• Главная
• Контакты
• Нашёл ошибку
• Прислать материал
• Добавить в избранное

В нынешнем году исполняется 900 лет со времени просвещения Руси христианством. Миллионы русских людей будут иметь случай привести себе на память обстоятельства крещения Руси, тысячи проповедников и сотни ученых и литераторов найдут повод вновь подвергнуть рассмотрению к обсуждению события X столетия, приведшие наших предков к принятию христианства из Византии. Я не мог поэтому колебаться в выборе темы для обычной речи, произносимой в собрании Славянского Общества 11 мая. Предметом нашей беседы будут события русской истории за 900 лет назад.

Русских упрекают за недостаточное знание своей древней истории. Подобные упреки до известной степени оправдываются состоянием, в котором находится наука о древности. В нашей древней истории есть наболевшее место, к которому нельзя приступиться без опасения возбудить сильную боль во всем организме. С какой бы осторожностью и как бы поверхностно ни коснулся кто древней истории, он неминуемо попадет на это больное место и потревожит все здание русской истории в самых его основаниях. С теоретической точки зрения — это вопрос разума и веры в истории, летописания и исторического творчества. В практическом отношении дело сводится к следующему принципиальному положению: национальными элементами полагается основание русской истории или чужеземными, обозначает ли Русь скандинавское племя или туземное славянское?

Я желал бы не обременять ваше внимание изложением темных и запутанных вопросов, но судите сами, возможно ли обойти их. На одной дороге, вводящей в историю X в., читается надпись: пойдешь по этой дороге, уйдешь в скандинавоманию, сам останешься цел, но будешь долго блуждать и забудешь свой род и племя. На другой надписи читается: эта дорога ведет в славянскую Русь, но где эта Русь находится, никто не знает: кто возьмет этот путь, потеряет коня и вооружение, на него нападут чудовища: скифы, роксолане, хазары, варяги, наконец, ему угрожает сильное вражеское нападение на днепровских порогах. Исход сего последнего неизвестен. Третьей дороги нет, а есть лишь глухое предупреждение: будешь сам искать новой прямоезжей дороги, и коня потеряешь, и себя погубишь.

Подобные угрожающие надписи не запугивали, однако, любознательности, время от времени снаряжались и снаряжаются путешествия в древнюю русскую историю. Не говоря об обязательных походах русских историков, предпринимаются и добровольные экскурсии в темную область русской старины, даже из иностранных земель. Последний случай этого рода был 10 лет тому назад, когда датский профессор Томсен прочел в Оксфорде три публичные лекции о происхождении Русского государства. Он водил своих слушателей и по Скандинавии, и по Варяжскому пути, и по неведомым дебрям славянской России и безбедно прошел мимо всяких опасностей.

Попытаюсь коснуться слегка научных школ или направлений по изучению древней русской истории.

Точку отправления составляет хорошо известное место начального летописца о призвании князей. «И идоша за море к Варягом к Руси… и реша Руси Чудь, Славяне и Кривичи земля наша велика и обильна, а наряда в ней нет, придите княжить и владеть нами». Хотя сами по себе эти слова летописца довольно ясны и понятны и во всяком случае ни для кого не обидны, но в них заключается яблоко раздора и непримиримой вражды между научными направлениями. Целая фаланга ученых начиная с прошлого столетия боролась до изнеможения, отстаивая всеми силами неприкосновенность этого места летописи. Много таланта и остроумия потрачено было на то, чтобы сделать его недоступным для нападения противников. Борьба около этой своего рода крепости в русской исторической науке не окончилась и поныне, но не потому, чтобы ее твердыни оказывались действительно неуязвимыми против новых орудий исторической критики, а более потому, что враждующие стороны утомились и к тому же сознали, что с завладением этим местом не много выиграет ни та, ни другая партия, так как позади него выросли новые укрепления, господствующие над позицией.

Представляет ли собой упомянутое известие исторический факт или же легенду, сложившуюся в XI в. и доверчиво принятую русским летописцем? Если это исторический факт, значит, русь иноземного происхождения, именно скандинавского, или норманнского, — таково положение норманнской школы, приверженцы которой называются несторовцами, так как они стоят за буквальный смысл русского летописца. Если же это легенда, находящаяся притом в противоречии с внутренними фактами древней истории, то руси не следует искать за Балтийским морем, а где-нибудь в России: на побережье Балтийского, на берегах Черного моря, на Дунае или в Киеве, — таково положение антинорманнской школы, представители которой называются то антинесторовцами, потому что отвергают буквальный смысл начального летописца, то приверженцами славянского толка в русской истории, потому что веруют в реальное существование славянской руси.

