• Главная
• Контакты
• Нашёл ошибку
• Прислать материал
• Добавить в избранное

Целью Ленина, которую он преследовал с необычайной последовательностью, было создание сильной партии.

(Николай Бердяев)

Каждый историк, погружаясь в прошлое, как бы натягивает тетиву времени до далеких времен. И если в своих изысканиях, предположениях, догадках он не ошибся, стрела, несущая истину оттуда, не просто прилетит из давно ушедшего в настоящее, но и поможет понять первопричины многих сегодняшних явлений, процессов, катаклизмов, сотрясающих основы нашего бытия. От прошлого никуда не уйти. Оно вечно. Прошлое может, как чугунные колосники, тянуть вниз, назад, но и способно, наоборот, вооружая мудростью, просветлением, помогать творить жизнь, достойную человека и его Свободы.

Едва ли можно сомневаться в том, что Ленин хотел добра людям. Но он считал допустимым достичь, обеспечить, создать это добро путем неограниченного применения зла. Добро через зло. Уже в этой формуле, отражающей основные постулаты ленинизма, заложены глубинные причины его исторического поражения. К тому же сам взгляд на добро и зло у Ленина был сугубо прагматическим. «Добро было для него все, — писал Н. А. Бердяев, — что служит революции; зло — все, что ей мешает»1. Достаточно перечитать речь Ленина на III съезде РКСМ, чтобы убедиться в приверженности Ленина этому ошибочному, ущербному кредо.

После ссылки и выезда за границу Ленин не мог больше заниматься ничем другим, кроме как революционными делами. Они стали смыслом его жизни. Его «перепахал», конечно, не столько Чернышевский, сколько Маркс. Работы бородатого немца стали для него революционным катехизисом. Для общественного оправдания исторической роли социальных ниспровергателей Ленин обосновал положение о «профессиональных революционерах». В своей работе «Что делать?» Ленин писал, что «организация революционеров должна обнимать прежде всего и главным образом людей, которых профессия состоит из революционной деятельности…»2.

Эту довольно нескладную фразу Ленин сформулировал в ходе ожесточенной полемики со своими оппонентами. Один из главных аргументов необходимости профессионализма в революционной деятельности заключается в том, что, мол, «десяток умников выловить гораздо труднее, чем сотню дураков…». Под «умниками» в отношении организационном, продолжал автор «Что делать?», «надо разуметь только, как я уже не раз указывал, профессиональных революционеров…» 3 . Но и «умники» и «дураки», по Ленину (впрочем, как и по О. Бланки), должны входить в «строжайше конспиративную» организацию, имеющую «комитет из профессиональных революцлонеров'»4.

По сути, в «Что делать?», вышедшей в Штутгарте в мае 1902 года, Ленин развивает грандиозный план создания крупной конспиративной и по существу заговорщицкой организации. Да он этого и не скрывает: было бы величайшей наивностью «бояться обвинения в том, что мы, социал-демократы, хотим создать заговорщическую организацию»5. Обосновывая замысел «общерусской политической газеты» как важного условия создания такой партии, Ленин считает необходимым иметь «сеть агентов» (но если кому не нравится это «ужасное слово», то автор книги «Что делать?» предлагает заменить его на слово «сотрудник»), которые гарантировали бы «наибольшую вероятность успеха в случае восстания»6.

Знал ли Ленин, что, излагая детали захватывающего воображение плана создания, как скажет позже, «железной» партии, он формирует прообраз государственного ордена, где вместе с «комиссарами» главными действующими лицами будут именно «агенты» и «сотрудники»? Более того, «комиссары», «агенты»-«сотрудники» станут символом мрачного, но могучего государства. В этой области Ленин преуспеет, как в никакой другой. Действительно, по рецепту вождя будет создана и «железная», и «конспиративная», и «централизованная», и строго «дисциплинированная» организация.

Одна сложность: после захвата вожделенной власти Ленину будет очень трудно отличать, где кончается партия и где начинается полицейская машина ВЧК.

Знакомясь с архивами (протоколы заседаний) Политбюро с момента его возникновения и до смерти вождя, с большим трудом удавалось найти такие, где бы не рассматривались вопросы, которые на пороге века только еще обозначались: конспирации, секретность, террор. Профессионализм «умников» будет доведен до высоких (до недосягаемых дотянет уже Сталин…) пределов, ну а «дураков» будет по-прежнему очень много. Вот лишь несколько исторических иллюстраций.

…С участием Ленина Политбюро 27 апреля 1922 года решает вопрос о предоставлении ГПУ (Государственное политическое управление в составе НКВД) права «непосредственных расстрелов на месте» бандитских элементов7. По выражению Ленина, «комитет профессиональных революционеров» (см. «Что делать?») решает о порядке расстрела: в помещении ЧК или «на месте». ГПУ же, естественно, определит, тоже «на месте», кто бандитский элемент, а кто нет… Проверять особый отдел ГПУ некому. Организация «профессиональных революционеров» пришла к тому, что было запрограммировано давно, еще в начале века.

…С участием Ленина Политбюро (здесь, ясно, находятся «самые профессиональные революционеры») 4 мая 1922 года постановляет привлечь патриарха Тихона к суду. При этом заранее вменяется, еще до суда, «применить к попам высшую меру наказания»8. А уже 18 мая элите «профессионального революционерства» доложили, что одиннадцать священнослужителей приговорены к расстрелу9. И всеми этими делами занимается ареопаг партии.

…По предложению Ленина на заседании Политбюро 25 августа 1921 года принимается решение о «создании комиссии по надзору за приезжающими иностранцами». Комиссия из «профессиональных революционеров» Молотова, Уншлихта, Чичерина должна следить за тем, чтобы ВЧК усилила «надзор» за иностранными гражданами. Даже (и особенно!) за теми, кто приехал в Россию для оказания помощи голодающим10. Подпольный, конспиративный опыт не должен пропадать!

По существу, нелегальный, заговорщицкий характер создаваемой партии предопределил в будущем взаимопроникновение, если не глубокое слияние, «общественной» организации со спецслужбами. Впрочем, это пытались сделать официально и «законно». В сборнике «Ленин и ВЧК» приводится письмо Ленину одного из очень близких к вождю людей — Якова Ганецкого (мы о нем в книге будем еще довольно подробно говорить), которому не раз поручались самые щекотливые задания, особенно по части финансов. В записке Ганецкого предлагается «установить самую тесную связь партийных организаций с чрезвычайными комиссиями… обязать всех членов партии, занимающих ответственные посты, сообщать в чрезвычайные комиссии все сведения, поступающие к ним как частным, так и официальным путем и представляющие интерес для борьбы с контрреволюцией и шпионажем. Не ограничиваясь этим, они должны деятельно помогать чрезвычайным комиссиям, принимая участие в разборе дел… присутствуя при допросах и т. п.»11.

Прочитав предложения партийного инквизитора, Ленин пометил на записке: «т. Ганецкий! Говорили ли об этом с Дзержинским? Позвоните мне. Ваш Ленин». Думаю, вождь напрасно отсылал Ганецкого к Дзержинскому: с октября 1917 года началось сращивание партии с государством, и, прежде всего, с ЧК. Ведь Ленин сам убежденно говорил: «Хороший коммунист в то же время есть и хороший чекист»12. Точнее сказать трудно.

Это лишь детали процесса, характеризовавшего формирование государственно-идеологического ордена, каковым в конце концов стала партия, созданная Лениным. То была идеальная организация… но лишь для тоталитарного строя. Самой большой, главной заслугой Ленина перед подобным режимом и было создание именно такой партии-ордена. Естественно, что сам вождь был ее Верховным Магистром.

Думаю, что очень верно оценил роль партии в установлении большевистской диктатуры в России Николай Бердяев. Книга «Истоки и смысл русского коммунизма» не была работой, похожей на «Новое средневековье», написанной по горячим следам великой драмы на российских просторах. Там он прямо сказал, что «русская революция есть великое несчастье». Бердяев осуждает людей, способных во имя власти идти на преступления. «Похоть власти Людовика XIV или Николая 1 есть такой же грех, как похоть власти Робеспьера или Ленина»13.

В книге о русском коммунизме, написанной Бердяевым в 1937 году, мыслитель более глубоко проанализировал феномен новой власти и роль Ленина в ее возникновении. Главным инструментом Ленина, с помощью которого тот заполучил власть, была партия, «представляющая хорошо организованное и железно-дисциплинированное меньшинство… Сама организация партии, крайне централизованная, была уже диктатурой в малых размерах. Каждый член партии был подчинен этой диктатуре центра. Большевистская партия, которую в течение многих лет создавал Ленин, должна была дать образец грядущей организации всей России. И Россия действительно была сколочена по образцу организации большевистской партии»14.

Тетива истории несет нам сигналы из прошлого. Ленин был не только Магистром, но и Архитектором партии-ордена. Под знаком ее власти прошли 70 лет жизни миллионов людей в величайшей на планете стране… Чтобы заполучить Власть — главную цель партии, ей нужна была революция. Этому кровавому божеству молились все революционеры. Особенно — Ленин.

Именно так: теоретик революции, а не теоретик марксизма. Пожалуй, это будет точнее. Владимир Ильич Ленин — с чьим именем и делами самым тесным образом переплелась история России в XX веке — был певцом, теоретиком и практиком революции. Об этом еще давным-давно писал Бердяев: «Ленин не теоретик марксизма, как Плеханов, а теоретик революции…»15 Впрочем, его теория исключительно прагматична, хотя и несет печать оторванности от российских реалий.

…Поздним утром 10 января 1905 года Ленин и Крупская, как обычно, направились в женевскую библиотеку. На подходе к библиотеке встретили А.В. и А. А. Луначарских и узнали весть, которая радостно потрясла: в Петербурге начались революционные события! Все поспешили в эмигрантскую столовую Лепешинских, где уже бурно обсуждались неожиданные события. По предложению Ленина решили провести совместный с меньшевиками митинг, с условием, чтобы от каждой фракции выступало лишь по одному оратору. Через два дня в цирке Ранси две непримиримые фракции одной партии собрались на митинг. От большевиков поручили выступить А. В. Луначарскому. Революционеры, находясь в безопасной эмиграции, а не на баррикадах, дружно предрекали крах самодержавия. Слушая ораторов, российские социал-демократы больше следили за тем, как бы не пропустить «укол» от враждующей фракции. Очередной выступающий — Ф. И. Дан — не удержался и эзоповым языком упрекнул «раскольников» в партии. Ленин тут же решительно поднял руку, и большевики дружно повалили к выходу…16 Взаимная неприязнь оказалась выше революции, которую вроде так желали и большевики и меньшевики. Или больше революции им была нужна власть?

Все, что писал Ленин до этого, было посвящено проблемам подготовки революции: создание пролетарской партии, выработка ее программы, обличение царизма… А теперь предстояло писать о собственно революции, пламя которой так неожиданно вспыхнуло. Правда, немного смущало, что священник Гапон оказался к событиям ближе, чем «основные» профессиональные революционеры. Ленин на пороге века был еще не в полном плену марксистских догм и был способен выходить за рамки партийной ортодоксии. При встречах с Гапоном он с интересом присматривался к этому человеку, которого, похоже, двигала в революцию лишь глубокая боль сопереживания вместе со своей паствой ее тяжелого положения. Ленин не поверил в «провокаторство» попа и на своей книге «Две тактики социал-демократии в демократической революции», изданной в 1905 году в Женеве, написал: «Уважаемому Георгию Гапону, от автора на память»17. Напечатанная в газете «Вперед» в январские дни 1905 года статья «Поп Гапон» отражает осторожное, но в целом поощрительное отношение Ленина к священнику. Нельзя исключать, писал Ульянов, что «Гапон мог быть искренним христианским социалистом, что именно кровавое воскресенье толкнуло его на вполне революционный путь». Однако, заключал «профессиональный революционер», необходимо «осторожное, выжидательное, недоверчивое отношение к зубатовцу»18.

В тысячах книг, напечатанных в СССР и в марксистских изданиях за рубежом, написано о том, что Ленин развил учение о диктатуре пролетариата, создал теорию партии нового типа, коренным образом обогатил взгляды Маркса в области политэкономии, философии, социологии, разработал новую аграрную программу, обосновал решающую историческую роль рабочего класса, сформулировал задачи международного рабочего и коммунистического движения, обогатил стратегию и тактику марксизма… Пора, пожалуй, остановиться. Ведь Ленин, по мысли его исследователей, практически не оставил ни одной крупной сферы общественной жизни, в которой бы он что-нибудь не «обогатил», не «разработал», не «сформулировал», не «осветил». Коснемся здесь лишь его «теории социалистической революции».

Собственно, в «собранном» виде этой теории нет, но в десятках книг, статей, речей, рецензий, заметок, записок, проектов резолюций и речей Ленин многократно вторгается в область теории революции. Тема революции магически влечет русского марксиста, раскрывая перед его мысленным взором свои лабиринты. Кроме темы партии, многочисленных «склок», вопросы революции в разных ее ипостасях были у лидера русской социал-демократии приоритетными. Какие же основные идеи можно отнести к «ленинской теории социалистической революции»? Вероятно, их можно было бы свести к следующим основным крупным группам проблем: о соотношении объективного и субъективного факторов в социалистической революции; о возможности ее победы в одной стране; о социализме и демократии; формах перехода к социализму; путях развития мировой революции. За рамками этих проблем осталось еще немало вопросов, но перечисленные выше, пожалуй, основные в ленинской теории. При этом следует иметь в виду, что почти все, что писал Ленин, у него преломлялось через ожесточенную, беспощадную критику своих идеологических и политических оппонентов: Каутского, Адлера, Мартова, Плеханова, Богданова, Керенского и бесконечное количество иных теоретиков и деятелей.

Известно, что Маркс, исследуя экономические недра капитализма, особый акцент сделал на том, что пришествие пролетарской революции зависит всецело от созревания соответствующих материальных условий жизни людей и, прежде всего — наемных рабочих. Для него революция — социальный плод, который должен созреть. Ленин, на словах соглашаясь с Марксовыми выводами эволюционного созревания революционной ситуации, перенес свой акцент на возможность радикального формирования этого процесса путем активизации масс, создания ими своих организаций и партий. В единстве объективного и субъективного русский революционер фактически отдавал приоритет второму компоненту, полагая, что только сознательная деятельность людей может обеспечить успех революции. Ленин в принципе считал невозможным эволюционное, реформистское достижение пролетариатом улучшения условий своего существования, реализации социалистических целей. Для него главным было не обеспечение простора действия экономических законов развития, а регулирующее начало некой управляющей силы. Современное общество созрело для перехода к социализму, писал Ленин в январе 1917 года, созрело для управления «из одного центра»19.

Для Ленина «реформы — суть побочный результат революционной классовой борьбы»20. Во множестве своих работ русский революционер обосновывает, доказывает решающую роль сознательной деятельности масс, классов, партий, вождей. Признание первичности объективных условий теоретику революции необходимо лишь для обоснования диалектической «законности» волевого разрешения основных проблем.

Ленин, думаю, понимал, что Плеханов и меньшевики были правы, утверждая, что социалистическая революция в России «не созрела». Но вождь чувствовал, что он может использовать редкий шанс для захвата власти своей партией. Иначе, в лучшем случае, в Учредительном собрании она займет оппозиционное левое экстремистское крыло с весьма незначительным влиянием. И Ленин «перешагивает» через классические марксистские схемы «объективных условий», а заодно и через множество моделей доморощенных и европейских социал-демократов, уповавших на парламентаризм. Ленин был умнее и коварнее большинства этих людей. Он понимал, что война стала главной причиной Февральской революции и она же, война, должна похоронить ее плоды. А он, Ленин, обязан вновь использовать войну, перенеся ее из грязи траншей русско-германского фронта на бескрайнюю равнину отечества. Его воспаленный мозг, огромная воля, высшая уверенность в апрельской программе, которая казалась «бредом» Плеханову, «авантюрой» — меньшевикам, сыграли решающую роль в октябрьские дни. Хотим или не хотим, но интеллект этого человека, по-своему трансформировавший марксистские догмы пролетарской революции, оказал наибольшее влияние на весь ход событий XX века. По сути, Ленин изменил мировое соотношение политических сил, перекроил карту планеты, вызвал к жизни мощное социальное движение на континентах, долго держал в напряжении и страхе умы многих государственных деятелей: свершится или нет готовящаяся мировая революция? Весь мир немало сделал для того, чтобы не допустить рокового хода событий, подобного российским.

Ленин, как и все русские вожди, был загипнотизирован примером Французской революции, где на первом плане была воля вождей и лишь их «ошибки» не позволили увенчать окончательной победой вулканическое извержение энергии народа.

В речах и статьях российских вождей слова «жирондисты», «якобинцы», «комиссары», «революционный Конвент», «термидор», «Вандея» и множество других отражали не просто преклонение перед опытом французских революционеров, но и желание походить на них, пытавшихся силой своего духа «переделать» историю. При этом, не останавливаясь перед любым террором. Не случайно в одной из своих телеграмм Троцкому в Свияжск (30 августа 1918 года, в день покушения на него эсерки Ф. Каплан) Ленин продиктовал наказ о необходимости принятия самых жестоких мер к высшему командному составу своих войск, проявляющих безволие и слабость. «Не объявить ли ему, что мы отныне применим образец Французской революции, и отдать под суд и даже под расстрел как Вацетиса, так и командарма под Казанью и высших командиров…»21 Ленина не смущало, что французские революционеры воспевали террор во имя свободы, а он более приземленно: во имя власти. Более чем существенная разница…

Это крайнее выражение первенства субъективного над стихией обстоятельств лишь подтверждает ставку Ленина на силовое решение любых проблем революции.

Справедливо отмечая неравномерность экономического и политического развития капитализма, Ленин в самый разгар мировой империалистической войны приходит к неожиданному выводу, что «возможна победа социализма первоначально в немногих или даже в одной, отдельно взятой, капиталистической стране»22. С этим трудно было бы не согласиться, если бы речь шла не о «победе социализма», а о захвате власти, что далеко не одно и то же. Через некоторое время, формулируя военную программу пролетарской революции, Ленин еще более жестко излагает один из основополагающих тезисов своей теории: «…социализм не может победить одновременно во всех странах»23. Подчеркнем — «не может». Думаю, что и этот постулат не вызывает сомнения, за исключением «пустяка»: что понимать под «социализмом»… Что же это за страны-«счастливцы», которые могут в гордом одиночестве переступить порог в землю обетованную? Ленин однозначно отмечает: те, которые являются наиболее слабым звеном империалистической системы.

Но здесь и начинаются теоретические несуразности. Оказывается, что Германия, Англия, США и другие развитые капиталистические государства имеют меньше шансов к социальному и экономическому совершенству, чем, допустим, Россия. А ведь там, в Европе, как писал Ленин, материальная база социализма почти готова. И хотя Ленин пытается как-то сгладить нестыковку своих выводов: «без известной высоты капитализма у нас бы ничего не вышло»24, - это не спасает. Объяснение этого тезиса только глубиной социальных противоречий позволяет понять лишь остроту коллизий и возможность захвата власти. Но при чем здесь социализм?

Нельзя ставить знак равенства между властью и системой. Система рождает власть. А если власть создает систему, то это уже из области политических переворотов, заговоров, путчей и т. д. Даже если это назвать революцией.

Мы долго ссылались, допустим, на «исторический опыт» МНР, показывая, как можно перейти к высшей стадии социального развития, минуя целые формации: из феодализма прямо в социализм, минуя капитализм! Но оказалось, в конце концов, что «объявить» социализм (вспомните, например, Эфиопию) оказывается значительно, неизмеримо проще, чем добиться действительно новой ступени социальной зрелости страны.

Вероятно, концепция «слабого звена» может объяснить большую легкость захвата власти в революции, но отнюдь не высшую степень ее прогрессивности. У Ленина возможность построения социализма в «одной стране» в конечном счете означает прежде всего захват власти. Там, где это легче; в стране, где созрели для этого «условия», где есть соответствующая «организация». А государства, где уровень демократии, парламентаризма, развития производи-тельных сил выше, оказывается, менее готовы к тому, чтобы сделать новый шаг по ступеням пирамиды остального прогресса…

Предание анафеме ересей реформизма, ставка только на насильственное изменение вещей, отказ в возможности достичь большего путем общественной эволюции, обожествление диктатуры пролетариата — все это работает на концепцию социализма в «одной стране». Хотя уже в самом начале Каутский, Роза Люксембург, Плеханов, меньшевики предостерегали, что это прямиком, без задержек ведет к тоталитарности режима.

Возьмите в руки ленинские тома с 30-го по 36-й Полного собрания сочинений, где изложены его идеи и взгляды в году 1917-м, стоящем под знаком рока. Ленин до предела нагнетает социальную ярость, подстегивает нетерпение масс, обещает мир и землю в обмен на поддержку его партии. Вождь не устает делать все, чтобы она, партия, превратилась в боевую организацию, способную взять власть. Уже после победы Февральской революции, когда все «нелегалы» вышли на поверхность, он продолжает заклинать: «…мы создадим по-прежнему свою особую партию и обязательно соединим легальную работу с нелегальной»25.

Но это не имеет ничего общего с социализмом даже в ленинском изложении. Общество, которое начал конструировать Ленин со своими единомышленниками, чтобы выжить, должно было в соответствии со взглядами вождя взять на вооружение неограниченное насилие. Из «слабого» звена могло получиться только крайне слабое в общеморальном, гуманистическом отношении общество. Так и случилось. Диктатура как высший принцип революционного развития подмяла и подчинила себе все: благородство, индивиду-альность, творчество. Ленин, например, голосовал «за» на заседании Политбюро ЦК РКП(б) 9 октября 1920 года, когда рассматривался вопрос о пролетарской культуре. Постановили: поддержать ее организационные формы, но с условием полного «подчинения Пролеткульта партии»26.

Социализм в «одной стране», а фактически захват власти марксистской партией в отдельно взятом государстве, сразу же отодвинул вопросы морали (а значит, и конкретного человека) куда-то на второй-третий план. В ноябре 1921 года настояниями тех, кто еще надеялся на гуманизацию власти, на заседание Политбюро был вынесен вопрос: «Ходатайство Комиссии по улучшению жизни детей и о пересмотре решения ЦК о пайках для детей». Партийный ареопаг в лице Ленина, Троцкого, Каменева, Сталина, Молотова и Калинина единогласно отклонил ходатайство27.

