• Главная
• Контакты
• Нашёл ошибку
• Прислать материал
• Добавить в избранное

Тель-эль-Амарна, 1361–1356 годы до н. э.

В ту ночь в 1361 году в Фивах, когда погребальная процессия с телом Аменхотепа III двигалась в Долину царей, в царском гареме красочного дворца на берегу Нила спокойно спал один, а может, и два маленьких принца. Вероятно, это были последние дети Аменхотепа от одной или двух «дополнительных» царских жен. Они были сводными братьями Эхнатона.

Этим двум детям суждено было сыграть важную роль в приближающейся драме.

По требованию Эхнатона, оба носили «солнечные имена», как и он сам, сменивший свое собственное имя. Старшего – Сменхкару – назвали в честь бога солнца Ра. Другого, новорожденного или даже родившегося после смерти старого царя ребенка, назвали Тутанхатоном в честь Атона. Именно его гробница будет найдена в XX столетии и прославит Египет XIV века до Рождества Христова. Вероятно, он был последним из детей Аменхотепа III.

Они не были детьми Тиу, но в Фиванском дворце о них заботились как о ее собственных детях. Они играли на тех же расписанных полах, где детьми играли Эхнатон и Нефертити, и со временем оба стали царями Египта.

Были ли их матери принцессами из Митанни, о которых так много написано в амарнских письмах и которых продолжали присылать в Фивы вплоть до смерти Аменхотепа III? Тиу дружелюбно участвовала в подготовке этих свадеб, которые были необходимой политической частью восточных традиций. Она явно была добра к вновь прибывшим и любила рожденных ими детей. Она могла проявлять терпимость, ее положение матери царя было непоколебимым. Тиу была великой женой и великой царицей, и именно ее сын сидел теперь на троне. А маленькие принцы, хотя и наполовину царской крови, могли стать большим благом для Египта, как было уже не раз. Поэтому мальчиков растили так, как приличествовало сыновьям великого умершего царя.

Как только старый царь был похоронен, у Эхнатона начались проблемы с родственниками из Митанни. Амарнские архивы забиты личной корреспонденцией из Месопотамии.

Вплоть до самой смерти Аменхотепа между царями Митанни и царской семьей в Фивах поддерживались родственные взаимоотношения. Отец Эхнатона был женат на принцессе Гилукипе, дочери принца Шуттарны из Митанни, который вместе с невестой прислал 317 придворных дам и значительное приданое – «десять пар лошадей, десять колесниц, тридцать евнухов» – и множество других даров, включая личные подарки для царицы Тиу. Это весьма необычно, но между царицей Тиу и митаннским царем существовала дружба (они обменивались письмами), что позволило предположить родственные взаимоотношения, которые так и не подтвердились. Затем Аменхотеп женился на Тадукипе, дочери Тушратты, царя Митанни, и в Египет было доставлено еще одно приданое. А во время последней болезни Аменхотепа, когда новость достигла Митанни, последний отправил в Египет священный образ богини Иштар.

Теперь вместе с напоминаниями обо всех дарах Тушратты, в виде невест и приданого, в Египет приходили письма с требованиями золота, которые царь Аменхотеп щедро удовлетворял. После смерти Аменхотепа царь Митанни развернул кампанию по получению аналогичных щедрот от Эхнатона, но последний не был заинтересован ни в митаннских невестах, ни в самом Тушратте. Первое письмо, полученное Эхнатоном от царя Митанни после смерти отца, прямо-таки сочилось лестью:

«Как только я узнал, что с моим братом Нимму-рией (так называли в амарнских письмах Аменхотепа) случилось неизбежное, я проплакал весь день. Я просидел день и ночь, не принимая ни пищи, ни питья, потому что я был расстроен. Я сказал: «Пусть бы лучше умер кто-нибудь другой на моей земле или земле моего брата, а мой брат, которого я любил и который любил меня, остался бы жив! Потому что наша любовь будет продолжаться на небесах, как она продолжалась на земле».

Затем, подходя к сути вопроса, Тушратта объясняет, что уверен в продолжении дружеских взаимоотношений между Митанни и Египтом, поскольку, как только он узнал, что сын Великой Супруги Тиу является царем, он воскликнул: «Мой друг не умер, так как страной правит его великий сын! Он не откажется от обязательств своего отца».

