• Главная
• Контакты
• Нашёл ошибку
• Прислать материал
• Добавить в избранное

Одна из отличительных особенностей марксистского подхода к событиям прошлого — это, как отмечал В. И. Ленин, «высокая оценка революционных периодов в развитии человечества»[1]. К ним принадлежит и эпоха Возрождения?Реформации, положившая начало идеологической борьбе против феодализма и целому циклу ранних буржуазных революций.

Будучи исключительно важной для марксистской теории исторического процесса, эта эпоха, однако, еще недостаточно осмыслена в наших исследованиях. Начнем хотя бы с того, что сами термины «возрождение» («ренессанс») и «реформация» не вполне точно выражают содержание обозначаемых ими исторических процессов. Сущность Ренессанса не сводится к возрождению античной культуры: понятия и образы греческой древности были лишь формой, в которой выражало себя совершенно новое понимание человека, соответствовавшее нарождавшемуся (тогда еще полнокровному, прогрессивному) буржуазному индивидуализму. Сущность реформации также не исчерпывается тем, что непосредственно подразумевается самим словом, то есть реформой, переустройством тогдашней церкви. Реформация как массовое народное движение подорвала духовную диктатуру папства, нанесла внушительный удар по церковному феодализму и активизировала повсеместное недовольство мирским феодальным господством. Она проложила путь новым этическим, юридическим и практико-экономическим воззрениям, которые соответствовали формирующимся капиталистическим отношениям.

Возрождение и Реформация различны по своему культурному облику: их деятели подчас относятся друг к другу с непримиримой враждебностью. И все-таки это лишь различные исторические выражения одного и того же социально-экономического процесса: революционного рождения буржуазного общества. Оба они образуют пролог к великим классовым битвам XVII–XVIII столетий.

Антифеодальный характер Возрождения достаточно полно раскрыт в марксистских исследованиях. Вопрос же о прогрессивном значении Реформации изучен менее обстоятельно и вплоть до последнего времени освещался лишь в литературе, предназначенной для специалистов. Между тем широкое, общеисторическое значение этого вопроса несомненно.

Трудно разобраться в процессах, отличающих позднее средневековье, если с самого начала не принять во внимание, что народная масса в ту пору была массой глубоко (а порой и истово) верующей. Горожанин и крестьянин XVI века мог быть сектантом, мистиком, еретиком, даже богоненавистником, но не мог еще вообще выйти за пределы религиозного мировоззрения. Атеизм до Реформации — явление редкое, чуждое массовому сознанию. Он, конечно, не мог стать идеологией социальных «низов».

Ф. Энгельс заметил, что вплоть до XVII века все то, что должно было захватывать массы (а это значит — любая социально значимая идея), «должно было выступить именно в религиозной форме»[2]. В. И. Ленин видел в этом одну из закономерностей идеологического развития антагонистического общества. «Выступление политического протеста под религиозной оболочкой, — писал он, — есть явление, свойственное всем народам, на известной стадии их развития…»[3].

В XVI–XVII веках реальные социально-экономические и политические потребности могли быть осознаны массами лишь на языке реформированной религии. Это неадекватное выражение отнюдь не религиозного содержания не только не ослабляло революционного натиска на феодализм, но, напротив, усиливало его, так как посредством религии в движение вовлекались наиболее угнетенные и эксплуатируемые социальные «низы». Начавшись в Германии в 20-х годах XVI века, Реформация, подобно смерчу, прошла по странам Западной Европы и пробудила от средневековой спячки даже самые патриархальные ее районы.

Реформация разрушила единство феодального государства и феодальной церкви. Она противопоставила национальную государственность космополитической организации католицизма. Ненависть к дискредитировавшему себя феодальному церковному режиму способствовала соединению борьбы против феодальной эксплуатации с борьбой против ее главного идеологического освящения, то есть господствующей римско-католической религии.

Провозглашая, что любой христианин способен понять Священное писание не хуже папы и его сановников, Реформация наносила сильнейшие удары по всей системе средневековых авторитетов. Утверждая, что все верующие могут быть священнослужителями, она ставила под вопрос существование привилегированного духовного сословия, то есть одного из эксплуататорских классов феодального общества. Тогдашняя церковь была крупнейшим феодальным собственником. Реформация, следовательно, означала выступление против одной из экономических основ феодализма. Реформационная идеология уже пролагала путь требованиям сословного равенства и буржуазной демократии. Как правильно отмечал прогрессивный американский историк В. Л. Паррингтон, учение реформаторов «о священстве всех верующих было начинено порохом — оно произвело взрыв, проломивший зияющие бреши в казавшихся незыблемыми крепостных стенах феодализма»[4].

