• Главная
• Контакты
• Нашёл ошибку
• Прислать материал
• Добавить в избранное

Союз Советских Социалистических Республик возник 30 декабря 1922 г. в соответствии с договором, объединившим Российскую Советскую Федеративную Социалистическую Республику (РСФСР) с Украиной, Белоруссией и Закавказьем. Образование СССР завершило долгий и невероятно сложный процесс, когда после иностранной интервенции, удачных и неудачных попыток самоопределения и объединения отдельных республик в рамках федерации, формы которой менялись в зависимости от обстоятельств и соотношения сил, Российская империя постепенно расползлась по швам.

Право на самоопределение, признанное в Декларации прав народов России, в первые годы советской власти осуществлялось по-разному из-за особенностей условий жизни каждой нации. Многое зависело от географического положения, значения для нового государства данного региона, международного окружения, масштаба национального движения. Некоторые народы — поляки, финны, литовцы, латыши, эстонцы — завоевали свою независимость в основном благодаря поддержке европейских стран, стремившихся уберечься от «большевистской заразы» с помощью «насыпи», сооруженной на западных границах России. Другие автономии оказались менее прочными, например украинская. Будучи настоящей «экспериментальной лабораторией» противников советской власти, сделав ставку на побежденную Германию, далекую Францию и Польшу, только что проигравшую России, и, что самое главное, являясь самой богатой частью Российской империи, Украина утратила независимость, казалось полученную после Брест-Литовска. Белоруссия, наоборот, очень бедная, где национальное движение находилось в зачаточном состоянии, получила статус суверенной республики с расчетом на то, что она, с одной стороны, покажет образец сближения с Россией, к которому все остальные республики отнеслись без воодушевления, а с другой — поможет «добыть» Литву. В феврале 1 91 9 г. на съездах Советов Белоруссии и Литвы по инициативе местных большевиков, по преимуществу русских, был провозглашен союз двух республик. Это позволяло сделать всегда стремившуюся к независимости Литву частью искусственно созданной белорусско-литовской общности, где большинство населения благоволило к России (белорусов там было гораздо больше, чем литовцев). Осуществлению этого замысла помешала Польша, оккупировавшая данные территории.

Когда большевики пришли к власти, ситуация в Закавказье была сложной не только из-за межнациональных конфликтов, различий в религии, культуре, экономических интересах, но и из-за близости Турции от границ Грузии и Армении. Одностороннее решение центральных властей отдать Турции, согласно Брест-ли-товскому договору, Батум, Каре и Ардахан вызвало отделение Закавказья. 2 5 апреля 1918г. была провозглашена Закавказская республика. Спустя месяц она развалилась под напором национальных раздоров на три независимых государства, каждое из которых возглавлялось определенной политической партией: меньшевиками — в Грузии, дашнаками — в Армении, муссаватистами — в Азербайджане. Летом 1918 г. армянская и азербайджанская независимость были потеряны на несколько месяцев в результате наступления турецких войск. Грузии удалось отстоять свою свободу благодаря усилиям, направленным на поиски поддержки иностранных государств: сначала Германии (договор с ней был подписан 28 мая 1918 г.), затем — Англии. До 1920 г. внутренняя и международная обстановка вынуждала большевиков к осторожности в отношениях с Закавказьем. В конце гражданской войны уход англичан из этого экономически богатого и поэтому жизненно важного для Советского государства региона дал возможность большевикам снова его завоевать. Азербайджан был завоеван очень быстро: в апреле 1920 г. большевистски настроенный Военно-революционный комитет низложил муссаватистское правительство и призвал Россию на помощь. Такой прием стал впоследствии расхожим. Он заключался в том, что всегда и везде находились болыиевики-»инородцы», желавшие союза с Россией, которых центральные власти считали партией революционной законности. От их имени Красная Армия выступала против сторонников независимости. Судьба Армении была окончательно решена только в ноябре 1920 г., так как объявлению ее Советской республикой мешала борьба за власть в Турции. В течение этого времени (1920 г.) меньшевистской Грузии удавалось сохранить свою автономию. 7 мая она даже подписала с РСФСР договор, признающий независимость Грузии. Подписание договора свидетельствовало о временно неблагоприятном международном положении для центральной большевистской власти, ведущей войну с Полыней. К тому же грузинское правительство приобрело определенный международный авторитет и симпатию европейских социалистов. Тем не менее Грузия испытывала двойное давление: изнутри со стороны грузинской компартии (секретная статья договора от 7 мая вынуждала грузинское государство узаконить ее деятельность), и извне, со стороны Кавбюро (Кавказское бюро) и Красной Армии, которая снова захватила Баку и подошла к границам Грузии. 12 февраля 1921 г. под предлогом прекращения «межнациональных конфликтов» между грузинами и армянами Красная Армия вступила в Грузию, и 2 5 февраля в Тифлисе была провозглашена Советская республика.

В исторической цепи удачных или неудачных попыток самоопределения прослеживаются определенные закономерности: продолжая заявлять о праве народов на самоопределение, новая власть подчинила это право интересам социалистического государства, жизненной необходимости сохранить в данном случае украинское зерно, нефть и рудные месторождения Кавказа.

«Признание права на развод, — говорил Ленин, — не исключает агитации в том или ином случае против развода».

Декларация прав народов России, формально поставившая проблему внутренней политической организации нового государства (будет ли оно централизованным или федеративным?), но но давшая на нее ответа, признавала, что в качестве альтернативы расколу существует «добровольный и честный союз народов России», которые, как было заявлено, равны между собой. Несмотря на то что Ленин был против федерализма, перед угрозой развала бывшей Российской империи он решил основать новое, советское государство на принципе федерации. Во второй статье Декларации прав трудящегося и эксплуатируемого народа говорилось: «Советская Российская республика учреждается на основе свободного союза, свободных наций, как федерация Советских национальных республик». Кроме всего прочего, в документе уточнялась процедура присоединения к России: решение об этом должно было приниматься на съезде Советов каждой национальности. Однако федерация мыслилась как переходный этап в преддверии мировой революции, как обязательный шаг на пути к союзу и преодолению национальных различий. В марте 1918 г. Ленин писал, что федерация наций — это «переход к сознательному и более тесному единству трудящихся». Первая советская конституция, принятая в июле 1918 г., умалчивала о политическом наполнении этого союзного устройства и его функционировании.

С 1918 по 1922 г. развитие Союза шло по двум направлениям:

— вхождение республик и автономных областей в Российскую Федеративную Республику,

— двусторонние договоры между теоретически независимыми республиками и Российской Федеративной Республикой.

В марте 1918 г., когда крайне ослабленная советская власть искала поддержки, Наркомнац (Народный комиссариат по национальностям, возглавляемый Сталиным) попытался создать первую опытную автономию в рамках федерации. 23 марта 1918 г. он опубликовал декрет, выработанный при участии Султана Галиева и Муллы-Hyp Вахитова — двух представителей недавно созданного Центрального мусульманского комиссариата, — где часть территории Южного Урала и Средней Волги объявлялись Татаро-Башкирской Советской Республикой, входящей в Российскую Советскую Федеративную Социалистическую Республику. Несмотря на намеренно неясные формулировки, обещание создать на такой огромной территории национальную мусульманскую республику воплощало в жизнь давнюю мечту всех мусульман России: создать наконец автономное мусульманское государство. Но Султан Галиев стремился к большему: он считал, что Татаро-Башкирская Республика должна стать очагом, революционные искры которого попали бы в самое сердце Востока. Однако этим мечтаниям не суждено было сбыться. В мае 1918 г. Сталин напомнил о границах «советской автономии», основанной, в отличие от «националистской буржуазной автономии», не на расовых или религиозных принципах, а на классовых вненациональных критериях. Сознавая необходимость иметь собственные кадры, чтобы утвердить самостоятельность новой республики, Султан Галиев решил организовать новую административную структуру, мусульманскую организацию РКП (б) — «орган всех революционеров-мусульман, кто более или менее (sic!) принимает программу РКП(б)», и мусульманскую Красную Армию (в основном из татар), которая составила бы примерно половину Красной Армии, сражавшейся на Восточном фронте против Колчака.

Встревоженные ростом татарского национализма, центральные власти отреагировали незамедлительно. VIII съезд партии (март 1919 г.) проголосовал за отмену всех коммунистических национальных организаций. Отныне они должны были быть напрямую связаны с РКП (б). Новый декрет от 22 мая 1920 г. значительно ограничивал автономию Татаро-Башкирской Республики, предоставленную в марте 1918 г. Опасаясь идей пантюркизма, центральное правительство разделило республику и вместо большого мусульманского государства создало две маленькие автономные республики, чья компетенция ограничивалась местными административными вопросами. Самостоятельность, предоставленная в 1920 — 1922 гг. другим народам — киргизам, марийцам, дагестанцам, бурятам, монголам, калмыкам, крымским татарам и т.д., — была столь же ничтожной. Исключение составлял Туркестан, получивший более широкую автономию. Сильная национальная буржуазия, мощное националистическое движение (в особенности в Бухаре и Хиве), очень пестрый этнический состав, значительный удельный вес русского населения — все это вынуждало центр крайне осторожно разграничивать сферы влияния местных и центральных властей.

Позицию Султана Галиева, первого крупного коммунистического деятеля, арестованного в мае 1923 г. за «националистический уклон», осудил съезд народов Востока, прошедший в сентябре 1920 г. в Баку под эгидой Коминтерна. Приверженцы Султана Галиева намеревались превратить Казань в столицу восточного коммунизма, использовать большое Татаро-Башкирское государство как плацдарм для революционной экспансии в Азии. Бакинский съезд должен был дать толчок началу великой освободительной борьбы угнетенных народов Востока против Запада. Для советских и европейских руководителей Коминтерна обращение к Востоку нужно было лишь для того, чтобы временно помочь западному промышленному пролетариату в его борьбе с буржуазией и ослабить европейские колониальные державы. Признание бакинским съездом первостепенного значения революции на Западе разрушило надежды татарских коммунистов на «перманентную революцию» в Азии, которая позволила бы им сыграть главную роль посредников между Коминтерном и революционными движениями Востока. Осторожные московские руководители предпочли лишить голоса пантюркизм и обеспечить себе контроль над периферийными областями бывшей империи, предоставив им ограниченную автономию.

Второй путь к союзному объединению лежал через двусторонние отношения между РСФСР и независимыми советскими республиками. Сложная система двусторонних договоров постепенно привязала эти республики к РСФСР и сузила сферу их компетенции. Так, подписанные 30 ноября 1920 г. договоры между РСФСР и Азербайджаном предусматривали, что в самые короткие сроки обе республики должны были объединить свои усилия в следующих шести отраслях: оборона, экономика и внешняя торговля, продовольствие, железнодорожный и речной транспорт, почта и телеграф, финансы. Договор между РСФСР и Украиной от 28 декабря 1920 г. по крайней мере на бумаге сохранял независимость Украины, у нее еще оставался свой комиссариат иностранных дел. После трех лет независимой политической жизни нельзя было не считаться с национальными особенностями, и, кроме того, украинский президент Раковский как слишком сильная личность не подходил на пост главы марионеточного государства. В январе 1921 г. подобный договор должен был быть подписан между РСФСР и Белоруссией, к которой всегда, во всяком случае формально, относились как к привилегированному партнеру. В Грузии русские большевики должны были действовать еще более деликатно, поскольку во время февральского (1921 г.) «повторного завоевания» центральная власть и, главное, Ленин потеряли инициативу, пойдя на поводу у военных и политических деятелей Закавказья. 2 марта 1921 г. Ленин специально направил в Грузию Орджоникидзе на поиски «приемлемого компромисса для блока с Жордания или подобными ему грузинскими меньшевиками, кои еще до восстания не были абсолютно враждебны к мысли о советском строе в Грузии на известных условиях». Ленин писал, что «и внутренние и международные условия Грузии требуют от грузинских коммунистов не применения русского шаблона, а умелого и гибкого создания своеобразной тактики». Несмотря на эти здравые мысли, центральные власти подталкивали все три кавказские республики к скорейшему объединению в Закавказскую республику, которая в свою очередь подписала бы договор с РСФСР. Грузинские коммунисты — Махарадзе, Оракелашвили, Мдивани — резко воспротивились такому союзному объединению, навязанному сверху Москвой и Кавбюро, являвшимся орудием центра против национальных коммунистических партий. Однако под давлением Орджоникидзе и Кавбюро на конференции, созванной 11 — 12 марта 1922 г. в Тифлисе, был создан Союз республик Закавказья, в ведение которого переходили внешние сношения, оборона, финансы, внешняя торговля, весь транспорт и экономика трех республик. Ряд дополнительных договоров, подписанных в последующие недели, должен был включить Закавказскую федерацию в экономику РСФСР и уполномочить последнюю представлять кавказские республики на международной арене. Летом 1922г. советские руководители завершили объединение территорий, до этого в течение пяти лет не связанных между собой, в систему республик-планет, вращающихся вокруг РСФСР. Оставалось только определить принципы отношений внутри новой федерации. Этот вопрос стал причиной серьезного конфликта между Лениным и Сталиным.

