• Главная
• Контакты
• Нашёл ошибку
• Прислать материал
• Добавить в избранное

История, как известно, это «публичная девка мирового империализма». А стало быть, нет ничего удивительного в том, что исторические факты сплошь и рядом подвергались, подвергаются и будут подвергаться сомнению. В этом, собственно, нет ничего предосудительного — в конце концов, человеку свойственно сомневаться. Ни в чем не сомневающиеся люди, как правило, глупы от природы. Однако у любого сомнения есть предел, после которого начинается банальное искажение исторических фактов, а попросту — переписывание истории. Последнее занятие всегда было очень популярным, но своего расцвета достигло в последние два десятилетия и за рубежом, и у нас в стране. Новый импульс этому процессу дали развал социалистического лагеря и Советского Союза. Процесс национальной самоидентификации, захвативший вновь образованные на территории последнего государства, довел отдельных политических деятелей до состояния душевнобольных. С их точки зрения, чем абсурднее трактовка того или иного события, тем лучше. В полной мере это относится и к истории Второй мировой войны.

Последняя новация в этом плане — обвинения в развязывании мирового конфликта, выдвинутые «братьями-поляками в адрес СССР. Вот так, ни больше ни меньше. Скоро договорятся до того, что и Мюнхенский пакт подписывался под контролем Советского Союза. Ну как же, ведь и Чемберлен и Даладье, да и сам Гитлер были штатными сотрудниками НКВД! Причем, как водится, громче всех кричат «держи вора» те, у кого рыльце в пуху. Роль той же Польши в разделе Чехословакии общеизвестна. Что же тогда возмущаться, что спустя год поделили уже саму Польшу! Впрочем, речь не об этом.

В рамках процесса переписывания истории довольно популярной является версия о якобы превентивном немецком ударе по Советскому Союзу. Суть идеи заключается в том, что Сталин вот-вот собирался напасть, а Гитлер его просто упредил. Раскрутка этого «проекта» началась давно — в первый же день Великой Отечественной войны. Так, в заявлении, переданном советскому правительству германским послом Ф.Шуленбургом через полтора часа после начала немецкого вторжения, утверждалось, что немецкая сторона была вынуждена встать на путь превентивной войны против СССР, поскольку он якобы не выполнял своих обязательств по советско-германскому договору и готовился к нападению на Германию. В том же духе был составлен и меморандум, врученный Риббентропом 22 июня советскому послу в Берлине. В нем утверждалось, что советское правительство стремится взорвать Германию изнутри и готово в любое время осуществить агрессию против нее. Столь «опасное положение» будто бы и вынудило нацистское правительство начать войну. В тот же день Риббентроп устроил пресс-конференцию для представителей иностранной и немецкой печати, на которой заявил, что Германия была вынуждена предпринять наступление на Советский Союз, чтобы опередить советское наступление.

Версия о превентивной войне со стороны Германии была полностью разоблачена на Нюрнбергском процессе над главными немецкими военными преступниками. Доказательства по разделу «Агрессия против СССР», показания обвиняемых и свидетелей неопровержимо подтвердили, что нападение на СССР было задумано и спланировано преднамеренно, без какого-либо повода к тому с его стороны. В частности, бывший руководитель германской прессы и радиовещания Г. Фриче в своих показаниях заявил, что он «организовал широкую кампанию антисоветской пропаганды, пытаясь убедить общественность в том, что в этой войне повинна не Германия, а Советский Союз… Никаких оснований к тому, чтобы обвинять СССР в подготовке военного нападения на Германию, у нас не было».

В приговоре Нюрнбергского трибунала по этому поводу говорится: «22 июня 1941 года без объявления войны Германия вторглась на советскую территорию в соответствии с заранее подготовленными планами. Доказательства, представленные Трибуналу, подтверждают, что Германия имела тщательно разработанные планы сокрушить СССР как политическую и военную силу для того, чтобы расчистить путь для экспансии Германии на Восток в соответствии с ее стремлениями». И далее: «Планы экономической эксплуатации СССР, массового угона населения, убийства комиссаров и политических руководителей являются частью тщательно разработанного плана, выполнение которого началось 22 июня без какого-либо предупреждения и без тени законного оправдания. Это была явная агрессия».

Тут, как говорится, ни прибавить, ни убавить. Все остальное — досужие домыслы. Однако с точки зрения альтернативной истории тема эта представляет несомненный интерес. Попробуем и мы ответить на вопрос, что было бы, если бы не…?

Итак, предположим, что Германия — белая и пушистая, а кровожадная большевистская Россия готовит нападение. Прежде чем начать выстраивать более или менее достоверную версию событий, необходимо договориться о базовых условиях для рассуждений.

Первое базовое условие — время. Действительно, если Германия напала в июне 1941 года, а по первоначальным срокам операция «Барбаросса» должна была начаться 15 мая (срок перенесен из-за отвлечения части сил Вермахта на Балканскую кампанию), то когда, собственно, немцы ожидали наступления русских? Сторонники теории первого советского удара считают, что приграничная группировка Красной Армии создавалась именно для наступления. Причем продолжала наращиваться. В подтверждение такой точки зрения приводится факт выдвижения из тыловых военных округов на запад семи общевойсковых армий и одного стрелкового корпуса.

Действительно, из Уральского военного округа в район Идрица, Себеж, Витебск выдвигалась 22-я армия, из Забайкальского округа в район Бердичев, Проскуров — 16-я армия, из Северо-Кавказского округа в район Черкассы, Белая Церковь — 19-я армия, из Приволжского округа в район Чернигов, Конотоп — 21-я армия. Харьковский округ выдвигал на запад 25-й стрелковый корпус. Одновременно готовились к передислокации войска 20, 24 и 28-й армий. Эти семь армий (16, 19, 20, 21, 22, 24 и 28-я) составляли второй стратегический эшелон. При этом три последние армии планировалось сосредоточить в районе Москвы. К началу войны только несколько соединений 19-й армии успели сосредоточиться в намеченных районах, большинство же находилось в пути или пунктах прежней дислокации.

Если допустить, что Красная Армия готовилась к наступлению и армии второго стратегического эшелона предназначались для развития успеха, то выбор районов их сосредоточения не может не вызвать удивления. От госграницы и от войск первого стратегического эшелона их отделяло от 450 до 600 км! Но нам можно все, предположим, что эти армии сосредотачивались для наступления, и именно этот процесс лимитировал для немцев время принятия решения. Исходя из имеющихся данных, с уверенностью можно утверждать, что сосредоточение этих объединений в новых районах дислокации затянулось бы до глубокой осени. С учетом печального опыта финской войны, вряд ли советское командование пошло бы на еще одну зимнюю кампанию. А значит, первого удара русских немцы могли ждать не раньше весны — лета 1942 года. Никакого спланированного советского наступления в 1941 году просто быть не могло. Применительно к этому периоду времени можно говорить лишь о достаточно спонтанном превентивном ударе: советское командование узнало о сосредоточении немецких войск вдоль границы СССР и нанесло упреждающий удар, дабы разгромить войска противника, еще не завершившие оперативно-стратегического развертывания. Надо сказать, что идея такого удара была вполне реальной. Именно о нем шла речь в проекте «Соображений по плану стратегического развертывания Вооруженных Сил Советского Союза на Западе и Востоке», подписанном 15 мая 1941 года заместителем начальника оперативного управления Генерального штаба А.Василевским. В этом документе отмечалось, что Германия держит свою армию отмобилизованной, с развернутыми тылами и имеет возможность нанести внезапный удар. Для предотвращения этого предлагалось атаковать германскую армию в тот момент, когда она будет находиться в стадии развертывания и не сумеет еще организовать фронт и взаимодействие родов войск. Для защиты от внезапного удара противника и прикрытия сосредоточения и развертывания наших войск предполагалось организовать прочную оборону и прикрытие госграницы, используя для этого все войска приграничных округов и почти всю авиацию, предназначенную для действий на западе. В резерве Главного командования планировалось иметь пять армий.

Однако, несмотря на частые заявления в печати о том, что проект оперативного плана от 15 мая был подписан И. Сталиным, С. Тимошенко и Г. Жуковым или принят к исполнению на основании их устного распоряжения, документальных подтверждений этому нет. На документе, подписанном А.Василевским, нет никаких резолюций или пометок, сделанных Сталиным, Тимошенко или Жуковым. Нет даже подтверждений того, что эта разработка представлялась на рассмотрение правительству или лично Сталину. В том виде, в каком этот документ дошел до нас — рукописный текст с многочисленными исправлениями и вставками — он вряд ли мог быть представлен руководителям страны. Не стоит забывать и о том, что до 1948 года он хранился в личном сейфе А.Василевского, а не вместе с другими документами Генштаба, в бумагах Сталина или Тимошенко и оттуда был передан в архив. Так что эта записка, скорее всего, была не чем иным, как черновым рабочим документом, а не реально принятым оперативным планом.