Конечно, можно говорить о сложном положении республики, разрухе, голоде, когда не было возможности поддержать решение Комиссии. Нет, все дело в том, что подобные вопросы не были приоритетными. Даже тогда, когда миллионы граждан пухли от голода и умирали в Поволжье, Политбюро щедро выделяло из золотых запасов (конечно, царских!) на инициирование революционных движений в других странах. Мы в книге к этому вопросу еще вернемся, но я предварительно здесь приведу лишь один документ. В мае 1919 года решением Политбюро было в очередной раз выделено на нужды Интернационала в целях форсирования «революционного процесса» огромное количество ценностей. Список огромен, он похож на документ из богатого ювелирного магазина:

«Ценности, отпущенные Третьему Интернационалу

Брошь-кулон — 5000 руб.

12 бриллиантов 8,50 карат — 21 500 руб.

Кулон бриллиантовый — 3500 руб.

Запонка жемчужная — 4000 руб.

Брилл. запонка с сапфиром — 2500 руб.

Кольцо брилл. с рубином — 2000 руб.

Брелок с брилл. и сапфиром — 4500 руб.

Платанов, браслет с брилл. — 4500 руб.

1 бриллиант 2,30 карат — 7500 руб.

27 бриллиантов 13,30 карат — 32 000 руб.

1 бриллиант 3,30 карат — 19 000 руб. 14 бриллиантов 8,50 карат — 17 000 руб.

11 бриллиантов 16,40 карат — 56 000 руб.

2 серьги жемчужн. — 14 000 руб.

Кулон с жемч. подвеск. с бриллиантами — 12 000 руб.

5 бриллиантов 5,08 карат — 22 500 руб.

Кольцо бриллиантовое — 21 000 руб…»28

Я не закончил перечислений. Понадобилось бы много страниц. В том числе и с указаниями, для передачи каким партиям и группам: «для Англии», «для Голландии», «для Франции» и т. д. Ленинское Политбюро не жалело ни людей, ни денег, ни национального достоинства; перед ними стояла цель — мировая революция… Беспощадная политика не брала во внимание хрупкие моральные сентенции. Власть, власть, власть — превыше всего! Вот лейтмотив ленинской теории социалистической революции.

Лениноведы долго и много, очень много писали о демократизме ленинской теории социалистической революции, о возможности не только вооруженного, но и мирного пути ее развития. У Ленина можно найти множество высказываний о том, что диктатура пролетариата вполне совместима с полной демократией29. Однако, знакомясь с конкретной ленинской практикой, перестаешь понимать, что подразумевал вождь русской революции под демократией. Как можно увязать диктатуру одного класса (а точнее, партии) с признанием принципов народовластия, свободы и равенства всех граждан? Ведь это социальный расизм! Мы долгие десятилетия не имели права рассуждать об этом. Может быть, документ, собственноручно написанный Лениным, который я приведу полностью, и есть выражение синтеза диктатуры и демократии? Вот эта записка, пролежавшая более семи десятилетий в тайниках большевистского архива:

«В Пензу. Москва, 11 авг. 1918 г.

Товарищам Кураеву, Бош, Минкину и др. пензенским коммунистам.

Товарищи! Восстание пяти волостей кулачья должно повести к беспощадному подавлению. Этого требует интерес всей революции (вот он, „интерес“ и высший смысл революции! — Д.В .), ибо теперь взят „последний решительный бой“ с кулачьем. Образец надо дать.

1) Повесить (непременно повесить, дабы народ видел) не меньше 100 заведомых кулаков, богатеев, кровопийц.

2) Опубликовать их имена.

3) Отнять у них весь хлеб.

4) Назначить заложников — согласно вчерашней телеграмме. Сделать так, чтобы на сотни верст кругом народ видел, трепетал, знал, кричал: душат и задушат кровопийц-кулаков.

Телеграфируйте получение и исполнение

(Ваш Ленин.) (P. S. Найдите людей потверже»30.)

Последняя фраза-приписка очень красноречива; даже не все большевики в состоянии реализовать этот чудовищный приказ. Нужны «люди потверже».

Ленин и после этой телеграммы не раз рассуждал о «демократии и диктатуре». Неясно одно: при чем здесь «демократия»? Этот документ — приговор всей ленинской «теории» социалистической революции. Что значит «100 заведомых кулаков, богатеев»? Кто эти обреченные люди? Сегодня мы знаем, что это самые трудолюбивые, работящие, умелые мужики. И их — «повесить», «непременно повесить», чтобы на «сотни верст народ трепетал»…

Комментировать этот ленинский документ не хочется, настолько он тяжел и говорит сам за себя. Хотя, я знаю, даже сейчас есть и найдутся защитники и этой телеграммы, мол, «обстоятельства», «обстановка» вынуждали принимать столь суровые меры… Но в таком случае «обстановкой» можно оправдать все, что угодно.

Выступая на совещании президиума Петроградского Совета по вопросу продовольственного положения города 14 января 1918 года, Ленин предложил «применить террор-расстрел на месте — к спекулянтам». Проект резолюции, составленной по его речи, одна страница с четвертью, испещрен словами: «революционные меры воздействия и кары», «расстрел на месте», «арест или расстрел», «крайние революционные меры»31 и т. д. Стоит сопоставить, как Ленин возмущался против использования «казачьих нагаек», «царского террора», «кровавой бойни'» Николая II… Или пули большевиков легче царских пуль? А может быть, они даже исцеляют? Чем лучше свергнутых властей оказался он сам? Перед зверствами гражданской войны, певцом которой он был, померкнет все, что было доселе трагического в России.

Может быть, Ленина заставила применять эти чудовищные меры «железная» логика революции, вышедшая из-под контроля? Отнюдь. Находясь в октябре 1905 года в уютной и мирной Женеве, Ленин пишет ряд статей, писем в Петербург, которые лучше назвать инструк-циями по подготовке и проведению восстания. Особенно характерен документ, озаглавленный «Задачи отрядов революционной армии», в котором рассматриваются как «самостоятельные военные действия», так и «руководство толпой». Ленин категорически настаивает, что «отряды должны вооружаться сами, кто чем может (ружье, револьвер, бомба, нож, кастет, палка, тряпка с керосином для поджога, веревка или веревочная лестница, лопата для стройки баррикад, пироксилиновая шашка, колючая проволока, гвозди (против кавалерии и пр. и т. д.)». Ленин советует готовить места и людей, даже безоружных, способных с верхних этажей «осыпать войска камнями», «обливать кипятком», готовить «кислоты для обливания полицейских», проводить «конфискацию правительственных денежных средств». Всячески важно поощрять «убийство шпионов, полицейских, жандармов, черносотенцев», при этом доверие к «демократам», способным лишь на либеральную говорильню, — «преступно»32.

Пятистраничный документ, в котором будущий вождь октябрьского переворота, находясь вдали от гудящего Петербурга, поражает набором способов борьбы: обливание кипятком и кислотой (!), призывами к убийству полицейских, жандармов, черносотенцев…

«Теория» социалистической революции опустилась в прозаические долы бесчеловечного и бессмысленного террора. У Ленина нет и намеков на то, чтобы добиться своей цели иными средствами. Даже когда появилась Дума, Манифест Николая Второго, фактически предложившего путь к конституционной монархии (что было огромным шансом движения к демократии), позиция Ленина не изменились. В ответ на обращение царя, предлагавшего дать «населению незыблемые основы гражданской свободы на началах действительной неприкосновенности личности, свободы совести, слова, собраний и союзов»33, большевики ответили призывом готовиться к новому насилию. Ленин призвал «преследовать отступающего противника», «усиливать натиск», выразив уверенность, что «революция добьет врага и сотрет с лица земли трон кровавого царя…»34. Никаких компромиссов!

Эволюция ленинских взглядов на созыв и судьбу Учредительного собрания как элемент революции свидетельствует об их крайнем прагматизме. Пока был шанс использовать этот всенародный орган в интересах большевизма, Ленин поддерживал идею Собрания. Но как только выборы показали, что большевики остались в абсолютном меньшинстве, Ленин круто изменил свою тактику. Всероссийская комиссия, несмотря на всяческие препоны, смогла подготовить выборы в Собрание уже после октябрьского переворота, оценив его как «печальное событие», повлекшее «полную анархию, сопровождавшуюся террором»35. Когда Комиссия заявила, что «не находит возможным входить в какие-либо сношения с Советом Народных Комиссаров»36, она была арестована.

Большевики, убедившись в непослушности народом избранного органа, просто распустили Учредительное собрание после первого дня работы в ночь на 6 января 1918 года. Ленин в своей речи на заседании ВЦИК в этот же день заявил, что Советы «несравненно выше всех парламентов всего мира», а посему «Учредительному собранию нет места»37. Безапелляционность его выводов потрясает. При этом Председатель Совнаркома прибег к явно демагогическому приему: «Народ хотел созвать Учредительное собрание — и мы созвали его. Но он сейчас же почувствовал, что из себя представляет это пресловутое Учредительное. И теперь мы исполнили волю народа…»38 Что же мог «почувствовать» народ, когда Учредительное собрание просуществовало всего один день?! Этот прием — говорить от имени народа — твердо усвоили все его продолжатели: любое сомнительное деяние прикрывалось мифической «волей народа».

В ленинской теории социалистической революции, по сути, не было места ни представительным (выборным) учреждениям, ни непосредственной демократии. Вместо этих важнейших атрибутов народовластия предлагалась социалистическая революция, которая, по словам Ленина, «не может не сопровождаться гражданской войной…»39. Ни Ленина, ни его соратников никогда не мучило сознание того, что народ их не уполномочивал на решение собственных судеб. Они просто узурпировали это право. «Русский народ, — писал в 1921 году в Варшаве Б. В. Савинков, — не хочет Ленина, Троцкого и Дзержинского, — не хочет не только потому, что коммунисты мобилизуют, расстреливают, реквизируют хлеб и разоряют Россию. Русский народ не хочет их еще и по той простой и ясной причине, что Ленин, Троцкий, Дзержинский возникли помимо воли и желания народа. Их не избирал никто»40. Но так и должно быть, если следовать ленинской теории социалистической революции. При буржуазном парламентаризме большевики, конечно, никогда не имели никаких исторических шансов.

В канун революции, в августе-сентябре 1917 года, Ленин неожиданно занялся предвосхищением основ будущего коммунистического устройства. Он пришел к выводу, что «демократия есть форма государства», но оно, однако, есть «организованное, систематическое применение насилия к людям»41. Некоторые теоретические рассуждения лидера российской революции отдают холодком по спине. Оказывается, «привычку» соблюдать «основные правила человеческого общежития» можно привить только угрозой насилия. Позволю привести довольно пространный фрагмент из рассуждений Ленина о «высшей фазе коммунизма», куда большевики вели миллионы людей несколько десятилетий.

Оказывается, что, «когда все научатся управлять и будут на самом деле управлять самостоятельно общественным производством, самостоятельно осуществлять учет и контроль тунеядцев, баричей, мошенников и тому подобных „хранителей традиций капитализма“, — тогда уклонение от этого всенародного учета и контроля сделается таким неимоверно трудным, таким редчайшим исключением, будет сопровождаться, вероятно, таким быстрым и серьезным наказанием (ибо вооруженные рабочие — люди практической жизни, а не сентиментальные интеллигентики, и шутить они с собой едва ли позволят), что необходимость соблюдать несложные, основные правила всякого человеческого общежития очень скоро станет привычкой»42. Ленин особый акцент делает на социальном контроле, считая, что, когда он «станет действительно универсальным, всеобщим, всенародным, тогда от него нельзя будет никак уклониться, некуда будет деться»43.

Зловещие слова: «некуда будет деться» осуществятся в стране буквально. По сути, ленинский «контроль» — дамоклов меч насилия (не забывайте: «вооруженные рабочие — люди практической жизни, а не сентиментальные интеллигентики, и шутить они с собой едва ли позволят»). Мало того, что революция — апофеоз насилия (что еще можно как-то понять), но и сам путь движения после захвата власти тоже на буксире угрозы применения революционной силы. Но при этом, справедливо замечает Д. Штурман, написавшая ряд интересных работ о Ленине, «ни разу, нигде, ни в одной строке Ленина не прозвучало раздумье над тем, почему большевикам, на протяжении марта-октября 1917 года уверенно бравшим на себя обязательство немедленно дать народу все, о чем тот мечтает, не удалось до поворота к нэпу принести ему ничего, кроме разрухи, гражданской войны, голода и террора»44. Видимо, не это было основным, ведь главное было сделано: власть была в руках партии! Ленин мог полагать, что этот исторический факт был его оправданием. Но история имеет особенность выносить свои вердикты много-много лет спустя после ушедших в прошлое событий.

Для Ленина революция — это социальный эксперимент. Не получилось в 1905 году, получится в 1917-м. Не получится… будем готовиться к следующей. В ноябре 1917 года Горький в статье «Вниманию рабочих» написал: «Жизнь, во всей ее сложности, неведома Ленину, он не знает народной массы, не жил с ней, но он — по книжкам — узнал, чем можно поднять эту массу на дыбы, чем всего легче разъярить ее инстинкты. Рабочий класс для Лениных то же, что для металлиста руда. Возможно ли — при всех данных условиях — отлить из этой руды социалистическое государство? По-видимому — невозможно; однако — отчего не попробовать? Чем рискует Ленин, если опыт не удастся?»45

Риск один: удастся ли благополучно вновь уехать за границу… Суть эксперимента — попытка овладения властью. Попытка самым потрясающим образом удалась.

Постепенно, но неуклонно терялась главная идея любой революции — свобода. Уже в самом начале она была заменена другой — идеей власти как предтечи свободы. Но чтобы получить власть, большевики повенчались навсегда с насилием, и в этом браке была похоронена свобода. Ленин как теоретик революции проявил себя как автор знаменитого обращения «К гражданам России», декретов о мире и о земле. Но в этих документах исторического значения речь совсем не шла о свободе как высшей ценности, как главной цели революции. Это не было «Биллем о правах» английской революции 1689 года, американской «Декларацией независимости 1776 года», сформулировавших в качестве главных, фундаментальных целей своих социальных потрясений права человека и его свободы. Революция в России, формально дав людям мир и землю, идею свободы заменила лукавой отменой «эксплуатации человека человеком». Никто еще не знал, что вскоре после 1917 года эксплуатация, переоблачившись в государственно-партийную мантию, вернется в самой беспощадной форме. Вернется, освятив «революционное насилие», что будет иметь трагические последствия для судеб народов России.

Группа русских эмигрантов-интеллигентов, отторгнутых от родины, создаст в 1931 году в Париже журнал «Новый град». Там печатались Бердяев, Степун, Лосский, Булгаков, Цветаева, Федотов, Бунаков, другие русские правдолюбцы. В программной статье первого номера журнала есть вещие строки: «Поколение, воспитанное на крови, верит в спасительность насилия и выдвигает идеал диктатуры против правового государства»46. Что правда, то правда. Прошли десятилетия, и было всякое: героические порывы, осененные фанатичной верой, трагедии ликвидации целых слоев народа, великое подвижничество в спасении земли предков, долгая «окостенелость» сознания, прозябание во лжи… Но инстинкт веры «в спасительность насилия» еще и сейчас живет во многих людях бывшего Союза. Семена, посеянные ленинцами, какими бы субъективно честными намерениями ни руководствовались некоторые из них, продолжают давать якобинские всходы. Ленин, дав призрачную надежду на счастье людей, смог нащупать и уловить самый устойчивый и живучий элемент сознания — веру. Он постиг, что русские могут очень долго, десятилетиями, довольствоваться одними надеждами.

Едва ли кто сегодня всерьез воспринимает ленинскую теорию социалистической революции. Но веру, рожденную ее проповедями, еще долго не могут смыть с мостовой бытия ливни разоблачений, правды и новой исторической информации, вырвавшейся из заточения.

Революционеры были разные: боевики, связные, печатники, агитаторы. Высшими Жрецами профессиональных революционеров считались теоретики. Их можно было пересчитать на пальцах одной руки. Ленин не был Плехановым, но удивительно: стал основоположником теории ленинизма.

Любой старшеклассник знал, что такое «большевики» и «меньшевики». Студенты считали за удачу вытащить билет по «Истории КПСС», где предписывалось рассказать о 11 съезде РСДРП, Ленине, искровых… Все до боли ясно и четко: Ленин и «твердые» искровцы «считали партию боевой организацией, каждый член которой должен быть самоотверженным борцом, готовым и на повседневную будничную работу, и на борьбу с оружием в руках…». Ну а «Мартов, поддержанный всеми колеблющимися и оппортунистическими элементами», хотел превратить партию в «проходной двор». Все ясно. «С такой партией, — назидательно поучала официальная биография Ленина, — рабочие никогда не смогли бы добиться победы — взять власть в свои руки»47.

Если студенту на экзамене еще добавить, что за Лениным, хотя и колеблясь, нерешительно шел Плеханов, — высшая отметка в зачетке была гарантирована. Совсем необязательно было говорить, что на съезде прошло все-таки предложение Мартова о членстве в партии. А вот при выборах центральных органов партии (ведь это власть!) большинство пошло за Лениным, и с этого времени его сторонников на съезде и в партии стали называть «большевиками». Оппортунистов, которые при формировании руководя-щих органов РСДРП на съезде остались в меньшинстве, — естественно, «меньшевиками».

Эта схема не просто кочевала из книги в книгу, она стала навязчивым догматическим стереотипом в общественном сознании. Уже вскоре после октября 1917 года слово «меньшевик» стало но нарастающей синонимом: «оппортунист», «буржуазный соглашатель», «пособник буржуазии», «союзник белогвардейщины», «иностранный шпион», «враг народа». Естественно, и отношение к ним изменилось кардинально. Примерно так, как вопрос «О меньшевиках» рассматривался 5 января 1922 года на заседании Политбюро ЦК РКП(б). По докладу Уншлихта приняли лаконичное постановление:

«а) Поручить Уншлихту выбрать для поселения меньшевиков 2–3 уездных города, не исключая лежащих по железной дороге;

6) Не возражать против выезда меньшевиков за границу;

в) Если потребуется субсидия на выезд, поручить тов. Уншлихту представить в Политбюро особый доклад о размерах…»48

Слава богу, пока еще не стреляли своих бывших однопартийцев, а лишь ссылали и высылали. Но очень скоро начнутся и расстрелы… массовые.

Известный меньшевик Мартынов вспоминал, что однажды, будучи за рубежом, они зашли с Лениным в «ресторанчик». Разговорились о программе партии, ее тактике, задачах пролетарской революции и т. д. «И по всем этим путктам мы с товарищем Лениным оказались солидарными. Но вот в конце беседы он меня спрашивает:

— А как вы относитесь к моему организационному плану?

— Считаю его неправильным; вы хотите создать партию наподобие какой-то македонской четы. Этого принципа не знает ни одна из социал-демократических партий Запада…

Ленин в ответ заявил:

— Значит, в этом пункте со мной не согласны?

— Да.

— Ну, раз так, тогда нам вообще с вами больше разговаривать не о чем.

И с тех пор, пишет Мартынов, наши дороги разошлись…»49

Взяв за основу организационный, количественный, в известном смысле технический признак, ставший водоразделом между двумя крыльями российской социал-демократии, он целиком отодвинул в тень атрибуты неизмеримо более важные.

Если сказать коротко и, как уверен автор, более точно, межа, разделившая партию на «большевиков» и «меньшевиков», была совсем другой, не организационной. По сути, социал-демократами оказались лишь меньшевики. Именно они признали демократию, парламентаризм, политический плюрализм той константой, которая способна предотвратить превращение насилия в универсальный метод социального развития. Для них демократия стала непреходящей ценностью, а не политической ширмой и антуражем. Да, меньшевики вначале не открестились от идола диктатуры пролетариата, но их приверженность к ней все слабела, пока не исчезла совсем.

Большевики, наоборот, чем дальше шли, тем сильнее крепло их убеждение в спасительной роли диктатуры пролетариата. Это были российские якобинцы и радикалы. Не случайно, заполучив в октябре 1917 года неслыханный приз — власть в гигантской стране, большевики посчитали, что это победа не только над буржуазией, но и над своими вчерашними «однопол-чанами» — меньшевиками. «Октябрь означает, — заявил самый верный ленинец Сталин, — идеологическую победу коммунизма над социал-демократизмом, марксизма над реформизмом».

Но почему же большевизм одержал верх? Почему их программа оказалась привлекательной? Почему большевики уцелели, когда стало ясно, что они выражают интересы лишь «профессио-нальных революционеров»? Ответы на эти вопросы могут, на мой взгляд, помочь познать феномен большевизма.

Большевизм как радикальное течение в российском социал-демократизме одержал верх над всеми другими революционными партиями потому, что в решающий, критический момент своей истории смог найти струну, звучание которой отразило интересы большинства народов России. Ленин и большевики блестяще разыграли карту империалистической войны, которая никому, в сущности, не была нужна. Молох войны пожирал все новые и новые миллионы человеческих жизней.

Весть о начале войны вызвала сначала в эмиграции шок, интеллектуальное смятение, а затем быстрое нарастание оборонческого движения. В первых рядах «оборонцев» оказались Г. Плеханов, В. Левицкий, В. Засулич, П. Маслов, Н. Д. Авксентьев, Б. В. Савинков и многие другие видные социал-демократы. Уже в августе-сентябре началось волонтерское движение. Сотни эмигрантов из России, охваченные патриотическим порывом, стали записываться добровольцами в армии стран Антанты. По данным Григория Арансона, в рядах добровольцев оказалось около тысячи российских социал-демократов50.

Но быстро определилась и большая группа интернационалистов, выступивших против империалистической войны вообще. Особо видное место в этой группе социал-демократов занимал Ю. Мартов. Он призывал к объединению всех прогрессивных сил в борьбе против милитаристской политики империалистических государств, предлагал в этой деятельности «не танцевать от печки антибольшевизма», но не допускал и «пораженческих» мотивов в своей позиции. «Неверно, — писал Мартов, — будто всякое поражение ведет к революции, всякая победа — к победе реакции»51.

