• Главная
• Контакты
• Нашёл ошибку
• Прислать материал
• Добавить в избранное

Тель-эль-Амарна, 1369–1368 годы до н. э.

Тело царицы содрогалось в мучительных судорогах. Придворные доктора и доктора-жрецы входили и выходили из покоев Нефертити в прекрасном дворце на берегу Нила. Над золотой кроватью царицы висел гриф, символ богини Мут, птицы, являвшейся у египтян символом деторождения, как в наше время – аист. В нее еще продолжали верить, поскольку одной из специальных обязанностей Мут была защита женщин во время родов.

В покоях, как обычно, толпились слуги Нефертити под бдительным наблюдением Тиу-няни. Доктора совещались, придворные дамы сочувственно причитали, а девическое тело корчилось в судорогах до тех пор, пока не появилось красное вопящее существо – первая дочь Нефертити и Эхнатона, которую назвали Меритатон, «возлюбленная Атона», в честь их единственного бога. После ее имени шла приписка «дочь великой царской жены Нефертити». Впоследствии она стала такой же красавицей, как и ее мать.

На портретах того времени Нефертити выглядит довольной и еще более красивой. Рождение ребенка сделало ее счастливее, а любовь к ней Эхнатона стала еще глубже. Одному художнику разрешили изобразить ее во время интимной сцены кормления ребенка грудью.

У семнадцатилетнего Эхнатона чудо отцовства требовало выражения в словах. Ему было недостаточно находиться вблизи новорожденной Меритатон, держа анх, символ жизни, и произнося традиционное пожелание «живи миллионы и миллионы лет». Песня зрела и вырывалась из его сердца, молодой отец вызвал Ая и облек в слова свой благоговейный трепет перед чудом рождения, посвятив его Атону:

Создатель зародыша внутри женщины и
семени в мужчине,
Ты, который дает жизнь ребенку в утробе
матери…
И когда наконец он выходит из утробы
в день своего рождения,
Ты широко раскрываешь его рот; ты
снабжаешь его всем, что ему потребуется…

Ай сохранил это стихотворение, вырезав его, в числе других, на стенах своей гробницы.

Мать и ребенок чувствовали себя прекрасно, но одетые в жреческие одежды врачи продолжали посещать дворец. Теперь на их попечении оказался и старый царь, отец Эхнатона, который постепенно терял волю к жизни и интерес к своему царству.

Доктора производили солидное впечатление, но в данном случае были беспомощны. Каждый из них приезжал со штатом своих помощников, сиделок и одним-двумя рабами, которые несли красивые фаянсовые ларцы, наполненные превосходно сделанными металлическими инструментами и сосудами с сильнодействующими лекарствами, способными облегчить страдания, предотвратить или ускорить смерть.

И происходило это за многие сотни лет до того, как религиозная Европа объявила человеческое тело священным и запретила изучение анатомии. У египетских врачей не существовало подобных ограничений. Процесс мумификации открывал неограниченные возможности для медицинских исследований, поскольку множественные вмешательства в умерший организм являлись необходимой частью процесса бальзамирования. Разделенное на части тело позже можно было соединить, туго запеленать погребальными бинтами и аккуратно положить в саркофаг, имевший форму человеческого тела. Поскольку доктор неизменно являлся еще и жрецом, а жрецы руководили процессом захоронения, египетские врачи знали очень много о человеческом теле.

Однако и их научные знания проходили через фильтр религии и магии. Медицинская мудрость простиралась в иной мир. Все врачебные усилия сопровождались магическими заклинаниями и заговорами. Их атрибуты составляли большую часть снаряжения хорошо оборудованного медицинского ларца. Поскольку все болезни были тем или иным образом вызваны злыми духами, врачи приносили к постели больного внушительное количество магических атрибутов, предназначенных для умиротворения обиженного демона или бога. Среди них было множество статуэток и символов богов, изображения священных животных, амулеты и брелки, тексты заклинаний, молитв и заговоров, записанные на папирусе.

Лишь опытный врач мог определить, какой бог или демон был ответственным за то или иное заболевание, предложить использовать правильные символы и прочитать нужные молитвы.

Тем не менее египетские врачи были удивительно сведущими в медицине и анатомии. Они знали все кости тела и могли с определенностью сказать, для чего служит тот или иной орган.

Они знали, что сердце является источником жизни. Поэтому если оно умирало, то умирал и его обладатель. Сердце считалось вместилищем всех мыслей, воли и эмоций. Чтобы «узнать, что говорит сердце», доктора исследовали пульс в различных частях тела.

Исследования в павильоне для бальзамирования многое рассказали им о работе мозга. Мозг и кишки считались вместилищем мудрости. Если с мозгом было что-то не в порядке, например в нем вырастала опухоль, внедренная туда Сетом, богом зла, умелый хирург мог распилить череп с помощью маленькой пилки с медными зубчиками, вырезать участок мозга, а затем вернуть выпиленный кусочек черепа с покрывающими его тканями на место. Доказательством того, что эти люди выживали, являются мумии пациентов, подвергшихся трепанации черепа тысячи лет назад.

Сломанные кости почти не требовали магии. Мумии свидетельствуют о множестве переломов, поскольку египтяне активно играли в спортивные игры и охотились, не говоря уж о травмах во время войны. Их лечили почти так же, как и сегодня: опытный врач соединял обломки. Возможно, конечность слегка бинтовали льняными бинтами, сопровождая умеренным количеством заклинаний и давая лекарство для уменьшения боли. Уезжая, доктор давал совет, не изменившийся до наших дней: «Сохраняйте покой, чтобы у кости была возможность срастись».

Изготовление лекарств основывалось на знании лечебных свойств растений. Многие из рецептов древних египетских докторов до сих пор используются в различных частях света. Например, им следуют современные греческие крестьяне.

Среди наиболее известных нам лекарств были: касторовое масло, сера, анис, нитер (нитрат калия или натрия) и карбонат натрия – этот последний во все времена пользуется особым спросом в тех странах в которых неумеренное употребление алкоголя считается одним из широко распространенных в обществе искусств. Египтяне были специалистами по слабительным, рвотным, клизмам, афродизиакам, средствам против отравлений и ядам. Смерти многих знатных египтян выглядели весьма подозрительно.

Некоторые медицинские назначения удивляют современных специалистов. Какими лечебными свойствами могла, например, обладать микстура, приготовленная из содержимого желудка совы, молока мыши и молока женщины, только что родившей сына, или из испражнения мух? Для приготовления другого лекарства требовалось измельчить и засолить в рыбном рассоле семь слизней, семь мух и семь земляных червей.

Но несмотря на высокий уровень медицины, фиванские врачи так и не смогли восстановить здоровье Аменхотепа III. Они были жрецами Амона и знали, что до тех пор, пока жив Аменхотеп, он является хоть слабой, но все-таки защитой и гарантией для Амона, а ведь блестящий молодой сын старого царя открыто даровал все новые и новые права и привилегии своему Атону.

Итак, они боролись за жизнь Аменхотепа с помощью преданной ему царицы Тиу.

