированию казачьих станичных дружин. И хотя в различных станицах этот процесс шел далеко не одинаково, в одних дружины образовывались весьма активно, а в других работа по их созданию практически не проводилась, внешне дело представлялось довольно неплохо. По официальным сведениям войсковых органов, эти дружины насчитывали от 7 до 8 тыс. казаков [103]. Но их боеспособность и даже общая организация находились на очень низком уровне. Как отмечали очевидцы, «большинство дружин на фронт не выступало и никакого участия в боевых действиях с большевиками не принимало, часть дружин так и не закончила своего формирования: сегодня собирались, завтра расходились» [104]. Поэтому приводимые исследователями данные о том, что в это время у атамана Дутова было около 7 тыс. чел. [105], отражают формальную, а не фактическую сторону дела. Сам руководитель советскими силами комиссар Кобозев в одном из своих сообщений в Народный комиссариат по военным делам указывал: «...силы неприятеля не превышают двух тысяч» [106]. При этом он также отмечал наличие в дутовских отрядах «детей – гимназистов, реалистов и кадетов» [107]. Как видим, социальный состав местных боевых антисоветских сил был почти таким же, как и на Дону и Кубани. Определенным отличием было то, что в Оренбургском войске наблюдалось формирование по приказу атамана в целом ряде станиц вооруженных дружин, состоявших в основном из числа казаков-«стариков» или, как их называли тогда в Оренбуржье и Сибири, бородачей. И хотя эти дружины не сыграли какой-либо значительной роли, сам факт их образования свидетельствовал об определенной поддержке частью станичного казачества атамана и войскового правительства.

В Астраханском войске, где соотношение вооруженных сил было явно в пользу советской власти, отмечались свои особенности в социальном составе и тактике действий противоборствующих сторон. Руководство антисоветских сил продолжало формировать добровольческие отряды. Причем самой деятельности старались придать скрытую форму. В эти отряды вступали главным образом армейские и казачьи офицеры. Но преобладание первых было более чем очевидно. В то же время в добровольческие отряды здесь вступали и казаки, как станичники-«старики», так и фронтовики, а также часть местных калмыков [108]. К ним примкнула и находившаяся на территории войска сотня уральских казаков [109]. Специфика социального состава антисоветских сил в Астраханском войске, таким образом, заключалась и в присутствии в них казаков, станичников и фронтовиков, причем доля последних при соотношении с общей численностью казачества была гораздо более значительной, чем на Дону, Кубани и в Оренбуржье, и в преобладании среди офицеров-добровольцев неказаков, и в наличии калмыцких формирований.

В Забайкальском войске в силу целого ряда причин (особенностей внутриполитической обстановки, довольно значительного распространения среди местного населения, в том числе и казачьего, пробольшевистских настроений, наличия просоветских вооруженных сил, разгрома отрядов атамана Семенова) организованные антисоветские силы отсутствовали. Но бежавшие за пределы войска атаман и представители войсковой администрации развернули бурную деятельность по формированию добровольческих отрядов в зоне отчуждения КВЖД. Здесь, помимо самого большого отряда атамана Семенова, стали образовываться и отряды казачьих офицеров Плешкова, Орлова, Калмыкова [110]. Общая численность этих антисоветских формирований составляла всего лишь несколько сотен бойцов. Среди них были офицеры, юнкера и кадеты [111].

Главные силы сторонников и противников советской власти в Амурском войске находились в его административном центре г. Благовещенске. Местные советские органы располагали слабо организованными отрядами Красной гвардии численностью до 500 чел., революционно настроенными солдатами артиллерийского дивизиона, 303-й Вятской пешей дружины и отрядом моряков Амурской военной флотилии, насчитывавшим 75 чел. [112].

Атаман Гамов, войсковое правление и тесно сотрудничавшая с ними Благовещенская городская дума опирались на отряды так называемой гражданской милиции, являвшиеся фактически добровольческими белогвардейскими формированиями, и местные отряды самообороны, образованные в каждом районе города и подчинявшиеся соответствующим районным штабам, а через них непосредственно атаману [113]. Во все эти отряды входили главным образом офицеры, учащаяся молодежь, небольшая часть горожан. После поражения антисоветского выступления в г. Иркутске значительная часть его участников, в основном офицеры и юнкера, перебираются в г. Благовещенск и усиливает, особенно в качественном отношении, местные антисоветские силы. Помимо них также в декабре сюда из Хабаровска прибывает Краевое бюро земств и городов Дальнего Востока и его немногочисленные сторонники [114]. Кроме всех этих сил атаман Гамов и правление в определенной мере могли рассчитывать и на содействие находившихся в городе под видом служащих различных коммерческих структур весьма многочисленных японских «резидентов», осевших здесь в рамках организованной японским генштабом после Русско-японской войны военно-стратегической эмиграции на Дальнем Востоке и в Сибири. Организационно они входили в местное Общество черного дракона, деятельность которого финансировалась японским военным министерством. До 300 этих «резидентов» вступило в гражданскую милицию [115]. Общая численность антибольшевистских сил составляла порядка двух-трех тысяч человек и медленно, но неуклонно возрастала. По некоторым данным, в начале 1918 года она достигла 5 тыс. чел. [116].

Но участие амурских казаков в этих добровольческих отрядах было очень незначительным. Это объяснялось не только его общей малочисленностью и неприбытием фронтовиков в область, но еще и тем обстоятельством, что основным центром военно-политического противостояния противников и сторонников советской власти являлся г. Благовещенск. Население же разбросанных на значительном расстоянии казачьих станиц в отряды не вступало и не желало включаться в начавшееся противоборство.

Как видим, развернувшаяся на территориях казачьих войск в конце 1917 – начале 1918 года вооруженная борьба имела много особенностей как общего характера, так и частного, обусловленных спецификой ситуации и позициями казаков в каждом конкретном войске.

Попытки атаманов и войсковых правительств (правлений), за исключением казачьих органов власти Уральского (Яицкого) войска, превратить казачьи области страны в серьезные антисоветские базы, практически во всех казачьих войсках, в том числе в Донском, Оренбургском и Кубанском, не достигли желаемого результата. Социальная база антисоветских движений здесь осталась довольно непрочной, поскольку подавляющее большинство казачества заняло специфическую позицию вооруженного нейтралитета и отказалось от их поддержки. Политика правящих казачьих структур вызывала растущее недовольство в казачьей среде. А незначительная часть радикально настроенных казаков, прежде всего из числа фронтовиков, заявила об осуждении политики войсковых атаманов и правительств и высказалась за урегулирование отношений с СНК путем мирных переговоров. В то же время убежденных идейных сторонников власти Советов даже среди них в то время практически не было.

Такая позиция казачества наряду с целым рядом особенностей начального периода Гражданской войны привела к весьма своеобразному ходу борьбы между сторонниками и противниками советской власти в казачьих областях. Военные возможности противоборствующих сторон были сильно ограничены как ввиду их малочисленности, так и из-за низкого уровня боеспособности. Поэтому исход вооруженной борьбы во многом непосредственно зависел от результатов воздействия на казаков, в первую очередь фронтовиков, и их соответствующих политических позиций и конкретных действий. Но в рассматриваемый период времени позиции казачества еще окончательно не определились. Вооруженное противоборство антисоветских и просоветских сил в казачьих областях, их политическая борьба за казачество вступили в решающую стадию.

Демобилизация казаков и отправка казачьих частей в свои области осуществлялась командованием в последнюю очередь. В условиях прогрессирующего развала армии, массового дезертирства солдат, приобретавшего всеобщий характер и охватившего целые части и даже соединения, командование возлагало на казачьи части обязанности прикрывать постоянно оголяющиеся многокилометровые участки фронта. Но после официального заключения советским правительством перемирия с противником 2 декабря 1917 года и начала мирных переговоров стала вестись подготовка и отправка в свои области и основной массы казачьих частей. Они в силу существовавшего особого порядка своей организации демобилизовывались, в отличие от других армейских частей, непосредственно на территориях своих войск, где находились специальные пункты их формирования после мобилизации и расформирования при демобилизации. Отправка их в свои области осуществлялась в соответствии с решениями Бюро по демобилизации при Ставке Верховного Главнокомандующего и соответствующими приказами командования. Казачьи полки и отдельные сотни двигались домой организованно, во главе с офицерами, со всем вооружением и военным имуществом. Правда, по пути следования некоторые из них соглашались с требованиями местных Советов и ревкомов о сдаче огнестрельного оружия, а в ряде исключительных случаев даже и о выдаче своих офицеров.

К середине декабря практически закончилось сосредоточение советских войск против Дона и Оренбуржья. По данным генерала С.Г. Денисова, в то время четыре пятых всех наличных вооруженных сил Совнарком направил против Дона, а одну пятую – против Оренбурга [117].

К началу 20-х чисел советские отряды вплотную подошли к границам Донской области со стороны Донбасса. Колонна Г.В. Саблина двигалась от Луганска—Родаково—Дебальцево по направлению к станции Лихая. В задачу группы Р.Ф. Сиверса входило обеспечение колонны Саблина с юга, для чего она наступала со стороны Горловки—Никитовки на станцию Зверево, а в дальнейшем должна была повернуть на Миллерово. С севера, из района Чертково, непосредственно на Миллерово продолжали движение отряды Г.К. Петрова. Общее руководство наступающими колоннами осуществлял В.А. Антонов-Овсеенко. Одновременно с южного направления, из района станций Тихорецкая и Торговая, намечалось продвижение эшелонов солдат некоторых частей 39-й пехотной дивизии. Большевики убедили солдат воздержаться от демобилизации и «сходить в поход на помощь рабочим Дона». Четыре эшелона солдат под командованием Сохацкого и Анисимова двинулись к Ростову [118]. Этот отряд возглавлял кубанский казачий офицер хорунжий А.И. Автомонов. Однако сразу продвинуться в глубь области советские отряды не смогли. На их пути встали казачьи полки. Несмотря на то что основная масса казаков-фронтовиков явно не стремилась к обострению ситуации и активному вооруженному противоборству, пропускать советские части на свою территорию они не хотели.

Советское наступление, не успев развернуться в необходимом масштабе, забуксовало. На таком ходе событий сказывались и обстоятельства сугубо практического плана, непосредственно связанные с состоянием советских войск. Во-первых, очень значительная часть их рядовых бойцов, так же как и казаков, была настроена явно не воинственно. В докладе Антонова-Овсеенко в СНК в 20-х числах декабря прямо отмечалось «примиренческое настроение» и советских, и казачьих войск [119]. По этой причине продвижение колонны Петрова в сторону Миллерова осуществлялось «с большой неохотой» [120]. Вскоре оно вообще остановилось, и немногочисленные казачьи части без особого труда и практически без боя оттеснили их обратно на исходные позиции в район Черткова. Здесь между казаками и красногвардейцами начались стихийные переговоры о прекращении вооруженной борьбы. Аналогичные настроения доминировали и среди красногвардейцев группы Саблина, которая в это время вообще отказалась идти в наступление. Во-вторых, сказывались низкая организация и боеспособность советских войск. Так, начинавшая движение колонна Сиверса, с трудом дойдя до станции Иловайская, остановилась не из-за противодействия потеснившихся казаков, а из-за отказа солдат некоторых бывших пехотных полков выполнять приказы командиров. Их пришлось разоружить и отправить по домам. В своем донесении Антонову-Овсеенко Сиверс прямо заявил о полной небоеспособности частей старой армии и настаивал на их разоружении [121]. Одновременно он указывал и на «ничтожную организацию для ведения полевой войны» красногвардейских формирований [122]. Все это вместе взятое привело к временной приостановке военных действий на всей линии противостояния на границах Донской области.

В рассматриваемый период времени происходило и увеличение не только миролюбивых, но и откровенно оппозиционных по отношению к атаману Каледину и его правительству настроений казаков-фронтовиков. Участники тех событий позже отмечали, что именно в это время выявилась полная непригодность стоявших на границах области фронтовых казачьих частей для борьбы с советскими силами [123]. Более того, в них «с каждым днем росла враждебность к собственным офицерам, делались все громче разговоры про то, что надо повыгонять всех добровольцев и партизан, по вине которых идут теперь войной большевики» [124]. В конце декабря активную позицию в этом отношении занимали казаки 35-го, 39-го и 44-го Донских полков, среди которых отмечалось широкое распространение большевистской пропаганды [125]. На переговоры к ним была срочно направлена специальная делегация представителей войскового круга и войскового правительства. Но они ни к чему не привели: переубедить казаков не удалось. Большевистская агитация также велась и в 27-м, 31-м и 33-м Донских полках [126]. Обозначавшийся перелом в настроениях казаков-фронтовиков стал проявляться и в конкретных действиях. О своем неповиновении войсковому правительству открыто заявили казаки отборных гвардейских Атаманского и Казачьего полков, объединенных в Донскую гвардейскую бригаду. Служащий тогда в Атаманском полку Н.Н. Туроверов позже отмечал, что «гвардейская бригада, вернувшаяся с фронта в декабре 1917 г. и поставленная в районе станицы Каменской, как заслон с севера, перестала существовать... Свидание бригадных делегатов с красногвардейцами на Чертково (так в тексте. – В. Т.) создало убеждение казаков: «Нас мутят офицеры. Красногвардейцы – люди как люди. Пусть идут за буржуями да генеральскими погонами другие, а нам-то чего смотреть – айда по домам!» [127]. И казаки этих полков самовольно покинули позиции и разошлись по домам.

Члены дивизионного комитета стоявшей на севере области 8-й Донской казачьей дивизии и представители всех ее полковых комитетов 20 декабря в Миллерове провели совещание, в работе которого приняли участие и прибывшие туда члены Донского областного военно-революционного комитета. После обсуждения сложившегося положения его участники приняли резолюцию, в которой говорилось о необходимости разоружения и роспуска белогвардейских добровольческих отрядов, высылке из области прибывших сюда после революции неказаков. Подчеркивалось также, что управление войска Донского должно осуществляться переизбранным кругом совместно с Советами крестьянских и рабочих депутатов [128]. Заявления аналогичного характера сделал и дивизионный комитет находившейся неподалеку 5-й Донской казачьей дивизии [129]. Осознавая серьезность ситуации, высшие войсковые структуры стремились укрепить свои властные полномочия. На заседании войскового правительства 20 декабря принимается специальное постановление «Об организации власти», в соответствии с которым существенно расширялись права войскового атамана [130]. (Примечательно, что формулировка по данному вопросу выглядела весьма своеобразно: «...предоставить войсковому атаману права президента республики» [131].) Но реальная власть в тех условиях атамана и правительства не только не усилилась, но и продолжала ослабляться ввиду отношения к ним казаков, особенно фронтовиков. Даже депутаты войскового круга констатировали, что тогда «войсковой атаман Каледин и правительство теряли почву под собой» [132]. Причем процесс быстро набирал силу.

Схожая во многом ситуация складывалась и на Кубани. Здесь находились уже значительные казачьи воинские силы: 1-я Кубанская, 2-я и 4-я Кавказские казачьи дивизии, 22 Кубанских пластунских батальона, целый ряд отдельных казачьих полков и много мелких подразделений [133]. Постоянно прибывали и новые кубанские части с фронта. Но их личный состав, за исключением офицеров, отказывался повиноваться атаману и краевому правительству. По словам атамана А.П. Филимонова, в это время казаки выходили из повиновения, «открыто заявляли, что драться с братьями-солдатами не будут», и требовали роспуска по домам [134]. На данное обстоятельство указывал и глава краевого правительства Л.Л. Быч, писавший позже, что «правительство уже в конце декабря (1917 г. – В. Т.) с полной ясностью установило, что надеяться на регулярные войска (казачьи. – В. Т.) нельзя» [135]. Верность правительству сохранял только один 1-й Черноморский полк. Но казакам этого полка сильное противодействие оказывалось со стороны казаков других подразделений. Подтверждением может служить следующий эпизод. Когда по приказу правительства черноморцы на станции Тихорецкой разоружили один из двигавшихся на Дон эшелонов 39-й пехотной дивизии, к ним в полном вооружении подошли казаки 16-го пластунского батальона и под угрозой расстрела из пулеметов добились возвращения солдатам оружия [136].

Заметно возрастала и политическая оппозиция атаману и правительству и в кубанских станицах. Против них выступали армейское казачество Майкопского, Таманского и частично других отделов области [137]. В ряде станиц на общих собраниях казаков и крестьян принимались резолюции с требованиями отстранения от власти Филимонова и Быча, а в отдельных случаях – и в поддержку Советов. Так, казаки и крестьяне Рязанской, Ново-Александровской, Отрадной, Старо-Леушковской, Гостогаевской станиц заявляли о необходимости признания власти СНК, переходе местной власти к Советам [138]. По свидетельствам представителей областной администрации, в декабре 1917 года открытое «проявление большевизма», т.е. оппозиционные выступления против атамана и правительства, отмечалось в 25 станицах [139].

Несмотря на весьма сложную обстановку и усиливавшиеся столкновения казаков с чеченцами и ингушами, в Терской области также усиливались оппозиционные настроения в казачьей среде. В образованный в г. Грозном первый на Тереке военно-революционный Совет наряду с рабочими вошли и представители казаков Кизлярского и Сунженского отделов [140]. К концу декабря из подчинения войскового правительства полностью вышли почти все станицы Сунженской линии. Высшим органом власти здесь становится военно-революционный Совет Сунженского отдела. Попытки правительства и путем переговоров, и с использованием силы восстановить свою власть в этом районе оказались безуспешными.

В декабре 1917 года казачьи части стали прибывать с фронта и в Оренбургское войско. Но расчеты атамана А.И. Дутова на их привлечение к активной борьбе с советскими силами сразу же провалились, поскольку казаки-фронтовики по отношению к атаману и войсковому правительству были настроены враждебно [141]. Более того, по мере возвращения в Оренбуржье все новых и новых казачьих частей оппозиционность казаков только усиливалась.

Противоборствующие силы и здесь готовились к решающим боям. Постоянно пополняющиеся советские отряды стали сосредотачиваться на направлениях главных ударов. По словам полковника Акулинина, «в декабре (1917 г. – В. Т.) отряды большевиков со стороны Екатеринбурга, Уфы, Самары, Ташкента и Омска стали проникать на территорию Оренбургского войска: сначала по железной дороге, а затем и по грунтовым дорогам» [142].

20 декабря чрезвычайный комиссар по борьбе с дутовщиной Кобозев направил Дутову ультиматум с требованием передачи всей власти в области в руки Советов рабочих, солдатских, крестьянских и казачьих депутатов [143]. Но атаман его отклонил. В это время проявилась явная несогласованность в действиях советских отрядов. 20 декабря из Челябинска началось наступление основных советских сил под командованием мичмана Павлова в составе Северного революционного летучего отряда, красногвардейских отрядов из Уфы, Перми, Омска и других городов. В общей сложности они насчитывали около 2,5 тыс. чел. и двигались по направлению к г. Троицку [144]. Причем их продвижение осуществлялось в эшелонах по железнодорожным путям [145]. В боях под станциями Еманжелинской и Нижне-Увельской красногвардейцы нанесли поражение преграждавшим им путь дутовским добровольческим отрядам [146]. В ночь на 25 декабря совместно с восставшими в самом городе они заняли Троицк [147].

Практически одновременно с 22 декабря началось наступление в направлении на Оренбург других советских сил, состоявших из местных крестьян и рабочих Самары. Но у станции Каргала они были остановлены и разбиты противником [148]. В бою на стороне дутовцев выступили и группы казаков из Донецкой, Малаевки и ряда других станиц [149].

После этих событий СНК разослал свои конкретные указания всем Советам Урала и Поволжья, в которых говорилось о необходимости быстрого формирования новых красногвардейских отрядов и их скорейшей отправке в Оренбуржье [150].

В это же время в направлении на Оренбург двигаются Северный революционный летучий отряд, сводные красногвардейские отряды из Уфы, Екатеринбурга, Миасса. Ставка революционных войск расположилась в Бузулуке. Здесь же был сформирован и особый Военно-революционный штаб. Общее командование было возложено на мичмана Павлова [151]. Началась энергичная подготовка нового наступления на Оренбург.

