• Главная
• Контакты
• Нашёл ошибку
• Прислать материал
• Добавить в избранное

Чиано размышляет. – Иден в комитете по невмешательству. – Французское правительство открывает границы. – Общее мнение Гитлера и Сталина об испанской войне. – Италия присоединяется к Антикоминтерновскому пакту.

Правительство Негрина продолжало вести сдержанную политику. Частично она объяснялась иллюзиями республики, что таким образом Франция, если не Англия, станет помогать ей поставками вооружения.

10 октября Чиано ответил Идену и Дельбосу на их предложение встретиться для консультаций относительно Испании: он не будет ничего предпринимать без Германии. Чиано меньше всего хотел умиротворения Испании. В то время он прикидывал, имеет ли смысл послать в Испанию альпийских стрелков и «прорваться в Валенсию». Чиано только что назначил генерала Берти новым командиром шестидесятитысячной группировки итальянских войск, сменив генерала Бастико, «героя Сантандера». Дальнейшие реорганизации были приостановлены волнениями в Ливии и Абиссинии, где итальянским войскам пришлось подавлять мятежи на местах. Когда в конце октября состоялась церемония вручения медалей тем, кто воевал в Испании, и вдовам павших, Чиано «спросил свою совесть», стоило ли проливать кровь. «Да, – успокоил он себя. – Ответ может быть только «да». В Малаге, в Сантандере, на Гваладахаре мы защищали нашу цивилизацию и нашу революцию!»

Реакцией на отказ Чиано вступить в переговоры Франция ответила угрозой открытия границы на пиренейских перевалах, через которые могло поступать оружие для республики.

Однако Иден убедил Дельбоса вернуться в Комитет по невмешательству. 11 октября в Форин Офис Ванситтарт извинился, что не пригласил республиканского посла Ас карате. Отказ Чиано свел на нет уступки республики, которые десятью днями раньше она сделала в Женеве. Тем временем Дельбос продолжал настаивать, что, если в течение недели не будет принято решение об отводе добровольцев, Франция откроет свои границы. 15 октября Иден сообщил Гранди, что новое обращение комитета можно считать «последней попыткой». Позже министр иностранных дел сказал аудитории, собравшейся в Лландудно, что его терпение относительно итальянской интервенции в Испании «подошло к концу».

16 октября подкомитет по невмешательству наконец встретился в очередной раз. Между этим днем и 2 ноября британский план от 14 июля, который гарантировал права воюющих сторон в зависимости от вывода волонтеров из Испании в «пропорциональных количествах», стал основой для обсуждения. После долгих, утомительных и путаных дискуссий, в которых терпеливый Иден играл главную роль, 4 ноября этот план был наконец принят. Двум испанским сторонам было предложено принять участие в его воплощении и согласиться с приездом двух комиссий, чтобы пересчитать иностранцев в соответствующих зонах и обеспечить их вывод. А тем временем, поскольку прошло больше недели после того, как Дельбос поставил свое условие, французская граница открылась и через нее ночами пошло оружие. Иден обронил Дельбосу загадочную реплику: «Не открывайте границу, но переправляйте через нее все, что хотите». Блюм выразился куда определеннее: «Мы добровольно и постоянно закрывали глаза на контрабанду оружия и даже организовывали ее»¹.

5 ноября, через день после того, как комитет одобрил проект о выводе добровольцев, Гитлер, излагая свой план войны против Англии и Франции перед обеспокоенными Нейратом, Бломбергом и Беком, сказал, что в испанской войне «с немецкой точки зрения была бы нежелательна стопроцентная победа Франко. Мы заинтересованы в продолжении войны². Только таким образом, – продолжил он, – можно будет сохранить присутствие итальянцев на Балеарских островах – оно важно со стратегической точки зрения». За несколько месяцев до этого заявления советский генерал, вернувшийся в Испанию, сказал Орлову, что политбюро приняло политику почти такую же, как ту, о которой говорил Гитлер: будет куда лучше, если война в Испании продолжится, связывая Гитлера по рукам и ногам³. Таким образом, полные взаимной враждебности, два ведущих соучастника испанской войны пришли к одному и тому же выводу. 6 ноября Италия присоединилась к Германии и Японии, подписав так называемый Антикоминтерновский пакт. Хотя Чиано хотел сохранить его как «пакт гигантов», все же он планировал привлечь в него и Испанию как звено в «Атлантической оси».

20 ноября Франко в принципе одобрил британский план вывода «добровольцев». Все же он сделал оговорки, касающиеся прав комиссии наблюдателей. Он предложил вывод «существенного количества» в 3000 человек, которое должно устроить обе воюющих стороны. Франко назвал это число, поскольку именно такое количество итальянцев, раненых и больных, независимо от соглашения, возвращалось на родину.

1 декабря республика тоже в принципе приняла этот план, хотя и по другой причине: Асанья и Хираль думали, что согласие с ним уменьшит уровень враждебности, и она уже не возобновится. Негрин и Прието согласились, что план приведет к снижению накала боев, но идея им понравилась главным образом потому, что у них появлялось время перегруппировать свои силы.

¹ 28 октября у Аскарате состоялся странный и интересный разговор с Иденом в палате общин, в ходе которого испанский посол требовал проявления твердости.

«И д е н. То, чего вы требуете, означает превентивную войну с Италией.

А с к а р а т е. Нет, всего лишь четкой и ясной политической линии, которой, если ее проводить с энергией и решительностью, будет достаточно, чтобы сдержать бурный темперамент Муссолини.

И д е н. Определить такую линию непросто.

А с к а р а т е. Если относиться к Испании с уважением, это несложно: дать понять, что Соединенное Королевство не допустит в Испании иностранного вмешательства и того, чтобы фашизм мешал британским стратегическим интересам».

«Иден, – рассказывал Аскарате, – слушал меня с опущенной головой и сказал, что мне проще это потребовать, чем ему убедить своих коллег. Я спросил его, каким образом республика может гарантировать, что Испания не будет представлять коммунистической угрозы. Иден сказал лишь, что нерезонно настаивать на выводе двух коммунистов из правительства».

² Об этом упоминается в известном «Меморандуме Хоссбаха». Как раз в это время немцы в Испании были обеспокоены испанским проектом относительно шахт.

³ Орлов называет своего собеседника «генералом К.» «Я не мог понять, – рассказывает он, – были ли его слова враньем или бредом».

Сражение у Теруэля. – Эмтли в Британском батальоне. – Полковник Рей д'Аркур держится. – Его поражение. – Песни Поля Робсона. – Чиано обеспокоен. – «Фарс невмешательства». – Немцы укоряют. – Франко формирует правительство. – Итальянцы потопили «Эндемион». – Битва на Альфамбре. – Падение Идена. – Взятие Теруэля. – Эль Кампесино окружен. – Тольятти требует смещения Прието.

До конца декабря на фронтах Испании царило затишье. Франко готовил новое наступление на Гвадалахару, а затем на Мадрид¹. Этого так и не случилось, поскольку план генералиссимуса был раскрыт. 15 декабря, за неделю до планировавшегося наступления на Гвадалахару, республика атаковала Теруэль. Предполагалось, что город слабо укреплен, поэтому он и был избран объектом наступления. Его взятие позволило бы спрямить передовую линию между Новой Кастилией и Арагоном и в дальнейшем угрожать взятием дороги на Сарагосу. Кроме того, подобно Бельчите, Уэске и самой Сарагосе, этот город с самого начала войны сдерживал республиканские войска. Прието хотел добиться показательного взятия Теруэля, дабы укрепить свое положение в военном министерстве и продемонстрировать, насколько успешно могут действовать войска без генерального комиссара. Ходили также слухи, что, взяв Теруэль, Прието намеревается с позиции силы повести разговоры о перемирии. Эта победа в дальнейшем могла бы дать правительству Негрина дополнительный престиж, необходимый, чтобы без особых сложностей взять контроль над промышленностью Каталонии.

По политическим причинам в наступление пошли только испанцы без участия интербригад. Армия Востока Эрнандеса Сарабиа взяла на себя основной груз штурма Теруэля. Ей помогала Армия Леванте. Всего в наступлении участвовало до 100 000 человек. Силы Сарабиа состояли из двух армейских корпусов – 13-го под командой Эредиа и 22-го, которым командовал баск Ибаррола. В нее входила и 11-я дивизия Листера, как обычно избранная для первого удара.

Во время первого этапа операции интербригады были отведены на отдых. Англичане устроились в Мондехаре. Фред Коупмен и Уолтер Тапссел, вернувшись из Англии, снова заняли посты командира и комиссара Британского батальона. Вместе с ними прибыли 350 новых волонтеров. В начале декабря батальону нанесли визит лидеры английских лейбористов Клемент Эттли, Эллен Уилкинсон и Филип Ноэль-Бейкер.

Им был устроен грандиозный обед, на котором Эттли пообещал приложить все силы, чтобы покончить с «фарсом невмешательства». Мистер Ноэль-Бейкер припомнил, как Британия послала 10 000 солдат в помощь испанским либералам во время карлистских войн. Затем гости при свете факелов приняли военный парад. Рота Ноль Британского батальона получила название Рота майора Эттли. Тот написал в ответ: «Я заверяю ее (бригаду) в нашем искреннем восхищении ее мужеством и преданностью делу свободы и социальной справедливости. Дома я расскажу товарищам обо всем, что нам довелось увидеть. Пролетарии всех стран, соединяйтесь!»

Теруэль был невзрачной, обнесенной стеной столицей бедной провинции. В нем обитало 20 000 жителей. Каждую зиму тут регистрировались самые низкие в Испании температуры. Город был известен мрачной легендой о «Любовниках Теруэля», которая часто привлекала тех, кто искал меланхолическую тему для небольшого балета. Эта невеселая история как нельзя лучше соответствовала яростной битве под Теруэлем, которая длилась более двух месяцев.

15 декабря 1937 года под завесой снежной пурги без артиллерийской и воздушной подготовки, чтобы не выдать свои намерения, Листер начал наступление. Вместе с Эредиа они решили окружить город. Первым делом надо было захватить хребет к востоку от него, известный как Ла-Муэла-де-Теруэль – «Зуб Теруэля». К семи вечера окружение было завершено. Командир гарнизона полковник Рей д'Аркур начал отводить свои обороняющиеся части в город. 17-го числа он сделал попытку захватить подножие Ла-Муэлы. До 23 декабря Франко так и не мог принять решение, стоит ли откладывать наступление на Гвадалахаре, хотя его немецкие и итальянские советники побуждали продолжить его. Но Франко понимал: если попытка спасти Теруэль окончится неудачей, то в политическом смысле она обойдется очень дорого, особенно по части получения зарубежных кредитов.

К Рождеству после непрерывных боев радио Барселоны объявило о падении Теруэля. На деле же наступающие части лишь проникли в город, а 4000 его защитников (половину их составляли гражданские лица) укрепились в зданиях гражданского губернатора, Банка Испании, семинарии и монастыря Санта Клары. Эти строения сгрудились в южной части города. 20 декабря Чиано отметил: «Из Испании приходят плохие новости. Франко не представляет, как вести войну. Его операции соответствуют уровню командира батальона. Он всегда стремится захватить территорию, а не нанести поражение врагу».

Карта 29. Битва за Теруэль

Контрнаступление Франко с целью освободить Теруэль началось 29 декабря. Рей д'Аркур получил телеграмму: «Верьте Испании, как Испания верит вам». Ему было приказано держать оборону любой ценой. После дня артиллерийской и авиационной подготовки генералы Варела и Аранда повели в наступление армейский корпус Кастилии и Галисии. Как всегда, их прикрывал легион «Кондор», хотя его личный состав уже начал уставать от бесконечных перебросок с фронта на фронт. Штаб-квартира легиона располагалась в составе из двенадцати вагонов. Республиканские войска были оттеснены назад, но они оказали яростное сопротивление, и прорвать их линии не удалось. Интернациональные бригады продолжали оставаться не у дел. Республиканские части состояли из бывших милиционеров, которые превратились в стойкую и дисциплинированную армию. В самом городе Рей д'Аркур продолжал сопротивление. Перед Новым годом, когда погода резко ухудшилась, националисты, предприняв отчаянное усилие, к полудню вышли к Ла-Муэле-де-Теруэль. Теперь город и его окрестности оказались в пределах артиллерийского огня, но видимости практически не было, да и республиканцы стойко оборонялись. Военная техника отказывала из-за морозов. В Теруэле, как бы подтверждая его репутацию города самой плохой погоды, была зарегистрирована температура в 18 градусов ниже нуля. Сражающиеся окоченели, и бои приостановились сами собой. Люди, которые при Брунете проклинали безжалостное солнце Кастилии, сейчас становились жертвами обморожения, многим пришлось ампутировать конечности. Скорее всего, националисты еще больше страдали от холодов, поскольку их слабая текстильная промышленность не могла обеспечить войска теплой одеждой. Отсутствие ее особенно сказывалось на марокканцах, которым оставалось только мечтать об африканском солнце. Пурга длилась четыре дня, оставив по себе полутораметровые сугробы и отрезав обе армии от складов снаряжения и продовольствия. Шестьсот машин застряли в снежных заносах между Теруэлем и Валенсией. Тем временем бои шли в самом городе. Прието настаивал, чтобы гражданским, оказавшимся среди националистов, не причиняли вреда. Это исключало минирование. Но республиканцы все равно кидали гранаты в полуразрушенные подвалы зданий, в которые стягивались дрожащие от холода защитники города. К Новому, 1938 году все защитники монастыря и больницы были перебиты. 3 января пала резиденция гражданского губернатора. У немногих оборонявшихся в ней не осталось воды, не хватало медикаментов и еды. От их обороны остались только груды руин. Они держались до 8 января – погода все еще мешала националистам перейти в решительное наступление. Все же снова начались бомбежки и обстрелы. Густой снежный покров вернул этим местам их первобытную нетронутость. Полковник Рей д'Аркур, поддержанный епископом Теруэльским, наконец сдался. Простой солдат, он был тут же обвинен националистами и в военных ошибках, и в измене. Но в этих обстоятельствах он сопротивлялся гораздо дольше, чем мог выдержать человек. После его капитуляции гражданское население Теруэля было эвакуировано. Теперь осажденными стали республиканцы, окруженные националистами.

В это время в республиканскую армию влились несколько батальонов интербригад, включая Британский. В нем только что побывали мистер Гарри Поллит и профессор Халдейн со своей женой. Рождество вместе с бригадой встречал Поль Робсон. В окружении снегов он пел негритянские спиричуэле. Командование Британским батальоном взял Вильям Александр, сменив заболевшего Коупмена. Комиссаром 15-й бригады стал Хью Слейтер². Смещение Коупмена означало устранение самого сильного противника смертной казни за нарушения в Британском батальоне. Правда, поводов применять ее пока не было. Но теперь, несмотря на соглашение между Форин Офис и республикой, два англичанина были расстреляны за проявленную в бою трусость.

К Новому году Франко получил личное послание от Муссолини. Дуче сообщил, что будет и дальше слать войска в Испанию, но хотелось, чтобы они использовались в соответствии с их высоким боевым духом. Все это время Берти и другие итальянские командиры сознательно вводили свое правительство в заблуждение, сообщая о развитии событий в Испании. Полевой командир, генерал Фруши, телеграфировал новость о взятии Теруэля еще 1 января. А 7-го, за день до капитуляции Рея д'Аркура, Анфузо сообщил о причине, по которой город до сих пор не был взят: «Когда генералы достигли дворца архиепископа (sic!), они потеряли два часа, обедая с ним». На деле же епископ был взят в плен республиканцами, когда генералы националистов еще стояли в двух милях от города. Самоуверенность итальянцев, наверное, соответствовала восторженному желанию Франко объявить о взятии города. 1 января он объявил, что «брошь Теруэля увенчала победы года».

Пока все эти трудности мешали продвижению националистов, республиканцы сглаживали свои разногласия. Два противоборствующих крыла UGT, 3 января, благодаря искусной дипломатии прибывшего из Франции Леона Жуо, объединились. Ларго Кабальеро продолжал брюзжать, а коммунистическая партия готовила против него самое безжалостное наступление. И он и Аракистайн были обвинены в «преступных разрушительных нападках на единство Народного фронта».

