Георгий Валентинович Плеханов был выдающимся представителем русского, да и международного марксизма. Н. А. Бердяев говорит о нем:
«После Маркса и Энгельса, Плеханов был одним из наиболее значительных среди признанных теоретиков марксизма… Он стал человеком Запада, рационалистического склада… В его книгах находили умственную пищу несколько поколений русских марксистов, в том числе Ленин и вожаки коммунизма».
Бердяев пишет:
«В 80-х годах, Плеханов основатель русского марксизма и социал-демократии, ведет ожесточенную полемику против идей Ткачева… Полемика эта представляет большой интерес, т.к., поистине, можно поверить, что Плеханов дискутирует против Ленина и большевиков в эпоху, когда они еще не существовали… Плеханов также — против бакунизма и бунта».
Еще в 1883 году Плеханов в своем первом марксистском сочинении «Социализм и политическая борьба» предупреждал, что попытка какой-либо революционной партии, представляющей меньшинство населения, захватить власть с целью установления в России социализма окончится тем, что производством будет заведовать «социалистическая каста». Плеханов писал:
«При такой опеке над народом народ не только не воспитался бы для социализма, но или окончательно утратил бы всякую способность к дальнейшему прогрессу, или сохранил бы эту способность, лишь благодаря возникновению того самого неравенства, устранение которого было бы непосредственной целью революционного правительства».
Так писал Плеханов в 1883 году в своем первом марксистском произведении «Социализм и политическая борьба». А через год в своем следующем произведении «Наши разногласия» Плеханов предостерегал лидеров тогдашней революционной партии против попытки с их стороны силой вводить социализм в России. Плеханов писал:
«Если бы у нас действительно установилось народоправление, — то… народ на вопрос — нужна ли ему земля и следовало ли отобрать ее у помещиков, — ответил бы: «Да, нужна и отобрать ее следовало»… На вопрос же — нужно ли ему «начало социалистической организации», — сначала ответил бы, что он не понимает, о чем его спрашивают, а затем, с большим трудом поняв, в чем дело, ответил бы: «нет, мне этого не нужно»… Если же правительство, образованное захватившими власть революционерами, станет, тем не менее, вводить социализм, то решить эту задачу оно должно будет или в духе современного социализма, чему помешает как его собственная непрактичность, так и современная степень развития национального труда и привычки самих трудящихся; или же оно должно будет искать спасения в идеалах «патриархального и авторитарного коммунизма», внося в эти идеалы лишь то видоизменение, что вместо перувианских «сынов солнца» и их чиновников национальным производством будет заведовать социалистическая каста».
Так писал Плеханов в 1883 и 1884 годах. И с этой позиции он за всю жизнь никогда не сходил. Плеханов был основоположником русского марксизма и правоверным последователем диалектического материализма, но его марксизм был совершенно иной, чем так называемый «марксизм-ленинизм».
В своей, вышедшей в 1950 г. в Париже, «Истории русской философии» профессор В. Зеньковский пишет:
«В общем надо сказать, что, оставаясь правоверным последователем диалектического материализма, как его строили Маркс и Энгельс, Плеханов всегда оставался все же внутренне свободным. Большой литературный талант, тонкое критическое чутье делали Плеханова живым и интересным писателем, в котором верность марксизму никогда не заглушала ни подлинного морального благородства, ни интереса к истине и ее прогрессу… Плеханов был лично благородным и этически глубоким человеком… В основе всей его идейной –эволюции лежали именно моральные мотивы».
Так пишет в своей «Истории русской философии» беспристрастный русский ученый профессор Василий Зеньковский. И именно потому, что Плеханов был лично благородным и этически глубоким человеком и что верность марксизму никогда не заглушала в нем ни подлинного морального благородства, ни интересов к истине и ее прогрессу, он еще задолго до революции окончательно разошелся с Лениным. Плеханов сурово осуждал политику и тактику большевиков, а в 1917 году был одним из самых ярых противников Октября и считал его величайшим историческим несчастьем.
Еще в 1901 году Плеханов писал в журнале «Заря»:
«Самоотверженная защита всех угнетенных и энергическая поддержка всех несправедливо обиженных принадлежит к числу насущнейших интересов пролетариата… Пролетариат должен бороться за общие интересы истины, культуры, справедливости и человечности».
7 ноября 1903 года Плеханов писал в газете «Искра»:
«Наши приемы деятельности не могут оставаться без перемен. Чеховский «человек в футляре» был замечателен тем, что всегда, даже в очень хорошую погоду, выходил в калошах и с зонтиком и непременно в теплом пальто на вате. Нам футляры не к лицу, и было бы очень смешно и очень плохо, если бы мы не сообразовались с требованием политической погоды. Последовательные марксисты не могут быть и, конечно, не будут утопистами централизма!».