Ортодоксальные большевики, настоящие «профессиональные революционеры» с самого начала войны заняли иную позицию. Ленин, по словам С. Ю. Багоцкого, узнав 23 июля (5 августа) о том, что немецкие социал-демократы голосовали в рейхстаге за «бюджет войны», тут же заявил: «С сегодняшнего дня я перестаю быть социал-демократом и становлюсь коммунистом»52. Перебравшись из Поронино с помощью австрийских депутатов В. Адлера и Г. Диаманда в Швейцарию, Ленин развивает бурную литературную деятельность. Из-под его пера выходят десятки статей, резолюций, призывов. Первой крупной реакцией на войну была резолюция группы революционеров «Задачи революционной социал-демократии в европейской войне», написанная Лениным. Ленин без колебаний написал фразу, которая долгие десятилетия в советской литературе считалась святой: «С точки зрения рабочего класса и трудящихся масс всех народов россии, наименьшим злом было бы поражение царской монархии и ее войск, угнетающих Польшу, Украину и целый ряд народов России…».53 На этом Ленин не остановился; в ноябре 1914 года в «Социал-демократе» лидер большевиков пошел дальше: «Превращение современной империалистической войны в гражданскую войну есть единственно правильный пролетарский лозунг…»54

Ленин фактически выступил за поражение собственной страны и превращение тяжелейшей войны в еще более ужасную, кошмарную — гражданскую. Это было неслыханно. Впрочем, еще после поражения царизма в Порт-Артуре в ленинских статьях звучали мотивы удовлетворения этим событием. Да, война ужасна, но Ленин отвергает идею мира как «буржуазно-пацифистскую». Мир — только через революционную войну55.

Возможно, с точки зрения революционной логики захвата власти ленинская стратегия и верна. Но она глубоко цинична в нравственном отношении. Конечно, одно дело желать поражения российской армии, проживая в чистеньком и спокойном Берне, и другое — находясь в залитых грязью и кровью окопах «германской войны». Но Ленин фактически призывал, чтобы страшным полем этой войны стала вся Россия. Это пропускали мимо ушей. О гражданской войне никто не хотел слушать, ведь никто не верил тогда в социалистическую революцию! Хотя Мартов предупреждал в самом начале империалистической войны, но не был услышан: Ленин хочет «погреть в фракционном фанатизме свои руки около зажженного на мировой арене пожара»56.

В своем письме к Шляпникову 17 октября 1914 года Ленин писал: «…наименьшим злом было бы теперь и тотчас — поражение царизма в данной войне. Ибо царизм во сто раз хуже кайзеризма… Направление работы (упорной, систематической, долгой, может быть) в духе превращения национальной войны в гражданскую — вот вся суть. Момент этого превращения — вопрос иной, сейчас еще неясный. Надо дать назреть этому моменту и „заставлять его назревать“ систематически… Мы не можем ни „обещать“ гражданской войны, ни „декретировать“ ее, но вести работу — при надобности и очень долгую — в этом направлении мы обязаны…»57«…Царизм во сто крат хуже кайзеризма…» Как много сказано в этих фразах.

Статьи подобного содержания за подписью Ленина стали появляться в эмигрантской печати. Вождь большевиков походя поругивал в них и «империалистическую Германию». Но в Берлине сразу заметили нового союзника в Швейцарии и сделали далеко идущие выводы.

Сегодня кое-кто говорит, что генерал Власов, сдавшись в плен немецким войскам в 1942 году, стал бороться со Сталиным. Это историческая неправда. Он боролся с собственным народом, которым управлял диктатор. Ленин поступил не лучше: ведь царь русский в «сто раз хуже» немецкого кайзера. Ленин, еще не видя реальных путей прихода к власти в России, фактически счел нужным занять сторону ее врага. Правда, прикрываясь иногда интернациональными одеждами и поругивая «германский империализм».

Когда народ был измучен войной до предела, а государственная власть, по существу, стала валяться на мостовой Петрограда, в обмен на обещание народу мира большевики получили фантастически легко — власть. Все как-то забыли о старых призывах Ленина к гражданской войне. Но, получив власть, он уже не мог остановиться, ведь, по мнению вождя, до социализма осталось так близко! Если убрать с дороги «вчерашних», можно беспрепятственно проводить великий эксперимент. По существу, дав мир (призрачный, очень короткий), дав землю (которую тоже со временем отберут, превратив крестьян в крепостных XX столетия). Ленин забрал в итоге у людей и обещанную свободу, которой, справедливости ради стоит сказать, в России и так было далеко не в избытке…

Но почему же уцелели большевики? Благодаря лидеру революции и безграничному насилию, которое было использовано для защиты неожиданно свалившейся в руки власти. Ленин оказался идеальным лидером для этой ситуации. Весьма любопытны в этом смысле размышления А. Н. Потресова о Ленине из неоконченных им мемуаров. «Ни Плеханов, ни Мартов, ни кто-либо другой, — писал Александр Николаевич, — не обладали секретом излучавшегося Лениным прямо гипнотического воздействия на людей, я бы сказал — господства над ними. Плеханова — почитали, Мартова — любили, но только за Лениным беспрекословно шли, как за единственным бесспорным вождем. Ибо только Ленин представлял собою, в особенности в России, редкостное явление человека железной воли, неукротимой энергии, сливающего фанатичную веру в движение, в дело, с не меньшей верой в себя… Но за этими великими достоинствами скрываются также великие изъяны, отвратительные черты, которые, может быть, были бы уместны у какого-нибудь средневекового или азиатского завоевателя…»58 Так писал Потресов о Ленине. А Ленин оценивал Потресова в присущем ему духе более лаконично: «Экий подлец этот Потресов!»59

Ленин, получив власть, быстро сформировал штаб «продолжения революции», состоящий из людей, готовых на все, чтобы не утратить завоеванное. Любой ценой. Ленин оказался абсолютным прагматиком, способным перешагнуть через любые принципы, нормы, обещания, программы. Таковым был большевизм.

В 1921 году эсеры в подполье выпустили брошюру «Что дали большевики народу». В ней говорилось, что новые хозяева не выполнили ни одного из своих программных обещаний. В тексте отмечалось, что вместо обещанного мира страна была ввергнута в трехлетнюю кровавую гражданскую войну и население России сократилось на 13 миллионов человек (гибель на фронтах, тиф, террор, эмиграция и т. д.). Голод свирепствует в России; крестьяне хлеб не сеют, потому что знают — его отберут. Разрушена промышленность. Россия оказалась отрезанной от мира; от нее отвернулись почти все. Установлена диктатура одной партии. ЧК — государство в государстве. Учредительное собрание разогнано. Власть ведет войну с собственным народом…60

Тезисно пересказав содержание брошюры, подготовленной оппонентами большевиков, нельзя утверждать, что они слишком сгустили краски. Большевики, получив исторический приз — абсолютную, монопольную власть, оказались способны на любые шаги, чтобы ее удержать, хотя для всех трезвомыслящих людей было ясно: «пришпоривание» истории во имя ленинских химер обязательно отомстит народу. Но именно путем диктатуры, насилия, террора большевикам удалось заложить глубокий фундамент тоталитаризма.

Ленин сам умел показывать пример большевистской беспощадности: уже тогда это стало называться классовой революционной добродетелью. Вот один (из многих) документов, показывающих, почему большевикам удалось устоять. Летом 1920 года, утверждая власть большевиков, Ленин широко инициировал террор: открытый и тайный. Террор против остатков буржуазии, сочувствующих ей, меньшевиков, эсеров, просто инакомыслящих. Своей рукой вождь революции написал:

«т. Крестинскому.

Я предлагаю тотчас образовать (для начала можно тайно) комиссию для выработки экстренных мер (в духе Ларина. Ларин прав). Скажем, Вы + Ларин + Владимирский (Дзержинский) + Рыков?

Тайно подготовить террор: необходимо и срочно…

(Ленин»61.)

Да, для исполнения таких личных распоряжений вождя нужны люди «особые», из беспощадных фанатиков, руководимых «профессиональными революционерами». Короткая ленинская фраза: «тайно подготовить террор: необходимо и срочно» — говорит о многом. О том, например, что так должны быть готовы поступать все большевики. Революция, по Ленину, свершена во имя народа. Ну а теперь он, этот народ, должен «трепетать». Ленин любил секреты, поэтому тайно готовить террор — это более революционно, это наверняка. Читая такие документы (а их в секретном фонде вождя немало), начинаешь глубже понимать феномен большевизма.

Знаю, и сейчас найдутся люди, которые укажут: обратите внимание, когда продиктован документ! Ведь это лето 1920 года! Да, знаем, что тогда было. Но зачем народу строй, режим, который добивается своих целей с помощью террора как государственного метода? Насилие — стиль большевиков и их вождя. Сталину было у кого учиться. К слову, свой двухтомник о Сталине я писал до 1985 года, когда не мог знать все эти документы; их по поручению ЦК надежно стерег академик Г. Л. Смирнов, до него Поспеловы, Федосеевы, Сорины, Ардаматские и другие большевики. А мы все, и я в том числе, безгранично верили в «величайший гуманизм» пролетарского вождя.

Раскрывая феномен большевизма, мы пришли внешне к парадоксальному выводу: их власть означает диктатуру меньшинства… Действительно, звучит необычно: большевизм — это власть меньшинства. На эту особенность обратил внимание еще в 1919 году Ю. О. Мартов, начавший писать большую книгу об идейно-психологических корнях большевизма. Книга не была закончена и в таком виде опубликована в 1923 году Ф. Даном (конечно, уже не в России, а Германии).

Отвергнутый новым режимом лидер меньшевиков, будучи уже тяжелобольным, писал, что Ленин обещал «тотчас осуществить меры, подробно разобранные Марксом и Энгельсом: 1) выборность и сменяемость власти, 2) плата не выше рабочего, 3) все будут исполнять функцию контроля и надзора, чтобы никто не стал бюрократом…». И что же? Мартов продолжает: «Действительность жестоко обманула все эти иллюзии. Советское государство не установило ни выборности, ни сменяемости; не отменило профессиональной полиции, не растворило суда в непосредственном нравотворчестве масс… Напротив, в своем развитии оно проявляет обратную тенденцию — к крайнему усилению государственного централизма, к максимальному развитию иерархического и принудительного начал в общежитии, к разрастанию и пышному расцвету всех специальных органов государственной репрессии…»62 Фактически лозунг «Вся власть Советам» был заменен, как точно подметил Мартов, лозунгом «Вся власть большевистской партии». А это есть диктатура крайнего меньшинства пролетариата. Или еще точнее — диктатура над пролетариатом. Таков феномен большевизма. Их высший орган — Политбюро ЦК стало обладать властью, какой не обладал ни один император…

Вот лишь некоторые решения этого «общественного органа», обладавшего исключительной властью. Решения приняты при активном участии Ленина.

— На заседании Политбюро 26 апреля 1919 года решено: если будут повторные случаи сбрасывания бомб на мирное население — расстрелять часть заложников63.

— На заседании Политбюро 24 июня 1919 года решено, что к лицам, не сдавшим оружие в установленный период, должны применяться самые строгие меры вплоть до расстрела…64

— На заседании Политбюро 4 мая 1920 года решено послать Орджоникидзе телеграмму за подписью Ленина и Сталина с запрещением «самоопределять Грузию»65.

— На заседании Политбюро 6 мая 1920 года решено арестовать съезд сионистов и опубликовать материал, компрометирующий делегатов съезда66.

— На заседании Политбюро 9 октября 1920 года решено провести на съезде Пролеткульта резолюцию о подчинении Пролеткульта партии…67

Можно продолжать бесконечно. На каждом заседании Политбюро (на отдельных рассматри-валось до 40 вопросов) весьма мало решалось партийных дел. Партия стала государственным органом, и это в огромной мере раскрывает феномен большевизма, как и его корни грядущего неизбежного исторического поражения.

Ленин создал партийно-государственную систему, которая стала быстро создавать новый тип человека. О нем, этом типе, весьма убедительно сказал Н. А. Бердяев: «В новом коммунистическом типе мотивы силы и власти вытеснили старые мотивы правдолюбия и сострадательности. В этом типе выработалась жесткость, переходящая в жестокость. Этот новый душевный тип оказался очень благоприятным плану Ленина, он стал материалом организации коммунистической партии, он стал властвовать над огромной страной… Новые люди, пришедшие снизу, были чужды традициям русской культуры, их отцы и деды были безграмотны, лишены всякой культуры и жили исключительно верой… Народ в прошлом чувствовал неправду социального строя, но он кротко и смиренно нес свою страдальческую долю… Но наступил час, когда он не пожелал больше терпеть… Кротость и смиренность может перейти в свирепость и разъяренность. Ленин не мог бы осуществить своего плана революции и захвата власти без переворота в душе народа…»68

Можно сказать, что большевизм как политическое и идеологическое явление есть синтез социального якобинства, радикального марксизма, русского бланкизма. Это попытка построить Храм Добра руками рабов. К добру — через зло. Ярчайшим персональным выразителем большевизма явился его вождь — Владимир Ильич Ленин. В его мировоззрении, ставшем идеологией большевиков, рельефно был выражен максимализм, отрицание традиционных демократических форм (например, парламентов), ставка только на революционные, а не реформистские методы, обожествление насилия, макиавеллизм в политике. При мощном уме, сильной воле, убежденности в своей правоте эти атрибуты миросозерцания казались весьма привлекательными для людей, которые надеялись и верили в возможность фантастического скачка из царства необходимости в царство свободы.

Когда Ленин написал «Шаг вперед — два шага назад», Мартов, отвечая на разносную критику автора брошюры, писал: «Что-то геростратовское видится в его с лучшими намерениями, конечно, предпринятом деле… Стоит читать эти строки (в брошюре Ленина), дышащие мелкой, подчас бессмысленной, личной злобой, этой поразительной самовлюбленностью, этой слепой, глухой и вообще какой-то бесчувственной яростью, это бесчисленное повторение одних и тех же бессодержательных „бойких“ и „хлестких“ словечек, чтобы убедиться, что перед нами человек, фатально вынужденный катиться дальше по той плоскости, на которую он „стихийно“ встал и которая прямехонько ведет его к полному политическому развращению и раздроблению социал-демократии»69.

Видимо, это не только один из срезов портрета лидера большевиков, но пророчество подстерегающей их опасности «развращения» и «раздробления». Вся последующая история большевизма есть история уничтожения российской социал-демократии любых оттенков. Здесь большевики преуспели фантастически, уничтожив миллионы за одно подозрение в инакомыслии. Это ли не чудовищное «развращение»!

Борясь с инакомыслием в своей партии, Ленин очень заботился, чтобы для истории все было запечатлено в протоколах, программах, решениях. Считая всегда себя правым, он хранил многие мелкие записки, наброски речей, планов, возил их с собой при переездах. Он заверял, что станет великим. Анжелика Балабанова, человек очень сложной судьбы, хорошо знала Ленина еще задолго до революции. Когда в 1921 году она порвала с большевизмом и выехала из России, спецслужбы Москвы долго следили за ней. Например, в архиве НКВД есть одно из многих донесений о ней, где сообщается, что в 1928–1929 годах Балабанова была женой Муссолини, вела кампанию по защите Троцкого и т. д. «Разработку» на нее под кличкой Тина вел 3-й отдел 1-го управления НКГБ СССР70.

Освободив Балабанову от должности секретаря Исполкома Коминтерна, Политбюро строго-настрого ей запретило «оглашать ее расхождения с ЦК»71. Однако Анжелика опубликовала на Западе ряд статей, которые затем вышли книгой «Впечатления о Ленине». Она, в частности, пишет: «С самого начала меня поразило то значение, которое Ленин придавал каждой повестке дня, каждому слову в ней, даже каждой запятой. Он мог часами обсуждать незначительные детали. Все это убедило меня, что это значило для него в контексте истории. Он хотел, чтобы в анналах истории была отражена верность его позиции и ошибочность других»72.

Партия, «дробясь», отсекала от себя безжалостно «фракции», «уклоны», «платформы». Фанатизм не позволял видеть, что это было лишь разномыслие, а не однодумство, творческие поиски, а не догматическая окаменелость. Партия дробилась до тех пор, пока к началу тридцатых годов не остался сталинский монолит, начисто утративший способность к переменам. А это неизбежно вело и привело орден к историческому краху.

Большевизм — это непримиримость. Ленин был ярким примером неуступчивости, готовности к противоборству, унижению и ликвидации оппонентов. Читая переписку Ленина с революционерами, теоретиками, писателями, убеждаешься в постоянной его заряженности на конфронтацию, разоблачение, отрицание. В марте 1908 года Ленин писал из Женевы Горькому: «Дорогой А. М.!…Газету я забрасываю из-за своего философского запоя: сегодня прочту одного эмпириокритика и ругаюсь площадными словами, завтра другого и ругаюсь матерными…»73

Таковы были большевики. Они шли к цели, ведомые сильным, волевым, умным вождем. Крупный английский историк Э. Карр считает, что этот человек обладал «величайшим искусством политического стратега и политического тактика»74. Имея в качестве главной цели захват власти, Ленин, исходя из этого, строил партию, способную решить такую задачу. «Единственным серьезным организационным принципом для деятелей нашего движения должна быть, — писал Ленин, — строжайшая конспирация, строжайший выбор членов, подготовка профессиональных революционеров»75. Далеко не все были согласны с этой доктриной.

«Большевики» и «меньшевики», как близнецы, родились в одном году, в одно время, в 1903-м. А умирали совсем по-разному и в разное время. Причем большевики все сделали, чтобы меньшевики никогда не поднялись. Они не просто поставили их вне закона, но и долгое время преследовали в собственной стране и за рубежом.

…В моих руках пухлое дело «Меньшевики», десятилетия пролежавшее в секретных архивах ИНО ОГПУ-НКВД. Здесь досье слежки за лидерами меньшевиков Даном, Абрамовичем, Николаевским, Юговым, Розенфельдом, Шварцем, Гурвичем, другими известными российскими социал-демократами76. Комиссар государственной безопасности 2-го ранга Слуцкий докладывает своему руководству: 11 февраля 1937 года Дан в меньшевистском клубе Парижа прочел доклад (в духе его статьи в «Социалистическом вестнике» — «Смертный приговор большевизму»), в котором утверждал, что коллективизация означает колоссальное укрепление диктаторского режима и окончательную гибель демократических надежд русской революции. Пора полностью отказаться от реформистских иллюзий, связанных с большевиками. Но чем крепче диктатура ученика Ленина большевика Сталина, тем меньше исторических шансов на демократическое развитие77.

…А вот аналитический обзор агента Аякса от 1 июля 1939 года начальнику 4-го отдела ГУГБ-НКВД.

«Заграничная делегация меньшевиков (Так именовался руководящий орган меньшевистской партии за рубежом). Общий состав членов заграничной делегации медленно, но постененнпо уменьшается. Осталось 8 членов, а фактически 7, т. к. Б. Николаевский не принимает сейчас никакого участия в работе заграничной делегации…» Далее дается подробная, на несколько страниц, характеристика Ф. И. Дана. Приведем пару фрагментов.

«…Федор Ильич Дан — Председатель. Вместе с Р. Абрамовичем представляет меньшевиков во II Интернационале. Вместе же с Абрамовичем редактирует „Социалистический вестник“. Дан близко связан с Блюмом, Миральским, Брок. Шведская соц. партия дала меньшевикам деньги на издание журнала. Связи с белой эмиграцией Дан осуществляет через жену Лидию Осиповну. С Керенским у Дана взаимно-иронические отношения… Родственники у Дана в СССР: брат Гурвич в Москве. Один племянник в Ленинграде, научный работник. Другой племянник — Лев Гурвич — меньшевик, где сейчас проживает — не знаю. Родственники Лидии Осиповны: Сергей Осипович Цедербаум, брат, его жена Конкордия Ивановна Цедербаум, Владимир Осипович Цедербаум, Андрей Кранихфельд — племянник. В свое время Лидия Осиповна Дан посылала этой родне посылки. Когда Екатерина Павловна Пешкова бывала за границей, Дан встречался с ней и получал подробный отчет о всех лично ему известных меньшевиках…»78

И так о многих меньшевиках, бывших членах РСДРП, людях, знавших Ленина, сотрудни-чавших, а затем полемизировавших и враждовавших с ним. Все эти донесения — свидетельство постоянной слежки органов НКВД за теми людьми, которые вместе с Лениным начинали российскую эпопею. Эти люди — социал-демократическое крыло российских революционеров, разошедшихся с большевиками с 1903 года. И хотя попытки объединиться предпринимались неоднократно — все безуспешно. Они были слишком, слишком разными. Большевики — певцы диктатуры, насилия, монополии на власть. Меньшевики слишком уповали на парламентаризм, открытую демократию, чтобы найти общий язык с большевиками. Хотя цель у тех и других была вроде общей: создание социалистического общества. Но коренное различие средств и способов ее достижения превратило «братьев-близнецов» в непримиримых соперников и бессрочных врагов.

Характерно, что, когда пришел бурный 1905 год, Ленин думает только о восстании, военно-боевой работе, тактике уличной борьбы, захвате власти; у него и мысли нет об использовании иных средств. Вскоре после Кровавого воскресенья Ленин пишет целую обойму статей, заметок, памфлетов, одни названия которых говорят сами за себя: «Канун кровавого воскресенья», «Число убитых и раненых», «План петербургского сражения», «„Царь-батюшка“ и баррикады», «Кровавый день», «Озлобление против войск»…79 Ленин пишет письмо В. В. Филатову с предложением быстро написать брошюру о баррикадной тактике уличного боя80. После получения письма от священника Г. А. Гапона Ленин составляет список групп и партий, с которыми возможны боевые соглашения на период грядущего восстания81. В своей статье, опубликованной в газете «Вперед», Ленин формулирует стратегическую цель восстания в буржуазно-демократической революции в России: установление диктатуры пролетариата и крестьянства82.

Ленин пишет, читает, формулирует, призывает, спорит, находясь вдали от революционных событий на своей родине. Лидер большевиков со своими сторонниками долгие часы проводит в кафе «Ландольт», обсуждая планы подготовки вооруженного выступления против царизма. На открывшемся в апреле 1905 года в Лондоне III съезде РСДРП(б) Ленин, будучи его председателем, особое внимание уделяет военным вопросам; он верит, что «царизм прогнил» и нужно помочь ему рухнуть. На одном из заседаний съезда Ленин выступает с большой речью о вооруженном восстании, готовит резолюцию по этому вопросу, убеждает делегатов в реальности переворота…83

И все это время с не меньшей яростью своих нападок на самодержавие подвергает критике меньшевиков. В статьях, беседах, письмах к соратникам (например, к С. И. Гусеву) призывает, требует усилить борьбу с меньшевиками84. В то время когда меньшевики предлагают активно использовать булыгинскую Думу, Ленин требует, настаивает, добивается ее бойкота. Ведь любой парламент, по его видению, — «буржуазная конюшня». Когда Ленин прочел статью Мартова «Русский пролетариат и Дума», напечатанную в венской «Рабочей газете», он пришел в бешенство, ибо его давний сотоварищ, а затем непримиримый оппонент призывает социал-демократов участвовать в выборах в царский парламент. Он тут же написал гневную заметку против Мартова и приступил к написанию статьи «В хвосте у монархической буржуазии или во главе революционного пролетариата и крестьянства?»85. Сама мысль добиваться социалистических, демократических, прогрессивных целей путем реформ, парламентаризма, легальной общественной борьбы ему кажется кощунственной. Только революция, только насильственный слом самодержавного дредноута, только уничтожение эксплуататоров! Ленин лишен гибкости, способности почувствовать колоссальные возможности легальной, парламент-ской деятельности. Его речи и статьи дышат ненавистью к либералам, реформистам, среди которых, конечно же, наиболее опасные, по его мнению, российские меньшевики.