Скандинавская школа имеет более длинную и старую историю, чем противоположная ей славянская. Страстность борьбы до известной степени объясняется тем, что первая школа имеет во главе немецкие имена: Байера, Миллера, Шлецера (в прошлом столетии), а вторая — славянские: Венелина, Каченовского, Надеждина, Максимовича и др. В новое время центральное положение в антинорманнской школе занимают гг. Гедеонов и Д. И. Иловайский. Особенным пылом и воинственным задором отличаются литературные походы на противную партию Д. И. Иловайского. Он зорко следит за движениями неприятеля и, нападая на отдельные отряды, выносит трофеи, о которых нередко можно получать сведения из журналов и газет. Благодаря литературному таланту и известности сочинений г. Иловайского я думаю, не ошибусь, если скажу, что положения антинорманнской школы в настоящее время хорошо известны читающей публике. В качестве литературного вождя школы Иловайский не свободен отдуха пропаганды и нередко высказывает сильные упреки русским, в особенности молодым, историкам за слепое поклонение идолу скандинавомании и за нежелание без предубеждения отнестись к его учению.

Но противников антинорманнской школы в настоящее время легион; за немецкими учеными прошлого столетия выступают Погодин, Соловьев, А. А. Куник, К. Н. Бестужев-Рюмин — все это последователи, с небольшими отличиями в частностях, норманнской школы. В лице Погодина эта школа имела самого горячего бойца, который до смерти считал своим долгом не оставлять без возражений доводов противника и горько жаловался, что они не дают ему спокойно умереть. Теперь старшинство и авторитет в этой школе принадлежат академику Кунику, а боевая сила и влияние — профессору В. Г. Васильевскому. Прибавлю, что почти все профессора русской истории и большинство ученых и литераторов, писавших о начальном периоде русской истории, придерживаются воззрений норманнской школы.

Таково в общих чертах внешнее положение научных направлений в объяснении древнего периода русской истории.

Борьба школ принесла много пользы русской науке, так как она привлекла к себе прямо или косвенно почти все научные силы России. В истории ее есть трогательные эпизоды. Напомню хотя бы недавно происходившее в Москве публичное состязание Д. И. Иловайского с противниками его воззрений. В эту борьбу почтенные и сериозные люди вступали с пылом увлечения, руководимые благородным чувством — раскрыть истину и убедить в ней других. Очевидно, в норманнском вопросе есть такие моменты, которые могут задеть за живое, иначе говоря, школы различаются принципиально противоположными выводами. Если вы придерживаетесь норманнской школы, то все события IX и X вв. вы должны приписывать заморским князьям-варягам и не можете извлекать из них почти никаких выводов в приложении к национальной русской истории. И походы на Константинополь, и договоры с греками, и Русская Правда — относятся к норманнской дружине и не говорят ничего о славянах. Если же вы антинорманнист — все эти явления вы считаете произведением русского, т. е. славянского, духа и из них выводите последствия для национальной русской истории. Во всяком случае, никому нельзя уклониться от прямого ответа на вопрос: русь — славянский народ, славянское слово или скандинавское и обозначает совокупность завоевателей? Согласитесь, что с ответом на этот вопрос соединяется нечто весьма существенное: именно, сами ми создавали свою историю или нет?

По отношению к имени «русь» установлен роковой пробел в древней этнографии. Ни норманнисты, ни их противники до сих пор не могли указать ни в Скандинавии, ни где-либо в другом месте этнографический или географический термин, соответствующий воззрениям русского летописца. Ни в Скандинавии, ни в других частях Европы и России не оказалось до сих пор племени или народа, который бы в IX в. назывался русью.

Наши предки до образования государства не называли себя русью, а имели племенные имена: новгородцы, поляне, кривичи, древляне. Точно так же и шведы или норманны, к которым, по воззрению норманнистов, относится русь, не назывались так у себя на родине. При таком положении вопроса о «руси» ни та, ни другая школа не имеют за собой особенно важных и не подлежащих спору доказательств, вследствие чего ни норманнисты, ни их противники не могут решиться на генеральное сражение.

Научные ресурсы обеих партий не составляют тайны, ибо средства для борьбы вычитываются из книг или выписываются из рукописей. К сожалению, находки и открытия в этой области становятся реже. Каждое новое место, где оказывалось упоминание о руси, приветствуемо было радостными ожиданиями, что вот-вот завеса раскроется и обличится заблуждение. Но увы! после длинных споров и толкований новому месту отводился подобающий ранг, и оно поступало в систему доказательств — равно пригодных для той и другой школы.

В настоящее время подобрано уже достаточное количество упоминаний о руси у византийских и восточных писателей, этот подбор имел своего рода завлекательность в том смысле, что из него открывалось, что русь была известна даже ранее основания Русского государства.

Свидетельства, извлекаемые из византийских и арабских писателей, еще и потому должны были получить особую важность, что они почти на 200 лег старше начальной русской летописи.