В 1920 г. свою позицию по вопросу о будущих отношениях между советскими республиками Ленин определил так: «Федерация, которую мы вводим... послужит именно важнейшим шагом к самому прочному объединению различных национальностей России в единый демократический центр — Советское государство». Но если некоторые республики (например, Белоруссия) были готовы развивать эти связи и согласны с таким пониманием федерации и ее динамики, то другие (например, Грузия) саботировали совместную деятельность. В Грузии разделение коммунистической партии на сторонников и противников федерации привело к разрыву договорных связей, насильно поддерживаемых из центра. Затянувшийся кавказский конфликт, трудности на Украине побудили Ленина ускорить процесс федерализации. 10 августа 1922 г. для выработки проекта федеративного государства была создана комиссия во главе со Сталиным. Федерацию представляли Куйбышев, Молотов, Орджоникидзе, Раковский, Сокольников, а республики — Агамалы-Оглы (Азербайджан), Мясников (Армения), Червяков (Белоруссия) и Петровский (Украина). Представленный 10 сентября проект, известный как проект «автономизации», на самом деле означал поглощение республик РСФСР, правительство которой становилось во главе федерации. Армения, Азербайджан и Белоруссия приняли этот проект, но украинцы, поддержанные Раковским, и особенно грузины полностью его раскритиковали. ЦК Компартии Грузии отверг проект, настаивая на желании сохранить независимость республики. Ленин болел и узнал о проекте и вызванных им спорах только в конце сентября. Осудив «слишком поспешные» действия Сталина, он отверг идею автономизации и предложил совершенно другой вариант, согласно которому в федерацию объединялись равные республики, а не подчиненные РСФСР. Чтобы это равенство стало реальным, федеративные органы власти следовало поставить над республиканскими. Сталину пришлось переделать свой план согласно ленинским указаниям. 6 октября новый текст был одобрен Центральным Комитетом. Всем республикам гарантировались равные права внутри Союза Советских Социалистических Республик, и каждой теоретически предоставлялось право свободного выхода из Союза. Этот проект приняли все национальные партии. Тем не менее грузинские руководители потребовали, чтобы их республика вошла в Союз самостоятельно, а не в составе Закавказской федерации. Сталин и его представитель в Тифлисе Орджоникидзе воспротивились прямому вхождению Грузии в Союз, ссылаясь на сложную национальную обстановку на Кавказе вообще и в каждой из республик в частности, чтобы оправдать федеративную структуру этого региона, необходимую для снятия межнациональной напряженности. Во время споров страсти так накалились, что Орджоникидзе ударил одного из своих собеседников. Узнав о происшествии и возмутившись поведением Сталина и Орджоникидзе, Ленин написал 30 декабря 1922 г. большое письмо грузинским коммунистам, где он объявлял войну великорусскому шовинизму. За несколько дней до того, как болезнь окончательно отстранила Ленина от политической деятельности, он успел отправить два письма. Одно — Троцкому (от 5 марта 1923 г.), где он писал: «Я просил бы Вас очень взять на себя защиту грузинского дела на ЦК партии. Дело это сейчас находится под «преследованием» Сталина и Дзержинского, и я не могу положиться на их «беспристрастие», и другое (от 6 марта 1923 г.) — к руководителям грузинской компартии Мдивани и Махарадзе, в котором сообщал, что всей душой следит за их делом. В тот же день он сообщил Сталину, который несколько месяцев назад грубо повел себя с Надеждой Константиновной Крупской, что прерывает с ним все личные отношения.

Однако Политбюро и ЦК не обращали внимания на грузинское сопротивление. 30 декабря 1922 г. I съезд Советов СССР в основном утвердил Декларацию и Договор об образовании СССР, подписанные четырьмя республиками (РСФСР, Украиной, Белоруссией, Закавказьем). Каждая республика уже имела собственную конституцию. Однако создание Союза делало необходимым принятие совместного документа, подготовленного в течение 1923 г. конституционной комиссией во главе с Калининым и окончательно одобренного II съездом Советов СССР 31 января 1924 г. Конституция 1924 г. формально узаконивала союз равноправных и суверенных наций. Она провозглашала право республик на отделение и вхождение в СССР новых социалистических республик, созданных внутри страны или вне ее. Во второй половине 20-х годов произошли многочисленные территориальные изменения. Образовалось несколько автономных республик и три союзные (Туркмения и Узбекистан, до этого входившие в состав РСФСР, и Таджикистан, в 192 9 г. отделившийся от Узбекистана). Значительную часть своих полномочий эти республики передали союзным органам: международное представительство, оборона, пересмотр границ, внутренняя безопасность, внешняя торговля, планирование, транспорт, бюджет, связь, деньги и кредиты. Какие же органы были союзными?

Прежде всего это был съезд Советов Союза. Его выборы проходили на основе непрямого избирательного права с ограничительными цензами, установленными государством. Местные Советы избирались непосредственно мужчинами и женщинами старше 18 лет. Исключение составляли некоторые категории лиц, отстраненные от участия в выборах еще в 1918 г. По пирамидальной системе каждый Совет выбирал затем делегатов (от города в пять раз больше, чем от деревни) в более крупный Совет — района, области, республики, а затем на съезд Советов Союза, созывавшийся раз в два года. Последний в свою очередь передавал полномочия Центральному Исполнительному Комитету (ЦИК), состоящему из двух законодательных палат: Совета Союза (примерно 400 человек, представляющих союзные республики пропорционально их населению) и Совета Национальностей (приблизительно 130 человек, по 5 от автономных или союзных республик и по одному от автономного округа, что компенсировало численное преимущество РСФСР в Совете Союза). Собираясь три раза в год, ЦИК передавал свои полномочия двум постоянным параллельным органам: Президиуму ЦИК (первоначально состоящему из 21 человека) и Совету Народных Комиссаров (Совнаркому), исполнительному и административному органу, наделенному еще и некоторыми законодательными функциями. Народные комиссариаты руководили отраслями народного хозяйства. По Конституции были созданы три вида комиссариатов: союзные (иностранных дел, армии и флота, внешней торговли, путей сообщения, связи); унифицированные, существующие одновременно на союзном и республиканском уровнях (экономические и социальные вопросы); и республиканские, которые рассматривали дела, не входившие в компетенцию Союза и объединенных органов (внутренние дела, юриспруденция, народное образование и проч.). Государственное политическое управление (ГПУ), заменившее ВЧК в 1922 г., имело статус союзного комиссариата.

Несмотря на авансы, данные республикам, Конституция 1924 г. «поощряла» постоянное вмешательство центральной власти в дела республик (глава IV, статьи с 13-й по 29-ю). Решения исходили из центра, он же контролировал периферийные власти. Даже при том, что не было формально заявлено о временном характере союзной структуры, введенной Конституцией 1924 г., стало ясно, что она была задумана как временная конструкция, как «учеба, школа интернационализма» (Элен Каррер д'Анкосс). Подразумевалось, что советская союзная структура, которая являлась временной уступкой отсталому общественному сознанию, должна была создать условия для собственного изживания.

Каким образом можно было обеспечить этот процесс в столь неоднородном объединении, как СССР? В 20-х годах было испробовано много достаточно противоречивых подходов к созданию «нового социума общей судьбы», который уничтожил бы местный сепаратизм, нашел бы компромисс между коммунистическими планами всеобщего объединения и национальными традициями, породил бы новую культуру — «пролетарскую по содержанию и национальную по форме» (Сталин). Это предполагало укоренение и вживание национальных коммунистических партий в местные условия; уничтожение культурных традиций неславянского населения, все большее единообразие условий жизни и социальных структур; предпочтение отдельных языков и культур в ущерб другим, чтобы не допустить объединений вокруг национальных движений (например, татар и казахов); последовательную интеграцию местной промышленности в государственную.

В 1921 — 1922 гг. большинство национальных коммунистических партий были очищены от «подозрительных элементов». В Туркестане местные партийные организации потеряли 75% коммунистов, в Грузии — 38%, в Армении — 27%. Русские составляли 55% вступивших в компартию Украины в 1922 г. В 20-е годы поощрялось пополнение политических кадров за счет местного населения. Результаты такой политики не замедлили проявиться на Украине (в 1927 г. 72% руководителей были украинцами), в Белоруссии, на Кавказе. В Средней Азии они ощущались меньше (в 1929 г. местные жители составляли лишь 16% партийной администрации Узбекистана).

В то же время, желая уничтожить традиции неславянского населения, центральные власти начали активно бороться законодательно и на практике с «пережитками феодального и первобытно-общинного строя». Ряд декретов устанавливал минимальный возраст для вступления в брак, необходимость согласия жениха и невесты, отменял калым, похищение невесты, многоженство, левират. В противовес религиозным и светским судам создавались народные суды. Центральные власти попытались — правда, без особого успеха — привлечь молодежь и женщин в общественные организации (комсомол, женотделы), чтобы разорвать путы семьи и обычаев. Что касается религии, то к мусульманам вначале относились с большей терпимостью, чем к православным. В декабре 1917 г. правительство гарантировало мусульманам, что их не будут преследовать как при царском режиме. Им предоставлялась свобода веры и гарантировалась неприкосновенность культовых сооружений и предметов, что подтверждалось республиканскими конституциями в 192 2 — 1923 гг., по которым служители культа наделялись равными со всеми правами. Однако в них ничего не говорилось об антирелигиозной пропаганде. Тем не менее во второй половине 20-х годов власти изменили свою позицию: конфисковали имущество, принадлежащее мечетям и медресе, в 1927 —- 1928 гг. уничтожили традиционные суды и своды законов обычного права, стали закрывать медресе. Начав общее наступление на религию, культурные и социальные традиции, унаследованные от прошлого, центральные власти провели настоящую «революцию в письменности» (десятки тюркских языков перешли на латинский алфавит), расширили сеть школ, способствовали распространению печатных органов на местных языках. За всеми этими мероприятиями скрывалась и политическая подоплека: кроме внедрения новой идеологии и пролетарской культуры, преследовалась цель развития одних народностей (башкиров, каракалпаков, чей диалект получил статус литературного языка, киргизов, административно отделившихся от казахов, хотя в культурном отношении они составляли единое целое) за счет других (татар, казахов, узбеков), чей стремительный рост вызывал опасения у центра.

Наконец, союзное правительство осуществило важную сельскохозяйственную реформу (в Узбекистане, например, 66 тыс. бедных семей получили 320 тыс. га земли). Была введена уравнительная система распределения воды, организованы комитеты бедных крестьян, которым надлежало вести классовую борьбу в деревне.

Обычно нэп считается периодом культурной, идеологической, социальной и экономической разрядки между двумя очень напряженными эпохами. В целом эта оценка верна, хотя с некоторыми оговорками для большей части страны, где происходили незначительные и постепенные изменения. Для неславянского населения, и в частности для мусульман, особенно с 1925 г. нэп был периодом «худжума» («наступления по всем фронтам») в рамках общей стратегии разрыва с прошлым. Новая власть стремилась к единообразию и хотела выровнять различные стадии развития регионов внутри СССР.

Начало в 1921 г. постепенных и умеренных изменений способствовало развертыванию противоречивой культурной политики, сочетавшей репрессии по отношению к «уклонистским» идеологиям с относительным нейтралитетом применительно к художественному творчеству и литературе (конечно, не антимарксистских по содержанию) и по-прежнему принудительным просвещением масс, менее догматичным, но быстро ставшим и менее «эффективным».

6 июня 1922 г. декрет определил компетенции Главлита (цензуры), обязанного осуществлять предупредительный и репрессивный контроль за враждебными выпадами против марксизма и культурной революции, за пропагандой национального и религиозного фанатизма, распространением ложных сведений и порнографии. На следующий год к Главлиту прибавился Главрепертком для контроля за репертуаром театров. В конце августа 1922 г. 160 деятелей культуры, названные «особо активными контрреволюционными элементами», по приказу ГПУ были высланы из СССР или отправлены в Сибирь. В первые годы нэпа особенным репрессиям подверглись священнослужители. 2 3 января 1918 г. советская власть обнародовала закон об отделении церкви от государства и школы от церкви, согласно которому церковь уже не была «юридическим лицом», не имела права на собственность, права получать субсидии и вести обучение в государственных и частных школах. Она могла бесплатно пользоваться культовыми сооружениями и предметами, а также свободно отправлять религиозные обряды, если они не нарушали общественного порядка. Каждый гражданин был свободен в выборе религии, которую он мог исповедовать или не исповедовать. Иерархи церкви сочли этот закон (имеющий определенные аналогии с французским законом 1905 г.) неприемлемым. Патриарх Тихон предал коммунистов анафеме. Священнослужители были объявлены «классовыми врагами» и стали жертвами репрессий, поскольку во время гражданской войны они часто оказывали поддержку контрреволюционерам.

По окончании гражданской войны власти предприняли новые меры против церкви. В феврале 1922 г. государство конфисковало у церкви драгоценности на борьбу с голодом. Сопротивление священников и верующих вызвало волнения, за которыми последовали процессы и казни. В июле 1922 г. группа священников, готовых сотрудничать с советской властью, оформилась в течение «живой церкви». Ее представители провели в 1923 г. Собор, который отменил патриаршество и рекомендовал церкви приблизиться к нуждам народа. Этот раскол вынудил каждого священника сделать для себя выбор. 2 8 июня 1923 г. патриарх Тихон признал законность советской власти. Тем не менее большевики были непоколебимы по отношению к церкви и развернули антирелигиозную кампанию. В 19 2 5 г. в нее включился «Союз безбожников», основанный Е.Ярославским. Государство всячески поддерживало издание разнообразной атеистической литературы (издательство «Атеист», иллюстрированная газета «Безбожник», тираж которой к концу 20-х годов достиг 500 тыс. экземпляров, псевдонаучный журнал «Антирелигиозник»). Антирелигиозная пропаганда велась разными путями, высмеивая веру и обычаи (коммунистическая пасха, парады и карнавалы во время религиозных праздников) и стремясь показать превосходство науки и разума. После смерти патриарха Тихона в апреле 1925 г. выборы нового патриарха не состоялись. Его обязанности взял на себя митрополит Петр, высланный в 1926 г. в Сибирь, а затем митрополит Сергий, призвавший в июне 1927 г. к «подчинению законной власти России». Против этого выступила группа священников, объединившаяся вокруг митрополита Иосифа (многие из них были отправлены на Соловки). В то время как церковь разделилась в отношении к власти, последняя усилила контроль местных властей за еще существующими приходами, издав 8 апреля 192 9 г. соответствующий декрет. Введение в августе 1929 г. продолжительной рабочей недели (5 рабочих дней, один день выходной), по сути, упраздняло воскресенья и религиозные праздники. Начался новый виток репрессий, связанных с крестьянскими волнениями, сопровождавшими коллективизацию деревни начиная с 1928 — 1929 гг.