Так Плеханов еще до окончательного разрыва с Лениным проповедовал совсем не то, что теперешние правители СССР выдают за «истинный марксизм».
В 1904 году Плеханов в своей речи на Амстердамском международном Социалистическом конгрессе сказал:
«Иностранная политика царского правительства издавна была политикой хищничества и захвата. Это правительство стремилось подчинить себе все те из окружавших нас народов, которые не были достаточно сильны, чтобы дать ему грозный отпор, и оно окружило собственно-русскую землю целым ожерельем из побежденных народностей, возвращавших ему, в виде ненависти, то, что они получили от него в виде угнетения…
От такой политики само русское государство страдало не меньше, если не больше всех, потому что ни один народ не может быть свободен, служа орудием угнетения своих соседей, и потому что «порядок», который благодаря нашему правительству царствовал в Варшаве, в Гельсингфорсе и в Тифлисе, с такой же силой, с какой смерть «царствует» на кладбище, царствовал также в Петербурге, в Москве, в Киеве, в Одессе, словом, во всей России».
В заключение Плеханов сказал: —
«Преследуя в нашей несчастной стране все талантливое, все живое и независимое, правительство видит себя теперь изолированным, окруженным жалкими и жадными бездарностями, которые думают только о своей собственной карьере и не могут обеспечить ему ничего, кроме целого ряда постыднейших поражений, и когда я говорю все это, я сознаю, что я выражаю мысли и чувства огромной массы русских людей».
Так говорил Плеханов во время русско-японской войны в 1904 году на международном социалистическом конгрессе в Амстердаме от имени тогда еще единой Российской Социал-демократической Рабочей Партии.
За десять лет до этого, 14 мая 1894 года, на праздновании столетия руководителя польского восстания Косцюшко в Цюрихе, Плеханов в своей речи сказал:
«Есть два способа любить свою страну. Один — это способ каннибала, думающего, что величие и слава его племени находятся в прямом соотношении к числу соседей, которые могут быть уничтожены или порабощены. Это способ наших шовинистов, наших Муравьевых». (Михаил Муравьев в 1863 году был назначен генерал-губернатором Северо-Западного края и при подавлении польского восстания в 1863 году проявил столько жестокости, что получил прозвище «Вешателя». — Д. Ш.).
«Я не принадлежу к числу русских, которые вешают, я имею честь принадлежать к той фаланге русских, которых считают заслуживающими виселицы или, по крайней мере, изгнания. Эти русские твердо убеждены, что чем больше русский деспотизм распространяется на соседние страны, тем больше он укореняется в самой России. Эти русские убеждены, что борясь за освобождение Польши, они защищают дело русской свободы».
Московский Госиздат в 1962 г. выпустил новое издание избранных произведений Плеханова в четырех томах. Там перепечатаны многие статьи, брошюры и письма основоположника русского марксизма к разным лицам, но в этих четырех томах нет ни одной статьи Плеханова о Ленине, о его последователях и о политике и тактике большевицкой партии. А между тем обо всем этом Плеханов в последние пятнадцать лет своей жизни очень много писал. Вот, что например, в августе 1904 г., Плеханов писал в «Искре»:
«Ленин объявил социалистическую интеллигенцию демиургом (т.е. верховным разумом) социалистической революции, а самого себя и своих верных беспрекословных последователей — социалистической интеллигенцией по преимуществу, так сказать, сверх интеллигенцией. Всех «несогласномыслящих» он обвиняет в анархическом индивидуализме и в борьбе с ними он апеллирует к той самой массе, которая в его теории играет роль пассивной материи…
У Ленина народная масса служит, главным образом, для того, чтобы пугать и «покорять под нози» всякого — внутреннего или внешнего врага и супостата ».
В «Искре» от 1-го мая 1904 г. Плеханов указывал, что, если централизм Ленина восторжествует в социал-демократической партии, если ЦК партии будет наделен диктаторскими полномочиями, как того требовал Ленин, то тогда перед каждым съездом ЦК всюду раскассирует все недовольные им элементы, всюду посадит своих креатур и, наполнив этими креатурами все комитеты, без труда обеспечит себе вполне покорное большинство на съезде.
Съезд, составленный из креатур ЦК, дружно кричит ему «Ура!», одобряет все его удачные и неудачные действия и рукоплещет всем его планам и начинаниям. Тогда у нас, действительно, не будет ни большинства, ни меньшинства, потому что тогда у нас осуществится идеал персидского шаха… Это просто-напросто была бы мертвая петля, туго затянутая на шее партии, это бонапартизм, если не абсолютная монархия старой дореволюционной «манеры».