Сибаритская жизнь бывшего монарха могла внести свою лепту в ухудшение его состояния. На портретах того времени он выглядит явно больным: старый, с обвисшим животом и морщинами на лице. Рядом с ним сидит царица Тиу, прямая, как в молодости, однако лицо ее печально и также покрыто морщинами. Для египтян было редкостью изображение больных и старых, им хотелось остаться в памяти вечно молодыми. Эти портреты указывают на новое, реалистическое направление в искусстве, введенное Эхнатоном.

У Аменхотепа было гнойное воспаление корней зубов. Но именно это заболевание, так же как и воспаление глаз, египетские врачи лечить не умели. Они могли лишь облегчить симптомы с помощью живых мидий. К мучительно болевшим деснам Аменхотепа прикладывались сотни охлаждающих моллюсков.

Тем не менее даже в годы болезни личная жизнь отца Эхнатона продолжалась, о чем бы мы никогда не узнали, если бы не болтливые откровения амарнских писем. Он был больным, он был старым, но временами к нему возвращалось былое жизнелюбие, которое впоследствии сыграло важную роль в истории. Благодаря усилиям врачей или его собственному здоровому организму Аменхотеп взял еще одну «дополнительную» жену в свой гарем.

Это была принцесса Гилукипа, дочь принца Шаттарна из Митанни. Как обычно, в ответ был посланы соответствующие подарки, что возбудило жадность богатого царя Тушратты из Митанни, чья дочь, принцесса Тадукипа, прибыла в Фивы со значительным приданым.

С тех пор как египетский царь принял первую дочь, посланную ему царем Митанни, Тушратта состоял в постоянной переписке с Аменхотепом. Любимым занятием Тушратты было писать письма родне. Его письма были написаны красными чернилами, в них заботливый отец никогда не забывал передать «привет моей дочери, супруге Аменхотепа III».

Но подоплека писем всегда была одной и той же: «Пришлите золота. Пришлите еще золота».

Когда до Евфрата дошел слух, что старый царь Египта слабеет, Тушратта явно запаниковал, боясь потерять такого влиятельного и неизменно великодушного родственника. Он мало верил в будущую щедрость Эхнатона, который, насколько он знал, не собирался брать «дополнительную» жену ни у Тушратты, ни у другого царя.

Поэтому он спешно послал Аменхотепу свою главную религиозную святыню.

Под владычеством Митанни была Нинуа (Ниневия, столица Ассирии), в связи с чем царь Тушратта находился под дающим ему власть покровительством могущественной богини Иштар из Ассура.

Это ее священный символ был привезен с письмом от царя Тушратты слабеющему царю Аменхотепу в Фивы.

Вот письмо, сопровождавшее прибывшую из Ниневии Иштар, повелительницу всех земель:

«Я посылаю ее в Египет, в страну, которую я люблю, она едет и пробудет там некоторое время. Пусть мой брат помолится ей, а вылечившись, отпустит ее обратно. Пусть Иштар защищает моего брата и меня сотни тысяч лет».

Очевидно, ответ, пришедший из Египта, оказался неутешительным, потому что в одном из последних писем, найденных в амарнском архиве, Тушратта умоляет Аменхотепа возносить больше молитв Иштар в Египте, «чтобы спасти жизнь моего брата».

Во время этого обмена посланиями Эхнатона в Фивах не было. Вскоре после рождения Меритатон он и Нефертити покинули древнюю столицу и начали строительство Амарны.

Эхнатон не полностью отвернулся от Амона. Он не лишил этого старого бога прав на существование. Он предложил миру новую религию, начало которой было положено в Фивах. Но, даже будучи переименованными в Но-Атон, город Атона, Фивы продолжали молиться Амону. Жрецы Амона умели удерживать людей, в храмы Амона продолжали поступать пожертвования.

И жрецы знали, как вызвать у людей подозрения. Когда еще недавно молодых царя и царицу, как богов, проносили над головами простых людей, находящаяся внизу толпа ревела в восхищении. Зато теперь (и Эхнатон с Нефертити не могли этого не заметить, проезжая по улицам в портшезе или колеснице) криков значительно поубавилось, а в их сторону обращались испуганные лица. Слишком долго египтянами управляли ужасные боги. Они боялись и самих себя, и веселой молодой четы на троне, которую не пугала месть древних богов.

Эхнатон был не тем человеком, который мог стойко защищать свои принципы. Он не был воином. У него никогда не возникало нужды что-либо завоевывать, свой мир он получил в готовом виде. Поэтому и предложенная им вера не содержала агрессии, она была основана на любви. С помощью этой веры он предлагал людям освободиться от ежеминутно преследовавших их древних страхов и от продажной власти жрецов. Ему еще предстояло узнать, что для многих людей цепи являются гарантией безопасности.

Если бы он собирался воевать, он мог бы распустить жрецов Амона, сровнять с землей их храмы и полностью уничтожить его культ. Он командовал армией и флотом, под его началом находились полиция, а также все гражданские и юридические службы. Он мог рассчитывать на поддержку представителей других культов, давно возмущавшихся властью Амона, среди которых была влиятельная группа жрецов Ра из Гелиополя.

Теперь трудно сказать, почему в тот момент он не сделал попытки превратить Атона в единственного бога.

Впрочем, причин могло быть множество. Одной из них могла стать его религия, основанная на мире и любви.

В нем могли сохраняться остатки верности культу Амона, совершившему «чудо» и посадившему на трон своего жреца, человека, ставшего его предком, Тутмоса III.

А может, он не сделал этого из уважения к старому царю Аменхотепу, не изменившему ни своего имени, ни своей приверженности Амону. Эхнатон мог бояться открыто выступить против бога своего отца, пока последний был жив.

Его гнев против жрецов Амона могли смягчить Нефертити и Тиу, хотя, возможно, и мудрый Ай советовал быть осторожнее.

Эхнатон и Нефертити приняли решение. Раз Фивы отвергли их религию, они отвергнут Фивы. Они отвернутся от Амона и других богов с головами животных и птиц, от демонов и священных животных, державших столицу Египта в ежовых рукавицах суеверий. Раз строил отец Эхнатона, они тоже будут строить.

Предки Эхнатона строили памятники и храмы.

Он же построит новую жизнь, новый город, посвященный Атону, – город Солнца.

Первым важным решением стал вопрос о его местоположении. Это должна была быть нетронутая земля, до этого не посвящавшаяся ни одному богу, но город должен стоять на Ниле, поскольку вода была источником жизни для любого поселения.

Идеальным местом оказалась пустынная долина в Центральном Египте. Это было укромное место, в форме полукруга, с трех сторон защищенное холмами, приблизительно посередине между Мемфисом и Фивами. На обеих сторонах реки вокруг центральной точки, где должен был располагаться храм бога Атона, была отмечена территория в семнадцать миль и названа Ахетатоном.