Тем не менее мы возьмем эту идею за основу и будем говорить о наступательной операции Красной Армии в мае — июне 1941 года. Резонен вопрос — а почему только в мае, а не в апреле? Ведь в этом месяце немецкая группировка была еще более недоразвернутой. Вспомним: по плану «Барбаросса» Советский Союз планировалось разгромить за 5 месяцев, начав операцию не позднее июня. То есть завершить ее предполагалось до наступления зимы. Но почему в мае, а не в апреле? Дело в том, что, в отличие от Западной Европы, в Европе Восточной сеть дорог с твердым покрытием была невелика, а в СССР ее местами вообще не было. Волей-неволей немцам приходилось ждать, когда просохнут дороги. Банально, но факт. Пришлось бы ждать этого и советскому командованию. Словом, со временем начала советского наступления мы определились: если предположить, что проект А. Василевского утвержден и месяц положен на подготовку, то речь идет о воскресенье 15 июня 1941 года.

Второе базовое условие — это силы и средства. Надо же знать, чем оперировать при моделировании ситуации. В случае с 1941 годом решение этого вопроса напрашивается само собой — реальные силы и средства сторон. Стоп, скажет здесь читатель, как же так, ведь совершенно очевидно, что группировка советских войск совершенно не годилась для наступления. Да, действительно, в этом отношении силы были, мягко говоря, неравны. Немецкое командование развернуло в первом эшелоне 103 дивизии, в том числе 12 танковых, в то время как в первом эшелоне советских армий прикрытия границы имелись только 54 стрелковые и две кавалерийские дивизии, то есть в два раза меньше. При этом дивизии противника были полностью укомплектованы личным составом, вооружением и боевой техникой, транспортными средствами. Они не только имели общее количественное превосходство в силах и боевых средствах, но и обладали более высокой подвижностью и маневренностью.

Однако, если рассуждать о советском упреждающем ударе, то совершенно очевидно, что к нему привлекались бы не только и не столько дивизии первого эшелона, но и соединения второго. В последнем, в свою очередь, находилось 11 стрелковых, 24 танковых, 12 моторизованных и 4 кавалерийских дивизии. Кроме того, в резерве командования округов находилось еще 45 дивизий. В случае подготовки и нанесения первого удара все они, безусловно, приняли бы в нем участие. Скорее всего, за месяц с момента гипотетического утверждения плана А.Василевского до начала наступления все эти соединения были бы пополнены личным составом. Причем даже без объявления мобилизации. В реальности в апреле — мае 1941 года, учитывая нарастающую напряженность на западной границе СССР, Наркомат обороны и Генеральный штаб с согласия правительства начали проводить скрытный призыв военнообязанных запаса под прикрытием «больших учебных сборов». Всего таким образом было призвано, по разным данным, от 750 до 850 тыс. человек. Полностью решить проблему укомплектования частей и соединений личным составом это не могло, но тем не менее позволило довести 21 дивизию западных приграничных округов до полного штата военного времени (14 тыс. человек), 72 дивизии — до численности в 12 тыс. и 6 дивизий — до 11 тыс. человек. Хуже обстояло бы дело с техникой.

Что касается боевых машин, например в механизированных корпусах, то каким-либо кардинальным образом увеличить их численность и довести ее до штата по понятным причинам было нельзя. Другое дело — автомобили. Как известно, на 15 июня 1941 года в Красной Армии имелось 272 600 автомобилей всех типов, что составляло 36 % от численности штата военного времени.

Основу автопарка Красной Армии накануне Великой Отечественной войны составляли грузовые автомобили ГАЗ-АА и ГАЗ-AAA грузоподъемностью в 1,5–2 т, ЗИС-5 и ЗИС-6 грузоподъемностью в 3–4 т. В небольших количествах имелись пятитонные автомобили Яг-4 и Яг-6 и восьмитонные Яг-10. Все эти машины являлись грузовиками коммерческого типа и использовались в армии в таком же виде, как и в народном хозяйстве без каких-либо конструктивных изменений. Поэтому по своим характеристикам они мало подходили для эксплуатации в войсках, особенно в условиях военного времени. В отличие от германского Вермахта, к началу войны Красная Армия практически не имела автомобилей повышенной проходимости. Последние были представлены полугусеничными вездеходами ГАЗ-60 (В) и ЗИС-22 (ВЗ), созданными на базе все тех же ГАЗ и ЗИС. Однако количество их было невелико, а технические характеристики оставляли желать лучшего.

Такая же ситуация сложилась и с легковыми автомобилями. В Красной Армии имелись машины трех типов: ГАЗ-А, ГАЗ М-1 и ЗИС-101. Наиболее массовыми были знаменитые «эмки» — ГАЗ М-1, семиместные ЗИСы использовались для перевозки высшего комсостава (корпус, армия, округ). Все эти автомобили не были приспособлены для эксплуатации в армии и обладали низкой проходимостью. Исключение составляли автомобили ГАЗ-61. Это был полноприводный (4x4) вариант «эмки», созданный специально для армии. Однако количество изготовленных машин было очень небольшим.

Еще больше проблем было со специальными машинами — бензо- и водомаслозаправщиками, автоцистернами, ремонтными летучками (походными мастерскими на шасси автомобилей). Производство таких машин на заводах промышленности было очень небольшим — например, в 1940 году при плане в 2 тыс. бензозаправщиков на шасси ЗИС-5 и 150 водомаслозаправщиков на шасси ЗИС-6 было изготовлено всего 155 и одна (!) машина соответственно. Поэтому обеспеченность, например, механизированных корпусов заправщиками колебалась в пределах 7–40 %. По Западному Особому военному округу средняя укомплектованность танковых частей водомасло- и бензозаправщиками составляла 15 %.

Считалось, что весь этот огромный некомплект в случае начала военных действий будет восполнен за счет поступления автомашин из народного хозяйства, то есть по мобилизации. Правда, не совсем понятно, как это собирались сделать. Дело в том, что потребность Красной Армии составляла 755 тыс. автомобилей. Для достижения такой комплектности было необходимо практически обнулить весь автомобильный парк страны, изъяв из народного хозяйства почти все. Как в таких условиях продолжало бы функционировать это самое народное хозяйство, остается загадкой. В действительности же в 1941–1942 годах из народного хозяйства по мобилизации армия получила около 270 тыс. автомобилей различных типов. Вряд ли в течение рассматриваемого нами месяца следовало бы ожидать заметного увеличения автопарка Красной Армии, как и изменения ее технической оснащенности в целом. И в реальности, и в моделируемой нами ситуации советские войска были одними и теми же. С таким же личным составом, пушками и танками, такой же системой материально-технического снабжения, связью и т. д.

Несомненно, что ведущую роль в превентивном ударе сыграли бы механизированные корпуса второго эшелона войск прикрытия. По замыслу оргштатная структура мехкорпуса должна была обеспечить ему возможность ведения самостоятельных боевых действий в отрыве от общевойсковых армий. Совершенно очевидно, что в нашем случае все, или почти все, эти соединения получили бы самостоятельные задачи. Вот и попробуем разобраться, что из этого бы вышло.

Рассмотреть возможные действия всех мехкорпусов в превентивном наступлении Красной Армии довольно сложно, главным образом, по причине ограниченного объема данной статьи. По сути, такой обзор представляет альтернативную историю начального периода Великой Отечественной войны. Поэтому имеет смысл сосредоточиться на какой-то одной операции с участием одного-двух механизированных соединений и на примере их действий оценить, насколько успешным был бы первый советский удар в целом. Поскольку никакой подобной операции в реальности не проводилось, то ее надо придумать. Вот, например — «Люблинская наступательная операция». Чем плохо? В целом же наш «разбор полетов» можно озаглавить: «Действия 4-го и 6-го механизированных корпусов в Люблинской наступательной операции 15–22 июня 1941 года».

