• Главная
• Контакты
• Нашёл ошибку
• Прислать материал
• Добавить в избранное

Победителя позднее не спросят о том, говорил ли он правду.

В развязывании и ведении войны имеет значение не правда, а победа.

(Адольф Гитлер)

Отечество надо защищать честным или хотя бы бесчестным образом. Все средства хороши, лишь сохранена была бы целость его.

(Никколо Макиавелли)

Правда о причинах германо-польского конфликта, который привел ко Второй мировой войне, покрыта густым слоем лжи. Множество историков, публицистов и исследователей всех мастей приложили к этому руку. Чтобы прикрыть неприглядную политику западного мира, в оборот был пущен незамысловатый миф. Мол, Гитлер был сумасшедшим, одержимым манией захватить весь мир. И поэтому в угоду своей агрессивности нападал поочередно на всех соседей, пока прогрессивное человечество не снесло ему и его режиму голову. Мы же видели, что поглощение фюрером Чехословакии и Австрии, его участие в испанской войне были вызваны отнюдь не жаждой безграничной власти. Это были логичные действия политика, имевшего тайные договоренности с определенными кругами западного истеблишмента, которые желали очередного сокрушения России-СССР.

Адольф Гитлер – величайший преступник всех времен и народов, осужденный судом человеческим и, без сомнения, Судом Высшим, перед которым предстанет каждый из нас. Но не нужно выливать на него всю грязь и мерзость политики того времени в попытке обелить других участников хитроумных интриг, в результате которых германский фюрер смог уложить в могилы десятки миллионов человек. Пусть каждый политический деятель получит справедливую оценку своего вклада в строительство нацистской военной машины. Ведь до сих пор под личиной «миротворцев» и «борцов за свободу» и прячутся главные виновники страшного кровопролития 1939–1945 годов.

Все «загадки» Второй мировой можно разгадать, если понять логику поступков основных участников событий тех дней. Историки удивляются: почему у Германии было так мало подводных лодок на момент начала войны с Великобританией, а судостроительная программа рейха должна была завершиться только в 1944–1945 годах? Ответ прост: так распорядился Адольф Гитлер. В мае 1938 года он проинформировал главу немецкого ВМФ адмирала Редера, что Англия является потенциальным противником Германии[376]. Говорит ли это о намерении Гитлера напасть на Британию? Нет. В современном нам мире и США вместе с блоком НАТО, и Китай являются потенциальными противниками Российской Федерации. Потенциальными – значит, возможными. Следовательно, Генеральный штаб нашей армии обязан иметь планы на случай конфликта с ними. Говорит ли это об агрессивности России? Нет, нисколько. Потому что у США, Великобритании и Китая мы точно так же числимся в списке вероятных противников, и военные этих стран имеют планы войны с нашей державой. Это обычная практика всех государств.

На 01.09.1939 в составе военно-морских сил находилось: авианосцы: Англия – 7, Франция – 1, Германия – 0; тяжелые крейсеры: Англия – 15, Франция – 7, Германия – 2; легкие крейсеры: Англия – 49, Франция – 12, Германия – 6; эскадренные миноносцы: Англия – 183, Франция – 59, Германия – 22; миноносцы: Англия – 0, Франция – 12, Германия – 20; подводные лодки: Англия – 65, Франция – 78, Германия – 57; торпедные катера: Англия – 27, Франция – 9, Германия – 20; мониторы: Англия – 3, Франция – 0, Германия – 0[377]. Гросс-адмирал Редер докладывал фюреру, что для войны с Англией нужно 300 подлодок, но, когда война началась, у Германии оказалось даже не 57 субмарин, готовых к выходу в Атлантику, а всего 23! То есть в 13 раз меньше, чем считали необходимым руководители германского флота! Разве можно так готовиться к войне с морскими державами? Конечно же, нет! Гитлер и не готовился к войне на море, без которой разгромить Британию, «владычицу морей», было просто невозможно. Потому что не готовился к войне с Англией и Францией вообще! Вот такой вот странный агрессор, который якобы собирался захватить весь мир.

Чтобы оценить степень агрессивности германского фюрера, нам надо посмотреть, какие задания он давал своим военным, какие планы просил их разработать. Вот здесь нас ждут любопытные сюрпризы. После откровений фюрера о том, что Англия потенциальный противник, адмирал Редер предложил Гитлеру на выбор два плана развития германского флота:

• первый предполагал усиленное строительство подлодок в самой срочной перспективе;

• второй, известный как план «Z», был рассчитан на длительный срок, так как обосновывался тем, «что в ближайшие десять лет война не начнется»[378]. Согласно этому плану надо было построить множество больших надводных кораблей. Несмотря на то, что рассчитывался план на 10 лет (до 1948 года), Гитлер потребовал выполнить его за 6 лет. Значит, судя по выбранному плану развития флота, фюрер собирался воевать с Англией не ранее 19441945 годов. А начал в 1939-м! И главной ударной силой в начавшейся войне стали подводные лодки, производить которые в большом количестве и сразу Гитлер как раз и запретил! Зачем же фюрер выбрал план «Z»?

Вот что пишут по этому поводу англосаксонские исследователи: «Причину такого весьма ошибочного, в свете последовавших событий, решения понять довольно трудно. Гитлер, по-видимому, считал, что крупные военные корабли смогут оказать политическое влияние»[379].По мнению западных историков, Гитлер просто «забыл», что еще в Первой мировой войне германские подводные лодки поставили Британию на грань гибели, отправляя на дно десятки и сотни английских кораблей. Ведь Англия – остров, и все ее снабжение осуществляется морским путем. А вот тягаться с английским надводным флотом – затея неумная: британцы внимательно следят за кораблестроением других стран и на каждый ваш корабль могут построить два своих. Возможности судостроительных верфей Британской империи превосходили в то время возможности любой другой державы.

И вот, готовясь «захватить весь мир», Адольф Гитлер принимает план: подлодок строить минимум, надводных кораблей – максимум. Сроки выполнения тоже не могут не удивлять: 1944–1945 годы. В своем ли уме Гитлер? Ведь от момента принятия плана до начала войны в сентябре 1939 года пройдет всего один год, и надводные корабли еще не будут построены! Чем же фюрер собирается воевать с английским флотом, запрещая строить подводные и не успевая создавать надводные военные суда?

Читать западных историков – одно удовольствие: такое впечатление, что они своих книг в глаза не видели. Иначе бы вычеркнули из них неимоверные ляпсусы, которыми эти книги пестрят. Например, такой: «Гитлер постоянно ошибался в определении момента начала войны – 1 сентября 1939 года»[380].

Вдумайтесь: главный агрессор всех времен и народов ошибался со сроками войны, которую сам и развязал! Как такое может быть? Это же бред! Со сроками войны может ошибиться только тот, на кого нападают, а вот нападающий ошибки совершить не может, так как сам дату начала военных действий и назначает. Решил Гитлер ударить по СССР 22 июня 1941 года – и ударил, решил на Польшу напасть 1 сентября – и напал… Какая же тут ошибка может получиться? А нам горе-историки высказывают взаимно исключающие идеи: Гитлер, мол, войну агрессивную и захват всего мира запланировал, вот только со сроками ее ошибся. Рановато начал. И в словесной шелухе теряется главный факт: Германия, начиная войну первой, совершая нападение на Польшу, почему-то к войне была совсем не готова. Зачем же Гитлер начал войну, не подготовившись? Вот здесь и идет в ход тезис о его идиотизме и непомерной агрессивности – и объяснений никаких вроде не надо. Маньяк, он и есть маньяк, какой с него спрос.

Только объясните нам, дорогие историки, как этот агрессивный идиот собрал более 40 % голосов на выборах, как создал армию, которую уничтожали потом долгих шесть лет почти всем миром, как сумел без единого выстрела собрать германские земли вновь воедино? Почему до мая 1945 германские солдаты фанатично дрались за своего фюрера? Как получилось, что этого маньяка американский журнал «Тайм» выбрал «человеком года» в последнем мирном 1938 году[381]?

Если мы хотим узнать страшную правду о событиях того времени, если хотим определить виновников колоссальной человеческой катастрофы, в которую вылилась Вторая мировая война, надо прямо смотреть в глаза неприятным фактам. Нельзя позволять засорять свои головы сказками и небылицами. Адольф Гитлер не был идиотом. Он был германским государственным деятелем, который до 01.09.1939 весьма ловко восстановил свою страну. И вдруг этот удачливый во всех отношениях политик «ошибается» в сроках начала войны. Почему? Да потому что он все время своего пребывания у власти готовился к другой войне – к нападению на СССР. А не к той Второй мировой, которая состоялась в реальности. Получая сигналы по разным каналам от англичан, Гитлер был уверен, что Британия и Франция не вмешаются. Ведь прежде именно их информация помогала фюреру быть «провидцем» и предугадывать все события на политической сцене. Вот отсюда и все «странности» и «ошибки», о которых толкуют исторические книги.

Немецкие подводные лодки были основным средством борьбы Германии с Великобританией. Почему же Адольф Гитлер запрещал производить их накануне начала Второй мировой войны?

А теперь вернемся к немецким подводным лодкам. Ведь для того чтобы субмарины могли показать свои возможности, нужен достойный противник. Точнее говоря, подходящая жертва. Чтобы пускать на дно десятки торговых и боевых кораблей, необходимо, чтобы у потенциального противника эти корабли были. Для сотен подводных лодок работа найдется, лишь если поставлена цель потопить флот Великобритании и ее союзников. Больше ни у кого такого большого торгового и военного флота в мире нет. СССР достаточным количеством судов, а значит, и целей для атак немецких субмарин не располагал. Наш флот к 1941 году обладал 3 линкорами, 4 тяжелыми крейсерами, 5 легкими крейсерами, 31 эсминцем, 19 миноносцами, 156 подлодками, 120 торпедными катерами[382].

Это будет потом ясно видно на примере реального хода боевых действий. На всех морях за время всей Второй мировой войны немецкие подводники утопили 2759 судов[383]. Но нас интересуют корабли, носившие флаг СССР. Поскольку Карл Дениц о принадлежности судов не говорит, мы попытаемся определить, складывая цифры жертв в морях, где советские корабли плавали во время войны. Предположим, что все 26 судов, погибших в Черном море, были нашими, 18 утопленных в Балтийском море тоже, 99 погибших в Ледовитом океане, водах Норвегии, Баренцевом море и на Северном морском пути также отнесем на наш счет. (Хотя очевидно, что в норвежских водах и в конвоях, шедших в Мурманск, топили и англичан, и корабли других стран.) Тогда получится, что немецкие подлодки потопили за время войны 143 советских корабля.

Но даже по этой заведомо завышенной оценке потерь нашего флота видно, что лишь около 5 % (!) жертв германских субмарин плавали под флагом Советского Союза! Поэтому еще до начала конфликта с СССР Гитлеру было ясно, что Германии для борьбы с советским флотом много подводных лодок не нужно. А вот для войны с Англией нужно, и чем больше, тем лучше. Но Гитлер ведь готовился воевать со Сталиным и потому запретил строить подлодки в больших количествах. К чему переводить дефицитные сталь, каучук и мощности немецких верфей?

Вот график спуска на воду германских субмарин: 1935 год – 14 подлодок; 1936 – 21; 1937 – 1 (!) подлодка; 1938 – 9; 1939 – 18 подлодок[384]. Перед нами график державы, о войне с Англией даже не помышлявшей! Сначала пару лет строят подлодки, чтобы они были в «ассортименте» немецкого флота, потом два года практически не делают их, а когда появляются признаки конфликта с Британией, вновь начинают производить. Восемнадцать лодок за 1939 год – это много или мало? По сравнению с одной в 1937-м их выпуск увеличился в 18 раз, а вот в сравнении с цифрами последующего производства может показаться, что до того немцы подлодки не делали вообще. Начав Вторую мировую с 57 субмаринами, они произвели с 1 января 1940 по 8 мая 1945 года – 1095 подводных лодок[385], значит, более 200 в год. Вот и сравните…

А как же быть с гитлеровскими планами строительства авианосцев и линкоров? О чем говорят они? Да о том же: к войне с Англией и в 1945 Гитлер не готовился. Это легко понять, взглянув на цифры плана «Z». Не будем утомлять читателя этой арифметикой: кто хочет, может посмотреть их самостоятельно[386]. Отметим лишь очевидный факт: даже после стопроцентного выполнения плана строительства авианосцев и линкоров немецкий флот был бы все равно меньше даже одного британского, не говоря о совокупной мощи англо-французского флота. Не говоря уже о том, что все шесть лет выполнения плана «Z» британские верфи тоже бы не простаивали.

Вот теперь в самый раз вновь вспомнить англосаксонских историков. Что они там утверждали? Гитлер считал, что «крупные военные корабли смогут оказать политическое влияние». Да, для того фюрер их и строил, чтобы иметь это самое влияние на друзей-англосаксов, чтобы они его уважали. Чтобы легче потом было с ними разговаривать, чтобы приняли они Германию в клуб ведущих держав. Но не для того, чтобы с англосаксами воевать! Для войны нужно не «влияние», а торпеды и снаряды. Но не видят столь очевидной логики западные историки. Просто «не видят» или «не видят» за деньги и академические звания, за большие тиражи и за свою известность в литературных и научных кругах?

Гитлер в 1939 году не думал о большой войне. А в маленьком конфликте с Польшей он надеялся обойтись своими силами. И поэтому впутался в мировую войну, не имея надежного союзника. СССР для Германии таким союзником не был и воевать на стороне Гитлера не собирался. Но на стороне Германии не собирались воевать даже итальянцы! 20 августа 1939 года, то есть за 11 дней до начала войны, о планах Гитлера узнал Муссолини. И пришел в ужас! Уже на следующий день, 21 августа, министерство иностранных дел Италии составило для немцев специальную записку. В ней говорилось, что германо-итальянский союз, так называемый «Стальной пакт», был подписан на условиях, что война будет развязана не ранее чем через два-три года. А тут выясняется, что она начнется менее чем через 2 недели! Когда в ответном послании немцы попросили Муссолини указать, что надо сделать для того, чтобы более ранние сроки Италию «не смущали», итальянцы выставили такие заведомо нереальные объемы поставок материалов, оружия и амуниции, что выполнить их Германия не смогла бы никогда. А без всего этого, резюмировал Муссолини, он воевать не может. Что, вы думаете, сделал Гитлер, лишившись своего по сути ЕДИНСТВЕННОГО союзника на тот момент? Ничего. Решил воевать в одиночку[387]! Со всем миром? Ведь нам говорят, что Гитлер развязал именно мировую войну. И навоевался досыта.