Важные события происходили в это время и на территории Сибирского войска. Основное противоборство разворачивалось в г. Иркутске, который, по мнению генерала Денисова, «...явился исходным пунктом появления советской власти в Сибири» [152]. В декабре произошло выступление против находившегося в городе Центрального исполнительного комитета Советов Сибири. В нем участвовали местные сводные офицерские и юнкерские отряды, школа прапорщиков и небольшая часть Иркутского казачьего гарнизона. Основная часть последнего, несмотря на все надежды руководителей восстания и их агитационную работу среди казаков, отказалась от участия в вооруженном антисоветском выступлении [153]. Казаки заняли нейтральную позицию. В Иркутске в течение двух недель в условиях сильных морозов шли ожесточенные уличные бои. После непродолжительного перемирия произошла решающая схватка, в которой восставшие потерпели поражение. Оставшиеся в живых бежали в г. Благовещенск [154].

В этот период заметно активизировалась деятельность Совказдепа в г. Омске. Его члены под влиянием информации о якобы готовящемся контрреволюционном выступлении приняли решение об установлении контроля над всей деятельностью войсковой управы Сибирского войска, а к штабу атамана прикреплялась особая военная секция Совказдепа во главе с комиссаром [155]. Все приказы и даже частные распоряжения войскового атамана, членов его штаба, управы без санкции этой секции объявлялись не имеющими силы, и казакам запрещалось их исполнение [156]. Все это практически парализовало самостоятельную деятельность атамана и управы. Их властные функции не только значительно ограничивались, но и перераспределялись в пользу Совказдепа. Решающим фактором при этом явилась точка зрения основной массы сибирских казаков, стремившихся занять нейтральные позиции, а также поддержка Совказдепа остальных казаков. Практически единственными организованными антисоветскими силами на территории войска становятся немногочисленный партизанский отряд есаула Б.В. Анненкова, наиболее активно действовавший в районе станицы Шараповской [157], и формировавшийся в станице Павлодарской отряд полковника Волкова [158]. В целом же ситуация в войске была довольно спокойной.

В последних числах декабря 1917 года осложнилась ситуация в Енисейской губернии. В г. Красноярске, где продолжал находиться войсковой Совет Енисейского казачьего войска, было опубликовано его политическое заявление от имени войска, в котором выражался решительный протест против захвата власти Советами и содержался призыв ко всему населению поддержать Учредительное собрание [159]. После этого положение в городе и отчасти в губернии стало накаляться.

В конце декабря в административном центре Астраханского войска г. Астрахани антисоветские подпольные организации, основу которых составляли находившиеся там офицеры армейских и казачьих полков, готовили вооруженное восстание [160]. По разным причинам его сроки несколько раз переносились, но серьезная подготовительная работа давала свои результаты. (Что и послужило причиной его успеха спустя две недели.)

В декабре 1917 года на территории Астраханского войска возникает новое национальное калмыцкое административное образование, являвшееся по своей форме казачьим. В это время в урочище Яшкуль состоялся Большой войсковой круг Калмыцкого казачьего войска, на котором было объявлено о его официальном образовании. Участники круга даже утвердили конституцию войска, в соответствии с которой вводились органы самоуправления (войсковой круг, правительство, станичные и хуторские правления), посты окружных атаманов [161]. Было принято решение о вхождении этого войска в Юго-Восточный союз [162]. Никаких официальных политических заявлений по отношению к советской власти сделано не было.

В конце декабря обострилась ситуация в Семиреченском войске. Здесь росли национальные и аграрные движения казахского населения. В разных местах казахи силой захватывали войсковые земли, что приводило к накалу обстановки, а в ряде случаев и к вооруженным столкновениям с ними казаков [163]. Это обстоятельство попытались использовать в своих целях местные антисоветские лидеры. 26 декабря бывший комиссар Временного правительства в области Иванов опубликовал от своего имени приказ о роспуске в сложившихся обстоятельствах областного Совета солдатских депутатов [164]. Его тут же поддержали властные органы Семиреченского войска. Однако основная масса казачества, особенно фронтового, выступала против нагнетания напряженности и урегулирования острых вопросов путем переговоров. Казаки 1-го и 3-го Семиреченского полков неоднократно заявляли о своем отказе выполнять приказы о «наведении порядка в ряде районов области [165]. С течением времени оппозиционные настроения казаков-фронтовиков усиливались. А вот позиции станичного казачества были более сложными. С одной стороны, оно выступало за мирное решение имевшихся проблем, выражало недовольство политикой войсковых властных органов, прежде всего войскового Совета. Но с другой, станичники были сильно обеспокоены агрессивными устремлениями казахов, имевшими откровенно антиказачью и общую антирусскую направленность, захватами казачьих земель. Поэтому станичное казачество занимало гораздо более умеренные позиции и не заявляло о своем недоверии политике высших органов казачьего управления.

В Забайкальском войске события развивались еще более активно. В конце декабря на областном съезде земских организаций и комитетов безопасности Забайкальской области в качестве высшего властного органа был образован коалиционный Народный Совет. В его состав вошли представители кадетской, эсеровской и меньшевистской партий. Этот Совет без особого труда взял власть в г. Чите и объявил себя верховной властью.

В этот период в г. Нерчинске шла борьба за власть. Здесь еще 20 декабря уездный Совет рабочих и солдатских депутатов заявил о взятии в свои руки всей власти в Нерчинском уезде. Но уездная администрация и Нерчинская городская дума выступили с протестом. Совет принял решение о вооруженном выступлении и, опираясь на части гарнизона, в том числе и на 1-й Нерчинский казачий полк, 26 декабря начал аресты противников. (Они продолжались до 8 января. Всего было задержано более 100 чиновников и офицеров [166].) Власть в Нерчинске и части уезда перешла к Совету. Около 100 казаков 1-го Нерчинского полка добровольно вступили в революционный отряд для защиты Совета [167]. В то же время основная часть находившихся в области казаков-фронтовиков стремилась уклониться от участия в начавшейся борьбе. В области сложилась своеобразная ситуация «шаткого двоевластия», просуществовавшая вплоть до прибытия домой в январе 1918 года казаков-фронтовиков 1-й Забайкальской казачьей дивизии.

Дальнейшему усилению оппозиционных настроений в казачьей среде по отношению к войсковым властным органам в значительной мере способствовала активная агитационно-пропагандистская деятельность и центральных советских структур, и местных просоветских сил, а также их непосредственная деятельность против антисоветских движений. Так, 24 декабря на заседании советского правительства обсуждалось положение на Дону. Было принято решение активизировать борьбу с калединщиной и послать на планировавшийся в Воронеже в начале января съезд Советов рабочих, солдатских, крестьянских и казачьих депутатов Донской области делегации от СНК и ВЦИК [168]. На состоявшемся 28 декабря заседании Казачьего комитета ВЦИК был заслушан доклад прибывшего с Дона казака 6-го Донского запасного полка Килякова о существовавшем в области политическом и военном положении. Он предложил создать летучие боевые отряды из казаков 1-го и 4-го Донских полков, присоединив к ним красногвардейцев, моряков, солдат Петроградского гарнизона, и отправить их на Дон. Причем предварительно туда должны были прибыть агитаторы из числа казаков, «чтобы приложить все силы к избежанию братоубийства» [169]. Данное предложение было одобрено, и позже на Дон послали более 100 агитаторов из казаков формировавшегося в Петрограде Отряда защиты прав трудового казачества, в который входили отдельные радикально настроенные казаки из 1-го, 2-го, 4-го, 14-го и 17-го Донских полков [170]. Примерно в это же время выходит приказ комиссара по военным делам, в котором объявлялось об образовании «Отряда защиты прав трудового казачества» и о вручении ему революционного Красного знамени [171]. Правда, в отряде было всего 177 человек [172]. От идеи посылки отряда на Дон отказались, но его члены постоянно направлялись в агитационные командировки в различные казачьи части и донские станицы. После этого они вновь возвращались в столицу в свой отряд [173]. О том, какое значение придавалось работе среди казачества, могут свидетельствовать указания центральных советских и военных органов местным советским руководителям. Так, например, дежурный по штабу Московского военного округа Перлин в разговоре по прямому проводу с председателем Воронежского совета Моисеевым указывал, что «в случае занятия казаками какой-нибудь местности оставляйте побольше наших агитаторов. Нужно бороться более словами и литературой, чем пушками» [174]. Все казачьи эшелоны, проходившие через Воронеж, снабжались большим количеством большевистской агитационной литературы [175].

Во многом под воздействием просоветской агитации стали радикализироваться политические позиции донских казаков. А 29 декабря произошел даже первый случай вооруженного выступления целой казачьей части на стороне советской власти. В этот день на станции Подбельской состоялся бой между казаками 2-го пешего батальона и калединским отрядом генерала Черемисова[46][176].

Спустя три дня, 31 декабря, на станции Себряково казаки 3-го пешего батальона арестовали своего командира войскового старшину Чеботарева и с местными сторонниками большевиков заняли вокзал и почтово-телеграфную контору. Был образован военно-революционный комитет, председателем которого избрали казака 5-го полка Ломовцева. Хотя вскоре большинство казаков разошлось по домам [177], часть из них все же выступила с оружием против подошедших к станции партизан. В первых числах января разведка советских войск доносила, что возле станции Себряково завязался первый бой между калединцами и революционными казаками [178].

Большое внимание борьбе с антисоветскими движениями в казачьих областях продолжали уделять высшие органы советской власти. 1 января 1918 года принимается специальное постановление Совнаркома о борьбе против Каледина, в котором говорилось о необходимости дальнейшего «разложения казачества изнутри» и о быстрейшем повышении боеспособности советских отрядов [179]. Одновременно продолжалась отправка в казачьи области казачьих частей, которые заявили о своей поддержке советской власти и готовности сражаться с ее противниками. При этом, правда, практически все они делали подобные заявления с целью скорейшего и беспрепятственного возвращения в родные станицы. Прием этот в то время действовал почти безотказно, так как советские органы хватались за любую, пусть даже достаточно призрачную возможность использования казаков в борьбе против антисоветских сил. Например, после того, как на имя Антонова-Овсеенко пришла телеграмма от начальника революционного полевого штаба Ставки Тер-Арутюнянца с сообщением о просьбе 2-го Кавказского и 2-го Хоперского казачьих полков отправить их в Царицын с оружием для борьбы с калединщиной [180], командующий советскими войсками на юге страны незамедлительно ответил в Могилев: «Пропустите спешно оба кубанских полка в Царицын» [181]. Но после прибытия в Царицын казаки этих полков сразу же двинулись домой на Кубань. И таких случаев тогда было немало.

В самом начале января 1918 года в большинстве казачьих войск страны происходят важные военно-политические события, ставшие прологом победы здесь советской власти.

В Оренбуржье советские отряды в это время завершили подготовку к новому наступлению на г. Оренбург. Учитывая невысокие боевые качества красногвардейских отрядов, комиссар Кобозев просил подкреплений из числа регулярных войск. 2 января в телеграмме в СНК он в очередной раз говорил о необходимости спешной посылки в Оренбуржье «...давно обещанных подкреплений с фронта (т.е. регулярных частей. – В. Т.), хотя бы две-три тысячи сплоченных, дисциплинированных, надлежаще снаряженных бойцов, и тогда Оренбург будет взят в два дня» [182]. В начале января все сосредоточенные советские силы насчитывали около 4 тыс. чел. [183], а дутовские формирования всего около 2 тыс. чел., большую часть из которых составляла учащаяся молодежь (гимназисты, реалисты, кадеты) [184]. Многие из них стали самовольно покидать отряды и расходиться по домам. Казачество, за исключением некоторой части офицерства, колебалось, но от участия в военных действиях на стороне атамана Дутова фактически отказалось [185].

7 января началось наступление советских войск на Оренбург. Военное руководство осуществлял штабс-капитан Мосальский, являвшийся помощником комиссара Кобозева по военной части [186]. Наступление осуществлялось по линии железной дороги, ведущей к городу, цепью поездов с красногвардейцами. Первыми шли бронированные и самодельные блиндированные поезда [187]. Положение противоборствующих сторон осложнялось сильными морозами и глубокими снегами. Как справедливо отмечал в своих воспоминаниях бывший кадет Неплюевского кадетского корпуса Е. Яконовский, являвшийся непосредственным участником тех событий, война велась «по железнодорожной линии, и обе стороны подвозили свою пехоту в эшелонах прямо в стрелковую цепь» [188]. Наступление красных развивалось успешно. Они без боя заняли важную станцию Платовка [189]. 10–11 января у станции Сырт произошло первое серьезное боестолкновение. Дутовские отряды вынуждены были отступать. Чуть позже в телеграмме Самарского губернского комиссариата по военным делам Герасимова Н.И. Подвойскому отмечалось, что «бой под станцией Сырт был ожесточенным, дутовцы одними убитыми потеряли свыше 90 человек. Противник бежит, рвет пути и мосты на каждой версте. Во всех боях и стычках у нас выбыло из строя убитыми и ранеными 65 человек» [190]. Советские отряды заняли станции Сырт, Переволоцк и подошли к станции Каргала. Здесь им преградили путь все основные силы Дутова. Противники стали готовиться к решающему сражению.

Важные политические процессы в начале января происходили на Дону. Значительное влияние на казачество оказали бывшие на Воронежском совещании Донской области Царицынский и Каменский казачьи съезды [191].

При подготовке Воронежского съезда Советов рабочих, солдатских, крестьянских и казачьих депутатов Донской области Донской областной ВРК выпустил обращение к казакам и всем трудящимся области с призывом прислать своих представителей на съезд. Особые надежды при этом возлагались на армейское казачество [192]. В свою очередь, атаман Каледин издал приказ о запрете казакам участвовать в работе данного съезда. Но, несмотря на него, в Воронеж отправились некоторые делегаты от 5-й и 8-й Донских дивизий [193]. Всего на съезд прибыло 42 делегата, включая представителей от ВЦИКа, Советов Москвы, Харькова, Царицына, Воронежа, штаба Московского военного округа и 1-й Южной революционной армии (отряда Г.К. Петрова). От армейских и станичных казаков было всего 9 представителей. 8 января ввиду малочисленности собравшихся было предложено считать намечавшийся съезд совещанием трудового населения Дона. В его резолюции говорилось о необходимости немедленного и повсеместного создания Советов казачьих депутатов, которые должны были отстранить от управления «все враждебные трудовому казачеству элементы». Для борьбы с партизанами и охраны рудников желательным было формирование революционных казачьих отрядов [194]. На следующий день, 9 января, совещание закончило работу, а его участники выехали в станицу Каменскую на открывавшийся там съезд фронтового казачества.

Заседания уездного чрезвычайного съезда крестьянских и казачьих депутатов в Царицыне начались 7 января. В них приняло участие 83 делегата от станиц и 19 казачьих частей, находившихся недалеко от города [195]. В резолюции съезда осуждалось антисоветское движение в Донской области и предлагалось немедленно приступить к образованию Советов казачьих и крестьянских депутатов и революционных отрядов казаков и крестьян. После закрытия съезда его участники также выехали в Каменскую. Для рассмотрения сложившегося в Донской области политического положения по инициативе дивизионного комитета 5-й Донской казачьей дивизии на 10 января 1918 года в ст. Каменской созывался съезд фронтового казачества так называемого Северного отряда, в который входили полки 5-й и 8-й Донских дивизий. На съезд съехалось около 700 делегатов от 21 казачьего полка, пяти батарей и двух запасных полков [196]. Вначале съезд имел неопределенную политическую направленность. Но после прибытия участников Воронежского совещания, и особенно после оглашения перехваченной телеграммы донского атамана с приказом разогнать съезд и арестовать собравшихся, настроение делегатов значительно изменилось. Предложение М.В. Кривошлыкова объявить съезд органом революционной власти в области поддержали все присутствовавшие. Делегаты съезда избрали Донской казачий ВРК под председательством Ф.Г. Подтелкова. Из 15 членов ВРК только трое являлись большевиками. В резолюции Каменского съезда говорилось: «Съезд фронтовых казаков, учитывая сложившееся положение, обсудив его, решил взять на себя революционный почин освобождения трудового казачества от гнета контрреволюционеров из войскового правительства, генералов, помещиков и капиталистов, мародеров и спекулянтов» [197]. Одновременно казачий ВРК от имени Атаманского, Донского Казачьего, 8-го, 10-го, 23-го, 27-го, 28-го, 29-го, 43-го и 44-го Донских полков, 14-й Донской отдельной сотни, 5-й гвардейской, 13-й, 28-й и 32-й Донских батарей, 2-го пешего Донского батальона и Каменской местной казачьей команды предъявил ультиматум войсковому правительству с требованием передачи власти в руки казачьего ВРК и роспуска всех действовавших против советских войск отрядов [198]. Одновременно по указанию ВРК казаки 8-го и 43-го полков заняли станции Лихая и Зверево на севере области. При этом, правда, следует учитывать важное обстоятельство, на которое обращал внимание еще В.А. Антонов-Овсеенко в своем донесении в СНК. Он отмечал, что «съезд фронтового казачества объявил войну Каледину не на основе вынесенного на местах решения, а подтолкнутый попыткой Каледина разогнать съезд и арестовать его организаторов» [199]. Тем не менее данный съезд сыграл очень значительную роль в изменении общей политической ситуации на Дону в пользу советской власти, в усилении весьма радикальных революционно-демократических взглядов и настроений в казачьей среде, особенно казаков-фронтовиков.

Сообщения о Каменском съезде и его решениях вызвали большое беспокойство войсковых властных органов. На заседании Донского объединенного правительства особо рассматривался этот вопрос, и было принято постановление о посылке в Каменскую для переговоров с образованным казачьим ВРК специальной правительственной делегации, в которую вошли Агеев, Кареев, Уланов от казачьей части объединенного правительства и Васильченко и Светозаров от неказачьей. А официальная войсковая пресса с горечью вынуждена была констатировать, что «в событиях, разыгравшихся на станции (Каменской. – В. Т.), важно другое, перед чем военно-стратегическое значение захвата ее большевиками отодвигается уже на задний план. Здесь произошел первый открытый бунт войсковых казачьих частей, причем бунт под флагом самого откровенного большевизма» [200].

Немаловажным было и то, что на съезде практически полностью возобладали весьма радикальные просоветские настроения, было преодолено сопротивление более умеренно-консервативного политического течения, которое поддерживали казаки-фронтовики старших возрастов. Их оппозиция органам войскового управления, по свидетельствам очевидцев, не шла дальше переизбрания круга [201]. В то же время в решениях съезда вновь отчетливо проявилось настойчивое стремление казаков-фронтовиков самостоятельно ликвидировать антисоветское движение в области, без участия красногвардейских отрядов. Об этом сообщил в своих телеграммах в СНК и Антонову-Овсеенко комиссар при командующем московскими революционными отрядами Жаворонков, принимавший участие в работе съезда. Он полагал, что наступательные действия революционных отрядов надо приостановить, поскольку необходимо «считаться с патриотическим самолюбием казаков» [202]. Аналогичной точки зрения придерживался и Антонов-Овсеенко. В телеграмме в Совнарком он особо указывал: «Казаки горят энтузиазмом. Они стремятся покончить с Калединым своими руками» [203]. Антонов-Овсеенко отмечал и определенное недовольство казаков относительно стремления советских частей продвигаться в глубь Донской области и советовал командирам революционных отрядов «действовать в высшей степени тактично» в отношении казачьего ВРК [204]. После Каменского съезда казаки большинства полков, причем как правительственных, так и присоединившихся к казачьему ВРК, разошлись по домам. Такое поведение отражало их нежелание участвовать в военных действиях.