С четырех сторон будущего священного города, в крутых скалистых холмах, были вырезаны большие прекрасные стелы (одна из них – 23 м высотой), отмечавшие его границы. На них изображена царская семья, поклоняющаяся солнечному диску, окруженному множеством лучей. По количеству детей Нефертити, изображенных на памятниках Амарны, мы можем проследить за хронологией строительства города. Он был основан в 1368 году до н. э., когда Меритатон было меньше года, а Эхнатону и Нефертити – по семнадцать и шестнадцать лет.

Одна из этих пограничных стел, сломанная, но удивительно прекрасная, находится в Каирском музее. Она стоит в окружении двух колоссов, изображающих Эхнатона, найденных в Карнаке. На ней Эхнатон изображен коленопреклоненным перед солнечным диском, а надпись сообщает, что, закладывая город, он объехал его будущую территорию на своей сделанной из золота и серебра колеснице.

Надпись на стеле гласит: «Его величество поднял руку к небесам, к тому, кто его создал, к Атону, и произнес: «Я свидетельствую на веки вечные… Я построил Ахетатон (город), чтобы он стал жилищем моего отца… Он сам обошел его кругом и поставил свой алтарь в его центре, где я приношу ему жертвы».

Вместе с выражением своей преданности земле царь посвятил себя «всему, что будет на ней стоять, холмам и водам, горам и полям, большим и маленьким городам, людям, скотам и деревьям… я сделал это для Атона, моего отца, на веки веков».

При посвящении Эхнатон сказал следующее: «Сюда придут все люди… все, у кого есть дело к царю, должны прийти в город Атона».

Жрецы Амона использовали это высказывание царя в свою пользу. Фиванцы были гордыми людьми. Их сердца закрылись для молодого царя, когда они узнали, что «город царей» не будет больше столицей Египта.

Возмущение жителей города могло быть вызвано и необычным пунктом в посвящении Амарны. В нем Эхнатон пообещал никогда не расширять территорию города за границы семнадцати миль, отмеченных стелами. Это решение могло быть вызвано последней слабой попыткой Аменхотепа ограничить не нашедший поддержки эксперимент своего сына. Или этот пункт мог внести Ай, продолжавший быть в курсе дел, происходивших в храме Амона, жрецы которого желали ограничить проект, вызвавший такой ужас в Фивах.

Впоследствии Эхнатон построит еще два «солнечных города», в Азии и Нубии, но священным городом Атона была Амарна.

Еще в те дни, когда он объезжал территорию на своей колеснице, держа кнут «на манер скипетра» и освящая место будущего строительства, он знал, каким будет город. Его план уже существовал на папирусе, в нем было подробно разработано все, вплоть до последнего дома.

Амарна была первым в истории городом, построенным по плану.

С тех пор как дома начали строить из камня, в Египте возводилось немало величественных зданий, но ни один фараон не разворачивал строительство в таком масштабе, как это сделал Эхнатон, вчерашний фиванский ученик-мечтатель.

Другие города росли сами по себе, но Амарна, во всем своем совершенстве, была детищем живого ума Эхнатона. Чтобы убедиться в возможности практического воплощения проекта, были приглашены лучшие архитекторы Египта.

Главным архитектором царь выбрал Бека, чья слава была похоронена на века, вплоть до начала раскопок в Амарне.

Бек находился в составе множества переселенцев, отправившихся из Фив в 1368 году до н. э. Это был шестой год правления Эхнатона и второй год его женитьбы. Вероятно, они двинулись летом, что позволяло нагруженным кораблям отправиться по разлившейся реке на север. Скорее всего, во главе процессии шла ярко раскрашенная царская барка, посреди которой на золотых стульях восседали Эхнатон и Нефертити, под синими с белым флагами двух Египтов. Над их головами сиял новый золотой символ Атона. На других судах находились не менее оживленные придворные. Все были молоды и с легким сердцем оставляли унылые обиженные Фивы ради новой жизни под ослепительным солнцем.

Путешествие должно было быть веселым, но каким сумасшествием оно должно было представляться трезвым египтянам, столпившимся на берегах реки, чтобы посмотреть на отплытие царя и царицы во главе своего флота под громкое пение и ритмичные удары весел! На переполненных барках было собрано все необходимое, чтобы обеспечить им счастливую жизнь. На палубах играли дети, не забыли и про любимых животных. Путешественников сопровождали придворные музыканты со своими инструментами, танцовщицы, сказители и поэты. Из старого дворца в Фивах было вывезено все, что могло бы доставить им удовольствие.

За барками, на которых разместился двор, следовали барки царского флота, нагруженные домашней утварью, мебелью, сокровищами и множеством различных инструментов. На этих барках были молодые деревца, редкие растения и кустарники, выкопанные из священных садов Амона, мешки и корзины с семенами.

Вровень с судами по берегу двигалась бесконечная процессия слуг, рабов, лошадей и колесниц, осликов, тянущих груженые повозки и сани, пастухов со стадами овец и коз. Направлял процессию генерал Май, глава армии царя Эхнатона. За ним, под бодрое песнопение, следовало множество дивизий для охраны царского каравана. Среди них был и кавалерийский отряд Нефертити, поскольку даже у такой тихой и спокойной женщины, как царица, обязательно должен был быть собственный эскадрон.

Должно быть, тем, кто оставался в Фивах, казалось, что весь Египет отправился в путешествие. С царем и царицей уехали все: главы правительства, главные военачальники, министры и официальные лица двора, знать и придворные со своими семьями, сотни придворных дам, армия секретарей, писцы, бухгалтеры, шеф-повара с поварятами, жрецы Атона, слуги и ремесленники всех мастей. С ними же отправился царский архив, который станет основой амарнских писем.

Это веселое путешествие должно было длиться не меньше недели, люди должны были проделать путь в 240 миль, отделявших их от освященного места. Фиванский каменный причал, к которому в течение сотен лет подходили корабли, опустел. Лишь одинокая барка Амона качалась на волнах. В храме Амона, над собравшимися перешептывающимися жрецами, сиял покинутый бог.

У жрецов Амона были причины для недовольства. Вместе со своенравным царем уплыли по Нилу богатство и власть. В ответ на их протесты против Атона Эхнатон просто покинул Фивы. Теперь они осознали всю величину ущерба, которую он нанес городу, а следовательно, и их могуществу. Фивы перестали быть столицей, они перестали быть центром мировой торговли. Дань и пошлины уже не будут поступать в Фивы, и главный визирь не станет делить их между дворцом и храмом. Отныне все богатства Египта будут вкладываться в новый город. В первый раз за свою благополучную историю жрецы Амона столкнулись с проблемой выживания.

Все свое давление они обрушили на дворец, в котором единственными представителями короны оставались царица Тиу и ее больной муж. В этот сложный момент царица Тиу могла исполнять обязанности соправителя. Поскольку запутанная администрация Египта веками концентрировалась в Фивах, должно было пройти немало времени, прежде чем она полностью переедет из старой столицы в новую, а в этот переходный период страной по-прежнему должны были управлять Фивы.

При помощи курьеров царица Тиу постоянно переписывалась с царем Эхнатоном, и ее влияние на сына по-прежнему оставалось сильным.