Тем не менее Шторер, немецкий посол в Саламанке, отметил крепнущую экономическую и политическую мощь республики и рекомендовал Берлину: «Чтобы обеспечить военную победу Франко, Германия должна слать ему не только снаряжение, но и куда больше технического персонала и офицеров, прошедших подготовку в генеральном штабе». Чиано в первый раз встревожился. Он опасался, что «наступление республики отбросит весь фронт националистов. И что тогда станет с итальянским Экспедиционным корпусом? «Или мы первыми нанесем удар, – размышлял он, – или продуманно выйдем из боя, оставив на наших знаменах память о победах под Малагой и Сантандером». Но к концу месяца Чиано занимали уже новые проблемы. Он был увлечен гитлеровским аншлюсом Австрии и своими планами относительно Албании. «Мы должны, – писал Чиано, – положить конец испанской авантюре».

Что же до переговоров относительно невмешательства, Плимут, отвечая на идею Франко о введении понятия «воюющих сторон» после вывода 3000 «волонтеров», дал понять, что согласится с ним лишь после вывода 75 процентов добровольцев. Но Плимут не был склонен к торопливости. Немецкий представитель Верманн, который большую часть времени действовал как дублер Риббентропа, в конце января оценил работу комитета как «нереальную, потому что все ее участники отлично видят игры другой стороны, но редко высказываются по этому поводу. Политика невмешательства настолько шаткая, настолько искусственная, что все боятся обрушить ее решительным «нет», после чего придется брать ответственность на себя. Так что о любом неприемлемом предложении они могут говорить до конца жизни, вместо того чтобы просто отвергнуть его. Тактически верно было бы продолжать разговоры о правах воюющих сторон, а также о добровольцах, – добавил он, – поскольку дискуссии на эти темы возобновлялись бы вновь и вновь». Он думал, что Великобритания заинтересована в проблеме волонтеров лишь потому, что таким образом сможет вытеснить Италию с Балеарских островов. «Не стоит ожидать, – успокаивал он свое начальство, – что добровольцы будут выведены до мая – а там появятся и другие препоны». Таким подходом объяснялась горечь, с которой английский коммунист Эджел Рикворд сатирически изображал комитет в своей поэме «Жена некоего деятеля невмешательства». В ней имелись следующие строки:

Разрешите, мадам, мне вторгнуться
В приятную тень вашего будуара.
Хотя вторжение решительно,
Я действую как доброволец.
Так что не орите и не устраивайте сцен
И не звоните Джеймсу, чтобы он вмешался.

Немецкий министр иностранных дел Вайцзеккер (теперь он считался главным экспертом по Испании) ответил Верманну столь же реалистически: «Германская политика направлена на то, чтобы предотвратить победу республиканцев (хотя не обязательно обеспечивать победу националистов). Цель участия в комитете – тянуть время, оттягивая сколько возможно тот момент, когда мы сможем принять окончательное решение». Все же в конце января британское правительство, в какой-то мере обеспокоившись из-за новостей о новых поставках оружия из Италии, предложило усилить морское патрулирование, разместив дополнительных наблюдателей в испанских портах. Немецкое адмиралтейство поначалу возражало, поскольку «море – единственный путь, по которому Франко может получать подкрепления». Наконец министерство иностранных дел убедило адмиралтейство снять свои возражения.

В Бургосе немецкие дипломаты продолжали вести спор из-за шахт. Хордана сказал Штореру 25 января, что ему придется поддерживать старые испанские законы относительно сделок, ибо «ментальность испанского народа такова, что он, как правило, призывает членов прежних правительств к ответственности за их деяния… И никто не знает, чем все это может кончиться», – добавил он с мудростью старого монархиста. На следующий день шеф протокола Сангронис сообщил послу: «Я хотел бы сказать вам, что это неправильно – вести дела так, как того хотят немцы. Это психологическая ошибка – ради покупки прав на шахты вызывать беспокойство и в определенном смысле подключать все заинтересованные стороны и всю испанскую администрацию. Возникает противодействие, которого могло бы не быть, купи Германия для начала лишь несколько шахт». Не в первый раз немцы попадали в неудобное положение из-за своей алчности.

17 января начался новый этап операции под Теруэлем. Аранда и Варела решили первым делом захватить высоты вокруг города. Путь наступавшим должна была проложить тяжелая итальянская артиллерия. После часового боя, в ходе которого над полем боя дрались «фиаты» и советские истребители, фронт республиканцев дрогнул. 19-го числа интернациональные бригады под командованием генерала Вальтера в первый раз вступили в бой. Переименованная Рота майора Эттли получила крещение кровью, и тринадцать ее бойцов погибли в первый же день. Сопротивляясь, республиканцы медленно отступали. Высоты Ла-Муэла были потеряны. Тем не менее 25–27 января Эрнандес Сарабиа предпринял контрнаступление по всему фронту к северу от Теруэля.

Ко времени окончания сражения националисты наконец создали постоянный кабинет министров. Франко стал президентом совета, а Хордана занял пост вице-президента и министра иностранных дел. Давила, продолжая командовать Армией Севера, стал министром обороны. Генерал Мартинес Анидо, который после 1917 года был капитан-генералом Барселоны, тиранически управляя ею, а потом входил в кабинет Примо де Риверы, получил пост министра общественного порядка. Остальные члены кабинета не имели отношения к военным. Андресу Амадо, близкому другу Кальво Сотело, достался пост министра финансов. Морской инженер Хуан Антонио Суансес, давний приятель Франко, стал министром торговли и промышленности, карлист граф де Родесно – министром юстиции, а Сайнс Родригес, монархист и интеллектуал, – министром образования. Они представляли старые политические партии, но самым влиятельным членом кабинета был Серрано Суньер, возглавлявший новую фалангу. Ему были вручены прерогативы министра внутренних дел и генерального секретаря фаланги, что наделяло его исчерпывающей властью над этой организацией. Фернандес Куэста, единственный из числа «старых рубашек», в дополнение к его почетному посту генерального секретаря Национального совета стал министром сельского хозяйства. Пост министра труда достался Педро Гонсалесу Буэно, типичному представителю новой фаланги. Последним членом кабинета стал Альфонсо Пенья-и-Боэф, который до этого не играл роли в политике.

В романтическом монастыре Лас-Уэльгас кабинет принес клятву верности Франко и Испании: «Во имя Бога и Его святых апостолов я клянусь выполнять свои обязанности министра Испании, полный преданности главе государства, генералиссимусу наших блистательных армий и его соратникам, которые и составляют националистский режим, служащий чести страны».

Явным исключением среди министров, конечно, был Кейпо де Льяно. Постепенно, хотя и не до конца, Севилья изымалась из-под его безраздельного личного владычества. Он, естественно, гневался, и раздражение находило выход в его неподражаемых ночных радиопередачах, после которых мрачнела вся националистская Испания. Каждый вечер в десять часов³ тысячи испанцев слушали его, обожая генерала и веря каждому его слову. Радио Барселоны постоянно обвиняло Кейпо, что он выступает в пьяном виде. «А почему бы и нет? – однажды рявкнул он в ответ. – Почему бы не отдать должное прекрасному вину и прекрасным женщинам Севильи?» Барселона попрекала его республиканским прошлым. Кейпо де Льяно признал, что когда-то он думал, будто республика сможет разрешить все проблемы Испании. А теперь будущее принадлежит Франко. Но генерал заверял своих слушателей: если он увидит, что Франко действует не в высших интересах Испании (что он считал невозможным), то, преисполненный патриотизма, он выступит и против каудильо. Нетрудно понять, что его взгляды не пользовались популярностью в Саламанке. Больше всего слушателям нравилась привычка генерала после особенно яростных нападок на те или иные пороки «черни» выдать в эфир какое-нибудь личное послание типа: «А теперь, если моя жена и дочь, которые находятся в Париже, слышат нас, я надеюсь, что у них все было хорошо, и заверяю, что тут в Севилье мы думаем о них. Приветствую вас, сеньоры!»

Новое правительство националистов (которое, хотя и не без возражений со стороны кое-кого из министров, перенесло свою штаб-квартиру в Бургос) получило 6 февраля послание не от кого иного, как от Прието. Он предлагал заключить соглашение, запрещающее бомбардировки тыловых городов в обеих сторонах. Националисты ответили, что Барселона будет продолжать подвергаться налетам, пока из города не выведут всю его промышленность. Поводом к предложению Прието была недавняя, особенно безжалостная бомбардировка города. Республиканцы совершили налеты на Севилью и Вальядолид 26 января. Летчики-коммунисты бомбили города, отвергнув указания Прието. Это, в свою очередь, вызвало 28 января ответный рейд националистов на Барселону, в ходе которого погибло 150 человек. Фактически эти налеты были делом рук не испанцев, а итальянцев, базировавшихся на Мальорке, и со своим испанским начальством они не консультировались. Чиано с удовлетворением внес в дневник мелодраматический отчет очевидца этого рейда: «Я никогда еще не читал столь ужасающего своим реализмом документа. Гибнущие огромные здания, прерванное уличное движение, паника на грани безумия, пятьсот раненых. А ведь в налете участвовали всего девять «S-79», да и вообще он длился не более полутора минут»⁴.

К тому времени снова дали о себе знать итальянские подлодки в Средиземном море. 11 января было потоплено голландское судно, 15-го и 19 января совершены две безуспешные торпедные атаки против английских кораблей, 1 февраля после попадания торпеды затонуло английское судно с грузом угля для Картахены. Погибли десять моряков, включая шведского офицера, который был наблюдателем на борту корабля. Иден поставил в известность Гранди, что британский военно-морской флот оставляет за собой право топить в зоне патрулирования все подводные лодки, находящиеся в погруженном состоянии. Это оказало определенный эффект, и известий о нападениях субмарин больше не поступало, но время от времени происходили спорадические воздушные налеты на английские корабли с грузами для республики.

7 февраля националисты начали наступление к северу от Теруэля вдоль реки Альфамбра, где оборона республиканцев была особенно слаба, поскольку основные силы Франко были сосредоточены на юге у самого Теруэля. Сражение длилось два дня. Фронт был тут же прорван тремя ударами. Кавалерия Монастерио ворвалась в разрыв, продемонстрировав самый мощный кавалерийский штурм за все время войны. Аранда и Ягуэ, продолжавший командовать Африканской армией, столь же беспрепятственно продолжили наступление. В тот же день, 7 февраля, до того, как Эрнандес Сарабиа успел подбросить подкрепления, была одержана полная и окончательная победа. Республика потеряла 1000 квадратных километров, 7000 пленными, 15 000 бойцов ранеными и убитым и огромное количество боеприпасов, оружия и санитарных машин. Те же, кого этот решительный и успешный маневр не отрезал от основных сил, под пулеметным огнем с воздуха бросились в беспорядочное бегство.

Не дожидаясь очередного разгрома, лорд Плимут представил в Лондоне свои пересмотренные идеи об отводе добровольцев. Великие державы должны определить их пропорциональный численный состав. «Реальной» может считаться цифра в 15–20 тысяч человек. Гранди и Верман откомментировали ее с неопределенной вежливостью. Более важные переговоры состоялись в Лондоне между Гранди, Иденом и Чемберленом. Быстро выяснилось, что здесь фактически присутствуют три стороны. Иден положил начало переговорам об англо-итальянском соглашении, обговаривающем условия отвода из Испании хоть части добровольцев. Чемберлен посчитал, что такая настойчивость потребует слишком много времени, 18 февраля Гранди отказался обсуждать отдельный вопрос о добровольцах в Испании. Он предложил провести в Риме «общие переговоры». Чемберлен согласился. Иден ответил отказом. И 20-го числа он вместе со своим заместителем лордом Крэнборном подал в отставку – к удовлетворению не только Чиано и Муссолини, но и, как выяснилось, и лорда Перта. Иден не скрывал своего огорчения и смущения, что ему пришлось защищать политику невмешательства, которая на деле стала политикой дискриминации республики⁵. Толпа, собравшаяся у здания на Даунинг-стрит, 10, приветствовала «сильную молодую личность» – уходящего министра иностранных дел (так его назвал Черчилль) и с новым, но неоправданным оптимизмом кричала: «Оружие для Испании!»

Последнее сражение под Теруэлем началось 17 февраля. В этот день Ягуэ, форсировав Альфамбру и двинувшись по ее восточному берегу на юг, отрезал город с севера. 18-го числа он и Аранда начали окружение Теруэля. Как республиканцы в декабре, они взяли его в кольцо на расстоянии нескольких километров от города. К тому времени Британский батальон возглавлял другой офицер, так как Александер получил ранение. Им стал Сэм Уайлд. Как и Фред Коупмен, он служил на HMS. Давний член коммунистической партии, Уайлд воевал в бригаде с декабря 1936-го по май 1937 года и вернулся в нее в декабре того же года.

К 20 февраля пути сообщения с Валенсией и железные дороги республиканцев оказались под угрозой с обеих сторон. В Теруэль проникали отряды националистов. Эрнандес Сарабиа отдал приказ к отступлению. Большинство республиканских частей оказались вне опасности до того, как пути отхода были перерезаны, но они оставили много снаряжения. В плен попало 14 500 человек. Националисты насчитали в Теруэле 10 000 трупов своих врагов, не считая тех, кто пал в бою под Альфамброй.

Среди окруженных в Теруэле оказался Эль Кампесино и его штаб. Все же они постарались пробиться сквозь вражеские линии. Этот бородатый и решительный солдат потом утверждал, что его специально оставили на гибель в Теруэле Листер и Модесто, главные его соперники среди коммунистического воинства. Кроме того, он сообщил, что советский генерал Григорович сознательно посадил Теруэль на голодный паек боеприпасов и позволил ему пасть, чтобы дискредитировать Прието.

Самоуверенность Прието заметно уменьшилась после падения Теруэля, как и его престиж. Но полномасштабная атака коммунистов на Прието развернулась только после окончательного поражения под Теруэлем, когда этот «великий человек республики», как его окрестили французские журналисты, впал в пессимизм. До этого коммунисты скрывали свою неприязнь к Прието. Все началось лишь 24 февраля, когда в газете «Красный фронт» появилась первая статья Эрнандеса, осуждающая «пораженцев». Вскоре после этого коммунисты приняли решение начать свою убийственную кампанию против военного министра.

Похоже, что болгарин Степанов (представитель Коминтерна в Испании) вернулся из Москвы как раз к этому времени. «Советский Союз, – сообщил он, – согласен предоставить Испании новую военную помощь. Но для этого надо устранить Прието». Тем не менее политика отчаянного сопротивления не сдавала своих позиций. Эрнандес доказывал, что в данной ситуации Прието самый подходящий человек, поскольку он смог обеспечить себе поддержку коммунистов, CNT и UGT. Но Тольятти, как это неоднократно бывало, положил конец спорам, объявив, что вся полнота власти должна перейти к Негрину.

¹ Идея наступления в Каталонии в то время ни разу не обсуждалась в штаб-квартире Франко, поскольку предполагалось, что Каталония – центр республиканского сопротивления и никогда не сложит оружия. Эта точка зрения говорила о слабом разведывательном обеспечении у националистов.

² Известный также как Хамфри Слейтер. Во время пребывания в рядах коммунистов он называл себя Хью, ибо считал, что это имя имеет пролетарское звучание.

³ Два вечера Кейпо начинал вещать в половине одиннадцатого. Он объяснил слушателям, что к нему явилась делегация севильских девушек с жалобой, что, начиная свои передачи в десять вечера, он оставляет им всего полчаса, чтобы через окно полюбезничать со своими кавалерами. Поэтому Кейпо и сменил время выхода в эфир, окончательно расстроив расписание радиопрограмм националистской Испании – ради Кейпо все станции автоматически подстраивались к радио Севильи.

⁴ Иден обещал Аскарате убедить Франко вмешаться в практику таких налетов. Поскольку предполагалось, что его демарш будет принят, республика воздержалась от ответных мер. Но позже, когда Иден вышел в отставку, Британия отрицала какую-либо свою инициативу в этом вопросе.

⁵ При разговорах с Иденом Аскарате всегда казалось, что тот относится к политике невмешательства с отвращением.

Ситуация в марте 1938 года. – Нападки на Прието. – Потопление «Балеар». – Наступление в Арагоне и бегство республиканцев. – Трудовой кодекс националистов.