Но Тушратта обратился не к тому человеку. Тогда он написал Эхнатону о двух статуях, обещанных ему перед смертью Аменхотепом. Посланник Тушратты в Фивах видел две этих статуи и сообщил, что они сделаны из чистого золота. Но тут алхимия сыграла с ними злую шутку: когда статуи прибыли в Митанни, оказалось, что они вовсе не из золота, а из окрашенного в золотой цвет дерева.

На его жалобы Эхнатон не ответил.

Тушратта пожаловался царице Тиу. Хотя к тому времени она была вдовой и экс-регентом, он обращается к ней как к царице Египта и посылает привет от себя и своей жены Юни. Он умолял ее встретиться с сыном и уговорить его сохранить дружбу (имея в виду продолжение поступления золота). Тушратта напомнил ей о золотой статуэтке, обещанной ее мужем, и умолял убедить Эхнатона, что статуэтку необходимо послать.

Он написал Эхнатону, беря в свидетели Тиу: «…твоя мать Теи (Тиу) в курсе всех переговоров с твоим отцом. Никто, кроме нее, о них не знает».

Несмотря на то что у нас нет подтверждения вмешательства Тиу, этот обмен письмами свидетельствует о необычайном доверии, которое царственные супруги испытывали к своим женам Нефертити и Тиу.

В своем ответе Тушратте Эхнатон порицает царя Митанни за его жадность.

Может быть, египетский царь решил, что настало время положить конец бесстыдным родственным требованиям «золота и еще золота… поскольку это золото – как пыль в твоих землях». Он мог решить, что бесконечные подарки Египта Митанни напоминают взятки с целью сохранения мира, и какая необходимость ведущему государству мира платить дань вассальному государству? Мы так и не узнаем, что думал Эхнатон, когда позволил разрушиться дружбе, длившейся в течение трех поколений царей.

Размолвка по поводу двух статуэток бросила первую тень на солнце Амарны. Это была первая из известных ошибок в дипломатии Эхнатона, однако вскоре их количество разрослось до невероятных размеров. Тушратта был мелким царем, но Эхнатон нуждался в его дружбе, поскольку из Малой Азии пришли тревожные известия: хетты выступили в поход!

Хетты были самой могущественной нацией в Азии и единственными, кого боялись египтяне. Их царство, Великая Хетта, на востоке Малой Азии, было вторым по мощи после Египта. Две нации испытывали друг к другу ненависть со времен Тутмоса III.

До захвата гиксосов всемогущий Египет никогда не страдал от вторжений. Тутмос прогнал гиксосов и, чтобы закрепить победу, сильно наказал хеттов, бывших союзниками гиксосов. С тех пор Египет являлся неприступной крепостью. Хотя во время правления отца Эхнатона случилось небольшое волнение: принц Азиру, египетский вассал, но союзник хеттов, попытался разжечь восстание в Сирии, возможно ободренный сообщениями о сибаритском характере Аменхотепа Великого. Аменхотепа не обеспокоило это сообщение, он не отправился в поход против Азиру, а просто послал войска в Сирию, которые подчинили «взбесившуюся собаку», по крайней мере на какое-то время.

Как выяснилось, Азиру не упокоился, он сыграл важную тайную роль в новых волнениях, случившихся на севере.

Новости распространяются с огромной скоростью. В Египте была хорошо организованная курьерская служба, доставлявшая письма во все, даже самые маленькие деревушки страны. У Амона была своя собственная, не менее эффективная сеть коммуникаций. Его жрецы находились повсюду, сообщая о ходе развития заговора против царя, который попытался уничтожить богов. Поэтому неудивительно, что весть о противостоянии между Фивами и Амарной и о растущем возмущении против Эхнатона и его единственного бога вскоре стала достоянием мировой общественности.

С молниеносной быстротой она дошла до Асуана и берегов Красного моря на юге, перелетела через Средиземное море, Ханаан и достигла Евфрата на севере. Дошла она и до далекого царства хеттов Хетты в горах Анатолии. Хетты были индо-германским племенем. Они были великими наездниками и могучими воинами, они любили войну. В течение долгих 150 лет принудительного мира лелеяли они свою ненависть. Теперь у них появилась надежда взять реванш: раз уж в вечной власти Египта появилась трещина, на нее следовало надавить.