«Методы марксизма — не методы искусства... Область искусства не такая, где партия призвана командовать. Она может и должна оказывать условный кредит своего доверия разным художественным группировкам, искренне стремящимся ближе подойти к революции, чтобы помочь ее художественному оформлению», — писал Троцкий. В 20-е годы советская власть еще не определила четкого отношения к «лефовцам» («Левый фронт»), авангардистам, футуристам, пролеткультовцам (которые отбрасывали «буржуазное» искусство и проповедовали самостоятельную пролетарскую культуру, отвергавшую как связь с прошлым, так и партийную опеку) и попутчикам (не причисляющим себя ни к какому направлению). В этом смысле нэп был периодом исключительного расцвета всех областей духовной жизни.

Резко контрастируя с блестящей интеллектуальной жизнью интеллигенции, культурный уровень масс поднимался крайне медленно. В марте 1922 г. Ленин писал: «У нас была полоса, когда декреты служили формой пропаганды. Это было время, это была полоса... Но эта полоса прошла, а мы этого не хотим понять». Как и в других статьях последних лет (1922 — 1923 гг.), Ленин отмежевывался от той концепции «просвещения масс», которая превалировала во время гражданской войны. Тогда «просвещение» чаще всего сводилось к поверхностной идеологической обработке и к поспешному и неглубокому схватыванию начатков культуры, в основном в армии. Ленин считал необходимым взять от культурного наследия России все самое «прогрессивное» и заняться обучением масс на более широкой основе. Только поднятие общего культурного уровня могло покончить с отсталостью страны и довести до сознания людей политические задачи, В то же время Ленин отвергал любую идею самостоятельного и независимого развития народной культуры. Как это повелось с 1917 г., обучением масс должны были руководить власти, определяя, какую следует выбрать учебную программу или книгу для чтения.

С введением нэпа выбор книг стал разнообразнее, ослаб политический контроль. Госиздат уже не обладал монополией на книгоиздательское дело. Вновь возникли частные издательства, выпускающие произведения русских, советских и зарубежных авторов. Двадцатые годы были уникальным временем в истории Советского государства, когда тираж книг частично определялся запросами читателей. Количество политической литературы резко сократилось. В 1927 г, ее доля составила менее 15% от всех печатных изданий (не считая газет), а это уже было «плачевно».

Обучение грамоте не двигалось с места, несмотря на усилия, предпринимаемые в армии и обществом «Долой неграмотность». С самого начала эта организация добровольцев оказалась несостоятельной из-за отсутствия средств. Цель была настолько грандиозна, что обучение приходилось вести выборочно. В 192 4 г. в Смоленской области (2,5 млн. жителей, из них 58% неграмотных) только 4500 — в основном молодые рабочие-профсоюзники — обучались грамоте. По переписи 1926 г. выяснилось, что 55% сельского населения старше 9 лет (сельские жители составляли более 4/5 населения) не умели читать. Понятно, что в таких условиях идеологическое влияние затруднялось. Об этом красноречиво свидетельствовало распространение газет на селе: в зависимости от района одна газета приходилась на 200 либо 1000 взрослых. За исключением крупных городов, печатное слово занимало ничтожное место в сознании огромного большинства советских людей. Политическая неграмотность как следствие всеобщей неграмотности, особенно среди тех, кто должен был посредничать между властью и народом, затрудняла распространение политического влияния: более чем 90% членов партии в конце 20-х годов имели только начальное образование; 70% из них вообще не читали газет. Такое положение не замедлило сказаться на ходе политических споров.

По мнению Ленина, сущностью нэпа должен был стать союз рабочих и крестьян, поскольку только он мог решить проблему экономической отсталости страны. Экономика России была слабо развитой, свободного капитала не хватало, обращение за помощью к иностранному капиталу было теперь безнадежно. Решить насущные задачи можно было одним из двух взаимоисключающих способов: либо улучшить снабжение деревни средствами производства и таким образом повысить производительность труда в сельском хозяйстве (при этом следовало учесть отток капиталов из промышленности и замедление ее развития), либо все средства направить на индустриализацию, чтобы создать рабочие места вне сельского хозяйства. В последнем случае крестьяне становились страдающей стороной. Царское правительство в свое время предлагало пойти по второму пути. Ленинская концепция нэпа отрицала возможность развития только промышленности или только сельского хозяйства и неизбежность ущемления (прямого или косвенного) одного другим как единственного источника экономического роста. Промышленность и сельское хозяйство должны были помогать друг другу и развиваться одновременно, по следующей схеме «технического союза»: восстановление тяжелой промышленности, ориентированной прежде всего на то, чтобы обеспечить сельское хозяйство средствами производства; поощрение мелких сельских предпринимателей; импорт сельскохозяйственной техники в обмен на сырье, которое советская промышленность еще не могла обрабатывать. Быстрое улучшение технической базы сельского хозяйства вызвало бы немедленное увеличение его производительности и прирост сельскохозяйственной продукции, которая будет направлена на рынок. Таким образом, город будет накормлен, и страна снова сможет экспортировать сельскохозяйственную продукцию, получая взамен машины и оборудование для промышленности. В то же время излишки этой продукции стимулировали бы развитие внутреннего рынка и позволили бы промышленности накопить новые средства, необходимые для последующего развития народного хозяйства.

Что же осталось от этого замечательного проекта через шесть лет после введения нэпа? Если взять только цифры роста производства, то они говорят об относительном успехе. По сравнению с 1913 г. общее промышленное производство увеличилось в 1927 г. на 18%. Однако в период с 1924 по 1927 г. производство зерна сократилось на 10% по сравнению с довоенным временем. В целом было восстановлено поголовье скота, за исключением лошадей, численность которых уменьшилась на 15% по сравнению с 1913г. Массовый сев промышленных культур явился в известной степени причиной того, что общий объем сельскохозяйственного производства вырос на 10% по сравнению с 1909 — 1913 гг. Но, несмотря на эти цифры общего характера, ленинская программа была еще далека от реализации. Тот факт, что в 1927 г. сельское хозяйство и промышленное производство приблизились к уровню 1913 г., не мог скрыть целого ряда экономических и социальных проблем, ставящих под угрозу будущее новой экономической политики. Приведем только одну ключевую цифру, по которой можно судить о масштабах аграрных трудностей. В 1926 г. количество зерна для продажи на внутреннем рынке было в два раза меньше, чем в 1913 г. Мало того, что страна, в 1905 — 1914 гг. экспортировавшая в среднем 11 млн. т зерна в год, больше его не продавала, но теперь каждый год вставал вопрос о снабжении городов, поскольку крестьяне упорно не хотели торговать с государством и тем самым сильно тормозили развитие всей экономики.

Сложившееся положение вытекало как из слабости структуры сельского хозяйства после семи лет войны и революции, так и из серьезных ошибок, допущенных правительством во внутренней политике в годы нэпа.

Сначала революция в деревне заключалась в сведении всех хозяйств к единому экономическому уровню и затормаживанию социальной дифференциации. Уничтожение крупных владений и их раздел дали каждой крестьянской семье в среднем по 2 га пригодной для обработки земли (примерно 0,5 га на одного взрослого человека). Это было ничтожно мало, но все-таки позволило многим выйти из-за черты бедности. Самым бедным безземельным крестьянам (12% в 1913 г.и 3% в 1926 г.) достался чисто символический кусочек земли, самым богатым — тем, кто обрабатывал площади более 10 га, — пришлось вернуть часть своих земель во время перераспределения 1918 — 1921 гг., когда возрожденная сельская община начала борьбу за уравниловку. Следующие один за другим переделы земли все больше дробили наделы, число которых за время революции выросло наполовину (16 млн. в 1914 г. и 24 млн. в 1924 г.). Исчезновение крупных землевладельцев и значительное ослабление слоя зажиточных крестьян повлекло за собой уменьшение производства зерна, предназначенного на продажу вне деревни, поскольку до войны именно эти две категории производителей поставляли 70% продаваемого зерна. В 1926 — 1927 гг. крестьяне потребляли 85% собственной продукции. Из 15% зерна, шедшего на продажу, 4/5 находилось во владении бедняков и середняков. Кулаки, составлявшие 3 — 4% сельского населения, продавали 1/5 часть зерна, Все это не облегчало работу государственных органов, покупающих сельскохозяйственные излишки.

Еще одним следствием революции в деревне была «архаизация» крестьянства. Она выразилась прежде всего в резком падении производительности труда — наполовину по сравнению с довоенным периодом. Это объяснялось постоянной нехваткой орудий производства и недостатком тягловых лошадей. В 1926 — 1927 гг. 40% пахотных орудий составляли деревянные сохи; треть крестьян не имели лошади, основного «орудия производства» в крестьянском хозяйстве. Неудивительно, что урожаи были самыми низкими в Европе. Эта «архаизация» выразилась также в замкнутости крестьянского общества на самом себе, в возврате к натуральному хозяйству и остановке механизма социальной мобильности, 20-е годы стали периодом расцвета сельской общины — органа действительного крестьянского самоуправления. Она ведала всеми вопросами коллективной жизни, но уже не осуществляла, как раньше, мелочной административной опеки за каждым крестьянином — членом общины, эта функция перешла к сельсоветам и местным партийным ячейкам. Общинные традиции, живые, как никогда, отбивали охоту становиться полноправными независимыми хозяевами своих наделов даже у самых предприимчивых (в основном молодых крестьян, вернувшихся из армии). В 20-е годы менее 700 тыс. крестьян вышли из общин. До революции сезонные работы были клапаном, уменьшающим напряжение, нагнетаемое перенаселенностью деревни. В 20-е годы эта проблема оставалась по-прежнему острой. При общем сокращении производительности труда избыток сельского населения составлял 20 млн. человек. Однако теперь выбор пути его оттока значительно ограничился. Если до войны приблизительно 10 млн. крестьян ежегодно уходили из деревни и нанимались сельскохозяйственными рабочими, лесниками, чернорабочими или рабочими, то в 1927 г. эта цифра составила всего 3 млн. Трудности, порожденные сильным сокращением отходничества, перевешивали экономические выгоды, принесенные революцией крестьянству, складывавшиеся из незначительного расширения наделов и снижения косвенных налогов и арендной платы,

По сравнению с дореволюционным периодом крестьяне проиграли в очень важной области — при товарообмене, — и обязаны этим они были экономической политике государства. Промышленные товары были дорогими, плохого качества и, главное, труднодоступными. В 1925 — 1926 гг. деревня переживала страшный недостаток сельскохозяйственного оборудования (которое не обновлялось с 1913 г.). Государственные же закупочные цены на зерно были очень низкими и часто не покрывали даже себестоимости. Выращивать скот и технические культуры было гораздо выгоднее. Этим и занимались крестьяне, пряча зерно до лучших времен, когда им могла представиться возможность продать его частным лицам по более высокой цене. Неизбежный в таких условиях рост закупочных цен на свободном рынке не вдохновлял крестьян на продажу продуктов государству. Дефицит товаров и заниженные закупочные цены, делавшие для крестьян невыгодной продажу зерна, заставили их принять единственно логичную экономическую позицию: выращивать зерновые, исходя из собственных нужд и покупательных возможностей. Эта тактика крестьян объяснялась, помимо всего, пагубным опытом «военного коммунизма» и воспоминаниями о продразверстке. Крестьянин, таким образом, производил столько зерна, сколько было ему необходимо для пропитания и возможных покупок, но при этом отлично понимая, что стоит властям заметить у него малейший достаток, как он сразу будет причислен к «классу кулаков». На самом деле эти «сельские капиталисты» очень пострадали во время революции. Чтобы оказаться в «классе кулаков», достаточно было нанять сезонного рабочего, иметь сельскохозяйственную технику, чуть менее примитивную, чем обычный плуг, или держать две лошади и четыре коровы (кулаки составляли примерно 750 тыс. — 1 млн. семей). Сами критерии (чаще всего неопределенные) принадлежности к кулачеству («враги советской власти») говорили об очень непрочном положении этих землевладельцев, зажиточных разве что по меркам русской деревни. «Опасность со стороны кулачества» объяснялась на деле крайним напряжением между властями и крестьянами, возникавшим каждую осень, когда государственные ведомства и кооперативы не справлялись с планом по закупке на рынке зерна для города и армии. Поскольку зажиточные крестьяне производили 1/5 зерна для продажи, власти сделали вывод, что закупочные кампании срываются из-за кулаков, которым удается выплачивать налоги за счет технических культур и продукции животноводства и которые скрывают излишки зерна, для того чтобы продать их весной по более высоким ценам. В действительности провал закупочной кампании (количество зерна уменьшалось с каждым годом: в 1926/27 г. было закуплено 10,6 млн. т, в 1927/28 г. — 10,1 млн. т, а в 1928/29 г. — 9,4 млн. т) объяснялся враждебным отношением не только кулаков, а всего крестьянства, недовольного условиями купли-продажи и политикой властей.

В 1926 — 1927 гг. стало очевидным, что «союз рабочих и крестьян» на грани распада. Просчеты властей не ограничивались несбалансированной политикой цен. Правительство без внимания отнеслось к различным формам кооперации, начиная с артелей, кончая «товариществами по совместной обработке земли» (ТОЗами), которые возникли стихийно и к 1927 г. уже объединяли около 1 млн. крестьянских хозяйств. Абсолютно заброшенными оказались совхозы. Это кажется тем более удивительным, что совхозы были редкими островками государственного сектора в деревне. Однако они не могли быть образцом для мелких землевладельцев, так как были крайне бедными. Что же касается селекции семян, улучшения культуры землепользования, многополья, укрупнения хозяйств, распространения агрономических знаний в деревне, обучения агрономов и механиков — все это было записано в решениях и документах, принимавшихся на самом высоком уровне. Однако чаще всего такие решения оставались на бумаге.