Прошло девятнадцать месяцев с того дня, когда в июле 1936 года генералы подняли мятеж. Невилл Чемберлен, освободившись от утомительного подхода Идена к проблеме в Форин Офис, был готов договариваться с Муссолини. Гитлер сказал Шушнигу, канцлеру Австрии, что, если тот не удовлетворит германские требования, Австрия может стать «второй Испанией». Вопрос о выводе волонтеров, который стал основной причиной ссоры Идена с Чемберленом, ныне обрел чисто академический характер – на что Франко и надеялся. В середине «Второго года Триумфа»¹ генералиссимус если и мог расстаться с итальянской пехотой, как сказал граф Магас, его посол в Берлине, то хотел, чтобы легион «Кондор» и итальянские «специалисты» (скорее всего, пилоты бомбардировщиков на Мальорке) были при нем до конца войны. Муссолини же, напротив, предпочитал, чтобы в боевых действиях участвовала его обожаемая пехота, и, обидевшись, он приказал авиации на Мальорке прекратить боевые вылеты². Поэтому в начале марта 1938 года после постоянных воздушных налетов наступило относительное спокойствие. Барселона неподдельно радовалась. К тому времени Бруно Муссолини, сына дуче, совершившего двадцать восемь боевых вылетов, вывели из состава военно-воздушных сил, расквартированных в Испании. Он был добровольцем, но Франко предложил забрать его, поскольку республиканские летчики специально охотились за ним.

В самой Барселоне коммунисты начали свою кампанию против Прието. 27 февраля Пассионария публично раскритиковала его военную стратегию. Эрнандес раз за разом нападал на него в «Мундо обрера», прикрываясь псевдонимом Хуан Вентура. Отделение коммунистической партии в Картахене открыто назвало Прието «врагом народа», возложив на него ответственность за взрыв прошлым июнем, который уничтожил испанский линкор. Прието пожаловался Негрину. На встрече руководящего состава социалистов в его доме Негрин попытался устранить разногласия. Слова министра внутренних дел, давнего протеже Прието Сугасагойтиа, были полны драматизма. «Дон Хуан, – сказал он, – давайте не будем притворяться! На фронте наших товарищей убивают, потому что они отказываются подчиняться командам коммунистической партии! А что же до дона Индалесио, то вы только посмотрите на статьи во «Френте Рохо» и «Ла-Вангуардия», где в роли Хуана Вентуры выступает министр образования!»³ «Ла-Вангуардия», газета республиканской партии, которая всегда безоговорочно поддерживала Негрина, в этот день действительно назвала Прието «закоренелым пессимистом». Негрин ответил, что он справится и без коммунистов и без Прието. Через несколько дней «Френте Рохо» опубликовала еще одну статью Эрнандеса, на этот раз предлагающую смещение Прието. На заседании кабинета министров Сугасагойтиа возмутился: статья была опубликована после того, как ее снял цензор. Эрнандес ответил, что чиновник не может снимать статьи министров. Негрину удалось успокоить обоих оппонентов. Ссора прекратилась. В это время Прието через Анхеля Басу в Сен-Жан-де-Люс предпринимал новые попытки добиться мира, что и было его давней целью.

6 марта республика радостно встретила сообщение о морской победе. Эскадра националистов, возглавляемая крейсерами «Балеары», «Канары» и «Адмирал Сервера», в полночь 5 марта проходила мимо Картахены. Их не сопровождали ни немецкие, ни итальянские эсминцы. Республиканские крейсеры вышли им на перехват. Эсминцы, выпустив все торпеды, немедленно покинули поле боя. Крейсер «Балеары» был поражен в середину корпуса и взорвался. Остальные корабли националистов не стали подбирать терпящих кораблекрушение. Поэтому находившиеся неподалеку английские военные корабли, патрули Комитета невмешательства, подняли на борт 400 человек из тысячного экипажа и доставили их на «Канары». К месту боя прибыла республиканская авиация и начала бомбежку. Был убит английский моряк, спасавший тонущих. Адмирал националистов пошел на дно вместе со своим кораблем.

Франко тем временем готовил новое наступление в Арагоне. Армией, которая должна была начать его, командовал Давила, заместителем его был Вигон. Сольчага, Москардо, Ягуэ и Аранда вместе с итальянским генералом Берти имели под своим началом армейские корпуса. В резерве оставались дивизии Гарсиа Эскамеса и Гарсиа Валиньо. Варела, возглавлявший так называемую Армию Кастилии, стоял со своим соединением в боевой готовности на фланге генерального наступления – у Теруэля. Легион «Кондор» тоже был готов вступить в бой, хотя в то время у его летчиков, постоянно вылетавших на задания, уже начинала чувствоваться усталость. Среди них даже стало популярным высказывание: «Мы деремся не на той стороне». Произносилось оно с юмором, но в нем чувствовалось подлинное уважение к военному мастерству противников⁴. Что же до немецких танков, то Франко хотел пустить их россыпью в рядах пехоты. «Типичный способ действий генералов старой школы», – презрительно прокомментировал фон Тома. «Драться должен я… – сказал он. – И все танки соберу в кулак»⁵.

Карта 30. Кампания в Арагоне и Леванте

Наступление, которому, как обычно, предшествовала мощная артиллерийская и воздушная подготовка, началось 9 марта. Лучшие войска республики были измотаны боями под Теруэлем. Не хватало снаряжения: наблюдались случаи, когда у половины бойцов не было при себе даже винтовок. В первый же день Арагонский фронт был прорван в нескольких местах. Ягуэ продвигался по правому берегу Эбро, все сметая перед собой. 10 марта наваррцы Сольчаги взяли Бельчите. 15-я интербригада покинула последней обреченный город⁶. Итальянцы генерала Берти встретили было упорное сопротивление у Рудильи, но, поставив на острие атаки «Черные стрелы», прорвали линию обороны. «На полной скорости вперед!» – торжествовал Чиано в Риме. Аранда встретил более жесткое сопротивление, прежде чем, сломив его, 13 марта взял Монтальбан. Оборону удалось организовать с большим трудом. Центром ее Рохо определил Каспе и стянул сюда все интербригады. Но едва он отдал это распоряжение, как пришло сообщение, что итальянцы подходят к соседнему городку Алканьису. Даже когда исход боя клонился в сторону республиканской части, ей приходилось откатываться назад, потому что соседняя часть терпела поражение. Разгром был полным.

В день начала этого наступления в националистской Испании был опубликован фалангистский Трудовой кодекс. Он стал кульминацией политических воззрений Серрано Суньера. Многие из его предложений заслуживали серьезного внимания. Были отрегулированы часы и условия работы, гарантировалась минимальная заработная плата в сочетании с увеличившимся размером социального страхования, выплаты на содержание семьи и оплаченный отпуск. Зарплате рабочих предстояло возрасти, а каждой крестьянской семье разрешалось иметь участок земли для удовлетворения ее насущных нужд. Фермеров-арендаторов нельзя было без суда согнать с их земли. Правда, пока все это оставалось главным образом на бумаге и в мечтах. Единственным практическим разделом кодекса был тот, в котором провозглашалось уважительное отношение к частной собственности и угроза, что действия, мешающие выпуску продукции, будут считаться актом государственной измены. Экономическую жизнь страны предстояло контролировать организации «вертикальных» синдикатов, чиновниками в которых были только фалангисты.

Вслед за кодексом последовал Закон о прессе. Он вышел в свет в апреле, и с его помощью государство получило возможность держать в руках всю структуру прессы националистской Испании. Заниматься этим ремеслом позволялось лишь зарегистрированным журналистам, и выходить в свет разрешалось только зарегистрированным газетам и другим периодическим изданиям. Вне всяких сомнений, и без того уже услужливые газетчики националистской Испании приняли этот закон без всяких возражений, ибо в нем содержалось положение о шкале обязательных минимальных выплат для журналистов разного уровня.

¹ В националистской Испании стало привычным датировать декреты и даже личные письма следующим образом: «год I», «год II после Восстания 18 июля 1936 года».

² Чиано тоже был раздражен. «Франко должен использовать свои успехи, – записал он в дневнике. – Фортуна – это не поезд, который приходит каждый день в одно и то же время. Она проститутка, которая предлагает себя всем и каждому, а потом перепархивает к другому».

³ Имеются свидетельства таких убийств, совершенных коммунистами на фронте. По этому поводу 25 марта CNT и FAI обратились с жалобой к Прието.

⁴ К этому времени в легион «Кондор» входили две группы «Мессершмиттов-109» по четыре эскадрильи, две группы «Хейнкелей-51» по две эскадрильи, три эскадрильи самолетов-разведчиков «хейнкелей» и «Дорнье-175», четыре группы бомбардировщиков по три эскадрильи «Хейнкелей-III» и «Юнкерсов-52».

⁵ Танковый корпус под командой фон Тома теперь состоял из четырех батальонов, в каждом из которых было три роты по 15 танков. Их сопровождали 30 противотанковых батарей, по шесть 37-миллиметровых орудий в каждой.

⁶ Близорукий, в очках и уже считавшийся ветераном американец майор Мерримэн и бригадный комиссар Доран были убиты при отступлении. Место Мерримэна занял англичанин Малкольм Данбар. Дорана заменил Джонни Гейтс, лидер сталелитейщиков, которому в то время было всего двадцать четыре года. Высокий и грузный художник из Бруклина Милтон Вулф возглавил Батальон Линкольна. Комиссар Британского батальона Уолли Тапселл был тоже убит под Бельчите. Говорили, что он получил пулю в спину. Тапселл был известен как неукротимый критик военной политики коммунистов в Испании. У него было много и других врагов, поскольку именно он в 1934 году произвел переворот в руководстве Коммунистической партии Великобритании и поставил во главе ее Гарри Поллита. Но сейчас, по прошествии времени, установить истину о его смерти очень нелегко.

Негрин в Париже. – Блюм формирует свое новое правительство. – Открытие границ. – Мощный налет на Барселону. – Муссолини удовлетворен. – Крах в Арагоне продолжается. – Ягуэ вторгается в Каталонию. – Убийства SIM. – Негрин и Прието. – Мятеж в Барселоне. – Падение Прието. – Негрин составляет новое правительство. – Националисты выходят к Средиземному морю. – Англо-итальянский пакт.

Бедственное положение Арагонского фронта вынудило Негрина спешно лететь в Париж и просить заново открыть французскую границу. Она снова была закрыта в январе, когда социалисты отказали в поддержке радикалу Шотану. Лидер республики оказался в Париже в самый подходящий момент. Его привело туда еще и письмо от Блюма. Внезапные изменения хода испанской войны произошли в тот момент, когда вся Европа негодовала по поводу захвата Гитлером Австрии. 13 марта министров Шотана сменило социалистическое правительство. Блюм сформировал свое второе правительство Народного фронта, в котором умеренный Поль-Бонкур стал министром иностранных дел. Многие в Париже считали неизбежной войну с Германией. Даже, как правило, осторожный Массильи, политический директор на Кэ-д'Орсэ, позволил себе назвать политику невмешательства фарсом. Месье Комер, шеф отдела информации Кэ-д'Орсэ, во всеуслышание заявил: «За Австрию мы отомстим в Испании». 15 марта на встрече французского Национального комитета обороны Блюм предложил выдвинуть Франко ультиматум: «Если в течение 24 часов вы не откажетесь от поддержки иностранных сил, Франция… оставляет за собой право предпринять все меры вмешательства, которые она сочтет нужными». Тем не менее генерал Гамелен указал, что у генерального штаба нет отдельного мобилизационного плана для юго-запада Франции. Даладье сказал, что после вторжения в Испанию, вне всяких сомнений, начнется мировая война. Леже, генеральный секретарь МИД, заметил, что интервенция станет поражением для Германии и Италии, поскольку Англия не поддержит французскую политику.

17 марта французский кабинет министров согласился удовлетворить просьбу Негрина об открытии границы¹. Блюм испытывал нескрываемую симпатию к Негрину, поскольку теперь оружие, приобретенное у России, у отдельных авантюристов, у Коминтерна и даже у самой Франции, хлынет через пиренейскую границу в Испанию. Но от других намерений пришлось отказаться. Идея двинуть французский моторизованный корпус на помощь Каталонии была отвергнута руководством генерального штаба, когда там осознали, что такой шаг должен будет, скорее всего, повлечь за собой всеобщую мобилизацию. Риббентроп был прав, когда 21 марта заявил Маджистрати, итальянскому поверенному в делах в Берлине, что Франция не будет вмешиваться в испанские дела без английской поддержки. И столь же уверенно добавил, что сомневается в склонности Чемберлена «заниматься авантюрами в политике».

16 марта итальянцы снова обрушили бомбовый груз на Барселону. Шторер, немецкий посол в Саламанке, сообщил, что эффект был «ужасающий». Пострадали все районы города. Не было никаких доказательств, что целью налета стали военные объекты. Первая волна самолетов появилась над городом примерно в десять вечера. Шесть «гидро-хейнкелей» летели на высоте 400 метров со скоростью 80 миль в час. Налеты длились с трехчасовыми интервалами до трех дня 18 марта. Всего самолеты бомбили город семнадцать раз. Погибло 1300 человек, и 2000 было ранено. Чиано сообщил, что приказы о налете отдавал лично Муссолини и «Франко о них ничего не знал». По словам Шторера, Франко пришел в ярость. И 19 марта он в самом деле попросил о прекращении налетов, опасаясь «осложнений за границей». Это не помешало Чиано сообщить американским представителям в Риме, что Италия не контролирует действия своей авиации в Испании. Муссолини, как и его бывший генерал Дуэ, считавший, что войну можно выиграть при помощи одной только авиации, наводящей страх, заявил: пусть итальянцы «ужасают мир своей агрессивностью, вместо того чтобы очаровывать его гитарами». Хотя на первых порах население Барселоны было перепугано и многие уходили ночевать на окрестные холмы, противник, как и в Мадриде, не получил никакого военного преимущества. Многие раненые, когда их уносили на носилках, призывали собравшихся к сопротивлению, вскидывая сжатые кулаки.

За границей взметнулась волна возмущения. В Лондоне прошли митинги протеста². Самым красноречивым выражением их стала, скорее всего, поэма Джорджа Баркера «Элегия об Испании». Корделл Холл отбросил свою обычную сдержанность и «от имени народа Соединенных Штатов» выразил свое возмущение. Но вплоть до конца войны города республики время от времени продолжали подвергаться таким налетам. Хотя преимущества, которые они приносили националистам, не стоили связанных с ними сложностей. Так, например, бензохранилище в Барселоне бомбили 37 раз, прежде чем поразили его. Не смогли националисты серьезно помешать погрузке и разгрузке республиканских судов в портах Средиземного моря.

А тем временем наступление в Арагоне продолжалось. 16 марта три дивизии националистов под командованием Баррона, Муньоса Грандеса и Баутисты Санчеса окружили Каспе. Но юге Аранда наконец прорвал передовую линию республиканцев и взял Монтальбан. 17 марта Каспе пал после двух дней жестоких боев, в которых интербригады, включая и 15-ю, показали образцы мужества. Командир Британского батальона Сэм Уайлд и другие едва избежали пленения. За восемь дней наступления армия националистов продвинулась на сто километров к востоку. Выйдя к естественному препятствию к виде широких рек Эбро и Гвадалупе, наступающие части позволили себе передышку, чтобы перегруппировать силы.

22 марта 1938 года националисты снова начали наступление. На этот раз их удар был направлен против передовой линии между Сарагосой и Уэской, которую так долго удерживала армия Каталонии. Все ее оборонительные сооружения были потеряны в течение одного дня. Утром генералы Сольчага и Москардо предприняли пять атак на протяжении 150 километров фронта, протянувшегося от Уэски до Сарагосы. Наконец Уэска была взята. Пали Тардьенте и Алькубьере. Ягуэ форсировал Эбро и взял Пинью, деревню, в которой давным-давно Дуррути встретил ледяной прием молчаливой враждебности местных жителей. Все эти революционные деревни Арагона, в которых в августе 1936 года бушевали политические страсти, оказались в руках националистов. Преследуемые пулеметным огнем с воздуха, те их обитатели, которым это было под силу, хлынули на восток, запрудив дороги потоком скота, повозок и тележек с самыми необходимыми вещами. 25 марта Ягуэ взял Фрагу, войдя в пределы золотых земель Каталонии. У Лериды, соседнего города, дивизия Эль Кампесино отважно и умело оборонялась в течение недели. Севернее Москардо взял Барбастро. Еще севернее Сольчага был готов выйти к подножию Пиренеев. Когда его колонны прокладывали себе путь по долинам, они представляли собой заманчивую цель для артиллерии и авиации республиканцев. Тем временем южнее, готовясь к наступлению на побережье Средиземного моря, Аранда, Гарсиа Эскамес, Берти и Гарсиа Валиньо преодолевали плоскогорье, известное на юге Арагона как Маэстрасго. Сплошная линия фронта практически отсутствовала. На ее месте образовались отдельные очаги отчаянного, но изолированного сопротивления тех или иных республиканских частей. В целом кампанию можно было считать проигранной, но пока было неясно, чем завершится разгром. Артиллерия националистов убедительно доказала свое преимущество на поле боя, но основным фактором столь стремительной победы стало преимущество в воздухе. Равнины Арагона представляли собой естественные посадочные площадки. Самолеты могли исполнять роль кавалерии, отбрасывая республиканские части с их позиций. В ходе этих боев немцы извлекли ценные уроки относительно поддержки истребителями своей пехоты – как и русские. Это же наконец усвоили и опытнейшие пилоты военно-воздушных сил националистской Испании³.

