• Главная
• Контакты
• Нашёл ошибку
• Прислать материал
• Добавить в избранное

В течении первых лет царского протектората казацкое государство сохраняло за собой то название, которое оно присвоило себе после событий 1648 г.: Запорожское Войско. Чтобы подчеркнуть контроль армии над украинской территорией, были добавлены слова: «с городами и землями». Украинские священнослужители в своих сочинениях и проповедях предпочитали использовать название «Малая Россия» или «Малая Русь», и это было включено в царский титул после Переяславского объединения.1052

Каковым бы ни было название, коренная украинская нация, как и казацкое правительство все еще находились в процессе становления. Что касается внутренних проблем, то единству нации угрожали острые социальные конфликты. Одновременно с этим, соседи Украины – Польша, крымские татары и Турция, – будучи возмущены царским протекторатом, старались при любом удобном случае разорвать на части вновь созданное политическое объединение, именуемое царством Великой и Малой Руси.

Переяславское объединение подтверждено было, в первую очередь, клятвой всего украинского народа, выразившего свою верность парю. Клятва была дополнена положениями, представленными царю эмиссарами Богдана Хмельницкого в Москве в марте 1654 г., утвержденными, с некоторыми изменениями царем и Боярской Думой. Соласно этим положениям и царским грамотам, гарантировались права и привилегии казакам, украинской шляхте, городам и (некоторое время спустя) церкви.

Это основание для объедииеяия ие отражало истинной расстановки социальных сил на Украине, поскольку крестьяне, составлявшие большинство, не были представлены в делегации, направленной Богданом Хмельницким в Москву, а старшины пренебрегли их интересами. В переговорах с боярами Зарудный и Тетеря определяли крестьян как низший класс, который дожжен быть резко отделен от шляхты и казачества. А тем не менее, именно та поддержка, которую крестьяне оказали казакам, дала возможность последним возглавить национальную борьбу против польских вельмож, и именно крестьянское ополчение в казацкой армии на протяжении тяжелы; лет войны за освобождение от поляков сделало возможным продолжение борьбы вплоть до того момента, когда царь согласился взять казацкое войско под свое покровительство.

Существовало принципиальное различие во взглядах крестьян и консервативных казацких старшин на идеи национального движения. Первичной целью крестьян было захватить земли польских вельмож и короля. Но в дальнейшем первоначальная программа была расшире на и направлена на захват всякого крупного земельного владения.1053) Для крестьян и большинства рядовых, казаков значение национальной борьбы заключалось в отмене помещичьего господства и в создании казацко-крестьянского государства.

Старшины всегда настаивали на изгнании чиновников из польской администрации с Украины, но поначалу, верные условиям Зборовского соглашения, пытались защищать земельные права польских магнатов от бушующих крестьян. Позднее Богдан Хмельницкий выступил сторонником изгнания польских магнатов, но и он пытался воспрепятствовать захвату крестьянами земельных угодий, принадлежавших украинскому дворянству и украинским православным монастырям. Целью старшин было создание чисто казацкого государства, во главе которого стояли бы высшие офицеры и в котором крестьяне были бы лишены права принимать участие в решении национальных вопросов.

Социальное разделение между старшинами и крестьянами отразилось в двойственности их отношений к Польше. Крестьяне выступали против какого бы то ни было соглашения с поляками, поскольку опасались, что подобное соглашение приведет со временем к восстановлению зависимости. Но некоторые лидеры консервативных старшин были не прочь возобновить переговоры с поляками при первом же удобном случае, так как они надеялись, что установление украинской автономий под властью польских королей будет надежнее гарантировать их привилегированное положение, нежели московский протекторат над Украиной.

Однако в настоящий момент, старшины пытались использовать покровительство Москвы для своей выгоды и торопились обращаться с петициями к царю для получения земельных угодий. Вполне очевидно, что предводители старшин мечтали заменить польских магнатов на Украине и установить свой собственный аристократический резким. Эти мечты на деле оказались нереалистичными или, по крайней мере, преждевременными. Достаточно характерно, что старшинские офицеры, обеспечив себя земельными наделами от царя, боялись объявлять о своих привилегиях населению и держали царские грамоты в тайне, планируя пользоваться ими в будущем, когда возникнут более благоприятные обстоятельства. Они хорошо отдавали себе отчет в том, что попытка реставрировать на Украине систему крупного частного землевладения будет встречена в спышкой негодования со стороны как крестьян, так и рядовых казаков.1054

Частично, ввиду такой ситуации, аристократическая группа старшин страстно желала жесткого отделения крестьян от казаков. Чтобы добиться такого отделения, необходимо было, в первую очередь, тесно сплотить казаков, ограничив число реестровых. Посланники Богдана Хмельницкого в Москву предлагали установить число реестровых казаков в количестве шестидесяти тысяч. Сам Богдан не считал эту цифру окончательно определенной и был готов предоставить царю возможность увеличить ее. Но царь одобрил предложение казацких посланников.

Для того чтобы понять точку зрения старшин по этому вопросу, нам следует принять во внимание, что уступчивая масса реестровых Казаков дала бы возможность гетману при необходимости расширить их ряды за счет крестьян. Действительно, такое стало бы неизбежным в случае военной угрозы. Цифра шестьдесят тысяч – результат компромисса между гетманом и старшинами. Однако она не отвечала реальной ситуации, поскольку в армии уже было намного больше. Когда царь поедал в ставку гетмана первую сумму денег для установленного жалования казакам, рассчитанного в соответствии с согласованным числом реестровых, старшины не стали объявлять о получении денег для войска и позднее не стали их распределять.1055 В основе этой парадоксальной ситуации лежал конфликт двух противоположных точек зрения на состав казацкого войска. Большинство рядовых казаков чувствовало себя членами народной армии и не возражало против новобранцев из крестьян, но дворянская группа среди старшин хотела создать замкнутые, привилегированные вооруженные силы, которые будут следовать руководству казацкой аристократии.

В конце XVI в. социальное разделение казацкой армии можно разглядеть в Запорожской Сечи.1056 Но состав Сечи часто менялся: число войсковых офицеров пополнялось путем выборов, в любой момент офицеры могли быть изгнаны казацкой радой, и поэтому не было почвы для формирования наследственного аристократического класса.

Начало плану создания профессиональной казацкой армии положили поляки в форме казацкого реестра. После войны в 1648 г. казацкое войско стало независимой силой и приспособило форму реестра к своим собственным нуждам. Во время революционной войны реестровые казаки перешли на сторону запорожцев, а ряды войска увеличились, благодаря притоку крестьян, однако реестровые казаки оставались ядром этого увеличившегося воинства. Реестровые казаки были известны под собирательным названием войсковое товарищество (вийськове товарыство). Каждый член являлся войсковым товарищем (вийськовы товарыщ).1057 Эти обозначения, по всей видимости, происходили из Запорожской Сечи.1058

Нереестровым казакам позволялось присоединяться к армии в качестве «новичков», и таким образом, постепенно проявлялась разница между «старыми» и «новыми» казаками. Старшины намеревались закрепить это различие. В 1658 г. миргородский полковник Григорий Лесницкий, обсуждая вопрос о квоте реестровых казаков с московскими властями, возражал против того, чтобы она была увеличена более шестидесяти тысяч, и настаивал на том, что в списки должны быть включены только подлинные казаки из числа «старых». Как показывает положение дел, добавлял Лесницкий, много нежелательных людей и бродяг («гультяев») называло себя казаками.1059 Со временем внутри товарищества «старых» казаков возникла новая привилегированная группа «значительных товарищей» (значни товарыщи). Члены этой группы выбирались из числа состоятельных землевладельцев: либо из шляхты, либо из старшинских семейств.1060

Класс «значительных товарищей» не был многочисленным, но он был влиятельным из-за его шляхетских традиций, относительного богатства и семейных связей со старшинами. Можно сказать, что в ходе последующих событий «значительные товарищи» представляли собой связующее звено между старшинами и рядовыми казаками, а в случае любой опасности от них можно было ожидать того, что они поддержат старшин. Следует заметить, что сам институт «значительных товарищей» поначалу развивался только на правобережной Украине, то есть к западу от Днепра. На восточной стороне реки, в редко населенных лесостепных и степных землях, не было условий для утверждения социально и экономически привилегированных групп. В Запорожье термин «значительный товарищ» существовал, по меньшей мере, с 1670-х гг., однако эти «товарищи» не сформировали там какого-либо определенного класса.1061

Из-за столь резкого социального разделения внутри казацкой армии ее предводителю – гетману – приходилось выступать в качестве арбитра в конфликтах между противостоящими группами. Хмельницкому в большой степени помогал его личный авторитет, как изначального предводителя движения. Чтобы обеспечить подлинную власть как для самого себя, так и на будущее, Богдан искал различные пути для укрепления статуса гетмана в казацком государстве. Согласно условиям объединения Украины с Москвой, предполагалось, что Богдан будет сохранять за собой полномочия гетмана пожизненно. Чигиринская область навсегда была подчинена гетманской булаве (символу его господства), и Богдан мечтал о том, чтобы сделать должность гетмана наследственной. Его старший сын Тимофей, казалось бы, был наделен соответствующими качествами, чтобы стать преемником отца. Преждевременная смерть Тимофея (трагедия для Богдана – отца) стала суровым ударом по его планам как государственного деятеля. Другой сын Богдана Хмельницкого – Юрий – был болезненным мальчиком с жалкими умственными способностями, лишенным воли и энергии.

В то время, как конфликтные тенденции внутри казацкого общества несли в себе семена грядущих раздоров и бедствий, реальный политический и административный режим на Украине после Переяславского объединения был установлен и имел достаточно широкую социальную основу, чтобы удовлетворить украинский народ в данный момент. Весь вопрос заключался в том, сумеет ли сохраниться этот режим или будет изменен из-за амбициозных планов старшин и хода международных событий. В своей основе система украинской администрации, возникшая после освободительной войны, представляла собой сочетание древних традиций местного самоуправления, сохранявшихся с Киевского периода и более поздних казацких установлений.1062

Низшим подразделением социального и административного режима, который обрел свои очертания на Украине во время освободительного движения, была деревня («село»). Крестьяне (простолюдины, «посполиты») данного села составляли самоуправляющуюся общину («громаду»), которая избирала своего главу («войта»). Войт управлял делами села и вместе с несколькими помощниками выступал судьей в тяжбах между членами общины. Если в одном и том же селе жили и казаки, и крестьяне, то каждая из групп формировала свою собственную общину. Казацкое сельское товарищество избирало предводителя («атамана»), который сочетал в себе военную и гражданскую власть над членами товарищества и действовал как судья, используя помощь нескольких «товарищей». Если завязывалась тяжба между крестьянами и казаками, войт и атаман действовали совместно в присутствии членов обоих общин.

Группа сел вокруг города образовывала районную территориальную единицу, известную как сотня. Во главе ее стоял казацкий сотник. Представлявший одновременно военную и гражданскую власть в районе. Старшие офицеры района составляли штат сотника. Когда дело касалось вопросов судопроизводства, сотник становился во главе собрания районного суда при поддержке городского войта, а также казацких и городских представителей.

Во главе «областного» управления стоял казацкий полковник, он нес ответственность одновременно и за военные, и за гражданские дела, а также за судопроизводство в регионе. Как и у сотника, его штаг составляли штабные офицеры. В большинстве случаев эти офицеры принадлежали к консервативной группе старшин. Сначала как сотники, так и полковники избирались всем населением (казаками, горожанами и крестьянами), а позднее в выборах стали доминировать члены казацкого войскового товарищества при номинальном участии двух других групп.

Вся казацкая организация возглавлялась гетманом при поддержке высших офицеров из числа старшин («генеральная старшина»). В этой высшей группе казаков наиболее влиятельным был войсковой писарь, который управлял внутренними делами и международными отношениями. Когда возникала необходимость, они искали совета у всех полковников и, в некоторых случаях, у сотников. Подобные совещания назывались внутренней, или тайной радой.

Для принятия наиболее важных решений созывалась общая восковая рада. Такая ассамблея считалась необходимой для избрания нового гетмана. В прошлом гетман всегда избирался в Запорожской Сечи, так был избран и Богдан Хмельницкий. Казацкое товарищество надеялось, что и в будущем новый гетман не будет избираться без участия запорожского коша.

Из приведенной выше картины украинского управления можно видеть, что крестьяне пользовались самоуправлением только на уровне села, но у них было меньше возможности отстаивать свои интересы на уровне «района» и практически не было в «областном» правительстве. Рядовые казаки контролировали сельское товарищество и имели голос в администрации сотни. Чаще всего «областная» администрация находилась в руках у старшин. На высшем уровне многое зависело от отношения самого гетмана к обычным казакам. При Богдане казацкое товарищество могло свободно высказывать свои требования. Вообще, система казацкого государства после Переяславского объединения представлялась приемлемой для казаков и даже для крестьян, большинство из которых мыслило в духе казацкого и крестьянского самоуправления и поддерживало режим Хмельницкого, поскольку он гарантировал подобное самоуправление. Эта идеология явилась продолжением политической линии казаков и крестьян в Запорожье и в восточной России в течение смутного времени.

С точки зрения политической реальности, украинский народ присягнул на верность царю Алексею в 1654 г., потому что нуждался в защите от поляков и потому что верил в идеал справедливого православного царя. Разумеется, ни московский административный режим, ни московское крепостничество не были привлекательны как для казаков, так и для крестьян. Но фактически, централизованная администрация и крепостничество, которые укоренились в Московии, не влияли на периферийные районы, присоединенные к Москве. Донские казаки находились под царским протекторатом, но тем не менее были независимы в своих внутренних делах. То же самое относилось и к свободным общинам украинских казаков и крестьян, которые ранее эмигрировали в Московию, чтобы укрыться от польского гнета, и которые были расселены царем в слободах на приграничных землях. Таким образом, обычный украинский казак и крестьянин доверял московской администрации и царю в том, что они не станут вмешиваться в их традиции и обычаи.

Совершенно противоположным было отношение старшинской аристократии к объединению Украины с Москвой. Они согласились принять царское покровительство, чтобы избегнуть полного поражения от поляков, но не считали объединение чем-то окончательным и не воспринимали свою клятву царю всерьез. Это стало для них политическим маневром, обеспечивающим им временную передышку. Как с социальной, так и с культурной точки зрения они чувствовали себя более близкими по духу польской шляхте, нежели московским боярам. Пока Богдан был жив, старшины не осмеливались открыто заявлять о своей политической программе, однако основные ее пункты были установлены в частных беседах между высшими лидерами аристократической партии.

Политический идеал лидеров старшин представлял собой аристократическое общество, основанное на больших земельных угодьях и укрепленное надежной казацкой армией, состоящей из зажиточных казаков и «значительных товарищей». Поскольку история показала, что казакам не доставало сил для образования независимого государства, то старшины поставили себе целью обеспечить полную автономию Украины в рамках объединения с Москвой. Между прочим, подобная автономия была достигнута под протекторатом царя, которому старшины не доверяли и опасались вмешательства в украинские дела в будущем. Таким образом, внимание старшин было направлено на подготовку к установлению взаимоотношений с Польшей. Они надеялись обеспечить Украине надежный статус в Польском содружестве вроде того, каким пользовалась Литва.

В вопросе религии большинство старшин были столь же верными православными, как и основная часть украинского народа. Они намеревались добиться от польского правительства полного признания равенства православной и римской церквей. Помимо того, лидеры старшин придавали огромную важность распространению учености и образования на Украине.

Как мы вскоре увидим, попытки старшин воплотить свою программу в жизнь были подорваны и потерпели крах из-за того, что большинство украинского населения хотело самоуправления и противостояло соглашению с поляками и возрождению системы крупного землевладения. И, вдобавок, поляки, которые в какой-то момент согласились на предоставление Украине полноправного статуса в содружестве, отказались от соглашения при первой же возможности. Тогда некоторые из старшин обратились в поисках покровительства к Турции, но Москва не собиралась позволить украинцам выйти из союза. Таким образом, замыслы старшин по поводу смены одного предполагаемого покровителя на другого втянули Украину в целый ряд гражданских и международных войн, неизбежным результатом которых стало полное разорение несчастной страны и ее расчленение на три части – русскую, польскую и турецкую.

Установление царского протектората над Украиной привело, в первую очередь, к войне с Польшей – войне, которая началась успешно для России, но потом возникли препятствия, вызванные внутренними и международными осложнениями, а также несогласованностью между москвичами, украинцами и белорусами. От характера взаимоотношений между великороссами и малороссами и скоординированности их политических программ зависели успехи в борьбе с поляками. Символически, царство всея Великой и Малой Руси было представлено царем Алексеем Михайловичем; а Малая Русь, как таковая, – гетманом запорожского войска Богданом Хмельницким. Эти два правителя, совершенно несхожие по характеру, личным качествам и возрасту, являлись одними из наиболее выдающихся людей своего времени.

Объединение Украины с Россией было одним из самых важных политических и культурных событий в период правления Алексея Михайловича, царствование которого оказалось одной из значительнейших эпох в русской истории.

С политической точки зрения, она характеризовалась ростом абсолютизма; в отношении социальном и экономическом – дальнейшим продвижением среднего дворянства к его последующему слиянию с княжеской и боярской аристократией. Продолжающееся усиление крепостного права вызывало яростные вспышки крестьянских мятежей в боярских и дворянских поместьях. Реорганизация армии в соответствии с западными военными образцами в результате постепенно ослабила роль дворянского ополчения и стрельцов.

В культурном отношении, это был век сосуществования и, одновременно, противоборства древних традиций и западных влияний; религиозной схизмы и раскола, а также конфликта между церковью и государством. В основе всех этих конфликтов лежал подъем светской духовности в образе жизни, литературе, искусстве, музыке.

Царь Алексей не был инициатором этой бури конфликтов и перемен, однако находился на гребне волны этих противоречий, не порывая полностью с прошлым. По меткому замечанию В. О. Ключевского, Алексей крепко стоял на древней почве московских традиций одной ногой; он занес другую ногу, чтобы переступить через разделительную линию в западный мир, но так и не пересек ее, и остался в нерешительной, переходной позиции.1063

Алексей родился в 1629 г. и, соответственно, был почти на два поколения моложе Богдана Хмельницкого (родившегося около 1595 г.). В 1654 г. Алексею было двадцать пять лет – самый расцвет жизни; физически здоров и крепок, с румяным лицом и белокурой бородой; его голубые глаза излучали доброту. Григорий Котошихин говорит, что царь Алексей, как и его отец, царь Михаил, был очень мягок («зело тих»).1064 Поэтому во всех молитвах за него в конце каждой церковной службы использовался эпитет «тишайший».1065 Алексей действительно обладал мягким характером, хотя случалось" что он мог выйти из себя ив гневе оскорбить даже близкого человека. Как правило, в подобных случаях он быстро успокаивался и просил прощения. Однако его мягкость была поверхностной. По мнению Ключевского, Алексей любил своих товарищей и желал им добра, потому что не хотел, чтобы ему досаждали их печали и жалобы. Он любил делать добро и это вызывало у него приятные чувства.

Как царь, Алексей считал, что его обязанность – быть милосердным по отношению к старикам, нищим и всем несчастным, включая преступников. Он ввел в обычай регулярно посещать тюрьмы, раздавая милостыню заключенным и во многих случаях смягчая их наказания или даже прощая некоторых из них.

Несмотря на всю эту благожелательность по отношению к подданным и товарищам, когда он встречался с возражениями или откровенной критикой его действий даже со стороны друзей, Алексей мог быть мстительным и жестоким, что и проявилось в его отношениях с патриархом Никоном и протопопом Аввакумом. Он даже сурово наказал такую выдающуюся женщину, как боярыня Феодосия Морозова, верную последовательницу Аввакума. Морозова была личной подругой царицы Марии, и только после ее смерти Алексей решился заключить боярыню в тюрьму.

Алексей обладал тонким вкусом и был наделен высокими духовными и интеллектуальными способностями, впечатлителен и восприимчив к различным сторонам жизни. Он очень любил посещать церковные службы не только из-за их религиозного значения, но также из-за их эстетического воздействия на него. Царь интересовался также и светским искусством, ввел у себя при дворе западную музыку и театр; был страстным охотником и знатоком соколиной охоты, о которой написал своего рода замечательный учебник.

Алексей был достаточно хорошо образован, по московским стандартам его времени. Он был жадным читателем и сам обладал литературными способностями, даже пытался сочинять стихи; очень любил писать письма, большое число которых сохранилось. В них яркий стиль, непосредственность, они полны теплых чувств, мыслей и здравого смысла.

Внимание Алексея к западным нововведениям представляло собой, вплоть до самого конца его жизни, форму довольно наивной веры в западное техническое всемогущество (по крайней мере на той стадии развития). Однажды он потребовал из-за границы «самых лучших саперов – тех, что знают, как прокапывать туннели под реками и озерами, через горы и воды». В другой раз он выразил желание нанять «мастеров, которые смогли бы научить всевозможных птиц петь, ходить, говорить и представлять комедию».1066 Он не получил того, чего желал.

Ввиду дружественного отношения Алексея к приезжим из Западной Европы, вполне естественно, что последние о нем очень высоко отзывались. Немец Якоб Рейтенфельс, который провел в Москве два года (1671-1673 гг.), писал, что Алексей «был государем, которого все христианские народы хотели бы иметь, но лишь немногие имели».

Но Алексея нельзя считать великим государственным деятелем. Наряду со всем прочим, он не обладал сильной волей, и часто ему не хватало смелости уволить родственников или друга, даже если он признавал негодность этого человека. Ему не удавалось заставлять бояр неукоснительно исполнять его приказания, хотя он однажды похвастался, что его слово непреклонно. Наоборот, он часто вынужден был уступать требованиям бояр. Чтобы укрепить свой собственный авторитет для личного надзора за проведением главнейших государственных дел и для принятия окончательных решений, Алексей создал в 1654 г. особое секретное учреждение («Тайный приказ»), известный также как «приказ тайных дел». Весьма показательно, что со временем он также препоручил ему управление своими обширными частными земельными угодьями.

Став царем в возрасте шестнадцати лет, Алексей на протяжении ряда лет находился под влиянием своего наставника (позднее шурина), Бориса Ивановича Морозова. Когда в 1652 г. Никон стал патриархом, Алексей подпал под его обаяние. Разрыв Алексея с Никоном в 1658 г. сказался очень болезненно на них обоих. Никогда больше Алексей не испытывал такого благоволения ни перед кем. Ближе к концу своего правления царь, главным образом, полагался в государственных делах на советы Артамона Сергеевича Матвеева, чья подопечная, Наталия Кирилловна Нарышкина, стала второй женой паря в 1671 г. (его первая жена, Мария Ильинична Милославская, умерла в 1669 г.).

Алексей остро интересовался военными и иностранными делами. Он мог схватывать и ясно формулировать дипломатические и стратегические проблемы, но он был слишком впечатлительным и ему не хватало твердости, необходимой для должного ведения военных операций или дипломатических отношений. Среди его дипломатов и военачальников были талантливые люди, но часто среди них не было согласия по поводу того, каким политическим курсом надлежит следовать, и это временами приводило к отсутствию координации между двумя ветвями государственной службы и к внезапным переменам в русской международной политике.

В начале воины с Польшей воеводы, под влиянием патриарха Никона, воздерживались от местнических споров (касающихся генеалогического старшинства), но с падением авторитета Никона местнические конфликты – этот бич московской администрации – вспыхнули заново, что принесло весьма плачевные результаты.

Союзник Алексея в Польской войне, гетман Богдан Хмельницкий был значительно более энергичным человеком нежели царь.1067 Среднего роста, могучего телосложения, он был способен на большие свершения, однако, к концу жизни подорвал своё здоровье неумеренным пьянством. Его характер был весьма неуравновешен. Венецианский посланник, Альберто Вимина, которого Богдан принимал в 1650 г., оказался под впечатлением от двойственности натуры гетмана. Время от времени он выглядел сонным и казался усталым. Будучи в другом настроении, становился активным, твердым и властным. Чем старше становился Богдан, тем чаще наступали приступы депрессии и дольше длились. Он становился все более и более подозрительным, даже в отношении своих друзей.

Богдан получил хорошее образование западного типа в иезуитской коллегии. Он понимал важность знаний и от всего сердца поддерживал просветительскую деятельность Киевской академии. Любил вести беседы с интеллигенцией своего времени – учеными-священнослужителями как украинскими, так и греческими. Из-за его бурной и авантюрной карьеры у него было мало других возможностей для интеллектуальных занятий. Его письма и манифеста («универсалы») показывают, что он хорошо владел пером. Большая часть его писем касалась текущих политических и военных дел. Хотя он и не был жадным читателем, очень любил устную поэзию своего народа, любил слушать народных музыкантов и сам любил играть на бандуре. На протяжении всей своей жизни он получал удовольствие от компаний и веселых застолий и, за исключением периодов депрессий, был радушным хозяином и хорошим товарищем.

Как и большинство запорожских казаков, Богдан являлся знатоком оружия и лошадей. Когда того требовал торжественный момент, одевал на себя церемониальное облачение. В противном же случае, будь то военное или мирное время, он не питал слабости к богатым нарядам да и вообще к роскоши. Его образ жизни был прост и не отличался от рядовых казаков. Венецианский посол Вимина писал о нем: «В его [Богдана] комнате нет никакой роскоши; стены голые. Вся мебель состоит из грубых деревянных скамей, покрытых кожаными подушками.... Дамасский коврик лежит перед небольшого размера кроватью гетмана, в головах которой висит лук и сабля». Шведский посол Гильдебрандт, которого Богдан принимал в Чигорине в январе 1657 г., рисует схожую картину. После аудиенции посла развлекали за обедом в той же самой комнате (где стояла кровать Богдана). Обед был совершенно неофициальным, пища проста. За столом присутствовали две дочери Богдана. Пили горилку и мед, которые посол боялся проглатывать, предполагая (совершенно справедливо), что эти напитки очень крепкие.

Когда дьякону Павлу Алеппскому представили Богдана во время польской кампании 1654 г., на него также произвела впечатление скромность гетмана в одежде: «Никакой человек со стороны не опознал бы в нем гетмана. Все прочие [имеются в виду сопровождавшие его старшины] были роскошно наряжены и имели сверкающее оружие, а он был одет в одежду из простой ткани, и его оружие не привлекало внимания». (Но мы можем быть уверены – знаток бы заметил, что это оружие – высочайшего качества).

Популярность Богдана в качестве правителя основывалась частично на его внимании к обычаям и традициям народа. Он был великолепным оратором. Уроки риторики, которые он получил в иезуитской коллегии, не пропали даром. Он умело пользовался простонародным языком; его речи были пересыпаны народными поговорками и яркими примерами из повседневной жизни.

Как государственный деятель, Богдан пытался установить равновесие между старшинами и рядовыми казаками, но большую часть своего внимания уделял военным и международным делам. В основе его военных успехов лежала тщательная организация армейской администрации и снабжения. Как войсковой командир, он был наделен значительными стратегическими и тактическими способностями, но во многих случаях подчинял свои военные цели капризам собственной дипломатии. Более того, хотя обычно он с великой тщательностью планировал главную кампанию, он часто пренебрегал периферийными операциями. Кроме этого, у него иногда наступали периоды инертности в ведении войн, что можно объяснить частично запутанностью его дипломатических планов, а частично – периодами депрессии.

Несмотря на недостатки, он, несомненно, был государственный деятелем с большой буквы. Начав в качестве зачинщика принесшего успех восстания, стал признанным лидером украинского народа: все решение принять покровительство царя было поддержано большей частью народа, хотя и не всеми старшинами. С исторической точки зрения, объединение Украины с Москвой было наивысшим достижением Богдана Хмельницкого. Несмотря на последующие раздоры и разочарования, объединение явилось важной вехой в истории как украинского, так и русского народов.

Алексей и Богдан никогда не встречались. То, что Хмельницкому не удалось приехать в Москву для переговоров об условиях объединения после переяславской присяги на верность, стало большим разочарованием для Алексея и его советников. Мотивы гетмана были в этом случае, по всей вероятности, двойственными. С одной стороны, у него были основания ожидать немедленного польского нападения на Украину, и он должен был быть начеку, чтобы противостоять этому. С другой стороны, он, по-видимому, не желал появляться перед царем в качестве просителя до утверждения условий соглашения между Москвой и казаками. Позднее, когда началась Польская война, у Богдана едва ли была возможность покинуть армию, даже на короткое время. Разумеется, царь и гетман были в контакте друг с другом через переписку и обмен послами и гонцами, но это не могло заменить личного общения. Отсутствие такого общения подрывало возможности успешного развития русско-украинских отношений.

Во время переговоров в марте 1654 г. между казацкой делегацией и московскими боярами был согласован генеральный план войны против Польши, в котором были скоординированы действия московской и казацкой армий. Москва брала на себя обязательство направить основную массу своих войск против Литвы и обещала дать указание донским казакам, чтобы они начали беспокоить крымских татар для отвлечения последних от атак на Украину. Часть московских вооруженных сил должна была быть послана на Украину для оказания поддержки Хмельницкому в его кампании против поляков. Со своей стороны Богдан обещал перебросить часть казацкой армии в Белоруссию для совместных действий там с москвичами.

Хотя таким образом был достигнут определенный уровень военного сотрудничества между Москвой и казаками, не было осуществлено никаких попыток скоординировать внешнюю политику царя и гетмана. Богдан вел оживленные дипломатические отношения с рядом зарубежных держав независимо от Москвы, даже принимал дипломатических агентов из Польши и Турции, что противоречило условиям русско-украинского объединения. Но и в том, и в другом случае он твердо отклонял любые попытки отделить его от царя;

отказался также от предложения крымского хана вступить с ним в союз против Москвы. Как и раньше, Богдан уделял много внимания молдавским, валашским и трансильванским делам. Несмотря на его прежний регресс в этом направлении, он упорно продолжал прилагать усилия к тому, чтобы вовлечь дунайские государства в союз против Польши. В 1656 г. Молдавия обратилась к царю за покровительством. Оно было даровано, но оказалось недолговечным. Богдан также установил отношения с Бравденбургом и Швецией. Еще в 1650 г. пытался наладить дружественные отношения со Швецией. Его новые попытки были более удачными, но чуть не привели к конфликту между ним и царем.

Целью войны с Польшей, в чем были согласны и царь, и гетман, было не только добиться независимости Украины от Польши, но и отделить Белоруссию от польско-литовского содружества, включить ее в московскую федерацию и, таким образом, объединить три ветви восточных славян (которые все в то время называли себя русскими). В Москве этот тройственный союз отразился в изменении титула Алексея с «царь всея Великой и Малой Руси» на «царь всея Великой, Малой и Белой Руси». Предполагалось, что Белоруссия будет пользоваться тем же статусом в царстве, что и Украина. Подход Богдана к характеру будущего союза был несколько иным. Он планировал включить Белоруссию в состав казацкого государства под своим руководством.1068 Поскольку он сам признал себя царским вассалом, Белоруссия также должна была оказаться под царским протекторатом, но не прямо, а через посредство гетмана. Большая часть белорусского народа была неудовлетворена польско-литовским правлением, и поэтому предрасположена к отделению от Польши; но ситуация с Белоруссией во многом отличалась от украинской.

Благодаря национальному движению и руководству казаков украинцы сами освободились от Польши, а затем обратились к царю за покровительством лишь для того, чтобы защитить себя от нового подчинения Польше. Национальное движение в Белоруссии, которое начало развиваться во время украинской войны 1648 г., было подавлено литовским правительством. Белорусам, в отличие от украинцев, не удалось организовать собственную казацкую армию, которая могла бы стать ядром широкомасштабного национального движения. Более того, религиозная ситуация в Белоруссии была более сложной нежели на Украине, где униатская церковь насчитывала немногочленных последователей даже до 1648 г., в то время как православная церковь имела сильный религиозный и интеллектуальный центр в Киевской Богословской академии. После 1648 г. униатская церковь на Украине была уничтожена. В Белоруссии униатская церковь имела более прочные корни, и к 1654 г. немалое количество шляхтичей и горожан стало униатами, многие вельможи были обращены в римский католицизм. Однако у православной церкви все еще были последователи среди вельмож и городского населения, и ее поддерживали большинство крестьян.