Надо сказать, что в качестве цели нашей операции Люблин выбран не случайно. Дело в том, что этот город и в реальной действительности был целью советского контрудара в соответствии с директивой № 3. Эта директива была направлена в войска вечером 22 июня 1941 года и указывала военным советам фронтов на необходимость организации решительных контрударов с целью разгрома вклинившихся группировок противника. Войска Юго-Западного фронта должны были силами двух общевойсковых армий и не менее пяти механизированных корпусов при поддержке фронтовой и дальнебомбардировочной авиации нанести удары по сходящимся направлениям на Люблин, окружить и уничтожить вражескую группировку, наступавшую на фронте Владимир-Волынский, Крыстынополь, и к исходу 24 июня овладеть районом Люблина.

Как видим, планировалась фронтовая наступательная операция, в случае успешного завершения которой в окружение попали бы все силы 6-й немецкой полевой армии и 1-й танковой группы. Здесь, конечно, можно возразить, что директива эта не учитывала реальную обстановку и возможности войск. Но если руководство вооруженных сил и страны не учитывало, а попросту — не знало, их в действительности, то почему оно должно учитывать их в нашем случае? К вечеру первого дня реальной войны, не имея практически никакой объективной информации ни о противнике, ни о собственных войсках, командование поставило фронтам задачу по переходу в наступление и разгрому всех сил врага в течение двух суток! Тем более можно допустить, что в случае нанесения удара первыми задачи были бы еще глобальнее. В нашем случае речь идет о наступлении двух фронтов — Западного и Юго-Западного — из Белостокского выступа и из района Львова по сходящимся направлениям на Люблин. Цель — окружение и, разумеется, уничтожение сразу двух (а чего мелочиться?) немецких танковых групп. Для выполнения этой задачи в первую очередь привлекались силы 4-го и 8-го мехкорпусов Юго-Западного фронта и 6-го и 13-го мехкорпусов Западного фронта. Главную роль предстояло сыграть 4-му и 6-му мехкорпусам. На них имеет смысл остановиться подробнее.

4-й механизированный корпус (командир — генерал-майор А. Власов) начал формироваться в июле 1940 года на территории Западной Украины. Управление корпуса и корпусные части формировались на базе управления и корпусных частей 49-го стрелкового корпуса. 3-й мотоциклетный полк — на базе 53-го и 146-го кавалерийских полков 16-й кавалерийской дивизии. В состав корпуса вошли 8-я и 32-я танковые и 81-я моторизованная дивизии.

8-я танковая дивизия была сформирована на базе 24-й легкотанковой бригады. Кроме того, на формирование танковых полков дивизии были обращены 51-й и 54-й танковые батальоны 10-й танковой бригады. Артполк и мотострелковый полк формировались из 220-го гаубичного артполка 7-й стрелковой дивизии и 608-го стрелкового полка 146-й стрелковой дивизии соответственно. В сентябре 1940 года 8-й гаубичный артиллерийский полк получил новую матчасть — 152-мм гаубицы обр. 1938 года, на замену тракторам ЧТЗ «Сталинец-65» прибыли СТЗ-5. Полк полностью перешел на мехтягу. 20 января 1941 года в полк поступили 122-мм гаубицы обр. 1910/30 гг.

Первоначально в состав корпуса входила 10-я танковая дивизия, но в феврале 1941 года она была передана в состав вновь формируемого 15-го мехкорпуса, а взамен ее во Львове началось формирование новой 32-й танковой дивизии (на базе 30-й легкотанковой бригады). 32-я танковая дивизия не успела получить к началу войны всю положенную ей артиллерию. Ее гаубичный полк имел только один артиллерийский дивизион 152-мм орудий. Но из-за нехватки артиллерийских тягачей даже такое количество гаубиц артполка перевозилось двумя рейсами. 32-й отдельный зенитно-артиллерийский дивизион имел три батареи, но лишь одна из них имела материальную часть в виде 4 орудий.

В состав корпуса была включена 81-я моторизованная дивизия, преобразованная в январе 1940 года из 81-й стрелковой Калужской дивизии. 11 июня 1940 года дивизия выступила из Львова в район Заблотова в составе 12-й армии, участвовала в присоединении Бессарабии и Буковины. В июле 1940 года 81-я моторизованная дивизия возвратилась во Львов и вошла в состав формирующегося 4-го механизированного корпуса.

Формированию корпуса, находившемуся на важнейшем операционном направлении, высшим командованием Красной Армии придавалось особое значение. Повышенное внимание придавалось как укомплектованию корпуса боевой техникой, в том числе новейших конструкций, так и боевой подготовке. Так, уже в августе 1940 года состоялось первое командно-штабное учение по вводу мехкорпуса в прорыв, под руководством командующего Киевским Особым военным округом генерала армии Г. Жукова. Отрабатывались вопросы взаимодействия 4-го механизированного корпуса с другими родами войск. По результатам учения были выявлены серьезные недостатки в управлении войсками. Тогда же, в августе 1940 года, было проведено и первое войсковое учение корпуса с привлечением авиации. Тема: «Ввод мехкорпуса в прорыв». Жуков и командир корпуса М. Потапов (А. Власов вступил в командование корпусом 17 января 1941 года) прорабатывали вопросы выбора места сосредоточения корпуса по тревоге, рубеж ввода соединения в прорыв и порядок выдвижения к рубежу войск. Было решено вводить корпус в прорыв в походных колоннах по двум параллельным маршрутам. Подобное учение проводилось впервые в Красной Армии, и его результатами организаторы остались довольны.

Тема второго войскового учения, проведенного уже в середине августа 1940 года, являлась логическим продолжением темы предыдущего: «Действие механизированного корпуса в глубине оперативной обороны противника». Отрабатывались темпы движения, обход и захват опорных пунктов, проведение встречных боев с резервами противника и прорыв его тыловых оборонительных рубежей. В конце сентября 1940 года состоялось итоговое командно-штабное учение 6-й армии, в оперативном подчинении которой находился 4-й мех-корпус: «Наступление армии и ввод механизированного корпуса в прорыв». На этом учении присутствовала практически вся верхушка РККА: Мерецков, Тимошенко, Жуков и другие. Не менее ценное командно-штабное учение в 4-м мехкорпусе прошло и 16 октября 1940 года: «Марш и встречный бой мехкорпуса». В нем участвовали штабы 8-й танковой и 81-й моторизованной дивизий. Его целью являлись проверка возможности подготовки и проведения марша в сжатые сроки, а также отработка вопросов доведения до подчиненных решения комкора о резком повороте в ходе марша на новые маршруты в готовности к встречному бою. Результаты учения высоко оценил генерал армии Г. Жуков. Руководящий состав корпуса получил ценные подарки от командования округа. Отработанные в ходе учения документы были доведены в письменной форме до командного состава всех механизированных корпусов РККА.

К середине июня 1941 года в составе 4-го мехкорпуса насчитывалось 990 танков, из них 412 Т-34 и КВ.

В соответствии с замыслом Генштаба войска 6-го стрелкового и 15-го механизированного корпусов должны были прорвать фронт в полосе 4-го немецкого армейского корпуса, обеспечив тем самым ввод в прорыв 4-го мехкорпуса уже в середине первого дня операции. Все части и соединения заблаговременно покинули районы постоянной дислокации и к вечеру 14 июня выдвинулись на исходные рубежи.

Что касается 6-го механизированного корпуса (командир — генерал-майор М. Хацкилевич), то он начал формироваться 15 июля 1940 года на базе управления 3-го кавалерийского корпуса. В его состав входили 4-я и 7-я танковые и 29-я моторизованная дивизии.

Танковые полки 4-й дивизии создавались из многих частей и подразделений — танковых батальонов 21-й тяжелой, 6-й легкой и 30-й химической танковых бригад, 2, 6, 13, 50-й стрелковых дивизий, 632-го автотранспортного батальона 46-й автотранспортной бригады. В связи с тем, что тяжелой танковой бригаде не были положены по штату свои мотострелковые и артиллерийские подразделения, в гаубичный артиллерийский и моторизованный полки 4-й танковой дивизии были реорганизованы соответствующие полки 29-й стрелковой дивизии.

7-я танковая дивизия формировалась в Волковыске на базе 11-й кавалерийской трижды орденоносной дивизии имени Морозова. Кроме того, на укомплектование танковых полков дивизии прибыли танковый батальон 21-й тяжелой танковой бригады, два танковых батальона стрелковых дивизий (33-й и 125-й), подразделения 6-й легкотанковой и 43-й автотранспортной бригад. Мотострелковый полк был сформирован из 100-го и 117-го кавалерийских полков, гаубичный артиллерийский полк — из 17-го конного артиллерийского дивизиона 11-й кавдивизии.