Возрождение и тесно связанное с ним интеллектуальное движение, получившее название гуманизма, было продуктом высокоразвитой городской культуры. Шедевры гениальных итальянских художников, гуманистическая публицистика и поэзия, произведения выдающихся философов и политических мыслителей Возрождения были доступны лишь немногим образованным людям. Это, конечно, еще не основание для того, чтобы квалифицировать Ренессанс как явление элитарное: его художественные и научные достижения оказали значительное, хотя и косвенное, воздействие на образ мысли позднесредневекового горожанина. Но несомненно, что ренессансная культура в высших ее проявлениях выглядела на фоне общей темноты и невежества чем-то «преждевременным»; она нуждалась в опеке богатых меценатов, а к середине XVI столетия вступила в фазу аристократического перерождения[5].

Что касается реформационной идеологии, то, подымая на борьбу простолюдина, чувства которого, как подчеркивал Ф. Энгельс, «вскормлены были исключительно религиозной пищей»[6], она чем дальше, тем больше пропитывалась демократическим духом. Не создав высокой культуры, которая пережила бы свое время и сохранила для потомков значение недосягаемого образца, Реформация работала на прогресс в самой гуще событий, изменяя обыденное сознание людей: их взгляды на труд, семью, профессию, гражданские обязанности.

На первый взгляд представляется, что реформаторская проповедь расширила социальную базу христианства, поскольку широкие массы включились в движение за «истинную» религию. В действительности Реформация упрочивала христианство лишь в той мере, в какой приковывала внимание верующих к нерелигиозным, мирским, прозаическим вопросам. Она способствовала, хотя, разумеется, не непосредственно, процессу освобождения общественного сознания от влияния религии уже потому, что его светское содержание, которое ранее третировалось как низменное и едва ли не греховное, было признано достойным верующего человека.

Реформационное учение объявило войну таким формам набожности, которые в наибольшей степени отвечали известному определению религии как «опиума для народа» (поклонению мощам и реликвиям, почитанию святых, вере в магическую силу церковных обрядов). Реформаторы немало сделали для критики схоластики и астрологии, для борьбы со средневековым мистицизмом. В этом смысле можно сказать, что Реформация оказалась первоначальной формой буржуазного просвещения. Она способствовала развитию в человеке нравственной самостоятельности, правосознания и критичности, то есть таких внутренних установок, носителю которых скоро вообще сделается тесно в рамках теологического мировоззрения. Деятели Реформации помимо своей воли подготовили массы к восприятию зрелой просветительской идеологии, которая сформулирует буржуазные политические требования уже без всякого религиозного облачения и внутри которой великие достижения Ренессанса впервые получат демократическое признание.

Наиболее сложная и противоречивая фаза полуторавекового реформационного процесса — это немецкая реформация (религиозно-политическое движение 20–40-х годов XVI века в самой Германии, а также в Швейцарии и нидерландских провинциях). Реформационная идеология в этот период еще настолько обременена средневековыми воззрениями, настолько враждебна свободному исследованию природы и общества, что многие буржуазно-либеральные историки и по сей день характеризуют ее просто как феодальную реакцию на Возрождение и гуманизм. Такая трактовка возникла еще в начале XIX века; основоположники марксизма решительно выступили против нее. Энгельс, неоднократно подчеркивавший средневековую ограниченность ранних реформационных учений, тем не менее утверждал: «Реформация, — лютеранская и кальвинистская, — это буржуазная революция № 1 с крестьянской войной в качестве критического эпизода»[7].

Анализируя общественную жизнь Германии первой половины XVI века, основоположники марксизма отмечали многообразие тогдашних реформационных программ (среди них были и бюргерско-умеренные, и бюргерско-радикальные, и дворянские, и крестьянско-плебейские). Оценивая эти программы, Маркс и Энгельс приходили к выводу, что реальное значение и прочный успех реформаторской проповеди зависели от того, соответствовала ли она в каждой конкретной исторической ситуации основному содержанию эпохи — процессу зарождения в недрах феодализма капиталистических отношений.