Но говоря вообще, накопление новых мест, упоминающих об руси, далеко не разрешило вопроса, которым обусловливается существование школ, а только заставило норманнистов покинуть две-три позиции, не особенно, впрочем, важных. С 1870-х годов обозначилась средняя научная партия, вызванная капитальным трудом Гедеонова. Представители этой последней признают, что за норманнской теорией остаются теперь две твердыни: скандинавские имена первых русских князей и днепровские пороги. Но они делают уступку и антинорманнистам, признавая, что норманнский элемент в России не обнаруживает почти никакого воздействия на внутреннюю жизнь новгородцев, полян и кривичей, не оставив следов ни в языке, ни в обычаях и т. п. Эта средняя школа приняла поэтому следующее положение: пришлые из-за моря люди не были племенем или народом, а составляли сбродные дружины, набираемые отовсюду. Согласно воззрению этой школы, скандинавский элемент вследствие своей малочисленности должен был без особенной борьбы ассимилироваться со славянами. Я сказал, что средняя школа выделилась недавно и представляет собой не более как попытку примирить два крайние направления. На принципиальный вопрос о происхождении руси она отвечает не прямо, не объясняет притом самого главного: каким образом дружины иноземного происхождения дали свое имя славянам, составившим Русское государство.

В чем же состоит живая действительность, чем заявляет о себе русь в истории? Всматриваясь в известия о первых русских князьях, нельзя не согласиться с противниками норманнской школы, что русь X в. имеет в себе уже весьма мало скандинавского элемента. Иностранные имена сменяются славянскими, выдвигается общность интересов княжеских и земских, нет указаний ни на политическую, ни на религиозную вражду между норманнами и славянами. Но выше всего следует поставить — широкое развитие силы и могущества России при первых же князьях, до известной степени благоустройство гражданского быта, торговлю и, наконец, распространение Русского государства от Новгорода до Крыма, Азовского моря и Дуная. Если все это сделали норманнские князья со своей скандинавской дружиной, то они похожи на чародеев, о которых рассказывается в сказках. Антинорманнисты сильно выдвигают этот аргумент против своих противников, формулируя его так не может быть, чтобы до 862 г. Россия оставалась незаписанным листом, на котором первый рисунок стали выводить норманнские пришельцы; напротив, гражданственность на Руси должна была начаться раньше 862 г. и, следовательно, не варяги-русь основали государство, а туземная русь.

Элементы гражданственности, присущие Руси X в., действительно заслуживают внимания. После темного предания о том, как началась Русская земля, первоначальный летописец вставляет в свое изложение известные договоры с греками. Если возможны сомнения относительно того, как принимать известия летописи о начале Русского государства, то в приложении к договорам такие сомнения неуместны. Они имеют официальный характер и подтверждаются греческой летописью. Договоры с греками несомненно переведены с греческого языка, чем объясняются многие непонятные в них места, хотя бы эта фраза: равно другого совещания, — которая потому и темна, что составляет слишком близкий перевод греческих терминов ???? — копия и ?????????? — договор. Договорами свидетельствуется прежде всего, что уже в начале X в. Русь находилась на довольно значительной степени развития гражданственности, если с ней могло вступать Византийское государство в правильные международные сношения. Договоры, подобные записанным на первых страницах русской летописи, составляют неведомые факты не только в тогдашней славянской, но и в западноевропейской истории. Договоры важны как исторические документы, рисующие формы русского общежития. В них трактуются способы торговых сношений между Русью и греками, устанавливаются формы судопроизводства по тяжебным делам между русским гостиным двором на Босфоре у монастыря св. Маманта и греками. Если с греческим кораблем случится несчастие у русских берегов на Черном море, то русские обязываются продать судно и груз и вырученные деньги переслать в Константинополь. Особенно любопытны те статьи в договорах, которые говорят о распространении русского элемента до Крыма и устьев Днепра, этими статьями подтверждаются попытки русских утвердиться в Крыму и завладеть Корсунью еще в начале X в. Все это очень трудно согласовать с теорией, что начало русской государственности положено на севере в 862 г. Затем, договорами обрисовываются внутренние стороны торговых и дипломатических сношений Руси с Византией.

Для предупреждения недоразумений и неприятностей византийское правительство требует, чтобы русские, отправляющиеся в Константинополь, имели при себе грамоту от князя, в которой было бы обозначено, сколько идет людей и на скольких кораблях. Это было необходимое условие для того, чтобы в Константинополе принимали русских людей как гостей, т. е. купцов, а не как неприятелей. Если же бы случилось, что русские пришли в Константинополь без княжей грамоты, то византийское правительство вольно задержать таких людей и дать о том знать русскому князю. Русским указано было для житья определенное место, предместье св. Мамы, входить в город они могли не больше как по 50 человек вместе. Русский квартал находился в ведении особого чиновника, который обязан был устраивать и блюсти взаимные отношения между греками и русскими. Словом, договоры с греками есть акт международной политики, они могли быть заключены между правительством русским и византийским, так как обеспечивают интересы государственные, а не частные. Есть даже в договорах пункт о взаимном союзе на случай опасности от внешнего врага. Греки обязываются послать вспомогательный отряд, если заявлено будет на то желание со стороны Руси, и русские с своей стороны принимают на себя подобное же обязательство. Эта статья договоров подтверждается не раз историей X в. Русские ходили на помощь Византии при Святославе и Владимире; приняв христианство, Владимир отправил в Константинополь шеститысячный корпус.