На Кубани в начале января 1918 года также наблюдался процесс радикализации позиций основной массы казачества. Складывавшаяся тревожная обстановка обусловила даже рассмотрение на заседании объединенного правительства Юго-Восточного союза 5 января 1918 года вопроса о возможности переселения его местопребывания в Ростов [205]. Однако практически это уже не имело большого значения, поскольку и сам союз, и его правительство окончательно утрачивали какой-либо политический авторитет и значимость. Печать отмечала в эти дни, что «союз заключен, но он как-то мало, а то и совсем неощутим в практической жизни. Образовано объединенное правительство Юго-Восточного союза, но порой думается: да существует ли это правительство в действительности» [206]. На Кубани, и это было одной из особенностей проходивших здесь политических процессов, быстро росли не только оппозиционные атаману и раде, но даже откровенно просоветские настроения. При этом они отмечались и в среде фронтового, и в среде станичного казачества. Более того, среди последнего они шли даже более активно. В самом начале января на сторону власти Советов стали переходить многие казачьи части и целые станицы. Так, руководимый большевиками Армавирский Совет привлек на свою сторону казаков 6-го, 12-го и 18-го пластунских батальонов и в ночь на 6 января взял власть в городе в свои руки [207]. Через день к восставшим рабочим Майкопа присоединился находившийся там 4-й запасной казачий батальон. Утром 8 января и здесь была установлена власть Советов народных депутатов [208]. 10 января за переход власти к Советам высказался стоявший в станице Ханской 2-й Линейный казачий полк. Большое влияние большевиков Майкопского отдела наблюдалось и в 3-м Линейном полку [209]. Отказались исполнять приказы краевого правительства и примкнули к Совету казаки Усть-Лабинского гарнизона [210]. В эти же дни казаки Ново-Покровской, Ново-Леушевской, Старо-Леушевской, Отрадной, Рязанской и некоторых других станиц заявили о признании рады и краевого правительства контрреволюционными и высказались за установление власти Советов. На одном из заседаний Законодательной рады, проходившем в начале января, ее члены были вынуждены прямо признать тот факт, что «в некоторых станицах наблюдается склонность признать власть СНК». Отмечалось также образование открытой оппозиции краевому правительству, причем наиболее «неспокойным» в данном отношении считался Таманский отдел [211]. Это заявление было далеко не беспочвенным. 12 января в станице Славянской 1-й Таманский отдельский революционный съезд казаков постановил упразднить местные органы власти и организовать вместо них Советы народных депутатов, которым предлагалось «провести в жизнь декреты центральной советской власти» [212]. К середине января власть Советов была провозглашена также в Тихорецкой, Крымской, Усть-Лабинской станицах и в Темрюке [213]. И краевое правительство было уже не в силах остановить или хотя бы замедлить этот процесс. Казаки не выполняли даже самые решительные его приказы. Примером может служить следующий факт. Командующий правительственными войсками полковник (позже генерал-лейтенант) Покровский в эти дни направил в станицу Елизаветинскую категорическое требование прислать казаков на фронт в Екатеринодар. В случае отказа он грозился прийти с артиллерией и никого не пощадить [214]. Однако даже такая угроза не возымела действия на казаков. Силы атамана и правительства стремительно уменьшались. Об их острой нехватке говорилось на заседании краевого правительства 13 января [215]. А обсуждавшийся тогда же вопрос об удовлетворении настойчивых просьб донских и терских казачьих властей о присылке им кубанских пластунских батальонов по этой же причине решен не был [216].

Весьма негативно реагировали кубанские казаки и на попытки вербовки в станицах бойцов в Добровольческую армию. Направленная с этой целью по станицам группа офицеров во главе с полковником Селезневым была арестована Усть-Лабинским Советом. А начальник местного гарнизона есаул Есаулов не смог выполнить приказ из Екатеринодара об освобождении арестованных [217]. В станице Пашковской казаки 3-го Екатеринодарского полка арестовали 9 офицеров-добровольцев [218]. Кубанские казаки не только не хотели сражаться с революционными отрядами, но и отрицательно относились к деятельности антисоветских добровольческих формирований на территории области. Радикализация политических настроений кубанских казаков постоянно увеличивалась.

Обострялась и ситуация в Астраханском войске. В начале января Астраханский Совет предъявил ультиматум осуществлявшему высшие властные полномочия в Астраханской губернии Комитету народной власти с требованием передачи всей власти с 15 января Совету [219]. В ответ на это резко активизировалась деятельность местных антисоветских организаций, ведущую роль в которой играли казачьи офицеры и калмыцкие лидеры. Уже 8 января ими был организован срочный созыв особого совещания представителей астраханских казачьих полков. Казачьи офицеры прилагали максимум усилий с целью убеждения казачьих делегатов оказать реальное противодействие Совету с оружием в руках [220]. Большинство казачьих представителей колебалось. Такие же неопределенно-выжидательные настроения преобладали и среди казаков астраханских полков. Среди казаков при этом выделялись и две небольшие полярные политические группировки – сторонников и противников переговоров с Советом. Приверженцев переговоров и мирного решения вопроса больше всего было во 2-м Астраханском полку. Две из шести сотен этого полка категорически заявили об отказе участвовать в каких-либо действиях против местного Совета [221].

Обстановка в Астрахани накалялась. В ночь на 12 января в городе началось антисоветское восстание. В нем участвовало до 1,5 тыс. человек, в том числе казаки, около сотни калмыков и находившаяся в городе Уральская казачья сотня. Повстанцы имели 4 орудия и 30 пулеметов [222]. Их основное ядро составляли казачьи офицеры. Одним из руководителей восстания был атаман Астраханского войска генерал И.А. Бирюков. Восставшие довольно быстро заняли город и блокировали городскую крепость, которая после артобстрела была в этот же день взята штурмом [223].

Стремясь использовать в своих интересах поддержку значительной части станичного казачества, особенно Первого отдела, противостояние казаков и крестьян, атаман Бирюков объявил всеобщую мобилизацию казаков и попытался ее осуществить. Но подавляющее большинство казачества отказалось выполнять этот приказ. Более того, казаки Второго отдела, находившегося, как известно, на территории Саратовской губернии, не только полностью проигнорировали приказ о мобилизации, но и зачастую выносили постановления от имени станичных обществ с осуждением и данного приказа, и действий атамана [224]. Весьма мало было и казаков, откликнувшихся на призыв записываться добровольцами в казачье-офицерские отряды [225].

Очень сложное внутриполитическое положение в начале 1918 года сложилось в Терском войске. В это время здесь уже вовсю шли бои между казаками, с одной стороны, чеченцами и ингушами, с другой. Непростые взаимоотношения существовали и между некоторыми горскими народами. Фактически Терская область находилась на грани масштабной межнациональной войны. В такой ситуации процессы внутреннего политического размежевания именно здесь шли гораздо более замедленно и скрытно по сравнению с такими же процессами в других казачьих войсках. Среди основной массы терского казачества в это время возрастали и оппозиционные тенденции по отношению к политике войсковых властных структур. Все усилия войскового атамана есаула Медяника и членов войскового правительства переломить неблагоприятные для них настроения большинства казаков не приводили к желаемому результату. Наоборот, они стали находить свое конкретное выражение. Так, в середине января по инициативе местного казачьего населения в Пятигорске состоялся съезд казаков Пятигорского отдела. На него были приглашены и представители других отделов области. В принятой на съезде резолюции содержался призыв к образованию в Терской области власти с участием всех демократических элементов, в которой бы совместно работали казаки и горцы [226]. Этот съезд явился весьма заметным событием в крае. Авторитет же войскового правительства и объединенного Терско-Дагестанского продолжал падать. Особенно с большим недоверием казаки относились к последнему. В итоге дело дошло до того, что представители войска в нем заявили о своем намерении сложить свои полномочия на войсковом круге. Пресса отмечала, что «причина этого решения коренится в отсутствии всякой поддержки со стороны казаков и полного доверия, неисполнения распоряжений и пр.» [227]. Налицо был кризис власти высших властных структур и войска, и области.

В столице Амурского войска г. Благовещенске, где в рассматриваемый период протекали основные политические события, в начале января произошли важные изменения. 5 января был переизбран состав городского Совета, в результате чего большевики получили 85 мест из 117 [228]. Последовавшие после этого попытки местных антибольшевистов, включая и высшие органы казачьего управления, с помощью силы изменить возникшее положение не увенчались успехом. Казачьи части заняли нейтральные позиции. Не испытывая серьезного противодействия со стороны политических противников, большевистский исполком Совета уже через несколько дней принял постановление о признании СНК в качестве высшего органа власти в стране, а Дальневосточного краевого комитета Советов – в крае [229]. Атаман Гамов и его сторонники вынуждены были в спешном порядке покинуть не только Благовещенск, но и пределы Амурской области и переправиться через р. Амур на китайскую территорию.

Схожая ситуация в первой половине января складывалась и в находившемся рядом Уссурийском войске. Здесь также наблюдалось падение авторитета и влияния среди казаков атамана и войскового правления. Из-за этого атаман Н.Л. Попов добровольно сложил свои полномочия. Его отставка была принята кругом. Новым войсковым атаманом избрали подъесаула И.П. Калмыкова, произведенного тут же в генерал-майоры [230]. Но смена атаманов не изменила отношения к высшим органам власти и позиций казаков, подавляющее большинство которых стремилось занять нейтральные позиции и уклониться от участия в вооруженном противоборстве.

В начале января заметно укрепились позиции небольшой по численности, но весьма активно действовавшей части сибирских казаков-фронтовиков, которые выступали в поддержку продолжавшего действовать в г. Омске Совета казачьих депутатов. Их целенаправленная агитационная работа в казачьих частях все в большей степени начинала оказывать непосредственное влияние на политические позиции казаков. Одним из значимых результатов этого стала созванная по инициативе Совказдепа конференция представителей всех строевых и нестроевых казачьих частей и выборных от станиц Сибирского войска. Это представительное собрание работало в г. Омске 8–10 января. В ходе работы конференции среди ее участников разгорелась напряженная борьба при обсуждении таких важных проблем, как отношение к Учредительному собранию, советской власти и СНК, местному Совказдепу [231]. Большинство делегатов высказались в поддержку Совказдепа. А избранный на конференции его новый состав стал еще более авторитетным среди казачества. В ответ на свое политическое поражение на этой конференции члены войскового правления развернули агитацию в частях и станицах. В некоторых из них им даже удалось сформировать добровольческие дружины, главным образом из казаков старших возрастов, так называемых бородачей, для борьбы с Советами [232]. Правда, их численность была незначительной, и к активным действиям они не переходили. В целом в войске, с учетом казаков, стоявших на позициях нейтралитета, отмечалось явное преобладание сторонников Совказдепа над приверженцами войскового правления.

Недовольство политикой высших органов казачьего управления росло и среди семиреченских казаков, особенно фронтовиков. Следствием усиления являлись многочисленные конкретные проявления. Так, 5 января на заседании войскового Совета обсуждалось заявление одного из его руководителей по военной части есаула Ананьина об учащении случаев отказа казаков от исполнения приказов и о факте принятия группой строевых казаков ряда частей Верненского гарнизона резолюции с осуждением действий войскового Совета. Обеспокоенные этим, его члены поручили докладчику принять все необходимые меры для недопущения подобных случаев [233]. Однако они повторялись все чаще и чаще. 11 января на собрании казаков 3-й сотни и 3-го Семиреченского полка было принято постановление об отказе выполнения приказа войскового Совета о направлении сотни в г. Пржевальск для ликвидации возникших там беспорядков [234]. Спустя несколько дней на очередном заседании войскового Совета говорилось о распространении среди казаков большевистских настроений. Было принято решение об аресте ряда наиболее радикально настроенных казаков [235]. В какой-то мере это возымело действие, но уже спустя совсем немного времени положение вновь стало осложняться. В Семиречье, как и в других казачьих областях, назревали решающие события.

Период второй половины декабря 1917 – первой половины января 1918 года во многом явился переломным в ходе всей политической и вооруженной борьбы советских и антисоветских сил в казачьих областях. Его отличительными особенностями стали следующие факторы. Во-первых, в это время на территории большинства казачьих войск страны прибыла с фронта основная масса казачьих частей и подразделений. Именно на них возлагали большие надежды казачьи лидеры. Данное обстоятельство находилось в центре внимания и советского правительства, осознававшего политический и особенно военный потенциал казаков-фронтовиков. Во-вторых, в рассматриваемый период заканчивается окончательное сосредоточение советских войск и начало их решающего наступления против антисоветских плацдармов на Дону и в Оренбуржье. В-третьих, начинается окончательная перегруппировка политических сил внутри самого казачества, прежде всего фронтового, изменение его позиций в ходе усиливавшейся вооруженной борьбы противоборствующих сторон. Именно в этот период ясно обозначались и стали активно развиваться общеполитические тенденции и их конкретные проявления в поведении как основной массы казачества, так и его оформлявшихся отдельных политических групп, которые стали практически определяющими в исходе борьбы на территориях казачьих войск.

К середине января 1918 года изменения в политической позиции казачества в подавляющем большинстве казачьих войск страны стали вполне очевидны. Данное обстоятельство, в частности, отмечалось на III Всероссийском съезде рабочих, крестьянских и солдатских депутатов. В его заседании 16 января приняла участие делегация донских казаков, посланная Каменским съездом фронтового казачества. В речах казаков Шамова и Выдрина подчеркивалось, что казачество не поддерживает антисоветский курс высших органов казачьего управления и даже открыто выступает против них [236]. После этого участники съезда приняли специальное обращение к донским казакам, в котором приветствовалось их выступление против «кадетско-калединской авантюры» и содержался призыв к ее окончательной ликвидации [237]. В этот же день казачья делегация встретилась с председателем Совнаркома В.И. Лениным. В ходе беседы были обсуждены вопросы внутриполитического положения в Донской области, позиция казаков, особенно фронтовиков, перспективы сотрудничества казачества с советской властью [238].

Прозвучавшие на съезде заявления о нежелании казаков воевать с советскими отрядами, росте среди них резких оппозиционных настроений по отношению к атаману, войсковому правительству и добровольцам подтверждались и свидетельствами с мест. Так, в пришедшей в адрес съезда приветственной телефонограмме бюро ВРК Донецкого бассейна говорилось: «Ставка буржуазии на Каледина скоро будет бита: казачество относится крайне враждебно против кадетов и юнкеров... бывают между ними стычки» [239].

В это время на Дону по всей линии противостояния казачьих полков и советских отрядов вооруженных столкновений не отмечалось. Наоборот, в местах соприкосновения казачьих и красногвардейских частей между ними шли мирные переговоры, происходили братания и постоянные обмены делегациями [240]. Общение с красногвардейцами и солдатами, обсуждение различных политических вопросов на совместных митингах оказывали на казаков очень большое воздействие. Позже некоторые белоэмигранты, являвшиеся участниками тех событий, отмечали: «Всюду, где казаки находились в соприкосновении с красными, шли братания. Делегаты большевиков наезжали в наши части, и Назарову (генералу. – В. Т.) приходилось встречаться с ними на митингах, вести прения» [241]. Казаки все чаще и чаще отказывались выполнять приказы атамана, самовольно покидали позиции и расходились по домам. Причем никакие приказы, уговоры и угрозы атамана, членов войскового круга и Донского правительства, командиров на казаков не действовали. Весьма характерен в этом плане эпизод, описанный позже в воспоминаниях известного белоэмигранта Р. Гуля: «Подъезжая к Хопрам, мы застали такой митинг. Казаков пробует уговорить (!) новый начальник участка генерал Черепов, но бесполезно: казаки решили расходиться по домам» [242]. Аналогичные настроения, по свидетельствам очевидцев, доминировали и среди находившихся на Таганрогском направлении казаков из группы генерала Балабина [243].

В соответствии с достигнутой договоренностью 15 января делегация казачьего ВРК в составе Ф.Г. Подтелкова, С.И. Кудинова, М.В. Кривошлыкова и И.А. Скачкова прибыла в Новочеркасск для переговоров с объединенным правительством области. Пресса отмечала, что посланцы казачьего комитета были настроены «весьма решительно» [244]. Буквально в самом начале переговоров они предъявили правительству ультиматум с требованием немедленной передачи всей власти казачьему ВРК «до образования в области постоянной трудовой власти всего населения» [245]. Атаман Каледин и члены правительства пообещали дать свой ответ на него утром следующего дня. И 17 января в печатном органе Донского правительства газете «Вольный Дон» был опубликован официальный ответ, в котором, в частности, говорилось, что правительство было избрано всем казачьим населением области, а поэтому не имеет права слагать с себя властные полномочия до созыва нового войскового круга. Для того чтобы гарантировать объективность представительства в высшем органе власти войска, правительство, говорилось далее в ответе, приняло решение распустить старый войсковой круг и провести свободные выборы нового круга. Он должен был начать свою работу уже 4 февраля и проходить одновременно с заседаниями съезда неказачьего населения области. Правительство обязывалось создать специальную комиссию для изучения нужд казачества и включить в нее делегатов от казачьих армейских частей. Одновременно оно потребовало от всех войсковых частей немедленного отзыва своих представителей из казачьего революционного комитета и его роспуска как «неправомочного» [246]. Переговоры, таким образом, окончились безрезультатно.

Среди исследователей еще в 60-е годы XX века развернулась дискуссия относительно оценки данных переговоров. Г.В. Малашенко и Л.И. Берз решение членов казачьего ВРК о переговорах с объединенным войсковым правительством считали ошибочным, следствием их недостаточной политической зрелости [247]. Д.С. Бабичев, наоборот, говорил о том, что решение ВРК о переговорах «было вызвано суровой исторической необходимостью» и «свидетельствовало о политической зрелости руководителей ВРК», действия которых являлись правильными [248]. Ю.К. Кириенко охарактеризовал данный шаг казачьего ВРК как попытку поиска своего особого, «третьего» пути в событиях Гражданской войны [249].

Главная причина, побудившая руководителей казачьего ВРК пойти на переговоры с объединенным войсковым правительством, являлась конкретным отражением доминировавших среди казаков-фронтовиков желаний разрешение всех имевшихся в области политических проблем мирным путем, самостоятельно, без вмешательства внешних сил, как антисоветских, так и советских. Примерами последнего могут служить многочисленные факты резких заявлений казаков-фронтовиков против присутствия на Дону добровольцев («кадет»), а также, хотя и значительно реже, и против продвижения в пределы области советских отрядов. Так, накануне переговоров казачьего ВРК с войсковым правительством ряд казачьих полков направил в адрес командования советских отрядов телеграммы с настойчивыми просьбами не вмешиваться в происходящие на Дону события и с отказами от предлагавшейся им со стороны последних военной помощи [250].

Еще до ответа войскового правительства на ультиматум ВРК в ночь с 16 на 17 января к Каменской подошел партизанский отряд Чернецова. Воевавший в нем Н.Н. Туроверов позже отмечал, что «силы отряда, судя по двум длинным эшелонам с двумя трехдюймовыми пушками на открытых платформах, показались бы огромными; но это был только фокус железнодорожной войны: большинство вагонов III класса были пусты» [251]. Чернецов предъявил свой ультиматум казачьему ВРК по поводу немедленной сдачи Каменской и приведению верных ему казачьих частей в повиновение войсковому правительству [252]. Не дождавшись ответа, две сотни партизан чернецовского отряда с несколькими пулеметами, батареей юнкеров Михайловского и Константиновского училищ из состава Добровольческой армии на рассвете 17 января без боя заняли ст. Каменскую [253]. Члены казачьего ВРК вместе с поддерживавшими их казаками-фронтовиками ряда частей не оказали никакого сопротивления и спешно перебрались на ст. Глубокая. Боевого столкновения чернецовского отряда и казаков-фронтовиков, чего, по свидетельствам очевидцев, опасались атаман Каледин и войсковое правительство, не произошло [254]. На следующий день полторы сотни партизан отряда Чернецова после короткой стычки с красногвардейцами заняли ст. Лихая, а затем и ст. Зверево. Во время этого боя казаки-фронтовики, по донесениям командования советских отрядов, оставались безучастными свидетелями происходившего [255]. После этих событий казачий ВРК обратился к советскому командованию с просьбой об оказании срочной военной помощи. В ходе переговоров делегации казачьего ВРК во главе с Маркиным, с Антоновым-Овсеенко и членами его штаба обсуждались три основные проблемы: военная, политическая и аграрная. В ответ на просьбу о военной помощи Антонов-Овсеенко заявил, что «полная поддержка ВРК» будет предоставлена только при условии признания им советской власти в лице ВЦИКа и Совнаркома и созыва им вместо войскового круга съезда Советов всего трудового населения Донской области, а борьба против Каледина будет вестись под общим руководством советского командования. Кроме этого, казачий ВРК должен был четко и официально заявить о своей политической позиции. Но представители ВРК ответили, что имеют полномочия решать только военные вопросы [256]. Кроме этого, они попросили официального ответа советского правительства «на вопрос о земле в Донской области». По их словам, для «успокоения» стариков СНК необходимо было «...сказать ясно, что земельный вопрос в Донской области разрешится самостоятельно (!) на съезде трудового населения этой области» [257]. Уже 19 января казачий ВРК принял постановление о признании власти ЦИКа и Совнаркома и о том, что власть в области создается съездом Советов, который и разрешит земельный вопрос [258].