С 1939 по 1945 год в состоянии войны с Германией находились 52 (!) государства[388]. Вот график вступления во Вторую мировую войну этих стран.

1939год:

I сентября – Польша;

3 сентября – Великобритания, Австралия, Индия, Новая Зеландия, Франция;

4 сентября – Южно-Африканский союз;

7 сентября – Канада;

1940год:

9 апреля – Норвегия;

10 апреля – Дания;

10 мая – Нидерланды, Бельгия, Люксембург;

1941год:

6 апреля – Югославия и Греция;

22 июня – СССР;

8 декабря – Китай;

11 декабря – США, Куба, Доминиканская республика, Гватемала, Никарагуа, Гаити, Гондурас и Сальвадор;

16 декабря – Чехословакия (эмигрантское правительство в Лондоне);

1942год:

13 января – Панама;

28 мая – Мексика;

28 августа – Бразилия;

9 октября – Абиссиния (война объявлена вновь утвердившимся правительством);

1943 год:

16 января – Ирак;

7 апреля – Боливия;

9 сентября – Иран;

13 октября – Италия (правительство маршала Бадольо);

29 ноября – Колумбия.

И Гитлер реально планировал разбить и оккупировать все эти страны? Неужели у него хватило бы солдат, чтобы просто поставить во всех покоренных странах гарнизоны? При этом к начавшейся шестилетней войне Германия оказалась совсем не готова! А ведь в 1944 году противниками Германии стали Либерия, Румыния, Болгария, Венгрия и даже маленькое, но гордое государство Сан-Марино. А в 1945 году – Эквадор, Парагвай, Перу, Уругвай, Венесуэла, Турция, Египет, Сирия, Ливан, Саудовская Аравия, Финляндия. Последним государством, объявившим Третьему рейху войну, стала Аргентина, сделавшая это 27 марта 1945 года…

Не понимая логики появления, роста и развития нацизма, не понимают историки и мотивы «странных» решений фюрера. Если же допустить «крамольную» мысль, что Адольф Гитлер никогда не помышлял о мировом господстве, все становится на свои места. Германский лидер хотел стать равным партнером англосаксонского мира и воевать с ним вовсе не собирался. Но ведь в клуб избранных держав так просто не пускают. «Входным билетом» для гитлеровской Германии должно было стать уничтожение России-СССР.

Начав против своей воли борьбу с Англией и Францией, Гитлер в итоге попытался приобрести этот билет 22 июня 1941 года.

Но вернемся в март 1939 года. Горячим выдался этот месяц для дипломатов всех стран! Плавились от напряжения трубки телефонов, ломались клавиши печатных машинок, в урны летели упаковки таблеток от бессонницы и головной боли. Так тщательно выверенный, фактически ювелирный план создания Третьего рейха и последующего сокрушения им Советской России вдруг в одночасье растаял в воздухе. Новая реальность могла вогнать в депрессию любого, кто знал, какой она должна была быть. В центре Европы расцветала Германия, вобравшая в себя все земли кайзеровской империи и присоединившая лучшие куски империи Габсбургов. А западным руководителям надо было решать (и очень быстро), как вести себя в ситуации выхода Гитлера из-под контроля. Теперь, когда он так ловко всех провел с «неприсоединением» Украины, оставалось только два выхода: либо садиться с ним за стол переговоров для переписывания сценария на его условиях, либо заставить строптивого фюрера вернуться к соблюдению прежних договоренностей путем жесткого нажима. Запад выбрал второй вариант.

И не потому, что неожиданно обрел потерянную уверенность в себе. Просто дипломаты Англии, Франции и США как никто другой знали один печальный для германского фюрера факт: вся мощь его рейха была дутой, искусственно созданной. Без подпитки извне, без внешних ресурсов Германия с ее непомерно разросшейся военной структурой существовать не могла. Единственным выходом для Гитлера, решением всех его внутриэкономических проблем была война. И вот здесь руководители западных демократий могли позволить себе быть очень большими оптимистами.

Пусть собака, которую вы вырастили, сорвалась с цепи, рычит и к себе не подпускает. Неприятно, но терпимо. Через некоторое время она ведь захочет есть. А кормить ее теперь никто не будет. Что сделает собака? Начнет искать пищу. Если в этот момент закрыть дом и, взяв в руки ружье или хорошую дубину, встать у дверей, то голодный зверь на вооруженного хозяина наброситься не решится. Чтобы не умереть с голоду, собаке придется разорвать на части кого-то другого.

Что вышедший из-под контроля Гитлер может сделать? Как «укусить» голодной гитлеровской собаке взрастивших его Францию и Англию? Да никак! К войне с англичанами и французами немцы не готовы, ибо эта война не может быть только сухопутной, а, как мы знаем, германский флот уступал и французскому, и британскому по отдельности, не говоря о совокупной морской мощи союзников. Разве может решиться всерьез воевать с Францией и Англией выращенный ими Адольф Гитлер? Ведь за их спиной две необъятные империи, раскинувшиеся на земном шаре. Ведь за ними «нейтральные» Соединенные Штаты, которые никогда не допустят уничтожения Великобритании. Даже до британских и французских колоний, раскинутых по всему миру, до Канады, до Южной Африки и Австралии, немцам элементарно не доплыть!

А из этого очевидного факта следовали определенные выводы. Сценарий Первой мировой витал над политиками и военными той поры. Начнись боевые действия – и германская экономика будет удушена морской блокадой, которую начнут англичане. Пути подвоза с Востока, по суше, тоже немцев не спасут: рядом с Германией находятся верные союзники англичан и французов – Польша и Румыния. Их ведь еще Гитлеру передать не успели. А раз он не контролирует румынские месторождения, значит, у него нет ни одного гарантированного источника поставок нефти! Следовательно, воевать Гитлер не может: запасы бензина и керосина кончатся быстро, а без топлива никакая современная война невозможна. Поэтому здравый анализ ситуации подсказывал лидерам Англии и Франции, что дела их не так уж и плохи. Надо только достаточно жестко показать зарвавшемуся Гитлеру, что у него нет альтернативы, кроме как следовать старому сценарию.

Оценивая дипломатические маневры Запада с марта по сентябрь 1939 года, когда началась Вторая мировая война, надо четко понимать, что все шаги английской и французской дипломатии были направлены вовсе не на ее предотвращение. Запад уже не только пряником, но и кнутом пытался заставить Германию напасть на СССР. Нужно было быстро «отрезвить» германского фюрера, у которого от успехов, похоже, начала кружиться голова. Надо было резко и жестко продемонстрировать, что вся его экономика несамостоятельна, а никакие внешнеполитические акции Берлина без разрешения Лондона и Парижа более не будут возможными. Все, триумфальное шествие Гитлера закончилось!

«Больше успехов не будет» – вот основная мысль, которую доносили до фюрера все поступки западных дипломатов. Будут трудности, очень большие трудности. А если попытаешься броситься на хозяина, тебе гарантирована война со всем миром, как это было в Первую мировую. Шансов на победу – ноль. Единственный выход – вернуться в «объятия» старых друзей…

Запад в одночасье становится в отношении Гитлера непримиримым и жестким. Звучат из уст глав Англии и Франции речи, обличающие его агрессивную сущность. Такими же гордыми становятся и союзники Лондона и Парижа. В первую очередь самые важные – поляки. Их отношения с гитлеровской Германией всегда были трогательно душевными и дружественными. Их связывало очень многое. У обеих держав был один и тот же отец-создатель – Англия, Франция и США. Да и способы правления в Польше и Германии были удивительно похожими – диктатура. Было между Варшавой и Берлином и еще много общего. Например, антисемитизм. Но об этом чуть позже.

Для того чтобы убедиться, с кем была связана своей пуповиной родившаяся[389] после Первой мировой войны Польша, надо просто посмотреть на дату ее рождения, только очень внимательно. В любом учебнике истории мы эту дату найдем и прочитаем: 11 ноября 1918 года Польша была провозглашена независимой.

Интересная наука история. Главное в ней – это даты. Учителя заставляют учеников запоминать их, ими забиты головы профессоров и доцентов. Но почему-то никто и никогда не сопоставляет даты в учебниках по этой науке. А ведь они сразу откроют нам скрытый смысл происходящих событий. Вот как в случае с Польшей: читают люди, когда она создана, и какие мысли приходят на ум самому рядовому читателю? Никаких. А вы напишите рядом, что именно 11 ноября 1918 года германская делегация подписала в Компьенском лесу то самое перемирие с Антантой, что так смахивало на безоговорочную капитуляцию[390]!

Вспомните, как бессовестно врал принц Макс Баденский об отречении кайзера, чтобы это перемирие можно было подписать. Вспомните всю ту грязь предательства и низости, которую влили несколько дней ноябрьской немецкой революции 1918 года в германскую историю. Вспомнили? А теперь подумайте, почему же польские «борцы за свободу» провозгласили восстановление своей страны именно в этот день? Не раньше и не позже? Кто же им сказал, что Германии больше уже не будет? Что ее правители предали свой народ и своего кайзера? Кто мог прогнозировать дальнейший ход событий? Ведь не лучше ли было подождать пару дней и посмотреть, как дела пойдут дальше? И объявить о воссоздании Польши числа этак 13-го? Ладно, 13 – цифра несчастливая, значит, 14 ноября. Но нет, поляки быстро создают свое государство именно в этот день!

Значит, ждали, значит, готовились, значит, были предупреждены, что сообщение о подписании перемирия – это не перерыв в войне, а ее конец. Кто же так хорошо знал всю подоплеку мировой закулисы? Тот, кто эту политику сам и вершил. Ну, а на вопрос, кто организовал и нашу, и немецкую революции, мы уже ответили в предыдущих главах. Из разведок стран Антанты черпали свою осведомленность польские «патриоты». А если посмотреть, какой политической масти они были, то увидим мы до боли знакомую картину: ребята сплошь члены ППС, польского аналога социал-демократической партии.

Основоположником современного польского государства считается глава Партии польских социалистов (ППС) Юзеф Пилсудский. В мемуарах другого «борца за свободу», только русского – главы партии эсеров Виктора Чернова, мы можем прочитать фантастический рассказ о том, как будущий глава Польши мог предсказывать будущее. Никакой иронии в этом нет. Чернов пишет, что накануне Первой мировой войны, примерно за полгода до ее начала, когда никто и не мог подумать, что она начнется, Пилсудский прочитал лекцию, где дал удивительно точный прогноз. Он предсказал в самом скором времени военный конфликт и его участников, а также со стопроцентной точностью обрисовал весь ход противоборства держав: «…Пилсудский ставил ребром вопрос: как же пойдет и чьей победой кончится война? Ответ его гласил: Россия будет побита Австрией и Германией, а те в свою очередь будут побиты англо-французами (или англо-американо-французами). Восточная Европа потерпит поражение от Европы Центральной, а Центральная – в свою очередь от Западной. Это и указывает полякам направление их действий»[391]. Это не предсказание – это знание. После общения с первоисточником – британской разведкой. Поэтому и объявляет Пилсудский с товарищами создание Польши именно в ЭТОТ день!

Только Польша была «объявлена», как буквально на следующий день ее официально признали Англия, Франция и США. И началась бурная история восстановленного польского государства. Не прошло и полгода, как в марте 1919-го поляки начали активно сколачивать «Великую Польшу» в границах XVI века. А поскольку для этого требовалось сильно урезать территорию России, то в помощниках и спонсорах недостатка не было. Снабжение польской армии целиком взяли на себя американцы. Она была ими одета с иголочки и досыта ими же накормлена. За шесть месяцев 1919 года США поставили полякам 260 тысяч тонн продовольствия на огромную по тем временам сумму 51 млн долл. И это только продовольствие! Военные поставки были еще более внушительными. Весной 1920 года Англия, Франция и США поставили Польше 1494 орудия, 2800 пулеметов, 385,5 тысячи винтовок, 42 тысячи револьверов, около 700 самолетов, 200 бронемашин, 800 грузовиков, 576 млн патронов, 10 млн снарядов, 4,5 тысячи повозок, 3 млн комплектов обмундирования, 4 млн пар обуви, средства связи и медикаменты[392].

Хотите провести небольшой «следственный эксперимент»? Найдите, какое количество вооружения, комплектов обмундирования, тонн продовольствия Англия, Франция и США поставили русским белогвардейцам, и сравните с приведенными цифрами поставок этих же стран полякам. И вы стразу поймете, что армию, ведущую борьбу за Россию, у наших «друзей» никак не получалось вооружить, одеть и обуть, зато борющиеся против России всегда получали полное обеспечение от Запада. Эта ситуация не изменилась и по сей день…

Не удивительно, что поначалу польская армия потеснила Красную армию и оккупировала значительную часть Украины и Белоруссии. Однако сами поляки не были в состоянии пользоваться новейшей техникой того времени – не хватало квалификации. Поэтому эскадрилья имени Костюшко, действовавшая против армии Буденного, была сформирована из американских летчиков, а командовал ею полковник армии США Фаунтлерой. В июле 1919-го свой вклад в строительство независимого польского государства внесла и Франция, на территории которой была сформирована и доставлена на русско-польский фронт 70-тысячная польская армия, состоявшая в основном из граждан США и военнопленных германской и австро-венгерской армий польской национальности[393].