Договоры показывают, что Византия находила возможным вступать с Русью в международные сношения как с государством правильно организованным. В государственном архиве империи хранилась формула письменных сношений с русским князем.

В сношениях Руси с Византией находим ключ к уразумению задач внешней политики русских князей. С X веком совпадает героический период русской истории, нашедший себе выражение в сказке, песне и оставивший по себе память в летописи. Морские походы на Византию, завоевание Корсуни, движение за Дунай, занятие Болгарии и стремление перенести сюда столицу Русского государства, наконец, переход через Балканы и осада Адрианополя — вот какие широкие перспективы открывает героический период! Нас отделяет теперь 900 лет от этой эпохи, и мы можем беспристрастно отнестись к столь отдаленным событиям; но, всматриваясь в ход развития русской истории, я не могу не отметить явления, к которому трудно оставаться равнодушным, так как оно кладет общую печать на нашу историю:

1) русскими князьями X в. намечены были в общих чертах главнейшие факты внешней истории России;

2) но уже в конце X в. мы должны были поступиться своими политическими притязаниями и вспомнили об их не ранее XVIII в.

Так как в этом нельзя не усматривать очень важного начала, заправляющего историческим движением России, то я позволю себе остановиться здесь на некоторых подробностях.

Морские походы руси на Византию обращают на себя внимание не только по своей смелости, отваге и грабежам. Они более любопытны по своей организации и численности сил, которыми могли располагать русские князья.

Не забудем, что походы предпринимались против государства, которое владело сильным флотом: в 902 г. для одного похода Византия могла без особого напряжения выставить морскую эскадру с 23 000 экипажа. Своим флотом византийские цари постоянно одерживали перевес над германскими императорами в Южной Италии. Флот не раз спасал империю от персов и арабов. Следовательно, мы имели бы не совсем правильное представление о ходе дел, если бы в походах Олега и Игоря весь успех объясняли быстротой и неожиданностью нападения или если бы всю цель походов ограничивали жадностью к добыче и грабежам. Русь Аскольда и Дира была под Константинополем на 200 судах, Олег имел 2000. Неудачный поход Игоря всего лучше может показывать, что морские нападения руси были далеко не легкомысленные предприятия, рассчитанные на сбор добычи и поспешное отступление. Уже и то значительно изменяет взгляд на дело, что византийцы были предупреждаемы о движении руси и могли принять своевременные меры к защите. Из описания морского сражения с Игоревой русью видно, что византийский адмирал имел в своем распоряжении большие суда, называемые дромонами, которые имели до 300 человек экипажа; да и малые суда византийского флота могли вмещать не меньше 60 человек. Само собой разумеется, против таких судов не могли с успехом бороться лодки-однодеревки, каковыми мы привыкли представлять себе русские суда. С другой стороны, ход дела, даже под пером византийца-патриота, далеко не представляется решительным. Цепь русских судов была, правда, прорвана, греческий огонь нагнал страх на русь, но она не упала духом. Русские суда пристали к азиатской стороне на Босфоре, сошли на берег и стали наводить ужас на прибрежные селения. Можно думать, что русские находили здесь поддержку в многочисленной колонии южных славян. Понадобилось сухопутное войско, чтобы бороться с русью, но она успешно держалась от июня (15) по сентябрь месяц. Когда стали наступать холода, русские сели на свои лодки и пошли назад. На море снова встретил их византийский флот, чтобы отрезать отступление. Но русские, хотя и не без потерь, проложили себе дорогу (Тheoph. соnt. De R. Lес. С. 39). В таких чертах излагаются обстоятельства неудачного похода при Игоре. Разве это не показывает, что материальная обстановка морских походов руси должна была иметь известную организацию, т. е. что русские располагали значительных размеров судами, опытными моряками, вооружением и всякими запасами?

В походах руси на Византию нельзя, далее, не отметить очень важного культурного элемента. И Святослав, между прочим, желает перенести свою столицу на Дунай в той мысли, что туда свозятся лучшие и дорогие произведения из разных стран, и походы на Константинополь вообще имеют целью установить правильные торговые сношения между Россией и Византией. Во всех договорах торговые интересы представлены очень рельефно, и выгоды русских купцов отстаиваются весьма последовательно.