На Украине казаки служили мостом, с социальной точки зрения, между шляхтой, с одной стороны, и городским населением и крестьянами – с другой. В белорусском обществе не существовало подобной связи, и пропасть между аристократией и крестьянством была глубже, чем на Украине. Это делало различие между социальными слоями значительно более острым, а задачу достижения национального единства в Белоруссии – значительно более сложной, чем это было в казацком государстве.

В соответствии с московским планом войны, вторжение на территорию Великого княжества Литовского в трех направлениях началось в конце мая 1654 г. Северная русская армия располагалась в Великих Луках, и ей было дано задание достичь среднего течения реки Западной Двины. Основная армия, которую решил возглавить сам царь Алексей, двинулась на Смоленск, который поляки занимали с 1611 г. Южная армия, расположенная в Брянске, должна была двигаться к Мстиславлю и Шклову на Днепре, где она через некоторое время должна была соединиться с центральной армией.1069 Богдан Хмельницкий послал казацкий корпус полковника И.Н. Золотаренко расчистить район между Днепром и рекой Сож, к северу от Речипы и Гомеля. Позднее часть этих самых казаков оказывала помощь северной русской армии в районе Витебска.

Успех русско-казацкого удара против поляков и литовцев в борьбе за Белоруссию явился результатом не только русской военной мощи, но и также той помощи русскому делу, которую оказывали сами белорусы. Поляки были очень обеспокоены настроением белорусских крестьян. «Крестьяне очень враждебны по отношению к нам; повсюду они отдают себя под власть царя... они бунтуют против своих господ и причиняют нам больше зла, чем сами московиты. Существует опасность чего-то вроде казацкой войны».1070

Смоленск с его сильным польско-литовским гарнизоном сопротивлялся русским почти три месяца, но в конце концов сдался 23 сентября. С Витебском, который русские взяли штурмом 17 ноя6ря, произошло то же самое, но другие белорусские города не оказывали серьезного сопротивления ни московитам, ни казакам. В Полоцке православная шляхта постудила на царскую службу; католической униатской шляхте было дозволено беспрепятственно отступить в Литву. Могилевский шляхтич Поклонский (православный) предложил оказать помощь царю, убеждая шляхту и горожан Могилева звать власть царя. В связи с этим ему было разрешено набрать добровольцев, и, при поддержке небольшого отряда московских войск, он был направлен обратно в Могилев, который после этого сдайся. Незадолго до этого Гомель сдался казакам Золотаренко.

Следует заметить, что московские успехи в Белоруссии были достигнуты в то время, когда царская столица – сама Москва – страдала от бедствия – эпидемии чумы, которая продолжалась с июля по октябрь 1654 г. Помимо Москвы эпидемия косила население многих русских городов, главным образом, в районе верхней Волги, и вызвала временный паралич экономической и административной деятельности в пораженных районах.

Захват значительной части Белоруссии московитами и казаками принес с собой проблему организации управления страной. Казаки намеревались использовать тот образец, который был создан во время войны 1648 г. Соответственно, когда полковник Золотаренко вторгся в пределы юго-восточной Белоруссии, он выпустил воззвание к горожанам и крестьянам, чтобы те вступали в ряды казаков.1071 Многие воспользовались этой возможностью, но белорусская шляхта выступала против казацкого плана и обвиняла тех, кто примкнул к казачьему войску, в бунте против установленного порядка. Шляхта пожаловалась царю Алексею на действия Золотаренко и попросила царя наказать казаков. Позднее в Белоруссию был направлен князь Г.А Козловский с указаниями дать шляхте следующий ответ. «Не было причин наказывать казаков, поскольку они были верны своему государю [царю] и выполняли для него большую службу. И они не причинили большого вреда шляхте. Казаки остаются верными [царю], но теперь они позволяют себе подстрекать простонародье против шляхты. Из-за этого его царское величество разгневан на них, потому что вы, шляхта, -.государевы верные слуги [тоже]».1072 Царь Алексей подтвердил традиционные права привилегии белорусской шляхты и горожан.

Сначала у московского правительства не было определенной политики по отношению к белорусским крестьянам. Последние радостно приветствовали вступление русских войск в их земли и бунтовали против польско-литовских господ. Крестьянская партизанская война внесла большой вклад в успехи московских армий, и, начавшись, крестьянское движение приобрело широкий размах. Крестьяне стремились к полному освобождению от какой бы то ни было формы рабства и от какого бы то ни было господина – белорусского или польско-литовского. Белорусская шляхта убеждала царя помочь ей удержать крестьян в подчинении. К тому времени московское правительство стало беспокоиться по поводу возможности распространения крестьянского движения из Белоруссии в соседние регионы Московии, и поэтому решило поддержать права белорусской шляхты на использование крестьянского труда.

Хотя русская кампания 1654 г. в Белоруссии имела успех, ситуация на украинском театре военных действий оказалась иной.1073 На протяжении весны и начала дета 1654 г. Богдан переживал один из своих приступов депрессии. Его недостаточно энергичная подготовка к кампании в какой-то мере может быть объяснена разногласиями среди старшин, некоторые из которых не желали допустить того, что московские войска войдут на Украину для помощи казакам. Кроме того, как казаки, так и москвичи предвидели опасность альянса между поляками и крымскими татарами и возможного в этом случае татарского нападения на Россию и Украину. В связи с этим сочли необходимым расположить часть московско-казацких вооруженных сил на юге для охраны России от татар.

Каковыми бы ни были причины тому, но Богдан Хмельницкий потерял много времени, и инициативу перехватили поляки. В октябре 1654 г. сильная польская армия под командованием гетмана Потоцкого и Стефана Чарнецкого вторглась а Браславскую область. Казацкий браславский полк и все население области оказывали отчаянное сопротивление врагу, но не смогли остановить продвижение поляков. По мере наступления Чарнецкий действовал с чрезвычайной жестокостью, сжигая украинские города и села, полностью Уничтожая население – мужчин и женщин, взрослых и детей. Вскоре в браславских землях появились крымские татары в качестве польских союзников и довершили дело разрушения. Согласно подсчетам гетмана Потоцкого, было сожжено пятьдесят украинских городов и тысяча церквей. Поляки уничтожили более ста тысяч чел век, и около трехсот тысяч захватили татары и увели в Крым, продать их в рабство.1074

Хмельницкий выступил против поляков и татар лишь не раньше января 1655 г. Его армия была усилена отрядом московских войск девять тысяч человек под командованием боярина В.Б. Шереметева. К этому времени поляки уже осаждали Умань. В четырехдневной битве при Охматове польское наступление было остановлено. Татары не принимали участия в этой битве. Вместо этого их небольшие мобильные отряды (загоны) совершали набеги на обширные просторы украинской земли.1075

Из-за значительных потерь с обеих сторон на Украине не предпринималось никаких широкомасштабных боевых операций вплоть до конца лета 1655 г., когда произошло русско-украинское нападение на Львов. 16 сентября Хмельницкий со своими казаками и В.В. Бутурлин с московскими войсками подошли к Львову. Объединенный русско-казацкий отряд, во главе которого стоял князь Григорий Ромодановский, нанес поражение польской армии Потоцкого и вынудил ее отойти. Продолжая осаждать Львов, Хмельницкий и Бутурлин направили мобильный русско-казацкий отряд на Люблин, который сдался 20 октября. К этому времени были получены известия, что крымский хан движется на Украину во главе сильной армии. Хмельницкому и Бутурлину не оставалось ничего, кроме как снять осаду Львова и отступить на восток. 10 ноября татары при поддержке отряда польских войск атаковали русско-украинскую армию возле Озерной (Озирно, Езерна), юго-восточнее Зборова. После двухдневного тяжелого боя татары и поляки были отброшены. После этого хан направил своих посланников к Хмельницкому для переговоров. Было достигнуто соглашение, согласно которому хан давал клятву не нападать на приграничные области Московии и Украины, а Хмельницкий обещал не развязывать войны против Крыма.1076

Московский поход на Литву успешно возобновился в июне 1655 г. 3 июля русские взяли Минск, а 31 июля сдался Вильно.

При таком положении дел произошло событие, ускорившее крутую перемену всей военной и дипломатической ситуации в Восточной Европе. В июне 1655 г. шведский король Карл Х вторгся в Польшу. Отношения между Польшей и Швецией были натянуты с того самого времени, когда шведский кронпринц Сигизмунд из дома Ваза был избран на польский престол в 1587 г. Сигизмунд соединял короны Польши и Швеции. Как он, так и его сыновья – Владислав и Ян Казимир – претендовали на шведский престол для того, чтобы продолжить династический союз Швеции и Польши. Со своей стороны шведские Ваза предъявляли требования на польский трон. У Карла Х были польские сторонники, включая бывшего канцлера Радзиевского, изгнанного из Польши. Протестанты в Польше и Литве прославляли шведского короля, как освободителя. Вскоре аристократия Великой Польши и Литвы признала Карла своим королем. Литовцы поставили условие, что Карл должен будет защищать их от московитов. Это побудило бранденбургского курфюрста Фридриха Вильгельма для защиты своих интересов послать войска в герцогство Прусское (Восточная Пруссия), которым он владел, как вассал польского короля.1077

Одно время казалось, что Польша перестала существовать как независимое государство. Король Ян Казимир бежал в Силезию. Однако восстановление наступило так же быстро, как и падение. Большинство поляков было верными католиками, и они сплотились для защиты своей веры. Кроме того, как шляхта, так и крестьяне были возмущены высокомерным поведением и наглыми грабежами шведских войск в Польше. В декабре 1655 г. королевские гетманы Потоцкий и Ланцкоронский организовали шляхетскую конфедерацию против шведов. Конфедерация пригласила Яна Казимира снова занять престол. Стефан Чарнецкий принял на себя командование польской армией. Шведы были вынуждены отступить. Когда король Карл понял, что не в состоянии удержать всё польско-литовское содружество под своей властью, он изобрел новый план – заключить целый ряд союзов и разделить польское содружество между собой и своими союзниками. Он предложил герцогство Прусское и Великую Польшу курфюрсту Бранденбурга Фридриху Вильгельму (в июне 1656 г.);Малую Польшу, Мазовию и Литву – князю Трансильвании Георгию II Ракоци; а Украину – Богдану Хмельницкому. Для себя Карл оставил Королевскую Пруссию (Западную Пруссию) и Ливонию.

Поляки ответили на польские политические комбинации тем, что стали делать собственные противоположные дипломатические ходы. Они обратились к Австрии, которая согласилась стать посредником между Польшей и Россией. Помимо того, Австрия согласилась предоставить на время Польше войско в двенадцать тысяч человек. После этого в 1657т. Фридрих Вильгельм порвал союз со Швецией и вместо того заключил альянс с Польшей. Плата, которую Польша была вынуждена ввести за этот альянс, не показалась полякам чрезмерной, они должны были отказаться от сюзеренных прав польского короля на герцогство Прусское. В исторической перспективе, однако, уступка проложила дорогу к слиянию Бранденбурга и Пруссии, что со временем привело к созданию Прусского королевства. Еще один из альянсов был заключен Польшей в 1657г. с Данией.

Шведская интервенция пробудила совершенно разные чувства в Чигорине и в Москве.

Богдан Хмельницкий всем сердцем поддерживал борьбу Швеции против Польши и принял активное участие в создании шведской коалиции. На протяжении многих лет он находился в тесном контакте с Георгием Ракоци. На сей раз он заключил с ним военный союз. Богдан усматривал в шведской коалиции самый надежный путь подорвать силы Польши и предотвратить возможность для какой бы то ни было попытки восстановить польский контроль над Украиной.1078

Совсем наоборот все было для московских государственных деятелей. Для них опасность образования объединенного шведско-польского государства под руководством Швеции стала устрашающей реальностью. Дело обстояло так, что полный контроль Швеции над Финским заливом отделял русских от балтийского морского пути в Западную Европу и, таким образом, серьезно подрывал развитие русской торговли и прогресс в русских культурных отношениях с Западом в то самое время, когда Москва всё больше нуждалась в технологической помощи оттуда. С тех самых времен, когда Ингрия и устье Невы перешли к Швеции, в период смутного времени, московские государственные деятели считали восстановление российских прав, а Финский залив главной целью московской внешней политики. Среда дипломатов царя Алексея наиболее сильным защитникам идеи о важности выхода к Балтийскому морю бил А.Л. Ордин-Нащокин.1079

Исходя из всех этих соображений, царь Алексей одобрил решение своих советников идти войной на Швецию. Как только это решение было принято, Москва была вынуждена попытаться прийти к соглашению с Польшей во избежание ведения войны на два фронта. Польша также стремилась к взаимопониманию с Москвой, и в конце апреля 1656 г. между ними было достигнуто соглашение о прекращении огня.

17 мая царь объявил войну Швеции, В июле сильная московская армия под командованием князя И.К. Черкасского двинулась из Полоцка через Ливонию на Ригу. Царь Алексей сопровождал эту армию. Русские осаждали город с августа по октябрь, но взять его так и не смогли. Их операции в восточной Ливонии, восточной Эстонии, Ингрии и Карелии были более успешными.

Переговоры между московскими и польскими чрезвычайными посланниками начались в Немеже, неподалеку от Вильно, 12 августа. Поляки потребовали, чтобы московиты возвратили Литву и Белоруссию польско-литовскому содружеству. После множества пререканий московиты согласились взять обратно свои претензии на Литву, но отказались вернуть Белоруссию. В сентябре был согласован предварительный альянс, подлежащий утверждению польским сеймом: царь Алексей должен быть призван бесспорным наследником Яна Казимира (у которого не было детей); как будущий король Польши и великий князь Литовский, Алексей должен был сохранять за собой Вильно и Белоруссию.1080 Перемирие между Москвой и Польшей было подписано 24 октября, не дожидаясь решения сейма. Обе стороны должны были продолжать войну со Швецией.

Московские переговоры с Польшей и временное соглашение, достигнутое между ними, было смертельным ударом по планам Богдана Хмельницкого. Как он сам, так и старшины яростно возражали против восстановления дружественных отношений между Москвой и Польшей. Антимосковская группа старшин начала распространять панические слухи, что царь предал казаков. Отсюда возникла легенда о московской измене. Царь сообщил Богдану о перемирии с Польшей сразу же после того, как оно было достигнуто. Он также передал гетману последние сведения о ходе московско-шведской войны. 9 декабря Богдан написал царю письмо, в котором говорил, что, будучи верным слугой его царского величества, он был доволен, узнав о московско-польском соглашении, но предупреждал царя о польском двуличии и умалял его не доверять им.1081 Богдан также сообщал царю, что король Швеции заключил союзы с Ракоци и курфюрстом Бранденбургским и нанес полякам поражение при Торуни. Богдан не сообщил Алексею, что сам он вел переговоры как с Ракоци, так и с Карлом.

Хотя Богдан и поведал старшинам о положении дел, послание царя не было доведено до сведения рядовых казаков. Тем временем у московского воеводы Киева и командиров московских войск, расположенных на Украине, которые, естественно, были осведомлены о перемирии царя с Польшей и о войне с Швецией, не было причин утаивать известия от тех украинцев, которые обращались к ним за информацией. Противоречивые слухи о московской измене, распространявшиеся старшинами, и утверждения представителей Московии на Украине относительно реального смысла московско-польского соглашения непременно должно было вызвать смятение в умах казаков. Многие рядовые казаки и раньше не доверяли политике старшин, а теперь они, особенно запорожцы, стали еще более подозрительными.

Хмельницкий, не обращая внимания на политику царя, продолжал поддерживать шведско-трансильванский союз. В результате переговоров, которые состоялись в октябре и ноябре 1656 г., Швеция согласилась признать Ракоци королем Польши, если он выступит против наступающей польской армии. Шведские и трансильванские войска должны были объединиться между Краковом и Варшавой. Богдан обещал послать Ракоци вспомогательный казацкий корпус в составе двенадцати тысяч человек. В соответствии с этим соглашением в начале января 1657 г. он мобилизовал три казацких полка в приказал им собраться в Белой Церкви. Их командиром был назначен полковник Антон Жданович.

Богдан не намеревался раскрывать свои действия представителям Москвы на Украине, но случилось так, что царский посланник к гетману – дьяк – Аврам Лопухин, который покинул Москву в конце декабря, столкнулся с колонной казаков Ждановича по пути в Чигирин. На второй день его переговоров с гетманом (8 января 1657 г.) Лопухин спросил о цели передвижения войск. Богдан и Выговский уверили Лопухина, что Жданович послан для охраны Подолии от возможного нападения поляков.1082 Скрывая свои истинные намерения, гетман играл в опасную игру и не только потому, что старался утаить правду от московского правительства (что не могло бы продлиться долго), но также и потому, что обманывал самих казаков.

Следуя указаниям гетмана, Жданович не объяснял истинную цель похода своим воинам. Казаки знали только то, что они должны воевать с поляками. Более того, они (или, во всяком случае, многие из них) думали, что эта кампания санкционирована царем. Казаки народной армии, созданной благодаря национальному движению, всем сердцем поддерживали Хмельницкого, поскольку чувствовали, что он является лидером освободительной борьбы. На протяжении всех лет войны с Польшей Богдан был искренен с ними. Но на сей раз он пытался использовать казаков в качестве пешек в запутанных ходах своей тайной дипломатической игры, значение которой он не осмелился им объяснить. Чрезвычайно наивно, с его стороны, было не предвидеть, что казаки рано или поздно раскроют обман. Каким бы высоким не был престиж гетмана среди казаков, он оставался для них старшим товарищем, а не королем или царем. Сан царя, покровителя всего запорожского войска после Переяславской рады, представлялся многим рядовым казакам значительно выше, нежели сан гетмана. С другой стороны, казацкая аристократия во главе с Выговским, Тетерей и другими относилась к присяге, принесенной царю в Переяславе, менее серьезно и считала ее всего лишь политическим маневром. Из-за этого расхождения мнений возник конфликт между старшинами и простыми казаками.

Ракоци выступил из Траисильвании на Польшу в январе 1657 г. Его армия, состоявшая, по меньшей мере, из двадцати тысяч человек, представляла собой пеструю толпу венгров, сербов, немцев и молдаван. В марте казаки Ждановича соединились с Ракоци южнее Львова, но город отказался сдаваться. Солдаты Ракоци и казаки Ждановича опустошали все вокруг по мере своего продвижения. Краков, занятый шведским гарнизоном, признал власть Ракоци, после чего шведы ушли из города.

В апреле шведская армия соединилась с войсками Ракоци и казаками у Сандомира. Следующей важнейшей целью союзников была Варшава, но при таком повороте событий Дания объявила войну Швеции. Не сообщая союзникам о своих планах, король Карл Х начал выводить свои войска из Польши. Он на время оставил небольшой отряд шведских солдат, чтобы помочь Ракоци захватить Варшаву. Город капитулировал 9 июня, но, несмотря на это, был полностью Разграблен победителями. Два дня спустя шведы сообщили Ракоци, что они направляются в Данию. У Ракоци и Ждановича не было другой альтернативы, кроме отступления через Волынь в Подолию в надежде собрать побольше войск.

По всей видимости, Жданович собирался и дальше оказывать поддержку Ракоци, но его казаки, уставшие от войны и подавленные и удачами, были разгневаны. Когда армия подошла к Меджибожу в Подолии, они взбунтовались: стали угрожать Ждановичу смертью, если тот попытается заставить их продолжать кампанию. «Нам нет дела ни до Ракоци, ни до какого-либо другого короля, у нас есть свой собственный государь» (имелся в виду царь), а в начале июля казаки рамошлись по домам.1083

Оставленный казаками, Ракоци не имел ни малейшего шанса противостоять полякам и сдался 23 июля. После этого его вынудили отказаться от претензий на польский трон, вернуть награбленную добычу и уплатить один миллион злотых в счет возмещения убытков. На таких условиях поляки предоставили ему и армии возможность свободно вернуться домой. Но неделю спустя армия Ракоци была атакована крымскими татарами и наголову разбита. Сам Ракоци бежал.1084

Когда Богдан получил сведения об отступлении Ракоци из Варшавы (еще не зная о самороспуске корпуса Ждановича), он решил послать ему подкрепления. Новый экспедиционный корпус был собран в Корсуни под командованием сына Богдана – Юрия. Именно в этот момент и поступили сведения о мятеже казаков Ждановича. Тогда Хмельницкий отдал приказ увеличить состав войск Юрия с десяти до двадцати тысяч человек. 11 июля армия Юрия покинула временный лагерь в Капустиной долине, недалеко от Корсуни, для выполнения приказа гетмана. Им не было сказано, что их главная задача – спасти Ракоци и, по возможности, еще раз поддержать его в борьбе с поляками.

Отчетливые сведения о походе Ракоци и Ждановича на Польшу и о претензиях Ракоци на польский престол не доходили до Москвы вплоть до конца мая. Было решено направить посланника к Ракоци, чтобы убедить его отказаться от своего намерения потому, что сам Алексей выдвинут кандидатом на польский трон.

Посланник, Иван Желябужский, прибыл в Корсунь 9 июля. Он был свидетелем отправки армии Юрия, после чего остался еще на несколько дней, пытаясь выяснить у Богдана, о месте нахождения Ракоци. Богдан посоветовал Желябужскому подождать в Корсуни дальнейших сведений от Ракоци, но посланник предпочел проследовать в Меджибож, не ставя в известность Богдана. 20 июля (через три дня после отъезда из Корсуни) Желябужский нагнал армию Юрия, направляющуюся в Подолию. К этому времени известия о роспуске корпуса Ждановича уже невозможно было далее скрывать от казаков Юрия, поскольку они слышали об этом непосредственно от самих участников событий, возвращающихся домой. 22 июля казаки собрались перед ставкой Юрия, выкрикивая оскорбления в адрес старшин. «Ты говорил нам, что поведешь нас против татар, но выяснилось, что мы идем помогать Ракоци и добывать ему польскую корону. Мы не двинемся без приказа нашего государя [т.е. царя]». Половина казаков разошлась по домам. Юрий повел оставшихся в Белую Церковь1085 Позднее Выговский сказал царскому послу, что бунт рядовых казаков против старшин – результат подстрекательства со стороны Желябужского.1086 Между прочим, бунт начался в лагере Ждановича в Меджибоже, до которого Желябужский и не доезжал, к тому же, до того, как он оказался в Корсуни. Корсуньский бунт явился естественным продолжением междибожского мятежа.

Богдану вряд ли сообщили о казацком мятеже в армии Юрия, так как в это время гетман был при смерти.

Он тяжело заболел в январе 1657 г. В конце мая он созвал старшин и казацких делегатов от каждого полка в Чигорин для избрания своего преемника. Выговский претендовал на гетманство, но Богдан был против его кандидатуры и мыслил обеспечить эту должность своему сыну Юрию, сделав ее наследственной. Рада одобрила выбор Богдана, и Юрий стал выборным гетманом. Между прочим, большинство участников рады не доверяли Выговскому.

В то время, когда московское правительство послало Желябужского для переговоров с Ракоци, появилась необходимость отправить окольничего, Федора Васильевича Бутурлина, в Чигорин для расследования отношений Богдана как с Ракоци, так и с королем Карлом Х Шведским. Бутурлин и его помощники прибыли в Чигорин 4 июня и были приняты в тот же день недомогающим Богданом, который лежал в постели.1087 После обоюдных приветствий московские посланники передали царское жалование помощникам гетмана и объявили, что им даны указания поговорить с гетманом о государственных делах («государевы дела»). Гетман, ссылаясь на болезнь, посоветовал им переговорить с Выговским, но они отказались. Было решено отложить переговоры на несколько дней, в течение которых у посланников не было иной альтернативы, кроме как неофициально встретиться с Выговским. 9 июня их принял гетман. Посол обвинил гетмана в неверности царю, поскольку он сотрудничал с королем Карлом и Ракоци, и посылал Ждановича для оказания им поддержки в войне с Польшей – страной, королем-избранником которой, предполагалось, мог стать царь. Богдан гневно возражал, что он не собираеся порывать отношений с шведским королем, и упомянул о слухе, царь, заключая перемирие с Польшей, был готов передать казаков полякам, а также и другие слухи о приписываемом царю вероломстве. Бутурлин протестовал против подобных обвинений. После этого Богдан заверил Бутурлина в своей верности царю и попросил, по причине болезни, еще некоторое время для раздумий. Стол был накрыт в той же комнате, и посланников пригласили отобедать. С посланниками сели гетман-избранник Юрий, войсковой писарь Выговский, брат последнего Данило. Жена Богдана Анна и его дочь Екатерина (жена Данилы Выговского) разносили пищу и тоже сидели за столом. Последняя встреча московских посланников с гетманом состоялась 13 июня.

Богдан торжественно объявил, что как он сам, так и все жители Малой России нерушимо привязаны к царской «высокой руке».1088 После этого он выразил свои сомнения в том, что поляки захотят избрать царя преемником короля Яна Казимира и предложил свое посредничество между Москвой и Швецией.

Это предложение явилось последним дипломатическим шагом Богдана Хмельницкого в его отношениях с царем Алексеем Михайловичем. Это, возможно, привело бы к более тесной координации политики царя и гетмана, но этому помешала смерть Богдана 27 июля 1567 г.

После смерти Богдана Хмельницкого на Украине начались неурядицы. Пока гетман был жив, он считался бесспорным лидером всеми казаками – и старшинами, и рядовыми. Во время бунтов в лагере Ждановича и Юрия Хмельницкого казаки обвиняли в своих тяготах старшин, но никогда – лично Богдана. Хотя внешняя политика Богдана во многих случаях отличалась от той, что проводил царь, преданность казацкой армии царю оставалась краеугольным камнем в политических планах Хмельницкого вплоть до самой его смерти. Он так прямо и сказал польскому эмиссару Станиславу Беневскому в июне 1657 г.

Со смертью Богдана выявились внутренние противоречия в казацком войске. В их основе лежало различное отношение к Москве старшин и рядовых казаков. Хотя аристократическая группа среди старшин и приняла царский протекторат над Украиной, это было для них не более чем удачным ходом в политической игре. Они использовали зависимость от царского покровительства над Украиной в своих последующих торгах с Польшей, чтобы обеспечить себе более привлекательные условия в качестве цены за их возвращение в вассальную зависимость от короля. Вопреки подобному отношению, огромное количество рядовых казаков, особенно тех, кто победнее – «черных», питали отвращение к самой возможности возвращения под власть Польши и видели в царе защиту от оскорблений со стороны старшин.

Именно запорожский кош стал центром оппозиции «черни» по отношению к политике старшин.

Незадолго до смерти Богдану удалось устроить избрание своего сына в качестве преемника. В то время старшины вынуждены были склониться перед престижем Богдана и согласиться на эту кандидатуру.1089 Однако, как только Богдан умер, оппозиция старшин по отношению к Юрию усилилась. Юрий был младшим сыном, болезненным мальчиком, к тому же еще и эпилептиком.1090 Кто-то должен был стать регентом, по крайней мере, пока он не повзрослеет. Войсковой писарь – Иван Выговский – ближайший помощник Богдана в последние годы его правления, особенно в вопросах внешней политики, взял на себя управление государством, от имени Юрия.1091

Еще один влиятельный представитель старшин, который мог предъявить свои претензии на лидерство – полковник Павел Тетеря, не присутствовал при смерти Богдана, поскольку нес службу в качестве посланника Богдана к царю. Это расчистило дорогу Выговскому.

Московскому посланнику Кикину, приехавшему в Чигирин 23 августа 1657 г., люди близкие к Выговскому (их имен Кикин не упоминает) сказали, что после смерти Богдана начались бунты среди казаков и что по приказанию казацкого войскового совета (правящей группы Выговского) многие участники были казнены, а остальные были наказаны: каждому из них отрезали нос и уши.1092

Тело Богдана было похоронено в его поместье Субботове в тот самый день, когда Кикин прибыл в Чигирин. Через два дня гетман-избранник Юрий, Выговский и все старшины возвратились в Чигирин после похорон. 26 августа в Чигирине собралась рада казацкого войска. Ей предшествовало совещание старшин. В раде приняли; участие есаулы и сотники, а также ограниченное число рядовых казаков. На ней присутствовало несколько запорожцев, но из Запорожья не приглашали никакой официальной делегации. Рада выбрала Выговского действующим гетманом на три года, пока Юрий не повзрослеет. Это был компромисс, нацеленный на то, чтобы смягчить опасения противников Выговского.1093 Однако Выговский сразу же начал подготовку к тому, чтобы сделать правление официальным и постоянным, а также к тому, чтобы добиться независимости от царя. Хотя он и заверял царских посланников в своей верности, но продолжал находиться в тесном контакте с поляками, чей агент Станислав Беневский провел в Чигирине три месяца (август-октабрь 1657 г.).

В начале сентября Выговский отправил письмо к крымскому хану, предлагая возобновить казацко-татарский альянс. Это письмо было перехвачено запорожскими казаками, которые переслали его в Москву. Позднее посланники Выговского приехали к хану и подготовили почву для заключения официального союза, который был ратифицирован ханом в марте 1658 г.

Для того, чтобы обеспечить поддержку своей политике со стороны иерархов церкви и старшин, Выговский начал раздачу земельных наделов монастырям и доходных должностей и поместий своим сторонникам из шляхты и старшин, таким как Юрий Немирич, Григорий Лесницкий и его собственный брат Данило Выговский.1094 Юрий Немирич, подкоморий Киева, был назначен старостой Кременчуга на левом берегу Днепра1095. Наперекор казацким традициям, этот человек обращался с местными властями, как казацкими, так и муниципальными (выбранными местными общинами), как со своими подчиненными, и относился к населению Кременчуга и его окрестностей, как к своим подданным.

Один из московских посланников на Украине докладывал, что некоторые казаки жаловались ему, будто друзья Выговского и полковники, которые поддерживали его, притесняют казаков, например, запрещали им ловить рыбу в реках.1096 «Как гетман, так и его советники – миргородский полковник Грицко (Григорий) Лесницкий и другие – обременяют нас налогами и нарушают наши свободы».1097 Современный казацкий летописец замечал, что Выговский имел двойственную программу: во-первых, уничтожить тех казаков, которые не подчинялись ему; во-вторых, самому уйти из-под царского протектората и прийти к соглашению с королем Польши.1098

Чтобы упрочить свои позиции, Выговский предпринял необходимые меры для того, чтобы обеспечить себе всю полноту гетманской власти. Для этого требовалось сместить Юрия Хмельницкого с должности, которую тот занимал лишь номинально.