Сотнями и тысячами спускались они из своих северных крепостей. Их дикая внешность вселяла не меньший ужас, чем их военная подготовка. Пешие солдаты были вооружены грозным оружием – тяжелыми боевыми топорами, пиками, мечами и такими мощными луками и стрелами, которые не смогли бы поднять более мелкие египетские лучники. Их вооруженные нападения невозможно было отразить, огромные неуклюжие колесницы, в каждой из которых сидело по три воина, были наподобие современных танков по сравнению с изящно украшенными золотыми и серебряными колесницами египтян.

Само их появление парализовывало всех, кто мог бы оказать сопротивление. На стройных, изящных египтян с гладкими лицами они производили впечатление чудовищ из иного мира. Хетты «с лицами, похожими на попугаев», носили высокие, заостренные, выглядевшие зловещими войлочные шляпы, из-под которых выступали их огромные носы. Длинные волосы локонами спадали на заросшие щеки, ноги были обуты в доходившие до щиколоток войлочные башмаки с загибавшимися вверх носами. Они носили длинные, облегающие, похожие на трубу одежды из плотной темной шерсти. Легко одетым элегантным египтянам хетты казались самыми ужасными, грубыми и пугающими из когда-либо виденных ими людей.

И вдруг они оказались на территории Египта и продвигались все дальше и дальше на юг в новой надежде захватить и на этот раз подчинить миролюбивых египтян. Несметные количества хеттов вторглись на территорию Малой Азии, завоеванную предками Эхнатона, и направились дальше, в Сирию.

Из Северного Египта в Амарну пошли письма. Исписанные клинописью таблички начали наполнять деревянные ящики архива, известного нам как амарнские письма. В них были крики отчаяния и ужаса, мольбы о защите и клятвы в вечной верности со стороны вассальных царей.

Первое письмо пришло из Западной Азии. Хетты наступают не одни, их поддерживают армии ассирийцев! Это была война такого масштаба, какого Египет еще не знал. Царь Эхнатон должен послать войска, чтобы удержать верные, принадлежащие ему земли! Со всех концов империи, из Сирии, Палестины, Митанни и Вавилона, неслись к нему умоляющие послания.

Одной из первых подверглась нападению Митанни. Царь Тушратта писал в панике – ему было не до воспоминаний о долгой дружбе, браках и об обменах подарками. «Я разгромил хеттских захватчиков, – писал свирепо Тушратта, – ни один из них не вернулся домой».

Но они вернулись, и с еще большими силами, а сопротивление Тушратты постепенно ослабевало вместе с его верой в дружбу Эхнатона.

В первый момент Эхнатон мог и не поверить в нападение хеттов. За 150 лет мира между Египтом и Хеттой возникли взаимовыгодные торговые отношения, которые временами становились почти дружескими. В момент своего вступления на трон Эхнатон получил поздравительные письма от глав многих государств, и одно из самых теплых пришло от Сеплеля, бывшего в то время царем хеттов. Когда Эхнатон начал «амарнскую революцию» и перенес свой двор из Фив в большой новый дворец в Амарне, среди первых иностранных послов, выразивших ему свое почтение, были хетты, преподнесшие великолепные подарки вместе с доброжелательным посланием от царя Сеплеля.

Амарнские письма свидетельствуют о тех усилиях, которые прилагал царь Сеплель, чтобы продолжить их переписку и дружбу, как это было во времена Аменхотепа. Эхнатон своеобразно откликнулся на это предложение, потому что более позднее письмо от царя хеттов содержало шокирующее обвинение – в письме к нему Эхнатон имел наглость поставить свое имя на первое место!

Это было грубым нарушением протокола. В дипломатической и любой другой переписке имя адресата из учтивости всегда ставилось на первое место, затем следовали льстивые заверения в почтении. Сам Эхнатон получил множество таких писем от царя хеттов.

Письма к Эхнатону начинались с таких слов: «Царю, моему повелителю, моему богу, солнцу на небесах: я, твой слуга, грязь у твоих ног… У ног моего царя и моего повелителя семь раз и еще семь раз я падаю ниц на спину и на грудь». (Это обращение взято из послания индоарийского принца Иудеи Сувардаты, информировавшего Эхнатона о его тревоге в связи с наступлением хеттов.)

