• Главная
• Контакты
• Нашёл ошибку
• Прислать материал
• Добавить в избранное

Этот конфликт начался в середине мая 1939 г. с боев между монгольскими пограничниками и отрядом полковника Ямагата (составленным из кавалерийских подразделений армии Маньчжоу-Го и подразделений 23-й пехотной дивизии Квантунской армии японцев) в 5–20-километровой полосе вдоль восточного берега реки Халхин-Гол, оспаривавшейся друг у друга Монгольской Народной Республикой (МНР) и Маньчжоу-Го. В конце мая вслед за 6-й кавалерийской дивизией монголов в район конфликта стали прибывать войска дислоцировавшегося на территории МНР 57-го особого стрелкового корпуса РККА – сначала стрелково-пулеметный батальон 11-й легкотанковой бригады с приданными ему батареей, ротой бронеавтомобилей и саперной ротой, а затем и подразделения 149-го стрелкового полка 36-й стрелковой дивизии и 9-й мотоброневой бригады. Им удалось овладеть небольшим плацдармом на восточном берегу Халхин-Гола, но уже 27 мая они были потеснены японцами. Предпринятая 29 мая попытка переломить ход событий и расширить плацдарм провалилась, и 5 июня К.Е. Ворошилов приказал 57-му корпусу перейти к обороне… После этого наступило месячное затишье, прерывавшееся неудачной попыткой батальона 149-го полка овладеть 24 июня японским военным лагерем в районе Депден-Сумэ и рядом боев местного значения.

В июне советско-монгольскую группировку на восточном берегу Халхин-Гола усилили советские 7-я и 8-я мотоброневые бригады, 185-й артиллерийский полк РГК и монгольская 8-я кавдивизия, а японо-маньчжурскую – остальные части 23-й пехотной дивизии, 26-й и 28-й пехотные полки 7-й пехотной дивизии, 1-я танковая группа, ряд артиллерийских частей и кавалерийские части Маньчжоу-Го.

2 июля японское командование попыталось уничтожить советско-монгольскую группировку на восточном берегу Халхин-Гола. Вслед за отвлекающим фронтальным ударом, отбросившим части РККА на линию прибрежных барханов, японцы двинули свои главные силы в обход левого фланга противника. В ночь на 3 июля их 23-я и один полк 7-й пехотной дивизии переправились на западный берег Халхин-Гола, заняли гору Баин-Цаган и, закрепляясь на ней, силами двух полков начали продвигаться вдоль западного берега на юг – угрожая советско-монгольским войскам окружением. Однако этот обходной маневр был сорван контрударом подтянутых из резерва 11-й легкотанковой и 7-й мотоброневой бригад и 24-го стрелкового полка 36-й стрелковой дивизии. Их концентрические атаки уже 3 июля вынудили японскую группировку на Баин-Цагане перейти к обороне, а к утру 5 июля она и вовсе была отброшена обратно на восточный берег. В ночь с 7 на 8 июля японцы вновь атаковали советско-монгольские войска на этом берегу, но какого-либо продвижения добиться не смогли.

Победив в «Баин-Цаганском побоище» и усилившись прибывшими из Уральского и Забайкальского военных округов 82-й стрелковой дивизией и 5-й стрелково-пулеметной бригадой, 9 июля 57-й корпус, в свою очередь, перешел в наступление с целью разгрома японской группировки. Однако этот удар провалился, а контратака, проведенная японцами 12 июля, вообще поставила советско-монгольские войска на восточном берегу Халхин-Гола в тяжелое положение: они были охвачены с обоих флангов и израсходовали все резервы. 13 июля, когда главные силы этих войск уже начали было отход на западный берег, положение стало совсем критическим: прикрывавший отход 603-й стрелковый полк 82-й дивизии не выдержал атаки противника, и на его плечах японцы едва не прорвались к одной из переправ. Тем не менее этот прорыв, как и вклинение в позиции 149-го стрелкового полка 36-й дивизии и стрелково-пулеметного батальона 11-й легкотанковой бригады, достигнутое японцами 23 июля, удалось ликвидировать… С конца июля на Халхин-Голе вновь наступило затишье, во время которого и войска бывшего 57-го корпуса (преобразованного 19 июля в 1-ю армейскую группу), и противостоявшие им силы японцев (объединенные 10 августа в 6-ю армию и вновь усиленные артиллерией и частями войск Маньчжоу-Го) готовились к новому наступлению с целью уничтожения противника.

Первой закончила подготовку 1-я армейская группа, чьи сухопутные силы состояли к тому времени из 36-й, 57-й и 82-й стрелковых дивизий, 5-й стрелково-пулеметной бригады, 6-й и 11-й легкотанковых бригад, 7-й, 8-й и 9-й мотоброневых бригад, 212-й воздушно-десантной бригады, 6-й и 8-й монгольских кавалерийских дивизий, монгольской мотобронебригады, ряда артиллерийских частей РГК и частей связи. 20 августа советско-монгольские войска перешли в общее наступление, нанося главный удар по обоим флангам противника, и к утру 25 августа, обойдя эти фланги мотоброневыми и мотострелковыми частями, окружили главные силы 6-й армии. Предпринятые 24–26 августа попытки вновь подошедшей в район боев 14-й пехотной бригады японцев деблокировать окруженных была отражены 57-й стрелковой дивизией и 6-й легкотанковой бригадой. Одновременно окруженная группировка была расчленена на несколько изолированных очагов сопротивления и к 31 августа полностью уничтожена.

Для оценки выучки командиров, штабов и войск РККА, сражавшихся на Халхин-Голе, проанализируем главным образом служебную документацию, введенную в научный оборот В.Г. Красновым и В.О. Дайнесом¹ (распоряжения наркома обороны и начальника Генерального штаба РККА, приказы по 57-му корпусу и 1-й армейской группе и донесения тех, кто контролировал действия 57-го, – особистов, инспекторской группы Наркомата обороны и заместителя наркома обороны Г.И. Кулика), а также воспоминания бывших командиров штаба фронтовой группы, объединившей 5 июля 1939 г. войска, дислоцировавшиеся в Монголии, Забайкалье и на Дальнем Востоке.

Оперативно-тактическое мышление. Одной из причин длительных неудач войск РККА в халхин-гольских боях был, без сомнения, недостаток у советского командования «маневренного» мышления, пристрастие к лобовым ударам и пренебрежение охватами и обходами (тем более непростительное, что советская группировка изобиловала подвижными соединениями, а открытая степная местность благоприятствовала их применению). «Тактически неграмотным»², приведшим к атаке занятых противником высот в лоб, было не только первое решение командования 57-го корпуса на наступление, принятое им в конце мая. Обходных действий и фланговых ударов не предусматривал и замысел наступления 9 июля (принадлежавший уже новому командованию: 12 июня 1939 г. комкор-57 комдив Н.В. Фекленко был сменен комдивом Г.К. Жуковым, а начальник штаба корпуса комбриг А.М. Кущев – комбригом М.А. Богдановым). И только после того, как 25 июля К.Е. Ворошилов потребовал от непосредственного начальника Жукова – командующего фронтовой группой командарма 2-го ранга Г.М. Штерна – «не ограничиваться лобовыми атаками, а систематически идти в обход правого и левого флангов противника, для чего иметь достаточные кулаки на флангах с бронетанковыми частями»³, – только после этого в штабах и фронтовой и 1-й армейской групп начали разрабатывать план окружения японской группировки. (Как видим, идея этого окружения принадлежала не Г.К. Жукову и не Г.М. Штерну, а Ворошилову или – что вероятнее – начальнику Генерального штаба РККА командарму 1-го ранга Б.М. Шапошникову.)

Высший и старший комсостав РККА, дравшийся на Халхин-Голе, продемонстрировал также лишь формально-механическое усвоение идеи решительности и активности действий. Конечно, разгромить противника можно, только действуя наступательно. Однако вплоть до августа стремление советского командования наступать, его решительность были, как правило, бездумными. Они постоянно оборачивались наступлением ради наступления, активностью ради активности, когда (как 29 мая) части бросались в наступление не собранными в ударный кулак, а разрозненно, поодиночке, когда (как 9 июля) наступление начинали без учета состояния и возможностей войск, когда 24 июня командир 149-го стрелкового полка 36-й стрелковой дивизии майор И.М.?Ремизов без тактической необходимости атаковал японский лагерь под Депден-Сумэ и, не добившись успеха, без всякой пользы загубил до трети участвовавшего в атаке батальона, 4 бронеавтомобиля, танк и грузовик…⁴ «Я понимаю ваше желание вырвать инициативу у противника, – телеграфировал 12 июля 1939 г. Г.К. Жукову К.Е. Ворошилов, – но одним стремлением «перейти в атаку и уничтожить противника», как об этом часто пишете, дело не решается. […]. Мы несем огромные потери в людях и матчасти не столько от превосходства сил противника и его «доблестей», сколько оттого, что вы, командиры и комиссары, полагаете достаточным только желание и порыв, чтобы противник был разбит»⁵.

Воспоминания бывшего штабиста фронтовой группы В.А. Новобранца, участвовавшего вскоре после окончания халхин-гольских боев в написании аналитического труда о них, указывают и на общую дефективность оперативно-тактического мышления командования 57-го корпуса/1-й армейской группы, а именно на забвение им принципа концентрации сил на направлении главного удара. Даже в ходе августовской операции, писал Новобранец, «наступали мы многочисленными отрядами, распыляли силы и средства, били врага «растопыренными пальцами»⁶.

В звене же командиров подразделений на Халхин-Голе процветала несовместимая с «войной моторов» безынициативность. Не зря же генерал-полковник Г.М. Штерн заявил в декабре 1940 г., что «вопрос о самостоятельности и инициативе нашего командира» получил «особенно большое значение» после боев в Финляндии и на Халхин-Голе. Больше того, в доказательство своих слов Штерн (воевавший и в Монголии и в Финляндии) сослался именно на халхин-гольские бои, показавшие, что «наши люди очень любят действовать компактно. Товарищ Жуков, наверное, помнит, как ему приходилось не раз доказывать, что фронт недостаточно занят»⁷. Иными словами, не привыкшие принимать самостоятельные решения, проявлять инициативу, командиры боялись действовать в отрыве от соседних подразделений и стремились не терять с ними локтевой связи – так, что части, развернутые вначале на широком фронте, постепенно «съеживались» и образовывали компактные группировки, контролирующие лишь отдельные участки фронта…

Данных о степени овладения «предрепрессионным» высшим комсоставом РККА «маневренным» мышлением, умением брать противника во фланг и тыл в обнаруженных нами источниках нашлось крайне мало. Нельзя, однако, не вспомнить, что в марте 1935-го «значительная еще склонность командиров и штабов к фронтальному маневру и недостаточная оригинальность и смелость в тактическом маневре» обнаружилась даже при проверке на односторонней военной игре командиров и штабов шести соединений БВО – округа, где, по уже цитировавшемуся нами утверждению К.Е. Ворошилова, служили «наиболее квалифицированные, более подготовленные» командиры РККА. При этом одним из двух командиров дивизий, которые, по оценке руководившего игрой начальника 2-го отдела Штаба РККА А.И. Седякина, «не использовали обстановку для маневра во фланг противника» и «приводили войска к лобовому удару», был… командир 4-й кавалерийской дивизии Г.К. Жуков (додумавшийся даже до того, чтобы бросить в лобовую атаку на танковые части… сабельные эскадроны!). А вторым – Г.С. Иссерсон – не только командир «ударной» 4-й стрелковой Краснознаменной дивизии имени Германского пролетариата, но и видный военный писатель, чей труд о Восточно-Прусской операции 1914 г. являл собой одну большую иллюстрацию тезиса о выгоде «маневренного мышления» и фланговых ударов!⁸ Если мы вспомним также, что командиром 16-й механизированной бригады БВО, который еще и 3 октября 1936 г., на больших тактических учениях под Полоцком долго не решался на обходной маневр, был… известный теоретик боевого применения танковых (т. е. подвижных!) войск полковник С.Н. Амосов, то должны будем заключить, что стремление добиваться успеха не фронтальными, а фланговыми ударами в среде высшего комсостава «предрепрессионной» РККА прививалось крайне трудно и медленно. И что, следовательно, халхин-гольские лобовые удары с большой степенью вероятности могли бы иметь место и в том случае, если бы этот конфликт произошел до начала массовых репрессий…

Формально-механическое усвоение принципа активности действий, бездумная решительность у высшего и старшего комсостава также встречались и до чистки РККА. Так, в ОКДВА в 1935-м командиры дивизий и бригад – в точности, как командование 57-го корпуса при подготовке наступления 9 июля 1939 г.! – зачастую не желали учитывать, что для исполнения их дерзких замыслов у подчиненных им войск не хватит ни сил, ни времени. А командиры частей – в точности, как комполка-149 под Депден-Сумэ 24 июня 1939 г.! – нередко пытались бросать свои войска вперед в совершенно не благоприятствующей этому обстановке. Согласно директивному письму К.Е. Ворошилова от 28 декабря 1935 г., «правильный учет» при подготовке операции «местности и действий противника» отсутствовал тогда в целом «ряде округов»…⁹ В таком передовом округе, как КВО, отсутствие у высшего комсостава «достаточного умения» учитывать при разработке плана операции наличие времени, сил и средств, даже согласно безбожно приукрашивавшему положение дел докладу КВО об итогах боевой подготовки в 1935/36 учебном году (от 4 октября 1936 г.; в дальнейшем подобные документы будут именоваться годовыми отчетами), встречалось и в 36-м¹⁰ (особенности источника позволяют предположить, что в действительности это были не отдельные случаи, а общее явление…).