8 августа 1919 года воодушевленные поляки захватили Минск. Но это были, так сказать, «пограничные инциденты». Дата «официального» старта советско-польской войны в историографии – 25 апреля 1920 года, когда началось наступление польских войск на Киев. Вторжение сопровождалось еврейскими погромами и массовыми расстрелами. Тысячи евреев погибли во время резни в городах Ровно и местечке Тетиево. Состоялись массовые расстрелы мирного населения в деревнях Ивановцы, Куча, Собачи, Яблуновка, Новая Гребля, Мельничи, Кирилловка. Украинские газеты того времени полны сообщений с мест, куда ступила обутая в американский ботинок нога польского солдата: «В Черкассы 4 мая доставлено 290 раненых из городов и местечек, занятых поляками, – говорилось в одном из сообщений, – женщины и дети. Есть дети в возрасте от года до двух лет… Раны нанесены холодным оружием»[394].

В современном нам мире это называлось бы этнической чисткой. Поляки называли освобождением от большевизма.

7 мая 1921 года столица Украины была «освобождена»[395]. Затем последовал мощный удар Красной армии, и агрессоры покатились назад. Отступающая польская армия, как смерч, проходит по территории, круша и сжигая еврейские местечки. Пинск, Лунинец, Василевичи, Городея, Койданово, Несвиж, Песочное, Мир, Узда, Столбцы, Уречье – вот далеко не полный перечень уже «белорусских» еврейских погромов, учиненных борцами за Великую Польшу. По данным информационно-статистического отдела Евобкома (Еврейский областной комитет) минимальное количество евреев, пострадавших при отступлении поляков из Беларуси летом 1920 года, составило 350 тысяч человек (120 тысяч детей и 80 тысяч взрослых)[396].

Боевые действия советско-польской войны (которую правильно называть войной русско-польской) плавно переместились под стены Варшавы, которую едва не захватила Красная армия. Однако огромная помощь Польше со стороны Антанты и ошибки советского командования не позволили этому случиться. В итоге 18 марта 1921 года был заключен Рижский мирный договор, по которому к Польше отошли Западная Белоруссия и Западная Украина. По сравнению с «аппетитом» создателей новой Польши достигнутые поляками результаты успехом никак не назовешь. Никакой великой Польши «от моря до моря» создать не удалось, а вот гигантский Советский Союз появится на карте через совсем небольшой промежуток времени. Но почему-то Рижский мир до сих пор считается дипломатическим поражением России.

Однако на этом поляки свою воинственность не утратили. Получив отпор на Востоке, они начали разбойничать на Западе. В октябре 1920 года, бесцеремонно нарушив Сувалкский договор, польские войска захватили Вильно (Вильнюс) и Виленскую область у такой же «свежеиспеченной» независимой Литвы. Еще через семь месяцев Польша начала вторжение на территорию впавшей в анархию и хаос Германии. Цель вторжения – захват Верхней Силезии, богатой промышленными предприятиями и угольными копями. Весьма любопытна предыстория этой агрессии. На Версальской мирной конференции было решено разрешить германо-польский спор мирным путем – через референдум. Польша вела бешеную агитацию среди польской части населения и даже несколько раз поднимала восстания, желая поставить Германию и мировое сообщество перед совершившимся фактом захвата этого района поляками. Однако германские добровольцы и полиция подавили попытки путча, и голосование все-таки состоялось 20 марта 1921 года. Победу почти с двукратным перевесом получили сторонники присоединения к Германии.

Но результаты голосования для правительств мало значат, если речь идет о сталелитейных заводах и угольных шахтах. Поэтому, проиграв плебисцит, Польша устроила в Силезии восстание, подкрепленное вторжением 3 мая 1921 года польской армии. Англия, Франция и США этой агрессии покровительствуют и сообщают Веймарскому правительству, что немецкая армия не должна полякам противодействовать. В случае использования рейхсвера союзники вмешаются в конфликт на стороне Польши. Поэтому германская армия бездействовала, а с поляками сражались только отряды немецких добровольцев («Фрайкорпс»). В результате немцы были оттеснены, а часть провинции захвачена. А в октябре 1921 года конференция союзнических послов, проигнорировав результаты голосования, узаконила польский разбой и решила передать Польше 30 % территории Верхней Силезии. Думаю, вы не удивитесь, узнав, что именно в этих 30 % территории заключаются 95 % всех угольных запасов этой земли[397].

Отдельная тема экскурса в историю Польши – отношение поляков к попавшим к ним в плен солдатам противника. Речь идет о красноармейцах, оказавшихся в руках поляков во время советско-польской войны. Их было много, и точное их число неизвестно. По данным польских источников, в плен попало около 100 тысяч красноармейцев, из них погибли 16–18 тысяч. Согласно советским и российским источникам, эти показатели значительно занижены: из 157 тысяч красноармейцев, взятых поляками в плен, погибли в лагерях от болезней, голода и плохих условий содержания 60 тысяч[398]. Другие наши источники называют еще большую цифру.

Отчего погибли русские солдаты в польском плену? Да оттого же, от чего умрут спустя 20 лет их братья и сыновья, взятые в плен германским вермахтом страшным летом 1941 года. От нечеловеческого обращения!

Речь идет обумерщвлении 80 (!) тысяч пленных красноармейцев в польских концлагерях[399]. Их названия не знакомы широкой публике. Они ничего вам не скажут. И возникли они на два десятилетия раньше немецких лагерей смерти. Освенцим – это всего лишь «продолжение» польских концлагерей Стшалков и Тухоли. Садисты разных народов очень друг на друга похожи. Вот и предмет особых издевательств со стороны немцев будет сходен с польским: коммунисты, евреи или заподозренные в принадлежности к ним[400].

Пленных бьют, над ними издеваются. Впрягают вместо лошади в повозки с испражнениями и заставляют их возить. По свидетельству полпреда РСФСР в Польше, «арестованных ежедневно выгоняют на улицу и вместо прогулок обессиленных людей заставляют под команду бегать, приказывая падать в грязь и снова подниматься. Если пленные отказываются ложиться в грязь или если кто-нибудь из них… не может подняться…, то их избивают прикладами»[401].

Имеются свидетельства о таких преступлениях, совершенных польскими войсками, за которые судили в 1945-м офицеров германских дивизий СС. Это массовые расстрелы захваченных пленных и приказы «пленных не брать», что, по сути, означало то же самое[402].

Агрессия и нарушение договоров – вот питательная среда для создания новой Польши. Подобная репутация, так же как существование концлагерей, не соответствует понятию истинно демократического государства. Впрочем, Польша, будущая «жертва» гитлеровской агрессии, таковым и не являлась. Тем, кто льет крокодиловы слезы по поводу того, какую хорошую страну погубила нацистская Германия, следует вспомнить, что поляки установили в своей стране диктатуру ненамного мягче немецкой. 12 мая 1926 года основатель польского государства Юзеф Пилсудский при поддержке армейских подразделений совершил поход на Варшаву и захватил власть. Отношения Германии и Польши после конфликта в Силезии особенно теплыми не были. Но вот к власти 30 января 1933 года пришел Адольф Гитлер, и все сразу изменилось. Польша была первой страной, с которой новый германский канцлер подписал серьезный внешнеполитический документ: 26 января 1934 года Германия и Польша заключили Пакт о ненападении сроком на 10 лет. Потом последует еще множество двусторонних переговоров, которые объединит одна деталь: на них будут обсуждаться совместные действия против Советского Союза.

Кто в этом сомневается, может познакомиться с высказываниями видных польских историков. Например, профессора Исторического института Варшавского университета Павла Вечоркевича, автора многочисленных книг и статей. Он как раз специализируется на изучении истории России и СССР, военной истории, а также новейшей истории Польши. В своем интервью 28 сентября 2005 года, опубликованном в официальном органе Польской республики – газете «Rzeczpospolita», он с солдатской прямотой отвечает на вопрос о степени дружбы Гитлера и его будущей «жертвы»: «Мы (Польша. – Н. С.) могли бы найти место на стороне рейха почти такое же, как Италия, и наверняка лучшее, нежели Венгрия или Румыния. В итоге мы были бы в Москве, где Адольф Гитлер вместе с Рыдз-Смиглы принимали бы парад победоносных польско-германских войск»[403].

Эдуард Рыдз-Смиглы – маршал, главнокомандующий польской армией в 1939 г. Один из основных виновников ее страшного разгрома. После поражения бежал в Румынию. Однако к чести маршала надо сказать, что повел он себя как настоящий офицер. Рыдз-Смиглы добровольно фактически сложил с себя свое звание и 30 октября 1941 г. вернулся в оккупированную Варшаву, чтобы в качестве простого солдата бороться с немцами. Однако, не успев принять участие в боевых действиях, он умер от сердечного приступа 2 декабря 1941 г., спустя всего 5 недель после своего прибытия в Польшу. Он был похоронен в Варшаве под конспиративным именем Адам Завиша, и только в 1994 г. на его могиле был установлен надгробный памятник с его собственным именем.

Разговоры о совместном походе на Россию велись давно, но, пока Гитлер не вышел к границам СССР, это были лишь подготовительные беседы. Затем последовал совместный раздел Чехословакии, когда Польша оторвала от своего соседа Тешинский район. Точно так же полюбовно планировалось урегулировать имеющиеся территориальные споры между Германией и ее соседом. «Еще в 1938 году союзники соглашались с тем, что Польша станет германским сателлитом»[404], – как бы мимоходом, практически между строк, пишет в своей книге британский историк А. Тейлор. Иными словами, «пик» польско-германской дружбы, ее «медовый месяц», пришелся на «послемюнхенский» период: конец 1938 – начало 1939 года. Запомним это.

И действительно, с приходом к власти Гитлера отношение к немцам в Польше стало особое. Активно начали расти организации, состоявшие из этнических немцев: «Союз немцев в Польше» и «Партия молодых немцев». Обе организации, финансируемые и управляемые из Германии, имели даже свое представительство в польском сенате. Кроме того, в Польше легально (!) существовала партия, являвшаяся филиалом национал-социалистской партии Германии. Идеи нацистов активно пропагандировались и популяризировались среди местных немцев. В 1937 году в Польше издавалось около 105 газет и журналов на немецком языке, из них 20 ежедневных. Подавляющее большинство печатных изданий контролировались министерством пропаганды рейха, во главе которого стоял Йозеф Геббельс[405].

Налаживались и межгосударственные связи, причем на разных уровнях. Польские деятели с дружественными визитами посещали Третий рейх, а деятели нацистского режима – «братскую» Польшу. В январе 1938 года в Варшаве побывал оберстгруппенфюрер СС Курт Далюге, который через два месяца отправится в Вену организовывать «референдум». В беседах с начальником польской полиции генералом Кордин-Заморским он, будучи руководителем германской полиции (зипо), конечно, делился секретами своей основной профессии. Однако и пану генералу тоже было что рассказать. Методы действия польской полиции были радикальными даже по сравнению с немецкими: обыски, избиения, аресты. При малейшем сопротивлении задерживаемых или при их попытке к бегству применялось огнестрельное оружие. Практиковались расстрелы на месте. С кем так жестко обращались польские стражи порядка? С карманниками и домушниками? Нет, с политическими противниками варшавской власти, с коммунистами, с украинскими националистами.

Обмен идеями и опытом прошел так успешно, что пан Кордин-Заморский получил приглашение посетить в качестве гостя (!) съезд фашистской партии в Нюрнберге. Там с польским «геноссе» встретился сам Гитлер. Согласитесь, не каждого иностранца приглашали на съезды НСДАП, и тем более мало кто удостаивался личной беседы с фюрером. Но для поляков у Гитлера и его подручных двери открыты были всегда. И не только в фашистской Германии ценили и уважали мужественных польских полицейских. Прошел всего месяц, и пан генерал Кордин-Заморский снова в Берлине. 7 октября 1938 года господин начальник польской полиции заехал повидать Курта Далюге по дороге. в Рим на съезд фашистской полиции Италии!

Общением руководителей служб безопасности германо-польская дружба не исчерпывалась: в декабре 1938 года Варшаву посетил министр юстиции Германии Герман Франк, а 18 февраля 1939 года – даже рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер. Не смущал польские власти и не мешал крепкой германо-польской дружбе и лютый антисемитизм нацистов. «Грустную ассоциацию, конечно, вызывает холокост. Однако если хорошо над этим задуматься, можно прийти к выводу, что быстрая победа Германии могла бы означать, что его вообще бы не случилось. Поскольку холокост был в значительной мере следствием германских военных поражений»[406], – вещает в своем интервью польский профессор Павел Вечоркевич.

Оказывается, Польше следовало помогать нацистам, вместе с Гитлером нападать на Россию – тогда бы евреи были целее! Может быть, и будущим жертвам Майданека и Бухенвальда надо было фюреру содействовать наряду с поляками? Помоги евреи Гитлеру победить, не было бы тогда холокоста – такова логика польского историка. Как говорится, без комментариев.

Зато весьма пространного комментария требует известное происшествие, наглядно показавшее близость отношений и антисемитских взглядов нацистской Германии и тогдашней Польши. Как ни странно, но близость эта стала очевидной благодаря конфликту, разгоревшемуся между странами в самый разгар «медового месяца» польско-германских отношений. Конфликт был пустяковый и на теплых отношениях Варшавы и Берлина не отразился. А его последствия вошли в историю человечества позорным пятном под названием «Хрустальной ночи»…

В ночь с 9 на 10 ноября 1938 года в Германии разразился еврейский погром, получивший это романтическое название из-за осколков витрин и стекол домов, разбитых нацистскими погромщиками. Были разграблены и разгромлены тысячи еврейских магазинов, множество синагог. Погибли около ста человек, многие евреи оказались заключенными в концлагеря. Это были еще не те страшные лагеря смерти, с газовыми камерами и печами крематориев, которые нацисты «изобретут» позднее, но многие евреи, направленные тогда для «исправления трудом», живыми оттуда так и не вернулись.

Руководство нацистской Германии почти сразу после прихода к власти взяло курс на «выдавливание» евреев из страны. Именно в этих целях было принято много унизительных для них законов, а в экономике, бизнесе и государственной службе исключались любые радужные перспективы. Но евреи с территории Германии практически не эмигрировали. В ту пору уехали единицы, которые буквально через несколько лет, когда нацисты стали истреблять евреев, могли посчитать себя провидцами и счастливцами.

