• Главная
• Контакты
• Нашёл ошибку
• Прислать материал
• Добавить в избранное

1

В тот же день, когда у Капоретто было формально остановлено наступление немцев, в Брест-Литовск приехала делегация большевиков для переговоров о перемирии. В этом разрушенном во время отступления 1915 года городе располагалась штаб-квартира германской армии на Восточном фронте. Большевики рассчитывали: стоит им воззвать к миру, как солдаты побросают оружие и откажутся воевать. Троцкий собирался выпустить несколько прокламаций и «закрыть лавочку». Он опубликовал «секретные соглашения» стран Антанты о переделе мира, найденные в архивах. Однако, несмотря на «братание» и стачки солидарности, «империализм», по определению большевиков, не рухнул. Русская армия развалилась, в столице царил хаос. Солдаты разбегались по домам, «голосуя ногами», по словам Ленина. Большевикам ничего не оставалось, как договариваться о перемирии в надежде на то, что с помощью пропаганды им удастся добиться симпатий уставших от войны народов. В Брест-Литовске их разношерстную шутовскую делегацию, в которой самой примечательной фигурой был бородатый крестьянин, ожидало участие в сюрреалистическом спектакле, типичном для всей военной кампании Германии, — в банкете, на котором крестьянин сидел между австрийскими аристократами, расспрашивавшими его о том, как выращивать лук. Договоренность о прекращении огня была достигнута, обсуждались условия заключения мира.

Переговоры длились бесконечно долго, превращаясь в философские и исторические дискуссии. Обе стороны тянули время. Немцы делали ставку на то, что нерусские народы царской империи объявят независимость, большевики ждали мировую революцию. Попутно немцы выдвинули ультиматум, подписали сепаратный мир с Украиной, сделали ее своим сателлитом и заняли территории, покинутые русскими войсками, в том числе Прибалтику. Ресурсы оккупированных регионов имели чрезвычайно важное значение для Центральных держав, опасавшихся усиления блокады, а для Австрии — население Вены голодало — они были вопросом жизни и смерти. Признают ли большевики государства-сателлиты: Финляндию, Грузию, Украину и иже с ними? Ленин говорил большевикам: надо вернуться в саму Россию, сосредоточить свои силы и ждать, что будет дальше. Уговоры подействовали, и 3 марта большевики подписали договор, превративший значительную часть царской России в огромный германский протекторат. Генерал Герман фон Эйхгорн стал хозяином Украины, генерал Отто фон Лоссов вошел в Грузию и взял под контроль нефть Закавказья, предполагалось даже завезти немецкие подводные лодки в Каспийское море^{1}. Людендорф вел разговоры о вторжении в британскую Индию. Отто Гюнтер фон Везендонк, внук женщины, вдохновившей Вагнера на создание песен под таким названием, вынашивал идею германского наземного пути в Китай и вовсе не считал ее фантастической. Что еще? Все зависело от развития событий на Западном фронте.

С востока на запад немцы перебросили сорок дивизий. Это обеспечило германское военное преимущество, по крайней мере до прибытия американцев, — процесс, занявший немало времени и даже нарушивший поставки сырьевых материалов. Германия оказалась в столь тяжелом военно-экономическом положении, что немцам оставалось одно из двух: либо победить, либо признать полное поражение. Программа Гинденбурга требовала от них неимоверных усилий, огромных вложений в заводы и фабрики, предприятия работали на пределе, нанося долгосрочный ущерб экономике. Железнодорожный транспорт выдыхался, как и сельское хозяйство и промышленность. Если не ускорить окончание войны, Германия погибнет. Следовало выбирать: сделав последний мощный рывок, победить или просить мира. Но в то время единственную попытку достичь мирного урегулирования предпринял только Рихард фон Кюльман, министр иностранных дел, намекнувший британцам, что Германия могла бы отказаться от Бельгии в обмен на свободу действий на востоке. Найалл Фергусон справедливо заметил, что тогда моральный дух союзнических войск был чрезвычайно низок. С 1850 года перед Британией впервые встал вопрос: Германия или Россия? Отдельные отчаявшиеся консерваторы и дальновидные социалисты предпочли бы Германию. Однако они оставались в одиночестве. Общественное мнение настаивало на продолжении войны до последней капли крови, и Ллойд Джордж после некоторых колебаний согласился. Ему было суждено стать Человеком, Выигравшим Войну, а не Человеком, Заключившим Мир. Он сказал самому себе: Германия, завладев Россией, станет непобедимой, она проглотит всех и вся. Кроме того, есть еще Америка, и уже многие страны спешат объявить войну Германии, чтобы получить свою долю собственности, судов и прочего добра. Ллойд Джордж рассказал союзникам о предложении Кюльмана и заявил, что считает французские претензии на Эльзас и Лотарингию военной целью и Британии. Кюльман рассвирепел. Заигрывания с британцами принесли ему одни неприятности. Людендорф подстроил ему отставку, и на его место пришел исполнительный адмирал Пауль фон Хинце, поступавший всегда так, как велено. Мира не получилось; в Брест-Литовске отсутствовал представитель Британии. Немало чернил было истрачено на мирные инициативы за годы войны; из Берлина более или менее серьезное предложение сделал лишь Кюльман. Свой план, тоже серьезный, выдвинул президент Вильсон — «Четырнадцать пунктов», по сути, программу самоопределения наций. Немцам в Брест-Литовске стоило бы принять ее с поправками. Вместо этого они решили воевать и дальше, до победы.