В том же «предрепрессионном» 36-м обычным явлением в РККА был и такой проявившийся на Халхин-Голе признак общей дефективности оперативно-тактического мышления высшего комсостава, как забвение принципа концентрации усилий. Принимая решение на операцию, констатировалось в директиве наркома обороны № 22500сс от 10 ноября 1936 г. «Об итогах оперативной подготовки за 1936 год и о задачах на 1937 год», высшие командиры забывают о необходимости концентрировать силы на направлении главного удара, «имеется стремление быть везде «сильным»…¹¹

Ну, а безынициативность командиров подразделений не только тоже имела место и в «предрепрессионной» РККА, но и была, можно сказать, ее «визитной карточкой»! Напомним, что и в 35-м «все заключения» знакомившихся с Красной Армией японских офицеров были «проникнуты» «характерными указаниями» на «отсутствие» у советских командиров «самодеятельности, смелости и решимости», на «неспособность своевременно принять решение при быстрой перемене обстановки», на то, что у советских командиров вообще «недостаточно развита способность принимать решение [т. е. проявлять инициативу. – А.С.]»¹². Напомним и оценку, данную 9 декабря 1935 г. на Военном совете при наркоме обороны (далее – Военный совет) заместителем наркома обороны Маршалом Советского Союза М.Н. Тухачевским: «[…] Если спуститься, войти в боевой порядок батальона, роты, взвода и посмотреть, как командиры принимают решения, то, к сожалению, этой инициативности, самостоятельности, вклинивания во фланг и тыл противнику до сих пор у нас нет в той мере, как это нужно. […] Отрывов просто боятся [в точности, как на Халхин-Голе! – А.С.]»¹³. Так было тогда и в Забайкальской группе ОКДВА (с 17 мая 1935 г. – Забайкальский военный округ, ЗабВО), чьи 36-я и 57-я стрелковые дивизии дрались потом на Халхин-Голе. Весенние учения, признал 10 декабря 1935 г. на Военном совете командарм Особой Дальневосточной Маршал Советского Союза В.К. Блюхер, показали, что нет «нужной инициативности, быстроты действия со стороны командиров батальонов, командиров рот и командиров взводов»…¹⁴

Еще и в директиве от 29 июня 1936 г. М.Н. Тухачевскому пришлось решительно напоминать, что «долгом каждого командира и бойца является самостоятельное движениие вперед», что надо проявлять инициативу¹⁵. Младшие командиры, на вопросе об инициативности которых Тухачевский особо остановился в докладе от 7 октября 1936 г. «О боевой подготовке РККА», т. е. отделенные и часть тогдашних взводных, не обрели такую способность и к осени (исключением была, пожалуй, лишь 24-я стрелковая дивизия КВО. «Младшие командиры, лейтенанты и даже рядовые бойцы, – докладывал 1 сентября 1936 г. К.Е. Ворошилову побывавший в ней начальник Управления боевой подготовки РККА (УБП РККА) командарм 2-го ранга А.И. Седякин, – тактически активны, инициативны и действуют грамотно, сознательно, оригинально»¹⁶. Но в другой обследованной им тогда дивизии – «ударной» 44-й стрелковой – он ничего подобного не обнаружил…). А ситуация, сложившаяся тут в первой, «предрепрессионной» половине 37-го, вполне ясна из характера проводившихся тогда в частях командирских занятий. «Не вырабатывалось навыков к принятию и проведению смелых и инициативных решений» (директивное письмо начальника Генерального штаба РККА Маршала Советского Союза А.И. Егорова от 27 июня 1937 г.); «командирам в большинстве случаев прививают схему и шаблон в действиях вместо воспитания их в духе инициативы, решительности, смелости» (приказ командующего войсками КВО командарма 2-го ранга И.Ф. Федько № 0100 от 22 июня 1937 г.); «очень мало встречалось таких заданий, в процессе которых командиру прививались бы смелость и разумная дерзость при решении задач и напористость при их выполнении» (приказ командующего ОКДВА об итогах зимнего периода обучения 1936/37 учебного года); «в процессе занятий со средним комсоставом не вырабатываются у него волевые качества, решительность и храбрость» (приказ командира 23-го стрелкового корпуса БВО комдива К.П. Подласа № 04 от 15 января 1937 г.)¹⁷. В такой атмосфере инициативности развиться просто невозможно…

Взаимодействие. «Взаимодействие родов войск почти отсутствует […]», – констатировал, разговаривая 12 июля 1939 г. с Г.К. Жуковым по телеграфу, К.Е. Ворошилов¹⁸. «Организовать взаимодействие в масштабе батальона и полка, – докладывал в те же дни с Халхин-Гола заместитель наркома обороны командарм 1-го ранга Г.И. Кулик, – комсостав и штабы не умеют»¹⁹. (Напомним, что практическое осуществление взаимодействия осуществлялось тогда как раз на батальонном уровне.)

А высшие командиры часто и вовсе игнорировали необходимость организовывать взаимодействие родов войск! В майских боях командование 57-го корпуса бросало пехоту в бой даже без артподготовки; в «Баин-Цаганском побоище» подобную безграмотность продемонстрировал и новый комкор-57 Г.К. Жуков. Речь идет о его знаменитом приказе 11-й легкотанковой бригаде от 3 июля 1939 г. на атаку противотанковой обороны японцев на горе Баин-Цаган без поддержки пехоты и артиллерии. Вначале, правда, предполагалось, что с танками будет взаимодействовать 24-й стрелковый полк 36-й стрелковой дивизии – но и он должен был поддерживать только один из трех атакующих танковых батальонов²⁰. А после того, как выяснилось, что полк к назначенному времени на исходные позиции не вышел, Жуков приказал танкистам атаковать и вовсе без пехоты. Что до артиллерии, то против японских войск на Баин-Цагане перенацелили 185-й артполк РГК и артиллерийские подразделения, находившиеся на восточном берегу Халхин-Гола, но никакого взаимодействия между ними и танковыми батальонами организовано не было, и атака танков проходила и без артиллерийской поддержки…²¹

В своих «Воспоминаниях и размышлениях» Георгий Константинович объяснял свое решение тем, что «медлить с контрударом было нельзя, так как противник, обнаружив подход наших танковых частей, стал быстро принимать меры для обороны и начал бомбить колонны наших танков. А укрыться им было негде – на сотни километров вокруг абсолютно открытая местность, лишенная даже кустарника»²². Однако эта версия не выдерживает критики. К моменту принятия Жуковым решения на атаку без пехоты «меры для обороны» японцы уже приняли и оборону (и в том числе противотанковую) уже организовали. Правда, из донесения начальника особого отдела 57-го корпуса от 9 июля 1939 г. можно заключить, что Жуков об этом не ведал: согласно донесению, «в атаку на мощную противотанковую оборону противника» 11-я бригада оказалась брошена «в результате неверной информации» «со стороны инструктора I отдела штаба МНРА [Монгольской народно-революционной армии. – А.С.] Афонина»²³. Но из текста состоявшейся в октябре 1950 г. беседы Г.К. Жукова с писателем К.М.?Симоновым видно, что, приказывая атаковать Баин-Цаган одними танками, Жуков все-таки знал, что японцы уже успели закрепиться на горе и создать там противотанковую оборону. «Перетащили дивизию, – рассказывал он Симонову об обстановке, в которой принимал решение, – и организовали двойную противотанковую оборону – пассивную и активную. Во-первых, как только их пехотинцы выходили на этот берег, так сейчас же зарывались в свои круглые противотанковые ямы. Вы их помните. А во-вторых, перетащили с собой всю свою противотанковую артиллерию, свыше ста орудий. […] Я принял решение атаковать японцев танковой бригадой Яковлева. Знал, что без поддержки пехоты она понесет тяжелые потери, но мы сознательно шли на это. […] Она развернулась и пошла. Понесла очень большие потери от огня японской артиллерии, но, повторяю, мы к этому были готовы [т. е. знали, что японцы уже организовали оборону, насыщенную противотанковой артиллерией. – А.С.]»²⁴.

Ложно и утверждение Жукова о начатой противником бомбежке 11-й легкотанковой бригады. Реконструируя картину действий советской и японской авиации утром 3 июля 1939 г., В.И. Кондратьев не обнаружил в советских источниках упоминаний об ударах японских бомбардировщиков по советским танкистам; таким ударам в то утро подверглась лишь 6-я кавалерийская дивизия монголов…²⁵

В беседе с К.М.?Симоновым в октябре 1950 г. Г.К. Жуков дал другое, более убедительное объяснение своему решению бросить танки на Баин-Цаган без поддержки пехоты: «создавалась угроза», что японцы «сомнут наши части» на западном берегу Халхин-Гола и «принудят нас оставить плацдарм» на восточном берегу. «А на него, на этот плацдарм, у нас была вся надежда. Думая о будущем, нельзя было этого допустить»²⁶. Действительно, при отсутствии плацдарма наступление с целью разгрома японской группировки пришлось бы начинать с такой крайне сложной задачи, как форсирование водной преграды. Но, так или иначе, эффекта принятое Жуковым решение все равно не дало. Разгромить японскую группировку на Баин-Цагане атакой не поддержанных пехотой и артиллерией танков не удалось. Советские войска сумели сделать это только после двух суток ожесточенных боев, утром 5 июля – и только после того, как танки поддержал подошедший наконец 24-й стрелковый полк! Задержать продвижение противника вдоль западного берега Халхин-Гола (и соответственно выход его в тыл советской группировке на восточном берегу) атака танковых батальонов, по-видимому, смогла – но вряд ли эта задержка имела принципиальное значение для исхода задуманной японцами операции. В самом деле, после подхода пехоты баин-цаганскую группировку удалось разгромить даже при том, что 11-я легкотанковая после самоубийственной атаки 3 июля осталась менее чем с половиной танков. Рискнем поэтому утверждать, что при использовании полнокровной и взаимодействующей с пехотой и артиллерией бригады разгром состоялся бы даже и в том случае, если бы японцы вышли на какое-то время в тыл советским войскам, находившимся на восточном берегу…

Цена же за игнорирование необходимости взаимодействия родов войск была заплачена колоссальная: из 132 пошедших в не поддержанную пехотой и артиллерией атаку 3 июля БТ-5 было потеряно 82, т. е. 62 %! При этом 46 из них (целый танковый батальон!) сгорели и только 36 были подбиты, т. е. еще могли быть отремонтированы²⁷… Атаковавший вслед за танками при таком же «совершенном отсутствии взаимодействия с артиллерией» и пехотой 247-й автоброневой батальон 7-й мотоброневой бригады потерял 33 из 50 своих БА-6 и БА-10 (т. е. 66 %): 20 бронемашин сгорели, а 13 были подбиты²⁸.

