• Главная
• Контакты
• Нашёл ошибку
• Прислать материал
• Добавить в избранное

Эдгар Сиссон в своем письме чиновнику Госдепартамента Картеру от 20 декабря 1920 г. утверждал, что Оссендовский не был известен ему в России и он никогда не слышал о нем в те дни¹. Все контакты, связанные с получением документов о «германо-большевистском заговоре», осуществлялись только через Е. П. Семенова. Но в тех же бумагах Сиссона, которые собирались Госдепартаментом, сохранилось письмо Э. Сиссона от 17 июня 1919 г. Бэйзилю Майлзу, чиновнику Русского отделения Госдепартамента. Там говорилось: «Я обратил внимание, что проф. Оссендовский добрался до этой страны. Его можно найти в офисе А. Дж. Сака, издателя "Сражающейся России", по адресу 233, Бродвей, Нью-Йорк. М-р Лэндфильд, которого, я думаю, Вы знаете, а я — нет, из того же учреждения, может подготовить эту встречу для Вас»². Сам Сиссон тоже жил и работал в это время в Нью-Йорке. Возможно, что он тоже виделся с Оссендовским в те дни, поскольку все это письмо посвящено дальнейшим разысканиям, связанным с публикацией «документов Сиссона». Но в том, что Сиссон действительно не был знаком с Оссендовским зимой 1918 г. в Петрограде, он, вероятно, прав. Оссендовский старался быть в то время в тени. Он оставался в ней и в момент предложения «документов» Эдгару Сиссону, и в ходе дальнейших переговоров с консулом Имбри о продаже следующей серии.

Как же произошла встреча Сиссона и Семенова? Робинс тут был уже ни при чем. Семенов клялся, что он лишь однажды видел Робинса на каком-то приеме и не имел с ним деловых отношений. Но сам Семенов был знаком с союзными дипломатами всех посольств и миссий. И со своим первым предложением он пришел прямо к американскому послу Дэвиду Фрэнсису в посольство, на Фурштатскую, 34, вечером 4 февраля (22 января ст. ст.) 1918 г. Утром следующего дня Фрэнсис послал Сиссону записку с просьбой немедленно прибыть в посольство (Сиссон жил в гостинице «Европа», а офис его был расположен в здании, построенном в 1914 г. страховым обществом «Саламандра», на Гороховой, 4).

Когда они встретились, Фрэнсис сказал, что обеспокоен вчерашним визитом хорошо известного в городе русского, Евгения Семенова, одного из редакторов и ведущих авторов газеты «Вечернее время», теперь закрытой. Семенов передал ему в руки «письмо Иоффе», члена советской делегации в Брест-Литовске, фамилия которого называлась в связи с арестом румынского посла. У Семенова имелись само письмо, его фотокопия и английский перевод. Как только перевод был проверен и фотокопия сверена с оригиналом, Семенов забрал назад письмо, сказав, что его надо вернуть обратно в Смольный, в дело, из которого оно было взято. Фотокопию и перевод Фрэнсис теперь и передал Сиссону.

При обычных обстоятельствах, вспоминал позднее Сиссон, он не был бы особенно внимателен к этим материалам, но, как мы знаем, еще 2 февраля ему принес документы первой серии Робинс, с которым они горячо спорили об их значении. Затем, 4 февраля, он увидел еще два варианта тех же документов, содержавших «свидетельства» о том, что большевики получали деньги от Германии за пропаганду мира еще с самого начала войны. «Письмо Иоффе» показывало, что эти отношения продолжаются, более того, что арест сотрудников румынского посольства был осуществлен по прямому требованию германской стороны на переговорах в Брест-Литовске. Поэтому данный «документ» попал в руки Сиссона в самый благоприятный момент³. Давайте и мы познакомимся с содержанием этого «письма», которое произвело настолько сильное впечатление на Сиссона и Фрэнсиса, что вдохновило Семенова и Оссендовского на создание целой серии изобличающих большевиков документов и на сочинение легенды, объяснявшей, как эти документы попали в руки Семенова. (Сама фотокопия (13 х 18 см) этого «письма» и фотостаты с него находятся в фонде «документов Сиссона» в Национальном архиве США. Но мы будем цитировать его в обратном переводе с английского по брошюре «Германо-большевистский заговор», документ № 37А.) Скажем еще, что Сиссон сразу же уверился в подлинности «письма Иоффе» и рекомендовал Фрэнсису передать его вместе с документами первой серии в Госдепартамент, что и было сделано 9 февраля.

При публикации в брошюре Сиссон предварил текст таким примечанием: «Содержание этого письма, написанного Иоффе, было передано в Вашингтон по телеграфу в феврале, а фотокопия письма направлена послом Фрэнсисом в Госдепартамент»⁴. Далее следовал текст:

«№ 771. Дело мирной делегации

(Секретно)

Брест-Литовск, 31 декабря 1917 г.

В Совет Народных Комиссаров

Товарищ Л. Троцкий поручил мне довести до сведения мотивы его телеграфного предложения об аресте румынских дипломатических представителей в Петербурге.

Генерал Гоффман, ссылаясь на совещание, которое имело место между членами германской и австро-венгерской делегаций в Брест-Литовске 29 декабря, предъявил русской делегации от имени Германского и Австрийского верховного командования (расшифрованная радиотелеграмма была продемонстрирована в этой связи) секретное требование, касающееся немедленного побуждения румынской армии признать необходимость перемирия и одобрения условий демократического мира, сформулированных русской делегацией. Неумолимость штаба и всего командного состава румынской армии, в отношении которой Верховное командование германской армии получило точную информацию от своих агентов, портит блестящее впечатление, произведенное в Германии и на всех фронтах русскими мирными предложениями, которые сделали возможным снова возбудить народные чувства против Англии. Франции и Америки, и может привести к нежелательным и опасным осложнениям в вопросе о мире вплоть до начала наступления германской армии на нашем фронте и прямой аннексии территорий, оккупированных в России.