Вопреки ленинскому плану промышленность не обеспечивала крестьян необходимыми товарами. Судя по конфликтам, возникавшим между руководителями ВСНХ, промышленная политика 20-х годов была непоследовательной. Заместитель председателя ВСНХ с 1923 г. Пятаков, талантливый администратор, но никудышный экономист, выступал за планируемую, централизованную индустриализацию при абсолютном приоритете тяжелой промышленности, которая лишала бы тресты, появившиеся во время нэпа, их финансовой независимости, основанной на условиях рынка. В 1924 — 1926 гг. Пятаков попытался установить контроль за прибылью и амортизационными фондами трестов легкой промышленности, чтобы создать инвестиционные фонды для тяжелой промышленности. В отличие от Пятакова, начавшего осуществлять с 1926 г. свои грандиозные замыслы ускоренной индустриализации, рассчитанные на ближайшую десятилетку, Дзержинский, сменивший Рыкова в начале 1924 г. на посту главы ВСНХ, ратовал за развитие легкой промышленности, которое принесло бы государству временные, но быстрые прибыли и частично удовлетворило бы запросы крестьян. Однако речь шла о производстве достаточно ограниченного ассортимента товаров, в основном текстиля, и крестьяне, нуждавшиеся главным образом в инвентаре и технике, не могли этим довольствоваться. В июле 1926г. произошел жесткий спор между Дзержинским и Пятаковым относительно экономической ориентации ВСНХ. После смерти Дзержинского (в июле 1926 г.) председателем ВСНХ стал Куйбышев — человек, совершенно некомпетентный в области экономики, но близкий Сталину. Курс на «сверхиндустриализацию», предложенный Пятаковым (вскоре смещенным со своей должности за связи с Троцким), был продол-жен новыми руководителями, среди которых теперь преобладали «сталинцы» — Косиор, Межлаук и другие.

В упадке находилась и мелкая сельская промышленность, которая могла обеспечить хотя бы часть крестьянских потребностей. Отсутствие кредитов и налоговый гнет сделали практически невозможным развитие этого сектора, процветавшего до революции. Уровень обеспеченности сельскохозяйственной техникой в 1925 — 1926 гг. упал до самой низкой отметки по сравнению с 1913 г. Если к 1 9 2 6 г. в промышленности уже заканчивался восстановительный период, то в сельском хозяйстве, особенно в его техническом оснащении, следовало начинать с нуля. В этом году возобновилась работа существующих промышленных предприятий и в целом был достигнут уровень 1913 г. Должен был начаться новый, гораздо более сложный период. В 1926 г. перед промышленностью встала серьезная проблема: требовалось кардинальное обновление промышленного оборудования, которое использовалось еще с довоенных лет. Модернизация предполагала не только сооружение новых производственных мощностей, но и гораздо большие капиталовложения, чем требовалось на восстановление уже имеющихся промышленных структур. Необходимо было принимать срочные решения.

Замедленные темпы промышленного роста в 20-е годы вызывали постоянно растущую безработицу (1 млн. горожан в 1923 — 1924 гг. и более 2 млн. в 1927 — 1928 гг.). Безработица, вызванная кризисом ремесленного производства и непродуманным распределением малоквалифицированной рабочей силы, в первую очередь ударила по молодежи, Действительно, после разрухи 1917 — 1921 гг. во время экономического подъема 1923 г. в промышленность в основном нанимали опытных рабочих.

Несмотря на установленное профсоюзами правило, согласно которому предприятия обязывались брать на работу определенное число молодых людей, последние составляли только 20% ,общего числа нанятых. Кроме того, этой плохо обученной рабочей молодежи пришлось выдерживать конкуренцию деревенских рабочих, согласных на меньшую зарплату. Безработица все больше утяжеляла социальный и моральный климат города. Каждый четвертый взрослый был безработным.

Перед молодежью на долгое время встала проблема ее реальных перспектив и социального продвижения. Несмотря на борьбу с неграмотностью, которая охватила более 5 млн. человек, 40% деревенских детей от 8 до 12 лет оказались вне школы. Росло новое поколение неграмотных (400 тыс. в год). Ассигнования на культуру были мизерными; реальная зарплата преподавателей была вдвое меньше, чем до революции. На XV съезде партии нарком просвещения Луначарский говорил, что советская власть выделяет школам средств меньше, чем царское правительство. Возможность продвинуться по службе, получить образование по-прежнему была очень мала и в городе, несмотря на рабочие университеты (рабфаки) — 50 тыс. мест и фабрично-заводские училища (ФЗУ) — 90 тыс. мест. В институтах (120 тыс. студентов) четверть мест выделялось для «рекомендованных» от партии или профсоюзов. Сложившееся положение не могло погасить растущее недовольство городской молодежи, разочаровавшейся в нэпе.

Чувство неудовлетворенности особенно выражалось через «распущенность» в личной жизни: законодательно проводилась линия на разрушение семейного уклада (разрешение абортов, брак «de facto» был приравнен к законному браку, развод стал возможен по устной просьбе одного из супругов, без решения суда). Начиная с 1921 г. в Москве и Ленинграде средняя продолжительность браков не превышала восьми месяцев, число разводов в период с 1922 по 1928 г. возросло в шесть раз. На одно рождение ребенка приходилось три официально зарегистрированных аборта. В 20-е годы количество дел об установлении отцовства и выплате алиментов увеличилось одновременно с количеством разводов и достигли в 1929 г. 200 тыс.

Еще одним свидетельством болезни общества стала коррупция, порожденная существованием целого слоя посредников, мелких спекулянтов и частных торговцев (описанных Ильфом и Петровым), заключающих сделки с продажными чиновниками. В обществе существовали две иерархии и два пути для карьеры: один (уже отмирающий) основывался на богатстве (в общем, весьма относительном) — путь нэпманов, предпринимателей и торговцев, другой (на взлете) определялся местом в государственном или партийном аппарате. В обществе, где экономический рост не обеспечивал занятости населения, огромный бюрократический аппарат — более 3,5 млн. государственных служащих, — бездеятельный, коррумпированный и малоквалифицированный (в 1928 г. на всю страну насчитывалось только 233 тыс. специалистов с высшим образованием и 228 тыс. с законченным средним специальным), привлекал к себе всех, кто мечтал о малоутомительной работе или о частичке власти.

Существование паразитической бюрократии, культурный застой, коррупция, «распущенность», невозможность продвинуться по службе, безработица угрожали советской власти. В стране, отсталой почти во всех отраслях народного хозяйства, общество, о котором мечтали большевики, приобретало вид социума, где заправляли тунеядцы, паразиты, спекулянты и продажные чиновники. Ежедневно увеличивалась пропасть между идеей и несбывшейся реальностью. Общее «разгильдяйство» и «социальная деградация» при снисходительном потворстве властей привели к тому, что в конце 20-х годов подавляющее большинство коммунистов высказалось за необходимость «большого скачка»« вперед, который означал бы, как во времена «военного коммунизма», возврат к источникам и чистоте революционного учения, «извращенного» новой экономической политикой.

Проблемы, вызванные различными трудностями, и все более явный провал идеи «союза рабочих и крестьян» вызывали оживленные внутрипартийные споры на всем протяжении 20-х годов. Столкнулись два направления: «левое», наиболее последовательно отстаиваемое Троцким, Преображенским и Пятаковым, проводившим эту линию через ВСНХ, и «правое», главным теоретиком которого был Бухарин, а проводником этих идей в ВСНХ — Дзержинский. Еще на XII съезде партии в 1923 г. Троцкий настаивал на установлении «диктатуры промышленности», «Ножницы» между высокими ценами на промышленные товары и низкими закупочными сельскохозяйственными ценами сразу выявили неспособность промышленности производить дешевые товары. Одной из главных задач стало снижение себестоимости и увеличение производительности труда. Троцкий полагал, что эти задачи могут быть решены только особыми усилиями пролетариата, поскольку он управляет командными рычагами государства и должен быть готов к тому, чтобы оказать кредит своему государству, если это государство в данный момент не может выплачивать ему полную зарплату. В последующие годы он часто возвращался к мысли о том, что «товарный голод» угрожает экономическому балансу. Однако наряду с проблемой роста промышленного производства вставал важнейший вопрос об инвестициях. В книге «Новая экономика», вышедшей в 1926 г., Преображенский вновь вернулся к вопросу об «изначальном социалистическом накоплении», поднятому Троцким в 1923 г. В условиях враждебного международного окружения и экономической отсталости страны средства, необходимые для индустриализации, могли быть получены только за счет их «перекачки» из частного сектора (в основном сельского хозяйства) в государственный (социалистический). Это «перемещение капиталов» можно было произвести за счет налогообложения крестьянства (в основном зажиточного) и неравного товарообмена. Такое «изначальное социалистическое накопление», естественно вызывающее недовольство большой массы мелких крестьянских производителей, позволяло увеличить объем промышленного производства в рамках одного плана и снизить цены на промышленные товары, что впоследствии должно было убедить крестьян в правильности такой политики.

Бухарин считал, что такая политика «убивала курицу, несущую золотые яйца» и лишала «союз рабочих и крестьян» последней надежды на будущее, По его мнению, следовало прежде всего обеспечить потребности крестьян, убедить их в выгодности производить больше продуктов и последовательно развивать рыночную экономику. Об этом он говорил в своем знаменитом выступлении 17 апреля 1925 г., где призывал крестьян «обогащаться, не боясь никаких репрессий». Чтобы каким-то образом ликвидировать технологическое отставание, у крестьян оставался один выход: объединяться в производственные и распределительные кооперативы, поддерживаемые государством. Благодаря этим кооперативам крестьянская экономика постепенно вышла бы на уровень государственного сектора, дав ему нужные средства для того, чтобы он «черепашьими шагами» двигался к социалистической экономике. Бухарин считал, что этот процесс должен продлиться несколько десятков лет, но все-таки это было менее опасно, чем резкий разрыв отношений с крестьянством, который неизбежно произойдет из-за слишком высоких темпов индустриализации, осуществляемой за счет деревни.

У остальных партийных руководителей — Сталина, Каменева, Зиновьева — не было четкой позиции в вопросе о путях экономического развития страны. В своих решениях они руководствовались сиюминутной политической стратегией, целью которой была борьба за власть. Так, до 1924 г. Зиновьев и Каменев поддерживали Сталина против Троцкого и принадлежали к «правому» направлению, но начиная с 1925г. они перешли на «левые» позиции и оказались на одной стороне с Троцким против Сталина и Бухарина. Сталин же умел искусно лавировать и вставать в позу беспристрастного судьи между теми и другими, прежде чем, обеспечив за собой политическую победу, использовать решения своих противников, в данном случае «левых». Для него завоевание власти было необходимым вступлением,

25 мая 1922 г. Ленин перенес первый приступ с последующим правосторонним параличом и афазией. К работе он смог приступить, хотя и не в полной мере, только в конце сентября. До того как 1 6 декабря его поразил второй приступ, а затем 10 марта 1923 г. — третий, после которого он окончательно был отстранен от всякой политической деятельности, Ленин написал несколько важных статей, где по многим пунктам выражал несогласие со своими коллегами, особенно со Сталиным, и где он высказывал беспокойство относительно будущего партии. Первый спор между Лениным и Сталиным возник в связи с тем, что Сталин предложил отказаться от монополии на внешнюю торговлю. Второй, гораздо более серьезный, касался национального вопроса. Во время болезни Ленин продиктовал многие заметки и статьи о возможных преемниках, о необходимой, по его мнению, реорганизации партийного аппарата и о перспективах нэпа, В письме к съезду и других заметках (от 23 — 31 декабря 1922 г. и 4 января 1923 г.), ошибочно названных «завещанием», Ленин дал оценку близким своим соратникам. Он считал главной опасностью для стабильности и единства партийного руководства соперничество Сталина и Троцкого. Первый «сосредоточил в своих руках необъятную власть», и Ленин не был уверен, что Сталин «сумеет... всегда достаточно осторожно пользоваться этой властью». Второй — «пожалуй, самый способный человек в настоящем ЦК», но «чрезмерно хватающий самоуверенностью и чрезмерным увлечением чисто административной стороной дела», Ленин считал, что Каменева и Зиновьева нельзя упрекать в их ошибках во время революции, но тем не менее это, «конечно, не являлось случайностью». Несколько слов было посвящено Бухарину и Пятакову: Ленин называл их самыми выдающимися силами (из самых молодых сил). «Бухарин не только ценнейший и крупнейший теоретик партии, он также законно считается любимцем всей партии, но его теоретические воззрения очень с большим сомнением могут быть отнесены к вполне марксистским». Что касается Пятакова, то он был человеком «несомненно выдающейся воли и выдающихся способностей, но слишком увлекающийся... администраторской стороной дела, чтобы на него можно было положиться в серьезном политическом вопросе». Спустя десять дней Ленин добавил несколько критических строк о Сталине; «Сталин слишком груб, и этот недостаток, вполне терпимый в среде и в общениях между нами... становится нетерпимым в должности генсека. Поэтому я предлагаю товарищам обдумать способ перемещения Сталина с этого места...»