11 октября 1657 г. Выговский созвал новую раду в Корсуни, положил булаву (символ гетманской власти) и притворился, что покидает город. Старшины обратились к нему с петицией, прося о том, чтобы он продолжил свое пребывание в должности. Он с готовностью согласился и был избран гетманом от своего собственного лица. Правами Юрия попросту пренебрегли.1099 После этого к Юрию обращались не как к гетману, а как к гетманычу (сыну гетмана, сыну Богдана Хмельницкого). Вся эта афера была разработана и продумана старшинами, но избрание после этого якобы было одобрено всем казацким войском. Юрий Миневский, которого Выговский послал в Москву, чтобы известить царя об его избрании, сказал боярам, что на корсуньской раде присутствовали все полковники и сотники, а также двадцать простых казаков (черных людей) от каждой сотни. Миневский заметил однако, что казаки запорожского коша не были приглашены на раду.1100 Во время корсуньской рады, когда велось предварительное обсуждение ситуации среди старшин, Выговский не скрывал своих антимосковских чувств. Один раз он вынул из своего кошелька несколько медных московских монет, швырнул их на стол и презрительно сказал: «Вот этим царь собирается платить нам, а что мы можем купить на это?».1101 Полтавский полковник Мартын Пушкарь резко ответил: «Даже если царь прикажет использовать в качестве денег нарезанную на куски бумагу, я стал бы с радостью принимать такую плату, поскольку на ней стоит имя царя». В своем ответе Пушкарь продемонстрировал замечательно ясное понимание основное идеи бумажных денег – будущих французских ассигнаций.1102

Еще несколько полковников, включая Павла Тетерю и Петра Дорошенко, указали гетману, что «народ из разных сословий и чернь с левого берега Днепра будут и дальше чтить свою клятву царю и не пожелают отделяться от него». С другой стороны, трое полковников, включая Ивана Богуна, настаивали на разрыве с царем. Хотя Выговский и разделял мнение последних, он был против того, чтобы раскрывать свои планы до времени. Таким образом, на настоящий момент, полковники решили оставаться верными царю Алексею.1103

Известия об избрании Выговского были встречены с чувством общего неудовлетворения среди простых казаков, особенно на левом берегу Днепра. Кошевой атаман (кошовой, атаман коша) Запорожской Сечи, Яков Барабаш, объявил, что выборы были незаконными, поскольку делегация запорожского коша не была приглашена для участия в них. Запорожский кош считал Сечь историческим местом рождения должности казацкого гетмана подчеркивал, что сам Хмельницкий был избран гетманом в Запорожье. Барабаш объявил, что запорожский кош является сердцевиной казачества и не подчиняется городским («городовым») казакам.1104 В ноябре 1657 г. Барабаш написал письмо царю, сообщая ему, что чернь повсеместно выступает против старшин – сторонников Выговского, и что многие городовые казаки бегуг в Запорожье. Более того, он предупреждал царя, что Выговский и старшины готовятся к тому, чтобы предать царя и перейти на сторону Польши.1105

Тем временем Выговский и преданные ему старшины развязали злобную пропагандистскую кампанию против Москвы. Одним из главных пунктов этой кампании был вопрос о московских гарнизонах на Украине. В 1654 г. Богдан Хмельницкий просил царя прислать войска в Киев, чтобы защитить его от нападения поляков. Так и было сделано. Когда казацкая делегация покидала Москву в марте 1654 г. после того, как условия объединения были согласованы, бояре предложили направить московские гарнизоны в Чернигов и в Нежин" Посланники согласились, но Богдан наложил вето на этот план. Выговский в его переговорах с московскими посланниками тоже возражал против того, чтобы московские войска были постоянно расположены на территории Украины сверх тех, что находились в Киеве. Не дожидаясь окончательных результатов переговоров, Выговский и старшины, поддерживающие его, распространили слух о том, что московское правительство уже решило послать гарнизоны в украинские города без согласия гетмана. Григорий Лесницкий, один из лидеров аристократической группы старшин, пустил в обращение документ, содержавший якобы пересмотренные статьи, касающиеся объединения Украины с Россией, где речь шла о том, что вскоре казаки окажутся обманутыми Москвой. Этот документ был фальшивкой. Согласно ему, московские гарнизоны должны быть расквартированы во многих городах не только левого берега Днепра, но также и на правом. В нем также говорилось, что число реестровых казаков якобы будет уменьшено с шестидесяти тысяч до десяти, и все они обязаны будут оставаться в Запорожье.1106

Для того, чтобы подорвать доверие казаков и горожан к царскому покровительству, стали распространяться слухи, что московское правительство собирается обратить всех казаков в своих драгун; что украинским крестьянам будет запрещено носить кафтаны из шерстяной ткани и кожаные башмаки, и что они будут переселяться в Московию и Сибирь; что украинские священнослужители будут перемещены в Московию, а вместо них на Украину пошлют московских священников, и так далее.1107

Украинский друг Москвы, нежинский архимандрит Максим Филимонов, писал московскому другу Украины, боярину Ртищеву, что чернь приветствовала бы московские гарнизоны на Украине и московских воевод, которые бы осуществляли надзор за украинской администрацией, но народ сбит с толку и испуган слухами о намерениях Москвы вмешаться в народные обычаи и традиции и о насильном приспособлении их к московским.

Московское правительство оказалось в трудном положении между двумя соперничающими партиями на Украине, и поэтому сделало попытку вступить в контакт с Выговским и Барабашем. В ноябре 1657 г. московское правительство пообещало посланникам Выговското – братьям Миневским – утвердить Выговского в качестве гетмана. Было решено, что ради этого в Переяславе следует созвать новую раду. Миневские предложили, чтобы царь направил своего особого посланника в Переяслав и чтобы запорожский кош был приглашен принять участие в раде.1108 Царь назначил своим посланником на раду окольничего Богдана Матвеевича Хитрово.

Хотя Выговский и согласился на то, чтобы чернь приняла участие в предстоящей раде, он намеревался, в первую очередь, установить свой контроль над двумя центрами оппозиции – Полтавой и Запорожьем. В середине января он направил отряд из пятнадцати тысяч казаков, верных ему, против Полтавы. Однако полтавский полковник Пушкарь при поддержке запорожцев нанес поражение нападавшим 25 января 1658 г. В тот самый день, когда состоялась битва, Хитрово прибыл в Переяслав. Ему здесь пришлось ждать Выговского на протяжении двух недель. Согласно планам Выговского, целью рады было не только утверждение его самого в должности гетмана, но также признание вновь избранного митрополита Киева – Дионисия Балабана, который прибыл в Переяслав с впечатляющей свитой иерархов и монахов.

На раде появился весь клан Выговских. Большинство присутствовавших там старшин было либо ревностными сторонниками. Выговского, либо людьми, не; имеющими определенного мнения касательно конфликта между Выговским и «чернью».1109 Хотя Хитрово и приглашал на раду Пушкаря к запорожцев, во они не появились. Подождав их в течение нескольких дней, Хитрово согласился утвердить Выговского без их участия. Пушкарь отправил царю письмо, объясняя, что ему, как и запорожской делегации воспрепятствовали приехать в Переяслав патрули, которые Выговский выслал, чтобы заблокировать все дороги к городу.

После принесения клятвы на верность царю в Переяславском соборе в присутствии митрополита Киевского и всего собрания духовенства, Выговский получил от Хитрово грамоту царя, утверждающую его в должности.

Как только Переяславская рада закончилась, несмотря на клятву, которую Выговский только что принес, он послал Павла Тетерю в Межиречье на Волыни с секретной миссией – войти в контакт с Беневским, чтобы подготовить, почву для возвращения Украины в Польскую федерацию.1110 Детали этих переговоров известны из письма Беневското королеве Польши.1111 Через Беневского Тетеря советовал полякам заключить мир со Швецией, прежде чем это удастся сделать царю; направить послов крымскому хану, чтобы убедить его без отлагательства послать татарские войска на Украину (со всей очевидностью, против Запорожья и Московии); мобилизовать польскую армию, чтобы она была готова оказать казакам поддержку против Москвы. Беневский конфиденциально спросил Тетерю, может ли король Польши доверять обещанию Выговского перейти на польскую сторону. Тетеря высказал мнение, что у Выговского нет иной альтернативы из-за оппозиции среда казахов, с которой он оказался лицом к лицу. Юрий Хмельницкий в тайне против его планов; запорожский кош -открыто против него; и значительное число полковников не питает к нему дружеских чувств.

Затем Беневский стал зондировать собственное отношение Тетери к той ситуации, если Выговский откажется подписать договор о союэе с Польшей. Тетеря заверил Беневского, что в таком случае он порвет с Выговским и переведет казаков на сторону Польши по своей собственной инициативе. Чтобы сделать союз с Польшей еще более привлекательным для Тетери, Беневский распорядился выделить ему вознаграждение в сумме 6 000 злотых и от имени короля пообещал, что все его затраты на про-польскую пропаганду среда казаков будут возмещены. Выговскому было обещано возваграждение от 10 000 до 20 000 зхлотых.1112

Для того, чтобы должным образом понять политическую линию Беневского, следует помнить, что король Ян Казимир, как и король Владислав в 1640-е гг., хотел приблизить казаков к короне, чтобы сдавать их опорой своему трену. Королева Мария полностью поддерживала этот план. Некоторые польские магнаты также были склонны к взаимопониманию с казаками. Среди них видными были маршалек Ежи Любомирский (вскоре назначенный фельд-гетманом) и воевода Познани Ян Лещинский. «Соглашение с казаками – основание счастья для Польши» – писал последний первому в марте 1658 г. В другом письме к Любомирскому Лещинский писал, что стремление "казаков построить свое независимое государство – не более чем химера. Они не могут жить без покровителя, и только Польша в состоянии гарантировать им их свободы.1113 Именно в этом духе Беневский был уполномочен королем продолжать переписку и переговоры с Выговским и Тетерей.

В то время как Тетеря строил планы союза с Польшей, Выговский продолжал вести переговоры с крымским ханом, чья помощь была необходима против Москвы и Запорожья. Предварительно соглашение о союзе было достигнуто в Чигирине между Выговским и посланниками хана вскоре после переяславской рады. Затем соглашение было ратифицировано ханом в Бахчисарае около 1 марта 1658 г.1114

О перероворах Выговского с поляками и татарами Мартыну Пушкарю сообщил гетманыч Юрий Хмельницкий. В феврале Пушкарь направил посланников к царю, чтобы известить его об измене Выговского и предложить ему свою собственную помощь и помощь запорожцев против гетмана.1115 С другой стороны, Выговский продолжал повторять московским властям, что Пушкарь – демагог и смутьян. Он просил прислать московские войска, чтобы подавить мятеж, и предупреждал, что в противном случае он сам вынужден будет принять соответствующие меры, чтобы покончить с ним.

Тем временем восстание «черни» против Выговского стремительно разрасталось. В марте начался бунт против полковника Лесницкого в миргородском полку. Лесницкий с небольшим числом казанков, которые остались ему верны, бежал в Лубны, и «чернь» избрала. нового полковника – Степана Довгаля, который находился в тесной связи с Пушкарем и Барабашем. Все эти трое продолжали предостерегать московское правительство об опасности политики Выговского по отношению к царю, а также к казацкой вольнице.

Царские советники не выражали желания оказывать поддержку ни Выговскому, ни Пушкарю. Бояре были осведомлены о переговорах Выговского с Польшей, но не понимали их подлинного значения. Они все еще надеялись, что Выговский не осмелиться порвать с царем. В то же время они опасались, что любое жесткое действие по отношению к Выговскому бросит последнего в объятия Польши раз, и навсегда и сделает таким образом новую войну с Польшей неизбежной. Московские власти посчитали, что сведения Пушкаря об измене Выговского являются преувеличением, и не стали придавать им серьезного значения.

В соответствии с этими соображениями московское правительство продолжало прилагать усилия к предотвращению гражданской войны на Украине, обращаясь к обеим сторонам, чтобы те воздержались от военных действий друг против друга. Московские посланники убеждали Пушкаря признать Выговского в качестве гетмана и, в то же самое время, советовали Выговскому примириться с Пушкарем. Москва отказывалась послать войска против тех или иных.

Для Выговского примирение с Пушкарем и запорожской «чернью» означало бы утрату контроля над запорожским войском, поскольку на любой новой раде тогда бы доминировала «чернь». Как он позднее выразит свои чувства князю Ромодановскому, «мы [старшины] не присягали на верность царю, чтобы не стать пленниками наших собственных холопов [черни]».1116

В мае 1658 г. Выговский повел войско казаков и небольшой отряд наемников против твердыни Пушкаря – города Полтавы. Крымский хан послал ему в помощь шесть тысяч татар. В битве при Полтаве казаки Пушкаря были разбиты, а сам полковник погиб в бою. Запорожским казакам удалось бежать в Сечь. После этого казаки Выговского и татары разграбили и сожгли Полтаву. Все мужское население, которое им удалось захватить, было убито, а женщины и дети взяты в плен.1117

Тысячи людей из левобережной Украины бежали через границу с Московией в поисках убежища. Выговский потребовал, чтобы московские власти выдавали беженцев ему, но те решительно отказались сделать это. После этого Выговский объявил, что он возьмет их силой. Однако татары не пожелали развязывать открытую войну против Москвы, и Выговскому пришлось отказаться от своих планов. Вместо этого он заявил, что если беженцы немедленно не вернутся, то он передаст их жен и детей татарам. По всей видимости, никто из беженцев не вернулся, несмотря на угрозу. Вероятно, после этого Выговский выполнил свое обещание. Во всяком случае, ему нужно было платить татарам за помощь.1118

В одном из своих писем царю до катастрофы Пушкарь предсказывал, что если Выговскому удастся побороть оппозицию на Украине, то он ускорит установление союза с Польшей против Москвы, чтобы иметь возможность напасть на нее. Московское правительство не поверило Пушкарю, хотя, как выяснилось, он оказался прав.

Сразу же вслед за своей победой Выговский снова послал Тетерю в Польшу, чтобы завершить переговоры с Беневским. В результате этих переговоров Тетеря сформулировал те условия, при которых казаки проявят готовность воссоединиться с Польшей. На этих условиях Тетеря подписал меморандум 5 июля (по новому стилю) 1658 г.1119, который послужил основанием для новых переговоров.

Тем временем Выговский продолжал изображать свою верность варю, посланники которого были в контакте с гетманом. Несмотря на это, в августе Выговский попытался вытеснить московский гарнизон из Киева, устроив внезапный набег нескольких тысяч казаков, которых поддерживал отряд татар. Этими силами он назначил командовать своего брата Данилу. Киевский казацкий полковник Яненко последователь Выговского, должен был помочь нападавшим внутри города. Однако казацкий офицер, на разряд ниже по званию, нежели Яненко – Василий Дворецкий – отказался сотрудничать с Выговским и сообщил о заговоре московскому воеводе Киева Шереметеву. Среди казаков киевского полка начались разногласия. При этих обстоятельствах нападение Данилы Выговского на Киев закончилось провалом, и ему самому едва удалось спастись бегством (23 августа 1658 г.). Большая часть его войск рассеялась в разных направлениях. Некоторые были взяты в плен драгунами и стрельцами Шереметева. Согласно утверждениям пленных, их насильно заставили присоединиться к походу, кого-то – угрозами старшин, кого-то – битьем. А те, кто отказывался, были казнены.1120

В то же время, однако, партия Выговского добилась усяеха, захватив в плен атамана запорожского коша – Якова Барабаша. Еще до нападения Данилы Выговского на Киев московское правительство, пытаясь ублажить гетмана Выговского, приказало князю Григорию Ромодановскому – командующему московскими войсками, расквартированными в Белгороде, арестовать Барабаша, привезти его в Киев и передать его там воеводе Шереметеву. Тем временем Шереметеву было приказано устроить личную встречу с Выговским, чтобы обеспечить беспристрастный суд над Барабашем, который должен предстать перед казацким войсковым трибуналом.1121 Когда Выговский получил сведения об аресте Барабаша и отправке его в Киев, он решил похитить Барабаша по пути и избавиться от него без контроля со стороны Шереметева. Ромодановский направил атамана в Киев под конвоем двухсот московских драгун и донских казаков. 24 августа – в тот самый день, когда Данила Выговский напал на Киев, – войска гетмана атаковали и разбили конвой и захватили самого Барабаша.1122 Барабаша привезли в ставку Выговского, судили казацким войсковым судом (верным Выговскому) и казнили.

Меморандум Тетери от 5 июля был воспринят поляками как основание для будущего договора с казаками. Около 1 сентября король послал двух комиссаров: Беневского и Казимира Евлашевского к Выговскому в Гадяч (в левобережной Украине, у московской границы). Там были согласованы условия польско-казацкого договора 6 сентября 1658 г. В переговорах приняли участие комиссары, Выговский и представители запорожского войска, хотя, фактически, последних представляла только небольшая группа старшин. Договор базировался на плане реорганизации двойственного содружества – Польши, Литвы и России (то есть Малой России). Содружество должно было стать «единым и неделимым».1123 По условиям Люблинской унии 1569 г., Великое княжество Литовское и Россия формально включились в состав королевства Польского и большая часть украинских земель перешла от Великою княжества (Литвы) к короне (Польше).1124 Однако, в противоречии с юридическим определением характера, союза, Великое княжество Литовское смогло сохранить за собой некоторые черты автономного политического субъекта.1125

Во всяком случае, Польша стала доминирующей державой в содружестве, и, по Гадячскому соглашению, Россия должна была стать третьим членом содружества. Однако она обладала некоторыми возможностями быть менее зависимой от Польши, чем Литва. Разумеется, религиозные и образовательные положения договора были впечатляющими, но в большей части пунктов, касающихся политических, военных и административных вопросов, только на словах признавалось конституционное наложение России в тройственном содружестве, а большее число статей было несовместимо с основным принципом соглашения.

По условиям культурного характера, греко-православная церковь должна была официально признаваться наряду с римско-католической там «где говорят по-русски» в пределах содружества. Православный митрополит Киева и четыре православных епископа (луцкий, львовский, перемышльский и холмский) должны были получить места в польском сенате. Киевская Академия должна была пользоваться теми же правами и привилегиями, что и Польская Академия в Кракове. Еще одна академия должна была быть организована в подходящем месте в Великом княжестве Литовском.

Территориальные границы России (или «русских княжеств», как их время от времени называют в соглашении) с точки зрения правления и администрации были значительно уже, нежели с религиозней течки зрения. «Россия», то есть территория, находящаяся под властью гетмана запорожского войска, должна была состоять всего из трех областей – Киевского, Браславского и Черниговского воеводств. Согласно польскому образцу, в каждой из этих областей королем назначались сенаторы и прочие сановники. Их следовало выбирать из аристократов, которые владели земельными угодьями на данной территории и относилась к греко-православной церкви. Вплоть до самой смерти гетман «русских» армий (Выговский) должен оставаться первым сенатором, представляющим все три области. Созыв всех сановников данных земель должен был состояться по королевскому указу немедленно после ратификации соглашения польским сеймом.

Казакам и украинской шляхте, отпавшим от короля, была обещана полная и бессрочная амнистия. Все казацкие и шляхетские земельные угодья, конфискованные той или другой стороной (Польшей или казаками) после 1648 г., должны были быть возвращены прежним владельцам. Это означало то, что польские вельможи, изгнанные из своих поместий в 1648 г. и позже, теперь могли возвратиться и предъявить претензии на свои прежние владения.

Число реестровых казаков было установлено в количестве шестидесяти тысяч, как и по условиям казацкого соглашения 1654 г. с Москвой. Однако в секретной декларации, которую Выговский вручил Беневскому в самый день принятия соглашения, он утверждал, что цифра названа только для того, чтобы не вызывать подозрений «черни», и советовал, чтобы реестр фактически был сокращен до тридцати тысяч. Реестровые казаки должны быть освобождены от всех налогов и обязательств по отношению к держателям польских королев земель и к их чиновникам и должны были оставаться под юрисдикцией гетмана. Хотя соглашение делалось от имени казацкого войска, в договоре лишь суммарно были упомянуты права и привилегии казаков, и, более того, гетман в тайне дал заранее свое согласие в отношении сокращения численного состава казацкого войска.

Подобное отношение со стороны Выговского явилось результатом основной социальной концепции аристократической группы старшин и ее идеолога – Юрия Немирича. Они ненавидели демократический дух казаков и стремились к тому, чтобы превратить казацкое государство, рожденное во время народного восстания 1648 г., в олигархию, базирующуюся на правах и привилегиях знати. Ограничение квоты реестровых казаков ставило целью создание из казацкой армии тесного товарищества. Внутренняя привилегированная группа – значительных товарищей – формировалась постепенно внутри войска, но такое развитие событий не удовлетворяло аристократическую группу старшин. Они мечтали о возвращении шляхте лидерства на Украине. Еще в те времена, когда Бутурлин вел переговоры с гетманом и старшинами в Переяславе, делегаты от украинской шляхты не только потребовали, чтобы царь подтвердил права и привилегии шляхты, но и ставили Бутурлину список кандидатов от шляхты, которые должны были занять наиболее важные позиции в украинской администрации. В то время отец Ивана Выговского и двое его братьев были членами шляхетской делегации.1126 Бутурлин ответил делегатам, что он передаст этот список Богдану Хмельницкому, но, чем согласиться на это, делегаты сочли за благо взять назад свои предложения. Что касается прав и привилегий шляхты, казацкие депутаты в Москве в марте 1654 г. включили этот пункт в свои требования, в соответствии с чем царь подписал грамоту украинскому дворянству.

Теперь Немерич и Выговский решили выковать соединительное звено между казацкими значительными товарищами и шляхтой, приоткрыв ряды последней для вступления в нее избранного числа казаков. В соответствии с этим, в одном из пунктов Гадячского договора утверждалось, что гетман Выговский предоставит королю Польши список имен тех казаков, которые достойны того, чтобы получить дворянство – около ста человек от каждого полка. Таким образом будет создано новое казацкое дворянство, что даст ему право присоединиться к украинской и польской шляхте в формировании порядка правления в России, то есть трех казацких областях: Киеве, Браславе и Чернигове. Должностные лица администрации этих областей должны были отбираться именно из шляхты (как украинской, так и польской), и именно шляхта этих областей (вместе с церковными иерархами, как православными, так и римско-католическими) должна была составить основу административного совета в этих землях.

На более высоком уровне, согласно договору, «король и все содружество позволит русскому народу иметь своих канцлеров, маршалов, казначеев и прочих сановников». Из этого контекста совершенно очевидно, что под «русским народом» подразумевалась украинская шляхта.

В некоторых пунктах договора Выговского называют «гетманом запорожского войска», а в других – «гетманом русского войска» или «русских княжеств». Изменение титула соответствовало желанию Выговского самому освободиться от зависимости по отношению к казакам и найти поддержку среди русского (малороссийского, или украинского) дворянства.

Не доверяя даже реестровым казакам, Выговский посчитал необходимым уравновесить их влияние созданием корпуса польских солдат. Их число было конкретно оговорено в соглашении. Корпус должен был подчиняться власти гетмана. В секретной декларации, о которой упоминалось выше, Выговский высказывал предложение, чтобы в составе этого корпуса было десять тысяч человек, и он обещал, что только нынешний гетман будет командовать, корпусом, а не последующие. После гетманства Выговского эти войска должны быть переданы под командование польским королевским гетманом.1127 Согласно договору, Выговский должен будет находиться в должности гетмана вплоть до своей смерти. После этого были согласованы следующие условия для избрания каждого нового гетмана: каждый из «чинов» (духовенства и шляхты, как греко-православных, так римско-католических) в «России» (то есть, трех областей) должны избрать четырех кандидатов, а король должен назначить одного них новым гетманом.

Условия договора были составлены так, чтобы укрепить связь гетмана с содружеством. Гетман должен отказаться от всех иностранных покровителей (это обязательство было нацелено на московского царя и не затрагивало «братского союза» гетмана с крымским ханом). У гетмана не было права принимать иностранных посланников. В том случае, когда к нему приезжали послы, он должен переправлять их к королю (это условие не должно было затрагивать отношений с крымским ханом).

Чтобы иметь законный статус, это соглашение должно было быть ратифицировано польским сеймом. В тот вариант документа, который был представлен на рассмотрение сейму, были включены изменения, предложенные Выговским в его секретной декларации, переданной Беневскому, а также были сделаны некоторые дополнительные изменения. В первоначальном соглашении утверждалось, сенаторы и остальные сановники в тех самых трех областях (киевской, браславской и черниговской) должны принадлежать греко-православной церкви. В переработанном тексте это относилось только к киевской области. В двух других областях должности должны были даваться греко-православным и католикам по очереди. Окончательный текст соглашения был написан по-польски 29 апреля 1659г. Однако, его датировали 16 сентября 1658 г., по новому стилю (6 сентября 1658 г., по старому стилю), поскольку это была дата первоначального договора.1128 После этого документ был ратифицирован польским сенатом.

Суммируя сказанное, следует сказать, что Гадячское соглашение явилось попыткой заменить правление запорожского войска над Украиной правлением шляхты (как украинской, так и польской). Новая конституция «России», которую это соглашение пыталось создать явилась полным отрицанием основных принципов казацкого государства. От подобной политики можно было ожидать того, что она спровоцирует, как на самом деле и вышло, яростную оппозицию со стороны рядовых казаков, а так же и большинства старшин.

Союз Выговского с Польшей сделал войну между Польшей и Москвой неизбежной. В секретном письме Беневскому от 6 сентября 1658 г. Выговский просил июльского короля немедленно прислать ему, по крайней мере, войско в тысячу человек, а если это возможно, то – в пять тысяч, чтобы изгнать московитов из Киева. Что касается крупномасштабных операции против Москвы, Выговский зависел, главным образом, от поддержки крымских татар. Он нуждался в иностранных войсках, поскольку не мог доверять казакам. Браславский полковник Иван Сербии, который и раньше был сторонником Выговского и принимал участие в неудачном походе Данилы Выговского на Киев, утверждал, что многие ветераны этой экспедиции не желают воевать против царских люди, и поэтому дезертируют из своих полков.1129 Еще один казацкий полковник говорив Шереметеву, что до этого похода Выговский казнил нескольких полковников и сотников, чтобы через устрашение заставить казаков следовать за ним.1130 В январе 1659 г. один украинский священнослужитель сказал московскому должностному лицу – Булгакову, – что гетман казнил многих казаков, подозревая их в дружеских чувствах по отношению к царю.1131

После того, как было заключено Гадячское соглашение, в польском сейме возобладали сторонники войны против Московии, и возможность признания царя Алексея наследником польского трона была забыта. Тем не менее, признавалось, что и далее следует продолжать переговоры с Москвой. Переговоры между польско-литовскими и московскими представителями состоялись в Вильно в сентябре и октябре 1658 г., но не принесли результатов.

В ноябре литовская армия и казаки Выговского начали наступление на московские вооруженные силы, расположенные в Великом княжестве Литовском. Казаки осадили Минск. Московский воевода, князь Юрий Алексеевич Долгоруков, разбил литовцев под Вильно, но ввиду действий казаков в районе Минска, решил отступить от города. В то же самое время как поляки, так и московиты пытались упрочить свое международное положение, ведя переговоры со Швецией. 20 декабря 1658 г. в городке Валиесари в Ливонии было подписано трехлетнее перемирие между шведами и московитами.

Перемирие со Швецией дало возможность Москве организовать более сильное сопротивление Польше и Выговскому. Еще до появления там царских войск, левобережная Украина стала театром восстания против Выговского в октябре 1658 г.1132 После этого в ноябре корпус московских войск в составе двадцати тысяч человек под командованием князя Григория Григорьевича Ромодановского – одного из самых талантливых московских военачальников того времени – занял город Лохвица. Вслед за этим общее собрание казаков, горожан и крестьян левобережной Украины избрало Ивана Беспалого – «значительного товарища» казацкого войска – временным гетманом.1133

В феврале 1659 г. Выговский напал на левобережную Украину. С армией казаков, поляков и татар он захватил Полтаву и еще несколько городов, но ему не удалось вытеснить войска Ромодановского Беспалого из Лохвицы. К концу марта Выговский возвратился в Чигирин. Именно оттуда Выговский направил своих представителей на сессию польского сейма, которая открылась в Варшаве 27 марта и ратифицировал Гадячское соглашение. 22 мая (по новому стилю) обе стороны – поляки и украинцы – скрепили договор клятвой.

Тем временем, московское правительство снарядило и отпраили в левобережную Украину сильную армию под командованием князя Алексея Никитича Трубецкого. В апреле это войско приблизилось к Конотопу, который охранялся отрядом казаков верных Выговскому под командованием полковника Григория Гуляницкого. Трубецкой был не в состоянии захватить город штурмом и провел два месяца в бездействии, осаждая его. В конце июня Выговский пришел на помощь конотопскому гарнизону с отрядом казаков. Его союзник крымский хан – привел сильное войско своих татар, а также с орду ногаев и белгородских (аккерманских) татар.

В то время как татары и половина казаков оставались в засаде в болотистой местности, Выговский со второй половиной казаков атаковал московитский лагерь. Трубецкой направил против них свою кавалерию. Выговский отступил, увлекая московитов в болота. 28 июня московские всадники были окружены татарами и разбиты. Цвет московской кавалерии погиб в этот роковой день. Пять тысяч человек было взято в плен. Большинство пленников было сразу же убито казаками Выговского и татарами.1134 У Трубецкого не было иного выхода, кроме поспешного отступления к границам Московии с оставшейся пехотой и артиллерией. Победителям не удалось воспрепятствовать его маршу в Путивль.

Ужас объял Москву, когда сведения о конотопском разгроме достигли столицы. Казалось, что надвигается опасность похода Выговского и хана на Москву. Правительство отдало приказ об укреплении московских фортификационных сооружений и строительстве земляных насыпей вокруг пригородов.

Тревога в Москве продлилась недолго, поскольку вскоре стало очевидно, что Выговский находился не в том положении, чтобы воспользоваться плодами своей победы. Украина переживала муки гражданской войны, которая была неизбежной, поскольку программу Выговского, включающую в себя олигархическую конституцию и объединение с Польшей, поддерживало меньшинство казаков. Кроме того, крымский хан не хотел начинать большую войну против Москвы, особенно из-за того, что он был хорошо осведомлен о разногласиях среди казаков. Поэтому он вскоре ушел в Крым с большей частью своей армии, оставив с Выговским небольшой татарский отряд. Конотопская кампания принесла татарам хорошие дивиденды. На пути домой они захватили тысячи пленников из левобережных украинских городов и деревень и взяли богатую добычу.

Не только казацкая «чернь», но и многие лидеры старшин присоединились к восстанию против Выговского. В сентябре старшины созвали общую раду в Германовке. Выговский отказался от своей должсности и бежал в ближайший лагерь польских войск, расположенный недалеко от Белой Церкви. 11 сентября Юрий Хмельницкий был избран гетманом днепровского правобережья. Чтобы воспрепятствовать какому-либо нападению со стороны поляков на левобережную Украину, а также чтобы войти в контакт с новым гетманом, Трубецкой направился из Путивля в Переяслав, до которого добрался 27 сентября и был принят переяславским казачьим полковником и всем населением. Начались переговоры между представителями Юрия Хмельницкого и Трубецким. Юрий по-прежнему был не способен править. Группа старшин проводила казацкую политику от его имени. Самым талантливым человеком в этой группе был прежний прилуцкий полковник Петр Дорошенко.

Старшины представили на рассмотрение Трубецкому перечень условий, на которых казацкая армия возвращалась под власть царя. Среди них было требование, чтобы царь вел переписку с запорожским кошем не иначе, как только через гетманскую канцелярию. Гетману должно быть возвращено право принимать иностранных послов; малороссийская церковь должна была остаться под юрисдикцией патриарха Константинопольского.1135 Трубецкой ответил, что эту программу следует представить на рассмотрение рады. Он был прекрасно осведомлен, что большинство рядовых казаков, а также горожан и крестьян в большей мере симпатизировали запорожскому кошу, нежели аристократической группе правобережных старшин. Кроме того, левобережные старшины уже проявили готовность выступить на стороне паря. Таким образом, Москва могла надеяться на свое влияние в украинских делах.

9 октября Юрий Хмельницкий и лидеры старшин прибыли в Переяслав. На следующий день они были приняты Трубецким, который объявил им, что они прощены царем за свою прежнюю поддержку Выговского на том условии, что в дальнейшем они будут верно служить царю. После этого Трубецкой попросил Юрия Хмельницкого созвать раду для избрания нового гетмана, которого признают по обоим берегам Украины. Он настаивал на том, чтобы для участия в раде были приглашены не только казаки, но также горожане и крестьяне.

Рада была созвана 17 октября. Правобережную Украину представляли Юрий Хмельницкий и группа старшин, поддерживавших левобережную – ее действующий гетман Беспалый, все его полковники я старшины и вся «червь». Московский воевода Киева В.Б. Шереметев и полевой воевода в левобережной Украине – князь Г.Г. Ромодановский – прибыли в Переяслав, чтобы действовать в качестве советников Трубецкого.

Из-за огромного количества участников раду пришлось проводить в открытом поле возле города. Чтобы воспрепятствовать антимосковским выступлениям со стороны правобережных старшин, неподалеку расположился отряд московских войск.