И еще одно: «Царю, моему повелителю, моему богу, моему солнцу: я, Ябитри, твой слуга, пыль у твоих ног… преданный слуга моего царя…Я смотрю на царя, моего повелителя, и вижу исходящий от него свет… Я вечно буду у твоих ног… на шее своей я ношу ярмо моего повелителя, моего царя…»

А это письмо прислал Эхнатону другой принц Иудеи: «У ног моего царя, моего повелителя, солнца на небесах, семижды семь раз я простираюсь на животе и спине…»

Нарушение этикета Эхнатоном может указывать на то, что он отказался от использования обычных обращений, принятых в дипломатии. И разумеется, он ничего не предпринял, чтобы поддержать дружбу, о которой просил хеттский царь. Своим девизом Эхнатон выбрал слова «живи в правде». Может быть, он считал, что недостаточное проявление уважения могущественному собрату-царю – это тоже выражение правды? С другой стороны, он мог просто не доверять всем хеттам, и у него были на то причины. Или это были первые признаки болезненного состояния, которое позже вылилось в снижение интереса ко всему, что происходит в мире, за исключением Амарны.

А может, он просто не видел повода для волнений. К чему волноваться?

Его предки завоевывали страны и города, покоряли племена людей и полчища диких животных. Он же, Эхнатон, побеждает богов.

Он получил трон при самых благоприятных обстоятельствах, когда хетты были оттеснены в Азию, а весь Египет и его вассальные государства клялись в верности. Ему присылали сокровища, ему платили дань.

Митанни – какая угроза может от нее исходить? Не сам ли царь Тушратта уверял его в преданности и разве не был отец Эхнатона женат на митаннской принцессе? Что касается угрозы от ассирийцев, то прежний царь Ассирии позволил послать священный образ величайшей богини Евфрата умирающему отцу Эхнатона.

В Амарну продолжала поступать дань. Платили даже те, кто, по слухам, готовил против него заговор. А что касается встревоженных писем мелких царьков, то его не интересовали ни слухи, ни войны.

Теперь все его интересы были сосредоточены на городе Солнца.

Проницательный наблюдатель политической жизни в Фивах, каким, несомненно, был Ай, должно быть, приостанавливался перед огромной дверью опустевшего храма Амона. Здесь, перед двумя колоссами Аменхотепа III, стояла посвященная Амону стела. Этот храм был одним из восьми, опустошенных Эхнатоном в Фивах. Целую армию каменщиков направил он в храмы и святилища, приказав стереть имя старого бога. Прежде на этой двери в самом сердце Фив находилось самое известное изображение Амона в Египте.

Не исключено, что рука каменщика, которому было приказано его уничтожить, дрожала от вынужденного святотатства, так как имя Амона было разрушено лишь частично.

Это все еще заметное полустертое изображение было символом угрозы Эхнатону, если бы он пожелал внимать предупреждениям. Но он игнорировал предупреждения и угрозы, включая и быстро надвигающуюся армию хеттов.

О растущем в Фивах возмущении Ай мог попытаться предупредить упрямого царя через его мать, царицу Тиу. Несомненно, именно Ай уговорил Тиу совершить свое первое и единственное путешествие в Амарну и посмотреть, что происходит в городе Солнца.

Это случилось после смерти Аменхотепа III. Быстрая колесница, перевозившая срочные сообщения между Фивами и Амарной, должна была предупредить о прибытии царицы-матери. Благодаря амарнским художникам и писателям, мы можем представить толпы людей, собравшихся на украшенном колоннами каменном причале, увидеть оставленный посередине живописный проход, услышать приветственные крики и вообразить, как по разлившемуся Нилу с юга величественно подошла украшенная флагом фиванская барка. Овдовевшая царица сошла на причал, где среди цветов и под звуки песен ее поджидали сын и прекрасная Нефертити, в окружении «гирлянды принцесс», ее внучек.

С какой гордостью должны были Эхнатон и Нефертити показывать царице-матери свой город Солнца! Все, что Тиу увидела в этот день, должно было усилить ее уважение к регентам, а возможно, и ее страхи. Большую часть своей жизни царица Тиу провела в восточном великолепии, но даже ее, царицу, правившую империей, Амарна должна была ошеломить. Музыканты играли, певцы пели для нее песни, амарнские поэты слагали стихи, амарнские скульпторы воплощали ее в камне. Царица-мать восхищалась своим сыном, его семьей и двором. Ей показали Великий храм, дворцы и ее собственный дворец с амбаром и сокровищницей. Один из амарнских художников написал картину, названную «Введение царицы-матери в ее Солнечную беседку» – личную, посвященную Атону часовню царицы Тиу, в ее собственном саду.