Почему же евреи не уезжали из страны, в которой к ним относились с все возрастающей ненавистью? Да потому, что, по сути, им ехать было некуда. Ни одна страна не изъявила желания дать гонимым и унижаемым пристанище. Наоборот, власти остальных европейских стран старались всячески помешать еврейской эмиграции из Германии[407].

Чтобы понять весь ужас трагедии, разворачивавшейся тогда в Европе, вновь рекомендую почитать книги замечательного немецкого писателя Эриха Марии Ремарка. В своих романах он прекрасно описал ту схему, по которой осуществлялась страшная игра «в футбол» живыми людьми. Евреи (да вообще все бегущие от Гитлера) не могли получить документы и визу на въезд в пока еще существовавшие Австрию и Чехословакию, Швейцарию (и все другие страны). Тогда они переходили германскую границу нелегально. По ту сторону границы их ждали бдительные пограничники и полицейские, которые арестовывали беглецов и в худшем случае «отфутболивали» на территорию Германии, а в лучшем высылали за границу своей территории, в направлении другой страны. А там тоже арест, тоже высылка. Несчастные переходили границы чуть не ежедневно в тщетной надежде затеряться в чужой стране, но их все равно хватали, сажали в тюрьму и высылали, высылали, высылали…

Почему евреям не предоставляли убежище ни США, ни Англия, ни Франция[408]? Потому что для последующего удара в тыл Германии, для ее разгрома после нападения Гитлера на СССР и уничтожения России нужен повод. Нужно оправдание своего вступления в войну. Нужна идея, которую будут на все лады воспевать историки, восхвалять писатели и кинематографисты. Нужна миссия, выполнением которой будут гордиться ветераны и политики. И захват русских полезных ископаемых, освоение бескрайних просторов России здесь совсем не подходит. Не выглядит достойной и идея уничтожения геополитического конкурента. А вот лозунг уничтожения кровожадных нацистов, сжигающих детей и женщин в печах, травящих беззащитных людей ядовитым газом, подходит идеально!

Гибель евреев была нужна тем, кто собирался, стравив Германию и Россию в страшной войне, вступить в нее последним и продиктовать свои условия мира. Именно поэтому никто не спасал этих несчастных, а наоборот, делалось все, чтобы они оставались в зоне досягаемости нацистов и в конечном итоге погибли. Убедиться в справедливости этого страшного предположения несложно. Достаточно вспомнить, с какой готовностью сегодня предоставляют политическое убежище практически все европейские страны. А германским, австрийским и чешским евреям, которые стали именно политическими беженцами в своих собственных странах, никто убежища не давал. Никто их не принимал и к себе не звал, хотя всех евреев в Третьем рейхе лишили гражданства, и, по сути, они были готовы принять гражданство любой другой страны.

Но вернемся к «Хрустальной ночи» и германо-польской дружбе. Антиеврейское законодательство (Нюрнбергские законы) было принято в сентябре 1935 года, но масштабных погромов в Германии до ноября 1938 года не происходило. И вдруг – битые витрины, убитые люди, разгромленные магазины, сожженные синагоги. Что же послужило для немцев поводом к началу погрома?

Практически в любой книге, посвященной Второй мировой, вы о «Хрустальной ночи» прочитаете. Примерно в половине монографий вообще не упоминается о причинах происшедшего, в остальных говорится, что причиной погромов стало убийство германского дипломата фон Рата еврейским юношей. И почти никто не рассказывает, зачем и почему 17-летний молодой человек, проживавший в Париже, а не в Берлине (!), нажал на курок пистолета…

Ранним утром 7 ноября 1938 года к воротам германского посольства во французской столице подошел Гершель Гришпан (Гриншман). Охраннику у ворот он заявил, что хочет сообщить важные сведения германскому послу Иоганнесу фон Вельчеку. Поскольку посла в тот момент не было, молодого посетителя отвели в кабинет секретаря посольства Эрнста фон Рата. Однако вместо сообщения Гришпан вытащил пистолет и выпустил всю обойму в германского дипломата, который получил касательное ранение в плечо и проникающее ранение в брюшную полость. Немецкие газеты взорвались от негодования, а Гитлер отправил в Париж профессора Брандта для того, чтобы оказать раненому квалифицированную помощь. На личном самолете фюрера немецкие врачи вылетели во французскую столицу.

А вот что случилось далее, толком до сих пор неясно. Утром 9 ноября доктор Брандт отдал распоряжение подготовить фон Рата для переливания крови. Но «по ошибке» фон Рату стали переливать кровь не его группы[409]. В результате после третьего переливания пациент скончался. Многие историки пишут, что именно для такого исхода экстренного лечения и отправилась в Париж группа германских докторов. Зачем немцам смерть их же собственного дипломата? Чтобы создать пропагандистский повод для ужесточения репрессий против евреев: еврейский юноша убил германского дипломата! Во многих источниках можно прочитать, что именно германские спецслужбы «пасли» молодого Гришпана и, обработав его соответствующим образом, толкнули на убийство немецкого дипломата. За давностью лет установить истину весьма сложно.

Когда французские полицейские арестовали Гришпана, они нашли у него письмо к родителям и открытку от отца. В отделении полиции убийца заявил, что он убил сотрудника германского посольства в знак протеста против издевательств над его соплеменниками. Какое происшествие так взволновало молодого еврея, что он решил совершить убийство? Может быть, это была запоздалая реакция на драконовские Нюрнбергские законы?

Предысторию трагического выстрела Гришпана историки не любят рассказывать[410]. И на то есть своя причина. Слишком неприглядно в ней выглядит будущая «жертва гитлеровской агрессии», Польша. Что ж, мы не западные историки, нам врать и изворачиваться ни к чему. Потому объясняем: к 1938 году в Германии вдобавок к полумиллиону немецких евреев проживали еще примерно 50 тысяч евреев, обладавших польскими паспортами. Равно как и нацистская Германия, Польша активно старалась избавиться от своего еврейского населения. Это стремление совпало с желанием британских организаторов прихода Гитлера к власти обеспечить хороший задел, чтобы в будущем обвинить Третий рейх в бесчеловечности. Для этого следовало спровоцировать руководство нацистского государства на репрессии в отношении евреев. Но и Гитлеру требовался повод для развязывания новой волны антиеврейских притеснений. Таким образом, и немцы, и англичане были заинтересованы в том, чтобы евреи подвергались репрессиям и издевательствам. Но ведь Великобритания всю грязную работу всегда выполняет не своими руками. Английская поговорка гласит: «Если есть собака, зачем лаять самому?»

Польские евреи подходили для роли притесняемых как никак лучше. Однако вряд ли польское руководство решилось бы на столь вопиющий акт произвола, если бы не получило предварительного одобрения в Лондоне. Слишком уж бесчеловечной и незаконной была выходка варшавского руководства. 31 марта 1938 года президент Польши подписал закон, который уполномочил министра внутренних дел лишать гражданства польских граждан, проживавших за пределами Польши более 5 лет и «потерявших связь с польским государством». Таким образом, польское руководство создавало своим гражданам еврейской национальности проблемы с возвращением на родину.

Но это был лишь подготовительный этап. Далее антиеврейская акция Варшавы развивалась как молниеносное наступление, практически не оставляя «противнику» никаких шансов. 15 октября 1938 года в Польше была принята новая поправка к закону о гражданстве, которая предоставляла лишь двухнедельный срок (!) для перерегистрации утративших силу загранпаспортов. За 14 дней около 50 тысяч человек должны были лично посетить польские консульства, что было невозможно в принципе. А тех, кто не успевал до 30 октября поставить в свой паспорт специальный штамп, ждал очень неприятный сюрприз: их автоматически лишали польского гражданства, и в Польшу они вернуться не могли. Желание выпихнуть из страны 50 тысяч евреев прослеживалось в действиях польского правительства совершенно определенно. Ведь получение заветного штампа в паспорте не было простой формальностью, и любому польские чиновники могли в этом отказать. Как легко догадаться, «отказы» должны были последовать только в отношении евреев.

Решение Варшавы ставило власти Третьего рейха перед сложной дилеммой. Гитлер и его приближенные всеми силами старались выдворить из Германии «своих» евреев, а тут польские соседи щедро поделились с ними еще и «чужими». Благодаря дипломатическому беспределу Польши в отношении собственных граждан несколько десятков тысяч человек разом, за две недели, неожиданно для себя должны были стать людьми без гражданства и без документов. И устройство их дальнейшей судьбы поляки перекладывали на Третий рейх. Ведь люди без гражданства не могли быть депортированы Германией, так как в то время почти ни одна страна лиц без гражданства не принимала. Создается впечатление, что кому-то очень хотелось подтолкнуть и без того не отягощенное моралью нацистское руководство к уничтожению польских евреев, доставлявших им столько проблем. А заодно и немецких.

В конце концов немцы приняли следующее решение: поскольку паспорта не получивших штампы 30 октября 1938 года становились недействительными, то их обладатели теряли право находиться на территории Германии. Точно так же оценили бы сложившуюся ситуацию власти любого современного европейского государства, если бы правительство какой-либо другой страны разом аннулировало документы своих граждан. Нацисты за 12 лет своего правления в Германии совершили ужасающие преступления, но не нужно приписывать им те, которые они не совершали. Поэтому хотелось бы еще раз подчеркнуть: кризис с польскими евреями полностью был на совести польского руководства! Поэтому и обходят этот вопрос стороной западные историки.

Как поступили бы власти США в отношении 50 тысяч мексиканцев, если бы власти Мехико отменили их загранпаспорта, в которых красуются долгожданные американские визы? Ответ однозначен: немедленно бы депортировали. Так же решили поступить и власти Третьего рейха. Приняв решение, немцы начали действовать: те, кто не получили штампы в свои паспорта, 28 и 29 октября были арестованы германской полицией и доставлены поездами к польской границе. Идея была проста: в последний день, пока они еще были гражданами Польши, депортировать их из Германии. Около 18 тысяч несчастных людей грубо погнали к пограничным столбам. Но польское правительство уже запретило пускать евреев «без штампа в паспорте» в Польшу, поэтому польские пограничники ударами прикладов погнали их обратно. Но немцы тоже теперь не пускали измученных и испуганных людей обратно в Германию!

Это издевательство происходило в польском пограничном местечке Збонщин и получило название Збонщинского инцидента. Среди тех, кто почти трое суток метался по нейтральной полосе, была и семья Гершеля Гришпана. По некоторым свидетельствам, и поляки, и немцы даже открывали предупредительный пулеметный огонь. Наконец польское правительство пошло на попятную и согласилось в обмен на прекращение немцами насильственной депортации продлить срок получения заветного штампа до 31 июля 1939 года.

Подтолкнуть нацистов на кровавую расправу не получилось, однако мотив для убийства Гришпаном германского дипломата был создан. А значит, и повод для «Хрустальной ночи». Семнадцатилетний паренек, получивший от родителей письмо с описанием этих издевательств, затем был соответствующим образом обработан. Как? Да как угодно: письмо могло быть фальшивым и содержать страшные подробности, не имевшие места в действительности. Впрочем, благодаря польскому руководству и в страшной реальности Збонщина поводов для возмущения было хоть отбавляй. Оставалось лишь направить Гришпана в нужную сторону и дать ему пистолет.

Вообще история этого убийства полна тайн и загадок. Удивительны и дальнейший ход уголовного расследования, и судьба Гершеля Гришпана. Для защиты убийцы Американская ассоциация писателей собрала 20 тысяч долларов, что позволило нанять лучшего во Франции адвоката Френкеля. Убитый германский дипломат Эрнст фон Рат был гомосексуалистом. И именно на этом факте защита стала строить свою стратегию. Ни о притеснениях евреев, ни о каком политическом мотиве, который, казалось бы, мог вызвать сочувствие французской Фемиды, речь не шла. Линия защиты напоминала сюжет плохого детектива: якобы молодой человек находился в интимной связи с германским дипломатом, а покушение стало местью за «измену» фон Рата.

Несмотря на кажущуюся простоту дела для расследования, то есть наличие убийцы, орудия убийства и жертвы, французская Фемида продвигалась вперед черепашьими шагами. Нежелательность открытого судебного разбирательства в этом темном деле была так велика, что к 1 сентября 1939 года, к моменту начала Второй мировой войны (спустя десять месяцев после убийства), процесс над Гришпаном так и не начался! Юный убийца был отправлен в тюрьму для несовершеннолетних, где и был захвачен немцами во время оккупации Франции летом 1940 года. Однако и в Германии Гершеля Гришпана ждала не скамья подсудимых, а заключение в концлагерь Заксенхаузен, где его содержали в хороших условиях. Больше убийцу германского дипломата никто живым не видел. Он просто исчез. Лишь в 1960-х годах немецкий суд ответил на запрос его родителей, сообщив, что их сын погиб… 8 мая 1945 года[411]! Кто убрал нежелательного свидетеля, до сих пор неясно…

Вся эта история оставляет очень много вопросов. Предположим, как это делает большинство историков, что именно германские спецслужбы подготовили убийство своего дипломата, чтобы получить повод к развязыванию антиеврейских репрессий на территории рейха. Допустим, что так оно и было.

Но зачем немецкой разведке устраивать провокацию на французской земле? К чему такие сложности? Ведь в Берлине служащих германского МИДа и любого другого ведомства несравненно больше. Что называется, стреляй – не хочу! Зачем столь сложным путем решать весьма простую задачу? Достаточно застрелить «фон Рата» на любой берлинской штрассе, а рядом, с дымящимся пистолетом в руке, аккуратно положить труп еврея, который таким образом якобы протестовал против Нюрнбергских законов. Ведь у любого человека, подвергшегося невероятным унижениям и гонениям, которые испытали германские евреи, безусловно, существовал мотив к организации протеста и убийства нацистского чиновника. Заметим, кстати, что, когда через 10 месяцев Гитлеру понадобится повод к обвинению Польши в агрессивности, эсэсовцы спокойно его состряпали[412]. А тут не смогли?