Во время этого военного кризиса SIM в Барселоне продолжал заниматься своими делами. Официально военная разведка должна была ловить шпионов, но теперь она с той же страстью выявляла «пораженцев». Сюда входили также спекулянты, грабители и те, кто прятал запасы продуктов. Трибуналы на скорую руку выносили приговоры по этим «преступлениям». SIM взял на себя обязанность с мстительной торопливостью приводить приговоры в исполнение. Были расстреляны сорок человек, прежде чем вмешательство правительства положило этому конец. Специальные тюрьмы SIM в Барселоне, особенно в монастыре Сан Хуана, стали местами изощренных пыток, которые могло придумать только больное воображение Эдгара Аллана По. Пребывание в круглых темных комнатах с единственной лампочкой наверху вызывало головокружение. Некоторые камеры были такими маленькими, что в них нельзя было даже сидеть.

Негрин наконец вернулся после своей миссии в Париже, которая увенчалась частичным успехом. Он застал Барселону полную уныния. Основным источником пораженческих настроений был конечно же дон Индалесио Прието. Развалившись в кресле в своем кабинете министерства национальной обороны, он безапелляционно заявлял журналистам и своим прихлебателям: «Мы проиграли!» Своими настроениями Прието заражал всех и вся, включая и министра иностранных дел Хираля, который легко поддавался чужому влиянию. Хираль поделился своим настроением даже с французским послом Лабонне, недавно прибывшим в Барселону. Как раз перед возвращением Негрина представители французского правительства в Барселоне проинформировали его, что все военные материалы, предназначенные для отправки в Барселону, могут легко попасть в руки Франко, а то и Гитлера или Муссолини. Негрину понадобилось все его красноречие, дабы убедить Лабонне, что он лично разрешит эту проблему. Но тем временем встал и другой вопрос. Что же делать с Прието? Во дворце Педральбес в Барселоне под председательством Асаньи собрался кабинет министров. До начала заседания Негрин позвонил Прието и основному его стороннику Сугасагойтиа и попросил поддержать его, если на заседании кабинета кто-то упомянет о переговорах. Оба согласились, считая, что премьер-министр сам хочет предложить идею переговоров. Последние недели Прието только и мечтал о них. Он предложил заблокировать зарубежные счета республики, чтобы с их помощью поддержать тех, кому после мирных переговоров придется отправиться в изгнание. Негрин ответил, что «обо всем этом позаботятся». На предварительной встрече перед началом заседания Негрин оборонил, что до него дошли слухи, будто кто-то из министров выступает за мир. Все промолчали. Хираль, министр иностранных дел, сказал, что Лабонне, новый французский посол, предложил членам правительства укрытие в посольстве на случай окончательного краха. Республиканский флот, добавил Лабонне, может перейти в Бизерту или Тулон. Последнее предложение всех разозлило. Кабинет решил, что французы в очередной раз заботятся только о себе и хотят вывести из Средиземного моря флот, который, попади он в руки националистов, будет представлять потенциальную опасность для Франции. Затем министры направились в кабинет Асаньи. Сюда доносились гневные голоса огромной толпы, собравшейся у дворца. Демонстрация протестовала против мирных переговоров и требовала отставки Прието. Хотя организовали ее коммунисты, в ней приняли участие и анархисты. Толпа несла лозунги «Долой министров-предателей!», «Долой министра национальной обороны!». Ворота дворца Педральбес поддались, и толпа барселонцев, возглавляемая коммунистами, хлынула во двор, собравшись под высокими французскими окнами кабинета Асаньи. Прието, основной объект народного гнева, слышал голос Пассионарии, своего главного врага, которая горячо подбадривала возбужденных сторонников. Негрин наконец уговорил толпу убраться, заверив ее, что война будет продолжена. Позже Прието обвинил премьер-министра в организации этой демонстрации. Правада, свидетельств тому не имелась. Но даже в этом случае трудно было себе представить, что Прието мог бы возглавить какие-то переговоры. И сейчас, и позже националисты требовали лишь одного – безоговорочной капитуляции. Она включала свободу уничтожения «абсолютных врагов». Этими словами Серрано Суньер охарактеризовал даже тень левой оппозиции, от либералов до анархистов.

28 марта состоялось важное заседание Военного совета. Мрачность Прието оказывала влияние на всех присутствующих. Негрину пришлось вмешаться и заверить генералов, что они пользуются его полным доверием. 29 марта, когда Эль Кампесино продолжал отважно отстаивать Лериду, а 15-я интербригада столь же мужественно дралась под Гандесой, республиканский кабинет министров встретился в Барселоне. Прието (по словам Негрина) «со своим убедительным красноречием, с привычным для него пафосом, совершенно деморализовал кабинет, в ложном свете представив результаты совещания Военного совета». В ночь с 29-го на 30-е Негрин был полон «трудных и мучительных размышлений». В результате он решил убрать Прието из министерства обороны, сохранив тем не менее за ним место в правительстве.

3 апреля Лерида и Гандеса пали под натиском националистов.

140 англичан и американцев, членов 15-й интербригады, попали под Гандесой в план. Однако бригада несколько дней успешно противостояла Ягуэ, что позволило ей перегруппироваться и без потерь эвакуировать технику. Два дня спустя Индалесио Прието лишился своего поста.

Нередко утверждалось, что в то время Негрин стал жертвой шантажа коммунистов. Их обвиняли в том, что они пугали премьер-министра. Если Прието не будет смещен, говорили они, Советский Союз прекратит оказывать помощь. Но с 17 марта в Испанию продолжали поступать из России самолеты и артиллерия средних калибров. Транспортные самолеты приземлялись в Бордо, и оттуда уже грузы через Пиренеи доставлялись в Барселону. Откровенно говоря, Негрин и сам, без подталкивания коммунистов, решил сместить Прието из-за его пораженческих настроений. Он хотел сделать его министром без портфеля или министром общественных работ. Но Прието оказался от этих постов и покинул правительство. Стоял вопрос, может или нет дон Индалесио занять важное положение в кабинете, ибо он тоже не надеялся на победу и все время искал возможности для переговоров. Но к тому времени Индалесио уже должен был понимать, что единственным способом заключить мир с националистами была капитуляция.

Позже Прието объяснял свой уход из министерства обороны тем, что устал бороться с попытками коммунистов взять армию под свой контроль. Он описывал свои стычки с коммунистами как споры из-за вопросов стратегии и тактики. Прието рассказал, как две судоходные компании «Франс навигасьон» и «Мид Атлантик», созданные для закупок оружия за границей, коммунисты позднее использовали в целях получения личной коммерческой прибыли. Тем не менее он не считал, что с точки зрения ведения войны социальная и военная политика соответствовала пожеланиям коммунистов. Прието не мог объяснить, какую иную политику он мог бы вести, кроме дружбы с Россией, которая оставалась единственным надежным источником военного снабжения, если не считать разрушенной промышленности Каталонии. Не мог он и предложить ничего другого, кроме как продолжать войну, когда националисты предлагали только безоговорочную капитуляцию. Все его планы мирных переговоров с Франко потерпели поражение. Истина заключалась в том, что Прието был полностью измотан войной и своими спорами с коммунистами.

В то время и в среде коммунистов разразился кризис. Советское правительство хотело, чтобы они вышли из состава правительства Негрина. Немедленно было собрано партийное собрание, которое проходило в привычной атмосфере взаимной ревности и сигаретного дыма. «Неужели Москва хочет, чтобы республика потерпела поражение?» – вопросил Эрнандес. Болгарин Степанов ответил: это решение необходимо для того, дабы убедить общественное мнение Англии и Франции, что коммунисты не заинтересованы в захвате власти в Испании. И если разразится война в Европе, Советскому Союзу будет легче установить союз в Англией и Францией⁴. Тем не менее приказы Москвы частично были приняты к исполнению. Урибе остался министром сельского хозяйства, а Эрнандес, оставив министерство образования, стал генеральным комиссаром армий Центра и Юга, получив на этом посту гораздо большую власть. Эти довольно незначительные, поверхностные изменения в составе кабинета были более чем компенсированы возвращением в министерство иностранных дел горячего апологета Советского Союза Альвареса дель Вайо⁵. Другими социалистами в кабинете, кроме Негрина, были Гонсалес Пенья, который стал министром юстиции, и Паулино Гомес Сайнс – теперь министр внутренних дел. Баск Ирухо получил пост министра без портфеля, а каталонец Айгуаде остался министром труда. Для укрепления правительства в него был включен Сегундо Бланко из CNT, занявший пост министра образования и здравоохранения. Анархисты согласились таким образом поддержать Негрина (как они поддержали Ларго Кабальеро в далекие героические дни ноября 1936 года), поскольку кризис достиг едва ли не апогея. Остальные четыре поста достались республиканцам – Хиралю (министр без портфеля), Хинеру де лос Риосу (министр транспорта), Велао Оньяте (министр общественных работ) и Мендесу Acne, близкому другу Негрина, который стал министром финансов. Бывший министр внутренних дел Сугасагойтиа, ко всеобщему удивлению, стал генеральным секретарем министерства обороны.

В день краха Прието войска генералы Аранды впервые увидели перед собой Средиземное море. Через несколько дней и итальянцы практически вышли к морю у устья Эбро. Их остановило у Тортосы упрямое сопротивление частей Листера. Полковник Гамбара, командовавший войсками на поле боя, сообщил о раздорах с испанцами. Чиано сразу же согласился, что его соотечественники отнюдь не всегда правы. «Итальянские офицеры часто демонстрируют упрямство и провинциальную нетерпимость, объяснимые только их общей невежественностью», – заметил он. К северу, в Каталонии, наступление националистов продолжалось. К 8 апреля пали Балагер, Тремп и Камараса. Барселона были отрезана от источников электричества, которое вырабатывали пиренейские водопады. Пришлось запускать старый паровой генератор.

К 15 апреля стало ясно, что конец войны близок. В этот день Страстной Пятницы генерал Алонсо Вега во главе Наваррской дивизии взял Винарос, рыбацкий городок, известный добычей рыбы, и водрузил крест на берегу Средиземного моря. Его солдаты, полные восторга, подставляли себя морским волнам. Республика, несмотря на отчаянное сопротивление и вдоволь вооружения, оказалась разрезанной на две части. Правительство осталось в Барселоне, а Мьяха, которому был придан главным комиссаром Эрнандес, стал верховным главнокомандующим в Центральной и Юго-Западной Испании, которая еще оставалась в руках Испании. Пропаганда непрерывно представляла его как «испанского генерала Жоффра».

На следующий день, 16 апреля, Чемберлен добился заключения англо-итальянского пакта о Средиземноморье. Италия обязалась по окончании войны вывести свои войска из Испании. И только тогда пакт вступал в силу. Обе страны согласились гарантировать статус-кво в районе Средиземного моря. Перт, отметил Чиано, был тронут. «Вы знаете, – сказал он, – как я хотел этого добиться». – «Это правда, – добавил Чиано. – Перт проявляет дружелюбие – имеются десятки доказательств того, что он в наших руках». Аскарате послал протест Форин Офис, выразив недовольство, что в результате публичного обмена письмами между Англией и Италией было беспрекословно принято условие: итальянские войска останутся в Испании до конца Гражданской войны. В то же время Британия номинально поддерживала Пакт о невмешательстве и план вывода добровольцев⁶. Газета «Правда» осудила англо-итальянский пакт как благословение Муссолини и его «войны против испанского народа». Черчилль повторил то же самое в письме к Идену. «Это полный триумф Муссолини, – заявил он, – который получил наше сердечное согласие на укрепление своих позиций в Средиземноморье, направленных против нас, на военные действия в Абиссинии, на насилие в Испании». За лето 1938 года английские консерваторы во главе с Черчиллем, оппоненты Чемберлена, прониклись симпатиями к республике⁷.

Но сейчас, так же как и в прошлом, не было никаких признаков, что Италия собирается соблюдать условия пакта о невмешательстве. Никакого воздействия не произвело и красноречивое обращение Альвареса дель Вайо к Англии и Франции, когда он снова стал министром иностранных дел, – положить конец политике невмешательства. 11 апреля в Испанию прибыли еще триста итальянских офицеров. Со своей стороны, Германия решила, что близкая победа националистов может положить конец всем стараниями по выводу волонтеров. Тем не менее немецкое министерство иностранных дел проинструктировало свое посольство в Лондоне соглашаться с любой формулой вывода добровольцев. Гитлер теперь уже хотел вывести из Испании и свои войска. «Австрийские военно-воздушные силы нуждаются в модернизации, – заявил он, – и наши солдаты больше не могут учить других». Франко предложил отпустить легион «Кондор», но с тем условием, что самолеты, зенитки и другое снаряжение останутся в распоряжении испанских летчиков, обученных немцами. Тем временем генералиссимус уже начал готовиться к победе – как он это понимал. 5 апреля он отменил Конституцию Каталонии. Использование каталанского языка было официально запрещено. Эти меры, так же как и налеты на Барселону, вызвали гнев, но не страх.

¹ Возможно, частично это объясняется появлением известий, что против Франко в Тетуане был поднят военный мятеж. Новость была сфабрикована отделом пропаганды Коминтерна. Ее подробности разрабатывал Отто Кац, а распространял Клод Кокберн. Фальсификация ставила своей целью создать впечатление, что Франко еще может потерпеть поражение и посему со стороны Франции имеет смысл открыть границы.

² Открытое письмо с выражением своего возмущения было подписано группой достаточно известных англичан, среди которых были церковные деятели, предприниматели, юристы и так далее. В то время массовые убийства гражданских лиц еще могли шокировать общественное мнение. Под одним из таких писем поставил свою подпись Герберт Уэллс. Представитель националистов в Англии герцог Альба, написав ему, выразил искреннее удивление, что у столь великого писателя может быть что-то общее с «чернью».

³ Испанские летчики привыкли считать воздушный бой чем-то вроде схватки с быком. И, рассказывая об отдельных его эпизодах, они восклицали, как на арене: «Альторо!»

⁴ 18 марта советское правительство предложило заключить «всеобщее соглашение» вне рамок Лиги Наций, направленное против Гитлера. Эта идея была решительно отвергнута Чемберленом.

⁵ В дальнейшем и другие ключевые посты были заняты коммунистами: Нуньесом Масой (заместитель министра авиации), Кордоном (заместитель военного министра), Идальго де Сиснеросом (глава военно-воздушных сил), Прадосом (начальник штаба флота), Куэвасом (генеральный директор службы безопасности), Марсьялем Фернандесом (генеральный директор службы карабинеров).

⁶ Посол республики добавил, что британская политика вызывает «стыд и возмущение», из-за чего республика свела свои отношения с Соединенным Королевством до минимума.

⁷ Черчилль в ходе дружеского разговора с послом республики Аскарате после обеда в советском посольстве выразил симпатии к республике. Черчилль изменил свое отношение к ней в основном благодаря своему зятю мистеру Дункану Сэндису, который посетил Барселону весной 1938 года.

Война в Пиренеях. – Падение Тортосы. – Кампания Маэстрасго. – Недовольство среди националистов. – Речь Ягуэ 19 апреля. – Республика разрезана надвое. – Сотрудничество с Францией. – Тринадцать пунктов Негрина. – Альварес дель Вайо снова в Лиге Наций. – План относительно добровольцев. – Бомбежки и гибель судов. – Английские корабли в опасности. – Немцы ссорятся из-за шахт. – Ситуация в середине июня. – Наступление на Валенсию. – Валенсия спасена.

Тем не менее республика не считала, что потерпела поражение. Главным образом это объяснялось тем, что 17 марта французы заново открыли границу на Пиренеях, а частично – реорганизацией генерального штаба, где царил призрак неминуемого поражения. Новое правительство Негрина выдвинуло нового главнокомандующего вместо Рохо, старательного и талантливого бывшего сержанта легиона, коммуниста Модесто. То ли потому, что Рохо просто устал и поэтому поддался влиянию пессимизма Прието, но с появлением нового командования в генеральном штабе республики воцарился новый дух. Эти перемены тут же отразились на ходе военных действий. Кроме того, не исключено, что командиры националистов и их войска приустали после серии блистательных кампаний.