Но для меня имеет в этом отношении особенное значение путешествие в Константинополь св. Ольги. Прежде всего есть одно странное обстоятельство в византийском рассказе о приеме Ольги в Константинополе. Статья надписана совершенно так же, как озаглавлена беседа патриарха Фотия: на нашествие руси, т. е. посещение Ольги обозначено на греческом языке выражением, имеющим смысл нашествия с враждебной целью или военного похода. Так как известие русской летописи в этом случае расходится с византийским, ибо первое все внимание сосредоточивает на крещении Ольги, а второе ничего не говорит о крещении, то давно уже высказано было мнение, что, может быть, Ольга два раза была в Константинополе. Следует еще присовокупить, что византийское известие не может возбуждать против себя никаких сомнений, ибо это есть дворцовый журнал, описывающий парадные приемы послов и посетителей из иностранных государств. Русские, посещавшие Константинополь в конце XII в., находили еще там некоторые воспоминания об Ольге. Так, Новгородский архиепископ Антоний говорит, что ему показывали в храме св. Софии между другими святынями и драгоценностями «блюдо велико злато служебное Ольги Русской, когда взяла дань, ходивши ко Царьграду» (Савваитов. Путешествие Новгородского архиепископа Антония в Царьград. С. 58).

Какою целью руководилась Ольга, предприняв путешествие в Царьград, об этом ничего нельзя сказать точного, догадки же сосредоточиваются главнейше на том, что она желала в Константинополе креститься.

Независимо от того, в церемониале приема Ольги есть несколько любопытных для нас черт. Торжественный прием ей сделан был 9 сентября 955 г. По обычаю византийского этикета, Ольга должна была пройти по многочисленным залам и галереям императорского дворца, прежде чем попасть в тронную залу, великий триклиний Мангавры, где стоял Соломонов трон. Этот трон был чудом искусства, которое не могло не поразить воображения. Иностранца, подходящего к трону для поклонения императору, окруженному блестящей свитой военных и придворных людей в парадных мундирах, поражал сюрприз за сюрпризом. Прежде всего раздавались звуки музыки золотых и серебряных органов, скрытых от глаз занавесями и коврами. Затем на золотом троне поднимались золотые львы и страшно рыкали, по золотым деревьям вокруг трона золотые птицы начинали гармонические песни.

Нет сомнения, что византийский двор по блеску и роскоши превосходил все, что знала тогдашняя Европа, и что этикет придворных церемоний, на исполнении которого византийцы очень сильно настаивали, должен был производить импонирующее впечатление.

Ольгу приняли с соблюдением всех церемоний, может быть, утомительных, причем ей оказана была особенная честь в том отношении, что за приемом у царя последовал прием у царицы, менее парадный, в ее собственных покоях; на втором приеме был и царь, и вся царская семья, и здесь Ольга могла запросто разговаривать с царем и царицей. В этот же день был парадный обед в Юстиниановской зале. Ольга была посажена не за царским столом, а за ближайшим к царскому, за которым сидели первые придворные дамы. Во время обеда пели придворные певчие и давались сценические представления. Отличие от обыкновенных обедов и здесь было в том, что сладкое было подано за отдельным столом, где заняли места члены царской фамилии и куда приглашена была Ольга. В тот же день в другой зале дворца давался обед для свиты Ольги.

18 октября дан был во дворце другой обед в честь Ольги и ее свиты. В одной зале, где обедала свита Ольги, присутствовал царь, в другой же, где обедала Ольга, — царица с семьей.

Есть возможность вычислить, как велика была свита Ольги, потому что в придворном журнале указано, кому какие дары сделаны были после обеда. Оказывается, что мужской персонал свиты, приглашенный к обеду, простирался до 88 человек, женский — до 35. Княгиня Ольга получила в подарок от двух до трехсот рублей и золотое блюдо, может быть, то самое, которое видел в храме св. Софии архиепископ Антоний.

В свите Ольги находилось, между прочим, духовное лицо, священник Григорий. Все заставляет думать, что этот священник привезен был Ольгой из России и что, следовательно, она была уже христианкой, когда прибыла в Константинополь. Если же это так, то общепринятое мнение о крещении Ольги в Константинополе имеет за собой мало достоверности, или, чтобы отстоять его, следует предполагать еще другое путешествие ее в Константинополь.

По моему мнению, Ольга посетила Константинополь не ради принятия христианства и не с военною целью. Цель ее посещения может быть понята, если обратим внимание на состав ее свиты, принимаемой во дворце и награждаемой подарками. Без сомнения, во дворце принимали не всех прибывших с княгиней, — о матросах, например, нет и помину, военные люди представлены в небольшом количестве. Из 88 человек, приглашенных к столу, было 44 торговых людей, или, по тогдашнему выражению, гостей, и 22 поверенных, или послов, от русских бояр (?? ????????????? ??? ???????? ??????). Очевидно, главнейший элемент в свите был не военный, а торговый; 22 представителя от бояр могут указывать на такое же число городов или волостей, по которым сидели подчиненные русскому князю правители. Мы усматриваем, таким образом, здесь выраженными торговые и земские интересы, которые уже в X в. находились в значительной зависимости от правильных сношений с Византией. Путешествие Ольги иллюстрирует договоры с греками, в которых также сильно выступает стремление установить мирные сношения с империей.