А в своем «Дневнике социал-демократа» Плеханов в 1911 г. писал: —
«Мышам всегда надо грызть что-нибудь, потому что иначе у них слишком отрастают зубы. Ленину и его единомышленникам всегда надо кого-нибудь отлучать от церкви приблизительно по той же причине: иначе у них слишком отросли бы зубы…, которых, очевидно, нельзя назвать зубами политической мудрости.
Сегодня Ленин отлучает «ликвидаторов», и ему в этом помогают киевские и бакинские меньшевики-партийцы. А завтра очередь дойдет до киевских и бакинских меньшевиков-партийцев, причем Ленин не будет нуждаться даже в чьей-либо помощи, так как его новые противники ослаблены своей собственной ошибкой. И заметьте, что для исключения у него всегда найдется достаточный повод… Но предположим, что Ленин повременит с объявлением вне закона меньшевиков. Он оставит право на жизнь меньшевистской организации. Но его терпимость не пойдет дальше Щедринского принципа:
«Оппозиция не вредна, если она не вредит».
В 1905 году Плеханов писал в газете «Искра»:
«У Ленина марксистская терминология. Но что касается отношения профессиональных революционеров к массе, то Ленин не расходился в его понимании с Бакуниным. О Бакунине Маркс сказал, что у него профессиональный революционер является тем святым духом, который один только способен сообщить революционную жизнь мертвой массе. Совершенно таким же святым духом, оживляющим мертвую массу пролетариев являются профессиональные революционеры в концепции Ленина. И совершенно так же, как у Бакунина, у Ленина профессиональные революционеры создают «союзы», по своему усмотрению распоряжающиеся судьбой рабочего движения».
А в 1906 году Плеханов писал в московском журнале «Современная Жизнь»:
«Ленин с самого начала был скорее бланкистом, чем марксистом.
Ленинский бланкизм обнаружился во всей своей полноте далеко не сразу. В течение долгого времени он имел вид марксизма — правда, весьма одностороннего, но все же подающего надежды на дальнейшее развитие в надлежащую сторону. И в течение всего этого времени люди, видевшие его слабые стороны, нравственно обязаны были не воевать с ним, а по мере возможности способствовать такому его развитию.
Тут приходилось следовать пословице: «Худой мир лучше доброй ссоры». Когда всякая надежда на благодетельные последствия «худого мира», была потеряна, когда Ленин и его ближайшие единомышленники оказались неисправимыми заговорщиками, тогда «добрая ссора» сделалась, в свою очередь, обязательной. Но тогда дала себя почувствовать та истина, которую высказал Маркс, кажется, в одном из своих писем к Зорге: при массовом движении программа передовых представителей рабочего класса определяется положением этого класса; там же где движение имеет кружковой характер, всегда есть возможность сгруппировать известное количество лиц вокруг какой угодно программы.
Для Ленина такая группировка облегчалась двумя очень важными обстоятельствами. Во-первых, он оставлял в стороне собственные программные вопросы, выражая свою природу заговорщика лишь в своих тактических построениях. Свою бланкистскую контрабанду он проносил под флагом самой строгой «марксистской ортодоксии». Это успокаивало марксистскую совесть тех его сторонников, которые, плохо разбираясь в вопросе о том, какой именно должна быть тактика марксистов, в то же время хотели остаться верными Марксу. Во-вторых, пульс нашей общественной жизни бился все сильнее и сильнее, вследствие чего начинают кружиться даже и такие головы, в которых было несравненно более света, нежели в ограниченных головах энергичных, но очень мало развитых людей, подобранных Лениным к своей тактике»
(Г. Плеханов. Заметки публициста. «Современная Жизнь», Москва, декабрь 1906 г.).
В своей заметке по поводу моей статьи «Г. В. Плеханов и большевики», Е. Ананьин (Чарский) счел нужным в парижской «Русской Мысли» от 31 августа 1963 г. напомнить два эпизода из деятельности Плеханова, о которых я не упомянул. Первый, что Плеханов на одном из съездов русской социал-демократии воскликнул: «Если бы в парламенте оказалось враждебное нам большинство, мы были бы обязаны сломить его», и что при этом протестовал с места против заявления Плеханова только д-р Мандельберг». Второй случай грехопадения Г. В. Плеханова — когда он из-за личной обиды на редакцию пятитомника «Общественное движение в России в конце 19-го и в начале 20-го века», и, в частности, на статью А. Н. Потресова, придававшего слишком большое значение легальному марксизму (П. Б. Струве и его группа) в ущерб его, Плеханова, деятельности, опубликовал статью «Под градом пуль» в «Правде» Ленина, где «он жарко и несправедливо нападал на «ликвидаторов».
«Этим своим выступлением, — пишет Ананьин-Чарский, — Плеханов оказал, без сомнения, хорошую услугу якобинскому большевизму».