Генерал высказал свое мнение, что против мира могут быть казаки, некоторые украинские полки и Кавказская армия, к которым несомненно присоединится в этом случае и румынская армия, которая, согласно информации, имеющейся в распоряжении Германского штаба, учитывается в расчетах Каледина и Алексеева. В интересах германской и австро-германской делегаций, чтобы на всем Русском фронте в отношении условий перемирия и одобрения условий сепаратного мира между русскими и Германией преобладало полное согласие, исходя из которого Германское и Австрийское верховные командования предложат Румынии свои условия мира и будут в состоянии предпринять свои оперативные действия на Западном фронте весьма значительного масштаба; в то же самое время ген. Гоффман в ходе беседы с тов. Троцким дважды намекнул на необходимость немедленного начала этих военных операций.

Когда тов. Троцкий заявил, что в распоряжении Совета нет возможностей повлиять на Румынский штаб, ген. Гоффман указал на необходимость посылки заслуживающих доверия агентов в румынскую армию и возможность ареста Румынской миссии в Петербурге и репрессивных мер против румынского короля и румынского командного состава.

После этого заявления тов. Троцкий телеграфно предложил арестовать всех членов Румынской миссии в Петербурге. Это письмо посылается со специальным курьером — товарищем И. Г. Бросовым, который лично передаст комиссару Подвойскому несколько сообщений секретного характера, касающихся посылки в румынскую армию тех лиц, имена которых тов. Бросов даст. Всем этим лицам будет выплачено наличными Германским нефтепромышленным банком, который купил компанию "Фанто и К0" около Бореслава. Инструктирование этих агентов, согласно сообщению ген. Гоффмана, поручено некоему Вольфу Фонигелю, который возглавляет наблюдение за военными агентами союзных с нами стран. Что касается английских и американских дипломатических представителей, то ген. Гоффман выразил согласие Германского штаба с мерами. предпринятыми тов. Троцким и тов. Лазимировым в отношении наблюдения за их деятельностью.

Член делегации:

А. Иоффе».

Таков был основной текст документа. Но далее Фрэнсис передал и все пометы, которые имелись на письме. На полях было написано: «Тов. Шиткевич: сделайте копии и пошлите в Комиссариат иностранных дел, лично тов. Залкинду». Выше было напечатано курсивом: «Сандерсу. Доложено 4 января относительно ареста Диаманди и других. М. Шиткевич». А затем: «5 января 1918 г. Канцелярии: Пошлите срочную телеграмму Троцкому о аресте румынского посланника. Савельев»⁵. Пометы, показывавшие прохождение документа по кабинетам Смольного, должны были придать еще большую убедительность подлинности письма.

Затем Фрэнсис передал примечание к данному документу, составленное Сиссоном. В нем говорилось: «Дата — 12 января, канун русского Нового года. Румынский посланник был арестован этой ночью в Петрограде и был освобожден только после единодушного требования всех посольств и миссий в Петрограде. Письмо показывает, что Троцкий воспринял личное требование ген. Гофмана как приказ для действия. Важнее всего, однако, то, что документ срывает маски с публичных заявлений Ленина и Троцкого о том, что они борются против того, чтобы Германия получила в результате мирных переговоров военное преимущество против Соединенных Штатов, Англии и Франции. Вместо этого вскрывается цель помощи Германии в возбуждении чувств против Англии, Франции и Соединенных Штатов, в пособничестве Германии при подготовке наступления на Западном фронте. Назван германский банк, который будет оплачивать большевистских агитаторов среди румынских солдат. Является ли резидент "Вольф Фонигель" известным по американским данным Вольфом фон Игслем? Схожесть имен поразительна. Наконец, ген. Гофман удовлетворен слежкой Троцкого за американскими и английскими дипломатами. Иоффе, который подписал письмо, является членом русской мирной делегации. После тою как это письмо было написано, Залкинд убыл в Швейцарию со специальной миссией». Примечание 6 июля 1918 г.: «Он не достиг ее тогда, не имея возможности проехать через Англию, и в апреле был в Христиании»⁶.

Хотя документ очень насыщенный и даже на первый взгляд содержит много пластов, сегодня задача определения его подлинности по плечу даже студенту-историку. Опубликованные и доступные этому студенту материалы даже меньше по объему, чем та информация, которая была доступна Фрэнсису и Сиссону при чтении тогдашних петроградских газет. Весь вопрос в объективном подходе. Его-то и не было у американцев, уже настроенных подозрительно и недоверчиво к большевистским руководителям. Арест румынского посла потряс и возмутил всех союзных дипломатов, а больше всего Фрэнсиса, которому и пришлось вызволять Диаманди из тюрьмы. Симпатии подавляющего большинства союзных представителей были на стороне румын, а также казаков, Алексеева, Каледина и Корнилова. Поэтому, получив в руки такую информацию о мотивах действий большевиков, они клюнули на приманку фальсификаторов, поскольку она отвечала их чувствам и подозрениям. К тому же Сиссон был уже подготовлен к восприятию сведений о германо-большевистском сотрудничестве материалами первой серии.

Сегодня мы знаем (и мы старались показать это в предшествующей главе), что решение об аресте членов Румынской миссии принималось непосредственно в Петрограде, в Смольном, и вне всякой связи с Брест- Литовском. В какой степени Ленин был в курсе начавшейся мирной конференции? Вот данные биографической хроники. 28 декабря (только что вернувшись из кратковременного отдыха в санатории Халила на Карельском перешейке) Ленин ознакомился с информацией из Брест-Литовска о том, что в Германии берет верх партия сторонников войны против Советской России⁷. Соответствующая информация печатается в «Правде» 1 января 1918 г. (29 декабря 1917 г.). 29 декабря Ленину доставляется отчет Л. М. Карахана о первом дне работы мирной конференции. 30 декабря Ленин принимает Робинса и американских журналистов, вручающих ему текст 14 пунктов президента Вильсона⁸. Ленин тогда же посылает их телеграфом в Брест-Литовск Троцкому. Интересно, что в этот же день Ленин знакомится с сообщением из Брест-Литовска о протесте начальника штаба германских войск Восточного фронта генерала М. Гофмана по поводу распространения революционных воззваний среди немецких солдат и о советском ответе на этот протест. Ему представлен также меморандум советской делегации, зачитанный на заседании конференции⁹. На вечернем заседании Совнаркома Ленин вносит свой проект об отношении к Центральной раде в связи с запросом из Брест-Литовска.