На следующий день, 20 января, возле ст. Глубокой произошел ожесточенный бой между партизанами Чернецова и красногвардейцами. В решающий момент наблюдавшие со стороны казаки-фронтовики из 27-го и 44-го Донских полков и 6-й гвардейской Донской батареи общей численностью до 500 человек во главе с войсковым старшиной Голубовым неожиданно ударили по партизанам. Отряд Чернецова был разгромлен, а сам он, раненный в ногу, был взят в плен и через несколько часов безоружный зарублен председателем казачьего ВРК Подтелковым.

После этого боя началось практически беспрепятственное продвижение колонн Сиверса и Саблина и отрядов казачьего ВРК в глубь Донской области по направлению к Новочеркасску. В эти же дни произошел окончательный перелом и в настроениях казаков тех полков, которые преграждали пути советским отрядам на других направлениях. Казаки оставляли свои позиции по всей линии соприкосновения с красногвардейцами [259] и расходились по домам. Характеризуя военное положение на Дону, в своем донесении в СНК Антонов-Овсеенко отмечал: «Таганрог взят, станции Лихая, Зверево, Сулин, к северу от Новочеркасска, заняты революционными войсками. Наступление братски объединенного трудового казачества и советских войск продолжается» [260]. И без того малочисленные и ослабленные партизанские отряды, которые являлись единственной реальной силой атамана и войскового правительства, по свидетельствам очевидцев, «таяли» [261]. Не получая помощи от войскового правительства, неся большие потери и оказавшись перед угрозой полного разгрома, стала отступать и Добровольческая армия. Ее командование приняло решение покинуть Донскую область и двигаться на Кубань. Один из активных участников тех событий генерал С.В. Денисов позже отмечал, что «донская власть, обсудив это известие (об уходе Добровольческой армии с Дона. – В. Т.), с грустью убедилась, что дать Добровольческой армии обещанную помощь она действительно не может, так как казаки на все воззвания атамана остаются спокойными» [262].

28 января атаман Каледин опубликовал свое последнее воззвание к населению Донской области, в котором с нескрываемой горечью и досадой констатировал: «Наши казачьи полки, расположенные в Донецком округе, подняли мятеж (имелись в виду части, поддержавшие казачий ВРК. – В. Т.) и в союзе с вторгнувшимися в Донецкий округ бандами красной гвардии и солдатами сделали нападение на отряд полковника Чернецова и частью его уничтожили, после чего большинство полков рассеялось по хуторам... Большинство из остатков уцелевших полевых частей отказываются выполнять боевые приказы по защите Донского края» [263]. На следующий день, 29 января, он созвал экстренное заседание объединенного войскового правительства. На нем обсуждался один вопрос: сложившаяся в области ситуация. Выступивший походный атаман генерал-майор А.М. Назаров, по свидетельствам очевидцев, «...нарисовал совершенно безнадежную картину: противник в нескольких шагах от Новочеркасска, казаки драться не желают; молодежь (т.е. бойцы партизанских отрядов. – В. Т.) изнемогает; Донское войско защищает немного больше 150 человек и две роты Добровольческой армии» [264]. После продолжительного обсуждения положения выступил Каледин, который назвал его безнадежным. При этом он особо отметил, что «население не только нас не поддерживает, но и настроено к нам враждебно» [265]. Дальнейшее сопротивление в такой ситуации он признал бесцельным и заявил о сложении с себя полномочий атамана и председателя войскового правительства. То же самое он предложил сделать и его членам. Вслед за ним с заявлением об отставке выступил М.П. Богаевский, а затем и все остальные члены правительства [266]. До открытия войскового круга, намечавшегося через четыре дня, и избрания на нем нового атамана и состава правительства власть в войске передавалась Новочеркасской городской управе, городскому военному комитету и Новочеркасскому станичному правлению [267]. Придя после этого заседания домой, А.М. Каледин выстрелом в сердце покончил с собой.

Современники, а позже и исследователи, по-разному, зачастую с прямо противоположных позиций характеризовали причины отставки атамана и правительства. Так, М.П. Богаевский уже на IV Малом войсковом круге прямо заявил, что первой и основной причиной этого явилось отсутствие у них реальной силы [268]. Н.В. Федоров указывал на неопределенность политики войскового правительства, «способность к компромиссам с большевиками», деятельность его левых группировок [269]. Авторитетный английский историк П. Лонгуорт, наоборот, считал, что Каледин в тех условиях оказался в безвыходной ситуации и «...был проглочен белыми экстремистами» [270]. Каждое из отмеченных обстоятельств в той или иной мере имело место, но главной причиной кризиса власти на Дону являлся отказ основной массы казачества, прежде всего фронтового, от поддержки атамана и правительства и, как следствие, отсутствие в их распоряжении необходимых социально-политических, и особенно военных, сил.

В связи с экстраординарными обстоятельствами уже на следующий день, 30 января, по инициативе генерала Назарова состоялось частное совещание части депутатов Большого войскового круга, на котором новым войсковым атаманом был избран А.М. Назаров, а новым походным атаманом – генерал П.Х. Попов. До открытия IV Малого круга вся полнота власти в области передавалась атаману Назарову [271]. И хотя с формально-юридической точки зрения данные решения вызывали очень большие сомнения, их правомерность ни тогда, ни позже, на IV Малом войсковом круге, не вызывала возражений.

Противоборство на Дону продолжалось. Советское командование стремилось привлечь на свою сторону как можно большее количество казаков-фронтовиков и даже целые казачьи части. С этой целью 30 января Антонов-Овсеенко в телеграмме в столицу на имя Подвойского настаивал на экстренной отправке на Дон 1-го, 4-го и 14-го Донских полков, настроенных революционно, в полном вооружении до 4 февраля[47]. (На этот день намечалось открытие IV Малого круга.)

Советские части и отряд казачьего ВРК продвигались к Ростову и Новочеркасску. Но в то же время между совместно действовавшими красногвардейцами и солдатами и казаками-фронтовиками сохранялось вполне определенное недоверие и настороженность по отношению друг к другу. К тому же иногда и без того непростые отношения между ними осложнялись различными, зачастую неожиданными обстоятельствами. Примером может служить эпизод с казаками 10-го Донского полка. В конце января казаки этого полка совместно с красногвардейцами, воевавшими против партизан, потребовали от советского командования удаления с территории области находившихся в советских отрядах латышских солдат. Причем в случае невыполнения их требования казаки грозились выбить латышей силой [272]. И хотя этот инцидент удалось урегулировать, он осложнил и без того сложные взаимоотношения казаков из отряда казачьего ВРК и бойцов советских войск.

Известная настороженность наблюдалась и в отношении казаков к местным советским лидерам, в частности к большевистскому руководству областного ВРК. Впоследствии член казачьего ВРК И. Ермилов вспоминал, что, учитывая данное обстоятельство, несмотря на то что основная организационная деятельность велась известными большевиками С. Сырцовым и А. Френкелем, для того «...чтобы массы (т.е. казаки. – В. Т.) считали ВРК своим казачьим комитетом, мы держали т.т. Сырцова и Френкеля на положении чуть ли не писарей, чтобы показать, что все действия исходят от представителей казачества и что тут нет никакого подлога со стороны большевиков» [273]. Учитывая сложность обстановки и особенности позиций и настроений казаков, Подтелков в это же время заявил советскому командованию, что «во избежание излишнего возбуждения среди казачьего населения Донской области военно-революционный комитет (казачий. – В. Т.) считает, что высшая власть официально принадлежит ему. Фактически же план всей кампании войны должен исходить от командующего советскими отрядами, которые действуют в неразрывной связи друг с другом» [274]. Данное заявление, на наш взгляд, преследовало двоякую цель. Во-первых, явное стремление лидеров казачьего ВРК к высшей власти в области, которое для советского руководства подавалось в завуалированном виде. А во-вторых, учитывая настроения казаков-фронтовиков относительно невмешательства в происходившие на Дону события посторонних сил, данное заявление наглядно демонстрировало близость казачьего ВРК к казачеству, к выражению его интересов.

В последней декаде января 1918 года кризисное обострение ситуации произошло и на Кубани. По инициативе Новороссийского ВРК, без должной подготовки и без согласования с просоветскими силами на территории области, его сводные красногвардейские отряды двинулись в наступление на Екатеринодар. Навстречу им в спешном порядке 20 января выступил сводный отряд Кубанского краевого правительства под общим командованием войскового старшины Галаева. Этот отряд состоял из собственно офицерского добровольческого отряда Галаева, юнкеров Кубанского Софийского училища, небольшого числа казаков-добровольцев Кубанского гвардейского дивизиона, а также мобилизованных казаков станицы Пашковской и добровольцев-черкесов из Черкесского конного полка Туземной дивизии. Общая численность данного отряда составляла всего 500–700 человек [275]. Как видим, его состав довольно красноречиво свидетельствовал об отношении основной массы кубанского казачества к краевому правительству, об отказе его поддерживать. Регулярных казачьих частей в его распоряжении не было. Неслучайно генерал М.В. Алексеев констатировал, что «...кубанское войско выдерживает натиск большевиков только при помощи добровольческих частей, так как и кубанские казаки нравственно разложились» [276]. Тот факт, что в правительственных добровольческих партизанских отрядах преобладали офицеры, юнкера, гимназисты и лишь незначительную часть составляли казаки, подтверждали впоследствии и местные большевистские лидеры [277].

Сводный Новороссийский отряд ВРК, в который входили красногвардейцы, солдаты, матросы Черноморского флота, вместе с присоединившимися к нему по ходу казаками некоторых станиц, признавших советскую власть, довольно быстро и беспрепятственно дошел почти до кубанской столицы. Он был остановлен отрядом Галаева 22 января всего лишь в 5 км от Екатеринодара у полустанка Энем. После ожесточенного боя красногвардейцы вынуждены были отступить. Среди погибших в бою был и сам Галаев. В ночь с 26 на 27 января подошедшие партизанские отряды правительства под общим командованием капитана Покровского довершили разгром советских частей у ст. Георге-Афипской. Соотношение сил в этом бою, по свидетельству атамана Филимонова, было следующим: красногвардейцев насчитывалось около 6 тыс. чел., а партизан у Покровского – 600–700 чел. [278]. После этого боя партизанам достались большие трофеи, в том числе 14 орудий и 60 пулеметов, а остатки советских сил отошли к Новороссийску [279]. Но, несмотря на одержанную победу, положение краевого правительства было крайне тяжелым. Отсутствие поддержки со стороны казачества, малочисленность военных сил и нараставшее продвижение в пределы Кубанской области с Тихорецкого направления революционных полков 39-й пехотной дивизии ставили его практически в безвыходную ситуацию.

Все более определенным становился и поворот в сторону советской власти подавляющего большинства кубанских казаков. Она была официально провозглашена во многих станицах Майкопского, Ейского и Таманского отделов. Особенностью процесса советизации кубанских станиц в это время было установление в них новой власти, как правило, мирным путем. В большинстве случаев вопрос о власти обсуждался казаками на станичных сходах. При этом велись бурные споры, заканчивавшиеся иногда рукопашной. А на следующий день все начиналось заново. Для знакомства с новой властью станицы зачастую посылали свои делегации в те города и станицы, где уже существовала советская власть. В состав таких делегаций входили как представители станичного, так и посланцы фронтового казачества. Так, например, многие станицы Лабинского отдела посылали своих делегатов в Армавир с целью «...поглядеть, что такое советская власть» [280]. На состоявшемся в нем собрании представителей 65 станиц Лабинского отдела большинство присутствовавших высказались за признание СНК и ВЦИКа и за провозглашение на Кубани власти Советов [281].

В эти же дни казаки-фронтовики и иногородние станицы Троицкой Темрюкского отдела выразили недоверие краевому правительству и также высказались за признание советской власти [282]. В конце января после продолжительного колебания местный Совет взял власть в ст. Ново-Александровской [283]. 29 января сход казаков и иногородних ст. Ладожской постановил не признавать краевое правительство и присоединиться к советским войскам. В станицы Тенгинскую, Новолабинскую, Некрасовскую, Бейсугскую, Восточную и Тифлисскую были посланы ладожские делегаты с предложением присоединиться к ним и «пойти против кадетских войск» [284]. Таким образом, к концу января 1918 года большинство кубанского казачества уже сделало свой политический выбор в пользу советской власти.

В Терском войске глубокий политический кризис осложнялся продолжавшимися вооруженными столкновениями между казаками и частью горского населения (чеченцами и ингушами). Горцы с целью грабежа нападали на станицы и даже совершали многократные набеги на г. Владикавказ [285]. В 20-х числах января командующий войсками Терско-Дагестанского края докладывал в Тифлис в штаб Кавказского военного округа об усилении боевых действий на Тереке [286]. В такой ситуации казачьи и горские властные органы фактически признавали свое бессилие. Прекратил свое существование ЦК «Союза объединенных горцев». Номинальным стало безавторитетное Терско-Дагестанское правительство, внутри которого к тому же обострились отношения между представителями казаков и горцев. 20 января члены войскового правительства заявили о своем выходе из состава Терско-Дагестанского правительства [287]. А через несколько дней в отставку подало и само войсковое правительство [288].

В поисках выхода из этой ситуации, чреватой полным хаосом и дальнейшей эскалацией конфликта, руководитель созданного еще в декабре 1917 года в Моздоке Казачьего военного совета атаман Терской станицы полковник Рымань выступил от имени 28 представителей данного совета с предложением созвать специальный съезд народов Терека. По мысли организаторов, он должен был разрешить затянувшийся межнациональный и политический кризис в крае. Кроме того, они надеялись на объединение казаков и большинства горских народов Северного Кавказа против чеченцев и ингушей, на которых возлагалась основная вина за многочисленные вооруженные нападения на мирные селения, грабежи и разбои в области.

25 января в Моздоке открылся I съезд трудовых народов Терека, на котором присутствовали делегаты от казаков, иногородних, осетин, балкарцев, кабардинцев, карачаевцев. Ингуши и чеченцы своих представителей не прислали [289]. В работе съезда приняли участие и деятели многих политических партий и организаций, включая большевиков. Позже они отмечали, что первые дни работы съезда проходили «под знаком провоцируемой казачьей фракцией войны с горцами (чеченцами и ингушами. – В. Т.)» [290]. Однако вопреки многим ожиданиям делегаты не пошли по опасному пути, ведущему к крупномасштабной межнациональной войне. Большинство из них поддержало предложение созданного на съезде социалистического блока [291] о принятии мирной резолюции. В Чечню и Ингушетию от имени съезда была послана специально избранная делегация мира в составе 14 участников съезда. Ей поручалось приложить все усилия для погашения конфликтов и пригласить представителей всех заинтересованных сторон на съезд для мирных переговоров. В результате умелой тактики руководителей социалистического блока, опиравшихся на делегации казаков Пятигорского отдела, кабардинцев и осетин, наиболее агрессивно настроенные представители казачьих и горских верхов на съезде оказались в политической изоляции [292]. Понимая свое поражение, они попытались организовать прибытие в Моздок своих сторонников с протестами против принятых съездом решений. Однако эта затея окончилась неудачей.

Одновременно с началом работы данного съезда 25 января в станице Марьинской собрался войсковой круг Терского войска. Но его авторитет и влияние среди казачества были уже сильно ослаблены. Показателем этого стал тот факт, что на него прибыло гораздо меньше делегатов от казачества, чем на Моздокский съезд. Более того, часть депутатов круга по собственной инициативе отправилась не на круг, а на съезд, показывая тем самым превалировавшие среди большинства казачества настроения. В такой ситуации руководство круга вынуждено было направить депутатам, участвовавшим в работе съезда народов Терека, категорическое требование незамедлительно приехать в ст. Марьинскую для принятия полномочий войскового правительства и «организации твердой власти в области» [293]. Но в ответ на это делегаты съезда постановили «предложить войсковому правительству прибыть на съезд в Моздок для сдачи отчета» [294]. А поправка одного делегата-казака «предложить бывшему войсковому правительству» была поддержана шумными аплодисментами [295].

Планы казачьих и горских лидеров рушились. А неожиданно большой успех своих политических оппонентов они вынуждены были объяснять тем, что якобы «на съездах люди обыкновенно заражаются настроениями» [296]. Говоривший это позже, уже на войсковом круге VI созыва в феврале 1918 года, есаул Фальчиков признавал, что, привезя с собой наказы объявить войну чеченцам и ингушам, казаки на съезде «...решили наказы оставить... в карманах» [297].

В соответствии с резолюцией съезда народов Терека о том, что «...необходимо прежде всего создать орган власти, способный объединить демократию Терской области и стать авторитетным в глазах масс населения без различия сословий и национальностей» [298], его участники избрали временный высший орган власти – Терский областной Народный Совет. Его председателем стал левый эсер Ю.Г. Пашковский. Совету поручалось провести всю необходимую работу по подготовке разрешения национального, земельного, продовольственного, рабочего и некоторых других жизненно важных вопросов [299]. В то же время главная политическая проблема – провозглашение советской власти на Тереке – на съезде решена не была.

Моздокский съезд оказал большое воздействие на настроения подавляющего большинства населения края, в том числе и на казачество. После него почти во всех станицах власть атаманов и правлений стала упраздняться. Вместо них избирались военно-революционные Советы или комитеты, состоявшие в основном из казаков-фронтовиков [300]. Как впоследствии весьма верно отмечали белоэмигрантские авторы, именно в это время в терских станицах стала постепенно вводиться советская система власти [301]. Тогда же казаки некоторых частей, как, например, 1-го Волгского полка, 1-го Терского пластунского батальона, стали открыто выступать за признание власти Совнаркома [302].

В целом же в крае продолжала сохраняться сложная политическая и межнациональная обстановка. Хотя и в казачьей, и в горской среде происходили заметные перемены революционно-демократического характера, между казаками и горцами оставалось большое недоверие.

В Астраханском войске центр борьбы по-прежнему находился в г. Астрахани. Здесь шли упорные бои между частями военно-революционного комитета и офицерско-казачьими отрядами. Астраханский кремль, где укрылись члены ВРК, был блокирован. 23 января повстанцы предприняли попытку решающего штурма, но были отбиты [303]. На следующий день части ВРК перешли в наступление и оттеснили антисоветские отряды к окраинам города. В ожесточенных боях 24 января обе стороны понесли значительные потери [304]. Начавшиеся переговоры между атаманом Бирюковым и ВРК о прекращении огня и заключении перемирия не увенчались успехом [305]. На исходе дня 25 января антисоветские отряды вынуждены были отступить к железной дороге [306], их организованное сопротивление было сломлено. Атаман Бирюков вместе с рядом других руководителей восстания был арестован. (Позже они были отправлены в г. Саранск и там расстреляны [307].)

27 января проходивший в Астрахани губернский съезд Советов подтвердил переход власти в руки Советов и приступил к организации органов управления: губернских Совета Народных Комиссаров и Совета Народного Хозяйства [308].

Во второй половине января 1918 года в завершающую стадию вступила вооруженная борьба в Оренбуржье. Одновременно усиливался и процесс отхода основной массы казачества от поддержки атамана и войскового правительства. В большинстве станиц принимаются постановления о нейтралитете и недоверии высшим органам казачьего управления. Например, общее собрание жителей станицы Краснохолмской 1-го округа 16 января приняло весьма красноречивое постановление, гласившее: «1. Все Оренбуржье казачье войско не выступает против большевизма и реальных сил не дает. 2. Казаки, обученные боевой обстановке, распущены по тем же причинам... 4. Так как на Оренбургском фронте, прикрываясь маской трудового казачества, состоят только кадеты, юнкера и офицеры, просим Малый круг бойню прекратить... 5. Ввиду Гражданской войны, которая ведется не трудовым казачеством, а лишь лицами, указанными в п. 4, выносим недоверие войсковому правительству во главе с войсковым атаманом» [309]. Станичная комиссия при участии приглашенных представителей шести близлежащих станиц (Городищенской, Татищевской, Первой и Второй Зубочистенских, Чесноковской и Белогородской) подготовили специальный наказ Малому кругу, в котором, в частности, отмечалось: «1. Впредь до выяснения дела о гражданской войне (так в тексте. – В. Т.) оставаться нейтральными. 2. Предложить Малому кругу и войсковому правительству немедленно заключить перемирие с большевиками и вести переговоры о мире с участием наших делегатов» [310]. Во 2-м и 3-м округах войска на станичных собраниях принимались более сдержанные резолюции, но и в них преобладали нейтралистские и миролюбивые установки.