Связь мог поддерживать и Ай. Среди множества должностей, которые Ай хвастливо перечисляет на стенах своей гробницы, мы находим: «суперинтендент царицы Тиу, ее дворца и ее сокровищницы». Мы знаем, что позже он присоединился к Эхнатону в Амарне, но в начальный период становления он мог оставаться в Фивах, где, с помощью шпионов и тайной полиции, мог стоять на страже интересов царя в старой столице и задушить в зародыше любые заговоры против Атона, замышлявшиеся в храме Амона.

Присутствие в Фивах стареющей царицы Тиу сдерживало проявления недовольства молодым царем. Царь Аменхотеп и его жена пользовались всеобщей любовью египтян. Во время правления они сохраняли мир и способствовали процветанию жителей. Они были царствующей четой, но они еще и обладали даром завоевывать популярность своего народа.

Любовь Эхнатона была глубокой, но в основном она касалась его родственников: матери, отца, Нефертити, детей и тех близких ему людей, которых он называл «главными фаворитами». К ним он был привязан, он их уважал и делал им экстравагантные подарки. В ответ он пользовался преданностью и любовью своего двора.

Первыми в списке его фаворитов стояли Ай и его жена Тиу-няня. В группе, уехавшей с ним в Амарну, были его любимец Бек, новый царский архитектор, главнокомандующий армией генерал Май, любимый жрец Атона Мерир (Рамери) и Рамоз, его великий визирь.

Им и доверившимся ему придворным, которые последовали за ним в Амарну, отдал он свою странную фанатичную привязанность. Он явно не делал попыток завоевать преданность своего народа. Какой ему прок от их смиренной любви? Он был царем Египта. Всех, кого Эхнатон ценил, он привлек в свое рискованное предприятие – строительство нового совершенного города в более новом и лучшем мире.

Песчаный полумесяц над рекой расцвел палатками и заполнился возбужденными голосами. Встав лагерем на месте будущей Амарны, путешественники из Фив жили по-походному, одновременно началось строительство города. Красотой и роскошью этот палаточный городок мог сравниться разве что лишь с полем Парчи, но оно возникло лишь много столетий спустя.

Жизнь первопроходцев была не менее веселой, чем в Фивах. Они обедали в красочных павильонах на свежем воздухе, пользуясь сервизами из золота и серебра. Шеф-повара в своих кухонных палатках создавали чудеса кулинарного искусства, а кухонные собаки поворачивали вертела так же, как и в их старых дворцах.

Барки уплыли в Фивы и вернулись обратно, привезя самых лучших каменщиков, плотников, скульпторов, ремесленников, художников, могильщиков, специалистов по бальзамированию и всевозможных мастеров со всей страны. Одна за другой подходили к Амарне барки, груженные лучшими материалами, отобранными царицей Тиу для строительства города. Тяжелые барки с песчаником спускались от первого порога, Асуана, расположенного на границе с Нубией. Иные корабли шли на юг, в Средиземное море, и возвращались с деревьями редких пород. Из известных мраморных карьеров Хатнаба, по пустынной дороге, ведущей из Амарны на восток, рабы привозили на санях тонны алебастра, поскольку Эхнатон решил, что новый город должен блестеть, как солнце. Медь вместе с партиями серебра, золота, ляпис-лазури, зеленого и синего малахита поступала из Синая.

Бек был человеком огромной энергии. Под его руководством бригады рабочих изготовляли миллионы необожженных кирпичей, которые высыхали на жарком солнце. Он наблюдал за работой опытнейших в Египте резчиков по камню, распиливавших песчаник на правильные блоки медными пилами, которые могли справиться с самым твердым камнем, распределял между скульпторами мраморные глыбы, превращавшиеся в их руках в украшения зданий и статуи, и одновременно следил за медных дел мастерами и ювелирами.

Это были самые счастливые месяцы в жизни Эхнатона и Нефертити. Стоя под яркими лучами солнца, которому они молились, они смотрели, как воплощается в жизнь их мечта о новом городе. Вместе с Беком они наблюдали, как землемеры с помощью шнуров и колышков прокладывают улицы, перенося на песок чертеж, сделанный на папирусе. Ни один даже современный архитектор не создавал столь совершенного плана. Для царя Эхнатона симметрия играла первостепенную роль.

Благодаря множеству великих археологов, проводивших раскопки в Амарне, мы можем восстановить малейшую деталь давно исчезнувшего города Эхнатона.

Мы не знаем точно, кто начертил план Амарны, но главный архитектор Бек рядом со своим собственным именем выбил имя царя Эхнатона – «того, кто лично меня учил». В свою очередь, Ай хвастался, что был наставником Эхнатона в изучении архитектуры. Эти свидетельства дают нам основание предполагать, что главная концепция Амарны принадлежала Эхнатону, город был построен по единому плану.

Теперь мы можем видеть лишь рельеф песка и очертания теней, оставшихся от того, что некогда было самым прекрасным городом мира.

Древний караванный путь, который шел вдоль Нила, был расширен до пятнадцати метров и превратился в Сиккет-эс-Султан (Царскую дорогу). По этому центральному бульвару, пересекавшемуся широкими улицами, которые могли бы сделать честь любому современному мегаполису, могло ехать в ряд четыре колесницы. С обеих сторон дороги выстроился священный город с точностью, достойной современных военных подразделений.

Как и много веков назад происходило с Фивами, строительство Амарны началось с восточного берега. Первым был возведен большой храм Атона «Дом солнца». Перед храмом располагалась центральная площадь, а на другой ее стороне возвышались царский дворец и административные здания.

Дворец был вторым по величине зданием в Амарне, а после окончания – и самым большим нерелигиозным зданием на земле. Его называли «дом праздника Атона». Он состоял из многих частей, включая «Гарем Севера» и «Гарем Юга», был окружен более мелкими зданиями, и, как все большие и маленькие дома в Амарне, имел внутренний двор с садом и обязательным колодцем.

Не прошло и нескольких месяцев, как на берегу Нила уже стоял величественный город. Он был изумительно украшен, в нем было множество садов, он был безупречен – жемчужина среди городов.

В законченном виде Амарна была около двух миль в длину и полмили в ширину в самом широком месте. Благодаря своей симметричной планировке город создавал впечатление воздушности и пространства. Через царскую дорогу, проходившую между царским дворцом и государственными зданиями, был перекинут мост. В северной части находились храм Солнца, Северный дворец, дворец Нефертити и окруженные изысканными садами виллы знати. Как и в Фивах, у города существовали северный и южный пригороды. Так же как и в нашем современном городе, по нему было раскидано множество храмов.

В Амарне как по мановению волшебной палочки вырастали самые прекрасные и большие здания, когда-либо возводившиеся в Египте.

Дворцов было несколько, о чем свидетельствуют найденные среди руин Амарны винные кувшины. Их горлышки были заткнуты пальмовыми волокнами и запечатаны (причем на печати была указана дата изготовления, место сбора урожая, имя и дом владельца).