Румынский вопрос возник утром 31 декабря. Ленину было доложено о враждебных действиях румын против полков 49-й дивизии. Тогда же обсуждается форма протеста, готовится ультиматум (мы цитировали его в предыдущей главе), Ленин подписывает его, а далее «пишет в Наркомвоен предписание арестовать членов румынского посольства»¹⁰. Интересно, что вслед за этим ему докладывают письмо председателя съезда Советов Румынского фронта, Черноморского флота и Одесской области Л. И. Рузера от 23 декабря 1917 г. с просьбой ассигновать средства исполкому съезда («Румчероду»). Он поручает дать такой ответ: «Ваши сообщения получены. Согласны выдать деньги. Каким образом надеетесь получить их, известите немедленно»¹¹. Далее мы узнаем, что И. А. Залкинд был не в курсе произведенного военными властями ареста румын, так как «Ленин разъясняет утром (1 января 1918 г. — В. С.) уполномоченному наркома иностранных дел Залкинду причину возникшего инцидента с румынским посольством»¹². Этого не могло бы быть, если бы операция осуществлялась по инициативе Троцкого, так как Залкинд его официально замещал в Наркоминделе.

Неувязки получались и с русскими условиями «демократического мира», которым-де мешает в Германии нехорошее поведение румын. Ведь еще 15 декабря ст. стиля немцы отказались от этих условий и выдвинули требование об установлении границы по линии фронта. Поэтому Гофман не мог ни хвалить советские условия мира, как он делал это в предыдущий месяц, ни заново грозить аннексировать оккупированные территории России, это было сделано ранее. Уже эта, чисто историческая критика содержания главного сюжета «письма Иоффе» показывала, что оно не может быть подлинным.

Но сочиненный Оссендовским документ был, как мы говорили выше, многоуровневым, или «многоэтажным». Первый, самый видимый этаж касался собственно ареста Диаманди и других сотрудников Румынской миссии. Этого якобы потребовал Гофман, Троцкий воспринял заявление Гофмана от 29 декабря как приказ, телеграфировал в Петроград, в Петрограде румыны были арестованы. Это уже плохо. Но у этого «этажа» есть подвал: до беседы с Троцким немцы и австрийцы провели свое совещание, Гофман предъявил ему секретную радиограмму и потребовал репрессалий по отношению к румынам. Следовательно, сотрудничество между русскими и германцами зашло так далеко, что им показывают свои секретные документы. Далее второй этаж: советские условия мира помогают немцам вновь поднять волну ненависти к странам Антанты! А это помогает готовить скорое наступление на Западном фронте. Эти отравленные стрелы, заготовленные А. М. Оссендовским, ощущались болезненнее, чем просто судьба Диаманди. Мы это видим по содержанию того примечания, которым заканчивалась передача текста документа в Госдепартамент. Третий этаж: спецкурьер «товарищ Бросов» (фамилия вымышленная: во всех опубликованных именных указателях к документальным изданиям материалов этого времени мы ее найти не могли) везет устные указания Подвойскому в военный комиссариат. Но «болтливый Иоффе» тут же раскрывает в письме содержание указаний тов. Троцкого: немцы требуют послать агитаторов на Румынский фронт, список их уже согласован. А платить им будет немецкий банк; и название его, вот и фамилия немецкого резидента-инструктора, пожалуйста! Что же тогда остается от секрета? Только сам список фамилий, который Оссендовский еще не успел сделать.

Так умело составленный и наполненный разнообразным содержанием документ исключительно удачно прошел первую апробацию и был с удовольствием использован. Ну, а о мелких ошибках, вроде фамилии «товарища Лазимирова» вместо Лазимира (это, кстати, еще один этаж документа: немцы одобряют установленную слежку за союзными посольствами), можно пока и не упоминать.

Но нельзя сказать, что Сиссон не проявил никакой осторожности. Он посетил посольство Великобритании и установил контакт с главным резидентом английской разведки, Е. Т. Бойсом. У того тоже были проблемы. Как писал Сиссон, он имел на руках своего Робинса — нового посла Локкарта, который тоже стремился лояльно относиться к большевистскому правительству и вел с ним собственную дипломатическую игру. Сначала Бойс принял Сиссона за посланца Робинса и увидел в этом визите новую интригу Робинса — Локкарта. Выяснив отношения, Сиссон и Бойс заключили своеобразный союз: Сиссон брал на себя собирание информации в Смольном, а Бойс — ее проверку и обработку¹³.

Кроме того, Сиссон выяснил, что Бойс установил непрямую связь с некоторыми русскими военными и моряками, обслуживавшими буквопечатающие телеграфные аппараты Юза для связи «по прямому проводу» между Брест-Литовском и Совнаркомом. Такие аппараты, как я точно знаю по документам, находились в Зимнем дворце, штабе округа и доме военного министра (набережная Мойки, 67). Сиссон, правда, в своих мемуарах говорит о связи прямо со Смольным. К моменту разговора с Сиссоном Бойс уже в продолжение трех недель ежедневно получал копии телеграмм из Бреста в Петроград и обратно, а также телеграмм между германской Комиссией по делам военнопленных в Петрограде и Берлином (часть этих копий, частично расшифрованных, имеется в делах фонда «документов Сиссона» в Национальном архиве США. В мемуарах Сиссон упоминает только одну — разговора по прямому проводу между Радеком и Бронским, которая была передана ему Бойсом).

Далее Сиссон писал в своих воспоминаниях: «Пригласив Бойса в посольство для доверительной беседы относительно "письма Иоффе", я был вознагражден тем, что узнал, что он доверяет Семенову как "надежному" и умному врагу большевиков и верит, что тот находится в контакте с "телеграфной группой", с которой и сам Бойс установил непрямой контакт. Расследование, концентрирующееся вокруг Семенова, я отсрочил временно для специальной акции, встречаясь с ним в течение следующей недели в посольстве, в которое он принес еще два или три письма, указывая, что они большевистского происхождения; одно из них имело более позднюю дату, чем "письмо Иоффе"»¹⁴.