29-я моторизованная дивизия была сформирована на основе 29-й стрелковой дивизии, а 4-й корпусной мотоциклетный полк — на базе 6-го кавалерийского Краснознаменного полка 11-й кавалерийской дивизии. Также на его укомплектование прибыла рота из мотоциклетного батальона округа.

Формирование корпуса завершено 30 июля 1940 года, а 5 августа части и подразделения приступили к нормальной боевой подготовке.

6-й мехкорпус был наиболее сильным из всех мехкорпусов Красной Армии — по бронетанковой технике он был укомплектован полностью по штату (1022 танка) и имел наибольшее количество танков Т-34 и КВ (452 единицы); по командно-начальствующему составу процент укомплектованности составлял 60–80 %, по младшему комсоставу — 70–92 %, по рядовому составу — 94–105 %!

В интересах наступления 6-го мехкорпуса должны были действовать 5-й стрелковый и 13-й механизированный корпуса. Именно им предстояло к полудню 15 июня сломить оборону немцев и обеспечить ввод в прорыв дивизий 6-го мехкорпуса на стыке 9-го и 43-го армейских корпусов Вермахта. Воздушное прикрытие действий 6-го мехкорпуса возлагалось на 9-ю и 43-ю смешанные и 12-ю бомбардировочную авиадивизии ВВС фронта.

Следует подчеркнуть, что точно так же, как немцам накануне вторжения не удалось вскрыть всю группировку советских войск в приграничных районах, так и группировку немецких войск не удалось вскрыть советской разведке. Будем считать, что наше командование имело представление только о первом и частично втором эшелонах вражеских войск.

Боевые действия начались утром 15 июня 1941 года с мощной артиллерийской и авиационной подготовки. Артиллерийский и авиационный удар наносился на всю оперативную глубину, захватывая как первые эшелоны немецких войск, так и возможные зоны расположения вторых. Кроме того, авиаудары наносились по всем достойным целям в зоне действия советской авиации, начиная с полевых аэродромов и заканчивая железнодорожным мостом в Варшаве.

Примерно в 4.30 утра батальоны 159-й стрелковой дивизии, поддерживаемые танками 37-й танковой дивизии, перешли государственную границу СССР. Однако огня по ним никто не открыл. Оборона противника отсутствовала, ни окопов, ни блиндажей — Вермахт явно не собирался обороняться. Уже спустя несколько минут были захвачены первые пленные — секрет 71-й пехотной дивизии, два ошалевших от происходящего солдата. В полутора километрах от границы среди разметанного разрывами снарядов палаточного лагеря цепи красноармейцев были обстреляны противником. Впрочем, спорадическое сопротивление немцев было быстро подавлено огнем танковых пушек. Повсюду ощущался разгром, результат артподготовки и бомбежки, — разбросанные палатки, брошенные повозки и разбитые автомашины. Повсюду валялись мертвые тела немецких солдат в исподнем — обстрел застал их во время сна. Судя по всему, советское наступление стало для противника полной неожиданностью.

Организованное сопротивление противник попытался оказать только в 5 км от границы, кое-как окопавшись и развернув противотанковую артиллерию. Однако уже подходили полки 10-й танковой дивизии. Дивизия подходила мощно, широким фронтом с тяжелыми танками впереди. Танки КВ и Т-34 вели огонь с ходу осколочно-фугасными снарядами. Собственно, никаких других снарядов в боекомплектах этих танков не было, о чем командир дивизии генерал-майор С.Огурцов докладывал командованию еще за три дня до начала операции. К счастью, немецкие танки пока не попадались, а сильно пострадавшие от артогня 71-я и 295-я немецкие пехотные дивизии были буквально смяты решительной атакой советских танков и пехоты.

Поскольку уже к 12.00 продвижение советских войск составило около 6 км, можно было считать, что первая полоса обороны прорвана. Находившийся на КП 6-й армии в г. Немиров командующий Юго-Западным фронтом генерал-полковник М.Кирпонос отдал приказ 4-му мехкорпусу входить в прорыв.

Корпус пошел в прорыв по двум маршрутам, как это и отрабатывалось на довоенных командно-штабных учениях. При этом его боевые порядки должны были растянуться примерно на 80 км в глубину, что и начало происходить на деле. В то время как головная застава — разведбат 8-й танковой дивизии вошел в городок Юзефов, большая часть подразделений корпуса еще не покинула исходные районы сосредоточения. Последнее обстоятельство, правда, мало беспокоило как командование корпуса, так и штаб фронта. Тут вообще царило приподнятое, почти праздничное настроение. Наступление развивалось успешно, точно по графику. На направлении главного удара обозначался явный успех, противник оказывал лишь слабое сопротивление. Дабы недостаток автотранспорта не тормозил продвижение 4-го мехкорпуса, командующий фронтом распорядился передать ему почти все автомашины из 15-го мехкорпуса, выполнявшего второстепенную задачу. Это решение, позволившее «поднять» почти всю 81-ю мотодивизию, вскоре обернулось бедой для 15-го мехкорпуса.

К концу первого дня наступления головные части 4-го механизированного корпуса продвинулись более чем на 30 км! С наступлением темноты движение было приостановлено. Ночью вперед ушел только разведбат 8-й танковой дивизии. Впрочем, личному составу остальных частей тоже не удалось отдохнуть — подошли топливозаправщики. Было решено пополнить запасы топлива впрок, как будет складываться ситуация в дальнейшем, никто не знал. А поскольку специализированных машин не хватало, большую часть топлива перевозили в бочках в кузовах грузовиков, что существенно осложняло процесс заправки боевых машин, с которым в итоге провозились до рассвета.

Не спали и немцы. Всю короткую летнюю ночь в штабах оценивали ситуацию и отдавали приказы на перегруппировку сил. С учетом того, что фронт в полосе 6-й полевой армии прочно удерживался, командующий группой армий «Юг» генерал-фельдмаршал фон Рундштедт принял решение нанести удар во фланг прорвавшейся советской группировке силами 48-го моторизованного корпуса и отрезать ее. Завершить разгром предстояло 3-му и 14-му моторизованным корпусам.

С рассветом 16 июня 4-й мехкорпус возобновил продвижение. Командир ушедшего далеко вперед 8-го разведывательного батальона доложил о разгроме вражеского аэродрома в окрестностях городка Янув-Любельский, а также о том, что вступил в бой с мотопехотой противника, подошедшей с севера. Впрочем, и без этого сообщения активность немцев обозначалась все больше. Впервые с начала наступления колонны корпуса бомбила немецкая авиация. Истребители прикрытия еще не подошли, а эффективность зенитного огня снижалась практически полным отсутствием 37-мм снарядов. Тем не менее к середине дня основные силы корпуса — танковые полки 8-й и 32-й дивизий — подошли к Януву.

Тем временем продвижение 41-й стрелковой дивизии, обеспечивавшей правый фланг ударной группировки, замедлилось из-за ожесточенного сопротивления 296-й немецкой пехотной дивизии. Последняя находилась во втором эшелоне и заметно меньше, чем другие соединения 4-го армейского корпуса, пострадала от ударов советской авиации. Вскоре разведка, в том числе и воздушная, донесла о немецких танках, двигающихся на юго-запад. Навстречу им командование развернуло 10-ю танковую дивизию, которая после ночного марша своим передовым отрядом заняла Томашув. Одновременно к городу подошла боевая группа 11-й немецкой танковой дивизии.

Ворвавшись в город, немецкие танки столкнулись на его улицах с передовым отрядом 10-й танковой дивизии и после непродолжительного боя заставили его отступить. По советским данным, немцы потеряли в этом бою 20 танков и 16 противотанковых орудий. Потери передового отряда 10-й танковой дивизии составили 20 танков БТ и 6 Т-34. Последние были подбиты на окраинах города огнем 88-мм зениток. Немецкие танки, проскочив город, к юго-западу от него столкнулись с основными силами 10-й танковой дивизии русских.

В 15 ч. 20-й танковый и 10-й мотострелковый полки дивизии С.Огурцова без артиллерийской и авиационной поддержки вновь атаковали Томашув. Местность для атаки была неблагоприятной. Советским танкам было необходимо преодолевать вытянутый холм, за обратным скатом которого находились немцы. Воздушная разведка противника обнаружила советские танки еще на подходе, а танкисты и артиллеристы 11-й танковой дивизии успели подготовиться к встрече. Избиение советских танков, которые по воле командования продолжали атаковать без поддержки артиллерии и пехоты, продолжалось до вечера. С наступлением темноты остатки 10-й танковой дивизии отошли на исходные позиции, а боевая группа 11-й немецкой танковой дивизии двинулась дальше на юго-запад, остановившись в 23.00 на привал.