Царица-мать была проницательной и хорошо информированной. Она должна была откровенно поговорить с Эхнатоном и наверняка не один раз поговорить с Нефертити как царица с царицей. Она знала о разрушительной кампании, развернутой против Эхнатона и его нового города жрецами Амона.

Египет не поддержал указ Эхнатона о том, чтобы сделать атонизм государственной религией.

Веру, которая сделала страну могущественной, нельзя было уничтожить царским указом.

В ужасающем молчании выслушали жители Фив чтение царского указа. В соответствии с этим указом запрещалось упоминать, писать, вырезать имя старого бога или молиться ему в какой бы то ни было форме. Они видели восемь опустевших храмов Амона в Фивах и слышали о многих других храмах, откуда были изгнаны жрецы, теперь вынужденные просить милостыню в городе. Их храмы грабили, статуи Амона разбивали и выбрасывали из дверей, а сами двери опечатывали. Жрецы были выставлены на улицу, им больше ничего не оставалось делать, кроме как произносить проклятия. Имя Амона было стерто даже с царских гробниц, а поля, стада и сокровища – конфискованы и переданы Атону. Царь ограбил богатейшего бога Египта, отняв у него все мирские богатства, но он не мог отобрать у него веру людей в его сверхъестественную силу.

Жрецам Амона запрещалось появляться в общественных местах в своих традиционных белых одеждах, сандалиях и плащах из леопардовых шкур. Они скрывались, но не прекратили сопротивления – втайне они продолжали бороться, чтобы вернуть себе былую власть. Перед наскоро сооруженными алтарями с образами Амона и других богов они молились о разрушении Амарны и гибели ее царя.

Жрецы Амона были известны действенностью своих проклятий.

Египет был страной магии. Жрецы Амона использовали магию не только для лечения, но и для проклятий. Одним из распространенных способов было изготовление восковых фигурок тех, кого они проклинали. Проклятия становились особенно эффективными, если в воск добавлялись обрезки ногтей или прядь отрезанных волос приговоренного. Затем над фигуркой произносились заклинания, в нее могли что-нибудь вонзить, ее могли изувечить или медленно расплавить на священном огне. В результате у проклинаемого начиналась сильнейшая лихорадка, которая заканчивалась смертью.

Нередко заклинания и проклятия писали на восковых изображениях бога-змея Апапи (архидьявола, кольцами тела которого каждое утро оборачивали образ солнца, чтобы оно не взошло) и расплавляли на священном огне. Их также можно было писать на свитках папируса, которые затем сжигали. Огромное множество таких свитков с именем Эхнатона было сожжено в это время в фиванских кострах.

Проклятия сопровождались магическими заклинаниями жрецов, которые притоптывали в такт своими обутыми в белые сандалии ногами, чтобы придать словам большую силу.

Даже непрофессионалы могли сотворить проклятие. Один из магических способов обмануть врага заключался в том, чтобы внутри чаши написать его имя, а затем разбить ее. Тем самым врагу наносился ощутимый ущерб. Существовали специальные заклятия и амулеты против укусов змей, скорпионов и даже для защиты от проклятий!

Но ни одно проклятие не равнялось по силе проклятию фараона. Царское проклятие было самым ужасным и всеобъемлющим. Оно затрагивал о не только самого проклинаемого, но и всех, кто был с ним так или иначе связан, включая его женщин и его евнухов. От этого проклятия скисало молоко у скота, оно насылало болезни на урожай. Это было ужасно – подвергнуться проклятию фараона в Египте.

Эхнатон не потрудился проклясть своих критиков. Он не верил больше ни в силу старых богов, ни в их способность нанести вред, а его новый бог был не способен на зло. Его запрет зажигать священный огонь Амона в Фивах был не чем иным, как самоутверждением: всем, кто хорошо знал жрецов Амона, было очевидно, что они не подчинятся этому запрету.

Но даже настойчивые подстрекательства жрецов не подняли фиванских граждан на восстание против Атона. Это не означало, что они смирились. Они продолжали молиться старым богам в своих домах или собираясь небольшими группами в присутствии одного или более жрецов, которые, хотя и в меньшем объеме, читали молитвы, совершали обряды и посвящения – в общем, делали все то, что раньше делали в храмах. И все же это было началом восстания – восстания против «амарнской революции».