Обратим внимание и на тот факт, что немецкая разведка зачем-то перенесла место действия на французскую землю. А ведь в таком случае следствие будут вести французские следователи. С ними не договоришься. К тому же и убийца остался в живых. Зачем это немцам? Вдруг он заговорит на допросе у французов и расскажет что-то лишнее? Труп с запиской в кармане куда как безопаснее живого террориста, попавшего в лапы чужого следствия. А организовать ответные выстрелы охраны посольства ничего не стоит. Заранее предупрежденный охранник, услышав стрельбу, убивает нападавшего. И все, концы в воду.

На этом странности не заканчиваются. Обожающая преодолевать трудности немецкая разведка зачем-то держит Гришпана в заключении до конца войны. То есть буквально до самого последнего ее дня!

Но зачем держать в живых уже «отработанный материал»? Любая разведка спешит замести следы, а немцы нет? Им что, жалко еврейского юношу, который, в соответствии с нацистской идеологией, даже не является для них полноценным человеком? Раз немцы держат Гришпана в живых, значит, собираются использовать его (знающего что-то важное) в игре против кого-то. Но что может знать молодой парень, которого толкнула на убийство именно германская разведка? А может быть, все же… не германская? И немцы держали ценного свидетеля работы своих западных коллег до самого последнего дня? А охранявшие его эсэсовцы выполнили инструкцию по ликвидации пунктуально и точно, как в ней было написано: убрать Гришпана в последний момент.

И еще. Если предположить, что все же не германские спецслужбы замешаны в том деле, то именно 8 мая – день подписания капитуляции Германии – был первым днем, когда союзные спецслужбы могли беспрепятственно проникнуть уже куда угодно и ликвидировать Гришпана. Но зачем им его убивать? Ответ прост: парень – нежелательный свидетель того, как Запад сознательно провоцировал нацистов совершать преступления против евреев, чтобы придать своей будущей войне с Германией характер благородной человеколюбивой миссии. В версию организации этой истории британской и французской разведками замечательно укладывается и «неправильное» переливание крови (больница-то французская!), и затягивание следствия, и откладывание суда (чтобы Гришпан чего-нибудь лишнего не сказал). Но это лишь версия. Возможно, кто-то из будущих историков сумеет пролить свет на темную историю, происшедшую в Париже.

Мы же, однако, вернемся к германо-польской дружбе. Такие «мелочи», как Збощинский инцидент, не могли нарушить добрососедских отношений между странами. Для Гитлера, готовившегося (пока еще) к выполнению своих обязательств перед Западом, в отношениях с Варшавой важны были два момента: возвращение рейху потерянных территорий, переданных Польше после Первой мировой войны, и военная поддержка польской армии, когда он ударит по СССР. Поскольку для Гитлера особенно существенным было второе, о первом он высказывался мягко и весьма дипломатично. Впоследствии, когда историки будут тщательно демонизировать Адольфа Гитлера, постоянной присказкой станут слова о его агрессивности и вероломстве. И это совершенно справедливо: таким и будет глава нацистской Германии по отношению к России. С Польшей же Гитлер был джентльменом – до тех пор, пока сами поляки резко и нагло не испортили отношения с рейхом, повинуясь команде из Лондона.

С такой оценкой событий согласен уже цитированный нами польский профессор истории Павел Вечоркевич: «24 октября 1938 г. Германия в ходе переговоров Липского[413] и Риббентропа представила Польше свои требования, которые я бы назвал скорее пакетом предложений, поскольку изначально они не были выдвинуты в ультимативном тоне. У них была цель крепко связать Польшу с политикой рейха. Принимая их, Речь Посполитая не понесла бы никакого значительного ущерба. Гданьск не был тогда польским городом, а автострада через коридор была, о чем мало кто помнит, идеей нашей дипломатии, которая появилась в 30-х годах в качестве попытки нормализовать польско-германские отношения. Взамен за эти уступки Польше предложили пролонгацию пакта о ненападении и присоединения к Антикоминтерновскому пакту практически»[414].

Германское руководство, имея в виду совместный с поляками поход против нашей страны, предложило мирное и цивилизованное решение территориальной проблемы. Немцы хотели провести на спорных территориях референдум, который решил бы все проблемы. В случае, если жители так называемого «коридора» решили бы вернуться к Германии, Польша получала экстерриториальную железную дорогу на его территории и автостраду для сохранения своего выхода к Балтийскому морю. Если «коридор» оставался у поляков, то такой путь сообщения получала Германия. Вернуть Данциг Гитлер просил поляков не задаром. Он был готов гарантировать новые границы Польши, пролонгировать германо-польский договор о ненападении и гарантировать полякам особые права в забираемом у них Данциге[415]. А потерянные территории полякам с лихвой компенсировала бы часть Советской Украины. Предложения были достаточно щедрыми, но Польша от них отказалась, что и вызывает у сегодняшних польских историков грусть.

Данциг (Гданьск) был объявлен вольным городом. Статус «вольного города» использовался в дипломатической практике для временного «замораживания» территориальных споров между государствами. Таким образом победители в Первой мировой войне решили избежать польско-германской войны. Статус германского города Данцига стал своеобразной моральной компенсацией Германии за ущерб от потери связи основной части страны с Восточной Пруссией, которая была отрезана новообразованной Польшей. Город с населением 407 тыс. человек стал суверенным государством, находившимся под управлением Лиги Наций. На деле же Данциг пользовался большой автономией и фактически стал своеобразным анклавом Германии, почти полностью населенным этническими немцами, а не поляками. Даже денежной единицей в Данциге стал не польский злотый, а «местная» марка, равная 100 пфеннигам. Государство Польша имело в Данциге своего комиссара, на которого возлагалось управление всеми польскими делами в Данциге и прилегающих к нему территориях; оказание покровительства польским гражданам в Данциге; наблюдение за уважением прав польских граждан вольного города; поддержание регулярной связи между Польской республикой и верховным комиссаром Лиги Наций.

Множество польских документов той поры говорят нам о желании поляков прихватить как можно больше украинской земли. Например, пан Я. Каршо-Седлевский, назначенный послом Польши в Иране, сказал в беседе с германским дипломатом: «Политическая перспектива для европейского Востока ясна. Через несколько лет Германия будет воевать с Советским Союзом… Для Польши лучше до конфликта совершенно определенно встать на сторону Германии, так как территориальные интересы Польши на западе и политические цели Польши на востоке, прежде всего в Украине, могут быть обеспечены лишь путем заранее достигнутого польско-германского соглашения»[416].

Поскольку Гитлер пока еще действовал в соответствии со сценарием подготовки агрессии в сторону СССР, руководители Польши были предупредительны и доброжелательны. В январе 1939 года во время визита Риббентропа в Варшаву польский и германский министры обменялись речами, в которых констатировали «окончательное установление добрососедских отношений обеих стран». Выступая в Берлине 30 января 1939 года, сам Гитлер сказал, что германо-польская дружба в тревожные месяцы раздела Чехословакии являлась «решающим фактором политической жизни Европы» и что польско-германское соглашение[417] имеет «важнейшее значение для сохранения мира в Европе».

Если провести аналогию с бальными танцами, то кавалер-Германия все крепче прижимал к себе в конце 1938 – начале 1939 года партнершу-Польшу. Как и полагается приличной девушке, пани немного ломалась, своего согласия сразу не давала, но всячески демонстрировала, что кавалер ее вполне устраивает. И вдруг Варшава в грубой форме немецкого кавалера оттолкнула, да еще вдобавок дала ему пощечину. Почему же так получилось? Почему теплые отношения между гитлеровской Германией и «панской» Польшей закончились военным конфликтом?

Отношения между Польшей и Германией после прихода нацистов к власти действительно были весьма теплыми. Но за всеми внешнеполитическими решениями Варшавы стояли лондонские и парижские дипломаты. А поэтому степень расположенности поляков к хорошим отношениям с немцами определялась очень далеко от польских границ.

Когда же поляки изменили свое отношение к немецким предложениям? Ответ историков однозначен: 21 марта 1939 года. Именно в этот день немцы якобы предъявили Польше ультиматум: немедленно передать Германии Данциг и «коридор»[418]. Это ложь. Ничего нового немцы в этот день полякам не предлагали – они ждали ответа на свои старые и весьма мягкие предложения. Ответ на них должен был дать министр иностранных дел Польши по фамилии Бек, которого в этот день ждали в Берлине. Но напрасно. Вместо министра появился польский посол Липский. У главы немецкого МИДа фон Риббентропа к польскому посланнику было два заявления-вопроса: Германия ожидает согласия Варшавы на свои предложения – это первое. И второе – почему министр иностранных дел Польши Бек (у которого был запланирован визит в германскую столицу для окончательного принятия немецкого плана) прилетел в этот день не в Берлин, а в. Лондон[419]?

Польский посол на вопросы не ответил. А мы ответим. Как только Гитлер позволил себе наглость поступить со словаками и украинцами не так, как был должен, тут же изменился тон британской политики. А вслед за ней меняют тональность и «независимые» польские паны. В этот день, 21 марта 1939 года, Англия «вдруг» предложила СССР и Франции выступить с декларацией о немедленных консультациях по вопросу, как остановить «дальнейшую агрессию в Европе». В этот же день руководители западных стран в срочном порядке собрались в Лондоне, чтобы решить, что же делать с вышедшим из-под контроля Гитлером. Туда полетел и глава МИДа «независимой» Польши. Слетал он не зря. Полякам быстро объяснили новую «линию партии». Теперь вместо всемерного потакания немцам с ними надо было стать максимально жесткими. Ну а чтобы Польша не боялась в таком тоне разговаривать с Германией, Англия вдруг, без всякой просьбы с польской стороны, дала ей гарантии военной защиты[420].

Прошло пять дней, и 26 марта 1939 года польский посол Липский вручил Риббентропу меморандум польского правительства, «в котором в бесцеремонной форме отклонялись германские предложения относительно возвращения Данцига»[421]. Сам же Липский окончательно расставил точки над «i», заявив: «Любое дальнейшее преследование цели осуществления этих германских планов, а особенно касающихся возвращения Данцига рейху, означает войну с Польшей»[422].

Налицо было полное изменение позиции польской дипломатии. Нерушимую польско-германскую дружбу словно корова языком слизнула. И самое главное – Гитлеру ясно давали понять, что переговоров с ним Польша вести больше не будет и что она вполне готова отстаивать свою позицию с оружием в руках. А чтобы Берлин в этом не сомневался, со стороны поляков последовал ряд недвусмысленно враждебных действий: большинство сотрудников польского посольства в Берлине и членов колонии отправили в Польшу своих жен и детей; польские студенты, находившиеся в германской столице, вернулись на родину, а польские консулы получили приказ сжечь секретные бумаги и архивы. Кроме того, 23 марта в Польше была объявлена частичная мобилизация в армию[423]. А на следующий день после вручения немцам «бесцеремонного» меморандума, 27 марта 1939 года, польский президент издал декрет о дополнительном ассигновании 1,2 млрд злотых на оборону.

Все это совершала страна, с которой Германия имела договор о ненападении! Та самая Польша, всего месяц (да что месяц – неделю!) назад считавшаяся главным соратником фюрера в будущем походе на Восток. Однако стоило Гитлеру этот самый поход отложить, как в Польше в ответ объявили частичную мобилизацию. А это жест, непосредственно ведущий к войне! Важно отметить, что при этом позиция Германии никакой угрозы для поляков не представляла. Со стороны рейха не было мобилизации, не звучали в адрес Варшавы никакие угрозы. У немцев не было даже военного плана нападения на Польшу! Даже самые вдохновенные обличители гитлеровской агрессивности вынуждены признать, что самый первый план удара по польской территории Гитлер отдал приказ разработать только 1 апреля 1939 года[424]. А в общих чертах план был готов только к середине апреля 1939 года[425].

Почему же глава нацистской Германии решил развязать первую в своей политической карьере войну? Да потому что ему стало абсолютно ясно, что Польшу, которой руководили из Лондона и которая послушно следовала всем указаниям англичан, в своем тылу оставлять нельзя. Та самая польская «пробка», которая закупоривала дорогу на Восток, теперь оборачивалась ножом, приставленным к горлу Германии. Если многолетняя дружба была так легко, за один день (!) принесена поляками в жертву по первому свистку из Лондона, то верить полякам действительно было нельзя. Не воевать Гитлер не мог, но не потому, что был маньяком-агрессором, а потому, что его экономика была крайне милитаризована. Именно теперь ему нужно было определиться с направлением своего дальнейшего движения. Но куда бы он ни двинулся – на Запад или на Восток, Польша могла в любой момент, который в британской столице сочтут удобным, нанести удар по Германии. При этом нам важно понять, что поляки действовали вопреки собственным интересам. Ведь, разговаривая с Гитлером в грубой форме, они провоцировали его на конфликт и ничего при этом не выигрывали.

31 марта 1939 года, через 16 дней после того, как Гитлер вошел в Прагу, британская политика, до сей поры «не замечавшая» агрессивности Германии, сдавшая Гитлеру Австрию и Чехословакию, безропотно отдавшая ему Саарскую и Рейнскую области, была готова с ним воевать. В этот день английский премьер Чемберлен выступил с официальным заявлением, что «в случае любой акции, которая будет явно угрожать независимости Польши и которой польское правительство соответственно сочтет необходимым оказать сопротивление», Великобритания окажет Варшаве поддержку[426].

Больше всего такому повороту дел удивились… сами поляки. Англия всегда в своей истории уклонялась от принятия на себя конкретных обязательств, а тут сделала это, когда ее никто и не просил. О таком крутом повороте английской внешней политики Уинстон Черчилль сказал: «…Теперь две западные демократии, наконец, заявили о готовности поставить свою жизнь на карту из-за территориальной целостности Польши. В истории, которая, как говорят, в основном представляет собой список преступлений, безумств и несчастий человечества, после самых тщательных поисков мы вряд ли найдем что-либо подобное такому внезапному и полному отказу от проводившейся пять или шесть лет политики благодушного умиротворения и ее превращению почти мгновенно в готовность пойти на явно неизбежную войну в гораздо худших условиях и в самых больших масштабах»[427].