Наиболее радикальная, плебейско-крестьянская версия Реформации не могла увенчаться успехом, поскольку она, предвосхищая (разумеется, в фантастических образах) еще слишком далекое бесклассовое общество, выходила «за пределы не только настоящего, но и будущего»[8]. Победу в жестокой борьбе удалось одержать бюргерско-княжеской реформации, деятели которой использовали в своих интересах незрелость тогдашних сословно-классовых конфликтов. Показательно, однако, что возникший в результате этого политический и церковный режим осужден был на провинциальное прозябание. Он не получил общеевропейского распространения, да и в самой Германии к концу XVI века утратил всякий авторитет в народе: наряду с господствующей бюргерско-княжеской церковью образовалось множество сект, в которых верующие укрывались как от католических, так и от протестантских священников.

Идеи немецкой реформации оказались исторически жизнеспособными в той мере, в какой они предвосхищали буржуазно-демократическую идеологию и классовые конфликты капиталистического общества. Это предвосхищение наполняло учения реформаторов идейным богатством и делало их самих историческими деятелями, поднявшимися над ограниченностью своего времени.

«Буржуазная революция № 1» вызвала к жизни ряд ярких, энергичных, разносторонне одаренных индивидуальностей. Ульрих Цвингли и Мартин Буцер, Филипп Меланхтон и Матий Влачич Иллирик, Андреас Карлштадт и Томас Мюнцер образуют такое же яркое созвездие на небосводе позднего средневековья, как и мыслители итальянского Возрождения.

Самой масштабной и многогранной личностью, которую дала миру немецкая реформация, является ее зачинатель Мартин Лютер. Это первый представитель простонародья, который сделался выдающимся историческим деятелем, не выбиваясь в знать, и популярность которого уже при его жизни затмила славу светских и духовных властителей. Вся религиозно-политическая борьба первой половины XVI века выстраивается вокруг фигуры Лютера, обрастающей сподвижниками, преемниками, а также консервативными и радикальными противниками.

Видя свою главную задачу в теологическом разоблачении папства и утверждении «истинно христианской» церковной организации, Лютер одновременно способствовал возникновению новых направлений светского мышления. Он стал одним из родоначальников немецкого литературного языка, дал богатые импульсы развитию поэзии и музыки, выступил в качестве провозвестника ряда основополагающих идей раннебуржуазной философии, этики и политико-юридической теории.

Лютер подготовлял раннебуржуазный духовно-идеологический переворот, вкладывая необычное социальное содержание в традиционные религиозные понятия (он, как верно подметили уже ранние его биографы, «вливал новое вино в старые мехи»). Лютер был христианским религиозным ортодоксом, но таким, который противопоставлял букву Священного писания сводам католической догматики; он был фидеистом, но таким, который возвышал личную, выстраданную веру над церковным авторитетом. Парадоксальная и страстная проповедь Лютера разожгла в верующем простолюдине более глубокие нравственно-религиозные сомнения, чем антиклерикальная публицистика его современников-гуманистов. В то же время почтение к средневековым «старым мехам» заставляло Лютера выступать против им самим разбуженных сил.

Трагическая противоречивость — такова, пожалуй, основная характеристика Лютера, данная основоположниками марксизма. Они высоко оценивали его как зачинателя немецкого и общеевропейского протестантского движения, но вместе с тем сурово осуждали его политические решения (особенно в период Крестьянской войны 1524–1525 годов, когда «реформатор не проявлял готовности идти так далеко, как шел народ»[9]).

Показательно, однако, что, несмотря на этот суровый приговор, Маркс и Энгельс настойчиво подчеркивают эпохальное значение реформаторской инициативы Лютера. Во «Введении» к «Диалектике природы», написанном уже после «Крестьянской войны в Германии», Энгельс отнес Лютера к историческим деятелям, которых вызвал к жизни «величайший прогрессивный переворот из всех пережитых до того времени человечеством, эпоха, которая нуждалась в титанах и которая породила титанов по силе мысли, страсти и характеру»[10]. Основоположники марксизма неоднократно отмечали творческую многогранность Лютера, роднившую его с великими деятелями Возрождения. К. Маркс называл Лютера «старейшим немецким политико-экономом»[11]. По словам Ф. Энгельса, Лютер «вычистил авгиевы конюшни не только церкви, но и немецкого языка, создал современную немецкую прозу и сочинил текст и мелодию того проникнутого уверенностью в победе хорала, который стал «Марсельезой» XVI века»[12].

Вклад Лютера в политическую мысль, философию и культуру формирующегося буржуазного общества выявился лишь с течением времени. Он был ярко обрисован в ходе лютеровских торжеств минувшего 1983 года, посвященных 500-летию со дня рождения реформатора. Юбилей отмечался во многих странах мира. Широкие и многоплановые мероприятия были проведены Лютеровским юбилейным комитетом ГДР, который возглавил Генеральный секретарь ЦК СЕПГ, Председатель Государственного Совета республики товарищ Э. Хонеккер. В центральной печати ГДР было опубликовано несколько его выступлений, посвященных историческому значению Мартина Лютера.