В бою у Томашува с советской стороны действовали сравнительно крупные массы танков, поддержанные незначительным количеством пехоты и начисто лишенные поддержки артиллерии. Лишенный достаточного количества тягачей, артиллерийский полк 10-й танковой дивизии еще находился на марше. Не участвовала в бою также 37-я танковая дивизия, спешившая на выручку мотострелковому и гаубичному полкам 32-й дивизии 4-го мехкорпуса, из-за отсутствия транспорта следовавшим за своим соединением с большим опозданием. В районе Юзефува они были атакованы 16-й немецкой танковой дивизией. В то же время еще одна дивизия 48-го немецкого корпуса — 16-я моторизованная, — нащупав разрыв в растянувшихся порядках 4-го мехкорпуса, нанесла по ним рассекающий удар.

К вечеру стало ясно, что стрелковые соединения 6-й армии не успевают следовать за быстро уходившими вперед танковыми дивизиями 4-го мехкорпуса. Положение усугублялась вводом противником в бой резервов — 97-й и 99-й легкопехотных дивизий. В этой ситуации напрашивался удар силами 8-го мехкорпуса во фланг 48-му моторизованному корпусу немцев. Но командующий фронтом медлил, ожидая сообщений от командира 4-го мехкорпуса, с которым начиная с 16.00 не было связи. Наладить связь не удалось до утра 17 июня. Посланный в расположение штаба А.Власова связной самолет благополучно приземлился, но на обратном пути был сбит немецкими истребителями. В этой ситуации М. Кирпонос решил не рисковать еще одним мехкорпусом на третий день войны и санкционировал ввод в сражение 37-го стрелкового корпуса. Предполагалось, что, нарастив усилия, пехота совместно с дивизиями 15-го мехкорпуса сумеет пробиться к 4-му. Однако этого не произошло. Части 15-го мехкорпуса, участвовавшие в беспрерывных боях с самого начала операции, понесли серьезные потери. Часть танков, кроме того, вышла из строя, исчерпав моторесурс. Ну а без поддержки танков все усилия пехоты оказались тщетны. Немцам удалось закрыть брешь.

Уже к утру 17 июня 4-й механизированный корпус оказался в окружении. Причем по частям. Обе его танковые дивизии были заперты в треугольнике Янув-Лю-бельски, Красник, Туробин. Что же касается 81-й мотодивизии, то она была отрезана от основных сил корпуса еще раньше и вела бой юго-восточнее. По понятным причинам в танковых батальонах начал ощущаться недостаток топлива. Примерно из трети танков его слили, обеспечив горючим остальные. Командир корпуса генерал-майор А. Власов решил продолжить продвижение к Люблину, рассчитывая соединиться там с войсками Западного фронта. Но это было уже невозможно — 3-й и 14-й моторизованные корпуса Вермахта сжимали кольцо. Все попытки атаковать в различных направлениях наталкивались на огонь 88-мм зениток. Положение усугублялось тем, что танковые полки попали в окружение отдельно от пехоты. Кроме того, на третий день боев положение в воздухе выровнялось, а с сухопутными войсками немецкая авиация взаимодействовала лучше. Наши же самолеты бомбили наугад, часто накрывая свои войска.

4-й механизированный корпус вел организованные бои в окружении еще трое суток. Из-за малочисленного состава частей, нехватки топлива и боеприпасов оборона велась отрядами на отдельных направлениях. Немцам вскоре удалось раздробить «котел» на отдельные очаги сопротивления. К 21 июня несколько танков и несколько десятков человек сконцентрировались вокруг остатков штаба корпуса в лесу у селения Батож.

В ночь на 22 июня командир корпуса приказал слить остатки горючего в свой КВ. В последний раз танкисты видели танк своего командира, когда, смяв березки на опушке леса, он двинулся в сторону немецких позиций. Над его башней развевался белый флаг.

Ну а что же 6-й механизированный корпус? Может быть, ему сопутствовал успех в Люблинской операции?

На рассвете 15 июня батальоны 113-й и 86-й стрелковых дивизий на десантных лодках переправились через Буг. Их сопровождали 17 плавающих танков Т-40 из состава 13-го механизированного корпуса. Разгром, произведенный советской артиллерией, позволил пехоте почти беспрепятственно продвинуться на 3 км в глубь польской территории. Пользуясь отсутствием немецкой авиации, саперы начали собирать паромы и наводить мост. Вместо предполагавшихся (и положенных) двух часов они провозились целых восемь. Все это время переправа пехоты, противотанковых и полковых пушек велась с помощью десантных лодок, а легких танков Т-26–25-й танковой дивизии с помощью паромов. Переправа основных сил 13-го механизированного корпуса и артиллерии началась только после полудня.

Несмотря на то, что дивизии 9-го армейского корпуса располагались в один эшелон, прорвать их оборону в первый день операции не удалось. Главным образом из-за медленного накапливания сил на левом берегу Буга. Не удалось этого сделать и на следующий день. Войскам 5-го и 47-го стрелковых корпусов удалось оттеснить немцев еще на пару километров. Время шло, в полосу 9-го армейского немцы выдвигали 13-й армейский корпус. Поэтому командующий Западным фронтом генерал армии Д.Павлов принял решение вводить в бой 6-й механизированный корпус, не дожидаясь прорыва главной полосы обороны противника. Выполнение этой задачи облегчалось наличием уже нескольких понтонных мостов через Буг.

В течение всей ночи и первой половины дня 17 июня соединения 6-го мехкорпуса под командованием генерал-майора М.Хацкилевича, выполняя поставленную задачу, выдвигались к Бугу и переправлялись на его левый берег. Движение большой массы танков было немедленно обнаружено авиацией противника, которая начала наносить бомбовые удары по боевым порядкам частей и переправам. Несколько раз они подверглись воздушным ударам, при этом части корпуса несли потери в личном составе и боевой технике. Только одна 7-я танковая дивизия за день потеряла 63 танка.

К 17.00 части 6-го мехкорпуса развернулись в боевой порядок и перешли в наступление и практически сразу же натолкнулись на сильное противодействие немецкой противотанковой артиллерии. Кроме того, для отражения наступления 6-го мехкорпуса противник привлек 8-й авиакорпус пикирующих бомбардировщиков. Немецкие самолеты ожесточенно атаковали советские танки, причем, кроме бомб, применялась специальная фосфорная смесь. Командир корпуса генерал-майор Хацкилевич вынужден был выводить части из-под ударов авиации.

Утром 18 июня 6-й мехкорпус возобновил наступление. Из-за отставания артиллерии артиллерийская подготовка перед атакой и сопровождение огнем наступающих танков не производились. Противотанковая оборона противника уничтожалась танками, которые несли при этом большие потери. Практически не применялись обходные маневры немецких опорных пунктов, а атаки в лоб успеха не приносили. 29-я моторизованная дивизия своим правофланговым 128-м полком в районе Лосице вступила в бой с подошедшей 292-й пехотной дивизией противника. Не выдержав немецкой пехотной атаки с артиллерией, полк попятился. Правее моторизованной дивизии вел бой 13-й танковый полк 7-й танковой дивизии генерал-майора С. Борзилова. В районе с. Морды пытался атаковать 14-й танковый полк этой же дивизии. Имея всего четверть заправки топлива, соединение к исходу дня перешло к обороне. Пополнить запасы топлива и боеприпасов удалось только к утру. Командир корпуса собрал все боеспособные танки в кулак и утром 19 июня прорвался в Седльце. Но было уже поздно. Под ударами подошедших резервов противника (46-й моторизованный корпус) 6-й мехкорпус был вынужден оставить город. Командир 6-го мехкорпуса генерал-майор М. Хацкилевич в тот же день погиб в боевых порядках своих войск. После его гибели управление частями и соединениями корпуса нарушилось.

Командование 6-го мехкорпуса получило приказ на отход в 17.25 20 июня, но выполнить его уже было не в состоянии: противник перешел к активным действиям, пытаясь охватить части корпуса с флангов. Танкисты, израсходовав боеприпасы и горючее, принялись уничтожать уцелевшие танки и бронеавтомобили. К концу дня корпус прекратил свое существование как механизированное соединение. Личный состав пробился на соединение с частями 47-го стрелкового корпуса и вместе с ними 22 июня отошел за Буг.