16 января на подступах к Оренбургу у станции Каргала произошел решающий бой советских и дутовских отрядов. Последние потерпели поражение и отступили к Оренбургу [311]. 17 января в городе началось восстание местных просоветских сил. (Любопытно, что в нем участвовали и находившиеся там австро-германские военнопленные интернационалисты [312].) В ночь с 17 на 18 января атаман Дутов и его сторонники покинули Оренбург [313]. Несмотря на приказ атамана всем своим отрядам отступить к г. Верхнеуральску, часть из них, состоявшая из офицеров, юнкеров и кадетов общей численностью до 600 чел., отказалась его выполнить и двинулась по направлению к Уральску [314]. Сам Дутов, члены войскового правительства и отряд, по одним данным, в 300 чел. [315], а по другим – в 400 чел. [316], направились в глубь войсковой территории к Верхнеуральску [317]. Часть участников дутовского движения, главным образом казаков, по свидетельству генерала И.Г. Акулинина, рассеялась и укрылась по станицам [318]. 18 января в Оренбург вошли советские отряды [319]. Власть в городе перешла к ВРК. Из числа казаков, придерживавшихся революционно-демократических взглядов, был образован Временный Совет Оренбургского казачьего войска [320].

29 января в Верхнеуральске открылся 2-й Чрезвычайный круг Оренбургского войска. На него прибыли главным образом делегаты из 2-го и 3-го отделов. В резолюции о политическом моменте, принятой участниками круга всего при трех воздержавшихся, однозначно заявлялось о непризнании советской власти и о том, что до установления Учредительным собранием государственной власти вся власть в войске принадлежит кругу [321]. Выступивший атаман Дутов подчеркнул, что причиной поражений стала «...нетвердость позиций казаков» [322]. Тем самым он признал факт отсутствия его поддержки со стороны основной массы казачества. Дутов подал в отставку, но она не была принята кругом. Депутаты утвердили решение о мобилизации казаков для борьбы с советскими отрядами, по которому планировалось привлечь до 8 тыс. чел. [323]. Формально же было объявлено о решении сформировать во всех округах специальные «дружины самообороны», которые должны были насчитывать по одному казачьему полку в составе трех конных и трех пеших сотен по 160 казаков и 6 офицеров в каждой [324]. Для организации «твердой власти на местах» круг утвердил «Временное положение о местных казачьих органах власти» [325]. Но все эти решения круга не оказали сколько-нибудь существенного влияния на изменение существовавшего положения. Подавляющее большинство казачества, и фронтового, и станичного, не поддерживало атамана и правительство и осуждало проводившуюся ими политику. Даже авторитет круга для них мало что значил. Как позже отмечал генерал Акулинин, данный круг «...вновь подтвердил свое решение продолжить борьбу с большевиками, но опять-таки в распоряжение войскового правительства не дал никаких средств для борьбы» [326]. Причиной этого являлись позиции казаков и, как следствие, отсутствие у круга и правительства реальных сил. Круг завершил свою работу только 20 февраля, после чего атаман Дутов со своими отрядами покинул Верхнеуральск и двинулся на Троицк. Но, отойдя чуть более 20 км, они расположились в станице Краснинской [327]. Потерпев поражение, они не сложили оружия. Атаман и его правительство все еще надеялись на изменение позиций казаков и, как следствие, на их поддержку и возобновление масштабных боевых действий против сил Советов.

Во второй половине января окончательно определились политические позиции и сибирского казачества. Учитывая его стремление к отказу от поддержки атамана и войсковой управы, занятию нейтральных позиций, а частью казаков-фронтовиков и выражения просоветских настроений, в конце месяца Совказдеп принял постановление об аресте членов войсковой управы. И 26 января 1918 года наиболее активные сторонники Совказдепа из числа казаков-фронтовиков арестовали всех находившихся в здании управы, включая ее членов и атамана Копейкина[48][328]. Одновременно Совказдеп объявил о признании и поддержке советской власти [329]. В Сибирском войске, одном из самых первых, официально было провозглашено установление власти Советов. В это же время во многих сибирских станицах предпринимались попытки образования местных Советов [330]. Но этот процесс, несмотря на весьма радикальные политические настроения сибирских казаков, особенно фронтовиков, шел все же достаточно тяжело. Непосредственно на местах, несмотря на признание в станицах власти Советов, новая советская властная структура в рассматриваемый период не оформилась. Советы существовали далеко не во всех из них, а там, где они были образованы, носили во многом сугубо формальный характер.

Серьезное обострение политической ситуации произошло в столице Енисейского войска г. Красноярске. Здесь заметно активизировалась деятельность местных антисоветских сил, группировавшихся вокруг атамана Сотникова и опиравшихся на Красноярский казачий дивизион. В начале последней декады января 1918 года Красноярский Совет рабочих и солдатских депутатов предъявил ультиматум атаману и войсковому Совету с требованием разоружения и роспуска этого дивизиона [331]. Одновременно местное советское руководство приняло решение об образовании в Красноярске высшего чрезвычайного органа власти – военно-революционного штаба и о введении в городе осадного положения [332].

Атаман Сотников собрал экстренное заседание войскового Совета с участием представителей от дивизиона, на котором обсуждалось сложившееся положение. Все присутствовавшие высказались против принятия ультиматума. Но ввиду неравенства сил было принято решение не вступать в противоборство и покинуть город. Под покровом ночи 26 января весь Красноярский казачий дивизион, атаман, члены войскового Совета и большинство казаков Красноярской станицы оставили город и в походном порядке направились в станицу Торгашинскую [333]. На Енисее победила советская власть.

После довольно длительного периода «внешнего спокойствия» в конце января 1918 года бурные события произошли в Уральском (Яицком) войске. В это время против местных большевистских сил, сосредоточенных в г. Уральске, решительно и неожиданно выступила группа казачьих офицеров во главе с командиром 3-го Уральского казачьего полка войсковым старшиной М.Ф. Мартыновым. Они арестовали некоторых местных большевистских лидеров и их сторонников [334]. Примерно в это же время, в конце января – начале февраля, после длительных колебаний и проволочек в Уральском войске наконец-то стали организационно оформляться высшие органы казачьего управления. Был созван войсковой съезд, в работе которого участвовали по два депутата от каждой станицы. Войсковым атаманом был избран генерал-майор В.С. Толстов. Депутаты избрали членов войскового правительства нового состава. После некоторых небольших видоизменений в него вошли такие авторитетные общественные деятели, как ставший председателем правительства Г.М. Фомичев, бывший член IV Думы Ф.А. Еремин, командующий войсками войска генерал В.И. Акутин. Руководство непосредственным ведением боевых действий было возложено на произведенного в генерал-майоры М.Ф. Мартынова [335].

Учитывая проявившиеся на съезде пацифистские настроения депутатов от фронтового казачества, войсковое правительство приняло решение о немедленном роспуске комитета казаков-фронтовиков, образованного еще в конце осени 1917 года казаками 6-го и 7-го Уральских полков, а также о демобилизации вернувшихся с фронта казаков строевых полков [336]. Одновременно на территории войска началась активная работа по созданию добровольческих белогвардейских отрядов, которые должны были стать реальной боевой силой войскового правительства [337].

В это же время, учитывая сложное внутриполитическое и общее геополитическое положение войска, отсутствие из-за явного нежелания воевать казаков-фронтовиков необходимых военных сил, войсковое правительство всячески стремилось реализовывать тактику затяжных по времени и обтекаемых по сущности переговоров с региональными советскими органами. В частности, между войсковым съездом и правительством, с одной стороны, и Оренбургским и Саратовским областными Советами, с другой, шла постоянная «дипломатическая» переписка, специальные делегаты казачьих властных структур посылались в Саратов [338]. Непосредственно в г. Уральске между представителями войскового съезда и Уральским областным Советом также шли постоянные переговоры [339].

На территории Семиреченского войска продолжало сохраняться два властно-политических центра: в столице войска г. Верном находились основные антисоветские силы, группировавшиеся вокруг находившихся здесь атамана и войскового правительства, а главные просоветские силы Семиреченской области концентрировались в г. Пишпеке и Пишпекском уезде, где советская власть была официально провозглашена 15 января уездным крестьянским съездом. В то же время ни у той, ни у другой стороны не было необходимых военных сил для перехода в решительное наступление. Войсковое правительство ожидало прибытия в область полков, на которые возлагало практически все надежды. Внешне его позиции стали выглядеть более прочно после прихода в г. Верный из Ирана в конце января сохранившего внутренний порядок и организацию 2-го Семиреченского казачьего полка [340]. Но местные большевики сразу же развернули в полку активную пропагандистскую деятельность, которая уже в скором времени принесла свои первые результаты. Политические настроения казаков полка стали довольно быстро меняться в сторону роста симпатий к местным просоветским силам. В полку даже возникла небольшая по численности, но достаточно авторитетная пробольшевистская группа [341]. Все эти обстоятельства были известны офицерам и войсковому правительству и вызывали у них вполне обоснованную тревогу. Этот полк вместо военно-политической опоры для правительства фактически стал серьезным очагом политической напряженности. Но реально повлиять на изменение положения в полку правительство, несмотря на активную поддержку полковых офицеров, не могло.

Определяющее влияние на развитие политических событий в Забайкальской области оказало возвращение забайкальских казачьих полков с фронта. Так, после прибытия в г. Читу в ночь на 17 января 1918 года 1-го Читинского полка, офицерский состав которого во главе с командиром полковником Комаровским и подавляющее большинство казаков придерживалось ярых антисоветских позиций, положение в городе и во всем войске изменилось в пользу местных антисоветских сил. Полк поддержал Народный Совет, и по его приказу казаки произвели аресты ряда руководителей и фактически парализовали работу Совета рабочих и солдатских депутатов, приступили к разоружению Красной гвардии [342]. Но уже в скором времени в область стали приходить другие полки, казаки которых были настроены, наоборот, просоветски, что сразу же сказывалось на изменении политического положения. Например, 22 января по пути в Забайкалье казаки 2-го Читинского полка на общем собрании постановили арестовать командира полка полковника Селинского и других антисоветски настроенных офицеров, избрали новое командование во главе с прапорщиком Жигалиным и утвердили резолюцию с осуждением действий Семенова, в поддержку советской власти [343]. На следующий день полк прибыл в г. Верхнеудинск, где состоялось совместное собрание его личного состава с казаками 2-го Верхнеудинского полка, представителями местного Совета рабочих, солдатских и казачьих депутатов и жителей города. В резолюции собрания одобрялся переход власти к Советам [344]. Такие же политические настроения в общем отмечались и в других полках 1-й Забайкальской казачьей дивизии. На митинге казаков ряда частей этой дивизии, состоявшемся 28 января на ст. Иннокентьевской, его участники также высказались за установление в Забайкалье советского строя [345]. От имени дивизии, которую сами казаки назвали революционной, было принято обращение к рабочим, казакам, крестьянам и бурятам области с призывом поддержать советскую власть [346]. Решительно настроенные на борьбу с антисоветскими силами полки дивизии двинулись по направлению к Чите.

Серьезные политические процессы происходили и в Амурском войске. 18 января 1918 года в г. Благовещенске открылся IV войсковой круг, на который прибыли делегаты от всех станичных округов. В политической резолюции круга приветствовалось Учредительное собрание, уже распущенное большевиками, и однозначно заявлялось о непризнании советской власти [347]. Круг принял и специальное постановление, в котором говорилось о том, что «...казачество всеми мерами будет бороться против попыток ущемления прав местных самоуправлений» [348]. Войсковым атаманом вновь был избран Гамов, который одновременно стал и председателем войсковой управы [349].

Во время работы круга, 19 января, Благовещенский Совет рабочих и солдатских депутатов объявил себя высшей властью в городе и во всей Амурской области [350]. Через два дня, 21 января, его исполнительный комитет выступил с заявлением о признании Совнаркома «...единственной революционной властью в Российской республике» [351]. Высшим органом власти в крае объявлялся Дальневосточный краевой комитет Советов [352]. Таким образом, в административном центре Амурского войска и области образовалось двоевластие, которое существовало и формально официально, и фактически. Схожее положение было и на местах, где в станицах властные полномочия продолжали осуществлять прежние органы казачьего самоуправления, а в крестьянских селах и поселках – Советы.

В Уссурийском войске 29–30 января 1918 года проходил III Приморский съезд крестьян и уссурийских казаков, участники которого одобрили роспуск Учредительного собрания и высказались в поддержку советской власти в центре и на местах [353]. Антисоветские силы, в том числе и войсковой атаман генерал-майор И.П. Калмыков и его сторонники, не смогли оказать какого-либо сопротивления съезду и вынуждены были спешно ретироваться в глубь территории войска, а позже перейти в Китай. Вопрос о власти в войске практически решился в пользу Советов, хотя официальные формальные постановления по нему были приняты несколько позже.

В феврале 1918 года во многих казачьих войсках произошли решающие военные и политические события, касающиеся противоборства советских и антисоветских сил. Они отличались остротой и драматичностью.

В феврале донские власти вели спешную подготовку войскового круга. Несмотря на очень сложную обстановку во всем регионе, М.П. Богаевский разослал приглашения официальным лицам Кубанского и Терского войск [354]. 19 февраля[49] в Новочеркасске открылся IV Малый войсковой круг войска Донского. Его председателем был избран Е.А. Волошинов. Делегаты проголосовали за избрание войсковым атаманом генерала А.М. Назарова. Несмотря на кризисную ситуацию на Дону, наступление на Новочеркасск советских войск и отрядов казачьего ВРК, участники круга проголосовали за политическую резолюцию, заявлявшую о непризнании советской власти. Одновременно было принято постановление об объявлении всеобщей мобилизации казаков и введении смертной казни на территории области за неисполнение приказов и постановлений круга, а также за противодействие мерам обороны [355]. С целью расширения своей социально-политической базы делегаты 20 февраля проголосовали за приглашение на заседания круга участников проходившего тогда же в Новочеркасске съезда неказачьего населения Донской области, большинство из которых также было настроено антисоветски. В ходе состоявшегося совместного заседания делегаты круга и съезда особое внимание обратили на организацию борьбы «с большевиками и немцами» [356]. Однако в силу известных обстоятельств об их объединении или официальном заключении политического союза ничего не заявлялось. Более того, в принятом чуть позже постановлении круга о высших органах власти на Дону однозначно говорилось, что только круг является носителем государственной власти в области [357]. В аналогичном направлении осуществлялась и деятельность исполнительных органов. Атаман Назаров распустил объединенное так называемое паритетное правительство, признав при этом ошибочной саму идею паритета [358].

Рассматривая вопрос о продолжении вооруженного сопротивления, делегаты круга с досадой и горечью констатировали, что сил в их распоряжении крайне мало. Причина этого всем хорошо была известна. По словам выступившего на круге М.П. Богаевского, «казаки защитить свою область отказались, отказались безнадежно» [359]. Поэтому круг принял постановление о начале формирования «боевых дружин всеобщего ополчения» [360]. Также были приняты решения об аресте и предании суду по законам военного времени лиц, ведущих агитацию против защиты Дона и об учреждении военных судов [361]. Однако все эти решения остались только на бумаге. По свидетельству полковника Добрынина, «круг отдал ряд решительных приказов, но никто их исполнять не желал» [362]. Полностью провалилась объявленная кругом всеобщая мобилизация казаков. Они, даже несмотря на угрозы применения суровых репрессивных мер, отказывались выполнять приказ о мобилизации. Так, например, общее собрание станицы Генерал-Ефремовской прямо постановило считать его недействительным [363]. Такие же решения принимались и во многих других станицах. Большинство же станичных обществ попросту проигнорировало данный приказ. По свидетельствам очевидцев, «попытка привлечь к обороне казачьи дружины близлежащих к Новочеркасску станиц успеха не имела» [364]. Этот же факт отмечало и советское командование. В частности, Антонов-Овсеенко в очередном докладе в СНК констатировал, что «мобилизация, объявленная атаманом Назаровым, мало успешна» [365]. В таком положении казачьи власти стали пытаться привлекать в свои отряды буквально кого угодно. Участники тех событий позже отмечали, что «объявленная кругом мобилизация дала единицы бойцов, и тогда для защиты Дона пришлось вербовать и китайцев – разносчиков шелка, и семинаристов» [366]. Из китайцев был сформирован отряд численностью около 50 чел. под командованием есаула Хоперского [367].

Никаких приказов круга и атамана не исполняли и «остатки еще не разошедшихся по домам строевых частей» [368]. Примечательный в этой связи случай произошел с 6-м Донским полком. Он пришел с фронта в Новочеркасск походным порядком и был, по словам генерала А.С. Лукомского, «в блестящем виде» [369]. В нем царила полная дисциплина, все офицеры находились на своих местах. И самое главное, что казаки полка заявили, что они хотят сейчас же идти на фронт и бороться против большевиков [370]. Для того времени это был достаточно редкий случай. Но вплотную соприкоснувшись с политической действительностью, испытав действие большевистской пропаганды, казаки стали менять свои позиции. По словам того же генерала Лукомского, «19 февраля полк был отправлен на фронт, а 21 февраля под влиянием агитаторов отказался сражаться» [371].

В это время колонны советских войск продолжали продвигаться к Новочеркасску и Ростову. 19 февраля после длительных колебаний и переговоров произошло объединение Донского казачьего ВРК с большевистским Донским областным ВРК. Об образовании единого комитета Донской области сразу же было сообщено в Совнарком и всем Советам и революционным комитетам области [372]. Ударной силой объединенного ВРК стал так называемый Североказачий революционный отряд под командованием войскового старшины Н.М. Голубова, наступавший на донскую столицу. Положение высших органов казачьего управления стало критическим. 23 февраля круг «во избежание кровопролития и сохранения государственной независимости Дона» принял решение направить свою делегацию к советскому командованию для переговоров. До получения известий об их результатах руководство круга решило отложить запланированный переезд в ст. Константиновскую и остаться в Новочеркасске до вечера 25 февраля [373].

Вечером 23 февраля советская колонна Сиверса, с одной стороны, и отдельные подразделения 153-го Бакинского полка 39-й дивизии, с другой, со стороны Батайска, вступили в Ростов. На новочеркасском направлении отряд Голубова, заняв станицы Раздорскую, Мелеховскую, Бессергеневскую, двинулся непосредственно на Новочеркасск [374]. Советское командование высоко оценивало действия этого отряда, характеризуя поведение входивших в его состав казаков из 27-го и 44-го Донских полков и некоторых батарей «...выше похвал» [375].

По приказу атамана Назарова сводный правительственный отряд, в который вошли все 16 небольших донских партизанских отрядов и часть юнкеров Новочеркасского училища под общим командованием походного атамана генерала П.Х. Попова, днем 25 февраля оставил Новочеркасск и через ст. Аксайскую двинулся в направлении Сальских степей [376]. (Позже этот поход был назван Степным.) Общая численность отряда генерала Попова составляла 1100 чел. пехоты, 617 кавалеристов при 5 орудиях и 39 пулеметах [377]. (Наиболее распространенные в советской и белоэмигрантской литературе сведения о том, что данный отряд насчитывал около 1,5 тыс. чел. при 10 орудиях и 28 пулеметах [378], являются неточными.)