В телеграфном разговоре с Г.К. Жуковым 12 июля К.Е. Ворошилов напомнил комкору-57, что «бросать танки [читай: одни лишь танки. – А.С.] ротами и батальонами на закрепившегося противника» тот пытался «неоднократно»!²⁹

После неудачного наступления 9 июля необходимость добиваться взаимодействия родов войск Жуков (произведенный 31 июля в комкоры) все-таки усвоил. Ведь при подготовке августовской наступательной операции в тылу его войск целый месяц шли усиленные занятия по отработке взаимодействия между танками, артиллерией, пехотой и авиацией. Но многие командиры необходимость такого взаимодействия по-прежнему игнорировали! По утверждению участвовавшего в подготовке аналитического труда о халхин-гольских боях В.А. Новобранца, в августовской операции по-прежнему «не было взаимодействия родов войск – все они действовали самостоятельно, придерживаясь оперативного плана только в общих чертах. Например, танки прорывались в глубокий тыл противника, громили там склады горючего, а в это время пехота оставалась без их поддержки и гибла под жестоким огнем японцев»³⁰. Введенные в научный оборот М.Б. Барятинским и М.В. Коломийцем материалы «Отчета об использовании бронетанковых войск на р. Халхин-Гол» показывают, что это отсутствие взаимодействия танков с пехотой в августовских боях вызывалось элементарной тактической неграмотностью танковых командиров. В частности, 6-я легкотанковая бригада неоднократно – несмотря на то что каждый раз терпела неудачу! – пыталась атаковывать узлы сопротивления противника без поддержки пехоты. «Так, 21 августа в районе Малых песков (8—10 км южнее Номонхан-Бурд-Обо)» она «три раза атаковала узел сопротивления (2 раза одним батальоном, 1 раз – двумя), но каждый раз была вынуждена возвращаться в исходное положение» и лишь зря потеряла 11 БТ-7. «Наутро узел сопротивления снова ожил» и «был уничтожен только во взаимодействии со стрелковым батальоном»³¹…

И снова: чем эта картина отличалась от той, что была в «предрепрессионный» период? Командиры и штабы не умели «организовать взаимодействие в масштабе батальона и полка» – но разве не то же самое было в РККА в 1935-м? Батальоны, констатировал в своем письме К.Е. Ворошилову от 1 декабря 1935 г. М.Н. Тухачевский, «все еще не овладели умением организовывать взаимодействие с артиллерией и танками на местности, злоупотребляя постановкой задач по карте…»³². Иными словами, реального взаимодействия комбаты и их штабы добиваться тогда не умели. Даже в передовом БВО, как отмечалось в приказе командующего его войсками командарма 1-го ранга И.П. Уборевича № 04 от 12 января 1936 г., «в 1935 году наиболее слабым звеном в подготовке комсостава оказался командир батальона и его штаб, особенно в деле взаимодействия пехоты, танков и артиллерии в масштабе роты и батальона [выделено мной. – А.С.]»…³³ Комвойсками ЛВО командарм 1-го ранга Б.М. Шапошников, выступая 8 декабря 1935 г. на Военном совете, указал, что «Инструкцию по глубокому бою» (который весь был основан на взаимодействии родов войск!) не усвоили как батальонные, так и полковые штабы; контекст этого заявления позволяет допустить, что Борис Михайлович имел в виду не только свой округ, но и всю РККА. И действительно, проверенные 17 марта 1935 г. 2-м отделом Штаба РККА на тактическом учении под Лепелем штабы 79-го и 80-го стрелковых полков 27-й стрелковой дивизии БВО сразу же после начала боя просто переставали организовывать какое бы то ни было взаимодействие родов войск! А все войсковые штабы Приморской группы ОКДВА, как признал даже годовой отчет этой группы от 11 октября 1935 г., поступали так и осенью того года…

Как явствует из доклада М.Н. Тухачевского от 7 октября 1936 г. «О боевой подготовке РККА», советские пехотные комбаты и их штабы еще и тогда умели организовывать взаимодействие с артиллерией и танками только на учениях, которые были отрепетированы заранее (иными словами, в реальном бою они этого делать не умели). И действительно, в передовом БВО летом – осенью того года комбаты плохо умели (а то и вовсе забывали!) ставить задачи поддерживающей их артиллерии в обеих стрелковых дивизиях, сведения о проверке которых на этот счет сохранились и в рядовой 37-й, и в «ударной» 2-й. Полковые штабы ОКДВА, как признал даже годовой отчет этой армии от 30 сентября 1936 г., прогресса в организации взаимодействия родов войск добились в том году всего в двух из 14 стрелковых дивизий ОКДВА (в 21-й и отчасти в 12-й), а подготовка штабов стрелковых батальонов (а значит, и умение их организовать взаимодействие родов войск) «оставалась», по словам составителей отчета, «на очень низком уровне»³⁴.

Согласно директивному письму А.И. Егорова от 27 июня 1937 г., «взаимодействие штабов стрелковых батальонов со штабами артдивизионов (поддерживающих)» – а значит, и реальное взаимодействие пехоты с артиллерией – в Красной Армии было «не отработано» и к началу ее чистки³⁵. Ситуацию в такой важнейшей стратегической группировке РККА, как КВО, комвойсками последнего И.Ф. Федько охарактеризовал тогда (в приказе № 0100 от 22 июня 1937 г.) еще резче: весь «командный состав» «не умеет конкретно организовать взаимодействие различных родов войск в условиях сложной боевой обстановки», все «штабы всех родов войск» тоже «слабо подготовлены для выполнения задач по […] организации взаимодействия родов войск»³⁶. (Как мы видели в главе 1, только что состоявшееся назначение Федько не помешало ему быть объективным.) То же и в другой важнейшей группировке советских войск – ОКДВА. В звене «стрелковый батальон – артиллерийский дивизион», констатировалось в «Кратком отчете по итогам боевой подготовки войск ОКДВА» в декабре 1936 – апреле 1937 г. (от 18 мая 1937 г.; в дальнейшем – отчет штаба ОКДВА от 18 мая 1937 г.), организация взаимодействия родов войск «остается неудовлетворительной» – и именно по вине комбатов и их штабов…³⁷

Поскольку работа по реальному, практическому осуществлению взаимодействия пехоты с артиллерией и танками осуществлялась именно на батальонном уровне, описанная выше ситуация означала, что и само взаимодействие родов войск «почти отсутствовало» не только на Халхин-Голе, но и в «предрепрессионной» РККА.

Подобное заключение останется в силе и в том случае, если допустить, что на Халхин-Голе в указанном «отсутствии» были виноваты командиры и штабы не только батальонов и полков, но и соединений и 1-й армейской группы (которая представляла собой уже объединение). Ведь «практического умения организовать во времени и пространстве необходимое взаимодействие стрелковых, механизированных и авиационных соединений при решении поставленных задач, в различных условиях операции» в Красной Армии, как дал понять 8 декабря 1935 г. на Военном совете А.И. Егоров, у командиров и штабов объединений не было и в 35-м; такого умения, по Егорову, еще предстояло «добиться»…³⁸ Что касается соединений, то на известных нам учениях 27-й стрелковой дивизии БВО в марте 1935-го организовывать такое взаимодействие после завязки боя переставали не только полковые штабы, но и дивизионный; в Примгруппе ОКДВА все (т. е. и дивизионные) штабы поступали так (см. выше) и осенью; штабы обеих дивизий, выведенных в том же месяце на окружные учения Северо-Кавказского военного округа (СКВО) – 22-й и 74-й стрелковых, – не справились с использованием своих танковых батальонов…

Как явствует из директивы наркома обороны № 22500сс от 10 ноября 1936 г. «Об итогах оперативной подготовки за 1936 год…», штабы объединений «взаимодействие основных родов войск» зачастую не умели организовывать и в 36-м. «Во взаимодействии наземных войск во многих случаях отсутствовал даже «план действий, увязанный по рубежам и по времени»!³⁹ А не показательно ли, что в единственном сохранившемся источнике, освещающем уровень подготовки тогдашнего штаба соединения КВО – протоколе партсобрания штаба 15-го стрелкового корпуса от 22 декабря 1936 г., – мы сразу же натыкаемся на фразу: «[…] Слабо организуем взаимодействие всех родов войск […]»⁴⁰? И что о том же говорят все обнаруженные нами материалы проверок тогдашних штабов стрелковых дивизий ОКДВА (штадивов-35 и -69)? Из процитированного четырьмя абзацами выше приказа комвойсками КВО № 0100 от 22 июня 1937 г. следует, что неумение организовать взаимодействие родов войск, отличавшее командный состав и штабы этого округа и накануне чистки РККА, бытовало на всех уровнях, т. е. и на уровне соединений. Подобный же вывод можно сделать и из констатировавшего аналогичное неумение дальневосточного «комсостава»⁴¹ отчета штаба ОКДВА от 18 мая 1937 г.

Командование 57-го корпуса в мае – июле, а командование 6-й легкотанковой бригады еще и в августе 1939-го вообще игнорировало необходимость организовывать взаимодействие родов войск, но разве не так же поступали и многие высшие командиры «предрепрессионной» РККА? Вспомним, как командир 17-й стрелковой дивизии МВО Г.И. Бондарь на учениях 3-го стрелкового корпуса под Гороховцом в сентябре 1935-го двинул свои части в наступление без артподготовки – совершенно так же, как комкор-57 Н.В. Фекленко и наштакор-57 А.М. Кущев в мае 1939-го! Почти без артподдержки бросил свои стрелковые батальоны в наступление и командир 27-й стрелковой дивизии БВО комбриг П.М. Филатов на Полоцких учениях 3 октября 1936 г. Ставить задачи артиллерии «некоторые» (как выразился 14 декабря 1935 г. на Военном совете К.Е. Ворошилов) общевойсковые начальники (т. е. командиры дивизий, а может быть, и корпусов) «забывали» и на знаменитых Киевских маневрах 1935-го…⁴² А командиры механизированных бригад и корпусов, как явствует из доклада М.Н. Тухачевского от 7 октября 1936 г. «О боевой подготовке РККА», еще и в 36-м постоянно делали то же, что и Г.К. Жуков и командование 6-й легкотанковой бригады в июле – августе 39-го – бросали танки в наступление без поддержки даже той пехоты, что имелась в составе их соединений, и (комбриги всегда, а комкоры «зачастую») без поддержки артиллерии. Подобная репетиция атаки 3 июля 1939 г. на Баин-Цаган произошла, например, в сентябре 1936-го на маневрах МВО, когда 5-й механизированный корпус «прорывал с фронта оборонительные полосы противника без артподдержки. Потери, – прозорливо замечал наблюдавший эту картину М.Н. Тухачевский, – должны быть огромны»…⁴³

Обеспечение боевых действий. Информацию об уровне организации разведки нам удалось обнаружить только по периоду майских боев и только в изложении Г.К. Жукова, который принял 57-й корпус сразу после этих боев и мог не избежать соблазна сгустить краски при описании ошибок его предшественников. Но, судя по тому, что он не торопился заявлять об исправлении им этих ошибок, сгущения не было. «Из-за неорганизованности в разведке, – докладывал Жуков в июне К.Е. Ворошилову, – командование корпуса не имело и не имеет полной ясности о противнике»⁴⁴. В «Воспоминаниях и размышлениях» Георгий Константинович указал и на факты непонимания «майскими» командирами и штабами самих задач разведки: «Перед разведкой ставились многочисленные задачи, часто невыполнимые и не имеющие принципиального значения. В результате усилия разведорганов распылялись в ущерб главным разведывательным целям»⁴⁵. Наконец, из июньского приказа Жукова явствует, что практиковались атаки и вовсе без разведки!

Информации об умении халхин-гольских командиров организовать тыловое обеспечение боевых действий в опубликованных источниках мало, но в начале боев оно практически отсутствовало. Прибывший руководить действиями ВВС комкор Я.В.?Смушкевич 8 июня 1939 г. доложил К.Е. Ворошилову, что командование 57-го корпуса «и лично Фекленко» «совершенно не наладили тыл»⁴⁶, а служивший тогда в штабе фронтовой группы П.Г.?Григоренко в своих воспоминаниях утверждал, что снабжение сражавшихся войск наладилось только после того, как его организацию взяла на себя фронтовая группа.