Необходимо подчеркнуть, что предложенная читателю версия событий, безусловно, схематична и поверхностна. При этом, однако, она содержит реальные факты и описания боевых действий, имевших место в действительности именно с этими соединениями летом 1941 года. Просто они перенесены в пространстве и во времени. Объединяет их одно — конечный результат. Как же так? — возмутится читатель. — В реальной действительности было немецкое внезапное нападение, а в моделируемом нами случае — советское. А результат — тот же? Да, тот же! Только последствия у него разные. В первом случае разгром советских механизированных корпусов состоялся на фоне общего поражения Красной Армии в приграничном сражении, во втором — никакого общего поражения нет, а разгром мехкорпу-сов — лишь результат неудачи частных наступательных операций. Да и само пограничное сражение происходит по ту сторону границы.

Следует, однако, отдавать себе отчет в том, что нанести решительное поражение Вермахту летом 1941 года ни по эту, ни по ту сторону границы Красная Армия не могла. Нет смысла вдаваться в подробности и анализировать вопросы организационной структуры, вооружения, технического оснащения и уровня боевой подготовки обеих сторон. На основании всех серьезных современных исследований можно утверждать, что Красная Армия была объективно слабее Вермахта. В первую очередь, эта слабость выражалась в ее неготовности вести современную войну. То есть ту войну, какую немцы вели уже два года. В связи с этим закономерен вопрос — зачем тогда был нужен превентивный удар, заведомо обреченный на неудачу? Ну, во-первых, знали бы, где упадем, подстелили бы рогожку. А во-вторых, в наших рассуждениях смоделирована неудача тактическая, а не стратегическая. Попробуем разобраться, что упреждающий удар давал Советскому Союзу.

Итак, в построенной нами модели событий мы задействуем в наступлении войска приграничных военных округов — первые и вторые эшелоны, а также резервы, развернутые по большей части до штатов военного времени. Больших сил за отведенный нами месяц на подготовку операции сосредоточить бы не удалось. Основную ударную силу составляют мехкорпуса, перед которыми ставится задача рассечь и окружить вражеские ударные группировки. Задача вполне логичная (она ставилась перед мехкорпусами и в первые дни реальной войны), но крайне трудно выполнимая. Вне всякого сомнения, советским войскам первоначально сопутствовал бы успех. Причин этому несколько: внезапность нападения (во всяком случае, мы так условились, но и в реальности добиваться абсолютной секретности у нас умели) и отсутствие у противника оборонительных позиций (Вермахт расположился вдоль советской границы в летних лагерях и на квартирах), да и вообще какого-либо внятного плана на оборону. Последнее обстоятельство, кстати, является еще одним явным свидетельством того, что никакого нападения со стороны СССР в 1941 году Германия не ждала.

Вполне вероятно, что уже в первые два дня операции механизированным корпусам удалось бы прорвать немецкую оборону. Выполнение этой задачи облегчалось как расположением немецких войск на ряде участков в один эшелон, так и уже упоминавшимся отсутствием обороны как таковой. Однако успех был бы кратковременным. Красная Армия образца 1941 года вряд ли смогла бы эффективно нарастить успех. Сделать этого не позволяла как ограниченная мобильность (влияние этого фактора на ход боевых действий весьма ощутимо в реальных операциях Красной Армии в 1941–1942 годах), так и несовершенная организационная структура войск. Неизбежно сразу проявились бы все те недостатки организации и оснащения армии, какие в реальности проявились летом 1941 года, в первую очередь — перебои в связи и управлении, а также в материально-техническом снабжении наступающих частей и соединений.

Вермахт, напротив, после преодоления первоначального шока среагировал бы на возникшие обстоятельства достаточно быстро, что и смоделировано в наших примерах. С учетом большей мобильности немецких войск и лучшего управления можно предположить, что маневр моторизованными и танковыми соединениями был бы эффективнее, чем у Красной Армии. Эффективнее была организационная структура Вермахта, способы применения и взаимодействие войск.

Затрагивая тему взаимодействия, несколько слов хотелось бы сказать об авиации. В приведенном выше описании возможных боевых действий авиация как бы отсутствует, ее влияние на ход операции минимально. Сделано это намеренно, так сказать, для чистоты картины. Однако, вероятнее всего, в воздухе установился бы некий паритет: некоторое качественное превосходство Люфтваффе против количественного превосходства советских ВВС. Опять-таки, не будем выяснять, сколько и у кого было больше самолетов «новых типов», а сколько «старых». Это не суть важно. В нашем случае важно, что советская авиация не застигнута на «мирно спящих аэродромах», а поднята в воздух и действует. Потери Люфтваффе от первого советского удара, впрочем, тоже не будем переоценивать. Вряд ли они были бы слишком велики. Все основные немецкие аэродромы находились существенно дальше от границы, чем советские, их было больше, они были лучше оборудованы и защищены. С точки зрения эффективности немецкая зенитная артиллерия, располагавшая большим числом автоматических пушек, была лучше советской. Словом, в результате первого удара господства в воздухе советская авиация бы не добилась.

При этом общем равенстве у немцев было некоторое преимущество в организации взаимодействия авиации и сухопутных войск. Система заявок сухопутных частей на авиационную поддержку в Красной Армии была громоздкой. Между вызовом авиации и ее появлением над полем боя проходило много времени, обстановка зачастую менялась, и авиаудар порой наносился уже по пустому месту. У немцев же имелись авианаводчики непосредственно в сухопутных частях, которые руководили действиями авиации прямо с переднего края.

Что же мы имеем, так сказать, в сухом остатке? Советские войска переходят границу и оттесняют части Вермахта. Несколько механизированных корпусов входят в прорыв с далеко идущими целями, но немцы, быстро совершив маневр подвижными соединениями, отрезают их и уничтожают. Что же дальше? В чем же стратегический выигрыш? Да во времени, конечно!

Первый советский удар не мог пройти для Вермахта бесследно — только в смоделированном нами примере как минимум пять-шесть пехотных дивизий разбиты полностью, а еще несколько понесли тяжелые потери. Неизбежно понесли бы потери танковые и моторизованные соединения, принимавшие участие в боях с нашими мехкорпусами. На восполнение потерь и приведение войск в порядок нужно время, как нужно и на восстановление разрушенных русскими объектов военной и транспортной инфраструктуры (взорванные и сожженные склады, разрушенные мосты, аэродромы и т. д.). Заметим, что все это зализывание боков происходит на фоне идущей войны. Да, да, ведь с первым упреждающим ударом 15 июня 1941 года началась война между СССР и Германией. Трудно сказать, как она бы называлась — Великой Отечественной или как-то иначе, но это была бы большая война. И главный вопрос для Гитлера — что делать дальше? Совершенно очевидно, что план «Барбаросса» не просто трещит по швам, его можно выбросить на помойку. Ситуация кардинально изменилась. Немецкий план войны разгадан русскими. Теперь перед немцами не мирно спящая страна, а ощетинившийся штыками и орудийными стволами фронт, который нужно прорывать по всем правилам. К тому же выяснилось, что вопреки ожиданиям у Красной Армии много танков и самолетов. Словом, нужен новый план войны, соответствующий новым реалиям. Например, реалиям того, что на южном фланге румынские войска отступают под ударами Красной Армии, и лишь присутствие там нескольких немецких дивизий позволило остановить русских на рубеже р. Серет. Разброд в стане союзников — под вопросом участие Финляндии и Венгрии. А время идет. На разработку нового плана кампании, перегруппировку сил и средств у Германии неизбежно ушло бы не менее двух месяцев. А тут и осень, завершить Восточный поход до зимы явно не удается, война неизбежно переходит в затяжную позиционную фазу. Проведение крупного наступления на Восточном фронте, скорее всего, придется отложить до весны 1942 года.

Но ведь это значит, что Вторая мировая война пошла бы по совсем другому сценарию. Это значит, что Советский Союз провел бы мобилизацию, перевел бы экономику на «военные рельсы», причем не под бомбежкой и не в процессе эвакуации. Это значит, что Ленинград не в блокаде, а Киев не сдан. Это значит, что нет миллионов погибших и пленных и урожай зерновых на Украине собираем мы, а не немцы. Это означает совсем другую реальность, со значительно более благоприятным для Советского Союза развитием событий. Во всяком случае, до 1942 года. Что будет в 1942-м, фантазировать не будем, не будем подсчитывать, сколько вооружения произведет советская промышленность, а сколько — немецкая, как будут развиваться взаимоотношения с союзниками у СССР и Германии, и т. д. Все это — тема отдельного разговора.