С точки зрения фиванцев, чьи молодые царь и царица опустошили город, мятежниками были не они сами, а Эхнатон и Нефертити. Помимо прочего, Амарна была далеко.

Итак, жрецы Амона усилили сопротивление, а начатое втайне служение старым богам разрасталось, перерождаясь в ненависть против Эхнатона и Нефертити.

Для усиления своих заклинаний жрецы прибегли к магии древних божеств, которых египтяне никогда не переставали бояться. А что мог предложить им Эхнатон? Лишь сияющий символ солнца, не избавлявший людей от их темных страхов. Для царя он был единственно существующим. Но для его подданных этого было явно недостаточно. В Фивах с новой силой распространялся амонизм, угрожая власти, у которой в этот момент были другие задачи, учитывая наступление хеттов на севере.

Все это Тиу сообщила своему сыну в Амарне.

В чем был его просчет? Почему монотеизму не удалось завоевать умы египтян с той силой, с какой это учение захватило Эхнатона?

Дело в том, что средний египтянин просто не мог осознать концепцию единого бога. В его мире все окружающие предметы и явления были проявлением божественной жизни. Тогда как новая религия приносила чувство одиночества, которое порождало ощущение страха. Могла ли защита одного бога сравниться с защитой тысяч богов?

Они не могли забыть Осириса, Хатор, Бает и любимую богиню-гиппопотама Опет.

Учение Эхнатона, которое так часто сравнивают с учением Христа, в действительности значительно от него отличалось. Единственный Бог христиан устанавливал определенные законы и порядок, которым все должны были подчиняться.

В религии Эхнатона было одно-единственное правило – всеобщая любовь, рожденная лучшими человеческими качествами. Атон не сковывал, не угрожал и не требовал послушания. Он не требовал войн для своего возвеличивания. Он был самой жизнью – солнцем.

Царь, душа которого была отдана солнцу, не мог считать земные законы необходимой частью религии.

Но религия, которую он пытался насадить, неизбежно должна была войти в законодательство, социальные и моральные нормы страны. Египетская модель обязанностей человека базировалась на сорока двух этических законах, которые египтяне должны были соблюдать в течение всей жизни, если они надеялись продолжить ее в ином мире.

Единственным непреложным законом Эхнатона была правда, прежде всего – правда!

С ее помощью он надеялся освободить египтян от страхов. Но без устрашения его народ не был готов вести праведную жизнь. Если бы они могли быть такими, новая цивилизация, основанная на амарнских идеях, могла бы сделать значительный скачок вперед за много тысяч лет до нашего появления.

Мир не был готов к Эхнатону и его единому богу. В свою веру он сумел обратить лишь Нефертити и свой узкий кружок в Амарне. Но весь Египет за пределами города Солнца продолжал молиться старым богам. Более того, он продолжает молиться им и сегодня, спустя тысячелетия после рождения Христа.

Увиденное в Амарне и уверенность в невозможности смены веры в стране привели царицу Тиу к выводу, что ее сын и его жена не смогут обеспечить безопасное будущее Египетской империи. Амарна была столицей, которой управляла пара мечтателей.

Царица-мать была практичной женщиной. Она была последней из властных цариц восемнадцатой династии. Будучи женой Аменхотепа III, она знала цену властности, внушавшей повиновение, основанное на страхе. Она и ее умерший муж сделали большой вклад в архитектурное убранство Фив, но их любовь к красоте никогда не мешала их объективному восприятию реальности. При угрозе восстания они были готовы вступить в борьбу, и немедленно.

Теперь она наблюдала за сыном, который отказывался защищать свою страну, вернее, отказывался верить в существование такой необходимости.

Царица-мать знала, что Египту грозит опасность как изнутри, так и снаружи. Амарнская жизнь должна была ее и очаровать, и ужаснуть. Она наблюдала за Эхнатоном и его красавицей женой в их дворце, величайшем дворце мира, где они играли с детьми так, как будто и сами не вышли еще из детского возраста. Она видела их оторванные от реальности высокие устремления, которые не мог разделить никто за пределами беззаботного кружка их придворных.

На севере писцы вассальных царей работали всю ночь, записывая слова их испуганных повелителей. В Амарну и обратно шел бесконечный поток глиняных табличек, и каждая кричала об угрозе и отчаянии. Царские посланники лежали «на животах и спинах» у ног Эхнатона и Нефертити, умоляя послать войска и защитить страны, в которые вторглись хетты. Все письма содержали одну и ту же просьбу: «Спасите нас, ведь мы являемся частью Египта!» Царица Тиу смотрела на то, как отсылают послов, оставляя их мольбы без ответа.