Поздно вечером 17 октября 1905 года Ленин узнает о Высочайшем Манифесте Николая Второго. Он увидел в этом выдающемся историческом документе только тактический маневр царя и буржуазии. Думаю, что и мы всегда относились к этому детищу статс-секретаря графа Витте подобным образом. Царь, по воспоминаниям очевидцев, многократно обсуждавший проект Манифеста с Витте, другими лицами ближайшего окружения, понимал: он становится на путь конституционной, парламентской монархии. Наконец, произнеся: «Страшное решение, но я принимаю его сознательно…» — он поставил свою подпись под документом, озаглавленным:

«Высочайший Манифест.

Божиею милостью, Мы, Николай Вторый, император и самодержец Всероссийский, царь Польский, великий князь Финляндский и прочая, и прочая, и прочая».

Документ действительно необычный. Судите сами. Я приведу лишь несколько фрагментов:

«1. Даровать населению незыблемые основы гражданской свободы на началах действительной неприкосновенности личности, свободы совести, слова, собраний и союзов.

2. …Привлечь теперь же к участию в Думе… те классы населения, которые ныне совсем лишены избирательных прав, представив засим дальнейшее развитие начала общего избиратель-ного права вновь установленному законодательному порядку.

3. Установить, как незыблемое правило, чтобы никакой закон не мог воспринять силу без одобрения Государственной Думы и чтобы выборным от народа обеспечена была возможность действительного участия в надзоре за закономерностью действий поставленных от Нас властей…»86

Самодержавие сознательно отступало и давало большой исторический шанс демократическому развитию. Если бы социал-демократы не окрестили с самого начала Манифест «обманом», а боролись за его реализацию, история страны могла быть другой. Возможно, что Россия по государственному строю чем-то походила бы на Великобританию, а имена Ленина, Троцкого, Сталина никто, кроме специалистов-историков, сегодня и не знал бы. Возможно, то был путь к историческим реформам в одной из величайших империй. Но этого не произошло, а в результате разрушения царской империи возникла другая, неизмеримо более тираническая.

Манифест был расценен как явное проявление слабости. Ленин засобирался наконец в Россию, чтобы лично участвовать в похоронах самодержавия. Он был уверен в этом. Названия статей Ленина не дают оснований усомниться: «Приближение развязки», «О новом конституционном манифесте Николая Последнего», «Умирающее самодержавие и новые органы народной власти»… На время были даже отодвинуты в сторону растущие разногласия с меньшевиками. А они, как и либералы вообще, все больше сомневались в правомерности насильственного изменения существующего строя в России. Иначе, полагал Мартов, неизбежен разрыв демократии и социализма. Даже достаточно консервативные, но думающие политики, как граф Витте, проницательно полагали, что корни волнений в России — «в нарушенном равновесии между идейными стремлениями русского мыслящего общества и внешними формами его жизни. Россия переросла форму существующего строя.

Она стремится к строю правовому на основе гражданской свободы». Витте предлагал царю «устранение репрессивных мер против действий, явно не угрожающих обществу и государству»87.

Уступки, на которые пошли правящие круги, не были оценены. Напряжение нарастало. Большевики как могли форсировали события, используя недовольство рабочих. Однако ставка Ленина на широкое насилие, террор все больше отдаляла меньшевиков от идеи нового объединения. В сентябре 1908 года Мартов, все больше узнавая Ленина, с отчаянием писал Аксельроду: «Признаюсь, я все больше считаю ошибкой самое номинальное участие в этой разбойничьей шайке»88. Мартов, Аксельрод не хотели мириться с сектантством, заговорщи-ческими методами, фанатичной привязанностью к якобинству.

Меньшевики больше хотели объединения, чем большевики. Но на условии сохранения демократических начал в партии. Ленин для себя давно уже решил невозможность реального объединения при наличии столь полярных взглядов у обеих фракций. В частности, Г. В. Плеханов заметил и понял это раньше других, назвав деятельность Ленина в этом направлении «дезорганизаторской». В своей статье «Всем сестрам но серьгам» старейший российский социал-демократ не без сарказма отмечал: «Организационная политика т. Ленина (а стало быть, и тт. ленинцев) как две капли воды похожа на дезорганизацию. Я советовал бы названному товарищу почаще перечитывать щедринский устав о свойственном градоправителю добросердечии. Восьмая статья этого устава весьма благоразумно напоминает, что „казнить, расточать или иным образом уничтожать обывателей надлежит с осторожностью, дабы не умалился от таковых расточений Российской империи авантаж“. А вот т. Ленин слишком часто обнаруживает склонность „казнить, расточать или иным образом уничтожать“ тех членов нашей партии, которые не одобряют его направления»89.

Ленин, по словам Плеханова, не может обходиться без того, чтобы постоянно не пытаться «извести» меньшевиков. «Мышам всегда надо грызть что-нибудь, — писал Плеханов, — потому что иначе у них слишком отрастают зубы. Ленину и его ближайшим единомышленникам всегда надо кого-нибудь отлучать от церкви приблизительно по той же причине: иначе у них слишком отросли бы зубы… которые, очевидно, нельзя назвать зубами политической мудрости»90. По Ленину, считает Плеханов, объединение двух фракций представляется так: его фракция поглотит, а стало быть, и подчинит себе все остальные элементы российской социал-демократии.

Крупнейший российский теоретик-марксист понимает, что линия Ленина на «поглощение» и «подчинение» меньшевиков лишает российских революционеров демократических основ, а это может иметь тяжелые последствия. «Ленин, — пишет Плеханов в своем „Письме к сознательным рабочим“, — выдвигает на первый план не то, что есть общего у его фракции с другой фракцией, — которая ведь тоже имеет корни в рабочем движении, — а то, что отделяет ее от нее… Он сектант: неисправимый сектант; сектант до конца ногтей. Он недорос до точки зрения классового движения. В этом смысле он останется недорослем до гроба…»91

Не знаю, как насчет точки зрения на «классовое движение», думаю, как раз здесь Ленин и является непревзойденным жрецом метафизического толкования этого принципа, а вот в отношении сектантства — замечание абсолютно точное. Ставка на нелегальную работу, видение врагов буквально во всех, кто придерживается иной точки зрения, нежели большевистский ЦК, претензии на абсолютную истину — визитная карточка политического сектантства.

Ленин не смог «ужиться» ни с одной партией ни до октября, ни после него. Меньшевики, эсеры, не говоря уже о российских либералах-кадетах, все пошли «под нож», все быстро сгинули с политической сцены России, как только режиссером этого исторического спектакля стал Ленин.

Как только приблизилась кульминация российской драмы, обрамленная поражениями на фронтах империалистической войны, голодом, разрухой, большевики сконцентрировали свою мысль, волю, действия на одном: подготовке вооруженного восстания. А меньшевики остановились на лозунге «Мир и свобода», созыве Учредительного собрания, выработке Конституции. Ленин расценил эту стратегию как предательскую, ослабляющую шансы революционеров на победоносное вооруженное восстание.

В конечном счете дилемма отношения двух фракций к революционному движению в России поляризовалась следующим образом: большевики за социализм на базе диктатуры; меньшевики тоже за социализм, но на основе демократии. Соотношение и борьба категорий социализм — диктатура — демократия, за которыми стояли реальные процессы, навсегда развела тех, кто вместе начинал в конце XIX века строить здание социал-демократии. «Мы знаем, — писал Ф. И. Дан, — как парадоксально разрешила впоследствии жизнь проблему демократия — социализм. Меньшевизм стал все больше превращать борьбу за „буржуазную“ политическую демократию и ее охранение в свою первоочередную задачу, а большевизм — ставить на первый план „строительство социализма“, выбрасывая за борт и атакуя самую идею „последовательной демократии“»92.

Федор Ильич Дан, переживший Ленина почти на четверть века и лично хорошо знавший вождя русской революции, основную часть своей жизни (за исключением последних пяти-семи лет) был вместе с Мартовым (умер в 1923 году) политическим и идейным лидером меньшевизма. Неоднократно подвергавшийся арестам и ссылкам царским режимом за свою революционную деятельность, Ф. И. Дан страстно боролся за сохранение в РСДРП демократических традиций и тенденций. Его звезда взметнулась особенно высоко с приходом 1917 года. Ф. И. Дан был товарищем Председателя (Н. С. Чхеидзе) Исполкома Всероссийского Совета рабочих и солдатских депутатов, стал главным редактором «Известий» и до октябрьских событий вместе с И. Г. Церетели был одним из ярких выразителей демократического крыла российской социал-демократии. Весьма символично, что именно он открыл 25 октября (7 ноября) II Всероссийский съезд Советов. Но после того как голосами большевиков и левых эсеров съезд одобрил и поддержал только что состоявшийся государственный переворот, Дан вместе с остальными меньшевиками в знак протеста покинул съезд.

Все три года после этого Дан вместе с Мартовым, другими лидерами меньшевиков, используя легальные средства, представлял демократическую оппозицию большевикам. В ленинских выступлениях этого периода содержится множество язвительных и оскорбительных филиппик в адрес своих вчерашних «сопартийцев». Само слово «социал-демократ» в устах большевиков стало ругательным, оскорбительным. До начала двадцатого года меньшевики еще как-то полулегально существовали. Затем по решению Политбюро начались откровенные гонения и преследования. Вначале решение об их судьбе было «полужестким».

На состоявшемся 22 июня 1920 года заседании Политбюро ЦК РКП(б) обсудили специальный вопрос «О меньшевиках». Члены ареопага сошлись на том, что нужно «пресечь» любую политическую активность «этих пособников буржуазии» и пока ограничиться высылками. Решение было коротким: «Объявить всем наркомам, чтобы меньшевиков, работающих в комиссариатах и сколько-нибудь способных играть политическую роль, не держать в Москве, а рассылать по провинции, в каждом отдельном случае после запроса ВЧК и Оргбюро»93. Одновременно по стране шли аресты меньшевиков. К Ленину, в Политбюро шли протесты, просьбы об освобождении. Например, 14 октября на заседании Политбюро было рассмотрено предложение Мчеладзе об освобождении группы меньшевиков. Присутствовавшие на заседании Ленин, Сталин, Калинин, Молотов, Каменев, Крестинский, Преображенский, Рыков, Луначарский дружно запротестовали. Постановление Политбюро оказалось всего из двух слов: «Предложение отклонить»94. Аресты продолжались.

Ленин внимательно следил за поведением Мартова, подвергая его при случае уничтожающей критике. В июле 1919 года Ленин в статье «Все на борьбу с Деникиным!» писал: «Мартов, Вольский и Ко мнят себя „выше“ обеих борющихся сторон (в гражданской войне. — Д.В. ), мнят себя способными создать „третью сторону“. Это желание, будь оно даже искренне, остается иллюзией мелкобуржуазного демократа, который и теперь еще, 70 лет спустя после 1848 года, не научился азбуке, именно, что в капиталистической среде возможна либо диктатура буржуазии, либо диктатура пролетариата и невозможно существовать ничему третьему. Мартовы и К°, видимо, умрут с этой иллюзией…»95

Когда Ю. О. Мартова и Ф. И. Дана избрали в Моссовет в числе других меньшевиков, Ленин не без мстительности на докладе по этому поводу Л. Б. Каменева повелел: «По-моему, Вы должны „загонять“ их практическими поручениями: Дан — санучастки. Мартов — контроль за столовыми»96. Когда Мартов отправляет через Горького свою рукопись «Записки социал-демократа», Ленин подвергает ее нелегально «цензуре»: «Т. Карахан! Т. Каменев просит показать ему брошюры Чернова и Мартова. Устройте это поскорее и поаккуратнее. Ваш Ленин. P. S. Верните мне прилагаемое».97

Над Мартовым постоянно висела угроза ареста. Однако Ленин не решился дать санкцию на эту акцию, держа в памяти годы дружбы и десятилетия политической борьбы. При первом же проявлении желания Мартова уехать за рубеж большевистская власть с облегчением это разрешила, освобождая Ленина от каких-либо трудных решений, что и дало и вождю возможность заявить: «…мы охотно пустили Мартова за границу»98. Но репрессии по отношению к меньшевикам продолжались.

В феврале 1921 года был арестован Ф. И. Дан. Соратник Мартова отсидел почти год в Петропавловской крепости (где он уже сидел четверть века назад). Дана обвинили в подготовке восстания в Кронштадте, и ему угрожал расстрел. Однако приговорен был на высылку. Дан удостоился специального решения Политбюро, согласно которому он «отправлялся в какой-нибудь отдаленный непролетарский район для занятия должности по специальности»99. Дан объявил голодовку, требуя разрешения выехать за границу. Тогда большевики еще не достигли уровня «сталинской твердости» и пока шли достаточно легко на «выдворение» за границу своих противников. Эта практика особенно широко начнется в 1922 году, еще при Ленине, по его инициативе.

Любая угроза (реальная или мнимая), которая возникала в те годы, тщательно увязывалась с якобы «контрреволюционной деятельностью меньшевиков», дабы ужесточить против них репрессии. Например, 28 ноября 1921 года Троцкий на Политбюро, где присутствовали Ленин, Сталин, Крестинский, Бухарин, Рыков, Радек, сделал сообщение об имеющихся у него данных, согласно которым в Москве и Петрограде готовится контрреволюционный переворот, во главе которого стоят меньшевики, эсеры и «уцелевшая буржуазия». Тут же, после короткого обсуждения, назначили Троцкого «Председателем Комитета обороны Москвы» и решили: «Меньшевиков не освобождать; поручить ЦК усилить аресты среди меньшевиков и эсеров»100. И эти аресты, конечно, «усилились».

Политбюро неоднократно возвращалось к вопросу о меньшевиках, но каждый раз сугубо с позиций ужесточения к ним своего отношения. Так 2 февраля 1922 года набирающий силу Сталин доложил на большевистской «коллегии» о положении заключенных меньшевиков. В результате обсуждения «вопроса» Политбюро постановило: «Предложить ГПУ перевести в специальные места заключения наиболее активных и крупных представителей антисоветских партий. Продолжать держать в заключении меньшевиков, эсеров и анархистов, находящихся в настоящее время в распоряжении ВЧК. Это специальное поручение для ГПУ»101.

Меньшевики пытались апеллировать к западной социал-демократии. ВЧК перехватила письмо-обращение, отправленное группой меньшевиков Международной Бернской конференции. Доложили Ленину. Вождь внимательно прочел текст, подчеркнув строки: в России «тюрьмы переполнены, рабочий класс расстреливается, много наших товарищей социал-демократов уже расстреляно…»102. Здесь же лежало другое письмо, подписанное членами Центрального Бюро меньшевиков В. Вольским, К. Буревым, Н. Шмелевым и другими с просьбой и требованием «честной легализации» их партии103. Ленин привычно начертал: «В архив», отклонив тем самым «прошение» бывших сопартийцев.

Теоретические споры о диктатуре в кафе Берна, Парижа, Лондона, которые вели между собой большевики и меньшевики пришли в жизнь последних самой жестокой прозой. Мартову, Дану, Абрамовичу, оказавшимся в Берлине, ничего не оставалось, как в своем органе «Социалисти-ческий вестник» попытаться хоть что-то спасти в русской революции, действуя издалека. Увы, это были тщетные надежды.

Большевики наращивали вал репрессий; не только лидеры меньшевиков сажались в тюрьмы и отправлялись в ссылки, но и рядовые члены, преимущественно из интеллигенции, подвергались всяким карам, «повинностям», преследованиям. Радикальное крыло революции добивало крыло демократическое. Все это совсем не значит, что меньшевики были безгрешны. Они оказались неспособными эффективно бороться за демократические ценности, повести за собой значительные силы либерального характера, были не в состоянии предложить и провести в жизнь те идеи, которым они молились десятилетиями. Участь меньше-виков печальна. С помощью большевиков, Ленина и ленинцев российская социал-демократия тихо и незаметно скончалась за околицей отечества.

Правда, некоторые из былых лидеров под впечатлением героической борьбы советского народа с фашизмом сменили свои азимуты. И один из них — Федор Ильич Дан, который в 40-м году сложил с себя обязанности председателя заграничной делегации меньшевиков, как и редактора «Социалистического вестника». Ему было уже много лет, и с началом европейской войны Дан перебрался в Нью-Йорк. Может быть, бесплодность меньшевизма за десятилетия после октябрьских событий повлияла на старика? Или мощь и уверенность победителя Сталина заставила усомниться в истинности социал-демократических идеалов? Никто сейчас, вероятно, не ответит на этот вопрос.

Однако его журнал «Новый путь», который он стал издавать в Америке с началом нападения Гитлера на СССР, как бы полностью реабилитировал Сталина. И последняя книга Дана «Происхо-ждение большевизма» была необычной. Старый противник тоталитаризма вдруг увидел нечто положительное в насильственной коллективизации, не нашел в себе силы полностью осудить политические процессы конца тридцатых годов, как и сталинско-гитлеровское соглашение 39-го года. Он вдруг даже увидел, что «внутренняя органическая демократизация советского строя не прекращалась с самого его возникновения»104.

Такой капитуляцией Федор Ильич Дан закончил свой путь раскаявшегося меньшевика. Будь жив Ленин, он остался бы доволен. Но так кончали не все. Один из видных меньшевиков, А. Н. Потресов, коротая век в изгнании, язвительно высмеивал попытки меньшевиков подладиться к большевистскому эксперименту. В книге об этих иллюзиях он отмечал: «Коммунистическая власть, загнав меньшевистскую социал-демократию в подполье, томя ее практиков по тюрьмам и ссылкам, ни шагу не делает навстречу вождям и теоретикам, перед затуманенным взором которых все еще маячит неправдоподобная перспектива демократизации советской деспотии с меньшевистской помощью»105. Захватив власть, большевики и не думали с кем-нибудь ею делиться или даже принимать подобную «помощь», которую предлагали меньшевики.

Меньшевики оказались изгоями российской социал-демократии.

Так, по существу, закончилась борьба большевиков с меньшевиками, а фактически радика-лов, якобинцев с романтиками демократии. Меньшевики видели в демократии цель, а большевики лишь средство. Большевики хотели (и создали) мощную закрытую партию, а меньшевики пытались объединить в партии-ассоциации либерально мыслящих людей, отвергающих насилие. Кто победил в 1917 году конкретно, мы знаем. Но мы знаем также, кто оказался исторически более прав. Просто время меньшевиков тогда не пришло. А позже просто не могло прийти.

Плеханов вернулся из эмиграции в Петроград 31 марта 1917 года. До приезда Ленина. Менее чем через год первый марксист России почти бежал от революции, которую он проповедовал и ждал всю свою жизнь, большая часть которой прошла в эмиграции. После октябрьского переворота Плеханов вместе с В. И. Засулич и Л. Г. Дейчем обратились с «Открытым письмом к петроградским рабочим», где заявили, что те, кто захватил власть, толкают русский народ «на путь величайшего исторического бедствия». Этот шаг, пророчески вещали патриархи меньшевизма, «вызовет гражданскую войну, которая, в конце концов, заставит его отступить далеко назад от позиций, завоеванных в феврале и марте»106

На другой день на квартиру к Плеханову, где он остановился с женой Розалией Марковной, ворвался отряд солдат и матросов. Один из опоясанных патронными лентами крест-накрест матросов, приставив к груди Плеханова наган, потребовал:

— Сдайте оружие добром. Если найдем — расстреляем на месте!

— Вы можете это сделать и не найдя оружия. Но его у меня нет, — спокойно ответил старый социал-демократ.

Плеханов понял, что его оборонческие, а теперь и осуждающие слова в адрес революции ему не будут прощены. Обыск, к счастью, не закончился немедленной трагедией. Плеханов был вынужден скрываться, сначала в клинике Гирзона, а затем в Финляндии, в Питкеярви вблизи Териок. Потрясенного патриарха марксизма в России быстро оставляют силы. Из газет он узнает, что в стране установлена «диктатура пролетариата», а фактически диктатура меньшинства — партии большевиков. Плеханов понимает, что его протест против печально знаменитых апрельских тезисов, сформулированный в статье «О тезисах Ленина и о том, почему бред бывает подчас интересен», оказался бесплоден.

А ведь тогда Плеханов писал, что он «твердо уверен в том, что… в призывах Ленина к братанию с немцами, к низвержению Временного правительства, к захвату власти и так далее и так далее, наши рабочие увидят именно то, что они представляют собой в действительности, то есть — безумную и крайне вредную попытку посеять анархическую смуту на Русской земле» 107. Но, увы, «твердая уверенность» теоретика социал-демократии не оправдалась. Ленин одержал верх не только над обстоятельствами, Временным правительством, но и над ним, Плехановым…

Последние недели жизни он уже не мог писать, самое любимое занятие в его жизни уже тяготило его. Розалия Марковна читала ему вслух трагедии Софокла…

Я так и знал: не погибает злое, —
Нет, боги покровительствуют злу.
Им любо плута тертого, лукавца
Нам из Аида возвращать! А честных,
Достойнейших знай гонят в царство тьмы!
Что тут сказать?… Как восхвалять богов?
Я их хвалю… но вижу: дурны боги!

История не ошибается. Она просто бесстрастно несет в своем потоке бесчисленные события, которые затем люди запечатлеют в своих летописях. И вновь убедятся: революции почти всегда пожирают своих творцов. Одним из них, правда теоретическим, был Георгий Валентинович Плеханов.