* * *

В принципе перспективы казались обнадеживающими. Последние сражения — под Ригой, Камбре, Капоретто — свидетельствовали о том, что германские армии нашли способ удерживать инициативу и мобильность на поле боя, а генералы Отто фон Белов, Георг фон де Марвиц, Оскар фон Гутьер, выигравшие эти битвы, проявили непревзойденное военное искусство. Кроме того, на западе немцы теперь обладали численным превосходством. Прежде ста сорока семи германским дивизиям на западе противостояли сто семьдесят восемь дивизий союзников, теперь благодаря краху России немцы имели сто девяносто одну дивизию: сто тридцать семь тысяч офицеров, три с половиной миллиона солдат и достаточное количество лошадей. Иными словами, немцы могли создать концентрированное убийственное преимущество на любом участке фронта (как это было сделано при Капоретто). Они спланировали серию операций под кодовыми названиями, и первая из них была названа именем архангела Михаила — «Михель». Названия отдельных позиций немцы заимствовали из «Кольца нибелунгов» Вагнера: «Зигфрид», «Кримхильда» и «Гундинг-Брунгильда», например.

Здравый смысл подсказывает: если вы собираетесь атаковать двух противников, то надо бить по стыку их армий: тогда каждый будет думать только о себе, и не исключено, они начнут отступать в разных направлениях. В данном случае французы попытаются прикрыть Париж, а британцы отойдут к портам Ла-Манша, откуда они могут сбежать в Англию. Нечто подобное чуть

не случилось еще в 1914 году. Теперь британцы стыковались с французами за прежними полями сражений на Сомме, у Сен-Кантена. Между Сен-Кантеном и Аррасом, к северу, стояла британская 5-я армия под командованием Гофа, галантного джентльмена с репутацией неудачника. Только девять из британских пятидесяти дивизий не прошли через бойню Пашендаля, и моральный дух войск был не на высоте. Офицеры грустили, что солдаты не поют больше бравурных песен. Настроение в британской армии передавали мрачные слова: «Мы здесь, потому что мы здесь, потому что мы здесь, потому что мы здесь».

Кроме того, британцы не так хорошо, как немцы, понимали новые принципы войны. Лучше всех их понял генерал Отто фон Белов, успешно использовавший под Капоретто совместные действия пехоты и артиллерии. Теперь он переместился в Северную Францию для осуществления наступательной кампании Людендорфа. К этому времени усовершенствовалась не только наступательная, но и оборонительная тактика. Появилась эшелонированная оборона. Образцом ее применения стал Пашендаль. Гоф и его штаб не восприняли логику эшелонированной обороны в силу разных причин. Они не располагали необходимой живой силой, надеялись на достаточность мощных передовых линий и не были уверены в том, что их войска способны эффективно действовать под огнем артиллерии. Они недооценивали немцев, которые, по их расчетам, должны быть деморализованы Пашендалем, а главное, исходили из традиционной британской убежденности в том, что все будет в порядке. Почти 90 процентов батальонов Гофа располагались в трех тысячах ярдов от передовой линии, слишком близко к вражеской артиллерии. Но слабость британцев заключалась не только в этом. В 1917 году британцы потеряли восемьсот тысяч человек; численность войск не превышала одного миллиона человек; после Пашендаля солдаты не доверяли своим генералам; главный резерв, восемь дивизий, находился на севере, во Фландрии. Американцы уже начали прибывать, но они не были обучены, и у них имелась только одна боеспособная дивизия. Сам же Хейг, окруженный молодыми офицерами, услужливо подававшими ему пальто, как итальянцы Кадорне под Капоретто, не проявлял никаких признаков обеспокоенности. С какой стати немцы, если нападут, будут действовать успешнее, чем он?