Рада единодушно избрала Юрия Хмельницкого гетманом обоих берегов Украины. Затем был зачитан и утвержден радой свод статей Богдана Хмельницкого (условия объединения Украины с Москвой в марте 1654 г.). Вслед за этим Трубецкой обнародовал перечень новых статей предлагаемых Москвой, которые следовало обсудить на раде. Суть этих статей заключалась в усилении московского контроле над Украиной и в ограничении власти гетмана и полковников путем предоставления больших прав рядовым казакам.1136

Среди прочих пунктов, Москва требовала, чтобы московские гарнизоны вдобавок к Киеву, были расположены в следующих пяти городах: Переяславе, Нежине и Чернигове на левом берегу; Браславе и Умани – на правом. Цель этих гарнизонов была чисто военная – стоять на страже во избежании польских и татарских нападений. Воевода каждого гарнизона не должен будет иметь власти над гражданским населением и не должен вмешиваться в казацкие дела.

В двух статьях речь велась о наказании семьи Выговского и его ближайших советников за их измену. Трубецкой потребовал, чтобы все члены клана Выговского были выданы для депортации в Московию. Что касается советников Выговского, то Трубецкой просил, чтобы шестеро из них (включая Гулянипкого, Лесницкого, Самойлу Зарудного и Антона Ждаиовича) никогда не назначались ни на какую должность в казацком войске я чтобы им было запрещено принимать участие в собраниях рады.

Все статьи, предложенные Трубецким, обсуждались радой и принимались одна за другой. В силу принятия такого решения, требования, представленные Трубецкому правобережными старшинами до собрания, провалились.

Представлялось, что привяли Переяславской радой статей Трубецкого должно восстановить объединение всей Украины с Москвой. Однако следовало ожидать больших неприятностей, поскольку раскол между левобережной и правобережной Украиной, так же как и пропасть между старшинами и «черныо» были ликвидированы всего лишь номинально. Кроме того, можно было ожидать, что поляки предпримут определенные действия, чтобы вновь установить свой контроль над Украиной.

Война между Польшей и Москвой возобновилась в Белоруссии, и ход военных действий благоприятствовал полякам. Чтобы подкрепить свой успех на украинском театре военных действий, поляки заключили союз с крымским ханом. Вдобавок, они возобновили свои попытки привлечь казацких старшин на свою сторону. Беневский вступил в переписку с гетманом, Юрием Хмельницким, и убеждал его возвратить Украину под власть Польши. Юрий находился в зависимости от своих советников-старшин. А среди них не было единства во мнениях, но голос тех, кто выступал за поддержку Москвы преобладал в то время, и казацкое войско согласилось выступить на стороне Москвы против поляков.

В августе 1660 г. командир царских войск на правобережной Украине, В.Б. Шереметев, встретился с гетманом для обсуждения плана кампании против Польши. Было решено предпринять опера против Львова. Подразделение казаков должно было двигаться вместе с Шереметевым. Иными словами, каждая из армий – московская и казацкая – должна была двигаться отдельной колонной на некором расстоянии одна от другой, что и было использовано поляками.

В середине сентября корпус Шереметева был окружен тридцатью тысячами поляков и шестьюдесятью тысячами татар у Чуднова на Волыни. Шереметев слал требовательные послания Юрию Хмельницкому, убеждая его как можно скорее прийти ему на помощь.1137 Тем временем, поляки напали на лагерь Хмельницкого. Сначала казаки отражали атаки врага, но вскоре Юрий испугался и вступил в переговоры с поляками. 17 октября был подписан договор, согласно которому было подтверждено большинство отдельных статей Гадячского соглашения, но его идеологическая сущность – создание «русского княжества» в рамках тройственного содружества – была ликвидирована.1138 Таким образом, положение казацкого государства внутри польского содружества сводилось к тому уровню, который был оговорен договорами в Зборове в 1649 г. и в Белой Церкви в 1651 г.

Положение Шереметева стало безнадежным, особенно после того как казаки дезертировали. Он капитулировал 23 октября. Поляки передали его татарам, которые увезли его в Крым, ожидая большого выкупа. Несчастный воевода вынужден был провести в татарском плену двадцать лет.

Капитуляция Шереметева была еще более сильным ударом, Москвы, нежели поражение при Коногоне годом раньше. Очередной раз Москва почувствовала себя в опасности перед новым нападением – поляков, татар и казаков Юрия Хмельницкого. И очередной раз этого нападения не последовало, главным образом из-за оппозиции по отношению к про-польской политике олигархической группы – оппозиции, которая включала в себя значительную часть старшин, не говоря уже о «черни». Лидеры этой группы, включая Выговского и Немирича, были разочарованы тем, что поляки отреклись от основных принципов Гадячского соглашения.

Необходимо было созвать новое собрание рады для утверждения союза казаков с Польшей. Беневский настаивал на том, чтобы «чернь» присутствовала там наряду со старшинами, поскольку он опасался, что в противном случае гетманом вновь может быть избран Выговский, который будет требовать восстановления тройственного содружества. Вследствие этого Беневский агитировал за переизбрание Юрия Хмельницкого, с Тетерей в качестве войскового писаря. 11 ноября рада, собравшаяся в Корсуни, проголосовала именно таким образом.1139 Однако в ней не принимали участия ни запорожцы, ни левобережные полки. Вместо этого, они созвали свою собственную раду в Переяславе и присягнули там на верность царю. Дядя Юрия Хмельницкого – Аким Сомко – был избран действующим гетманом левобережья.

Будучи сильно озабочено сложной ситуацией на Украине, московское правительство возобновило переговоры со Швецией по поведу сохранения мира, по крайней мере в Прибалтике. Новый мирный договор был подписан 21 июня 1661 г. в Кардисе (между Дерптом и Ревелем). Москва вынуждена была согласиться на то, чтобы возвратить Швеции все территории, завоеванные московскими войсками во время войны, включая части Ливонии и Ингрии с устьем реки Невы. Таким образом, все усилия московского правительства получить доступ к Финскому заливу (доступ, потерянный в смутное время) оказались напрасными.1140

Международное положение Москвы некоторым образом упрочилось вследствие заключения мирного договора со Швецией, несмотря на его невыгодные условия. Однако внутри страны назревали серьезные проблемы, связанные с катастрофической девальвацией медных денег. К 1661 г. за один серебряный рубль требовали двенадцать медных. Мелкие государственные чиновники и солдаты, которые получали свое жалование и заработную плату медными деньгами, оказались в отчаянном положении. Свой «вклад» в общее обнищание внесли и фальшивомонетчики, выпускавшие медные рубли в огромном количестве. Когда правительству удавалось наложить руки на мошенников, их казнили, а их имущество конфисковывалось. Однако довольно многим из них удавалось спастись, благодаря подкупу чиновников. Ходили слухи, что даже тесть царя, Иван Данилович Милославский, был виновен в том, что получал подарки от фальшивомонетчиков.

Возмущение по поводу подобных противозаконных действий разгоралось среди жителей Москвы, и наконец, 25 июня 1662 г. в Москве вспыхнул бунт. Толпы возбужденных горожан ринулись к летней резиденции царя Алексея Михайловича – Коломенскому. Царь пообещал предать суду и наказать виновных чиновников. Он объявил, что вскоре сам лично прибудет в Москву. После этого горожане начали грабить дом богатого купца Василия Шорина, которого подозревали в спекуляции медными деньгами. Хованский убеждая бунтовщиков прекратить разбой и дождаться приезда царя. Бунтовщики, в свою очередь, потребовали, чтобы им немедленно выдали основных виновных. Они захватили сына Шорина в качестве заложника. Сам Шорин вынужден был укрыться в Кремле.

После первого появления московских горожан в Коломенском, царь направил посланника к Артамону Матвееву, приказывая ему привести два полка стрельцов из Москвы в Коломенское. Одновременно, князю Юрию Ромодановскому был отдан приказ явиться в Коломенское с отрядом солдат «нового строя» (т.е. обученных иностранными офицерами).

Тем временем тысячи бунтовщиков нагрянули в Коломенское второй раз. Они обратились к царю с просьбой снизить налоги и потребовали выдачи тех бояр, которых они считали «предателями», виновными в притеснениях. На какое-то время царь почувствовал себя во власти толпы. Однако, в этот самый момент появились стрельцы и вместе с дворцовой гвардией набросились на бунтовщиков, которые в беспорядке бежали. Между прочим, совсем немногие из них имели действительно мятежные намерения по отношению к самому царю. Они пришли искать у него правосудия. Лишь небольшая группа рассчитывала на применение силы. Около сотни бегущих бунтовщиков утонуло в Москве-реке, более тысячи было убито преследователями и намного больше арестовано. Из них немногие зачинщики были казнены, а остальные высланы в дальние города.1141

На следующий год чеканка медных рублей была прекращена и возобновлен выпуск серебряных денег.1142

В это самое время на Украине казаки Юрия Хмельницкого при поддержке поляков и татар напали на Переяслав, но были отброшены казаками Сомко и московскими войсками. Юрий отступил к Чигирину, который он мог у держать только с помощью татар. В качестве платы за поддержку, татары разорили всю местность в округе. Население справедливо возлагало всю вину за это на Юрия. Запорожцы резко потребовали его отставки. Он сложил булаву и в январе 1663 г. принял постриг под монашеским именем Гедеон. В Чигирине собралась рада правобережных казаков и выбрала на гетманство последовательного сторонника Польши Павла Тетерю.

На левом берегу шурин Богдана Хмельницкого – Василий Золотаренко – выдвинул свои требования на гетманскую булаву против действующего гетмана – Сомко (который тоже был родней Хмельницкого). Ситуация еще более запуталась с появлением третьего кандидата – запорожского кошевого атамана Ивана Мартыновича Брюховецкого. С помощью запорожцев Брюховецкий взял верх над своими соперниками и был избран гетманом на шумном собрании общей рады 18 июня 1663 г. После рады Золотаренко и Сомко предстали перед казацким войсковым судом, где были обвинены в измене (Сомко продолжал вести переписку с Тетерей) и, в соответствии с этим, казнены.

В конце 1663 т. Польша предприняла яростные усилия, чтобы отвоевать левобережную Украину. Король Ян Казимир сам повел через Днепр польские войска, усиленные казаками Тетери и пятью тысячами татар. Полякам удалось штурмом взять Лохвицу. Это была пиррова победа, достигнутая ценой огромных потерь. Тетере не удалось захватить Гадяч, а королевская армия потерпела поражение возле Глухова, после чего у Яна Казимира не осталось иного выбора, кроме как отступить, и вся кампания закончилась неудачей.

Поражение короля стало сигналом для вспышки целого ряда восстаний против поляков на правом берегу Днепра. Некоторые города, включая Браслав и Умань, заявили о своем желании перейти на сторону Москвы. Неудовлетворенность украинцев польским правлением в то время, видимо, лучше всего можно проиллюстрировать резкой переменой отношения Выговского к Польше. Будучи оскорблен тем, что поляки исказили самый дух Гадячского соглашения, Выговский в тайне согласился возглавить заговор против польского правления на Украине. Если это предприятие будет успешным, то заговорщики намеревались просить царя Алексея о прощении и милости.

Когда Тетеря и командир польских войск, полковник Маховский, узнали о роли Вьговского в заговоре, они пригласили его в свой лагерь под предлогом обсуждения какого-то важного дела. Как только Выговский приехал, его тут же арестовали и предали казни. Так кончилась его изменчивая и бурная карьера.1143 Получив известия о судьбе Выговского, левобережный гетман Брюховецкий выпустил особую прокламацию (универсал), где объявил, что Выговский умер как мученик за православную веру.

После этого Польша направила своего лучшего военачальника того времени – Стефана Чарнецкого – на войну против казаков Брюховецкого, которых поддерживал небольшой отряд москвичей и калмыков – вассалов царя Алексея. Он повел свои войска в район Канева, Черкасс и Чигирина. С помощью казаков Тетери Чарнецкий смог сохранить Чигирин за Польшей. Затем он повернул на запад против мятежных казаков браславского и уманского полков.

Брюховецкий направлял отчаянные просьбы к царю, чтобы тот прислал как можно больше войск на западный берег для оказания помощи в сопротивлении полякам и татарам. Однако московское правительство на тот момент было не в состоянии помочь ему, так как война с поляками в Белоруссии требовала от Москвы максимального напряжения. Помимо этого, московские финансы находились в отчаянном положении.

Для Москвы было трудно удерживать в полевых условиях на правом берегу Днепра даже то небольшое подразделение, которое было послано туда ранее. Войска устали от трудных переходов и постоянных боев и жаловались на то, что не получают обмундирования и провизии. Солдаты дезертировали группами и расходились но домам. В конце сентября 1664 г. один из наиболее активных московских командиров на правобережной Украине – Касогов – сообщал царю, что к 18 сентября под его командованием находилось всего пятьдесят девять солдат-пехотинцев, и что на следующий день дезертировало двадцать четыре кавалериста и восемнадцать пехотинцев, а у него самого больше нет денежных средств и продовольствия.1144 Более того, офицеры московской армии жаловались на то, что гетман Брюховецкий отказывается обеспечивать их пищей, несмотря на то, что сам он сделал большие запасы продовольствия. Брюховецкий резко возражал, говоря, что распределил большую часть средств среди московских солдат, но те просто напросто продали их и дезертировали.1145

Чарнецкий умер весной 1665 г. Его преемник на посту командующего потерпел поражение при Белой Церкви, нанесенное объединенными силами москвичей, казаков и калмыков. Это привело к временному затишью в ходе военных действий. Брюховецкий решил использовать эту ситуацию, чтобы совершить поездку в Москву и, как говорилось, «увидеть ясные царские очи».

Как Брюховецкий, так и московское правительство стремились реорганизовать систему управления Украиной для того, чтобы покончить с хаотическим состоянием украинских дел. Обе стороны считали, что необходимо укреплять власть гетмана над казаками. В то же самое время Москва хотела усилить власть царя над гетманом, для достижения чего сочли необходимым сделать царскую службу более привлекательной для гетмана, давая ему разнообразные личные и общественные привилегии и высокое положение при царском дворе. Брюховецкий проявил себя вполне отзывчивым на этот аспект московского плана, особенно ввиду разногласий между ним и украинскими городами и его столкновений с украинским духовенством.

Права и привилегии украинских городов были утверждены царем в 1654 г. Поскольку московское правительство, с той поры, не вмешивалось в дела украинских муниципалитетов, казацкое правительство намеревалось подчинить города своему контролю, и эта ситуация усугубилась при Брюховецком. Что касается украинских церковных дел, то Брюховецкий дал указание своему посланнику в Москву в мае 1665 г., чтобы тот обратился к царю с петицией о назначении одного из великорусских епископов митрополитом Киевским.

Измена Выговского и последующие колебания старшин (особенно – правобережных) между верностью Польши и верностью Москве вызвали подозрения у московских бояр по отношению к лояльности казаков в целом. «Тебе не следует доверять черкасам (т.е. казакам)», – писал царь Алексей Ордину-Нащокину в 1660 г.1146 Москва всегда старалась поддерживать равновесие между старшинами и простыми казаками, но такая политика не смогла предотвратить невзгод на Украине. Настало время, когда Москве необходимо было сделать выбор и отдать предпочтение одной из двух партий.

Запорожская идея о демократическом государстве была схожей с идеей донских казаков. Однако, по многим причинам, бояре не выражали желания допустить создания правительства такого типа на Украине. В первую очередь, даже под властью старшин Украина не знала крепостного права, и московитские крестьяне продолжали бежать в Черкассы в надежде обрести там более свободный образ жизни. Московское правительство пыталось настроить гетманов на то, чтобы выдавали беглецов московским властям. На самом деле, были возвращены лишь очень немногие. Демократическое украинское правительство запорожского типа, естественно, стало бы возражать против подобных выдач, как поступало правительство донских казаков.

Московские бунты 1662 г. ярко продемонстрировали, что не только деревенские крепостные крестьяне, но и свободные горожане были недовольны существующим режимом, и что установление демократического правительства на Украине лишь усилит оппозицию этих социальных элементов внутри самой Московии. Более того, прямая поддержка Запорожья могла отвратить всех старшин от Москвы. Поскольку, с точки зрения реальной политики, старшины являлись костяком казацкой армии и администрации, бояре опасались, что разрушение этого костяка будет иметь результатом хаос и уменьшит военную и политическую ценность Украины. По всем этим причинам московское правительство решило изменить свою политику отношению к Украине.

В подходе к выполнению этой задачи царь и бояре следовали образцу определенных пунктов Гадячского соглашения, Выговский должен бил стать сенатором Польского содружества; согласно другому, условию, некоторому числу казаков король должен был даровать дворянство. Московское правительство решило, что в таком случае царю следует даровать боярство Брюховецкому и что определенное число казацких старшин должны стать дворянами.

Брюховецкий прибыл в Москву 11 сентября 1665 г. Его сопровождали высшие офицеры казацкой армии, включая полковников Нежина, Лубен и Киева. Киевским полковником являлся Василий Дворецкий, который оказывал поддержку Шереметеву во время нападения Данилы Выговского на Киев семью годами раньше. 13 сентября царь дал аудиенцию гетману и его спутникам, а два дня спустя начались деловые переговоры между Брюховецким и боярами.1147

В меморандуме царю Брюховецкий и его спутники представляли на.рассмотрение и утверждение следующие рекомендации: (1) все налоги и подати, которые обязаны были платить украинские горожане и крестьяне, должны были собираться царскими чиновниками для московской казны; (2) старые права и привилегии казаков должны быть подтверждены царем; (3) после избрания каждый гетман должен приезжать в Москву, чтобы царь оделил его знаками гетманской власти; (4) московский церковный иерарх должен быть возведен, в сан митрополита Киевского; (5) московские гарнизоны должны быть расквартированы в украинских городах; (6) артиллерийские части казацкого войска должны быть расположены в Лохвице и Ромнах; (7) московские солдаты, расквартированные на Украине, не должны расплачиваться фальшивыми деньгами; и (8) московиты не должны называть казаков «предателями».1148

Царь и бояре приняли все пункты меморандума Брюховецкого, за исключением того, который касался киевского священного престола. Царь ответил, что сначала он должен проконсультироваться с патриархом Константинопольским.

После этого царь даровал Брюховецкому боярство; его спутники – старшины получили дворянство. В последующих беседах с московскими должностными лицами новый гетман выразил желание жениться на московской девушке и получить в полную собственность земельное угодье, где могли бы жить его жена и дети. Брюховецкий попросил царя подыскать ему подходящую невесту. Таким образом, с одобрения царя Брюховецкий женился на Дарье Алферьевне Исканской, родственнице четвертой жены князя Дмитрия Алексеевича Далгорукова.1149

Брюховецкий вернулся в Гадяч в январе 1666 г. Новый план жалования дворянства старшинам был встречен со смешанными чувствами. Московскому посланнику Фролову, которого направили в Малую Россию в марте, переяславский воевода Вердеревский говорил, что казаки не любят своего гетмана. «Прежде среди нас не было бояр. Гетман вводит новые правила, лишая нас наших свобод и нам трудно найти доступ к нему».. На обеде у Вердеревского переяславский полковник Даниил Ермоленко резко заявил своему хозяину «Я казак, и мне нет дела да дворянства».1150

Как в Переяславе, так и в Полтаве казаки жаловались, что воеводы притесняют их, незаконно реквизируя лошадей и повозки для московских солдат и налагая различные штрафы. В июле поднялся мятеж против старшин и московских властей в Переяславе. Полковника Ермоленко линчевали, напали на московский гарнизон и сожгли крепость. Восставшие установили запорожский тип правления в городе и его округе.

Опасаясь, что бунт распространиться на другие города левобережья, гетман и киевский воевода П.В. Шереметев послали московские войска в Переяслав. Мятеж был подавлен, и многие зачинщики казнены.1151 Однако значительному числу разбитых зачинщиков удалось бежать на Дон, где они примкнули к движению «казацкой бедноты».

Продолжающиеся волнения на Украине являлись причиной для беспокойства как в Москве, так и в Польше. В 1664 г. король Ян Казимир по совету Тетери приказал, чтобы монах Гедеон (прежний гетмая Юрий Хмельницкий) был доставлен в Варшаву. Позднее Гедеона заточили в тюрьму в Мальбурге (Мариенбург в Пруссии). Но и сам Тетеря быстро терял авторитет. Многие офицеры из старшин, не удовлетворенные польским режимом, решили обратиться к туркам и татарам за покровительством. Наиболее видным из тех, кто проводил такую политику, был Петр Дорошенко. Воспользовавшись внутренними неурядицами в Польше (восстание Любомирского против короля), Дорошенко призвал украинцев прогнать всех поляков с Украины. Турецкий султан признал Дорошенко гетманом Украины, даровав ему свое покровительство и приказал крымскому хану послать своих татар, чтобы помочь Дорошенко установить свой контроль над всей Украиной.

В сентябре 1666 г. татары вторглись на правобережную Украину и даже разорили города Переяслав и Нежин на левом берегу. Правобережная Украина подверглась полному разорению. Татары и казаки Дорошенко сломили сопротивление польских гарнизонов. Как и всегда, татары, главным образом, были заинтересованы количеством захваченной добычи. Они взяли в плен и отправили в Крым не менее ста тысяч мужчин, женщин и детей (включая сорок тысяч поляков).1152

Установление султанского протектората над Украиной угрожало интересам как Москвы, так и Польши и, конечно же, спокойствию и благополучию самого украинского народа. Эта общая опасность взывала к тому, чтобы добиться соглашения между царем и королем, еще и потому, что обе стороны были истощены длительной войной и внутренними неурядицами. Мирные переговоры начались в Андрусове – селении к югу от Смоленска – в апреле 1666 г.

После долгих пререканий стало очевидно, что расхождение между требованиями обеих держав было столь великим, что не оставляло надежды на заключение длительного мира. Вместо этого 3 января (13 января по новому стилю) был подписан договор о перемирии сроком на тринадцать лет.

Согласно условиям этого договора, Москва оставляла за собой Смоленск, но вынуждена была уступить Белоруссию Польше. Москва сохраняла за собой всю левобережную Украину; Польша – правобережную, кроме Киева, который оставался за Москвой еще на два года. Запорожье попадало под совместное господство как царя, так и короля.1153

Главную роль в ведении переговоров от лица Москвы и в последующем заключении Андрусовского договора играл выдающийся русский дипломат того времени – Афанасий Лаврентьевич Ордин-Нащокин. Андрусовское мероприятие явилось венцом его карьеры (см. Гл. б).1154

Хотя Андрусовский договор предполагал только временное урегулирование отношений, важность его оказалась долгосрочной. Пограничная линия между Польшей и Россией, согласованная в Андрусове, была подтверждена договором 1686 г. о «вечном мире» между Польшей и Москвой. Единственным изменением, касающимся андрусовских территориальных условий, которое произошло между 1667 и 1686 гг., было изменение, относящееся к Киеву. Когда в 1669 г. поляки, в соответствии с договором, потребовали вывести московские войска из города, московское правительство отказалось, ссылаясь на неурядицы на Украине.1155 В 1672 г. поляки потребовали, чтобы были установлены точные сроки возвращения Киева Польше. Московские посланники возразили, что поляки не в состоянии защитить Киев от турецких войск, и передать город Польше означало бы позволить, чтобы он попал в руки к туркам.1156

В 1678 г. поляки согласились, чтобы царь продолжал удерживать за собой Киев вплоть до конца перемирия (срок которого был продлен еще на три года) в обмен на три московских города – Невель, Себеж и Велиж (к северу от Полоцка и Витебска) – и за дополнительную компенсацию в сумме 200 000 рублей.1157

Передача Белоруссии Польше подчеркнула провал первоначального плана царя Алексея Михайловича объединить под своим покровительством все три России – Великую, Малую и Белую. Белая Россия еще раз оказалась под властью великого князя Литовского (короля Польши). Малая Россия была поделена между царем и королем. Однако, московские государственные деятели не отказались от плана создания триединой России; его осуществление было только отложено. Все три России сохранялись в царском титуле. Екатерине II суждено будет завершить неоконченное дело царя Алексея во времена раздела Польши.

Несмотря на вовлеченность московского правительства в бурные события на Украине, продвижение русской колонизации на восток продолжало «набирать обороты».

Экспедиции Ерофея Хабарова в Даурию (район верхнего Амура) в 1649-1653 гг. (см. Гл. 3) приобрели огромную важность и пробудили интерес русских промышленников и воевод в центральной восточной Сибири к новым в перспективным территориям экспансии.

Исследование Хабаровым Даурии привело также к конфронтации русских с маньчжурами. Хабаров основал крепость Албазин. В марте 1662 г. его казаки вступили в стычку с силами маньчжуров возле Ачана.1158 Это заставило московское правительство попытаться остановить дипломатические отношения с маньчжурами, которые завершали утверждение своего господства над Китаем.

Московское правительство уделяло много внимания положению в Даурии и Китае; этими вопросами занимались бояре и дьяки как Посольского, так и Сибирского приказов.

С 1648 по 1653 г. Посольский приказ возглавлял думский дьяк Михаил Волошенинов. Его помощником был дьяк Алмаз Иванов, которому присвоили звание думского дьяка и назначили главой Посольского приказа после смерти Волошенинова в 1653 г. Выдающийся дипломат, Иванов, возглавлял приказ на протяжении сложного периода войн с поляками и шведами вплоть до 1667 г.1159 Нет сомнения в том, что он также принимал участие в обсуждении дальневосточных дел.

В 1653 г. правительство решило направить посольство к императору Шун-чи из маньчжурской династии. Руководить им был назначен Федор Исакович Банков, сын воеводы Тары, Исака Байкова. Он был талантливым человеком, хорошо знакомым с сибирскими пограничиыми землями. 0н получил официальные инструкции 2 февраля 1654 г. Согласво им, он должен был передать письмо царя лично китайскому императору; уверить его (богдыхана) в том, что царь желает жить с ним в мире и дружбе; и заключить соглашение о взаимной торговле между Россией и Китаем. Во время переговоров Байтов должен был следить за тем, чтобы статус царя не был унижен, и поэтому должен был отказаться от низких земных поклонов. Более того, он должен был собрать сведения о китайской военной мощи и о всех путях в Китай; ознакомиться со всеми китайскими церемониальными ритуалами по приему послов; изучить обычаи народа, финансы и экономическое благосостояние государства.1160

Из Москвы посольство Байкова поехало в Тобольск. В июле.1654 г. группа направилась дальше от Тобольска на кораблях вверх по реке Иртыш, а затем через владения калмыков и монголов в Калган, до которого они добрались в феврале 1655г. Китайские власти в Калгане послали вестника в Пекин, чтобы уведомить императорское правительство о прибытии русского каравана Байкова. 3 марта посольство въехало в Пекин (русские называли его Хан-Балык – монгольским названием города).

Там Байкову и членам его миссии предоставили скромные жилища, скудно снабдили пищей и запретили выходить без особого разрешения китайских властей. Жалобы Байкова на такие условия напоминают одну из жадоб западных посланников на их прием в Москве. Но китайский режим был еще более строгим, и отношение китайских властей к Байкову и его спутникам – более пренебрежительным, нежели отношение московитов к западным послам.

В 1656 г. в Пекин прибыло голландское посольство. Китайцы запретили голландцам и русским вступать в контакт друг с другом. Однако Байкову удалось получить письмо от голландского посла.

Китайцы потребовали от Байкова низких поклонов в качестве обязательного условия каких бы то ни было переговоров и пригрозили ему наказанием и даже смертью, если он откажется подчиниться. Он категорически отказался. После этого царские подарки, посланные китайскому императору были возвращены, а посольству приказано покинуть Пекин. Перед отъездом Байков продал китайцам царские подарки, которые отказался принять сам император. Русские купцы, пришедшие вместе с миссией, тоже продали большую часть товаров, привезенных ими в Китай и закупили на вырученные деньги китайские товары. И хотя русским пришлось продавать свои товары по крайне низким ценам, а покупать по непомерно высоким, миссию Байкова с коммерческой точки зрения можно назвать успешной.

Байков уехал из Пекина в сентябре 1657 г. и прибыл в Тобольск в следующем году. Оттуда он проследовал обратно в Москву. Его донесение царю содержало ценные сведения не только по поводу его переговоров с китайцами, но также и касательно условий жизни в Китае.

Одновременно с приготовлениями миссии Байкова в Москве предпринимались шаги для дальнейшего освоения Даурии. В 1652 г. воевода Енисейска Пашков направил исследовательскую партию во главе с Бекетовым к реке Шилке. Бекетов достиг устья реки Нерчи и начал там строительство крепости (острога), но выяснилось, что у него было недостаточно сил для достижения полного успеха. На основании донесения Бекетова Пашков предложил Московскому правительству план, состоящий в том, чтобы направить более крупную экспедицию в амурский регион. Этот план обсуждался в Москве в 1654-1655 гг. К тому времени началась война с Польшей, и не представлялось возможным выслать дополнительные войска в Сибирь. Пашкову было позволено использовать имеющиеся в его распоряжении местные войска только для этой экспедиции, ввиду чего он был освобожден от своего поста воеводы Енисейска. Иван Акинфов, который был назначен его преемником, прибыл в Енисейск в августе 1655 г. с правительственными инструкциями для Пашкова.1161

Они ориентировали Пашкова на исследование бассейна Шилки (под Шилкой подразумевалось все течение реки Амур), на организацию почтовых станций по пути его следования, на сбор ясака с коренного населения и на то, чтобы он вступил в контакт с маньчжурскими и никанскими властями (под Никаном русские имели ввиду те части Китая, которые все еще контролировались остатками правительства династии Мин).1162

Афанасий Пашков был сыном того самого Истомы Пашкова, который присоединился к восстанию Болотникова в 1606 г., но в самый разгар гражданской войны перешел на сторону царя Василия Шуйского. Афанасий принимал участие в обороне Москвы от польского короля Владислава в 1618 г. Как и его отец и как многие русские люди того периода, он был человеком духа и неукротимой энергии, и его привлекала возможность исследовать новые земли и выполнять трудные поручения. Он не щадил ни себя, ни своих подчиненных, жестко и безжалостно исполняя свои планы.

Случилось так, что один из самых непримиримых противников патриарха Никона, член группы церковных ревнителей и будущий лидер старообрядцев – протопоп Аввакум – был назначен священником в эту экспедицию. В сентябре 1653 г. Аввакум был выслан в Тобольск за отказ признать новации Никона, касающиеся текста молитвенных книг и церковного ритуала. Поскольку он продолжал там свободно выражать свои взгляды, правительство посчитало необходимым послать его еще дальше на восток и в июне 1655 г. отдало приказ о его высылке в район реки Лены. Когда он достиг Енисейска на пути к Лене и остановился там, чтобы перезимовать, его настиг новый приказ из Москвы – быть священником в отряде Пашкова.

Аввакуму не было никакого дела ни до завоевания Даурии, ни до политического значения этой экспедиции. Его долг перед Богом, как он сам понимал это, имел духовную природу: утешать души людей, предоставленных его заботе, и защищать их от любой несправедливости или жестокости со стороны Пашкова и его подчиненных. Конфликт между воеводой и священником был неизбежен.

Позднее, в своей автобиографии, Аввакум подробно и живо расскажет о своих постоянных стычках с Пашковым, так же как и о лишениях – своих и своей семьи – во время экспедиции. В то же время Аввакум описывал живописный фон своих путешествий с большой точностью, так что его биография является важным историческим документом.1163

В июле 1656 г. Пашков выступил из Енисейска с менее чем шестью сотнями людей. Из них триста человек было казаками и солдатами, остальные были наняты Пашковым. Помимо амуниции и продовольствия, предоставленного правительством, Пашков вез свои собственные товары для торговли с коренным населением. Объединение государственных усилий с частным предпринимательством являло собой типичный метод русской экспансии в Сибири в XVII в.

Пашков со своей партией провел следующую зиму в Братске на реке Ангаре. Летом 1657 г. Пашков достиг Иргенска на реке Шилке и весной 1658 г. прошел вниз по Шилке к устью реки Нерчи, где основал крепость Нерчинск. Здесь боеприпасы и продовольствие Пашкова почти закончились, и он послал одного из своих подчиненных вниз по реке Амуру, чтобы тот попросил помощи от командующего еще одной русской экспедиционной группы – Онуфрия Степанова. Посланники Пашкова не нашли Степанова, поскольку его отряд был разбит маньчжурами ниже реки Сунгари. Большинство из них было убито (включая самого Степанова) или взято в плен. Всего лишь семнадцати членам группы удалось спастись от резни и присоединиться к отряду Пашкова.