Судя по этим кувшинам, один из дворцов принадлежал принцессе Бекетатон, сестре царя, а другой – он был полностью отделан, имел сокровищницу и зернохранилище – царице Тиу. Эхнатон явно надеялся, что его мать в конце концов переедет в Амарну. Для дочерей Нефертити, как только они достигали зрелого возраста, также строились отдельные дворцы.

Благодаря молчаливым свидетельствам предметов быта, например винных кувшинов или других, помеченных ее именем, мы знаем, что Нефертити последовательно занимала в Амарне три дворца.

С рождением города вокруг него развилось земледелие, и уже через несколько месяцев западная сторона Нила была сплошь занята посадками. Быки тянули деревянные плуги по богатой девственной земле, засевая ее зерном. Появились фруктовые сады – в них посадили привезенные из Фив саженцы.

Сады были повсюду, этот город был намного красивее Фив, как, впрочем, и любого другого города в Египте.

По новым улицам, на своей золотой колеснице, запряженной горячими конями, украшенными по последней амарнской моде гребнями из страусовых перьев, разъезжал Эхнатон. Рядом с ним восседала исполненная царственной красоты Нефертити, в ней не было и намека на ту внутреннюю силу, которую ей придется проявить в будущем. Амарна была их судьбой и их царством. И куда бы они ни шли, их глаза поднимались к солнцу.

В Фивах жрецы Амона, читавшие сообщения о счастливой жизни Эхнатона и Нефертити в своей новой столице, проклинали Амарну и ждали своего часа.

Первым законченным зданием был большой храм «Дом солнца», воздвигнутый Эхнатоном в честь Атона. Мы точно знаем его размеры и местоположение.

Храм кардинально отличался от любого другого места поклонения, построенного в Египте. Ни в одном из них не было ни таких огромных залов, ни такого множества опор. Длина одного только алтаря была 60 м. Алтарь был ступенчатым, а длина его ограждения была равна полумиле.

На картинах храмы Древнего Египта всегда изображаются со стоящими перед ними длинными шестами, украшенными флагами. Следы подобных шестов были найдены только перед большим амарнским храмом.

В раскопках храма Атона принимали участие такие великие археологи, как Говард Картер, доктор Франкфорт и сэр Леонард Були. Более чем через три тысячи лет после разрушения Амарны сэр Леонард нашел возвышавшийся над уровнем земли цементный фундамент с еле видными красными линиями, сделанными царскими ремесленниками, которые натягивали смоченные в красной краске шнуры вдоль свеженастеленных полов, а концы веревок отмечали места, где находились абсолютно прямые стены. Стены храма были полностью уничтожены во время безжалостного разрушения города. Но на их кусках сохранились элементы украшений, выполненных в стиле, до тех пор невиданном в Египте.

Первые службы в храме проводил сам Эхнатон, будучи верховным жрецом, а верховная жрица Нефертити пела гимны, «ублажая Атона своим нежным голосом и отсылая его на отдых двумя прекрасными руками, в каждой из которых она держала по систре» (так приказал ей Эхнатон).

В храме эффектно появлялся Ай. Вероятнее всего, он не проводил все свое время в Фивах, поскольку упоминается в качестве «хорошо известного генерала и придворного Амарны» и восторженного почитателя Атона (как раньше он был почитателем Амона).

Стоя под символом солнца с расходящимися лучами, Ай запевал в мужском хоре:

Приветствую тебя, живой Солнечный Диск,
сияющий в небесах!
Который наполняет все сердца и приносит на
землю радость своим сиянием…

Затем, обращаясь к Эхнатону, Ай пел:

Атон воплотился в своем сыне, Царе.
Он обнимает его своими руками
И дает ему вечную жизнь.

Повернувшись к своим собратьям-жрецам, он продолжал петь, но уже от себя:

Я великий человек из числа знати и друзей
царя.
Я глава преданных последователей
Его Величества,
который наставил меня на путь Истины.
Мне отвратительно зло, так как я знаю, что
Единственный
в глазах Солнца находит удовлетворение
в Правде…

Будучи философом-практиком, Ай мог успокаивать себя тем, что Амон-Ра и Атон на самом деле являются лишь различными именами солнца, и для бога солнца невелика разница, под каким именем ему молятся, хотя подобная софистика гораздо больше соответствовала бы нашему времени, чем временам Ая. Впрочем, он всегда опережал свой век.

Итак, в великом храме Амарны Ай со всем пылом воспевал Атона (как прежде – Амона в Фиванском храме), демонстрируя верность Эхнатону, своему царю и верховному жрецу.

Что ж такого было в учении Эхнатона и почему оно было проклято вскоре после его смерти?

Историки нередко сравнивают его с Иисусом Христом, но сравнение это не правомерно. Эхнатон унаследовал процветающее и мирное царство, но оно было до основания опутано суевериями, которые современному человеку просто невозможно вообразить. Египтянам со всех сторон угрожали опасные божества.

Эхнатон пытался освободить Египет от ужаса суеверий. Взамен он предложил чистую и возвышенную веру в единого бога, Атона, доброго творца-жертвователя. Атон не требовал жертв, не угрожал, не устанавливал никаких законов. Эхнатон, голос Атона на земле, верил, что любовь превыше законов.

В своде этических норм египтян присутствовало сорок две заповеди. Десять из них нам знакомы. «Не солги… не убий… не лжесвидетельствуй». Эти заповеди были составлены мудрыми людьми еще до Эхнатона, и любой человек мог использовать их в своей жизни. Но бог Эхнатона был выше угроз.

Атон был сама жизнь. Он был любовь. Его следовало восхвалять и превозносить. Следуя его примеру, человек мог счастливо жить и на земле, и в загробной жизни.

Эхнатон не проповедовал. В век насилия и запугивания он восхвалял простую идею мира. Окруженный угрозами богов и демонов в Фивах, он рисовал в своем воображении нового человека, который видит вещи такими, какие они есть. Он говорил о честности, любви и доброте, а это не легко было воспринять в стране, которой управляли демоны.

В Фивах жрецы Амона стали называть его новым и ужасным именем. Втайне от людей они перешептывались: «Царь – еретик».

А находившийся в Амарне царь добавил к своему имени гордые слова «живущий в истине».

Эхнатон недолго занимал должность верховного жреца. Наступил день, когда он призвал во дворец Мерира для «важного назначения». Мерир (или Рамери, Возлюбленный Ра) был почитаемым жрецом, который храбро служил Атону в Фивах.

Во дворце на берегу реки, как и в Фиванском дворце, был балкон, опиравшийся на множество колонн, который назывался «окном появлений», где фараон показывался тем, кого желал наградить. В день, когда Мерир со своими друзьями появился под мраморной балюстрадой, царь Эхнатон объявил о своей отставке в качестве верховного жреца Атона и пожаловал Мериру звание «великого пророка… верховного жреца Атона в храме Атона в городе Атона».