Впрочем, упреждающим ударом Красной Армии в 1941 году тема возможного нападения СССР на Германию не исчерпывается. В связи с этим было бы любопытно рассмотреть и другие возможные даты этого события.

Наименее вероятным можно считать 1942 год. Не совсем ясно, по каким причинам Гитлер мог отсрочить нападение на год. Что могло ему помешать? Советский превентивный удар? Но тогда это уже не нападение. Пожалуй, отменить операцию «Барбаросса» Гитлера могли заставить только какие-либо решительные действия советского руководства, например, открытое объявление в СССР мобилизации где-нибудь 1 июня 1941 года, приведение в полную боевую готовность и развертывание войск у границы и т. д. Конечно, эти меры позволили бы немецкому руководству обвинить СССР в подготовке к войне, но одновременно могли зародить и сомнение в успехе своих планов. Перенос операции «Барбаросса» на год означает, что и смоделированная нами ситуация могла произойти уже в 1942 году. Детально разбирать ее мы не будем, скажем только, что Красная Армия была бы несколько иной. Правда, и Вермахт был бы посильнее, в конце концов, целый год работала бы не только советская промышленность, но и германская.

Значительно интереснее рассмотреть возможность советского превентивного удара не в 1942 году, и даже не в 1941-м, а в 1940-м! Сразу напрашивается вопрос — почему в 1940-м, а не в 1939 году? Ведь в сентябре 1939 года Красная Армия уже двигалась на запад, занимая Западные Украину и Белоруссию. Войны на два фронта не предвиделось — боевые действия в Монголии к тому времени были успешно завершены. То, что «освободительный поход» осуществлялся ограниченными силами, ровным счетом ничего не значит. В нем было задействовано столько войск (21 стрелковая и 13 кавалерийских дивизий, 16 танковых и 2 мотострелковых бригады — 700 тыс. человек, 6 тыс. орудий, 4,5 тыс. танков, 4 тыс. самолетов), сколько было необходимо для решения поставленной задачи. При этом, уступая в общей численности войск Вермахту, наступающая советская группировка была сопоставима или же превосходила противостоящие немецкие войска по танкам, артиллерии и авиации. Однако в случае необходимости она могла быть значительно больше. Например, годом раньше, когда СССР был готов пойти на открытое вооруженное столкновение с Германией из-за Чехословакии, в боевую готовность были приведены 60 стрелковых и 16 кавалерийских дивизий, 3 танковых корпуса, 22 отдельные танковые бригады, 17 авиационных бригад и т. д. В августе 1939 года в ходе переговоров с английской и французской миссиями в Москве советская сторона заявила о своей готовности выставить против Германии 120 пехотных и 16 кавалерийских дивизий, 5 тыс. тяжелых орудий, 9–10 тыс. танков, от 5 до 5,5 тыс. боевых самолетов. Так что силы для удара по немецким войскам в Польше нашлись бы. Другой вопрос, насколько целесообразно было делать это именно в сентябре 1939 года? Насколько необходимо было вступать в лобовое столкновение с Вермахтом именно тогда, когда этого хотели Франция и Англия. Следует подчеркнуть, что общеполитическая ситуация к осени 1939 года была для таких действий СССР неблагоприятна. Развитие событий могло привести к заключению пакта между Германией и западными державами и вступлению их в войну против СССР. Ведь собирались же Англия и Франция, уже находясь в состоянии войны с Германией, посылать войска в Финляндию! Советское наступление на Германию в 1939 году могло реально привести к «крестовому походу» против СССР. Иное дело — в 1940-м!

Главное условие при подготовке такого удара — правильно выбрать время. Общую подготовку следовало бы начать сразу после завершения войны с Финляндией, а конкретнее определиться позже. Планов Германии советское руководство, разумеется, не знало, с планом «Гельб» ознакомлено не было, но начало боевых действий на Западе 10 мая 1940 года давало своего рода отмашку. Да и вообще, к маю все должно было быть готово. Наиболее же подходящее время для наступления Красной Армии — 1 июня.

Действительно, к этому времени вся германская действующая армия находилась на Западе. Причем не просто находилась, она вела боевые действия, требовавшие колоссального напряжения сил. Все танки и самолеты были на Западном фронте. Немцы выгребли практически все людские резервы. Достаточно сказать, что в распоряжении командования на Востоке, в генерал-губернаторстве (оккупированная немцами часть Польши) и 1-м корпусном округе (Восточная Пруссия) находилось всего 7 пехотных дивизий. Причем это были отнюдь не отборные соединения, а дивизии ландвера, укомплектованные призывниками старших возрастов, и дивизии по охране тыла, находившиеся еще в стадии формирования. Все эти соединения были вооружены устаревшим или трофейным польским оружием, имели ограниченное количество артиллерии (от дивизиона до батареи на дивизию) и транспорта.

Сильно задерживалось и фортификационное строительство на Востоке (противотанковый ров вдоль границы и полевые укрепления). Для этого просто не хватало сил и средств. Их тоже забирал Западный фронт. В дневнике начальника Генерального штаба сухопутных войск генерал-полковника Ф.Гальдера, например, 8 апреля 1940 года была сделана следующая запись: «Бронекупола, предназначенные для Восточной Пруссии, пока держать в готовности для использования на Западе».

Таким образом, можно констатировать, что с востока Германия была практически беззащитна.

Ну а какие же силы могла привлечь для наступления Красная Армия? Да все, какие были! Нет смысла в связи с этим подсчитывать, сколько и каких войск имелось в Киевском и Белорусском Особых военных округах. Тем более что по состоянию на 1 июня 1940 года приграничными являлись также Калининский и Ленинградский военные округа (Прибалтийского военного округа еще не существовало). К подобной операции могли быть привлечены и соединения, дислоцировавшиеся в непограничных Московском, Орловском и Харьковском военных округах. Безусловно, отягчающим фактором при подготовке такой операции стали последствия советско-финской войны. Потребовалась бы определенная передислокация частей и соединений, принимавших в ней участие. Однако такая передислокация в действительности все равно производилась в связи с подготовкой операции в Прибалтике. Кроме того, часть соединений, участвовавших в боях с финнами, уже к лету 1940 года была возвращена в места постоянной дислокации. Так что ничего невозможного в этом не было.

Впрочем, в известном смысле понесли потери и войска, не участвовавшие в боевых действиях. В наибольшей степени это коснулось танковых частей. Так, например, в ряде танковых бригад нескольких военных округов были сформированы и отправлены на финский фронт семь сводных танковых полков. Причем после окончания войны не все из них вернулись в свои части. К сожалению, полные данные по военным округам на весну 1940 года отсутствуют, но кое-что собрать все-таки удалось. Возьмем хотя бы информацию по танковым бригадам.

На 17 сентября 1939 года в составе Белорусского фронта насчитывалось 8 танковых бригад. По состоянию на май 1940 года их оставалось 6–2-я легкотанковая бригада с осени 1939 года находилась в Литве, а 29-я легкотанковая, принимавшая участие в советско-финской войне, обратно в округ не вернулась. В оставшихся шести бригадах насчитывалось около 1100 танков (ни одна из бригад не была укомплектована до штатной численности). В войсках Украинского фронта на начало «освободительного похода» также насчитывалось 8 танковых бригад. К лету 1940 года их осталось столько же. 4-я легкотанковая бригада была передана в состав Одесского военного округа. Формально в его состав была передана и 23-я легкотанковая бригада, но весной 1940 года она еще продолжала дислоцироваться на территории Киевского Особого военного округа в г. Стрый. Кроме того, округ пополнился 49-й легкотанковой бригадой. В общей сложности в бригадах Киевского округа насчитывалось около 1300 танков. Таким образом, только в танковых бригадах двух округов имелось около 2400 танков. Но помимо танковых бригад на их территории дислоцировались 1-я Московская мотострелковая и 81-я моторизованная дивизии, в составе которых тоже имелись танки. Сколько — сказать трудно. По штату в моторизованной дивизии полагалось иметь 257 танков. С некоторой уверенностью можно утверждать, что до штата была укомплектована 1-я мотострелковая дивизия, прибывшая в Белоруссию из Московского военного округа. По 81-й моторизованной дивизии данных нет. Танковые полки (64 танка БТ) имелись в составе 10 кавалерийских дивизий обоих округов, а в составе 44 стрелковых дивизий — танковые батальоны численностью от 30 до 52 танков Т-26 каждый. В итоге общая численность танковых частей и соединений Киевского и Белорусского военных округов составляла не менее 5 тыс единиц.