Знаменательно, что ни в одной из стран, отмечавших пятисотлетие Лютера, юбилейные торжества не имели характера узкого, церковно-протестантского мероприятия. Чествования отличались исключительным профессиональным разнообразием: дань реформатору отдали и политические деятели, и философы, и правоведы, и филологи, и музыканты, и работники народного образования. Острая идейная борьба, развернувшаяся вокруг имени и наследия Лютера, обнаружила растущее влияние марксистской исторической концепции, которая всегда выделяла надконфессиональное и международное значение идеологии Реформации.

Тема Лютера и немецкой реформации занимает видное место в работах советских ученых. Обобщающие исследования, посвященные этой теме, появились и в последние годы — укажем хотя бы на сборник «Культура эпохи Возрождения и Реформация» (М., 1981) и на коллективный монографический труд «Философия эпохи ранних буржуазных революций» (М., 1983). Нельзя, однако, не сожалеть о том, что вплоть до последнего времени у нас не было основательного биографического исследования о Лютере, рассчитанного на широкий круг читателей (не было его и в дореволюционной отечественной литературе).

Предлагаемая вниманию читателей книга Э. Соловьева «Непобежденный еретик (Мартин Лютер и его время)» восполняет этот пробел. То, что она выпускается издательством «Молодая гвардия», не случайно. Ведь именно это издательство ведает самой авторитетной в нашей стране биографической библиотекой, которая по праву именуется «мировой историей в лицах».

Эрих Соловьев известен прежде всего как историк философии. Но те, кто читал его работы, знают, что их главная тема — это личность и культурно-историческая ситуация выдающихся мыслителей прошлого. Вопрос о конкретной исторической обусловленности реформаторских идей, решений и действий определяет и основное содержание книги «Непобежденный еретик».

Отдавая должное историческому значению Лютера, автор далек от панегирических преувеличений, которые характерны для многих зарубежных публикаций, появившихся в связи с недавним юбилеем реформатора. Он не пытается уподобить Лютера гуманистам XVI века или причислить его к бунтарско-революционной линии в истории европейского свободомыслия. Книга не сглаживает реакционных политических решений, принятых реформатором в период Крестьянской войны; она резко и бескомпромиссно характеризует убожество церковного устройства, учрежденного в лютеранских княжествах в 30–40-х годах XVI века.

Отличительная особенность марксистских исследований последних лет, посвященных эпохе Возрождения?Реформации, — это повышенный историко-критический интерес к тогдашней теологической полемике. Интерес этот характерен и для книги Э. Соловьева. И дело тут не только в том, что богословие было профессией ее героя — виттенбергского «доктора Мартинуса». Дело в специфике тогдашнего общественного сознания.

Лютер жил в эпоху, когда, как писал Ф. Энгельс, «церковная догма являлась исходным пунктом и основой всякого мышления»[13] (этического, юридического, философского и т. д. — Т. О.); когда «всякое общественное и политическое движение вынуждено было принимать теологическую форму»[14]. Переосмысление богословских понятий, как правило, предваряло в ту пору и новую постановку научных проблем, и радикальные политические выступления. Наиболее революционные фигуры в культуре XIV–XVI веков: Джон Уиклиф, Ян Гус, Мартин Лютер, Ульрих Цвингли, Томас Мюнцер — обращались к массе прежде всего как теологи-новаторы. Автор, книги «Непобежденный еретик» хорошо понимает это. Анализируя теологическое мировоззрение Реформации с научно-атеистических позиций, он в то же время убедительно показывает, как именно в лоне оппозиционного богословия рождались новые, антифеодальные по своему основному смыслу, нравственные и политические идеи. Социальное осмысление и расшифровка теологических проблем — таково по отношению к позднему средневековью требование конкретного историзма, которое должно соблюдаться и в специальных исследованиях, и в работах, рассчитанных на широкий круг читателей. Об этом требовании убедительно сказал товарищ Э. Хонеккер: «Именно потому, что Лютер, так сказать, совершил революцию в теологии, он смог в условиях своего времени развязать движение, которое оказало широкое революционизирующее воздействие на общество. При этом речь идет вовсе не о том, хороша или плоха теология как таковая, но о том, чтобы должным образом оценивать историческую обусловленность ее функций и влияния»[15].