Но явно не лучше снабжался бы 57-й и в 35-м, когда, согласно докладу начальника 2-го отдела Генштаба РККА А.И. Седякина от 1 декабря 1935 г. «Об итогах боевой подготовки РККА за 1935 учебный год и о задачах на 1936 г.», организация снабжения войск в ходе операции высшими командирами и штабами «затрагивалась лишь «поверхностно» и когда даже в годовом отчете передового КВО (от 11 октября 1935 г.) признавалось, что «значение оперативного тыла все еще остается слабым местом в оперативной подготовке значительной части общевойсковых командиров и штабов»⁴⁷. Явно не лучше, чем в 39-м, снабжался бы 57-й и в 36-м – когда, согласно директиве наркома обороны № 22500сс от 10 ноября 1936 г., при подготовке операций «отсутствовало планирование тылом [так в документе. – А.С.]», когда в годовом отчете КВО (от 4 октября 1936 г.) значилось, что «во всех родах войск еще слабо с организацией тыла на всю операцию», а в годовом отчете (от 30 сентября) дислоцировавшейся на столь же малоподготовленном театре, что и 57-й корпус, ОКДВА – что «организация и служба тыла» «остается» «слабым местом в управлении» корпусами⁴⁸. Явно не лучше, чем в 39-м, снабжался бы 57-й и перед началом чистки РККА, когда, по словам директивного письма А.И. Егорова от 27 июня 1937 г., штабы в Красной Армии все еще были «слабо подготовлены по вопросам тыла»…⁴⁹

То же следует сказать и о проявленной в мае 39-го на Халхин-Голе «неорганизованности в разведке». «Что всякий новый маневр должен быть обеспечен хорошо организованной разведкой» – об этом, по свидетельству того же доклада А.И. Седякина от 1 декабря 1935 г., в РККА «очень часто» «забывали» и в 35-м⁵⁰. «[…] Разведка – это буквально какой-то жупел Рабоче-Крестьянской Красной Армии», – вырвалось 9 декабря 1935 г. на Военном совете и у командующего войсками ЗабВО И.К. Грязнова, почти всем соединениям которого (36-й и 57-й стрелковым дивизиям и 6-й и 32-й механизированным – будущим 6-й и 11-й легкотанковым – бригадам) пришлось потом воевать на Халхин-Голе⁵¹. В «предрепрессионном» же 36-м «практические навыки в деле организации ближней разведки и особенно разведки поля боя» были «слабы» «во всех штабах» даже в передовом КВО – и даже согласно сильно приукрашенному годовому отчету этого округа от 4 октября 1936 г.!⁵² Не умели тогда организовать разведку и все освещаемые с этой стороны источниками штабы стрелковых дивизий БВО и ОКДВА (штадивы-33, -35, -37 и -43) и стрелковых полков и батальонов БВО (из состава 37-й стрелковой дивизии); в ОКДВА, как признал даже «отлакированный» годовой отчет этой армии от 30 сентября 1936 г., штабы стрелковых полков и батальонов тоже отличались «незакрепленными навыками в организации и ведении разведки», а у командиров-танкистов «организация и ведение разведки, особенно боевой», вообще была «слабым местом»⁵³. То, что «штабы не научились еще достаточно искусно организовывать и вести разведку», признавалось и в отчете штаба ОКДВА от 18 мая 1937 г.; в КВО (как значилось в приказе по округу № 0100 от 22 июня 1937 г.) «вопрос организации непрерывной разведки» тоже «продолжал оставаться» «наиболее слабым местом в подготовке штабов» еще и перед началом чистки РККА…⁵⁴

Имело место в «дорепрессионной» РККА и непонимание штабистами задач разведки, только проявлялось оно (насколько нам удалось установить) не в обременении разведорганов задачами, «не имеющими принципиального значения», а в неконкретности постановки задач. «Предрепрессионные» штабы нередко, например на знаменитых Киевских маневрах 1935 г. в полках 43-й стрелковой дивизии БВО в марте 1936 г. или в 110-м стрелковом полку 37-й стрелковой дивизии БВО в октябре того же года, требовали не «выяснить силы противника», а «вести разведку в таком-то направлении», т. е. не ориентировали разведчиков на получение полезного результата.

Атаки вовсе без разведки в РККА также были обычным делом и до ее чистки. Вспомним, что именно так атаковали подразделения 32-й стрелковой дивизии и 8-го механизированного полка 8-й кавдивизии ОКДВА на маневрах в Приморье 15 марта 1936 г., части 15-й механизированной бригады КВО на Шепетовских маневрах 13 сентября 1936 г. и «ударной» (!) 5-й стрелковой Витебской Краснознаменной дивизии имени Чехословацкого пролетариата, 18-й механизированной и 1-й тяжелой танковой бригад БВО на Полоцких учениях 2–4 октября 1936 г. Без разведки бросили своих людей в атаку и командир отдельного кавэскадрона 40-й стрелковой дивизии ОКДВА капитан С.А. Бонич в бою под Хунчуном 25 марта 1936 г. и командир 63-го стрелкового полка 21-й стрелковой дивизии ОКДВА полковник И.Р. Добыш в ходе конфликта у Турьего Рога 27 ноября 1936 г.; без разведки готовился атаковать японцев и командир 4-й стрелковой роты 63-го полка лейтенант Немков во время инцидента у Винокурки 6 июля 1937-го…

Управление войсками. В конце мая – начале июня 1939 г. халхин-гольские командиры и штабы выказали прямо-таки абсолютное неумение управлять войсками. В самом деле, «штабы своих функций не выполняли, частям и подразделениям конкретных задач не ставилось, в обстановке не ориентировались»⁵⁵. И неудивительно: даже в штабе 57-го корпуса «индивидуальная подготовка штабных командиров и сколоченность штаба в целом» оказалась «неудовлетворительной», «особенно плохо» было «налажено взаимодействие отделов штаба». Поэтому, например, «в течение 28 мая шел исключительно неорганизованный бой, управляемый только командирами подразделений»⁵⁶. Но зачастую от управления самоустранялись и эти последние! «Комсостав часто не находился на своем месте, не руководил войсками, а превращался в бойца, берясь за пулемет и оставляя на произвол свои части и подразделения…»⁵⁷

Немногим лучше положение было и в июле. «Управление в бою штабами батальонов и полков слабое, в ротах еще хуже», – доносил тогда с Халхин-Гола в Москву замнаркома Г.И. Кулик⁵⁸. Из отданного после июльских боев приказа Г.К. Жукова явствует, что «комначсостав» 57-го корпуса не умел даже «ориентироваться на местности» – как с «картой, компасом», так «и без таковых»!⁵⁹

По крайней мере, в штабе 1-й армейской группы качественное управление войсками не смогли организовать и в августе 1939-го, ибо продолжали игнорировать радиосвязь как «основное средство управления боем» и использовали вместо нее (да и других технических средств) делегатов связи (проще говоря, посыльных). Эти делегаты «плутали по бескрайним степям или погибали под огнем японцев», и «приказы командующего или не доходили до командиров частей, или безнадежно опаздывали, когда обстановка требовала уже другого решения». Игнорирование технических средств связи дезорганизовывало подчас и работу самого штаба. «Бывали случаи, когда делегатов связи от частей не хватало, и тогда Жуков рассылал по фронту офицеров своего штаба. Иногда в штабе оставались только командующий со своим начальником штаба»…⁶⁰

Заметим здесь, что уровень выучки халхин-гольских штабов был типичным для тогдашней РККА. «Подготовка и работа войсковых и оперативных штабов, – отмечалось в приказе наркома обороны № 0104 от 19 июля 1939 г., – продолжают оставаться на исключительно низком уровне. […]

Штабы как органы управления не подготовлены, организовать бой не умеют, с работой по управлению войсками в ходе боя не справляются.

Исполнители своих обязанностей не знают, необходимых штабных навыков не имеют, в работе в усложненных условиях не натренированы. […]

Организовать и обеспечить управление войсками в бою надежной, прочной связью штабы не умеют.

Радио – надежнейшее средство связи – не используется в бою даже при отказе остальных средств связи и, как правило, бездействует.

Работа внутри штабов не организована. Взаимная информация между отделами и отделениями штаба отсутствует. […]

Содержание и техническое оформление всей документации исключительно низкое»⁶¹.

Остановимся вначале на командирах, точнее – на командирах подразделений (в частях и соединениях основная нагрузка по управлению войсками ложится уже на штаб). Зафиксированное на Халхин-Голе стремление их самоустраниться от управления боем и драться в качестве рядовых бойцов также не может считаться следствием репрессий: точно так же было и практически во всех конфликтах с японцами, проходивших на протяжении последних полутора лет перед началом чистки РККА! Командир сводного танкового взвода, высланного 1 февраля 1936 г. 2-м танковым батальоном 2-й механизированной бригады в район боев у Сиянхэ, Кузнецов сразу же после выхода из расположения части бросил взвод, умчался на легковой автомашине вперед и был остановлен лишь самим начальником автобронетанковых войск Приморской группы М.Д. Соломатиным! В дальнейшем он тоже не проявлял никакой распорядительности… Из четырех средних и старших командиров, участвовавших в бою 25 марта 1936 г. под Хунчуном, трое – командир отдельного кавэскадрона 40-й стрелковой дивизии капитан С.А. Бонич и командиры его взводов лейтенанты Ковалев и Коврижкин – «забывали» управлять огнем своих подразделений. Оба средних командира, защищавших 26 ноября 1936 г. Павлову сопку близ Турьего Рога – командир 1-й стрелковой роты 63-го стрелкового полка 21-й стрелковой дивизии старший лейтенант П.Г.?Кочетков и командир пулеметного взвода этой роты лейтенант П.М. Пресняков, – точно так же, как и их коллеги на Халхин-Голе в мае 1939-го, то и дело «брались за пулемет» (штатный расчет которого еще не выбыл из строя) и подменяли рядовых бойцов. Подменял пулеметчика и командир атаковавшей 5 июля 1937 г. высоту Винокурка 9-й стрелковой роты того же полка лейтенант Кузин, не ставший управлять ни огнем, ни движением своего подразделения…

Случаи самоустранения комсостава от управления своими подразделениями не раз демонстрировали и войсковые учения «предрепрессионных» лет. Так, на мартовских маневрах 1936 г. в Приморье комбаты «14-го стрелкового полка» (сформированного из 77-го полка 26-й стрелковой дивизии ОКДВА) лишь указывали командирам рот направление атаки или участки обороны, а от всякого руководства начавшимся затем боем самоустранялись; в обороне так же поступали и комроты. Судя по докладу М.Н. Тухачевского от 7 октября 1936 г. «О боевой подготовке РККА», случаи, когда даже комбат «выпускает управление из своих рук», в Красной Армии тогда вообще были обычным явлением⁶².

В мае 1939-го на Халхин-Голе от руководства войсками самоустранялись командиры не только подразделений, но и частей, но и это встречалось и в «предрепрессионной» РККА. На тех же мартовских маневрах 1936 г. в Приморье командир 8-го механизированного полка 8-й кавалерийской дивизии ОКДВА даже не указал командирам подразделений конкретные объекты атаки. А само движение в атаку его БТ-5 начинали тогда, когда это заблагорассудится командирам эскадронов или даже командирам танков!

Более чем слабое управление боем со стороны командиров рот также было обычным и для «предрепрессионной» РККА. То, что в стрелковой роте «не отработано управление огнем» и (как и в других подразделениях) «взаимодействием огня и движения» – это начальник Генерального штаба РККА А.И. Егоров и начальник 2-го отдела Генштаба А.И. Седякин констатировали и в декабре 1935-го⁶³. По оценке директивы наркома обороны № 400115с от 17 мая 1936 г., подготовка «большинства» средних командиров пехоты (а значит, и большинства командиров рот, которые почти все тогда были в звании старшего лейтенанта) оставалась «слабой» и к этому времени⁶⁴. Как показывают документы трех крупнейших военных округов – КВО, БВО и ОКДВА, – советские комроты демонстрировали тогда и неграмотное развертывание для боя, и неумение подготовить и поддержать пехотную атаку пулеметным огнем, организовать «взаимодействие огня и движения», и непонимание необходимости использовать при управлении боем связных, наблюдателей и средства сигнализации… Все сохранившиеся документы тех же округов, фиксирующие и потерю управления ротами в ходе атаки, и неумение управлять огнем и «взаимодействием огня и движения», и «неотработанность управления сигналами в роте», и «низкий уровень» «управления боевыми порядками роты», а то и общую «слабость командного состава в управлении подразделениями» или просто неумение «управлять своим подразделением»⁶⁵, свидетельствуют, что более чем слабое управление ротами для Красной Армии было характерно и зимой – весной 1937-го…

Халхин-гольский комначсостав не умел ориентироваться на местности – но, как мы видели в главах 1 и 3, в «дорепрессионном» 1936-м в танковых частях передового КВО этого не умели делать даже командиры-разведчики, в передовом же БВО слабо ориентировался даже комсостав элитной 2-й стрелковой дивизии, а командиры, назначенные «таежными штурманами» дивизий Приморской группы ОКДВА, не умели идти по азимуту! В последние перед началом чистки РККА месяцы на местности плохо ориентировались и значительная часть комсостава (включая командира разведывательной роты!) стоявшего в приамурской тайге 207-го стрелкового полка 69-й стрелковой дивизии ОКДВА, и старший и высший комсостав дислоцировавшегося в Полесье 23-го стрелкового корпуса БВО, и комсостав 3-й и 4-й механизированных бригад того же округа…

Переходя к сравнению выучки штабов, начнем с зафиксированного в июле 1939 г. на Халхин-Голе «слабого» управления боем со стороны штабов батальонов и полков. О том, что «войсковые штабы» (т. е. в том числе батальонные и полковые) «слабы» и «отстают» «от развития событий в бою», замнаркома обороны М.Н. Тухачевский докладывал К.Е. Ворошилову и 1 декабря 1935 г.!⁶⁶ О том же говорят и сохранившиеся от этого года материалы проверок войск и годовые отчеты соединений УВО/КВО, БВО и ОКДВА. Все фигурирующие в этих документах батальонные штабы (из состава 44-й и 96-й стрелковых дивизий УВО, 27-й и 43-й стрелковых – БВО и 40-й стрелковой и 1-й и 2-й колхозных стрелковых – ОКДВА) и большинство полковых (из состава 27-й стрелковой дивизии БВО и 34-й и 3-й колхозной стрелковых – ОКДВА; исключением был лишь штаб полка 44-й дивизии УВО) с управлением боем не справлялись.