Оставив совсем небольшой гарнизон в Нерчинске, Пашков перенес свою ставку в Иргенск. В мае 1662 г. Илларион Толбузин, которого Пашков назначил своим преемником в Нерчинске, взял на себя командование остатками сил Пашкова, которые сократились к тому времени до семидесяти пяти человек. Пашков возвратился в Енисейск, а затем в Москву. Он умер в 1664 г.

Аввакум тоже был освобожден от своей миссии и ему позволили возвратиться в Москву. Он приехал в Тобольск в начале лета 1663 г. и оставался там до февраля 1664 г.

Главным достижением Пашкова было основание Нерчинска, которому суждено было стать важной русской твердыней в Забайкалье.

Несмотря на снижение поголовья пушных животных в западной Сибири и районе Мангазеи, в результате чего приток пушнины из этих районов к 1654 г. снизился, общий экспорт мехов из Сибири продолжал увеличиваться на протяжении некоторого времени в связи с ужесточением русского контроля над восточной Сибирью и внедрением русских в Забайкалье.

Сумма государственного дохода от продажи мехов в начале 1660-х гг. в ее отношении к общегосударственному доходу дана Григорием Котошихииым, хорошо осведомленным чиновником (подъячим) Посольского приказа, который бежал в Швецию в 1664 г. и издал там свое знаменитое описание царского правительства и управления. Котошихин утверждал, что ежегодный государственный доход Московского царства составлял 1 311 000 рублей, за исключением дохода с сибирских мехов.1164 Котошихин продолжает, говоря о том, что, хотя и не помнит точного количества собранных шкур каждого вида (соболей, куниц, черно-бурых лис и песцов, бобров и прочих), общая стоимость сибирских пушных богатств, как он полагает, превышала 600 000 рублей.1165 Это значило, что в начале 1660-х гг. она составляла одну треть общегосударственного дохода.

Точность цифр, приведенных Котошихиным, ставилась под вопрос П.Н. Милюковым, а.также Раймондом Фишером.1166 Последний говорит, что «ошибочную» цифру, приведенную Котошихиным, « можно принять в расчет только исходя из того факта, что, как сам он сообщает нам, она основана не на официальных записях, а на бездоказательных воспоминаниях».

Между прочим, значительная часть труда Котошихина была основана на его воспоминаниях (вряд ли он мог взять с собой в Швецию большое число официальных записей или копий с них), но, тем не менее, данные его труда были в достаточной степени обоснованы его знанием работы московского административного механизма, а также его действительно замечательной памятью. Что касается данного частного случая – количества доходов с пушнины – Котошихин откровенно утверждал, что он не помнит точной цифры разновидностей собираемых шкур. Таким образом, мы еще в большей степени можем доверять приведенной им цифре денежного выражения ценности сибирских пушных сокровищ. Та цифра которую он дает – 600 000 рублей – ему легко было запомнить.

Здесь перед нами резкий контраст с цифрами среднегодового дохода от пушнины в 1656-1679 гг., которые сосчитаны Милюковым Фишером: от 100 000 до 125 000 рублей.1167 Разница может быть объяснена частично возможностью пропусков в записях о сборе и пушнины, которыми пользовались Милюков и Фишер, а частично (что, видимо, важнее) тем фактом, что в различных административных районах Московского государства не было единства оценки мехов. В первую очередь, существовало различие между ценностью мехов в Сибири и в Москве. Когда шкуры доходили до Сибирского приказа и они проходили новую сортировку и переоценку в соответствии с московскими ценами. Повышение цены на меха в Москве по сравнению с ценами на них в Сибири часто достигало ста, а иногда и пятисот процентов.1168 Согласно Фишеру, среднее повышение цены на меха в Москве, как правило, составляло двадцать процентов. Однако он добавляет: «Исключая время ближе к концу XVII века, когда, по всей вероятности, возрастающий недостаток самых ценных мехов способствовал еще большему процентному повышению».1169

Между прочим, временные сбои и задержки в поставке мехов, которые случались каждый раз в землях, где эти меха добывались, таких, как Мангазея, свидетельствовали об истощении этих земель, а добыча из новых земель еще не развернулась. Это должно было сразу же отражаться на московских ценах на меха. Котошихин утверждает, что в начале 1660-х гг. лучшие соболиные шкуры добывались только в восточной Сибири в Ленском регионе и что в связи с этим цены на них стали повышаться.1170

Но постоянно меняющаяся разница между сибирскими и московскими ценами на меха не являлась единственным фактором для оценки мехов в Москве. У царя было право устанавливать стабильные цены для оценки мехов (указная цена), независимо от прежних цен, даже если финансовые интересы государства требовали того. Лучшие соболиные шкуры покупались царскими чиновниками по низкой установленной цене для личной сокровищницы царя. Если шкуры высокого качества контрабандой переправлялись из Сибири в Москву, их конфисковывали для царя.1171

Экспансия русских в Даурию в 1650-х и 1660-х гг. привела их к границам Китая. Одним из результатов этого стало то, что восточные монголы почувствовали себя зажатыми между русскими и китайцами. Далее на запад, вдоль южной границы Сибири, русским приходилось иметь дело как с калмыками, так и с казахами. К 1650-м гг. значительное число калмыков из племени торгутов перекочевало в степи между верхним Тоболом и Нижней Волгой, откуда они время от времени совершали набеги, ставшие причиной большого беспокойства для Башкирии.

В 1643 г. калмыки напали на Астрахань, но им не удалось взять ее штурмом. В 1644 г. они вторглись на северный Кавказ, но были разбиты московскими стрельцами, кабардинцами и терскими казаками.

На протяжении примерно трех лет после этой неудачи остатки калмыцкой армии, вторгшейся на северный Кавказ, оставались в степях к северу от реки Кумы. В соответствии с представлениями о верности правящему клану и культом предков одной из их целей было возвратить себе останки хана Урлюка и трех его сыновей, убитых в бою в 1644 г. Эти останки кабардинцы держали у себя в качестве военных трофеев.

В 1646 г. калмыки захватили в плен жену и детей ногайского мурзы (князя) и держали их для выкупа останков Урлюка и его сыновей. На следующий год мурзе каким-то образом удалось получить останки от кабардинцев (вероятно, он выкрал их). Однако случилось так, что когда мурза возвращался к калмыкам, его захватил патрульный отрад русских стрельцов и увез в Астрахань. Здесь мурзу держали в качестве заложника. Останки были конфискованы русским воеводой и помещены под замок для большей сохранности.1172

Таким образом, для того, чтобы вернуть себе останки, калмыкам нужно было либо штурмовать Астрахань, либо вести переговоры с русскими. Разрабатывалась база для подобных переговоров. В 1649 г., как и в 1650 г., калмыки неоднократно просили астраханского воеводу позволить им пасти свои табуны в районе Волги возле Астрахани, но воевода постоянно отказывал испытывая подозрения по поводу их намерений. Однако в 1649 г. московское правительство стало позволять калмыкам периодически вести торговлю с русскими в предместьях Астрахани. Воевода получил указания предпринимать все возможные меры предосторожности во время каждой торговой сделки. Таким образом, всякий раз калмыки должны были оставлять заложников.1173 Торговля калмыков с русскими была выгодна для обеих сторон. Как правило, калмыки продавали лошадей и скот, а покупали у русских одежду, ткани и изделия из металла.

Это не стало поводом к тому, чтобы калмыки получили разрешение царя пользоваться пастбищами к западу от Волги. На протяжении долгого времени царское правительство не желало даровать подобное разрешение, опасаясь калмыцких набегов на Кабарду и земли донских казаков, а также из-за возможности того, что может наладиться контакт между калмыками, турками и вассалами последних – крымскими татарами.

Болевой точкой в русско-калмыцких отношениях были постоянные стычки между калмыками и башкирами, которые являлись подданными царя и которых надо было защищать от калмыцких набегов. Ободренные такой защитой, башкиры сами стали нападать на калмыков.

В 1654 г. русская политика по отношению к калмыкам претерпела резкое изменение. Это был год объединения Украины с Московией, ускорившего войну с Польшей. Московскому правительству пришлось мобилизовать для войны все возможные ресурсы, и в связи с этим оно нуждалось в военной помощи.

4 февраля 1655 г. представители ведущих калмыцких тайши дали клятву верности царю Алексею.1174 Согласно формулировке их присяяги (шерти), калмыки признавали себя постоянными вассалами царя и обещали не нападать и не причинять никакого вреда ногаям, татарам или кому-либо еще из царских подданных. Русские, татары и кабардинцы, ранее взятые в плен калмыками, должны быть возвращены безотлагательно. И калмыки брали на себя обязательство воевать с предателями и врагами царя «на смерть».

Получив таким образом обещание поддержки со стороны Калмыков в войне против Польши, московское правительство разрешило им пользоваться теми пастбищами, которыми они захотят на правом берегу реки Волги. Одновременно были разосланы указы воеводам Уфы (в Башкирии), Астрахани, Самары и Царицына, предписывавшие им объявить башкирам и прочим коренным народам, а также русским, что калмыки стали постоянными вассалами царя и что никто не смеет причинять им вреда под страхом смерти.1175

Архивные источники не дают свидетельств о каком-либо участии калмыцких войск в войне против Польши в 1655 и 1656 гг. С другой стороны, из документов известно, что в 1656 г. калмыки принимали послов от персидского шаха и турецкого султана и сами направляли к ним посланников.1176

Москва понимала, что требовались более энергичные меры, чтобы обеспечить верность калмыков и военную помощь с их стороны. В 1656 г. начались переговоры по поводу нового соглашения, и 30 мая 1657 г. тайши Мончак и Манжик принесли клятву верности, каждый от себя лично и оба от имени старшего тайши Дайчина (сына Урлюка). Мончак был сыном Дайчина; Манжик (сын Дайан-Эрки) – внуком Дайчина.1177

Соглашение 1657 г. повторяло основные пункты договора 1655 г., но к нему было добавлено два новых условия: калмыки должны были предоставить заложников, которым надлежало жить в Астрахани; также они давали клятву не иметь дипломатических отношений ни с турецким султаном, ни с крымским ханом.

После подписания шерти три тайши – Дайчин, Мончак и Манжик – получили богатые подарки. Членам их свит также были вручены дары. Заложников с честью приняли в Астрахани, обеспечили хорошим жильем и более высоким содержанием, нежели татарских заложников. Москва также даровала калмыкам позволение пользоваться пастбищами по обе стороны Волги. Таким образом, они могли пасти своих коней и скот в степях между нижней Волгой и Азовским морем, чего они добивались так долго. Более того, московское правительство приказало астраханскому воеводе выдать старшему тайше Дайчину останки его отца Урлюка.1178

На основе соглашения 1657 г. тайша Мончак повел войско своих калмыков против союзников крымского хана – татар и малых ногаев в районе Азова (они были вассалами турецкого султана) Калмыки причинили значительный ущерб малым ногаям и возвратились с добычей. Начиная с этого времени и далее калмыки оказывали регулярную поддержку Москве в войнах против крымских татар и Польши.

Гибельные поражения московских армий в польской 1659 и 1660 гг., вызванные разногласиями среди украинских казаков и переходом некоторых из старшин на сторону Польши, сделали помощь калмыков Москве еще более необходимой. Ввиду важности установления тесных отношений с калмыками, московское правительство создало особое калмыцкое отделение в рамках посольского приказа. Это отделение возглавлял боярин, князь В.Г. Ромодановский, и дьяк Иван Савинович Горохов. Горохов был талантливым дипломатом, хитрым и изобретательным, знакомым с традициями и обычаями кочевых народов юго-востока России (его отец, Савва Горохов, был московским посланником в центрально-азиатских ханствах в 1641-1643 гг.).

В декабре 1660 г. Горохова направили со специальной миссией к калмыцким тайши с целью заключения нового договора о более эффективной военной помощи Москве со стороны калмыков. Горохова сопровождал кабардинский князь – Касбулат Муцалович Черкасский, чей дядя, князь Г.С. Черкасский, был воеводой в Астрахани. Донские казаки послали на эти переговоры своих депутатов, для того, чтобы достичь соглашения с калмыками о совместных действиях против крымских татар.1179

Новый договор был заключен 8 июня 1661 г.1180 Калмыки дали клятву вести войну против крымских татар совместно с донскими казаками и не вести переговоров с крымским ханом отдельно от Москвы. Если когда-нибудь во время военных операций калмыкам удастся освободить от татар тех русских, которые были взяты в татарский плен, калмыки обязаны передавать их русским властям без какого-либо выкупа.

Со своей стороны московское правительство гарантировало калмыкам защиту от нападений башкир или кого-либо еще из царских подданных с учетом того, что калмыки не будут причинять вреда этим племенам.

В декабре 1660 г. калмыки напали да крымских татар, ногаев и черкесские племена, союзные или сотрудничающие с татарами, и возвратились с большой добычей. В марте 1661 г. посланники донских казаков – Федор Будан и Степан Разин (будущий предводитель восстания 1670-1671 гг.) обсуждали с калмыками план совместных действий против Крыма.1181

После договора от 8 июня 1661 г. калмыки каждый год направляли войска против Крыма, взаимодействуя с донскими казаками, а иногда и с московскими стрельцами. В начале 1660-х гг. число калмыцких всадников в действующей армии варьировалось от одной до десяти тысяч.1182

Крымские татары были опытными наездниками, и татарская кавалерия по маневренности превосходила русскую. Калмыки нимало де уступали татарам в искусстве верховой езды, что делало их военную помощь Москве неоценимой.

В сентябре 1664 г. царь подарил калмыкам знамя особой формы в знак его благорасположенности. Посередине был изображен орел; над ним – полумесяц; сбоку от орла – всадник, убивающий копьем змею.1183 Все символы были русскими, за исключением полумесяца, который представлял собой восточный элемент, хотя и являлся символом ислама, а не буддизма.

С юридической точки зрения, дарование этого знамени, как и дарование особого знамени донским казакам в 1614 г., и принятие его калмыцкими тайши делало последних официально вассалами царя. Как и донские казаки, калмыки были поставлены не под власть управления московской военной или внутренней администрации, а непосредственно под власть посольского приказа. Грамоты и официальные послания калмыцким тайши заверялись большой государственной печатью, как и те, что посылались крымскому хану.1184

В отношениях с западными державами московское правительство всегда настаивало на употреблении полного царского титула. Отказ Польши делать в результате приносил постоянные дипломатические пререкания. Однако, Москва принимала письма от крымского хана, адресованные просто: «нашему брату, царю Московскому». Калмыкам также было позволено употреблять сокращенную форму обращения к царю: «Белому царю Алексею Михайловичу», или еще проще: «Белому царю».1185

Хотя московское правительство относилось к калмыцким тайши как к царским вассалам, сами тайши продолжали считать себя независимыми правителями и рассматривали отношения между ними и царем только как военный альянс, который требовалось время от времени возобновлять. Каждая вновь согласованная шерть, которая с русской точки зрения была подтверждением вассального статуса тайши, означала для самих тайши новое военное и дипломатическое соглашение с Москвой, а не постоянное подчинение царю.

К различиям в интерпретации формулировок между русскими и калмыками добавлялись еще и лингвистические трудности. До 1648 г. у калмыков не было алфавита, но и даже после этого искусство письма далеко не сразу получило среди них распространение. С другой стороны, у русских практически не было специалистов по монгольским языкам. В такой ситуации обе стороны вынуждены были оказываться в зависимости от татарских переводчиков, которые, однако, не умели писать на калмыцком языке. Перед началом переговоров по поводу нового соглашения в московском посольском приказе составлялось два черновых текста идентичного содержания, один на татарском языке, другой на русском. После переговоров тексты пересматривались в соответствии с согласованными пунктами. Тайши не могли прочитать ни один из текстов. Они знали о тех особых обещаниях, которые они давали русским, и наоборот, но их не беспокоили юридические основания договора в целом. Эта ситуация порождала недопонимание между русскими и калмыками, которое время от времени требовало переговоров по поводу нового соглашения.

Недопонимание также могло возникать вследствие отсутствия централизации политической власти среди калмыков. Для всяких совместных действий необходимо было согласие среди тайши. Даже если старшие тайши достигали подобного согласия, какой-либо другой тайша, не принимавший участия в совещании, никоим образом не был связан решениями и мог проводить свою собственную политику. Бывали случаи, когда тайша, действуя самостоятельно предпринимал набеги на царских подданных или вассалов, таких как башкиры и татары, или даже разорял русские деревни в приграничных районах.

Однако если принять все обстоятельства в расчет, то московская политика по отношению к калмыкам проводилась успешно. Несмотря на многие сложности, московское правительство оказалось в состоянии обеспечить себе поддержку со стороны калмыцкой кавалерии в войнах против крымской орды.

На протяжении второй четверти XVII в. до русско-калмыцких соглашений 1655-1661 гг. калмыки в поисках новых пастбищных земель постоянно нападали на башкир и разоряли их с намерением установить над ними свое господство.

Башкиры отбивались, но они были слабее, чем калмыки и, возможно, были бы завоеваны, если бы не помощь русских. Кульминационный момент наступил в 1644 г. (как раз перед разгромам калмыков на северном Кавказе), когда русско-башкирские силы во главе с воеводой Львом Плещеевым разбили калмыков в бассейне верхнего Яика.1186

Эта победа сделала башкир смелее, и они начали предпринимать ответные набеги на калмыков. Хотя русские не принимали участия в этих набегах, они не препятствовали им.

Ситуация изменилась после заключения русско-калмыцких соглашений, особенно после калмыцкой шерти 1661 г. Московское правительство, крайне нуждаясь в калмыцких всадниках в войие против Крыма и Польши, обещало тайши больше не позволять башкирам нападать на них. Башкирские предводители с неудовольствием отнеслись к новой московской политике, поскольку она лишала их военной добычи, которую составляли в большой степени пленники. Требования Москвы освободить калмыцких пленников возмутило башкир и явилось одной из составных причин башкирского восстания 1662 г. Еще одним фактором явилась агитация тех потомков хана Кучу в Западной Сибири, которые продолжали противостоять Москве.1187 Несмотря на все эти трудности, московское правительство старалось избежать возможных трений с башкирами. Башкирская аристократия, князья или предводители кланов, имели статус тарханов, то есть, они были освобождены от уплаты ясака. Вместо этого от них требовалось оказывать Москве военную помощь в том же духе, что и от русского дворянства. Русские армейские офицеры, расквартированные в Башкирии, получали поместья, так же как и в других частях московского государства. Постепенно это привело к экспансии русских земельных угодий в Башкирии и к урезанию земель, находившихся во владении у башкир. Однако к 1661 г. земельные угодья занимали небольшую часть страны. На протяжении долгого времени в Башкирии не было крестьянской колонизации, поскольку московское правительство категорически запрещало русским крестьянам поселяться там, а башкирам – продавать земли вновь пришедшим.1188

Эмиграция татар в Башкирию из района средней Волги набрала силу только к концу XVII в. Татарские и иные нерусские переселенцы в Башкирию назывались в русских источниках «тептярь» и «бобыль». Первые заключали письменное соглашение с башкирским землевладельцем, на чьих землях они поселялись (название происходит от персидского слова defter – письменный документ); последние проживали на землях хозяина без официального соглашения (термин «бобыль» – русский).

Перемены были также и в башкирском обществе. Обедневший или много задолжавший башкирский простолюдин мог предложить себя в качестве работника в угодьях или домашнем хозяйстве башкирского помещика. Такого работника называли «туснак». Его социальный статус можно сравнить с положением договорного работника (закупа) в Киевской Руси. К военнопленным («ясырь») относились как к рабам.

Основные пастбищные земли и районы сезонных миграций башкирских табунщиков находились в уфимском регионе и на склонах гор Южного Урала как на западе, так и на востоке Уральской гряды. В лесах горной части страны башкиры практиковали пчеловодство в его примитивной форме бортничества (используя ульи в дуплах лесных деревьев).

Число башкир, плативших ясак (дань) русскому правительству составляло в 1630-1631 гг. 6188 человек. Башкирское население в середине XVII в. включало в себя, в среднем, от 25 до 30 тысяч представителей мужского пола, или в целом 50-60 тысяч.1189

Все эти факторы явились причинами башкирского восстания 1662 г., которое вспыхнуло в двух центрах: на так называемо Ногайской дороге и на Сибирской дороге, где восставшие действовали от имени Кучумовичей (потомков Кучума). На Ногайской дороге башкирские князья вступили в переговоры с калмыцкими тайши. Это может показаться парадоксальным ввиду прежних недружелюбных отношений между башкирами и калмыками. Перемена отношений башкир может быть объяснена надеждами некоторых башкирских князей на то, что если они признают сюзеренитет калмыцких тайши, последние станут относится к ним как к вассалам и перестанут воевать с ними. И ту ожидаемую добычу, которую башкирские князья потеряли из-за запрета Москвы нападать на калмыков, они надеялись возместить, грабя русских.

Едва начавшись, восстание распространилось по всей территории Башкирии. Башкиры нападали на русские города, земельные угодья и крестьянские поселения – там, где они были (как в западной Сибири). Отряды башкирских всадников совершали набеги на казанские земли и на другие русские территории за пределами Башкирии.

Поскольку русские гарнизоны в Башкирии были немногочисленны, восставшие сначала одерживали верх. Москва мобилизовала войска, расположенные в районах Перми и Казани, и русское контрнаступление набрало силу в 1663 г. В виде карательной меры за нападения башкир на русские поселения разрушались башкирские лагеря и аулы. Одновременно, русские власти пытались вступить в переговоры с башкирскими князьями. В 1664 г. губернатор Уфы, князь Андрей Волконский пообещал группе ведущих башкирских предводителей, что их заложники, депортированные в Казань во время восстания, будут возвращены в Уфу и что Москва подтвердит привилегии и земельные права башкирский князей. После этого последние прекратили сопротивление и дали клятву верности царю. Башкиры послали своих представителей в Москву, и их привилегии были полностью подтверждены.1190 Лишь в двух периферийных районах – на севере и востоке Башкирии, а точнее, в районе Осы на реке Каме и в Западной Сибири – беспорядки продолжались на протяжении еще трех лет.

Распространение царского покровительства на Украину и последовавшие за этим войны с Польшей и Швецией потребовали огромных жертв со стороны русского правительства и народа. Хотя политические результаты оказались значительно меньшими, нежели первоначально ожидалось, и одна лишь часть Украины была освобождена от польского контроля, достижения в их исторической перспективе имели очень большое значение.

В тот период не менее важными были события в русской интеллектуальной и культурной истории.

Болезненно разрастался религиозный кризис, у которого было два аспекта: схизма внутри русской церкви и конфликт между церковью и государством. Одним из главных действующих лиц в этой трагедии был патриарх Никон.

Эта энергичная личность была наделена большой физической силой и выдающейся духовной властью.1191 Он был высоким и крепким, красивым, с выразительными глазами. Став патриархом, о обычно надевал самые тяжелые церемониальные облачения для церковных служб и был в состоянии выносить их тяжесть на протяжении целых часов во время церковных процессии.

С точки духовной зрения, Никон обладал неутомимым и живым умом. Его религиозные убеждения были искренними, страстными цельными. В ранние годы его монашеской карьеры он тренировал себя суровыми аскетическими упражнениями. Он любовно заботился о красоте церковных служб и церковного пения, был великим строителем церквей и монастырей. Когда Никон стал патриархом, он построил новый, роскошный патриарший дворец, чтобы повысить престиж своего сана.

Из-за активности своей натуры Никон всегда был занят новыми планами и предприятиями. Предъявляя большие требования к себе, он требовал многого и от других. Когда на его требования отвечали расхлябанностью или противостоянием, то мог быть грубым и властным. Все это вызывало сильное негодование, и постепенно его деспотической личности стало оказывать сопротивление так много мирян священнослужителей, что в конечном итоге привело его падению.

Будущий патриарх родился в крестьянской семье в деревне Вельдеманово под Нижним Новгородом 24 мая 1605 г. и был окрещен именем Никита. Когда ему было двадцать лет, он женился и вскоре после этого был рукоположен в священники. В этом качестве он получил приход в богатой деревне Лысково и стал преуспевающим пастырем. Вскоре ему предложили приход в Москве, где он пробыл десять лет. Затем семью Никона постиг страшный удар – внезапно умерли трое его сыновей. После этого Никон и его жена решили принять монашеский постриг.

Жена Никиты стала монахиней в одном из московских монастырей. Никита направился на Соловки, был пострижен там в монахи под именем Никон, и в 1634 г. выбрал себе для обитания Анзерский скит, известный своим суровым аскетическим режимом.

Он провел там в одиночестве несколько лет. Обычно отшельники сходились вместе только по субботам и воскресеньям. Никон проводил время в молитвах и чтении трудов отцов церкви (все, что было доступно в переводе на славянский язык) и других религиозных книг. Особенно впечатлили его писания Иоанна Хризостома. Он положил себе за правило ежедневно перечитывать весь Псалтирь и совершать тысячу коленопреклонений.1192 В результате молитвенной экзальтации и аскетических упражнений у него появились видения.

В конце 1641 г., имея некоторые разногласия с анзерским настоятелем, Никон направился в маленький скит – Кожеозеро, расположенный на реке Коже в районе Каргополя.. Сначала Никон продолжил свой уединенный образ жизни, но в 1643 г. умер настоятель Кожеозера, и монахи избрали Никона его преемником. Ему нужно было поехать в Новгород для официального введения в должность. Никон оказался деятельным руководителем. При его правлении число монахов значительно увеличилось. Еще до его избрания настоятелем Кожеозерский монастырь получил влиятельного покровителя из Москвы – думского дьяка Григория Львова, чей брат привял монашеский постриг в Кожеозере. При Никоне княгиня Куракина подарила монастырю серебряный крест. Царь Михаил послал в качестве своих даров список Псалтыря, 10 рублей деньгами и грамоту, дарующую Кожеозеру земли и рыболовные места.1193

В1646 г. обязанности Никона, как настоятеля, потребовали от него поездки в Москву. Как было положено, он нанес визит исповеднику юного царя Алексея протопопу Стефану Вонифатьеву, который после этого представил Никона царю. Как на царя, так и на его исповедника личность Кожеозерского настоятеля произвела благоприятное впечатление. Случилось так, что в то время было вакантным место архимандрита Ново-Спасского монастыря в Москве и Никона избрали новым архимандритом.

ЧТО касается Никона, то его привлекали личности как Стефана, так и царя Алексея. Он уважал религиозность протопопа и его добросовестные усилия, направленные на то, чтобы поднять интеллектуальный и духовный уровень духовенства и всех верующих. Через Стефана Никон стал участником движения ревнителей.

Никон стал также близким другом царя. В какой-то степени это было связано с тем, что Ново-Спасский монастырь обеспечивая постоянным доходом со стороны рода Романовых и служил их семейным местом захоронения. Таким образом, архимандрит оказывался в тесной связи с царским двором. Царь, как это было заведено, часто посещал монастырь, и он определил Никона для проведения утренних служб каждую пятницу в дворцовой часовне.

Дружба между Алексеем и Никоном крепла все сильнее, а вместе с ней возрастало и влияние Никона на царя. Когда они встретились первый раз в 1646 г., Никону был сорок один год (род. в 1605 г., а Алексею всего семнадцать (род. в 1629). Юный царь нуждался не только в друге, но и в наставнике. На протяжении первых трех лет его царствования его прежний наставник – боярин Морозов – фактически руководил правительством и администрацией, но московские бунты 1648 г. привели к его падению.

Государственные обязанности Морозова перешли в руки, бояр, но царь нуждался, кроме этого, в личном советнике, которому он мог бы доверять абсолютно. Вполне естественно, что Никон «мой особый (собинный) друг», как обычно называл его Алексей, стал именно таким советником. Хотя поначалу Никон не вмешивался в государственные дела и не был согласен с определенными статьями в новом своде законов 1649 г. (который, тем не менее, он подписал), он мог в своих частных беседах с царем выражать свое мнение по поводу как государственных, так и церковных дел, а также о деталях;

управления. Но что важнее всего, Никон привлек внимание молодого, царя к своим идеям по поводу должного взаимоотношения между церковью и государством и к настойчивому требованию того, чтобы церковь была свободной от всяких нарушений со стороны государственной администрации. Аргументация Никона произвела сильное впечатление на царя.

В 1649 г. – том самом году, когда был опубликован новый свод законов – освободилась кафедра митрополита в Новгороде. По совету Стефана Вонифатьева царь с радостью поддержал кандидатуру Никона. Новгородская епархия включала в себя всю северную часть России, и митрополит занимал одну из самых высоких позиций в московской церковной иерархии. Перед тем, как принять назначение, Никон попросил царя освободить эту епархию от действия предписаний нового свода законов, который подчинял население церковных и монастырских земель вновь созданному Монастырскому приказу, а духовенство – светским судам. Царь даровал такое освобождение, и Никон вступил в должность.

Во время новгородского восстания 1650 г. и паники местных должностных лиц Никону ничего не оставалось, кроме как вмешаться в ход событий. Его смелые действия во многом способствовали восстановлению порядка, и это сильно подняло его престиж в Москве. Инициатива Никона по канонизации митрополита Филиппа демонстрировала масштаб его влияния на царя Алексея.

Представляется вполне вероятным, что после новгородских событий Алексей стал считать Никона естественным кандидатом на патриарший престол, когда тот освободится, а этот момент приближался ввиду преклонного возраста и слабого здоровья патриарха Иосифа.

Формулировки в царском письме к Никону, написанном после смерти Иосифа, ясно показывают, что Никон выдвигался кандидатом на его место.1194

К тому времени, когда Никон стал митрополитом Новгородским, у него уже сформировалась система идей, касающихся обязанностей патриарха, а также по поводу истинных взаимоотношений между патриархом и царем, или, в более широком смысле, между церковью и государством.

В принципе, он был согласен с византийской доктриной «симфонии» двух сфер – духовной и светской. Он был знаком с формулировкой этих принципов в славянских переводах отрывков из Шестой Новеллы императора Юстиниана I (XI в.) и из «Эпанагога» (IХв.).

Когда Никон стал патриархом, ученый киевский монах Епифаний Славинецкий привлек его внимание к собранию византийских законов, подготовленных немецким ученым Леунклавиусом (Лёвен-клау) и опубликованному в 1567 г., в которое были включены первые девять и одиннадцатая «главы» «Эпанагога». По просьбе Никона Епифаний сделал новый перевод глав о единстве власти царя (басилевса) и патриарха.1195

Живой пример «богоизбранной диады» царя и патриарха, который, по всей вероятности, произвел сильное впечатление на Никона, существовал в Московии во времена патриаршества Филарета. В силу того, что Филарет являлся также и отцом Михаила, он стал лидером в этой диаде и фактически руководил как государственными делами, так и церковной администрацией. Будучи приходским священником в Москве в последние годы патриаршества Филарета, Никон, по всей вероятности, был хорошо знаком с его правлением.

В вопросах, касающихся внутренней жизни московской церкви и предполагающихся реформ в ее деятельности, Никон сначала полностью поддерживал программу, выдвинутую окружением Стефана Вонифатьева – ревнителями. В тот период, когда он служил архимандритом Ново-Спасского монастыря, Никон был согласен с ревнителями, что любые перемены в ритуале и любые изменения в церковных книгах, необходимые из-за разногласий между западнорусской и греческой практикой, следует осуществлять с осторожностью. Для ревнителей основы московской церкви и религиозного сознания были верными и прочными. Как и они, Никон сначала испытывал подозрения по отношению к чистоте греческого православия.

После 1649 г. с Никоном случилась большая психологическая перемена в отношении к этому вопросу. Причиной этому были мощное воздействие на него бесед с Иерусалимским патриархом Паисием и политические и церковные события на Украине и Ближнем Востоке. Традиционная точка зрения московских церковных лидеров, которые считали, что Россия является единственным хранителем истинного православия, внезапно показалась Никону слишком узкой. Он стал стремиться к экуменическому расширению христианской церкви (экуменическую – с точки зрения православного христианства).