В белоэмигрантских изданиях существовала версия, согласно которой, опасаясь за судьбу жителей Новочеркасска и желая оградить их от возможных грабежей и насилий в условиях безвластия и отсутствия каких-либо вооруженных сил, атаман Назаров не хотел оставлять город без вооруженной защиты даже на короткое время и сознательно оставался в нем, поджидая подхода Североказачьего революционного отряда Голубова с целью передачи ему донской столицы. В подтверждение этого в белоэмигрантских изданиях даже приводились выдержки из приказа атамана Назарова, отданного в 12 часов дня 25 февраля генералу Попову, в котором последнему предписывалось «начать отход с таким расчетом, чтобы закончить его к приходу отряда Голубова» [379]. Данное утверждение, по нашему мнению, вполне правомерно и фактически подтверждается ходом событий. Буквально через несколько часов после ухода из города отряда генерала Попова вечером 25 февраля в него вступил отряд Голубова, который грубо разогнал заседавших депутатов Малого круга, приказал арестовать его председателя Волошинова и атамана Назарова. (3 марта 1918 года они были расстреляны [380].) На следующий день, 26 февраля, в Новочеркасск вступили и советские отряды Медведева и Петрова из колонны Саблина. В опубликованном через несколько дней воззвании комиссара по борьбе с контрреволюцией на юге России Антонова-Овсеенко отмечалось: «В братском союзе с фронтовым казачеством советские войска сломили главную опору буржуазной контрреволюции в России» [381].

В это же время наблюдалось постоянное увеличение числа донских станиц, жители которых, по донесениям советского командования, «...доброжелательно встречали представителей областного Военно-революционного комитета», а в ряде случаев даже принимали решения о присоединении к нему [382]. В некоторых станицах казачье население добровольно выносило постановление об организации Советов [383]. Процесс установления советской власти на территории Донской области хотя и имел целый ряд особенностей и зачастую носил чисто формальный характер, значительно расширялся.

В феврале 1918 года в свою завершающую стадию вступила политическая борьба в Терской области. В это время во Владикавказе проходили заседания войскового круга VI созыва, на которых обсуждался вопрос о власти в крае. Войсковой атаман есаул Л.Е. Медяник[50] и члены войскового правительства подали в отставку, поскольку, как заявил атаман, «от нашей работы сейчас, благодаря отрицательному отношению к нам населения, нет никакой пользы» [384]. Круг принял отставки и решил вместо правительства избрать временный исполнительный комитет в составе 12 человек [385]. Его председателем стал М.И. Гужеев. На круге также были избраны новые начальники войскового штаба, Пятигорского, Гребенского, Моздокского и Сунженского отделов войска и 1-го Сунженско-Владикавказского полка. Примечательно, что в специальном постановлении круга объявлялось об образовании вместо прежних органов местного казачьего управления отдельских, станичных и хуторских Советов казачьих депутатов [386].

16 февраля, спустя всего несколько дней после начала работы войскового круга, в г. Пятигорске открылся II съезд народов Терека. Его делегаты потребовали немедленного закрытия и роспуска круга. Во Владикавказ на круг от имени съезда была послана телеграмма, в которой в категоричной форме говорилось: «Делегатам круга, имеющим полномочия работать с нами, немедленно прибыть в Пятигорск, делегатам, не имеющим таких полномочий, немедленно разъехаться по домам; бывшему войсковому правительству быть на своих местах до принятия от него власти и войскового имущества законным избранникам от терского казачества» [387]. Характерно, что представители казачьей фракции на съезде одними из первых заявили о признании власти Советов. Выступивший по этому поводу казак Поморцев заявил: «Фракция казаков признает власть авторитетную, покоящуюся не на штыках и грохоте пушек, а на общем доверии, уважении и подчинении. Власть должна быть советской... Но раз у нас будут Советы, то мы должны признать и власть Народных Комиссаров» [388]. В пользу признания СНК и провозглашения советской власти в Терской области высказалось и подавляющее большинство делегатов от горцев, включая прибывших на съезд представителей чеченцев и ингушей. На заседании съезда 4 марта основная масса его участников, отвергнув предложение эсеров и меньшевиков о созыве в области местного Учредительного собрания, 220 голосами против 22 при 44 воздержавшихся проголосовала за признание Совнаркома [389]. Об этом важном политическом решении было телеграфно сообщено в СНК [390].

Провозгласив Терскую советскую народную республику, делегаты съезда в качестве высшего органа власти в крае избрали Терский областной Народный совет, а высшим исполнительным органом – Терский Совет Народных Комиссаров.

В процессе установления советской власти на Тереке была одна важная особенность, заключавшаяся в том, что в рассматриваемый период и казаки, и горцы в своем подавляющем большинстве рассматривали провозглашение новой власти в области прежде всего как реальное средство прекращения межнационального вооруженного противоборства. О ее собственно политической сущности, конкретном содержании многие не задумывались. Ведь далеко не случайно Г.К. Орджоникидзе образованное тогда местное советское правительство прямо характеризовал как «...власть нейтралитета» [391]. По его словам, «ни горцы, ни казаки в этом правительстве не занимали ответственных постов» [392]. В плане представительства в Терском Совнаркоме различных политических партий положение было следующим: подавляющее большинство его членов, 11 человек, являлись меньшевиками и эсерами, и только трое были большевиками. Еще более сложная и даже запутанная ситуация наблюдалась в Терском Народном Совете, депутаты которого были избраны не по политическому, а исключительно по этническому признаку – от горцев и казаков. Практически все они в определяющей степени выступали за провозглашение советской власти в крае не столько по ее политической сущности, сколько по формально юридической форме, преследуя при этом вполне определенные собственные политические цели. Такое положение дел во многом объяснялось межэтнической ситуацией в области и сохранением очень сильного недоверия между казачеством и частью горского населения, большой настороженностью в их взаимоотношениях.

Вскоре после съезда на Тереке пал и последний важный опорный пункт антисоветских сил – столица войска г. Владикавказ. На рассвете 11 марта в городе произошло вооруженное восстание местных просоветских сил. Красногвардейские отряды атаковали основные правительственные силы – 2-ю сотню генерала Рудсона, находившуюся на железнодорожном вокзале. После ожесточенного боя между противниками начались переговоры. В результате была достигнута договоренность о прекращении огня и свободном пропуске бойцов 2-й сотни с холодным оружием из города. Но после их погрузки в вагоны они были отвезены от вокзала на небольшое расстояние и, находясь в составе, были расстреляны. Спастись удалось только семерым [393]. После падения Владикавказа какое-либо серьезное сопротивление в крае антисоветских сил практически прекратилось. Небольшие локальные очаги сохранялись только в Кизлярском отделе, где действовал офицерско-казачий отряд полковника Бочарова, и в долине реки Сунжи, где советскую власть не признали казаки Михайловской и Самашкинской станиц [394]. Но на общий ход развития политических событий в области они никакого влияния оказать не могли.

В феврале 1918 года в свою завершающую фазу вступили бурные военно-политические события в Кубанском войске. Продолжавшаяся активная деятельность Кубано-Черноморского военно-революционного комитета и местных кубанских просоветских сил по подготовке нового большого наступления на г. Екатеринодар давала свои результаты. Были сосредоточены весьма значительные военные силы и образованы два главных боевых участка: южный с полевым штабом в станице Крымской и юго-восточный с полевым штабом в станице Тихорецкой. Одновременно была завершена работа по организации и оснащению Кубанской действующей революционной армии, насчитывавшей более 20 тыс. чел. [395]. Между красногвардейскими и добровольческими отрядами продолжались ожесточенные боевые столкновения, особенно активно происходившие на Кавказском и Тихорецком направлениях [396]. Здесь в качестве наиболее сильного и активного авангарда советских войск выступали отдельные революционно настроенные части старой армии, возвращавшиеся с Кавказского фронта. В такой ситуации кубанское правительство и войсковой штаб вынуждены были в спешном порядке перебрасывать на эти направления практически все свои наличные силы. Так, с новороссийского направления спешно переводились основные ударные подразделения полковников Покровского и Лисевицкого. И уже 14–16 февраля отряд первого прикрыл тихорецкое направление, а офицерские подразделения второго – кавказское [397]. Общее командование всеми силами, так же как и руководство обороной Екатеринодара, было возложено на полковника Покровского.

19 февраля на участке Выселки—Усть-Лабинск произошли тяжелые бои. Под Выселками правительственные отряды потерпели поражение и вынуждены были отойти к Екатеринодару [398].

Помимо сугубо военных местными советскими силами активно осуществлялись и серьезные политические мероприятия. 14 февраля в г. Армавире открылся съезд Советов казачьих, крестьянских, рабочих, солдатских и горских депутатов. На нем присутствовали делегаты от 5 из 7 отделов области [399]. 18 февраля на съезде в качестве высшего исполнительно-распорядительного органа избирается Кубанский областной исполнительный комитет. Возглавил его известный большевистский лидер Я.В. Полуян. В адрес СНК была послана телеграмма с сообщением об этом [400].

22 февраля особым приказом данного исполкома прежние высшие органы власти на Кубани в лице законодательной рады и краевого правительства объявлялись неправомочными и даже ставились вне закона. Единственными органами власти и управления на территории области объявлялись Советы [401]. Данное политическое решение не являлось каким-либо пропагандистским актом, а было прямым следствием логики бескомпромиссной политической борьбы и отражением реального положения на территории Кубанской области, большая часть которой к этому времени была уже фактически советизирована [402]. В большинстве станиц общие собрания жителей приняли политические постановления о недоверии раде и правительству и о признании власти Советов. А в некоторых из них даже выносились решения об аресте атаманов и вооруженной борьбе с белогвардейцами [403]. В ряде отделов войска вся власть полностью перешла к революционным исполнительным комитетам [404].

Но рада и правительство продолжали сопротивление. На подступах к кубанской столице шли бои. В самом Екатеринодаре и в некоторых станицах предпринимались лихорадочные усилия по мобилизации всех антисоветских сил. Так, в Екатеринодаре ускоренными темпами продолжалось формирование добровольческого 1-го Кубанского казачьего отряда защиты казачества под командованием С.Г. Улагая [405]. О своей поддержке рады и правительства заявил 2-й съезд станиц Таманского отдела. Его участники даже заявили о возможности применения репрессивных мер «к своим домашним большевикам» [406]. А жители станицы Старокорсунской, высказавшись в пользу рады и правительства, постановили направить казаков в добровольческие правительственные отряды [407]. Но казаки, главным образом фронтовики, посланные на борьбу с советскими частями, воевать ни с кем не хотели. Вот что сообщал начальник казачьего и черкесского добровольческого отряда старокорсунскому станичному атаману: «Между казаками, прибывшими из вашей станицы, много зараженных большевизмом... Первым делом казаки завели переговоры с рязанскими большевиками (станицы Рязанской. – В. Т.), хотят заключить мирный договор и разойтись по домам» [408]. И такие настроения господствовали среди большинства фронтового казачества.

Не увенчалась успехом и попытка привлечения к борьбе с советскими отрядами более консервативно настроенных, по сравнению с другими, жителей станиц, находившихся к северу от р. Кубани, так называемых черноморцев (потомков запорожских казаков). По свидетельству Л.Л. Быча, в этом плане «Законодательная Рада все же сделала последнюю попытку поднять казачество на дело защиты края: была созвана на 15—17 февраля (ст. стиля. – В. Т.) Черноморская Рада в станице Брюховецкой» [409]. К началу ее работы прибыли представители 62 станиц бывшего Черноморского войска. В большинстве своем это были лица из станичных администраций и казаки-«старики». По мнению некоторых очевидцев, «казаки, съехавшиеся на раду, были готовы продолжать борьбу, но было уже поздно» [410]. Но дело заключалось не столько во временном факторе, сколько в позициях основной массы казачества, особенно фронтового.

Продолжало развиваться наступление советских войск на Екатеринодар. Они двигались с двух сторон вдоль линий железных дорог и наносили удары с направлений Троицкая—Крымская—Абинская (красногвардейские отряды из Новороссийска, Геленджика, Туапсе и ряда станиц Таманского отдела) и из района Тихорецкой (части 39-й пехотной дивизии). Отдельные революционные отряды наступали со стороны Тимашевской и Кавказской [411]. В наступлении на Екатеринодар совместно с красногвардейцами и солдатами 39-й дивизии участвовали и казачьи революционные отряды из Усть-Лабинской, Рязанской, Северской, Афипской и ряда других станиц. Эти небольшие по численности отряды состояли, как правило, из казаков-фронтовиков [412]. Военные заслоны, выставленные краевым правительством, не выдержали натиска советских сил, особенно на северо-восточном направлении, и постепенно отходили к городу [413].

Первым к Екатеринодару подошел полуторатысячный казачий революционный отряд помощника командующего Юго-Восточной революционной армией И.Л. Сорокина [414]. Но его медлительность и дальнейшее бездействие позволили атаману Филимонову, раде и краевому правительству вместе со своими отрядами беспрепятственно покинуть город 13 марта. В это время все правительственные части были переформированы и сведены в один Кубанский правительственный отряд во главе с полк. Покровским [415], в общей сложности насчитывающий 2,5 тыс. пехоты, 800 кавалеристов при 12 орудиях и 24 пулеметах [416]. При этом, по свидетельству атамана Филимонова, в нем «во всех родах войск большинство – офицеры» [417]. Невооруженных сторонников рады из числа гражданских лиц и беженцев, также покинувших город, насчитывалось, по словам Л.Л. Быча, около 2 тыс. чел. [418]. Этот правительственный отряд и обоз двинулись по направлению к находившемуся всего в 20 км к югу от Екатеринодара черкесскому аулу Шенджий. 14 марта в кубанскую столицу вступил отряд Сорокина [419], а чуть позже и советские части. На Кубани победила советская власть.

В Оренбуржье в феврале-марте 1918 года одновременно происходили процессы организационного оформления новых советских властных структур, признание их, правда, во многом сугубо формально, казачеством и продолжавшегося локального вооруженного противоборства советских сил с остатками дутовских отрядов. Но на первом месте, безусловно, были не военные, а политические проблемы укрепления новой власти. С данной целью местные советские органы проводили соответствующую работу. Значительное внимание уделялось, естественно, и работе среди казачества. 17 февраля в г. Оренбурге открылся съезд трудового казачества 1-го округа войска. Его делегаты высказались за признание советской власти в центре и на местах, приняли ряд решений об образовании в округе советских властных структур [420]. Данный съезд оказал довольно серьезное влияние на дальнейшую трансформацию политических настроений казаков не только 1-го округа, но и всего войска.

Положение остатков дутовских сил было критическим. И без того незначительная социальная база дутовского движения сократилась до минимума. Крайне сложным было и их военное положение. После выхода дутовского отряда, насчитывавшего всего около 200 чел. [421], из г. Верхнеуральска путь ему почти сразу же преградили советские части. В 20-х числах февраля у станицы Степной, а затем и у станицы Сухтемлинской между ними произошли ожесточенные встречные бои [422]. Причем во время боя у ст. Сухтемлинской Дутов получил сообщение о том, что у него в тылу в Верхнеуральске произошло большевистское восстание и находившиеся там штаб отдела во главе с атаманом В.Н. Захаровым и малочисленный казачий гарнизон оставили город [423]. Основному дутовскому отряду удалось уйти от преследования. Перегруппировав свои силы, Дутов в конце марта предпринял атаку на г. Верхнеуральск. Но бои под городом 28–29 марта закончились неудачей, и он вновь отступил [424]. На другом направлении в 3-м отделе красногвардейские отряды в ночь на 29 марта заняли последний контролировавшийся дутовцами крупный административный пункт войска г. Троицк [425]. В донесении советского командования отмечалось, что «взятие Троицка произвело огромное впечатление на казачьи массы (3-го отдела войска. – В. Т.). Чувствуется перелом в сторону советской власти. Казаки отказываются от Дутова» [426]. Характеризуя политическую ситуацию на территории войска в рассматриваемый период и позиции основной массы казачества, генерал Акулинин позже отмечал, что «войсковое правительство в это время (в марте 1918 года. – В. Т.) было предоставлено самому себе. Население (казачье. – В. Т.), за исключением пяти-шести верных и стойких станиц, таких как, например, Карагайская, Петропавловская, Краснинская, Остроленская, никакого участия в борьбе с большевиками не принимало: одни станицы боялись большевистских расправ, держали «нейтралитет», другие явно сочувствовали большевикам, третьи даже помогали им, как, например, станица Арсинская и отчасти Верхнеуральская. В конце концов атаману Дутову с большим трудом удалось собрать около 300 бойцов [427]. С этими мизерными силами Дутов около трех недель метался в окружении в треугольнике между Челябинском, Троицком и Верхнеуральском, потерпел еще одно поражение, но все же вырвался из кольца и с остатками своего отряда ушел в Тургайские степи [428].

Точку в военно-политическом противоборстве в Оренбургском войске на начальном этапе Гражданской войны поставил проходивший в марте 1918 года I Оренбургский губернский съезд Советов рабочих, крестьянских, казачьих и мусульманских делегатов, официально подтвердивший факт установления в области советской власти [429]. Характеризуя итоги противоборства в Оренбуржье на данном этапе, некоторые современные исследователи заключают, что «в этот период дутовщина потерпела не столько военный разгром, сколько политическое поражение» [430]. Полностью согласиться, по нашему мнению, можно только с заключительной частью этого суждения, поскольку разделять доминировавшие политические настроения среди оренбургского казачества и, следовательно, его конкретное отношение к дутовскому движению, что самым непосредственным образом сказалось на его социальной базе, численности вооруженных сил и исходе борьбы, неправильно. В тот период лидеры оренбургского казачества потерпели и политическое, и военное поражения, обусловленные прежде всего позициями основной массы казачества.

В самом конце зимы – начале весны 1918 года определился исход событий в Сибирском войске. Здесь, как и в ряде других войск, таких, например, как Забайкальское и Семиреченское, решающую роль сыграли действия и позиции казаков-фронтовиков. По свидетельству специального представителя Добровольческой армии, посланного в Сибирь в 1918 году с особыми поручениями к местным антисоветским силам, «...проводником идей большевизма оказалась, главным образом, „молодежь“, вернувшаяся с фронта в составе строевых частей» [431]. По его мнению, «обольщенные заманчивыми обещаниями земли, воли, раздела имуществ и т.п. молодые казаки по возвращении на родину хотя и недружелюбно встреченные „стариками“, тем не менее нашли тотчас же моральную поддержку со стороны столь же развращенных пропагандой солдат и казаков тыловых частей и учреждений, городской черни, казачьей голытьбы, крестьян-новоселов» [432]. В значительной мере настроенные оппозиционно по отношению к высшим органам казачьего управления, а отчасти и откровенно просоветски, казаки-фронтовики в своей основной массе стали выдвигать весьма решительные, зачастую прямо категоричные требования созыва внеочередного Большого войскового круга. Под их давлением объявляется о созыве в марте 1918 года III Большого войскового круга Сибирского войска. Он начал свою работу 15 марта в г. Омске [433]. Очевидцы отмечали, что по жесткому настоянию казаков-фронтовиков к участию в работе этого круга были допущены и делегаты от уже расформированных, в основном из-за политического и организационного «разложения», казачьих частей, а также представители иногороднего населения (так называемые «разночинцы») [434]. Следствием этого стало преобладание, хоть и небольшое, среди участников круга «левых элементов» [435]. Заседания данного круга проходили довольно бурно, а принятые на них решения имели важное политическое значение. Большинство делегатов, главным образом фронтовиков, проголосовало за признание советской власти в центре и на местах, поддержало ратификацию Брестского договора, осудило антисоветское выступление атамана Дутова и даже одобрило принятый на III Всероссийском съезде Советов закон о социализации земли [436]. Более того, большинством голосов на круге был принят местный аграрный закон, предусматривавший внутривойсковую бессословную социализацию частновладельческих земель [437]. Данное решение, по мнению ряда исследователей, явилось следствием своеобразного компромисса по аграрному вопросу между казаками, в том числе и так называемыми «трудовыми» и «посторонними» (т.е. крестьянами) [438].

В ходе работы круга оппозиция радикально настроенных делегатов по отношению к атаману и правительству приняла характер открытой конфронтации. Их решительный настрой привел к тому, что на круге войсковой атаман Копейкин был смещен со своего поста, а войсковое правительство фактически упразднено. Исполнительная власть в войске, высшая и местная, передавалась непосредственно в руки трудового казачества или, как тогда говорили, «коллективам» [439]. В то же время в постановлении круга о власти в войске указывалось, что высшим законодательным органом на его территории является Большой войсковой круг, решения которого являлись окончательными и не подлежащими санкциям центральных властей [440]. Тем самым подтвердилось решение предыдущего II круга о сохранении войсковой автономии [441].