Но, как говорится, пусть будет выслушана и другая сторона. Дадим теперь слово Семенову с Оссендовским. Тем более что Сиссон-то перед судом истории оказался пострадавшей стороной, стороной, введенной в заблуждение. Он, приводя мысленный монолог Ленина в своих воспоминаниях, старался представить его человеком аморальным и циничным, использующим для достижения своих целей и плутов, и подонков, и наивных, сентиментальных людей. Сам же он стал объектом обманных действий со стороны двух политических плутов, а себе невольно отвел роль сентиментального простачка. Его намерения были честными и идеалистическими, но они были цинично использованы людьми недобросовестными, лгунами, ничем не отличавшимися от своих большевистских противников. Они тоже считали, что цель оправдывает средства, что нравственно то, что помогает скинуть и уничтожить большевиков. Эдгар Сиссон вовсе не был человеком такого рода, но он обладал возможностями, которых не было у Оссендовского и Семенова.

Трудно сказать, кто из них был большим обманщиком. Если Оссендовский всегда был склонен к блефу, к преувеличению, к фантазерству, к сочинительству, то Семенов рисуется из его поведения больше тактиком, прибегающим к правдоподобной лжи для достижения ближайшей политической цели. И Сиссон, и Семенов спустя несколько лет уже не помнили точно, что они говорили друг другу в феврале 1918 г. Поэтому неточности есть и в воспоминаниях Эдгара Сиссона, вышедших в свет в 1931 г., и даже в его деловых письмах 1919–1921 гг. с отзывами на новые документы, которые доставлялись ему из Госдепартамента. Но Семенов-то и Оссендовский лгали намеренно и сознательно. Им надо было оправдаться, им надо было выставить свою деятельность в благородном свете борьбы с большевизмом, замазать и обман Семенова, и изготовление фальшивок Оссендовским.

Не одного Сиссона обманывал Семенов. Он давал лживое показание под присягой в американском консульстве в Архангельске (так называемый affidavit) в 1919 г., он обманывал дипломатов и разведчиков в Англии в 1920 г., он обманывал П. Н. Милюкова в редакции «Последних новостей» весной 1921 г. И именно Милюков, поместив несколько статей Семенова в своей газете, дал им, так сказать, «путевку в жизнь». Сославшись на заявление германского социал-демократа Эдуарда Берн- штейна о том, что, по его сведениям, большевики получили or кайзеровского правительства 50 млн марок, П. Н. Милюков писал: «Как раз указанная Бернштейном цифра подкупа подтверждается одним из давно известных "документов Сиссона". Ввиду этого получает исключительную важность показание не простого свидетеля, а участника передачи части этих документов Сиссону, показание, которое посчастливилось получить редакции "Последних новостей". Посредником Сиссона при получении документов, как оказывается, был известный сотрудник "Вечернего времени" Е. П. Семенов. Г. Семенов — человек не нашего лагеря, но его статьи, которые мы начинаем печатать в "Последних новостях" со вторника 5 апреля, имеют всю цену и весь вес показания, которое должно будет фигурировать как одно из важнейших доказательств пред комиссией Рейхстага, если ей суждено состояться»¹⁵. Несколько ниже Милюков писал, что «разоблачения г. Семенова, несомненно, имеют выдающийся политический интерес. Их значение, во всяком случае, чрезвычайно важно для историка, которому отныне возвращается право пользоваться заподозренными документами, внутренняя достоверность которых была для меня лично и ранее несомненной»¹⁶.

Итак, возвращаемся к первой статье Е. П. Семенова в «Последних новостях», которая имела подзаголовок «История "кампании документов"». Рассказав о попытке продать списки немецких фирм и шпионов, которые изготовил Оссендовский (напоминаю, что фамилию эту Семенов не называл, но англичанам и американцам представил процитированное им в статье письмо Оссендовского, которое идентифицирует источник, откуда поступили эти списки), и заметив, что эти списки он передал Сиссону в феврале 1918 г., Семенов далее писал:

«Одновременно с этим мы с вышеупомянутым молодым писателем и лектором (фамилия его нам неизвестна, но это, как можно заключить по содержанию, не Оссендовский. — В. С.) организовали через наших друзей военно-судного ведомства с некоторыми "чиновниками" Смольного правильное получение сведений о деятельности большевиков. Они стали нам передавать все "интересные бумаги", поступавшие в Смольный от разных комиссаров большевистских учреждений и германского штаба.

Вначале работа была очень трудная, опасная именно вследствие беспорядка, царившего и в комнатах под нумерами в Смольном, и в штабах, и в комиссариатах (министерствах). Крайняя осторожность заставляла наших друзей и нас самих ограничиваться в первые недели копиями, которые наши друзья со страшным для себя риском снимали с поступавших в Смольный бумаг, циркуляров, писем и т. д.».

Уже в этих цитатах мы встречаемся с прямой ложью, а также с сомнительными утверждениями, трудно поддающимися проверке. В указанный период (декабрь 1917 г. — февраль 1918 г.) никаких «интересных бумаг» в Смольный от германского штаба не поступало. Наоборот, первый прямой контакт был установлен только 19 февраля 1918 г. телеграммой Ленина в Берлин о безоговорочном принятии германских условий мира¹⁷. Но ответа-то на него долго не было. Все сношения с германской стороной шли через мирную делегацию в Брест-Литовске. Только после заключения Брестского мира, переезда Совнаркома в Москву и открытия германского посольства правительство стало получать (через посольство) какие-то бумаги от германской стороны. Но Семенов продал Сиссону 3 марта 1918 г. около пятидесяти документов, среди которых были и документы «Разведывательного бюро Большого Генерального штаба», и некоторых других германских учреждений (изготовленные А. М. Оссендовским!). Чтобы оправдать их присутствие в числе проданных Сиссону документов, и было сделано это «невинное» добавление.