«Слабая подготовка» большинства батальонных штабов отмечалась и в директиве наркома обороны № 400115с от 17 мая 1936 г., а в ОКДВА, как признал даже ее «отлакированный» годовой отчет от 30 сентября 1936 г., их выучка находилась «на очень низком уровне» еще и осенью 36-го⁶⁷. Слабое управление боем в том «предрепрессионном» году было зафиксировано и в 9 из 10 освещенных сохранившимися источниками случаев проверок батальонных штабов еще одного крупнейшего военного округа – БВО, причем батальонные штабы, проверенные в июле комиссией УБП РККА в элитной (!) 2-й стрелковой дивизии, не только не контролировали выполнение отданных боевых распоряжений, но и не умели даже организовать работу на командном пункте и элементарное наблюдение за полем боя! А составители очковтирательского годового отчета КВО от 4 октября 1936 г., из кожи вон лезшие, чтобы представить в более или менее приличном виде штабы своих соединений, о батальонных штабах предпочли просто умолчать… По крайней мере, в ОКДВА (сведений по двум другим крупнейшим округам не сохранилось) слабой была тогда и выучка полковых штабов, не названных, но явно подразумевавшихся в докладах о проверке «штабов» частей Приморской группы в январе, 40-й стрелковой дивизии в августе и 35-й и 69-й в октябре.

Управление боем со стороны батальонных и полковых штабов не могло не быть «слабым» даже и перед самым началом чистки РККА: ведь, как отмечалось в директивном письме А.И. Егорова от 27 июня 1937 г., зимой и весной того года «штабы полков, батальонов, артдивизионов как органы управления боем не сколачивались»!⁶⁸ О том же говорят и документы трех крупнейших военных округов. Штабы, констатировалось в приказе комвойсками КВО № 0100 от 22 июня 1937 г., «слабо подготовлены для выполнения задач по управлению боем» (сохранившиеся от первой половины 37-го материалы проверок частей КВО – из состава 24-й и 96-й стрелковых дивизий – подтверждают, что эта оценка относилась и к штабам батальонов и полков). «Навыки организации и управления боем в большинстве штабов стоят невысоко», – значилось в материалах к отчету штаба ОКДВА от 18 мая 1937 г. (документы 40-й, 59-й, 66-й, 69-й и 105-й стрелковых дивизий подтверждают, что эта оценка справедлива и для полковых штабов.), а батальонные штабы работают так, что управление войсками на батальонном уровне является «неудовлетворительным». А «слабость» в управлении боем, которой отличались в первой половине 37-го штабы батальонов и полков БВО, видна из того, что, согласно годовому отчету округа от 15 октября 1937 г., все штабы там по-прежнему «несвоевременно» доводили решение командира до войск и слабо контролировали выполнение войсками приказов…⁶⁹

Как видно уже из трех последних абзацев, к «предрепрессионным» временам применимы и оценки, данные летом 1939-го штабам 57-го корпуса и РККА в целом и констатировавшие общую недееспособность штабов как органов управления боем. Летом 39-го советские войсковые и оперативные штабы «как органы управления» были «не подготовлены, бой организовать не умели, с работой по управлению войсками в ходе боя не справлялись» – словом, «своих функций не выполняли», но мы только что видели, что, по М.Н. Тухачевскому, войсковые штабы в РККА были «слабы» и «отставали» «от развития событий в бою» (а значит, не могли и управлять им) и к концу 35-го. А из доклада А.И. Егорова на Военном совете 8 декабря и директивного письма К.Е. Ворошилова от 28 декабря 1935 г. видно, что «как органы управления» были «не подготовлены, операцию организовать не умели, с работой по управлению войсками в ходе операции не справлялись», в общем, «своих функций не выполняли» тогда и оперативные штабы. Ведь они так и не достигли «практического умения организовать во времени и пространстве необходимое взаимодействие стрелковых, механизированных и авиационных соединений при решении поставленных задач, в различных условиях операции» и организовать связь в подвижных армейских группах. «В ряде округов» не усвоили даже необходимость «непрерывности управления» войсками в ходе операции!⁷⁰

«Не подготовленными как органы управления», «не умеющими организовать бой» и «не справляющимися с работой по управлению войсками в ходе боя» – словом, «не выполняющими своих функций» войсковые штабы в РККА были и в 36-м. О «слабой подготовке» большинства штабов батальонов уже говорилось, а в докладе М.Н. Тухачевского от 7 октября 1936 г. «О боевой подготовке РККА» отмечалось, что «на неудовлетворительном уровне» находится и управление стрелковыми соединениями; обосновывая этот тезис, маршал говорил исключительно о неудовлетворительной работе штабов. (И действительно, даже в передовом КВО штабы всех стрелковых дивизий – 7-й, 46-й и 60-й, участвовавших в конце августа в Полесских маневрах, затягивали и подготовку данных для принятия командирских решений, и оформление боевых приказов, и доведение их до войск – словом, все, что входит в основные функции штабов.) Среди штабов танковых соединений тогда тоже то и дело встречались такие, как штабы 5-го механизированного корпуса МВО и его бригад, работа которых на сентябрьских окружных маневрах оказалась «очень слаба во всех частях», или штаб 8-й механизированной бригады КВО, который на Полесских маневрах и «совсем ничего не делал для войск»⁷¹… А из директивы наркома обороны № 22500сс от 10 ноября 1936 г. явствует, что «как органы управления» были «не подготовлены, операцию организовать не умели, с работой по управлению войсками в ходе операции не справлялись» – словом, «своих функций не выполняли» тогда и оперативные штабы. Ведь они не только не увязывали, готовя операцию, по рубежам и времени действия различных родов войск, не только не планировали организацию снабжения наступающих войск, но и теряли с началом операции управление войсками!

«Не подготовленными как органы управления», «не умеющими организовать бой» и «не справляющимися с работой по управлению войсками в ходе боя», словом, «не выполняющими своих функций», по крайней мере, войсковые штабы в Красной Армии были и в первой, «дорепрессионной» половине 37-го. Относительно штабов батальонов и полков такой вывод вытекает из отмеченного нами выше факта их несколоченности «как органов управления боем», а распространить этот вывод и на штабы соединений позволяют документы трех крупнейших военных округов. Еще раз напомним формулировки приказа комвойсками КВО И.Ф. Федько № 0100 от 22 июня 1937 г. (штабы «слабо подготовлены для выполнения задач по управлению боем»), материалов к отчету штаба ОКДВА от 18 мая 1937 г. («навыки организации и управления боем в большинстве штабов стоят невысоко») и тот факт, что войсковые штабы БВО к середине 1937-го «несвоевременно» доводили решение командира до войск и не контролировали выполнение войсками приказов (это ведь и есть слабое управление боем).

Индивидуальная выучка командиров штаба 57-го корпуса летом 39-го была «неудовлетворительной», но, согласно письму М.Н. Тухачевского К.Е. Ворошилову от 1 декабря 1935 г., «кадры штабных командиров» в РККА были «слабы по своей подготовке» и в 35-м⁷². В штабе 5-го стрелкового корпуса передового (!) БВО командиры в марте 1935 г. даже не владели как следует навыками графической работы на карте и военным языком, а «вместо скупых на слова, но четких и ясных приказов, докладов, донесений, информаций» разводили «разговоры»⁷³. В годовом отчете передового (!) КВО от 4 октября 1936 г. открыто признавалась необходимость повысить квалификацию штабистов (с учетом того, что этот документ просто беззастенчиво приукрашивал действительность, можно заключить, что выучка штабистов КВО тоже была тогда близка к неудовлетворительной).

Та же картина и с техникой штабной службы. Летом 39-го в советских штабах «исполнители своих обязанностей не знали, необходимых штабных навыков не имели, в работе в усложненных условиях» были «не натренированы» – но разве не то же самое было в Красной Армии и в 35-м? Штабистам, напоминал 4 февраля 1935 г. К.Е. Ворошилову начальник политуправления ОКДВА Л.Н. Аронштам, не хватает навыков практического выполнения своих функций, исполнители не знают, «кто и кому передает предварительные распоряжения, кто наносит обстановку на карту, кто в это время готовит посыльных, кто готовит связистов к выходу для проведения новых линий связи, кто одновременно готовит указания по тылу» и т. д. Дальневосточные штабы обладали тогда «недостатками, общими для всей РККА»⁷⁴, и действительно, весной – летом 1935-го техника штабной службы была слаба в штабах всех четырех стрелковых корпусов передового КВО и такой элитной дивизии РККА как 44-я стрелковая, а на долго репетировавшихся Киевских маневрах начальники артиллерии обоих (8-го и 17-го) стрелковых корпусов подменяли своих штабистов… То, что в РККА еще не выработан «практический штабной работник», подчеркивал тогда и М.Н. Тухачевский. «Штабной командир, – напоминал он 9 декабря 1935 г. на Военном совете при наркоме обороны, – если дело пахнет боем, должен сразу забеспокоиться, проверить, действуют ли телефоны, работает ли радио, подготовлены ли ординарцы, имеется ли нужное количество посыльных, находятся ли войска там, где он считает, что они должны быть, или не находятся, что делают соседи и пр.» Но «все эти моменты забываются в поле»⁷⁵…

«Неряшливы» «в полевой работе» (как признал на Военном совете сам комвойсками И.К.?Грязнов) были в 35-м и войсковые штабы ЗабВО⁷⁶, почти всем соединениям которого, повторяем, пришлось потом воевать на Халхин-Голе…

А в «предрепрессионном» же 36-м? «[…] Все еще много времени теряется на передачу приказов и донесений благодаря несовершенству штабной работы», – значилось даже в склонном сглаживать острые углы приказе наркома обороны № 00105 от 3 ноября 1936 г.⁷⁷. И действительно, даже в годовом отчете передового КВО от 4 октября 1936 г. прямо указывалось, что в округе «нет ни одного штаба, где основные работники» «обладали бы в полной мере практикой работы»!⁷⁸ Вновь напомним о 26 часах, потребовавшихся на Полесских маневрах штабу 7-й стрелковой дивизии КВО для оформления и передачи в полки приказа на оборону…

Практическими навыками штабной службы штабисты Красной Армии слабо владели и в первой, «дорепрессионной» половине 1937-го. Разве не показательно, что в единственном известном нам тогдашнем военном округе, охарактеризованном в источниках (в данном случае в отчете штаба ОКДВА от 18 мая 1937 г.) с интересующей нас сейчас стороны, войсковые штабы отличались «недостаточно сноровистой» организацией работы на командном пункте (КП) и вообще «отсутствием порядка» в работе, а про единственную такую же стрелковую дивизию МВО (6-ю) проверяющий доложил, что и у штадива и у штабов полков «навыков в управлении боем практически – еще недостаточно»?⁷⁹ Разве не показательно, что в единственном стрелковом корпусе БВО, от которого за тот период сохранилась документация (23-м), на учениях под Мозырем в конце февраля 1937 г. оперативные документы штабом корпуса отрабатывались «медленно и плохо», а приказ на атаку 52-й стрелковой дивизии ее штабисты писали четыре часа?⁸⁰

Летом 1939-го советские штабы «не умели» «организовать и обеспечить управление войсками в бою надежной, прочной связью» – но слабое умение штабистов организовать и поддерживать связь с войсками в бою М.Н. Тухачевский констатировал и 9 декабря 1935 г. «Получается, положим, приказ, – отмечал он тогда на Военном совете, – а штаб сталкивается с тем, что не развернута радиостанция, не так проложены кабели, нет посыльного и пр.»⁸¹. Потеря связи с войсками при обычном в бою перемещении штаба или КП, отмечал там же 8 декабря А.И. Егоров, – общее явление в РККА…

Летом 1939-го советские штабы не умели организовать и поддерживать связь с войсками в бою, но в «предрепрессионном» 1936-м они зачастую к этому и не стремились! Вновь обратимся к директиве наркома обороны № 22500сс от 10 ноября 1936 г.: «Как только начинается движение – связь в большинстве случаев прерывается, и, к сожалению, это нетерпимое положение часто никого не трогает, к этому относятся как к чему-то обычному. […] В динамике боевых действий в большинстве случаев связь нарушается, что показывает на неумение планово и правильно использовать все средства связи»⁸². На мартовских маневрах Приморской группы ОКДВА два из трех комбатов 13-го стрелкового полка (составленного из подразделений 105-й и 1-й колхозной стрелковых дивизий) даже не пытались восстановить отсутствовавшую у них почти на всем протяжении учений связь со штабом полка («а нет – и не надо»⁸³). Сохранившиеся от 36-го материалы проверок батальонных и полковых штабов в ОКДВА и БВО (по КВО они не сохранились) являют собой один длинный перечень случаев потери связи с войсками. Плохо, как признал даже «отлакированный» годовой отчет округа от 4 октября 1936 г., руководили тогда службой связи и начальники штабов полков КВО…

Летом 1939-го советские штабы не умели организовать и поддерживать связь с войсками в бою, но этого не умели делать и штабы, участвовавшие в последних перед началом чистки РККА дивизионных и корпусных тактических учениях, прошедших в феврале – марте 1937-го в КВО, БВО и ОКДВА. В 105-й стрелковой дивизии ОКДВА штабы на них связь вообще не организовывали, а штаб 72-го стрелкового полка «ударной» 24-й стрелковой дивизии КВО на штабном учении в конце января со спокойной душой переходил на новый КП… до того, как там будут развернуты средства связи!