Ольга, принимая под свое покровительство эти интересы, могла иметь, конечно, и свои личные цели при посещении Царьграда. Русское предание приписывает Ольге высокую мудрость, необыкновенный ум и административные способности. Я буду иметь случай доказать, что высочайшая политическая мудрость князей X в. заключалась в том, чтобы сблизить Русь с Византией более тесными узами и перенести в Россию культурные начала из Византийской империи. Я выражусь согласно со всеми преданиями об Ольге, если скажу, что она своей поездкой в Константинополь должна была произвести в умах своих современников такой же переворот взглядов, как поездка Петра в Западную Европу. Византия могла поразить воображение не только своим придворным церемониалом, но и формами общежития и складом всей жизни. Если лучшие люди X в. могли составлять себе идеалы, то эти идеалы они могли находить в лучших формах общежития и в культуре образованнейших народов, а для той поры Византия была образцом недосягаемым.

Что особенно привлекало в этом отношении русских людей — это, бесспорно, святыни цареградские, религиозные обряды и торжественное богослужение. Мы имеем несколько описаний путешествия в Царьград из позднейшего времени и по ним можем судить, как св. София со всем ее великолепием и торжественной обстановкой могла действовать на чувство. Кто раз видел в ней торжественное богослужение и слышал художественно исполняемые церковные песни, тот не мог не испытать сильного потрясения. Не одни русские послы Владимира вынесли из св. Софии то впечатление, что там Бог пребывает с людьми и что, присутствуя в византийском храме, забываешь, на небе или на земле находишься; с теми же впечатлениями уходили и армяне, и грузины, и болгаре. Ольга испытала эти сильные впечатления, и ее приближенные дамы и свита запаслись в Константинополе новыми воззрениями, которые скоро должны были произвести переворот в жизни Русского государства.

Политические идеалы X в. всего наглядней выражены в деятельности Святослава. Типические черты этого князя так хорошо известны, что мне нет нужды напоминать их, а достаточно будет подобрать из них то, что относится к освещению международной политики Руси.

Святослав первый открывает для России окно в Европу и заявляет притязание поставить Россию в число европейских государств. Для языческого народа, каким была русь, это была неосуществимая задача. Чтобы быть европейским народом в X в., для этого нужно было принять христианство. Все государства, образовавшиеся на развалинах Римской империи, полагали основания своей государственности актом принятия христианства. Миновать этого было так же трудно тогда, как теперь нельзя претендовать на государственность без одобрения таковой великими европейскими державами. Религия в X в. имела ту же силу, что политика в XIX в., иначе говоря, религия с политикой шла об руку.

Первый шаг Святослава в указанном направлении сказывается в его болгарских походах. Походы Святослава в Болгарию и переход русских за Балканы в 968–973 гг. уже потому имеют глубокую важность в истории международной русской политики, что эти походы связывают в нашем представлении X и XIX столетия.

Движение русских к Дунаю в X в. не сопряжено было, впрочем, с такими политическими затруднениями, как в XIX в. Между Русью и Болгарией не было чуждых этнографических элементов, тогда еще не существовало Молдавии и Валахии, или Румынии: для русской колонизации была открыта в этом направлении свобода. В одной летописи позднейшего, впрочем, происхождения между русскими городами показаны Видин, Силистрия и молдавский город Сочава.

Давно уже выступил поэтому в русской науке вопрос об определении границ древнейших русских поселений на юго-западе: в самом ли деле русский элемент простирался до Дуная? Вот что оказывается по расследованиям разных ученых. В прошлом столетии в Трансильвании было четыре селения, в которых говорили по-русски. Что это не были новые поселенцы, видно из того, что в XIII и даже XII в. упоминаются в придунайских областях русские. Часть их, под именем бродников, принимала участие в борьбе болгар с Византией. Таким образом, можно приходить к выводу, что в X в. между Днепром и Дунаем было славянское население, которое не затрудняло, а облегчало движение руси на юго-запад.

Царь Никифор Фока послал к Святославу правителя Корсунской области Калокира с предложением начать войну с болгарами. Для Византии важно было только отвлечь силы болгарские к Дунаю, и едва ли Никифор Фока ожидал сериозных последствий от русского вторжения. Но посол его, Калокир, несколько выступил из своих полномочий и указал Святославу на политические и тор- говые выгоды движения руси к Дунаю. Говорят, что и сам Калокир задумывал отложиться от царя Никифора и основать независимое владение. В первый поход Святослав является другом империи. По русской летописи, он имел с собой не больше 10 000 человек, по иностранным известиям, видно, что он вторгся в Болгарию не один, а с союзниками: венграми, печенегами и славянами. В Болгарии началось сильное движение, против ожидания Фоки успех Святослава был громадный: он захватывал болгарские города, оставлял в них гарнизоны и, по-видимому, начинал домогаться полного завладения Болгарией. Тогда Никифор Фока подкупил печенегов, и они напали на Киев.