В январе — феврале 1923 г. Ленин продиктовал еще пять статей, где снова возвращался к двум вопросам первостепенной важности, уже затронутым в декабре. Первый касался реформы правительственного аппарата. Этот вопрос беспокоил Ленина с начала 1922 г., когда он лично настаивал на том, чтобы в основных крупных городах России был произведен учет советских чиновников. Документ был готов к осени, но по приказу Сталина до Ленина он так и не дошел. Сознавая, что происходит бюрократизация партии и рост влияния таких учреждений, как Секретариат, Политбюро и Оргбюро, Ленин предложил усилить авторитет ЦК, удвоив число его членов (за счет партийцев пролетарского происхождения), выбрать новую Центральную контрольную комиссию (которая заседала бы вместе с Центральным Комитетом), тоже состоящую из «истинных пролетариев», и, наконец, значительно сократить огромный (12 тыс. человек) аппарат Рабоче-крестьянской инспекции, с 1919 г. возглавляемой Сталиным, доведя его до нескольких сотен неподкупных людей «хорошего» социального происхождения (то есть пролетарского). Однако этих предложений было недостаточно, чтобы лишить Секретариат, и в частности Генерального секретаря, той необъятной власти, которую он получил после запрещения в марте 1921 г. фракций, что ослабило авторитет партийного съезда. Было предусмотрено, что члены ЦКК будут теперь не выборными, а назначаться Оргбюро. В таких условиях контроль партийных органов за вызывающими подозрение бюрократическими структурами очень ограничивался.

Все последние ленинские предложения строились на одном идеалистическом постулате: хорошие личные качества людей способны победить любые трудности. Ленин не понимал, что в обществе, ослабленном революцией, инертном, иногда открыто враждебном по отношению к новой власти, влияние бюрократии становится огромным. Другая проблема, беспокоившая Ленина, о которой он говорил в последних работах, касалась будущего русской революции, произошедшей, вопреки всей марксистской логике, в экономически отсталой стране, стоящей на полпути между капиталистической Европой и Азией, в стране, которой не хватало культуры, чтобы сразу перейти к социализму. Ленин признавал, что большевики захватили власть по наполеоновскому принципу: «Сначала надо ввязаться в серьезный бой, а там уже видно будет», не считаясь с отсутствием для этого социальных и экономических предпосылок. Коммунисты установили диктатуру пролетариата, когда пролетариата практически не существовало; создали рабочую партию, где рабочие составляли меньшинство; начали восстанавливать капитализм после революции, называемой «социалистической». Каким могло быть будущее революции, исходящей из ложных посылок? Ленин полагал, что революции угрожают две серьезные опасности: развал единства партии и «союза рабочих и крестьян». От первой опасности можно было избавиться, немедленно реорганизовав эшелоны власти и отстранив от руководства Сталина. Борьба со второй требовала политической осторожности и времени. Ни в коем случае нельзя «нести сразу чисто и узкокоммунистические идеи в деревню», считал Ленин. Только долгая и последовательная «культурная революция» могла бы справиться с «полуазиатским невежеством масс» и в будущем открыть путь к социализму. Этой «культурной революции» должна была помогать кооперация. «Сейчас все, в чем мы нуждаемся, — это в том, чтобы организовать население в кооперативы в широких масштабах». По этому пункту (как и по многим другим) Ленин занимал теперь позицию, противоположную той, которой раньше придерживался. Ленин всегда считал систему кооперативов «буржуазной» деятельностью, теперь же он разъяснял, что «при общественной собственности на средства производства и с победой пролетариата над буржуазией строй цивилизованных кооператоров становится системой социализма», Ставка на «союз рабочих и крестьян» и «личные качества» оказалась неверной.

Через несколько недель после третьего приступа, снова поразившего Ленина, состоялся XII съезд, на котором вся партия была якобы едина в своем горе. Сталину было поручено представить отчетный доклад. Съезд одобрил предложения Ленина о расширении состава ЦК и слиянии Рабоче-крестьянской инспекции с Центральной контрольной комиссией. Руководил ею Куйбышев — человек, лично преданный Сталину. Доклад по национальному вопросу не вызвал особой критики, несмотря на выступления грузинских коммунистов, которые заявили, что бессмысленно вести речь о какой-либо автономии республик, когда все решает центральная власть. Троцкий не стал выступать по национальному вопросу с заметками, переданными ему Лениным. В них резко критиковалась политика Сталина, Дзержинского и Орджоникидзе в Грузии, что делало позицию Сталина в этом вопросе особенно шаткой. Позже Троцкий объяснял, что он не обнародовал ленинские указания, опасаясь, что подобное выступление могло быть истолковано как желание начать борьбу за ленинское наследство еще при его жизни. Молчание Троцкого, без сомнения, объяснялось также боязнью поколебать единство партии и ее аппарата в тот момент, когда катастрофическая экономическая ситуация в стране усиливала влияние «рабочей оппозиции», уже проявляющееся в многочисленных забастовках и создании подпольных групп («Рабочая правда», «Рабочая группа»). Эти объединения, сумевшие распространить свои листовки даже среди делегатов съезда, разоблачали «новую буржуазию» — партийных функционеров — и призывали к созданию подлинно рабочих организаций в партии и профсоюзах, которые могли бы помочь пролетариату обрести классовое самосознание, необходимое для завоевания власти.

Вместо того чтобы выступить по национальному вопросу, Троцкий говорил на съезде об экономическом кризисе. Он блестяще определил «кризис ножниц» и добился принятия резолюции о необходимости улучшить планирование промышленного производства. Несмотря на усилия Пятакова, пытавшегося реализовать резолюцию через ВСНХ, в течение нескольких лет это оставалось лишь благим намерением. В итоге опасения разрушить единство партии сыграли на руку Сталину, получившему наибольшую выгоду от этого выжидательного съезда.

Кажущееся единство, продемонстрированное XII съездом, продлилось недолго. На сентябрьском пленуме ЦК 1923 г. состоялась дискуссия по проблеме «ножниц»: небольшим перевесом голосов было принято решение о понижении цен на промышленные товары. По вопросу о «партийной дисциплине» мнения тоже разделились, Докладчик от подкомитета по «партийной дисциплине» Дзержинский предложил некоторые меры по укреплению идеологического единства партии: например, обязать каждого коммуниста передавать политической полиции любые имеющиеся у него сведения о существовании фракций и уклонов. Это предложение, воспринятое многими как настоящая провокация, было сродни решению Троцкого отправить 8 октября письмо в ЦК, где он обвинял «диктатуру аппарата» в экономических трудностях в стране, а также в отвратительной обстановке внутри партии и объявлял о своем намерении публично высказаться об этом на собрании активистов. Через неделю те же идеи появились в «Декларации», адресованной Центральному Комитету и подписанной 46 ветеранами революции (Преображенским, Серебряковым, Бубновым, Сапроновым, Пятаковым, Мураловым, Антоновым-Овсеенко и др.). «Декларация 46-ти» обвиняла «фракцию большинства в Политбюро» в остром экономическом кризисе. Она объясняла «кризис партии» постоянно увеличивающимся разрывом между верхушкой Секретариата и рядовыми членами, между чиновниками, назначенными сверху, и массами, не участвующими в партийной жизни, считала порочной практику назначения ответственных лиц всех ступеней советской иерархии («назначенчество»). Для Политбюро не составило никакого труда заклеймить «декларацию 46-ти» как «акт фракционности» подавляющим большинством голосов, использовав всеобщее удивление тем, что Троцкий, известный своей авторитарностью и желанием подчинить общество жесткой дисциплине, вдруг превратился в «главного демократа». В то же время Политбюро высказалось за «демократизацию» партии, «задержавшуюся исключительно из-за гражданской войны» и «низкого политического уровня» коммунистов. В течение месяца в печати сотнями публиковались резолюции первичных партийных организаций о способах преодоления этих недостатков. 5 декабря 1923 г. Политбюро закрыло умело организованную дискуссию, приняв документ, который должен был удовлетворить оппозицию и в экономической, и в политической областях. Не совсем доверяя этому заявлению, составленному из сплошных общих фраз, Троцкий попытался призвать первичные парторганизации добиться подлинной демократизации. 11 декабря была опубликована статья «Новый курс», в которой Троцкий объяснял, что никакая демократизации не может произойти «сверху». Партия должна взять под контроль свой аппарат, превратив его в исполнителя коллективной воли, и убрать тех, кто не выносит никакой критики. К тому же только демократизация позволила бы партии обеспечить действенный контроль над работой предприятий. Вмешательство в эту работу аппарата, не знающего ни реального положения дел, ни местных условий, может только дезорганизовать производство. С появлением статьи Троцкого дискуссия возобновилась в печати и партийных ячейках.

XIII партконференция (16 — 18 января 1924 г.), на которой Троцкий отсутствовал из-за болезни, безоговорочно осудила Троцкого и оппозицию, обвинив их в антибольшевистском ревизионизме и антиленинском уклонизме. Чтобы доказать, что руководство партии не потерпит никакого проявления инакомыслия, по инициативе Сталина конференция обнародовала седьмой пункт резолюции о «Единстве партии», принятый на Х съезде и до того времени остававшийся в тайне: «Съезд дает ЦК полномочия применять в случае нарушения дисциплины или возрождения или допущения фракционности все меры партийных взысканий вплоть до исключения из партии, а по отношению к членам ЦК перевод их в кандидаты и даже, как крайнюю меру, исключение из партии». Исключение грозило и тем, кто будет распространять необоснованные слухи и запрещенные документы (намек на «ленинское завещание», текст которого по-прежнему не был официально оглашен). Наконец, конференция приняла резолюцию об экономической политике, отвергающую «индустриали-стскую» ориентацию Троцкого. Самых последовательных его приверженцев выслали из столицы или отправили за границу с дипломатическими миссиями (Иоффе — в Китай, Крестинского — в Германию, Раковского — в Англию).

Ленин умер 21 января 1924 г. Сталин как Генеральный секретарь партии взял на себя организацию похорон. За несколько недель по всей стране был введен настоящий культ личности Ленина. Он начался с создания «Комиссии по увековечению памяти В.И.Ульянова», которой поручалось совершить обряд захоронения Великого Человека, чье мумифицированное тело должно было покоиться в мавзолее на Красной площади. Н.Тумаркин пишет, что такая погребальная церемония может быть объяснена влиянием четырех явлений: во-первых, всего за год и три месяца до смерти Ленина обнаружили гробницу Тутанхамона; во-вторых, по русской православной традиции нетленные мощи почитались святыми; в-третьих, среди большевиков большое влияние имела философия Федорова, которая видела спасение человека в материальном воскрешении плоти; в-четвертых, внутри большевизма появилось движение «богостроителей», видевших в большевизме новую религию. Л.Красину как одному из адептов движения было поручено организовать бальзамирование тела. Культ Ленина сопровождался строительством многочисленных памятников вождю, открытием многочисленных музеев, «красных уголков» даже в самых мелких учреждениях, лавинами публикаций, начиная от тоненьких брошюр с жизнеописанием Ленина, кончая полным собранием его сочинений.

Сталин попытался, и небезуспешно, монополизировать право на ленинское наследие, представив себя единственным законным толкователем его идей, В апреле 1924 г. в Коммунистическом университете им. Свердлова Сталин прочел серию лекций, изданных затем под названием «Основы ленинизма». Основные положения, взятые им из ленинского учения, — необходимость дисциплины и единства партии — авангарда, элиты и лидера масс. Популярное издание «Основ ленинизма» должно было стать первой обязательной для прочтения «теоретической» работой для 203 тыс. новых членов партии «ленинского призыва». Через десять дней после смерти Ленина ЦК развернул широкую кампанию по набору в партию молодых людей, предпочтительно рабочих, с целью значительно изменить социальный состав, средний возраст и политический уровень партии. Под скоропалительный «ленинский призыв» попали в основном политически неграмотные рабочие, которых порой принимали в партию целыми цехами. По замыслу организаторов приема они должны были поддержать борьбу большинства Политбюро против оппозиции — хотя вновь вступившие являлись кандидатами, а не полноправными членами партии, их вопреки Уставу допустили к выборам делегатов на XIII съезд в апреле 1924 г. Как и предыдущий, XIII съезд партии (23 — 31 мая 1924 г.) прошел в атмосфере внешнего единодушия. Накануне открытия ЦК принял решение не будоражить участников съезда и не зачитывать им «завещание» Ленина, на чем настаивала Крупская. С его текстом ознакомились только внутри делегаций. Съезд, таким образом, прошел без особых эксцессов. Снова к выгоде провинциальных аппаратчиков, чья карьера зависела от Секретариата, был расширен ЦК (с 57 до 87 человек). Съезд подтвердил свое решение продолжать экономическую политику, основанную на бережном отношении к крестьянству и дальнейшем снижении цен на промышленные товары. Однако каждый остался при своем мнении: Сталин повторил, что объявление войны аппарату означает разрушение партии; Троцкий, настаивая на некоторых своих позициях, впервые ввел понятие «принципиальной самокритики».

После окончания съезда тактический союз Сталина, Зиновьева и Каменева, созданный в начале 1923 г. для уничтожения троцкистской оппозиции, начал трещать по швам. Сталин раскритиковал «теоретические заблуждения» Зиновьева (который вроде бы спутал «диктатуру партии» с «диктатурой пролетариата») и Каменева (который, сопоставив «нэпманскую» и «социалистическую» Россию, осмелился предположить, что в России нет социализма!). Этот непрочный союз («тройка на время вновь сплотился в конце августа 1924 г. из-за меньшевистского восстания в Грузии, быстро подавленного, и прежде всего в ответ на издание в октябре 1924 г. «Уроков Октября» Троцкого, Приводя различные исторические аналогии, Троцкий развивал тему, ставшую основной в последующих его работах: революция предана «правыми». Особенно он обрушивался на Зиновьева и Каменева, которые в октябре 1917 г, не поняли, что революцию надо было начинать в тот момент, о котором говорили Ленин и Троцкий. Шесть лет спустя, теперь уже вместе со Сталиным, Зиновьев и Каменев снова продемонстрировали свой «правый» уклон, не веря в успех революции в Германии. После этого их нельзя считать ленинцами. Для Троцкого полемика на исторические темы, которые легко интерпретировать как угодно, была хождением по острию бритвы, Спор был неравный и в политическом, и в практическом отношении (чего не учитывал Троцкий): в то время как «Уроки Октября» исчезали из обращения, вся пропагандистская партийная машина была мобилизована на критику вырванных из контекста отрывков из этой предосудительной работы.