Людендорф продемонстрировал чудеса изобретательности, скрытно концентрируя свои силы. Он сосредоточил семьдесят шесть дивизий (семьсот пятьдесят тысяч человек) против двадцати шести (триста тысяч). Он задействовал три четверти всей артиллерии Западного фронта (шесть тысяч шестьсот орудий), создав трехкратное преимущество в огневой мощи. В его распоряжении оказались новейшие виды вооружений: легкие пулеметы, их могли переносить один или два пехотинца; гранаты, которыми стреляли из ружья, а не бросали, что намного повышало подвижность пехоты. Но главное превосходство немцам создавали унтер-офицеры и капралы (среди них был и Гитлер, получивший два Железных креста за храбрость). Они знали, как вести в бой небольшие подразделения солдат, в других армиях это делали офицеры (в России и сегодня офицеры отвечают за телефонную связь). В Бельгии специальная школа готовила пехотинцев, которые умели, прикрывая друг друга огнем, перебегать из укрытия в укрытие и, прячась от противника, стремительно продвигаться вперед. Это были stosstrupps— «ударные отряды». От них не требовалось уничтожать вражеские передовые позиции: они должны были разрушать коммуникации. Заниматься передовыми силами противника — задача других войск. Наступление теперь поддерживала авиация, превратившаяся в самостоятельную силу. Немцы фотографировали британские огневые позиции с воздуха и могли обстреливать их в соответствии с картой, не надеясь на артиллерийского наблюдателя. Теперь у них имелось две тысячи шестьсот самолетов, однокрылых и сделанных из металла.

И всю эту изощренную военную мощь пришлось принять на себя британской 5-й армии — последняя незадача Гофа. Двадцать первого марта рассвет наступил в 4.40; был сильный туман. Британские артиллеристы ничего не видели перед собой. Германские орудия и минометы вели огонь до 9.40, в семь заходов, выпустив более миллиона снарядов, сначала по батареям британцев, затем по передовым позициям (две с половиной тысячи минометов). Немцы применили особенно сильный раздражающий газ, из-за чего британские солдаты срывали противогазы, расчесывая пораженную кожу и подвергая себя воздействию других отравляющих газов. Тылы британцев были разгромлены, коммуникации разрушены, и Гоф, командующий 5-й армией, подобно Капелло под Капоретто, потерял контроль над войсками, хотя его северный сосед, Бинг, командующий 3-й армией, удерживал бастион в Аррасе до конца. Особенно быстрый прорыв немцы совершили на южном фланге, у Ла-Фер и Сен-Кантена: они продвинулись на сорок миль по фронту в пятьдесят миль. Британцы потеряли триста тысяч человек, из них треть — пленными: результат тактики молниеносной атаки. Британцы лишились тысячи трехсот орудий.

Они отступили к Сомме, а затем к Амьену, важному железнодорожному узлу, известному самым совершенным — в смысле геометрических пропорций — собором во всей Франции. Германия добилась невероятного военного успеха: на Западном фронте восстановилась мобильность войск, невиданная с 1914 года. Но уже шел двадцатый век, совершались всякого рода великие технические достижения, и Германия в этой области находилась впереди планеты всей. Успех вскружил голову Людендорфу, он потерял ощущение реальности, забыл уроки Капоретто и сорвался с тормозов — классическая немецкая слабость. Он забыл: какой бы победоносной ни была армия, она, наступая, неизбежно выдыхается, распыляет свои силы. Людендорф направил войска сначала влево, закрепить успех, на фланг Сен-Кантен — Ла-Фер, а затем решил попробовать взять Аррас — на другом фланге. Однако войска могли нести только легкие вооружения, а тяжелые орудия оказалось затруднительно тащить по грязи длины Соммы. Немецкое наступление остановилось на гряде, недалеко от железнодорожного узла Амьена: оттуда снаряды самых тяжелых орудий сумели дотянуть до станции, но лишь дотянуть. Дали о себе знать и законы войны, подтвердив непреложную значимость резервов, доставленных союзникам на британских классических красных, двухпалубных лондонских автобусах. Кроме того, немцы захватили британские продовольственные склады, и это обстоятельство тоже замедлило их движение вперед: они, можно сказать, объелись.

Здесь не было гор, как в Капоретто. Но немцев ожидали другие неприятности. Во-первых, и об этом уже упоминалось, тяжелые орудия застревали в непролазных топях долины Соммы, несмотря на технический гений Порше. Само собой, не хватало топлива. Почти не осталось резины. Грузовики приходилось «обувать» в деревянные и железные шины, уродовавшие и без того плохие дороги. Во-вторых, полностью отсутствовал «фактор Кадорны», проявлявшийся в его удивительной способности совершать ошибки и винить в этом других. Британским пехотинцам, наконец, сослужил хорошую службу их командующий, сделав то, что должен был сделать еще раньше: согласился сотрудничать с французским командующим, взявшим на себя управление резервами. Двадцать шестого марта, под Дулланом, он перешел в подчинение к Фошу, который в отличие от других генералов предпочитал учиться на ошибках, а не повторять их. После Марны Фош научился многому и, главное, сумел завоевать всеобщее доверие. Он контролировал резервы и соответственно имел возможность диктовать стратегию, что он тактично и делал. На лондонских автобусах, грузовиках, по железной дороге к Амьену из Фландрии были переброшены двенадцать французских дивизий и часть британских резервов. Неорганизованного отступления по разным направлениям (как в Горлице в 1915 году и под Капоретто) не произошло, и к 4 апреля немцы были остановлены.