После окончания советско-финской войны на территории Ленинградского военного округа находилось 7 танковых бригад, три из которых находились в составе войск, введенных в июне 1940 года в Прибалтику. В этих 7 бригадах насчитывалось около 1200 танков, всего в войсках округа не менее 2 тыс. боевых машин.

Общеизвестно, что значительная часть советских танков, особенно изготовленных до 1935 года, была технически неисправна. Но даже если принять количество неисправных машин равным 50 %, можно говорить о не менее чем 3 тыс. боеготовых танков. По другим родам войск картина была не хуже, если не лучше.

Что касается Вермахта, то к началу французской кампании 10 мая 1940 года он располагал 3620 танками, из которых боеготовыми были 2597 машин. Но на принятую нами дату — 1 июня — это число было меньше.

Насколько — сказать трудно. Безвозвратные потери Панцерваффе в ходе боев на Западе составили 812 танков. Если считать, что к 1 июня была подбита половина (на самом деле большую часть танков Вермахт потерял в мае), то число боеготовых немецких танков составляет примерно 2100 единиц. Но это на Западе, на Востоке не было ничего.

1 июня 1940 года Красная Армия вошла бы в Польшу и Восточную Пруссию как нож в масло. Для этого, правда, пришлось бы отказаться от операции в Прибалтике. Впрочем, она все равно никуда бы от нас не делась. Кстати, вторжение в Восточную Пруссию лучше всего было осуществлять через территорию Литвы. В ней уже стояла танковая бригада и стрелковая дивизия Красной Армии. Две танковые бригады находились под Вильно, еще две — под Псковом. В сумме это свыше 900 танков!

Если учесть незначительное количество немецких войск на востоке, то можно предположить, что продвижение частей Красной Армии осуществлялось бы с темпами, близкими к темпам «освободительного похода». А может быть, даже с более высокими, учитывая лучшую дорожную сеть в Центральной Польше и уж тем более в Восточной Пруссии. Даже если советские войска продвигались бы с такими же издержками, как и в 1939 году, то в сутки подвижные соединения должны были проходить никак не менее 50 км. Первые части Вермахта, снятые с Западного фронта, могли появиться на Востоке не ранее чем через 5 дней. Такой вывод сделан на основе информации о переброске войск с Востока на Запад, почерпнутой из военного дневника Ф. Гальдера. За это время Красная Армия вышла бы на линию Краков, Лодзь, Данциг. Остановить же продвижение советских войск, перебросив с Запада достаточное количзство войск, немцы смогли только у границ рейха. Таким образом, за 7–8 дней Германия могла потерять все завоеванное в 1939 году, да еще и Восточную Пруссию в придачу. Вот уж действительно, «малой кровью, могучим ударом»!

И что же дальше? Можно предположить, что столь решительное вступление СССР в войну могло стимулировать желание Франции продолжать сопротивление. Тем более что немцам пришлось бы как минимум уполовинить свои войска на Западе. А это означало бы самый страшный немецкий кошмар — войну на два фронта! Была ли Германия способна вести такую войну в 1940-м? Возможно, особенно с учетом меньшей длины линии фронта, чем, например, в реальном 1944-м. Но ход этой войны был бы совершенно иным. Во-первых, потому, что территория Германии находилась бы под ударом уже в 1940 году. Во-вторых, потому, что, скорее всего, Германия осталась бы без союзников — как-то трудно представить, что Словакия, Венгрия, Румыния и Финляндия ввязались бы в войну при таком раскладе. Италия же, потерпев неизбежное поражение от англичан в Африке, серьезно умерила бы свой пыл. В-третьих, противники Германии, в первую очередь СССР, находились бы в значительно более выгодных условиях. Советский Союз вообще вел бы боевые действия исключительно на чужой территории. Как долго могла Германия вести войну без ресурсов всей Европы (без румынской нефти, например), можно только гадать. Думается, однако, что настроения в самой Германии претерпели бы серьезные изменения.

Ну а если бы Франция все-таки прекратила сопротивление? Что ж, ситуация для СССР стала бы сложнее, так как немцы могли направить на Восточный фронт значительно большее количество войск. Но тем не менее боевые действия все равно велись бы не на нашей территории и совсем при других условиях — без внезапного немецкого нападения. Даже в случае отступления Красной Армии, в пределы СССР война пришла бы не скоро, если бы вообще пришла. А уж об отступлении до Волги не приходится и говорить.

Кстати, в предложенном варианте развития событий, в том случае если европейские державы — Франция, Великобритания и СССР — разбираются с Германией самостоятельно, есть и одно далеко идущее следствие — несколько иная, значительно более скромная, роль США в послевоенном устройстве мира. Даже в том случае, если бы Советский Союз вел войну в одиночку и в нее вступили бы США, то стоит задуматься, где бы Красная Армия встретилась с союзниками, если бы они тянули с высадкой до 1944 года. Да и продолжалась бы война до 1944 года?

Рассматривая вариант 1940 года, необходимо упомянуть еще один сценарий первого советского удара — превентивное наступление осенью, например в сентябре — октябре. Строго говоря, именно оно полностью соответствует определению такого рода действий — упреждению противника в оперативно-стратегическом развертывании. В варианте 1941 года такое развертывание уже было завершено Германией, а в июне 1940 года — еще не было начато. Для Советского Союза ситуация осени 1940 года менее выигрышна, так как боевые действия на Западе уже завершились и некоторая часть соединений Вермахта была переброшена на Восток. Тем не менее советский превентивный удар мог оказаться достаточно эффективным, во всяком случае по сравнению с аналогичным ударом в 1941 году, главным образом потому, что немецкие войска еще не завершили развертывания, а в Красной Армии еще не дошла до абсурда реформа, в особенности в танковых войсках. Опять-таки в этой ситуации было бы спорным участие в войне Румынии и Финляндии. Взаимоотношения Румынии и Германии, например, в 1940 году были сложными (Германия поддержала ССС]Р в его притязаниях на Бессарабию и Северную Буковину), и немцы всерьез рассматривали план вторжения в Румынию и взятия под свой контроль нефтепромыслов.

В любом случае развязывание войны Советским Союзом осенью 1940 года не привело бы к трагическому для нашей страны развитию событий по образцу 1941 года. Даже при относительном неуспехе первого удара война на какое-то время неизбежно переходила бы в позиционную фазу, в ходе которой обе стороны накапливали бы силы. Нанести ответный удар немцы смогли бы не раньше мая 1941 года. А к этому можно было и подготовиться, при наличии мозгов, конечно.

У читателя, возможно, возникнет вопрос: как же так, ведь во всех рассмотренных вариантах предполагается циничное нарушение Советским Союзом пакта о ненападении с Германией! Как это выглядит с этической точки зрения? Что можно сказать по этому поводу? Политика и этика, вообще-то, плохо сочетаются. Политика, как известно, дело грязное, а война, как ее продолжение — еще грязнее. Да и чего, собственно, стесняться, после того как в августе 1939 года СССР и Германия цинично распределили зоны оккупации в Восточной Европе? Кто сильнее — тот и прав! К тому же пакт о ненападении был нужнее немцам, чем нам. Принято считать, что мы получили передышку. Какую, позвольте спросить? Мы получили войну в 1941 году, на которую, как выяснилось, совсем не рассчитывали. А вот хитрюга Гитлер, благодаря высокоэтичному выполнению Сталиным условий пакта, обезопасил себя с тыла в 1940-м! За что спустя год и поблагодарил! Нет, надо было дать ему пинка в июне 1940 года, а потом разбираться, кто прав, а кто виноват в Силезии, а не под Москвой.

Что можно сказать в заключение? Получается, что на фоне реального нападения Германии на Советский Союз 22 июня 1941 года просматриваются как минимум три возможных сценария развития событий. Причем все они связаны с возможным нанесением Красной Армией упреждающего удара. При всех возможных отличиях эти сценарии объединяет одно — гораздо более мягкие последствия для СССР. Но, увы, состоялось то, что состоялось. Политик из товарища Сталина был никудышный. С точки зрения способности плести аппаратные интриги, он, безусловно, был вне конкуренции, а вот во всем остальном… Даром предвидения, способностью просчитать ситуацию вперед и принять оптимальное решение он явно не обладал, что наглядно подтверждает рассматриваемый нами случай. Из возможных вариантов вступления Советского Союза во Вторую мировую войну он выбрал наихудший!