Как нам кажется, выдумкой является и утверждение Семенова о наличии организованной группы «чиновников военно-судного ведомства», которая установила контакт со служащими Смольного. Безусловно, какие-то контакты у Семенова в Смольном существовали, но вряд ли это была целая группа. Более вероятен иной способ добывания информации, о котором упоминали и Семенов, и Оссендовский: переодевание в подходящую одежду и личные походы в Смольный для подслушивания, подглядывания и кражи некоторых бумаг. Этот способ был более надежным и не требовал никакой группы.

Но одно место нам представляется важным, поскольку находит подтверждение в характере первых полученных Сиссоном документов. Семенов пишет, что с документов снимались копии. И действительно, вспомним, что все «документы» первой серии претендовали на то, что являются машинописными копиями подлинников, хранившихся в русской контрразведке (а не в Смольном!). Но уже при изготовлении «письма Иоффе» стали применяться другие приемы. Семенов поясняет: «Мой коллега, который заведовал в нашей организации специально делами Смольного, вскоре, при помощи наших друзей, наладил съемку фотографий с документов. При этом наиболее боевые и интересные документы сообщались нам на одну ночь вместе с копиями и фотографиями — и к утру же возвращались на свое место на случай, сели бы их хватились в Смольном».

Именно этот прием был для большей убедительности применен Е. П. Семеновым на встрече с Д. Фрэнсисом 4 февраля 1918 г. с «письмом Иоффе»: были предъявлены его «оригинал» и фотокопия, а также английский перевод. Оригинал был тут же взят обратно. Однако это была длительная и хлопотная процедура. Поэтому после установления постоянного контакта с Сиссоном Семенов стал поставлять ему и собственно «оригиналы». Для оправдания этого в статье 1921 г. он пишет следующее: «Как это ни покажется странным на первый взгляд, но кто знаком с положением дел и деятельностью большевиков после переворота, тот поймет меня, если я скажу, что по мере установления большего порядка в канцеляриях и комиссариатах мы с большей регулярностью получали документы, причем с начала 1918 года мы стали получать иногда и оригиналы документов. Для большего ознакомления с обстановкой моему коллеге удавалось проникать в самый Смольный». О каком коллеге идет речь: о «молодом ли писателе и лекторе» или об «известном экономисте» (Оссендовском), сказать трудно. Но думаю, что «молодой писатель» вообще выдуманная фигура, а вот Оссендовский вполне мог заниматься этим делом. Изготовленные им документы были достаточно сложными: они имели подписи, входящие и исходящие номера, пометы двух-трех лиц. Лица эти были не только вымышленными (таких было большинство), но и реально работавшими в Смольном сотрудниками аппарата Совнаркома или комиссариатов. Это предполагало наличие точной информации, в чем производитель документов должен был убедиться сам.

«Мой коллега, — продолжал Е. П. Семенов, — под видом "товарища" рабочего проник раз в Смольный в комнату X с фотографическим аппаратом. В разгар работы по фотографированию документа в комнату вошел Урицкий, который, обменявшись с одним из "товарищей" несколькими словами, сейчас ушел, ничего не заметив…»¹⁸ Это уже похоже на правду. То, что переодетый Оссендовский был в комнате, когда туда вошел Урицкий, и натерпелся страху. Но вот что именно там производилось фотографирование документов, весьма сомнительно.

Еще одно место из первой статьи Е. П. Семенова чрезвычайно важно, так как раскрывает один из методов работы фальсификаторов. «Одно из союзных центральных учреждений, — рассказывает Семенов, — затребовало от своего представителя, с которым я был в постоянном общении, оригинальные подписи Иоффе, Залкинда и др. комиссаров для сличения с подписями на некоторых документах. Это было в самый разгар Брест-Литовск. переговоров. Т. к. мы следили за всем, что делалось в центральных учреждениях у большевиков, то знали, что как раз в это время у входной двери в Ком. Ин. Дел (у Певч[еского] моста) за проволочной дверцей в раме под замком было вывешено новое распоряжение за подписью четырех комиссаров с Иоффе во главе (именно тех, которые фигурируют на факсимиле документа № 3 в брошюре Эдг. Сиссона). Чтобы удовлетворить желание друзей-союзников, мы решили действовать в первый же удобный вечер. Мы обдумали все подробности экспедиции, которую необходимо было совершить до закрытия комиссариата, так как рама с заветным документом висела не снаружи, а в здании комиссариата. Три человека участвовало в этом деле: мы с моим коллегой и морской офицер. Я пока не могу останавливаться на подробностях. Скажу только, что экспедиция удалась вполне, и документ с 4 подписями — ничего более аутентичного себе представить нельзя, конечно, — на следующий день был передан представителю одной из союзных держав. Подписи были как две капли воды похожи на те же подписи на переданных раньше документах».

В душе Семенов, конечно, гордился этой «экспедицией», вот только порядок действий несколько перепутан. Сначала они украли раму с документами из Народного комиссариата по иностранным делам, Завладев подлинными подписями, Оссендовский перерисовал их для будущего документа № 3 сиссоновской серии. Что же касается требования о разыскании подлинных подписей, то оно возникло у американцев, в Госдепартаменте, позднее, после публикации «документов Сиссона» и возникновения первых сомнений в их подлинности. Как показывает содержание фонда «документов Сиссона» в Национальном архиве США, там имеются фотокопии одного клочка бумаги с подписью А. А. Иоффе. Это расписка в получении пакета. Подпись, однако, недостаточно характерная. Только в 1920 г. Госдепартамент получил из Риги фотокопию настоящей подписи Иоффе под мирным договором с Латвией. Как показывает проведенное мною сличение этой подписи с подписью под «письмом Иоффе» от 31 декабря 1917 г., последняя подпись явно является поддельной.

Рассказ Семенова свидетельствует о том, ч то подделыватели стремились завладеть образцами почерка своих персонажей. Так, единообразность подписей секретаря Совнаркома М. Н. Скрыпник на многочисленных пометах на «документах Сиссона» показывает, что Оссендовский всегда имел перед глазами подлинную роспись Марии Николаевны.