Однако Людендорф главным для себя считал освобождение Фландрии от британцев. Он хотел выгнать их из Европы, чего, собственно, немцы добивались и в Брест-Литовске. Мартовское германское наступление втянуло в бои сорок восемь из пятидесяти шести британских дивизий, сорок французских дивизий, и в резерве у Хейга оставалась одна дивизия. Под Ипром британцы оказались крайне уязвимы: их можно было обстреливать с трех сторон. Они еще больше ухудшили свое положение, захватив Пашендаль, часть возвышенности на оконечности выступа. Вновь отправились в путь немецкие составы, доставляя к местам сражений те самые тысячи орудий. Самолеты зафиксировали британские огневые позиции, и артиллеристы, прежде и не подозревавшие об их существовании, начали обстреливать британские батареи, ориентируясь по картам. У британцев хватило ума уйти с узкого клина на Пашендале, но и после этого их позиции оставались растянутыми: они не могли оставить свои траншеи из-за гордыни и пропаганды. Девятого апреля британцев атаковали две германские дивизии, применив тактику 21 марта и пользуясь такой же благоприятной (для немцев) погодой. На южном фланге немцы ударили по двум португальским дивизиям. Португальцам, как и итальянцам, образно говоря, приходилось учиться бегать прежде, чем ходить и даже ползать. Их использовали как пушечное мясо в обмен на британскую поддержку португальской империи в Африке. Португальцы не горели желанием воевать. Они не выстояли. В любом случае нельзя было организовать эшелонированную оборону на выступе, вклинившемся в территорию, занятую врагом. Германия одержала еще одну внушительную победу. Двенадцатого апреля немцы вернули высоту Мессин, а позже овладели и ее продолжением Кеммель, самой высокой в этой местности. Наступил момент, когда британцы могли не выдержать. Вмешался Хейг, сказав солдатам: «Ни шагу назад!», и британцы продемонстрировали качества, удивившие не только немцев. Хейгу помог и сам Людендорф. Успех снова вскружил ему голову. Он повторил ошибку 21 марта и продолжал их делать и дальше. Затем немецкие войска столкнулись с резервами, доставленными в красных автобусах и железнодорожных вагонах, — двенадцатью французскими дивизиями. Железные дороги в Азбруке и Бетюне находились в руках британцев, и немцам приходилось передвигаться на своих двоих, и они устали от боев в топких низинах реки Лис (так названа и битва). Союзники потеряли сто пятьдесят тысяч человек, немцы — сто десять тысяч (к этому надо добавить четверть миллиона погибших и раненых во время мартовского наступления). Союзники могли позволить себе такие потери, немцы — нет.

2

Затем последовала продолжительная пауза. Последний призыв в армию в Германии был объявлен раньше срока, когда школьники сдавали выпускные экзамены. Из России возвращались военнопленные, а Австро-Венгрию принудили выставить своих рекрутов (они прибывали в Мец без обуви). Войска получили пополнение, военное производство по программе Гинденбурга сохранялось на высоком уровне, хотя и испытывало перенапряжение. Людендорф по-прежнему ставил главной целью овладеть портами Ла-Манша и нарушить поступление англо-американских войск на континент. Но ему надо было прежде истощить резервы, сосредоточенные в этом регионе после сражения у реки Лис. Он решил нанести удар по французскому фронту северо-восточнее Парижа, по Шмен-де-Дам, у реки Эна, и ему вновь повезло. Французами командовал некий Дени Огюст Дюшен, обладавший исключительной неспособностью чему-либо учиться. Он расположил основную часть войск на передовых линиях, крайне уязвимых для немецкой артиллерии. Здесь же оказались пять британских дивизий, выведенных на отдых в этот вроде бы спокойный район после тяжелых мартовских боев. Шум от передвижения немцев, помимо всего прочего, заглушало кваканье лягушек в реке Эна, и внезапность нападения была практически стопроцентной. Двадцать седьмого мая одновременно открыли огонь пять тысяч триста орудий (против тысячи четырехсот). За четыре часа немцы выпустили по французским позициям два миллиона снарядов, и им, как обычно, сопутствовала благоприятная (для них) погода.