Лучше и не скажешь. Только одного Черчилль не договаривает: воевать с Германией Лондон и Париж отнюдь не собирались. В результате небывалого политического давления Гитлер просто обязан был, по мнению руководителей Англии и Франции, вновь позволить «надеть на себя ошейник» и стать «цепным псом» западных правительств.

Еще через неделю заявление Чемберлена превратилось в польско-британский договор. Автор далек от мысли обелять нацистских агрессоров. И уж совсем у меня нет желания выгораживать тех, кто убил десятки миллионов моих соотечественников, и представлять их жертвами обстоятельств. Но крайне важно понять ту цепь различных событий, что в итоге привела нашу страну к самой страшной в ее истории ночи – ночи с 21 на 22 июня 1941 года. А потому будем говорить правду, даже если она кому-то может и не понравиться.

Не Германия, а Польша и Англия нарушали заключенные договоры! Польша нарушила германо-польский договор, объявив мобилизацию, и нарушила его еще раз, приняв английские гарантии своей безопасности. Договор Польши и Германии исключал конфликт между двумя странами, а после подписания договора с англичанами поляки были обязаны воевать против немцев в случае начала англогерманской войны. Кроме того, заключение договора с Варшавой и выдача гарантий противоречили и британо-германскому договору – той самой «страховочке», которой размахивал британский глава Чемберлен, возвращаясь их Мюнхена. В этом дополнительном соглашении к Мюнхенскому договору, как мы помним, говорилось, что ни Германия, ни Англия не могут брать на себя никаких политических обязательств без предварительной консультации друг с другом. А Британия обязывалась объявить войну немцам в случае начала их конфликта с Польшей!

Одним махом европейские дипломаты нарушили договоры своих стран с Германией и тем самым продемонстрировали Гитлеру необходимую (как им казалось) для его усмирения жесткость, а нам – иллюзорность любых дипломатических усилий. Ведь при первом изменении политической конъюнктуры вся система договоров, даже не отменяясь, отправлялась коту под хвост с легкостью неимоверной. Точно так же потом будет поступать и Гитлер, но важно понимать, что он отнюдь не был первооткрывателем в этой области. Пикантность ситуации усугублялась тем, что воевать с немцами англичане теперь были готовы не только из-за поляков. Англия дала гарантии безопасности не только Польше, но и Румынии[428]. Вместе с английскими коллегами такие же гарантии дали и французы. А это значило, что Британия и Франция блокировали внешнеполитическую активность немцев на всех направлениях. Без разрешения из Лондона, не рискуя начать войну с Англией, Германия не могла двинуться никуда. Кроме, разумеется, того направления, в котором движение германской армии будет приемлемым для лондонских джентльменов.

Однако жесткий нажим на Гитлера дал обратный результат. В своей знаменитой речи 28 апреля 1939 года фюрер разорвал польско-германский пакт о ненападении и англо-германское морское соглашение. Но сделал это не потому, что «хотел захватить весь мир», а потому, что поляки и англичане фактически уже разорвали эти договоры с Германией (хоть и негласно), заключив друг с другом соглашение.

Вместо того чтобы вновь войти под британскую «опеку», Гитлер бросал своим «патронам» вызов. А Польшу, непредсказуемую и враждебную, решил ликвидировать. Никаких планов дальнейших ударов у Гитлера на тот момент не было. Не было никакого пошагового плана захвата «мирового господства». Не было плана нападения на СССР. Не написали германские штабисты плана разгрома Англии и Франции. У немцев вообще не было никаких агрессивных планов в тот момент, кроме плана «Вайс» – удара по Польше. Германия начинала польскую кампанию, не имея готовых планов операций на Западном фронте[429]. «Гениальный» фюрер плыл по течению и просто реагировал на меняющуюся международную обстановку. Выскажу еще более «крамольную» мысль: вся Вторая мировая война со стороны Германии – это вообще одна большая импровизация!

Какие цели преследовали западные страны, убеждая Польшу занять жесткую позицию в отношении Германии? Провоцирование германо-советского конфликта. По их замыслам, он начался бы при любом поведении Гитлера. Если фюрер испугается войны с Западом и сам нападет на Сталина – хорошо. Если не испугается и нападет на Польшу – тоже хорошо. Понимая, зачем растили гитлеровский рейх, СССР вряд ли стал бы спокойно смотреть, как германская армия выходит на его границы. Самым разумным выходом в ситуации польско-германской войны для Сталина было бы ввести войска на польскую территорию и не допустить немецкую армию в непосредственную близость к нашей границе.

Таким образом, польско-германский конфликт легко перерастал в войну СССР и Германии, ради которой, собственно говоря, и затевался западными руководителями весь сыр-бор. Это понимали англичане и французы, это понимали немцы, это понимали руководители Советского Союза. Исходя из этого понимания задачи дипломатов разных стран были диаметрально противоположными. Именно в борьбе дипломатов и разведчиков и пройдут следующие 6 месяцев 1939 года – время до начала нападения Германии на Польшу.

Какие же задачи решали дипломаты разных стран?

• Основной задачей Гитлера была нейтрализация угрозы вступления в войну СССР. Надеясь, что Англия и Франция вновь предадут своего союзника – Польшу, фюрер предполагал ликвидировать польскую угрозу без опасений столкнуться с русскими. А далее можно было вновь садиться за стол переговоров с англичанами, но теперь уже жестко требуя равного отношения к себе.

• Основной задачей Сталина была точно такая же нейтрализация опасности германского нападения на СССР. Если для этого нужно было пожертвовать Польшей, то так и стоило поступить. Какие «угрызения совести» он мог при этом испытывать? Польша для СССР была самым настоящим врагом, который вот-вот замаршировал бы с Гитлером рука об руку на Москву. И теперь появлялся уникальный шанс руками одного агрессора ликвидировать другого. Зачем от этого отказываться?

Был, правда, у Сталина и другой вариант поведения: заключив договор с Францией, Польшей и Англией, вместе с ними громить агрессора в случае возникновения войны. Но мы же понимаем, что лидеры «западных демократий» такой договор никогда бы не заключили. В реальности так и произошло. Даже когда неизбежность германского нападения была уже очевидна, Польша, послушно следовавшая советам из Лондона, отказалась заключить с СССР союзный договор. Следовательно, никакого варианта, кроме договора с Гитлером, у Сталина не оставалось.

• Основной задачей английской и французской дипломатии по-прежнему было натравливание Германии на Россию. В свете нового поведения фюрера в этом плане была сделана небольшая коррекция, никоим образом не менявшая его сути. Было решено спровоцировать Гитлера напасть на Польшу и таким образом автоматически начать советско-германский конфликт. Но ведь Гитлер не был идиотом, хорошо помнил Первую мировую войну и напасть на Польшу, имея в перспективе борьбу на два фронта (с СССР – с одной стороны и Англией, Францией – с другой), никогда бы не решился. Для того чтобы он совершил такой шаг, было необходимо уверить его в том, что ни Лондон, ни Париж за поляков не вступятся. При этом сами англичане и французы должны были остаться в стороне от войны и в соответствии со старыми планами вступить в нее, когда русские и немцы как следуют обескровят друг друга.

Теперь, понимая цели всех участников политической игры, мы сможем правильно оценить их поступки. 16 апреля 1939 года Сталин сделал попытку предложить европейцам коллективно остановить Гитлера. Глава советского МИДа нарком Литвинов заявил британскому послу о готовности заключить тройственный пакт о взаимопомощи между Великобританией, Францией и Советским Союзом[430].Это были очень конкретные предложения, и именно поэтому они фактически остались без ответа. Советский Союз считал необходимым указать конкретные твердые взаимные обязательства, которые будут нести подписавшие договор страны. Вместо этого Англия предложила СССР просто заявить о поддержке своих западных соседей в случае нападения на них[431]. Когда же Литвинов предложил дать гарантии безопасности и независимости Эстонии, Литвы и Латвии, никакого внятного ответа из Лондона не прозвучало[432]. Почему? Мы же помним, что территория Прибалтики нужна была для оперативного развертывания армии, готовившейся напасть на Россию-СССР. Если дать гарантии, как же Гитлер сможет оккупировать эти территории? А если не сможет, то как же ему развернуть армию и нападать? Поэтому британские дипломаты и играют в молчанку.

Истекал апрель – пожалуй, последний месяц, когда будущую войну еще можно было остановить. 30 апреля 1939 года Гитлер по неофициальным каналам сделал последнюю попытку найти общий язык со своими бывшими английскими «друзьями», предупредив их, что в противном случае ему придется договариваться с Кремлем. Однако англичане не верили в принципиальную возможность заключения договора между нацистами и большевиками. Недаром же они старались привести к власти в Германии наиболее непримиримо настроенный к коммунизму режим.

Тактика английской, а вместе с ней и французской дипломатии была простой. Главная задача – тянуть переговоры с СССР, не заключая никаких соглашений, создавая у Сталина уверенность, что договор Советского Союза с западными демократиями будет вот-вот заключен. Это одна сторона британской дипломатической игры. С другой стороны, необходимо было заставить Гитлера действительно напасть на Польшу. Складывалась великолепная ситуация: Англия и Франция еще никаких обязательств не имеют, а Гитлер уже непосредственно у границ СССР. Потом остается только подтолкнуть одну из сторон, чтобы она совершила враждебный шаг первой, – и вот, русско-германская война уже началась.

Из 75 дней, на протяжении которых происходил «обмен мнениями» советских и западных дипломатов, СССР для подготовки ответов понадобилось 16 дней; остальные 59 дней ушли на задержки и проволочки со стороны западных держав. По любым элементарным вопросам, которые при наличии доброй воли и искренних намерений Англии и Франции легко могли быть разрешены, англичане и французы нагромождали искусственные трудности. И тянули, тянули время[433].

А как же Польша? А ее ждала участь Чехословакии и Австрии. Поляков приходилось принести в жертву политической целесообразности. Лондон спровоцировал поляков разорвать «дружбу» с Германией, а далее главной задачей было поддерживать нужный накал польско-германского кризиса. Польше обещать поддержку и помощь, а на деле ничего не предпринимать. Возникает резонный вопрос: а как же польско-британский договор? Разве в нем не было написано, что Англия вступит в войну, если Гитлер нападет на Польшу? Написано-то было, но есть в арсенале дипломатии такое хитрое слово – ратификация. Это когда дипломаты хотят что-то сделать, но ответственность за «это» нести пока еще не собираются. И вот уже англичане начинают «тянуть» с ратификацией польско-английского договора! Подписанный 6 апреля 1939 года, на деле польско-английский договор войдет в силу (то есть будет ратифицирован) только 25 августа[434]. Случись польско-германский конфликт раньше – и англичане ничего Варшаве не должны.

Доверчивые поляки готовы обсудить конкретные моменты будущего разгрома немецкой армии. 23–24 мая 1939 года в Варшаву прибывает английская делегация во главе с генералом Кляйтоном. Происходят переговоры, совещания, встречи. Конкретики – никакой. Англичане стараются брать на себя как можно меньше обязательств. Так до начала войны ничего конкретного и не будет записано. Только Англия окажет Польше помощь, а как, где и когда, ни в одном документе не будет зафиксировано. Точно так же поступают и французы. Поляков откровенно водят за нос, а они, как и чехи в свое время, просто не могут поверить, что готовится колоссальное предательство их страны. 19 мая 1939 года в Париже польско-французское соглашение парафировано генералами Гамеленом и Каспшицким[435]. По этому соглашению французские военно-воздушные силы должны были нанести удар по Германии сразу же после начала войны, а сухопутная армия – на 15-й день после начала мобилизации[436].

Вроде все четко и ясно. Да, но именно поэтому не годится. Французское правительство, сославшись на отсутствие политического соглашения между Польшей и Францией, позже отказалось утвердить это военное соглашение. А потом под разными предлогами переговоры так и не возобновились вплоть до нападения Германии на Польшу. Только 4 сентября 1939 года, когда уже шли боевые действия, было подписано франко-польское соглашение. В результате англичане и французы выгадали для себя важное преимущество: самим решать, как помогать Польше. И они ей помогали, вернее сказать, никак не помогали. Эта помощь войдет в историю под многозначительным названием «странной войны», и о ней мы поговорим чуть позже.

Вероятность честной игры со стороны англичан и французов Сталин совершенно справедливо оценивал как практически нулевую. Отсюда он делал для себя важный вывод: необходимо попытаться договориться с Гитлером. 3 мая 1939 года нарком иностранных дел СССР Литвинов был снят со своего поста и заменен Молотовым. Это был, безусловно, сигнал Берлину со стороны Москвы. И дело не в том, что бывший глава советского МИДа был евреем, а новый – русским. Чтобы понять сталинскую рокировку, надо приглядеться к биографии товарища Литвинова. Тогда все станет ясно…

Максим Максимович Литвинов (Меер-Генох Моисеевич Филькенштейн, он же Макс Валлах) был отнюдь не рядовым большевиком. Член РСДРП с 1898 года, он специализировался на закупках и поставках в Россию вооружения. Не будет преувеличением сказать, что торговля оружием – область весьма специфическая, требующая знакомств в весьма деликатных сферах, связанных со спецслужбами различных стран. Изучая деятельность товарища Литвинова, можно заметить примечательную закономерность: вся его революционная борьба удивительным образом была связана с Великобританией. Начнем с самого малого: этот «борец за счастье всех трудящихся» был женат на англичанке, которая до конца своей жизни, то есть даже когда ее супруг возглавлял МИД Советского Союза, оставалась британской подданной[437]!

Именно из Лондона летом 1905 года направился в Россию набитый оружием английский пароход «Джон Графтон», который лишь по счастливой случайности (сел на мель) не доставил весь свой страшный груз по назначению. Сколько таких «пароходов» до места назначения доплыли, точно не знает никто. Зато достоверно известно, что отправлял их товарищ Литвинов.

