• Главная
• Контакты
• Нашёл ошибку
• Прислать материал
• Добавить в избранное

Обычный дневной шум постепенно затихал. Скоро вся вилла богатого сицилийца Фокиона погрузилась в глубокий сон. Лишь изредка кое — где слышен был лай собак. Люди и животные отдыхали от тяжёлых дневных трудов. В эргастуле большая часть людей также спала. Только в самом дальнем углу два раба, лежавшие рядом на грязной соломе, вели тихую беседу.

— Мне особенно тяжело, потому что я попал сюда из города, — жаловался более молодой раб. — Ведь всем известно, что жизнь городских рабов куда легче, чем жизнь работающих в деревне.

— Как ты мог заметить, Сирии, жизнь рабов вообще не легка, — усмехнулся старик — раб, тело которого покрывали многочисленные рубцы от побоев, а через всё лицо шёл ужасный шрам. — На каждом шагу раба ждут: жестокое обращение, невыносимые наказания и даже смерть. Я не говорю уже о плохой пище, тяжёлой работе, скверной одежде… Самое страшное — это то, что раб целиком зависит от произвола хозяина. Раб, по мнению господина, — не человек, а вещь. Двадцать с лишним лет веду я такую жизнь и хорошо знаю, что значит быть рабом.

— Говорят, что не всегда ты был рабом, — сказал Сирии, робко глядя на собеседника. — Я слышал, что когда — то ты был советником и военачальником мудрого и могущественного царя.

Старик внимательно посмотрел на Сирия и потом опустил голову, глубоко задумавшись о чём — то.

— Много слухов ходит здесь о твоём прошлом, — продолжал Сирии, — но никто не знает ничего определённого. Ты сам называешь меня своим другом. Почему же ты не хочешь рассказать о себе?

— Здешние рабы сделали бы лучше, если бы помалкивали, — пробормотал старик. — Но ты человек надёжный и болтать не будешь… Кто знает, может быть, мой рассказ послужит тебе на пользу. Может быть, вам, молодым, удастся совершить то, чего не сумели сделать мы, старики. Слушай…

— Это было много лет назад. Я тогда был молод и силен и так же, как сейчас, был рабом. Мой хозяин жил в прекрасном городе Энне, в самом центре Сицилии. Здесь пролегала большая дорога, ведущая из порта Катаны на восточном берегу в город Агригент, расположенный на юго — западе острова. Ты ведь знаешь, что Энна представляет собой крепость, совершенно неприступную для нападающих.

Какой великолепный театр был в Энне! Много людей из Греции и Италии приезжало любоваться красотой города. Склоны гор там покрыты виноградниками и садами. На зеленеющих пастбищах паслись огромные стада. На тучных нивах ветер колыхал золотую пшеницу и ячмень.

Но наша жизнь — жизнь невольников — в этом счастливом городе была ужаснее, чем где бы то ни было. Жадные хозяева не хотели тратить ни одного лишнего асса на содержание раба. Поэтому ночью, по окончании работ, они отпускали нас на большую дорогу, чтобы мы разбоем добывали себе одежду и пропитание. Нигде господа не были так жестоки, как в Сицилии: много несчастных погибло в рудниках, каменоломнях и просто под ударами бичей за самую ничтожную провинность. Наступило время, когда стало уже невозможно терпеть долее издевательства господ.

Среди рабов особенно выделялся сириец Евн, принадлежавший Антигону, одному из самых влиятельных жителей Энны. Говорили, что Евн владеет тайнами волшебства и чародейства, что он может беседовать с богами и предугадывать будущее. Его всегда окружали люди, на которых он имел огромное влияние и которые так были ему преданы, что по первому его приказанию охотно бросились бы в огонь; К его предсказаниям прислушивались сами хозяева.

Однажды вечером, когда, утомлённый тяжёлым дневным трудом, я уже собирался заснуть, ко мне пробрался раб Ахей, человек, которого я безмерно уваж «ал за его ум и мужество. Он сообщил мне, что Евн желает меня видеть по очень важному делу. Я не любил Евна и считал его ловким обманщиком, дурачащим наивную толпу невежественных рабов ради самой низкой корысти. Я не раз открыто давал ему понять это. Поэтому мне стало очень любопытно, зачем я мог понадобиться Евну, и я охотно последовал за Ахеем. Благодаря жадности господ ночные отлучки рабов были тогда обычным явлением, и нас выпустили из поместья совершенно беспрепятственно. Скоро мы очутились на заброшенном кладбище в предместье города. Я с удивлением увидал, что здесь собралось несколько человек, в которых без труда узнал рабов, принадлежавших богатым гражданам Энны. Как только я подошёл, Евн направился ко мне, прекратив беседу с человеком, в котором я сразу признал пастуха.

— Хорошо, что ты пришёл, Поллукс, — обратился он ко мне, — это будет полезно для нашего общего дела.

Я ничего не понял, но промолчал.

Подошли ещё люди, которых я не мог узнать в темноте.