Каменев не колеблясь обвинил Троцкого в его меньшевистском прошлом. Сталин стал отрицать роль Троцкого в Октябрьской революции и гражданской войне. В этом споре родилась сталинская теория «социализма в отдельно взятой стране», источник которой — замечание Ленина, промелькнувшее в одной из статей, написанных в 1915 г., где он говорил, что в исключительных исторических обстоятельствах революция может произойти не одновременно в нескольких странах, а в одной, отдельно взятой стране. На этом шатком фундаменте (естественно, бесспорном) Сталин развил теорию о возможности построения полноценного социалистического общества в отдельно взятой советской стране на основе имеющихся человеческих и природных ресурсов и военной силы, которую следует укреплять ввиду капиталистического окружения, ожидая более благоприятных для мировой революции обстоятельств. Эта примитивная теория тешила националистические чувства и была великолепно приспособлена к психологии рядового члена партии, уставшего дожидаться мировой революции и окончательного построения социализма (подтверждение этому я нашел в архивах Смоленска. — Н.В.). Ценность этой теории была еще и в том, что она отражала аргументацию Троцкого, упрекавшего своих противников в отсутствии революционного порыва, которые ему отвечали, что его мечты о мировой революции лишь свидетельствуют о неверии в силы своей страны и коммунистической партии.

Пресса обрушила на Троцкого град обвинений, против него были направлены сотни резолюций, принятых на партийных собраниях, его позицию осудил январский пленум ЦК 1925 г. В связи с этим ему пришлось передать пост военного наркома М.В.Фрунзе, однако Сталин настоял на том, чтобы Троцкий остался в Политбюро, тогда как Каменев и Зиновьев требовали исключения его из партии.

Разгром Троцкого предопределил судьбу «тройки». В 1925 г. стал намечаться быстро углубляющийся конфликт между центром и ленинградской партийной организацией. XIV партконференция, однако, прошла без особых столкновении. По настоянию Бухарина (незадолго до того бросившего свой знаменитый лозунг: «Обогащайтесь!») на конференции был принят ряд мер в пользу крестьянства (снижение промышленных цен и земельного налога, льготы на аренду земли и наем рабочей силы). Вскоре после конференции, на которой Сталин полностью поддержал тезисы Бухарина, Зиновьев, глава ленинградской парторганизации, резко осудил эту политику «уступки кулачеству», Свои взгляды он изложил в работе «Ленинизм». где по-новому трактовал ленинские идеи. Зиновьев напоминал, что Ленин всегда считал нэп стратегическим отступлением, а не эволюцией, и, следовательно, нельзя идти к социализму, когда крестьяне поощряются антисоциалистическими методами, и что теория «построения социализма в отдельно взятой стране» ошибочна с точки зрения ленинизма. 5 сентября, Зиновьев, Каменев, Сокольников и Крупская подписали «платформу четырех», в основных положениях повторяющую работу Зиновьева. В Ленинграде наметилась новая оппозиция, возглавляемая Зиновьевым. Все лето «Ленинградская правда» полемизировала с центральной прессой, пытаясь доказать не только то, что именно она является единственной наследницей дореволюционной «Правды», но и что Ленинград — «цитадель пролетарской диктатуры в стране» и ленинградский пролетариат — «творец трех революций» и «соль земли пролетарской». Зиновьев писал, что ленинградский пролетариат состоит из потомственных рабочих, среди которых очень велик процент коммунистов; московский пролетариат, наоборот, очень нестабилен, поскольку в нем много недавних выходцев из деревни. Получалось, что пролетарская партийная организация Ленинграда во главе с Зиновьевым достойна ленинского наследия больше, чем кто-либо. Конфликт обострился, когда Секретариат ЦК отстранил от работы Залуцкого, заместителя Зиновьева. В ответ в Ленинграде были отстранены от должностей все коммунисты, разделявшие позицию Москвы. Предвыборные конференции, на которых выбирались делегаты на XIV съезд партии, проходили очень бурно. Вплоть до того, что 10 декабря ленинградская партконференция направила письмо московской организации, где обвиняла ее в «ликвидаторском неверии в победу социализма». За три дня до открытия съезда (15 декабря) большинство в Политбюро предложило ленинградской организации «перемирие»: не выносить на съезд разногласия между организациями, восстановить в должности изгнанных ленинградских секретарей и ввести в состав Секретариата представителя Ленинграда. Зиновьев расценил это как предложение о «капитуляции» и категорически отверг его.

XIV съезд партии (18 — 31 декабря 1925 г.) открылся в очень напряженной обстановке. Сталин представил отчетный доклад. Он взял на себя роль беспристрастного посредника между «правыми» и «левыми», между Зиновьевым и Бухариным. Зиновьев в очень деликатной форме, без каких-либо выпадов против Сталина отверг предположение, что основная угроза исходит от «левых». Обстановка накалилась, когда Крупская, выступая от имени оппозиции, привела в пример Стокгольмский съезд (1 906 г.), где большевики оказались в меньшинстве, и сказала, что большинство не всегда право. Всеобщее возмущение вызвал Каменев, обвинивший Сталина в «диктате», заявивший, что тот не способен осуществлять единство большевистского руководства и что он «против идеи вождя». В одном из своих риторических выступлений на съезде Сталин подтвердил, что только коллективное руководство может привести партию к цели. Отчетный доклад Сталина был принят 559 голосами против 65 (ленинградская оппозиция). Снова был увеличен состав ЦК и Политбюро, куда вошли Молотов, Ворошилов и Калинин.

Сразу после съезда Политбюро поручило комиссии под председательством Молотова навести порядок в ленинградской партийной организации. «Обработав» местные партийные организации, произведя кадровые перемещения ответственных работников, воспользовавшись полномочиями, данными ей съездом, комиссия за один месяц добилась почти единогласного (96%) одобрения ленинградскими коммунистами линии, принятой на XIV съезде. Зиновьева отстранили от руководства ленинградской партийной организацией и вместо него назначили Кирова, вызванного из Баку.

Вскоре за распадом «тройки» (апрель 1926 г.) последовало создание новой, очень разнородной оппозиции, куда вошли Зиновьев, Каменев, Троцкий и их друзья — Радек, Преображенский, Серебряков, Пятаков, Сокольников, Антонов-Овсеенко, Муралов и другие, активисты из «рабочей оппозиции» (Шляпников) и из группы демократических централистов (Сапронов). Объединение было очень непрочное, так как все эти люди, ссорившиеся друг с другом по личным и теоретическим поводам, были едины только в своей неприязни к Сталину. За последние годы большинство из них потеряло свои посты и политическое влияние. Зиновьев больше не руководил партийной организацией Ленинграда, Троцкий — «Бонапарт без армии» — больше не был военным наркомом. В конце 1925 г. он лишился главного идеологического оружия против Сталина, публично опровергнув подлинность ленинского «завещания», опубликованного в Соединенных Штатах Максом Истманом. Идеи оппозиции не доходили до первичных организаций из-за многочисленных «фильтров» и препон, стоящих на пути инакомыслия. Кроме того, патологический страх перед «фракциями», проникший уже и в первичные организации, лишал будущего любые действия меньшинства против «рабочего государства». Всякая борьба с аппаратом была заранее обречена на провал, и оппозиции оставалось только попытаться аргументирование убедить массы. Троцкий выдвинул тезис о том, что революция предана бюрократами и что страна находится накануне нового термидора, который приведет к победе бюрократии над пролетариатом. Единственным выходом было радикальное изменение политического курса: быстрое развитие тяжелой промышленности, улучшение условий жизни рабочих, демократизация партии, борьба с обогащением кулаков. Как только была выработана система аргументации, которая могла затронуть определенные слои рабочих-коммунистов, оппозиция встала перед необходимостью распространить эти идеи в массах. Оппозиционеры (их было несколько тысяч) начали создавать подпольные организации и выступать на собраниях партячеек некоторых предприятий, пытаясь настроить их против партийного руководства. Параллельно с этим руководители оппозиции выработали заявление, представленное на июльском пленуме ЦК 1926 г. Дискуссии были настолько яростными, что в разгар заседания у Дзержинского (председатель ВСНХ и глава ПТУ) произошел сердечный приступ. Политбюро было перетасовано в угоду Сталину: Зиновьев заменен Рудзутаком, появились новые кандидаты в члены Политбюро: люди, близкие Сталину, — Микоян, Андреев, Каганович, Орджоникидзе и Киров. Оба бывших заместителя Зиновьева — Евдокимов и Ласкевич — были смещены со своих постов.

В последующие месяцы отдельные оппозиционеры пытались продолжить пропагандистскую работу в первичных партийных организациях, в партячейках на предприятиях и учебных институтах Москвы и Ленинграда. Теперь за их деятельностью неотступно следило ПТУ, а Секретариат и ЦК посылали на места отряды «инструкторов». Дискуссии часто заходили в тупик. Боясь, что их обойдут «экстремисты» из «рабочей оппозиции», и опасаясь навлечь на себя гнев всей партии, шесть самых влиятельных деятелей оппозиции — Троцкий, Зиновьев, Каменев, Сокольников, Евдокимов и Пятаков — 16 октября 1926 г. опубликовали настоящее покаяние, где они признавали неправильность своей фракционной борьбы и давали обязательство впредь подчиняться партийной дисциплине. Через несколько дней состоялся пленум ЦК (23 — 26 октября 1926 г.), сурово осудивший руководителей оппозиции, дискредитированных своим заявлением. Троцкого и Каменева исключили из состава Политбюро, Исполкому Коминтерна было предложено отстранить Зиновьева от поста председателя, и в декабре его заменил Бухарин. На XV партийной конференции (27 октября — 3 ноября 1926 г.) разбитая оппозиция не имела ни права голоса, ни возможности выдвигать свои предложения. Капитуляция Крупской (которая решила, что оппозиция зашла слишком далеко в критике раскола между аппаратом и массами) еще более ослабила ее позиции. Стенограмма этого заседания, где без конца прерываемые выступления оппозиционеров практически не поддаются прочтению, свидетельствует об ухудшении отношений внутри партии, снижении уровня политической культуры и культуры поведения делегатов, о растущей нетерпимости. «Тезисы» Сталина о «построении социализма в одной, отдельно взятой стране» были приняты единогласно. Выпущенные сотнями тысяч экземпляров, они вооружили «большинство» примитивной аргументацией, понятной низовому партийному пропагандисту, поскольку в ее основе лежала национальная честь и вера в силы народа, который первый проложил дорогу к социализму. Резолюция XV партконференции не только осудила оппозицию, но и потребовала от нее публичного признания своих ошибок.

В течение нескольких месяцев поверженная оппозиция не подавала признаков жизни. Подавление китайских коммунистов в Шанхае в мае 1927 г. дало повод 48 оппозиционерам 25 мая подписать декларацию, где они разоблачали бездарность и непролетарский характер правительства, оказывавшего доверие Чан Кайши. Дело было крайне деликатное, поскольку Великобритания только что порвала дипломатические отношения с СССР, и «большинство» под предлогом угрозы войны заклеймило любую форму оппозиции, которая лишь подрывала единство, как никогда необходимое партии. Июльский пленум решил исключить из состава ЦК Троцкого и Зиновьева. Но решение было отложено после того, как оба лидера согласились в очередной раз публично покаяться и «безоговорочно подчиниться власти ЦК». Однако осенью 1927 г., сознавая реальное положение вещей, находясь под постоянным контролем ПТУ, оппозиция, на которую ежедневно обрушивались на десятках партсобраний (часто выдвигая аргументы антисемитского толка; «Может быть, происхождение Троцкого мешает ему поверить в возможности русского народа?»), решила дать последний бой. В сентябре она представила программу реформ и потребовала, чтобы следующий ЦК, выбранный на XV съезде, был тесно связан с массами и не зависел от аппарата. Так как ЦК запретил распространять эту программу среди делегатов съезда, оппозиция попыталась напечатать ее подпольно. ГПУ использовало этот предлог, чтобы уничтожить всю организацию. Пленум ЦК, состоявшийся 21 — 23 октября, вывел из своего состава Троцкого и Зиновьева. Через две недели Троцкий открыто нанес последний удар: 7 ноября, в 10-ю годовщину Октябрьской революции, во время праздничной демонстрации его сподвижники (Зиновьев и Радек в Ленинграде, Раковский в Харькове, Преображенский и сам Троцкий в Москве) развернули лозунги со своими призывами. 14 ноября Троцкого и Зиновьева исключили из партии, а Каменева и Раковского — из ЦК. Еще 93 видных деятеля оппозиции были исключены из партии на XV съезде. Некоторые из оппозиционеров — Каменев, Зиновьев и еще около 20 человек — покаялись в надежде восстановиться в партии после полугодового испытательного срока, большинство же (Троцкий и его сторонники) отказались от такого публичного унижения. 19 января 1928 г. «Правда» сообщила об «отъезде» из Москвы Троцкого и еще 30 оппозиционеров. На самом деле за два дня до этого они были сосланы в Алма-Ату,

Десять лет спустя, анализируя причины разгрома оппозиции, Троцкий объяснял его «победой сталинской бюрократии над массами». Подобное объяснение не выдерживает проверки фактами: «массы» были на стороне оппозиции в 1926 — 1927 гг. не в большей степени, чем у власти в начале 20-х годов, то есть до «победы сталинской бюрократии». На самом деле в структуре партии (по определению, данному ей на Х съезде), где меньшинство обязано было подчиняться большинству, чтобы избежать обвинения в фракционности, смена направлений являлась делом случая. Она зависела от изменений в составе партии; условий, в которых велись политические споры в первичных организациях, и от того, кому принадлежали рычаги управления и структуры власти внутри партии. В 20-е годы все эти три фактора были против оппозиции и играли гораздо более важную роль, чем тактические просчеты различных деятелей оппозиции.