По словам митрополита Антония Храловицкого, Никон поставил себе задачей «одержать победу над провинциализмом русской церкви» и достичь благодаря этому единства всего христианского мира.1196

Когда в 1589 г. было организовано московское патриаршество, четверо восточных (греческих) патриарха предоставили пятое, или последнее, место среди православных патриархов Иову, первому русскому иерарху, занявшему патриарший престол в Москве, несмотря на то, что московиты требовали третьего места. Никон не намеревался повторять эти требования «де юре», но он хотел активизировать экуменическую роль московского патриарха и повысить «де факто» его влияние и престиж в православном мире.

Именно учитывая такую идеологическую подоснову, следует подходить к решению Никона о полном пересмотре всего московского традиционного церковного ритуала и безотлагательной корректировке московских церковных книг в соответствии с греческими образцами. В сознании Никона подобные реформы были срочно необходимы, для того, чтобы уничтожить какие бы то ни было препятствия на пути к православному единству. Именно ввиду экуменических соображений Никон, став патриархом, действовал страстно, быстро и нетерпеливо, вводя изменения в русский церковный ритуал.

Когда смерть Иосифа 15 апреля 1652 г. оставила московский патриарший престол вакантным, как царь, так и ревнители захотели, чтобы новый патриарх был выбран безотлагательно. Царский выбор пал на Никона, который в то время был на Соловках, выполняя миссию по канонизации митрополита Филиппа. Кандидатом ревнителей был Стефан Вонифатьев. Они представили на рассмотрение царю и царице петицию с рекомендациями в адрес Стефана. Среди тех, кто подписал эту петицию, были митрополит казанский Корнилий и протопоп Аввакум, которого изгнали из Юрьевца в мае 1652 г. по инициативе группы его противников, включающей и священников, раздраженных суровостью его обличении, направленных против моральной распущенности и пьянства.1197 Аввакум прибыл в Москву около 7 июня. Петиция в поддержку Стефана, по всей видимости, была представлена на рассмотрение парю вскоре после этого.1198

Прежде, чем царь нашел время, чтобы отреагировать на петицию, Стефан Вонифатьев заявил, что он не примет это предложение. Каковы были его мотивы? Стефан был глубоко религиозным человеком с сильными моральными принципами. Традиции православной церкви требовали, чтобы епископ, а тем более – патриарх, были монахами. Стефан был протопопом; он принадлежал к так называемому «белому духовенству». Чтобы принять предложение о патриаршем престоле, предполагалось, что он должен вступить в монашество, сразу же быть назначенным архимандритом, а затем епископом, что являлось бы последним шагом перед патриаршим саном. Подобий взлет по иерархической лестнице, мотивированный не внутренними религиозными побуждениями, а соображениями быстрого получения должности, по всей видимости, противоречил духовным и моральным принципам Стефана.1199

Помимо этого, Стефан считал, что Никон лучше подходит для патриаршего престола, нежели он сам. На основании действий Никона в Новгороде, Стефан имел высокое мнение о нем, как об энергичном и деятельном администраторе. Никон был членом круга ревнителей. О том, что он намеревался внедрить крутые реформ русский церковный ритуал с целью привести его в полное соответствие с греческим, по всей вероятности, Стефану известно не было. В связи с этим он убедил ведущих ревнителей направить царю новую петицию, на сей раз рекомендуя Никона на патриарший престол. Стефан, конечно же, подписал эту петицию, но царя не надо было убеждать, поскольку Никон был кандидатом, которому он отдавал предпочтение.

Никон возвратился из Соловков с мощами Филиппа 6 июля 1652 г. Три дня спустя состоялось торжественное представление мощей. Никон совершал богослужения на всех процессиях и церковных службах в окружении огромных толп москвичей. Все говорили о нем, как о будущем патриархе.

Но когда ему официально предложили сан патриарха, Никон отказался от него. Оппоненты и враги Никона в то время, так же как и многие современные историки, углядели в этом отказе умный ход честолюбивого политика, предпринятый для того, чтобы поднять себе цену.

Причина была не столь проста. Для Никона патриарший престол был не только высоким положением в обществе. Не была причиной и привлекательность патриаршей должности, связанная с внешней роскошью, хотя Никон и любил роскошь. Для Никона эта должно прежде всего, являлась средством установления должных взаимоотношений между церковью и государством, обеспечения прав церкви, как священного института, учрежденного Богом и защиты независимости этого института от покушений на его права со стороны государства.

Патриаршеская должность, в чем Никон был убежден, в духовном отношении была выше царской, поскольку патриарх имел под своим попечением божественные аспекты человеческого общества, а царь – земные. Вместе патриарх и царь составляли богоизбранную диаду. Никон чувствовал, что не может принять эту должность до той поры, пока взгляды на взаимоотношения между церковью и государством и на характер власти патриарха, в соответствии с этими взглядами, не будут поддержаны царем.

Никой питал надежды, что Алексей Михайлович лично дарует ему такую власть. Но он прекрасно понимал, что бояре, особенно законодатель князь Одоевский и его сторонники, будут резко возражать против дарования ему каких-либо привилегий сверх тех, что были у его предшественника. Поэтому Никон хотел, чтобы его власть была утверждена не только царем, но и боярами, так же как и «Всей Землей».

22 июля 1652 г. в Успенском соборе собрание епископов объявило кандидатуру Никона на должность патриарха. В соборе собрались царь, бояре и прочая знать. После этого Никон обратился к ним со следующими словами:

«Вызнаете, что мы [русские] приняли Евангелие, апостольские каноны, правила святых отцов и гражданские законы православной Греции [...] И все же на деле мы не следуем ни поучениям апостолов и отцов, ни законам благочестивых императоров [...] Если вы хотите, чтобы я был вашим патриархом, дайте мне ваше слово и клятву в этом соборе перед нашим Господом и Спасителем, его святой матерью, ангелами и святыми соблюдать Евангелие, каноны и законы. Если вы согласны слушаться меня как вашего пастыря и отца во всех моих наставлениях, касающихся догмы [церкви], учения и морали, то я не откажусь от верховной власти».

Царь, бояре и все собравшиеся поклялись тогда на Евангелии быть покорными Никону в вопросах вероучения, как он того и требовал.1200 Никон согласился принять патриаршую должность и был торжественно возведен в этот сан митрополитом Корнилием тремя днями позже.1201

После того, как он потребовал (и получил) клятву послушания себе как духовному отцу, со стороны царя, бояр и народа, Никон ожидал, что они будут честно держать ее. Со своей стороны, он предполагал выполнять свои обязанности столь добросовестно, сколь это возможно.

Никон считал должность патриарха священной и необходимой в каждом истинно христианском государстве, в основе которого лежит идея «симфонии» церкви и государства. Отношение к патриарху как всего лишь к декоративному персонажу в дворцовой церемонии или к патриаршей должности как только лишь к помпезному и доходному положению представлялось ему святотатственным.

Никон хотел убедиться, что царь и бояре позволят ему выполнять обязанности патриарха во всей полноте и что сам он проявит себя достойным патриархом. Поэтому он решил для себя, не заявляя об этом публично, оставаться в должности на протяжении всего трех лет, и в течение этого периода можно будет выяснить, будут ли царь и бояре держать данную клятву, и сможет ли он сам исполнять обязанности патриарха так, как он понимал их.

Никон раскрыл свой план только одному царю1202, который в то время не разгласил его никому. Он безоговорочно доверял Никону, и сам предполагал сдерживать свою клятву.

Чтобы укрепить материальную базу патриаршества, Никон попросил Алексея возобновить грамоту о неприкосновенности патриаршей области, которая была дарована Михаилом своему отцу – патриарху Филарету в 1625 г. и отменена после смерти Филарета. Огромная патриаршая область, таким образом, стала в очередной раз чем-то вроде церковного государства внутри светского.1203

Вполне вероятно в связи с этим, что Никон добавил славянский перевод неподлинной Donatio Constantini к «Кормчей книге» (1653 г.). Эта грамота, якобы выданная Константином Великим папе Римскому Сильвестру, даровала последнему неотчуждаемые права на всю папскую область. В 1551 г. при митрополите Макарии краткое изложение Donatio было включено в «Стоглав» (глава 60). К тому времени уже давно было установлено гуманистом Лоренцо Валлой, что эта грамота является подделкой, но Макарий об этом не слышал. В конце XVI в. и в начале XVII в. многие западнорусские ученые отрицали аутентичность грамоты. Никон не знал их аргументов или, возможно, не придавал им значения. Следует сказать, что западные римско-католические ученые пытались защитить подлинность Donatio не только во времена Никона, но даже в XVIII в.1204

Никон всегда выступал против определенных положений свода законов 1649 г., которые он считал не каноничным вмешательством в права церкви со стороны государства, и ему удалось, после того как он стал митрополитом Новгородским, обеспечить для новгородской епархии освобождение от выполнения этих положений. Теперь царь согласился не применять этих положений свода по отношению к патриаршей области.

Подготовив почву для независимого ведения своей политики. Никон начал действовать быстро и с неукротимой энергией. Его первые шаги согласовывались с программой ревнителей, ряд которых он назначил на влиятельные церковные посты. Казанский монах Макарий – казначей митрополита Корнилия – был рукоположен в митрополиты Новгородские. Близкий друг Ивана Неронова – Павел – получил коломенскую епископию.

Когда Никон был митрополитом Новгородским, он вводил меры для борьбы с пьянством в Новгородской епархии. Будучи патриархом, он попытался совладать с алкоголизмом во всей Московии. Случилось так, что московское правительство, по совету братьев де Грон, пришло к пониманию финансовых выгод экспорта зерна. Уменьшение дохода от продажи алкоголя могло быть уравновешено доходом от экспорта зерна. Зерно, которое раньше использовали для изготовления водки, могло найти себе теперь иное применение, будучи пущено на новый рынок.1205

По инициативе Никона и при поддержке царя Боярская Дума выпустила новые правила 11 августа 1652 г., которые ограничивали продажу алкоголя, начиная с 1 сентября. В каждом городе разрешалось иметь всего одну лавку по продаже спиртных напитков; каждый покупатель имел право купить всего одну бутылку; распивочная продажа была запрещена; винные лавки должны быть закрыты во время великого поста, во все остальные посты, а также по воскресеньям; запрещалось отдавать на откуп торговлю алкоголем. (Эти постановления оставались в силе вплоть до 1663 г.)

Никон также следовал программе ревнителей, вводя новые препятствия для проживания некрещеных иностранцев (тех людей с запада в Московии, которые отказывались обращаться в православную веру). По требованию Никона царь выпустил указ, согласно которому все некрещеные иностранцы должны были освободить свои дома в Москве и выехать из города. Им давалась земля на реке Яузе, около километра к востоку от Земляного вала – наружного крепостного сооружения Москвы.

Эти меры испугали иностранцев. Довольно много западных людей, включая полковника Лесли и его семью, обратились в православие. Большинству же пришлось переезжать на новое место жительства, которое стало называться Немецкой слободой.1206

Ближайшая цель ревнителей была достигнута: у иностранцев больше не было возможности смешиваться с московитами в ежедневной жизни. Но конечным результатом этой меры, которого не смогли предвидеть ревнители, явилось возникновение в предместьях Москвы чисто западной общины, которая вскоре стала чем-то вроде выставочного зала западной цивилизации в самом сердце Московии. В такой ситуации воздействие западного образа мысли и западного образа жизни на московитов стало еще более сильным, чем раньше.

Затем Никон обратил свое внимание на влияние Запада на светское церковное искусство. К середине XVII в. все больше и больше московитов начало знакомиться и ценить западную живопись, архитектуру и музыку. Западные картины, гравюры и иллюстрированные книги находили своих поклонников среди элиты московского общества. Большое количество произведений искусства проникало в Москву из Польши и Германии через западную Россию. Некоторые русские художники, особенно псковские и новгородские, начали применять принципы западного искусства в своих работах.

Пока новые художественные влияния воздействовали только на светское искусство, церковь не возражала, во всяком случае – официально. Но ситуация изменилась, когда новые приемы стали применяться в иконописи. Совсем немногим боярам и придворным нравился современный стиль иконописи в России. Некоторые бояре начали ввозить религиозные картины с запада, и после того, как их освящал священник, поклонялись им как иконам.

Ревнители, как легко догадаться, были возмущены подобной практикой. Никон также протестовал против французских икон, и когда увещевания оказались бесполезными, он решил принять крутые меры. В 1654 г. и в начале 1655 г. он давал указания своим доверенным лицам обойти бояр и прочих видных московитов, известных своей про-западной ориентацией, чтобы обнаружить те места, где есть французские иконы и конфисковать их по приказу Никона.

Затем Никон решил устроить публичное сожжение. У него было большое количество конфискованных икон, привезенных в Успенский собор в 1655 г. После воскресной службы Никон стал показывать собранию духовенства «неправильные» иконы одну за одной, объявляя, из чьих домов они были конфискованы, чтобы осрамить их владельцев. Патриарх Макарий из Антиохии, который отправлял церковную службу вместе с Никоном, подтвердил неправедность этих икон. Поддержанный авторитетом Макария, Никон стал яростно швырять каждую икону на пол, а потом приказал служкам подобрать обломки и сжечь их. В этот момент вмешался присутствовавший на службе царь Алексей: «Нет, отец, не сжигай их, пускай они будут похоронены». На это Никон согласился.1207

Ревнители были довольны деятельностью Никона, но их отношение к нему переменилось, когда он начал реализацию экуменических аспектов своего плана.

Это означало эллинизацию московского церковного ритуала, уничтожение традиционных московских особых черт и пересмотр в соответствии с этим требников и прочих церковных книг. Никон не счел необходимым обсуждать предполагаемые реформы с ревнителями, так как это вызвало бы отсрочку ее проведения, поскольку некоторые из них, несомненно, стали бы противостоять резким переменам. А их торжественная клятва ему, как патриарху, давала возможность действовать в таких случаях по собственной воле.

Никон выбрал себе для помощи в пересмотре ритуала и переиздании церковных учебников двух немосковских ученых – грека Арсения и киевлянина Епифания Славинецкого.

Арсений был привезена Москвув январе 1649 г. патриархом Иерусалимским Паисием, который рекомендовал его царю Алексею. Некоторое время спустя Паисий получил конфиденциальные сведения касательно Арсения, на основании которых изменил мнение, и подъезжая к московитской границе на обратном пути на Ближний Восток, отправил из Путивля 1 июля царю обличительное письмо.1208

Было известно – к чести Арсения, – что он получил блестящее образование в Италии: на протяжении пяти лет изучал философию и историю в Риме и три года – медицину в Падуе. Но согласно новым сведениям, которые получил Паисий, Арсений, во время его пребывания в Италии, втайне был обращен в римское католичество. Через некоторое время он возвратился в Константинополь, где принял монашеский постриг. Однако вскоре его арестовали турки по подозрению в шпионаже в пользу Венеции. Под пыткой он согласился принять ислам и подвергся обрезанию. После этого турки освободили его и позволили пойти на службу господарям Валахии и Молдавии православным монахом. Патриарх предупреждал царя, что Арсений способен на любое преступление.

Как только письмо Паисия было получено в Москве, Арсения арестовали, подвергли допросу и он рассказал властям всю свою историю. Его отправили в Соловецкий монастырь для покаяния. Там он демонстрировал свою почтительность к охранникам и воспользовался возможностью выучить церковнославянский и русский языки.

Поскольку соловецкие власти хвалили Арсения за хорошее поведение, Никон вызвал его в Москву в качестве советника по пересмотру церковных книг. Учитывая его прошлое и опасаясь общественного мнения, Никон сначала не дал Арсению официальной должности.

Для Никона было очень важно иметь человека, вызывавшего доверие, в Печатном дворе. Когда один из тамошних печатников – Мартемьянов – умер в июле (или августе) 1652 г., Никон назначил его преемником монаха Чудовского монастыря Евфимия, выдающегося ученика Епифания Славинецкого. По указанию Евфимия должны были составляться списки книг, печатающихся для Никона.

Новое издание псалтыри, дополненное образцами молитв, использовавшихся в церковных службах, было готово к печати 8 октября. Никон приказал исключить оттуда два пункта: один – о количестве коленопреклонений во время чтения молитвы Ефрему Сирину в великий пост; а другой – о способе соединения пальцев при совершении крестного знамения. Оба изменения были необходимы для того, чтобы уподобить русский церковный ритуал греческой практике.

Желание Никона ускорить этот процесс было мотивировано и политическими соображениями. Западнорусская православная церковь являлась епархией Константинопольского патриаршества. Никон хотел избегнуть различий между западнорусской и московской практикой, учитывая в будущем возможность объединения Украины с Москвой. Никон стремился к объединению и принимал участие в предварительных дискуссиях по этому поводу в Москве, а также в переговорах между эмиссарами гетмана Богдана Хмельницкого и московскими боярами.

Когда приказ Никона о том, чтобы убрать вышеназванные места из псалтыри, дошел до Печатного двора, то главный издатель – Иван Наседка (он принял монашество в 1651 г. и в то время именовался монахом Иосифом) – выразил яростный протест, вследствие чего был отправлен в отставку, или сам ушел с должности вместе с еще двумя издателями. Никон назначил Евфимия на место Наседки.1209

Урезанная псалтырь была опубликована 11 февраля 1653 г. В течение недели, предшествующей Великому посту (20-27 февраля) Никон выпустил обращение к священникам московских церквей, которое должно быть прочитано ими прихожанам. Всем предписывалась новая форма Крестного знамения (троеперстие) и количество коленопреклонений во время молитвы Ефрему Сирину сокращалось до четырех.

Выпущенный столь неожиданно, без подготовки или предварительного объяснения, приказ этот явился шоком для ревнителей и для верующих. Протопоп Аввакум позднее писал в своей автобиографии: «Мы [ревнители] собрались вместе, чтобы обсудить его. Мы видели, что зима накатывает на нас. Наши сердца похолодели, и наши ноги дрожали».1210

Этот шок вызвал яростную оппозицию по отношению к Никону со стороны ревнителей и их последователей, что привело к трагической церковной схизме (расколу).

С политической точки зрения, действия Никона совпадали с решающим этапом в совещаниях царя с его советниками по украинскому вопросу. 22 февраля царь и бояре согласились в принципе принять Украину под свое покровительство. Это решение было подтверждено царем 14 марта.1211

Совпадение во времени никоновой церковной реформы и действий Москвы в отношении Украины отражало историческую связь между церковным и политическим аспектами нарождающегося русско-украинского объединения.

Ошеломленные приказом Никона об изменении способа крестного знамения, что они считали лишь началом переделки традиционного московского ритуала, ревнители собрались, чтобы обсудить ситуацию. Среди участников были епископ Павел из Коломны, несколько протопопов, включая Неронова, Аввакума, Данилу из Костромы, Логгина из Мурома и некоторые из мирян.1212

Какие в точности решения были приняты на этом совещании – неизвестно, но вполне очевидно, что ревнители приготовились решительно защищать старые обряды. Их прежний лидер – Стефан Вонифатьев, в силу его кроткого характера, выступая против решительных мер, пытался быть посредником между Никоном, с одной стороны, и Нероновым и Аввакумом – с другой, и стремился убедить царя проявить снисходительность к оппонентам Никона. Но в конфликте оказалось невозможным сдержать страсти двух противоборствующих партий.

Когда наместник Мурома, возмущенный увещеваниями протопопа Логгина, донес на него московским властям, Никон посчитал это поводом к тому, чтобы Логгин предстал перед судом особо созванного церковного собора в Москве. Донос был основан на превратном толковании слов Логгииа, произнесенных им во время спора с наместником, и со всей очевидностью был бессмыслицей, но Логгин был одним из видных ревнителей, и Никон хотел обуздать его. Протопопа сочли виновным и арестовали. Из всех членов Собора только Неронов протестовал против такого решения (с 15 июля 1653 г.).

4 августа на еще одном заседании Собора Неронова обвинили в клевете на патриарха. Его арестовали и водворили в Ново-Спасский монастырь. Сразу же после этого протопопы Аввакум и Данило из Костромы направили царю петицию в защиту Неронова, в которой они яростно поносили Никона. Царь передал их петицию Никону. Обоих – Аввакума и Данилу -арестовали. Данило был лишен духовного сана, а Аввакум выслан в Сибирь.

В декабре 1653 г. царь назначил Никона руководить Печатным двором, а тот официально поставил Арсения Грека главным печатником.1213

В марте и апреле 1654 г. по инициативе Никона в царском дворце собрался еще один церковный Собор. В его заседаниях приняли участие десять высших иерархов (митрополитов, архиепископов и епископов), десять архимандритов и настоятелей и тринадцать протопопов, включая Стефана Вонифатьева. Никон обратился к Собору и разъяснил свою мысль о необходимости приспособления русского церковного ритуала к греческому образцу и о пересмотре, в соответствии с этим, русских церковных учебников. Чтобы проиллюстрировать свою точку зрения, Никон привел в пример многочисленные случаи несовпадений в русских и греческих церковных книгах.

Никон не требовал от Собора подтверждения частных измен а лишь того, чтобы Собор утвердил необходимость изменений в принципе. Собор согласился, но не единогласно. Ни Стефан Вонифатьев, ни архиепископ Симеон из Тобольска не подписали протокол. Епископ Павел из Коломны подписал, но заявил о своем несогласии. Такое заявление было истолковано как неуважение по отношению к Собору, и Павла приговорили к изгнанию в Олонецкий край на севере России и заточению в небольшом монастыре.1214

После этого Никон направил письмо патриарху Константинопольскому Паисию, в котором сообщил ему о решениях собора и о сектантском отступничестве Стефана Вонифатьева и епископа Он представил на рассмотрение Паисию список из двадцати восьми вопросов, касающихся аспектов церковного ритуала и предполагающегося пересмотра церковных руководств.

Ответ Паисия пришел в Москву в мае 1655 г. Он одобрил решения московского Собора в принципе, но порекомендовал быть осторожным при введении изменений, подчеркнув, что различиям в деталях ритуала позволительно существовать в национальных церквах, если только эти различия не угрожают чистоте догмы.1215

Поначалу совет Паисия не убедил Никона. Прошел год или около того, и после долгих размышлений он понял мудрость этого совета. Следует осознать, что в то время Паисий был единственным видным греческим прелатом, который демонстрировал терпимость по отношению к традиционным особенностям русского церковного ритуала. Патриарх Антиохии Макарий, араб, горячий поклонник византийско-греческой церковной культуры, посетивший Москву в феврале 1655 г., от всего сердца поддерживал Никона в его грекофильских церковных реформах.

В феврале 1655 г. на торжественной службе, в присутствии царя Алексея, патриарха Макария и сербского митрополита Гавриила Никон произнес проповедь, в которой отстаивал применение троеперстия в крестном знамении в противовес традиционному двоеперстию. После этого Макарий убедительно одобрил троеперстие, как единственную приемлемую форму. (Никон выступал во время этой службы с осуждением французских икон).

В марте Никон созвал церковный Собор. Макарий и Гавриил оба присутствовали на нем. Собор одобрил новый требник, переведенный с греческого.

В феврале 1656 г. Никон и Макарий снова отстаивали новую форму совершения крестного знамения на двух торжественных службах в Успенском соборе. Макарий заявил, что каждый, кто будет креститься по-старому, будет отлучен от церкви. 23 апреля того же года Никон созвал Собор русских епископов. По его настоянию, Собор официально утвердил выдвинутое Макарием отлучение от церкви за двоеперстие.1216

В соответствии с его взглядами на высокий сан патриарха и с его эстетическими вкусами, Никон уделял много внимания торжественности церковных служб, подчеркивая роль патриарха в службах и процессиях. Он ввел в московские церкви пение по киевскому образцу, большими поклонниками которого стали сначала Ртищев, а затем царь Алексей и сам Никон. Патриарх любил торжественные церковные службы, во время которых сам появлялся в роскошном и драгоценном церемониальном облачении, предпочитая греческие образцы митры и мантии.

Из всех церемониальных церковных процессий, которые соблюдались в Москве и до Никона, теперь приобретших его стараниями искусно разработанный и торжественный стиль; особым значением обладала процессия в память вхождения Иисуса Христа в Иерусалим в Вербное (пальмовое) воскресенье, так как символизировала идеи Никона о взаимосвязи церкви и государства. Во время этой процессии патриарх ехал верхом на «осле» (замененном конем в русском православии), а царь шел впереди, ведя «осла за уздечку».1217

Предшественники Никона – патриархи Иоасаф I и Иосиф – жили в скромном дворце, построенном после московского пожара 1626 г., уничтожившего старые патриаршьи палаты. Никон считал, что подобное место жительства не соответствует высокому достоинству должности. Царь Алексей охотно предложил ему бывшие палаты Бориса Годунова в Кремле, напротив Успенского собора. Старые деревянные строения на этом участке были снесены и воздвигнут роскошный дворец, связанный системой галерей с царскими палатами, Успенским собором и Чудовом монастырем.1218

Никон построил три монастыря в пределах обширной Патриаршей области на землях, дарованных лично ему царем Алексеем: Иверский монастырь возле города Валдая в Новгородских землях; Крестный монастырь на острове в Белом море недалеко от устья реки Онеги; и Воскресенский монастырь к западу от Москвы. Эти три монастыря, как считал Никон, должны были составлять ощутимую основу материальной и духовной власти патриарха.

Из этих трех Воскресенский монастырь, который называли «Новым Иерусалимом», – самый большой и роскошный. Он символизировал собою экуменические идеи Никона. Его главная церковь представляла собой копию храма Гроба Господня в Иерусалиме. Там было пять патриарших тронов, согласно числу православных патриархов. Никон мечтал о том, что когда-нибудь в этом монастыре состоится Собор всех пяти патриархов – четырех греческих и его самого.1219

Вслед за решением Земского Собора от 1 октября 1653 г. Москва порвала отношения с Польшей, и два правительства снова вступили в войну.

Во время предварительных переговоров с Богданом Хмельницким Никон поддержал план, по которому Москва предоставит Украине свое покровительство. Когда царь начал вести консультации с боярами по поводу приготовления к войне и о мерах внутренней безопасности, Никон принял в них активное участие.

Царь желал принять участие и в кампании против Литвы. В связи с этим было согласовано, что во время отсутствия царя в Москве Никон будет действовать в качестве регента, и все меры по внутреннему управлению будут исходить от него. Чтобы повысить престиж Никона, царь Алексей даровал ему титул, которым пользовался патриарх Филарет во времена царствования царя Михаила – Великий Государь.

Положение патриарха, исполняющего функции регента царства в случаях опасности, согласовывалось с московской традицией. Митрополит, а позднее патриарх всегда считались первыми лицами в Московском государстве: следует вспомнить, что митрополит Макарий был назначен регентом во время похода Ивана Грозного на Казань в 1552 г; патриарх Иов взял на себя верховную власть после смерти даря Федора в 1598 г. и созвал Земский Собор для избрания нового царя, которым стал Борис Годунов.

Патриарх Филарет, в действительности, являлся не столько регентом, сколько постоянным соправителем царя. Хотя такое положение патриарха можно объяснить тем, что он был отцом Михаила Романова, тем не менее, оно представляло собой важный прецедент.

Назначенный регентом, фактически, стал соправителем, но Только на те периоды, когда царь Алексей отсутствовал в Москве.

Алексей отправился на польский фронт 18 мая 1654 г, вернулся в Москву в январе 1655 г., снова покинул ее 11 марта и возвратился в столицу 10 декабря. В мае 1655 г. он был на шведском фронте и окончательно вернулся в Москву в конце 1656 г. Таким образом, он отсутствовал в Москве, с небольшими перерывами, два с половиной года.1220

Хотя Никон все это время являлся фактическим правителем в Москве, сам он не считал свое положение постоянным: оно было всего лишь особым служением государству в период опасности. Он никогда не намеревался и не выражал желания стать постоянным соправителем. Полнота власти патриарха, которой он требовал для себя, распространялась, по его убеждениям, гораздо шире сферы церковных дел.

В свете этих соображений, вполне понятно и логично, что объединение Москвы с Украиной и позднее распространение царского протектората на Белоруссию отразилось на изменении титула не только царя, но и патриарха. Когда царь присвоил себе титул «всея Великой и Малой Руси» в октябре 1653 г., он отдал приказ, чтобы Никона именовали таким же образом. Позднее Белоруссия была прибавлена к титулам царя и патриарха, которые, соответственно, звучали как «всея Великой, Малой и Белой Руси».1221

Однако, существовало важное различие в значении полных титулов царя и патриарха. Царь, действительно, взял на себя сюзеренитет над Украиной и на короткое время – господство над Белоруссией. Что же касается патриарха, то, каковыми бы ни были его мечты о будущем, это был всего лишь почетный титул. Он обозначал не правление, а распространение патриаршего «благословения» на западнорусскую церковь. Канонически, западнорусская церковь оставалась (во времена Никона) под властью патриарха Константинопольского, который не возражал против нового титула Никона.

Отношение царя и бояр к этому вопросу отличалось от точки зрения Никона. Они намеревались подчинить западнорусскую церковь власти московского патриарха при первой подходящей возможности. После смерти киевского митрополита Сильвестра Коссова это привело к конфликту между царем и Никоном в конце 1657 г.

Регентство Никона не было никоим образом синекурой. В его ведении находились все вопросы внутреннего управления: он совещался с боярами; перед ним отчитывались главы приказов, а также провинциальные должностные лица; ему на рассмотрение представлялись петиции самого разного характера. В свою очередь Никон отдавал приказы чиновникам в Москве и в провинциях.

Дьякон Павел Алеппский, посетивший Москву в 1655-1656 гг. в качестве секретаря своего отца – патриарха Антиохии Макария, записывал в дневнике, что Никон ежедневно принимал бояр по вопросам текущих государственных дел. Они, как правило, покорно ожидали в приемной комнате патриарха. Когда Никон входил, то сначала читал молитву, вслед за чем каждый из бояр по очереди приближался к нему, делал глубокий поклон и получал его благословение. Затем Никон выслушивал доклады и беседовал с боярами (все в это время стояли). В конце приема Никон очередной раз читал молитву и давал свое благословение, прежде чем позволить боярам уйти.1222

Царь вел продолжительную и оживленную переписку с Никоном, но не досаждал ему своими распоряжениями. Летом 1654 г., когда Москву поразила эпидемия чумы, Никон эвакуировал царскую семью в Калязин на верхней Волге.

После этого царь дал Никону указания самому остаться с царицей и царевичем Алексеем, чтобы обеспечить бесперебойную деятельность администрации. (Москва находилась под карантином). За управление Москвой отвечал князь Михаил Петрович Пронский. Вскоре начались бунты. Москвичи, измученные болезнями, карантином и другими санитарными мерами, введенными Пронским, обрушились на Никона за то, что он оставил Москву, и требовали суда над ним и его помощником Арсением Греком. Более того, городской люд жаловался, что многие священники покинули Москву после отъезда патриарха и что, в результате этого, многие церкви закрыты, и не хватает священнослужителей, которые могли бы исповедать и причастить больных и умирающих.

Эти жалобы на Никона и Арсения явились первой публичной демонстрацией оппозиции Никону и его церковным реформам со стороны староверов. Пронский собрал вместе старшин и влиятельных членов московских купеческих и городских «сотен», и с их помощью ему удалось умиротворить население. Вскоре после этого сам Пронский умер от чумы (11 сентября). В октябре болезнь начала идти на убыль.1223

В то время, как староверы считали чуму божьим наказанием за церковные реформы Никона, сам Никон придерживался мнения, что чума явилась господним наказанием за вмешательство царя и бояр в права церкви в своде законов 1649 г. Царь согласился на время остановить действие оскорблявших церковь статей свода во владениях патриарха, но это не удовлетворило Никона, и он хотел, чтобы царь отменил их повсеместно.