Хвастается Е. П. Семенов в своей статье и тем, как он «добыл» подпись И. А. Залкинда. В типографии, где печаталась газета «Антанта» на французском языке, в которой сотрудничал Семенов, начала печататься и советская газета на немецком языке «Факел». Залкинд, заменявший отсутствовавшего редактора этой газеты Л. Троцкого, как рассказывает Семенов, прибыл в типографию и обнаружил там набранную статью Семенова против брестских переговоров. «Это провокация!» — воскликнул Залкинд и разорвал статью в клочки. Наборщик запротестовал. Тогда Залкинд «тут же на клочке бумажки написал, что он берет на себя ответственность за содеянное им, что статья моя носит провокационный характер и т. п. Тут же он вынул из жилетного кармана печать Ком. Ин. Дел, приложил ее на том же клочке бумажки и расписался!»¹⁹ Семенов забрал бумажку с образцом подписи Залкинда и «передал союзникам, г. Сиссон его не видел»²⁰.

Мы имеем также краткую версию событий, изложенную А. М. Оссендовским в беседе с сотрудником Госдепартамента США в Вашингтоне 25 ноября 1921 г. «Для Оссендовского. казалось, было сюрпризом, что я знаю о его связи с "документами Сиссона", — писал в своей докладной записке интервьюер Оссендовского (он подписался только инициалами). — Он немедленно объяснил, что его связь с этим делом была крайне ограниченной: его кабинет ("офис") был использован как временное место хранения документов перед их дальнейшей передачей. Все документы проходили через его офис, и он видел их, снимал фотографии, которые впоследствии изучал. Но в большинстве случаев документы не находились у него более чем два или три часа».

Следовательно, если верить этому показанию, фотографирование производилось не в «кабинетах Смольного», как писал Е. П. Семенов, а в кабинете (служебном или домашнем) Оссендовского. А так как мы знаем, что подлинных документов, которые бы ему на самом деле приносили на время, никогда не существовало, то это признание дает нам точные сведения о месте изготовления всех документов. Служебный кабинет Оссендовского располагался в Эртелевом переулке, 11, где размещалась редакция «Вечернего времени», но газета давно была закрыта и занята большевиками, вряд ли кабинет сохранился за ним. А жил Оссендовский в 1917 г., по данным справочника «Весь Петроград», в Ковенском переулке, 4. Вот тут, скорей всего, и располагалась его «мастерская». Далее Оссендовский рассказывал сотруднику Госдепартамента о своих заслугах в разоблачении германских агентов начиная с 1913 г., особенно в отношении фирмы «Кунст и Альберс». Потом разговор опять вернулся к «документам Сиссона».

«Оссендовский дал следующую новую информацию относительно способа, которым документы были получены, — говорится далее в меморандуме. — Одна из трех групп возглавлялась Крафтоном, хорошо известным радикальным земским лидером шотландского происхождения. Я знаю этого человека лично, и очень хорошо, и могу поверить, что он мог быть вовлечен в такого рода деятельность (это ремарка автора меморандума. — В. С.). Крафтону можно доверять абсолютно; если он похищал документы от большевиков, то он определенно не подделывал их, чтобы обмануть союзников или использовать как орудие в политической борьбе. Следующая новая информация, данная Оссендовским, заключалась в том, что лидером офицерской группы был полковник одного из гвардейских полков Николаев, человек богатырского роста, который мог очень легко выдавать себя за простого солдата. Оссендовский не дал мне имена третьей, польской группы»²¹. Далее Оссендовский сказал, что во время подготовки к эвакуации Совнаркома из Петрограда один из ящиков с перепиской был умышленно разбит и документы расхищены различными «группами». Он заявил, что по Петрограду циркулировало много комплектов документов из того же самого источника в дополнение к тем, которые достал Сиссон.

Про разбитые ящики с документами очень живописно рассказывал и Семенов (что дает основание полагать, что они с Оссендовским заранее сговорились отвечать так на возможные вопросы о происхождении «оригиналов»): «Наши друзья заметили, в каких ящиках находились интересные для нас документы, и под строжайшим секретом сообщили оберегавшим ящики матросам, что именно в этих ящиках спрятано перевозимое в Москву золото! Конечно, в ту же ночь большинство ящиков оказалось взломанными и затем наскоро и кое-как снова закрытыми и даже незаколоченными. Наши друзья не преминули этим воспользоваться и достали из ящиков несколько оригинальных документов. Случай этот всполошил кое-кого в Смольном»²². По нашему убеждению, этот рассказ тоже является придуманным для того, чтобы объяснить наличие «оригиналов» в «документах Сиссона». Но опять-таки за давностью времени возникает некоторая неувязка, обнаруживаемая при восстановлении хронологии тогдашних событий.

Брест-Литовский мирный договор был заключен только 3 марта 1918 г. Именно в этот день Эдгар Сиссон уже купил все документы у Е. П. Семенова, заключил с ним договор и 4-го выехал из Петрограда в Финляндию. Паника в Петрограде возникла ранее и усилилась после падения Пскова и Нарвы 23–24 февраля 1918 г. Только вечером 26 февраля 1918 г. Ленин пишет проект постановления об эвакуации Советского правительства в Москву, который на этом же заседании утверждается Совнаркомом²³. Следовательно, подготовка к эвакуации могла начаться не ранее 27 февраля 1918 г. Возможно, что именно в эти четыре дня, остававшиеся до отъезда Сиссона, и имело место заколачивание ящиков, но скорей всего, работа эта развернулась уже мосле 3 марта и отъезда Сиссона из Петрограда. Оссендовский-то это помнит, поскольку он хорошо знает о третьей серии документов, проданной им только в апреле 1918 г. через посредника американскому вице-консулу Имбри. Эти документы, которые я изучил в Национальном архиве США, состоят только из «подлинников». Это знал сотрудник Госдепартамента, разговаривавший с Оссендовским, что мог предположить и его собеседник. Семенов же об этих документах уже не знал.