Записаны и другие почести, которых был удостоен Мерир. На одном рисунке «великий пророк» изображен стоящим у входа в храм, Эхнатон, Нефертити и две их маленькие дочери вручают ему подарки, и царь говорит: «Повесьте ему на шею золото, чтобы оно свисало спереди и сзади, и золото ему на ноги, потому что он познал учение фараона, проникся каждым его высказыванием, произнесенным в этом святилище Атона в Ахетатоне».

Мерир благоговейно внимал учению Эхнатона. Его благочестие было богато награждено – у него был один из лучших домов в Амарне.

Среди других фаворитов, получавших награды под «окном появлений», был генерал Мэй. Не менее часто удостаивался наград Ай.

На чествовании Мерира были показаны две маленькие дочери. К тому времени Нефертити родила вторую дочь, которая была первой из родившихся в Амарне. Как и ее сестра, она получила «солнечное имя» Мекетатон.

Мекетатон родилась в 1367 году до н. э. Эхнатон увековечил любовь к своей семье следующими словами:

«Мое сердце наполняет нежная любовь к царице и ее маленьким детям. Даруй долгие лета царице Нефертити, чтобы она долго могла держать руку фараона. Даруй долгие лета царской дочери Меритатон, царской дочери Мекетатон и их детям, чтобы они вечно могли держать руку матери».

Теперь ему было восемнадцать, а Нефертити – семнадцать. За два года своего супружества они уже многое успели пережить.

За всю историю человечества не было на земле здания, прекраснее Северного дворца, второго дворца, построенного в Амарне (он был последним из домов Нефертити, где все было устроено в соответствии с ее вкусом). Иллюстрации в книгах, рисунки и фотографии воссоздают расписанные стены и фрески, некоторые из которых чудом сохранились под развалинами после полного разрушения дворца.

В нем было множество внутренних и наружных двориков (один – с большим прудом, другой – с алтарем для молитв), колоннад и комнат. Один из двориков был полностью отдан под цветы, другой засажен виноградом.

В одном из подсобных помещений содержался различный домашний скот. Сделанные из камня стойла было легко чистить, а на каменных кормушках были изображены питавшиеся из них животные. Одна комната была отдана изумительной птице – курице, которая ежедневно снабжала деликатесами царский стол. Во многих царских покоях потолки были голубыми, как любимый головной убор Нефертити, на них изображалось небо. Дворец поражал своей воздушностью и напоминал сад.

В знаменитой Зеленой комнате, стенную роспись которой так часто воспроизводят, на известной фреске, скопированной Н. де Гари Давис и его женой (в настоящее время хранящейся в музее «Метрополитен»), нарисовано огромное окно около шести метров длиной – возможно, первое в мире окно-обманка. В окне был изображен сад, так что сама комната казалась продолжением сада. На трех остальных стенах были изображены голубые воды реки, а дальше – зеленые заросли тростника и лотоса. Среди напоминающих перья листьев папируса были нарисованы изысканные птицы – зимородки, дикие голуби и сорокопуты. Черная панель стены сливалась с черным берегом озера. Пол и потолок были белыми.

В те времена это была прекраснейшая комната в мире, оазис прохлады для жаркого климата.

Другие комнаты выглядели не менее роскошно. Капители колонн были украшены лепными цветами или инкрустированы цветной глазурованной керамикой, изготовленной амарнскими мастерами с помощью той же техники, что и чудесная фаянсовая посуда и ювелирные украшения. Там были стены, инкрустированные декоративным камнем, для укрепления которого не использовалась штукатурка. Каменные фрагменты держались исключительно за счет плотного прилегания. В одном из покоев украшением потолка служила шпалера с виноградными листьями, с которой свисали крупные грозди пурпурного фаянсового винограда.

Расточительная роскошь этих помещений могла сравниться лишь с роскошью старого дворца в Фивах, но в еще более фантастическом масштабе.

Одной из наиболее богато украшенных комнат был тронный зал, где подданные выражали почтение египетской царице Нефертити, сидящей рядом с Эхнатоном, а у их ног грудами лежали сокровища, присланные вассальными царями.

Вскоре в Амарне, как в Фивах, были построены длинные каменные причалы, и дань со всех концов империи, из Нубии и Ханаана, которая прежде поступала в Фивы, начала поступать в новую столицу.

Теперь флот царя, нагруженный щедрыми подарками, уже не спускался по Нилу до Фив, а останавливался на полпути в Амарне.

Великим событием в истории нового города был день, когда храм Атона получил первую дань. Сохранилось описание, как под крики ликования у ворот храма во главе «блестящей процессии» на своей сверкающей колеснице прибыл сам царь Эхнатон. Войдя, он увидел высокий алтарь во дворе храма и все окружающие хранилища, заполненные «богатыми жертвоприношениями», только что принесенными богу Атону. Жрецы Амона в Фивах, сперва лишенные лучших художников и ремесленников, а теперь и доходов, составлявших источник их власти, были возмущены разорением Фив и вынашивали планы мести молодым царю и царице.

О растущей ненависти жрецов Амона Эхнатона и Нефертити не раз предупреждала царица Тиу.

Но их это не беспокоило, слишком счастливы они были в своей новой жизни. Они забыли про Амона и про всех остальных богов с головами зверей. Их миром был молодой и прекрасный город – истинный город Солнца.

У них не было причин бояться рассерженных жрецов Амона. Амон уже не был верховным богом Египта. Его место на троне занял благодетельный Атон.

Амарна, как и планировал Эхнатон, была совершенством вплоть до последней детали.

Северный дворец и храм отличались от всех ранее созданных построек в Египте, но дворец «за стеной», построенный Эхнатоном для Нефертити, не отличался новизной. Он был почти полной копией Фиванского дворца, построенного его отцом для царицы Тиу на западном берегу Нила. Сохранившиеся фрагменты расписанных фресками стен, потолков и полов служат доказательством его редкостной красоты. Крышу поддерживали резные колонны, напоминавшие пальмы. А в мотивах росписи отразилась любовь Нефертити к животным, птицам и цветам.

Высокие стены, окружавшие дворец, давали ощущение гаремного уединения, столь любимого египтянами.

За симметрично распланированными великолепными садами Амарны ухаживала целая армия садовников, прибывших из Фив. Среди дворцов и гаремов стояли павильоны для обедов и развлечений. Амарна была создана для удовольствий, но это был и религиозный город, поэтому во всех садах были устроены святилища, а в женских дворцах – и «солнечные беседки», служившие личными часовнями, где царица и другие члены царской семьи могли вознести молитвы Атону, укрывшись от жгучих лучей солнца.

Впрочем, назвать эти беседки маленькими можно было лишь в сравнении с построенными рядом большими церквями. Каждая женщина царской семьи имела свою собственную садовую часовню.

«Солнечная беседка» царицы Тиу, изображенная на стенах гробницы Ая в Амарне, имела вид окруженного колоннами двора рядом с Большим храмом, внутри которого находились мелкие дворики и коридоры.

Такую же беседку, построенную для подросшей старшей дочери Нефертити Меритатон, удалось идентифицировать благодаря найденному фрагменту с надписью «Солнечная беседка принцессы Меритатон в Доме для празднеств в Доме Атона в Ахетатоне».