Тем временем серьезность военной ситуации заметно укрепила единство рабочего класса. 18 марта UGT и CNT подписали соглашение, ознаменовавшее дальнейший отход от идеалов анархизма. Промышленность теперь полностью была подчинена централизованному экономическому планированию. Коллективизация сельского хозяйства могла носить добровольный характер. В то же время UGT согласился обратиться с просьбой в правительство приостановить разгон коллективных ферм и поддержать установление рабочего контроля на тех предприятиях, которые этого заслуживают. Оба профсоюза пришли к соглашению, что их основная цель – обеспечить максимальный выпуск продукции. На деле коллективизация всюду уступила место государственному контролю. Правительство неустанно назначало «посредников» в качестве наблюдателей на те концерны, которые все еще управлялись комитетами рабочих. Министерство экономики должно было снабжать эти концерны сырьем, которого в противном случае у них не хватало бы. Кроме того, республика попыталась, хотя и без больших успехов, убедить эмигрировавших бизнесменов вернуться в Испанию.

В Пиренеях генералы Сольчага, Москардо и Ягуэ продвинулись до реки Сегре и ее притока Ногуэры-Палларесы, который тянулся до французской границы¹. Они оставили анклав, занимаемый одной республиканской дивизией полковника Бельтрана, псевдоним которого был Хитрец, в Валье-дель-Альто-Синка, как раз у границы. По руслу Эбро, которая после слияния с Сегре текла к морю, и образовался Северный фронт. Оно представляло собой естественную линию обороны для Каталонии, которую республиканцы надежно укрепили саперными сооружениями.

У устья Эбро итальянцы взяли Тортосу только 18 апреля. Город наконец пал, и бойцы откровенно радовались, что хоть какое-то время им не придется участвовать в боях. Их командир генерал Берти хотел отвести их на отдых подальше от поля боя, но Франко настоял, чтобы им выделили «спокойный сектор на спокойном участке фронта» выше по Эбро.

На южной стороне клина националистов, который вышел к самому морю, наступление франкистов тоже основательно замедлилось. Здесь ударные дивизии Варелы под командованием генералов Баутисты Санчеса, Дельгадо Серрано и Гарсиа Эскамесы пошли в наступление от Теруэля через унылые равнины Маэстрасго. Республиканская линия обороны была прорвана первым же ударом. Но тут изменилась погода – хлынули проливные дожди. Они заметно помогли обороняющимся, которые успели получить подкрепление, в том числе истребители и зенитки. Наступление окончательно остановилось 27 апреля. 1 мая была сделана еще одна попытка вырвать победу, сияние которой было так близко. В 20 километрах от Средиземного моря и в 35 километрах к востоку от Варелы генерал Аранда поднял войска в новую атаку. Генерал Гарсиа Валиньо, фланги которого были прикрыты силами Варелы и Аранды, возглавил небольшую мобильную часть, которая тоже двинулась вперед. Но все три линии наступления встретили ожесточенное сопротивление. Дрались за каждый пригорок. Наступление, хотя и медленно, все же продолжалось, но его трудности вызвали новый прилив политического недовольства в националистской Испании. Франко критиковали за то, что он нанес удар к югу на Валенсию вместо того, чтобы наступать в восточном направлении на Каталонию. Ягуэ, выступая 19 апреля на юбилейном банкете фалангистов в Бургосе в честь основания объединенной партии фалангистов и карлистов, высоко оценил боевое искусство республиканцев и назвал немцев и итальянцев «стервятниками». За это он понес наказание – его надолго отстранили от командования. Через сутки у фалангистов возник новый повод для возмущения. Появился указ, который не только официально давал иезуитам право на возвращение, но и предоставлял им такое положение, которым они не обладали даже при монархии. Два красноречивых священника – брат Менендес Рейгада и брат Лудзурика, апостолический администратор епископата в Басконии, – стали ближайшими советниками Франко. Вскоре были восстановлены и нормальные отношения с Ватиканом.

Республика давно ожидала и опасалась, что ее территория будет рассечена надвое, но, когда это произошло, были введены в действие административные меры. База интернациональных бригад в Альбасете была переведена в Барселону. Несколько городков в провинции Таррагона превратились в базы снабжения. Между Барселоной и Валенсией была установлена почтовая связь, которую обеспечивали подводные лодки; они же доставляли пассажиров и грузы. Республиканские лидеры регулярно пересекали по воздуху линии мятежников, курсируя между двумя половинами своей территории. Генерал Мьяха получил и военную и гражданскую власть в центральных провинциях. Последствия такого рассечения оказались далеко не столь серьезными, как можно было бы ожидать. Новое французское правительство Даладье² открыло каналы в Южной Франции, чтобы республиканские корабли могли переходить из Средиземного моря в Атлантику. В начале мая Даладье сообщил американскому послу в Париже Буллиту, что он полностью открыл французскую границу. Россия, сказал он, согласна перебросить в Каталонию 300 самолетов на том условии, что из Франции их будут транспортировать французы. Даладье предоставил для перевозки мощные грузовики, но все же в Аквитании на протяжении нескольких миль пришлось срубать деревья вдоль дорог, чтобы самолеты не цеплялись за них крыльями. Фланден, член кабинета, позднее признал, что в апреле и мае через границу в Пиренеях было переброшено 25 000 тонн военного снаряжения (в основном присланного из России, но немалая часть была закуплена и во Франции). Но в дискуссиях относительно модели Чемберлена, которые начал вести с Италией Жорж Бонне, министр иностранных дел в правительстве Даладье, не было достигнуто никакого прогресса. Переговоры были окончательно прерваны 15 мая, когда Муссолини публично заявил, что не знает, какой в них толк, потому что в Испании обе страны находятся «по разные стороны баррикад».

В этой атмосфере для республики появился проблеск надежды – 1 мая Негрин опубликовал декларацию, где были перечислены цели войны, которые преследует республика; образцом для нее послужили четырнадцать пунктов президента Вильсона. Пункты Негрина оговаривали следующие требования: абсолютная независимость Испании; вывод всех иностранных воинских формирований; всеобщие выборы; никаких репрессий; уважение прав и свобод регионов; обеспечение собственности капиталистов, но не больших трестов и монополий; реформа сельского хозяйства; гарантия прав рабочих; «культурное, физическое и моральное развитие народа»; армия вне политики; отказ от войны; сотрудничество с Лигой Наций; взаимная амнистия врагам. Десять из этих пунктов были предложены Альваресом дель Вайо и три – Негрином³.

В какой-то мере все тринадцать пунктов Негрина были перечнем условий заключения мира. С этого времени Негрин, человек умный и осторожный, делал попытки вступить в мирные переговоры. У него состоялось несколько встреч с немецким послом в Париже графом Вельчеком, но установить контакт с Франко ему так и не удалось. Кроме того, он надеялся вступить в переговоры через кузена Серрано Суньера, но снова его постигла неудача. Трудно осуждать Негрина за продолжение войны, поскольку никакой альтернативы капитуляции не существовало. После неудачи своих попыток ему оставалось лишь возлагать надежды на всеобщую войну, которая, как он надеялся, в конечном итоге и разрешит все проблемы Испании. Но коммунистическую партию такой подход решительно не устраивал⁴. В то же время стало известно, что Ривас Чериф, шурин и близкий друг Асаньи, генеральный консул республики в Женеве, тоже попытался вступить в переговоры с другой стороной, но и его постигла неудача⁵.

13 мая Альварес дель Вайо снова предстал перед Советом Лиги Наций. Он настаивал, чтобы те государства, которые в октябре потребовали пересмотра политики невмешательства, если она в ближайшее время не докажет свою эффективность, приступили к этому пересмотру. Но лорд Галифакс, новый министр иностранных дел в правительстве Чемберлена, предотвратил немедленное голосование по этому вопросу. Без сомнения, всю его энергию поглощало развитие кризиса в Чехословакии. У некоторых делегаций, таких, как Китая или Новой Зеландии, которые в данный момент могли бы поддержать Испанию, не было времени проконсультироваться со своими правительствами. Они воздержались. Поздним вечером того дня, когда был поднят этот вопрос, голосование все же состоялось. Испания и Россия проголосовали за резолюцию, призывающую к действиям; Англия, Франция, Польша и Румыния – против нее, а остальные девять государств, входивших в совет, воздержались. Увеличение числа тех, кто воздержался, отражало растущие симпатии к республике, даже среди тех, кто по традиции придерживался правых взглядов. Кроме того, на американское правительство было оказано давление со стороны всех групп с призывом положить конец эмбарго на поставки оружия в Испанию. Известный коммунист Дрю Пирсон заметил, что «Вашингтону доводилось видеть все виды лоббирования… но раньше ему редко приходилось сталкиваться с людьми во всех концах страны, тратящими деньги на дело, от которого они не получат никакой материальной выгоды». Бывший государственный секретарь Х.Л. Стимсон и недавно покинувший свой пост посла в Германии Вильям Додд подписали петицию против эмбарго. Эйнштейн и другие ученые тоже присоединились к этой кампании. Член палаты представителей Байрон Скотт и сенатор Най внесли в конгресс резолюцию, требующую положить конец эмбарго. 3 мая Корделл Холл встретился со своими советниками в госдепартаменте, чтобы обсудить резолюцию сенатора Ная. Холл и другие чиновники согласились, что эмбарго должно быть снято. Без сомнения, это решение усилиями ряда лиц стало известно, и оно попало в «Нью-Йорк таймс». Новый американский посол в Лондоне Кеннеди, католик и убежденный сторонник правительства Чемберлена, протелеграфировал о своем серьезном беспокойстве – эта мера может вызвать продолжение Гражданской войны. Католики в Соединенных Штатах также протестовали против такой помощи «большевикам и атеистам». Рузвельт, который в это время проводил отпуск на рыбалке в Карибском море, сказал Холлу, чтобы тот не торопился, и, когда президент вернулся в Вашингтон, решение об отмене эмбарго было пересмотрено.

Тем временем Литвинов пожаловался Луису Фишеру, американскому журналисту, закупавшему оружие для республики, что его друзья постоянно терпят поражения. «Вечно обороняются, – сетовал он, – вечно отступают». – «Если вы дадите им еще 500 самолетов, они смогут выиграть войну», – сказал Луис Фишер. Литвинов возразил, что они куда больше пригодятся Союзу в Китае, чем в Испании. Правда, у него лично в любом случае самолетов не имеется. «Я имею дело всего лишь с дипломатическими документами», – добавил он. Тем не менее он пообещал обратиться к своему начальству. Но если бы даже ему удалось убедить их поставить еще 500 самолетов, перебросить их в Испанию было почти невозможно. С 13 июня Даладье под давлением Британии снова закрыл границу. Частично это было сделано для того, чтобы поощрить Франко принять план вывода волонтеров. Доставку грузов из Советского Союза через Средиземное море признали невозможной из-за блокады националистов. Те несколько месяцев, в течение которых оружие и боеприпасы могли свободно поступать в республику, подошли к концу. Через месяц Первая палата французского Апелляционного суда вынесла решение: золото Банка Испании, хранившееся во Франции в «Мон де Марсан», принадлежит «частному обществу» и поэтому не может быть возвращено республике. Хотя это решение и не было политическим актом (на самом деле министр финансов Поль Рено и Гастон Палевски, его заместитель, были среди самых ярых сторонников республики), оно показывало подлинные чувства Франции по отношению к испанской войне.

С 1 июня в Испанию к националистам стали прибывать новые итальянские части. Чиано заверил Мильяна Астрая и группу испанских летчиков, прибывших в Рим, что, «несмотря на все комитеты, Италия не оставит Испанию, пока флаг националистов не взовьется на самых высоких башнях Барселоны, Валенсии и Мадрида». В это время итальянское воинство отдыхало в низкопробных кабаре и борделях Сарагосы.

Британское правительство пусть и неохотно, но все же вернулось к «испанскому вопросу» – ведь националисты с новой силой начали бомбить республиканскую Испанию. Ближе к концу мая возобновились и бомбежки Барселоны, наряду с налетами на другие прибрежные города Средиземноморья, включая Аликанте и Валенсию. 1 июня бомбы упали всего в полумиле от домов английского вице-консула и консула США в Аликанте. 2 июня налету подвергся Гранольерс, городок в 30 километрах от Барселоны, в котором не было никаких военных объектов. Погибли от 350 до 500 человек (главным образом женщины и дети). Галифакс послал в Бургос несколько телеграмм с протестами. Сэр Невилл Чемберлен попросил Вайцзеккера использовать все влияние Германии, чтобы положить конец этим беспорядочным налетам. С той же просьбой к Чиано обратился Перт, а к кардиналу Пачелли – английский посланник при Святом Престоле. Чиано, как всегда вежливо, пообещал сделать все, что в его силах. Пачелли объяснил, что в этих вопросах Святой Престол постоянно использует свое влияние на Франко. Наконец Англия решила поддержать идею комиссии, которая должна была разобраться с этими налетам и убедиться, что они в самом деле были направлены на военные цели. Но ни одна из стран, к которым Англия обратилась с предложением принять участие в комиссии (США, Швеция, Норвегия, Голландия), на это не согласилась, оберегая свое спокойствие. Тем не менее Британия послала для проведения расследования двух своих офицеров. Хотя они выяснили, что почти в каждом случае бомбы падали на гражданские объекты, их выводы ни к чему не привели.

Ситуация продолжала ухудшаться, и причиной тому были возобновившиеся нападения на английские суда в испанских территориальных водах. К тому времени почти всю морскую торговлю с республикой вели английские корабли, поскольку скандинавские купцы решили, что риск погибнуть или быть захваченным слишком велик. От середины апреля до середины июня 22 британских судна (из 140, что поддерживали торговлю с республикой) подверглись нападениям и были потоплены или же получили серьезные повреждения. Погиб 21 английский моряк и несколько наблюдателей от Комитета по невмешательству. По словам сэра Александра Кадогана, сменившего в Форин Офис Ванситтарта, кабинет Чемберлена был «очень огорчен». Английские судоводители настойчиво взывали о помощи. Правительство ежедневно подвергалось нападкам оппозиции в палате общин за то, что позволяет сохранять такое положение дел. Оппозицию особенно возмутило назначение на пост парламентского заместителя министра труда Аллана Ленокс-Бойда, общепризнанного сторонника генерала Франко. Назначение это, особенно учитывая трагическое положение с ростом безработицы, было сочтено сознательной провокацией. Даже богатый словарный запас мистера P.A. Батлера, парламентского заместителя министра иностранных дел (когда лорд Галифакс выступал в палате лордов, он брал на себя обязанности главного правительственного оратора по иностранным делам в палате общин, где ему приходилось выступать чаще, чем даже премьер-министру), не смог объяснить, почему правительство не разрешает ни поставки зениток в республиканскую Испанию, ни вооружать торговые суда. Тем не менее стало ясно, что налеты на английские корабли, главным образом итальянской авиации с Мальорки, носят продуманный характер. Несколько консерваторов, таких, как Дункан Сэндис, единодушно поддержали Ноэль-Бейкера в палате общин, протестуя против унизительности этой ситуации. Бивен вспомнил, как в таких случаях поступал Клайв⁶ в Индии, а Ллойд-Джордж потребовал в виде ответного удара разбомбить итальянские военные базы на Мальорке. Черчилль заявил: «Я думаю, мы имеем полное право сказать генералу Франко: «Если это будет продолжаться и впредь, мы будем захватывать ваши корабли в открытом море… Я могу понять, когда ради мира приходится идти на унижения. Я поддержал бы правительство, если бы чувствовал, что мы стараемся укрепить безопасность в мире. Но боюсь, что наше унижение будет неправильно понято. Я боюсь, что оно… лишь подвергнет нас опасностям, от которых мы всеми силами стараемся уберечь нашу страну». Лорд Сесил Челвуд отказался от роли «партийного хлыста»⁷ консерваторов в палате лордов из-за неэффективности действий правительства. Доктор Темпл, архиепископ Йоркский, вместе с другими прелатами воззвал к «решительным действиям». Но Чемберлен заметил в своем дневнике: «Я обдумывал самые разные формы возмездия, но мне абсолютно ясно, что ни одна из них не принесет результата, пока мы не будем готовы вступить в войну с Франко… Конечно, может дойти и до этого, если Франко и дальше будет делать глупости». Чемберлен, конечно, понимал, что война с Франко, пусть даже она не заставит английский народ переносить чрезмерные трудности, будет означать войну и с Германией вкупе с Италией. И снова правительство оказалось не готово поступиться хоть частью своей политики «всеобщего умиротворения». Националисты предложили сделать Альмерию «зоной безопасности», но это решение было отвергнуто и республикой, и Комитетом британских судовладельцев, поскольку лишь одна седьмая часть судов, в то время посещавших порты республики, могла разместиться в Альмерии. Ситуация продолжала накаляться. Но самые различные решения ее, предлагавшиеся в Бургосе сэром Робертом Ходжсоном, доказали свою неэффективность. И на виду у британского военного корабля было потоплено английское же судно. Такое случилось «впервые в истории», скорбно признал Боуэрс, американский посол и убежденный сторонник демократии⁸. Отметил это и Прието в своей речи в Барселоне: «Кто мог подумать, что такое возможно? Мы, строя международные отношения, постоянно сталкивались с гордой надменностью Англии, которая не терпела ни малейшего ущерба ее материальным интересам, ни угрозы жизни своим подданным. Но вот перед нами на кладбище тела английских моряков, которые заплатили своими жизнями за веру, что находятся под защитой империи».