После окончания первой русской революции он опять оказался в эмиграции. В 1908 году во Франции Максим Максимович был арестован по делу о вооруженном ограблении кареты казначейства. Но если вы подумаете, что доведенный до отчаяния голодный эмигрант набросился на парижских инкассаторов, то глубоко ошибетесь. Товарищ Валлах от голода и отсутствия денежных знаков отнюдь не страдал. Забрали нашего героя совсем по другому случаю – в связи с ограблением в Тифлисе, совершенным известным большевистским экспроприатором Камо. Ленинцы пытались разменять украденные 500-рублевые банкноты, но их номера царские власти сообщили во все европейские банки. С такой банкнотой и прихватила французская полиция будущего главу советского МИДа.

Российская купюра в 500 рублей представляла собой солидный кусок бумаги – 13x28 см. Бумажников такого размера не существовало, поэтому эти купюры обычно носили в портфеле. В правом нижнем углу светло-зеленой банкноты стояли «злосчастные» серия и порядковый номер: две алые буквы и шесть цифр. Эти же алые цифры повторялись под разукрашенным обозначением номинала – 500 – на белом поле. Когда это поле подносили к свету, на нем за цифрами проступал водяной знак: большой, детально прорисованный портрет Петра I. Как результат такой тщательной защиты и сложилась обидная для большевиков ситуация, когда умопомрачительную сумму – 340 тысяч рублей, захваченную такими неудобными купюрами, было никак не разменять.

Что полагалось за сбыт краденого по французским законам того времени, я точно не знаю. Думаю, что каралось это преступление тюремным заключением. Но товарища Литвинова не посадили. Хороший адвокат был у пламенного большевика? Возможно, но еще более хорошими были связи обвиняемого со спецслужбами, а следовательно, и с властными структурами европейских государств. Если всех русских революционеров посадить в Европе, то кто же тогда будет в России делать революцию? Нельзя и выдать Максима Максимовича на родину, его там упекут за решетку. И выход был найден: наш герой был выслан из Франции в. Великобританию!

Там он будет находиться до самой большевистской революции почти девять лет. С июня 1914 года товарищ Литвинов – представитель ЦК РСДРП в Международном социалистическом бюро, член Лондонской большевистской секции РСДРП. То есть занимает должность, а следовательно, получает партийный оклад в британских фунтах. Это понятно: революционеры-то у нас были профессиональные и ничего, кроме хаоса, смуты и полубредовых идей, никогда «на гора» не выдавали. Ведь нам абсолютно неизвестно, чем товарищ Литвинов занимался в Англии первые шесть лет, с 1908 по 1914 год. Ну не просто же так просиживал штаны в лондонских пабах! Ведь кто-то платил ему за что-то деньги, а для ленинской партии промежуток между двумя русскими революциями был самым сложным в финансовом плане. А у Максима Максимовича как раз расходов прибавилось: именно в этот период своей жизни он встретил прекрасную англичанку, на которой женился. Так кто же финансировал литвиновские конфеты, букеты и походы в театры под ручку с невестой? Неужели партия? Дочь английского купца – это вам не деревенская Дунька, тут бутылкой наливки и рассказами о загранице не отделаешься. Однако предоставим читателю самому разобраться в этом вопросе.

Но вот большевики взяли власть, и Ленин тут же назначает Литвинова полпредом Советской России в Великобритании. Логика очень проста: тот, кто закупал благодаря связям с английской разведкой оружие, тот, кто прожил там много лет, значительно легче сможет договориться с государственными органами этой страны. Ведь в самом начале большевистского правления речь шла не о культурном обмене или контрактах на поставку нефти и газа. На кону было выживание большевистской власти. А позиция Англии определяла, кто победит в русской Гражданской войне. Белые не получат должной поддержки, и это предопределит победу большевиков. И в этом – огромная заслуга Литвинова.

С тех пор вся энергия Литвинова будет использоваться исключительно на дипломатическом поприще. Сначала он заместитель наркома иностранных дел. Пост наркома занимал товарищ Чичерин, которого никто троцкистом не называл. Однако как только Лев Давыдович Троцкий был выслан из СССР в 1929 году, наш герой весьма быстро стал главой внешнеполитического ведомства СССР. И возглавлял его до 3 мая 1939 года, когда для сближения с Гитлером Сталин намеренно снял Литвинова с этого поста. Оценивая это событие, историки неверно расставляют акценты. Главным является не еврейское происхождение наркома, а его стопроцентная проанглийская ориентация! Снимая «большого друга» англичан, Сталин действительно давал Гитлеру недвусмысленный сигнал. Точно так же отставка «пробританского» Литвинова должна была подвигнуть Лондон на более активные контакты с СССР, если бы англичане действительно захотели удержать Москву от договора с Берлином.

Но на этом карьера Литвинова не закончилась. Даже его дальнейшие назначения подтверждают тезис о его близости англосаксонским политикам и спецслужбам. Оставшись не у дел, Литвинов жил на даче под Москвой. Но как только Гитлер напал на СССР, Сталин немедленно направил Литвинова послом в США – налаживать поставки жизненно необходимых Советскому Союзу военных материалов. Весь критический период войны до 1943 года Литвинов провел за океаном, и лишь когда звезда гитлеровского рейха начала закатываться, он со спокойной совестью вернулся на родину.

Гитлер «замену» оценил. «Открывшаяся после смещения Литвинова готовность со стороны Кремля приступить к переориентации своих отношений с Германией усилилась за последние несколько недель и дала мне возможность, после успешных приготовлений, отправить моего министра иностранных дел в Москву для заключения договора, представляющего собой наиболее широкий из существующих пакт о ненападении, текст которого будет предан гласности. Пакт не ограничен условиями и включает в себя также обязательство консультироваться по всем вопросам, затрагивающим интересы России и Германии. Могу сказать Вам, Дуче, что благодаря этим соглашениям гарантируется благожелательное отношение России на случай любого конфликта»[438], – сообщал Гитлер в письме к Муссолини 25 августа 1939 года.

Немцы были решительны и настойчивы. Их требования были понятны, а поступки свидетельствовали о действительном желании устранить для себя угрозу с Востока. И причина спешить у Гитлера существовала: на 26 августа 1939 года он назначил вторжение в Польшу. Германо-советский договор немцам необходимо было подписать до этой даты. И чем раньше, тем лучше. Поэтому германская политика была очень точна и конкретна в изложении своих целей. Лучше всего суть германских предложений и германского подхода к сложившейся ситуации иллюстрирует текст телеграммы германского министра иностранных дел Иоахима фон Риббентропа послу Германии в Москве графу фон дер Шуленбургу от 14 августа 1939 года.

«Я прошу Вас лично связаться с господином Молотовым и передать ему следующее: Идеологические расхождения между национал-социалистической Германией и Советским Союзом были единственной причиной, по которой в предшествующие годы Германия и СССР разделились на два враждебных, противостоящих друг другу лагеря. Период противостояния во внешней политике может закончиться раз и навсегда; дорога в новое будущее открыта обеим странам… Жизненные пространства Германии и СССР прилегают друг к другу, но в столкновениях нет естественной потребности… У Германии нет агрессивных намерений в отношении СССР. Имперское правительство придерживается того мнения, что между Балтийским и Черным морями не существует вопросов, которые не могли бы быть урегулированы к полному удовлетворению обоих государств… Нет никакого сомнения, что сегодня германо-советские отношения пришли к поворотному пункту своей истории. Решения, которые будут приняты в ближайшем будущем в Берлине и Москве по вопросу этих отношений, будут в течение поколений иметь решающее значение для германского и советского народов. Верно, что Германия и Советский Союз, в результате многолетней вражды их мировоззрений, сегодня относятся друг к другу с недоверием. Должно быть счищено много накопившегося мусора. Имперское правительство и Советское правительство должны на основании всего своего опыта считаться с тем фактом, что капиталистические демократии Запада являются неумолимыми врагами как национал-социалистической Германии, так и Советского Союза. Сегодня, заключив военный союз, они снова пытаются втянуть СССР в войну против Германии. В 1914 году эта политика имела для России катастрофические последствия. В общих интересах обеих стран избежать на все будущие времена разрушения Германии и СССР, что было бы выгодно лишь западным демократиям. Кризис в германо-польских отношениях, спровоцированный политикой Англии, а также британская военная пропаганда и связанные с этим попытки создания (антигерманского) блока делают желательным скорейшее выяснение германо-русских отношений…»[439]

Что же в момент германской дипломатической активности происходило в Лондоне и Париже? Там тоже решили заключить с СССР соглашение, а точнее говоря, вновь имитировать этот процесс, вновь тянуть время с одной целью: не дать СССР и Германии подписать пакт о ненападении. Ведь английская разведка прекрасно знала, что на 26 августа назначен германский удар по Польше[440]. Если на этот момент Гитлер и Сталин не смогут договориться, то между ними с большой вероятностью начнется война. Итак, главное для западных дипломатов – «тянуть резину».

Делегация Парижа и Лондона отправилась в Москву задолго до германской делегации, подписавшей Пакт 23 августа 1939 года. На месяц раньше, 23 июля 1939 года, Галифакс известил советского посла в Великобритании Майского, что правительство Его Величества согласно начать переговоры. Для затягивания времени использовались все средства. Например, делегация отправилась в Москву не на самолете, а на корабле. Но те, кто ожидают, что военная миссия двух величайших морских держав планеты прибыла в СССР на быстроходном боевом крейсере, сильно ошибутся. Делегация отплыла на тихоходном товаро-пассажирском пароходе «Сити оф Эксетер». Вроде бы мелочь, а дней пять-шесть опять протянули…

Молотов и Риббентроп, подписали Пакт о ненападении, перечеркнувший труды Запада по выращиванию нацизма для разгрома России—СССР. Именно за это историки «прогрессивного» человечества так не любят этот документ и людей, его подписавших

В результате собственно сами переговоры начались лишь 11 августа. Показателен и состав западной делегации. Со стороны СССР – высшие воинские чины: нарком обороны К. Е. Ворошилов, начальник Генерального штаба Б. М. Шапошников, командующие ВМС Н. Г. Кузнецов и ВВС А. Д. Лактионов. От англичан и французов – «второсортные» генералы. Это тоже не случайность. Слова министра обороны – это одно, а слова генерала «Попкинза» – совсем другое. А если главам делегаций не предоставить права подписи документов, то будет еще «эффективнее». Французский генерал Думенк имел полномочия «договориться по всем вопросам, относящимся к вступлению в сотрудничество между вооруженными силами обеих сторон», а британский адмирал Реджинальд Дракс. вообще не имел письменных полномочий[441]!

Зачем же он приехал? Об этом историки прочитали в пункте № 8 его инструкции: «Вести переговоры как можно медленнее»[442]. Другие пункты тоже весьма любопытны: «поддерживать переговоры в надежде, что они сами по себе будут достаточно сдерживающим средством» и «стремиться к тому, чтобы ограничиться, насколько возможно, общими формулировками»[443].

А время идет, и германская армия заканчивает подготовку к вторжению. Всего-то надо – заговаривать зубы русским еще две недели, и все будет в порядке. Поэтому глава британской делегации улыбается и предлагает. перенести переговоры в Лондон. Там он сможет очень быстро предъявить свои письменные полномочия! А ведь нацеливалась на СССР не одна Германия. Не будем забывать, что с весны 1939 года начала резко возрастать угроза японской агрессии. Регулярные японские войска начали вторжение в Монголию 11 мая 1939 года. Лондон на это никак не отреагировал[444].

Лето 1939 года… Этим летом был заключен Пакт, и по этому случаю пенилось шампанское в бокалах германской и советской делегаций. Но это еще и лето Халхин-Гола. Так что и Советский Союз был кровно заинтересован в успехе переговоров. С кем? С любой стороной, соглашение с которой могло бы предотвратить нападение на СССР.

По договору от 12 марта 1936 г. Советский Союз обязался защищать территорию МНР как свою собственную. Бои продолжались все лето, пока европейские дипломаты вели свои многосторонние переговоры, пытаясь друг друга перехитрить. Наконец накануне подписания Пакта Молотова-Риббентропа советские войска 20 августа пошли в наступление, и к 24 августа 1939 г. японская группировка была окружена. Несмотря на яростное сопротивление противника, к 31 августа ударная группа 6-й японской армии была разгромлена.

Когда историки и политологи западного разлива пускаются в пространные рассуждения об ответственности Сталина и Советского Союза за развязывание Второй мировой войны, они, как правило, не любят приводить факты. Ставка делается на эмоции читателей и слушателей. Ведь любой современный человек хорошо знает о зверствах и преступлениях нацистов. Следовательно, СССР, заключивший с такими упырями Пакт о ненападении, и сам уважения не достоин. А поскольку через неделю после подписания этого документа Гитлер напал на Польшу, то ответственность за агрессию можно возложить не только на Германию. Вроде все логично. Если забыть некоторые «незначительные» моменты.

1. Не только СССР, но и Англия, и Франция, и даже сама Польша имели свои «пакты о ненападении» с гитлеровской Германией. Это нормальная практика взаимоотношений между странами.

2. Если бы Советский Союз не заключил договор с немцами, то германо-польская война все равно бы началась. И уже через несколько недель, осенью 1939 года, СССР оказался бы втянутым в нее автоматически: как при японском нападении на Монголию начал борьбу с Японией весной этого года.

3. В такой ситуации потерпевшая локальное, а не всеобщее поражение Япония могла бы возобновить боевые действия. А если кто сомневается в возможности именно такого развития событий, то ему стоит вспомнить содержание всех предыдущих глав этой книги.