Для Нефертити Эхнатон воспроизвел дворец, построенный его отцом для его матери в Фивах. Перед дворцом располагались обширные сады с прудами, озером, павильоном и большой «солнечной беседкой», описаний которой не сохранилось, хотя известно, что в ней играли арфисты. Царица молилась там со своими младшими дочерьми и придворными дамами, а иногда к ним присоединялся и Эхнатон.

Царское озеро было копией того, что было устроено Аменхотепом для царицы Тиу перед дворцом в Фивах. Оно наполнялось водой через отведенный от Нила канал. По воде плавали листья лотоса, миниатюрные барки и маленькая царская галера Нефертити.

Симметрия Амарны подчеркивалась еще и тем, что, за исключением храмов и дворцов, все дома в городе были одинаковыми. Большие дома были построены по одному плану, меньшие – по второму. Все они были похожи на бунгало с плоскими крышами, но стояли на некотором расстоянии, каждый в своем садике, поэтому жилые районы выглядели как предместья. Дома строились из обожженных на солнце кирпичей, украшениями им служили каменные колонны и роспись.

Внутренние стены могли быть сделаны из нильского ила, но их внешний вид был улучшен благодаря цветной штукатурке, росписи и деревянной отделке. Полы были украшены узорами. Владельцы домов могли дать волю своему воображению и расписать их по собственному вкусу. Например, в одном доме спальня была оранжевой.

Окна были забраны решетками, сами комнаты были большими и открытыми для солнца, сады окружены стенами, увитыми живыми и нарисованными растениями и украшенными цветами, гирляндами и розетками. Между ними резвились нарисованные птицы (самыми любимыми были белые гуси) и животные. Распространенным мотивом были змеи. Они уже не были богами, но оставались царской эмблемой Нижнего Египта.

Повсеместно использовались цветочные бордюры – от дворцов до самых маленьких домиков, – их украшали листьями и цветами винограда, мака, василька и лотоса. Вырезанные лепестки лотоса использовались в качестве бордюра для стен. В больших домах, подобно тому как это было в Северном дворце, с окрашенных деревянных балок свисали сделанные из фаянса грозди лотоса и винограда.

Даже в бедных районах дома были красиво украшены фресками, а потолки выкрашены в голубой цвет, как во дворце. Беднейшие жители с любовью украшали свои дома, придавая им вид расточительной красоты, типичной для этого странного нового города.

Обычный дом состоял из большой прямоугольной приемной или гостиной, столовой, ванной комнаты с каменной ванной и резервуаром, кухни с возвышающимся очагом, спален, где вместо кроватей использовались кирпичные платформы, и отделения для слуг, разделенного на мужскую и женскую половины. На окнах висели богатые драпировки, которые опускались, когда из-за холмов дул сирокко, а полы были застелены прекрасными тонкими ярко окрашенными ковриками и подушками, на которых сидели мужчины. Дамы предпочитали красивые эбонитовые стулья и табуретки. Как и в фиванских домах, повсюду были устроены ниши, но только еще более роскошные, в них находились редкие сокровища, вазы, дорогие безделушки и сотни мелких декоративных шкатулочек, а над всем этим витал аромат благовоний. У богатых были духи, но и бедная домохозяйка могла вымести пол пальмовым листом, опрыскав его водой для прохлады, задернуть шторы от свирепого африканского солнца и наполнить дом ароматом трав и цветов.

Особенно тщательно оформлялись входы в дом. Каждая дверь была окрашена в красный или желтый цвет. В больших домах дверные рамы сделаны были из камня. Все двери были низкими, сделанными в соответствии с ростом хозяина. Многие вырезали или рисовали на них эмблему Атона, а под ней – имя хозяина дома.

Рядом почти с каждой дверью висела корзина цветов, а на притолоку ставили корзину со свежесобранным виноградом, чтобы все прогуливающиеся могли освежиться.

Это был город, в котором все всех знали и дружелюбно относились друг к другу, но, поскольку подозрения умирают с трудом, здесь, как и в Фивах, перед дверьми больших домов стояли привратники с тяжелыми деревянными дубинками в руках. Это была почетная обязанность, и такой страж обладал привилегией хвастаться своей бдительностью с могильной плиты.

По ночам все, и молодые и старые, перебирались на плоские крыши, наблюдали за движением звезд по небу и слушали доносившиеся отовсюду типичные для Амарны заунывные серенады. Расположенная у стены дворца лестница вела на балкон, с которого могли созерцать свою вселенную Эхнатон с Нефертити. Под ними, черный с серебряными переливами, тек вечный Нил.

Ясными египетскими ночами вокруг Амарны, на слишком крутых для колесниц холмах, горели сигнальные костры царских дозорных.

Одна из прекраснейших вилл Амарны принадлежала Рамозу, бывшему Птахмозу, который изменил свое имя и свою веру, чтобы последовать за Эхнатоном. Преданность Рамоза была хорошо вознаграждена. Теперь он был не только главным визирем, но также генералом царя Двух Земель. Он отвечал за все находившиеся в Египте армии, однако правда заключалась в том, что его преданность явно превышала его познания в военном искусстве. Мы не знаем ни об одной одержанной им победе. Тем не менее он был значительным лицом в городе Солнца, и одной из его наград был большой красивый дом на улице, названной археологами в его честь улицей Генерала.

Дверь его дома была украшена покрытыми изящной резьбой каменными наличниками. Как и во всех больших амарнских домах, его центром была большая гостиная со множеством окон, выходящих на дворы с кладовыми, колодцами и амбарами, по виду напоминающими ульи, где хранились запасы зерна и маиса. Через эти окна «хозяйка дома», как называли жену, могла следить за домашними делами.

Однако среди домашних генерала жена не упоминается, а хозяйку дома звали Йнет.

Дом Мерира напоминал дом Рамоза и стоял на улице Высших Жрецов, как назвали ее исследователи Амарны.

Еще один богатый дом, студия Тутмеса, находился на улице Скульпторов, где многие жители города были увековечены в камне.

На первый взгляд казалось, что жители Амарны жили в роскоши и праздности, но город был центром мировой торговли, в нем процветали коммерция и производство. Существовали гражданские службы, клерки которых занимались правительственными и иностранными делами. В городе находились архив с амарнскими письмами, дом Жизни – учебное заведение, в котором жрецы Атона обучали молодежь (аналогичное училищу писцов при храме Амона в Фивах, которое в детстве посещал Ай), и религиозная библиотека – хранилище священных писаний. Были там и казармы, и помещение для полиции, где были найдены плотные кожаные ошейники (которые носили стражники при исполнении своих обязанностей или их пленники?), бронзовые кинжалы, ножи, перья для ведения записей и кольца с печатями – эмблемой Эхнатона.

В городе был большой деловой сектор. Он включал офисы и магазины, три или четыре стекольные фабрики и фабрики по изготовлению керамики, фаянсовой и глиняной посуды, которая позже получила название амарнской. Были там и мастерские, где женщины ткали льняные и шерстяные ткани; хранилища, где впоследствии будут найдены зерно, кувшины для вина (многие из них были помечены именем Нефертити) и большое количество мешков с шерстью, которые будут обнаружены через тысячи лет после того, как Амарна прекратит свое существование.