Продолжающиеся бомбежки наконец вынудили лорда Перта сказать Чиано, что он опасается падения правительства Чемберлена «в случае продолжения налетов». С начала июля им был положен конец, и самолеты шесть или семь недель не поднимались в воздух – просто для того, чтобы предотвратить такое катастрофическое развитие событий для Франко и Муссолини. Кризис ухудшил отношения между испанскими националистами и их союзниками. Ибо, если Германия и Италия отрицали свою ответственность, она, в сущности, возлагалась на Франко. Шторер получил инструкцию заявить каудильо: «Германия надеется, что он убережет легион «Кондор» от поношений».

И тут Германия втянулась в гораздо более серьезную ссору с Франко. Несмотря на возражения, что ему не стоило бы этого делать, Франко подписал закон о горном деле, не показав его предварительно Штореру. Немцев должно было удовлетворить разрешение инвестировать до 40 процентов капитала и возможность в виде исключения увеличить эту долю. Таким образом, их устраивал этот закон, но не способ его публикации. Шторер возмущенно осведомился, является ли он еще «персона грата». Ему объяснили, что Франко был очень занят. «Неужели настолько, – ответствовал Шторер, – что он не смог выделить полчаса немецкому послу?» Позже Шторер принял Хордана, который объяснил ему, как они с Франко отстаивали интересы Германии на заседании кабинета министров и добились внесения благоприятных для нее поправок. «Прими вас Франко до публикации декрета, – добавил он, – вражеская пропаганда стала бы утверждать, что генералиссимус уступил нажиму Германии». – «Но газеты не стали бы сообщать о моем визите», – возразил Шторер. С кислой миной Германия приняла извинения и сам закон о концессиях.

Тем временем наступление националистов в Маестрасго и вдоль побережья Средиземного моря продолжалось, но очень медленно. Силы республики под командой генерала Менендеса сопротивлялись умело и мужественно. Командир легиона «Кондор», генерал Фолькманн, сменивший Шперрле, сообщал, что материальная часть работает на пределе. Только 14 июня, после нескольких дней ожесточенных боев на подступах к Кастельону, что лежал в шестидесяти милях к югу от Винароса, Аранде удалось взять город. Сорок политических заключенных были расстреляны, и перед тем, как его покинули последние республиканские части, город отдан на разграбление. Националисты с гордостью сообщили о взятии большого портового города Эль-Грао-де-Кастелло. Теперь они стояли всего в пятидесяти милях к северу от Валенсии. Но когда до Сагунто оставалось пройти всего восемь миль к северу, военное противостояние зашло в тупик. Националистам к тому времени удалось добиться единственного успеха – генерал Ируретагойена взял анклав «Хитреца» в Валье-дель-Альто-Синка. 16 июня пал пиренейский город Бьельса. 4000 человек ушли во Францию. Французские власти опросили каждого из них: в какую часть Испании он хочет перебраться. 168 человек изъявили желание оказаться на стороне националистов.

Ни в Испании, ни вне ее ситуация, сложившаяся к середине июня, не позволяла предполагать, что война близится к концу. В лагере националистов оптимизм весенних месяцев практически сошел на нет. Повсеместно чувствовалась усталость. По словам Шторера, «террор, который Мартинес Анидо установил на стороне националистов», был «невыносим даже для фаланги». Снова, как и в начале войны, методы старого режима в Испании шокировали новых террористов фаланги. Негрин, выступая в Мадриде 18 июня, сказал, что, если Испания хочет сохранить себя свободной страной, война более не должна продолжаться ни единой секунды. Но единственным путем достижения мира для Франко продолжала оставаться капитуляция, а отнюдь не урегулирование. За границей Литвинов объявил, что Советский Союз будет только рад уйти из Испании на условии «Испания для испанцев», а 17 июня в «Правде» Илья Эренбург предложил протянуть «руку примирения» фалангистам, которых он назвал «испанскими патриотами».

27 мая Майский наконец согласился с планом вывода добровольцев, разработанным в Комитете по невмешательству. В Испанию предполагалось послать две комиссии. Одну, которая должна была пересчитать количество иностранцев, и другую для контроля вывода из страны. Стоимость этой операции колебалась от 1,75 миллиона фунтов стерлингов до 2,25 миллиона. Расходы должны были взять на себя страны, провозгласившие политику невмешательства. План урегулирования был послан для оценки обеим сторонам испанского конфликта.

Отношение к нему националистов выразил Хордана. Он объяснил Штореру, что, «приняв план в принципе, Невилл Чемберлен укрепит свое положение, но умелым маневрированием и контрпредложениями выиграет максимум времени, в течение которого война будет продолжаться». Общие настроения лучше всего выразил Майский, подставив и свою страну, когда сказал, что «общая манера поведения посреднических сил заставляет меня сомневаться, в самом ли деле будет иметь место эвакуация «добровольцев».

Карта 31. Испания в июле 1938 года

5 июля армия националистов в Леванте предприняла мощное усилие, чтобы прорваться к Валенсии⁹. Гарсиа Валиньо двинулся с севера из Кастельона, но его остановил горный хребет Сьерра-де-Эспадан, тянувшийся почти до самого моря, с отрогов которого нельзя было подавить правительственные войска Дурана. 31 июля Варела вместе с Берти и его тремя итальянскими дивизиями, а также наваррцами Сольчаги двинулся на юг из Теруэля. Тяжелое вооружение итальянцев решило исход сражения в первые же его дни, но республиканцы сопротивлялись, как всегда, стойко. Части карабинеров долго держались у Мора-де-Рубьелос. Но после падения Сарриона пришлось оставить и надежные оборонительные позиции вдоль Сьерра-де-Торо. Фронт начал распадаться на отдельные участки, напоминая тревожную ситуацию в Арагоне. При мощной поддержке артиллерии и авиации наваррская и итальянская пехота за пять дней покрыла 100 километров по всему фронту шириной в 30 километров. Единственным препятствием на пути к мирным и процветающим окраинам Валенсии, беззащитным перед лицом войны, стали оборонительные сооружения перед небольшой деревней Вивера, откуда они тянулись до Сьерра-де-Эспадан. Тем не менее линия обороны была продумана блистательно и с выдумкой. Перекрытия блиндажей оказались способны выдержать попадание 1000-фунтовой бомбы. Наступление националистов остановили. Снаряды и бомбы не оказывали никакого воздействия на обороняющихся, которые состояли только из испанцев под командой Менендеса. Все атаки пехоты националистов отбрасывал убийственный пулеметный огонь. 18–23 июля националисты понесли тяжелые потери, которые, по оценке республики, составляли 20 000 человек. Стало ясно, что наступление захлебнулось. Валенсия была спасена.

¹ Тысячи обитателей Северного Арагона ушли во Францию. Было подсчитано, что в апреле границу пересекли 20 000 человек, 8000 из которых сквозь снежные завалы преодолели высоту в 7000 футов. Французское правительство отказалось принимать участников военных действий. Все же в Лачоне их опросили, куда они хотят направляться. Более 5000 согласились вернуться в Каталонию, а 254 человека решили перейти на территорию националистов. Гражданские беженцы получили временное убежище во Франции, но в конечном итоге и они вернулись в Испанию.

² Хотя оно было гораздо более правым, чем правительство Блюма и Шотана, социалисты все же поддерживали его.

³ Тем не менее смягчение республиканского режима продолжало оставаться мечтой. Например, церкви в массе так и не открыли. Разве что с марта священники получили право оказывать помощь в медицинских подразделениях. Это было понято как дарованное им разрешение врачевать не только тела, но и души. А 26 июня командиры получили приказ – не препятствовать своим подчиненным обращаться к духовным лицам. В целом он был принят благожелательно.

⁴ Тем не менее даже Пассионария в речи на пленуме Центрального комитета Испанской коммунистической партии 23 мая воззвала ко всеобщей «гордости испанцев», имея в виду и тех, кто был по другую сторону линии фронта. Она призвала их выгнать всех «захватчиков» и бороться за тринадцать пунктов как «основу новой Испании».

⁵ Несколько ранее республиканский кабинет министров был в высшей степени обескуражен публикацией на стороне националистов мемуаров Асаньи, похищенных из дома Черифа в Женеве: в них были даны точные и злые характеристики давних коллег Асаньи в правительствах республики.

⁶ Клайв, Роберт, барон Плэсси (1725–1774) – английский завоеватель и администратор, который установил британское правление в Индии, одержав победы над французами в 1751 году и над набобом Бенгалии в 1757-м. (Примеч. пер.)

⁷ «Партийный хлыст» – депутат какой-либо партии, который и в палате общин и в палате лордов следит за порядком голосования своих коллег по партии. (Примеч. пер.)

⁸ Типичной реакцией была карикатура Д. Лоу от 16 июня, в которой он вложил в уста своего излюбленного персонажа полковника Блимпа такие слова: «Итак, сэр, пришло время сказать Франко, что, если он потопит еще 100 наших кораблей, мы вообще удалимся из Средиземного моря».

⁹ Ансальдо сказал, что это наступление стало результатом личной инициативы Франко. Некоторые паникеры в националистской Испании были убеждены, что за кампанией стоят немцы, которые стараются продолжить войну. Генерал Вигон, монархист, ныне начальник генерального штаба при Франко, возразил, что вряд ли Франко мог пойти на такую глупость, поскольку он тщательно изучил тактику и стратегию Первой мировой войны.

Сражение на Эбро. – Его непродуманность. – Начало кампании. – Националисты застигнуты врасплох. – Наступление на Гандесу. – Война на истощение. – Внутренний кризис республики. – Новое правительство доктора Негрина. – Попытки заключения сепаратного мира. – План вывода. – Муссолини соглашается отвести часть сил. – Чехословацкий кризис и Испания.

Утром 24 июля 1938 года в Барселоне состоялось совещание Военного совета республики. Негрин уже предварительно высказал совету свое мнение, что, если повсеместно не будут проведены отвлекающие маневры, удержать Валенсию и Сагунто не удастся. Генерал Рохо, который вернулся на пост начальника генерального штаба, в свою очередь, предложил нанести удар с севера по клину националистов, протянувшемуся до самого моря. План заключался в том, чтобы ударами из нескольких точек пробить переход через Эбро примерно в ста километрах от моря с целью перерезать линии связи между силами националистов в Леванте и в Каталонии и, если возможно, восстановить наземные коммуникации между Каталонией и остальной частью республиканской Испании. Для воплощения этого смелого замысла была создана новая Армия Эбро под командой Модесто, состоящая из 5-го армейского корпуса Листера и 15-го – Тагуэньи. В резерве оставался 18-й армейский корпус. Эти силы насчитывали примерно 100 000 человек, и в поддержку им были выделены 70–80 батарей полевой артиллерии и 27 зениток. Весь командный состав состоял из коммунистов. Тагуэна, как и Листер, перед войной не имел боевого опыта. Он был всего лишь лидером студентов-коммунистов Мадридского университета.

Военный совет республики разработал план операции на Эбро. Хотя Альварес дель Вайо указал, что ситуация в Леванте носит опасный характер, план был принят. Все же со стороны республики это решение было необдуманным и поспешным. Учитывая, что военного снаряжения не хватало, а граница с Францией снова оказалась закрытой, наступления начинать не стоило. Достаточно было опыта Брунете, Бельчите и Теруэля. И эта кампания пошла по проторенному пути: быстрый успех наступления, обороняющиеся националисты спешно получают подкрепление с других фронтов – и переходят в контрнаступление. Именно так складывалась битва при Эбро, хотя с гораздо более тяжкими последствиями.

Тем не менее в четверть первого безлунной ночью с 24-го на 25 июля началось форсирование реки в том месте, которое еще на маневрах отметил проницательный начальник штаба 15-й бригады Малькольм Данбар. Части под командованием Тагуэны начали пересекать реку между Мекиненсой и Фагоном. Листер со своей армией приступил к форсированию в нескольких точках большой дуги, протянувшейся между Фа-гоном и Чертой, точнее, во Фликсе, Мора-ла-Нуэва, Миравете и в Ампосте, что лежала в 50 километрах южнее, у самого моря. Для переправы были подтянуты 100 лодок (каждая вмещала 8 человек), 5 понтонных мостов и еще 5 других конструкций. Едва их навели, через реку стали перебрасывать военное снаряжение¹. Первым на другой берег переправился батальон Ганса Беймлера 15-й интербригады, состоящий из скандинавов и каталонцев, командиры которых подбадривали их криками: «Вперед, сыны Негрина!»

Карта 32. Битва на Эбро

Другая сторона реки от Мекиненсы до моря охранялась в то время Африканской армией, которую недавно возглавил вернувшийся к командованию Ягуэ. Хотя до ее офицеров доходили слухи, что на том берегу реки скапливаются большие силы, в эти ранние часы 25 июля наступление застало их врасплох. В половине второго утра Ягуэ получил донесение от полковника Пеньярредонды, под командой которого был сектор Моры: республиканцы форсировали Эбро, в тылу некоторых его частей слышна стрельба, а сам он и штаб его дивизии потеряли связь с флангами. Полковник был одним из самых неприятных бестолковых офицеров в армии националистов. С особой ненавистью он относился к интербригадам и на свою ответственность отдал приказ расстреливать на месте любого бригадиста, взятого в плен. Он даже заставил Питера Кемпа, служившего в одном из его батальонов, расстрелять соотечественника-ирландца, чтобы таким кровавым образом выразить свой протест против интервенции². Тем временем 14-я франко-бельгийская интербригада форсировала Эбро около Ампосты и вступила в бой с силами генерала Лопеса Браво. Переправа потерпела неудачу, хотя в любом случае наступление на этом участке считалось отвлекающим маневром. Тем не менее бой тут продолжался 18 часов, после чего оставшиеся в живых в беспорядке перебрались обратно через реку, потеряв 600 человек и оставив большое количество снаряжения. Но выше по течению первые атаки принесли успех. К рассвету все прибрежные деревушки в центральной части фронта были заняты республиканцами. Через реку навели надежные переправы. Оказавшиеся за рекой части, включая и 15-ю интербригаду, продолжали продвижение в глубь территории, обходя с флангов, окружая и захватывая в плен деморализованные части полковника Пеньярредонды. К вечеру он вместе со своим штабом и теми, кого мог взять с собой, получил разрешение отступить. Полковник добрался до Сарагосы, и на войне его больше не видели. На севере, у Мекиненсы, Тагуэна продвинулся на пять километров от Эбро. В центре Листер оставил за собой 25 миль и почти вышел к центру коммуникаций Гандесу. Между ним и рекой были захвачены все основные наблюдательные пункты на высотах. В плен попали 4000 националистов. Генерал Франко уже отдал приказ о переброске подкреплений в этот район. Ими стали дивизии генералов Баррона, Галеры, Дельгадо Серрано, Рады, Алонсо Веги, Кастехона (из Андалузии) и Ариаса. Собрать подкрепления было нетрудно, поскольку на всем пространстве от Пиренеев до Теруэля Франко держал под ружьем полмиллиона человек.