Что же касается других «новых» сведений, сообщенных Оссендовским, то они представляются сомнительными. О Крафтоне ни слова не говорит Семенов, его фамилия больше никем не упоминается в связи с «документами Сиссона». Фигура гвардейского полковника Николаева, переодевающегося солдатом для проникновения в Смольный, тоже действует только в этом рассказе. Семенов «посылает» в Смольный своего «коллегу», которым, скорее всего, являлся сам Оссендовский. Как писал в своих воспоминаниях Сиссон, Семенов познакомил его с полковником по фамилии Самсонов, которого он выдавал за главу «офицерской группы». К фигуре Самсонова мы еще вернемся, пока же укажем на это противоречие, которое говорит в пользу того, что, называя имена Николаева и Крафтона, Оссендовский привычно блефовал.

В нашем распоряжении есть еще несколько свидетельств, исходящих от Семенова и Сиссона, которые необходимо привести, чтобы окончательно сделать выводы о механике появления и передачи документов второй серии Эдгару Сиссону. Это, во-первых, «аффидавит» — показание под присягой, данное Е. П. Семеновым 21 февраля 1919 г. американскому консулу в Архангельске Лесли А. Дэвису.

Показание состоит из десяти пунктов²⁴. В первом Семенов свидетельствует, что опубликованные осенью 1918 г. «документы Сиссона» «переданы ему мною или в моем присутствии лицами, которые вместе со мной организовали получение этих документов». Во втором пункте говорилось, что эти лица, назвать которых еще невозможно по соображениям их личной безопасности, «установили связь с департаментами большевистского правительства через офицеров и служащих этих департаментов, которые продолжали свою работу там после захвата власти большевиками или которые поступили на службу с целью поисков свидетельств относительно истинного характера большевистских лидеров и их правительства». Третий пункт утверждал, что «некоторые из этих лиц были связаны с военным и морским штабами и имели право беспрепятственно входить в помещения штаба, большевистских департаментов в Смольном и Комиссариата иностранных дел».

Четвертый пункт гласил, что Семенов как член группы, которая участвовала в этой работе, и как человек, который планировал ее детали, ежедневно сносился с теми, кто ее проводил и кто был занят в правительственных учреждениях, как об этом рассказывалось выше. Поэтому он был знаком с фактами, касающимися доставания оригинальных документов и фотографий. В пятом пункте говорилось, что когда документы желаемого характера поступали в Народный комиссариат иностранных дел, Смольный или Военный и Морской штабы, то перед тем, как отправить их к соответствующему советскому комиссару, члены группы делали их списки. Они доставлялись Семенову, и он и его помощники отмечали на этих списках те документы, которые они хотели бы иметь. В шестом пункте Семенов заявлял, что давал эти списки Сиссону и тот помогал в определении желаемых документов. Седьмой пункт утверждал, что оригиналы этих документов фотографировались названными выше офицерами и служащими при первой же возможности. И так как документы могли потребоваться для текущей работы, они изымались только на несколько часов, фотографировались в том же здании и возвращались обратно в дела. В некоторых случаях документы уносились из Смольного на один или два дня. В отдельных случаях документы фотографировались в тех же комнатах, где шла ежедневная работа. В одном случае наш агент, который был занят фотографированием документа вместе со служащим данного отдела, находился там во время пребывания комиссара Урицкого. Когда Урицкий спросил, чем они заняты, они ответили, что выполняют срочную работу для отдела.

Как видим, этот «аффидавит» использовался Е. П. Семеновым в качестве источника для написания своих статей для «Последних новостей» в 1921 г. Вторая статья так и называлась: «Мое affidavit (показание)», правда, текста показания Семенов в этой статье совсем не приводил.

Именно «аффидавит» содержит байку про Урицкого и пр. Возможно, это связано с реальными переживаниями переодетого Оссендовского, застигнутого Урицким в одном из кабинетов Смольного. В данном показании Семенов пытался представить свою организацию более солидной, чем она выглядела позднее в его мемуарах, где он действует с одним-двумя людьми. Показания относительно способов и мест фотографирования документов находятся в противоречии, как мы уже показывали выше, с откровениями А. М. Оссендовского о том. что фотографирование выполнял он в своем кабинете и через него проходили все документы.

Далее Семенов переходил к объяснению того, как в руки Сиссона доставлялись оригиналы документов. В восьмом пункте он заявлял, что иногда документы не требовались для текущей работы или комиссары «забывали» о них. Тогда документы изымались из дел и передавались самому Семенову или его «помощникам». Но самым уязвимым пунктом «аффидавита» оказался девятый, где мы опять встречаемся с пресловутыми разбитыми ящиками. «Много оригинальных документов, которые были переданы м-ру Сиссону, — заявлял Семенов, — были взяты в феврале 1918 г., когда большевики готовились эвакуироваться из Петрограда и переехать в Москву, в результате замешательства и паники, которые были тогда. Офицеры и служащие, которые являлись нашими агентами, были среди тех, кто упаковывал дела различных отделов Смольного; они знали, в каких ящиках находились важные для нас документы, особенно исходившие от Германского Генерального штаба и "Nachrichten Bureau". Они сказали матросам, которые охраняли Смольный, что в этих ящиках находится золото, которое тайно вывозится в Москву. Матросы сломали эти ящики в поисках золота и, не найдя его, оставили их открытыми во дворе Смольного. Наши агенты изъяли из ящиков столько документов, сколько смогли, прежде чем порча ящиков была обнаружена. Наши агенты не смогли достать оригиналы некоторых документов, так как часть текущих дел была внезапно перевезена из Смольного в Комиссариат иностранных дел и отправлена в Москву до того, как мы смогли добраться до них»²⁵ Но и после описанного случая, говорилось в последнем, десятом пункте показания Е. П. Семенова, и после отправки части дел в Москву «наши агенты» продолжали тот же процесс поиска, фотографирования и похищения документов.