Через десять лет после Октябрьской революции в партии насчитывалось 1 млн. 300 тыс. членов и кандидатов. Число «старых» большевиков постоянно сокращалось (в 1927 г. осталось всего 8 тыс. человек, вступивших в партию до октября 1917 г.). Одновременно с этим шел процесс «плебеизации» и окрестьянивания партии. «Плебеизация» — не то же, что «опролетаривание». Несмотря на массовые кампании по привлечению рабочих в партию («ленинский призыв» 1924 г., «октябрьский набор» 1927 г.), только треть коммунистов составляли рабочие. 60% членов партии занимались чаще всего неквалифицированным, но не физическим трудом в гигантском государственном бюрократическом аппарате. Так же как и в начале 1920-х годов, вступление в партию было основным способом подняться по социальной лестнице. Вот некоторые параметры набирающей силу развивающейся партии: большой процент молодежи (85% коммунистов моложе 40 лет), недостаток политического опыта (лишь 2% секретарей парторганизаций вступили в партию до революции), низкий образовательный уровень (только 1% окончил высшие учебные заведения). Низкий политический уровень — подавляющее большинство членов партии в отличие от «старых» большевиков никогда не читало классиков марксизма (в лучшем случае они знакомились с популярными теоретическими работами вроде «Азбуки коммунизма» Бухарина или «Основ ленинизма» Сталина) — значительно облегчал идеологическую обработку первичных организаций райкомами и обкомами.

Стенограммы обычных партсобраний, сохранившиеся в Смоленском партархиве, говорят о том, что в 20-е годы рядовой коммунист не имел никакого представления о сути идеологических разногласий в партии. Отклики споров, сотрясающих руководящие круги, доходили до партячеек в искаженном, намеренно упрощенном виде, через двойной фильтр курсов политграмоты и присланных сверху «инструкторов». Так, судя по стенограммам, спор между Сталиным и Троцким сводился к тому, что первый хотел строить социализм в СССР, а второй не хотел. Когда в 1930 г. секретаря партячейки попросили дать определение «правой позиции» Бухарина, он дал следующий ответ, удивительный по своему невежеству и наивности: «Правый уклонизм — это уклон вправо, левый уклонизм — это уклон влево, а сама партия прокладывает дорогу между ними». Сила сталинской позиции была в идентифицировании ее с «центризмом», исходившим от ЦК, крайней простоте и невероятном схематизме, что делало ее доступной большинству непросвещенных партийцев. Любой политический спор сводился к борьбе «генеральной линии» центра, рупором которой был ЦК, с разными уклонами. Коммунистам постоянно напоминали об угрозе капиталистического окружения и, следовательно, об опасности для советской власти любого конфликта в руководстве партии, вызванного политическими спорами. Партии следовало сплотиться вокруг «генеральной линии», которая определялась не в результате дискуссий, а Центральным Комитетом, единственным гарантом единства партии. Чтобы сохранить его, партия должна была быть не местом дебатов, а полем действия. Если нет инструкций — возникает «анархия» и «дискуссии». Термин «дискуссия» приобретал все более уничижительную окраску, во-первых, как противопоставление конструктивным и конкретным действиям и, во-вторых, в силу той концепции понятия «политическая борьба», которая сложилась у низовых коммунистов. Десять лет большевистской власти не притупили остроты внутреннего и внешнего противостояния, Борьба против внутренних и внешних врагов партии и государства всегда оставалась насущной задачей коммунистов, а политическим спорам отводилось очень незначительное место. Дискуссия всегда «навязывалась», к ней «принуждали» оппозиция и какие-нибудь уклонисты. Рассмотреть какой-либо политический вопрос означало прежде всего навесить ярлык на оппонента (в 30-е годы — на врага). Если спора нельзя было избежать, он тщательно готовился и планировался. Всякое новое направление или изменение линии партии еще до обсуждения в ячейках объяснялось и комментировалось «инструкторами» и «пропагандистами», которые на предварительных собраниях или курсах политграмоты разъясняли, кто прав, кто виноват.

В 20-е годы усилился контроль вышестоящих организаций за низовыми: во время обсуждения важных вопросов на собрании присутствовал представитель райкома с функциями фискала, которому было поручено следить за малейшими отклонениями от «генеральной линии». В особо «трудных» случаях на место присылали инструкторов из Орграспреда, подчиняющихся непосредственно Секретариату. Орграспред был создан в 1924 г. в результате слияния Оргбюро и Учраспреда и превратился в главный отдел Секретариата, на который возлагались обязанности по управлению партийными органами и назначению кадров.

В 1926 г. вышло новое постановление, устанавливающее порядок назначения на тот или иной партийный пост. Кандидаты 1 на 5500 самых важных партийных должностей (общее количество партийных постов составляло 25 тыс.) назначались непосредственно Орграспредом и ЦК. Остальные рекомендовались райкомами и обкомами, имевшими собственную номенклатуру.

Теоретически все ответственные посты считались выборными, но в действительности эти выборы всегда «готовились» инстанцией, которой был подответствен этот пост. Партийные власти попытались составить досье на всех коммунистов. Это досье (не полностью и с большим трудом) было собрано только к концу 30-х годов. В 20-х годах стала набирать силу Центральная контрольная комиссия, во главе которой стояли соратники Сталина: до 1926 г. ее возглавлял Куйбышев, потом Орджоникидзе. По Уставу 1924 г. функции ЦКК и местных контрольных комиссий заключались в последовательной борьбе против всех группировок и фракционных движений внутри партии, систематическом наблюдении за нездоровыми явлениями в области идеологии, чистке идеологически вредных или морально развращенных элементов. Каждый год контрольная комиссия вызывала 4—6% коммунистов по самым разным поводам, в основном за пьянство (25 — 30%), политическую пассивность (25%) — чаще, чем за «активную оппозицию» (5 — 6%), за различные проявления карьеризма, злоупотребления властью, бюрократизм (18 — 20%), неприкрытое воровство (10%), веру в Бога (5 — 6%), принадлежность к социально чуждому классу (2 — 4%). При нэпе контрольные комиссии ограничивались «легкими чистками» (предупреждениями, порицаниями, редко — исключениями: в 1924 — 1927 гг. ежегодно исключался только 1% всех коммунистов), стараясь сохранить более или менее достойный образ партии и наказывая только за самые вопиющие нарушения. Однако с 1927 г. наметились изменения, которые затем привели к большой чистке 1929 г. На этот раз под лозунгом «идеологической монолитности» становилось более суровым отношение к политической оппозиции (тысячи троцкистов были исключены из партии на следующий день после окончания работы XV съезда). Связи между ПТУ и контрольными комиссиями, следящими за малейшими отклонениями в какую-либо сторону, стали более тесными.

XV съезд подвел итоги многолетней борьбы с троцкизмом и заявил о его ликвидации. Споры об определении экономической политики были краткими. В резолюциях съезда наметилась пока еще плохо сформулированная тенденция к изменению политического курса «влево». Это означало «усиление роли социалистических элементов в деревнях» (делегаты имели в виду развитие совхозов-гигантов, например совхоз им. Шевченко в Одесской области, об опыте которого писали тогда все газеты); ограничение деятельности кулаков и нэпманов путем значительного повышения налогов; поощрительные меры в отношении беднейшего крестьянства: преимущественное развитие тяжелой промышленности. Выступления партийных деятелей свидетельствовали о глубоких расхождениях: Сталин и Молотов были особенно враждебно настроены против кулаков-»капиталистов», а Рыков и Бухарин предупреждали делегатов съезда об опасности слишком активной «перекачки» средств из сельского хозяйства в промышленность. И тем не менее все они лишь формулировали общие задачи. Съезд не принял никакой конкретной программы. Казалось, что будущее нэпа еще впереди.

Между тем, как только закончился съезд, власти столкнулись с серьезным кризисом хлебозаготовок. В ноябре поставки сельскохозяйственных продуктов государственным учреждениям сильно сократились, а в декабре положение стало просто катастрофическим. Партия была захвачена врасплох. Еще в октябре Сталин публично заявил о «великолепных отношениях» с крестьянством. В январе 1928 г. пришлось взглянуть правде в глаза: несмотря на хороший урожай, крестьяне поставили только 300 млн. пудов зерна (вместо 430 млн., как в предыдущем году). Экспортировать было нечего. Страна оказалась без валюты, необходимой для индустриализации. Более того, продовольственное снабжение городов было поставлено под угрозу. Снижение закупочных цен, дороговизна и дефицит промтоваров, снижение налогов для беднейших крестьян (что избавляло их от необходимости продавать излишки), неразбериха на пунктах сдачи зерна, слухи о начале войны, распространяемые в деревне, — все это вскоре позволило Сталину заявить о том, что в стране происходит «крестьянский бунт».

Для выхода из создавшегося положения Сталин и его сторонники в Политбюро решили прибегнуть к срочным мерам, напоминающим продразверстку времен гражданской войны. Сам Сталин отправился в Сибирь. Другие руководители (Андреев, Шверник. Микоян, Постышев, Косиор) разъехались по регионам, дающим высокие урожаи (Волга, Урал, Северный Кавказ). Партия направила в деревню «оперуполномоченных» и «рабочие отряды» (было мобилизовано 30 тыс. коммунистов). Им было поручено провести чистку в ненадежных и непокорных сельсоветах и партячейках, создать на месте «тройки», которым надлежало найти спрятанные излишки, заручившись помощью бедняков (получавших 25% зерна, изъятого у более зажиточных крестьян) и используя 107-ю статью Уголовного кодекса, по которой любое действие, «способствующее поднятию цен», каралось лишением свободы сроком до трех лет. Начали закрываться рынки, что ударило не по одним зажиточным крестьянам, так как большая часть зерна на продажу находилась, естественно, не только у «кулаков», но и у середняков. Изъятие излишков и репрессии усугубили кризис. Конечно, власти собрали зерна лишь ненамного меньше, чем в 1927 г. Но на следующий год крестьяне уменьшили посевные площади.

Хлебозаготовительный кризис зимы 1927/28 г. сыграл решающую роль в последующем: Сталин сделал ряд выводов (изложенных во многих его выступлениях в мае — июне 1928 г.) о необходимости сместить акцент с кооперации, ранее горячо защищавшейся Лениным, на создание «опор социализма» в деревне — колхозов-гигантов и машинно-тракторных станций (МТС). Благодаря значительным возможностям этих «опор» по производству сельскохозяйственной продукции для продажи на рынке предполагалось, что они дадут государству 250 млн. пудов зерна (одну треть действительных потребностей), что позволит обеспечить снабжение ключевых отраслей промышленности и армии, а также выйти на внутренний и внешний рынок, тем самым вынудив крестьян продавать излишки государству. Начиная с 1927 г. стала складываться система «контрактации» (контракт, предусматривающий, что в обмен на продукцию, которую крестьяне поставляют государству, они получают от него необходимую технику), позволявшая государству улучшить контроль за имеющимися продовольственными излишками. Летом 1928 г. Сталин уже не верил в нэп, но еще не пришел окончательно к идее всеобщей коллективизации. По плану дальнейшего развития народного хозяйства (составленному на небольшой срок: три-четыре года) частный сектор должен был существовать и в дальнейшем. В то же время набирала силу политическая борьба с «правой оппозицией».

На апрельском пленуме ЦК 1928 г. было высказано недовольство снова начавшейся политикой продразверстки, напоминавшей о временах гражданской войны. На одном из заседаний стало известно также о промышленном саботаже в тресте «Донуголь» (Шахтинский район Донбасса), где для работы привлекались буржуазные специалисты и поддерживались связи, с западными финансовыми кругами. Через несколько недель начался публичный процесс против 53 человек (последний раз подобный суд состоялся над эсерами в 1922 г.). Этот показательный процесс, которому надлежало сплотить коммунистов в борьбе против оппозиционеров, уклонистов и других врагов, укрепил миф о «наемных саботажниках» (вслед за ним ' появились мифы о «кулацкой угрозе» и «опасности справа»). Несмотря на крайне напряженную обстановку, в апреле 1928 г. большинство членов ЦК еще не было готово следовать за Сталиным. В резолюциях, принятых на пленуме, подчеркивалась важность рыночных отношений, осуждались перегибы по отношению к зажиточным крестьянам. Был отвергнут законопроект о новом сельскохозяйственном Уставе, где пожизненное землепользование разрешалось только членам колхоза. Споры между сторонниками и противниками нэпа велись одновременно в ЦК, Политбюро (где Сталин, поддерживаемый Куйбышевым, Молотовым, Рудзутаком и Ворошиловым, располагал незначительным большинством; Калинин колебался, а Рыков, Томский и Бухарин составляли «правую оппозицию») и в учреждениях, занимающихся планированием. Экономисты Госплана разработали план умеренного промышленного роста, где темпы накопления капитала соотносились с темпами роста сельскохозяйственного производства в рамках нэпа. Со своей стороны экономисты из ВСНХ во главе с Куйбышевым предложили план более быстрого роста (135% за пять лет), основанный главным образом на вере в энтузиазм советских людей и на положениях экономиста Струмилина, разработавшего теорию, согласно которой «задачей большевиков было перестроить экономику, а не изучить ее. Нет такой крепости, которую большевики не могли бы взять штурмом... Вопрос темпов промышленного роста решается с помощью человеческой воли».