Германская 7-я армия (Ханс фон Бён) совершила фантастический молниеносный прорыв, карабкаясь по отвесным скалам, преодолевая реку Эну, болота и захватывая неповрежденными мосты. Немцы дошли до Марны, откуда они произвели несколько выстрелов по Парижу, находившемуся на расстоянии сорока миль, из гаубицы «Большая Берта», названной так по имени жены Круппа, производителя вооружений. Потом Людендорф повторил ошибку, сделанную 21 марта и 9 апреля; он продолжал идти вперед. Легковооруженные немецкие войска вступили в бои с союзническими резервами, прибывавшими с тяжелыми вооружениями по железной дороге, — тридцать французских резервных дивизий. Теперь уже воевали и американцы. При Шато-Тьерри и Белло-Вуде они впервые понюхали порох на Европейском континенте и показали себя с самой лучшей стороны. Второго июня двадцать семь французских и американских дивизий контрударом сковали немцев на линии Марны. Немецкая атака, предпринятая 9 июня у Мондидье на северном фланге этого района, примыкающем к линиям прошлых британских сражений на Сомме, провалилась. Это было плохое предзнаменование. Удары Людендорфа создали три огромных выступа: вытянувшиеся линии, местами разорванные, — на незащищенном пространстве и открытые для нападения, а действующая линия фронта увеличилась с трехсот девяноста до пятисот десяти километров, в то время как германские войска, настроившиеся на безусловную победу, начали терять самообладание, видя, что союзники вовсе не собираются складывать оружие. К тому же на континент каждый месяц прибывали двести тысяч американцев, и этот факт союзническая пропаганда вовсю использовала в своих интересах.

Самым уязвимым из всех выступов, созданных Людендорфом, оказался клин, образовавшийся во время Марнского сражения: его края простирались к Суас-сону на северо-запад и к Реймсу на юго-восток. Здесь 15 июля немцы предприняли последнее наступление. Присутствовал сам кайзер, событие было преподнесено как имперское сражение и Friedenssturm, «штурм мира». Немцы подтянули пятьдесят две дивизии и свою «убийственную» артиллерию. Однако союзники теперь знали, что их ждет (французская разведка своевременно получила сведения о переброске германских войск по железной дороге; для этого использовались рекламные объявления в германоязычной прессе Люксембурга). Они нашли и способ борьбы с пушками Людендорфа — метод контрбатарейного огня: оборудование скрытых огневых позиций и подавление немецкой артиллерии посередине артобстрела, как только она обнаруживает себя. Эшелонированная оборона немцев восточнее Реймса означала, что немецкие войска измотаны, еще не дойдя до главных французских позиций. Петен ввел резервы, и 17 июля германское наступление было остановлено.

Подошло время для контрудара на другой стороне выступа — из Виллер-Котре, места рождения Александра Дюма. Французы уже создали легкий и быстроходный танк. Два генерала — Эжен Мари Дебени и Шарль Манжен — применили новую военную тактику, ставшую известной как Blitzkriegв 1940 году: совместные действия танков, мобильной пехоты и самолетов, идущих на малой высоте, чтобы прижимать к земле артиллеристов. Немцев одновременно и внезапно на открытых хлебных полях атаковали триста танков («Рено») и восемнадцать дивизий, среди которых были две американские: они сразу же совершили пятимильный прорыв. Немецкие войска на Марнском выступе оказались под угрозой окружения, и Людендорф отвел их обратно к Шмен-де-Дам. К 4 августа французы захватили тридцать тысяч пленных и шестьсот орудий. Фош тогда понял, как надо выигрывать войну: он сдержал свою армию. Не ввязываться в бои с резервами, приостановить наступление там, где достигнут успех, и атаковать где-то в другом месте, заставляя противника постоянно перебрасывать свои войска. Пусть они всегда находятся в пути. Так и было: поезда, остановки, приостановки, возобновление движения, приказы, контрприказы. По жаре. Все это деморализовало солдат.

Германские резервы были порядком измотаны. Треть немецкой армии провела последние три месяца войны в поездах или в ожидании поездов. Людендорф готовился к великому наступлению во Фландрии, и ему приходилось каждый раз переносить сроки. Эксперт по обороне, Лоссберг, предлагал отойти даже к реке Мёз и Антверпену, но Людендорф не согласился. Французы продолжали теснить немцев на Шмен-де-Дам, но следующую главную операцию союзников провели британцы под Амьеном 8 августа. Это была ограниченная операция, надо было просто отбросить немцев подальше от станции, и им пригодился опыт французов, приобретенный 18 июля. Генералы — британец Генри Ролинсон, австралиец Джон Монаш и канадец Артур Кар-ри, очень практичные джентльмены, — убедили Хейга, когда подошло время для атаки, не торопиться и помедлить несколько дней. Авиация союзников уже господствовала в воздухе, у них в изобилии имелись всякого рода вооружения, в том числе легкие ручные пулеметы Льюиса, которые без труда могла нести быстро движущаяся пехота. Гул танков» идущих развернутым строем, камуфлировали самолеты, низко летавшие взад-вперед над землей. Никакой артподготовки не было, и утренний туман скрывал начало атаки. Новые танки «Марк-V» и «Уиппет» были быстроходнее и надежнее, а газовая и огневая завеса в тылу у немцев исключала возможность контратаки. В результате 8 августа — полный триумф, немцы застигнуты врасплох, на практически не подготовленных позициях, в открытом поле, штаб бригады взят в плен за завтраком. В первый день захвачены двенадцать тысяч пленных, четыреста орудий, к концу операции число пленных составило почти пятьдесят тысяч человек.