Никон понимал, что боярская оппозиция по отношению к нему резко возрастает. Многие бояре были оскорблены, как они считали, его высокомерием по отношению к ним. Трехлетний срок, в течение которого Никон обещал царю исполнять службу патриарха, истекал 25 июля 1655 г. В это время царь вместе с армией находился в Литве. Он вернулся в Москву 10 декабря, и вполне вероятно, что после этого Никон попросил царя Алексея позволить ему сложить с себя обязанности патриарха и уйти в отставку. Алексей настаивал на продолжении Никоном службы в этой должности, и тот, в конце концов, согласился.

В течение второго срока пребывания Никона в должности патриарха (1655-1658 гг.), отношения между ним и царем складывались не так гладко по сравнению с первым сроком (1652-1655 гг.).

Хотя в начале второго срока царь держал сторону Никона против бояр, но жалобы последних накапливались и не могли со временем не подействовать на царя. С психологической точки зрения, лично участие Алексея в войне против Литвы и Польши (1654-1655 гг.) и в еще большей степени – против Швеции (1656 г.) укрепило его в сознании собственной власти как царя и главнокомандующего армией и, одновременно, сделало независимым от Никона. Теперь Алексей начал возмущаться по поводу титула «Великий государь», который сам пожаловал Никону в 1653 г.

Что касается церковных дел, то когда царь вернулся из Литвы 1 декабре 1655 г., то обнаружил патриарха Антиохии Макария в Москве. Никон пользовался авторитетом патриарха Макария для решительного введения греческих образцов в русский церковный ритуал. Макарий, высоко ценивший Никона за грекофилию, пользовался высоким доверием царя. Но он значительно сильнее уважал царя, как возможного спасителя греко-православных народов Ближнего Востока от исламского ига.

В определенном смысле, экуменическая политика Никона оборачивалась против него самого, поскольку царь и бояре в случае несогласия с Никоном могли апеллировать высоким авторитетам – восточным патриархам.

Серьезный конфликт произошел между Адексеем и Никоном после смерти киевского митрополита Сильвестра Коссова. Царь и бояре хотели воспользоваться этим случаем и посадить на киевский престол кандидата, который бы устроил царя, и чтобы тот был возведен, в сан Никоном. Некоторые украинские иерархи желали следовать именно этой процедуре, но Никон, по каноническим соображениям, отказался действовать без согласия патриарха Константинопольского. Царь Алексей был разъярен и ругался на Никона, используя самые грубые выражения.1224

Изменение царского отношения к Никону обратило его на сторону религиозных оппонентов Никона, Бояре следовали в этом отношении за царем, что видно на примере случая Ивана Неронова. Никон отдал приказ о его ссылке на север России в августе 1653 г. Два года спустя ему удалось бежать из монастыря и с помощью Стефана Вонифатьева и ряда влиятельных бояр в декабре 1655 г. он тайно проник в Москву. В день Рождества он принял монашеский постриг под именем Григория.

Это означало, что он прекращал противостояние существующей церкви. Однако публично он не отрекался от старого обряда, и для многих старообрядцев отец Григорий продолжал оставаться авторитетом. 8 мая 1656 г. во время обедни, которую служили два патриарха, Никон и Макарий Антиохийский, Григория подвергли анафеме.1225

11 ноября 1656 г. умер Стефан Вонифатьев. И Никон, и Неронов были глубоко опечалены. Психологически общая скорбь, казалось бы, сгладила враждебные отношения, хотя бы на короткое время и 4 января 1657 г. Неронов заявил Никону о своем желании принять вероисповедание московской церкви и восточных патриархов. Никон с готовностью и благосклонностью отнесся к смирению Неронова, не требуя отречения от старого обряда. По этому случаю он сказал Неронову: «Есть много хороших книг, как среди заново напечатанных, так и среди старых. Ты можешь пользоваться теми, которые тебе по нраву».1226

Заявление Никона явилось свидетельством знаменательной перемены в его взглядах на место церковного обряда в культовом служении. Совет, полученный им от патриарха Константинопольского Паисия в 1655 г. и сначала отвергнутый, по всей видимости, был тщательно обдуман и принят.

К 1657 г. Никон осознал, что патриарх в одиночестве, недостаточно силен, чтобы совладать с царем и боярами. Ему нужна была поддержка общественного мнения внутри церкви, ценностью которого он до этого пренебрегал. Установление мира с прежним противником внутри церкви, человеком благочестивым и целомудренным, таким, как Неронов, было важно для Никона не только с этической точки зрения, но также и исходя из практических соображений.

К несчастью для Никона (и для русской церкви), перемена его взглядов на значение церковного обряда наступила слишком поздно. Хотя Неронов и принял установившуюся церковь, он не стал другом Никона. А шаг Неронова осуждался, как отступничество, протопопом Аввакумом (тогда все еще находившегося в сибирской ссылке) и другими непримиримыми лидерами старообрядческого движения.

Второй трехлетний срок патриаршества Никона, как это было согласовано между ним и царем Алексеем, должен был закончиться в июле 1658 г. К началу этого года Никон осознал, что царь, поддерживаемый боярами, не намерен отменять те положения свода законов 1649 г., которые Никон считал оскорбительными для церкви. Наоборот, бояре стали пренебрегать соглашением 1652 г. между Никоном и Алексеем, согласно которому действие этих положений временно приостанавливалось.

Для Никона это означало нарушение царем и боярами торжественной клятвы, принесенной перед возведением Никона в сан патриарха. Вся ответственность, с точки зрения Никона, ложилась на царя, потому, что нарушив клятву, царь разрушил диаду и, в чем Никон был убежден, совершил смертный грех, за который не только он, но и весь русский народ будет наказан Господом. Никон чувствовал, что его долг патриарха в том, чтобы совершить последнюю попытку заставить царя одуматься и восстановить «симфонию» церкви и государства. Следуя духу проповеди Иоанна Хризостома о Добром Пастыре, Никон решил взять царский грех на себя и уединиться, если царь не раскается.1227

Могло бы показаться, что раньше, когда Никон говорил о своей отставке, он имел в виду уход с должности патриарха. По всей очевидности, к 1658 г. Никон пришел к иному решению для того, чтобы поставить вопрос ребром. Если не будет других способов убедить царя изменить его политику, Никон планировал покинуть Москву, переехать в Воскресенский монастырь и перестать исполнять рутинную работу церковного администратора, сохраняя за собой верховную власть патриарха.

В поисках выхода из тупика, Никон, как сам он сказал в письме царю от 1671 г., «начал постоянно раздражать царя»1228 (напоминал ему о клятве).

Тривиальная стычка между слугами царя и патриарха во время торжественного вступления в Москву грузинского князя Теймураза 6 июля 1658 г. ускорила роковой конфликт между патриархом Никоном и царем Алексеем. Окольничий Б.М. Хитрово, отвечающий за соблюдение порядка во время процессии, оттолкнул со своего пути и побил дубиной патриаршего служащего, князя Дмитрия Мещерского, который, естественно, пожаловался Никону.

Никон сразу же написал письмо царю, прося его отдать приказ о расследовании и наказании виновного. Царь ответил Никону, что расследует это дело и лично приедет к нему, чтобы объясниться. Но этого не произошло.1229

Письмо Алексея показывает, что его первым порывом было броситься к своему прежнему «особому другу» и попытаться уладить их отношения в искренней и сердечной беседе по поводу недоразумений накопившихся у обеих сторон. Не менее очевидно, что бояре, по всей вероятности, опасались подобной встречи между царем и патриархом, считая, что это приведет к возобновлению дружеских отношений. Поэтому бояре, должно быть, делали всевозможные попытки убедить царя, чтобы тот не уступал Никону, делая ему честь своим личным разговором и относился к Никону как узурпатору царских прав. И это им удалось.

От защиты царь перешел к нападению на Никона, открыто показывая свое недовольство им. Бояре убеждали Алексея, что патриарха следует поставить на место и заставить склониться перед царем. Через два дня после инцидента с Хитрово должен был отмечаться праздник иконы Казанской Богоматери в посвященном этой иконе соборе. Согласно установленному обычаю, в этот день патриарх служил обедню в присутствии царя. На этот раз царь не появился.

10 июля Никон должен был проводить празднование годовщины перенесения одеяний Христа из Персии в Москву (это событие произошло во время патриаршества Филарета) в Успенском соборе в Кремле. Царь никогда не пропускал этой службы.

Перед самым началом службы Алексей послал князя Юрия Ивановича Ромодановского к Никону передать ему, чтобы он не ждал Царя, потому что тот не придет. После того, как он передал это известие, Ромодановский добавил: «Его царское величество гневается на тебя. Ты называешь себя великим государем, а у нас есть всего один великий государь – наш царь».

Никон резко отпарировал, что он не сам так назвался, а именно царь возложил этот титул на него и по своей (царской) инициативе. Ромодановский повторил царский приказ – не называть себя «великим государем» и не употреблять этого титула, подписывая какие-либо бумаги. После этого Ромодановский ушел. Никон понял, что настал решающий момент и что ему надо действовать немедленно.

Он не цеплялся за титул «великий государь». Действительно, титул был дарован ему царем, и он соответствовал положению Никона как регента, во время польской и шведской войн. Однако Никон не считал его необходимым для патриарха, как высшего иерарха церкви. Действительно, Никон не использовал его в церкви. Во время обедни к нему всегда обращались как к «господину», а не как к «государю».

Но Никон прекрасно понимал, что аннулирование царем титула «великий государь» являлось всего лишь первым шагом в кампании, развязанной боярами, чтобы поколебать престиж патриарха и обуздать требования Никона, касающиеся свободы церкви от вмешательства государственной администрации.

Оскорбление, нанесенное Хитрово служащему патриарха, показало, что бояре хотели утвердить главенство государственных должностных лиц над церковными чиновниками. Сам факт, что царь, вопреки его первоначальному обещанию, не стал расследовать дело Хитрово, свидетельствовало подобном отношении со стороны бояр и царского нежелания защищать патриарших чиновников, а также свидетельством нового нарушения обещаний со стороны царя.

Никон не был уверен, что если он уступит требованиям бояр, т.е. прекратит критиковать свод законов 1649 г. и согласится подчинить духовенство и патриарших чиновников административной и юридической власти приказов, то царь ему позволит, или хотя бы попросит продолжать свою деятельность, сохраняя внешнюю роскошь и материальные выгоды, которые дает патриарший престол.

Но, с точки зрения Никона, это будет обозначать довольствование церемониальным призраком патриаршей должности и предательство священного долга патриарха, как он понимал его, более того – осквернение и отрицание сущности симфонии церкви и государства. Этого Никон не мог принять. Поэтому он надумал принять решительные меры, чтобы раскрыть сложившуюся ситуацию перед народом.

Никон дал указание своим помощникам сложить в мешок монашеские одеяния и быть готовыми привести их ему, когда он отдаст приказание.

После этого он пошел в собор и, как обычно, отслужил обедню. Но после обедни вместо традиционной заключительной молитвы он прочел проповедь Иоанна Хризостома о Добром Пастыре. Затем, пользуясь этой проповедью, как отправной точкой для разговора, Никон объявил, что не в состоянии более исполнять свои обязанности пастыря из-за собственных грехов в из-за царского гнева на него. «Я свидетельствую перед Богом, что если бы царь [шесть лет назад] в этом самом храме не принес клятву в присутствии епископов, бояр, я народа неизменно соблюдать учение Евангелия, апостолов и отцов церкви, я бы не принял патриаршего сана. Теперь, когда великий государь нарушил свою клятву и несправедливо обрушил на меня свой гаев, я вынужден оставить этот храм и этот город».1230

В этот момент помощник Никона принес ему мешок с монашеским одеянием. Прежде чем он успел снять с себя церемониальную мантию и облачиться в монашеские одежды, вся паства бросилась к нему, умоляя остаться. Они отобрали мешок Никон пошел в ризницу и написал там письмо царю, в котором сообщал Алексею, что из-за его неправедного гнева (который вредил церкви и ее установлением) он вынужден покинуть Москву: «Тебе придется держать ответ перед Богом за это всe».1231

После того, как это письмо было доставлено царю посланцем, Никон надел мантию и черную рясу, взял посох и попытался покинуть собор. Паства не давала ему выйти. Однако народ позволил уйти Крутицкому митрополиту Питириму, и тот отправился прямо к царю сообщить ему о происходящем в соборе.

По всей видимости, в этот момент Никон ожидал, что царь побеседует с ним. Но царь отказался взять письмо Никона и сразу же возвратил его обратно. Затем он отправил одного из своих главных бояр, князя А.Н. Трубецкого сказать Никону, что царь не сердится на него лично, и что он может продолжать свою деятельность патриарха.

Никон ответил Трубецкому, что бояре оскорбляют церковь и церковных служителей, а царь отказывается расследовать их злодеяния, а вместо того гневается на него самого. "Я освобождаю место для его гнева''.1232 Никон подчеркнул, что с его точки зрения, основная причина заключается в самом принципе (автономии церкви), а не в лично царской благосклонности или неблагосклонности. После этого Никон вручил Трубецкому свое письмо (то, что было возвращено) и попросил снова передать его.

После того, как Трубецкой ушел, Никон остался в соборе со всей паствой. Все ожидали, что царь должен появиться и разрешить все проблемы. Вместо этого возвратился Трубецкой, опять с письмом Никона царю, которое Алексей вторично отказался принять. Трубецкой повторил Никону, что царь желает, чтобы тот продолжал оставаться патриархом. Но отказ царя принять письмо означал, что царь отказывается принять условия Никона.

Таким образом, Никон уже не смог отменить свое решение покинуть Москву в знак протеста против политики царя и бояр. Двумя днями позже он уехал в Воскресенский монастырь.

Отъезд патриарха в Воскресенский монастырь в июле 1658 г. стай очень важным шагом. Никон чувствовал, что наступил решающий момент для сохранения независимости русской церкви от царского вмешательства и восстановления «симфонии» царя и патриарха. Он полагался на религиозный и нравственный авторитет патриаршества, надеясь на раскаяние царя в нарушении клятвы и веря в возможность возрождения дружеских отношений. Никону предстояло испытать разочарование. Но он, не сломленный гонениями, продолжал сражаться за свои идеалы до последнего.

Потенциальная поддержка народом патриарха была подорвана старообрядцами и недостаточной верностью Никону некоторых русских иерархов из-за личной зависти или карьеризма.

Хотя в своей душе царь Алексей сохранил дружеские чувства по отношению к Никону, он быстро менялся под давлением бояр. Бояре были возмущены вмешательством Никона в государственные дела в 1654-1658 гг. Не только по личным соображениям, но и в принципе они возражали против никоновского плана «симфонии» царя и патриарха, который, по их мнению, станет ограничением царской власти. В более широком смысле, бояре хотели обеспечить главенство государства над церковью. Таким образом, вся сила царского правительства и администрации обратилась против Никона, сначала – чтобы вынудить его сложить с себя полномочия, а когда эти попытки окончились неудачей – чтобы свергнуть и осудить его.

Для того, чтобы отделаться от Никона, необходимо было попробовать добиться от него заявления о сложении своих полномочий. В тот самый день, когда Никон прибыл в Воскресенский монастырь, его посетили царские представители князь АН. Трубецкой и дьякон Ларион Лопухин. Они попросили Никона уполномочить митрополита Питирима из Крутиц (в Москве) взять на себя руководство церковными делами в текущий момент, и согласиться на избрание нового пазриарха.1233

Из этого ясно, что царь и бояре истолковывали отъезд Никона из Москвы как сложение с него полномочий патриарха «де факто».

Никон же считал необходимым иметь в Москве заместителя, а поскольку митрополит Крутицкий традиционно считался чем-то вроде патриаршего адъюнкта, то назначил Питирима временным заместителем но только на срок своего отсутствия в городе и для ведения текущих дел. Питирим получил указания от Никона обращаться к нему лишь по всем вопросам наибольшей важности. Имя Никона, как патриарха, должно было звучать на церковных службах. Что касается будущей судьбы патриаршего престола, согласно донесению Трубецкого и Лопухина, Никон не возражал против избрания нового патриарха и даже (если нам принять на веру формулировки в донесении) объявил о том, что не желает более быть патриархом: будь он проклят, если выразит такое желание.1234

Не следует забывать, что главной целью бояр было поймать Никона на противоречивых заявлениях, чтобы продемонстрировать, что он перестал являться патриархом. Это могло бы дать основания правительству не придавать значения будущим протестам со стороны Никона. Нет сомнений в том, что смысл ответов Никона Трубецкому и Лопухину искажался ими.

Хотя Никон согласился в принципе на избрание нового патриарха, он, очевидно, имел в виду, что подобное избрание будет строго соответствовать церковным канонам. С канонической точки зрения, Никон все еще оставался патриархом и полагал, что будет считаться таковым вплоть до официального сложения полномочий; он имел право принимать участие во всех предварительных переговорах, касающихся приготовлений к выборам, а также в выдвижении кандидатов.

Когда Никон сказал, что не хочет быть патриархом, его слова (даже если допустить, что они были донесены правильно) со всей очевидностью относились к будущему («впредь»). Под этими словами он имел виду, что он не станет кандидатом на предстоящих выборах. Однако, когда Трубецкой и Лопухин возвратились в Москву, царь и сто главные советники истолковали значение выражений Никона в соответствии со своими собственными планами.

Таким образом, царь признал Питирима полноправным «местоблюстителем» патриаршего престола. По приказу царя имя Никон перестали упоминать в московских церквах. Больше к Никону не обращались для решения вопросов управления патриархией. В Вербное воскресенье 1659 г. Питирим заменил Никона в процессии, посвященной вступлению Иисуса в Иерусалим.

Фактически же, сам Алексей взял на себя обязанности руководства церковной администрацией. Характерным примером де царя стал его указ от 21 февраля 1659 г. но поводу Епифаньевского монастыря в Полоцке. В марте 1658 г. Никон восстановил старую привилегию этого монастыря – освобождение из-под юрисдикции местного епископа – и поставил монастырь под непосредственную власть патриарха. Теперь же царь отменил ее.1235 Прекращение действия тех положений свода законов 1649 г., в которых шла речь о Монастырском приказе, обещанное Алексеем Никону в 1652 г., было аннулировано без объяснений. Монастырский приказ начал отменять приказания Никона, касавшиеся управления церковными землями и даже вернул ряд патриарших владений государству.1236

Вполне естественно, что Никон считал действия царя Алексия и митрополита Питирима неканоническими и протестовал против них. Он писал царю, что Питирим совершил «прелюбодеяние», заняв патриарший престол в то время, как настоящий патриарх еще жив.

Царь отправил к Никону новых послов – думского дворянина Прокопия Елизарова и думского дьяка Алмаза Иванова. Они прибыли в Воскресенский монастырь 1 апреля 1659 г. От имени царя Елизаров осудил Никона за протест против превышения митрополитом Питиримом полномочий. "Ты сказал Трубецкому, что никогда1237 будешь патриархом Московским, а теперь критикуешь Питирима...С сей поры не пиши царю о подобных делах, потому что ты оставил место патриарха". Никон резке возразил, что он не отказывался от патриаршества и что долг его – говорить царю правду. «И и не буду молчать, когда дело касается того, как следует должным образом вести церковные дела».

Не сумев добиться отказа Никона от должности, московское правительство стало искать повод, чтобы осудить его за неправедные деяния. Были просмотрены его бумаги, оставшиеся в патриарших палатах в Москве. Агенты правительства следили за каждым его шагом, чтобы выявить крут его друзей и адресатов в Москве. Правительство запретило кому-либо посещать его без разрешения администрации. Те кто нарушал это правило, подвергались допросу.

Хотя и не нашлось способа обвинить Никона в каком-либо преступлении, царь и бояре решили все равно сместить его, созвав церковный Собор. До начала заседаний царь дал указания боярину П.М. Салтыкову подготовить повестку дня и собрать показания священнослужителей и мирян по поводу формулировок в заявлениях Никона с целью доказать его добровольный отказ от должности.

Никон, который в это время находился не в Воскресенском, а в еще одном из своих монастырей – Святого Креста на севере России, не был приглашен на Собор, и его мнения никто не спрашивал. Чтобы придать Собору большую значимость, царь пригласил участвовать в нем трех греческих священнослужителей, которым случитесь быть в Москве. Один из них был митрополитом, другой – архиепископом, а третий -бывшим архиепископом.

Заседания Собора начались 17 февраля 1660г. Сначала были представлены свидетельства митрополита Питирима и князя А.Н. Трубецкого. Оба категорически заявили, что Никон сложил с себя полномочия и поклялся в этом. Следует заметить, что Трубецкой написал свои показания через девятнадцать месяцев после своего разговора с Никоном в июле 1658 г. Естественно, что по прошествии такого Срока для него было почти невозможным восстановить точные формулировки высказываний Никона. Показания Питирима и Трубецкого стали образцом для остальных свидетелей, хотя последующие заявления были менее категоричными.

Вслед за этим зачитывались выдержки из канонов. Члены Собора, включая трех греков, высказывали мнение, что, согласно одному и" канонических правил, если епископ отказывается от своей епархии без достаточных причин, то на его место в течение шести месяце" должен быть назначен другой. Это правило применили к Никону. Собор постановил, что его следует освободить от сана патриарха, а также от священства. Царь выразил готовность одобрить решение Собора.1238

Казалось, что дело сделано. Однако, самый авторитетный в то время из русских ученых в Москве, киевский монах Епифаний Славинецкий, представил царю протест против решений Собора. Епифаний говорил, что он не нашел того правила, на которое ссылался Собор, в актах первых двух экуменических Соборов, не нашел он и какого-либо другого правила, которое позволяло бы изгонять архиепископа, который покинул свою епархию, но не снял с себя полномочий.

Протест Епифания сделал исполнение решений Собора не возможным. Царь и его советники находились в затруднении. Тогда Алексей написал Никону заискивающее письмо, прося его, чтобы он дал письменное разрешение на возведение в сан нового патриарха. Никон снова ответил, что он все еще является патриархом, а без его согласия не может быть избрания нового и только он один может возвести в этот сан кого-либо. Если будет должным образом соблюдена процедура избрания и возведения в сан, согласно канонам, он приедет в Москву, чтобы сделать это, а затем удалиться в один из своих монастырей.1239

Предложение Никона было разумным, и если бы оно было принято, конфликт был бы разрешен. Однако условия Никона оказала неприемлемыми для царя, или скорее для бояр, которые опасались что после приезда Никона в Москву, царь снова подпадет под влияние и попросит его остаться. Даже если Никон сам захочет уйти в отставку, у него все равно будет решающий голос в выборе кандидата, и это гарантирует то, что его преемник станет продолжать политику «симфонии» между церковью и государством. В таком случае, идеи Никона опять возобладают, в результате чего начнется новый период трений между боярами и патриархом. В связи с этим, предложение Никона было отвергнуто.

Единственная возможность, которая оставалась, было обращение к восточным патриархам, что помогло бы решить судьбу Никона. Пока эта проблема обсуждалась, продолжалось давление на Никона с целью сломить его сопротивление.

Местные дворяне, чьи земли граничили с владениями Воскресенского монастыря, зная о немилости, в которую впал Никон, без опаски стали предъявлять местным властям претензии, вроде тех, что Никон дает приют их беглым крестьянам или что он захватил часть их земель (в одном из таких случаев Никон утверждал, что жалобщик сам присвоил монастырскую землю).1240 Вполне возможно, что кто-либо из жалобщиков, действовал по подсказке из Москвы.

Подобные претензии выслушивались московскими властями, каждый случай расследовался, и Никон регулярно вызывался на допросы. В конце концов, 23 июля 1663 г. глава следственной комиссии князь Н.И. Одоевский по приказу царя заключил Никона под арест в келье Воскресенского монастыря. К тому времени бояре уже разработали конкретный план, как судить Никона на Соборе, в котором будут принимать участие восточные патриархи.

Основы плана действий против Никона разработал греческий священнослужитель довольно сомнительной репутации – Паисий Лигарид Лигарид был колоритным и типичным левантийским священнослужителем XVII в. – человеком блестящих талантов, но с циничным складом мышления и полностью аморальным.1241

Он родился на острове Хиос в 1612 г. В возрасте тринадцати лет его приняли учеником в школу Св. Афанасия в Риме, основанную папой Григорием XIII для униатских греков. Он закончил ее с высшим: отличием в 1636 г. Один из руководителей школы, известный ученый Лев Аллаций хвалил Паисия следующими словами: «Пытливый ум; твердый характер; хорошо начитан, особенно – в церковных вопросах; даровитый и артистичный оратор как на классическом, так и на современном греческом, не чуждый классической поэзии; человек, готовый пролить свою кровь за католическую веру».

В 1641 г. Паисия послали в Константинополь в качестве миссионера Конгрегации. Конгрегация была довольна его деятельностью, и вскоре ему увеличили жалование. В 1644 г. из-за жалоб греко-православного патриарха Константинопольского Паисий вынужден был покинуть город и направиться в Молдавию. Около 1651 г. он встретился там с греко-православным патриархом Иерусалима, тоже Паисием, и был принят им в православную церковь. Паисий Лигарид стал православным монахом. После этого патриарх отдал его на временное послушание под руководство русского монаха, Арсения Суханова, который как раз в то время находился на Ближнем Востоке.

На следующий год патриарх Паисий рукоположил Лигарида православным митрополитом Газы в Палестине. Лигарид принял этот титул, но в свою епархию так и не поехал. К 1657 г. он жил в Валахии. Несмотря на официальное обращение в православие, Лигарид продолжал посылать донесения в Конгрегацию Пропаганды и получать оттуда, жалование.

Патриарх Никон, постоянно разыскивавший талантливых греческих ученых, услышал о Лигариде и в 1657 г. пригласил его в Москву. Лигарид не отклонил предложения, но и не спешил воспользоваться им. Он появился в Москве в начале 1662 г. Нет сомнения в том, что, благодаря выгодному сложению Валахии, в которой он находился, и через которую (как и через Молдавию) шел постоянный поток греческих священников, монахов и купцов по дороге в Киев и Москву, Лигарид был прекрасно осведомлен о разрыве между царем и патриархом, а также о намерении бояр воспользоваться авторитетом восточных патриархов против Никона.

Представляется вполне вероятным, что бояре, которые были осведомлены, что Никои приглашал Лигарида, по всей вероятности попытались войти с ним в контакт и привлечь его на свою сторону. Во всяком случае, когда Лигарид приехал в Москву, он предложил свои услуги боярской партии.

Его приезд явился своего рода подарком для противников Никона. Он стал главной опорой царя в кампания против Никона. Сначала он порекомендовал, чтобы подготовили заявление об ошибочности действий Никона; затем, чтобы проконсультировались у восточных патриархов; и в-третьих, чтобы Никон предстал перед судом нового церковного Собора.

Было решено, что боярин Семен Лукьявович Стрешнев, брат покойной матери Алексея и один из непримиримых врагов Никона сформулирует ряд заявлений-вопросов с намерением обвинить патриарха, и что Лигарид будет комментировать их таким образом, чтобы обвинения были подтверждены. Вполве возможно, что прежде чем писать ответы, Лигарид – опытный полемист – отредактировал вопросы Стрешнева так, чтобы приспособить их к тем ответам, которые уже были у него заготовлены.1242

Некоторые вопросы касались поведения Никона, как патриарха. Среди всего прочего Стрешнев заявлял, что Никон не называл других священнослужителей «братьями», поскольку считал их ниже уровнем, чем он; что, одевая свое облачение для церковной службы, он расчесывал волосы, глядя в зеркало; что, давая своему монастырю (Воскресенскому) название «Новый Иерусалим», не бесчестил ли он имя Святого Города? (Этот вопрос, по всей видимости, был предложен Лигаридом).

Другая серия вопросов касалась гипотетического вторжения кона в полномочия царя. Грешил ли Никон, когда называл себя «великим государем»? Злоупотреблял ли Никон привилегиями, данными ему царем, в отношении церковных судов и в отношении прикосновенности Патриаршей области по образцу особого, дарования Константина Великого папе Сильвестру? Какого наказания заслуживает тот, кто называл царя тираном и преступником? Обладает ли царь полномочиями чтобы созвать церковный Собор для суда над Никоном? Совершает ли царь грех, оставляя церковь вдовой (т.е. не назначая нового патриарха)? Совершали ли грех те священнослужители и бояре, которые не стали советовать царю действовать в этом вопросе именно так?

В своих ответах, представленных на рассмотрение царя 15 августа 1662., Лигарид обвинял Никона по всем пунктам. О вине царя за несмещение Никона, Лигарид высказал мнение, что если у того была какая-то весомая причина для оттягивания этого, то он не совершил смертельного греха, но он все же грешен, поскольку его бездействие вводило многих в соблазн, а священнослужители и бояре совершали великий грех, не убедив царя действовать.

Чтобы держать дело Никона, под своим постоянным контролем, царь Алексей доверил вести его Тайному приказу.

21 декабря 1661 г. царь окончательно решился созвать новый церковный Собор при участии восточных патриархов, начало заседаний которого предварительно было намечено на май 1663 г. Комиссия, назначенная для расследования жалоб против Никона, состояла из боярина П.М. Салтыкова, думского дьяка Алмаза Иванова, Думского дворянина П.К. Елизарова и дьяка Д.Т. Голосова. Ее возглавлял архиепископ Рязанский Илларион.1243 Комиссии было поручено собрать сведения по поводу предполагаемого незаконного приобретения Никоном церковной и монастырской собственности: икон, сосудов и денег; неточностей в церковных учебниках, изданных Печатным двором в период патриаршества Никона; местонахождения книг, собранных на Ближнем Востоке Арсением Сухановым. Были разосланы циркуляры всем настоятелям русских монастырей, чтобы те представили данные обо всех поступлениях денег и имущества по приказам Никона. Частные жалобы, вроде тех; что исходили от Сытина и Боборыкина, тоже принимались комиссией во внимание.

Тем временем Лигариду давалось задание подготовить вопросы к восточным патриархам, чтобы получить их мнение о делах Никона. Этот текст был готов к июлю 1663 г.1244 Вопросы формулировались в общих выражениях; имя Никона не упоминалось, чтобы не приводить патриархов в смущение, когда они будут давать ответы, но во всех вопросах намеренно подразумевался Никон, благодаря использованию таких слов как:

– Должен ли местный епископ или патриарх быть послушным царю во всех политических вопросах, так чтобы в государстве был один правитель, или нет?

– Что если епископ из гордыни называет себя государем?

– Может ли епископ или патриарх управлять государственными делами?

– Может ли епископ, если он снял с себя свой сан, снова присвоить его?

Для того, чтобы в дальнейшем повысить свой престиж в Москве, Лигарид обеспечил себя грамотой, в которой было сказано, что патриарх Константинопольский якобы даровал ему титул экзарха и уполномочил его быть представителем константинопольского престола на предстоящем разбирательстве дела Никона. Лигарид получил этот документ через своих константинопольских друзей.1245

Правительство посчитало необходимым полностью изолировать Никона, и, вдобавок к аресту, оно запретило какие-либо контакты между ним и его московскими друзьями, а также между ним и восточными патриархами.

Бояре попытались использовать оппозицию по отношению к Никону со стороны старообрядцев и тех, кто втайне симпатизировал им. Представляется, что Лигарид помог боярам организовать анонимную петицию к царю от лица русских епископов. Она была составлена позднее мая 1663 г., очевидно, епископом Вятским Александром, который был известен своими связями со старообрядцами. Петиция содержала обвинения, подобные тем, что звучали в «Вопросах – Ответах» Лигарида – Стрешнева, вроде порицания названия «Новый Иерусалим», данного Никоном Воскресенскому монастырю. Петиция убеждала царя своей властью возвести в сан нового патриарха не дожидаясь Собора.1246

Весной 1664 г. Лигарид стал правой рукой царя не только в подготовке церковного Собора, но и в управлении русской церковью. Местоблюститель патриаршего престола, Питирим, был возведен в сан митрополита Новгородского, что явилось продвижением вверх по иерархической лестнице, но фактически давало Лигариду больше свободы действий в Москве. Митрополит Ростовский Иона был назначен на место Питирима. По всей видимости, как царь, так и Лигарид ожидали от Ионы большей сговорчивости, нежели от его предшественника.1247

В феврале 1664 г., как раз в самый разгар кампании против Никона, в Москву из сибирской ссылки возвратился признанный лидер старообрядческого движения протопоп Аввакум, который был среди первых, выразивших протест против его нововведений.1248

Друзья Аввакума в Москве (среди них и царица Мария) развернули деятельность по поддержке протопопа. Вероятно, царь разрешил Аввакуму вернуться в Москву в 1660 г., но дошло оно до него только лишь в июне 1662 г, так как он находился в то время в Даурии (район верхнего Амура).