Последнее совершенно верно. Помню, что и меня в свое время сильно огорчила упомянутая статья Плеханова в ленинской «Правде». Я об этом не писал в своей статье потому именно, что это был незначительный эпизод в деятельности Г. В. Плеханова. Даже А. Н. Потресов, против которого тогда, главным образом, были направлены ядовитые стрелы Плеханова, в своих статьях о Плеханове, написанных им после смерти Плеханова (в петроградском журнале «Былое» и в газете «День») не счел нужным упомянуть этот эпизод.
Что же касается первого эпизода, то тут Ананьину-Чарскому явно изменила память. Упоминаемую им речь Плеханов произнес на втором съезде Российской Социал-Демократической Рабочей Партии, состоявшемся в Лондоне в 1903 году и не д-р Мандельберг (на том съезде он фигурировал под именем Посадовского) протестовал с места против этого выпада Плеханова, а Плеханов, именно, выступил в защиту Посадовского, который произнес весьма антидемократическую речь.
Мандельберг-Посадовский в своей речи на съезде сказал: «
Несомненно, что мы не сходимся по следующему основному вопросу: нужно ли подчинить нашу будущую политику тем или другим основным демократическим принципам, признать за ними абсолютную ценность или же все демократические принципы должны быть подчинены исключительно выгодам нашей партии. Я решительно высказываюсь за последнее. Нет ничего такого, что мы не должны были бы подчинить выгодам нашей партии (восклицания с места: «и неприкосновенность личности?) Да! и неприкосновенность личности! Как партия революционная, стремящаяся к своей конечной цели — социальной революции — мы исключительно с точки зрения скорейшего осуществления этой цели, с точки' зрения выгоды нашей партии, должны относиться к демократическим принципам. Если то или другое требование будет невыгодно нам, мы его не будем вводить»
(Протоколы второго съезда Р.С.Д.Р.П., Женева, 1904 г. стр. 169).
Вслед за Мандельбергом-Посадовским выступил Плеханов. Он сказал:
«Вполне присоединяюсь к словам товарища Посадовского. Каждый данный демократический принцип должен быть рассматриваем не сам по себе в своей отвлеченности, а в его отношении к тому принципу, который может быть назван основным принципом демократии, именно, к принципу, что salus populi suprema lex — в переводе на язык революционера — это значит, что успех революции — высший закон. И если бы для успеха революции потребовалось бы временно ограничить действие того или другого демократического принципа, то перед таким ограничением преступно было бы остановиться. Как личное свое мнение, я скажу, что даже на принцип всеобщего избирательного права надо смотреть с точки зрения указанного мною основного принципа демократии. Гипотетически мыслим случай, когда мы, социал-демократы, высказались бы против всеобщего избирательного права. Революционный пролетариат мог бы ограничить политические права высших классов, подобно тому, как высшие классы ограничивали когда-то его политические права. О пригодности такой меры можно было бы судить лишь с точки зрения правила salus revolutia suprema lex. И на эту же точку зрения мы должны были стать и в вопросе о продолжительности парламентов. Если бы в порыве революционного энтузиазма народ выбрал очень хороший парламент, то нам следовало бы стараться сделать его долгим парламентом. А если бы выборы оказались неудачными, то нам нужно было бы стараться разогнать его не через два года, а если можно, через две недели».
В Протоколах отмечено: «Рукоплескания, на некоторых скамьях — шикание, голоса: «вы не должны шикать!» Плеханов: «Почему же нет? Я очень прошу товарищей не стесняться!» Егоров встает и говорит; «Раз такие речи вызывают рукоплескания, то я обязан шикать. Товарищ Плеханов не принял во внимание, что законы войны одни, а законы конституции — другие. Мы пишем свою программу на случай конституции». Далее в Протоколах отмечено: «Гольдблат находит слова Плеханова подражанием буржуазной тактике. Если быть логичным, то, исходя из слов Плеханова, требование всеобщего избирательного права надо вычеркнутьиз нашей программы».
(Протоколы, стр. 169-170).
Егоров — это был Ефрем Яковлевич Левин, позже отошедший от социал-демократии, в 1917 году — народный социалист, в годы гражданской войны был расстрелян большевиками, кажется в Крыму. Гольдблат — это псевдоним известного деятеля еврейского социал-демократического «Бунда» Владимира Медема, который до конца дней своих был противником большевиков (он умер в 1923 году в Нью-Йорке). Да и д-р Мандельберг всю свою жизнь был меньшевиком, противником большевизма. Он умер в Палестине.
Для меня совершенно несомненно, что Плеханов в последние годы своей жизни отказался от своего ортодоксального марксизма и, в частности, от своих взглядов на демократию и диктатуру, которые он проповедовал до 1905 года, но по тактическим соображениям в годы войны и революции он не считал для себя возможным об этом открыто говорить. Подробнее об этом в следующих главах.