— Теперь все пришли! — сказал Ахей, когда на старом кладбище собралось около 20 человек. — Можешь начинать, Евн!

— Братья! — обратился Евн к присутствующим. — Все вы, кроме Поллукса, хорошо знаете, для чего мы здесь. Не случайно я собрал сегодня самых смелых и умных рабов со всего округа Энны. Уже несколько лет, как, напрягая все силы, готовим мы ниспровержение жестокой и несправедливой власти господ и освобождение рабов. Наступает решительный час, которого мы так долго ждали. Обстоятельства складываются сейчас как нельзя более благоприятно. Всё зависит от нашего мужества и решимости…

Евн стал доказывать, что нельзя откладывать восстание. Сейчас в Сицилии, благодаря жадности хозяев, рабы, добывая себе пропитание грабежом на больших дорогах, пользуются относительной свободой, которая позволит им собраться и вооружиться для выступления. Он говорил, что ему удалось добиться поддержки рабов — пастухов, которых хозяева сами вооружают, чтобы они могли охранять стада от диких зверей.

— Самое важное — начать! — говорил он. — Нам сейчас дорог каждый человек! Поэтому я и пригласил сюда Поллукса, который благодаря своей образованности пользуется большим влиянием среди греческих невольников.

Евн говорил очень горячо и убедительно. Однако его речь подействовала далеко не на всех. Начались споры. В это время к нам подошли ещё два человека, закутанные в плащи. Один из них пере — двигался с трудом, другой его всё время поддерживал. Судя по тому, что охрана, выставленная Евном вокруг кладбища, пропустила их беспрепятственно, это были также участники заговора. Более молодой и сильный из пришедших подвёл своего спутника ближе и обнажил его спину. При ярком свете взошедшей луны мы увидели следы жесточайших побоев.

— За что наказали Гермия? — спросил Евн.

— Вы все знаете нашего хозяина Дамофила, — ответил только что пришедший молодой раб. — Нет в Энне человека более богатого, жестокого и жадного… Сегодня утром мы пришли к нему просить, чтобы нам выдали новую одежду, так как старую мы носим уже три года и от неё остались лишь жалкие лохмотья. Дамофил рассвирепел. «Разве путешественники ездят по Сицилии голыми? — вскричал он, — Разве они не представляют готового снабжения всем, кто нуждается в одежде?» После этого он приказал привязать нас к столбам и жестоко бичевать. Мы пришли сюда, потому что невозможно более выносить всё это!

Все были возмущены рассказом раба.

— Нечего раздумывать! — воскликнул Ахей. — Вы все слышали, что рассказал нам Зевксис. Нельзя более откладывать восстание! Сами бессмертные боги за нас!

Едва Ахей произнёс эти слова, изо рта Евна внезапно вылетели искры и пламя. Многие из присутствующих были поражены и пали ниц. Я же знал этот фокус, его часто применяли бродячие сирийские артисты. Они берут в рот пустой высверленный орех, в который кладут уголёк, и, дуя, изрыгают искры и пламя. Но я молчал, так как знал теперь, что Евн применяет эти фокусы не для корыстных целей, а для того, чтобы сплотить и ободрить разноплемённые толпы забитых и запуганных рабов, которых хозяева нарочно держали в темноте и невежестве.

Рассказ Зевксиса, вид спины Гермия и фокус Евна произвели на окружающих огромное впечатление. Решено было выступить, как только подвернётся удобный случай, для того чтобы захватить город врасплох.

Наконец, ранним утром четыреста рабов под руководством Евна ворвались в город. Они были вооружены топорами, серпами, кольями и дубинами. Лишь только повстанцы показались на улицах, рабы, бывшие внутри города — как было условлено ранее — начали избивать своих хозяев и присоединяться к восставшим. Так соединёнными усилиями рабы скоро овладели городом. Особенно нам хотелось захватить Дамофила и его жену Мегаллиду, известных своей жестокостью, но их в Энне не оказалось.

После того как всякое сопротивление было сломлено, Евн через глашатаев приказал восставшим собраться в городском театре, чтобы решить, что делать дальше. Когда все собрались, прибежал запыхавшийся раб и сообщил, что Дамофил и Мегаллида находятся в своём загородном парке. Тотчас туда были посланы люди, которые и доставили их в театр. Евн потребовал, чтобы этих злодеев судили по закону, как перед лицом народного собрания. Так и поступили. Когда слово для защиты было предоставлено Дамофилу, он стал грозить восставшим могуществом Рима, который не потерпит, чтобы в его владениях рабы чинили расправу над свободными. Он грозил жестокими карами и предсказывал всем восставшим страшную смерть. Многие нерешительные и робкие были испуганы его словами. Видя это, Ахей подал знак рабам Дамофила, Гермию и Зевксису, особенно ненавидевшим своего хозяина после недавнего жестокого и несправедливого наказания. В тот же миг Зевксис вонзил свой меч в бок Дамофилу, а Гермий ударил его по шее топором. Жена Дамофила, Мегаллида, была отдана её рабыням — служанкам, которые тут же расправились с ней.