Она наблюдала, как царская чета молилась в великом храме Атона. С невинными лицами, поднятыми к символу солнца, они вслушивались в глубокие голоса жрецов Атона, речитативом исполняющих гимн, написанный поэтом-царем:

На север и юг плывут корабли,
И открыты дороги, потому что ты встало.
Рыбы выскакивают из воды, чтобы
коснуться тебя,
Лучи твои проникают в глубины великого
моря.

Воссоединение семьи в Амарне ничем не помогло разрешить возникшие в стране серьезнейшие проблемы. Эхнатон и Нефертити, сверкая, парили в небесах, не замечая, что под их ногами разверзлась земля.

Царица Тиу видела, что их не волнует судьба трона. Их преданность распространяется только на бога, а ее беспокоила судьба Египта, так же как она беспокоила Ая и многих других.

Во время или сразу после этого визита царицы Тиу в Амарнский дворец из Фив переселились два маленьких принца и стали частью царской семьи. Лишь в одном Нефертити разочаровала своего мужа: она не подарила ему сына, наследника Египта. Младшие братья Эхнатона, будучи наполовину царской крови, а поэтому и наполовину божественными, служили защитой от возможных будущих посягательств на трон.

Ай сразу же включил их в свои планы и занялся воспитанием Сменхкары и Тутанхатона. Он наставлял их так, как когда-то наставлял Нефертити и Эхнатона. Той ролью, которую эти дети должны были сыграть в судьбе Египта, они были обязаны Аю.

Нефертити добавила маленьких мальчиков к своей «гирлянде принцесс» и растила их так, как если бы они были ее собственными детьми. Царь Эхнатон особенно отличал старшего, Сменхкару, тогда как Нефертити была больше привязана к младшему, Тутанхатону. Амарнские художники приветствовали вновь прибывших. Амарна продолжала веселиться.

Пусть в Фивах перешептываются жрецы! Пусть угрожает далекий враг! Египетские армии и флот достаточно сильны. Египет – все еще первая страна мира. А Эхнатон – его царь, и все должны ему подчиняться!

Прекрасный город продолжал расти. Дань продолжала поступать.

Мечтатель, который написал гимн Солнцу, не мог поверить, что земная власть отважится посягнуть на владения Атона.

Безмятежность амарнской жизни разбилась вдребезги, когда из Фив пришло сообщение о смерти вернувшейся в старую столицу царицы Тиу. Эхнатон должен был присутствовать на ее похоронах в Долине царей. Его мать не надолго пережила Аменхотепа III.

Теперь их сильнейшая поддержка в Фивах исчезла. После смерти царицы Ай полностью посвятил себя Амарне и интересам своей прекрасной дочери. Нефертити нуждалась в политической находчивости Ая. Она явно знала о ненависти, которую Египет питал к Эхнатону и его богу.

Ай скромно пишет, что в это время он был «одним из наиболее уважаемых придворных Амарны». Он все еще считался армейским командиром высокого ранга. Но годы брали свое, он ощущал потребность в более молодом, сильном и надежном помощнике. Ай предпочитал быть теневым лидером и старался не афишировать свое высокое положение.

Военным и политическим лидером он выбрал Хармхаба (Хоремхеба).

Ай обладал железной волей и способностью обнаруживать в других такое же желание победить. Как и сам Ай, Хармхаб был избранником судьбы.

Составленный в детстве гороскоп (не по звездам, а по календарю, как это было принято в Египте) предсказывал ему великую власть.

Он никогда не забывал пророчества. В соответствии с ним он строил свою жизнь. Став взрослым, он обратил на себя внимание Ая, который, потрясенный силой личности Хармхаба, привез его с собой в Амарну.

Оказавшись при дворе, Хармхаб вызвал восхищение Эхнатона, назначившего его на высокий пост государственного администратора.

Как только Хармхаб утвердился в своем положении, по Египту прокатился громкий голос, и это был голос Хармхаба, который, не теряя времени, начал уговаривать царя послать войска на север.

Кроме того, как администратор, Хармхаб обратил внимание царя на рост коррупции, а ведь раньше в Египте подобные проблемы отсутствовали.