Есть что-то мистическое в поражении любой армии: внезапно наступает момент, когда люди начинают ощущать растерянность и теряют надежду на благополучный исход сражения. У русских такой перелом произошел в конце Брусиловского наступления в сентябре 1916 года во время беспрерывных кровавых и безуспешных боев в болотах под Ковелем и Владимиром-Волынским. Моральный дух германской армии дал трещину 18 июля в ходе контрнаступления под Виллер-Котре. Кайзер в бельгийской ставке в городе Спа вежливо спросил Людендорфа: что случилось? Людендорф ответил: солдаты не хотят воевать, они сдаются тысячами. Важный показатель упадка моральных сил — все больше и больше солдат сказываются больными. Курьезная истина: чем способнее и успешнее полководец, тем меньше болеют его солдаты. Например, перед Трафальгаром, в 1805 году, французский адмирал оставил в Вест-Индии тысячу моряков, а британский адмирал, лорд Нельсон, не потерял ни одного человека в том же самом регионе^{2}. Людендорф даже сделал реприманд кайзеру. Он, как и Кадорна, был убежден в том, что левые партии слишком вольно распространяют пораженческие настроения. Однако после Амьена у него самого начали сдавать нервы. Он стал прикладываться к бутылке и ссориться с окружающими — даже с бедным старым Гинденбургом, никому не сделавшим ничего плохого и игравшим роль по-отечески доброго и заботливого главнокомандующего. Перед наступлением Людендорф писал жене: генштаб перегружен работой, но у него бывает свободное время. Нельзя ли прислать ему что-нибудь из немецкой классики — почитать? Теперь же он думал только о том, как организовать оборону. Фош научил его осторожности.

Фош продолжал теснить немцев, никогда не забывая о главном: не увлекаться и вовремя останавливаться. Лидировала британская армия: Аррас — 17 августа, Бапом в долине Соммы — 21 августа, «стрелка» Дрокур — Кеан на линии «Зигфрида» — 26 августа, Сен-Кантен — 28 августа, возвышенность Кеммель — 4 сентября. Тем временем французы захватили весь выступ, созданный немцами 27 мая, а 12 сентября американцы провели свою самую успешную операцию. Задействовав полмиллиона войск, полторы тысячи самолетов и двести семьдесят легких танков, они очистили выступ Сен-Мийель на юге-востоке от Вердена, правда, немцы успели вовремя вывести оттуда большинство своих частей. Затем случилась задержка под Ипром, и до конца месяца американцы демонстрировали, что еще не научились у британцев не делать ошибок. В Аргонне, к северу от Вердена, местность, искореженная войной и испещренная речками и оврагами, не позволяла использовать танки, но здесь пятнадцать (удвоенных) американских и двадцать две французских дивизии располагали восьмикратным численным превосходством. Однако американские командующие не смогли толком организовать тыловое обеспечение, не учли тактические уроки 1917 года, действовали по старинке и слишком много времени потратили на учебные стрельбы, теперь уже не игравшие большой роли в сражениях. Вдобавок ко всему они натолкнулись на хорошо укрепленные и подготовленные позиции — линию «Кримхильды», и операция захлебнулась; единственно, что им удалось сделать: отвлечь на себя германские резервы — тридцать шесть дивизий.

Это позволило британцам прорвать линию «Зигфрида» (британцы называли ее «линией Гинденбурга»). Двадцать седьмого сентября они начали мощное наступление по широкому фронту в девять миль перед Камбре. Оборона противника составляла в глубину три мили, и ее главным препятствием был Сен-Кантенский канал с пятидесятифутовыми крутыми берегами, обрамлявшими шестифутовую толщу мутной воды. Танки могли пробиться только поверх туннеля, по которому проходил канал, но немцы густо заполнили его проволочными заграждениями, и машины застревали в этой стальной паутине. Британцы обрушили на противника огонь ураганной силы. Артобстрел длился восемь часов; каждую минуту на пятистах ярдах траншей взрывалось сто двадцать шесть снарядов только полевых орудий; контрбатарейный огонь подавил германскую тяжелую артиллерию. Похоже, на стороне британцев была и богиня удачи Фортуна. Накануне они захватили контурные карты вражеской обороны, а в момент наступления на канал опустился туман, и первая же дивизия преодолела его, взобралась на противоположный берег и прорвала линию «Зигфрида» по фронту шириной три мили. За ними последовали австралийцы и канадцы, и к 5 октября британцы вышли на открытое пространство. Хейг хотел было приостановить наступление, но немцы продолжали отходить, сдвинув фронт в начале ноября почти к Брюсселю и Намюру. В середине октября, наконец, американцы прорвали линию «Кримхильды», создав угрозу захвата железнодорожного узла Мец.