Когда с ними было покончено, с большой речью выступил Евн. Он говорил, что сила римлян заключается в их организованности и дисциплине. Рабам необходимо сплотиться и избрать себе царя. Создав своё царство, рабы могут надеяться на успех в борьбе с Римом. Бурные крики одобрения были наградой за его речь. Все собравшиеся в театре единогласно выбрали Евна царём. При вступлении на царство он получил распространённое в Сирии имя Антиоха. После этого был избран совет, который должен был решать важнейшие дела. В совет выбрали умнейших и храбрейших повстанцев. Во главе его поставили Ахея.

После провозглашения его царём Евн приказал собрать всех свободных оружейных мастеров Энны и, заковав их в кандалы, заставить изготовлять вооружение для войска рабов. Благодаря усилиям и стараниям Евна и Ахея в три дня был организован отряд в шесть тысяч человек, который должен был пройти по всей Сицилии, захватывая поместья рабовладельцев и призывая к восстанию рабов.

…Ранним солнечным утром выступали мы из Энны в далёкий поход. Мы были свободны, в руках у нас было оружие, а впереди сияла надежда освободить тысячи таких же несчастных, какими ещё недавно были мы сами.

Я не буду рассказывать о подробностях нашего похода. Достаточно сказать, что рабы стекались к нам со всех сторон и наше войско росло с каждым днём. Мы овладели многими городами и в том числе важным приморским городом Тавромением и Моргантиной, расположенной в необычайно плодородной местности. На юго — западе Сицилии, узнав о наших успехах, также восстали рабы во главе с конюхом киликийцем Клеоном. Римские и сицилийские богачи надеялись, что Евн и Клеон поссорятся между собой из — за власти, вступят в борьбу и тем самым ослабят силы восставших. Но Клеон оказался умным и благородным человеком. Ради успеха общего дела он подчинился Евну и со своими пятью тысячами воинов овладел всей областью вокруг города Агригента. Мы разбили присланного из Рима Луция Гипсея с его превосходно вооружённым восьмитысячным отрядом. Число рабов, примкнувших к восстанию, дошло до двухсот тысяч. Многие крестьяне сицилийцы действовали с нами заодно. Это было время блестящих успехов…

Размеры восстания испугали римское правительство. Против нас были брошены консульские легионы. Римляне превосходили нас выучкой и вооружением. Консул Тихон взял один из наших опорных пунктов — Моргантину. При штурме погибло восемь тысяч наших товарищей, а захваченных в плен римляне распяли на крестах. Благодаря предательству одного сицилийского богача, оставленного в живых, консул Рупилий овладел Тавромением. После страшных пыток захваченных в плен рабов сбрасывали со скал в пропасть. Наши отряды были плохо вооружены и поэтому терпели поражения. Робкие и боязливые покидали нас.

В конце концов римские войска во главе с консулом Рупилием обложили наш последний оплот — крепость Энну. С каждым днём валы римлян всё теснее охватывали город. Видя безвыходность положения, Клеон, который командовал теперь всем войском рабов, предложил на военном совете сделать попытку прорваться через укрепления римлян и уйти из осаждённого города. Я разделял его мнение, но все так упали духом, что мы лишь с трудом набрали небольшой отряд добровольцев. С ними мы ночью и устроили вылазку. Страшная вещь — ночной бой… Только нескольким счастливцам, по большей части сильно израненным, удалось прорваться. В их числе оказался и я. Остальные частью были перебиты, частью взяты в плен. Клеон погиб смертью героя…

Как мне потом удалось узнать, город Энна скоро был захвачен Рупилием также благодаря предательству. При взятии было перебито двадцать тысяч рабов. Многие сами покончили с собой, чтобы не попасть в руки врагов. Евн был схвачен и некоторое время спустя заключён в темницу, где и погиб. Так закончило своё существование государство рабов.

— А как же ты спасся? — спросил Сирий.

— Я долго скитался в горах, а затем был пойман одним из римских отрядов, которые консул разослал по всей стране, чтобы покончить с уцелевшими участниками восстания. Из — за раны, полученной во время ночной вылазки (тут Поллукс указал на страшный шрам, пересекавший всё его лицо), меня нельзя было узнать. Сначала солдаты хотели разделаться со мной, но начальник убедил их, что теперь, после восстания, когда было истреблено столько людей, рабы стоят дорого и что выгоднее продать меня. Так я попал сначала к купцу, следовавшему за этим отрядом, а затем был продан сюда, на виллу Фокиона.

— А теперь, — помолчав, заметил Поллукс, — когда я всё рассказал, нужно спать. Завтра нас опять ждёт тяжёлая работа.

С этими словами старик завернулся в свой изношенный плащ и скоро в эргастуле было слышно только ровное дыхание спящих. Один Сирий долго ещё лежал с открытыми глазами, размышляя об удивительной судьбе старого раба и о государстве угнетённых.