Отношение Ленина к Плеханову прошло полную эволюционную амплитуду: от глубокого почитания («за 20 лет, 1883–1903, он дал массу превосходных сочинений») до полного остракизма («заклеймить шовиниста Плеханова»). По сути, марксизм в России поднялся на таких работах Плеханова (он был на 14 лет старше Ленина), как «Социализм и политическая борьба» (1883), «Наши разногласия» (1885), «К вопросу о развитии монистического взгляда на историю» (1895), «К вопросу о роли личности в истории» (1898) и многих других. Не все заметили, даже Ленин, что при всей своей ортодоксальности Плеханов в свое видение марксизма не привнес тех уродливых наслоений, которыми полны работы Ленина. Какие же? Плеханов не видел в либералах «контрреволюционной сущности», не отвергал парламентаризм, с оговорками принимал идею «гегемонии пролетариата», огромную роль в общественных движениях отводил ин-теллигенции. Все это в последующем было расценено как оппортунизм, либеральное лакейство, шовинизм и т. д. Особый грех Плеханова был усмотрен не только в «приспособлении меньшевизма к либерализму», а и в том, что он «оппортунистически» трактовал (святая святых!) сущность классовой борьбы.

Действительно, в «Введении» к своей незаконченной, но грандиозной по замыслу работе «История русской общественной мысли» Г. В. Плеханов писал: «Ход развития всякого данного общества, разделенного на классы, определяется ходом развития этих классов и их взаимными отношениями, т. е., во-первых, их взаимной борьбой там, где дело касается внутреннего общественного устройства, и, во-вторых, их более или менее дружным сотрудничеством там, где заходит речь о защите страны от внешних нападений»108. Плеханов полагал, что эта особенность классовых взаимоотношений особенно присуща России, что и наложило неизгладимый отпечаток на своеобразие русского исторического процесса. Возможно, эта позиция повлияла на формирование и «оборонческого мировоззрения» Плеханова. Ему он остался верен до конца. И хотя Плеханов большевиками презрительно именовался «оборонцем» или «социал-патриотом», старый социал-демократ не отступил от своего взгляда на войну до самой кончины. Отсутствие марксистской «чистоты» во взглядах на классовую борьбу было постоянным источником критики Плеханова правоверными большевиками.

Отвечая Ленину на призыв «брататься» с немцами во время войны, Плеханов выдвигает саркастическую «гипотезу». Поскольку Ленин полагает, что это грабительская война со стороны России, то «надо побрататься с немцами: простите, мол, нас, добрые тевтоны, в том, что мы своими грабительскими намерениями довели вас до объявления нам войны; до занятия значительной части нашей территории; до надменно-зверского обращения с нашими пленными; до ограбления Бельгии и до превращения этой, когда-то цветущей, страны в одно сплошное озеро крови; до систематического разорения многих французских департаментов и так далее, и так далее. Наш грех! Наш великий грех!»109 — с сарказмом восклицает автор антиленинского памфлета.

После более чем трех десятилетий отсутствия на родине стареющий Плеханов примчался в Россию, надеясь помочь народу своему, который любил, но полагал, что он еще не созрел для столь радикальных перемен, которые предложил Ленин в апреле 1917 года. Плеханов очень быстро почувствовал, что его образ «теоретика марксизма» совсем не есть синоним «революцион-ного политика». Его конкретный образ мыслей не был понят. Плеханов решительно выступил против курса на социалистическую революцию, обвинив Ленина в форсировании событий, к которым Россия не готова. Ведь это, и совсем недавно, ядовито заметил Плеханов, не оспаривал и Ленин110.

Теоретик российской социал-демократии был убежден, что в начале XX века в России «никакой иной, кроме буржуазной, революции быть не может».

Возможно, то был главный парадокс Плеханова: всю жизнь он писал о классовой борьбе, диктатуре пролетариата, ведущей роли рабочего класса в переустройстве общества, о социалистической революции как цели марксистского учения. А когда его страна занесла ногу, чтобы перешагнуть порог этой революции, Плеханов открыто запротестовал, поставив на карту весь свой авторитет патриарха. Вероятно, это парадокс кажущийся. Плеханов был слишком ортодоксален, чтобы отступить от классических схем марксизма и согласиться на перескакивание через этапы. Такой подход он счел «ленинским бредом».

Случилось так, что Плеханов ратовал за революцию буржуазную, Ленин — за социалистическую. Формально получилось, что история стала развиваться по Ленину. Но думаю, что именно — формально. Видимо, буржуазная революция была похоронена, не успев дать своих плодов, а та, что состоялась, дружно нами всеми называемая (автор этой книги не исключение) социалистической, не была таковой. Это была большевистская революция, а не социалистическая. Революция не принесла свободы народу — это ее главный результат. Эксплуатация сословная была заменена на эксплуатацию государственную, тоталитарную, еще более всеобъемлющую и цепкую. Плеханов боялся именно этого. Его наихудшие опасения, увы, сбылись.

Плеханов, давно порвавший с Лениным, будучи более универсальным теоретиком, чем вождь русской революции, оказался слабее его как политик, как практик, как партийный деятель. Политики революции по инерции пытались эксплуатировать его авторитет популярного мыслителя, старейшины российской социал-демократии. Так, Временное правительство и лично его Председатель А. Ф. Керенский, созвав в августе 1917 года в Москве Государственное совещание, пригласили на него и известных революционеров: Брешко-Брешковскую, Засулич, Плеханова. Временное правительство хотело с помощью авторитетов, известных в государстве имен, крупных политических деятелей обрести твердь под собою. Но, похоже, и «иконы» революции не могли спасти Керенского, так и не сумевшего решить проблему войны и мира. Большевики ценой фактически сепаратного мира в Брест-Литовске получили власть.

Георгий Валентинович Плеханов тоже из дворян, как и Владимир Ильич Ульянов. Отец Плеханова был штабс-капитаном. Сын по настоянию отца, собирался сделать военную карьеру, поступив в военное училище. Но, проносив недолгое время погоны юнкера, молодой Плеханов стал студентом Горного института, откуда в 1877 году был исключен со 2-го курса за участие в демонстрации на площади Казанского собора112. Военная косточка, тем не менее, у Плеханова осталась на всю жизнь; он был всегда подтянут, строен, в хорошей спортивной форме. Не случайно Ленин, подчеркивая интеллектуальную мощь Плеханова, использовал для этого в известном смысле физические параметры. «Плеханов, — говорил Ленин Лепешинскому в 1904 году, — человек колоссального роста, перед ним приходится съеживаться». Но тут же, чисто по-ленински, язвительно: «А все-таки мне кажется, что он уже мертвец, а я живой человек»113.

Судьба Плеханова отразила огромную драму русского дворянства и интеллигенции. Понимая, что лишь прогрессивные перемены могут вывести Россию на путь подлинного прогресса, одна часть этой элиты общества считала, что нужно революционным путем добиться этих перемен; другая — путем приспособления, адаптации, своеобразной «перестройки» уже существующей системы. Так уж случилось, что моршанский дворянин Георгий Валентинович Плеханов, самый крупный российский социал-демократ конца XIX века, имел брата — Григория Валентиновича Плеханова, полицейского исправника. Их мать была родственницей Виссариона Григорьевича Белинского. Одна семья, общие дворянские корни, а сколько внутренних духовных антиномий!

Когда молодой Николай Вольский (Валентинов) спросил полицейского исправника Г. В. Плеханова:

— Если придет революция, «повалят» ли памятник Екатерине Великой?

— Что за охота пустяки говорить! Если придет революция? Да она никогда не придет. В России не может быть революции. Она не Франция114.

А его брат-марксист был убежден, что революция, хотя «Россия и не Франция», неизбежна. Но вначале (и надолго!) только революция буржуазная.

У Плеханова хватило политического мужества во весь голос заявить накануне роковых событий октября 1917 года, что власть грядущая не может опираться лишь на узкий фундамент диктатуры пролетариата. Она «должна базироваться на коалиции всех живых сил страны». В серии статей, опубликованных в августе и сентябре 1917 года в газете «Единство», Плеханов прямо заявлял: коалиция — это соглашение нации. Не хотите соглашения — идите за Лениным; не решаетесь идти за Лениным — входите в соглашение.

В своих отчаянных теоретических попытках остановить приход диктатуры одной силы — «профессиональных революционеров» — Плеханов шел на заведомое политическое самоуничижение: «Неужели интересы рабочих всегда и во всем противоположны интересам капиталистов? Неужели в экономической истории капиталистического общества не бывает таких случаев, когда указанные интересы совпадают между собою? Частичное совпадение интересов рождает сотрудничество в определенных областях. Социалистические и несоциалистические элементы могут реализовать это ограниченное по возможностям согласие в социальных реформах»115. Здесь Плеханов, не ссылаясь на «первоисточники», приходит к Бернштейну и Каутскому. Все это, с точки зрения Ленина и большевиков, было абсолютной ересью. Но история, похоже, подтвердила правоту того, что исторический шанс социализм мог (и может, возможно) иметь только на рельсах реформ, реформ и реформ… А они невозможны без минимума национального и социального согласия.

По существу, последние перед Октябрем статьи Плеханова представляют принципиально новую концепцию социализма. Она абсолютно другая, нежели у Ленина, который с помощью диктатуры, насилия, ликвидации эксплуататорских классов пытался привнести социализм с абстрактных марксистских матриц. Как затем Сталин, продолжая дело своего учителя, строил «социализм» в «одной стране» с помощью монополии одной политической силы, своих указаний и беспредельного террора.

У Плеханова, который долго защищал на заседаниях II Интернационала классовую методологию диктатуры пролетариата, хватило мужества пересмотреть многие из своих прежних постулатов. Не все историки и философы заметили, что в 1917 году Плеханов парадоксально изменился; он стал не только «оборонцем», но и «реформистом». А в глазах Ленина и большевиков не было в то время худших ругательств. В устах Ленина «плехановец» звучало как обвинение, и обвинение нешуточное.

…В марте 1920 года Ленину сообщили, что в Киеве революционный трибунал приговорил И. Киселева, с которым Ленин был знаком, к расстрелу. Несчастный обратился за помощью к Председателю Совнаркома. Ленин отреагировал запиской:

«т. Крестинский!

Очень срочное дело — приговор о расстреле Киселева. Я видел его в 1910–1914 гг. в Цюрихе, где он был плехановцем (выделено Лениным. — Д.В. ) и его обвиняли в ряде гнусностей (подробностей не знаю). Видел я Киселева в 1918 или 1919 году здесь в Москве, мельком. Киселев работал в „Известиях“ и говорил мне, что становится большевиком. Фактов не знаю…»

В общем, Ленин ушел от желания разобраться в существе трагедии (Киселев остался в Киеве «без разрешения партии». Но Киев-то сдал немцам Ленин!).

В конце концов Ленин адресовал вопрос блюстителю «революционной справедливости»: пусть «т. Дзержинский решит, созвонившись с Крестинским». Дзержинский на полях записки ответил: «Я против вмешательства»116.

Другого не следовало и ожидать. Но для Ленина отягчающим обстоятельством явилось то, что Киселев «был плехановцем»…

Соприкоснувшись с российской действительностью, Плеханов мог ужаснуться, ибо тезис о диктатуре пролетариата в Программе РСДРП был и его детищем. Он мог ужаснуться и тому, что говорил ранее. Например, Плеханов не раз утверждал, что «благо революции — это высший закон», а по существу, способствовал открытию шлюзов для беспредела насилия. В начале девятисотых годов Плеханов считал идею парламентаризма производной от успехов революции и интересов пролетариата. Старый социал-демократ не мог не переживать от того, что в начале века утверждал: если после революции парламент окажется «плохим», его можно разогнать «не через два года, а через две недели». По сути, этим плехановским рецептом большевики и воспользовались в 1918 году, ликвидируя Учредительное собрание.

Плеханов прошел через мучительную переоценку многих своих прежних взглядов. В этом они с Лениным коренным образом отличались друг от друга. Ленин в главном, основном, абсолютно не изменился до конца своих активных дней. Плеханов же эволюционировал в последний год своей жизни исключительно стремительно, подобно юноше, как будто боясь, что не успеет измениться в соответствии с требованиями уже не XIX, а XX века… Валентинов вспоминает, что по приезде в Москву Плеханов попросил организовать для него и Засулич поездку на Воробьевы горы. Через несколько дней в сопровождении группы единомышленников Г. В. Плеханов с супругой и В. И. Засулич отправились на автомобилях на самое высокое место Москвы. Плеханов и Засулич сфотографировались около колонны со старинной разбитой садовой вазой с барельефом. От обеих фигур веяло трагическим. Снимки получились прекрасными и печальными. Валентинов пишет, что Плеханов, волнуясь, вдруг сжал руки Засулич: «Вера Ивановна, 90 лет назад приблизительно на этом месте Герцен и Огарев принесли свою присягу. Около сорока лет назад в другом месте — вы помните? — мы с вами тоже присягнули, что благо народа на всю жизнь будет для нас высшим законом. Наша дорога теперь явно идет под гору. Быстро приближается момент, когда мы, вернее, кто-то о нас скажет: вот и все. Это, вероятно, наступит раньше, чем мы предполагаем. Пока мы еще дышим, спросим себя, смотря друг другу в глаза: выполнили ли мы нашу присягу? Думаю, мы выполнили ее честно. Не правда ли, Вера Ивановна, честно?»117

Вера Ивановна разволновалась…

Восемь месяцев спустя Плеханов умер, а вскоре за ним и Засулич…

В июле 1921 года Семашко внес в Политбюро вопрос о «постановке памятника Плеханову». Решение Политбюро, зафиксированное в протоколе № 52 от 16 июля, было положительно-нейтральным. Инициатива перекладывалась на плечи инициатора:

«Принять предложение т. Семашко об оказании содействия в постановке памятника (сговориться ему с Петроградским Советом…)»118

Вскоре встал вопрос о помощи семье Плеханова, оказавшейся в трудном положении. Ленин, не забывший, каким кумиром в молодости был для него этот человек (и неопасный совершенно теперь, в силу кончины и быстрого полузабвения), предложил из фонда СНК выделить «небольшую сумму». На том и порешили. Ленин, Каменев, Зиновьев и Сталин решением Политбюро от 18 ноября 1921 года постановили выдать семье Плеханова 10 тысяч франков в виде единовременного пособия. А заодно помочь и семье Либкнехта, но более существенно: 5 тысяч рублей золотом119. Только Ленину ведомо, почему семье патриарха российских социал-демократов помогли легковесными бумажными франками, а семье немецкого социалиста полновесными золотыми червонцами. Может быть, и потому, что вдова Карла Либкнехта Софья Рысс (Либкнехт) была настойчивее в своих просьбах? В своем письме к Ленину она молила:

«…У отца было состояние в Ростове-на-Дону (3 дома, акции) — около 3 млн. рублей. На мою долю пришлось бы около 600 тысяч рублей, но дома национализированы. Выдайте мне около 1 млн. 200 тыс. марок для меня и детей…

Мне нужно освободиться от материальной зависимости… я задыхаюсь от забот… Обеспечьте этой круглой суммой раз навсегда, я умоляю Вас!

Ах, освободите меня от зависимости — дайте мне вздохнуть свободно. Только не наполовину, а совсем.

(Уважающая Вас Софья Либкнехт»120.)

Ленин, согласившись на пять тысяч золотом, начертал: «Секретно, в архив».

Правда, Г. Е. Зиновьев еще до этого послал С. Либкнехт коробку награбленных драгоценных камней на сумму 6,6 тысяч гульденов и 20 тысяч марок…

У Ленина всегда была своя шкала ценностей. Плеханов давно уже для вождя не котировался высоко…

На десятилетие со дня смерти Плеханова откликнулся статьей А. Н. Потресов. Получилось, писал эмигрант, что Плеханов приехал на родину лишь за тем, «чтобы собственными глазами лицезреть, как Россию опять заковали в цепи. И в какие цепи? — Со штемпелем пролетариата! И кто? — Его же прежние ученики! Трудно представить себе худшую египетскую казнь, чем этот тяжелый удар судьбы, который обрушился на Плеханова… Он был шекспировским королем Лиром, которого покинули и предали его собственные дети…»121.

Плеханов не захотел быть Почетным магистром ордена, ставшего якобинским, который они создавали когда-то вместе с Лениным. Плеханов вошел в историю как пророк большевистского краха.

Обычно человек умирает медленно, как гаснет свеча: тихо и печально. Юлий Осипович Цедербаум (Мартов) прожил сравнительно недолгую жизнь — полвека, но его политическое умирание не было тихим. Восемь месяцев, начиная с конца февраля по роковые дни октября 1917 года, были апогеем неистовой борьбы и смерти политических надежд этого человека. Может быть, она наступила в ночь с 24 на 25 октября, когда состоялся Второй Всероссийский съезд Советов, положивший начало новому отсчету истории великого народа. После открытия съезда Федором Ильичом Даном в президиум двинулись представители партий в соответствии с соотношением сил на съезде: большевики и левые эсеры. Четыре места, выделенные меньшевикам, остались незаполненными в знак протеста против социального насилия. Именно в этот момент из зала раздался трубный, охрипший от волнения голос Мартова, призвавший к историческому благоразумию: отказаться от захвата власти вооруженным путем и разрешить кризис путем переговоров и созданием коалиционного правительства. Вначале, казалось, съезд качнулся в сторону Мартова. Пойди он по этому пути, масса могла проложить курс истории в ином направлении. Но выступление Троцкого спасло линию Ленина: радикальное решение вопроса о власти. Съезд теперь уже качнулся резко влево. Нервы Мартову изменили:

— Мы уходим! — вновь раздался его сиплый от простуды и чрезмерного курения голос. Шум поднявшихся десятков его сторонников заглушил голос Мартова. То был не топот ног меньшевиков, освобождавших навсегда политическую сцену российской истории для большеви-ков. Это был спазм их общего поражения. Свеча Мартова была потушена не только большевика-ми, но и им самим, его возгласом-выдохом: «Мы уходим».

В партийном ордене, созданном Лениным, Мартову не оказалось места с самого начала. Первый олицетворял человека, ставшего во главе железного авангарда пролетариата, а второй — российского Дон Кихота, полагавшего, что за ним добровольно пойдет, нет, не войско партийцев, а некая либеральная ассоциация. Ленин в этой политической дуэли был удачливым полководцем, превыше всего ценившим политическую цель. А Мартов — наивным романтиком, одержимым мыслью привить социалистическим программам и практике демократические ценности.

В начале века шансов у Мартова, казалось, в этом единоборстве было больше. Тогда, фактически на учредительном съезде, проходившем в Брюсселе, а затем в Лондоне, после Плеханова самой заметной фигурой был молодой Мартов. Хотя и голос Ленина все крепчал и число его сторонников росло.

Миллионы советских людей, изучая в соответствии с директивами партии приглаженную до неузнаваемости ее собственную историю, думали, что раскол произошел по организационному вопросу. Точнее — по первому пункту устава партии. Школьные учителя, профессора в вузах, комиссары в армии дружно говорили: «Ленин хотел создать партию-крепость, партию-боевой отряд. А Мартов предлагал учредить аморфное, расплывчатое образование, которое никогда не могло бы достичь коммунистических целей». Второе абсолютно верно и сегодня. А что касается «боевых отрядов», то речь шла все же не о них. По сути, решался вопрос: создавать ли партию-орден или партию — демократическую организацию. Мы все знаем, что в соответствии с ленинским предложением «членом партии может быть каждый, кто ее поддерживает как материальными средствами, так и личным участием в одной из партийных организаций». Формулировка Мартова была более мягкой: кроме материальной поддержки, член партии обязан оказывать ей «регулярное личное содействие под руководством одной из организаций»122.

Краткий курс истории ВКП(б), лично отредактированный Сталиным, резюмирует ситуацию: «Таким образом, формулировка Мартова, в отличие от ленинской формулировки, широко открывала двери партии неустойчивым непролетарским элементам… Эти люди не стали бы входить в организацию, подчиняться партийной дисциплине, выполнять партийные задания, не стали бы подвергаться опасностям, которые были с этим связаны. И таких людей Мартов и другие меньшевики предлагали считать членами партии»123.

Главная книга сталинского большевизма уверяет читателей (а их, по воле Агитпропа, были миллионы), что это был «организационный» вопрос. Да, таковым он, видимо, Сталину и казался.

Мартов, который до первого пункта устава шел вместе с Лениным и голосовал по программному тексту идентично с ним, на двадцать втором заседании «восстал». Не только по первому пункту Устава, но и по большинству других. Противостояние оказалось не временным, а до конца жизни. Хотя ленинское предложение набрало лишь 23 голоса против 28 за вариант Мартова, в дальнейшем господствовал Ленин. Не только потому что со съезда ушли в знак протеста бундовцы и экономисты. В конечном счете Ленин увидел больше шансов в революционной борьбе для партии-монолита, партии с жесткой внутренней организацией, чем в той ассоциации, которую отстаивал Мартов. В начале века, как и в октябре 1917 года, победил Ленин, еще не зная, что исторически он безнадежно проиграет. Нет, не Мартову, а неумолимому времени, которое отвергнет насилие, диктат и монополию на власть.

Немногие знают, что Мартов начинал свою сознательную жизнь как сторонник самостоятельной еврейской социал-демократической партии — Бунда. Работая в середине девяностых годов в еврейских организациях Вильно, Мартов верил в жизненность еврейского социалистического движения. Если смотреть на количественную сторону, то в начале века Бунд был весьма внушительной общественной силой. Как сообщвет историк Бунда М. Рафес, в 1904 году общее количество членов рабочей еврейской партии насчитывало более 20 тысяч человек, более чем в два раза превосходя русские партийные организации.

В конце девяностых годов Ю. О. Мартов видел в Бунде едва ли не важнейшее условие достижения евреями равноправия в области гражданских прав125. Однако на II съезде РСДРП Мартов уже выступал против еврейского сепаратизма, встав раз и навсегда на сторону «мягких» искровцев. Для Мартова политическая «мягкость» это не только склонность и способность к компромиссам, но и понимание необходимости (в любых условиях!) союза с высокой моралью. Именно это обстоятельство, а не «пункт первый» устава, развело Мартова с Лениным со временем навсегда.