В 971 г., похоронив свою мать, Святослав пошел снова в Болгарию, и на этот раз уже по собственному почину. Но теперь положение дел в Болгарии совершенно изменилось. Прежде всего на византийском престоле вместо Никифора Фоки был Иоанн Цимисхий, который совсем не разделял взглядов своего предшественника на болгарские дела и успел не только примириться с болгарским царем, но и убедить его, что Святослав — опасный соперник для самостоятельности Болгарии, между тем как Византия не посягает на эту самостоятельность. Таким образом, если в первый поход Святослав имел на своей стороне даже болгар, во второй он нашел в них союзников греческого императора и должен был каждый шаг брать с бою. Занятые им в первый поход города теперь не хотели впускать его, и он должен был прибегнуть к суровым мерам, желая страхом удержать Болгарию в повиновении. В Болгарии началось сильное движение против русских, которого Святослав не понял и которое его выводило из себя: за измену он преследовал болгар суровыми карами. Понимая, однако, что изменившееся расположение болгар имеет свое объяснение в византийской политике, Святослав слишком самонадеянно двинулся за Балканские горы. В дальнейшем русские и византийские известия расходятся: первые сильно восхваляют доблести русских, вторые выставляют на первый план победы греков. Но что Святослав за Балканами имел большой успех, на это мы имеем разнообразные и не подлежащие сомнению указания, почерпаемые притом из византийских источников.

Царь Иоанн Цимисхий понял, что Святослав — опасный соперник, и уведомлял его о своей готовности вступить с ним в мирное соглашение, но Святослав потребовал слишком много отступного и с похвальбой сказал, что иначе он дойдет до Константинополя и поставит шатры свои перед воротами столицы. Этого мог Святослав достигнуть, если бы была обеспечена верность Болгарии; у него, правда, и была своя партия, но она оставалась ему верна только до тех пор, пока перевес был на стороне русских. Русский гарнизон остался в больших городах, как Великая Преслава, Силистрия, но Святослав не принял мер к защите балканских проходов — это и погубило русских.

За Балканами были большие сражения около Филиппополя и Адрианополя. По русским известиям, адрианопольская битва имела решительное значение, она очищала русским дорогу к Константинополю и произвела в столице переполох: «И одоле Святослав, и бежаша греци, и пойде Святослав ко Граду, воюя и грады разоряя, яже стоять и до днешнего дне пусты».

По византийским известиям, победа осталась за греками и десять тысяч русских убито было под Адрианополем.

Здесь было бы неуместно входить в критическую оценку известий. Я думаю, что ни русские, ни греки не были сознательными и заведомыми искажателями фактов. Дело в том, что сначала было в Южной Болгарии успешное движение русских вперед — оно и отмечено русской летописью, а потом последовало отступление, когда в тылу показалась византийская армия, отступление с потерями и уроном — оно отмечено в византийских известиях.

Но независимо от того мы имеем любопытные отрывки греческой лирики, в которых весьма наглядно изображено состояние умов того времени и которые не оставляют сомнения, что Святослав доходил до Константинополя.

Вот, например, отрывок из стихотворения Иоанна Геометра, писателя X в.

«То что делается на Западе, какое слово это выскажет? Толпа скифов как будто на своей родине рыщет и кружит здесь по всем направлениям. Они с корнем вырывают крепкую породу благородных мужей, и меч делит пополам младенцев. Прежде крепкие города — обратились в груду развалин; табуны лошадей — там, где жили люди. Так истребляются страны и села. А ты, царственный очаг, Византия, скажи мне, до какой участи дошел ты, город, столько же теперь превосходящий других бедствиями, сколько прежде счастием. Ты ежедневно потрясаешься, и рушатся самые твои основания. И твои обитатели вместо светлых и красивых дворцов осуждены жить на пустынных островах, притаив дыхание».

Угнетенное состояние Византии по случаю военных успехов Святослава выражено еще в надписи на гробнице царя Никифора Фоки. Неудачи первых лет Цимисхия, в особенности страшные бедствия, причиненные русскими, естественно вызывали в современниках чувство сожаления к Фоке, убитому Цимисхием. Это в самом деле был необыкновенный человек, как это выражено в одном произведении: «Не наводи красками изображение владыки, а смешай алмаз, золото, серебро, камень, медь и железо и вылепи из этой массы статую. Сердце его сделай из золота, бюст из блестящего серебра, руки из меди, мышцы из адаманта, ноги из камня, голени же и спину и голову из железа». К этому-то герою сделано следующее обращение, вызванное страхом Святославова погрома: «Тот, кто прежде был крепче мужей и не боялся меча, сделался легкой добычей женщины и меча. Тот, кто держал в руках власть над всей землей, покоится теперь на маленьком кусочке земли. Но встань, царь! Устрой твое пешее и конное войско, фаланги и полки. На нас устремляется русское всеоружие; скифский народ в бешеном порыве наносит убийство, разоряет твой город! Не покидай нас, сбрось камень, который держит тебя. Если же нет, то хоть вскрикни раз своим голосом, может быть, одно это рассеет их. Если же тебе и того неугодно, то прими нас всех в свою гробницу!»