Основное сражение развернулось у Гандесы. Стояла удушливая жара арагонского лета, но Листер круглосуточно штурмовал город. 1 августа 15-я интербригада предприняла самый отчаянный штурм высоты 481 прямо перед Гандесой, которую называли Прыщ. Бой снова обернулся большими жертвами, как это было и в марте. Среди убитых оказался Льюис Клайв, лейтенант бригады, член муниципалитета от социалистов в Южном Кенсингтоне, получивший образование в Итоне и Кембридже. Прямой наследник Клайва Индийского, он в 1931–1932 годах был четвертым номером в гребной восьмерке Оксфорда и даже выступал за Англию на Олимпийских играх. В роте Клайва был убит и двадцатисемилетний Дэвид Хейден-Гест, сын члена палаты лордов от лейбористской партии лорда Хейден-Геста; в свое время он учился в Тринити-колледже и был одним из первых учеников Витгенштейна. Коммунистом он стал после учебы в Геттингенском университете. Когда Дэвид читал лекции в университетском колледже в Саутхэмптоне, его запомнили как человека очень умного и рассеянного, который не имел ровно ничего общего с милитаризмом³.

2 августа наступление республиканцев завершилось. Фронт протянулся прямой линией от Фагона до Черты, вдоль основания дуги, которую тут делает Эбро, но дальше так и не продвинулся, оставив в руках националистов Вильяльбу-де-лос-Аркос и Гандесу. На севере выступ между Мекиненсой и Фагоном тянулся на десять километров в самом широком своем месте. Войска республики начали лихорадочно закапываться в землю, рыть окопы. Националисты предприняли методичные разрушительные налеты авиации. Бомбежки с большой высоты, в пикировании, на бреющем полете следовали одна за другой. Перед националистами стояла незавидная цель отбить обратно высоты, захваченные республиканцами. Немецкие наблюдатели отмечали, что в войсках отнюдь не царит высокий боевой дух, что их не удивляло. 14 августа глава HISMA Бернхардт телеграфировал Герингу просьбу доставить побольше 88-миллиметровых снарядов, чтобы отразить «острую военную опасность»⁴. Листер и Тагуэнья приказали «стоять на страже, окапываться и сопротивляться». Эти слова непрерывно повторялись в течение нескольких последующих недель. За попытку отхода расстреливали офицеров и рядовых. Сержантам приказали расстреливать своих офицеров, если те отдадут приказ на отступление без письменного распоряжения сверху. «Если кто-то уступит хоть дюйм земли, – приказал Листер, – он должен будет вернуть его ценой любых жертв или же будет казнен».

Франко прибег к тактике интенсивных артиллерийских обстрелов и воздушных налетов на определенную точку, небольшую по размерам, так что сопротивление становилось практически невозможным. Затем на штурм шло сравнительно небольшое подразделение, случалось, силами до двух батальонов. Поэтому битва на Эбро приобрела характер артиллерийских дуэлей; уникальный случай для Испании, где была в ходу классическая формула: «Артиллерия покоряет пространство, пехота занимает его». Первое такого рода наступление националистов состоялось 6–7 августа, когда Дельгадо Серрано решил ликвидировать «карман» на севере между Мекиненсой и Фагоном. Республика оставила на поле боя 900 погибших, 1600 ружей и 200 пулеметов. 11 августа Алонсо Вега и Галера поднялись в контрнаступление на южной части фронта, где тянулись горы голубоватого песчаника Сьерра-де-Пандольс. К 14 августа Листеру пришлось оставить высоту у Сайта-Магдалены. 19-го числа в очередное наступление пошел уже Ягуэ. Его целью были позиции республиканцев, расположенные на пологих северных склонах горы Гаэта. Оно в конечном итоге увенчалось успехом. 3 сентября в наступление двинулись два армейских корпуса Ягуэ и Гарсиа Валиньо (он был переведен из Леванта, и под его началом оказалась только что сформированная армия Маэстрасго, состоящая из дивизий Галеры, Дельгадо Серраны, Ариаса и Мохаммеда эль-Муссиана, единственного марроканца, который вырос до командира дивизии в армии националистов). Часть Гандесы была отбита, и националисты вернули себе деревню Корбера в распаханной долине между Пандолом и горой Гаэта. Таким образом, после шести недель боев республика потеряла примерно двести квадратных километров отвоеванной ею территории. Но это изложение сухих фактов не может дать полной картины неустанных упорных боев в палящей августовской жаре. Каждый день, пока было светло, самолеты националистов, порой по 200 одновременно, кружили над республиканскими линиями, почти не встречая сопротивления со стороны остатков зенитной артиллерии и авиации их противников. К началу августа республика окончательно уступила воздушное пространство. Это полностью свело на нет преимущество республиканцев, засевших на высотах. В течение первых пяти недель контрнаступления авиация националистов ежедневно сбрасывала до 10 000 бомб. Но саперы республики, которые под бомбежками восстанавливали переправы, доказали, что они не уступают в стойкости тем, кто дрался на передовой. Этот аспект сражения очень примечателен, потому что поразить с воздуха небольшую цель было особенно трудно. В Барселоне подсчитали, что для уничтожения одного понтонного моста надо было потратить не менее пятисот бомб.

Первоначальные успехи на Эбро воодушевили республику. Даже Асанью удалось убедить, что ход войны теперь складывается в ее пользу. И лето действительно стало временем надежды для всех республиканцев. Чехословацкий кризис угрожал перерасти в общеевропейский конфликт. Республика старалась доказать Франции и Англии, что в случае войны она сможет стать ценным союзником. Косвенно это вызвало правительственный кризис в начале августа. Негрин в последней попытке мобилизовать все силы республиканской Испании предложил направить на нужды войны промышленность Каталонии, которой до этого руководил Женералитат. Кроме того, он заявил, что армия должна контролировать деятельность зловещего SIM, а в Барселоне в рамках министерства юстиции было создано специальное отделение для предотвращения контрабанды и вывоза капитала. Но и Айгуаде, и Ирухо, министры от Каталонии и Басконии, воспротивились этим мерам, в которых они заподозрили желание покончить с сепаратизмом. Негрин знал, что Асанья поддерживал этих министров не столько из-за любви к сепаратизму, сколько из-за неприязни к его политике «сопротивления». В результате премьер-министр спровоцировал кризис. Ожидали утверждения пятидесяти восьми смертных приговоров за диверсии и шпионаж, из-за чего и разгорелся спор на заседании кабинета. Негрин потребовал их утверждения, а когда кабинет ему оказал, предложил, чтобы Компаньс, глава оппозиции, сформировал новое правительство. Асанья выдвинул идею призвать давнего эмиссара мира социалиста Бестейро, который, наверное, мог бы сформировать правительство, способное вести переговоры или даже дать согласие на капитуляцию. В это время «Ла Вангуардия», газета, которая безоговорочно поддерживала политику Негрина, опубликовала список возможного правительства Бестейро, в котором Негрину было поручено какое-то несущественное министерство. Премьер-министр объявил, что он на какое-то время покидает Испанию. В это время коммунистическая партия, с которой Негрин постоянно был на связи, организовала поток телеграмм протеста, которые слали полевые командиры, включая командование Армии Эбро и частей в Каталонии⁵. Одновременно состоялся парад советских танков на Пасео-де-Колон. И Негрин получил предложение Асаньи сформировать новое правительство. В нем места, оставшиеся свободными после Айгуаде и Ирухо, заняли каталонский политик из PSUC и баскский социалист. Кризис был вызван ссорой по вопросу о продолжении войны. В ней с одной стороны участвовали Асанья с Прието у него за спиной, а с другой – коммунисты и Негрин. Это была последняя вспышка давнего пламени каталонского сепаратизма, направленного против центрального правительства.

Поскольку Негрин продолжал искать компромиссы с коммунистами, он опозорил себя в глазах истории. Но в августе 1938 года, как и раньше, у него не оставалось выбора, кроме как сесть ужинать с дьяволом. Его попытки вступить в мирные переговоры, которые он скрывал от коммунистов, оказались безуспешными. Франко была нужна полная и исчерпывающая победа, после которой побежденные оказались бы в абсолютной его власти. Негрин знал, что представляет собой юстиция националистов, и не мог даже предполагать, что будет оправдан, если предоставит Франко свободу действий по отношению к тем тысячам солдат, которые сражались под его началом. Республике оставалась единственная надежда – продолжать сопротивляться, пока не взорвется вся ситуация в Европе. Тогда, возможно, немцы и итальянцы резко сократят свою помощь националистам или вообще откажутся от нее. Конечно же Франция и, может быть, Англия в этом случае примут участие в испанской войне на стороне республики, как и она выступит на их стороне. А тем временем самыми настойчивыми и стойкими сторонниками политики сопротивления продолжали оставаться коммунисты. Но Негрин в своих поисках мирных переговоров не доверял коммунистам. И он отнюдь не был игрушкой в их руках. Цели его политики совпадали с теми, которых придерживался Сталин: иметь возможность в любое время вести двойную игру. По отношению к коммунистам это представляло известную опасность, но в столь неортодоксальной стране, как Испания, такая политика вполне могла увенчаться успехом. Может, Негрин вспоминал, как генерал Чан Кайши успешно обманул коммунистов в Шанхае в 1926 году.

Поражение сепаратистов в августовском кризисе заставило их, независимо от Негрина, искать возможности мирных переговоров. В начале сентября Агирре в Париже переговорил на эту тему с Жоржем Бонне, французским министром иностранных дел. В Лондоне представители басков и каталонцев обсудили данный вопрос с лордом Галифаксом. Бонне и Галифакс согласились, что ни одна из двух Испании не может взять верх над другой и мир может быть достигнут только путем переговоров. Когда чехословацкий кризис подошел к концу, Бонне заверил Агирре, что Англия и Франция попытаются положить конец войне, добившись перемирия, вслед за которым пройдет плебисцит.

К тому времени республика в принципе приняла английский план вывода добровольцев, но сделала много оговорок. Например, она полагала, что марокканцев в армии националистов следует считать иностранными волонтерами. Первым делом следует вывести технический персонал, после чего установить надежный воздушный контроль над невмешательством. Кроме того, республика сочла предосудительным предоставление националистам прав воюющей стороны, что предусматривалось планом. Националисты же потребовали немедленную гарантию прав воюющих сторон, после чего отвода 10 000 добровольцев с каждой стороны. И этот порядок действий не следует подвергать международному контролю, «поскольку присутствие иностранных наблюдателей может унизить суверенные права Испании». Секретарь Комитета по невмешательству Фрэнсис Хемминг отправился в националистскую Испанию, дабы уговорить Франко изменить эту бескомпромиссную точку зрения. Но как выяснилось, теперь националисты отказывались от вывода волонтеров. Аскарате написал страстное личное письмо Ванситтарту, указывая на невозможность политики невмешательства, когда Германия и Италия поддерживают отказ Франко от вывода волонтеров. Франко-испанская граница была закрыта еще в июне в надежде убедить Франко принять план. Возможно ли заново открыть границу? Ванситтарт ему так и не ответил⁵.

По указанию Муссолини генерал Берти встретился с Франко. Количество итальянцев на стороне Франко доходило до 48 000. Берти выдвинул целый ряд предложений. Италия может прислать в Испанию еще две-три дивизии или 10 000 человек, чтобы восполнить потери, или же вывести свои войска, полностью или частично. Франко предпочел частичный вывод. Таким образом, Муссолини решил свести дивизии «Литторио» и «23 марта» в одно большое формирование и вывести из Испании всех остальных итальянцев. Это решение должно было показать Англии, что Чиано действительно реализовывает англо-итальянское соглашение⁶. Но Муссолини был очень разгневан на генералиссимуса из-за битвы на Эбро. «Запиши в своем дневнике, – рявкнул дуче Чиано, – что сегодня, 29 августа, я предсказываю поражение Франко… Красные – это бойцы, а Франко – нет».

Наступление республиканцев, форсировавших Эбро, вызвало уныние во всей националистской Испании. Пораженческие настроения появились даже в Бургосе. Фалангисты выражали недовольство Франко и Мартинесом Анидо. Группа «Старых рубашек» посетила Рим и предложила дону Хуану, сыну короля Альфонсо, занять «трон конституционной монархии фалангистского государства». Принц отказался.

Шторер описал сцену между Франко и его генералами, которые «не выполняют приказов на наступление». Чешский кризис обеспокоил генералиссимуса, в отличие от Негрина, который воспринял его с радостным возбуждением. Возможность всеобщей войны, в которой, не исключено, ему придется выступить против Франции, вынудила Франко послать 20 000 заключенных строить на границах саперные укрепления, как в Пиренеях, так и в Испанском Марокко. Германия внушала Франко большие опасения и даже страхи, поскольку никто не информировал его о намерениях фюрера. В середине сентября немцы временно перестали оказывать ему помощь из-за ситуации в Центральной Европе. Графу Магасу, послу националистов в Берлине, было сказано, что, если даже разразится война, немецкая поддержка Испании не претерпит изменений. Но и неделю спустя Франко продолжал испытывать раздражение. Неужели националистская Испания, спрашивал он, ничем не сможет помочь? Неужели испанские порты не пригодятся Германии?

¹ На одном из этих мостов застрял танк, что приостановило доставку боеприпасов. С точки зрения Малькольма Данбара, как правило безупречного свидетеля, не случись этого, атака республиканцев достигла бы Алканьиса.

² Как раз перед началом битвы на Эбро Кемп был ранен осколком снаряда. Несколько месяцев тому назад ему пришлось противостоять Малькольму Данбару, начальнику штаба 15-й интербригады, который в свое время был его соучеником в Тринити-колледже в Кембридже.

³ Когда он был ребенком, сэр Джеймс Барри однажды спросил его: «Хочешь ли ты вырасти?» – «Нет», – ответил Дэвид Хейден-Гест. «Почему же?» – удивился автор «Питера Пэна». «Потому что я буду выглядеть как вы», – сказал будущий герой высоты 481.

⁴ Сразу же после начала битвы на Эбро посол националистской Испании в Берлине, граф Магас, пожаловался, что правительство Германии сознательно продает оружие республике. Ружья по фунту за штуку, а также самолеты Германия номинально продавала Греции и Китаю, хотя фактически они поступали в республиканскую Испанию. Магас обвинил Геринга в том, что он знает об этих сделках и таким образом хочет продлить Гражданскую войну. Через два месяца Германия официально отвергла обвинения о вовлеченности в продажу оружия нацистского правительства.

⁵ Аскарате сообщил своему правительству, что, как ему кажется, лорд Галифакс понимал всю несправедливость этой ситуации, но ничего не мог сделать с настойчивым желанием Чемберлена не обижать Италию.

⁶ Вплоть до конца сентября этот план не был согласован с Франко.

Мюнхенский кризис. – Франко объявляет о своем нейтралитете. – Влияние Мюнхена на Испанию. – Националисты стоят на своем. – Советский Союз меняет свою политику. – Вывод интернациональных бригад. – Муссолини отводит 10 000 бойцов. – Парад «интернационалистов» в Барселоне. – Речь Пассионарии. – Комиссия Лиги Наций. – Сэр Филип Чэтвуд в Испании. – Последнее наступление на Эбро. – Потери в сражении на Эбро. – Англо-итальянское соглашение по Средиземному морю вступает в силу.

Чешский кризис пришел к грустному завершению. К тому времени в Женеве собралась Лига Наций, как выяснилось, в последний раз. Негрин и Альварес дель Вайо еще раз попытались поднять испанский вопрос. Война, оставшаяся у них за спиной, вступила в свою самую мрачную и решающую фазу. После падения Корберы сражение на Эбро обрело характер жестоких стычек в окопах, артиллерийских и авиационных налетов. До конца октября линия фронта оставалась без движения, хотя активные боевые действия вдоль нее не прекращались. Негрин лично, не ставя в известность ни коммунистов, ни басков с каталонцами, разработал новый проект компромисса. 9 сентября он тайно встретился с герцогом Альбой, представителем националистов в Лондоне, в лесу Зиль под Цюрихом. Но, как он и предполагал, пока Франко находится у власти, никакого компромисса достичь не удастся. Тем не менее десять дней спустя Муссолини пришел к выводу, что мирное соглашение в Испании неизбежно.

В связи с этим герцог Альба обратился к Англии и Франции. В министерстве иностранных дел ему сообщили, что, если Франко объявит о своем нейтралитете, французский генеральный штаб не будет предпринимать никаких действий. В противном случае, если разразится война, немедленно последует наступление в Марокко и через Пиренеи. Франко незамедлительно объявил, что, если в Европе начнутся военные действия, он будет соблюдать нейтралитет. Германии и Италии он объяснил, что, учитывая нынешнее состояние Испании, это, к сожалению, неизбежно. «Отвратительно! – заметил Чиано. – Наши мертвые в Испании поворачиваются в своих могилах!» В свете объявленной генералиссимусом политики, чтобы задобрить Францию, немецким и итальянским войскам не разрешалось приближаться к французской границе ближе чем на 130 километров.