Стало ясно: Германия терпит поражение. В марте — июле она потеряла более миллиона человек и еще три четверти миллиона — в последующие месяцы, около половины — пленными. Рушилась военная экономика, заводы работали на последнем дыхании. Лидер социал-демократов требовал четыре тысячи вагонов для перевозки жизненно необходимого картофеля рабочим северных и восточных кварталов Берлина, но их не было. Без сомнения, страна еще могла воевать и в 1919 году, как это произошло в 1945 году, но конец уже был близок. Людендорф нервничал и набрасывался на всех, кто попадался под руку, даже на кайзера. Он настаивал: войну надо прекращать. «Мы не можем больше полагаться на войска», — говорил он своему штабу. Конечно, армия могла удерживать Рейн, однако все разваливалось само по себе, выходили из игры союзники Германии. Они следили за событиями на Западном фронте и после поражения Людендорфа бежали, как крысы с тонущего корабля, пытаясь прибрать к рукам то, что еще можно было спасти.

Пятнадцатого сентября союзнические войска в Салониках, которые немцы пренебрежительно называли своим «самым большим лагерем военнопленных», двинулись вперед и разгромили болгар. В любом случае болгары не получили от немцев того, чего хотели: никакой южной балканской империи, как во время оно. Двадцать восьмого сентября они запросили мира. Турция оказалась отрезанной от Германии. Младотурки были злы на немцев за вмешательство на Кавказе, а некоторые из них даже подумывали: не лучше ли расстаться с немцами, отдать арабов британцам и заняться, при поддержке тех же британцев, Кавказом и его нефтью. Энвер-паша уже размышлял над тем, как заменить Османскую империю сугубо национальной Турцией, включающей в себя и всю тюркскую Среднюю Азию. Младотурки отправились на немецкой подводной лодке в Одессу, а оттуда — в Берлин, Москву, на Кавказ, в Афганистан реализовывать план паши. Османская армия ушла из Сирии, перемирие было подписано 30 октября. Сложили оружие австрийцы. Австро-венгерское правительство еще раньше подавало знаки о готовности принять «Четырнадцать пунктов» президента Вильсона, и император назначил премьер-министром профессора Генриха Ламмаша, который верил в непреходящую ценность американских принципов (впоследствии эмигрировал и стал преподавать в Беркли). Во всяком случае, империи Габсбургов пришел конец. Венгрия провозгласила независимость, то же самое сделали национальные комитеты различных негерманских народов. Австрийские немцы были первыми в этой череде борцов за национальное самоопределение: они намеревались присоединиться к Германии. По этому случаю Германия даже на короткое время вторглась в Австрию. Итальянцы, воспользовавшись суматохой, в последние дни октября согнали несколько сот тысяч прекративших сопротивление солдат и назвали это битвой при Витторио-Венето.

У Германии все еще оставался порох в пороховницах. Конечно, армия уже была не та, что прежде, но и ее остатки представляли грозную силу. Она контролировала значительную территорию России и Турцию. Близилась зима. Рейн создавал немалое препятствие, а союзники тоже устали от войны. Возникали и вопросы. Согласятся ли британцы, у которых имелась своя империя, с «Четырнадцатью пунктами Вильсона? Ведь они предусматривали освобождение колоний. Брест-Литовск означал самоопределение для народов царской империи. Кроме того, Германия могла понадобиться как ведущая антикоммунистическая держава. У Людендорфа теперь был покладистый министр иностранных дел. К концу сентября, после болгарского перемирия они вместе сочинили план, который, не показали даже канцлеру: направить президенту Вильсону обращение и формально пообещать превратить Германию в более демократическое государство. Для этого случая пригодятся и немецкие левые. Людендорф как и другие националисты, винил их в падении морального духа, экономических неурядицах и инфляции, вызываемой высокими зарплатами. Тридцатого сентября был назначен новый канцлер, князь Макс Баденский, либерал с юга, и в его кабинет вошли представители центристских левых партий. Князь Баденский понимал ситуацию так: если он запросит перемирия, то это окончательно подорвет моральный дух немцев, они подумают, что все кончено, наступит коллапс и не останется предмета для переговоров. И он оказался прав. Кайзер внес свой последний пагубный вклад в германскую историю, сказав князю: «Вас назначили не для того, чтобы создавать трудности для верховного главнокомандования». В ночь с 4 на 5 октября в Соединенные Штаты ушла депеша. Людендорф пытался спасти свою репутацию, он подталкивал других к окончанию войны, чтобы потом отвернуться от них и сказать: это была не его вина.