На пленуме ЦК, состоявшемся с 4 по 12 июля 1928 г., произошло столкновение различных точек зрения. В речи Сталина, опубликованной только несколько лет спустя, подчеркивалось, II что политика нэпа зашла в тупик, что ожесточение классовой борьбы объясняется вер более отчаянным сопротивлением капиталистических элементов, что крестьянству придется потратиться на нужды индустриализации. Последнее из этих положений Сталин позаимствовал у Преображенского, не приняв, однако, ни оговорок, ни сомнений последнего. Впрочем, в своих резолюциях пленум не пошел за Сталиным. Бухарин, по его собственному выражению «пришедший в ужас» от выводов генсека, которые, как он считал, доведут страну до террора, гражданской войны и голода, и уверенный, что Сталин будет маневрировать с целью добиться преимущества на следующем пленуме, решил перенести полемику в массы. Ранее никто, даже делегаты VI конгресса Коминтерна (Москва, 17 июля — 1 сентября), не были информированы о разногласиях в руководстве партии. 30 сентября Бухарин публикует в «Правде» «Заметки экономиста», в которых излагает экономическую программу оппозиции. .Согласно автору статьи, кризис в стране был вызван ущербностью планирования, ошибками в политике ценообразования, дефицитом промышленных товаров, неэффективностью помощи сельскохозяйственной кооперации. Курс еще можно было изменить, но только за счет определенных уступок крестьянству (открытие рынков, повышение закупочных цен на хлеб, а при необходимости и покупка хлеба за границей). Таким образом, Бухарин выступал за возврат к экономическим и финансовым мерам воздействия на рынок в условиях нэпа. Создавать колхозы следовало только в том случае, когда они оказывались более жизнеспособными, чем индивидуальные хозяйства. Индустриализация необходима, но только если она будет «научно спланирована», проводить ее надо с учетом инвестиционных возможностей страны и в тех пределах, в которых она позволит крестьянам свободно запасаться продуктами.

Несмотря на высокий научный уровень, статья Бухарина вызвала мало откликов. Тем временем Сталин, предусмотрительно не раскрывая имен (кто бы поверил, что Бухарин или председатель Совнаркома Рыков стоят во главе «опасного уклона»?), выковывал миф об «оппозиции справа», об опасном уклоне в партии, конечная цель которого — создание условий для реставрации капитализма в СССР. В ноябре 1928 г. пленум ЦК единогласно осудил «правый уклон», от которого отмежевались Бухарин, Рыков и Томский. И на этот раз они руководствовались желанием сохранить единство партии. Пригрозив отставкой, добившись незначительных уступок, они все же во имя сохранения единства партии проголосовали за противоречившие их принципам сталинские резолюции необходимости догнать и перегнать капиталистические страны благодаря ускоренной индустриализации и развитию обширного социалистического сектора в сельском хозяйстве. Такое поведение лидеров оппозиции, по сути дела, закрепляло их поражение. Приняв фактическое участие в единодушном голосовании в Политбюро и ЦК, осудивших все еще анонимный «правый уклон» и одобривших новую линию партии, они не могли высказывать свои мысли без риска быть обвиненными в двоедушии и фракционерстве. В течение нескольких недель, последовавших за пленумом, «правая оппозиция» потеряла два бастиона: московскую парторганизацию, первый секретарь которой, сторонник Бухарина Угланов, был снят со своего поста, и профсоюзы. VIII съезд профсоюзов, нарушив обещание ввести семичасовой рабочий день, одобрил сталинские тезисы об ускоренной индустриализации. Влияние председателя профсоюзов Томского было значительно ослаблено вводом в президиум пяти сталинцев (в том числе Кагановича) и установлением более жесткого контроля Политбюро над руководством профсоюзов. Желая предупредить возможное соглашение между оппозиционными группировками, Сталин наконец решился выдворить сосланного в Алма-Ату Троцкого за пределы СССР.

Впрочем, «левая оппозиция», ослабленная разрозненностью ее активистов и растерявшаяся в связи с принятием новой линии партии — на первый взгляд близкой «левой идее», — опасности больше не представляла. Когда Троцкий решился (21 октября 1928 г.) призвать коммунистов всех стран на борьбу с планами Сталина, Политбюро, воспользовавшись этим, обвинило его в создании нелегальной «антисоветской партии». 21 января 1929 г. Троцкий был выслан в Турцию. В тот же день, в пятую годовщину смерти Ленина, Бухарин повторил свою концепцию, опубликовав статью в «Правде», посвященную «Политическому завещанию «Ленина». Он показал разницу между ленинским планом кооперации — «мирным, постепенным и добровольным» в результате подлинной «культурной революции» — и сталинским проектом коллективизации, основанным на принуждении. Вывод Бухарина: третьей революции быть не должно. Предназначенная, как и «Заметки экономиста», для осведомленного читателя, эта статья не вызвала особой реакции Сталина. А вот появившиеся на следующий день сообщения, что 11 июля 1928 г. имели место контакты Бухарина и Сокольникова с Каменевым, значительно подорвали престиж лидеров оппозиции. Теперь они должны были объясняться перед ЦКК и выслушать обвинения в «двурушничестве» и «фракционизме». Апрельский пленум ЦК партии 1929 г. завершил разгром наконец-то публично разоблаченной оппозиции. В ходе его заседания, отвергнувшего последнее предложение «правых» (двухлетний план, задуманный с целью улучшить положение дел в сельском хозяйстве), Сталин в не опубликованной тогда речи заклеймил прошлые и настоящие ошибки Бухарина: от 'его оппозиции Ленину в 1915 г. до «поддержки кулака».

На XVI партконференции (апрель 1929 г.) оппозиция уже не выступала против пятилетнего плана в варианте, предложенном ВСНХ, который предусматривал коллективизацию 20% крестьянских хозяйств в течение пяти лет и ускоренную индустриализацию. Вскоре Бухарин был снят с поста главного редактора «Правды», а затем (3 июля) отстранен от руководства Коминтерном. Томского во главе профсоюзов сменил Шверник. Рыков подал в отставку с поста Председателя Совнаркома. ЦКК предприняла всеобщую проверку и чистку рядов партии, которая за несколько месяцев привела к исключению 17 0 тыс. большевиков (11% партсостава),. причем треть из них — с формулировкой «за политическую оппозицию линии партии». В течение лета 1929 г. против Бухарина и его сторонников развернулась редкая по своей силе кампания в печати. Их ежедневно обвиняли ) «пособничестве капиталистическим элементам» и в «сговоре с троцкистами». На ноябрьском пленуме ЦК полностью дискредитированная оппозиция подвергла себя публичной самокритике. Бухарин был исключен из Политбюро.

В то время как в высших эшелонах власти один за другим разворачивались эпизоды борьбы сторонников и противников нэпа, рана все глубже и глубже погружалась в экономический кризис, который усугублялся непоследовательными мерами, в которых отражалось «брожение» в руководстве и отсутствие четко определенной политической линии. Показатели сельского хозяйства 1928/29 г. были катастрофическими. Несмотря на целый репрессивных мер по отношению не только к зажиточным крестьянам, но и в основном к середнякам (штрафы и тюремное заключение в случае отказа продавать продукцию государству по закупочным ценам в три раза меньшим, чем рыночные), зимой 1928/29 г. страна получила хлеба меньше, чем год назад. Обстановка в деревне стала крайне напряженной: печать отметила около тысячи случаев «применения насилия» по отношению к «официальным лицам». Поголовье скота уменьшилось. В феврале 1929 г. в городах снова появились продовольственные карточки, отмененные после окончания гражданской войны. Дефицит продуктов питания стал всеобщим, когда власти закрыли большинство частных лавок и кустарных мастерских, квалифицированных как «капиталистические предприятия». Повышение стоимости сельскохозяйственных продуктов привело к общему повышению цен, что отразилось на покупательной способности населения, занятого в производстве. В глазах большинства руководителей, и в первую очередь Сталина, сельское хозяйство несло ответственность за экономические трудности еще и потому, что в промышленности показатели роста были вполне удовлетворительными. Однако внимательное изучение статистических данных показывает, что все качественные характеристики: производительность труда, себестоимость, качество продукции — шли по нисходящей. Этот настораживающий феномен свидетельствовал о том, что процесс индустриализации сопровождался невероятной растратой человеческих и материальных ресурсов. Это привело к падению уровня жизни, непредвиденной нехватке рабочей силы и разбалансированию бюджета в сторону расходов.

Видимое отставание сельского хозяйства от промышленности позволило Сталину объявить аграрный сектор главным и единственным виновником кризиса. Эту идею он, в частности, развил на пленуме ЦК в апреле 1929 г. Сельское хозяйство необходимо было полностью реорганизовать, чтобы оно достигло темпов роста индустриального сектора. По мысли Сталина, преобразования должны были быть более радикальными, чем те, что предусматривал пятилетний план, утвержденный XVI партконференцией, а затем и съездом Советов (апрель — май 1929 г.). При всей своей смелости — вариант ВСНХ предполагал увеличить капиталовложения в четыре раза по сравнению с периодом 1924— 1928 гг., добиться за пять лет роста промышленного производства на 135%, а национального дохода на 82%, что и привело к его окончательной победе над более скромным вариантом Госплана, — пятилетний план все же основывался на сохранении преобладающего частного сектора, сосуществующего с ограниченным, но высокопроизводительным сектором государственным и коллективным. Его авторы рассчитывали на развитие спонтанного кооперативного движения и на систему договоров между кооперативами и крестьянскими товариществами. Наконец, план предполагал, что к 1933— 1934 гг. примерно 20% крестьянских хозяйств объединятся в товарищества по совместной обработке земли, в которых обобществление коснется исключительно обрабатываемых земель, обслуживаемых «тракторными колоннами», без отмены частной собственности и без коллективного владения скотом. Постепенная и ограниченная коллективизация должна была строиться на исключительно добровольном принципе, с учетом реальных возможностей государства поставлять технику и специалистов.

По мнению Сталина, критическое положение на сельскохозяйственном фронте, приведшее к провалу последней хлебозаготовительной кампании, было вызвано действиями кулаков и других враждебных сил, стремящихся к «подрыву советского строя». Выбор был прост: «или деревенские капиталисты, или колхозы». Речь теперь шла не о выполнении плана, а о беге наперегонки со временем.

Только что принятый план подвергся многочисленным корректировкам в сторону повышения, особенно в области коллективизации. Вначале предполагалось обобществить к концу пятилетки 5 млн. крестьянских хозяйств. В июне Колхозцентр объявил о необходимости коллективизации 8 млн. хозяйств только за один 1930 г. и половины крестьянского населения к 1933 г. В августе Микоян заговорил уже о 10 млн., а в сентябре была поставлена цель обобществить а том же 1930 г. 13 млн. хозяйств. В декабре эта цифра выросла до 30 млн.

Такое раздувание показателей плана свидетельствовало не только о победе сталинской линии. Оно питалось иллюзией изменения положения вещей в деревне: тот факт, что начиная с зимы 1928 г. сотни тысяч бедняков под воздействием призывов и обещаний объединились в ТОЗы, чтобы при поддержке государства ; хоть как-то повысить свое благосостояние, в глазах большинства руководителей свидетельствовал об «обострении классовых противоречий» в деревне и о «неумолимой поступи коллективизации». 200 «колхозов-гигантов» и «агропромышленных комплексов», каждый площадью 5—10 тыс. га, становились теперь «бастионами социализма». В июне 1929 г. печать сообщила о начале нового этапа — «массовой коллективизации». Все парторганизации были брошены властями на выполнение двойной задачи: заготовительной кампании и коллективизации. Все сельские коммунисты под угрозой дисциплинарных мер должны были показать пример и вступить в колхозы. Центральный орган управления коллективными хозяйствами — Колхозцентр — получил дополнительные полномочия. Органы сельхозкооперации, владельцы немногочисленной техники, обязывались предоставлять машины только колхозам. Мобилизация охватила профсоюзы и комсомол: десятки тысяч рабочих и студентов были отправлены в деревню в сопровождении партийных «активистов» и сотрудников ПТУ. В этих условиях насильственная заготовительная кампания приняла характер реквизиции, еще ярче выраженный, чем во время двух предыдущих. Осенью 1929 г. рыночные механизмы были окончательно сломаны. Несмотря на средний урожай, государство получило более 1 млн. пудов зерна, то есть на 60% больше, чем в предыдущие годы. По окончании ; кампании сконцентрированные в деревне огромные силы (около 150 тыс. человек) должны были приступить к коллективизации. За лето доля крестьянских хозяйств, объединившихся в ТОЗы (в подавляющем большинстве это были бедняки), составила в от-1 дельных районах Северного Кавказа, Среднего и Нижнего Поволжья от 12 до 18% общего числа. С июня по октябрь коллективизация затронула, таким образом, 1 млн. крестьянских хозяйств.

Вдохновленные этими результатами, центральные власти всячески побуждали местные парторганизации соревноваться в рвении и устанавливать рекорды коллективизации. По решению наиболее ретивых партийных организаций несколько десятков районов страны объявили себя «районами сплошной коллективизации». Это означало, что они принимали на себя обязательство в кратчайшие сроки обобществить 50% (и более) крестьянских хозяйств. Давление на крестьян усиливалось, а в центр шли потоки триумфальных и нарочито оптимистических отчетов. 31 октября «Правда» призвала к неограниченной «массовой коллективизации». Неделю спустя в связи с 12-й годовщиной Октябрьской революции Сталин опубликовал свою статью «Великий перелом», основанную на в корне ошибочном мнении, что «середняк повернулся лицом к колхозам». Не без оговорок ноябрьский (1929 г.) пленум ЦК партии принял сталинский постулат о коренном изменении отношения крестьянства к коллективным хозяйствам и одобрил нереальный план роста промышленности и ускоренной коллективизации. Это был конец нэпа.