Затем состоялась встреча в Мюнхене. Хорошо известно, чем она кончилась для Чехословакии. Что же до Испании, Муссолини («он бегал по комнате, засунув руки в карманы, – как его описал Чиано. – Его великий дух всегда опережал людей и события… Он уже думал о других проблемах») сказал Чемберлену, что незамедлительный отвод 10 000 человек может «создать атмосферу» для начала переговоров об англо-итальянском соглашении. Муссолини сказал, что уже «сыт по горло» Испанией, где, по его словам, он потерял 50 000 человек. И что он устал от Франко, который то и дело упускает из рук возможность одержать победу. Чемберлен, обрадованный своими дипломатическими успехами в «разрешении» чехословацкой проблемы, предложил созвать такую же конференцию, чтобы «разобраться с Испанией». Для ее проведения необходимо будет пригласить обе стороны, чтобы обсудить условия мирного соглашения, а четыре державы, присутствовавшие в Мюнхене, помогут выработать его. Сведения о таком предложении просочились, вызвав в республике опасения, что ее может ждать судьба Чехословакии доктора Бенеша. Через несколько дней временное прекращение нападений итальянцев на английские корабли в портах республики подошло к концу. В первый же октябрьский день пострадали восемь судов. Кроме того, были задержаны и захвачены английские корабли, доставлявшие продовольствие в порты республики.

Ходжсон, английский представитель в Саламанке, сказал Штореру, что Британия хотела бы предложить свое посредничество в Испании. Шторер задал вопрос, примет ли Франко такой компромисс, в то время как его войска «истекают кровью на Эбро». Но сам генералиссимус, сидя рядом со Шторером на обеде 1 октября, возбужденно говорил лишь о триумфе фюрера в Мюнхене. Он промолчал, когда посол предположил ему «чешский метод» как образец для разрешения других международных вопросов. 2 октября Негрин выступил с речью по мадридскому радио, объявив, что испанцы должны прийти к взаимопониманию друг с другом. Он во всеуслышание потребовал ответа: неужели националисты хотят продолжать войну до полного уничтожения страны? Мир в первый раз убедился, что Негрин полон желания начать мирные переговоры. Но старания Ходжсона, нацеленные на «компромисс ввиду полной победы», оказались столь же бесплодными. 4 октября Швендеманн, глава испанского отдела на Вильгельмштрассе, признал, что намерения Германии не допустить появления большевистской Испании, в сущности, были достигнуты путем компромиссов. Так же как и ее экономические интересы в Испании. Но, добавил он, «появление сильной Испании, союзницы Германии» может быть обеспечено только полной победой Франко. И 6 октября Хордана еще раз объяснил Штореру: компромисс будет означать, что все жертвы Гражданской войны принесены впустую. Республику необходимо силой принудить к безоговорочной капитуляции. Брошюра националистов, в это время опубликованная в Париже, откровенно заявляла: «Гражданская война была вызвана попыткой переговоров между соперничающими силами, нашедшими себе воплощение в республике». Ни в коей мере не собираясь идти к миру, Франко потребовал от Германии поставки 50 000 ружей, 1500 легких и 500 станковых пулеметов, а также сотни 75-миллиметровых орудий. Это, заверил он немцев, может обеспечить окончательную победу националистов. Немцы согласились при условии формального признания их прав на все шахты. Тем не менее до ноября договор так и не был заключен.

После Мюнхена Советский Союз пришел к естественному выводу о невозможности заключить союз с Англией и Францией против Гитлера. Сталин стал обдумывать единственную имеющуюся у него возможность избежать втягивания в войну. Она заключалась в дружбе с Гитлером за счет западных демократий. Возможность такого поворота политики он предполагал даже в период самых больших успехов Народного фронта. Но теперь, как выяснилось, эта политика стала единственным выходом. Сталинское правительство хотело иметь руки свободными, чтобы в случае необходимости предпринять любые действия для самообороны. Это означало, что вмешательству России в испанскую войну приходит конец – равно как и интернациональным бригадам. Советский пресс-атташе публично заявил, что они готовы к выводу из Испании. Далее последовало согласие Сталина, чтобы еще до того, как Комитет по невмешательству окончательно договорится о выводе волонтеров, интербригады самостоятельно покинули Испанию.

Теперь их роль действительно была сыграна до конца. Организация бригад была успешно перенята республиканской армией. Более того, большинство членов интербригад составляли испанцы. Часть из них были добровольцами, но многие попали сюда из тюрем, рабочих лагерей и дисциплинарных батальонов. Офицеры, командовавшие иностранными добровольцами, в основном тоже были испанцами. Так, например, 15-ю интербригаду возглавлял испанский майор Вальедор¹. Даже Батальон Линкольна теперь на две трети состоял из испанцев. Так что во время мюнхенского кризиса Негрин в Женеве мог без большого риска для хода войны предложить вывод всех иностранных добровольцев из республиканской Испании. Он попросил Лигу Наций осуществлять за этим наблюдение. Таким образом, Негрин продемонстрировал свое презрение к Комитету по невмешательству и восславил дух Лиги Наций, в чем она настоятельно нуждалась. Генеральный секретарь Лиги, обычно сдержанный англофил Авенол, не мог скрыть своего удовлетворения. «Мастерский ход!» – воскликнул он, встретив Аскарате в коридоре Дворца наций. Трудно понять мотивы их действий, но Венгрия и Польша проголосовали против вовлеченности Лиги Наций в этот проект. Очевидно, эти два небольших государства боялись вызвать раздражение у Гитлера или Муссолини. 1 октября было достигнуто соглашение, что Лига станет наблюдать за выводом добровольцев, создав для этой цели комиссию из 15 офицеров во главе с генералом и двумя полковниками.

Советский Союз и Коминтерн постепенно снижали накал пропаганды в пользу республики, но продолжали слать помощь, хотя и в меньших масштабах. Это частично объяснялось тем фактом, что французская граница снова закрылась и теперь было трудно с уверенностью утверждать, что любая помощь дойдет до места своего назначения. Морской путь, даже между Марселем и Барселоной или Валенсией, практически нельзя было принимать во внимание из-за эффективной блокады националистов.

Продолжались тяжелые бои на Эбро, Франко готовил в тылу мощное контрнаступление. На республиканской стороне комиссары продолжали взывать: «Ни шагу назад! Стоять!» Битва все еще продолжалась, когда начался отвод интербригад. Последний бой с их участием состоялся 22 сентября, когда пошла в атаку 15-я интербригада. Британский батальон снова понес тяжелые потери. В этом бою погиб сын американского писателя Ринга Ларднера, который одним из последних американцев вступил в ряды волонтеров. На прощальном параде интербригад в Барселоне 15 ноября Негрин и Пассионария обратились к ним со словами благодарности. Речь Ибаррури вызвала к жизни идеалы тех, кто столь многим пожертвовал для Испании в ее героические дни. Первым делом она обратилась к женщинам Барселоны: «Матери! Женщины! Когда пройдут годы и затянутся раны войны, когда вместе со свободой, любовью и благополучием вернется туманная память об этих печальных кровавых днях, когда умрут чувства злобы и все испанцы будут испытывать гордость за свою свободную страну – тогда поговорите со своими детьми. Расскажите им об интернациональных бригадах. Расскажите им, как из-за гор и морей, пересекая границы, ощетинившиеся штыками и спасаясь от злобных псов, готовых рвать их плоть, эти люди крестоносцами свободы являлись в нашу страну. Они оставляли все – свои дома, свою родину и своих близких, отцов, матерей, жен, братьев, сестер и детей, чтобы, явившись, сказать нам: «Мы здесь! Ваше дело, дело Испании – это наше дело. Это дело всего передового, прогрессивного человечества». Сегодня они покидают нас. Многие из них, тысячи их остаются здесь, под покровом испанской земли, и все испанцы будут вспоминать их с самыми глубокими чувствами».

Затем она обратилась к стоящим на параде членам бригад: «Товарищи из интербригад! Политические причины, соображения государства, благополучие того дела, ради которого вы с безграничным благородством проливали свою кровь, вынуждают расстаться с вами – одни из вас вернутся в свои страны, а другим суждено изгнание. У вас есть право испытывать гордость. Вы вошли в историю. Вы стали легендой. Вы показали героический пример единства демократии. Мы не забудем вас, и, когда на оливковом дереве мира снова появятся листья, сплетенные с лаврами победы Испанской республики, – возвращайтесь!» Парад с трудом сдерживал эмоции. Конечно же было правдой, как вспоминал Пьетро Ненни, что все они, сами того не зная, «жили в «Илиаде». Толпы приветствовали огромные изображения Негрина, Асаньи – и Сталина. Все было завалено цветами. На кораблях и по железной дороге волонтеры интербригад стали перебираться во Францию, разъезжаться по домам – где бы те ни были.

Комиссия Лиги Наций, возглавляемая финским генералом Яландером, английским бригадиром Молесуортом и французским полковником Хомо, насчитала в вооруженных силах республики 12 673 иностранца. Из них примерно 7000 были на фронте и участвовали в битве на Эбро. Много было таких, кто принял испанское подданство. К середине января Испанию оставили 4640 человек 29 национальностей – 2141 француз, 407 англичан, 347 бельгийцев, 285 поляков, 182 шведа, 194 итальянца, 80 швейцарцев и 548 американцев. Оставшимся 6000 пришлось пережить катастрофу в Каталонии, столкнуться с испытаниями, которые были тяжелее того, что им довелось испытать во время Гражданской войны².

В это же время в Испании находилась и другая комиссия. В октябре 1937 года республика предложила Англии, что она может договориться о соглашении, по которому те испанские граждане, кто желает покинуть территорию националистов, могут быть обменены на арестованных, находящихся в руках республики. Договорились, что комиссия во главе с фельдмаршалом сэром Филипом Чэтвудом может посетить Испанию, дабы провести всеобщий обмен заключенными. Чэтвуд, правда, появился лишь в сентябре 1938 года. Работа комиссии сложилась не очень успешно. Она смогла обеспечить несколько небольших обменов. 100 английских пленников обменяли на 100 итальянцев. Когда в конце войны сэр Чэтвуд вернулся в Лондон, он утверждал, что убедил республику прекратить казни пленных и добился у генерала Франко отмены 400 смертных приговоров. Последнее утверждение соответствовало истине, в отличие от первого, поскольку республика сама объявила об этом. Сэр Филип, солдат старой школы, высоко оценил республиканскую Испанию, поскольку Негрин надел во время его визита смокинг.

Все же 30 октября на Эбро началось наступление националистов. Удар был нанесен по линии фронта длиной в километр на северных склонах Сьерра-де-Кабальс. Едва только рассвело, на республиканские позиции обрушился удар орудий 175 батарей националистов и итальянцев и более чем 100 самолетов. Налет длился три часа, и 50 республиканских истребителей не смогли оказать никакого воздействия на эту воздушную армаду. Затем на штурм пошел целый армейский корпус Гарсиа Валиньо. Мохаммед эль-Муссиан вместе с 1-й наваррской дивизией занял позиции республиканцев, оставленные во время мощной артподготовки. Бой на высотах Сьерра-де-Кабальс продолжался весь день, но к ночи они оказались в руках националистов, включая 19 тщательно укрепленных позиций. Националисты сообщили, что захватили 1000 человек и 14 самолетов; на поле боя осталось 500 трупов. Это поражение стало тяжелым ударом для республики, поскольку Сьерра-де-Кабальс господствовала над всей округой.

Но самое худшее ожидало ее впереди. В ночь с 1-го на 2 ноября Галера штурмом взял высоты Пандольс, еще остававшиеся у республики. К 3 ноября, продолжая наступление, он оставил за собой деревню Пинель и вышел к Эбро. Правый фланг армии националистов достиг своей цели. 7 ноября пала Мора-ла-Нуэва. Затем националисты обрушились на центральный участок фронта по направлению к горе Пикоса. В этом секторе республика искусно возвела эшелонированную систему обороны. После падения горы Пикоса мощный натиск вооруженных сил националистов убедил республику, что битву на Эбро можно считать проигранной. Оставался только вопрос времени, сколько еще может продержаться республика прежде, чем ее постигнет окончательный крах. Порядок удалось сохранить лишь благодаря спокойствию и распорядительности Листера. К 10 ноября к западу от Эбро оставались лишь шесть батарей республиканцев. Они поддерживали огнем шесть дивизий, в рядах которых командиры неустанно повторяли: «Стоять, стоять, стоять!» Но республика сама решила оставить последние оборонительные позиции. Горная деревня Фатарелья 14 ноября сдалась Ягуэ. Последний этап конфликта был отложен, поскольку на поле боя, еще недавно выжженном летней жарой, выпал первый снег. 18 ноября республиканцы оставили правый берег Эбро. Вскоре Ягуэ захватил Рибарройю, последнюю республиканскую деревню, и предмостный плацдарм. Отважные англосаксонские репортеры: Хемингуэй, Бакли, Мэттью и Шин – были последними, кто пересек реку.

Республиканцы оценили свои потери в этом сражении в 70 000 человек, что, скорее всего, соответствовало действительности. 20 000 из них попали в плен, и 30 000 погибли. Часть из республиканских дивизий потеряла до половины своего личного состава. Три четверти интербригадовцев, которые пересекли Эбро, пали в боях. Немецкое посольство в Саламанке не без оснований пришло к выводу, что националисты потеряли 33 000 человек. Республиканская авиация уменьшилась на 200 самолетов. Кроме того, были оставлены большие запасы разнообразного военного снаряжения, включая 1800 пулеметов и 24 000 ружей. Откровенно говоря, на севере Испании республика потеряла все свои силы.

В тот же день 16 ноября, когда последние республиканцы покинули правый берег Эбро, вошло в силу англо-итальянское соглашение. Оно стало последствием Мюнхена. Форин Офис согласился на него, поскольку из Испании обещали вывести 10 000 итальянцев, о чем Муссолини в Мюнхене договорился с Чемберленом. По настоянию последнего реализация соглашения была отложена до ноября. В Испании продолжали оставаться примерно 12 000 отборных вояк дивизии «Литторио» под командой Гамбары. Берти был смещен. Кроме того, оставались летчики, танковый корпус и артиллеристы, а также командование четырех смешанных дивизий испанцев. Остальные итальянцы были готовы покинуть Испанию. 20 октября в Неаполь прибыли 10 000 солдат. Король Виктор-Эммануил и население страны восприняли их появление без особой радости. Но Чиано вскоре забыл свое недовольство, когда получил от Франко сувенир – батальную картину Сулоаги, на которой битва была озарена сполохами пламени. Таким образом, кабинет Чемберлена пришел к выводу, что долгожданное соглашение наконец вступило в силу.

Через сутки, выступая в палате общин, Иден вспомнил, как, подписывая в апреле это соглашение, лорд Перт сказал, что «предпосылкой» для вступления его в силу будет разрешение испанского вопроса. Но вместо этого, как сказал Иден, за счет Испании состоялась англо-итальянская сделка. Справедливость этого замечания подтвердилась, когда 3 ноября, выступая в палате лордов, Галифакс сообщил: «Муссолини неизменно давал понять, что, независимо от точки зрения Британии, он не готов смириться с поражением Франко». Гражданская война в Испании полыхнула и в Северном море. В семи милях от Кромера вооруженное торговое судно националистов «Надир» потопило пароход «Кантабрия» с грузом продовольствия для республики. В ноябре подверглись нападениям одиннадцать английских судов, стоящих в республиканских портах. Но английская публика была куда больше занята появлением на своих берегах гигантской панды, игрой «Монополия» и умилительным зрелищем королевской семьи, распевавшей «Под раскидистым ореховым деревом», чем заботами о потонувших судах.

¹ Один из руководителей восстания в Астурии 1934 года, Вальедор в 1936–1937 годах воевал там же. В 1938 году он совершил побег из тюрьмы в националистской Испании.

² 7 декабря 305 членов Британского батальона были восторженно встречены на вокзале Виктория: Эттли, сэром Стаффордом Криппсом, мистером Галлахером и Томасом Манном. Сэм Уайлд отдал батальону последний приказ – «Разойтись!». Независимый комитет помощи изо всех сил поддерживал семьи погибших.