Отбросив досужие разговоры обывателей и морализаторство, обильно приправленные подтасованными фактами, мы получим в итоге голую суть. Сталин был обязан подписать договор с Гитлером, чтобы отвести агрессию от своей страны. То, что в этом случае другая страна подвергнется нападению, не примет в расчет ни один политик ни в одной стране, ни в одну эпоху. Пора понять, что Гитлер развязал войну не благодаря тому или иному документу, которые он не ставил в грош, а благодаря десятилетиям тщательно выверенной финансовой, политической и дипломатической помощи, которая привела не только к возрождению чахнувшей Германии, но к небывалому росту ее мощи. Так вот эту помощь оказывал не СССР и не Сталин. Но ведь так хочется войти в Историю и числиться в ней миротворцами, пацифистами и великими демократами! Отсюда и «легкая» корректировка исторических событий с плавным перекладыванием ответственности за все случившееся с организатора (Англия, Франция, США) на планировавшуюся жертву (СССР).

У Сталина не было выбора. Зато он был у англичан и французов, делегация которых прибыла в Москву на переговоры задолго до Иоахима фон Риббентропа. Надо было всего лишь искренне желать заключения договора с СССР, и тогда бы он был заключен. Но достаточно бегло просмотреть стенограммы тех переговоров, чтобы убедиться, что делегации Англии и Франции продолжали тянуть время. Отметим лишь несколько ключевых моментов.

В первый день, 12 августа, обсуждался регламент. Английская и французская миссии внесли совместное предложение: утреннее заседание проводить с 10 час. 30 мин. до 12 час. 30 мин. и вечернее заседание – с 17 час. 30 мин. до 19:00 час. Таким образом, из 24 часов, имеющихся в сутках, британцы и французы предполагали использовать для переговоров лишь 3,5 часа. Куда спешить, если мировая война начнется только через 18 дней?!

Советская сторона сразу заявила о своей готовности выставить против агрессора в точно установленные сроки точно названные силы[445]. То же самое требовалось от партнеров по переговорам. Позиция СССР – это предложение конкретно указать, какая страна, в какие сроки и сколько войск выставит против фашистской Германии. В ответ французский генерал Думенк выдвинул три принципа, которые предлагал оформить в виде военной конвенции. О чем же они говорят? Да ни о чем. Судите сами:

• создание для противника двух прочных фронтов: на Западе и на Востоке;

• непрерывность этих фронтов;

• использование против неприятеля всех сил[446].

Более расплывчатую формулировку трудно придумать. Ведь неясно вообще ничего! Кто создает эти фронты, в какие сроки, из каких воинских контингентов. Непонятно, ведут они оборонительные или наступательные действия. Не менее странно услышать от взрослых и вроде бы вменяемых западных военных удивительную формулировку «все силы». У СССР на фронт отправится 120 дивизий, а у Англии, к примеру, всего 6[447]? И на вопрос нашего командования британцы разведут руками – это все силы. Больше нет! Это как если бы на ценниках в магазине была обозначена не конкретная цена, а надпись гласила, что данный товар стоит «всех денег, что есть у покупателя»!

А красивые слова о «прочности фронтов» чего стоят! Потом, в 1941-м, когда фашисты будут рваться к Москве и Ленинграду и мы будем нести миллионные потери, помощи от Англии не будет почти никакой. Но упрекнуть джентльменов, если бы подписал Сталин такую нелепую конвенцию, будет не в чем: фронты англичан будут очень прочны. Просто потому, что на них не будет вестись практически никаких масштабных боевых действий. И они будут «непрерывны», и на них будут героически сражаться «все» 200 британских танков и 300 британских самолетов, когда СССР потеряет за первый год войны много-много тысяч единиц боевой техники.

Разумеется, такие расплывчатые «принципы» Советский Союз не устраивали. Но попытки внести ясность ни к чему не приводили. Делегация СССР никак не могла получить ясного ответа на вопрос, сколько войск направит на Западный фронт Англия и Франция?

Вот типичный диалог на этих переговорах.

– Наша программа – это отмобилизовать один эшелон из 16 дивизий, который будет готов к первой стадии войны. Если война будет завтра, количество войск будет незначительно, а если через 6 месяцев – положение сильно изменится, – говорит глава британской делегации.

– 16 дивизий… Они выставляются через какой срок после объявления войны? – спрашивает Ворошилов.

– Срок будет кратчайшим[448], – следует ответ британского адмирала.

Эффектно, но абстрактно. В военном договоре должен быть указан конкретный день от мобилизации или от момента объявления войны. «Кратчайший» же срок, подпиши СССР такой расплывчатый договор, может растянуться на годы.

Вот еще один фрагмент диалога Ворошилова, но уже с представителем Франции.

– Если Польша не подвергнется нападению, а подвергнется нападению Франция, в этом случае Польша обязана сделать для нас то, что мы обязаны будем сделать для нее, – говорит генерал Думенк.

– Нельзя ли узнать более конкретно, что это означает? – следует вопрос советского маршала.

– Лично мне неизвестны точные цифры войск, какие должна выставить Польша. Все, что я знаю, – это то, что главнокомандующий польской армией обязан оказать нам помощь всеми имеющимися у него силами[449].

И так ежедневно, два раза в сутки с перерывом на обед: Ворошилов задает конкретный вопрос, а француз и англичанин уходят от ответов, ссылаются на свое незнание, обещают спросить правительство.

Но самым важным были даже не эти вопросы. Какими бы ни были силы, выставленные союзниками против Гитлера на Западе, они могли начать боевые действия немедленно, используя франко-германскую границу; Польша также была соседом Германии. СССР не имел с рейхом общей границы. Для того чтобы войти в соприкосновение с германской армией, наша армия должна была неминуемо вступить на территорию Польши либо Румынии. Поэтому ключевым моментом переговоров являлся вопрос, пропустят ли поляки и румыны Красную армию на свою территорию. Его Ворошилов сразу же задал своим партнерам по переговорам. Каков же был ответ?

Давайте порассуждаем. Если все «прогрессивное человечество» имеет лишь желание остановить Гитлера, то появление советских войск на территории Польши и Румынии является обязательным условием борьбы с агрессором. Как же иначе оказать помощь этим странам? Ясно, что Варшава и Бухарест не должны противиться такому ходу событий. Иначе весь договор теряет всякий смысл. Если же главной целью западной дипломатии является провоцирование германо-советского конфликта, то появление советских войск на территории Польши и Румынии крайне нежелательно. Ведь тогда Гитлер может быть остановлен далеко от советских границ совместными усилиями польской, румынской и Красной армии. Следовательно, нельзя давать СССР никаких официальных разрешений на вступление армии на территорию страны, на которую нападет Германия. Не имея права на ввод войск, Сталин будет вынужден либо смотреть, как немцы громят и оккупируют Польшу, выходя к границам СССР, либо все-таки войти на ее территорию. В последнем случае его можно обвинить в агрессивности и не выполнять своих обязательств по борьбе с Германией.

Из всего сказанного напрашивается весьма неприятный для Англии и Франции вывод. Основным условием нападения Гитлера на Советский Союз становился предварительный разгром и оккупация германской армией территории Польши! Лондон и Париж были заинтересованы вовсе не в уничтожении агрессивного германского вермахта, а в его оглушительной победе над союзной им польской армией. Разгром Польши должен был стать быстрым и по возможности менее кровавым для немецкой армии. Быстрым – потому что не готовые к долгой войне немцы просто не имели должного запаса вооружений, а «бескровным» – для того чтобы Гитлер мог практически «с колес» пойти дальше на СССР. Если бы германская армия понесла в Польше катастрофические потери, она бы не была готова к войне с Россией-СССР. Чем меньше гитлеровских солдат полегло бы на польской земле, тем больше их могло маршировать на Москву. Это же простая арифметика!

Политика Англии и Франции была направлена не на организацию сопротивления, ведущего к быстрому поражению Гитлера, а наоборот, на создание для Германии ситуации, максимально благоприятной для уничтожения Польши. Именно желание, чтобы победил Гитлер и потерпели поражение поляки, и приведет к той самой «странной войне», которая до сих пор изумляет историков.

– Я прошу ответить на мой прямой вопрос… Предполагается ли генеральными штабами Англии и Франции пропуск наших войск к Восточной Пруссии или к другим пунктам для борьбы с общим противником? – спрашивает маршал Ворошилов.

Внятного ответа советская делегация не получила. Вместо четкой официальной точки зрения прозвучали лишь общие слова.

Британский адмирал Дракс: «Если Польша и Румыния не потребуют помощи от СССР, они в скором времени станут простыми немецкими провинциями, и тогда СССР решит, как с ними поступить».

Французский генерал Думенк: «Я думаю, что Польша и Румыния Вас, г-н маршал, будут умолять прийти им на помощь».

Британский адмирал Дракс: «Если СССР, Франция и Англия будут союзниками, то в этом случае, по моему личному мнению, не может быть никаких сомнений в том, что Польша и Румыния попросят помощи»[450].

Но это ЧАСТНОЕ МНЕНИЕ, а не официальная позиция! Это мнение адмирала, не имеющего полномочий, и генерала, имеющего полномочия «обсуждать». Когда начнется германское вторжение в Польшу, а поляки нашу армию к себе не пустят, что смогут сказать Сталин и Молотов? «Нам обещал адмирал Дракс?» «Нас уверил генерал Думенк?» Конечно, это невозможно. Поэтому Ворошилов настаивает на получении официального ответа о возможности вступления войск на территорию Польши и Румынии. Англичанин и француз отправляют запросы своим правительствам 15 августа 1939 года. Переговоры начались 12-го, шли уже 2 (!) дня, а до сих пор не было ясности в самом элементарном вопросе: как Красной армии встретиться с общим врагом?

Проходит еще два дня. «Я хотел бы просить г-на генерала Думенка и г-на адмирала Дракса ориентировочно сообщить, когда они ожидают ответа от своих правительств на наш вопрос», – уточняет 17 августа 1939 года теряющий терпение Ворошилов. Ответ наших «партнеров» по переговорам вы легко сможете предсказать. «Как можно скорее», – говорит генерал Думенк. Поскольку дальнейшее обсуждение становится бессмысленным без ответа английского и французского правительства, то в работе объявляется перерыв… на 4 (!) дня – до 21 августа 1939 года.

Наступает 21 августа. Получены ли ответы из Лондона и Парижа? Об ответе вы догадаетесь сами: конечно, нет! Делегации собрались не потому, что поступила информация от западных правительств, а потому, что на этом настояла делегация Советского Союза. Открыл заседание британский адмирал Дракс. До запланированного немцами удара по Польше оставалось менее пяти суток. Что же говорит британский джентльмен? Снова тянет время. «Я должен прежде всего заявить маршалу (Ворошилову. – Н. С.), что мы собрались сегодня в соответствии с его срочно выраженным желанием. По моему мнению, следовало бы отложить заседание еще на 3–4 дня…»[451]

Все ясно: договора с Англией и Францией не будет. Советский Союз сделал последнюю попытку заключить соглашение не с нацистами, а с «цивилизованным миром». Однако ни Англия, ни Франция, ни даже Польша этого не пожелали. Значит, СССР надо заключать договор с Германией. Проект будущего пакта германский посол фон дер Шуленбург передал Молотову еще 19 августа.

21 августа 1939 года в 17:00 нарком Молотов передал фон дер Шуленбургу письмо Сталина. Оно заканчивалась фразой, которая перевернула историю и отправила англосаксонский план гитлеровской агрессии на ее «помойку»: «Советское правительство поручило мне сообщить Вам, что оно согласно на приезд в Москву г. Риббентропа 23 августа»[452].

Это был ответ главы СССР на письмо германского канцлера, полученное им в 15:00. Путь к Пакту был открыт.

Подписание Пакта Молотова-Рибентроппа. Москва. 23 августа 1939 г.

В этот момент Франция и Англия сделали последнюю попытку сорвать готовившийся германо-советский договор[453]. Уже вечером того же 21 августа в 23:00 из Парижа пришла телеграмма, уполномочивавшая генерала Думенка подписать военную конвенцию, в которой будет прописана возможность прохода советских войск на территорию Польши. То, что это действительно была всего лишь попытка еще протянуть время, а не искреннее желание подписать договор с СССР, ясно следует из стенограммы. Утром 22 августа 1939 года французский представитель генерал Думенк встретился с маршалом Ворошиловым.

– Я прошу г-на генерала Думенка ознакомить меня с документом, который Вы получили от своего правительства и о чем меня известили письмом, а также я хотел бы узнать, имеется ли ответ у английской миссии по тому же вопросу.

– Я не имею этого документа, но я получил сообщение правительства, что ответ на основной, кардинальный вопрос положительный. Иначе говоря, правительство дало мне право подписать военную конвенцию[454], – сказал француз.

Ничего конкретного: документов нет, нет и представителя Англии. А ведь переговоры были трехсторонние, а теперь стали двусторонними. Потом англичане смогут от всего откреститься. И Ворошилов спрашивает, а согласно ли правительство Великобритании на подписание военной конвенции?

– Я не знаю, получил ли адмирал Дракс подобный ответ от правительства Англии, но я знаю, что адмирал согласен с тем, что конференция может продолжаться[455], – последовал ответ генерала Думенка.

Итак, согласна ли Англия на пропуск наших войск, по-прежнему непонятно. Спросил Ворошилов генерала Думенка и о Польше с Румынией: разрешили ли те проход Красной армии через свою территорию. Ведь получалось, что Франция сама решала этот вопрос за своих союзников и «допускала» советские войска на их территорию, фактически не получив одобрения правительств этих стран. Это дало бы полякам возможность потом с легкостью отказаться от таких обязательств, которые они не подписывали.

Ответ генерала Думенка снова из разряда «ни о чем».

– Я не знаю, какие были переговоры между правительствами, я могу сказать только то, что сказало мне мое правительство[456].

Когда читаешь стенограммы заседаний, телеграммы послов и посольств, другие документы тех дней, никак не отделаться от мысли, что западная дипломатия не оставляла попыток сбить с толку руководство СССР и, обманув его, в итоге добиться своего. Не получилось…

Польша была обречена. Англия и Франция обрекали ее на уничтожение ради того, чтобы, заставив Гитлера начать войну, направить ее течение в нужное восточное русло. Пройдет чуть более года, и уже сама Франция испытает на себе все прелести британской политики, ее коварство и вероломство.

Но прежде чем Гитлер вошел в Париж, была Варшава.