Возвращение Аввакума и его семьи было длительным. К началу лета 1663 г. они добрались до Тобольска – в то время места пребывания хорватского политического утописта и панслависта Юрия Крижанича. Он был римско-католическим священником, стремившимся к объединению христианских церквей и ощущал себя членом идеальной единой церкви. В современной России подобным же подходом к проблеме церковного единства был проникнут русский философ Владимир Соловьев (1853-1890 гг.). В согласии со своими религиозными идеями, Крижанич решил встретиться с Аввакумом, но последний, отличавшийся крайней нетерпимостью, отказался позволить ему войти в свое обиталище или дать свое благословение.1249

Возвратившись в Москву Аввакум, сначала очутился в довольно дружественной атмосфере. Как он писал в своей автобиографии: «Меня приняли как ангела Господня царь и бояре; всякий был рад видеть меня».1250

Один из первых визитов Аввакум нанес Ртищеву, который опустился на колени перед протопопом и попросил у него благословения. Ртищев сказал царю о возвращении Аввакума, и Алесей немедленно, хотя и с некоторой сдержанностью, принял его.1251 Характерной чертой личности Ртищева была преданность старым друзьям. Будучи сердечен с Аввакумом, он оставался верным и Никону, несмотря на опалу последнего. В доме Ртищева Аввакум встретил двух женщин, которым суждено было стать его наиболее стойкими последовательницами и защитницами – сестер Соковниных. Одна та них – Феодосия Прокофьевна – была вдовой боярина Глеба Морозова; другая же – Евдокия Прокофьевна – была женой князя Петра Урусова, старого воина и придворного.

Среди остальных аристократов, просивших Аввакума о духовном наставничестве, были вдова, княгиня Анна Репнина (урожденная Пожарская), князь Иван Хованский и князь Иван Воротынский. Однако, хотя бояре считали полезным держать в Москве стойкого противника Никона, они не были расположены к тому, чтобы предоставить Аввакуму возможность играть важную роль в государственных и церковных делах.

Вскоре стало ясно, что Аввакум остался таким же непримиримым как и раньше. Он поносил не только Никона, но «никонианство» и требовал вернуться к старым обрядам и старым книгам. Как одна н ревнителей благочестия дониконианских времен, он проповедовал аскетизм и чистоту христианской жизни. И хотя Аввакум, как Иосиф Волоцкий в XVI в., считал царя стражем церкви и не одобрял защиты Никоном высокого положения патриарха, тем не менее он придерживался того мнения, что церковь должна руководить государством, и что царю следует слушаться советов ревнителей. И, конечно, Аввакум выступал против западного влияния еще более страстно, чем Никон.

Вскоре бояре достаточно наслышались проповедей Аввакума. Они пришли к мнению, что если бы ему представилась возможность, тот стал бы еще более неуправляемым и опасным для интересов государства, чем Никон. Они опасались также личного влияния Аввакума на царя, но и самому царю досаждала деятельность Аввакума. Когда некоторые церковные иерархи жаловались Алексею, что Аввакум поносил их за «модернизм» и моральную распущенность, Алексей, хотя сам все еще симпатизировал Аввакуму, отдал приказ, чтобы несговорчивого протопопа отправили в Пустозерск на севере России в устье реки Печоры.

Вполне характерно, что Алексей предпочел отсутствовать в Москве, когда 28 августа 1664 г. отряд стрельцов арестовал Аввакума: на рассвете того самого дня царь уехал в свое излюбленное пристанище – в Коломенское.1252

В ноябре Аввакум со своей семьей, высланной вместе с ним, добрался до Холмогор на нижней Двине, откуда Аввакум направил письмо царю, умоляя его позволить им остаться там, ввиду тягот дальнейшего путешествия суровой зимой. Царь сначала приказал, чтобы они продолжали путь, но вскоре позволил им остановить на зиму в Мезени (примерно в одной трети расстояния от Холмогор до Пустозерска).

В своей Воскресенской тюрьме Никон не видел «Вопросов – Ответов» Стрешнева – Лигарида вплоть до 1664 г. По всей видимости, они были переправлены ему московскими друзьями, скорее всего – боярином Никитой Алексеевичем Зюзиным. Никон сразу же стал писать свои возражения на обвинения. Они разрослись в длинный трактат, в котором Никон не только пытался опровергнуть обвинения, выдвинутые против него, но и изложить свои взгляды на отношения между царем и патриархом более полно, нежели в каком-либо другом из его сочинений. В сущности, ''Возражение" Никона является защитой доктрины «симфония» между церковью и государством против утверждений Лигарида.1253

Примерно в это же время тот факт, что Аввакум оказался в ссылке, ободрил друзей и сторонников Никона в Москве. Они почувствовали, что психологически наступил тот момент, когда они могут обратиться к царю с просьбой о примирении с Никоном.

И в самом деле, хотя Алексей играл активную роль в борьбе против Никона, он чувствовал угрызения совести по поводу разрыва с прежним «особым другом». Он всегда нуждался в вызывающем доверие духовном наставнике, и а какой-то момент решил, что таковым может стать Аввакум. Теперь же, разочарованный в Аввакуме, он был готов еще раз обратиться к Никону.

Среди московских влиятельных, хотя я не главных, государственных деятелей было двое – Афанасий Ордин-Нащокин и Артамон Матвеев – которые уважали и ценили Никона. Полный искреннего сочувствия к Никону боярин Никита Алексеевич Зюзин написал Никону письмо, где говорилось, что Ордин-Нащокии и Матвеев обратились к нему (Зюэину) и сообщили ему, что утром 7 декабря 1664 г. царь сказал им конфиденциально, что, хотя Неронов и прочие поносят Никона, он, царь, все еще печалится о разрыве с Никоном и хотел бы примириться с ним. Согласно Зюзину, Алексей сказал: «Мы [ои и Никон] одважды дали клятву друг другу, что не бросим друг друга до смерти, а теперь он оставил меня одного справляться с моими врагами, видимыми и невидимыми». После этого царь (если мы примем то, что Зюзин заявлял Никону) объяснял, что он не в состоянии попросить Никона вернуться в Москву, потому что как бояре, так и епископы будут разгневаны, а также потому что неуверен, что Никон примет его приглашение. Поэтому царь попросил Ордина-Нащокина и Матвеева известить Никона через Зюзина, что будет счастлив, если Никон в тайне приедет в Успенский собор в Москве за пару дней до поминовения Св. Петра, митрополита Московского (21 декабря), чтобы присутствовать на заутренях. «И он, чудотворец [Св. Петр], поможет нашей дружбе и уберет прочь наших врагов».1254

Зюзин сразу же записал все то, что рассказали ему его посетители, и нашел пути, чтобы переправить свое письмо Никону.

В течение ночи 18 декабря у ворот Москвы было задержано стражниками несколько саней. Будучи уведомлены, что в санях едут представители монастырских властей (они говорили, что из монастыря Св. Саввы в Звенигороде, которому благоволил Алексей), стражники позволили им въехать в город. Посреди заутрени в Успенском соборе Никон вошел в церковь в сопровождении нескольких монахов Воскресенского монастыря и встал у патриаршего места. Монахи Никона (поддержанные, как мы себе это представляем, кафедральным хором) запели обычное приветствие в адрес высших церковный иерархов: "Многие лета, Господи!).

Никон приказал местоблюстителю Ионе, митрополиту Ростовскому, подойти к нему. Никон благословил Иону и попросил его объявить царю о прибытии патриарха. В тот момент Алексей находился на заутреней службе в дворцовой часовне. Немедленно весь дворец пришел в возбуждение. Лигарид, русские иерархи, бояре бросились к царю. Перед лицом развернувшихся событий Алексей, будучи на грани нервного срыва, мог лишь беспомощно бормотать: «О, Господи, о, Господи!» Осуществились его худшие опасения: вместо того, чтобы встретиться с Никоном лицом к лицу и поговорить, прежде чем церковные иерархи и бояре смогут воспрепятствовать этому, Алексей оказался в окружении разъяренных и впавших в панику сановников, чей гнев мог бы обратиться против него, если бы он стал настаивать на личной встрече с Никоном. Алексей не выдержал неравного напряжения и сдался.

Вместо царя перед Никоном предстала делегация, состоявшая в" князей Никиты Одоевского и Юрия Долгорукова, окольничего Родиона Стрешнева и дьяка Алмаза Иванова, спросившая от имени пар" о причине его приезда в Москву, и передавшая ему приказ царя немедленно уехать. Ничего не объясняя, Никон вручил им письмо царю. Делегаты резко возразили, что они не уполномочены царем принимать какие бы то ни было письма, и возвратились во дворец. Вскоре они вернулись, чтобы сообщить Никону, что царь позволяет им взять письмо, но повторили приказ о немедленном возвращении в Воскресенский монастырь.

Письмо Никона принесли во дворец и прочитали царю в присутствии иерархов и бояр. Никон писал в нем, что, прежде чем покинуть Воскресенский монастырь, он постился и молился Богу четыре ночи и три дня, и ему явился Св. Петр-чудотворец, приказав отправляться в Успенский собор.1255

Письмо Никона не принесло никакой пользы. Бояре еще раз вернулись к Никону и приказали ему уезжать безотлагательно. Опального патриарха сопровождали в своих санях до предместий Москвы окольничий Дмитрий Долгоруков и Артамон Матвеев. Перед тем, как расстаться, Долгоруков сказал Никону: «Великий государь поручил мне спросить тебя, святейший патриарх, чтобы ты дал ему свое благословение и прощение». Никон ответил: «Бог простит его, если все это – не последствия его смуты». Долгоруков пришел в замешательство. «Какой смуты?» – спросил он. «Неужели ты не знаешь, что я получил известия?» – ответил Никон.

Когда Долгоруков доложил о словах Никона царю, Алексей немедленно послал митрополита Павла Крутицкого, Чудовского архимандрита Иоакима, Родиона Стрешнева и Алмаза Иванова вслед за Никоном, чтобы забрать у него то письмо, о котором он упоминал. Делегаты перехватили Никона на его пути в монастырь. Он отказался передать им письмо, но пообещал переслать его царю из Воскресенского монастыря через собственного посланника, что и сделал.

Царь показал письмо боярам. Зюзина допросили и он признался, что втайне переписывался с Никоном еще до отправления последнего письма. Когда Ордина-Нащокина и Матвеева спросили по поводу Письма Зюзина, они стали все отрицать. Этого вполне можно было ожидать. Если бы они поступили иначе, это бы означало замешанность в деле не только их самих, но и царя. В их отречение вряд ли следует верить, поскольку помимо остальных обязанностей, Матвеев отвечал за стрелецкие дела. Без намека со стороны Матвеева офицер, командующий стрелецкой стражей в Воскресенском монастыре, никогда не позволил бы Никону отправиться в Москву.

Под пыткой Зюзин признался, что его заявление о роли Ордина-Нащокина и Матвеева было ложным. Он знал, что это был единственный путь спасти свою жизнь. Боярская Дума приговорила к смерти, но царь смягчил наказание, приговорив его к высылке в Казань и конфискации имущества.1256

Когда жена Зюзина – женщина со слабым здоровьем – получила известия об аресте и пытке мужа, она умерла. Конфискованные вотчинные земли Зюзина были включены в состав частных владений царя, управляемых Тайным приказом.1257

Когда Никон посылал царю письмо Зюзина, он также передал с согласие на избрание нового патриарха (со своей последующей отставкой) с тем, чтобы выборы состоялись в соответствии с каноном), как он советовал четырьмя годами раньше.

Царь направил к Никону архимандрита Иоакима, чтобы получить письменное заявление касательно тех условий, на которых он согласился бы сложить с себя сан. Никон написал его1258, но в Москве по этому поводу не было принято никакого решения. О том, что развитие событий шло неблагоприятно для Никона, свидетельствует освобождение 20 марта митрополита Ионы от должности местоблюстителя, что стало наказанием за принятие благословения Никона при возвращении того в Москву.1259

Письмо восточных патриархов, содержащее ответы на вопросы, поставленные Собором, дошло до Москвы 29 мая 1664 г. и его изучение заняло много времени у московских властей.1260 Как уже говорилось, в тех вопросах не упоминалось имя Никона, и восточные патриархи тоже не упоминали его в своих ответах. Вопросы были сформулированы таким образом, что ответы так или иначе содержали достаточно материала, чтобы признать виновным любого, имеющего отношение к описанным проступкам. Но, несмотря на это, патриархи с большой осторожностью обходили прямой ответ на вопрос, виновен ли в тех самых проступках тот человек, о котором идет речь.

Ответы были написаны по-гречески. Лигарид перевел их на латынь, а какой-то москвич переложил их на русский с латыни. В русский текст попало несколько неточностей. Так, в ответе на вопрос об обязанности епископа или патриарха подчиняться царю русский перевод гласит, что епископ или патриарх обязаны подчиняться царю «во всех вопросах» вместо «во всех политических вопросах», как написано в греческом оригинале. Неизвестно, сознательно ли сделан этот пропуск Лигаридом (в его латинском переводе), или русским переводчиком, или оказался случайным. По всей вероятности, он был преднамеренным. Во всяком случае, ему суждено было сыграть определенную роль в решениях Собора.

Между прочим, существовало различие во взглядах между патриархами Константинопольским и Иерусалимским, с одной стороны, и Александрийским и Антиохийским – с другой, в их отношении к проблеме Никона. Как патриарх Дионисий Константинопольский, так и патриарх Нектарий Иерусалимский поддерживали в этом конфликте Никона. Помимо того, оба они считали Лигарида тайным католиком и интриганом: Нектарий еще в 1660 г. предал Лигарида анафеме.

В 1664 г. Нектарий написал царю, что Никон всего лишь защищал свои патриаршьи полномочия в духовных делах и вполне справедливо протестовал против вмешательства в них светских чиновников. Подписывая послание восточных патриархов, содержавшее их ответы, Нектарий добавил свое собственное мнение, что патриарха могут судить только епископы и что того патриарха, о котором идет речь, следует пригласить на заседание совета, чтобы он представил свои объяснения по данному вопросу. Если патриарх, вызванный на суд, не признает авторитет суда епископов, у него есть право апеллировать к патриарху Константинополя и другим восточным патриархам.1261

И Дионисий, и Нектарий отказались приехать в Москву для участия в Соборе.

Патриархи Паисий Александрийский и Макарий Антиохийский согласились приехать. Лигарид позднее заявлял, что их убедило красноречие московского посланника (фактически, агента Лигарида), дьякона Мелетия (грека). Следует добавить, что Макарий прекрасно знал из своего личного опыта (следует вспомнить о его посещении Москвы в 1655-1656 гг.), поездка в Москву обещает богатые подарки и приношения.

При таком положении дел для Лигарида возникла довольно неловкая ситуация. Один из греков, симпатизировавших Никону – митрополит Иконойский Афанасий – объявил, что согласно его сведениям, документ, дарующий Лигариду полномочия экзарха, является фальшивкой, как оно и было на самом деле. Он был сфабрикован друзьями Лигарида в Константинополе.

В январе 1666 г. царь Алексей послал в Константинополь в качестве своего тайного агента надежного человека – Савву, келаря Чудонского монастыря, чтобы тот выяснил правду. Патриарх Дионисий сказал Савве, что Лигарид обращался к нему с просьбой предоставить ему полномочия своего экзарха, но получил категорический отказ. Дионисий добавил, что на православном Ближнем Востоке хорошо известно, что Лигарид является римским католиком.1262

Царь находился в затруднительном положении. Объявить о греховности и двуличии Лигарида означало бы не просто развязать общественный скандал, но и лишило бы его главного помощника в деле Никона, поколебало бы весомость обвинений и подорвало автор Собора. Короче говоря, это разрушило бы всю пирамиду обвинений против Никона.

Поэтому царь и бояре решили утаить сведения, привезенные Саввой, и попытаться реабилитировать образ Лигарида всеми возможными средствами. Скорее всего, по совету Лигарида тот самый, дьякон Мелетий, который убедил Паисия и Макария принять участие в московском Соборе, был послан, чтобы перехватить их в Астрахани с особыми указаниями – попросить их не держать никакого зла против Лигарида, пока они не расследуют все обстоятельства.

По мере приближения к Москве, Паисий и Макарий стремились сделать как можно больше, чтобы доставить удовольствие царю. Кроме того, они прекрасно понимали, что в случае падения Лигарида их собственное положение может стать неопределенным. И, конечно, они знали, что если уступят желаниям царя, то могут ждать больших подарков с его стороны. Как говорит А.В. Карташев, распаленные алчностью патриархи [Александрии и Антиохии], приняли Лигарида как своего друга и помощника в суде над Никоном.1263

Прибывшее в Москву 2 ноября 1666 г., Паисий и Макарий были приняты с большими почестями. Царь дал Лигариду задание посвятить патриархов в смысл основных обвинений против Никона и в распорядок работы Собора.

Хотя Паисий и Макарий сделали вид, что верят в законность верительных грамот Лигарида, они, конечно же, знали, что эти бумаги фальшивые. Но не знали они в тот момент, что законность их собственных полномочий оказалась под вопросом. Как только патрхиарх Константинопольский Парфений IV (преемник Дионисия) получил известия об отъезде Паисия и Макария в Москву, он объявил их патриаршие престолы вакантными, а синод греческих епископов назначил новых патриархов Александрии и Антиохии.1264

До официального открытия Собора дело Никона обсуждалось два дня на большом собрании в царской трапезной во дворце. На этом собрании присутствовали патриархи Паисий и Макарий, Лигарид, ряд ближневосточных и русских епископов и настоятелей, бояре, окольничие и думские дьяки. Были зачитаны и обсуждены выводы Лигарида по поводу обвинений против Никона, после чего собрание подтвердило, что Никон виновен по всем пунктам и подлежит смещению со своего поста. Поскольку состав этого собрания был практически таким же, что и состав Собора, результат дела был определен еще до суда.1265

Официальные заседания Собора начались 1 декабря в том же помещении.1266 Патриарх Никон был доставлен к этому дню в Москву. Он взял с собой рукопись «Возражения», но ему не позволили представить ее на рассмотрение Собора.

Чтобы подчеркнуть, что его больше не признают патриархом, Никона продолжительное время держали перед закрытыми дверями в зал собрания. Однако когда ему позволено было войти все встали. Никон, все еще считая себя патриархом, прочел молитву о здорова царя и его семьи, патриархов и всех христиан. Затем пристав указал ему на простую скамью. Но, он остался стоять перед царским троном. Так же поступил и царь.

Царь Алексей, приблизившись к тому месту, где сидели патриархи Александрии и Антиохии, открыл совещание Собора заявлением о жалобах на Никона, которого он обвинил в самовольном оставлении патриаршего престола, в оскорблениях в адрес царя и бояр, в поношении свода законов и отношения царя к церковным делам, в заявлениях, что русская церковь оскверняется вмешательством Лигарида в ее дела, и в прочих проступках. Затем, обращаясь к двум присутствующим восточным патриархам, царь попросил их допросить Никона по всем этим пунктам.

Никон в свою очередь спросил Паисия и Макария, дали ли патриархи Константинополя и Иерусалима свое согласие на суд над ним. Паисий и Макарий указали на подписи Дионисия и Нектария под совместным посланием восточных патриархов. Они не осмелились упоминать о полномочиях Лигарида, якобы полученных от патриарха Константинопольского. Между прочим, Лигарид, хотя и присутствовал на Соборе и руководил его делами за сценой, на заседаниях пытался по мере возможности быть незаметным.

Допрос Никона продолжался на протяжении всего первого дня заседаний Собора, но на следующее заседание 3 декабря его не пригласили. Несмотря на отсутствие Никона, царь и бояре продолжали излагать свои жалобы и обвинения.

Никона вызвали на следующее заседание 5 декабря. Допрос вели Паисий и Макарий совместно с царем. Никон защищался. Когда царь попытался удержать его в благоговейном страхе перед авторитетом патриархов Александрии и Антиохии, Никон дерзко сказал патриарху Макарию: «Здесь вы держитесь высокомерно, но какой ответ вы дадите патриарху Константинопольскому?» К этому времени факт, что от них отрекся патриарх Парфений, стал известен Паисию и Макарию и ограниченному числу участников Собора. То, что Никон упомянул об этом, явилось раскрытием дипломатической тайны и совершенным шоком для руководителей Собора. Некоторые иерархи и бояре стали возмущенно протестовать, что Никон бесчестит восточных патриархов.

По совету царя Паисий и Макарий приказали, чтобы от Ника убрали крест, который всегда несли перед ним, как перед патриархом. Никону сказали, что его отрешат не только от сана патриархата, но и от священства, и объявят простым монахом (даже не иеромонахом).

Заседание Собора, вынесшее окончательный вердикт, состоялось 12 декабря, но не в царском дворце, а в патриарших палатах. Царь, избегавший щекотливых ситуаций, не появился. Он послал противников Никона – князя Никиту Одоевского и боярина Петра Салтыкова – чтобы те действовали от его имени. Никон не был допущен на собрание, ему было ведено ожидать решения в передней. Когда Собор утвердил приговор, его члены проследовали в часовню Чудова монастыря. Никону было приказано следовать за ними. Затем ему зачитали приговор. Он был построен на основании приписываемых Никону грехов: оскорблял царя, вмешиваясь в дела, находящиеся вне патриаршей юрисдикции; по своей воле отказался от сана патриарха и оставил свою паству; основал монастыри с противозаконными названиями; называл себя «патриархом Нового Иерусалима»; он разграблял собственность других людей, чтобы обогатить свои монастыри; препятствовал назначению нового патриарха в Москве; оскорблял Собор своими обличениями; как патриарх, был жесток по отношению к епископам.

За эти приписываемые ему преступления «Мы – патриархи учинили его всякого священнодействия чужда и чтобы он архиерейская не действовал, обнажили его омофора и епитрахиля... Именоваться ему простым монахом Никоном, а не патриархом Московским... Место же его пребывания до кончины жизни его назначили в монастыре, чтобы ему беспрепятственно плакаться о грехах своих».1267

Собор постановил, чтобы Никон был отправлен в Ферапонтов монастырь в районе Белоозера. Его должны были сопровождать два иеромонаха, два дьякона, монах и двое мирян. Никона посадили в сани и под конвоем стрельцов увезли из Чудова монастыря. Толпа людей, почитавших Никона, как мученика, следовала за санями. Всякий раз, когда Никон пытался обратиться к ним, архимандрит Сергий, отвечавший за доставку Никона, препятствовал ему. Когда прежний управляющий Никона, обращаясь к Сергию, назвал Никона «патриархом», Сергий начал оскорблять его. Человек из толпы поклонников Никона с негодованием закричал на Сергия: «Кончай гавкать. Никон – патриарх Божьей волей, а не твоей».

Никона оставили на ночь в Москве. Отправка в место ссылки была запланирована на следующий день, 13 декабря. Во избежание бунтов агенты правительства распространили дезинформацию о том, что Никона повезут по улице Сретенка. Там собрались толпы с самого раннего утра, но Никона отправили другим путем и, таким образом, удалось избежать стычек.

К моменту отправки Никона царь прислал ему денег и роскошную меховую шубу. Никон отказался от подарков, несмотря на то, что был одет не достаточно тепло, чтобы защититься от сурового холода. По всему пути к Белоозеру толпы людей собирались, чтобы выразить ему свою симпатию. Стрельцы постоянно разгоняли эти толпы.1268

Поезд Никона добрался до Ферапонтова монастыря 21 декабря. Архимандрит Иосиф, назначенный стражем Никона, получил следующие указания: «Наблюдать, чтобы Никон не писал писем и не получал их; запретить кому-либо оскорблять его; запретить ему вмешиваться в монастырские дела; снабжать его пищей и прочими необходимыми вещами, согласно его потребностям».

Однако оказалось не так-то просто полностью изолировать бывшего патриарха от внешнего мира.

Покончив с Никоном, Собор обратил свое внимание на старообрядцев.

К 1666 г. движение старообрядцев широко распространилось на севере России и в районе Нижнего Новгорода, имело оно и в последователей в Москве. Аввакум, находясь в ссылке в Мезени, активно защищал и пропагандировал «старую веру». Мощный сопротивления никонианству сложился в Соловецком монастыре. В Москве верующих поддерживала боярыня Морозова.

В связи с судом над Никоном старообрядцы и симпатизировавшие им прониклись новой надеждой, что их взгляды возобладают в правительственных кругах. Неронов, который формально признал официально установленную церковь, продолжал свое противостояние Никону и предложил собрать новый церковный Собор для примирения старообрядцев и епископов, верных правительству. Священник Никита Добрынин из Суздаля составил петицию в защиту догматов старообрядцев. Она была хорошо аргументирована и написана в мягком тоне.1269

Царь созвал Собор в конце апреля 1666 г., пригласив лидеров старообрядцев, включая Аввакума, и симпатизирующих им. Но надежды Неронова на Собор не оправдались.1270

Царь и бояре приняли все меры предосторожности, чтобы крепче держать в руках направление работы Собора. Действительными членами Собора были признаны только епископы и архимандриты. Секулярное Духовенство (протопопы и священники) не имели голоса при принятии решений. Лояльность предполагаемых членов собора проверяли перед открытием заседаний, предложив каждому из них три вопроса.

Вопросы (по-видимому, предложенные Лигаридом) были следующими: (1) Являются ли восточные патриархи православными? (2) Являются ли греческие книги православными? (3) Являются ли решения церковного Собора 1654 г. законными? (Следует вспомнить, что на том соборе – при Никоне – было принято решение пересмотреть русские церковные руководства, чтобы приспособить их к греческим книгам).

Члены Собора представали перед царем и, без предварительного обдумывания, давали немедленный ответ. Несомненно, им было ясно, что утвердительный ответ на них являлся предпосылкой участия в деятельности Собора. Каждый подписывал свое заявление, и таким образом, можно было ожидать, что все они будут на заседаниях Собора поддерживать правительство.

Александр из Вятки был единственным из приглашенных епископов, который симпатизировал движению старообрядцев. Подписав заявление, он решил прекратить открытое сопротивление официальной церкви и подписал специальное отречение от всех своих предыдущих протестов против никонианских книг. Многие старообрядцы и их поклонники, включая Неронова и монаха Ефрема Потемкина, тоже заявили о своем раскаянии.

Петицию Никиты Добрынина вручили Лигариду для изучения. Поскольку Лигарид не знал русского языка, перевести эту петицию на латынь было поручено ученому западнорусскому монаху Симеону из Полоцка (Полоцкому), проживающему в Москве с 1663 г. и сделавшему здесь блестящую карьеру. Лигарид написал возражение на эту петицию. Симеон, развивая аргументацию Лигарида, составил довольно длинный трактат против взглядов Никиты и прочих старообрядцев под заголовком «Жезл правления».1271 На Соборе использовались выдержки из книга Симеона, и петиция Никиты, как это и можно было предположить, была отвергнута, несмотря его протесты.

Собор постановил лишить Никиту, Аввакума и дьякона Федора, не желающих никаких компромиссов с официальной церковью, духовного сана. Это было публично совершено в Успенском соборе. Вслед за этим, все трое были изолированы друг от Друга, но некоторое время их держали в заключении в одном и том же монастыре. Никита и Федор не смогли выдержать сурового режима одиночного заключения, и подписали свое отречение от старой веры. Но ничто не могло сломить решимости Аввакума, и через некоторое время он был переведен в новое место заточения – монастырь Св. Пафнутия в Боровске.

Дело старообрядцев было предложено вниманию патриархов Паисия Александрийского и Макария Антиохийского на заседаниях Собора 1666-1667 гг. Их главным консультантом, как мы знаем, являлся Лигарид. Свои возражения на петицию Никиты Добрынина он дополнил примечаниями и представил их на рассмотрение патриархам. Лигарида поддерживал еще один грек – архимандрит Дионисий из Тверского монастыря на горе Афон, который проживал в Москве с 1655 г., знал русский язык и служил издателем в Печатном дворе. Дионисий презирал традиции русской церкви и считал их невежественными. Однако он не был компетентным богословом, а сводил все дебаты на более низкий уровень, говоря о разнице в деталях церковного ритуала, обвиняя русских в искажениях и ересях.1272 Тем не менее, его меморандум явился основанием для того, чтобы Собор вынес решение о виновности старообрядцев.

Собор аннулировал решения Стоглава 1551 г., обвинив Макария, который в то время был митрополитом, в невежестве и софистике. По словам Карташева, Собор 1667 г. «посадил на скамью подсудимых всю русскую московскую церковную историю, соборно осудил и отменил ее».1273

Чтобы окончательно решить судьбу старообрядцев, как движения, Собор проклял их и предал анафеме. В добавок к этому, он рекомендовал царю считать старообрядцев еретиками и схизматиками (раскольниками) и использовать всю мощь своей власти, чтобы наказать их.

26 августа 1667 г. царь приказал, чтобы Аввакум, Никифор, Лазарь и Епифаний были сосланы в Пустозерск. В добавок к этому, Лазарю и Епифанию отрезали языки, что полагалось за богохульство.

После свержения Никона царь и епископы должны были избрать нового патриарха. В январе 1667 г. их выбор пал на пожилого и бездеятельного архимандрита Троицкого монастыря Иоасафа (Иоасафа II в качестве патриарха). От него нельзя было ждать противостояния царю и боярам, чего нельзя было сказать о других церковных иерархах.

Царь Алексей принимал очень активное участие в суде над Никоном. Большая часть русских епископов также была против Никона и хотела от него избавиться. Однако немногие из них разделяли идеологические посылки обвинений против Никона, сформулированные Лигаридом, и одобренные царем и боярами.

Практической целью Лигарида было показать, что авторитет царя выше, чем авторитет патриарха, не только в государственных вопросах, но и в вопросах веры. В теоретическом же плане его аргументация являла собой выражение католической доктрины. Лигарид был достаточно осторожен, чтобы отрицать тот факт, что целый ряд отцов церкви выражает уверенность в том, что церковный авторитет (священство) выше, чем государственный (царство). С другой стороны, Лигарид доказывал, что царь сочетает в своей личности оба типа власти и особенно – такой благочестивый царь, как Алексей. «У доброго царя будет еще добрее сын его, наследник. Он будет... царь и вместе архиерей».1274

Как только Никон сошел со сцены, русские епископы начали высказывать свое несогласие с попытками унижения авторитета церкви. Между прочим, они продолжили никонианскую линию аргументации. Местоблюститель митрополит Павел Крутицкий (занимавший эту должность до рукоположения Иоасафа в сан патриарха) и архиепископ Илларион из Рязани стали выразителями идей тех епископов, которых старообрядцы окрестили «никонианцами», поскольку те разделяли взгляды Никона на взаимоотношения между церковью и государством. Патриарх Паисий Александрийский заявил: «Те являются никонианцами и папистами, кто пытается сокрушить царство и возвысит священство». Однако, в конце концов, греки согласились на формулировку, приемлемую для русских епископов: «Царь имеет преимущество в делах гражданских, а патриарх – церковных».1275

Русские епископы не ограничивали себя в том, чтобы обеспечить теоретическое подтверждение равных прав патриарха и царя, каждого – в своей сфере: они хотели быть уверенными, что теория будет воплощена в практику, и требовали, чтобы Монастырский приказ, против которого Никон сражался с такой решимостью, был упразднён. Царю оставалось только уступить епископам, чтобы вознаградить их за выступление против Никона на заседаниях Собора. Соответственно, то, в чем он отказывал Никону, он даровал теперь прежним противникам Никона, ставшим его новыми последователями. Монастырский приказ был закрыт, и духовенство было освобождено от юрисдикции светских судов.