Фильм «О! Какая миленькая война!» («Oh! What а Lovely War») заканчивается гениальной сценой: красная лента (символ бюрократии) медленно обвивает могилы погибших солдат. Чиновники-дипломаты и генералы верховного главнокомандования больше месяца торжественно обсуждали «за» и «против» перемирия, а в это время на фронте продолжали сражаться и гибнуть люди, десятками тысяч. Германская нота вызвала некоторую головную боль у союзников. Им пришлось говорить о демократии и самоопределении наций, хотя все они думали только о мести и расширении своих империй за счет потерпевших поражение. Даже бельгийцы намеревались отхватить у голландцев эстуарий Шельды. Получить от союзников здравый и единодушный ответ было затруднительно, но в итоге взяло верх дипломатическое искусство британцев.

Сами немцы вели себя неуклюже. Лидеры центристов и левых — Маттиас Эрцбергер и Филипп Шейдеман — изъявили желание принять «Четырнадцать пунктов», но генералы лишь 5 октября соизволили взглянуть на них, а в министерстве иностранных дел решили, что они могут служить основой для переговоров, и не более того. Шел заунывный обмен посланиями: Вильсон — 8-го, Берлин — 12-го, Вильсон — 14-го, Берлин — 20-го, и еще раз — в конце месяца. Наверное, если бы немцы были в большей мере реалистами, они сохранили бы кое-что для Германии. Однако ими владели иллюзии, а 12 октября они совершили вообще дикий поступок: потопили британский пассажирский лайнер «Лейнстер», погубив четыреста пятьдесят человек, в том числе сто тридцать пять женщин и детей. Отступая во Фландрии, они травили колодцы и «кольцевали» (обдирали кору) фруктовые деревья. Если Вильсон вначале подавал какие-то признаки великодушия, тревожившие союзников, то теперь он выставлял жесткие требования. Германия должна иметь надлежащую демократию, конституционную монархию и позабыть о подводных лодках. Князь Макс согласился. Людендорф круто изменил свой первоначальный курс и принялся проповедовать очень опасную теорию: Германия-де вовсе не потерпела поражение. Он прибыл в Берлин без санкции кайзера и заявил: Германия будет сражаться. Двадцать шестого октября Людендорф денонсировал условия перемирия, заявленные его же людьми в министерстве иностранных дел, и разругался с кайзером, даже оскорбив его. О князе Максе и его благонамеренных партнерах в левых кругах генерал презрительно сказал: «Эти люди проглотят суп, который они приготовили для нас». Они действительно все «проглотили». Военачальники сохранили свое лицо. Впоследствии Людендорф использовал «свое лицо» для того, чтобы ввести в большую политику Адольфа Гитлера ^{3}, которого через десять лет, в 1933 году, престарелый президент Гинденбург назначил канцлером.

Роковую роль в обострении общенационального кризиса сыграло военно-морское начальство. В извечном состязании с армией за первенство в проявлении героизма оно предприняло очередную безумную акцию. Начальника штаба флота, капитана 1 ранга Магнуса фон Леветцова встревожила перспектива потерять великие корабли Германии и лишиться возможности возродить когда-нибудь Reichsmarine. Лучше «вечная слава на морском дне», и 27 октября моряки получили приказ выйти в направлении эстуария Темзы. Восемьсот тысяч матросов и кочегаров не захотели оказаться «на морском дне». Они подняли мятеж в Киле, затем в Любеке и Вильгельмсхавене, восстание перекинулось на Кёльн и Мюнхен, где бунтовщиков возглавил актер. Запахло русской революцией. Как грибы вырастали рабочие и солдатские советы. Социал-демократы в правительстве князя Макса понимали: дабы не допустить большевистскую революцию в Германии, надо предпринять определенные меры. Первым делом остановить войну и прогнать кайзера. Генералы доложили ему об этом решении, и 9 ноября он снял с себя полномочия (сбежал в Голландию) — как раз в то время, когда в Берлине была провозглашена республика. В любом случае в стране царил хаос, и перемирие стало неминуемым. В штаб-квартиру Фердинанда Фоша в Компьенском лесу явилась депутация, и 11 ноября в 11.00 пушки наконец умолкли. Условия были тяжкими. Германия не должна была больше воевать. Союзники взяли Рейн. Они не оккупировали Германию, совершив, как показали дальнейшие события, роковой поступок. Но война закончилась.