Отмеченное летом 1939-го – и в том числе на Халхин-Голе – нежелание советских штабов использовать для управления войсками в бою радиосвязь также нельзя отнести к последствиям репрессий. Еще и на пресловутых Киевских маневрах 1935 г. при каждом перемещении штабов связь их с войсками терялась из-за того, что штабисты не использовали радиостанции, смонтированные на автомобилях (и могущие работать и на ходу). Случаи нежелания использовать в ходе боя все имеющиеся средства связи, стремления «базироваться только на один» ее вид (на телефон)⁸⁴ – т. е. все того же нежелания пользоваться радио – еще и в «дорепрессионном» 1936-м отмечались даже в частях передового БВО и с минуты на минуту могущей вступить в бой ОКДВА. Командир 110-го стрелкового полка 37-й стрелковой дивизии БВО на тактическом учении в октябре 1936-го использовал личный состав своего штаба точно так же, как и Г.К. Жуков на Халхин-Голе – в качестве ординарцев, т. е. вместо радиосвязи! В передовом же КВО, согласно его отчету о Шепетовских маневрах 12–15 сентября 1936 г., «радиосвязь не заняла подобающего ей места в управлении частями и подразделениями»⁸⁵ настолько, что штаб 15-й механизированной бригады, располагавший не одной радиостанцией и являвшийся штабом подвижного рода войск, доводил до частей приказ на удар по дивизии «противника» при помощи… делегатов связи! Причем в качестве последних – опять-таки как и у Г.К. Жукова на Халхин-Голе – использовались командиры штаба… В ОКДВА «использование штабами всех видов средств связи», т. е. прежде всего использование радио, согласно отчету штаба ОКДВА от 18 мая 1937 г. было «недостаточным» и накануне чистки РККА.

Характерные для советских штабов лета 39-го – и в том числе для штаба 57-го особого корпуса – несколоченность и отсутствие взаимной информации между отделами и отделениями также появились не после чистки РККА. Так, в ОКДВА плохо налаженным обменом информацией между своими подразделениями штабы отличались и в 35-м (когда это признал даже отчет армии за этот год), а частичной или полной несколоченностью – и в 36-м (когда она была зафиксирована практически во всех штабах частей и соединений, о выучке которых нам удалось обнаружить достоверную информацию). В другом крупнейшем округе (КВО), даже согласно его «отлакированному» годовому отчету от 4 октября 1936 г., увязка и взаимодействие в работе между главнейшими отделениями штабов соединений были «недостаточными» (читай: неудовлетворительными.) и в 36-м⁸⁶. Штабы батальонов и полков, как констатировалось в директивном письме А.И. Егорова от 27 июня 1937 г., еще и перед самым началом чистки РККА «не сколачивались» во всей Красной Армии;⁸⁷ в передовом БВО тогда были недостаточно сколочены и штабы механизированных бригад, а о положении в тогдашних штабах ОКДВА красноречиво свидетельствует заявление командира 21-й стрелковой дивизии комбрига И.В. Боряева на партсобрании управления и штаба дивизии 19 февраля 1937 г. Даже после того, как начальник 1-й части штадива констатировал, что «штаб полностью не сколочен», а взаимная информация между отделами отсутствует, Боряев все-таки отметил, что штадив-21 «по своей работе и культурности, несомненно, стоит выше штабов» своих полков «и многих других», которые он, Боряев, знает!⁸⁸

То же и с низким качеством штабной документации. Летом 39-го «содержание и техническое оформление всей документации» советских штабов было «исключительно низким», но в передовом КВО небрежность составления штабных документов констатировалась и в 35-м – и не проверяющими, а постоянно стремившимся приукрасить действительность годовым отчетом округа от 11 октября 1935 г. В самом деле, штаб 7-й стрелковой дивизии допустил тогда в одном документе 18 грамматических и 54 профессиональные ошибки, штаб «ударной» 44-й стрелковой перед Киевскими маневрами 1935 г., даже имея на составление приказа на прорыв укрепленной полосы несколько дней (а не часов, как на войне), составил его «исключительно небрежно». А штабисты элитной же 24-й стрелковой в том же сентябре 1935-го дальнейшую задачу дивизии со спокойной душой сформулировали в приказе так: «В дальнейшем – дальнейшая задача»…⁸⁹ В ОКДВА первые же проверенные штабы демонстрировали «небрежность и неумелость в нанесении обстановки на карту» и в январе 36-го⁹⁰, а в БВО в июле и плохо оформленные карты, и плохо отработанные донесения представили все батальонные штабы, проверенные УБП РККА в «ударной» (!) 2-й стрелковой дивизии… Во всех освещаемых с этой стороны источниками войсковых штабах КВО, БВО и ОКДВА (из состава 21-й, 24-й, 37-й, 52-й, 69-й и 96-й стрелковых дивизий) качество штабной документации было невысоким и накануне чистки РККА – в феврале – июне 37-го…

Введенные в научный оборот источники содержат информацию лишь о тактической выучке дравшихся на Халхин-Голе командиров-артиллеристов. Эта выучка оказалась явно неудовлетворительной. «Артиллерия, – свидетельствовал участвовавший в написании аналитического труда о халхин-гольских боях В.А. Новобранец, – не взаимодействовала с пехотой, не оказывала ей эффективной поддержки в наступлении»⁹¹. «В нашей артиллерии полная неразбериха, путаница с огнем», – утверждал после июльских боев и один из тех, кому довелось «взаимодействовать» с артиллеристами – комиссар 5-й стрелково-пулеметной бригады Жуков⁹².

Но «неразбериха и путаница с огнем» для советской артиллерии была характерна и в 35-м. Выступая 8 декабря 1935 г. на Военном совете, А.И. Егоров отметил, что в артдивизионах и артгруппах «не отработано управление огнем»⁹³, а ведь основным звеном в системе взаимодействия артиллеристов с пехотой был именно дивизион, практически это взаимодействие осуществлялось именно на уровне дивизиона! Кроме того, управление огнем артдивизиона и артгруппы «есть основа управления огнем массированной артиллерии», а без сосредоточения огня по наиболее сильным узлам сопротивления артиллерия тоже не может оказать пехоте «эффективной поддержки в наступлении»…

Как видно из доклада М.Н. Тухачевского от 7 октября 1936 г. «О боевой подготовке РККА», «тактическая работа» артдивизионов «совместно с пехотой» была «слабой стороной подготовки» комсостава советской артиллерии и в 36-м⁹⁴. В обоих артполках передового БВО, по которым сохранилась соответствующая информация за тот год (33-м и 37-м), штабы дивизионов в бою управляли огнем «несколько хуже», чем «удовлетворительно»⁹⁵ или были не сколочены (и, значит, должны были допускать все ту же «неразбериху и путаницу с огнем»). Так же должны были обстоять дела и в передовом КВО и в ОКДВА. Ведь даже безбожно приукрашивавший действительность годовой отчет КВО от 4 октября 1936 г. был вынужден признать, что командир артдивизиона «еще не может быть признан хорошо подготовленным» (и что соответственно готовность дивизионов «к управляемому огню» слабовата)⁹⁶. Управление огнем дивизиона – и соответственно взаимодействие с пехотой – в 36-м не удалось отработать и в ОКДВА…

Как следует из выступления К.Е. Ворошилова на Военном совете 27 ноября 1937 г., «взаимодействие артиллерии с пехотой и другими родами войск» в РККА «оставалось слабым» и в первой, «дорепрессионной» половине 37-го. Комсостав артиллерии «всех степеней», подтверждает приказ комвойсками КВО № 0100 от 22 июня 1937 г., «не отработал главнейших вопросов взаимодействия» с пехотой, конницей и танками. Фактически в том же самом расписались и составители отчета штаба ОКДВА от 18 мая 1937 г. Штабы артдивизионов, отметили они, подготовлены «неудовлетворительно», а действия орудий сопровождения пехоты и танков (т. е. прежде всего действия командиров орудий) вообще являются самым слабым местом взаимодействия родов войск…⁹⁷

Сведений о выучке сражавшихся на Халхин-Голе командиров инженерных войск и войск связи во введенных на сегодняшний день в научный оборот источниках нет.

Что касается выучки дравшихся на Халхин-Голе бойцов и подразделений, то вышеназванные источники содержат информацию только по одному роду войск – пехоте.

Одиночный боец пехоты на Халхин-Голе систематически проявлял неумение вести ближний бой. Ведь и в июне и в июле 1939 г. приказы Г.К. Жукова требовали научить бойца чуть ли не всем элементам этого боя: «умению скрытно переползать», «технике перебежек и переползаний», «накапливанию для атаки», «быстрой и решительной атаке», «хорошему владению штыком и гранатой»⁹⁸. Судя по первому из этих приказов, ставившему также задачу научить бойца «при малейшей остановке зарываться в землю»⁹⁹, по крайней мере, в майских боях пехота 57-го корпуса плохо владела и навыками самоокапывания (или же не была приучена к необходимости окапываться).

Выучка же подразделений, по крайней мере в ряде халхин-гольских соединений, была откровенно неудовлетворительной. Так, июльские бои показали, что 603-й стрелковый полк 82-й стрелковой дивизии (единственный из ее состава, который успел поучаствовать в этих боях) и 5-я стрелково-пулеметная бригада «абсолютно не сколочены и не обучены», а вдобавок еще и «малоустойчивы»¹⁰⁰. В ночь с 11 на 12 июля 1939 г. два батальона 603-го полка дважды без приказа уходили с позиций; «полк пытался даже бунтовать», а 13 июля в панике побежал от японской роты и побросал почти все оружие. После того как его удалось остановить, в нем оказалось всего 4 станковых и 3 ручных пулемета (из соответственно 54 и 87, положенных по штату)¹⁰¹.Фактически необученной была и вся 82-я стрелковая дивизия, решение об отправке которой для участия в локальном конфликте заслуживает сравнения с вредительством. Перед отправкой на Халхин-Гол, в июне 1939-го, 82-я была отмобилизована, т. е. пополнена до штата военного времени приписанными к ней военнообязанными, в результате чего небольшое число ее кадровых красноармейцев растворилось в массе приписников, многие из которых вообще никогда не проходили военной подготовки. По сведениям беседовавшего потом с бойцами 82-й писателя К.М.?Симонова, они «попали в эту дивизию, так и не начав еще ничему обучаться». Даже «владеть винтовкой» их учили «уже по дороге на Халхин-Гол, в вагоне»!¹⁰²