Автор книги «Непобежденный еретик» откликается на идейную полемику, которая уже давно идет вокруг жизни и учения Лютера. Он убедительно возражает протестантским апологетам и пристрастным католическим обличителям, представителям дворянской и либерально-буржуазной историографии. Жанровое своеобразие работы не позволяет Э. Соловьеву развернуть детальную критику новейших буржуазных интерпретаций лютеровского учения. Однако специалист, знакомый с лютероведческой литературой, без труда обнаружит в книге ее полемическую направленность против идей протестантской неоортодоксии, а также экзистенциалистских и психоаналитических истолкований личности и учения Лютера. Ключ к разгадке сложной и драматичной судьбы немецкого реформатора автор находит в принципах марксистского историзма и социально-классового анализа.

Мартин Лютер — бюргерский религиозный идеолог. Нарождающемуся промышленно-предпринимательскому сословию он обязан и своими исходными жизненными проблемами, и той совестливой требовательностью, которая приводит прилежного августинского монаха к разрыву с церковно-католической доктриной.

В качестве бюргерского реформатора Лютер становится в 1519–1521 годах духовным вождем нации и «развязывает революционную энергию масс» (Ф. Энгельс). Однако та же классовая позиция, но теперь уже обнаружившая свою ограниченность, заставляет Лютера отшатнуться от народного восстания. В пору Крестьянской войны реформатор говорит и действует как представитель консервативной части немецкого бюргерства, предающей демократическую борьбу масс ради сохранения привилегий состоятельного городского сословия. Косность, агрессивность и мнительность «старого Лютера» отражают жалкое социальное и политическое состояние, до которого опустился представляемый им общественный слой.

Но, как показывает Э. Соловьев, у проблемы есть и другая сторона. Как ни убого немецкое бюргерство первой половины XVI века, оно образует один из первых отрядов нарождающегося «третьего сословия» — той общественной силы, которая в XVII–XVIII столетиях пойдет на решительный штурм феодализма. Ранняя реформационная идеология уже содержит в себе залоги этого славного будущего. В характере и учении Лютера сказывается историческая жизнеспособность «подымающегося городского среднего класса». Она в конечном счете определяет и неодолимость самой «протестантской ереси».

«Непобежденный еретик» — доходчивая, но непростая книга; она написана не для развлекательного чтения. Э. Соловьев надеется найти в читателе соучастника в анализе сложной и уникальной эпохи. Он знакомит его с проблемами, для которых подчас еще не найдено бесспорного, хрестоматийно ясного решения. Он не стремится к внешней, иллюстративной художественности, а обнажает собственную драматургию хозяйственных, политических и духовных процессов, отличавших XVI столетие.

На мой взгляд, подобное отношение к читателю не только оправдано, но и заслуживает одобрения. Вспомним, что июньский (1983 г.) Пленум ЦК КПСС призвал наших идеологических работников учитывать «возросший уровень образованности и запросов советских людей», преодолевать «шаблон, робость, а порой и леность мысли»[16]. Это важное требование должно выполняться и в марксистском биографическом исследовании.

Первая книга о зачинателе немецкой реформации, надо думать, не свободна от недостатков (разбирать их — дело будущих рецензентов, а не автора вступительной статьи). Но несомненно, что это содержательная марксистская работа, написанная человеком ищущим, увлеченным, с доверием относящимся к уму и вкусу своего будущего читателя. Надеюсь, она с признательностью будет принята всеми, кто уже привык ждать от «Молодой гвардии» ярких и содержательных книг, посвященных выдающимся деятелям прошлого.

Академик Т. И. Ойзерман

Примечания:

1

Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 16, с. 23.

2

Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 19, с. 313.

3

Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 4, с. 228.

4

Паррингтон В. Л. Основные течения американской мысли. М., 1962, т. 1, с. 44–45.

5

Этот процесс был глубоко проанализирован выдающимся итальянским марксистом А. Грамши в его «Тюремных тетрадях».

6

Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 21, с. 314.

7

Архив Маркса и Энгельса, т. X, с. 356. В письме к Францу Мерингу от 14 июля 1893 года Энгельс также говорил о реформации в Германии как о «немецкой буржуазной революции XVI века» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 39, с. 85.).

8

Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 7, с. 363.

9

Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 1, с. 534.

10

Там же, т. 20, с. 346.

11

Там же, т. 46, ч. II, с. 430.

12

Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 20, с. 346–347.

13

Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 21, с. 495.

14

Там же, с. 314.

15

«Neues Deutschland», 1983, 6. Oktober.

16

«Правда», 1983, 16 июня.