Возможно, в конфликте Мартова с Лениным лежали не столько политические императивы, сколько нравственные. Приведу одно любопытное свидетельство, упоминаемое Б. Двиновым в «Новом журнале». Как рассказывала сестра Мартова Лидия Дан, в детстве дети Цедербаумов своими играми создали некий идеальный мир, который именовали «Приличенск». Игры, где особо ценятся честь, достоинство, совесть, составляют основу человеческого приличия. Сестра Мартова вспоминала, что в семье произошел случай, потрясший всех, и особенно Юлия. Для младшего брата Владимира взяли кормилицу из деревни. Какое-то время спустя кормилица получила письмо, в котором сообщалось, что ее родной ребенок дома от плохого питания умер. Видя горе несчастной женщины, маленький обитатель «Приличенска» взял с сестер клятву, что они никогда больше «не допустят такой подлости». Будучи взрослым человеком, Мартов не раз вспоминал этот случай, который оставил в его душе глубокий шрам126. Для ребенка, гимназиста, студента, а затем и социал-демократа Мартова моральное кредо значило слишком много, чтобы его игнорировать.

В отношениях с молодым Владимиром Ульяновым Юлий Мартов вначале вскользь, а затем более рельефно рассмотрел черты, которые создали в конце концов непреодолимый водораздел между ними. В своих «Записках социал-демократа», которые успели выйти в Берлине при жизни Мартова, автор вспоминал, что в конце века В. И. Ульянов «оставлял при первом знакомстве несколько иное впечатление, чем то, которое неизменно производил в позднейшую эпоху. В нем еще не было, или по меньшей мере не сквозило, той уверенности в своей силе — не говорю уже в своем историческом призвании, — которая заметно выступала в более зрелый период его жизни. Ему было тогда 25–26 лет… Ульянов еще не пропитался тем презрением и недоверием к людям, которое, сдается мне, больше всего способствовало выработке из него определенного типа вождя». Правда, Мартов тут же замечает, что «элементов личного тщеславия в характере В. И. Ульянова я никогда не замечал»127.

Свидетельства Мартова о моральной эволюции Ленина весьма интересны. В генетических корнях нравственности этого человека проявляются многие особенности его натуры, наложившие глубокий отпечаток на деятельность созданной им партии. Решительным и беспощадным Ленин стал не сразу. Вернемся еще раз к воспоминаниям Мартова.

На одной студенческой вечеринке в Петербурге Ульянов «выступал с речью против народничества, в которой, между прочим, со свойственной ему полемической резкостью, переходящей в грубость, обрушился на В. Воронцова. Речь имела успех. Но когда по окончании ее Ульянов от знакомых узнал, что атакованный им Воронцов находится среди публики, он переконфузился и сбежал с собрания»128.

Со временем, с годами Ленин перестанет «конфузиться» и обретет твердость и непреклонность, переходящие в жестокость. Познакомившись с материалами о положении на вязально-текстильной фабрике Мостекстиля, в записке И. В. Сталину и И. С. Уншлихту он советует «созвать из архинадежных людей совещание тайное» для выработки мер борьбы с расхитителями, кои должны быть весьма просты: «поимка нескольких случаев и расстрел»129.

Судьба отношений Мартова и Ленина — это судьба двух концепций революционного развития в России: гуманной — демократической и силовой — тоталитарной. Вопрос далеко выходит за рамки личных отношений и отражает драму борьбы двух начал: политики в союзе с моралью и политики, подчинившей мораль. Борьба в редакции «Искры» и вокруг нее означала для Мартова нечто большее, нежели просто фракционная борьба. Он видел в ней прообраз власти, утверждающей себя «любой ценой». Поддерживая высказывания Плеханова о «бонапартизме» Ленина, Мартов написал специальную брошюру против монополии центра с его контролем и жесткими директивами. Это положение автор работы назвал «осадным положением в партии»130. А оно, это «осадное положение», создавалось с самого начала. Этого не скрывал и Ленин. В своем «Ответе Розе Люксембург», написанном в сентябре 1904 года, он указывает: «Каутский ошибается, если он думает, что при русском полицейском режиме существует такое большое различие между принадлежностью к партийной организации и просто работой под контролем партийной организации»131.

До революции 1917 года Ленин, по сути, борется за свою главную идею: создать монолитную, централизованную партию, с помощью которой можно прийти к власти. Он не задается мыслью, что будет потом? Ведь партия-орден уже будет создана? Она же не исчезнет никуда? Не в этом ли феномене видна угроза будущему? Нет, Ленин так не думает. Все, кто не согласен с ним, достойны быть лишь с Мартовым.

В письме А. А. Богданову и С. И. Гусеву Ленин однозначно утверждает: «Либо мы сплотим действительно железной организацией тех, кто хочет воевать, и этой маленькой, но крепкой партией будем громить рыхлое чудище новоискровских разношерстных элементов…» В примечании добавляет, что тех, «которые абсолютно не способны воевать», он просто «всех отдал Мартову»132.

Добавление чрезвычайно красноречивое: кто за «железную» гвардию, готовность «воевать» и «громить» — те в его партию. А не способные к этому — в «рыхлое чудище» Мартова. Ленин презрительно относится к моральным сентенциям Мартова, Плеханова, Аксельрода. В своей полемике, которая, пожалуй, составляет львиную долю всего литературного наследия Ленина, он мимоходом бросает слова, которые отдают осуждающим рефреном, что, мол, Мартов известен «своей моральной чуткостью», вопит о «краже», «шпионстве» и других безнравственных вещах133.

До своей победы в октябре 1917 года Ленин не перестает полемизировать с Мартовым, если это можно назвать полемикой. Изобличения, осуждения, «приговоры» и просто оскорбления в адрес человека, с которым в молодости было так много общего. Но Мартов непреклонен. Склонный и способный к компромиссам, Мартов не испытывает никаких позывов к поиску согласия. Просто давно пришло понимание, что тот социализм, который намерен строить вождь партии большевиков, не имеет отношения ни к подлинной справедливости, ни к нравственным принципам, ни к гуманистическим началам социалистических мечтаний.

Уже проиграв, Мартов ужаснулся «промежуточному» итогу достигнутого в 1917 году. В письме к одному из своих личных друзей Н. С. Кристи Мартов выносит вердикт, который оказался сколь пророческим, столь и весьма точным.

«Дело не только в глубокой уверенности, что пытаться насаждать социализм в экономически и культурно отсталой стране — бессмысленная утопия, но и в органической неспособности моей помириться с тем аракчеевским пониманием социализма и пугачевским пониманием классовой борьбы, которые порождаются, конечно, самим тем фактом, что европейский идеал пытаются насадить на азиатской почве. Получается такой букет, что трудно вынести. Для меня социализм всегда был не отрицанием индивидуальной свободы и индивидуальности, а, напротив, высшим их воплощением, и начало коллективизма я представлял себе противоположным „стадности“ и нивелировке… Здесь же расцветает такой „окопно-казарменный“ квазисоциализм, основанный на всестороннем „опрощении“ всей жизни, на культе даже не „мозолистого кулака“, а просто кулака…»134

Интернационалистическая позиция «революционного оборончества» Мартова весьма контрастировала с пораженчеством Ленина и патриотизмом Плеханова. Вероятно, она, эта позиция Мартова, была наиболее верной и благородной. Весть о вспыхнувшем пожаре европейской войны 1914 года застала Мартова в Париже. В своем «Голосе» (небольшой cоциал-демократической газете центристского толка) Мартов не уставал повторять: «Да здравствует мир! Довольно крови! Довольно бессмысленных жертв! Да здравствует мир!» Вернувшись в мае 1917 года в Россию, Мартов не изменил своим интернационалистским позициям; он последовательно выступал не только против пораженчества, против превращения войны империалистической в войну гражданскую, но и против шовинизма, вызывая часто огонь по своим позициям как слева, так и справа.

В своих воспоминаниях один из заметных актеров российской революционной трагедии И. Г. Церетели приводил монолог Мартова. «Для Ленина такие явления, как война или мир, сами по себе никакого интереса не представляют. Единственная вещь, которая его интересует, это революция, и настоящей революцией он считает только ту, где власть будет захвачена большевиками.

Я задаю себе вопрос, продолжал Мартов, что будет делать Ленин, если демократии удастся добиться заключения мира? Очень возможно, что в этом случае Ленин перестроит всю свою агитацию в массах и станет проповедовать им, что все беды послевоенной поры происходят от преступлений демократии, состоящих в том, что она преждевременно закончила войну и не имела мужества довести ее до полного разгрома германского милитаризма.»

Вполне вероятно, что Мартов так мог говорить о прагматизме Ленина, ибо для лидера русской революции, действительно, единственной, монопольной проблемой была только власть. Все остальное было подчинено цели ее захвата.

После того как в июне 1918 года ВЦИК вывел из своего состава правых эсеров и меньшевиков, Мартову ничего не оставалось, как бороться пером против сползания революции к диктатуре одной партии. Д. Шуб приводит свидетельство Е. Драбкиной, видевшей сцену исключения меньшевиков из управляющего эшелона революции. После проведенного Я. Свердловым голосования, исключившего правых эсеров и меньшевиков из Советов, и предложения покинуть зал заседаний ВЦИК вскочил Мартов и, посылая проклятья «диктаторам», «бонапартистам», «узурпаторам», «захватчикам», пытался надеть свое поношенное пальто, но никак не попадал в рукав. Ленин стоял бледный и молча смотрел на выразительную сцену. Сидевший рядом левый эсер весело смеялся, тыча пальцем в кашляющего и ругающегося Мартова. Тот наконец справился с пальто и, уходя, обернувшись, пророчески бросил хохочущему революционеру:

— Вы напрасно веселитесь, молодой человек. Не пройдет и трех месяцев, как вы последуете за нами136.

Вспоминая трагедию Мартова, которая лишь рельефнее оттеняет трагедию русской революции и большевистскую одномерность Ленина, нельзя вместе с тем смотреть на поверженного лидера меньшевиков как на лицо, олицетворяющее только историческую правоту. Он был до конца своих дней ортодоксальным социалистом, одним из лидеров нового «2 1/2 Интернационала», верил в историческую правомерность диктатуры пролетариата и многие другие догмы марксизма. Он верил, что социалистческая революция может быть обновляющим и освежающим актом созидания. Мартов не мог принять лишь ленинского монополизма, ставки большевиков на насилие и террор. Правда, это весьма немало.

Потерпевший поражение революционер наивно верил, что революция может быть чистой, моральной, светлой. В дни, когда белый и красный террор, столкнувшись, образовали чудовищную волну насилия, Мартов быстро написал брошюру: «Долой смертную казнь». На одном дыхании он писал строки, подобные этим: «Как только большевики стали у власти, с первого же дня, объявив об отмене смертной казни, они начали убивать пленников, захваченных после боя в гражданской войне, как это делают все дикари. Убивать врагов, которые после боя сдались на слово, на обещание, что им будет дарована жизнь… Смертная казнь объявлялась отмененной, но в каждом городе, в каждом уезде разные чрезвычайные комиссии и военно-революционные комитеты приказывали расстреливать сотни и сотни людей… Этот кровавый разврат совершается именем социализма, именем того учения, которое провозгласило братство людей в труде высшей целью человечества… Партия смертных казней — такой же враг рабочего класса, как и партия погромов»137.

Как бы «доказывая» правоту слов Мартова, уже после его смерти, в ноябре 1923 года, Политбюро рассматривало «Туркестанский вопрос». Докладывал Рудзутак. Он сообщил «вождям», что в Туркестане пригласили на переговоры с советской властью руководителей отрядов басмачей. Им обещалось, что жизни их не угрожает опасность и что на специальной конференции будут рассмотрены пути мирного решения конфликта. Приехало 183 главаря. Всех их немедленно арестовали и 151 человека приговорили к расстрелу. Первых из списка уже поставили к стенке и расстреляли, но тут вмешалась Москва. Нет, Политбюро не сочло этот акт проявлением коварства, а просто пока «несвоевременным»138.

У Мартова были аргументы нравственные, у Ленина — аргументы политического прагматизма. Призывы к «моральности» Ленин считал проявлением «буржуазного либерализма». На такие сентенции отвечал записками наподобие той, которую он написал И. С. Уншлихту:

«Никак не могу быть в Политбюро. У меня ухудшение. Думаю, что во мне и нет надобности. Дело теперь только в чисто технических мерах, ведущих к тому, чтобы наши суды усилили (и сделали более быстрой) репрессию против меньшевиков…

(С ком. приветом Ленин»139.)

Террор, репрессии, насилие для Ленина были чисто «техническим» делом. У Мартова не было шансов повлиять на большевистское руководство в сторону гуманизации его политики. Ее сутью было насильственное переустройство общества и всего мира. Моральная наивность российского Дон Кихота поднимает его на большую нравственную высоту, недоступную людям, одержавшим над ним и его единомышленниками победу.

Политически Мартов умирал бурно. Физически он погас тихо и печально, как сгоревшая свеча. Уже будучи тяжелобольным, он смог по разрешению Политбюро ЦК РКП осенью 1920 года уехать в Германию, успел создать печатный орган меньшевиков в Берлине «Социалистический вестник». В последней своей статье, которую он смог с трудом написать, пока смерть не похитила его у жизни, Мартов верит в неизбежный уход с исторической сцены большевизма и замену его в России «правовым режимом демократии». Может быть, мы только сейчас находимся на пороге свершения его вещего желания? Или вновь новая волна большевизма захлестнет несчастную российскую демократию?

Не дожив до своего пятидесятилетия полгода, 24 апреля 1923 года Мартов скончался от туберкулеза. Пожалуй, не столько безмерное курение добило лидера меньшевиков, сколько крах всех его надежд. Свеча русской демократии горестно погасла. Личная трагедия революционера весьма символична для всего социалистического эксперимента в России140.

И Ленин, и Мартов стояли у истоков рождения революционной партии. Возникнув, партия, как горный ключ, стала метаться то влево, то вправо в стремлении проложить себе историческое русло. Такие люди, как Мартов, хотели, чтобы поток был спокойным, широким, плавным. Сторонники Ленина видели революционную партию как водопад, низвергающийся с высоты. Ленин оказался более искусным строителем, и созданная российскими социал-демократами партия, так и не приобретя полностью присущих ей традиционных черт, стала быстро превращаться в орден, который после октября 1917 года стал государственным. Он не был ни монашеским, ни рыцарским орденом, а скорее, идеологическим. Никто до самой смерти Ленина не подвергал сомнению его абсолютное право быть Магистром этого ордена.

Мартову, этому Дон Кихоту русской революции, изначально здесь не было места.

Сады Бытия замусорены Ложью, Лестью, Властолюбием, Двуличием, Тщеславием, Корыстолюбием. Они уживаются рядом с Добром, Благородством, Совестью, Мужеством, Стыдом, Покаянием. Ленин (а сколько было «охотников» и до него и после!) вознамерился очистить эти сады от человеческого мусора. Для этого ему нужна была железная организация: сплоченная, фанатично преданная идее, безжалостная, тупая в своей одержимости, слепая в своей идеологической зашоренности. С помощью этой организации-ордена Ленин смог в конце концов завладеть общественным сознанием миллионов людей, но не только для того, чтобы позвать их в светлую горницу будущего, но и чтобы разбудить в подвалах инстинктов революционную жажду ниспровержения, отрицания и разрушения. Он не учел одного: его партия могла жить только в тоталитарной системе. В любой другой она не способна существовать. Август 1991 года подтвердил обреченность его детища.

Примечания:

Глава 2. МАГИСТР ОРДЕНА

1. Бердяев Н. А. Истоки и смысл русского коммунизма. С. 97.

2. Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 6. С. 112.

3. Там же. С. 124.

4. Там же. С. 122, 125.

5. Там же. С. 136.

6. Там же. С. 178.

7. РЦХИДНИ, ф. 17, оп. 3, д. 290, л. 4.

8. РЦХИДНИ, ф. 17, оп. 3, д. 291, л. 2.

9. РЦХИДНИ, ф. 17, оп. 3, д. 293, л. 12.

10. РЦХИДНИ, ф. 17, оп. 3, д. 194, л. 1.

11. Ленин и ВЧК. М., 1975. С. 281.

12. Там же. С. 363.

13. Бердяев Н. А. Новое средневековье. Обелиск. Берлин. 1924. С. 59, 48.

14. Бердяев Н. А. Истоки и смысл русского коммунизма. С. 98–99.

15. Там же. С. 96.

16. См.: Ленинский сборник. Т. XXXVII. С. 11.

17. РЦХИДНИ, ф. 2, оп. 2, д. 4, л. 1.

18. Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 9. С. 211.

19. Там же Т. 30. С. 347.

20. Там же С. 346.

21. РЦХИДНИ, ф. 325, оп. 1, д. 403, л. 84а.

22. Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 26. С. 354.

23. Там же Т. 30. С. 133.

24. Ленинский сборник. Т. XI. С. 397.

25. Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 49. С. 399.

26. РЦХИДНИ, ф. 17, оп. 3, д. 113, л. 1.

27. РЦХИДНИ, ф. 17, оп. 3, д. 234, л. 3.

28. РЦХИДНИ, ф. 495, оп. 82, д. 1, л. 8.

29. См.: Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 49, С. 380.

30. РЦХИДНИ, ф.2, оп. 1, д. 6898, л.1

31. Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 35. С. 311–313.

32. См.: Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 11. С. 339–343.

33. Высочайший манифест. СПб.: Тип. А. М. Лесмана, 1906. С. 1–2.

34. Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 12. С. 32, 34.

35. Известия Всероссийской по делам о выборах в Учредительное Собрание комиссии. 1917. № 16–17. 10 ноября. С. 3.

36. Там же. С. 7.

37. Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 35. С. 240.

38. Там же. С. 241.

39. Там же. С. 240.

40. Савинков Б. В. Накануне новой революции. Варшава, 1921. С. 48.

41. Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 33. С. 100.

42. Там же. С. 102.

43. Там же. С. 101.

44. Штурман Д. В. И. Ленин. Париж, 1989. С. 73.

45. Горький М. Несвоевременные мысли. Париж, 1971. С. 113.

46. Новый град. Париж, 1931. № 1. С. 3.

47. См.: В. И. Ленин. Биография. Под ред. П. Н. Поспелова. М., 1963. С 99–100.

48. РЦХИДНИ, ф. 17, оп. 3, д. 249, л. 6.

49. Цит.: Фрунзе М. В. Избранные произведения. М., 1951. С. 325.

50. Арансон Г. Россия накануне революции. Нью-Йорк, 1926. С. 184.

51. Пролетарская революция. 1923. № 3/15. С. 281–291.

52. Воспоминания о В. И. Ленине. 1969. Т. 2. С. 329.

53. Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 26. С. 6.

54. Там же. С. 22.

55. См.: Там же. С. 284.

56. Голос. 1914. № 87.

57. Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 49. С. 13–14, 15.

58. Потресов А. Н. Посмертный сборник произведений. Париж, 1937. С. 301–302.

59. Письма Ленина к Горькому. С. 43.

60. Новый журнал. 1986. № 164. С. 143–160.

61. РЦХИДНИ, ф. 2, оп. 2, д. 492, л. 1.

62. Мартов Ю. О. Мировой большевизм. Искра. Берлин, 1923. С. 36–37.

63. РЦХИДНИ, ф. 17, оп. 3, д. 4, л.1.

64. РЦХИДНИ, ф. 17, оп. 3, д. 13, л. 5.

65. РЦХИДНИ, ф. 17, он. 3, д. 74, л. 3.

66. РЦХИДНИ, ф. 17, оп. 3, д. 75, л. 2.

67. РЦХИДНИ, ф. 17, он. 3, д. 113, л. 1.

68. Бердяев Н. А. Истоки и смысл русского коммунизма. С. 101–102.

69. Новый журнал. 1961. № 63. С. 277.

70. Архив НКВД-КГБ, ф. 10 427, л. 3, 10, 11.

71. РЦХИДНИ, ф. 17, оп. 3, д. 241, л. 1.

72. Balabanoff. A. Impression of Lenin. University of Michigan Press, 1984. p. 43.

73. Письма Ленина к Горькому. С. 24.

74. Карр Э. История Советской России. Большевистская революция 1917–1923 гг. М, 1990. С.40.

75. Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 6. С. 137–141.

76. Архив ИНО ОГПУ-НКВД, арх. № 29 918, л. 1–86.

77. См.: там же. Л. 26–28.

78. Там же. Л. 76–78.

79. Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 9. С. 205–229.

80. РЦХИДНИ, ф. 2, оп. 5, д. 95, л. 1.

81. РЦХИДНИ, ф. 2, оп. 1, д. 1521, л. 1–3.

82. Владимир Ильич Ленин. Биографическая хроника. Т. 2. С. 31.

83. Ленинский сборник. Т. V. С. 244–245.

84. Пролетарская революция. 1925. № 2. С. 46–53.

85. Ленинский сборник. Т. V. С. 345–358.

86. Полный сборник платформ всех русских политических партий. СПб., 1906. С. 2.

87. Там же. С. 1, 3.

88. Новый журнал. 1966. № 83. С. 255.

89. Плеханов Г. В. Соч. М.-Л., 1927. Т. XIX. С. 345.

90. Там же. С. 357.

91. Там же. С. 534, 537.

92. Дан Ф. И. Происхождение большевизма. Нью-Йорк, 1946. С. 369.

93. РЦХИДНИ, ф. 17, оп. 3, д. 91, л. 1.

94. РЦХИДНИ, ф. 17, оп. 3, д. 150, л. 1.

95. Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 39. С. 60–61.

96. Там же. Т. 51. С. 150.

97. Владимир Ильич Ленин. Биографическая хроника. Т. 9. С. 61–62.

98. Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 43. С. 241.

99. РЦХИДНИ, ф. 17, оп. 3, д. 239, л. 5.

100. РЦХИДНИ, ф. 17, оп. 3, д. 136, л. 1–2.

101. РЦХИДНИ, ф. 17, оп. 3, д. 259, л. 9.

102. РЦХИДНИ, ф. 2, оп. 2, д. 1311, л. 1.

103. РЦХИДНИ, ф. 2, оп. 2, д. 818, л. 1.

104. Новый журнал. 1947. № 15. С. 293.

105. Потрссов А. Н. В плену у иллюзий. Париж, 1927. С. 7.

106. Единство. 1917. 28 октября.

107. Плеханов Г. В. Год на Родине. Париж, 1921. Т. 1. С. 21.

108. Плеханов Г. В. Соч. М.-Л., 1925. Т. XX. С. 13.

109. Плеханов Г. В. Год на Родине. С. 23.

110. Там же. С. 22.

111. Новый журнал. 1948. № 20. С. 272.

112. Большевики. 2-е изд. М., 1918. С. 222.

113. Новый журнал. 1948. № 20. С. 280.

114. Валентинов Н. Встречи с Лениным. Нью-Йорк, 1981. С. 240–241.

115. См.: Новый журнал. 1948. № 20. С. 273–275.