Но ведь вести ближний бой пехота РККА плохо умела и до репрессий! Так, из шести стрелковых дивизий УВО/КВО, БВО и ОКДВА (21-й, 27-й, 37-й, 40-й, 44-й и 51-й), по которым сохранились материалы проверок в марте – июне 1935 г. их бойцов на тактических занятиях, в четырех «техника перебежек и переползаний» и «умение скрытно переползать» оказались слабыми, а в пятой (27-й, ближний бой в которой вообще сводили к «распоясыванию»¹⁰³) отсутствовали совсем. Согласно докладу политуправления КВО от 5 мая 1936 г., технику перебежек в этом передовом (!) округе не освоили и тогда, и даже к концу 36-го «вопросы ближнего боя» (как признал даже старательно замазывавший недостатки годовой отчет КВО от 4 октября 1936 г.) находились там лишь «в стадии освоения»!¹⁰⁴ Из пяти стрелковых дивизий передового БВО, о тактической выучке бойцов которых в 1936 г. сохранились конкретные сведения (2-й, 33-й, 37-й, 48-й и 81-й), технику перебежек и переползания плохо отработали в четырех, а бросок в атаку – в двух. «Ударная» (!) 2-я стрелковая на Белорусских маневрах 1936-го вместо ближнего боя вообще демонстрировала такое же «распоясывание», что и 27-я в марте 1935-го…

«Твердых навыков в перебежках, переползании» боец-пехотинец РККА, как видно из директивного письма А.И. Егорова от 27 июня 1937 г., не имел и в последние перед началом чистки РККА месяцы; «не отработал» он тогда и штыковой бой¹⁰⁵. И действительно, в обеих стрелковых дивизиях КВО, о выучке одиночного бойца-пехотинца в которых в тот период сохранились сведения (24-й и 96-й), дела тогда обстояли именно так («неумело» там метали и гранаты). «Необходимых навыков в передвижении и перебежках» не имели тогда и пехотинцы БВО; показательно также, что в единственном стрелковом корпусе этого округа, от которого сохранилась документация за 1937 год (23-м), «слабым местом» в подготовке бойца был и штыковой бой. А отчет штаба ОКДВА от 18 мая 1937 г. указал, что у бойцов дальневосточной пехоты «совершенно отсутствуют» всякие «навыки и практические сноровки в искусстве ведения ближнего боя» – и в работе штыком и гранатой, и в броске в атаку, и в бою в траншее и др.¹⁰⁶.

Самоокапывание у красноармейцев-пехотинцев также было не в почете и до чистки РККА. Что «лопата во время наступления нередко применяется слабо» – это отмечалось и в выступлении А.И. Егорова на Военном совете 8 декабря 1935 г.¹⁰⁷; на Киевских маневрах 1935-го самоокапыванием пренебрегали даже в элитной 24-й стрелковой дивизии… Из пяти стрелковых дивизий передового БВО, о выучке пехоты которых в 1936 г. сохранилась информация (2-й, 33-й, 37-й, 48-й и 81-й), бойцы не были приучены окапываться на поле боя в трех, а в «дорепрессионной» первой половине 1937-го «необходимых навыков» в самоокапывании не имели пехотинцы всего этого округа (это указание годового отчета БВО от 15 октября 1937 г.¹⁰⁸ подтверждается, как мы видели в главе 3, приказами по 23-му стрелковому корпусу – единственному в округе, от которого сохранилась документация за указанный период). «Редко и неумело» применялась тогда лопата и в передовом же КВО¹⁰⁹ (это свидетельство приказа комвойсками округа № 0100 от 22 июня 1937 г. опять-таки подтверждают приказы по обеим стрелковым дивизиям КВО, от которых сохранилась документация за первую половину 1937-го, – 24-й и 96-й).

Безобразная выучка приписного состава стрелковых дивизий также отличала и «предрепрессионную» РККА. Это показала, например, проведенная в мае – июне 1937 г. пробная мобилизация второочередных 129-й стрелковой дивизии и нескольких стрелковых полков, развернутых из кадра соответственно 61-й стрелковой дивизии Приволжского военного округа и 8-й стрелковой дивизии БВО. Те из влитых в этот кадр приписников, которые, подобно пополнившим летом 1939-го 82-ю дивизию, прошли лишь «вневойсковую подготовку» (т. е. не служили даже в переменном составе территориальных частей), совершенно так же, как и в 1939-м, «почти не отличались от необученных», а «остальные бойцы» «многое сильно перезабыли»… Выучка приписного младшего комсостава в 129-й дивизии «почти не выделялась от [так в документе. – А.С.]» выучки рядовых красноармейцев, «получивших подготовку в кадровых частях». В полках, развернутых из 8-й дивизии, она тоже была «в большинстве своем неудовлетворительна» – настолько, что, по заключению председателя поверочной комиссии, начальника отделения боевой подготовки инспекции пехоты РККА полковника К.А. Коваленко, «не обеспечивала организацию и проведение современного боя стрелковыми подразделениями»…¹¹⁰

Бойцы приписного состава 6-й стрелковой дивизии МВО, даже пройдя 6—20 июня 1937 г. учебный сбор, не только плохо отработали наблюдение за противником, самоокапывание, маскировку и применение к местности в наступательном бою и приемы штыкового боя, но и нетвердо знали свое место в боевом порядке отделения в наступлении. И это при том, что военной подготовки среди них не имело только 5 процентов!¹¹¹ Так же выглядели после прошедшего в те же дни сбора и приписники пехоты 55-й стрелковой дивизии МВО, хотя и среди них процент «вневойсковиков» не превышал 5,8. «[…] В основной массе рядовой состав имеет слабую военную подготовку, – заключил проверявший 55-ю помощник начальника 3-го отделения УБП РККА полковник Свечин. – Отсутствуют знания материальной части оружия, строевая выправка, умение применяться к местности, знание обязанностей бойца в бою и т. д.»¹¹².

Бойцы 603-го полка 82-й дивизии в июльских боях на Халхин-Голе выказали, как мы видели, полное отсутствие дисциплины и воинского духа – но столь же мало походили они на солдат и в «дорепрессионном» 1935-м (когда 603-й полк был еще 246-м). Выступая 8 декабря 1935 г. на Военном совете, командующий войсками Уральского военного округа, в который входила 82-я дивизия, И.И.?Гарькавый прямо расписался в том, что его войска фактически не являются еще регулярной армией: еще только предстоит, признал он, «воспитать в них боевой дух, привить строевую выправку, твердый внутренний порядок и дисциплину»!¹¹³

Несколоченность и необученность кадровых стрелковых соединений – таких, как халхин-гольская 5-я стрелково-пулеметная бригада – также встречалась и в «дорепрессионной» РККА. Так, проинспектировав в октябре 1936 г. ряд стрелковых дивизий ОКДВА, комбриг К.Д.?Голубев из УБП РККА констатировал, что 39-я «в целом является в боевом отношении удовлетворительно сколоченным и боеспособным соединением лишь в части подготовки учебных подразделений и штабов», 40-я тоже «является удовлетворительно подготовленным в боевом отношении соединением лишь в части штабов и учебных батальонов, танкбата, батальона связи и разведывательного батальона», 92-я «боеспособна только своими первыми эшелонами» (учебными подразделениями), а в 59-й даже и эти подразделения – занимавшиеся летом не строительством (как остальные), а боевой подготовкой – являются «НЕБОЕСПОСОБНЫМИ» (а значит, небоеспособна и дивизия в целом). А обследовавший в том же месяце 66-ю стрелковую дивизию той же армии помощник инспектора пехоты РККА комбриг А.А. Коробков заключил, что и она пока что «не может быть полноценной боевой единицей»¹¹⁴.

Проанализированные нами выше документы и факты подтверждают правоту В.А. Новобранца, писавшего, что халхин-гольская «победа, о которой мы прокричали на весь мир, была пирровой победой», что «мы победили не умением, а численным превосходством» – прежде всего в танках и артиллерии¹¹⁵. (Еще одним аргументом в пользу такого вывода служит соотношение боевых потерь: если японцы, по их данным, потеряли убитыми, умершими от ран и ранеными 17 895 (по другим данным, 17 857) человек, то советские войска – 23 662; убитых и умерших от ран и (sic!) болезней у японцев оказалось 9471, а у советской стороны – 9571¹¹⁶.) Однако почти все эти факты и документы введены в научный оборот (В.Г. Красновым, В.О. Дайнесом и Б.В. Соколовым) лишь в последнее десятилетие и традиционную оценку действий советских войск на Халхин-Голе как блестящих (или, по крайней мере, не заслуживающих серьезных упреков) поколебать не смогли до сих пор. А поскольку действия считались блестящими, вопрос о влиянии на них репрессий 1937–1938 гг. не ставился. Но так или иначе из изложенного в этом разделе явствует, что влияние это было нулевым, что выучка советских войск, сражавшихся летом 1939-го на Халхин-Голе, была такой же, что и выучка «предрепрессионной» РККА (во всяком случае, не хуже)…

Заканчивая этим тезисом, позволим себе предложить в качестве наглядной его иллюстрации выдержку из доклада заместителя начальника Штаба РККА В.Н. Левичева об итогах инспекции им в октябре 1934 г. 36-й стрелковой дивизии – той, что в 1939-м провоевала на Халхин-Голе дольше всех других соединений. Две штабные игры, проведенные с ее комсоставом 26 и 27 октября 1934 г., показали, что даже комдив-36 М.С. Хозин в «обстановке развернувшегося боя» разобраться не смог. («Несомненно, – отмечал Левичев, – тут сказывается привычка к схеме, к традиции, к упрощенной форме».) Точно так же и «весь остальной» комсостав дивизии – «не исключая и только что окончивших академиков [выпускников Военной академии РККА имени М.В. Фрунзе. – А.С.]» – «на обеих играх показал по меньшей мере отсутствие навыков в уменье оценивать обстановку в соответствии с фактическим положением, в уменье сформулировать задачи своим частям и т. д. Ответы в преобладающем большинстве случаев были нечетки, неясны, витиеваты […]». Написанные командирами письменные приказы «по главнейшему решению сторон» окончательно «подтвердили» «совершенно недостаточное тактическое развитие комсостава». «Было бы еще простительно, – подчеркнул инспектирующий, – если бы люди лучше действовали на поле с войсками, но, учитывая и маневры, приходится сделать вывод, что в тактическом отношении командные кадры 36 с[трелковой] д[ивизии] далеко не на высоте» современных требований (и это при том, что они «обладают соответствующим общим развитием, были на всякого рода курсах»…). Посредственными тактиками проявили себя тогда и командиры полков Знамеровский и (в меньшей степени) Т.В. Давыдов…¹¹⁷ Понимая, что с конца 34-го до середины 37-го многое могло измениться к лучшему, позволим себе все-таки усомниться в том, что «предрепрессионные» командиры полков 36-й дивизии действовали бы на Халхин-Голе лучше, чем их преемник – командир 149-го стрелкового полка (до 1939 г. – 108-й стрелковый) И.М. Ремизов, и что командиры, еще осенью 1934-го обладавшие «совершенно недостаточным тактическим развитием», действовали бы на Халхин-Голе лучше, чем их проявлявшие там безынициативность преемники…

¹ Краснов В.Г. Неизвестный Жуков. Лавры и тернии полководца. Документы. Мнения. Размышления. М., 2000; Дайнес В.О. Жуков. М., 2005.

² Цит. по: Дайнес В.О. Указ. соч. С. 93.

³ Цит. по: Там же. С. 112.

⁴ Там же. С. 98.

⁵ Цит. по: Там же. С. 106, 107.

⁶ К 110-летию со дня рождения генерал-майора М.А. Кузнецова // Военно-исторический архив. 2006. № 10. С. 134.

⁷ Русский архив. Великая Отечественная. Т. 12 (1). М., 1993. С. 84.

⁸ Российский государственный военный архив (далее – РГВА). Ф. 31983. Оп. 2. Д. 196. Л. 171; Ф. 9. Оп. 29. Д. 213. Л. 4.

⁹ Там же. Ф. 62. Оп. 3. Д. 41. Л. 38.

¹⁰ Там же. Ф. 9. Оп. 36. Д. 1759. Л. 70.

¹¹ Там же. Ф. 31983. Оп. 2. Д. 202. Л. 12 об.

¹² Там же. Ф. 4. Оп. 16. Д. 19. Л. 117.

¹³ Там же. Л. 116.

¹⁴ Там же. Л. 166.

¹⁵ Там же. Ф. 62. Оп. 3. Д. 40. Л. 90.

¹⁶ Там же. Ф. 31983. Оп. 2. Д. 213. Л. 64.

¹⁷ Там же. Д. 203. Л. 61; Ф. 9. Оп. 36. Д. 2611. Л. 249 об. (1 об.); Ф. 33879. Оп. 1. Д. 614. Л. 85 об. (второй из двух листов этого дела, имеющих номер 85); Ф. 37464. Оп. 1. Д. 26. Л. 10.

¹⁸ Цит. по: Дайнес В.О. Указ. соч. С. 107.