Хармхаб был ранним египетским Савонаролой. Он осмеливался спорить с царем, возможно по наущению Ая. Он говорил ему об опасности, доказывал, что богатства, которые тратятся на Амарну, следует вложить в субсидирование армии, чтобы отразить вторжение хеттских захватчиков, пока не стало слишком поздно. По мере роста опасности его голос становился все громче, что раздражало миролюбивого монарха.

В своей лояльности Эхнатон был уникален. Он продолжал считать Хармхаба одним из своих «великих фаворитов» и осыпал его дорогими подарками, но закрывал свои украшенные драгоценностями уши на мольбы Хармхаба защитить свою страну.

Теперь Эхнатон ежедневно общался с солнцем. Он «отождествлял» себя с Атоном. Возвышенные строки великого гимна стали частью его самого. В этом гимне была вся его любовь к богу.

Бывают моменты, когда даже царь должен побыть в одиночестве. Когда Эхнатон стоял на воздушной платформе, обратив к солнцу свое удлиненное фанатичное лицо, для него существовали две ценности – Амарна и его благодетель – солнце. Остальное значения не имело.

Он праздновал двенадцатую годовщину своего восшествия на трон.

Он восседал в высоко поднятом портшезе, который восемнадцать солдат, под приветственные крики горожан, несли по мосту через Царскую дорогу. Узкое и неподвижное лицо под высокой двойной короной походило на лицо идола. От сандалий до корон – он весь блистал драгоценными камнями, сжимая в длинных изящных руках золотой посох и плеть. В других портшезах размещались Нефертити и дети. Развевались перья. Звучала музыка. Пышность процессии внушала трепет даже амарнцам, привычным к подобным спектаклям.

Великий храм, к которому двигалась процессия, был главным святилищем Эхнатона, хотя в Амарне существовало и несколько других храмов. По его приказанию новые храмы в честь бога солнца выросли также Фивах, Гелиополе, Мемфисе, Гермополисе, Гермонтисе, в Нубии и Файюме. Однако величайшим подношением единому богу была сама Амарна. Никогда ни один египетский фараон еще не строил в таком гигантском масштабе.

День юбилея навсегда останется в памяти Эхнатона, потому что это был последний триумф, который история даровала этому царю царей.

Ему было двадцать девять, Нефертити – двадцать восемь.

Никогда больше Нефертити не будет светиться от гордости в окружении своей «гирлянды принцесс». Да и сама гирлянда не долго останется в целости. Царский дом еще сиял великолепием и славой, а Ай уже вовсю готовился обезопасить его будущее, стараясь как можно лучше подготовить двух маленьких фиванских принцев к их грядущим обязанностям. Время шло, он уже не был железным человеком.

Принцы и дочери Нефертити подросли. Эхнатон и Нефертити поженились в шестнадцать и пятнадцать. Для тропического Египта это считалось зрелым возрастом. Маленьким дочерям Нефертити не досталось такого продолжительного детства. Ко времени этого юбилея Меритатон, унаследовавшей красоту матери, исполнилось двенадцать, и это был вполне подходящий возраст для замужества. Можно не сомневаться в том, что по крайней мере три амарнские принцессы были выданы замуж до или сразу после достижения тринадцати лет.

Ай устроил их свадьбы с той же предусмотрительностью, с которой устраивал свадьбу Эхнатона и Нефертити.

В 1356 году до н. э., когда Меритатон было тринадцать, она вышла замуж за сводного брата Эхнатона, своего дядю Сменхкару, таким образом сделав своего наполовину царственного родственника реальным претендентом на трон.

Несколькими годами позже Нефертити присутствовала на свадьбе своей третьей дочери, Анкесенатон, выходившей замуж за младшего сводного брата отца, мальчика-принца Тутанхатона.

Ай посчитал восемнадцатую династию спасенной. На случай непредвиденных обстоятельств были подготовлены две пары наследников, готовых взойти на египетский трон.

Он хорошо осознавал опасность ситуации в Египте. Ай все еще был главным царским писцом и ответственным за амарнские письма. Некоторые из них были написаны им самим, в других упоминается его имя, и все они убеждают в том, что Ай пытался вмешаться и убедить Эхнатона в неразумности его действий, однако сделать это было невозможно. Ай наблюдал, как письма уносят и складывают в крепкие деревянные ящики. Он знал, что каждая отправленная на хранение табличка была стрелой, пущенной по дороге судьбы.