Но самым потрясающим открытием в Амарне была идеальная «рабочая деревня». Она является свидетельством социального сознания Эхнатона. Он был не только величайшим религиозным лидером своего времени, но и весьма практичным человеком, которого интересовали все, даже самые мелкие строительные детали города.

Обычно египетских рабочих после захода солнца сгоняли в гетто, как скот загоняют в загон. В районе восточных холмов, где улицы, отходившие от Царской дороги, становились уже, была построена деревня для рабочих, поразительно напоминающая современные бедные районы. Это было первое подобное поселение рабочих в истории. Построенная по единому плану, как и главные районы города, деревня была очаровательным, окруженным стеной городом в миниатюре. Рядом с воротами были расположены довольно большие коттеджи старших рабочих.

Остальные дома были маленькими, аккуратными и совершенно одинаковыми. Эти амарнские коттеджи были признаны «образцом типовой индустриальной застройки». Каждый дом состоял из гостиной и кухни, окна которых выходили на улицу. В задней части находились спальни и туалеты. В одном из таких домов археологи нашли кухню в том виде, в котором она была оставлена хозяевами тысячи лет тому назад. На очаге стояли горшки, остальная утварь находилась в духовке, где обычно выпекали хлеб и жарили мясо. На каменной плите под очагом лежала кочерга, оставленная хозяйкой, по неизвестной причине бросившей работу.

В домах были найдены инструменты, часть из них (как близки были эти люди к каменному веку!) была сделана из кремня. Среди прочего были обнаружены амулеты – доказательство того, что даже в Амарне суеверия умирали долго.

Перед одной из дверей висела веревка, за которую хозяин привязывал ослика три с половиной тысячи лет назад.

В Амарне были сделаны и другие таинственные находки, например туши скота, подготовленные к жертвоприношению, которое так и не было совершено. В одном доме под лестницей были найдены высохшие останки лошади. Возможно, животное было самым ценным имуществом семьи, и для сохранности его держали в доме. В другом доме, в стене, были найдены замурованные скелеты мужчины и женщины – жертвы древнего и никогда не раскрытого преступления.

Дома этой образцовой деревни были абсолютно одинаковыми, но они были тщательно, просто и красиво спланированы и, как все дома Амарны, окружены садами. В них жили мастера по изготовлению гробниц и привезенные из Фив опытные слуги, в чьи обязанности входило ухаживать за мертвыми.

В 1366 году до н. э. под руководством Эхнатона рабочие этой деревни начали строить новую Долину царей в длинном и узком ущелье, протянувшемся на восток в пустыню и окруженном холмами, некоторые из которых доходили до девяти метров в высоту. Ущелье это удивительно напоминало то, где были похоронены предки Эхнатона в Фивах.

Тем не менее гробницы, как и все, что строил Эхнатон, отличались от старых. Они были построены на восточном берегу реки, поближе к восходящему солнцу (в Фивах они были на западном берегу), а сами могилы были выдолблены в скале. Но теперь там не было устрашающих изображений. В каждой могиле было жизнерадостное изображение Атона и Эхнатона с семьей, молящихся солнцу.

Это были гробницы, приготовленные для членов царской семьи.

Однако первым, до гробниц царя и царицы, было построено захоронение Ая. Оно строилось по приказу Эхнатона, и эта исключительная честь, оказанная человеку незнатного происхождения, служит еще одним доказательством того, что Ай был тестем царя.

Захоронение Ая было одним из самых красивых в Египте. Оно не было разграблено и содержит ценнейшие исторические свидетельства. На его стенах Эхнатон позволил высечь свои стихи. Среди рисунков есть один, изображающий Эхнатона и Нефертити в «окне появлений». Вместе с ними находятся несколько принцесс и, кажется, маленький принц (Тутанхатон?). Под балконом, улыбаясь, стоят Ай и его жена Тиу-няня, а на заднем плане дурачатся их слуги.

Перегнувшись через мраморную балюстраду, царь осыпает своих «любимых фаворитов» подарками, состоящими из золотых ожерелий, браслетов и колец. Надпись поясняет: «Поздравление Аю, отцу бога, и Тиу… они становятся людьми золота!» Ай, отвешивающий церемониальный поклон, убеждает нас в щедрости царя: «Он удвоил свою ко мне благосклонность в серебре и золоте».

И царский ответ: «Он был бы рад видеть тебя постоянно».

Фавориты явно не надоели Эхнатону.

Нефертити изображена в своей обычной короне с царской эмблемой, сбрасывающей два золотых ожерелья. Почти полное отсутствие одежды не умаляет ее царского достоинства. Грациозную наготу прикрывает лишь клочок материи, напоминающей шифон, в этом виде зрелая царица вряд ли могла появиться перед кем-либо, кроме исключительно доверенных лиц или родственников. Картина проливает свет на близкие отношения писца и его жены с царем и царицей Египта.

Амарну называли «городом цветов». Перед стенами своих личных садов жители Амарны устраивали роскошные палисадники для услаждения взоров тех, кто прогуливался по широким благоухающим улицам.

Царская дорога шириной в пятнадцать метров была обсажена декоративными деревьями, росшими в квадратных, выложенных кирпичами ямах, – так сажают деревья и в современных городах.

Повсюду цвели розовые цветы гранатового дерева, в прудах красовался лотос, между деревьев, как миниатюрные дворцы, стояли маленькие очаровательные летние домики. Среди всей этой зелени и благоухания бродили газели и другие животные, застенчиво принимая лакомства из маленьких добрых коричневых рук.

Бедняки могли собирать цветы в своих садах, но в Амарне были и профессиональные цветоводы.

На улицах у дверей висели тщательно составленные букеты. Они свисали с потолков и стен дворцов и домов. В удивительных композициях из гирлянд и венков цветы комбинировались с фруктами. Любимым украшением столов была композиция, в основание которой помещали различные листья: салата, ивы, оливкового дерева или папируса. На них ровным слоем выкладывались темно-голубые васильки, а сверху – светло-голубые побеги лотоса. Женщины носили большие гирлянды, сделанные из живых цветов, и маленькие букетики, приколотые к корсажу. Стебли цветов были завернуты в лист оливы. Такие букетики любила и Нефертити. Она тоже носила цветы, приколотые к платью или к волосам, и обменивалась букетиками с детьми и Эхнатоном.

То были счастливейшие ее годы: она была царицей города, еще не имевшего истории и не омраченного тенями.

Самый низкий раб мог свободно ходить по Амарне, наслаждаясь ее красотой и величием. Эхнатон создал этот город таким же, как свой духовный мир, – доступным для окружающих. В Амарне не было трущоб, не было уродства. Вплоть до последней комнаты она была создана для счастья своим художником-царем.

Амарна так и не была закончена, но даже злейшие враги Эхнатона не могли спорить с теми, кто восхвалял ее как самый прекрасный город мира.