116. Ленинский сборник. Т. XXXVIII. С. 292–293.

117. Новый журнал. 1948. № 20, С. 289.

118. РЦХИДНИ, ф. 17, on. 3, д. 190, л. 3.

119. РЦХИДНИ, ф. 17, оп. 3, д. 232, л. 1.

120. РЦХИДНИ, ф. 2, он. 2, д. 482, л. 1–6.

121. Дни. Париж, 1928. 30 марта.

122. См.: Протоколы 2-го съезда Заграничной Лиги русской революционной социал-демократии. Под ред. И. Ле-сснко и Ф. Дана. Женева, 1904.

123. История Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков). Краткий курс. Изд-во ЦК ВКП(б) «Правда», 1938. С. 41.

124. Рафес М. Очерки по истории Бунда. М., 1923. С. 141.

125. Мартов Ю. О. Поворотный пункт в истории еврейского рабочего движения. Женева, 1900. С. 9.

126. Новый журнал. Нью-Йорк, 1961. № 63. С. 269.

127. Мартов Ю. О. Записки социал-демократа. Кн. 1. Берлин-Петербург-Москва, 1922. С. 268.

128. Там же. С. 269.

129. Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 54. С. 32–33.

130. Мартов Ю. О. Борьба с «осадным положением» в Российской социал-демократической рабочей партии. Женева, 1904.

131. Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 9. С. 57.

132. Там же. С. 246.

133. См.: Там же. С. 287.

134. Новый журнал. 1961. № 63. С. 281.

135. Церетели И. Г. Воспоминания о Февральской революции. Париж, 1964. Кн. 1. С. 242.

136. Новый журнал. 1969. № 94. С. 264–265.

137. Мартов Ю. О. Долой смертную казнь. Пг., 1918. С. 7.

138. РЦХИДНИ, ф. 17, оп. 3, д. 396, л. 1.

139. Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 54. С. 149.

140. Martov. Cambridge University Press. 1968.

Глава 3. ОКТЯБРЬСКИЙ ШРАМ

1. Милюков П. Н. Воспоминания (1859–1917). Нью-Йорк, 1955. С. 387.

2. Там же. С. 388.

3. Ольденбург С. С. Царствование императора Николая II. Нью-Йорк, 1951. С. 519.

4. Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 30. С. 325.

5. См.: Там же. С. 322.

6. См.: Там же. С. 327.

7. См.: Там же. С. 328.

8. Родзянко М. В. Государственная дума и Февральская революция 1917 г. С. 31.

9. Записи А. Н. Яхонтова. Архив Русской революции. Т. XVIII. С. 98.

10. Милюков П. Н. Воспоминания (1859–1917). С. 455–456.

11. Николай II и Великие князья. Л.-М., 1925. С. 122.

12. Владимир Ильич Ленин. Биографическая хроника. Т. 4. С. 1.

13. Ганецкий Я. С. О Ленине. Отрывки воспоминаний. 1933. С. 59.

14. Заславский Д. О., Кантарович В. А. Хроника Февральской революции 1917 года. Пг., 1924. Т. 1. С. 288.

15. Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 31. С. 20.

16. Там же. С. 7.

17. Там же. С. 73.

18. Там же. С. 75.

19. Зиновьев Г. Ленинизм. Л., 1925. С. 65.

20. Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 31. С. 14.

21. Солженицын А. И. Ленин в Цюрихе. Париж, 1975. С. 197–199.

22. «Особая папка» (Протоколы и документы Политбюро).

23. Солженицын А. И. Ленин в Цюрихе. С. 176.

24. См.: Владимир Ильич Ленин. Биографическая хроника. Т. 4. С. 16.

25. Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 49. С. 414.

26. Там же. Т. 32. С. 414.

27. Ludendorff E. Meine Kriegserinnerungen. 1914–1918. Berlin, 1919. S. 47.

28. РЦХИДНИ, ф. 17, on. 3, д. 74, л.2.

29. Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 32. С. 427.

30. См.: Солженицын А. И. Ленин в Цюрихе.

31. Мельгунов С. П. Золотой немецкий ключ большевиков. Нью-Йорк, 1989. С. 157.

32. The Merchant of Revolution. Oxford University Press. London, 1966.

33. Русский современник. 1924. № 1. С. 241.

34. ЦГОА, ф. 7, on. 4, д. 127, л. 23, 47–403.

35. См.: Новый журнал. 1967. № 87. С. 300–301.

36. ЦГОА, ф. 1, он. 8, д. 8480; оп. 2, д. 1534, л. 4, 25, 28, 71, 111–114, 168, 182, 183, 216, 266, 267.

37. The Merchant of Revolution. London. 1966.

38. Новый журнал. 1959. № 57. С. 226–267.

39. Michael Futrell. Northern Underground. London, p. 173.

40. См.: Новый журнал. 1967. № 87. С. 306–308.

41. Новая Россия. 1937. 9 мая. С. 4–5.

42. ЦГОА, ф. 198, он. 2, д. 582, л. 19, 22; ф. 1, оп. 33, д. 33, л. 77, 78, 97 и др.

43. Новый журнал. 1967. № 87. С. 308.

44. ЦГОА, ф. 1, он. 8, д. 8480; ф. 7, он. 2, д. 1534, л. 4, 25, 28,71, 111–114, 182; ф. 1,оп. 12, л. 264,265.

45. ГАРФ, ф. к. ЦГАОР, д. 13, л. 83.

46. Там же.

47. Там же. Л. 84.

48. Там же.

49. Там же. Л. 85.

50. Там же. Л. 87.

51. Там же.

52. Там же.

53. Там же. Л. 88.

54. Michael Futrell. Northern Underground. London, p. 190.

55. Никитин Б. Роковые годы. Париж, 1937. С. 117–120.

56. ГАРФ, ф.к. ЦГАОР, д. 13, л. 93.

57. Мельгунов С. П. Золотой немецкий ключ большевиков. С. 108–109.

58. ГАРФ, ф.к. ЦГАОР, д. 13, л. 111.

59. Там же, Л. 107.

60. Z. А. В. Zeman. Germany and Revolution in Russia 1915–1918, p. 3–4, 8–10, 14.

61. ГАРФ, ф.к. ЦГАОР, д. 9, л. 66, 67.

62. Ленинский сборник. Т. XXXVI. С. 47.

63. Мельгунов С. П. Золотой немецкий ключ большевиков. С. 128.

64. РЦХИДНИ, ф. 2, он. 2, д. 122, л. 1.

65. См.: Новый журнал. 1971. № 102. С. 226.

66. Никитин Б. Роковые годы. С. 228.

67. Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 32. С. 415.

68. Керенский А. Издалека. Сб. статей (1920–1921 гг.). Париж, 1922. С. 172.

69. Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 32. С. 415.

70. Там же. Т. 34. С. 31.

71. Архив НКВД-КГБ, Р — 1073, т. 1, л. 11.

72. Владимир Ильич Ленин. Биографическая хроника. Т. 4. С. 2.

73. Там же. С. 31.

74. Там же. С. 35.

75. Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 49. С. 424.

76. Z. А. В. Zeman. Germany and Revolution in Russia 1915–1918.

77. ЦГОА, ф. 7, on. 3, д. 394, л. 8–9.

78. Parvus A. Im Kampf um die Wahrheit. Berlin, 1918. S. 51.

79. См.: В. И. Ленин. Полн. собр. соч. Т. 31. С. 120.

80. Фишер Л. Ленин. Лондон, 1970. С. 168.

81. РЦХИДНИ, ф, 2, оп. 2, д. 226, л. 1–5.

82. ЦГОА, ф. 9, оп. 1, д. 14 370, л. 12, 13.

83. ЦГОА, ф. 1, оп. 8, д. 8480, л. 95–97.

84. ГАРФ, ф.к. ЦГАОР, д. 13, л. 65.

85. Фишер Л. Ленин. С. 172.

86. Архив НКВД-КГБ, Р-1073, т. 1, л. 5.

87. Eduard Bernstein. Ein dunkeles Kapitel. Forwarts (Berlin), Januar 14, 1921.

88. Germany and the Russian Revolution. London, 1958, p. 70.

89. Там же. С. 133.

90. ЦГАСА, ф. 33 987, on. 2, д. 79, л. 90.

91. См.: ЦГОА, ф. 1, оп. 12, д. 25 023, л. 264, 265; ф. 7, оп. 1, д. 953, л. 341.

92. Гнедин Е. А. Катастрофа и второе рождение. Мемуарные записки. Амстердам, 1977.

93. Известия ЦК КПСС. 1989. № 7. С. 212.

94. РЦХИДНИ, ф. 2, оп. 2, д. 571, л. 2.

95. Там же.

96. Там же. Л. 2.

97. РЦХИДНИ, ф. 2, оп. 1, д. 25 064, л. 1.

98. Там же, л. 2–3.

99. Архив НКВД, Р-1073, т. 1, л. 47.

100. Там же. Л. 11.

101. Там же. Л. 47.

102. Там же. Л. 57.

103. Там же. Л. 87.

104. Бонч-Бруевич В. Д. Волнения в войсках и военные тюрьмы. М., 1919.

105. Архив русской революции. 2-е изд. Т. 1. С. 76.

106. Керенский А. Ф. Издалека. С. 52.

107. См.: Архив русской революции. Т. 1. С. 22–23.

108. Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 35. С. 282.

109. Ленин. В. И. Соч. 4-с изд. Т. 35. С. 271.

110. Архив НКВД-КГБ, 9 отдел ПГУ, ц. 85 686.

111. Чернов В. Рождение революционной России. Прага, 1934. С. 333.

112. Станкевич В. Б. Воспоминания. Берлин, 1920. С. 224.

113. Там же. С 252.

114. Чернов А. Рождение революционной России. С. 402.

115. Потресов А. Н. В плену у иллюзий. С. 5.

116. Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 35. С. 294.

117. Там же. Т. 36. С. 86.

118. Там же. Т. 37. С. 107.

119. РЦХИДНИ, ф. 2, оп. 2, д. 380, л. 1.

120. Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 36. С. 365.

121. Там же. С. 504.

122. Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 37. С. 371.

123. См.: Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 31. С. 19.

124. См.: Там же. С 63.

125. Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 35. С. 395.

126. Там же. Т. 36. С. 215.

127. Там же С. 362.

128. Ленинский сборник. Т. XVIII. С. 33.

129. Керенский А. Издалека. С. 40.

130. Там же. С. 189.

131. Там же.

132. Сверчков Д. Ф. Керенский. 2-е изд. Л., 1925. С. 82.

133. Керенский А. Издалека. С. 177.

134. «Mercure de France», 15 mai 1991.

135. Станкевич В. Б. Воспоминания. С. 252.

136. Чернов В. Рождение революционной России. С. 333.

137. Архив МБ, Н-18768, т. 12, л. 1–100.

138. Архив НКВД-КГБ, 9 отдел ПГУ, арх. № 85 686, с. 35–36, 37–38, 79, 114, 215.

139. РЦХИДНИ, ф. 2, оп. 2, д. 151, л. 4.

140. РЦХИДНИ, ф. 17, оп. 7, 3, д. 90, л. 5.

141. РЦХИДНИ, ф. 17, оп. 3, д. 397, л. 10.

142. РЦХИДНИ, ф. 17, оп. 3, д. 85, л. 3.

143. РЦХИДНИ, ф. 17, оп. 3, д. 68, л. 2–3.

144. Дни. 1930. 1 июня. С. 8.

145. Там же. С. 9.

146. РЦХИДНИ, ф. 644, оп. 1, д. 252, л. 138.

147. Современные записки. 1922. № 9.

148. Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 32. С. 121–122.

149. Там же. С. 129.

150. Там же. С. 132.

151. Там же. С. 182.

152. Там же. С. 286–287.

153. Там же. С. 321.

154. РЦХИДНИ, ф. 17, оп. 3. д. 306, л. 6–7.

155. Церетели И. Г. Воспоминания о Февральской революции. Кн. 2. С. 19.

156. Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 32. С. 331.

157. Там же.

158. Станкевич В. Б. Воспоминания (1914–1919).

159. Керенский А. Ф. Издалека. С. 72.

160. Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 32. С. 267.

161. Бонч-Бруевич В. Д. Воспоминания о Ленине. С. %.

162. Карлейль Т. Французская революция. СПб., 1907. С. 377.

163. Милюков П. Н. Воспоминания (1859–1919). Т. II. С 387–389.

164. Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 32. С. 331.

165. Революция 1917 года. Рим, 1971…С. 312.

166. Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 34. С. 2–5.

167. См.: Там же. Т. 32. С. 433.

168. Шестой съезд РСДРП(б). Протоколы. 1958. С. 27–28.

169. Владимир Ильич Ленин. Биографическая хроника. Т. 4. С. 277.

170. Троцкий Л. Д. О Ленине. С. 58–59, 61.

171. АПРФ, ф. 3, оп. 22, д. 306, л. 3.

172. Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 32. С. 306.

173. См.: Буонарроти Ф. Гракх Бабсф и заговор равных. Пг.-М., 1923. С. 5–6.

174. Там же. С. 10.

175. Там же. С. 100.

176. ГАРФ, ф. 130, оп. 1, д. 5, л. 1.

177. РЦХИДНИ, ф. 17, оп. 3, д. 153, л. 1.

178. Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 33. С. VIII.

179. Там же. С. 120.

180. Там же. С. 83.

181. Там же. С. 89.

182. Там же. С. 45.

183. Там же. С. 101.

184. Красная летопись. М.-Л., 1927. № 3. С. 29.

185. РЦХИДНИ, ф. 4, оп. 3, д. 45, л. 1.

186. Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 34. С. 245, 247.

187. Макиавелли Никколо. Избранные сочинения. М., 1982. С. 351.

188. Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 34. С. 272–275.

189. Там же. С. 280.

190. Там же. С. 280, 281, 282.

191. Суханов Н. Н. Записки о революции. Кн.6. С. 73–75.

192. Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 34. С. 253.

193. РЦХИДНИ, ф. 4, он. 2, д. 3590, л. 7.

194. РЦХИДНИ, ф. 4, оп. 1, д. 76; д. 80, л. 1–9.

195. Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 34. С. 242.

196. См.: Там же. С. 247.

197. ЦГОА, ф. 1345, оп. 1, д. 128, л. 29.

198. Нива. 1917. № 33.

199. ЦГОА, ф. 1345, оп. 1, д. 128, л. 15.

200. Очерки истории Ленинградской организации КПСС. 1962. Т. 1. С 568–569.

201. См.: Подготовка и победа Октябрьской революции в Москве. Документы и материалы. М., 1957. С 343.

202. Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 34. С. 383–384.

203. ЦАМО, ф. 132-А, оп. 2642, д. 13, л. 7.

204. Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 34. С 424.

205. ЦГОА, ф. 1345, оп. 1, д. 128, л. 23.

206. Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 34. С. 393.

207. Троцкий Л. Д. О Ленине. С. 70.

208. РЦХИДНИ, ф. 2, оп. 1, д. 4629, л. 1–2.

209. РЦХИДНИ, ф. 2, оп. 1, д. 4630, л. 2.

210. Мельгунов С. Как большевики захватили власть. Париж, 1953. С. 15, 18, 20.

211. Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 34. С. 420.

212. Там же. С. 396.

213. Троцкий Л. Д. Соч. Т. III. С. 15.

214. Там же. С. 39.

215. Керенский А. Ф. Издалека. С. 198.

216. Горбачев М. С. Октябрь и перестройка: революция продолжается. М., 1987. С. 5.

217. Архив МБ РФ. Н-15069, д. 14 625, т. 1, л. 61.

218. Там же. С. 129–134.

219. Архив МБ РФ. Н-15318, д. 21 790, т. 1, л. 281.

220. Архив МБ РФ. Н-15069, д. 21 790, т. 1, л. 66.

221. Архив МБ РФ. Н-15318, д. 14 625, т. 1, л. 1.

222. Там же. Л. 20.

223. Архив МБ РФ. Н-15318, д. 14 625, т. 2, л. 48.

224. Троцкий Л Д. О Ленине. С. 71.

225. Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 34. С. 436.

226. Ильин И. А. Русские писатели, литература и художество. Вашингтон, 1963. С. 196.

227. Струве П. Размышления о русской революции. София, 1921. С. 19.

228. Суханов Н. Н. Записки о революции. Кн.7. Берлин-Петербург-Москва, 1923. С 160.

229. Суханов Н. Н. Записки о революции. Т. 7. С. 174.

230. Там же. С. 219–220.

231. Рябинский К. Революция 1917 г. Т. V. Октябрь. М.-Л. С. 189.

232. Новый журнал. 1947. № 17. С. 307.

233. См.: Троцкий Л. Д. О Ленине. С. 75.

234. Троцкий Л. Д. О Ленине. С. 75.

235. РЦХИДНИ, ф. 2, оп. 2, д. 493, л. 17.

236. РЦХИДНИ, ф. 325, оп. 1, д. 11, л. 11.

237. Там же. Л. 10.

238. Гиппиус-Мережковская 3. Дмитрий Мережковский. Париж, 1951. С. 226.

239. См.: Троцкий Л. Д. О Ленине. С. 74–75.

240. Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 35. С. 28–29.

241. Троцкий Л. Д. О Ленине. С. 100.

242. Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 35. С. 43.

243. Там же. С. 48.

244. Там же. С. 50.

245. Новый журнал. 1971. № 103. С. 220.

246. Великая Октябрьская социалистическая революция. Энциклопедия. М., 1987. С. 481.

247. Декреты Советской власти. 1957. Т. 1. С. 44–45.

248. ГАРФ, ф. 1235, он. 37, д. 2, л. 63.

249. ГАРФ, ф. 130, оп. 1, д. 9, л. 11.

250. Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 35. С 40.

251. ЦГАСА, ф. 33 987, оп. 3, д. 46, л. 144.

252. Там же.

253. ГАРФ, ф. 130, оп. 1, д. 1, л. 20.

254. ГАРФ, ф. 1235, оп. 37, д. 2, л. 43.

255. ГАРФ, ф. 130, on. 1, д. 1, л. 55–56.

256. РЦХИДНИ, ф. 2, оп. 1, д. 7597, л. 1.

257. ГАРФ, ф. 130, оп. 4, д. 593, л. 1.

258. ГАРФ, ф. 130, оп. 1, д. 1, л. 7–8 об.

259. Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 35. С. 30–31.

260. РЦХИДНИ, ф. 2, оп. 2, д. 940, л. 1–3.

261. Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 35. С. 359–360.

262. Новая жизнь. 1917. 7(20) ноября. № 174.

263. РЦХИДНИ, ф. 5, оп. 2, д. 246, л. 1.

264. РЦХИДНИ, ф. 5, оп. 1, д. 960, л. 30–32.

265. ГАРФ, ф. 130, on. 1, д. 3, а. 4–4 об.

266. ГАРФ, ф. 230, оп. 1, д. 1, л. 50.

267. ГАРФ, ф. 130, оп. 1, д. 5, л. 35.

268. Там же. Л. 33.

269. ГАРФ, ф. 130, оп. 1, д. 5а, л. 3.

270. ГАРФ, ф. 130, оп. 1, д. 3, а. 21об.

271. Там же Л. 32–33.

272. Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 35. С. 264.

273. Harward University. Houghton Library. BMS Russ 13. T-3815, p. 1.

274. Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 34. С. 392.

275. Карлейль Т. Французская революция. С. 150–151.

276. Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 31. С. 65.

277. Там же. С. 117.

278. Гиппиус З. Избранная поэзия. Париж, 1984. С. 98.

279. Известия Всероссийской комиссии по делам о выборах в Учредительное Собрание. 1917. № 1. С. 2. 6, с. 6–7.

280. Троцкий Л. Д. О Ленине. С. 91–92.

281. Там же. С. 93.

282. Известия Всероссийской по делам о выборах в Учредительное Собрание комиссии. С. 2.

283. Там же. С. 6.

284. ГАРФ, ф. 130, оп. 1, д. 1, л. 20.

285. См.: Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 35. С. 162–166.

286. См.: Новый журнал. 1958. № 52. С. 227.

287. Троцкий Л. Д. О Ленине. С. 94.

288. ГАРФ, ф. 130, оп. 1, д. 1, л. 4боб.

289. ГАРФ, ф. 130, оп. 1, д. 7, л. 18об.

290. ГАРФ, ф. 130, оп. 1, д. 3, л. 24.

291. См.: Анин Д. Революция 1917 года глазами ее руководителей. Рим, 1971. С. 456–470.

292. ГАРФ, ф. 130, оп. 1, д. 5, л. 15.

293. Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 35. С. 241.

294. Там же. С. 229–230.

295. Архив ОГПУ-НКВД-КГБ. Л. 1–2.

296 Троцкий Л. Д. О Ленине. С. 95.

297. Чернов В. Рождение революционной России. С. 29.

298. Медем В. Учредительное собрание и демократическая республика. Берлин, 1918. С. 14–15.

Глава 4. ЖРЕЦЫ ТЕРРОРА

1. Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 35. С 172.

2. Троцкий Л. Д. О Ленине. Материалы для биографа. С 104–105.

3. Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 35. С. 311.

4. Там же. Т. 50. С 30.

5. Там же. С. 106.

6. Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 35. С. 186.

7. Седьмой съезд РКП(б). Стенографический отчет. С. 126, 129, 131.

8. См.: Там же С. 33, 50.

9. Там же. С. 209–210.

10. Там же. С 42.

11. Там же. С. 87.

12. Там же. С. 63.

13. Зиновьев Г. Е. Соч. Т. 7. Ч. 1. С. 544.

14. Там же. С. 537.

15. ЦГАСА, ф. 33 987, oп. 3, д. 2, л. 84–85.

16. РЦХИДНИ, ф. 4, оп. 2, д. 2788, л. 1–4.

17. Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 36. С. 84–87.

18. Там же. Т. 35. С. 40.

19. См.: Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 36. С. 100.

20. Там же. С. 111.

21. Владимир Ильич Ленин. Биографическая хроника. Т. 5. С. 319.

22. АПРФ, ф. 3, оп. 24, д. 301, л. 144.

23. РЦХИДНИ, ф. 4, оп. 2, д. 3734, л. 2–3.

24. РЦХИДНИ, ф. 2, оп. 1, д. 5542, л. 1.

25. РЦХИДНИ, ф. 4, оп. 2, д. 1927, л. 7.

26. См.: РЦХИДНИ, ф. 2, оп. 1, д. 5497, л. 2.

27. Новая заря. 1918. № 2. С. 3–4.

28. АПРФ, ф. 33, оп. 1, д. 2, л. 16.