На круге был избран новый состав Совета казачьих депутатов в количестве 39 человек от казаков и 6 человек от неказачьего населения войска [442]. Решения III круга юридически оформляли факт признания советской власти и установления ее непосредственно на территории войска, хотя и в своеобразной форме. Мирное разрешение вопроса о власти в Сибирском войске было обусловлено доминированием в его внутриполитическом развитии радикально настроенных казаков-фронтовиков и их соответствующими позициями и действиями, а также отсутствием из-за узости социально-политической базы сколько-нибудь значительного организованного антисоветского движения.

С прибытием в феврале 1918 года в пределы своего войска революционно настроенных частей забайкальских казаков вопрос о власти в Забайкалье оказывался практически предопределенным. Первым в столицу войска г. Читу вошел 2-й Читинский казачий полк, передовые эшелоны которого стали прибывать в город 15 февраля [443]. И сразу же казаки этого полка арестовали антисоветски настроенное командование 1-го Читинского полка во главе с его командиром полковником Комаровским. Одновременно были арестованы и проживавшие совместно с офицерами 1-го Читинского полка в гостиницах «Даурия» и «Селект» офицеры и других контрреволюционных частей Читинского гарнизона [444]. Эти аресты были проведены быстро и решительно. Никакого сопротивления казакам офицеры не оказали [445]. Прибывшие позже в Читу казаки 2-го и 3-го Верхнеудинских, 2-го Нерчинского, 1-го и 2-го Амурских полков и некоторых других казачьих частей поддержали действия казаков 2-го Читинского полка и выступили с совместным заявлением о том, что они будут оставаться в Чите до установления советской власти и уничтожения отряда Семенова [446]. По категорическому требованию казаков, прежде всего читинцев, Народный Совет был распущен, а вся власть передана Читинскому Совету рабочих, казачьих и солдатских депутатов, возглавляемому большевиком В.Н. Соколовым [447]. На его основе до созыва областного съезда Советов был образован новый исполнительный орган власти в Забайкалье – Комитет советских организаций Забайкальской области. В состав этого комитета, помимо игравших в нем ключевую роль большевиков, вошли также левые эсеры, меньшевики-интернационалисты, эсеры-максималисты и анархисты [448]. На следующий день, 16 февраля, было опубликовано обращение комитета к населению, в котором говорилось о переходе власти в области в руки Советов рабочих, казачьих и солдатских депутатов [449]. В самом начале обращения констатировалось, что взятие Советами всей полноты власти в области явилось выражением воли революционных казачьих войск [450]. 20 февраля в адрес СНК была послана телеграмма, в которой отмечалось, что «Забайкальский Совет рабочих, казачьих и солдатских депутатов, в полном контакте и при содействии революционных казачьих войск, вернувшихся с фронта, взял всю полноту революционной власти в свои руки» [451].

Во 2-й половине февраля происходит перелом в сторону советской власти и в настроениях станичного забайкальского казачества [452]. В целом ряде станиц образуются Советы, во главе которых встали, как правило, казаки-фронтовики [453].

В то же самое время, и это необходимо отметить особо, среди основной массы казаков-фронтовиков, в том числе и революционных частей, было очень сильно стремление разъехаться по домам. Причем оно было столь очевидно и значительно, что революционное командование вынуждено было его учитывать. В скором времени было демобилизовано большинство казачьих частей, в том числе и один из наиболее революционных 2-й Читинский полк, казаки которого, по свидетельствам очевидцев, также «были настроены демобилизационно и отпущены по домам» [454].

Продолжалась и борьба с отрядом Семенова. 27 февраля революционные силы в составе казаков 1-го Аргунского полка, 1-го Читинского красногвардейского отряда железнодорожников и сводного отряда иркутских красногвардейцев перешли в наступление против семеновского отряда и вскоре нанесли ему ряд поражений [455]. Преследуя отступающих семеновцев вдоль железной дороги, советские отряды 1 марта заняли станцию Даурия, 5 марта – ст. Шарасун, а 8 марта последний опорный пункт Семенова – ст. Мациевскую. Атаман Семенов с остатками отряда ушел за границу [456]. После одержанной победы казаки революционных отрядов самостоятельно двинулись обратно и вскоре большинство из них разъехались по домам. В частности, так поступили и казаки основной боевой силы советских отрядов – 1-го Аргунского полка [457].

18—19 марта в Чите проходил съезд забайкальского фронтового казачества. Его участники приняли постановление, в котором говорилось о приветствии Октябрьской революции. Выступивший на съезде С.Г. Лазо призвал казаков к дальнейшей решительной борьбе в атаманом Семеновым [458].

24 марта в Чите открылся III съезд Советов рабочих, крестьянских, казачьих и бурятских депутатов Забайкальской области. Его основным политическим решением стало официальное провозглашение советской власти в Забайкалье [459]. Почти одновременно с ним, с 27 марта, также в Чите проходил и третий казачий съезд [460]. Правда, фактически он представлял собой не казачий съезд как таковой, с делегатами от станиц и частей, а самостоятельное заседание членов казачьей секции съезда Советов [461]. На нем без какого-либо предварительного обсуждения было принято постановление о ликвидации казачьего сословия [462]. Одновременно его участники решили упразднить войсковые учреждения и избрать представителей от казачества в областной объединенный исполнительный комитет Советов Забайкалья [463]. Одной из отличительных особенностей установления советской власти в Забайкалье было непосредственное и активное участие в этом забайкальских казаков-фронтовиков. Один из авторитетных местных советских руководителей, член Забайкальского комитета РСДРП(б) А.А. Ширямов, впоследствии прямо указывал, что в 1918 году власть Советов здесь «...была установлена силой казачьих полков, пришедших с фронта» [464].

Важные политические процессы начались в феврале 1918 года в Семиреченском войске. В середине февраля в г. Верном проходил 3-й войсковой круг. На повестке дня стояло два важных вопроса: отношение к центральной советской власти и выборы войскового атамана. После бурных выступлений и дискуссий подавляющее большинство делегатов высказалось против признания власти Советов. В ходе голосования, состоявшегося 26 февраля, войсковым атаманом был избран командир 2-го Семиреченского казачьего полка полковник А.М. Ионов [465]. Однако политическая ситуация в войске к этому времени уже практически вышла из-под контроля высших казачьих властных органов. Об этом, в частности, свидетельствовали и события, произошедшие в столице войска в период работы круга. 15 февраля на Старокладбищенской площади в непосредственной близости от казарм 2-го Семиреченского полка сторонники советской власти провели общегородской митинг [466]. В нем участвовало порядка 1,5—2 тыс. чел., в том числе и некоторая часть казаков 2-го Семиреченского полка [467]. Участники митинга поддержали прозвучавшие требования об аресте находившихся в городе комиссара Временного правительства в Семиреченской области Шкапского и военного комиссара Туркестана Иванова и об установлении в области советской власти. По данным вопросам были приняты соответствующие резолюции [468]. На разгон этого митинга из состава гарнизона Верненской крепости войсковым советом был направлен военный отряд. Митингующие были разогнаны, а наиболее активные участники, в том числе и несколько казаков 2-го Семиреченского полка, арестованы [469]. Но арест последних вызвал большое возмущение казаков этого полка. В результате в нем существенно возросла революционная активность, и уже в скором времени 2-й Семиреченский полк почти в полном составе встал на сторону просоветских сил и сыграл одну из главных ролей в установлении в Верном власти Советов [470]. В целом влияние митинга на дальнейшее развитие событий в г. Верном было весьма значительным. Даже бывший комиссар Временного правительства в области Шкапский впоследствии прямо указывал, что после митинга 15 февраля он оказался попросту бессильным что-либо предпринять из-за отсутствия конкретных сил и потери реальных властных полномочий и вынужден был совместно с военным комиссаром Туркестана Ивановым поставить вопрос о сложении властных полномочий [471].

На следующий день, 16 февраля, в различных частях Верненского гарнизона также состоялись политические митинги. Они не были столь многочисленными и активными, как предыдущее собрание, но также носили откровенно оппозиционную направленность по отношению к атаману и войсковому Совету. В них участвовали и группы казаков-фронтовиков, поддержавшие требования. На одном из этих митингов казачий урядник Невротов призвал открыто к разгону проходившего в это время войскового круга и аресту его председателя сотника Астраханцева [472].

Довольно бурные политические события сказались и на окончательном оформлении позиций казаков-фронтовиков. Уже в ночь с 16 на 17 февраля на состоявшемся собрании казаков Верненского гарнизона принимается решение об аресте комиссаров Временного правительства и об установлении советской власти [473]. 2 марта в казармах 2-го Семиреченского полка состоялся еще один митинг, большую роль в организации которого сыграли большевики города во главе с П. Виноградовым [474]. В нем приняли участие и радикально настроенные казаки и солдаты других частей гарнизона, рабочие и представители просоветских политических и общественных организаций. Участники митинга поддержали внесенные большевиками предложения о разоружении частей войскового Совета, вооруженном восстании с целью освобождения политических заключенных и, самое главное, – об установлении советской власти [475]. Для его непосредственной подготовки и проведения был образован штаб, расположившийся в казармах 2-го Семиреченского полка. Общее руководство возлагалось на образуемый высший орган революционной власти – Верненский военно-революционный комитет [476]. Одновременно началось и формирование красногвардейских отрядов, которые присоединялись к основной военной силе повстанцев – казакам 2-го Семиреченского полка. Попытки войскового Совета оказать противодействие революционным силам окончились безуспешно, поскольку, по словам очевидцев, «...его вооруженные силы разлагались и выходили из повиновения» [477]. 2 марта казаки 2-го Семиреченского полка вместе с присоединившимися к ним немногочисленными красногвардейскими формированиями перешли к активным действиям по установлению контроля в городе. Они без боя занимают наиболее важные городские объекты, такие как почта, телеграф, главные административные учреждения. В шесть часов вечера они освободили всех политических заключенных из местной тюрьмы [478]. И без того небольшие силы войскового Совета и алаш-ордынцев были разобщены, дезорганизованы и оказались фактически небоеспособными. Причем это в одинаковой мере относилось ко всем формированиям: и к наспех организованной сводной команде юнкеров, и к очень слабо организованной алаш-ордынской конной милиции, и даже к главной боевой силе войскового Совета – 3-му Семиреченскому полку, среди казаков которого отмечались значительные колебания, нежелание оказывать какое-либо вооруженное сопротивление, большое падение авторитета офицеров и общей дисциплины [479]. Поэтому революционно настроенным казакам 2-го Семиреченского полка и красногвардейцам без единого выстрела удалось разоружить и юнкеров, и алаш-ордынскую сотню при полном бездействии казаков 3-го Семиреченского полка [480]. В 9 часов вечера восставшие также без боя, путем простой смены караула казаками 2-го Семиреченского полка, овладели основным опорным пунктом города – Верненской крепостью [481]. И в ночь со 2-го на 3 марта в г. Верном полностью установилась советская власть. Комиссары Временного правительства и их окружение, а также часть членов войскового Совета бежали из города. Власть перешла в руки Верненского военно-революционного комитета. Войсковой Совет Семиреченского войска и областной Совет Алаш-Орды вынуждены были официально заявить о признании ими советской власти в Семиречье [482]. Чуть позже атаман Ионов был арестован и посажен в тюрьму [483]. (В апреле отряд казаков Надеждинской станицы во главе с сотником Бертниковым совершили дерзкий налет на городскую тюрьму и освободили атамана Ионова [484].)

4 марта по инициативе Верненского ВРК было созвано объединенное заседание властно-административных и общественно-политических организаций Семиреченской области. На нем на паритетных началах присутствовало по 4 представителя от войскового круга Семиреченского войска, областного крестьянского Совета, Киргизского областного комитета «Алаш», таранчинского комитета, татарского комитета, областной продовольственной управы. Военно-революционный комитет был представлен в полном составе [485]. На обсуждение был вынесен главный политический вопрос – признание советской власти в области и образование ее управленческих исполнительных органов. После обмена мнениями на голосование была вынесена резолюция о признании центральной советской власти в лице Народных комиссаров. За нее проголосовали все присутствовавшие, за исключением представителей продовольственной управы [486]. Позиция при голосовании членов войскового круга объяснялась двумя определяющими обстоятельствами: во-первых, учетом политических позиций основной массы казачества, прежде всего казаков-фронтовиков, а во-вторых, отсутствием у круга реальных сил и возможностей для влияния на сложившееся положение. На этом заседании было принято постановление о вводе в состав военно-революционного комитета и областного крестьянского совета по два представителя от всех областных организаций, включая войсковой круг, «для совместной работы» [487]. На следующий день, 5 марта, от имени ВРК была отправлена телеграмма в адрес Совнаркома с сообщением об установлении в Семиречье советской власти [488].

Как видим, в процессе установления советской власти в столице Семиреченского войска г. Верном, что самым непосредственным образом сказалось и на ситуации во всей области, имела место такая отличительная особенность, как созыв, уже после успешного восстания, совместного заседания представителей всех основных сил Семиречья и принятия на нем решения в пользу власти Советов. Это был довольно удачный политический ход местных большевиков и их союзников, которые учли и особенности внутриполитической ситуации, в частности позиции фронтового и станичного казачества, военный и политический вес фронтовиков, существование имевших свои социально-политические базы ряда национальных общественно-политических организаций, специфику Семиречья в плане наличия хоть и не сильно многочисленного, но хорошо организованного и активного казачьего населения и его общего многонационального состава.

Результатом этого стало и довольно быстрое и легкое установление советской власти во всех уездах области. Так, в первой половине марта 1918 года она установилась во всем Капальском и в большей части Лепсинского уездов. А к концу этого же месяца было преодолено сопротивление последнего антисоветского оплота, находившегося в станицах Сергиопольской и Урджарской на севере Лепсинского уезда. Тогда же она победила в г. Пржевальске [489]. (Хотя здесь положение новой власти было недостаточно прочным вплоть до конца июня 1918 года.)

Последний аккорд в борьбе за власть на начальном этапе Гражданской войны в Амурской области прозвучал в конце февраля – первой половине марта 1918 года. К этому времени в Амурской области формально уже существовавшая советская власть продолжала укрепляться. 25 февраля в г. Благовещенске открылся IV крестьянский съезд Амурской области, почти сразу же по решению его делегатов преобразованный в IV областной съезд трудящихся Амурской области. Он подтвердил принятое решение о переходе всей власти на местах к Советам рабочих, солдатских, крестьянских и казачьих депутатов и в качестве высшего властного органа избрал областной исполнительный комитет [490]. Съезд официально провозгласил власть Советов в Приамурье [491]. В поддержку этого решения высказалось подавляющее большинство населения области, в том числе и казачьего. В частности, за признание новой власти высказались казаки Николаевской и Волковской станичных округ [492]. Более того, для ее вооруженной защиты в некоторых станицах и хуторах были созданы красные казачьи отряды, основу которых составили казаки-фронтовики. Такие отряды, например, были образованы в станице Астраханской, хуторах Игнатьевском, Грибском и ряде других [493].

Но местные антисоветские силы не сложили оружия. Они готовили выступление в г. Благовещенске. С этой целью соответствующая агитационная работа осуществлялась ими среди казаков расквартированного в городе 1-го Амурского полка и призванных на учебные сборы молодых казаков. Ставка делалась и на весьма немногочисленные офицерские отряды, входившие в состав городской гражданской милиции, Союз борьбы с анархией и дружины безопасности, а также на находившихся в городе японских резидентов. Тесные контакты и координация действий осуществлялись с находившимся за р. Амур на китайской территории отрядом атамана Гамова.

Восстание началось 5 марта. Попытки повстанцев захватить почту и телеграф были пресечены охранявшими их солдатами 303-й Вятской дружины. Исполком Благовещенского Совета разослал во все части гарнизона города, на фабрики и заводы своих представителей с целью формирования красногвардейских отрядов [494]. 6 марта в Благовещенск ворвался переправившийся через р. Амур отряд Гамова, бойцы которого совместно с повстанцами заняли почту, телеграф, здание городского Совета и установили полный контроль над городом [495]. В этот же день городская управа совместно с областной земской управой приняли решение о вручении атаману Гамову верховного командования над всеми антисоветскими вооруженными силами [496]. Они насчитывали в общей сложности до 6 тыс. чел., в том числе 900 казаков 1-го Амурского полка с 4 орудийными батареями и 9 пулеметами, 800 молодых казаков-призывников из станиц, 120 офицеров, около 100 японских резидентов и их агентов. Остальную часть составляли члены гражданской милиции вместе с входившими в ее состав различными «общественными» организациями [497].

Ядро местных советских сил составляли около 1,5 тыс. солдат из остатков 303-й и 304-й Вятских дружин, 500 солдат шести пулеметных команд демобилизованного пехотного полка, отряд Амурской военной флотилии в составе 150 матросов экипажей канонерской лодки «Орочанин» и бронекатера «Пика» и до 600 красногвардейцев. В их распоряжении были две артиллерийские батареи [498]. Кроме того, к месту сосредоточения всех советских сил, расположенному в с. Астрахановка в 7 км от Благовещенска, постоянно прибывали подкрепления рабочих-красногвардейцев, крестьян и казаков близлежащих хуторов. Вскоре общая численность советских отрядов составила около 7 тыс. чел. Через некоторое время к ним присоединились прибывшие по железной дороге из Владивостока и Хабаровска сильные красногвардейские отряды [499]. Советские силы возросли до 10 тыс. чел. [500].

8 марта войска атамана Гамова предприняли наступление на Астрахановку. Но после упорного трехчасового боя оно было отбито [501]. Перегруппировав силы и изменив тактику действий, гамовские отряды на поезде вновь двинулись на Астрахановку. Но и это наступление не увенчалось успехом [502].

Стремясь максимально увеличить свои силы, Гамов объявил мобилизацию всего взрослого мужского казачьего населения в возрасте от 18 до 50 лет. Однако казаки отказывались выполнять приказы атамана о мобилизации, и она полностью провалилась [503]. Без ответов остались и телеграммы Гамова с просьбами о помощи, разосланные им по всей территории Амурского войска [504]. По свидетельствам очевидцев, амурские казаки категорически отказывались идти на фронт [505]. В это же время в настроениях действовавших в составе гамовских казаков 1-го Амурского полка и казачьей батареи буквально с каждым днем усиливались антивоенные тенденции и открытое нежелание дальнейшего участия в боях. Большими группами казаки стали самовольно покидать позиции и разъезжаться по домам. В своем приказе от 11 марта атаман Гамов с горечью констатировал, что «наш полк (1-й Амурский. – В. Т.) и батарея разбежались» [506]. В сложившейся ситуации он предпринимает отчаянную попытку поднять казачество при помощи посланцев-офицеров, разосланных по станицам и хуторам. Но и эта затея окончилась неудачей. В первом же хуторе Игнатьевском, куда прибыли эмиссары атамана, они были арестованы казаками и переданы местным советским органам власти [507].

Усиливавшиеся советские силы, насчитывавшие в своем составе в начале второй декады марта уже более 15 тыс. чел. при нескольких десятках пулеметов и 3 исправных орудиях [508], готовились к решающему наступлению. Ранним утром 12 марта началось их наступление на Благовещенск. Имея большой перевес в силах, уже к 9 часам утра красные заняли всю восточную часть города. Наиболее ожесточенные бои шли за здание вокзала, где находился штаб Гамова. К 6 часам вечера он был взят, и в ночь на 13 марта гамовские отряды начали отступление с удерживаемых ими окраин города через р. Амур на китайскую территорию [509].

После занятия советскими войсками Благовещенска в амурских станицах и хуторах стали более активно приниматься резолюции о признании власти Советов. В них вместо станичных и хуторских правлений создавались соответствующие Советы казачьих депутатов [510]. Избирались и делегаты на подготавливаемый при деятельном участии благовещенских большевиков V войсковой круг Амурского казачьего войска [511].