В чем же порок этого объяснения? Семенов здесь утверждает, что из разбитого ящика были взяты не просто документы, а те документы Германского Генерального штаба и «Разведывательного бюро Большого Генерального штаба», которые в подлинном виде были переданы Сиссону и опубликованы им. Но Оссендовский затем предложил американскому вице-консулу Имбри подлинники десятков новых документов «Nachrichten Bureau» за вторую половину марта и начало апреля 1918 г. Ящики давно заколотили и увезли в Москву. Откуда же брались новые подлинники? Этот факт полностью опровергает данное заявление Семенова, которое мы можем рассматривать как еще один вымысел. В целом весь «аффидавит» представляет собой продуманное фальшивое оправдание передачи Сиссону якобы настоящих документов или копий с них. Американская присяга не удержала Е. П. Семенова от явной лжи. Впрочем, за ложь с политическими целями еще никто и никогда не был осужден. Вот только не каждый лжец-политик является одновременно изготовителем и распространителем фальшивых документов.

И последнее свидетельство Семенова. Я имею его только в форме цитат, которые Э. Сиссон включил в свое письмо от 20 декабря 1920 г. сотруднику русского отдела Госдепартамента Картеру в ответ на его письмо от 18 декабря 1920 г. Возражая Картеру, он писал: «Ваше собственное письмо не так точно, как материал, который Вы прислали: Семенов не утверждает, что все документы были получены через Оссендовского»²⁶. Далее он цитирует «материал», который оказывается еще одним показанием Е. П. Семенова. «Он (Оссендовский) с ноября преуспел благодаря своим друзьям X, Y, и Z в организации наблюдения за большевиками и их основными комиссариатами, включая Смольный. Это именно Оссендовский, кто стоял во главе организации: он был инициативен, смел и восхитительно хладнокровен, часто проникая благодаря своим способностям и уму в различные места Смольного, переодетый "товарищем рабочим". Городская милиция и другие имели доказательство его храбрости и его работы»²⁷. Одновременно люди, обозначенные Семеновым другими литерами, работали над перехватом телеграфных сообщений между Смольным и Москвой и Петроградом и Берлином. Данные этой группы часто подтверждали то, что доставала «смольнинская группа».

Таким образом, данное заявление тоже явилось источником для статей Семенова в «Последних новостях». «Молодой писатель», который там проникает в Смольный, и «известный экономист», следовательно, одно и то же лицо: А. М. Оссендовский. Согласившись в своем письме к Картеру с тем, что Оссендовский стоял во главе «смольнинской группы», Э. Сиссон в то же время настаивал на том, что Е. П. Семенов объединял как эту, так и «телеграфную группу». «Действительным главой "телеграфной группы", — заявлял в этом письме Сиссон, — был даровитый молодой офицер полковник Самсонов. Был ли он одной из литер "н" или "икс", "игрек" или "зет", я не знаю»²⁸. Сиссон встречался с Самсоновым, и тот говорил ему, показывая копии телеграфных лент, что подлинники спрятаны в надежном месте. Кроме того, Бойс в английском посольстве тоже имел копии лент перехваченных телеграфных переговоров.

Таким образом, можно сделать вывод о том, что «телеграфная группа» действительно существовала и была связана с резидентом разведки в английском посольстве Бойсом, а через него и с Сиссоном. В каких отношениях находились полковник Самсонов и Е. П. Семенов, сказать трудно. К сожалению, итогов работы этой группы мы почти не знаем. Или результаты их двухмесячного груда все еще лежат спрятанными в «безопасном месте», или находятся и архивах английской разведки. Сиссон опубликовал в приложении № 2 к своей брошюре только отрывок из телеграфного разговора между Чичериным и Троцким. В мемуарах он приводит разговор между Радском и Вронским. В данном письме Картеру он упоминает еще о копии ленты пере: опоров между Воровским в Стокгольме и Ганецким в Петрограде, но текста его нигде не имеется.

Что же касается «смольнинской группы», то внимательное изучение всех свидетельств Е. П. Семенова и А. М. Оссендовского показывает, что ее на деле не существовало. Она исчерпывалась только этими двумя людьми, причем в добывании нужной информации главную роль играл, пожалуй, Оссендовский, а в предложении созданных Оссендовским документов на данном этапе главную роль играл Семенов. Все рассказы Семенова о работе «группы» в самом Смольном и в Наркоминделе являются вымыслом. Возможно, в них отражен реальный случай, когда в комнате Смольного Оссендовский был застигнут М. С. Урицким, и наблюдение Оссендовского за разбитыми ящиками во дворе Смольного. Рассказанные Семеновым истории о добывании подписей Иоффе и Залкинда тоже имели, вероятно, место и иллюстрируют способы их работы.

¹ The National Archive of the USA (NA). RG-59. Sisson Documents (SD). Box 3. File V.

² Там же.

³ Sisson E. One Hundred Red Days. New Haven, 1931. P. 291–293.

⁴ The German-Bolshevik Conspiracy. Issued by The Committee on Public Information. 1918. P. 20.

⁵ Ibid.

⁶ Ibid.

⁷ Владимир Ильич Ленин. Биографическая хроника. Т. 5: Октябрь 1917 — июль 1918. М., 1974. С. 157.

⁸ О том, что накануне, 29 декабря 1917 г., В. И. Ленин принимал Э. Сиссона вместе с Р. Робинсом и они передали ему текст речи президента Вильсона, в биохронике не говорится.

⁹ Владимир Ильич Ленин. Биографическая хроника. Т. 5. С. 161.

¹⁰ Там же. С. 163.

¹¹ Там же.

¹² Там же. С. 168.

¹³ Sisson Е. Op. cit. Р. 294–295.

¹⁴ Ibid. Р. 295.

¹⁵ Последние новости. Париж. 1921. 3 апр.

¹⁶ Там же.

¹⁷ Последние новости. Париж. 1921. 6 апр.

¹⁸ Там же.

¹⁹ Там же.

²⁰ Там же.

²¹ NA. RG-59. SD. Box 1. File Sisson — lmbrie files.

²² Последние новости. Париж. 1921 г. 6 апреля.

²³ Владимир Ильич Ленин. Биографическая хроника. Т. 5. С. 282.

²⁴ Sisson Е. Op. cit. Р. 364–366.

²⁵ Ibid. Р. 366.

²⁶ NA. RG-59. SD. Box 3. File V.

²⁷ Ibid

²⁸ Ibid.