Автор этого произведения, намекающий, между прочим, на коварную измену царицы, которая затем вышла замуж за Иоанна Цимисхия, конечно, не поставил своего имени под сочинением и не мог его сделать известным (Сramer. Аnecd. IV), но вопрос об имени для нас мало имеет значения; в произведении во всяком случае выражено сильными чертами состояние византийского общества в период войн Святослава. В этом в конце концов я не могу не видеть важного доказательства в подтверждение известий русской летописи.

Иоанн Цимисхий воспользовался тем, что у Святослава не было достаточного прикрытия. Морем он подвез войска в Силистрию, а сам выступил против передовых русских отрядов во Фракии. Отступление было отрезано и тем, что Балканские проходы оказались в руках болгар, которые теперь открыто стали за греков. К этому периоду войны относятся блистательные страницы истории Льва Диакона, читая которого нельзя не переноситься к героям Троянской войны.

Тому же греческому писателю мы обязаны живым описанием наружности Святослава в момент свидания его с Цимисхием: «Святослав переезжал Дунай в скифской лодке и, сидя за веслом, греб наравне с прочими. Он был среднего роста, не слишком высок и не слишком мал, с густыми бровями, с голубыми глазами, с плоским носом, брил бороду и носил большие усы. Голова была совсем голая, и только на одной стороне висел локон волос, означающий знатность рода. Шея толстая, плечи широкие, и весь стан довольно стройный. Он казался мрачным и диким. В одном ухе висела золотая серьга, украшенная двумя жемчужинами. Одежда на нем была белая, ничем, кроме чистоты, от других не отличающаяся».

Если только я сумел достаточно ясно выразить свою мысль, то вот какое заключение можно выводить из отношений Руси к Византии [211].

VII [212]

Я думаю объяснить это именно тем, что крещение Владимира было вызвано политическими отношениями, которые сложились наиболее благоприятно для Руси и гибельно для Византии между 986–989 гг. Русь выступала с притязаниями играть роль между христианскими европейскими государствами и порывалась завоевать себе твердое положение на Дунае и на Черном море. Куда могли направиться ее дальнейшие планы, об этом можно догадываться по гордым вызовам, посланным к грекам Святославом и Владимиром. Но уже расширение политического кругозора Руси должно было привести ее к сознанию, что в старой вере отцов нельзя иметь влияния ни между греками, ни между болгарами. Владимир искал в христианстве средства устроить свою землю наподобие греческого и болгарского царства. К Константинополю привлекали его столько же торговые и политические выгоды, сколько религиозный авторитет греческой Церкви. Но я весьма сомневаюсь, чтобы Владимир шел навстречу тому, что действительно встретило его в христианстве. Это уже всецело нужно приписать первым его руководителям в духовной жизни, что он почел суетой свои прежние планы и из волка обратился в агнца.

Пусть другие произносят обвинительный приговор над Византией, для нас это было бы святотатственным поступком. В конце X в. эллинский гений, сделав последнее напряжение, пахнул на великий народ, населяющий обширные земли к северу от Черного моря. Русские люди уже с XVI столетия начали высказываться об оставленном нам Византией наследстве, с которым связаны громадные обязательства. И теперь, в конце XIX в., мы можем смело сказать, что не угасили в себе живого духа, передавая на отдаленный Восток просветительные начала.

Когда через 100 лет будет праздноваться тысячелетие просвещения России христианством, тогда, надеюсь, будут популярней византийские занятия, тогда будут открыты в университетах и академиях кафедры по Византии, будут действовать ученые общества, занятые византиноведением, в журналах будут печататься статьи по византийской истории и литературе. Ученые и ораторы, имеющие говорить через 100 лет после нас, будут доказывать, что XX столетие открыло в изучении Византии клад, обогативший русскую науку и давший ей национальное содержание. Мм. гг., мы отнимем у этих ораторов лишний повод бросить на наш счет красное словцо, когда публично засвидетельствуем, что и мы, современники 900-летнего юбилея крещения Руси, понимали, что в изучении Византии заключаются насущные потребности русской науки и нравственный долг русского народа.

Примечания:

[2] Выше об нем замечено (Vita Basilii. С. 12. Р. 229), что это был отец современного писателя, логофета дрома Фомы.

[21] ???? ??? ?? ????? ???????, ??? ?? ??????? ??? ???????? ??? ???????? ??? ????? ????????.

[210] Текст этого раздела включен в главу XIV с. 265–268 наст. изд. (Ред.)

[211] Следующий далее текст этого раздела Речи помещен в главе XXII на с. 408–410. (Ред.)

[212] Начало этого раздела Речи помещено в главе XXII на с. 410 (с 3-го абз. снизу) — 412. (Ред.)