Круг начал свою работу в Благовещенске 30 марта [512]. (По другим данным – 31 марта [513].) На него прибыло 49 делегатов от станиц и 2 делегата от казаков, находившихся в составе революционных кавалерийских отрядов. Руководство работой круга осуществляли казаки-большевики [514]. После обсуждения вопроса о вооруженном выступлении атамана Гамова и его осуждения делегаты круга приняли постановление о том, чтобы считать Советы в центре и на местах единственными законными органами власти. По отношению к войсковому правительству, члены которого также бежали на китайскую территорию, было заявлено требование его возвращения в г. Благовещенск «с повинной» [515]. Бурные споры на круге развернулись по вопросу об упразднении казачьего сословия. Многие делегаты выступали против этого. Радикально же настроенные сторонники власти Советов настаивали на положительном решении этого вопроса. Под их давлением большинство делегатов 1 апреля проголосовало за постановление об упразднении казачьего сословия [516]. В этот же день они приняли предложение об объединении с открывающимся V областным крестьянским съездом. Объединенный крестьяно-казачий съезд был назван V областным съездом трудящихся [517].

Через несколько дней делегаты съезда объявили Амурскую область Амурской социалистической трудовой республикой, составной частью Российской Советской Социалистической Республики. Был избран областной исполком, председателем которого стал Ф.Н. Мухин. (Позже на его основе был сформирован Совнарком Амурской республики [518].) На Амуре, при одобрении большинства населения, установилась советская власть.

На территории Уссурийского войска период февраля-марта 1918 года характеризовался постоянно растущим противостоянием сторонников и противников советской власти. С конца февраля оно стало принимать острые формы прямого вооруженного противоборства. Атаману и войсковому правлению становилось все труднее сохранять свой контроль над политической ситуацией в войске. Но здесь, как и в других войсках, их социально-политическая база постоянно сужалась. Причем в Уссурийском войске, как и в Амурском, наблюдался отход от атамана и правления и фронтового, и станичного казачества. Казаки даже стали открыто игнорировать их приказы. Так, отданный в конце февраля приказ атамана и правления о частичной мобилизации был полностью отвергнут казаками. Никакого воздействия на них не оказали ни уговоры, ни угрозы репрессий по отношению к «зачинщикам неповиновения». Казаки заняли нейтральную позицию. 19 марта войсковое правление с отчаянием прямо констатировало факт «...полного непризнания населением войскового правления, выразившегося в неисполнении приказа о частичной мобилизации» [519].

21 марта в г. Никольско-Уссурийске начал свою работу III полковой казачий съезд Уссурийского войска, на котором присутствовали в основном делегаты от казачьих частей и небольшая часть от станичного казачества. Уже в самом начале заседаний съезда выявилось практически полное совпадение взглядов делегатов на текущие события. Поэтому после непродолжительного обмена мнениями уже на следующий день участники съезда проголосовали за принятие резолюции в поддержку власти Советов казачьих, крестьянских, рабочих и солдатских депутатов в центре и на местах [520]. Они также высказались за посылку своих представителей в краевой дальневосточный Совет и в местные Советы [521]. Было поддержано предложение об объединении казаков и крестьян Приморской области [522]. Решения данного съезда были поддержаны VI войсковым кругом Уссурийского войска, открывшимся в начале апреля в Никольско-Уссурийске. По предложению делегатов от фронтового казачества, поддержанному большинством членов круга, было вынесено решение об отстранении атамана Калмыкова и роспуске войскового правления [523]. Новым высшим исполнительно-распорядительным органом становился избранный кругом временный Совет войска. В своем первом постановлении он объявил об объединении казачества с крестьянством Приморской области [524]. Но отстраненный от власти атаман Калмыков не смирился с постановлениями круга и решил продолжать борьбу. Вместе со своими сторонниками он покинул город и направился в глубь необжитой войсковой территории на ее восточные окраины [525]. В Уссурийском войске также победила новая власть.

Довольно своеобразно в рассматриваемый период времени развивались события в Уральском (Яицком) войске. На его территории фактически существовали две власти: войсковая, в лице войскового съезда и войскового правительства, и советская, в лице областного съезда Советов и местных советских органов. Примечательно, что в течение довольно длительного времени ни одна из сторон не предпринимала никаких силовых действий друг против друга. Такое весьма специфическое политическое положение в войске сохранялось вплоть до марта 1918 года.

В начале марта в столице войска г. Уральске проходил очередной войсковой съезд. Его делегаты постановили, что вплоть до нового созыва разогнанного большевиками Учредительного собрания Уральская область должна быть совершенно автономной, иметь полную самостоятельность в решении всех внутренних вопросов, собственное правительство, которое должно осуществлять всю полноту власти и собственную армию [526].

Совершенно иную политическую направленность имел, естественно, открывшийся 18 марта также в Уральске областной съезд Советов. Его делегаты однозначно высказались за признание центральной советской власти, послали свое приветствие СНК, приняли постановление с требованием роспуска войскового правительства и правительства западного отделения «Алаш-Орды» [527]. Было решено, что в случае невыполнения этих требований съездом будет принято постановление о проведении мобилизации фронтовиков для активной борьбы с ними [528]. В качестве высшего органа исполнительной власти в области съезд избрал исполком и его президиум [529].

Политическая атмосфера в области в это время была накалена до предела. Стороны готовились к решающим схваткам. И они не заставили себя ждать. Из Оренбурга, а позже из Саратова в Уральск войсковому правительству были направлены телеграммы от имени соответствующих областных Советов с категорическими требованиями о признании центральной советской власти и передаче всей полноты власти в области в руки местного Совета. После отказа войскового правительства из Оренбурга в пределы Уральского войска был направлен весьма сильный советский отряд [530]. По свидетельствам очевидцев, он насчитывал 580 бойцов при 12 пулеметах. Вместе с ним двигался и обоз с оружием для вооружения местных сторонников власти Советов, главным образом из числа иногороднего крестьянства [531]. Первой уральской станицей, куда 23 марта прибыл отряд, была находившаяся на границе с Оренбуржьем станица Илецкая (уральцы называли ее зачастую Илецким городком). На созванном станичном сходе от казаков станицы потребовали признания советской власти и образования станичного Совета. Но казаки заявили, что признают новую власть только в случае ее признания всем войском. Одновременно они стали готовиться к отпору. В Уральск и в близлежащие станицы Мухрановскую и Студеновскую были посланы нарочные с просьбой о помощи [532]. Уже на третий день пребывания в станице советского отряда в ответ на репрессивные действия его командования по отношению к станичникам илецкие казаки утром 26 марта подняли восстание и совместно с пришедшими на помощь казаками станицы Студеновской в ожесточенном бою уничтожили весь советский отряд [533]. По свидетельствам современников, «это событие потрясло и всколыхнуло все войско» [534]. Во всей области стали происходить важные события. Так, в ночь на 23 марта в г. Гурьеве казачий отряд генерала Толстова занял здание местного Совета и передал власть в городе войсковым властным органам [535]. А через пять дней, в ночь с 28 на 29 марта, войсковое правительство при поддержке алаш-ордынцев разогнало находившийся в Уральске областной Совет и все другие советские организации. Большинство членов этого Совета было арестовано [536]. Спустя совсем немного времени советские органы власти были ликвидированы практически на всей территории области [537]. В ответ на данные меры Саратовский областной Совет предъявил войсковому правительству ультиматум с требованиями немедленного признания советской власти в лице ВЦИКа, восстановления Уральского Совета и освобождения его членов. Одновременно в Саратове были арестованы находившиеся там официальные представители Уральского войска. Однако войсковое правительство отвергло ультиматум [538]. После этого стороны начали спешно готовиться к решающим сражениям. В войске по распоряжению войскового съезда и правительства была объявлена мобилизация молодых казаков призыва 1918 и 1919 годов, из которых было сформировано 3 учебных полка [539]. Из-за нежелания казаков-фронтовиков принимать участие в военных действиях в войске образуются весьма немногочисленные партизанские отряды, состоявшие в основном из офицеров и учащейся молодежи. Помимо них в станицах началось формирование нерегулярных станичных добровольческих дружин. Казаки-фронтовики в своей массе в это время, по словам участников тех событий, «...не хотели советской власти, но воевать также не хотели» [540].

Как видим, в отличие от практически всех войск страны внутриполитические процессы в Уральском войске в конце зимы – начале весны 1918 г. носили иную направленность, привели к значительной активизации антисоветского казачьего движения. Их специфика была обусловлена рядом факторов: и особенностями внутреннего положения в области, и отношением к высшим органам войсковой власти основной массы казачества, в том числе и фронтовиков, и особенностями географического положения войска, и политикой выжидания и лавирования высших войсковых органов власти по отношению к центральным региональным и местным областным советским властным структурам. По сравнению с другими войсками в Уральском не были свергнуты власти высших органов казачьего управления, не установлена власть Советов. В рассматриваемый период здесь, наоборот, были ликвидированы все местные советские органы. Общим же политическим явлением, присущим и Уральскому, и всем другим войскам страны, была позиция казаков-фронтовиков, не желавших участвовать в вооруженном противоборстве и стремившихся к нейтралитету.

Как видим, в рассматриваемый период на территориях всех казачьих войск, кроме Уральского, военно-политическое противоборство противников и сторонников советской власти завершилось победой последних. Здесь установилась советская власть. Но процесс советизации казачьих областей в это время имел целый ряд специфических особенностей. Прежде всего это был, как правило, процесс поверхностной, формальной советизации станиц и хуторов, носивший во многом чисто внешний характер. Он стал прямым следствием политических позиций основной массы казачества и его тактических политических установок: отказа от поддержки высших органов казачьего управления, политика которых носила антисоветский характер, с целью избежания разрастания Гражданской войны на территориях своих войск; формального признания центральной советской власти и образования местных органов новой власти, зачастую путем простого переименования существовавших властных органов казачьего самоуправления. Этот тактический политический маневр, как правило, осознавался большинством казаков, за исключением идейных противников или сторонников власти Советов и руководства противоборствующих сторон. Последние при этом стремились получить необходимую политическую выгоду. Данная особенность была характерна тогда для всех казачьих войск, кроме Уральского, от Дона до Уссури. Более того, в некоторых войсках, в частности в Семиреченском, Амурском и Уссурийском, установление советской власти одобрили даже высшие органы казачьего управления – войсковые круги.

Что касается сущности процесса советизации казачьих станиц и хуторов в рассматриваемый период времени, то ее довольно верно характеризовали сами участники событий. Особенно интересные описания содержатся, на наш взгляд, в работах известных белоэмигрантских авторов. Так, по мнению донского белоэмигрантского историка Г.П. Янова, тогда «...в станицах начали „гримироваться“ под советскую власть» [541]. По его словам, в них «вводились „советы“... но в советы зачастую не выбирались, а назначались „станичным миром“ казаки крепкие, стойкие, „послужившие обществу“ немало лет до „красного Дона“ в качестве членов станичного правления, кооператива и т.п. „Станичными комиссарами“, председателями „местных совдепов“ делались те же станичные атаманы, и в результате в станицах советская власть как фиктивная вводится для успокоения главным образом местных окружных совдепов и большевистских „главковерхов“ [542]. Г.П. Янов отмечал, что это во многом понимали и местные, и центральные советские лидеры, поэтому „казакам большевики все же не верят“ [543]. Аналогичные суждения высказывал по этому поводу и генерал А.И. Деникин. По его мнению, в казачьих станицах в то время „...сменялись лишь названия: атаман стал комиссаром, станичный сбор – советом, станичное правление – исполнительным комитетом“ [544]. Созвучное по сущности, но более колоритное по форме свидетельство приводил и такой известный участник тех событий, как генерал-майор А.В. Голубинцев, находившийся тогда в подполье в Усть-Хоперской станице. Он отмечал, что в ответ на грозные требования Усть-Медведицкого окружного комиссара казакам Усть-Хоперской станицы об упразднении поста атамана и избрании Совета их реакция была следующей: «Мнутся старики (как самые авторитетные станичники. – В. Т.), но делать нечего, предложили станичному атаману называться «председателем» (!) – плюнул старик и отказался. Попробовали выбрать – нет охотников представлять советскую власть. Наконец уговорили подхорунжего Атланова: «Если и ты откажешься – мужика (т.е. не казака, крестьянина. – В. Т.) назначат». Довод основательный... С выбором совета жизнь потекла как будто по-прежнему» [545].

Действительно, с упразднением войсковых органов управления и организацией советских местные административные кадры не претерпевали кардинальных изменений. Образовавшиеся в станицах и хуторах советские учреждения и по своей сути, а зачастую даже и по персональному составу мало чем отличались от прежних властных структур. И такое положение дел наблюдалось, в той или иной степени, практически во всех войсках. Правда, в казачьих войсках востока страны имелась и еще одна особенность, заключавшаяся в том, что вместе с органами казачьего самоуправления здесь упразднялись и имевшиеся волостные земства. При этом, как верно заметил Э.М. Щагин, заявляя о ликвидации всех старых местных властных органов и признании советской власти, крестьяне, и особенно казаки, не сразу организовывали Советы [546]. Он особенно подчеркивал, что даже советская пресса сообщала о том, «что некоторые волости, и особенно станицы, воздерживались от организации Советов, заводя у себя своеобразные исполнительные или народные комитеты, стоящие лишь на платформе советской власти, но по роду своей деятельности имеющие мало общего с принципами таковой» [547].

«Принятие» советской власти казаками позволяло им избавить свои области от дальнейшего ожесточенного военно-политического противоборства враждебных сторон, одновременно сохранив на некоторое время определенную самостоятельность своей хозяйственной, а отчасти и политической внутренней жизни от активного и всеобъемлющего вмешательства в нее еще не окрепшей и не имевшей реальных возможностей для этого, а также повсеместного конкретного представительства местной новой власти. Степень такой «независимости» была конечно же временной и достаточно условной. Она зависела от целого ряда местных условий на территории той или иной казачьей области. Но все же такое положение было весьма типичным практически для всех казачьих войск, кроме Уральского.

Не следует упускать из виду и того важного обстоятельства, что, согласившись на признание центральной власти Совнаркома и образование советских органов власти на местах, а в ряде случаев даже активно выступив за это, основная масса казачества, как станичного, так и фронтового, не разделяла, а во многом просто и не понимала политической сущности новой власти, ее принципов и установок. Причем последнее положение вполне можно отнести даже и к той весьма немногочисленной радикально настроенной части казаков, главным образом фронтовиков, которая непосредственно выступала в поддержку советской власти. Казаки внимательно и с большой настороженностью наблюдали за практическими действиями новых властей.

Таким образом, позиции казачества на завершающем этапе начального периода Гражданской войны явились определяющими в итогах всего политического и военного противоборства советских и антисоветских сил на территориях казачьих войск страны.

Военно-политические позиции казаков, особенно фронтовиков, имели очень большое значение в условиях специфики начального периода Гражданской войны в казачьих областях. Ведь в то время у противоборствующих сторон отсутствовали сколько-нибудь значительные военные силы, имевшие необходимый уровень боеспособности, организации, надежности для осуществления имевшихся задач военного характера. При этом у советской стороны наиболее остро стояли вопросы комплектования, военной организации, наличия боевого опыта и необходимой военной подготовки своих отрядов, их командных кадров, а отчасти даже и общей исполнительности и дисциплины. А у антисоветских сил отмечались большие проблемы с численностью вооруженных отрядов и их оснащением оружием и боеприпасами. Общей тенденцией для обеих сторон являлась ставка на добровольческие формирования. В советских отрядах основу составляли идейные рабочие-красногвардейцы, небольшая часть матросов и солдат, а в антисоветских отрядах – офицеры и учащаяся молодежь (юнкера, кадеты, студенты, гимназисты). Количество казаков, в основном фронтовиков, и в тех и в других отрядах было весьма небольшим. В начавшейся вооруженной борьбе на территориях казачьих областей политическое и военное руководство обеих сторон, особенно антибольшевистских сил, возлагало большую надежду на привлечение на свою сторону возвращавшихся с фронта домой казаков-фронтовиков, представлявших в тех условиях довольно серьезную военную силу.

На ходе борьбы в казачьих областях в рассматриваемый период времени сказывались и социально-политические (социальный состав противоборствующих сил, политические позиции), и собственно военные (малочисленность действовавших формирований, небольшая масштабность, территориальная разбросанность, разрозненность и локальный характер боевых действий, отсутствие линий фронтов, мобильный характер военных операций, осуществлявшихся, как правило, по линиям железных дорог, особая тактика боев), и социально-психологические (боевой дух, решительность, целеустремленность, относительно небольшая, по сравнению с последующим периодом, ожесточенность, а отчасти и невоинственный настрой сражающихся сторон) особенности начального периода Гражданской войны. Причем наиболее отчетливо все они проявились на его завершающем этапе.

Наиболее важные и масштабные боевые действия в это время велись на территориях Донского, Оренбургского и Кубанского войск. Хотя численность и вооруженность советских войск здесь были значительно преобладающими, их наступление осуществлялось довольно медленно и не всегда успешно ввиду их невысокой боеспособности и отчаянного сопротивления добровольцев и партизан. Казачьи же отряды, сражавшиеся и на одной и на другой стороне, несмотря на свою небольшую численность, зарекомендовали себя как весьма грозную военную силу в тех условиях.

Основная масса казачества, как станичного, так и фронтового, не желала принимать непосредственного и активного участия в боевых действиях. Приказы донского и оренбургского атаманов о мобилизации, отданные ими в декабре 1917 года, казаки исполнять отказались.

В казачьей среде росло недовольство политикой, проводимой высшими органами казачьего управления. Более того, в ней постепенно усиливались откровенно оппозиционные настроения.

Переломным в ходе политического и военного противоборства в казачьих областях страны стал период второй половины декабря 1917 – первой половины января 1918 года. Отказ прибывших в это время в свои области большинства казачьих частей и подразделений от поддержки войсковых правительств (правлений, Советов) и атаманов и борьба с советскими силами, доминировавшее стремление казаков-фронтовиков занять позиции вооруженного нейтралитета и изыскать пути мирного разрешения конфликтов практически предопределили исход противоборства. В это же время советские силы на Дону и в Оренбуржье закончили свое сосредоточение и подготовку к масштабному наступлению.

В данный период начинается и окончательное изменение политических позиций основной массы казачества, прежде всего фронтового, в плане окончательного отхода от высших органов казачьего управления, усиления оппозиционности по отношению к их политике, и собственно к ним, роста миролюбивых, а среди некоторой части казаков-фронтовиков и просоветских тенденций в общих настроениях.

Во второй половине января – марте 1918 года на территориях казачьих войск произошли решающие события в противоборстве советских и антисоветских сил. В это время отчетливо проявились такие факторы, как наивысший размах политической и вооруженной борьбы в рассматриваемый начальный период Гражданской войны; окончательная трансформация политических, а в некоторых войсках (Забайкальском, Семиреченском, Амурском и Уссурийском) и военных позиций казаков, прежде всего фронтовиков; отказ и армейского, и станичного казачества от поддержки высших органов казачьего управления (исключение составили только уральцы); четко выраженное стремление занять нейтральные позиции, точнее – позиции вооруженного нейтралитета; упразднение всей системы казачьих войсковых органов власти и управления, как высших, так и местных, и образование новых советских властных структур.

Процесс установления советской власти в данный период имел в силу различных обстоятельств, обусловленных местными условиями и, как следствие, особенностями и конкретными внутриполитическими проявлениями, свою специфику, отличия, определенные различия в ходе, формах проявления, во времени и в конечных результатах. В то же самое время практически во всех казачьих войсках прослеживалась и общая преобладающая тенденция поверхностной, во многом формальной и зачастую сугубо внешней советизации станиц и хуторов. Образовывавшиеся на местах в станицах новые советские властные органы зачастую являлись таковыми не по сути, а лишь по форме. Их практическая деятельность (а иногда и персональный состав), как правило, не сильно отличалась от деятельности прежних органов местного казачьего самоуправления. Реальными органами новой советской власти, полноценными по своей политической и властно-управленческой сущности, стали фактически только окружные (отдельские, районные) и областные Советы и их структуры.

Подавляющее большинство казачества в рассматриваемое время, не разделяя политических установок или зачастую просто не понимая политической сущности советской власти, заняло по отношению к ней настороженно-выжидательную позицию и с большим вниманием и озабоченностью следило за всеми ее политическими и практическими действиями, сообразуя их со своими установками и конкретными интересами.