¹⁹ Цит. по: Там же. С. 105.

²⁰ Желтов И., Павлов И., Павлов М. Указ. соч. С. 42.

²¹ Барятинский М., Коломиец М. Легкие танки БТ-2 и БТ-5 // Бронеколлекция. 1996. № 1. С. 25

²² Жуков Г.К. Воспоминания и размышления. М., 1971. С. 151–152. Приведенный текст первого издания мемуаров Жукова (мы цитируем его по выпущенному в 1971 г. дополнительному тиражу этого издания) был сохранен и в существенно дополненном (как утверждается, по рукописи автора) десятом издании (Жуков Г.К. Воспоминания и размышления. 10-е изд. М., 1990. Т.1. С. 246).

²³ Цит. по: Дайнес В.О. Указ. соч. С. 95. По Дайнесу, это донесение датировано 9 июня, однако в свой первый бой 11-я легкотанковая пошла только 3 июля. Да и из дальнейшего текста донесения видно, что речь идет именно об июльском «Баин-Цаганском побоище»: «около половины танков БТ» в 11-й легкотанковой было выведено из строя именно в результате атаки 3 июля (см. прим. 27к настоящей главе). Кроме того, именно полковник И.М. Афонин был первым советским командиром, обнаружившим, что японцы переправились через Халхин-Гол и заняли гору Баин-Цаган. Соответственно использовать его в качестве информатора при подготовке к атаке на «мощную противотанковую оборону» и Жукову и командиру 11-й легкотанковой бригады комбригу М.П. Яковлеву (согласно донесению, Афонин информировал непосредственно Яковлева) был резон именно в июле, накануне Баин-Цаганского сражения.

²⁴ Симонов К.М. Заметки к биографии Г.К. Жукова // Военно-исторический журнал. 1987. № 6. С. 49.

²⁵ См.: Кондратьев В. Халхин-Гол. Война в воздухе. М., 2002. С. 19.

²⁶ Симонов К.М. Заметки к биографии Г.К. Жукова. С. 49.

²⁷ Барятинский М., Коломиец М. Легкие танки БТ-2 и БТ-5. С. 25.

²⁸ Коломиец М.В. Броня на колесах. История советского бронеавтомобиля 1925–1945. М., 2007. С. 271–272.

²⁹ Цит. по: Дайнес В.О. Указ. соч. С. 106.

³⁰ К 110-летию со дня рождения генерал-майора М.А. Кузнецова. С. 134–135.

³¹ Цит. по: Барятинский М., Коломиец М. Легкий танк БТ-7 // Бронеколлекция. 1996. № 5. С. 19.

³² РГВА. Ф. 9. Оп. 29. Д. 213. Л. 325.

³³ Там же. Ф. 37464. Оп. 1. Д. 13. Л. 18 об.

³⁴ Там же. Ф. 33879. Оп. 1. Д. 583. Л. 7.

³⁵ Там же. Ф. 31983. Оп. 2. Д. 203. Л. 60.

³⁶ Там же. Ф. 9. Оп. 36. Д. 2611. Л. 249 об. (1 об.).

³⁷ Там же. Ф. 33879. Оп. 1. Д. 584. Л. 27.

³⁸ Там же. Ф. 4. Оп. 16. Д. 19. Л. 16.

³⁹ Там же. Ф. 31983. Оп. 2. Д. 202. Л. 12 об.,11.

⁴⁰ Там же. Ф. 40334. Оп. 1. Д. 204. Л. 58.

⁴¹ Там же. Ф. 33879. Оп. 1. Д. 584. Л. 24 об.

⁴²Там же. Ф. 4. Оп. 16. Д. 19. Л. 331.

⁴³ Цит. по: Соколов Б. Михаил Тухачевский. Жизнь и смерть красного маршала. Смоленск, 1999. С. 344.

⁴⁴ Цит. по: Дайнес В.О. Указ. соч. С. 97.

⁴⁵ Жуков Г.К. Воспоминания и размышления. М., 1971. С. 156–157.

⁴⁶ Цит. по: Дайнес В.О. Указ. соч. С. 95.

⁴⁷ РГВА. Ф. 9. Оп. 29. Д. 213. Л. 357, 40.

⁴⁸ Там же. Ф. 31983. Оп. 2. Д. 202. Л. 12; Ф. 9. Оп. 36. Д. 1759. Л. 67; Ф. 33879. Оп. 1. Д. 583. Л. 6.

⁴⁹ Там же. Ф. 31983. Оп. 2. Д. 203. Л. 60.

⁵⁰ Там же. Ф. 9. Оп. 29. Д. 213. Л. 363.

⁵¹Там же. Ф. 4. Оп. 16. Д. 19. Л. 83.

⁵² Там же. Ф. 9. Оп. 36. Д. 1759. Л. 73.

⁵³ Там же. Ф. 33879. Оп. 1. Д. 583. Л. 9, 11.

⁵⁴ Там же. Д. 584. Л. 26 об.; Ф. 9. Оп. 36. Д. 2611. Л. 249 об. (1 об.).

⁵⁵ Цит. по: Савин А.С., Вартанов В.Н. Там вдали у реки… (К 50-летию разгрома японских агрессоров в районе реки Халхин-Гол) // Военно-исторический журнал. 1989. № 9. С. 67.

⁵⁶ Цит. по: Дайнес В.О. Указ. соч. С. 94–95, 93.

⁵⁷ Цит. по: Савин А.С., Вартанов В.Н. Указ. соч. С. 67.

⁵⁸ Цит. по: Дайнес В.О. Указ. соч. С. 105.

⁵⁹ Цит. по: Там же. С. 111.

⁶⁰ К 110-летию со дня рождения генерал-майора М.А. Кузнецова. С. 135.

⁶¹ Русский архив. Великая Отечественная. Т. 13 (2–1). С. 110–111.

⁶² РГВА. Ф. 9. Оп. 36. Д. 4227. Л. 33.

⁶³ Там же. Ф. 4. Оп. 16. Д. 19. Л. 7; Ф. 9. Оп. 29. Д. 213. Л. 362.

⁶⁴ Там же. Ф. 62. Оп. 3. Д. 40. Л. 49.

⁶⁵ Там же. Ф. 900. Оп. 1. Д. 269. Л. 170; Ф. 9. Оп. 36. Д. 2529. Л. 169; Д. 2611. Л. 75; Ф. 1293. Оп. 3. Д. 12. Л. 276.

⁶⁶ Там же. Ф. 9. Оп. 29. Д. 213. Л. 325.

⁶⁷ Там же. Ф. 62. Оп. 3. Д. 40. Л. 49; Ф. 33879. Оп. 1. Д. 583. Л. 7.

⁶⁸ Там же. Ф. 31983. Оп. 2. Д. 203. Л. 60.

⁶⁹ Там же. Ф. 9. Оп. 36. Д. 2611. Л. 249 об. (1 об.); Д. 2529. Л. 152; Ф. 33879. Оп. 1. Д. 620. Л. 3.

⁷⁰ Там же. Ф. 4. Оп. 16. Д. 19. Л. 16; Ф. 62. Оп. 3. Д. 41. Л. 38.

⁷¹ Цит. по: Соколов Б. Михаил Тухачевский. С. 344; РГВА. Ф. 31983. Оп. 2. Д. 213. Л. 70.

⁷² РГВА. Ф. 9. Оп. 29. Д. 213. Л. 325.

⁷³ Там же. Ф. 31983. Оп. 2. Д. 196. Л. 174.

⁷⁴ Там же. Д. 185. Л. 18, 22.

⁷⁵ Там же. Ф. 4. Оп. 16. Д. 19. Л. 120.

⁷⁶ Там же. Л. 83.

⁷⁷ Там же. Оп. 15а. Д. 422. Л. 34 об.

⁷⁸ Там же. Ф. 9. Оп. 36. Д. 1759. Л. 147.

⁷⁹ Там же. Ф. 33879. Оп. 1. Д. 584. Л. 27; Ф. 31983. Оп. 2. Д. 246. Л. 17.

⁸⁰ Там же. Ф. 37464. Оп. 1. Д. 26. Л. 39.

⁸¹ Там же. Ф. 4. Оп. 16. Д. 19. Л. 121.

⁸² Там же. Ф. 31983. Оп. 2. Д. 202. Л. 11 и об.

⁸³ Там же. Ф. 33879. Оп. 1. Д. 588. Л. 226.

⁸⁴ Там же. Ф. 37464. Оп. 1. Д. 12. Л. 48, 67.

⁸⁵ Там же. Ф. 25880. Оп. 4. Д. 80. Л. 585–586.

⁸⁶ Там же. Ф. 9. Оп. 36. Д. 1759. Л. 72.

⁸⁷ Там же. Ф. 31983. Оп. 2. Д. 203. Л. 60.

⁸⁸ Там же. Ф. 1293. Оп. 3. Д. 7. Л. 5 об., 6, 9.

⁸⁹ Там же. Ф. 40334. Оп. 1. Д. 196. Л. 100; Ф. 25880. Оп. 4. Д. 45. Л. 181.

⁹⁰ Там же. Ф. 36393. Оп. 1. Д. 12. Л. 64 об.

⁹¹ К 110-летию со дня рождения генерал-майора М.А. Кузнецова. С. 134–135.

⁹² Цит. по: Дайнес В.О. Указ. соч. С. 112.

⁹³ РГВА. Ф. 4. Оп. 16. Д. 19. Л. 7.

⁹⁴ Там же. Ф. 9. Оп. 36. Д. 4227. Л. 34.

⁹⁵ Там же. Ф. 37464. Оп. 1. Д. 12. Л. 75.

⁹⁶ Там же. Ф. 9. Оп. 36. Д. 1759. Л. 91, 92.

⁹⁷ Военный совет при народном комиссаре обороны СССР. Ноябрь 1937 г. Документы и материалы. М., 2006. С. 317; РГВА. Ф. 9. Оп. 36. Д. 2611. Л. 250 (2); Ф. 33879. Оп. 1. Д. 584. Л. 25, 33 об.

⁹⁸ Цит. по: Дайнес В.О. Указ. соч. С. 98, 111.

⁹⁹ Цит. по: Там же. С. 98.

¹⁰⁰ Цит. по: Там же. С. 105.

¹⁰¹ Там же. С. 104, 109; РГВА. Ф. 37464. Оп. 1. Д. 1. Л. 50.

¹⁰² Симонов К.М. Далеко на востоке. Халхин-гольские записи // Собр. соч. В 6 т. Т. 6. М., 1970. С. 494.

¹⁰³ РГВА. Ф. 31983. Оп. 2. Д. 196. Л. 75 об.

¹⁰⁴ Там же. Ф. 9. Оп. 36. Д. 1759. Л. 87.

¹⁰⁵ Там же. Ф. 31983. Оп. 2. Д. 203. Л. 58.

¹⁰⁶ Там же. Ф. 900. Оп. 1. Д. 269. Л. 169, 170; Ф. 9. Оп. 36. Д. 2529. Л. 169; Ф. 33879. Оп. 1. Д. 584. Л. 26.

¹⁰⁷ Там же. Ф. 4. Оп. 16. Д. 19. Л. 7.

¹⁰⁸ Там же. Ф. 9. Оп. 36. Д. 2529. Л. 169.

¹⁰⁹ Там же. Д. 2511. Л. 249 об. (1 об.).

¹¹⁰ Там же. Ф. 31983. Оп. 2. Д. 246. Л. 98, 62, 99, 63, 60.

¹¹¹ Там же. Л. 32.

¹¹² Там же. Л. 10, 9.

¹¹³ Там же. Ф. 4. Оп. 16. Д. 19. Л. 71.

¹¹⁴ Там же. Ф. 33879. Оп. 1. Д. 582. Л. 6, 17, 31–32, 50, 60.

¹¹⁵ К 110-летию со дня рождения генерал-майора М.А. Кузнецова. С. 135.

¹¹⁶ Подсчитано по: Соколов Б. Неизвестный Жуков: портрет без ретуши в зеркале эпохи. Мн., 2000. С. 140, 141; Гриф секретности снят. Потери Вооруженных Сил СССР в войнах, боевых действиях и военных конфликтах. Статистическое исследование. М., 1993. С. 79; Россия и СССР в войнах ХХ века. Статистическое исследование. М., 2001. С. 177. В последних двух изданиях в число советских раненых (15 251 человек) включены и умершие от ран в госпиталях (вместе со скончавшимися там же от болезней таких набралось 1160 человек).

¹¹⁷ РГВА. Ф. 31983. Оп. 2. Д. 200. Л. 8–6 (листы дела пронумерованы по убывающей).