29. Там же. Л. 25–27.

30. Ленин В. И. Военная переписка (1917–1920). М., 1956. С. 36.

31. Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 36. С. 497.

32. Новый журнал. 1986. № 162. С. 233.

33. Соломон Г. Среди красных вождей. Париж, 1930. Т. 1. С. 85.

34. Владимир Ильич Ленин. Биографическая хроника. Т. 5. С. 459.

35. Новый журнал. 1986. № 162. С. 241, 243.

36. Там же. С. 243.

37. См.: Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 50. С. 113.

38. См.: Там же. Т. 36. С. 525.

39. АВП, ф. 82, оп. 1, п. 5, д. 28.

40. Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 37. С. 56.

41. ЦГАСА, ф. 33 987, оп. 3, д. 13, л. 70–85; оп. 1, д. 572, л. 13–15.

42. Свердлов Я. М. Избр. произв. М., 1960. Т.З. С. 28–29.

43. Новый журнал. 1986. № 162. С. 259.

44. Мережковский Д. С., Гиппиус З. Н., Философов Д. В., Злобин В. А. Царство Антихриста. Мюнхен, 1921. С. 55–56.

45. ЦГАСА, ф. 33 987, оп. 2, д. 41, л. 63.

46. Головин Н. И. Российская контрреволюция. Ч. I. Париж, 1937. С. 89–90.

47. Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 30. С. 133.

48. Там же. Т. 39. С. 343.

49. Там же. Т. 35. С. 204.

50. Там же. Т. 37. С. 40–41.

51. РЦХИДНИ, ф. 2, оп. 2, д. 1338, л. 1–2.

52. Троцкий Л. Д. О Ленине. С. 106.

53. ЦГАСА, ф. 33 987, он. 1, д. 11, л. 229.

54. ЦГАСА, ф. 4, оп. 14, д. 7, л. 11.

55. Оликов С. Дезертирство в Красной Армии и борьба с ним. М., 1926. С. 27.

56. Там же. С. 29, 31, 32.

57. Директивы Главного командования Красной Армии (1917–1920). М., 1963. С. 18–19.

58. РЦХИДНИ, ф. 325, оп. 1, д. 403, л. 87а.

59. Ленин В. И. Военная переписка. М., 1956. С. 39, 133, 137.

60. Ленинский сборник. Т. XVIII. С. 209.

61. Там же. С. 189.

62. Там же Т. XXXIV. С. 65.

63. Там же. С. 122.

64. Троцкий Л. Д. О Ленине. 2-е изд. С. 117, 118.

65. Ленинский сборник. Т. XVIII. С. 202.

66. Ленин В. И. Из эпохи гражданской войны. М., 1934. С. 44.

67. РЦХИДНИ, ф. 2, оп. 2, д. 109, л. 1.

68. Ленинский сборник. Т. XXIV. С. 12.

69. Архив НКВД-КГБ, арх. № 501, т. 3, л. 616.

70. Троцкий Л. Д. О Ленине. С. 121.

71. ЦГАСА, ф. 33 987, оп. 2, д. 32, л. 311.

72. РЦХИДНИ, ф. 2, оп. 2, д. 734, л. 1.

73. РЦХИДНИ, ф. 2, оп. 2, д. 717, л. 1.

74. Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 38. С. 242.

75. Там же. С. 293.

76. Там же С. 372.

77. Там же. Т. 37. С. 511.

78. Там же. Т. 38. С. 325.

79. Гиппиус-Мережковская 3. Дмитрий Мережковский. С. 241.

80. Гиппиус 3. Избранная поэзия. Париж, 1984. С. 114.

81. Жильяр П. Император Николай II и его семья. Вена, 1921. С 149–150.

82. Владимир Ильич Ленин. Биографическая хроника. Т. 5. С. 242.

83. РЦХИДНИ,ф. 19, оп. 1, д. 159, л. 1.

84. См.: Владимир Ильич Ленин. Биографическая хроника. Т. 5. С. 668–669.

85. Тридцать дней. 1934. № 1. С 15–19.

86. Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 39. С. 183.

87. Там же. Т. 31. С. 310.

88. Там же Т. 11. С. 41, 68, 158, 263, 294, 310, 329, 395 и др.

89. Там же Т. 34. С. 35, 56, 59,66, 285 и др.

90. Там же Т. 32. С. 97, 186; Т. 36. С. 85, 215, 269, 362.

91. Там же Т. 32. С. 268.

92. РЦХИДНИ, ф. 2, оп. 1, д. 6601, л. 1.

93. РЦХИДНИ, ф. 2, оп. 1, д. 6606, л. 1.

94. РЦХИДНИ, ф. 2, оп. 1, д. 6623, л. 1.

95. Троцкий Л. Д. Дневники и письма. Нью-Йорк: Эрмитаж. 1986. С. 101.

96. Владимир Ильич Ленин. Биографическая хроника. Т. 5. С. 165–166.

97. См.: РЦХИДНИ, ф. 19, оп. 1, д. 158, л. 8.

98. Рабочая революция на Урале. Екатеринбург, 1921. С. 3–29.

99. РЦХИДНИ, ф. 588, оп. 3, д. 12, л. 30.

100. АПРФ, ф. 31, оп. 1, д. 4, л. 216.

101. Дитерихс М. К. Убийство царской семьи. Ч. I. С. 23–163.

102. См.: Рабочая революция на Урале. С. 3–29.

103. Архив ИНО ОГПУ, дело № 343, т. 2, л. 23–26.

104. Архив ИНО ОГПУ, литерное дело «Монархисты», 324, т. 2, л. 52.

105. Дитерихс М. К. Убийство царской семьи. Ч. I. С. 359–373.

106. АПРФ, ф. 3, оп. 58, д. 280, л. 1.

107. Там же. Л. 12.

108. Там же. С. 10.

109. Там же. Л. 12–13.

110. РЦХИДНИ, ф. 588, оп. 3, д. 12, л. 18, 19, 59.

111. Там же. Л. 28, 29, 30, 41.

112. Там же. Л. 52–54.

113. Там же. Л. 60,61.

114. Витте С. Ю. Воспоминания. Т. 1. С. 245.

115. См.: Карлейль Т. Французская революция. С. 427–429.

116. Дитерихс М. К. Убийство царской семьи. Ч. П. С. 57.

117. РЦХИДНИ, ф. 588, оп. 3, д. 12, л. 48.

118. Исторический архив. М., 1957. № 5. С. 198.

119. ЦГАОР, ф. 130, оп. 1, д. 58, л. 13 об.

120. Литературная Россия. 1990. 21 сентября. № 38. С. 19.

121. РЦХИДНИ, ф. 588, оп. 3, д. 12, л. 43.

122. АПРФ. «Особая папка» (Протоколы Политбюро и Секретариата ЦК КПСС).

123. АПРФ. «Особая папка». Протокол заседания Политбюро № 68 от 4 апреля 1949 года, л. 1.

124. РЦХИДНИ, ф. 5, оп. 1, д. 1648, л. 4.

125. Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 37. С. 29.

126. Там же. С. 83–85.

127. ЦА КГБ, д. 4–200, л. 7.

128. Там же. Л. 8–10.

129. Спиридонова М. А. Из воспоминаний о Нерчинской каторге. М., 1926. С. 82–84.

130. РЦХИДНИ, ф. 4, oп. 1, д. 86, л. 5.

131. Воспоминания о Владимире Ильиче Ленине. С. 309.

132. РЦХИДНИ, ф. 4, оп. 1, д. 85, л. 1.

133. Декреты Советской власти. М., 1964. Т. 3. С. 266.

134. Воспоминания о Владимире Ильиче Ленине. Т. 5. С. 310.

135. Троцкий Л. Д. О Ленине. С. 152, 157–158.

136. Balabanoff A. Impression of Lenin. Unifersity of Michigan Press, 1984. P. 1–2.

137. РЦХИДНИ, ф. 4, on. 2, д. 453, л. 1–2.

138. См.: ЦА КГБ, д. 4–200, л. 8–11.

139. ЦА МБ РФ, 4–200, л. 22, 22 об.

140. ЦА МБ РФ, ф. 4, оп. 10, л. 2197, л. 126.

141. Там же. Л. 109.

142. ЦА МБ РФ, 4–200, л. 12, 12 об.

143. ЦА МБ РФ, ф. 4–200, л. 17.

144. Независимая газета. 1992. 29 августа.

145. Москва. 1958. № 11. с. 123–161.

146. ЦА МБ РФ, ф. 4, оп. 10, д. 2197, л. 101.

147. Там же. Л. 185–186.

148. Там же. Л. 191–192.

149. Balabanoff A. Lenin. Psychologische Beobachtungen und Betrachtungen. Hannover. 1959. S. 1–2.

150. РЦХИДНИ, ф. 4, оп. 2, д. 3272, л. 1–2.

151. РЦХИДНИ, ф. 86, оп. 1, д. 35, л. 79.

152. См.: Владимир Ильич Ленин. Биографическая хроника. Т. 6. С. 127, 129, 130, 147.

153. Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 41. С. 298–318.

154. Штурман Д. В. И. Лснин. С. 75.

155. См.: Семенов (Васильев) Г. И. Военная и боевая работа социалистов-революционеров в 1917–1918 годах. Берлин, 1922. С. 36–41.

156. См.: Правда. 1925. 14 января.

157. Ульянова М. И. О В. И. Лснине и семье Ульяновых. Воспоминания. Очерки. Письма. 2-е изд. 1989. С. 113–117.

158. Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 41. С. 19.

159. РЦХИДНИ, ф. 2, оп. 1, д. 26 388, л. 1–2.

160. АПРФ, ф. 3, оп. 22, д. 306, л. 3.

161. ЦГАСА, ф. 33 987, оп. 2, д. 60, л. 15.

162. АПРФ, ф. 3, оп. 22, д. 306, л. 8–9.

163. Там же. Л. 1–1об.

164. Кларк Р. Ленин. Человек без маски. М., 1989.

165. L. Krassin. His Libe and Work by his wife. London, 1929. P.97.

166. N. Tumarkin. Lenin Lives! N.G. P. 106.

167. Архив русской революции. Берлин, 1922. Т. VII. С. 273.

168. Троцкий Л. Д. О Ленине. Материалы для биографа. С. 121, 122.

169. Там же. С. 104, 105.

170. Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 36. С 1 %.

171. ГАРФ, ф. 130, оп. 2, д. 2, л. 241–242.

172. Мельгунов С. П. Красный террор в России. 2-е изд. Берлин, 1922. С. 6.

173. Карлсйль Т. Французская революция. С. 505.

174. Утро Москвы. 1918. № 21. 4 ноября.

175. Ленинский сборник. Т. XVIII. С. 145–146.

176. Там же. С. 186–187.

177. Там же. С. 189.

178. Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 50. С. 106.

179. РЦХИДНИ, ф. 2, оп. 2, д. 641, л. 1–6.

180. Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 41. С. 369.

181. Там же. С. 376.

182. Там же. С. 380.

183. Там же. С. 383.

184. Ленинский сборник. Т. XXXVIII. С. 23.

185. Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 54. С. 1.

186. Там же С. 209.

187. Там же. С. 221.

188. Там же. С. 189.

189. Там же. С. 190.

190. Там же Т. 45. С. 189–190.

191. Уголовный кодекс РСФСР. М., 1938. С. 26–32.

192. Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 45. С. 549.

193. РЦХИДНИ, ф. 17, оп. 3, д. 164, л. 2.

194. РЦХИДНИ, ф. 17, оп. 4, д. 194, л. 3–3 об.

195. РЦХИДНИ, ф. 17, оп. 3, д. 302, л. 5.

196. Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 52. С. 222–223.

197. Ленинский сборник. Т. XXXVII. С. 114.

198. РЦХИДНИ, ф. 2, оп. 2, д. 830, л. 1.

199. Вестник русского христианского движения. 1976. № 119. С. 193.

200. Ленинский сборник. Т. XXIV. С. 172.

201. РЦХИДНИ, ф. 2, оп. 2, д. 133, л. 1–2,

202. Крыленко Н. В. Судоустройство РСФСР. М., 1923. С. 97.

203. РЦХИДНИ, ф. 76, оп. 3, д. 149, л. 8–8 об.

204. Там же. Л. 30–32 об.

205. Архив русской революции. Т. VII. С. 246.

206. ЦГАСА, ф. 33 987, оп. 2, д. 141, л. 179.

207. РЦХИДНИ, ф. 17, оп. 84, д. 228, л. 13–13 об.

208. В. И. Ленин и ВЧК. М., 1975. С. 281.

209. Там же. С. 363.

210. См.: РЦХИДНИ, ф. 17, оп. 3, д. 239.

211. РЦХИДНИ, ф. 17, оп. 3, д. 234, л. 3.

212. В. И. Ленин и ВЧК. С. 544.

213. См.: РЦХИДНИ, ф. 17, оп. 3, д. 153, л. 2–6.

214. РЦХИДНИ, ф. 17, оп. 3, д. 190, л. 2.

215. Там же. Л. 3.

216. ЦГАСА, ф. 33 987, оп. 1, д. 392, л. 108.

217. ГАРФ,ф. 3316, оп. 1, д. 448, л. 71–72.

218. Там же. Л. 72, 73.

219. ЦГАНХ, ф. 7486, оп. 37, д. 198, л. 52–53.

220. РЦХИДНИ, ф. 2, оп. 2, д. 463, л. 1.

221. Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 36. С. 255, 257.

222. Там же. С 193.

Глава 2. МАГИСТР ОРДЕНА

1. Бердяев Н. А. Истоки и смысл русского коммунизма. С. 97.

2. Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 6. С. 112.

3. Там же. С. 124.

4. Там же. С. 122, 125.

5. Там же. С. 136.

6. Там же. С. 178.

7. РЦХИДНИ, ф. 17, оп. 3, д. 290, л. 4.

8. РЦХИДНИ, ф. 17, оп. 3, д. 291, л. 2.

9. РЦХИДНИ, ф. 17, оп. 3, д. 293, л. 12.

10. РЦХИДНИ, ф. 17, оп. 3, д. 194, л. 1.

11. Ленин и ВЧК. М., 1975. С. 281.

12. Там же. С. 363.

13. Бердяев Н. А. Новое средневековье. Обелиск. Берлин. 1924. С. 59, 48.

14. Бердяев Н. А. Истоки и смысл русского коммунизма. С. 98–99.

15. Там же. С. 96.

16. См.: Ленинский сборник. Т. XXXVII. С. 11.

17. РЦХИДНИ, ф. 2, оп. 2, д. 4, л. 1.

18. Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 9. С. 211.

19. Там же Т. 30. С. 347.

20. Там же С. 346.

21. РЦХИДНИ, ф. 325, оп. 1, д. 403, л. 84а.

22. Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 26. С. 354.

23. Там же Т. 30. С. 133.

24. Ленинский сборник. Т. XI. С. 397.

25. Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 49. С. 399.

26. РЦХИДНИ, ф. 17, оп. 3, д. 113, л. 1.

27. РЦХИДНИ, ф. 17, оп. 3, д. 234, л. 3.

28. РЦХИДНИ, ф. 495, оп. 82, д. 1, л. 8.

29. См.: Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 49, С. 380.

30. РЦХИДНИ, ф.2, оп. 1, д. 6898, л.1

31. Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 35. С. 311–313.

32. См.: Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 11. С. 339–343.

33. Высочайший манифест. СПб.: Тип. А. М. Лесмана, 1906. С. 1–2.

34. Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 12. С. 32, 34.

35. Известия Всероссийской по делам о выборах в Учредительное Собрание комиссии. 1917. № 16–17. 10 ноября. С. 3.

36. Там же. С. 7.

37. Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 35. С. 240.

38. Там же. С. 241.

39. Там же. С. 240.

40. Савинков Б. В. Накануне новой революции. Варшава, 1921. С. 48.

41. Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 33. С. 100.

42. Там же. С. 102.

43. Там же. С. 101.

44. Штурман Д. В. И. Ленин. Париж, 1989. С. 73.

45. Горький М. Несвоевременные мысли. Париж, 1971. С. 113.

46. Новый град. Париж, 1931. № 1. С. 3.

47. См.: В. И. Ленин. Биография. Под ред. П. Н. Поспелова. М., 1963. С 99–100.

48. РЦХИДНИ, ф. 17, оп. 3, д. 249, л. 6.

49. Цит.: Фрунзе М. В. Избранные произведения. М., 1951. С. 325.

50. Арансон Г. Россия накануне революции. Нью-Йорк, 1926. С. 184.

51. Пролетарская революция. 1923. № 3/15. С. 281–291.

52. Воспоминания о В. И. Ленине. 1969. Т. 2. С. 329.

53. Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 26. С. 6.

54. Там же. С. 22.

55. См.: Там же. С. 284.

56. Голос. 1914. № 87.

57. Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 49. С. 13–14, 15.

58. Потресов А. Н. Посмертный сборник произведений. Париж, 1937. С. 301–302.

59. Письма Ленина к Горькому. С. 43.

60. Новый журнал. 1986. № 164. С. 143–160.

61. РЦХИДНИ, ф. 2, оп. 2, д. 492, л. 1.

62. Мартов Ю. О. Мировой большевизм. Искра. Берлин, 1923. С. 36–37.

63. РЦХИДНИ, ф. 17, оп. 3, д. 4, л.1.

64. РЦХИДНИ, ф. 17, оп. 3, д. 13, л. 5.

65. РЦХИДНИ, ф. 17, он. 3, д. 74, л. 3.

66. РЦХИДНИ, ф. 17, оп. 3, д. 75, л. 2.

67. РЦХИДНИ, ф. 17, он. 3, д. 113, л. 1.

68. Бердяев Н. А. Истоки и смысл русского коммунизма. С. 101–102.

69. Новый журнал. 1961. № 63. С. 277.

70. Архив НКВД-КГБ, ф. 10 427, л. 3, 10, 11.

71. РЦХИДНИ, ф. 17, оп. 3, д. 241, л. 1.

72. Balabanoff. A. Impression of Lenin. University of Michigan Press, 1984. p. 43.

73. Письма Ленина к Горькому. С. 24.

74. Карр Э. История Советской России. Большевистская революция 1917–1923 гг. М, 1990. С.40.

75. Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 6. С. 137–141.

76. Архив ИНО ОГПУ-НКВД, арх. № 29 918, л. 1–86.

77. См.: там же. Л. 26–28.

78. Там же. Л. 76–78.

79. Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 9. С. 205–229.

80. РЦХИДНИ, ф. 2, оп. 5, д. 95, л. 1.

81. РЦХИДНИ, ф. 2, оп. 1, д. 1521, л. 1–3.

82. Владимир Ильич Ленин. Биографическая хроника. Т. 2. С. 31.

83. Ленинский сборник. Т. V. С. 244–245.

84. Пролетарская революция. 1925. № 2. С. 46–53.

85. Ленинский сборник. Т. V. С. 345–358.

86. Полный сборник платформ всех русских политических партий. СПб., 1906. С. 2.

87. Там же. С. 1, 3.

88. Новый журнал. 1966. № 83. С. 255.

89. Плеханов Г. В. Соч. М.-Л., 1927. Т. XIX. С. 345.

90. Там же. С. 357.

91. Там же. С. 534, 537.

92. Дан Ф. И. Происхождение большевизма. Нью-Йорк, 1946. С. 369.

93. РЦХИДНИ, ф. 17, оп. 3, д. 91, л. 1.

94. РЦХИДНИ, ф. 17, оп. 3, д. 150, л. 1.

95. Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 39. С. 60–61.

96. Там же. Т. 51. С. 150.

97. Владимир Ильич Ленин. Биографическая хроника. Т. 9. С. 61–62.

98. Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 43. С. 241.

99. РЦХИДНИ, ф. 17, оп. 3, д. 239, л. 5.

100. РЦХИДНИ, ф. 17, оп. 3, д. 136, л. 1–2.

101. РЦХИДНИ, ф. 17, оп. 3, д. 259, л. 9.

102. РЦХИДНИ, ф. 2, оп. 2, д. 1311, л. 1.

103. РЦХИДНИ, ф. 2, оп. 2, д. 818, л. 1.

104. Новый журнал. 1947. № 15. С. 293.

105. Потрссов А. Н. В плену у иллюзий. Париж, 1927. С. 7.

106. Единство. 1917. 28 октября.

107. Плеханов Г. В. Год на Родине. Париж, 1921. Т. 1. С. 21.

108. Плеханов Г. В. Соч. М.-Л., 1925. Т. XX. С. 13.

109. Плеханов Г. В. Год на Родине. С. 23.

110. Там же. С. 22.

112. Большевики. 2-е изд. М., 1918. С. 222.

113. Новый журнал. 1948. № 20. С. 280.

114. Валентинов Н. Встречи с Лениным. Нью-Йорк, 1981. С. 240–241.

115. См.: Новый журнал. 1948. № 20. С. 273–275.

116. Ленинский сборник. Т. XXXVIII. С. 292–293.

117. Новый журнал. 1948. № 20, С. 289.

118. РЦХИДНИ, ф. 17, on. 3, д. 190, л. 3.

119. РЦХИДНИ, ф. 17, оп. 3, д. 232, л. 1.

120. РЦХИДНИ, ф. 2, он. 2, д. 482, л. 1–6.

121. Дни. Париж, 1928. 30 марта.

122. См.: Протоколы 2-го съезда Заграничной Лиги русской революционной социал-демократии. Под ред. И. Ле-сснко и Ф. Дана. Женева, 1904.

123. История Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков). Краткий курс. Изд-во ЦК ВКП(б) «Правда», 1938. С. 41.

125. Мартов Ю. О. Поворотный пункт в истории еврейского рабочего движения. Женева, 1900. С. 9.

126. Новый журнал. Нью-Йорк, 1961. № 63. С. 269.

127. Мартов Ю. О. Записки социал-демократа. Кн. 1. Берлин-Петербург-Москва, 1922. С. 268.

128. Там же. С. 269.

129. Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 54. С. 32–33.

130. Мартов Ю. О. Борьба с «осадным положением» в Российской социал-демократической рабочей партии. Женева, 1904.

131. Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 9. С. 57.

132. Там же. С. 246.

133. См.: Там же. С. 287.

134. Новый журнал. 1961. № 63. С. 281.

136. Новый журнал. 1969. № 94. С. 264–265.

137. Мартов Ю. О. Долой смертную казнь. Пг., 1918. С. 7.

138. РЦХИДНИ, ф. 17, оп. 3, д. 396, л. 1.

139. Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 54. С. 149.

140. Martov. Cambridge University Press. 1968.